Рождество 1914 года, как и во все последующие годы, мы проводили вместе с доктором Штейнером в столярной, где на сцене помещалась большая зажженная рождественская елка. Часть столярной была освобождена под сцену. Госпожа Киселева подготовила для рождественского праздника наше первое небольшое эвритмическое представление. Ян Стутен разучил для него несколько русских церковных рождественских песнопений. Пели Маликов, Лидский, Дубах и Кемпер. Пение это было не намного гармоничнее того, с которым в России на Рождество деревенские парни ходили из дома в дом ради нескольких копеек. Эвритмически представляя гласные звуки, мы одновременно расхаживали по кругу в такт мелодии вслед за изображением звезды, принесенным одной из девушек — Агнес Линде. Для нас это было трудной задачей, и мы очень боялись; у меня было такое впечатление, что доктора Штейнера это не слишком воодушевило.

Незадолго до Рождества мы переехали в Дорнах, на первый этаж славного старого домика, принадлежащего приветливой госпоже Томанн. Фруктовый сад с большим вишневым деревом сразу переходил в окружающий его луг, а наш домик глядел на садовую калитку "Дома Ханси", и часто можно было видеть, как в нее выходит и входит доктор Штейнер. — Однажды во время сильной простуды мне приснилась ночью снежная метель и русский свадебный поезд с колокольцами на санях и с разукрашенными лентами лошадьми. Что бы это означало? На следующий день Бугаев внезапно уехал в Базель, чтобы купить для фрейлейн фон Сиверс великолепный букет чайных роз. Когда мы передавали розы, госпожа Штейнер нам едва поверила, что мы ничего не знали о ее бракосочетании с Рудольфом Штейнером, состоявшемся в этот день. Но для всех это тоже стало неожиданностью. Вскоре вслед за тем нас пригласили в Дом Ханси, и Бугаев в смущении путался: "фрейлейн"… "фрау"… "фрейлейн фон Штейнер!" — вырвалось у него внезапно к общему веселью… С другими также происходило подобное несчастье. Привычка называть госпожу Штейнер "фрейлейн фон Сиверс" удерживалась и впредь, возможно, иногда сопутствуемая неким легким ударением, — пока доктор Штейнер не пригласил к себе всех своих старых сотрудников и не представил каждому в отдельности свою жену — госпожу Штейнер. С того момента никто такой ошибки не делал.

Отныне госпожа Штейнер больше не могла участвовать в Центральном совете. "Почему Вы недовольны этим? — спросил меня доктор Штейнер. — У нее будет гораздо больше времени для художественной работы". В самом деле, она все больше брала на себя заботу об эвритмии.