Плавание на шхуне «Сэди Ф. Коллер»

Американский шкипер и торговец Эмос Уэббер в 1876 — 1878 годах занимался добычей гуано у северо-западного побережья Австралии и перевозкой этих удобрений на принадлежавшей ему шхуне «Сэди Ф. Коллер» в австралийские порты и гавани португальского острова Тимор. Поссорившись со своими компаньонами и оказавшись перед угрозой судебного разбирательства, он решил сменить поле своей деятельности и снарядить торгово-промысловую экспедицию в южные моря. Уэббер отремонтировал шхуну в сиднейском доке и набрал команду из бывалых моряков и торговцев, уже участвовавших в «островных рейсах». Как видно из списка, сохранившегося в бумагах Миклухо-Маклая, в команду входили уроженцы разных стран и континентов — США, Англии, Германии, Швеции, Дании, Индии и даже острова Святой Елены. Наиболее колоритной и вместе с тем зловещей фигурой был суперкарго — «кавалер» Аугусто Бруно, бывший офицер итальянской армии, набивший руку на меновой торговле с островитянами и охоте на «черных дроздов». Для успеха экспедиции Уэббер решил включить в нее человека, хорошо знакомого с обычаями и нравами обитателей южных морей. Сиднейские судовладельцы посоветовали ему обратиться к «знаменитому русскому путешественнику и исследователю барону Маклаю», и Николай Николаевич принял это предложение.

27 марта 1879 года в газете «Сидней ивнинг ньюс» появилась заметка о предстоящем плавании шхуны «Сэди Ф. Коллер». «Экспедиция преследует научные и коммерческие цели, — говорилось в заметке. — Барон Маклай, исходя из своего опыта, обещает богатый урожай, и выражается надежда, что будут сделаны некоторые важные открытия». Далее излагался предполагаемый маршрут экспедиции, включавший Новую Каледонию, Новую Британию и некоторые другие острова, после посещения которых шхуна должна была подойти к Новой Гвинее. «Прежде всего будет посещен залив Астролябия, а затем обследовано все побережье и, если удастся, приняты меры для налаживания торговли с туземцами, для чего, как надеются, весьма пригодятся знания и опыт барона Маклая». На следующий день, 28 марта, путешественник опубликовал опровержение в «Сидней морнинг геральд». В нем он утверждал, что не имеет «никакого отношения к этому плаванию как коммерческому предприятию».Миклухо-Маклай был не вполне точен в своем опровержении. В договоре, заключенном им с капитаном шхуны, говорилось, что «капитан Вебер обязывается дать всякое содействие <…> г. Миклухо-Маклаю, связанное с его научными работами, в котором случае г. Миклухо-Маклай обещает содействовать экспедиции своим знакомством с островами, нравами туземцев и т. д.». Другое дело, что путешественник не имел коммерческой заинтересованности в успехе экспедиции и обязался по договору «платить 30 шиллингов в неделю, которая плата включает содержание его слуги». Чтобы принять участие в этом плавании, Николай Николаевич, страдавший, как всегда, от безденежья, вынужден был занять 150 фунтов стерлингов у У. Маклея.

Миклухо-Маклай собирался посетить на «Сэди Ф. Коллер» несколько островных групп (преимущественно те, где ему еще не довелось побывать), чтобы продолжить изучение этнографии и антропологии меланезийцев, ибо, как он писал Вирхову, считал «весьма важным видеть самому как можно большее число ветвей меланезийского племени». Однако на сей раз, помимо решения чисто научных задач, он поставил перед собой цель: собрать материалы о похищении людей в рабство и работорговле, чтобы по возвращении в Австралию с фактами в руках развернуть борьбу против этого гнусного торга, все более угрожавшего и обитателям Берега Маклая. Об этом сообщает австралийский друг и первый биограф Миклухо-Маклая Э. Томассен. По его словам, русский путешественник предпочел шхуну «Сэди Ф. Коллер» потому, что она «участвовала в этом торге, постоянно имела на борту множество островитян южных морей, нанятых для добычи трепанга и раковин-жемчужниц, и собиралась совершить вояж, в ходе которого ей предстояло встретиться в нескольких гаванях тихоокеанских архипелагов с "рабочими" судами, пришедшими из Квинсленда, Фиджи и Новой Каледонии».

Плавание обещало быть опасным, так как Миклухо-Маклай не собирался отсиживаться на борту шхуны, а намеревался при малейшей возможности съезжать на берег. Между тем островитяне, возмущенные рейдами охотников на «черных дроздов», мстили первым попавшимся европейцам за своих увезенных силой или обманом сообщинников. Так погиб, например, глава англиканской миссии в Меланезии епископ Джон Паттесон, который приложил немало усилий для распространения христианства, но выступал против работорговли и других злодеяний европейцев. В 1871 году он в маленькой шлюпке отправился с миссионерского судна на островок Нукапу, расположенный в Соломоновом архипелаге, и был убит из засады отравленной стрелой. Как установил командир английского военного корабля, присланного для расследования причин трагедии и наказания убийц, Паттесон погиб через несколько дней после того, как шхуна «Эмма Белл» похитила с Нукапу нескольких молодых меланезийцев. Николай Николаевич знал об этом и других подобных случаях, а потому включил в договор со шкипером «Сэди Ф. Коллер» такой пункт: «В случае, если г. Миклухо-Маклай будет убит туземцами одного из островов, капитан Вебер обещается не делать никаких насилий относительно туземцев под предлогом "наказания"». Этот пункт убедительнее многословных деклараций демонстрирует гуманизм нашего героя.

Выйдя 29 марта из Сиднея, «Сэди Ф. Коллер» за девять с половиной месяцев посетила Новую Каледонию, несколько островов в архипелаге Новые Гебриды, остров Вануа-Лава (в группе Банкс), риф Канделярия (Ронкадор), группы Хермит и Ниниго, островки Андра и Сорри у северного побережья острова Манус (острова Адмиралтейства), острова Тробриан, остров Симбо (Соломоновы острова), несколько островов в архипелаге Луизиада, дрейфовала у побережья Новой Ирландии и некоторых других островов. Везде, где представлялась возможность, Миклухо-Маклай съезжал на берег и поселялся в прибрежных деревнях. Он изучал антропологические особенности, культуру и быт местного населения, фиксировал изменения, происшедшие под воздействием контактов с европейскими моряками, торговцами и плантаторами, а там, где действовали миссионеры, выяснял их влияние на местный самобытный жизненный уклад. Не отказывался он и от наблюдений за островитянами, которые приезжали на лежащую в дрейфе шхуну для меновой торговли.

Первую остановку «Сэди Ф. Коллер» сделала в апреле в Нумеа — административном центре Новой Каледонии, аннексированной в 1853 году Францией и превращенной в место ссылки и каторги. Здесь Миклухо-Маклай вник в особенности французской колониальной политики, с которой он впервые познакомился во время плавания на «Витязе». В 1878 году, незадолго до прибытия «Сэди Ф. Коллер», на Новой Каледонии произошло восстание коренного населения, которое охватило те районы острова, где наиболее интенсивно шла французская колонизация. Жители этих областей больше других страдали от изъятия общинных земель, от передачи все новых и новых территорий французским колонистам и отбывшим свой срок каторжникам, от засилья католических патеров и постоянного вмешательства администрации в традиционную социальную структуру и взаимоотношения между племенами. Колониальным властям удалось внести раздор в ряды восставших и через несколько месяцев сломить их сопротивление. Как вспоминала участница Парижской коммуны Луиза Мишель, сосланная на Новую Каледонию, восстание «было подавлено в крови, мятежные трибы (племена. — Д. Т.) были наказаны расстрелом каждого десятого».

Помимо уголовников в эту отдаленную колонию отправляли политических заключенных. В 1872 — 1873 годах сюда было доставлено около четырех тысяч парижских коммунаров. Тех из них, кто по приговору суда должен был отбывать каторгу, поместили в тюрьму на островке Ну, где, по высказываниям другого коммунара, Ж. Алемана, они, нередко скованные попарно, носили на ногах тяжелые цепи и подвергались жестоким истязаниям. Большинство коммунаров разместили в охраняемых поселениях на полуострове Дюко, недалеко от Нумеа.

Ко времени прибытия Миклухо-Маклая на Новую Каледонию режим каторги и ссылки для коммунаров был значительно смягчен. Левые и центристы во французском парламенте требовали амнистии участникам Парижской коммуны (она была объявлена в 1881 году). Жан Ольри, сменивший в 1878 году прежнего губернатора колонии, палача и садиста, любезно предложил знаменитому путешественнику осмотреть места, где содержатся коммунары. Небольшой пароход доставил его на остров Ну, где явно подготовились к приезду именитого лосетителя. Николай Николаевич увидел тщательно прибранные тюремные бараки с камерами-клетками, мастерские, госпиталь. О кандалах и избиениях, разумеется, не было и речи. Неизвестно, сказали ли Миклухо-Маклаю, что по приказу из Парижа каторжники-коммунары были перевезены с Ну на полуостров Дюко и уравнены в правах со ссыльными, так что в тюрьме на островке остались только уголовники.

Путешественник побывал также в поселениях ссыльных коммунаров. Многие из них построили домики и, приспособившись к жаркому климату, развели — часто коллективные — сады и огороды. Этим «фермерам» и находившимся среди них ремесленникам и художникам разрешили, с некоторыми ограничениями, продавать свою продукцию в Нумеа. Николай Николаевич внимательно приглядывался к хозяйственной деятельности белых людей в тропиках. Через несколько лет он вспомнил ссыльных коммунаров, обдумывая разные варианты Папуасского союза и русской вольной колонии на Тихом океане.

Простояв восемь дней в гавани Нумеа, «Сэди Ф. Коллер» посетила затем Лифу, один из островов Лойялти (Луайоте), расположенный к востоку от Новой Каледонии и входивший в состав этой колонии. Здесь сравнительно мирно уживались французские католические и английские протестантские миссионеры. Николай Николаевич побывал в школе, где посланцы Лондонского миссионерского общества готовили из юношей-островитян тинеров — помощников миссионеров с целью отправки их на разные острова Меланезии и на Новую Гвинею.

К сожалению, сравнительно подробные записи дошли до нас лишь о пребывании путешественника на Новой Каледонии и Лифу, а также на островах Андра и Сорри, на первом из которых ему уже довелось побывать в 1876 году во время плавания на «Си берд». Наблюдения Миклухо-Маклая, сделанные на Андре и Сорри, — несомненный вклад в этнографию Меланезии, не утративший своего значения до наших дней.

Дневники, рассказывающие о пребывании путешественника на Новых Гебридах и других посещенных шхуной островах Меланезии, не сохранились или до сих пор не разысканы. Особенно огорчительно почти полное отсутствие записей о жителях острова Симбо, где шхуна «по случаю починки снастей» простояла 20 дней. Об интенсивности полевых исследований, проводившихся ученым во время этого плавания, свидетельствуют уцелевшая записная книжка и в особенности большой альбом с несколькими десятками карандашных и акварельных рисунков. На них отображены люди, части человеческих тел, орнаменты татуировок, типы жилищ, предметы культа, оружие, пейзажи с моря, очертания береговой линии и т. д. Рисунки снабжены краткими пояснениями. По краям листов или на обороте нередко приведены маленькие словники языков обитателей посещенных островов, причем отмечено, что жители Меле, расположенного у новогебридского острова Эфате, говорят на полинезийском диалекте. Попадаются в альбоме и другие записи, не имеющие отношения к рисункам. Миклухо-Маклай записал, например, сообщение доктора Макдональда, поселившегося в одной из местных гаваней, о значительном распространении гомосексуализма у новогебридцев; в лесу на деревьях встречались зарубки с условными обозначениями, означающими соитие мужчины с мужчиной. В связи с этим Николай Николаевич сделал такую запись: «Я часто замечал особенным образом завлекающие взгляды молодых парней». Очевидно, такие предложения пользовались спросом у некоторых европейцев, посещающих эти острова.

Значительное внимание во время путешествия на «Сэди Ф. Коллер» Миклухо-Маклай уделял подготовке к печати материалов своей последней экспедиции на Новую Гвинею и других сообщений. Например, 28 дней, проведенных на рифе Ронкадор, были посвящены «письменной работе» ввиду недоступности объектов наблюдения. Ученый работал над рукописями и во время длительных морских переходов. На борту шхуны он завершил две статьи о втором пребывании на Берегу Маклая, написал письмо-отчет в РГО о своей деятельности в Австралии, три сообщения о сексуальных обычаях австралийских аборигенов для журнала, издаваемого Вирховым, и некоторые другие тексты. Эти рукописи удалось отослать с оказией в Европу.

Уже в Нумеа, куда шхуна пришла прямо из Сиднея, Миклухо-Маклай столкнулся с ужасами работорговли. Оказалось, что в этой пенитенциарной колонии не только жестоко эксплуатировалось и истреблялось коренное население, но и возник центр торговли «законтрактованными рабочими», на что закрывали глаза подкупленные французские чиновники. «Самые скандальные сцены пришлось видеть г-ну Маклаю в Нумеа, где черные продавались буквально с молотка, — писал в 1882 году известный французский историк и публицист Г. Моно со слов русского путешественника. — Легко представить себе, к какой безнравственности приводит это возрождение торговли черными, прикрытое покровом ханжества. Колонист, желающий иметь в услужении красивую негритянку (меланезийку. — Д. Г.), должен только обратиться к капитану одной из шхун, участвующих в этом торге, и заказ будет аккуратно выполнен. Однажды г-н Маклай, посетив одну из таких шхун на рейде Нумеи, увидел группу негритят в возрасте от десяти до пятнадцати лет. Он спросил капитана, а потом государственного комиссара, как случилось, что были завербованы мальчики, слишком юные для того, чтобы с пользой трудиться. Оба отвечали: "Видите ли, о вкусах не спорят"».

Не все европейцы, живущие в Нумеа, одобряли эти бесчинства. Николай Николаевич прочитал 9 апреля 1879 года в местной газете письмо некоего К. Коффа, в котором автор рекомендовал властям ввести две или три тысячи белых женщин: «Они заменят новогебридцев в домах Нумеа и на фермах внутренних районов. <…> В городах Мертвого моря, уничтоженных небесным огнем, возможно, совершалось меньше мерзостей, чем безнаказанно совершается почти что при свете дня в нашей несчастной колонии. Ах, если бы были изучены болезни, от которых умирают новогебридцы!» Миклухо-Маклай так прокомментировал письмо Коффа: «К сожалению, должен сказать, что это заявление подтверждается фактами».

На Новых Гебридах — основном районе «охоты на черных дроздов» — Миклухо-Маклай изучил методы, применяемые при захвате островитян, их жестокую эксплуатацию на борту европейских и американских судов, формы торговли «живым товаром», тяжкую участь большинства тех захваченных работорговцами меланезийцев, которым позднее удалось вернуться в родные места, отрицательное влияние этого торга на традиционное общество архипелага. Дополнительные факты ученый собрал на острове Симбо, в группах Ниниго и Хермит. К концу путешествия у него сложилось ясное представление о всей системе захвата островитян в неволю и последующей их продажи и перепродажи. «Самое поверхностное и беспристрастное наблюдение, — сообщал он в 1881 году в РГО, — открывает вереницу злоупотреблений, сопровождающих вывоз туземцев Меланезии на плантации в Австралию, Новую Каледонию, Фиджи, Самоа. Это весьма редко без обмана, иногда с помощью насилия обходящееся добывание темнокожих рабочих на плантации прикрывается в английских колониях эпитетом "free labour trade", так как название "slave trade", хотя и более приближается к истине, не особенно благозвучно и должно быть избегнуто. <…> Собранные факты по этому вопросу <…> я считаю долгом довести до сведения лиц, имеющих возможность, если захотят, облегчить участь пострадавших и отчасти, хотя в незначительной степени, предупредить повторение постоянно повторяющихся злоупотреблений белых на островах Тихого океана».

Отвратительные сцены ученому приходилось наблюдать и на самой «Сэди Ф. Коллер», на борту которой находилось 40 — 50 нещадно эксплуатируемых островитян, завербованных для добычи трепанга. Миклухо-Маклай неоднократно заступался за этих несчастных, конфликтуя со шкипером и его помощниками. В сентябре — октябре 1879 года «Сэди Ф. Коллер» находилась недалеко от северо-восточного побережья Новой Гвинеи. По условиям соглашения, заключенного со шкипером, ученый мог настаивать на посещении шхуной Берега Маклая. И хотя ему было очень важно узнать, что там происходит, он сам освободил шкипера от выполнения этого обязательства: «<…> К сожалению, — объяснил он в том же сообщении, посланном в РГО, — мое мнение о личностях, находившихся на шхуне, было таково, что я не захотел подвергнуть моих черных друзей риску этого знакомства».

 

Загадочная «желтая раса»

В январе 1880 года Миклухо-Маклай высадился с ненавистной ему «Сэди Ф. Коллер» на острове Базилаки в архипелаге Луизиада — россыпи островов, расположенных у юго-восточной оконечности Новой Гвинеи, так как решил воспользоваться возможностью посетить еще неизвестную ему часть огромного острова, который занял столь важное место в его жизни. На корабельной шлюпке путешественник перебрался на близлежащий остров Варе (Вари), где обосновался христианский тичер, уроженец Лифу, который ожидал прихода маленького парохода «Элленгоуэн», принадлежащего Лондонскому миссионерскому обществу. Не теряя времени, Николай Николаевич принялся изучать язык и культуру местных жителей, сделал несколько рисунков.

Но на третий день, 21 января, к Варе подошло суденышко водоизмещением 36 тонн, с паровым двигателем, питавшимся дровами. На «Элленгоуэне» находились два миссионера — Джеймс Чалмерс и Томас Безвик. Они собирались совершить путешествие вдоль юго-восточного побережья Новой Гвинеи с частыми остановками для встреч с подконтрольными им ти-черами и для заготовки дров. Такой маршрут очень устраивал Миклухо-Маклая, и он с благодарностью принял предложение старшего миссионера Чалмерса сопутствовать им в этом плавании. За два с половиной месяца пароходик посетил около десятка деревень (Самараи, Суру, Маупа, Керепуна, Кало и др.). В Суоу, где был построен домик для Чалмерса, Николай Николаевич получил три письма из Европы, оставленные для него командиром английской канонерской лодки «Бигль», одно из них — от его сестры Ольги, которая ответила, наконец, на его отчаянные призывы не забывать брата.

Дневник, который вел в эти месяцы Миклухо-Маклай, был впоследствии подготовлен им для публикации. Как обычно, ученый интересовался прежде всего антропологическими особенностями местного населения и, не ограничиваясь визуальными наблюдениями, произвел довольно много измерений голов островитян. Он опроверг сообщения некоторых путешественников о якобы обитающей здесь «желтой малайской расе». Более светлый цвет кожи жителей нескольких деревень в районе Порт-Морсби, говоривших к тому же не на папуасских, а на аустронезийских (малайско-полинезийских) языках, Миклухо-Маклай объяснил незначительной «полинезийской или малайской примесью». По современным научным представлениям, указанное явление отражает историю заселения Океании, скорее всего, миграции через этот регион групп протополинезийцев.

Внимание исследователя привлекли деревни островитян, многие из которых располагались не на суше, а на мелководье и состояли из длинных рядов свайных построек, соединенных шаткими мостками. Самая большая из таких деревень — Ануа-пата (совр. Хануабада), сохранившаяся до наших дней, теперь примыкает к городу Порт-Морсби, столице независимого государства Папуа — Новая Гвинея.

Сан-Франциско. Но в начале 1881 года русский генеральный консул в этом городе в ответ на запрос путешественника сообщил, что заболевший Уэббер передал на Фиджи доверенные ему ящики капитану английского барка «Чеверт» и даже оплатил их доставку по назначению. Миклухо-Маклай получил, да и то с большим опозданием, только часть ценного для него груза.

Ученый заинтересовался узорами татуировки, которая украшала тела женщин и девушек прибрежных деревень. «Татуировки представляют значительный интерес для этнолога, — объяснил Миклухо-Маклай свое увлечение, — <…> потому что известные орнаменты переходят как бы по наследству от одного поколения к другому и совершенно характеристичны для известной местности; при переселении туземцы вместе с языком и другими физическими особенностями переносят также и татуировку в свое новое местожительство». Оказалось, что некоторые детали татуировки разнились в посещенных деревнях, и Николай Николаевич везде, где представлялась возможность, часами зарисовывал ее орнаменты с охотно позировавших ему — за небольшой брикетик табака — женщин. Миссионеры и их помощники, тичеры, пытались бороться с этим обычаем, но безуспешно, так как татуировка была неотъемлемым элементом местной культуры.

В дневниковых записях путешественника несколько раз упоминается Макане — шестнадцатилетняя обитательница деревни Кало, которую миссионеры считали «заблудшей овцой». Эта девушка явно приглянулась Миклухо-Маклаю. Первый сеанс зарисовывания татуировки пришлось прервать ввиду появления миссионера. Но через три дня, когда миссионер покинул деревню, Макане сама пришла под свайную хижину, где находился Миклухо-Маклай, и терпеливо позировала ему, пока он изображал на бумаге орнаменты татуировки, покрывавшей ее грудь и плечи. «Когда дошел до пояса, — вспоминает путешественник, — Макане без всяких ужимок спустила свою юбку из бахромы ниже колен». По-видимому, и девушке понравился вежливый и обходительный чужеземец, который попросил местных женщин сделать ему татуировку на левом плече. Во всяком случае, когда Николаю Николаевичу при довольно драматических обстоятельствах пришлось через три года вновь посетить Кало, Макане прибежала на встречу с ним, и на следующий день он за несколько часов «сделал новый рисунок татуировки ее туловища и ног до колен спереди».

Прибрежные низменности и мангровые болота, кишевшие комарами, «подзаразили» Миклухо-Маклая новой разновидностью малярии. Если во время плавания на «Сэди Ф. Коллер» Николай Николаевич сравнительно редко подвергался ее атакам, то на южном берегу приступы повторялись каждый день, все более изнуряя путешественника. Заметив болезненное состояние Миклухо-Маклая, Чалмерс пригласил его погостить в своей главной резиденции, построенной на холме близ Ануапаты. Сидя на веранде, обращенной к морю, Николай Николаевич наблюдал за флотилиями судов, каждое из которых состояло из нескольких лодок-долбленок, соединенных деревянной платформой, над которой возвышались напоминающие клешню краба паруса из циновок. Эти многокорпусные суда (лакатои), изготовлявшиеся мастерами из этнической группы моту, совершали дальние торговые экспедиции вдоль побережья залива Папуа.

«Пароксизмы лихорадки были не особенно сильны и позволяли мне каждый день посвящать несколько часов письменной работе», — вспоминал Миклухо-Маклай. Он подолгу разговаривал с Чал мерсом, который оказался интересным собеседником.

Имя Джеймса Чалмерса (1841 — 1901) вписано в историю Новой Гвинеи. Выходец из бедной семьи (его отец был каменщиком), он после окончания начальной школы учился в английском миссионерском колледже, где наряду с богословием, методикой обращения «язычников» в христианство и различными ремеслами изучал и общеобразовательные предметы — историю, философию, естественные науки. От природы любознательный, обладающий гибким умом, Джеймс расширил свой кругозор усердным чтением — отнюдь не только Священного Писания. Исходя из церковных догматов о сотворении всех человеческих рас небесным Творцом, этот крупный, сурового вида шотландец и чернокожих «дикарей» считал за людей, старался понять их жизненный уклад. После десяти лет про-зелитической работы на островах Кука Чалмерс в 1877 году переехал на южное побережье Новой Гвинеи и вскоре стал неформальным главой английских миссионеров в Папуа.

Миклухо-Маклай обсуждал с Чалмерсом происхождение островитян, живущих в районе Порт-Морсби. Джеймс считал, что вопрос решится, «когда язык и мифология туземцев будут известны», на что русский путешественник отвечал: «Туземцы любят сказки, скоро их усваивают и хорошо помнят, хотя и примешивают много своего. Мифология поэтому никогда не может иметь одинакового значения с антропологическими наблюдениями». От обсуждения научных проблем собеседники перешли к актуальным политическим вопросам, и тут выяснилось, что их взгляды во многом совпадают. Они выступали в защиту человеческих прав островитян от посягательств чужеземных пришельцев и считали необходимым бороться против рейдов работорговцев и самой страшной угрозы — присоединения Юго-Восточной Новой Гвинеи к колонии Квинсленд, так как в этом случае их темнокожих друзей будет ждать печальная участь австралийских аборигенов.

Миклухо-Маклай прожил в резиденции Чалмерса более месяца, но, несмотря на прием больших доз хинина, «пароксизмы» не прекращались. Путешественник понял, что ему противопоказано пребывание в этих местах. К тому же нельзя было больше медлить с возвращением в Сидней, так как он получил известие, что после его отъезда процесс создания зоологической станции не сдвинулся с мертвой точки. 6 августа Николай Николаевич отправился на «Элленгоуэне» вдоль побережья Новой Гвинеи к Торресову проливу, чтобы на острове Терсди (Вайбин) сесть на пароход, останавливавшийся здесь на пути из Европы в Австралию.

Со дня отплытия из Ануапаты Николай Николаевич, похоже, перестал вести дневник. Во всяком случае, начиная с этой даты ни сами дневниковые записи, ни их версия, подготовленная автором к публикации, нам неизвестны. Приходится довольствоваться его записной книжкой и краткими сведениями, которые содержатся в некоторых письмах и статьях путешественника.

Несмотря на болезненное состояние и желание поскорее вернуться в Сидней, Николай Николаевич не смог побороть искушения познакомиться с созвездием небольших островов, расположенных в Торресовом проливе и у мыса Йорк — северо-западной оконечности Австралии. Поэтому он не воспользовался возможностью совершить быстрый переход на английской канонерке или торговой шхуне, а предпочел отправиться на «Элленгоуэне», которому было поручено посетить местности к западу от Порт-Морсби, где поселились тичеры, присланные Лондонским миссионерским обществом. До конца марта Николай Николаевич побывал в нескольких новогвинейских деревнях, а в апреле высаживался с «Элленгоуэна» на острова Эруб, Мер, Дауан, Сайбай и Мабиак (Мабуаиг) в Торресовом проливе. Миссионерский пароходик простаивал у каждого из этих островов не больше трех дней, но и за это короткое время Николай Николаевич успевал собрать обширную информацию о численности местных жителей, их этнорасовом составе, занятиях и особенностях культуры, своеобразии здешней фауны, приобрел несколько черепов и стал обладателем редкого сокровища: островитяне поймали дюгоня, и путешественник выменял у них голову животного, извлек и тщательно законсервировал его мозг, так как хотел продолжить в Австралии сравнительно-анатомическое изучение мозга — от акул до человека.

У ученого, как это не раз случалось в его жизни, словно открылось второе дыхание: ослабевший и измотанный злокачественной тропической малярией, он трудился буквально от зари до зари, делая краткие заметки и зарисовки в записной книжке. Восемь ее страничек, касающихся пребывания в Торресовом проливе, современная австралийская исследовательница А. Шнакел считает уникальным историческим источником.

Ввиду оживленных сношений через Торресов пролив коренные жители этих островов представляли как бы промежуточную ступень между населением австралийского мыса Йорк и прилегающего участка побережья Новой Гвинеи. Как установил Миклухо-Маклай, островитяне быстро вымирали, главным образом от пьянства и заразных болезней, и смешивались с поселившимися здесь полинезийцами и малайцами. Дело в том, что на отмелях близ этих островов были обнаружены богатые залежи раковин-жемчужниц. В 1880 году, по подсчетам Миклухо-Маклая, на островах Торресова пролива действовали 12 станций, созданных для добычи этих ценных даров моря. Именно сиднейские фирмы, владевшие станциями, привезли сюда ныряльщиков — малайцев и полинезийцев. Общение с ними подрывало традиционный жизненный уклад местных жителей, вело к их метисации и вымиранию.

На островах Торресова пролива находились три тичера, посланные Лондонским миссионерским обществом. Двое из них вели себя настолько не по-христиански, что вызывали ненависть у своей паствы. На острове Мабуаиг тичер Санейш, уроженец острова Маре (группа Луайоте), торговал алкогольными напитками, пьянствовал со своими земляками-ныряльщиками, насиловал женщин, натравливал на островитян собак. Другой уроженец группы Луайоте, по имени Джосиа, вел себя на острове Мер как тиран и садист. Этот «евангелист» нещадно порол кнутом мужчин и женщин за малейшие провинности, а то и без всякой причины, стравливал местных жителей и ныряльщиков. Находясь на этом острове, Миклухо-Маклай узнал о его бесчинствах и рассказал о них представителю правительства Квинсленда на острове Терсди. Чалмерс сместил Санейша и сделал строгое внушение Джосии, но не сообщил об их бесчинствах директорам Лондонского миссионерского общества, чтобы не портить благостной картины успехов возглавляемой им миссии.

20 апреля 1880 года Миклухо-Маклай покинул «Элленгоуэн» на острове Терсди, где находилась резиденция уполномоченного квинслендских властей X. Честера, призванного наблюдать за порядком в Торресовом проливе. Здесь у Николая Николаевича на фоне общего истощения произошел нервный срыв, сравнимый с тем, который он пережил по возвращении в Сингапур из экспедиции на Новую Гвинею. К счастью, в доме Честера путешественник не только отдохнул, но и встретил заботливый уход. Молодая жена квинслендского чиновника, напуганная болезненным состоянием Миклухо-Маклая, самоотверженно постаралась укрепить его дух и тело и поднять больного, как ей показалось, со смертного одра. Об этом она сама рассказывала немецкому путешественнику и исследователю Отто Финшу, неоднократно бывавшему на острове Терсди. Госпожа Честер, по-видимому, влюбилась в знаменитого скитальца, но он довольно решительно дал ей понять, что считает женщин существами низшего порядка. Уже 26 апреля Миклухо-Маклай, воспрянув духом, поднялся на борт парохода «Корея», который зашел на остров Терсди для заправки углем по пути на восточное побережье Австралии.