Золотистая округа, Бубенцы взахлёб. И гармошечка-подруга Всех к себе зовёт. За веселыми огнями Вдаль с любимой мчусь. И храпит, храпит конями Золотая Русь. Коренник — лихой савраска С песнею в ладу. Русь — малиновая сказка, Обгоняй беду!

По белым сумеркам зимы С тобой бредем куда-то мы. А снег кружит над головой, Все небо кроет белой мглой. Исчезли серые дома — В Москве вальсирует зима. От суеты, от суеты В снега гулять уводишь ты. А где-то сладко топят печь, Ты слышишь огненную речь, В снежинках тает огонек... О, как он близок и далек! Метут снега, метут года, И поглощают города Все то, что надо уберечь: Снега и огненную речь.

Опять визжит, визжит дорога, Я по селу лечу в санях. Я - у себя! Как это много, Как это много для меня! Вот избы деревянной лентой Мелькнули. В шляпах из ворон Вдруг тополя-интеллигенты Ко мне шагнули с двух сторон. А вот река, а там — березы, В которых прячется заря, Но вместо свиста — слезы, слезы От счастья: Я вернул себя.

Звонкая заря – Снегирям потеха, К бабушке не зря Я в село заехал. Обнимаю печь — Глиняное брюхо, Слышу бабки речь: «Ты, внучок, послухай На сенях топор В скуке индевеет, Поспешай на двор, Пусть мороз согреет. Наколи дровец — Порасчухай спину, Я ж поставлю щец, Заварю малину. Ладно посидим У креста-окошка, Самоварный дым Расслезим немножко. Спросишь про дела. На вопрос отвечу... Долго я ждала Этот зимний вечер».

Эх, душист бревенчатый дворец! У меня в предбаннике — камин И гора березовых дровец. Сам себе я нынче господин. Ночь-сова пророчит тишину. Грею душу огоньком свечи. «Дворянин» мой лает на луну, Я ему, как другу: «Помолчи!» Мне необходима тишина, Мне необходим медовый свет, И стакан некрепкого вина, И дымок некрепких сигарет. Впрочем, можно чай и дым берез, И волненье сказочной свечи... Не стучи хвостом, дружище пёс, Не мешай мне царствовать в ночи.

Избы сладко дымятся, Тишина, тишина... На дворе — минус двадцать. И февраль-старина Блин малиновый катит В этот чудный рассвет. Бабка Марфа с полатей Вспоминает, как дед Запрягал кареухих Пред Великим Постом, И по вольной округе Проносился раз сто. Вожжи струнили руки... Жаль, что те бубенцы Не услышали внуки И забыли отцы. Бабка тихо вздыхает На малиновый свет, И еще вспоминает, Как жалел ее дед. Избы сладко дымятся, Тишина, тишина... Окна в избах слезятся. Старина, старина...

Эх-ма! — тройка с бубенцами, Эх-да! — по селу промчалась лихо С развеселыми юнцами. Эх-ма! — неразбериха. Масленица, масленица, В сковородке солнце, — Пожелтев от маслица, Русский блин смеется. Эх-ма! — гармонист Гришуха, Эх-да! — отморозил палец, Но его подруга — Эх-ма! — заказала танец. Масленица, масленица Будоражит села. Солнышко-проказницу Называют: Коло. Ух-ты! — на шесту сапожки. Их-та! — трезвый лишь достанет. Балалайки, ложки, Эх-ма! — расписные сани.

Разгулялись вечерами звонкими. Неразборчиво гитара песню льет, Хоровод с красивыми девчонками Окунуться в круг парней зовет. Не удержит робость: ведь так хочется Чувствовать Наташкину ладонь. Рядом с ней приезжий парень топчется, А она смеется под гармонь. Провожатым метит... Так в ботиночках По селу гулять в такой мороз?! Ты сейчас, парнишка, как с картиночки, К петухам, гляди, прижмет до слез. А Наташа, хохоча по-прежнему, Увидав меня, зовет рукой, На прощанье отпустив приезжему: «Ты смени обувку, дорогой!»

Ах ты, зимушка-зима, Разморозная кума! Вздорная,узорная, Русская, просторная! Колокольчик — хлип да хлип, Я в одну деваху влип. Вон на той сугробице Пришлось нам с ней знакомиться. Снеговица юная, Гитара семиструнная. Душа моя пугливая: У девки мать крикливая. Пусть метель метет хулу, Губы сладкие — в пылу: Девчона моя спелая, Плевать, что неумелая! Варежки да валенки, И глаза — проталинки, Жаркое дыханье, Радость и страданье.

Я в плену у разлук, Нет тебя со мной рядом. Закружили дела, Прилететь не могу. Вспоминаю всегда, Как брели снегопадом, Ртом ловили снежинки, Купались в снегу. Это чудо чудес Только нам и понятно, Эта ночь, как лекарство От наших разлук. Помню снежный пломбир, Самый вкусный, Бесплатный, И тепло твоих нежных, Доверчивых рук.

Мне снится сон, что я в краю родном, Дорога зимняя окрай реки и леса... Я долго не могу попасть в свой дом: Во всем обычном столько интереса! Луна прохладным светом улыбнулась, Засеребрился звездный хоровод, Душа гармошкой лихо развернулась И что-то непонятное поет. Я радуюсь такой приятной встрече. В глаза вливается заснеженный простор, И старый бор, обняв меня за плечи, Ведет душевный, тихий разговор. Я, как мальчишка, смахиваю шапку, Бросаю к соснам и взахлеб смеюсь, Хватаю елочку зеленую в охапку И на сугроб потешливо валюсь. Себя забыв, не по годам дурачусь, Взрываю снег и пригоршнями — в рот. И, улыбаясь, почему-то плачу, Наверно, потому, что сон пройдет.

О моя Петербургская мгла! Мы такой еще мглы не видали. Ничего не умея, смогла Увести в запредельные дали. А метель в полный рост, И пурга синих глаз! Этот Аничков мост – Вся история нас. Неправа, неправа, Хоть у неба спроси! И кружатся слова, А жизнь увозит такси. Предо мной три столетья в снегу... Мне бы белые теплые ночи. От себя вдоль Фонтанки бегу В белый мрак, в белый мрак многоточий. А метель в полный рост, И пурга синих глаз... Этот Аничков мост Повенчает не нас. Неправа, неправа, Хоть у неба спроси! И кружатся слова... Я в снегах, ты — в такси.

А Москва такая белая У Никитского креста. Ты, счастливая и смелая, Не щадишь мои уста. К нам снежинки, как прохожие, Интереса не таят. Ты такая расхорошая, Ты такая вся моя. Размела метель-лебедушка Наши вздорные сердца, Окунул я сам головушку В два весенних озерца. Ни такси и ни извозчика В новогодние дела. Нашу жизнь веселым росчерком Вьюга-лебедь замела.