Я сидел на сочной траве у опушки леса и смотрел сквозь зелёное сито густых ветвей в небо. Там высоко-высоко летали ласточки, а здесь без умолку щебетали птицы. Что-то наговаривала пташка, и, не вторя ей, а свою песню пела другая, а там ещё и ещё…

Звенел весь лес, ему отзывался луг, где-то куковала кукушка.

Долго я слушал птиц, вглядываясь в кружево берёз, стоявших вперемежку с елями, соснами, липами. Но певуний найти не мог. Тогда принялся считать разлапистые этажи высокой ели. Скользя глазами вверх по сучьям, насчитал девятнадцать, едва достигнув середины, и бросил.

Рядом росла старая берёза, корявый ствол её обнимала рябина. Вот с неё-то в щель берёзы юркнула птичка, потом другая.

Это оказалась пара синиц. Они работали: без устали приносили корм птенцам.

А певуньи, в слаженном концерте леса и луга, пели и тоже работали у своих гнёзд, а увидеть я их не мог.

Природа была счастлива! Утопая в зелени, пел весь лес, в птичьем пении цвёл луг, с птичьим пением рождались и гасли зори, и всё убаюкивалось в короткие ночи какими-то птицами. В это время человеку не хватало дня, чтобы насладиться природой; он оставался на ночь и, не зажигая костра, слушал соловья.