Меня высадили у подножия скалы, на которой находился храм Гунфридра. Фьялбъёрн пообещал вернуться через три дня — ему требовалось время, чтобы созвать как можно больше моряков под свои знамёна. А точнее — знамёна Гунфридра.

Мной овладело какое-то абсолютное безразличие, поэтому я лишь кивнул и некоторое время бездумно смотрел, как уходит «Гордый линорм».

Сейчас даже не мог сообразить — три дня — это мало или много? Что нужно за них успеть и успею ли? Драуг запросил огромную цену за свою услугу, но я уже согласился. Жалел ли? Нет. Не жалел.

Холодный ветер трепал плащ, пальцы заледенели, внутри была какая-то пустота. Накинув на голову капюшон, я отвернулся от серой глади моря и быстрыми шагами направился к городу. Ноги тонули в сугробах, идти было нелегко, но я упорно шёл в сторону ванханенских деревянных домов. Шайрах сказал, где живёт Йортрен, значит — нужно к ней. Уже там можно, переведя дух, начать поиски Рангрид, Йорда и Арве.

Покачнувшись, я остановился. Слабость. Этого ещё не хватало — растянуться на снегу прямо возле города. Стиснув зубы, я упорно продвигался вперёд, уже не ощущая ни ветра, ни падавшей с неба мелкой крупы, коловшей щеки и подбородок.

Вперёд, только вперёд. Забыть о словах драуга. У меня ещё есть время. Нужно спросить у этой ванханенской колдуньи — что значит волшебный ключ? И валкары… Сумел ли маленький Вульсе сохранить топор своей бывшей госпожи? Зачем я его отдал ниссе?

Я отвернулся — порыв ветра засыпал ледяной крупой глаза. Нет, я сделал всё правильно. Иначе было нельзя… Нельзя входить в храм бога с оружием. Кинжал Сиргена — другое, это жертвенный дар…

Шёл, не разбирая дороги, держась лишь на каком-то безумном желании достичь цели. Шайрах сказал: второй дом направо от храма Госпоже Зиме. Только словно по чьему-то приказу снег валил хлопьями, застилая всё вокруг.

Я продолжал упорно идти. Не зря Яшрах говорил:

— Родная земля признает своё дитя и поможет ему… Слаще всего лепешка у родного очага, чище вода — в родной реке, сильнее всего разит рука за родную землю. Где бы ты ни был, Оларс, как долго бы ни пропадал — родина поможет тебе вернуться. Она будет звать всегда, хоть и не сразу разберёшь её голос. Где родился — там и пригодился.

И сейчас, словно застланные снежной пеленой, стены домов шептали, подсказывая правильный путь. А может, я начинаю сходить с ума? Не зря же некоторых моряков считали чудными? Говорили: кто услышал голос моря, отдал ему душу?

Я остановился и огляделся. Дома и дома… Поди разбери, какой из них… Дурак ты, Оларс, как можно было так неосмотрительно отпустить Шайраха?

— Оларс! — звонко окликнули меня.

Только неясно — человеческий голос или просто метель смеётся. Как-то давно бабка рассказывала о прислужницах Госпожи Зимы, что зачаровывают путников и уводят в царство льдов. По сказке прислужницы были молодыми красивыми девушками, которые так заманивали к себе женихов. Только… жених должен быть хорош собой, иначе зачем он тогда снежнице? После того, что я увидел в зеркале вод у Гунфридра, ни одна из прислужниц меня к себе не поведёт, значит…

Чьи-то пальцы впились в мою руку: сильно, цепко, наверно, до боли, только я уже ничего не чувствовал.

— Оларс, наконец-то ты…

Медово-янтарные глаза сквозь хрусталь непролитых слёз смотрели прямо в мои, на бледных губах притаилась тень улыбки. Из-под шерстяного платка выбивались рябиновые пряди. И в одном платье, тёмно-зелёном с широким поясом, даже плащ не накинула.

— Простудишься, — услышал я собственный голос — далёкий и чужой — и… испугался. Внутри тоже было холодно и пусто.

Губы Рангрид дрогнули, на ресницах блеснули хрустальные капельки, медные брови нахмурились:

— Не боюсь я морозов!

Зло сказала, возмущённо и обиженно. Даже щеки заалели от гнева.

Некоторое время я молча смотрел на неё, а потом внутри будто что-то сломалось — треснул сковавший сердце лёд — порывисто обнял и крепко прижал к себе. Да так крепко, что замерла, не шевелясь. От знакомого запаха мяты, её волос, жара кожи дыхание перехватило, сил выпустить из объятий не было.

Рангрид прижималась ко мне и, нежно поглаживая по щеке и скуле, беспрестанно шептала:

— Ну, что ты, что ты… Все хорошо… всё хорошо.

А вокруг нас продолжала выть и хохотать ванханенская вьюга.

* * *

Всё время вплоть до ночи я пролежал в горячке. Толком не помнил, как оказался в доме. Кажется, появился Йорд и силой утянул меня под крышу. На языке вертелось слишком много вопросов, но в тот момент ни один из них задать так и не удалось.

Властная белокурая женщина покрикивала на служанок и поглядывала на нас, однако я потерял сознание быстрее, чем Йорд дотянул меня до постели.

Находясь в полубреду-полусне, я вновь видел заснеженную долину — такую же, как в Соук-Икке-Соуке. Шел по скрипящему снегу и оглядывался по сторонам, слыша непрекращающийся волчий вой — безумный и тоскливый. Вдалеке виднелись очертания башни, и шаг за шагом я приближался к ней.

— Помни, — разнёсся над долиной выдох, — помни, Оле, йенгангер не должен дышать. Иначе не стоит и бороться.

По телу прошёл озноб. Я уже это слышал, знал!

— Бабушка!

Ветер подхватил мой зов и, смеясь, понес над сугробами, сплёл вместе с волчьим воем. Но в ответ — звенящая тишина. И вроде бы разгадка так близко, но ничего не понять.

Чёрная башня стала ближе. Откуда она? Чьи руки построили? Только видно, как в узких окнах вспыхивал зловещий свет, а едва державшаяся на петлях деревянная дверь скрипела на ветру.

— Ближе, — шепнул кто-то совсем рядом. — Ближе, Оларс Глёмт! Я так давно тебя жду.

Я резко обернулся.

— Кто здесь?!

Над долиной разнёсся хохот, от которого кровь в венах превратилась в лёд. Он становился громче и громче, заставляя сжиматься в комок.

— Ты так давно ищешь со мной встречи. Так давно…

Я бросил взгляд на башню и замер. Нет! Не башня вовсе! Огромная фигура, укутанная в тёмно-серый плащ, закрывала собой часть долины, а головой касалась свинцового неба. Длинная рука поднялась и откинула капюшон. Впившись в неё взглядом, я неотрывно следил за каждым движением. Порыв ветра подхватил серебристые пряди, а на меня глянули чёрные провалы глаз. И лицо… совсем не то, что я видел у Арве, в печальном рассказе флейты. Сейчас это была маска — гладкая, ровная, будто отлитая из металла. Рука потянулась ко мне.

— Спокельсе, — шепнул я пересохшими губами.

Понимая, что не могу бежать, видел, как соскользнул тёмно-серый широкий рукав и обнажил костлявые пальцы с когтями.

— Ближе, Оларс, ближе…

И отчаянье, доведённое до предела: ни шевельнуться, ни выдохнуть.

— Ближе…

Когти коснулись моего горла. Это заставило очнуться:

— Нет! Будь ты проклят!

Я резко вскочил на постели, хрипло и шумно дыша.

— Оле, что случилось?

Прохладная нежная ладонь коснулась моего лба. Рангрид!

Она присела на кровать, рядом на столе горела свеча и стояла чаша с каким-то травяным отваром. Комнатку и не рассмотреть — слишком мало одной свечи. Разве что отблески огня творили в волосах моей рябиновокосой настоящие чудеса.

— Ничего, — мой голос звучал хрипло, — кошмар приснился.

— Это ничего?

Я поймал её руку и прижался губами к ладони. Рангрид некоторое время не двигалась, а потом как-то облегчённо выдохнула.

— Где ты был? Что случилось? На тебя смотреть было страшно, — тихо произнесла она.

— Особенно, в глаза?

Неожиданно я понял, что чувствую себя намного лучше. Слабость, конечно, осталась, но совсем не такая, как раньше.

— А что глаза? — Рангрид мягко коснулась моего подбородка и приподняла лицо, хмуро вглядываясь. — Как и всегда.

Я озадачился, но лишних вопросов задавать не стал. Может, они были не столь лишними, но почему-то сейчас показались какими-то мелкими и… ненужными.

— Как вы добрались?

— Нормально. Нам повезло, Арве знал, как попасть в Къёргар. А там уже помогли его земляки.

Я снова прижался губами к её ладони. Рангрид что-то ещё говорила, я кивал — молча, и продолжал удерживать её руку в своей.

— Оле, — шепнула она.

— Да?

— Тебе нужен отдых.

Я покачал головой и мягко потянул её к себе.

— Оле…

— Тш-ш-ш, — шепнул, целуя запястье, спуская рукав платья к локтю. — Не надо.

Рангрид судорожно вздохнула, будто хотела сказать что-то ещё, а потом погладила меня по волосам, тихо усмехнулась:

— Я…

Сердце пропустило удар, подняв голову, взглянул в медовые глаза.

— …ждала тебя.

Внутри разлился жидкий огонь, ладоням стало горячо, а губы вмиг пересохли. И не мальчик давно, а сердце застучало, как безумное.

Притянул к себе — мягкую и податливую — почувствовал прогнувшееся под руками гибкое тело. Губы обожгли огнем и медом, заставили позабыть всё на свете. А она целовала и тихо смеялась, не думая отстраняться.

И дрожащее пламя свечи задула, пока под моими руками звякали застёжки и распускалась шнуровка платья, а потом хлынул на плечи и спину шёлковый водопад волос, освободившихся от кожаного ремешка.

Потом и вовсе всё исчезло, мир сузился до маленькой комнатки с дурманящим запахом трав. Горячих жадных прикосновений и еле слышного шёпота, стройного сильного тела и гладкой прохладной кожи.

Лунный свет проникал сквозь узкое окошко, едва освещая склонившуюся ко мне Рангрид. А вокруг ничего не было — лишь участившееся дыхание, безумный шёпот, что таял прямо на губах, и впившиеся до боли в плечи ногти.

После нам не нужны были слова. Разве они что-то значили?

Она потерлась щекой о моё плечо, прижимаясь крепче, и я видел — на полуприкрытых губах блуждала улыбка.

Я натянул на нас обоих одеяло, поцеловав её в висок, погладил разметавшиеся по подушке рябиновые пряди. При свете почти красные, а при одной свече — рыжие, как пламя. Рябиновая ягода, а поцелует — дикий мёд.

Я прижал Рангрид крепче. Вся моя. И рябины красный мёд — только мой.