В 1915 году Бугаев энергично взялся за сочинение, в котором он намеревался разобраться с миросозерцанием Гёте. Поводом к этой работе стала толстая полемическая книга, написанная другом Бугаева издателем Эмилем Метнером, братом композитора. Хотя речь шла о книге, посвященной Гёте, центр тяжести в ней приходился на поверхностную критику доктора Штейнера, "который не понимал, что лучше обойти молчанием гётевский дилетантизм в области естествознания, прежде всего по отношению к Ньютону и философии Канта": этот взгляд в то время был вообще распространенным. Досада на то, что друг оказался "в плену у доктора Штейнера", привела Метнера к таким полемическим выпадам, которые Бугаев (отчасти и из-за доктора Штейнера) не смог молча стерпеть. Ради того, чтобы возразить Метнеру, ему пришлось наверстывать упущенное — изучать не знакомые ему до сих пор труды Рудольфа Штейнера по теории познания. Это привело его к потрясающему открытию: он нашел в них то, за что боролся на протяжении ряда лет — обоснование возвышения познавательной деятельности до творчества в имагинативном сознании. Бугаев пытался отвоевать эти идеи (в качестве своего "символического" миропонимания) в полемике с различными неокантианскими направлениями. — Во время бесед Бугаева с доктором Штейнером об ответе Метнеру я высказала опасение, что Бугаев сражается со своим противником излишне темпераментно. "Вы даже можете его слегка стукнуть, — сказал на это, улыбнувшись, Рудольф Штейнер, — только не по голове, а по более мягкому месту". — Этому совету в должной мере не последовали, из-за чего книга "Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности" потеряла в своем значении.

Позже в одной из лекций доктор Штейнер охарактеризовал ход мыслей Бугаева как живое, подвижное мышление, приходящее из русской стихии; оно столь утонченно, что европейскому образу мыслей может показаться несколько странным.

Как уже упоминалось, широко распространено мнение, что Бугаев в дальнейшем занял враждебную позицию по отношению к доктору Штейнеру. Но в его автобиографии, написанной незадолго до смерти, имеются места, противоречащие такому утверждению. Так, Андрей Белый описывает поездку в Мюнхен в 1906 году, состоявшуюся вскоре после тяжелого жизненного испытания. В мюнхенском "трактире августинцев" он переживает нашествие двойников, на него обрушиваются голоса как воспоминания о прошлых жизнях. Он ощущает себя под сводами пещеры, в глубине германских лесов… Снаружи, у бурлящего Изара, стоит "брат" — он сам? Ноне стоит ли он на мосту через Неву, глядя на холодные волны?.. А дальше он описывает, как идет домой по тихим улицам, мимо кафе Zuitpold. "Там есть зал для лекций. В этом зале через шесть лет я получил ответ на мучающие меня тогда жизненные вопросы". Так пишет Белый; это описание должно было ускользнуть от строгой цензуры из-за ее незнания контекста. — А вот другое место, где содержится намек на совместную работу с Рудольфом Штейнером: "Только серьезная встреча с естествознанием Гёте в 1915 году привела меня к пониманию моих юношеских ошибок".

Также и другие места, содержащие осторожные, но при этом определенные формулировки, показывают тому, кто знал его жизнь за границей, что Белый пытался между строк сообщить друзьям о своей верности антропософии Рудольфа Штейнера.