Когда генерал Корнилов отдал приказ Краснову готовить 10-й Донской казачий полк для отправки в Петроград, лидеры политического и финансового мира России переходили от слов к действию. Они собирались то Гучкова, то у Шульгина, то у Родзянко и сообща вырабатывали план государственного переворота...
У всех у них было твёрдое убеждение: Россия должна стать буржуазной республикой.
— Старый мир, — говорил Родзянко, — сам по себе не отомрёт, его надо хорошенько встряхнуть.
Совместно сочиняли проект текста отречения Николая Второго от трона, решили в последние часы поставить в известность командующих фронтов, дабы предупредить нежелательные демарши генералов.
Условились, что с манифестом об отречении в Ставку поедут Гучков и Шульгин, а Родзянко будет с князем Милюковым формировать Временное правительство.
* * *
В середине января 1917 года Краснов вернулся на позиции. Срочно расширяли корпусные склады, подвозили боеприпасы, вооружение. Фронт готовился к наступлению. Упорно поговаривали, что оно может начаться между двадцатыми числами февраля и первыми числами марта.
В штабе вынашивали план до весенней распутицы занять Ковель, Владимир-Волынский и Пинск, вступить во Львов. После чего, когда наступит распутица, устроить передышку, перегруппировать войска, а в марте—апреле начать новое наступление. Оно должно было привести к падению Бреста и Варшавы. В том, что наступление пройдёт успешно, никто не сомневался.
26 февраля 1917 года Краснов получил по телефону сообщение: начало наступления 28 февраля.
Пётр Николаевич готовил корпус основательно. В тылу построили тренировочные позиции, какие надлежало преодолеть ударным батальонам, выделили наиболее сложные участки.
Наступило 28 февраля.
В этот день генерала Краснова вызвали к аппарату. Телеграф отстучал приказ из штаба армии: наступление отложить. Краснов удивился, велел отбить, что всё уже подготовлено.
Пётр Николаевич ждал ответа недолго. Снова застучал телеграф: «...наступление остановлено по всему фронту...»
Стоявший за спиной командующего корпусом полковник Давыдов подхватил ленту, прочитав, воскликнул:
— Ваше превосходительство, это революция!
— «Это начало бунта бессмысленного и беспощадного», — как писал когда-то Пушкин. И если такое случилось, это крах России.
* * *
Германское командование, ожидавшее наступления русских войск по всему Восточному фронту, было немало удивлено. Гинденбург запросил данные разведки. Вскоре всё прояснилось: в Петрограде антигосударственный мятеж. На улицах беспорядки, толпы народа требуют хлеба. Солдаты петроградского гарнизона поддерживают бунтовщиков. Император стал заложником думских заговорщиков: поезд Николая Второго не пропускают в Царское Село, он курсирует между Ставкой в Пскове и станцией Дно. Российский император пребывает в растерянности. К нему явились главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский с представителями Думы: от «правой» партии — Гучков, от «октябристов» редактор «Киевлянина» Шульгин. Они поставили Николая Второго в известность, что против него поднялась вся Россия, в том числе и армия. Они потребовали отречения от престола в пользу наследника, малолетнего Алексея. Но Николай, предварительно проконсультировавшись с доктором, лечившим наследника, не согласился передавать трон больному сыну.
Гинденбург внимательно следил за событиями в Императорском поезде.
А они развивались следующим образом. На императора оказал давление генерал Рузский. Он заявил, что «Шли царь откажется подписать манифест, то он, Рузский, повернёт на Петроград весь Северный фронт.
И Николай Второй подписал отречение...
Гинденбург получил из Ставки Верховного командования русской армии подробности о происходящем: об аресте генерала Хабалова, о ликовании в Думе, о том, что толпы народа в Петрограде поют «Марсельезу» и в России создаётся Временное правительство во главе с князем Львовым.
Фельдмаршал Гинденбург, назначенный начальником Генерального штаба всей германской армии, долго размышлял обо всех этих событиях в России. Они как никогда служили интересам Германии. Гинденбург склонился над картой Восточного фронта, и карандаш в ого руке провёл новые синие стрелы. Они были направлены на столицу России, и главное — на Украину. Гинденбург знал: там хлеб и уголь — то, в чём так нуждается великая Германия.
* * *
Государственный переворот, а Краснов его иначе и не называл, опрокинул все прежние представления о незыблемости вековых устоев Российского государства. Пётр Николаевич принял решение об уходе из армии и подал прошение об отставке.
Выполнив все необходимые формальности, Краснов стал ждать результатов. Вскоре из Ставки командующего Юго-Западным фронтом передали распоряжение: прошение Краснова об уходе из армии генерал Корнилов не утвердил и приказал готовить корпус к принятию присяги Временному правительству...
Краснов задумался: если Корнилов не одобрил его отставку, то, вероятно, у него есть к тому основания. Пётр Николаевич понимал, что Николай Второй слаб. Страна нуждается в переменах. Может быть, произошло чудо, в России свершилась великая бескровная революция. Временное правительство приведёт страну к Учредительному собранию, а Учредительное собрание обеспечит России конституционную монархию во главе с великим князем Михаилом Александровичем?..
Но прошло совсем немного времени, и Краснов понял: чуда не произошло. Свершалось страшное: разваливалась страна и разлагалась её армия...
* * *
Итак, буржуазно-демократическая революция свергла монархию, власть перешла в руки Временного правительства. Буржуазные партии кадетов и октябристов воспользовались свержением самодержавия. Эти партии состояли из представителей того класса, который, по сути, уже правил страной экономически. После февральско-мартовских событий они стали править и политически.
Но в буржуазно-демократической революции прямое участие принял и народ. В столице прошли неорганизованные выступления рабочих, затем к ним примкнули солдаты как выразители интересов деревни. Народные массы сначала действовали стихийно. Но вскоре во главе их встали социал-демократы — вначале социалисты-революционеры (эсеры), отражавшие интересы крестьян, затем меньшевики.
Социал-демократы, опираясь на рабочих и солдат, создали Советы рабочих и солдатских депутатов сначала в Петрограде, а затем во многих других городах. Советы распространились и на армию, ускорив её развал.
В начале революционных событий социал-демократов ленинского толка в рабочем движении было настолько мало, что они почти не проявляли себя. Только с возвращением Ленина и его сторонников из Швейцарии, когда их профинансировала Германия, не без основания полагавшая, что большевики своей политикой развалят Россию и её армию, влияние большевиков на народные массы начало возрастать.
Как показала история, авторитет партии Ленина строился на обмане: декларации спекулятивных лозунгов, в первую очередь направленных против войны. Призыв к миру, к заключению мирного договора с Германией импонировал уставшим от войны солдатам. Второй лозунг — «Фабрики и заводы рабочим!» — отражал интересы пролетариата. И, наконец, лозунг о земле, украденный Лениным из эсеровской аграрной программы, полностью соответствовал чаяниям крестьян, в том числе и одетым в солдатские шинели.
В первое время падение самодержавия болезненно отразилось на настроении генерала Краснова, воспитанного в монархическом духе. Однако Пётр Николаевич понимал: самодержавие изжило себя. Он стал возлагать некоторые надежды на Временное правительство. Но с той поры, когда в жизнь России стали вмешиваться социал-демократы, которых генерал Краснов всегда считал краснобаями, он стал настороженно относиться к Временному правительству. По твёрдому убеждению Краснова, нельзя было допускать проникновения в Россию большевиков. А уж создание солдатских комитетов и принятие манифеста «О правах солдат» было, по мнению генерала, преступлением против Российской армии.
* * *
Четвёртые сутки полк ожидал прибытия состава. Днём казаки бродили по вокзалу, щёлкали семечки; шелуха, словно снег, усыпала перрон и зал ожидания.
Донцы курили, переругивались, не обращая ни на кого внимания, кроя всех и вся отборным матом.
Вечерами станционные постройки тонули во мраке, и только вокзал и перрон тускло освещали керосиновые фонари.
Казаки расположились на постой в пристанционном посёлке, заняли все жилые помещения, сеновалы, сараи, клуни.
Шандыба с пятью казаками занимал комнатушку в доме старого путейца. Сумерки коротали при свете лампы-семилинейки, вспоминали Донщину, поругивали затянувшуюся войну и с интересом ждали, когда же их повезут в Петроград.
Состав подали в полдень. Платформы подтащили к высокому перрону для погрузки полковой батареи. Казаки, разобравшись по полувзводам, заводили по сходням в теплушку коней, грузили фураж и амуницию.
К концу дня полк уже закончил погрузку, но тут в планы войскового начальства вмешался ход истории. Вечером войскового старшину Балабанова позвали к телеграфу. Болезненный телеграфист озабоченно подал ему ленту. Командир полка недоумевая прочитал: полк отзывался в распоряжение командующего корпусом.
Войсковой старшина отложил ленту. Телеграфист испуганно зашептал:
— Господин офицер, по линии связи мне передали: в Петрограде бунт и государь отрёкся от престола. Вся власть в России перешла в руки Временного комитета Государственной думы.
Поздним вечером текст манифеста был вручён войсковому старшине. Утром выгрузившийся полк был построен, и Балабанов как мог изложил суть дела казакам.
— Станишники, волею народа государь император низложен. Власть перешла к Комитету Государственной думы. Сегодня Россия уже свободная страна, и народ русский должен сплотиться и быть твёрдым в защите Отечества. Наш долг, казаки, стоять на страже государства от посягательств немцев... Вы видели, как они хотят захватить наши земли... Не позволим! Кxe, — закашлялся командир полка. — Станишники, не дадим на поругание отечество наше... А кто будет управлять Россией, пусть Дума и решает: Комитет али Учредительное собрание...
По сотням зашумели, послышались выкрики:
— На какой ляд нас на передовую отправляют?
— Донцы, подождём до решения Учредительного собрания!
— Молчать! — рявкнул войсковой старшина. — Не позволю бунтовать! Разговорчики!
Казаки замерли. Балабанов подал команду:
— Походной колонной — арш!
Постепенно под знаменем, под звуки оркестра двинулся обратно к фронту 10-й Донской казачий полк.
Застоявшиеся кони, согреваясь, перешли на рысь. Кованые копыта стучали по смёрзшемуся насту, высекали блестевшие на зимнем солнце льдинки.
Воронок заржал призывно. Шандыба похлопал его по холке, сказал:
— Аль причудилось чего? Так мне, брат, много чего чудится.
* * *
Из рапорта командира Донского полка Краснову стало известно, что отдельные казаки недовольны возвращением на фронт. Пётр Николаевич был удивлён. Он не ожидал, что крикуны оказались именно в том полку, в котором он знал многих офицеров и казаков ещё с Замостья. Казаки в большинстве были из станиц Вёшенской, Медведовской, Хопра, где Краснов бывал ещё в молодые годы перед поездкой в Забайкалье.
Генерал встретил полк вёрстах в десяти от передовой, велел построиться в каре и, приветствуя, объехал сотни. Услышав дружный ответ, зычно заговорил:
— Казаки, донцы! Вы помните, когда я командовал вами в Замостье, не со мной ли вы ходили в атаки в первые дни войны? Не вам ли я вручал Георгиевские кресты? И сегодня мне было стыдно, когда я узнал, что нашлись в полку такие, кому честь казака не дорога. Кто заколебался, служить Отечеству или нет? — Полк, замерев, слушал. — Не станем искать виновных, будем считать это заблуждением. Одно скажу: нет государя, но есть Россия, великая и неделимая. Россия, которую создавали своими военными походами ваши деды и прадеды. Да, вы направляетесь на передовую. Было ли у ваших предков хоть малое сомнение, когда они уходили на войну? Нет! Не должно быть его и у вас. Россия ведёт войну с Германией. Цель одна: победить, исполнить древние чаяния наших государей, овладеть Босфором и Дарданеллами, поднять двуглавого орла над Константинополем. Я знаю, некоторые из вас хотели бы разойтись по куреням, но позвольте спросить, а хотят ли они, чтобы российские мужики сказали: если казаки не желают воевать за Россию, то мы её защитим, а землю их заберём, нет у казаков на неё прав...
Краснов обвёл взглядом сотни. Видел — слова его не оставляют равнодушными.
— Я слышал и такое: казакам Россия не нужна, им подавай Донскую республику, свою, казачью... Обойдётся ли Дон без России? Нет, не обойдётся. Донским казакам, да и кубанским, и прочим, за Россию-матушку надо держаться. Пока живёт казачество, будет жить и Россия. А кто повинен в разложении армии? Социал-демократы! Они развращают солдат, создают всякие комитеты...
Слушал Шандыба генерала и во всём с ним соглашался. Правильно говорит, знает жизнь казачью, обычаи. Неспроста приезжал из Питера в Вёшки. И про пришлых тоже верно заметил. Звон их сколько на Дон является из краёв воронежских, рязанских, курских да ещё бог знает каких. Приходя на заработки, нанимаются и на посевную, и на косовицу. Они сегодня Приходят наниматься, а завтра, глядишь, и на землю казачью начнут зариться. Тогда что останется делать, как защищать свои наделы? Указать мужикам их место. На работу рядиться — приходите, пожалуйста, а коли на нашу землю руки протяните — отсечём... Ну, а что казаки заодно с Россией, так и тут генерал Красиков верно сказал. Где казаку сукна на мундир взять или керосина, лампу заправить?.. По всему выходило, что воевать надо, защищать Россию.
* * *
Армия разлагалась. Краснову порой становилось страшно. Страшно от того, что он не мог, не в силах был остановить этот распад. Начиналось с неповиновения, с ухода из окопов, с дезертирства.
Временное правительство с его декретами окончательно губило армию. Ликвидация сословий, в том числе и казачьего, отмена приветствий, выборы в солдатские комитеты делали русскую армию просто небоеспособной.
Краснов вспомнил старую поговорку: рыба гниёт с головы. Да, действительно, с головы. И такой гниющей головой в России оказалось Временное правительство. Там, в этом правительстве, всё ещё мечтают о войне до победного конца. Комиссары Временного правительства мечутся по фронтам, талдычат свои речи, но солдаты не слушают. Солдаты стали жить сами по себе и, того гляди, повернут оружие против собственных офицеров.
При встрече с генералом казаки по-прежнему вытягивались во фрунт, но солдаты, когда Краснов шёл по траншеям, будто не замечали его. Пётр Николаевич быстро подавил первое желание наказывать их за непочтительность, поняв, что это может вызвать нежелательные последствия. Сейчас солдатам дана воля, они как пороховая бочка — поднеси спичку, и последует взрыв. Краснов убеждался: в России появился «новый» солдат, потерявший честь и достоинство, потерявший высокое чувство патриота. И Петра Николаевича страшил этот «новый» солдат.
На совещаниях полковых командиров Особой казачьей дивизии Краснов требовал держать дисциплину.
— Политика, — говорил он, — захлестнула армию. Обратите особое внимание на пункт декларации Временного правительства о ликвидации казачьего сословного звания. Сегодня упраздняется казачье сословие, а завтра — паевые казачьи земельные наделы. На Дон, на Кубань, на войсковые земли хлынут мужики со всей России, начнётся передел земель.
Краснов знал, что для казака вопрос о земле самый болезненный. Противопоставить казаку солдата-мужика, солдата-крестьянина — вот чего хотел он добиться. Но не приведи господи, бунтарский дух просочится к казакам. И когда в корпусе начали создавать солдатские комитеты, Пётр Николаевич попытался запретить их в казачьих полках...
Так хотел Краснов, но не так предлагала жизнь. В 10-м Донском казачьем полку из сотни Гаражи в комитет избрали самого есаула, взводного Шандыбу, хопёрца Самохвалова и ещё несколько человек из других сотен.
На первом заседании казаки спорили до хрипоты и наконец решили: сами фронт не покинут, но заставы выставлять не позволят. Как солдаты решат, так то и будет.
— У них свои полковые комитеты, свои офицеры, — подвёл итог Шандыба. — А мы стреляться с солдатами не хотим...
На передовой установилось затишье. Изредка постреливали. Ночами в небо взлетали ракеты, рассыпались и гасли. Перекликались солдаты, австрийцы зазывали русских в гости, стрелки им отвечали, звали брататься. Такие призывы иногда заканчивались пулемётными очередями. Шандыба знал — это германские офицеры предупреждали австрийцев не идти с русскими на контакты.
Затишье на фронте Краснов рассматривал как временное. Он был убеждён: германский Генеральный Штаб непременно воспользуется деморализацией Российской армии и начнёт наступление. Вот только где оно должно последовать?..