Русь поднимется,
Я знаю, -
Потому что
Поднимаю.
«Я время вызвал на дуэль…»
Я время вызвал на дуэль.
Мой секундант — Сергей Есенин
Предостерег: «Ты видишь цель,
Но не забудь: мы все — мишени.
Поторопись, всему есть срок,
Свои законы у поэта.
Россия ждёт целебных строк —
Перо сильнее пистолета».
«И наша жизнь и наши встречи…»
И наша жизнь и наши встречи –
Все станет прошлым навсегда.
Не лечит время, нет, не лечит,
Когда сплошные холода.
Когда сплошные передряги
Вцепились в горло, как долги,
Я на дуэль пришел без шпаги,
И улыбаются враги.
«В моих ладонях не судьба, а слезы…»
В моих ладонях не судьба, а слезы.
Печали — в сторону, поверим в чудеса!
Гадай, цыганка, освещай вопросы,
Дари мне счастье не на полчаса.
Нет, не хочу я знать — сколько осталось,
Ты на года мои не ворожи.
Дорога длинная, а жизнь — такая малость,
И эту жизнь таранят миражи.
Я не прошу серебряных идиллий,
Алмазных звезд и пагубных купюр.
Пошли, цыганка, смех моей любимой,
Когда бываю я смертельно хмур.
Судьба мне часто дарит вороненка.
Цыганка, милая, на счастье карту кинь!
Охота есть аккордом дерзким, звонким,
Махнув на все, ударить эту жизнь.
За просто так ударить по колоде.
Печали — в сторону, поверим в чудеса!
Чего мудрить, судьба моя — в народе,
Мы в этой жизни не на полчаса.
«В березовых снегах моя религия…»
В березовых снегах моя религия
И не поверженный святейший трон.
Надену, не лукавствую, вериги я
И огляжу себя со всех сторон.
В березовых снегах мое спасение,
Что ж, заметай, зеленая пурга,
Больное городское злое пение —
Душа с асфальта просится в луга.
В березовых снегах — моем Отечестве
Так не хватает верных ямщиков!
Ведь променяли мы в угоду нечисти
Страну царевичей на дураков.
Но свято верю в наше озарение,
Во имя жизни презирая смерть.
В березовых снегах России — пение
Того, кто пел, и тех, кто будет петь.
Тобольск, 1988 г.
«Ах, какая ночь…»
Ах, какая ночь:
Ни луны, ни звезд!
Кто бы мог помочь
Отыскать погост?
Там моя родня
Тишину хранит,
Все зовет меня
Под покой ракит.
Там, на той земле,
Мудрость без словес.
По туманной мгле
Донесу свой крест.
Ярью купола
Вспыхнут над рекой,
Все колокола
Оживлю рукой.
Чтоб для всех живых
Звоном день поднять,
Прадедов моих
В помощь буду звать.
«Люблю девятнадцатый век…»
Люблю девятнадцатый век:
Москва по Тверскому гуляет,
И снег, ослепительный снег,
Летает, летает, летает...
И Пушкин летит к Натали
В надеждах: должно все решиться.
И там, у Никитских, вдали
Снег белый кружится, кружится.
А скоро венчальный узор
Судьба двум влюбленным подарит.
Пока же лихой перебор
Цыганка весь вечер гитарит.
И пунш разливают друзья,
Веселые звоны бокалов...
Хмельные бароны, князья
В арбатские хлынули залы.
Но Пушкин туманно грустит –
Его не чаруют цыгане,
Слеза беспощадно скользит
И сердце влюбленное ранит.
Люблю девятнадцатый век,
Но память — она, что волчица, —
У Черной реки алый снег
Дымится, дымится, дымится.
«
За Марину Цветаеву...
»
Марине Цветаевой
За Марину Цветаеву
Грустно ставлю свечу,
Пока жизнь не дотаяла,
Я молитву шепчу:
— Ах, Марина, Марина,
Солнца свет не гаси.
Огневеет рябина
По Великой Руси.
Старый дом на Трехпрудном
Разнесли на дрова,
В нем вы очень уютно
Рифмовали слова.
И в «Вечернем альбоме»
Было столько имен...
Вы грустите о доме —
Отчий дом не спасен.
Полыхали плакаты! —
Это новая власть
Под солдатские маты
Всю бубновую масть
Подарила народу —
Пей, гуляй в грабежах!..
Встретив эту свободу,
К смерти сделан был шаг.
Гумилев с меткой пули,
И Есенин затем —
Вам прощально кивнули
Из веселых богем.
Зрелый Блок, трезвый Клюев,
Маяковский затих, —
Поэтический улей
Крыл лишен золотых.
Юный Павел Васильев,
Мандельштам — в лагерях.
Вы еще вне России,
Вы в пути и в слезах.
Ни Париж, ни Варшава,
Ни угрюмый Берлин
Вам не вырастил славы
Из кровавых рябин.
Ах, Марина, Марина,
Солнца свет не гаси.
Кровь в лампадах рябины
Всех поэтов Руси!
«
Его не велено пускать…
»
Николаю Рубцову
Его не велено пускать
В семиэтажный дом {1} ...
Ах, как легко заосуждать
И оправдать потом!
Казалось, словно нипочем
Стихи летят к перу,
Но красный шарф через плечо,
Как пламя на ветру.
Он горячил своих коней
И горячился сам,
И от московских пустырей
Летел к родным лесам.
Его встречал паром-горбач
На Сухоне-реке...
И журавлиный долгий плач
Не умолкал в строке.
ПСАРИ
День упал в раны блеклой зари,
Мертвечиной пахнуло с болота.
И «ату» дохрипели псари,
Возвращаясь с пьянящей охоты.
Но завыл непутевый кобель,
На стволы дыбя рыжую холку.
Пьяный псарь в эту грозную цель
Разрядил, улыбаясь, двустволку.
Лес укутался черным плащом,
Горизонт сдвинул красные брови.
А псарям захотелось еще
Ощутить запах чьей-нибудь крови.
Полыхнули костры у реки.
И когда была водка допита,
В ночь стреляли не целясь — с руки,
Гордо вторя: «Убита! Убита!»
Ночь в кровавых подтеках зари
Умирала у злого болота,
Сладко спали лихие псари,
Всем им снилась охота,
охота.
«А на дворе прескверная пора...»
А на дворе прескверная пора...
Велели петь, но хочется заплакать.
Пообещали снег, явилась слякоть,
И кто-то прокричал опять «ура!»
Такая вот прескверная пора...
В моем углу повесилась гитара,
И песни не слышны у самовара,
Хотя гостей привозят кучера.
Такая вот прескверная пора...
В мое жилье приводит постояльцев,
И струны теребят лихие пальцы,
Гостям нужна веселая игра.
Такая вот прескверная пора...
И новый день пылает кумачами,
И палачи остались палачами,
И песня не утихла топора.
Такая вот прескверная пора...
Но мальчик во дворе кричит: «Ура!»
Москва, 1999 г.
«Устала ты…»
Устала ты,
И я устал.
Страна - вокзал,
И жизнь — вокзал.
А на перроне
Паровоз,
И он в загоне
Без колес.
На семафоре
Красный свет,
И в кассах горя
Наш билет.
А вдоль перрона
Черный дым,
Стоят вагоны,
Как гробы.
На перегонах
Кресты, кресты...
Жизнь вне закона,
Но рядом ты.
Всю ночь маячишь
У окна...
Ты тихо плачешь,
Моя страна.
Москва, 1997 г.
НОВЫЕ РЕКЛАМЫ
Новые рекламы
На Тверской сверкают.
Убежав от мамы,
Девочки гуляют.
Королева Оля,
Королева Катя...
Жизнь у «Метрополя»,
Где валютой платят.
Парень из Бейрута,
Шоколадно-спелый,
Круто, очень круто
Заплатил за тело.
Хохот в ресторане,
Щедрые посулы...
Катя из Рязани,
Оленька из Тулы.
Мчат их мерседесы
К загородным дачам...
Юные принцессы
И поют, и плачут.
Не волнуйтесь, мамы,
Ждите много денег...
И горят рекламы,
Продаются тени.
До кровавой рани
Пьяные загулы...
Катя из Рязани,
Оленька из Тулы.
«Рябина брызнула на снег…»
Рябина брызнула на снег,
И оглянулся человек.
Он долго глаз не отводил,
Стоял, смотрел, не уходил...
Рябина брызнула на снег...
«Теплится свеча…»
Теплится свеча —
Греет страну могил.
А кто-то опять сплеча
Завтрашний день убил.
Хохотом беды
Тешит себя топор,
В лоне святой воды
Бьет зеркала озер.
Красная трава...
Что же мы творим?
Катится голова
Под колесо зари.
Не угасай свеча —
Мы не страна могил.
А кто-то опять сплеча
Меня и тебя убил.
21 октября 1995 г.
«Я водку пил с друзьями Шукшина…»
Я водку пил с друзьями Шукшина,
Стихи читал попутчикам Рубцова.
И очень трезво вдруг послал всех на...
Я больно понял, что такое слово.
Я больно понял, что друзья — враги,
Как яд, прозренье: да и те и эти...
Зачем Есенин им читал стихи?
Они, они желали ему смерти.
Зачем Высоцкий струны не берег?
Наивно полагать: ушел от пьянки.
Он сердце громыхнул о свой порог, —
Не отвертеться вам, друзья с Таганки.
Запоминаю дерзкие шаги
Есенина, Высоцкого, Рубцова.
И горько мне, товарищи стихи, —
Я больно понял, что такое слово.
«Все запуталось, переплелось...»
Л.В.
Все запуталось, переплелось...
Души встречных - Гордиев узел,
Нам всю жизнь по ночам не спалось
Ни в России, ни в бывшем Союзе.
Все метет вековая метель,
Столбовые дороги сугробя.
Корабли дружно сели на мель,
Все команды в растерянной злобе.
Бесполезно мерцает маяк –
Нет движения в мертвой стихии.
Все ни так, все ни так, все ни так!
И Россия уже - вне России.
Нам навязан смертельный маршрут.
Мы в пути, но Господь все же с нами.
Все Троянские кони падут.
С нами Пушкин, Есенин, Державин.
И священная наша земля
Сохраняет былые устои.
От избы до брусчатки Кремля
Не познаем мы участи Трои!
Санкт-Петербург, 14 июля 2004г
«Знаю: есть прапрадедовский дом…»
Знаю: есть прапрадедовский дом,
В нем живет моя старушка-бабка,
В горнице недремлющих икон,
Синевой искря, горит лампадка.
Бабушка гадает на меня,
Льет на воду жидкий воск из чаши,
Тянет из колоды короля, —
Карта ей судьбу мою расскажет.
Бабушка в печали: внук вдали —
Ни письма, ни доброго привета.
Говорят бабусе короли
О судьбе московского поэта.
Но не веря картам, как всегда,
Бабушка в молитве пребывает,
И мои заблудшие года
Бабушкина горница спасает.
В горнице недремлющих икон,
Синевой искря, горит лампадка...
«Деды мои остались на войне…»
Деды мои остались на войне:
Один в разведке, а другой в подлодке.
Я знаю их по снимках на стене:
Один чубатый, а другой в пилотке.
Деды мои, ровесники деды,
С улыбкой смотрят на мою серьезность —
Они-то знают: из любой беды
Спасать Отчизну никогда не поздно.
Лермонтов, 1982 г.
В МЕТРО
На стометровой глубине
Не ощущаю мир на дне:
Еще читают и поют,
Монеты нищим подают.
Усталым росчерком пера
Желаю людям я
Добра!
2003 г.
«Среди художников, бродяг и музыкантов…»
Среди художников, бродяг и музыкантов
Слонялась муза в поисках гроша,
И пела песню старому Арбату
Её многострадальная душа.
И улыбались глупые зеваки,
И становился скопищем народ,
И грустно-грустно лаяли собаки,
И сыпал звезды мрачный небосвод.
«
Как пожелтевшую страницу…
»
Как пожелтевшую страницу,
Вдыхаю древнюю столицу.
Листаю милые бульвары,
Где бродят пары,
пары,
пары.
Где дух загадочных времен
Впитался в колокольный звон.
Где все былое наяву...
Святая Русь, храни Москву.
«Мы не тех запрягли лошадей…»
Мы не тех запрягли лошадей,
Кто на запад, а кто — на восток.
Из ночных вырываюсь затей,
Постигаю свой утренний срок.
Пусть петух, самый верный трубач,
Поднимает богиню Зарю.
Звонкой синью отэшится скач,
А дорога одна — к алтарю.
За плечами немало беды,
Впереди — непроглядная даль,
Но к заре, от звезды до звезды,
Не страшна вековая печаль.
Млечный Путь обручальным кольцом
Серебрит мой нехоженый край,
С целой вечностью я под венцом,
И душа запросилась: светай!
Все небесное там - на земле,
Все земное — в великих мирах...
Мы не тех запрягли лошадей,
И лукавый у нас в кучерах.
Санкт-Петербург, 1990 г.
«Деревню убаюкали снега…»
Деревню убаюкали снега.
На всю золото-белую округу
Рассыпал месяц щедро жемчуга –
И этим чудом успокоил вьюгу.
Я брел по звездной музыке снегов
С одною мыслью: как все в жизни мудро.
И счастьем было слышать петухов,
Когда навстречу мне шагнуло утро.
Дымками вдруг пахнуло от домов,
Я посмотрел — дымов не досчитался,
Но, отражая стрелы городов,
Мой край зари бревенчатым остался.
От самой крайней сгорбленной избы
Я ощутил улыбки и упреки,
С немым вопросом: «Где ты, где ты был?
Заждались мы, давно прошли все сроки.
Пока ты по столицам кочевал,
В надежде на признанье и награды,
В отцовском доме ветер ночевал,
И бабки нет, могилка без ограды.
Ты уходил в жестокую войну
Ценой деревни покорять столицы,
На колокольню даже не взглянул,
Из родника забыл испить водицы.
Иссяк родник, и колокольни нет,
У стариков от боли сохнут руки,
Все эти двадцать! Тридцать! Сорок лет!..
В село родное не спешили внуки».
Я ждал суда.
Но не было суда! —
Меня прощало русское селенье.
Мой край зари, беда вокруг, беда!
Хотя пришел к тебе я в воскресенье.
Тюмень, 1988 г.
«Обниму метели…»
Обниму метели,
Успокою ветер.
Я на самом деле
Счастье в поле встретил.
Пусть маячат волки
Вдоль овражной тени.
Знаю, будут гонки —
Я и конь — мишени.
Острыми клыками
Целятся в аорту,
Я волков стихами
Посылаю к черту.
Языки флажками
Плещут в лунном свете,
А вожак прыжками
Круг погони метит.
Чует конь засаду
И храпит, сердечный.
Духом, брат, не падай —
В страхе каждый грешный.
Ты лети, буланый,
Ничего не бойся.
В снежные бураны
Гривою укройся.
Где-то здесь я встретил
Счастье в чистом поле.
Мне ль боятся этих,
Волки — наша доля.
1992 г.
«
Угол пятый…
»
Угол пятый
Дарует жизнь.
Строкой распятой
Кричу - держись!
Слепые лица
Мне не указ.
Да, мне не спится...
В пути Пегас!
Пусть на прицеле,
Но не в узде.
Пусть в черном теле
На гвозде.
Пусть все по краю,
Пусть в пропасть крик!
Но я-то знаю:
Смерть не тупик!
«
Сестра моя!..
»
Убиенной великомученице княгине Елизавете Федоровне
Сестра моя!
Я брат твой не по крови, —
По духу брат,
И ты моя сестра.
Все те же люди
Нас ведут к Голгофе, —
Чем больше святости,
Тем больше и утрат.
За кровь идей
Мы заплатили духом,
Но не повержен дух
В борьбе со тьмой.
Сестра моя,
Духовная разруха
По всей Руси царит,
Но мы с тобой
Брат и сестра
По духу, не по крови.
Священна память,
И жива обитель,
Дорога к храму тронута стопой.
В слезах Россия,
Но Христос Спаситель
Благословил нас
Жертвовать собой.
Сестра моя,
Я брат твой не по крови, —
По духу брат,
И ты моя сестра.
«
Те же березы…
»
Те же березы,
Погост и смородина,
И постаревшая мать.
Но в этой деревне
Нет моей Родины,
Родину мне не узнать.
Детские игры
Украла околица,
Что еще
Можно украсть?!
И колокольня
Который год клонится,
Все не решаясь упасть.
Тотьма, 1988 г.
«На проселочных дорогах мурава…»
На проселочных дорогах мурава,
Раскупили все деревни на дрова.
И душа, что высохший репей, —
Мы лишились добрых матерей.
Не резвятся кони у реки,
Сети сгнили, — где же рыбаки?
По затонам лилии в цвету.
Кто увидит эту красоту?
Где Аленушка и брат ее Иван?
След простыл от русских россиян.
На асфальте счастья не пожнешь,
И в снегах России плачет рожь.
Сивку-бурку в сани запрягу
И в село на дальнем берегу
Города свезу к родным крестам,
Чтоб слезы коснулись все уста.
«Я не махну на жизнь рукой…»
Я не махну на жизнь рукой,
Смахну лишь слезы.
Душа, зачем тебе покой?
Пусть будут грозы.
Пусть будут сильные враги,
Добро сильнее.
Пусть в черном омуте круги,
Живи смелее.
В который раз горят мосты
Огнем бессонниц,
И жухнут в памяти цветы
Родных околиц.
И в этом есть моя вина,
Что так — с размаху,
С душой моей моя страна
Легла на плаху.
«Не до карет и не до колесниц…»
Не до карет и не до колесниц,
Поля устали ждать веселых всходов.
И мечется душа без тех границ,
В которых всеединая свобода.
Живи, огонь, в домах не городских,
К тебе придет иное поколенье,
И пламя вырвет из глухой тоски
Январской ночью солнечное пенье.
Судьба несет меня на вороных,
Но не меня — их остановит вечность.
А звезды примут даже малый стих,
Коль он способен протаранить млечность.
Лучами слов, рожденных на земле,
Душа стремилась к солнечным пределам,
Чтоб колос ржи мог вызревать во мгле.
Душа моя, ты не напрасно пела!
«
Расскажи мне, мама, сказку…
»
Ванюшке
Расскажи мне, мама, сказку
Про Ивана-дурака,
Про царевну-синеглазку
В колокольные века.
Сказка лечит утром ранним,
Умывая солнцем лик.
Пусть в болотной глухомани
Ладу стережет кулик.
Я-то знаю от Жар-птицы:
В чудесах рождалась Русь.
Будь русалкой, будь царицей,
Лада, я не отступлюсь!
Крестный мой, Иван Иваныч,
Баню топит неспроста.
Закрывайте ставни на ночь —
Я ж с Калинова моста
Не сойду
И Чуду-юду
Не пущу к нам на постой.
Защищать царевну буду,
Чтоб досталась мне женой.
Царь Горох нам справит свадьбу
И по утренней росе
Отведет страну-усадьбу
В среднерусской полосе.
В каждый год по ребятенку —
Воевать, так воевать! —
Русь — родимую сторонку —
Силой надо защищать!
«Слезами золотистыми…»
Слезами золотистыми
Еще Россия теплится,
Лишь душами пречистыми
Все горе перемелется.
Пока в груди дыхание,
Я верю: песня сложится.
Пусть велико страдание, —
Все Богом подытожится.
«Зеленокосая…»
Зеленокосая,
Свет-синеглазая,
Укрыта росами
И свято-сказами.
Жизнь опрокинули,
Но дни бывалые
Так и не сгинули.
Улыбки талые
Каймой озерною
Купают солнышко,
И жизнь просторная
Видна до донышка.
То белокаменной,
То белоствольною,
То всей окраиной,
То всей престольною.
Седыми ликами
И алой младостью
Всегда Великая —
В беде и в радости.
«Окунусь в желтый крик…»
Окунусь в желтый крик
Уходящих эпох,
И филин-старик
Ухнет с черных дорог.
Но матушка Русь
Улыбнется в ответ,
И я оглянусь
На все тысячи лет.
Все эти века
Непрочитанных книг
Уносила река
В нескончаемый миг.
Сменялись князья
И сменялись цари,
Но все та же земля
В красной книге зари.
Семь радуг совью
Над Великой Страной,
Поклон соловью
Дозвенел стариной.
Пусть матушка Русь
Затаила ответ —
Но я оглянусь
На все тысячи лет.
Оптина Пустынь, 1994 г.
«
Под ногами солнечное лето…
»
Анатолию Некрасову — другу и творческому поводырю
Под ногами солнечное лето
Заметает мой неровный путь.
Я поверю в чудные приметы.
Бабье лето, дай мне отдохнуть!
Подари веселые разлуки,
Чашку чая, творческий покой;
Пусть гитару приласкают руки,
Чтобы ночь закончилась строкой.
Отбушуют теплые метели,
И в груди угаснет звонкий крик...
Мы свое по-своему успели,
Жизнь, как песня, превратилась в миг.
И летят, летят мои конверты,
И ложатся письма под каблук...
Да, судьба листвы — судьба поэтов,
Только ветер нам надежный друг.
Кисловодск, 2 сентября 1996 г.
«Не торопитесь жить…»
Не торопитесь жить,
Познайте вечность!
У звездных лет
Неведомый закон.
Ведь кто-то зрит,
Как племя человечье
Планету превращает в полигон.
В глазах людей
Космические дыры,
Живую кровь
Сменили на бензин.
Земля, земля,
Мы злые пассажиры!
И ты права,
Что мчишь нас вкруг оси.
Но верую:
Коснется разум тайны,
И космос
Уживется в голове...
И мир поймет:
Земля — она бескрайна...
А счастье —
Это жизнь зачать в траве.
«Озимые потерпят до весны…»
Озимые потерпят до весны.
Умрут снега и выбегут побеги
Навстречу утренним лучам косым,
Не вспоминая больше о ночлеге.
Так в мире кто-то жизнь замкнул в кольцо,
И жизнь не устает нестись по кругу.
Я ве-ру-ю!..
И мне, в конце концов,
Пух тополиный сменит злую вьюгу.
Воронеж, май 1988 г.
«
Мы так приятно перешли на «ты»…
»
Мы так приятно перешли на «ты»,
В глаза друг друга мы глядели долго,
И я узнал Маринины черты,
В которых нежно волновалась Волга.
Судьба поэта — вечно чья-то цель,
Нам этой жизнью управлять недолго.
Нас ждут Берлин, Варшава и Марсель,
Но никогда нас не покинет Волга.
Москва—Астрахань, июль—август 1997 г.
«Мой чудо-Петербург, не будем расставаться…»
Мой чудо-Петербург, не будем расставаться,
Пусть радостней звенит рубцовская метель.
Пусть новый «Англетер» приказывает
сдаться —
Он подло замолчал убийство — ни дуэль.
Мой милый Петербург, пусть все твои
столетья
Запечетлят не кровь, а солнечных людей.
Да пусть минует Мир немировая третья,
Не повторится зло дворцов и площадей.
Санкт-Петербург, 2003 г.
«
Солнцем залит…
»
Солнцем залит
Храм Христа,
Колокольные уста
Говорят о многом.
И Пречистенка чиста
От асфальта до креста, Русь!
Давай жить
С Богом!