Снегин пришел на встречу изрядно проголодавшимся. Он отдал должное сандвичам, а потом принялся за виноград, заедая его фисташками и уверяя, что они удивительно гармонируют друг с другом. Лобов молча потягивал через соломинку полюбившийся ему темный, почти черный, словно кровь дракона, тоник, оттягивая начало разговора по существу. Медлил, как перед прыжком в ледяную воду, когда наперед знаешь, что прыгать придется, и все-таки медлишь! Да и Снегин медлил, догадываясь конечно же что командир «Торнадо» вовсе не случайно пригласил его на конфиденциальную встречу сразу же после возвращения на Землю. Догадывался он и о том, что последует некое рискованное предложение, отказать Ивану в котором будет трудно и согласиться на которое, скорее всего, будет еще труднее. И тем не менее Снегин чувствовал себя, разумеется, гораздо свободнее: одно дело просить, другое дело выслушивать просьбы, одно дело предлагать и совсем другое решать, достойно ли внимания и претворения в жизнь это предложение. Именно поэтому Снегин в конце концов пожалел маявшегося в непривычной для него дипломатической миссии Ивана и подставился.

— Ты не забыл, что в Даль-Гее по-прежнему не в моде лучевое оружие? — И видя, что Лобов не понимает его, провел кончиками пальцев по своей щеке и шее.

— Вот ты о чем. — Иван машинально повторил движение товарища, задержав пальцы на свежем и, видимо, еще болезненном рубце.

— Об этом. В Даль-Гее и теперь царствует пулевое оружие. И некоронованный король его — крупнокалиберный автоматический пистолет. — Снегин помолчал и счел нужным пояснить: Лучевое оружие альтернативно, снижая мощность излучения, можно не только убить, но и отхлестать, а то и просто напугать.

— Можно, — усмехнулся Иван и еще раз прикоснулся кончиками пальцев к рубцу на шее.

— А далийцы не признавали ни альтернатив, ни компромиссов. Убивать, так убивать! Пуля тут незаменима.

— Пуля — дура, а луч — молодец, — перефразируя Суворова, заметил Иван, и трудно было понять — шутит он или говорит серьезно. — Но теперь в Даль-Гее уже не война, а перемирие, может быть, далийцы поумнели и сдают пулевое оружие в архив?

Снегин покачал головой:

— Не так-то просто меняются традиции. Хороший пулевой пистолет в Даль-Гее — такой же устойчивый показатель общественного престижа, как, скажем, хороший автомобиль или загородная вилла. Пистолеты лелеют и холят, пистолеты украшают редкой костью бинго, платиной и драгоценными камнями, пистолеты дарят детям в день совершеннолетия, друзьям и любовницам, пистолетами хвастают и пускают их в ход по надобности и даже без оной. Пройдут годы и годы, прежде чем столетиями создавшаяся престижность личного оружия вообще и пулевого пистолета в особенности будет в Даль-Гее поколеблена. Да и будет ли? Наступившее перемирие — вооруженное перемирие, то и дело нарушаемое локальными схватками и стычками. Правда, всерьез воевать не хочет ни Яр-Хис, ни тем более Народный Фронт — слишком уж непопулярна в народе эта братоубийственная бойня, затянувшаяся на целое десятилетие. Но и до настоящего, так сказать, беспистолетного мира, в Даль-Гее так же далеко, как до Магеллановых облаков.

Иван слушал товарища молча. Онегина стоило послушать, сведения о Даль-Гее у него были самые свежие, что называется с пылу, с жару. Гражданская война в Даль-Гее началась с народной революции, вспыхнувшей вскоре после того, как экипаж «Торнадо», выполнив свою миссию, покинул этот город-государство. Острием своим народная революция была направлена против тайной власти Яр-Хиса и института умроков, но попутно народ протестовал против имущественного и правового неравенства и всяческих злоупотреблений со стороны власть имущих. Поэтому революция обрушилась не только на официальный государственный аппарат. Парламент и правительство были распущены, президент Таиг благоразумно ушел в отставку, а вся власть в Даль-Гее перешла к Революционному Совету. Революционный Совет был очень демократичной, всепредставительной, но весьма громоздкой и неповоротливой организацией. Хуже всего было то, что он не справился с экономическими трудностями и прежде всего с производством жизненно важных средств массового потребления. Заменить армию умроков, работавших главным образом в области земледелия, животноводства и на самых черных и грязных операциях общественного и промышленного обслуживания, робототехникой земного типа оказалось очень и очень непросто. Между тем, воспроизводство умроков было прекращено, а поскольку процесс этот был предельно централизован и всегда жестко контролировался центральным государственным аппаратом, запрет этот соблюдался с абсолютной неукоснительностью. Средняя же продолжительность жизни умроков была очень небольшой — около пятнадцати лет, а на тяжелых работах и того меньше. Армия умроков редела, земледельческие и животноводческие фермы приходили в упадок, добровольцев для работы в области сельского хозяйства не хватало. Обозначился, а потом и обострился недостаток продуктов питания. Трудовой Даль-Гей заволновался, в его промышленных районах и на транспорте, которые более всего страдали от нехватки продуктов питания, началась забастовочная борьба.

Пользуясь народным недовольством, начал оживать и буквально на глазах, что называется не по дням, а по часам, набирать силу Яр-Хис, тайные корни которого, пронизывавшие всю далийскую жизнь, ликвидировать в ходе быстротечных революционных преобразований было конечно же невозможно. Чтобы как-то стабилизировать ситуацию. Революционный Совет Даль-Гея обратился за помощью к Земле, попросив параллельно с поставками робототехники организовать на самой Далии станции по их местному производству, техобслуживанию и эксплуатации. Земная цивилизация с готовностью пошла навстречу цивилизации далийской, но дальше переговоров и планирования соответствующих поставок дело не пошло. Использовав обращение Революционного Совета к Земле как предлог для обвинений в антипатриотизме и прямой измене, опираясь на общенародное недовольство и свои разветвленные тайные силы, Яр-Хис спровоцировал вооруженное восстание. Это восстание окончательно раскололо Даль-Гей на два противоборствующих лагеря и вызвало разрыв всех отношений с Землей, за исключением космонавигационных, отказаться от которых было невозможно по соображениям безопасности космических перелетов.

Братоубийственная война тянулась в Даль-Гее десять долгих лет. И конца ей не было видно! К войне в Даль-Гее привыкли, рассматривая ее чуть ли не как естественное состояние. Сложились отряды солдат-наемников, которые, наверное, с равными основаниями можно было назвать и бандами. На чисто коммерческих началах эти банды-отряды готовы были служить как Народному Фронту, так и Яр-Хису и в поисках выгоды, подбирая подходящие ситуации, периодически меняли свои цвета и политическую принадлежность. Появилась согласительная центристская партия, партия независимых, выполнявшая посреднические функции при обмене ранеными, пленными и полулегальной взаимовыгодной торговле, в рамках которой Яр-Хис реализовывал избытки сельскохозяйственной продукции, а Народный Фронт промышленные товары, включая, как это ни нелепо на первый взгляд, даже оружие. Постепенно, полустихийно-полуофициально, партии независимых был отведен участок центрального городского района, разрывавший линию сфаркса нейтральной зоной. В этой зоне по молчаливому соглашению враждующих сторон соблюдалось перемирие, здесь начали бурно разрастаться увеселительные и торговые заведения, за счет которых эта крохотная далийская Швейцария медленно, но неуклонно расширялась, хотя ожесточенные бои периодически выгрызали эту нейтральную зону — зону пира во время чумы. А война все шла, текла кровь, лились слезы, ширились кладбища, падал уровень жизни.

Известие о всеобщем перемирии, циркуляр о котором поступил и на борт «Торнадо», было похоже на удар грома среди ясного неба. Постепенно это краткое сообщение обрастало деталями и подробностями. Выяснилось, что перемирие было довольно условным: оборонительные позиции Народного Фронта и Яр-Хиса, равно как и разделяющая их линия сфаркса, сохранились, но боевые действия были повсеместно прекращены. Причем его нарушителей карали очень сурово, вплоть до расстрела на месте нарушения, — и с одной, и с другой стороны. Нейтральная зона, эта малюсенькая далийская Швейцария, превратилась в место переговоров и широкие ворота для всяческих контактов, торговли и обоюдной беспорядочной миграции. В этой зоне был сформирован Согласительный комитет, образованный из представителей Народного Фронта, Яр-Хиса и партии Независимых. А во главе комитета на правах консула был поставлен извлеченный из политического небытия бывший дальгейский президент Таиг. Хотя формально Таиг не был наделен ровно никакой властью ни в одном из противоборствующих социальных лагерей, его старый авторитет, незаурядный ум, дипломатический опыт и своеобразное, срединное положение сразу же придали политический вес его фигуре.

Когда встал вопрос о возобновлении дипломатических контактов с Землей, соответствующая миссия была поручена Таигу. Таиг действовал с предельной оперативностью. Установив через службу космонавигации, что командующий дальним космофлотом совершает облет галактических баз, он связался по лонг-линии со Снегиным и предложил ему в рамках неофициальной дружеской встречи посетить Даль-Гей. Снегин согласился. Его приватная, сугубо предварительная, ни к чему еще не обязывающая ни Землю, ни Далию встреча с Таигом состоялась непосредственно перед возвращением инспекционного рейдера на Землю.

Снегин откровенничал потому, что уверился: торнадовцы собрались в Даль-Гей! Во-первых, по наведенным справкам экипаж «Торнадо» вместо каникулярного отдыха занимался усиленными тренировками во всех видах боевых искусств — и с оружием, и без оружия. Во-вторых, Всеволод увидел помолодевшего в своей здоровой злости Лобова и ощутил, что он так и дышит зарядом на активные, может быть, даже отчаянные в своей смелости действия.

Смущало, правда, что Иван явился на встречу в одиночестве, замыслив, видимо, нечто экстраординарное, некий кунштюк, не имевший дотоле прецедента и не вполне одобряемый, а может быть, и вовсе не одобряемый Климом и Алексеем. Но и это обстоятельство не только не перечеркивало, а напротив, подтверждало далийский вариант — любые земные операции в Даль-Гее в условиях неразберихи перемирия были рискованны. И наконец, Снегин верил в то, что замысел Ивана имеет далийскую ориентацию еще и потому, что ему очень хотелось верить в это: такой замысел торнадовцев соответствовал его собственным намерениям.

— Ты и сам хорошо знаешь, — рассказывал Снегин, — что Таиг всегда с большой симпатией относился к земной цивилизации, хотя никогда не переставал быть истовым далийцем.

— Знаю, — подтвердил Лобов.

— Он и к институту умроков относился истинно по-далийски, двойственно. Поэтому и был сначала низложен: в своей двойственности он не устраивал ни Народный Фронт, ни Яр-Хис. А потом восстал из пепла забвения как феникс, потому что такой выраженный политический дуалист как раз и нужен был Согласительному комитету.

— Политический двурушник, твой Таиг! Хотя, конечно, в личном плане — это обходительный, да и просто порядочный человек.

— Он такой же мой, как и твой, — холодновато отпарировал Снегин и, помолчав, продолжал уже спокойно. — Насколько я понял, от политического двурушничества Таиг излечился.

— Революция его излечила. И в особенности — отставка!

Снегин рассмеялся, разглядывая старого товарища так, словно увидел его впервые.

— А ты и впрямь озлился!

— Озлился?

— Это так, к слову. Революция, отставка думы, переломы что тут первично и что вторично, в конце концов, не так уж существенно. Существенно, что позиция Таига определилась: и в отношении симпатий к Земле — они укрепились, и в отношении института умроков — он понял, что возврата к воспроизводству генетических рабов не будет. Но Таига смущает, что Яр-Хис согласился на упразднение института умроков безо всяких предварительных условий. Хотя именно умроки всегда были ключевым пунктом разногласий между народниками и яр-хисовцами!

Лобов согласно кивнул, сосредоточенно размышляя о чем-то. Потом поднял глаза на товарища:

— И ты веришь, что Таиг действительно не знает, в чем тут дело?

— Я верю Таигу потому, что он был откровенен в своих сомнениях и так же откровенно попросил помощи! И вспомнил при этом о визите в Даль-Гей экипажа «Торнадо» десятилетней давности.

— Вот как? — Лобов не скрыл своего удивления.

— Именно так, — в голосе Всеволода прозвучала нотка удовлетворения, а может быть, и самодовольства. Лобов ее уловил и догадался, что Таиг вспоминал, в лестных выражениях конечно, не только экипаж «Торнадо», но и самого Всеволода Снегина.

— И вспомнил Таиг о вашей троице не просто так. Он ясно дал мне понять, что приветствовал бы присылку в Даль-Гей земных наблюдателей-инкогнито, людей, знающих и любящих далийскую культуру, людей опытных, храбрых, проверенных в ответственных делах. Примерно таких, как Иван Лобов, Клим Ждан и Алексей Кронин.

— А тебя не упомянул?

Снегин не сдержал улыбки.

— Упомянул. Но я разъяснил, что в нынешнем моем положении участие в такой операции вряд ли возможно.

— Ты хочешь сказать — невозможно, — поправил Иван спокойно. — Шпионаж есть шпионаж, независимо от того, ведется он с добрыми намерениями или со злым умыслом. Но что негоже Юпитеру, то гоже быку. Хм!

Глаза Снегина похолодели, став похожими на голубые льдинки.

— Ты хочешь меня обидеть?

— Да что ты! И в мыслях не было, — чистосердечно покаялся Иван, — просто размышляю вслух. Ведь Таиг — тоже Юпитер в своем далийском мире. Ну, если и не сам Юпитер, то Меркурий, его, так сказать, полномочный представитель с крылышками на ногах, который на роль быка тоже никак не годится. И тем не менее, Таиг не побоялся, а главное не постеснялся предложить тебе открытый лист на шпионаж в своем родном отечестве. Тебя не настораживает это приглашение к шпионажу?

— Нет, не настораживает! Прежде всего потому, что это не шпионаж. Это разведка в интересах Народного Фронта и Согласительного комитета.

— Прежде ты не очень-то жаловал игру словами.

Снегин снисходительно усмехнулся:

— Я и теперь ее не жалую, чего нельзя сказать о тебе. Называя любой сбор информации шпионажем, ты сваливаешь в одну кучу белое и черное, как раз и превращая серьезное обсуждение в игру словами. Ты стал демагогом, Иван, чему я, ей-же-ей, искренне удивляюсь.

— Каждому свое, — смиренно сказал Лобов.

Снегин покачал головой, подозрительно приглядываясь к товарищу.

— Какой-то ты странный, на себя непохожий. То злой, то смиренный, то осторожный, как кошка в засаде.

— Ищите — и обрящете, толцыте — и отверзется и дастся вам, — пробормотал Лобов. — Как все просто! И как верно в своей сути! Но всегда ли верно? Всегда ли оно дается — то, что ищешь и пытаешься обрести?

— Ты о чем? — не понял Снегин.

— Просто так, мысли вслух, — не без смущения признался Иван. — А вообще-то, Таиг прав, непредубежденный взгляд, причем не извне, а изнутри далийского общества, может решить эту проблему. В здравомыслии экс-президенту не откажешь! Но, выдвинув обвинение в шпионаже, легко развязать себе руки. А срубленную голову даже современная медицина не может водрузить на ее законное место.

Повинуясь импульсу, Снегин хотел сказать что-то, но в самый последний момент удержался. Лобов, пилот экстракласса, хотя и не следил за товарищем, машинально отметил этот порыв его, порыв его сердца, не разума. И грустно улыбнулся.

— Ты хотел сказать, что десять лет тому назад, направляясь в Даль-Гей, я не думал о том, что могу потерять голову?

Поколебавшись, Снегин признался:

— Хотел.

— И ты подумал, не слишком ли осторожничать стал постаревший на десять лет командир патрульного гиперсветового корабля Иван Лобов, не так ли?

И снова, после заметно более долгого колебания, Снегин признался:

— Подумал.

Лобов удовлетворенно кивнул, помолчал и успокоил товарища:

— Не волнуйся, Всеволод. Я не излетался, не извелся горем, не потерял кураж. Ты угадал, я озлился! А осторожничаю потому, что принимать решение мне приходится не за себя, а за других. Видишь ли, лично я в Даль-Гей пока не собираюсь. Ну, а за Клима и Алексея я готов поручиться — они согласятся.

— А ты?

— Я пока воздержусь. У меня другие заботы. — Он виновато улыбнулся. — Собственно, из-за этих забот мне и потребовалось встретиться с тобой так срочно. И наедине.