В первый день после зимних каникул Антошка возвращался из школы с бабушкой. Хоть была середина зимы, в городе шёл дождь. На дороге блестели лужи, как будто в город вернулась осень. Капли воды, падая с неба на землю, сразу застывали. Антошка ловил их в ладони, рассматривал. Они были похожи на ртутные шарики (Антошка видел такие, когда папа разбил градусник), но только прозрачные, — маленькие стеклянные бусины.

Однажды Антошка с папой смотрели по телевизору, как делают стеклянные игрушки. Из ковша в заготовленные формочки выливали расплавленное стекло. Потом стекло застывало. И получались стеклянные зайцы, медведи, драконы и мартышки. Расплавленное стекло было похоже на воду, только очень густую.

И сейчас Антошка думал, что дождь похож на расплавленное стекло. Оно проливалось на стволы деревьев, на припаркованные на тротуарах машины, фонарные столбы, витрины магазинов, на идущих людей, на Антошку и бабушку — и всё светилось вокруг разноцветными красками.

Идти было трудно. Бабушка ворчала, что дорога как мылом намазана.

А Антошке казалось, что они идут по стеклу. Антошка с бабушкой на стеклянной дороге часто поскальзывались. Антошка несколько раз упал, и бабушка его ругала за то, что он «такая коряга».

Но, несмотря на холод и дождь, настроение у Антошки было хорошее.

Манана Арчиловна поставила Антошке пятёрку. Все каникулы он много играл гаммы, арпеджио, аккорды. Сам разобрал и выучил два этюда, которых не задавали. Он твёрдо решил, что теперь будет много работать над техникой. Он хотел так научиться играть, чтобы можно было самому исполнять всё, что сочинит. Особенно быстрые пьесы.

В какой-то момент Антошка с удивлением понял, что ему нравится играть гаммы, арпеджио, аккорды. Гаммы он представлял как лестницы, по которым можно бегать то вверх, то вниз. Если гамма была минорная, грустная, то «лестница» была окрашена в тёмные цвета — в болотный, коричневый или чёрный. Если гамма была весёлая, мажорная, то и «лестница» была яркой и радостной — оранжевой, красной, жёлтой.

Арпеджио Антошка представлял, как если бы он поднимался по лестнице, перешагивая через две ступеньки.

Найти подходящее сравнение для аккордов удалось не сразу. Аккорд может быть из трёх, четырёх, пяти, десяти или даже из двадцати и больше звуков — и все они звучат одновременно. Но потом Антошка придумал и для аккордов сравнение. Аккорды — это как дома. Чем больше звуков в аккорде, тем больше в домах светится окон.

Сейчас Антошка смотрел на деревья, на дома и тротуары и сочинял пьесу про дождь в январе. Он уже знал, что она будет для клавесина. Звучание этого инструмента очень хорошо могло передать настроение и краски зимнего дождя.

Уже перед самым домом бабушке на мобильный позвонила мама. Бабушка, не дослушав, закричала в трубку:

— Я ему всегда говорила: не надо зимой на велосипеде ездить! Но вы разве послушаете? Умные же стали. Старшие для вас не авторитет.

Антошка ничего не понял, но ему стало тревожно.

— Левая рука, левая нога? Кошмар!.. — охала бабушка. — Понятно. Ладно… Дома будем, где ещё… Когда приедешь? Даю. — И протянула Антошке телефон.

— Привет, солнышко, — сказала мама. — У нас папа с велосипеда упал. Руку сломал и ногу. Сам видишь, как скользко… Он сейчас в больнице. Я к нему еду. Вернусь — всё расскажу. Ты, главное, не волнуйся. Я разговаривала с папой. Настроение у него хорошее. Больно ему, конечно, но он шутит. Ты ведь знаешь нашего папу… — вздохнула мама. — Ладно. Идите домой. Я скоро приеду.

Антошка вернул бабушке телефон.

— Ну что? — спросила бабушка. — Что мама говорит?

Антошка пожал плечами.

— Что, ничего не сказала? — не отставала бабушка.

— Папа шутит, — ответил Антошка.

Бабушка только рукой махнула и сердито пошла вперёд.

Дома Антошка попробовал сочинить пьесу про стеклянный дождь. Включил на синтезаторе клавесин, сыграл несколько аккордов. Но не сочинялось. Антошка думал о папе. О том, что ему больно сейчас. А ещё о том, что папа шутит, хоть ему больно. Антошке это было непонятно. Когда у Антошки болел зуб, то веселиться и шутить совсем не хотелось. Наоборот, хотелось плакать и жаловаться. И чтобы все жалели.

Он не смог представить, как выглядят сломанная рука и сломанная нога. Монстры, которых он расстреливал в играх, взрывались и исчезали. Или падали и не шевелились. Но ни в одной игре не ломали себе рук и ног.

Тогда Антошка стал сам представлять, как это может выглядеть. Он вспомнил, что у него была игрушка робот. Робот умел ходить, поднимать руки и вертеть головой. И даже говорить. Но потом что-то сломалось, и правая рука больше не поднималась. Антошка попробовал починить игрушку. Но сломанная рука вовсе оторвалась, а робот стал неподвижен — не мог ни ходить, ни поднимать оставшуюся руку, ни поворачивать голову Игрушку выбросили. Вот только оторванная рука где-то затерялась, и робота выбросили без руки. А потом она неожиданно нашлась за диваном. И её тоже выбросили.

Антошка представил, что и у папы, как у робота, оторвались рука и нога. Папу будут в больнице чинить. Но если не починят? Что, и папу могут выбросить, как выбросили игрушку?!

Антошка испугался. Он представил, как упавший папа теряет руку и ногу. Их подбирают врачи, когда папу забирают в больницу. И уже в больнице пришивают к телу толстыми нитками.

— А если не нашли?! Если они лежат там, где их папа потерял? — вслух сказал Антошка и побежал к бабушке.

На его расспросы она сказала, чтобы не молол чепуху и что ей и так тошно. Антошка вернулся к себе и стал ждать маму. Уж мама обязательно всё ему объяснит.

Мама объяснила. Только попросила дать немного передохнуть. Потом она пришла к сыну в комнату — с ленточкой и пластмассовой соломинкой для сока.

— Я тебе покажу, что случилось с папой, — сказала она. — Конечно, это ужасно, что с ним произошло, но всё же не так страшно, как ты себе вообразил. Папа обязательно выздоровеет и уже через три-четыре недели будет дома. Так мне врач сказал. А произошло с ним вот что… — Мама согнула соломинку пополам, показала Антошке. — Когда папа упал, вот так у него кости сломались. Но теперь врачи на место слома положат гипс… — Мама выпрямила соломинку, обмотала место излома ленточкой. — Кости срастутся. Потом гипс снимут, и папа опять будет здоров. И вы с ним, как и раньше, будете гонять на великах. — Мама вздохнула и добавила: — Ох уж эти велики!..

Антошка взял у мамы забинтованную соломинку, внимательно рассмотрел.

— И рука у папы не отвалилась?

— Не отвалилась. И нога не отвалилась. — Мама обняла Антошку. — Только папе сейчас очень больно. И тяжело. Хоть он этого и не показывает. А вот мы завтра к нему пойдём. Поддержим его — и папе нашему станет немного лучше. Пойдём завтра к папе?

Антошка кивнул. Он обрадовался, что завтра увидит папу, но всё равно ему было ужасно грустно.

В комнату зашла бабушка.

— Ты можешь толком объяснить, что с ним? — спросила она у мамы. — Всё из вас надо клещами вытягивать.

— Ехал по парку, — стала объяснять мама. — Там мостик через Тихоню есть. Невысокий. Но падать с него, конечно, лучше не надо. И конечно, Гриша с него свалился. Тут и к гадалке не ходи — и так понятно было, что упадёт там, где падать хуже всего. Когда пришёл в себя, позвонил в «скорую». Час ждал, пока приедут. Как назло, в парке ни души не было. А он двинуться не может. Хорошо, мобильный не разбил. По мобильному его и нашли…

— Как это? — не поняла бабушка.

— В «скорой» телефон его записали, передали врачам. Они ему звонили, ориентиры спрашивали. Парк-то большой — попробуй найди. Там и пройти не везде можно, а уж на машине проехать, да по такой погоде… Как представлю, что он там лежал, один, переломанный весь… А мне ведь не позвонил, пожалел.

— Господи, несчастье какое! — запричитала бабушка. — Что сломал-то?

— Левую руку и левую ногу, я же говорила. На руке — лучевую кость. И с пяткой там что-то… Я не очень поняла. В принципе, врачи говорят, ничего страшного, могло быть гораздо хуже. Ему уже гипс наложили.

— Понятно, — сказала бабушка. — Ас велосипедом что? Всё? В парке бросил, бери кто хочешь?

— Ну почему сразу всё? — отвечала мама терпеливо. — Забрали с собой. Гриша говорит, шофёр со «скорой» помог. Врачи не хотели брать, а он взял. Видела я велик — раскуроченный весь. Во дворе больницы лежит. Надо бы домой забрать, вот только как? Из-за чего больше всего Гришка переживает, как думаете? — спросила мама у Антошки и бабушки.

— Ну?

— Из-за велика своего, конечно.

— Вот дурной! — буркнула бабушка.

— Не обзывай папу! — крикнул Антошка сердито.

— Очень вас прошу, давайте не будем ссориться, — сказала мама устало. — Хорошо, Антошка? Бабушка папу не обзывает. Она за него переживает.

Уже перед сном, лёжа в постели, Антошка задумался, почему расхотелось сочинять пьесу про дождь в январе. А подумав, понял: потому что папа из-за дождя упал и сейчас ему плохо.

Антошка слушал, как стучат тяжёлые капли по карнизу, и думал, что и дождь может быть разным в одно и то же время. Для

Антошки, когда он возвращался из школы, дождь был красивый, волшебный. Для папы — опасный, ведь из-за него он упал. А для бабушки дождь был «докукой». И если бы Антошка стал сочинять пьесу, то он бы сочинил свой дождь — такой, каким его увидел. А если бы папа стал сочинять, то у папы был бы другой дождь. И у бабушки другой. И у мамы. И у каждого человека дождь, который сейчас шёл в городе, был таким, каким он его видел.

Тогда какой же он, дождь, когда его вообще никто не видит? Если он не в городе, а в лесу или в поле?

Антошка стал думать, какой он может быть, настоящий дождь, — ни его, Антошкин, ни папин, мамин или бабушкин. А когда он без людей. И можно ли вообще увидеть такой дождь? Если быстро-быстро на него взглянуть и сразу отвернуться? Ведь всё равно даже на этот самый быстрый миг дождь будет таким, каким его увидит Антошка. Или папа. Или мама. Или бабушка.

Антошка всё думал и думал об этом — и стал задрёмывать. Во сне он услышал мелодию. Она звучала так, как если бы очень далеко играли на клавесине. Эта музыка была Антошке незнакома. Он её никогда раньше не слышал. И сейчас изо всех сил прислушивался, пытаясь запомнить. Но она скоро затихла. Антошка попытался повторить её про себя. И не смог. Это было так обидно, что он во сне заплакал. Потому что понял: это была мелодия такого дождя, на который сейчас никто не смотрел.