И будет радость

Турапин Владимир Владимирович

Новый лирический сборник известного поэта современности Владимира Турапина, в который вошли как новые, так и стихотворения из ранее опубликованных книг: «Душа устала», 1989—1990 гг., тираж 25000 экз.; «Берегите себя для России», 1993 г., тираж 50000 экз.; «В списках черной тетради», 1997 г., тираж 1000 экз.; «Облетевший сад», 1997 г., тираж 4000 экз.; «Музыка снегов», 1998—2004 гг., тираж 30000 экз.; «Осколки солнечного лета», 2004 г., 10000 экз.; «И будет радость», 2004 г., тираж 10000 экз.

ЗВОНКИЕ СНЫ

«Где ты теперь, синеглазая школьница?...»

Н.Н.

Где ты теперь, синеглазая школьница? Ту ли улыбку приносишь в свой дом? Помнишь, как ждал я тебя за околицей После уроков в классе восьмом? Ты проходила всегда чуть смущенная, — Зная, опять проводить не решусь. Чистая, светлая, каждый раз новая, Ты проходила сквозь мою грусть. Прятал я за спину ландыши белые — Нежное чудо домой нес грустить... Вспомни свидания те неумелые, Вспомни и прежней улыбкой прости.

«В цвет черемухи спрятался день…»

В цвет черемухи спрятался день, Лунным золотом красится ночь, В подвенечном наряде сирень — Раскрасавица майская дочь. Вот и годы на наше крыльцо Поднимают меня не спеша. И в слезах, и в улыбке лицо, И в туманах далеких душа. А вокруг брызги солнечных птиц Славят вечность и тайну весны. В эту ночь из столичных темниц Я ушел видеть звонкие сны. И с порога Державы держав Я увидел Великий народ... Конь Егория гулко заржал И умчался в трехтысячный год. И все так же пылает сирень, И черемуха к звездам летит. С майской ночью венчается день, И душа, засыпая, не спит.

«Помню пасхальные дни…»

Помню пасхальные дни: Солнышко дарит погоду, В доме тепло от родни, Я получаю свободу. Звон православных церквей В бабкином слышится взгляде, Скорбь улетает с бровей, Бабка печется о чаде. Крестит меня и себя, Трижды целуемся в губы, И, узелок теребя, Дарит мне бабушка рубль. Дарит два красных яйца, Долю пасхального хлеба, И, провожая с крыльца, Вздох посылает на небо. В эту глубокую синь Я обращаюсь сегодня. Правда! Меня не покинь! Правда. И вера Господня.

«Ростепель на улице…»

Ростепель на улице, Ласковый апрель, Голуби целуются, Всюду бродит Лель. Выше солнца брошены Влюбленные сердца. Жизнь моя горошина, Покати с крыльца. Но по нашей улице Не идти, не плыть. Голуби целуются — И я хочу любить. Голуби влюбляются Над моим крыльцом. Мне же представляется Милое лицо. Ах ты, жизнь-распутица, Восемнадцать лет. Голуби целуются На весь белый свет. Выше солнца брошены Влюбленные сердца. Жизнь моя горошина, Покати с крыльца.

«Забуянила весна, забуянила…»

Забуянила весна, забуянила, Чье-то сердце невзначай Сладко ранила. Дни и ночи напролет — Угорелые, Только яблони в садах – Вьюги белые. Не придешь, а прибежишь На околицу, И сиреневая тишь Вдруг расколется. Соловьиные хоры Перебесятся, Лишь до утренней поры Царство месяца. Что же мама на крыльце Беспокоится О мальчишке-сорванце За околицей? Ночевать я не приду, Мамка милая, — Спрячусь в утреннем саду — Ты ворчливая. Забуянила весна, забуянила, Чье-то сердце невзначай Сладко ранила. Дни и ночи напролет — Угорелые, Только яблони в садах — Вьюги белые.

«А я вчера весну поцеловал…»

А я вчера весну поцеловал. Нет, правда, поцелуй мне не приснился. Ее я нежно-нежно обнимал, Пел песни ей, а соловей дразнился.

«Пусть волосы мешают поцелую…»

Н.Н.

Пусть волосы мешают поцелую, Не надо их так спешно убирать. Мне эту прядь искристо-золотую От губ губами хочется отнять. Ты косы расплела в моих объятьях, Ты улыбнулась звездным вечерам. Зацеловав сиреневое платье, Я прикоснулся к трепетным губам. И не стыдясь огромного рассвета, Упали мы в медовую росу. А наша ночь совсем уже раздетой Перемахнула алую косу. И закружили золотые пчелы... Наш райский сон — расплата за грехи. В малиновые клеверные долы Стада пастись пригнали пастухи. На грязный смех твоя слеза упала, Не пробудясь, мы бросились в зарю... Но столько лет молва перегоняла Твою невинность и вину мою.

«Ночи телефонные…»

Аленке

Ночи телефонные, А вокруг — весна. Мы приговоренные Жить теперь без сна. Шалая кудесница, Ласковая тьма. Пусть Тверской оденется, Не сходи с ума. Ты моя венчальная, Вся от «А» до «Я», Вовсе не случайная Девочка моя. Летом травам скошенным Отдадим себя. Буду я стреноженным, Если все — любя.

Апрель, 2002 г.

«Не приемлют горы комнатные вздоры…»

Не приемлют горы комнатные вздоры. Не таи улыбку чудных своих глаз. Не звезда Авроры, а вот эти горы, Солнечные горы нынче встретят нас. Там, за перевалом, упадем устало, А пока, дружочек, за рюкзак держись. Пусть дорога вьется, пусть душе поется, Нет надежней друга, чем такая жизнь. И в горах Домбая от костра и чая Жизнь заговорила верным языком. Горы нас встречают, горы обличают, Горы нас венчают — как без них потом? Взятые вершины сердцем упоенным. И дружище ветер, как всегда, пьянит. Под ногой просторы, облаков заторы. Солнечные горы, — К вам душа летит.

Кисловодск, 14 мая 2003 г.

«Вишня цвет роняла…»

Вишня цвет роняла. Ну а мне хотелось, Чтобы запылала В белом цвете спелость. Ах, какая глупость — Эта блажь природы! Созревает мудрость, Осыпая годы.

«Забываю, что Вам восемнадцать …»

Забываю, что Вам восемнадцать, И не помню, что мне сорок пять. Только годы снегами ложатся, Но весну я встречаю опять. И капели, капели, капели, И такая глубокая синь, И мои, а не чьи-то апрели, И в груди развеселое «Динь»!

1 апреля 2004, Москва.

«Жизнь наладится: полней прольются реки…»

Жизнь наладится: полней прольются реки, Нагуляют берега бока, И в широком двадцать первом веке Нам «спасибо» скажут, а пока... Звездный вечер бродит на Поляне, Сказочником шепчет чудеса. Здесь живут простые россияне, О которых мне всю жизнь писать. О которых плохо не напишешь, А напишешь — грош тебе цена. Родина!.. Поляна! Ты услышишь, Как в мои стихи впадает Цна.

Маршанск, 1986 г.

ДУШИСТЫЙ ПОЛДЕНЬ

«Вторые петухи свое отпели…»

Вторые петухи свое отпели, Последние туманят голоса, В садах буянят майские метели И за рекой горят мои леса. Воруют звезды утренние птицы, От молодой зари лугам свежей... Мир открывает новые страницы, Но отчего так грустно на душе? И клонит в сон рябиновая дрема, Зарю встречает огонек свечи, Изба мышами пахнет и соломой, И свежим хлебом, что еще в печи.

«В раскореженном граде живу, как в больнице…»

В раскореженном граде живу, как в больнице, Но кудесница муза моя, Обнимая, уводит меня исцелиться В золотые, родные края. Там в вишневом саду воду пью из колодца, А вокруг звонкий утренний свет, И заря моим детством задорно смеется, Забывая, что мне тридцать лет. Ничего не отнять, можно только прибавить, Голос мой обрамлен синевой. Сколько раз я мог землю по дури оставить, Но хватило сил крикнуть: живой! Греховодные реки блудливой столицы За пять лет я успел переплыть, Но теперь родниковой июльской водицей Буду сердце свое я лечить. Весь ромашковый снег соберу я в охапку, Атаманя шмелиной братвой. Дотянусь и надену солнце, солнышко-шапку, На весь мир прокричав: «Я живой!»

Москва, 1989

«Я снова в лодке юности…»

Я снова в лодке юности, И пусть года и трудности, И пусть еще не сильный голосок, Но я поэт Поляны, Где парни хулиганы, Где речки Цны веселый говорок. Девчонки повзрослели, Ребята захмелели, Деревья в небеса ушли гулять. Про это мы не пели, И струны захотели Тремя аккордами о многом рассказать. Когда луна смеется, Мне это удается. И пусть теперь поют на новый лад, Но клубные эстрады Не сделают преграды — Ведь о Поляне сердцем говорят. Здесь други и подружки, Здесь вместо рюмок кружки, И я опять в крестьянском бытие. Не лейте мне, ребята, Хмельного суррогата, Пора задуматься о трезвом житие.

«Спал в обнимку с рыжим стогом…»

Владимиру Львову

Спал в обнимку с рыжим стогом Под «шу-шу» мышей, Месяц — юный недотрога — В звездном шалаше, Охранял покой мой детский До туманных блес... Деревенским, деревенским Я мальчишкой рос. Царство мартовского снега Я к себе манил. И в зарю нырял с разбега, А отец бранил. Батя был сердитым, резким, Жить любил всерьез... Деревенским, деревенским Я мальчишкой рос. От распахнутых раздолий Часто я дурил. Лес-дремуша хмурил брови И слегка журил. Детства радужные фрески В трещинках от слез... Деревенским, деревенским Я мальчишкой рос.

«Плывет деревня над рекой…»

О.С.

Плывет деревня над рекой, Плывет деревня. И в тишине такой покой, Что спят деревья. Березы, липы, ивняки К домам ребристым Прижались, словно плавники, Дыша волнисто. Колодец выщербленным ртом Ведро глотает, С лугов стога спешат гуртом, Туман их мает. Луна покинула зенит, Смешно зевая, Вдогонку филин ей кричит. Как нечисть злая. А петухи ему в ответ Взахлеб смеются, И в красном яблоке рассвет На синем блюдце. Да, мне сегодня не уснуть, В душе согласье. Я провожаю солнце в путь И верю в счастье. Константиново, июль—август 1987 г.

«Дождик шепчет: «Шу-шу-шу…»»

Дождик шепчет: «Шу-шу-шу, Я подкрался к шалашу, В шалаше такое!.. Одним словом — двое. Парень да деваха — Ни стыда, ни страха: Мокнут, но хохочут И вовсю стрекочут. Попримяли травы Летние забавы, И на все мое «шу-шу» Нету дела шалашу. Час хлещу, как из ведра, Ну а им все — от бедра. Хиханьки да хахоньки — Будет кто-то махонький. Знаю я чего шу-шу: В шалаше их распишу — Ваню да Алену, Чтобы по закону. А теперь влюбляйтесь, Радугой венчайтесь!»

«Батя баню конопатил…»

Батя баню конопатил, Приговаривал: — Шесть десятков отлопатил, — Пот выпаривал. Вот и банька, как у пра- Прапрапрадеда... Протоплю ее с утра В огороде - да! Сын живет через дорогу С молодухою. Пусть придут — не сломят ногу — Лень расчухают. После баньки поумнеют, Глянут весело... Молодежь — она тускнеет, — Жизнь, что месиво. На какие этажи Всех закинуло! В голове: шиши, гроши, — Радость сгинула. То ли дело возле баньки – Русской матушки!.. Та-ак... А не велеть ли моей Маньке Печь оладушки?

«Шалью черной укуталась даль…»

Шалью черной укуталась даль. Бездорожье. За рекой старый сыч-рыдаль Тяжко ожил. И по звездам судьбу гадать Вышла дева, Не обнять ее, не обнять — Королева! А луна расплела лучи — Ровно светит. Хоть всю ночь о любви кричи — Сыч ответит. По туманам идет к крыльцу Недотрога, Нагадав, что пора к венцу... Да ради Бога!

«Где оседлые цыгане…»

С. Вершининой

Где оседлые цыгане Позабыли свою волю, Соловьи моей Светлане Ночь дарили звонкой болью. Серебрили звезды землю, И сирень цвела у окон... Вдруг гитара лунным пеньем Запросила ненароком: «Выходи, моя девица, За высокие хоромы!» Но родня! Родне не спится — «Управдомы», «управдомы»! — Стерегут мою жар-птицу. И сирень в ночи пылает. А кому в июне спится? — Всяк о юности вздыхает. И гитара на миноре Бой ведет со стариками, Я ж — злодеем на заборе — Успокоюсь с петухами. По малиновой дороге Я уйду в свои пределы, Оставляя на пороге Цвет сирени белый-белый!

«Пахнет скошенной травой…»

Н.Н.

Пахнет скошенной травой Грусть зеленая. Месяц выглянул кривой – Ночка новая. Перебранка на селе Кобелиная, Вот и песенка во мгле — Комариная. У оврага фыркнул конь В сладком отдыхе. Ты взяла мою ладонь, Глядя под ноги. По туманам увела К речке-своднице На известные дела — Так уж водится. Поцелуем опьянишь — Знаю: смелая! — И травой позеленишь Платье белое. Закружилась голова В ночь измятую, Даже в небе трын-трава Пахнет мятою. Месяц рыжий и кривой — Гость непрошеный... Пахнет скошенной травой И не скошенной.

«По заре плывут бурены…»

По заре плывут бурены, Размычав густой туман. Кнут веселые поклоны Звонко стелет, хулиган. У колодца - муравейник, Спозаранчатый галдеж. После гулек в сладком сене Засыпает молодежь. Небо чуточку зернисто, Но с минутой все светлей. Разнозвучно, звонко, чисто Мир приветствует людей.

ПЕСНЯ

На струнах солнца мы играть хотели, На летний лад настраивали души, Но грянули февральские метели, И песню лета ветер не дослушал. А где-то далеко река смеется, И ты стоишь с друзьями у причала, И сердце бьется, бьется, бьется О том, что жизнь еще не рассказала. На струнах солнца мы играть хотели На перекрестках осени и лета, Нам подпевали рыжие метели, И уносилась песня на край света. Туда, где далеко река смеется, Где ты стоишь с друзьями у причала, Где сердце бьется, бьется, бьется О том, что жизнь еще не рассказала. Пусть в передрягах зимних неурядиц Мы не смогли идти одной тропою, Но сквозь пургу я звал тебя на танец, И жизнь звенела солнечной струною О том, что далеко река смеется, Где ты стоишь с друзьями у причала... И сердце бьется, бьется, бьется О том, что жизнь еще не рассказала. В садах буянят майские метели, И на пороге ласковое лето, И струны солнца о любви запели, И этой песней мы опять согреты. Пусть где-то далеко река смеется, Пусть ты стоишь с друзьями у причала, Пусть сердце бьется, бьется, бьется О том, что жизнь еще не рассказала.

«А сено пахнет родиной моей…»

А сено пахнет родиной моей, Не важно где, на чьем я сеновале. Усну и вижу солнечных коней — Несут они меня в родные дали. Да сон ли это?! Ну какой там сон! Кузнечики стригут душистый полдень. Душа срывается и катит колесом По зеленеющей нескошенной свободе. И хочется дышать, дышать, дышать Зеленой синевой родного края, И самого себя разубеждать И верить, Верить: Русь еще святая!

Вологда, 1988 г.

ЯНТАРНАЯ ПОРА

«Когда янтарная пора…»

Когда янтарная пора Мне упадет на грудь и плечи, Я тихо выйду со двора Тебе навстречу...

«Осень - какая драма!..»

Осень - какая драма! Кружит солнечный дождь. Светит оконная рама – В ней ты ко мне идешь. И в долгожданном сюжете Наши сердца стучат, Мы не грустим о лете, Как десять лет назад. Осень - какая драма! Листья летят, летят... А на крылечке — мама, Как двадцать лет назад. Звонко смеются дети, Ты их рукой зовешь... В этом простом сюжете Кружит солнечный дождь. Осень - какая драма! Годы летят, летят... И улыбнулась мама, Как тридцать лет назад.

«Взглядами грустными…»

Взглядами грустными Осень шуршащая В ночь проводила Солнечный круг. Юность шалящая, Вдаль уходящая, Лунными люстрами Вспыхнула вдруг. Вышла на улицу Рыжая девица, В звонком плену Семиструнных гитар Осень-красавица, Вечная пленница — Вам так к лицу Золотистый пожар. Ласковым пламенем В сердце целуете И обнимаете Встречных своих. Вы никого Ни к кому не ревнуете, Всем на прощание Дарите стих.

«По сентябрю гуляют пары…»

По сентябрю гуляют пары Неторопливо, утонченно. Им поцелуи шлют пожары Листвы шуршащей и влюбленной. А кто-то шепчет: «Вот и осень», — Так радостно, без сожаленья. Меня, как друга, вечер просит Прочесть для всех стихотворенье. И фонари согнули шеи, Включив неоновые рожи. А я стою в конце аллеи, Не как влюбленный — как прохожий. И никакого вдохновенья, И никакого сочетанья, Но я прочел стихотворенье С названьем грустным — «До свиданья».

«Я полюбил осенний долгий дождь…»

Я полюбил осенний долгий дождь, За письменным столом ночь коротая. И «водолаз» - лохматый, чудный гость — В моей прихожей на кого-то лает. И снова тишина. Лишь шум дождя Надежно так простукивает крышу. Я новую строфу опять услышу, В свои миры на время уходя. Уют в моем нестрогом житие, И одиночество, что ласковая кошка, Чего-то ждет у мокрого окошка, Напоминая грустью о тебе.

Кисловодск, 1996 г.

тебе...

От Ваших глаз к моей душе – Всего лишь миг. И в этом светлом вираже Печаль двоих. Я в синь небесную шагну Из чудных глаз И не почувствую вину В который раз. Я по аллеям волшебства Уйду один Лечить осенние уста Родных рябин. Ни полувзгляд, ни полувздох – Все позади, Лишь тайна пройденных дорог В моей груди. Но оправданьем неземным Я к Вам вернусь, И зрелой радостью рябин Вам поклонюсь. Кисловодск, 1997 г.

«Пусть несет золотая карета…»

Пусть несет золотая карета Жизнь мою не в твою синеву. Ты познала меня — не поэта, Так зачем же тебя я зову? По аллеям волшебного парка Ты идешь, не щадя моих глаз. Может правду сказала гадалка, Что послушен тебе мой Пегас. Хочешь, я никуда не уеду? Хочешь, я никуда не уйду? Золотую оставлю карету – Ни на радость, ни на беду. Догорают осенние свечи, Догорает янтарный закат. Добрый вечер, душа, добрый вечер, Я по-прежнему осени рад.

Кисловодск, 1998

«На эти медные гроши…»

На эти медные гроши, Что осень щедро разметала, Куплю наряды Для души – Не пожалею капитала. Куплю суровые дожди, Куплю веселые метели, И буду царствовать один В столь неуемной канители. Мне не наскучит пировать. Бессонница вдруг станет милой, Я поведу себя опять На пик, лишь мной преодолимый. И пусть смеется детвора — За своего меня признала. Я верю: вздорная пора На всех монеты разменяла.

«Вне философского сюжета…»

Вне философского сюжета, Кружась в листве, печали тонут. В разгар октябрьского лета Люблю тебя не по закону. Плевать на недоразуменья, Пускай в пруду вода остыла – Какие чудные мгновенья Нам эта осень подарила. Моих «очей очарованье» — Шальная Муза — жизнь поэта. Кружите шорохи дыханья, Осколки солнечного лета. Пусть кружевами паутина Летит на огненное ложе. В бреду Цветаева Марина, С ней кто-то рядом чуть моложе. Вне философского сюжета, Кружась в листве, печали тонут. В разгар октябрьского лета Люблю тебя не по закону. Москва, 1995 г.

«Крыша черепичная…»

Крыша черепичная, Капель горемычная, И гитара-вдовушка Ни о чем звенит; На столе «Столичная», В кресле ты — «приличная». В общем, жизнь отличная, Но душа — болит.

Кисловодск, 30 сентября 1997

«Октябрь... Увы, опять октябрь…»

Октябрь... Увы, опять октябрь. Мне лета жаль, и в эту осень Зачем же парк — большой корабль — Все паруса на землю сбросил? Зачем поддался злым ветрам Весь, до единого листочка? Лишь дуб решился на таран, Восстав за всех багряной точкой. Когда вокруг настроит снег Свои сплошные баррикады, Падет мой дуб, но после всех, Не претендуя на награды. Но не отнять могучих сил: Весну живой он встретит почкой. Четвертый парк мой дуб взрастил, Восстав за всех багряной точкой.

Кисловодск, 1989 г.

«Меня пугает облетевший сад…»

Меня пугает облетевший сад: Без нас там поселились злые тени. И листья-мысли больше не спешат На Ваши загорелые колени. Меня пугает облетевший сад: Там погибают летние забавы. Упавший лист ни в чем не виноват — Мятежный странник желтой переправы. И стылый месяц ломаным кольцом Вещает многим грустное начало. Зачем ты, осень, на мое крыльцо Шуршащие записки накидала? Предупреждай и не предупреждай — Без твоего шуршания понятно. Рыдай, холодный ветер, не рыдай — Все безвозвратно, безвозвратно.

«К тебе приду не я…»

К тебе приду не я, Ко мне придешь не ты, Разлука — судия Подарит нам цветы. Осенние цветы Оставлю на века, И пусть уходишь ты, — Живи издалека. Кто виноват, кто прав — Ночами не поймешь. И жизнь перелистав, Все встречи смоет дождь. Осенние цветы Завяли на века, Но знаю - это ты Зовешь издалека.

«Жизнь зачеркнула сто дорог…»

Аленке

Жизнь зачеркнула сто дорог, Но море плещется у ног — У Ваших ног, у ног моих, Волной рождая этот стих. Вам двадцать два, а мне вдвойне, Но столько радости в волне! Благословенен сей закат И Ваши губы невпопад.

Сочи, 31 августа 2003 г.

«Грустно, грустно...»

тебе...

Грустно, грустно... Листья шуршат. Я успел Вам сказать: — Прощайте. Нет, часы мои Не спешат. Дайте руку мне Вашу, Дайте. С благодарностью к ней припаду, Поцелую все наши судьбы. В вечный миг я от Вас иду, Ваши слезы — немые судьи. Больно, больно... Меня простят. В них надежда, Любовь, свиданья. Я запомню Ваш добрый взгляд В вечный миг Моего расставанья.

1992 г.

«Стынет осень красиво…»

Стынет осень красиво В преддекабрьской раме, И трехлетняя ива Вся цветет снегирями. Мне тепло у окошка Видеть эту картину, Мурка, старая кошка, Сладко выгнула спину. Все мурлынит, мурлынит Да снует под ногами. Вечер ласково стынет В преддекабрьской раме. Тишина-то какая!.. Это детство святое, В городах окликая, Не дает мне покоя.

«В сердце теплее от желтых лампад…»

Дмитрию Фролову

В сердце теплее от желтых лампад, Небо - в слезинку. В гости приходит ко мне листопад С грустью в обнимку Так же, все так же мне хочется жить В поисках счастья. Рыжую осень всей грудью любить Даже в ненастье. Пусть уплывают мои журавли, — Кто-то их встретит И высоту нашей доброй земли Вздохом отметит.

Москва, 1987 г.

«Ну вот и осень на крыльце…»

Ну вот и осень на крыльце Поцеловалась с первым снегом, И легкий ветерок с разбега Растаял на твоем лице.

ПО БЕЛЫМ СУМЕРКАМ ЗИМЫ

«Золотистая округа…»

Миленке

Золотистая округа, Бубенцы взахлёб. И гармошечка-подруга Всех к себе зовёт. За веселыми огнями Вдаль с любимой мчусь. И храпит, храпит конями Золотая Русь. Коренник — лихой савраска С песнею в ладу. Русь — малиновая сказка, Обгоняй беду!

Москва, 12 апреля 1998 г.

«По белым сумеркам зимы…»

По белым сумеркам зимы С тобой бредем куда-то мы. А снег кружит над головой, Все небо кроет белой мглой. Исчезли серые дома — В Москве вальсирует зима. От суеты, от суеты В снега гулять уводишь ты. А где-то сладко топят печь, Ты слышишь огненную речь, В снежинках тает огонек... О, как он близок и далек! Метут снега, метут года, И поглощают города Все то, что надо уберечь: Снега и огненную речь.

«Опять визжит, визжит дорога…»

Опять визжит, визжит дорога, Я по селу лечу в санях. Я - у себя! Как это много, Как это много для меня! Вот избы деревянной лентой Мелькнули. В шляпах из ворон Вдруг тополя-интеллигенты Ко мне шагнули с двух сторон. А вот река, а там — березы, В которых прячется заря, Но вместо свиста — слезы, слезы От счастья: Я вернул себя.

«Звонкая заря…»

Звонкая заря – Снегирям потеха, К бабушке не зря Я в село заехал. Обнимаю печь — Глиняное брюхо, Слышу бабки речь: «Ты, внучок, послухай На сенях топор В скуке индевеет, Поспешай на двор, Пусть мороз согреет. Наколи дровец — Порасчухай спину, Я ж поставлю щец, Заварю малину. Ладно посидим У креста-окошка, Самоварный дым Расслезим немножко. Спросишь про дела. На вопрос отвечу... Долго я ждала Этот зимний вечер».

«Эх, душист бревенчатый дворец!..»

Эх, душист бревенчатый дворец! У меня в предбаннике — камин И гора березовых дровец. Сам себе я нынче господин. Ночь-сова пророчит тишину. Грею душу огоньком свечи. «Дворянин» мой лает на луну, Я ему, как другу: «Помолчи!» Мне необходима тишина, Мне необходим медовый свет, И стакан некрепкого вина, И дымок некрепких сигарет. Впрочем, можно чай и дым берез, И волненье сказочной свечи... Не стучи хвостом, дружище пёс, Не мешай мне царствовать в ночи.

«Избы сладко дымятся…»

Избы сладко дымятся, Тишина, тишина... На дворе — минус двадцать. И февраль-старина Блин малиновый катит В этот чудный рассвет. Бабка Марфа с полатей Вспоминает, как дед Запрягал кареухих Пред Великим Постом, И по вольной округе Проносился раз сто. Вожжи струнили руки... Жаль, что те бубенцы Не услышали внуки И забыли отцы. Бабка тихо вздыхает На малиновый свет, И еще вспоминает, Как жалел ее дед. Избы сладко дымятся, Тишина, тишина... Окна в избах слезятся. Старина, старина...

«Эх-ма! — тройка с бубенцами…»

Эх-ма! — тройка с бубенцами, Эх-да! — по селу промчалась лихо С развеселыми юнцами. Эх-ма! — неразбериха. Масленица, масленица, В сковородке солнце, — Пожелтев от маслица, Русский блин смеется. Эх-ма! — гармонист Гришуха, Эх-да! — отморозил палец, Но его подруга — Эх-ма! — заказала танец. Масленица, масленица Будоражит села. Солнышко-проказницу Называют: Коло. Ух-ты! — на шесту сапожки. Их-та! — трезвый лишь достанет. Балалайки, ложки, Эх-ма! — расписные сани.

«Разгулялись вечерами звонкими…»

Разгулялись вечерами звонкими. Неразборчиво гитара песню льет, Хоровод с красивыми девчонками Окунуться в круг парней зовет. Не удержит робость: ведь так хочется Чувствовать Наташкину ладонь. Рядом с ней приезжий парень топчется, А она смеется под гармонь. Провожатым метит... Так в ботиночках По селу гулять в такой мороз?! Ты сейчас, парнишка, как с картиночки, К петухам, гляди, прижмет до слез. А Наташа, хохоча по-прежнему, Увидав меня, зовет рукой, На прощанье отпустив приезжему: «Ты смени обувку, дорогой!»

«Ах ты, зимушка-зима…»

Ах ты, зимушка-зима, Разморозная кума! Вздорная,узорная, Русская, просторная! Колокольчик — хлип да хлип, Я в одну деваху влип. Вон на той сугробице Пришлось нам с ней знакомиться. Снеговица юная, Гитара семиструнная. Душа моя пугливая: У девки мать крикливая. Пусть метель метет хулу, Губы сладкие — в пылу: Девчона моя спелая, Плевать, что неумелая! Варежки да валенки, И глаза — проталинки, Жаркое дыханье, Радость и страданье.

«Я в плену у разлук…»

Я в плену у разлук, Нет тебя со мной рядом. Закружили дела, Прилететь не могу. Вспоминаю всегда, Как брели снегопадом, Ртом ловили снежинки, Купались в снегу. Это чудо чудес Только нам и понятно, Эта ночь, как лекарство От наших разлук. Помню снежный пломбир, Самый вкусный, Бесплатный, И тепло твоих нежных, Доверчивых рук.

«Мне снится сон, что я в краю родном…»

Мне снится сон, что я в краю родном, Дорога зимняя окрай реки и леса... Я долго не могу попасть в свой дом: Во всем обычном столько интереса! Луна прохладным светом улыбнулась, Засеребрился звездный хоровод, Душа гармошкой лихо развернулась И что-то непонятное поет. Я радуюсь такой приятной встрече. В глаза вливается заснеженный простор, И старый бор, обняв меня за плечи, Ведет душевный, тихий разговор. Я, как мальчишка, смахиваю шапку, Бросаю к соснам и взахлеб смеюсь, Хватаю елочку зеленую в охапку И на сугроб потешливо валюсь. Себя забыв, не по годам дурачусь, Взрываю снег и пригоршнями — в рот. И, улыбаясь, почему-то плачу, Наверно, потому, что сон пройдет.

1976 г.

«О моя Петербургская мгла!..»

О моя Петербургская мгла! Мы такой еще мглы не видали. Ничего не умея, смогла Увести в запредельные дали. А метель в полный рост, И пурга синих глаз! Этот Аничков мост – Вся история нас. Неправа, неправа, Хоть у неба спроси! И кружатся слова, А жизнь увозит такси. Предо мной три столетья в снегу... Мне бы белые теплые ночи. От себя вдоль Фонтанки бегу В белый мрак, в белый мрак многоточий. А метель в полный рост, И пурга синих глаз... Этот Аничков мост Повенчает не нас. Неправа, неправа, Хоть у неба спроси! И кружатся слова... Я в снегах, ты — в такси.

Санкт - Петербург, 7 января 2004 г.

«А Москва такая белая…»

А Москва такая белая У Никитского креста. Ты, счастливая и смелая, Не щадишь мои уста. К нам снежинки, как прохожие, Интереса не таят. Ты такая расхорошая, Ты такая вся моя. Размела метель-лебедушка Наши вздорные сердца, Окунул я сам головушку В два весенних озерца. Ни такси и ни извозчика В новогодние дела. Нашу жизнь веселым росчерком Вьюга-лебедь замела.

ПУСТЬ СВЕЧИ ПОБЕЖДАЮТ ТЬМУ

«Скажи – куда, и я приеду…»

Скажи – куда, и я приеду. Не объясняй, зачем – пойму, Мне поздно праздновать победу, Пусть свечи побеждают тьму. И в зеркалах былых столетий Мелькнет улыбка Натали, И грустный Пушкин на портрете Благословит на час любви.

«Не зазвенит под сердцем колокольчик…»

Не зазвенит под сердцем колокольчик. Коснулась сердца черная вуаль. Но не забыт Ваш торопливый почерк, Не жаль мне прошлого — мне будущего жаль. Вы вся — моя забвенная ошибка. Во мне Ваш смех, скрывающий печаль, — Пусть это все оплакивает скрипка... Не жаль мне прошлого — мне будущего жаль. Не от побед и не от поражений Я ухожу в начертанную даль. Умрут цветы от холода ступеней... Не жаль мне прошлого — мне будущего жаль.

Москва, август 2003 г.

МУЗЕ

Тронет рука Тень озябшего города. Стынут века — Нам от этого холодно. И в жизни костра — Ночь и бессонница. Мне не жена, не сестра, не любовница.

«Такие встречи — для разлук…»

Такие встречи — для разлук. Их хорошо предвидит разум. На вороватый поздний стук Откроют двери, кинут фразу. И если пустят на порог, То не согреть, а отогреться. Но ты устал, но ты продрог Не только телом, но и сердцем.

«Любовь не строит западню…»

Любовь не строит западню, Любовь не знает юность, старость. Огонь не страшен лишь огню. Вдохни меня — и будет радость.

Москва, 18 декабря 2002 г.

«Людьми любимая…»

тебе...

Людьми любимая И мной, Увы, Я повстречал покой. Как знать, Что будет между нами: В твоем покое Сто цунами.

Москва, 1990 г.

«Говорю себе: «Верь»...»

Говорю себе: «Верь»... Но когда стукну в дверь, Ты не скинешь засова с размаху, Спросишь: «Кто?» — Глазом в щель. — «Это ты? Неужель?!» Распахнешь — и на грудь, как на плаху. А с лампадки синь-свет Упадет на лицо, Заскрипит под ногой половица. И безмолвный ответ О судьбе стольких лет В поцелуе легко растворится.

«В доме номер два…»

В доме номер два По Брянской улице, На третьем этаже Всегда волнуются. Там ждут меня. И в этом моя сила — Любимая По имени Людмила! Смысл жизни есть, Когда вас просто ждут. Порой минуты Вечностью бредут. А вы опять пришли Перед рассветом, Не позвонив... И только лишь за это Вас упрекнет Святое ожиданье Глазами, Где надежда и гаданье. И снова в доме два По Брянской улице Волнуются, волнуются, волнуются...

«Напрасно ждать лучей весны…»

Напрасно ждать лучей весны В вечной мерзлоте, Мы до безумия честны, И мы уже не те. И в нашем доме нет огней, Забыт звенящий стих. И я не знаю, что больней: Остаться иль уйти? И в доме даже кошки нет, Чтоб душам поурчать. И в этой каменности лет Я обречен молчать. По дому бродит тишина — Увы, покоя нет. Но не твоя — моя вина, Что я еще поэт.

2000 г.

«Ты не любви меня лишила…»

Ты не любви меня лишила, А детских грез, Бокал огромный предложила Горючих слез. И я испил, не отказался, Но видишь — жив. Лишь странно, странно рассмеялся, Не разлюбив.

«Огонь блуждал в глазах светло-зеленых…»

Огонь блуждал в глазах светло-зеленых, Усталый голос в песне остывал... Душа моя — царица без короны — Тебя Иван-дурак поцеловал. Мети, метель, вдоль стынущей Фонтанки! Судьба опять пошла наперекос. На мостовой целуются подранки, И мглистый вечер в льдинках наших слез.

Санкт-Петербург, 1992 г.

«Ты ушла не в сторону любви…»

Ты ушла не в сторону любви, Ты ушла не в сторону разлуки... Эту боль в себе передавив, Отвергаю собственные руки. Не уйду и не останусь ждать, Кошечка, котенок и пантера. Чудная, но все же полу...., А в глазах — расчет, успех, карьера. Эти схемы многое решат. Канула весна, минует лето... Осень, осень! В чем я виноват? Что ж, листва, перегрустим и это!

Москва, 12 июля 2002 г.

«Пусть эта ночь пьянит шампанским…»

Пусть эта ночь пьянит шампанским, Но не надейтесь на вино. Вы грим меняете на маски. Мне все равно, мне все равно. Я ранен Вами не смертельно. Не плачьте: слезы - вздорный звук. Не обнимайте так метельно: Я — бывший узник Ваших рук. И в том коварном поцелуе Меня Вам больше не кружить. Зачем Вы шепчете: «воруют»? Нет, просто захотелось жить.

«Не держи меня, но и не покидай…»

Не держи меня, но и не покидай. Поэты преданы душой, а не губами. Переживай, но стыло не гадай, Какими я опять пошел кругами. Пойми меня!..

1992 г.

«Французские духи…»

Французские духи, Французская помада... Чуть грустные стихи И сладкое - не надо. И самый светлый день — Цветы, восьмое марта... Легла на сердце тень От мысли: Клеопатра! Но почему пиит? Мгновение с портрета Улыбкой говорит: Ромео и Джульета.

Москва, 1 июня 2003 г.

«Не буду в этой жизни унывать…»

Не буду в этой жизни унывать, Пусть за окошком тихо плачет осень. Вы не пришли ни в шесть, ни в семь, ни в восемь, Хотя сказали, что придете в пять. Вас задержал не дождь, а суета, — Об этом говорят, волнуясь, свечи. Они растают, не дождавшись встречи, — И вновь меня обнимет темнота. Слепая полночь ступит на порог, И в мире целом некого окликнуть. Так я пойму, что больше не привыкнуть — Страдать и не страдать у Ваших ног. Теперь мы с Вами даже не на «ты»: Увы, любовь моя в прошедшем лете. Лишь в темноте могли меня Вы встретить — Рассвет увел меня из темноты.

«Украду у богемы…»

Украду у богемы Для тебя хризантемы, Только ты не грусти, не грусти. Отодвинем проблемы, Обними хризантемы — Им в объятьях Приятней цвести.

Ты не Клеопатра…

Ты не Клеопатра — Хоть и были ночи... Но моя стихия — Кисловодск и Сочи.

Сочи, июнь 2003 г.

«И будет ночь, и будут свечи…»

И будет ночь, и будут свечи, И будет радость грустных строк, И Ваши бархатные плечи Покинет шелковый платок. Вдыхая эту неизбежность, Осознавая, что стряслось, Я жизнь отдал за Вашу нежность, Хотя для Вас я просто гость. Но целый мир в моих объятьях, И в сердце — Ваша синева, И невзначай спадает платье... И ни к чему уже слова. Пусть, не стыдясь, пылают свечи, Пусть за окном звенит рассвет... Какая грудь, какие плечи!.. Какой восторг — у ног поэт!

1999 г.

ПЕСНЯ

Греет свеча Жизни печаль, Но Ваши глаза искрятся. Кофе и чай, И невзначай Вы предложили остаться. От рухнувших стен Горечь измен, Но Ваши глаза искрятся. Сладостный плен, Но между тем, Время пришло прощаться. Утренним сном Уходил я с трудом, Пробуя петь и смеяться. И за окном Рухнувший дом Мне продолжал улыбаться. Греет свеча Жизни печаль, Но Ваши глаза искрятся. Кофе и чай, И невзначай Мне захотелось остаться.

«Глянь на снег — какое чудо!..»

Глянь на снег — какое чудо! Жизнь метет, метет, метет. А казалось — ниоткуда Радость больше не придет. Не угасли наши свечи, Не утихли голоса. Подарил Господь нам встречи И вот эти небеса.

Жизнь иногда велит не торопиться…

Л.В.

Жизнь иногда велит не торопиться, Поэтому я к Вам не тороплюсь... Но как же хочется порою Вам присниться, Чтоб Вы во сне вдохнули мою грусть. Вы в сладком сне у Смольного в тиши, Я ж по Дворцовой прохожу неспешно. В лице у Вас любовь моей души, Но Вы меня не вспомните, конечно. Пусть на Неве целуются мосты, Пусть вдоль Невы любовь вовсю гуляет... Ночами белыми влюбленные чисты, Пусть сон любви любовь оберегает.

Санкт-Петербург, 10 июня 2004 г.

Ночь минутой дожгла свечу…

Марине Есениной

Ночь минутой дожгла свечу. Я ушел, чтобы вновь вернуться. Сердцем в двери твои стучу – Открывай, я пришел улыбнуться. Пусть печаль упадет в овраг, Пусть тоску засосет болото. Не держи, не держи в дверях Ты, моя золотистая нота. Я еще не устал звенеть, Я еще не устал кружиться. Вспомним песню: родная твердь Нам с тобой не велит ложиться. Не одну, не одну струну Оборвем на моей гитаре. В эту лунную седину Даже звезды будут в угаре. И потешит нас кот-баюн, У камина играя с тенью. Он усами, как многострун, Подмурлынит нашему пенью. И печаль упадет в овраг, И тоску засосет болото... Не держи, не держи в дверях Ты, моя золотистая нота!

МУЗЕ

В озерах Ваших звонкая печаль, Шелка волос, как солнечное лето. Аккорд гитары заменил рояль И Вы в смятенье от причуд поэта. Вся наша жизнь — такая маята, Но две свечи нас вырвали из мрака. Пусть я не тот, и Вы еще не та, Но Ваше «нет» — последняя атака. А две свечи мерцают наугад, Волненье свеч зеркалит наши души. А Ваши губы снова невпопад, Но слово «нет» все реже и все глуше. Вы мой причал, а я остаток бурь. Волна любви забвением качает. Шелка волос, озерная лазурь... Не только Вас, себя мне не хватает. Вся наша жизнь — такая маята, Но две свечи нас вырвали из мрака... Пусть я не тот, но Вы уже не та И Ваше «да» — победная атака. Санкт-Петербург, 8 января 2004 г.

БЕРЕГИТЕ СЕБЯ ДЛЯ РОССИИ

Русь поднимется,

Я знаю, -

Потому что

Поднимаю.

«Я время вызвал на дуэль…»

Я время вызвал на дуэль. Мой секундант — Сергей Есенин Предостерег: «Ты видишь цель, Но не забудь: мы все — мишени. Поторопись, всему есть срок, Свои законы у поэта. Россия ждёт целебных строк — Перо сильнее пистолета».

«И наша жизнь и наши встречи…»

И наша жизнь и наши встречи – Все станет прошлым навсегда. Не лечит время, нет, не лечит, Когда сплошные холода. Когда сплошные передряги Вцепились в горло, как долги, Я на дуэль пришел без шпаги, И улыбаются враги.

«В моих ладонях не судьба, а слезы…»

В моих ладонях не судьба, а слезы. Печали — в сторону, поверим в чудеса! Гадай, цыганка, освещай вопросы, Дари мне счастье не на полчаса. Нет, не хочу я знать — сколько осталось, Ты на года мои не ворожи. Дорога длинная, а жизнь — такая малость, И эту жизнь таранят миражи. Я не прошу серебряных идиллий, Алмазных звезд и пагубных купюр. Пошли, цыганка, смех моей любимой, Когда бываю я смертельно хмур. Судьба мне часто дарит вороненка. Цыганка, милая, на счастье карту кинь! Охота есть аккордом дерзким, звонким, Махнув на все, ударить эту жизнь. За просто так ударить по колоде. Печали — в сторону, поверим в чудеса! Чего мудрить, судьба моя — в народе, Мы в этой жизни не на полчаса.

«В березовых снегах моя религия…»

В березовых снегах моя религия И не поверженный святейший трон. Надену, не лукавствую, вериги я И огляжу себя со всех сторон. В березовых снегах мое спасение, Что ж, заметай, зеленая пурга, Больное городское злое пение — Душа с асфальта просится в луга. В березовых снегах — моем Отечестве Так не хватает верных ямщиков! Ведь променяли мы в угоду нечисти Страну царевичей на дураков. Но свято верю в наше озарение, Во имя жизни презирая смерть. В березовых снегах России — пение Того, кто пел, и тех, кто будет петь.

Тобольск, 1988 г.

«Ах, какая ночь…»

Ах, какая ночь: Ни луны, ни звезд! Кто бы мог помочь Отыскать погост? Там моя родня Тишину хранит, Все зовет меня Под покой ракит. Там, на той земле, Мудрость без словес. По туманной мгле Донесу свой крест. Ярью купола Вспыхнут над рекой, Все колокола Оживлю рукой. Чтоб для всех живых Звоном день поднять, Прадедов моих В помощь буду звать.

«Люблю девятнадцатый век…»

Люблю девятнадцатый век: Москва по Тверскому гуляет, И снег, ослепительный снег, Летает, летает, летает... И Пушкин летит к Натали В надеждах: должно все решиться. И там, у Никитских, вдали Снег белый кружится, кружится. А скоро венчальный узор Судьба двум влюбленным подарит. Пока же лихой перебор Цыганка весь вечер гитарит. И пунш разливают друзья, Веселые звоны бокалов... Хмельные бароны, князья В арбатские хлынули залы. Но Пушкин туманно грустит – Его не чаруют цыгане, Слеза беспощадно скользит И сердце влюбленное ранит. Люблю девятнадцатый век, Но память — она, что волчица, — У Черной реки алый снег Дымится, дымится, дымится.

За Марину Цветаеву...

Марине Цветаевой

За Марину Цветаеву Грустно ставлю свечу, Пока жизнь не дотаяла, Я молитву шепчу: — Ах, Марина, Марина, Солнца свет не гаси. Огневеет рябина По Великой Руси. Старый дом на Трехпрудном Разнесли на дрова, В нем вы очень уютно Рифмовали слова. И в «Вечернем альбоме» Было столько имен... Вы грустите о доме — Отчий дом не спасен. Полыхали плакаты! — Это новая власть Под солдатские маты Всю бубновую масть Подарила народу — Пей, гуляй в грабежах!.. Встретив эту свободу, К смерти сделан был шаг. Гумилев с меткой пули, И Есенин затем — Вам прощально кивнули Из веселых богем. Зрелый Блок, трезвый Клюев, Маяковский затих, — Поэтический улей Крыл лишен золотых. Юный Павел Васильев, Мандельштам — в лагерях. Вы еще вне России, Вы в пути и в слезах. Ни Париж, ни Варшава, Ни угрюмый Берлин Вам не вырастил славы Из кровавых рябин. Ах, Марина, Марина, Солнца свет не гаси. Кровь в лампадах рябины Всех поэтов Руси!

Его не велено пускать…

Николаю Рубцову

Его не велено пускать В семиэтажный дом {1} ... Ах, как легко заосуждать И оправдать потом! Казалось, словно нипочем Стихи летят к перу, Но красный шарф через плечо, Как пламя на ветру. Он горячил своих коней И горячился сам, И от московских пустырей Летел к родным лесам. Его встречал паром-горбач На Сухоне-реке... И журавлиный долгий плач Не умолкал в строке.

ПСАРИ

День упал в раны блеклой зари, Мертвечиной пахнуло с болота. И «ату» дохрипели псари, Возвращаясь с пьянящей охоты. Но завыл непутевый кобель, На стволы дыбя рыжую холку. Пьяный псарь в эту грозную цель Разрядил, улыбаясь, двустволку. Лес укутался черным плащом, Горизонт сдвинул красные брови. А псарям захотелось еще Ощутить запах чьей-нибудь крови. Полыхнули костры у реки. И когда была водка допита, В ночь стреляли не целясь — с руки, Гордо вторя: «Убита! Убита!» Ночь в кровавых подтеках зари Умирала у злого болота, Сладко спали лихие псари, Всем им снилась охота, охота.

«А на дворе прескверная пора...»

А на дворе прескверная пора... Велели петь, но хочется заплакать. Пообещали снег, явилась слякоть, И кто-то прокричал опять «ура!» Такая вот прескверная пора... В моем углу повесилась гитара, И песни не слышны у самовара, Хотя гостей привозят кучера. Такая вот прескверная пора... В мое жилье приводит постояльцев, И струны теребят лихие пальцы, Гостям нужна веселая игра. Такая вот прескверная пора... И новый день пылает кумачами, И палачи остались палачами, И песня не утихла топора. Такая вот прескверная пора... Но мальчик во дворе кричит: «Ура!»

Москва, 1999 г.

«Устала ты…»

Устала ты, И я устал. Страна - вокзал, И жизнь — вокзал. А на перроне Паровоз, И он в загоне Без колес. На семафоре Красный свет, И в кассах горя Наш билет. А вдоль перрона Черный дым, Стоят вагоны, Как гробы. На перегонах Кресты, кресты... Жизнь вне закона, Но рядом ты. Всю ночь маячишь У окна... Ты тихо плачешь, Моя страна.

Москва, 1997 г.

НОВЫЕ РЕКЛАМЫ

Новые рекламы На Тверской сверкают. Убежав от мамы, Девочки гуляют. Королева Оля, Королева Катя... Жизнь у «Метрополя», Где валютой платят. Парень из Бейрута, Шоколадно-спелый, Круто, очень круто Заплатил за тело. Хохот в ресторане, Щедрые посулы... Катя из Рязани, Оленька из Тулы. Мчат их мерседесы К загородным дачам... Юные принцессы И поют, и плачут. Не волнуйтесь, мамы, Ждите много денег... И горят рекламы, Продаются тени. До кровавой рани Пьяные загулы... Катя из Рязани, Оленька из Тулы.

«Рябина брызнула на снег…»

Рябина брызнула на снег, И оглянулся человек. Он долго глаз не отводил, Стоял, смотрел, не уходил... Рябина брызнула на снег...

«Теплится свеча…»

Теплится свеча — Греет страну могил. А кто-то опять сплеча Завтрашний день убил. Хохотом беды Тешит себя топор, В лоне святой воды Бьет зеркала озер. Красная трава... Что же мы творим? Катится голова Под колесо зари. Не угасай свеча — Мы не страна могил. А кто-то опять сплеча Меня и тебя убил.

21 октября 1995 г.

«Я водку пил с друзьями Шукшина…»

Я водку пил с друзьями Шукшина, Стихи читал попутчикам Рубцова. И очень трезво вдруг послал всех на... Я больно понял, что такое слово. Я больно понял, что друзья — враги, Как яд, прозренье: да и те и эти... Зачем Есенин им читал стихи? Они, они желали ему смерти. Зачем Высоцкий струны не берег? Наивно полагать: ушел от пьянки. Он сердце громыхнул о свой порог, — Не отвертеться вам, друзья с Таганки. Запоминаю дерзкие шаги Есенина, Высоцкого, Рубцова. И горько мне, товарищи стихи, — Я больно понял, что такое слово.

«Все запуталось, переплелось...»

Л.В.

Все запуталось, переплелось... Души встречных - Гордиев узел, Нам всю жизнь по ночам не спалось Ни в России, ни в бывшем Союзе. Все метет вековая метель, Столбовые дороги сугробя. Корабли дружно сели на мель, Все команды в растерянной злобе. Бесполезно мерцает маяк – Нет движения в мертвой стихии. Все ни так, все ни так, все ни так! И Россия уже - вне России. Нам навязан смертельный маршрут. Мы в пути, но Господь все же с нами. Все Троянские кони падут. С нами Пушкин, Есенин, Державин. И священная наша земля Сохраняет былые устои. От избы до брусчатки Кремля Не познаем мы участи Трои!

Санкт-Петербург, 14 июля 2004г

«Знаю: есть прапрадедовский дом…»

Знаю: есть прапрадедовский дом, В нем живет моя старушка-бабка, В горнице недремлющих икон, Синевой искря, горит лампадка. Бабушка гадает на меня, Льет на воду жидкий воск из чаши, Тянет из колоды короля, — Карта ей судьбу мою расскажет. Бабушка в печали: внук вдали — Ни письма, ни доброго привета. Говорят бабусе короли О судьбе московского поэта. Но не веря картам, как всегда, Бабушка в молитве пребывает, И мои заблудшие года Бабушкина горница спасает. В горнице недремлющих икон, Синевой искря, горит лампадка...

«Деды мои остались на войне…»

Деды мои остались на войне: Один в разведке, а другой в подлодке. Я знаю их по снимках на стене: Один чубатый, а другой в пилотке. Деды мои, ровесники деды, С улыбкой смотрят на мою серьезность — Они-то знают: из любой беды Спасать Отчизну никогда не поздно.

Лермонтов, 1982 г.

В МЕТРО

На стометровой глубине Не ощущаю мир на дне: Еще читают и поют, Монеты нищим подают. Усталым росчерком пера Желаю людям я Добра!

2003 г.

«Среди художников, бродяг и музыкантов…»

Среди художников, бродяг и музыкантов Слонялась муза в поисках гроша, И пела песню старому Арбату Её многострадальная душа. И улыбались глупые зеваки, И становился скопищем народ, И грустно-грустно лаяли собаки, И сыпал звезды мрачный небосвод.

Как пожелтевшую страницу…

Как пожелтевшую страницу, Вдыхаю древнюю столицу. Листаю милые бульвары, Где бродят пары, пары, пары. Где дух загадочных времен Впитался в колокольный звон. Где все былое наяву... Святая Русь, храни Москву.

«Мы не тех запрягли лошадей…»

Мы не тех запрягли лошадей, Кто на запад, а кто — на восток. Из ночных вырываюсь затей, Постигаю свой утренний срок. Пусть петух, самый верный трубач, Поднимает богиню Зарю. Звонкой синью отэшится скач, А дорога одна — к алтарю. За плечами немало беды, Впереди — непроглядная даль, Но к заре, от звезды до звезды, Не страшна вековая печаль. Млечный Путь обручальным кольцом Серебрит мой нехоженый край, С целой вечностью я под венцом, И душа запросилась: светай! Все небесное там - на земле, Все земное — в великих мирах... Мы не тех запрягли лошадей, И лукавый у нас в кучерах.

Санкт-Петербург, 1990 г.

«Деревню убаюкали снега…»

Деревню убаюкали снега. На всю золото-белую округу Рассыпал месяц щедро жемчуга – И этим чудом успокоил вьюгу. Я брел по звездной музыке снегов С одною мыслью: как все в жизни мудро. И счастьем было слышать петухов, Когда навстречу мне шагнуло утро. Дымками вдруг пахнуло от домов, Я посмотрел — дымов не досчитался, Но, отражая стрелы городов, Мой край зари бревенчатым остался. От самой крайней сгорбленной избы Я ощутил улыбки и упреки, С немым вопросом: «Где ты, где ты был? Заждались мы, давно прошли все сроки. Пока ты по столицам кочевал, В надежде на признанье и награды, В отцовском доме ветер ночевал, И бабки нет, могилка без ограды. Ты уходил в жестокую войну Ценой деревни покорять столицы, На колокольню даже не взглянул, Из родника забыл испить водицы. Иссяк родник, и колокольни нет, У стариков от боли сохнут руки, Все эти двадцать! Тридцать! Сорок лет!.. В село родное не спешили внуки». Я ждал суда. Но не было суда! — Меня прощало русское селенье. Мой край зари, беда вокруг, беда! Хотя пришел к тебе я в воскресенье. Тюмень, 1988 г.

«Обниму метели…»

Обниму метели, Успокою ветер. Я на самом деле Счастье в поле встретил. Пусть маячат волки Вдоль овражной тени. Знаю, будут гонки — Я и конь — мишени. Острыми клыками Целятся в аорту, Я волков стихами Посылаю к черту. Языки флажками Плещут в лунном свете, А вожак прыжками Круг погони метит. Чует конь засаду И храпит, сердечный. Духом, брат, не падай — В страхе каждый грешный. Ты лети, буланый, Ничего не бойся. В снежные бураны Гривою укройся. Где-то здесь я встретил Счастье в чистом поле. Мне ль боятся этих, Волки — наша доля.

1992 г.

Угол пятый…

Угол пятый Дарует жизнь. Строкой распятой Кричу - держись! Слепые лица Мне не указ. Да, мне не спится... В пути Пегас! Пусть на прицеле, Но не в узде. Пусть в черном теле На гвозде. Пусть все по краю, Пусть в пропасть крик! Но я-то знаю: Смерть не тупик!

Сестра моя!..

Убиенной великомученице княгине Елизавете Федоровне

Сестра моя! Я брат твой не по крови, — По духу брат, И ты моя сестра. Все те же люди Нас ведут к Голгофе, — Чем больше святости, Тем больше и утрат. За кровь идей Мы заплатили духом, Но не повержен дух В борьбе со тьмой. Сестра моя, Духовная разруха По всей Руси царит, Но мы с тобой Брат и сестра По духу, не по крови. Священна память, И жива обитель, Дорога к храму тронута стопой. В слезах Россия, Но Христос Спаситель Благословил нас Жертвовать собой. Сестра моя, Я брат твой не по крови, — По духу брат, И ты моя сестра.

Те же березы…

Те же березы, Погост и смородина, И постаревшая мать. Но в этой деревне Нет моей Родины, Родину мне не узнать. Детские игры Украла околица, Что еще Можно украсть?! И колокольня Который год клонится, Все не решаясь упасть.

Тотьма, 1988 г.

«На проселочных дорогах мурава…»

На проселочных дорогах мурава, Раскупили все деревни на дрова. И душа, что высохший репей, — Мы лишились добрых матерей. Не резвятся кони у реки, Сети сгнили, — где же рыбаки? По затонам лилии в цвету. Кто увидит эту красоту? Где Аленушка и брат ее Иван? След простыл от русских россиян. На асфальте счастья не пожнешь, И в снегах России плачет рожь. Сивку-бурку в сани запрягу И в село на дальнем берегу Города свезу к родным крестам, Чтоб слезы коснулись все уста.

«Я не махну на жизнь рукой…»

Я не махну на жизнь рукой, Смахну лишь слезы. Душа, зачем тебе покой? Пусть будут грозы. Пусть будут сильные враги, Добро сильнее. Пусть в черном омуте круги, Живи смелее. В который раз горят мосты Огнем бессонниц, И жухнут в памяти цветы Родных околиц. И в этом есть моя вина, Что так — с размаху, С душой моей моя страна Легла на плаху.

«Не до карет и не до колесниц…»

Не до карет и не до колесниц, Поля устали ждать веселых всходов. И мечется душа без тех границ, В которых всеединая свобода. Живи, огонь, в домах не городских, К тебе придет иное поколенье, И пламя вырвет из глухой тоски Январской ночью солнечное пенье. Судьба несет меня на вороных, Но не меня — их остановит вечность. А звезды примут даже малый стих, Коль он способен протаранить млечность. Лучами слов, рожденных на земле, Душа стремилась к солнечным пределам, Чтоб колос ржи мог вызревать во мгле. Душа моя, ты не напрасно пела!

Расскажи мне, мама, сказку…

Ванюшке

Расскажи мне, мама, сказку Про Ивана-дурака, Про царевну-синеглазку В колокольные века. Сказка лечит утром ранним, Умывая солнцем лик. Пусть в болотной глухомани Ладу стережет кулик. Я-то знаю от Жар-птицы: В чудесах рождалась Русь. Будь русалкой, будь царицей, Лада, я не отступлюсь! Крестный мой, Иван Иваныч, Баню топит неспроста. Закрывайте ставни на ночь — Я ж с Калинова моста Не сойду И Чуду-юду Не пущу к нам на постой. Защищать царевну буду, Чтоб досталась мне женой. Царь Горох нам справит свадьбу И по утренней росе Отведет страну-усадьбу В среднерусской полосе. В каждый год по ребятенку — Воевать, так воевать! — Русь — родимую сторонку — Силой надо защищать!

«Слезами золотистыми…»

Слезами золотистыми Еще Россия теплится, Лишь душами пречистыми Все горе перемелется. Пока в груди дыхание, Я верю: песня сложится. Пусть велико страдание, — Все Богом подытожится.

«Зеленокосая…»

Зеленокосая, Свет-синеглазая, Укрыта росами И свято-сказами. Жизнь опрокинули, Но дни бывалые Так и не сгинули. Улыбки талые Каймой озерною Купают солнышко, И жизнь просторная Видна до донышка. То белокаменной, То белоствольною, То всей окраиной, То всей престольною. Седыми ликами И алой младостью Всегда Великая — В беде и в радости.

«Окунусь в желтый крик…»

Окунусь в желтый крик Уходящих эпох, И филин-старик Ухнет с черных дорог. Но матушка Русь Улыбнется в ответ, И я оглянусь На все тысячи лет. Все эти века Непрочитанных книг Уносила река В нескончаемый миг. Сменялись князья И сменялись цари, Но все та же земля В красной книге зари. Семь радуг совью Над Великой Страной, Поклон соловью Дозвенел стариной. Пусть матушка Русь Затаила ответ — Но я оглянусь На все тысячи лет.

Оптина Пустынь, 1994 г.

Под ногами солнечное лето…

Анатолию Некрасову — другу и творческому поводырю

Под ногами солнечное лето Заметает мой неровный путь. Я поверю в чудные приметы. Бабье лето, дай мне отдохнуть! Подари веселые разлуки, Чашку чая, творческий покой; Пусть гитару приласкают руки, Чтобы ночь закончилась строкой. Отбушуют теплые метели, И в груди угаснет звонкий крик... Мы свое по-своему успели, Жизнь, как песня, превратилась в миг. И летят, летят мои конверты, И ложатся письма под каблук... Да, судьба листвы — судьба поэтов, Только ветер нам надежный друг.

Кисловодск, 2 сентября 1996 г.

«Не торопитесь жить…»

Не торопитесь жить, Познайте вечность! У звездных лет Неведомый закон. Ведь кто-то зрит, Как племя человечье Планету превращает в полигон. В глазах людей Космические дыры, Живую кровь Сменили на бензин. Земля, земля, Мы злые пассажиры! И ты права, Что мчишь нас вкруг оси. Но верую: Коснется разум тайны, И космос Уживется в голове... И мир поймет: Земля — она бескрайна... А счастье — Это жизнь зачать в траве.

«Озимые потерпят до весны…»

Озимые потерпят до весны. Умрут снега и выбегут побеги Навстречу утренним лучам косым, Не вспоминая больше о ночлеге. Так в мире кто-то жизнь замкнул в кольцо, И жизнь не устает нестись по кругу. Я ве-ру-ю!.. И мне, в конце концов, Пух тополиный сменит злую вьюгу.

Воронеж, май 1988 г.

Мы так приятно перешли на «ты»…

Мы так приятно перешли на «ты», В глаза друг друга мы глядели долго, И я узнал Маринины черты, В которых нежно волновалась Волга. Судьба поэта — вечно чья-то цель, Нам этой жизнью управлять недолго. Нас ждут Берлин, Варшава и Марсель, Но никогда нас не покинет Волга.

Москва—Астрахань, июль—август 1997 г.

«Мой чудо-Петербург, не будем расставаться…»

Мой чудо-Петербург, не будем расставаться, Пусть радостней звенит рубцовская метель. Пусть новый «Англетер» приказывает сдаться — Он подло замолчал убийство — ни дуэль. Мой милый Петербург, пусть все твои столетья Запечетлят не кровь, а солнечных людей. Да пусть минует Мир немировая третья, Не повторится зло дворцов и площадей.

Санкт-Петербург, 2003 г.