Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»

Тумаркин Даниил Давидович

Глава одиннадцатая.

В ДЖУНГЛЯХ МАЛАККИ

 

 

«В бананово-лимонном Сингапуре»

24 ноября 1874 года пароход «Намоа», на котором плыл Миклухо-Маклай, вошел в гавань Сингапура — порта на небольшом островке того же названия, находящегося у южной оконечности полуострова Малакка. Сингапур был основан в 1819 году одним из выдающихся создателей Британской империи Томасом Стэмфордом Раффлзом на месте деревушки, населенной малайскими рыбаками и пиратами. Через пять лет англичане купили весь остров у его владельца — султана Джохора. В Сингапуре сразу же стали селиться европейцы (главным образом англичане), малайцы, китайцы, индийцы, персы, арабы и люди многих других национальностей. По распоряжению Раффлза они размещались компактными группами, по национальностям, но состоятельные торговцы не были обязаны жить в кварталах своих соотечественников. В результате на центральной городской площади соседствовали дома и лавки богатых европейцев и азиатов: цвет кожи отступал перед властью денег.

Выгодное географическое положение, гибкая торговая и иммиграционная политика английских властей обеспечили быстрое развитие города-порта Сингапура. «Солнце блещет, и все блещет с ним. Какие картины вокруг! Какая жизнь, суматоха, шум! Что за лица! Какие языки! Кругом нас острова, все в зелени, прямо, за лесом мачт, видны городские здания. Джонки, лодки, китайцы и индийцы приезжают с берега на суда и обратно, пересекая друг другу дорогу» — такой увидел в 1853 году И.А. Гончаров гавань Сингапура с возвышающимися в ней островками. По словам писателя, в городе и его окрестностях насчитывалось тогда около шестидесяти тысяч жителей. За два десятилетия, прошедших со времени захода в Сингапур фрегата «Паллада» до прибытия туда Миклухо-Маклая, его население удвоилось, в центре появились массивные здания, возведенные в английском колониальном стиле, открылись филиалы европейских банков, была построена большая верфь с сухими доками, на многие километры протянулись торговые склады.

Высадившись на берег, Николай Николаевич решил прежде всего поближе познакомиться с Сингапуром, который он впервые мельком увидел в 1873 году, следуя на «Изумруде» из Гонконга в Батавию. На холме, откуда открывалась великолепная панорама города и его окрестностей, размещалась резиденция губернатора. Европейский квартал состоял из уютных домов, окруженных тенистыми садами, административных зданий, банкирских контор и лавок наиболее зажиточных торговцев. Вдоль берега была проложена широкая эспланада, по которой утром и после захода солнца, когда спадал тропический зной, катались в ландо дамы из богатых семейств и прогуливались джентльмены в пробковых шлемах; они вели на поводках, словно собачек, потешно кувыркающихся обезьянок.

Но стоило путешественнику перейти по горбатому мосту через речку, впадающую в сингапурскую гавань, как он попадал в иной мир — в китайский квартал, где длинными рядами теснились друг к другу двухэтажные домишки с лавками и мастерскими внизу и жильем наверху, изобиловали харчевни и лавки менял, попадались опиекурильни, были открыты «кумирни» — буддийские и синтоистские храмы. Казалось, вся жизнь обитателей квартала проходила на улице. Здесь они стриглись и брились, обливались холодной водой, стирали белье. В тенистых закутках сидели прорицатели, писцы, которые степенно выводили причудливые иероглифы на рисовой бумаге, повсюду выступали бродячие фокусники и музыканты. Вдоль улочек были прорыты узкие канавы, по которым грязная вода и нечистоты стекались в речку или на берег моря. В устье реки скопились сотни китайских джонок, которые служили жильем и транспортным средством как источником заработка. По другую сторону от европейского квартала располагался малайский квартал с легкими домиками на сваях; стены и пол у них — из расщепленного бамбука и тростника, кровля — из сплетенных пальмовых листьев. В Сингапуре появилась и «маленькая Индия», где вокруг индуистского храма селились, преимущественно в глинобитных хижинах, неимущие единоверцы из Индостана. Сингапур чем-то напомнил Николаю Николаевичу столицу Нидерландской Ост-Индии. Но в отличие от полусонной Батавии жизнь здесь била ключом и откровенно правил бал золотой телец.

Миклухо-Маклай поселился в большой гостинице «Hotel d'Europe» («Европейский отель»), находящейся в центре города, и на следующий день решил нанести визит губернатору Стрейтссеттлментс («поселений у пролива») — образованной в 1826 году английской колонии, куда кроме Сингапура входили остров Пинанг и порт Малакка, расположенный на западном берегу Малаккского полуострова. Но оказалось, что губернатор сэр Эндрю Кларк отправился на правительственном судне для переговоров с одним из султанов. Поэтому Николай Николаевич представился его молодой жене, которая в отсутствие супруга флиртовала, по словам путешественника, с заезжим венгерским графом.

Ссылаясь на несметные природные богатства полуострова, прежде всего на огромные залежи олова, английские купцы неоднократно посылали из Сингапура в Лондон петиции с призывом захватить султанаты Малакки. Кларк, назначенный губернатором в сентябре 1873 года, получил задание присоединить эти султанаты к Британской империи, не ограничиваясь самым южным — Джохором, который давно уже попал в полную зависимость от британских властей. Бравый вояка, который привык действовать решительно и не боялся брать на себя ответственность за содеянное, не дожидаясь формальных инструкций из Лондона, Кларк в течение года подчинил два больших султаната в западной части полуострова — Перак и Селангор. Он ловко использовал усобицы между местными феодалами, борьбу за престолонаследие в правящих семьях, широко прибегал к запугиванию и подкупу, назначал щедрые «пенсии» покорившимся султанам, а где необходимо — применял и вооруженную силу

Кларк вернулся в Сингапур вскоре после прибытия туда Миклухо-Маклая и радушно принял русского путешественника (ввел его в свой дом, приглашал в губернаторскую ложу в театре). Он действовал не без умысла. Для него Миклухо-Маклай был не просто известным путешественником и исследователем, а человеком, который отправится во внутренние районы полуострова и соберет информацию, которая может оказаться полезной англичанам. До сих пор во многих местностях не побывал ни один европеец, а потому у губернатора и его подчиненных не было сведений об их рельефе, реках, составе и численности населения, отношениях между местными князьками и различными племенами. Главным «консультантом» Кларка был правитель Джохора Абу Бакар, награжденный британским орденом и получивший от лондонского правительства титул махараджи. Но этот малайский властитель не имел даже схематической карты своего султаната, не мог назвать точных его границ и еще меньше знал о соседних княжествах.

Пребывание в Сингапуре оказалось полезным для Миклухо-Маклая. Здесь он познакомился с лордом Артуром Гордоном, который отправлялся на острова Фиджи, чтобы занять там высокий пост британского верховного комиссара в западной части Тихого океана, и членом лондонского Королевского географического общества военным инженером Уильямом Филдингом, который, выйдя в отставку, занялся проектированием и строительством железных дорог в Юго-Восточной Азии и Австралии. Эти джентльмены впоследствии сыграли немаловажную роль в жизни Миклухо-Маклая.

В Сингапуре Николай Николаевич встретился с Луиджи д'Альбертисом, который начинал изучение Новой Гвинеи вместе с Одоардо Беккари. Путешественники обсудили волнующие их проблемы, поделились своими планами. Из Сингапура д'Альбертис отправился в залив Папуа, откуда на маленьком пароходике дважды поднимался по Флаю — крупнейшей реке Новой Гвинеи, — достигнув внутренних районов огромного острова. По своему образу действий и отношению к «туземцам» д'Альбертис был полнейшей противоположностью Миклухо-Маклаю. Этот бывший гарибальдиец оказался отъявленным расистом, жестоким и бессердечным человеком. Не желая тратить время на установление дружественных отношений с «голозадыми дикарями», итальянец пролагал себе путь, обстреливая в «профилактических целях» картечью папуасские селения, то и дело взрывая динамитные заряды. Папуасов он не запугал, но сделал их заклятыми врагами. Более того, на протяжении полувека племена, обитающие по берегам реки Флай, мстили за его злодеяния путешественникам, которые пытались обследовать эту реку и ее протоки.

«Европейский отель» был переполнен туристами и коммивояжерами, останавливающимися здесь по пути в страны Востока или возвращающимися в Европу. Николаю Николаевичу докучали шум и суета, а по ночам его нередко будили крики и песни подгулявших постояльцев. Поэтому он принял приглашение Абу Бакара переселиться в его дворец в городе Джохор-Бару, столице Джохора, чтобы там продолжить подготовку к путешествию в джунгли Малакки. Узнав об этом, Кларк поручил махарадже максимально содействовать русскому путешественнику.

Миклухо-Маклай за полтора часа пересек в двухколесном экипаже остров Сингапур, а затем — на маленьком пароходе, присланном за ним махараджей, — узкий пролив, отделяющий остров от южной оконечности Малаккского полуострова. На вершине невысокой скалы, нависшей над проливом, находился дворец Абу Бакара; к нему вела широкая, отделанная мрамором лестница.

«Сам дворец представлял прекрасное двухэтажное здание, — вспоминает английский турист, оказавшийся там одновременно с Миклухо-Маклаем. — Вокруг нижнего этажа шла большая площадка, окруженная красивой резной каменной колоннадой; а над этой площадкой находилась веранда, на которую выходили все спальни». Парадные комнаты были украшены зеркалами и портретами британских царствующих особ и обставлены изысканной европейской мебелью. Обед, которым угостили Миклухо-Маклая и других иностранцев, мог поспорить с подаваемым в дорогом английском ресторане. Вскоре появился сам хозяин — в сюртуке от известного английского портного, но в разноцветной чалме и саронге (малайской одежде наподобие юбки). Абу Бакар прекрасно говорил по-английски, бывал в Великобритании и охотно перенимал европейские технические нововведения, но оставался верен некоторым обычаям и религии предков. Он жил на широкую ногу не только благодаря «пенсии», выплачиваемой английскими властями, но и от доходов с лесопильного завода и оловянных рудников, где работали китайцы. Махараджа по-прежнему получал феодальные подати от своих подданных, для которых он оставался повелителем, наделенным сакральной властью. Но реальные рычаги управления Джохором находились не у Абу Бакара, а у его «секретаря» англичанина Хоула, приставленного к нему губернатором Стрейтссеттлментс.

Абу Бакар снабдил Николая Николаевича охранной грамотой, написанной по-малайски арабской вязью. В ней всем джохорским чиновникам и старостам деревень предписывалось всемерно помогать «высокородному господину по имени Маклай», который желает осмотреть леса, видеть и рисовать населяющих их людей. В ответ путешественник обещал махарадже составить для него карту пройденного пути. Неизвестно, выполнил ли он это обещание.

В 1874-1875 годах Николай Николаевич совершил два путешествия по Малаккскому полуострову. Смерть помешала ему подготовить дневники этих путешествий к публикации. До нас дошел путевой дневник лишь первой экспедиции, включающей также пребывание в Сингапуре и Джохор-Бару, хотя из письма-отчета Николая Николаевича в РГО видно, что он исправно вел дневник и во время второго путешествия по Малакке. Но сохранились записные книжки и записи на соединенных суровыми нитками листках, а также статьи и письма, написанные, что называется, по горячим следам. Выявленные материалы позволяют составить достаточно ясное представление об этом периоде жизни нашего героя.

 

Путешествие по Джохору

15 декабря 1874 года Миклухо-Маклай в сопровождении Хоула выехал на канонерской лодке махараджи к устью реки Муар и поднялся по ней до укрепленного поселения Линга (Ленга). Начальник этой «станции», прочитав грамоту, данную путешественнику Абу Бакаром, сказал, что готов выполнить все его пожелания, и обещал быстро подобрать людей, которые могут быть носильщиками и гребцами. 17 декабря канонерка с Хоулом ушла в Джохор-Бару, и на следующий день Николай Николаевич приступил к путешествию по джунглям Малакки.

Миклухо-Маклай, его двое слуг и нанятые им малайцы плыли вверх по Муару в больших плоскодонках, снабженных навесами из сплетенных пальмовых листьев. На пятый день они добрались до деревни Кепонг, где сменились носильщики и гребцы, а местный старшина вызвался лично сопровождать именитого путешественника до следующей малайской деревни. Дальнейший путь пролегал по узкому притоку Муара. Приходилось разбирать завалы, лавировать между пнями и лианами. Путешествие происходило в сезон дождей, многочисленные ручьи и речки вышли из берегов. Николай Николаевич с удивлением заметил, что лодки незаметно вышли из речного русла в затопленный водой лес. Продвигаясь на восток, отряд нередко делился на две части: одни люди тащили лодки, освобожденные от груза до ближайшей речки, другие вместе с Миклухо-Маклаем несли поклажу, передвигаясь по пояс в воде, прорубали тропинки через чащобы, сооружали мостки для перехода через речку и особенно заболоченные участки. Так добирались до очередной деревни, где обычно происходила смена носильщиков и проводников. Здесь можно было хоть на время просушить одежду и поспать в стоящей на высоких сваях хижине. Но малайские деревни в этой местности были очень редки, а потому часто приходилось ночевать в лесу на пригорке, где для Николая Николаевича сооружали подобие шалаша, крытого прорезиненным полотнищем.

Путешественник внимательно приглядывался к образу жизни, нравам и обычаям малайцев в посещенных им деревнях, но основное внимание уделял поиску и изучению оранг-утанов (по-малайски «лесные люди»), которые, как он полагал, могут быть родственны папуасам Новой Гвинеи и аэта Филиппин и, как эти племена, относиться к «меланезийской расе». Он справедливо не доверял рассказам малайцев о «лесных людях», в которых трудно было отличить правду от вымысла. «Лесные люди» в Джохоре в большинстве своем принадлежали к древним насельникам Малакки — протомалайским племенам джакунов. Малайцы выделяли среди них «ручных» (оранг-утан-дина) и «диких» (оранг-утан-лиар). Первые мало чем отличались от малайцев, общались с ними и вели полукочевой образ жизни, вторые скитались в джунглях, старались никогда не показываться на глаза малайцам и только при посредстве «дина» получали нужные им предметы малайского происхождения. По просьбе Миклухо-Маклая старосты малайских деревень устраивали ему встречи с «лесными людьми», а позже, в дебрях Малакки, исследователь иногда сам наталкивался на временные поселения «лесных людей», обычно расположенные на лесной поляне или речном берегу. В этих случаях он устраивал привал на день или двое суток и погружался в изучение оранг-утанов.

Николая Николаевича прежде всего интересовал их антропологический тип. Он проводил измерение голов, описывал физиологические особенности, брал образцы волос, определял по специальной шкале цвет их кожи. С большой тщательностью ученый составлял словарики ключевых слов их диалектов, отмечая сходство и отличие от малайских эквивалентов (к этому времени Миклухо-Маклай основательно изучил малайский язык). В течение дня ученый обычно делал краткие заметки и наброски будущих рисунков, а вечером при свете факела вносил более подробные записи в дневник, а зарисовки превращал в более тщательно проработанные рисунки. Несколько десятков таких рисунков уцелели и представляют большой интерес не только в научном, но и в художественном отношении. У путешественника произошли три короткие встречи с оранг-утан-лиар.

Продвигаясь далее на восток поперек полуострова Малакка, Миклухо-Маклай достиг реки Сомбронг, притока Индау (Эндау), и по последней спустился к побережью Южно-Китайского моря. В устье Эндау находился джохорский укрепленный поселок с военным гарнизоном. Отдохнув на этой «станции» и пополнив запасы риса и хинина, Николай Николаевич повернул обратно вглубь страны. Добравшись до реки Маде (Мадек), другого притока Сомбронга, он направился на юг, в сторону Джохор-Бару. Теперь путешественник плыл по мелководным речкам в маленькой плоскодонке, вмещавшей трех-четырех человек, тогда как носильщики с грузом шли посуху по прибрежным тропинкам.

Прекратившийся было дождь пошел с удвоенной силой. У Николая Николаевича участились пароксизмы малярии, которые он глушил большими дозами хинина. Длительное пребывание в воде и атмосфера, насыщенная влагой, спровоцировали, как он писал, приступы ревматизма. Малярия вновь атаковала и Ахмата. В этой непростой обстановке путешественник не только не пал духом, но, судя по дневнику, временами находился в приподнятом настроении, так как местные условия напоминали ему те, в которых он жил на Новой Гвинее. «Нахожу, что я положительно чувствую себя отлично во всех отношениях при таком образе жизни, — записал он 24 января. — Чем долее я живу в тропических странах, тем более они мне нравятся. Лес, который меня окружает теперь, так хорош, что не только описать его не могу, но даже не могу подыскать для него подходящего прилагательного, поэтому употребляю самые обыкновенные. Несколько раз, несмотря на безветрие, я слышал сегодня падение больших деревьев в лесу, что я уже замечал в Гвинее».

Бессонными ночами, ворочаясь в волглой одежде на своем неудобном ложе под назойливое зудение москитов, Николай Николаевич предавался лирическим мечтаниям — вспоминал женщин и девушек, которых встречал на своем жизненном пути, обдумывал планы новых экспедиций. Впрочем, лирические образы возникали не только в мечтаниях и сновидениях, но и наяву. Во временном поселке «лесных людей» на реке Лундан Николаю Николаевичу приглянулась девочка лет тринадцати, по имени Мкаль, и он нарисовал ее портрет. Путешественник почувствовал, что и ей понравился таинственный чужеземец. Мкаль не отходила от него ни на шаг, а вечером, когда Миклухо-Маклай делал записи в дневнике, она уселась рядом и пристально смотрела на него затуманенным взглядом. «Положительно здесь девочки рано становятся женщинами, — гласит запись в дневнике, — и имеют то превосходство над европейскими, что во всех отношениях натуральнее и откровеннее. Я почти убежден, что если я ей скажу: "Пойдем со мною", заплачу за нее ее родственникам — роман готов». Мы не знаем, как прошла ночь, но наутро, когда наступило время продолжить путешествие, Мкаль по собственной инициативе взяла тяжелый короб с провизией и, улыбаясь, пошла вместе с Николаем Николаевичем по скользким, шатающимся мосткам к его лодке. Вероятно, она надеялась сопутствовать Маклаю. «Странное дело, — признался путешественник, — я бы охотно взял бы эту девочку». Но соображения о прозе жизни — а может, и неугасшее чувство к Сюзетте Лаудон — остановили исследователя. Что станет с Мкаль в Джохор-Бару, Сингапуре, а потом на Яве? Кодекс чести, которого придерживался Миклухо-Маклай, не допускал и мысли о том, чтобы бросить девочку на произвол судьбы или продать ее в гарем малайского вельможи. Пока поселок «лесных людей» не исчез за поворотом, Николай Николаевич видел Мкаль, которая в одиночестве стояла на краю мостков.

Добравшись до реки Джохор, путешественник быстро спустился по ней до города Котатингги. Ландшафт изменился: кругом виднелись рощи плодовых деревьев, сады и плантации. Эту местность населяли малайцы. Но Николай Николаевич увидел тут много китайцев, которые работали в оловянных рудниках, заготовляли и транспортировали ценные породы дерева. В Котатингги русского путешественника приветствовали представители махараджи. На парусном судне, присланном за ним Абу Бакаром, Николай Николаевич прибыл в Джохор-Бару и утром 2 февраля 1875 года перебрался через пролив в Сингапур. В тот же день в местной газете появилось интервью с Миклухо-Маклаем. В нем кратко описывались ход и результаты путешествия, которое заняло 50 дней, и намечалась программа следующей экспедиции. Телеграфные агентства разнесли известие о возвращении путешественника из джунглей Малакки по всему миру.

 

Бангкок — город контрастов

По возвращении в Сингапур Николай Николаевич собирался после короткого отдыха отправиться в новую экспедицию на Малаккский полуостров, на сей раз в султанаты, расположенные к северу от Джохора. Но плачевное состояние здоровья, которое он почувствовал, когда спал эмоциональный подъем, помогавший переносить все тяготы путешествия, заставило его отложить на несколько месяцев эту экспедицию. Особенно беспокоило его состояние ног, которые опухли от беспрестанных укусов комаров, пиявок и других насекомых и ношения сырой обуви. К тому же в правой ступне развилось сильное воспаление от укола шипом какого-то растения, пропоровшим подметку ботинка. Врач в Сингапуре избавил путешественника от этого воспаления, но многочисленные ранки и потертости на ногах плохо излечивались, мешали при ходьбе, он хромал на правую ногу. Врач назначил различные мази и припарки, посоветовал поменьше ходить и вести спокойный образ жизни.

Миклухо-Маклай пренебрег советами сингапурского эскулапа. Губернатор сэр Эндрю Кларк 12 февраля отправился на своей паровой яхте «Плутон» с визитом в Бангкок — столицу королевства Сиам, и путешественник воспользовался его приглашением, чтобы осмотреть этот город, расположенный в устье реки Менам, и познакомиться с местным населением. Миклухо-Маклай надеялся, что морская прогулка благоприятно повлияет на его здоровье. Он стал первым русским ученым, посетившим Сиам и оставившим о нем краткие, но интересные заметки.

Николай Николаевич находился в Бангкоке девять дней, с 17 по 26 февраля. Несмотря на сорокаградусную жару и боль в ноге, он обошел город, побывал в большом буддийском монастыре, осмотрел культовые сооружения и скульптуры, сделал беглые зарисовки антропологического типа сиамцев, познакомился с искусством местных ремесленников. После полуторавековой изоляции Сиам в начале XIX века вступил на путь модернизации и развития контактов с европейцами. Николай Николаевич обнаружил в Бангкоке немало европейских купцов, преимущественно немцев; здесь появились консулы некоторых западных держав. Но Россия не поддерживала тогда никаких отношений с этим королевством.

Продолжая политику своего отца, молодой король Чулалонгкорн (Рама V) посылал десятки молодых сиамцев знатного происхождения на учебу в Европу, завел войско, вооруженное, обмундированное и обученное на европейский лад, копировал многие детали европейского этикета. Это «обезьянничанье», по словам Миклухо-Маклая, нередко принимало смешные, даже уродливые формы. Так, в дворцовом комплексе, состоявшем из старинных жилых построек и культовых сооружений, главное здание было выстроено в стиле итальянского Ренессанса, придворные дамы представляли «смесь французского с сиамским», а королевские гвардейцы обливались потом в мундирах из толстого сукна.

Поселившиеся в Бангкоке европейцы рассказали Николаю Николаевичу немало былей и небылиц о придворных нравах и гареме Чулалонгкорна. «Я сам видел молодого короля только издали, — записал в дневнике Миклухо-Маклай. — Одни говорят, что он умен, и ожидают многое от него. Другие уверяют, что он совершенно потаскан, имел уже много жен уже несколько лет. Замечательно то, что он, как говорят, насильно употребляет одну из своих полусестер, которая почему-то не захотела своего братца в мужья».

Составив негативное представление о двадцатилетнем монархе, путешественник под благовидным предлогом уклонился от назначенной ему аудиенции, но через секретаря министра иностранных дел получил нужный ему документ — письмо (охранную грамоту) сиамского короля правителям находившихся от него в зависимости нескольких султанатов Малаккского полуострова. «В письме король приказывал всем своим вассалам, — вспоминал впоследствии Миклухо-Маклай, — оказывать мне всякую услугу и пособие и доставлять в случае нужды по моему требованию людей и вообще средства для путешествия».

Справедливости ради добавим, что правы были те собеседники Николая Николаевича, которые возлагали большие надежды на молодого короля. Каковы бы ни были особенности его личной жизни, с именем Чулалонгкорна, правившего Сиамом с 1868 по 1910 год, связаны многочисленные реформы, имевшие целью модернизацию социальной структуры, укрепление центральной власти и развитие экономики страны. Эти реформы способствовали сохранению независимости Сиама (ныне Таиланд) в период усиленной колониальной экспансии европейских держав.

 

В Сингапуре и Джохор-Бару

Как уже упоминалось, Николай Николаевич отправился с Кларком в Бангкок не только потому, что захотел побывать в Сиаме, но и в надежде, что морское путешествие благоприятно скажется на его здоровье. Надежда не оправдалась. Он вернулся 4 марта в Сингапур более хворым, чем до поездки. Длительные пешеходные прогулки по раскаленным от жары улицам Бангкока снова вызвали воспаление в правой ступне.

Осмотрев больного, врач назначил новый курс лечения и велел соблюдать постельный режим.

Узнав о затруднительном положении, в котором оказался Миклухо-Маклай, почетный консул России в Сингапуре китаец Вампоа пригласил путешественника пожить в его пригородной усадьбе, и Николай Николаевич с благодарностью принял это предложение.

Вампоа (1816 — 1880) — знаковая фигура в истории Сингапура. Его настоящее имя — Ху Акей. В юности он переселился из Южного Китая в Сингапур и стал здесь известен как Вампоа, по месту своего рождения, поселку близ Кантона. Сначала он был подмастерьем у своего отца, но вскоре открыл собственную лавку. Благодаря недюжинной деловой хватке, быстрому овладению английским языком, усвоению основ и многих премудростей европейской рыночной экономики Вампоа уже в молодости сколотил значительное состояние. Начав с розничной торговли, он дополнил ее реэкспортом товаров, поступавших в Сингапур из Европы и стран Востока, стал одним из наиболее крупных и уважаемых «шипчендлеров» — агентов по обслуживанию иностранных судов, заходивших в его новое отечество. Имя этого негоцианта встречается в книгах и рапортах практически всех русских моряков и путешественников, посещавших Сингапур в середине XIX века. Со временем Вампоа стал почетным консулом не только России, но и Китая и Японии, одним из неформальных лидеров сингапурских китайцев, членом законодательного совета при губернаторе.

Вампоа хорошо разбирался в хитросплетениях международной политики, знал и ценил достижения европейской культуры и охотно использовал ее материальные атрибуты, но при этом оставался верен религии и многим обычаям предков. Даже на официальные приемы у губернатора он приходил в традиционной китайской одежде, с привязной косой. Вампоа прославился широким гостеприимством. Он любил принимать в своей пригородной усадьбе капитанов и офицеров заходивших в порт судов, и эта усадьба стала одной из достопримечательностей Сингапура. Господский дом в ней был окружен великолепным садом, который поражал воображение богатством и разнообразием деревьев, кустов и цветов, произрастающих в тропиках. «Вампоа, — писал И.А. Гончаров, — мастерски, с умом и любовью, расположил растения в своем саду, как картины в галерее». Еще замечательнее, по словам Гончарова, был усадебный дом: «Европейский комфорт и восточная роскошь подали здесь друг другу руку». Хозяин постепенно собрал у себя большую коллекцию изысканных образцов восточного, преимущественно китайского искусства.

Вампоа поселил Николая Николаевича в саду, в гостевом домике — комфортабельной постройке, главная комната которой, опирающаяся на сваи, была расположена над прудом. По указанию хозяина прислуга заботилась о госте, снабжая его изысканными блюдами китайской и европейской кухни. Соседство с прудом несколько умеряло днем тропический зной, но по вечерам и ночью было причиной значительного беспокойства. «Жители <…> пруда, многочисленные лягушки с очень зычным голосом, положительно доводят меня до невозможности работать, — сообщил в Петербург Миклухо-Маклай. — К нескончаемым руладам лягушек присоединяются голоса стаи собак, сторожащих сад и дом, и пронзительный хор мириад комаров, которые, привольно развиваясь в пруду, наполняют по вечерам голодными стаями мостообразную комнату». «Путешественник пытался не обращать внимания на эти концерты», но терял под их влиянием связь мыслей, не мог думать даже понимать прочитанное.

Поэтому, когда отек на ноге спал и появилась возможность понемногу ходить, Николай Николаевич, вежливо поблагодарив Вампоа за гостеприимство, перебрался в Джохор-Бару, куда его опять пригласил Абу Бакар. Но и здесь путешественнику не повезло: дворец махараджи ремонтировали арестанты, закованные в тяжелые цепи. К лязганью цепей присоединялись стукотня каменщиков, плотников и слесарей, громкие разговоры и смех многочисленной прислуги махараджи. Этот шум нервировал усталого путешественника, который превыше всех жизненных благ ценил покой и тишину. Но и в Джохор-Бару он не терял времени даром, а приводил в порядок, систематизировал и вносил дополнительные записи в материалы своего первого путешествия по джунглям Малакки, продолжал работу над рукописью «Этнологических заметок о папуасах Берега Маклая». Более того, неудобства, которые путешественник испытывал в сингапурском отеле, дворце Абу Бакара и усадьбе Вампоа, побудили его к действиям: Николай Николаевич решил основать зоологическую (морскую биологическую) станцию на южной оконечности Малаккского полуострова, то есть осуществить на практике идею, которую он убедительно обосновал в 1869 году на съезде русских естествоиспытателей.

Миклухо-Маклай присмотрел недалеко от Джохор-Бару небольшой холм, который образует мысок в Джохорском проливе, отделяющем Сингапур от Малаккского полуострова, и попросил махараджу продать этот участок. Абу Бакар с чисто восточной учтивостью не стал отказывать именитому гостю. Но никакой купчей составлено не было, причем Николай Николаевич, — проявив в очередной раз легкомыслие и непрактичность в делах, — удовлетворился словесным согласием махараджи и не предложил без промедления подготовить соответствующий документ.

Воспользовавшись вынужденной отсрочкой новой экспедиции «по случаю все еще больной ноги и возвращающейся часто лихорадки», путешественник набросал правила пользования станцией и даже начертил эскиз ее здания — легкой постройки с двумя большими комнатами и подсобными службами. «Прежде всего эта станция Тампатсенанг (по-малайски — место покоя) должна служить для меня, — писал Миклухо-Маклай, — в мое отсутствие и после моей смерти я отдаю ее в распоряжение каждого изучающего природу <…> без различия национальностей, но только мужского пола». Ученый был настолько предусмотрителен, что позаботился о будущем своего детища. Он предполагал указать в завещании, что наследники не вправе продавать Тампатсенанг, должны сохранять его как научную станцию и не вырубать окружающий лес.

Явно опережая события, Николай Николаевич решил оповестить о создании Тампатсенанга естествоиспытателей всего мира. Он сделал это в апреле 1875 года в форме написанного по-немецки открытого письма своему коллеге Антону Дорну, который, как упоминалось выше, основал большую зоологическую станцию в Неаполе. Выполняя просьбу своего русского друга, Дорн разослал копии письма в несколько научных журналов и ведущим гидробиологам. Кроме того, Николай Николаевич отправил английский перевод письма сэру Томасу Хаксли с просьбой посодействовать его скорейшей публикации в журнале «Nature» («Природа»). Текст письма он представил газете «Сингапур дейли тайме». Нечего и говорить о том, что русскую версию открытого письма Дорну путешественник послал в Петербург, где она была полностью напечатана в «Известиях» РГО и получила отклик в различных периодических изданиях, даже в журнале для учащихся «Семья и школа».

Вскоре, однако, выяснилось, что, приняв желаемое за действительное, Миклухо-Маклай напрасно поспешил с сообщением об учреждении Тампатсенанга. После двухмесячных уверток и недомолвок Абу Бакар — вероятно, по наущению своего английского «советника» — известил путешественника, что не может продать земельный участок для строительства станции, а согласен лишь сдать его в аренду на несколько лет, притом с такими ограничениями, которые были неприемлемы для Миклухо-Маклая. Николаю Николаевичу пришлось, что называется, дать отбой. В начале июня он отправил новое письмо Дорну, в котором нехотя признал провал своего начинания, признавшись в то же время, что учреждение зоологической станции было и остается для него важным, но «побочным» делом. Путешественник не лукавил. Он прочитал в сингапурских газетах, что Англия собирается аннексировать восточную часть Новой Гвинеи, и стал обдумывать, как помочь папуасам. Но прежде всего нужно было завершить поиски «меланезийских» племен в районах полуострова, расположенных к северу от Джохора. Почувствовав себя лучше, он решил безотлагательно отправиться в новую, более длительную и опасную экспедицию в джунгли Малакки.

 

Вторая экспедиция в джунгли Малакки

Миклухо-Маклай начал свое второе путешествие по Малаккскому полуострову в сложной политической обстановке. Английские резиденты и их помощники в покоренных султанатах Перак, Селангор и федерации Негрисембилан постепенно брали всю власть в свои руки. Это вызывало недовольство местных феодалов и глухое брожение среди крестьянства, на плечи которого легли новые налоги и подати, введенные англичанами. Доброжелатели в Сингапуре предупреждали Николая Николаевича, что его ждут большие опасности, так как бесцеремонные действия английских чиновников вызвали неприязнь к европейцам на всем полуострове, и он может поплатиться жизнью, если будет сочтен за английского шпиона. Но 15 июня 1875 года путешественник отправился из Джохор-Бару в новую экспедицию. По «совету» из Сингапура Абу Бакар предоставил ему лодки и два десятка гребцов и носильщиков во главе с мелким чиновником, так что Николай Николаевич на сей раз смог взять с собой побольше груза, в том числе палатку, койку, стул и даже довольно большой стол, который «служил везде предметом чрезвычайного удивления населения, сбегавшегося к моим бивуакам посмотреть на человека с белой кожей и диковинными вещами».

Поднявшись по реке Джохор, а затем по другим речкам до реки Эндау, путешественник добрался до северных пределов владений Абу Бакара. Здесь, на стыке султанатов Джохор и Паханг, Николай Николаевич столкнулся с враждебными отношениями между вассальными князьками обоих султанатов, доходившими до вооруженных набегов и увода в полон населения целых деревень. Эти междоусобицы порождали всеобщее недоверие, которое, распространяясь и на «белого господина», мешало его передвижениям и особенно исследованиям. В этой обстановке Миклухо-Маклай прибегнул к тактике, которая помогла ему в первый, самый трудный период пребывания на Берегу Маклая: приближаясь к деревне, он заранее предупреждал о своем появлении и старался показать свои мирные намерения. Разумеется, теперь он не свистел, а посылал в селение несколько сопровождающих его малайцев. Они сообщали местному феодалу: «Дато (по-малайски "высокородный") Маклай путешествует по всем странам малайским и другим, чтобы ознакомиться, как в этих странах люди живут, как живут князья и люди бедные, люди в селениях и люди в лесах; познакомиться не только с людьми, но и с животными, деревьями и растениями в лесах». Как и на Новой Гвинее, Николай Николаевич поднимал свой престиж и завоевывал уважение, с успехом применяя свои медицинские познания. Более того, его провожатые — вероятно, не без его ведома — рассказывали всем, что «белый господин» имеет «талисман здоровья». Поэтому по утрам возле его палатки или хижины, в которой он провел ночь, собиралось множество пациентов. «Чаще всего, — вспоминал путешественник, — мужчины просили дать им или их женам лекарство, чтобы у них родились сыновья, а женщины, напротив, просили помочь им избавиться от необходимости рожать».

Миклухо-Маклай поднялся против течения по Эндау на запад, в горный район, где, по словам малайцев, обитало много «диких лесных людей». Но река, стекая с гор, изобиловала порогами, и у одного из них сил его людей оказалось недостаточно, чтобы протащить лодку через высокие выступы скал. Совершая вылазки в примыкающие к реке леса, путешественник встретил несколько групп «лесных людей», в том числе малорослое племя с вьющимися волнистыми, а не курчавыми, волосами, говорящее на немалайском диалекте.

Оказавшись за пределами султаната Джохор, люди, выделенные путешественнику по приказу Абу Бакара, робели и умоляли отпустить их домой, а иногда, чтобы добиться своего, устраивали своего рода «итальянские забастовки». Николаю Николаевичу пришлось подчиниться. Со своими слугами и немногими оставшимися с ним малайцами он быстро спустился на лодках к устью Эндау, где находилось джохорское укрепленное поселение. Отсюда на парусном судне он перебрался в Пекан — столицу султаната Паханг, который был одной из главных целей его путешествия.

В Пекане Николай Николаевич встретился с правителем Паханга, которому рассказал о своих намерениях примерно то, что сообщали его люди в малайских селениях. Узнав, что Абу Бакар выделил путешественнику в помощь 20 — 25 человек, султан горделиво ответил, что Паханг больше Джохора, а потому он может дать, если нужно, 40 человек. Миклухо-Маклай здесь и при других встречах с малайскими властителями всячески подчеркивал, что он не англичанин, а знатный человек из далекой России. Как сообщил путешественник в РГО, наиболее просвещенные малайцы слышали про эту страну, но почему-то считали, что она — вассал мусульманской Турции. Охранная грамота сиамского короля, показанная Николаем Николаевичем, была воспринята правителем Паханга недружелюбно и лишь усилила его подозрительность, так как он стремился преодолеть зависимость своей страны от Сиама. Выделив обещанных людей, лодки и другое снаряжение, он постарался поскорее избавиться от странного и потенциально опасного чужеземца. На прощание он попросил Миклухо-Маклая письменно подтвердить, что тот по своей воле отправился в глубинные горные районы, так как не может быть ответственным за «диких», чьи отравленные стрелы мгновенно убивают людей и животных.

Путешественник со своими спутниками поднялся по реке Паханг до ее притока реки Тамилен (Тембелинг), пешком пересек невысокий горный хребет (легкие лодки и поклажу тащили носильщики-малайцы) и добрался до верховьев реки Лебе (Лабир). Здесь в сильно пересеченной местности, на стыке султанатов Паханг, Келантан и Тренгану, он обнаружил в нескольких местах «лесных людей», по своим антропологическим признакам близких, по его мнению, к аэта острова Лусон и папуасам Новой Гвинеи. «Эти люди, — писал Миклухо-Маклай, — которые, вероятно, являются представителями первоначальной расы этих областей, по своему типу принадлежат к меланезийскому племени. Ведя бродячий образ жизни, уходя под напором малайцев все дальше в горы и леса полуострова, они остались несмешанными и еще сохранили свой собственный язык».

Лебир — приток большой реки Келантан, которая дала (как Джохор и Паханг) имя соответствующему султанату. По этой реке, несущей свои воды в Южно-Китайское море, путешественник добрался до ее устья, вблизи которого находилась столица султаната — город Кота-Бару. Николай Николаевич осмотрел этот город, известный буйволиными и бараньими боями и искусством своих ремесленников, зарисовал султанский дворец, построенный в классическом малайском стиле. Здесь его принял султан Ахмад, с которым произошел примерно такой же разговор, как с правителем Паханга. Хотя султан был удивлен и смущен приходом «дато Маклая» в свои владения, он не отказался выделить нужных людей для переноски вещей.

Теперь Николай Николаевич находился у границы с королевством Сиам. Не отказываясь от своей главной цели — исследования аборигенного населения полуострова, — он все более втягивался в изучение культуры, нравов и обычаев малайцев, взаимоотношений правителей здешних государств, стал искать различия между малайцами и сиамцами (тайцами). Передвигаясь то пешком, то на лодках, то спускаясь на плотах по бурным стремнинам, он посетил маленькие феодальные владения Тандион (Танджонг), Теба (Тена), Чена (Чана) и Ялор (Яром), расположенные на территории Сиама, совершив при этом несколько зигзагов по внутренним районам полуострова. Их правители, в отличие от султанов Паханга и Келантана, ознакомившись с охранной грамотой короля Чулалонгкорна, прониклись уважением к русскому путешественнику и с готовностью выполняли все его пожелания. В конце сентября Николай Николаевич добрался до сиамского города Сонгкла (Сингоро), где его радушно принял губернатор. Путешественник задумал пройти посуху до Бангкока, но приближение сезона дождей заставило его отказаться от этого намерения. По хорошей дороге на слонах, представленных в его распоряжение сиамскими властями, Миклухо-Маклай за четыре дня пересек полуостров в его узкой части и прибыл в Кота-Ста (Алорсетар) — столицу султаната Кедах, находившегося в вассальной зависимости от Сиама. 5 октября с острова Пенанг, входящего в Стрейтссеттлментс и расположенного у побережья Кедаха, Николай Николаевич отправил телеграмму в Петербург, в РГО, где уже начали беспокоиться о судьбе путешественника: «Пересек зигзагообразно полуостров Малакку. <…> Результаты удовлетворительные». Эта телеграмма с соответствующими комментариями была воспроизведена в русских и иностранных газетах.

Посетив по пути порт Малакка на западном побережье полуострова, Миклухо-Маклай 9 октября 1875 года прибыл на английском пароходе в Сингапур.

 

Научные результаты двух экспедиций

Во время второй экспедиции Николай Николаевич проводил изыскания в столь же широком диапазоне и в основном теми же методами, что и при путешествии по Джохору. Его путевые дневники, записные книжки, рисунки и тщательно составленные словарики ключевых слов диалектов «лесных людей» — крупный вклад в антрополого-этнографическое изучение аборигенов Малаккского полуострова.

Опираясь на собственные наблюдения и существовавшую в то время научную литературу по этой проблематике, исследователь пришел к выводу, что в Джохоре он встретил смешанные племена, преимущественно джакунов, со значительной примесью малайской крови, но со следами их меланезийского происхождения, тогда как в глубинных районах к северу от Джохора он, по его мнению, обнаружил племена сакаев (сеноев) и семангов — чистое, несмешанное ответвление меланезийцев. Эти взгляды, находившиеся в русле тогдашних научных представлений, во многом устарели. Как сообщает петербургский ученый-малаист Е. В. Ревуненкова, следующие поколения исследователей, изучавшие сложную историю заселения полуострова несколькими волнами мигрантов, существенно изменили и дополнили схему, намеченную Миклухо-Маклаем. В современной теории рас преобладает классификация, в которой выделяются негритосский, собственно меланезийский и папуасский типы, входящие в меланезийскую расу. Древнейшее население Малаккского полуострова — негрито (семанги). Следующую волну переселенцев составили сенои австро-меланезоидного происхождения, которые стояли на более высокой ступени развития первобытного общества, чем негрито. Джакуны — потомки первых малайских пришельцев в Индонезию и Малакку. Современные ученые относят к негрито и аэта Филиппин. Таким образом, у Миклухо-Маклая были некоторые основания считать семангов, аэта и обитателей островов Меланезии (но не папуасов) антропологически родственными народами.

Под влиянием своих информаторов-малайцев Николай Николаевич нередко неточно указывал в своих записях этническую принадлежность встреченных им «лесных людей» и допускал другие неточности. Но его записи — кладезь бесценной информации для специалистов-этнографов. Так, русский ученый, сам того не подозревая, оказался первооткрывателем племен семелай и темок, говорящих на сенойских языках, и маленького семангского племени батак-де, которое и в наши дни представляет редкий тип охотников и собирателей, сравнимых с австралийскими аборигенами. Отрывочные записи Миклухо-Маклая об этих племенах — уникальный исторический источник.

Николай Николаевич неоднократно подчеркивал, что ознакомление с малайцами — основным населением Малаккского полуострова — представляет для него второстепенный интерес по сравнению с изучением аборигенных племен. Но в его дневнике и записных книжках содержится огромный материал о малайцах, населяющих султанаты Малакки. Особенно много сведений он собрал во время второго путешествия. «В эти три месяца, — говорится в его письме-отчете в РГО, — я получил, я думаю, более верное понятие о малайцах и их характере, чем во время почти 3-летнего пребывания в голландских колониях Малайского архипелага».

Но если в статьях, опубликованных в 1875 — 1876 годах, путешественник довольно подробно рассказал об аборигенах Малакки, то в них практически полностью отсутствует информация об основном населении полуострова. Это объясняется сложившейся там обстановкой и идейно-политическими взглядами автора.

Вернувшись в Сингапур после второй экспедиции, Миклухо-Маклай узнал из местных газет и разговоров со знакомыми ему европейцами, что в Пераке, а затем и в других султанатах, покоренных в 1874 году англичанами, начались вооруженные восстания. Военный гарнизон, расквартированный в Сингапуре, и полицейские отряды не смогли справиться с восставшими, и тогда из Индии и Гонконга были присланы 1600 солдат и несколько десятков артиллерийских орудий. Сбросив с себя личину «цивилизаторов» и друзей малайцев, британские власти безжалостно расправились с повстанцами: несколько мятежных деревень было сожжено, свирепствовали военно-полевые суды, руководители восставших, не успевшие бежать в другие султанаты, были повешены. Совершающиеся злодеяния потрясли Миклухо-Маклая. Путешественник серьезно задумался над тем, что может произойти на Берегу Маклая в случае появления там британских поселенцев.

«Путешествие в Малайском (Малаккском. — Д. Т.) полуострове, — писал он секретарю РГО, — дало мне значительный запас сведений, важных для верного понимания политического положения стран малайских радий (раджей. — Д. Т.). Все пункты, как то: знание сообщений между странами, образ путешествия, степень населенности, характер малайского населения, отношение радий между собою и к своим подданным и т. п., могли иметь для англичан в то время (перед началом последней экспедиции в Перак) немалое значение. Но вторжение белых в страны цветных рас, вмешательство их в дела туземцев, наконец или порабощение, или истребление последних, будучи в совершенном противоречии с моими убеждениями, я не мог ни в коем случае, хотя и был в состоянии, быть полезным англичанам против туземцев.

Я знал, что некоторые из радий, которых гостеприимством я пользовался, уверившись, что я не англичанин, а человек из большой, но далекой страны, не считали нужным слишком не доверять и притворяться относительно меня; я почел бы сообщение моих наблюдений, даже под покровом научной пользы, положительно делом нечестным. Малайцы, доверявшие мне, имели бы совершенное право назвать такой поступок шпионством. Поэтому не ожидайте найти в моих сообщениях об этом путешествии что-либо касающееся теперешнего status quo, социального или политического, Малайского полуострова».

Впрочем, губернатор Сингапура Уильям Джервис и его чиновники не собирались ждать, пока выйдут в свет публикации русского путешественника: времени было в обрез, они нуждались в оперативной информации. Неужели барон Маклай, которому они помогали в подготовке экспедиций при посредстве Абу Бакара и посулили дать в аренду островок для устройства зоологической станции, откажется снабдить их сведениями, нужными для скорейшего подавления «мятежей» и успешного проникновения в Паханг, Келантан и Тренгану? На Николая Николаевича, несомненно, оказывалось давление. Поэтому уже через три недели после возвращения из второй экспедиции наш герой покинул «город лавочников», как он окрестил Сингапур, и отплыл на рейсовом пароходе в Батавию.