Постструктурализм дал толчок для развития самых разных направлений в критике. В рамках данной темы мы разберем содержание тех критических подходов, которые сложились под влиянием французского постструктурализма в 70—80-е годы XX в.
§ 1. Американский деконструктивизм
Оформление американского деконструктивизма принято связывать с так называемым Йельским манифестом, вышедшим в свет в 1979 г. Он представлял собой сборник работ Деррида и профессоров Йельского университета. Сложившаяся на почве рецепции идей Деррида при Йельском университете школа получила поэтому название Йельской школы. Центральная идея, развиваемая школой, – это постструктуралистская идея о невозможности научной интерпретации текста.
Лидер Йельской школы Поль де Ман обосновал данную идею оригинальной теорией художественного языка. В рамках этой теории язык художественного произведения трактуется как обладающий необозримой многозначностью и иносказательностью. В силу того, что слова метафоричны, в тексте происходит «систематическое уничтожение однозначных значений». Это качество художественного языка Поль де Ман именует «произволом» и «сумасшествием» языка. Именно на этой почве и возникает «непоследовательность», «противоречивость» самого произведения: так как слово принципиально многозначно, в каждом акте прочтения оно реализует разные значения, удерживать какой-либо устойчивый смысл текст «не хочет». Следовательно, любое прочтение ошибочно, ни о какой научно достоверной рецепции не может быть и речи.
На демонстрацию принципиальной противоречивости и аллегоризма произведения нацелено то «пристальное чтение», которое практикует П. де Ман. Например, обращаясь к «Исповеди» Руссо, он приходит к выводу, что с риторической точки зрения текст Руссо организован так, чтобы лишить читателя понимания, чему Руссо отдавал приоритет – разуму или вере.
Другой представитель американского деконструктивизма, Харольд Блум, обосновывает идею принципиальной ошибочности всякого прочтения по-другому, а именно посредством изучения отношений между авторами, с одной стороны, и отношений между читателем и текстом, с другой.
Анализируя отношения между авторами, Блум делит поэтов на слабых и сильных. Слабые поэты подчиняются традиции, сильные, наоборот, стремятся избавиться от влияния своего предшественника. Отношение сильного поэта к предшественнику, влияние которого он хотел бы преодолеть, Блум трактует в психоаналитическом ключе: как подобное отношению сына к отцу. Сильный автор, по Блуму, в отношении своего предшественника испытывает нечто вроде эдипова комплекса. С одной стороны, он восхищается его творчеством, и это неизбежно выливается в подражание, заимствование, ориентацию на предшественника. С другой стороны, поэт осознает, что подражание лишает его собственной индивидуальности.
Это специфическое переживание Блум называет «страхам влияния». Изживание «страха влияния» происходит через намеренно или бессознательно ошибочное прочтение литературного отца и «переписывание» его творчества. Заимствуя у своего предшественника важные для себя аспекты творчества, поэт пытается скрыть источник подражания, принципиально исказив (по слову Блума, «извратив») заимствованные у того черты. Так сильный автор «убивает» своего предшественника. Творчество, по Блуму, таким образом, есть результат подражательного, но ложного, «творчески неправильного» чтения и стремления поэта замаскировать источник своего подражания. Блум описывает феномен ложного чтения как своего рода защитный механизм, который использует психика автора, мучимого страхом собственной несостоятельности в литературе.
Примерно такие же отношения, по Блуму, связывают и критика (читателя) с текстом. Читатели также делятся на слабых и сильных: слабый подчиняется суггестивной власти произведения, сильный вырабатывает концептуальное прочтение произведения. Блум трактует концептуальное прочтение как способ конкуренции читателя (критика) с автором. Тот же страх утраты индивидуальности перед лицом текста заставляет читателя присваивать тексту актуальные для себя смыслы и таким образом обрекает его на ложное прочтение – прочтение, заинтересованное не в семантике текста, а в самоутверждении перед лицом его автора. Страх утраты индивидуальности, переживаемый читателем, лишает смысла само стремление к адекватному прочтению и вынуждает читателя к эгоистическому искажению его семантики. Поэтому никакое прочтение не может быть признано правильным, любая интерпретация есть «лжеинтерпретация».
§ 2. Феминизм в литературоведении
Феминистская критика также вырастает на почве переосмысления идей французского постструктурализма. Ее исходный тезис – это утверждение, что господствующей культурой является культура маскулинная, патриархальная, культивирующая мужские ценности. Женское начало в рамках маскулинной культуры, дескать, принципиально недооценено, более того, она формирует образ женщины как «иного», «другого», «вторичного», «маргинального» и даже «отклонения». Поэтому в маскулинной культуре женщина превращена в объект подавления, в то время как мужчина наделяется полномочиями субъекта власти. Вслед за Деррида феминистская критика поэтому обозначила современную культуру как культуру «фаллоцентристскую», т. е. утверждающую мужской взгляд на вещи и репрессирующую женственность. Напомним, что, говоря о фаллоцентризме, Деррида и подразумевал под фаллосом символ власти, символ господства в культуре.
Главное понятие феминистских штудий – тендер. Под тендером в феминизме понимается то представление о половой принадлежности, которое формируется культурой в процессе социализации личности. Роль литературы в формировании тендера и детерминированность письма и чтения тендером составляют основные вопросы феминистской критики. Конкретизируем ее проблематику более детально.
Во-первых, ее составляет разоблачение стереотипов маскулинной культуры, выразившихся в литературе. Литература при этом рассматривается как воспроизводящая мужской взгляд на вещи и, следовательно, предлагающая читателю искаженную картину мира, которую и следует разоблачить в качестве конструкта фаллоцентристской культуры. Пожалуй, центральным стереотипом фаллоцентризма, на разоблачение которого в первую очередь направлены усилия феминизма, является идея превосходства мужчины над женщиной. Происхождение данного стереотипа связывается в феминистской критике с совокупностью факторов биологического, исторического, культурного плана.
Особую трактовку господства маскулинного начала в культуре представляет собой труд Камиллы Палья «Личины сексуальности» (1990). Этот феномен Палья объясняет тем, что западная культура всегда стремилась обуздать природное, «хтоническое», «дионисийское» начало в человеке и нейтрализовать власть чувственности над ним. Западное искусство, с точки зрения Пальи, представляет собой форму борьбы с природой, форму ее укрощения через «аполлоническое творение красивых вещей». На почве этой интенции и сложилась культурная неприязнь к женщине: женщина, дескать, не просто ближе природе, она воплощает ее темную и жестокую суть, которая влечет и принуждает мужчину.
Палья здесь фактически полемизирует с феминизмом: феминизм трактует превосходство мужского начала в культуре как исторически сложившийся стереотип, который нужно разоблачить и опровергнуть. С точки зрения Пальи, превосходство мужского в культуре – не просто стереотип, это форма выживания, которую выбрала западная цивилизация, форма защиты цивилизации от власти природы. Исследование Пальи строится по принципу интерпретации разных явлений словесности (от первобытной мифологии до современной литературы) как фактов «борьбы» «за пробуждение от кошмара природы». Эта «борьба», по Палье, рождает разные «личины сексуальности», которые и запечатлевает словесное искусство. Это такие сексуальные типажи, как андрогин, денди, декадент, эстет, трансвестит, амазонка, андроид и др. Герменевтика Пальи синтетична: сама она определяет свою методологию как синтез Фрейзера с Фрейдом, имея в виду поиск базовых культурных мифологем как отражений бессознательных потребностей человека. Однако методологическая палитра исследования гораздо многоообразней: она включает в себя также опору на юнгианский анализ и деконструкцию.
Во-вторых, одной из центральных проблем феминистской критики является обоснование специфики женского письма Термин «феминное письмо» принадлежит Деррида. Он выдвинул его в отношении особого типа творчества, главная характеристика которого – отказ от мыслительных клише логоцентризма, отказ от однозначности, принципиальная смысловая множественность. К такому типу письма может тяготеть и автор-мужчина. Например, Деррида обнаруживает его у Ницше.
В рамках феминистской критики термин «женское письмо» употребляется и в дерридианском смысле, и как письмо, принадлежащее исключительно автору-женщине. В последнем случае женское письмо рассматривается как принципиально отличное от мужского и подрывающее мужской литературный канон. Под мужским литературным каноном в этом случае подразумевается рациональный язык, синтаксическая и повествовательная завершенность, смысловая определенность, утвердительная тональность, интерес повествования к мужской истории, изображение жизни женщины как сосредоточенной вокруг мужского центра. Подрыв мужского повествовательного канона в творчестве женщин-писательниц феминистская критика связывает с аффектацией, смысловой неопределенностью, повествовательной незавершенностью, синтаксической диффузностью, особой ритмикой, особой лексикой, особой тональностью.
В отношении последнего пункта сошлемся на знаменитые исследования С. Гилберт и С. Губар «Безумная на чердаке: женщина-писательница и литературное воображаемое в XIX веке» (1979) иЭ. Шоуолтер «Их собственная литература: британские женщины-писательницы от Бронте до Лессинг» (1977). Авторы данных сочинений определяют викторианское женское письмо как «дискурс признания вины», противопоставляя его мужскому «дискурсу утверждения». Данный ракурс исследования сложился под сильным влиянием исследования М. Фуко «История сексуальности». По Фуко, в викторианской культуре женское начало всегда отождествлялось с виноватым и было отчетливо маркировано как греховное, иррациональное, асоциальное и сексуальное. Переживание вины, присвоенной женщине викторианской культурой, по мнению названных исследовательниц, не могло не найти своего выражения в женской литературе, более того, именно оно и определяет основные характеристики женского письма викторианской эпохи.
Отдельный аспект феминистской критики составляет обоснование специфики женского чтения. Чтение в феминистской критике трактуется как деятельность, «сексуально закодированная» и «предопределенная половыми различиями». Поэтому женское восприятие рассматривается как глубоко специфичное по сравнению с мужским. Среди его характеристик выделяются аффективность и личностность: для женщины, дескать, чтение в большей степени является способом конструирования собственной истории, чем для мужчин. Поэтому, в отличие от мужского, женское чтение менее рационально: если мужчина, как правило, «читает о других», женщина всегда «читает о себе».
Однако, настаивает феминистская критика, в фаллоцентристской культуре литература ориентируется на мужской тип восприятия. Поэтому в женщине-читательнице с детства воспитывается мужской взгляд на вещи, она оказывается объектом навязывания стереотипов мужского сознания, которые, в свою очередь, выдаются за общечеловеческие. В связи с этим задача феминистской критики связывается с тем, чтобы «научить женщину читать как женщина», по выражению Э. Шоуолтер. В ее трактовке «читать как женщина» означает быть способной эмансипироваться от мужского взгляда на вещи, уметь распознать в тексте мужскую концепцию женского характера и женской судьбы, разоблачить агрессию мужской литературы, направленную против женщин. Женщина должна стать, как пишет американская феминистка Джудит Феттерли, «сопротивляющимся читателем».
В разоблачительном ключе «коварного умысла [литературы] против женского характера» выполнен, например, ее анализ «Легенды о сонной долине» Ирвинга в работе «Сопротивляющийся читатель: Феминистский подход к американской литературе» (1978). Рип Ван Винкля, героя новеллы Ирвинга, Феттерли характеризует как «воплощение американской мечты человека в бегах, готового исчезнуть куда угодно, <.. > лишь бы только избежать <…> бремени секса, брака и ответственности». Читательница этой новеллы, пишет Феттерли, «вынуждена идентифицировать себя с героем, воспринимающим женщину как своего врага». «В произведениях такого рода, – читаем далее, – читательнице навязывается опыт тех переживаний, из которых она явно исключена, ее призывают отождествлять себя с личностью, находящейся с ней в оппозиции, то есть от нее требуют личностного самоопределения, направленного против нее самой» [Феттерли, пит. по: Ильин 2001, 316].
§ 3. Мультикультурализм в литературоведении
В основе мультикультурализма – междисциплинарного явления, сложившегося в США в 80—90-е годы XX в., – лежит отказ от концепции европоцентризма и утверждение полицентричной модели культуры. В соответствии с этой концепцией мир человеческой цивилизации определяется как «великолепная мозаика» («радуга», «лоскутное одеяло») самых разных культур, осмысление многообразия которых категорически невозможно в рамках центристской логики.
Литературоведческий мультикультурализм оформился на почве отказа от идеи литературного канона. Согласно этой идее литературные произведения и национальные литературы делятся на соответственные устоявшимся, якобы универсальным представлениям об эстетических ценностях и нормах (это так называемая большая литература, мейнстрим), и несоответствующие им (так называемая малая литература, или задворки).
Критический мультикультурализм, отказываясь от идеи существования канона, культивирует повышенный интерес к литературным явлениям, которые в концепции канона рассматривались как маргинальные. Среди таких «других», «репрессированных» явлений литературоведческий мультикультурализм обращается к произведениям литературы массовой, женской, этнической, постколониальной, так называемой транснациональной литературы, литературы мигрантов, литературы секс-меньшинств.
Методологию мультикультурализма отличает установка на деконструкцию тех стереотипных представлений, которые сложились в рамках идеи канона и соответственно которым эти «другие» литературы трактуются как «низшие» или угрожающие доминирующим культурным ценностям.
Одним из теоретиков постколониальных исследований является Эдвард Сайд, выдвинувший идею «светской» критики. В соответствии с замыслом Сайда методологию такой критики должна составлять «предельно деиерархизированное, междисциплинарное изучение» всех аспектов «всемирной» культуры и литературы. «Метод Сайда, – пишет современный исследователь, – ведет к вере в примирение Запада и Незапада, основанного на взаимном уважении и признании» [Тлостанова 2004, 365].
Литература
Блум X. Страх влияния. Карта перечитывания. Екатеринбург, 1998.
П. де Ман. Слепота и прозрение: Статьи о риторике современной критики. СПб., 2002.
П. де Ман. Аллегории чтения: фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке и Пруста. Екатеринбург, 1999.
П. де Ман. Сопротивление теории // Современная литературная теория. М., 2004.
Шоуолтер Э. Наша критика // Современная литературная теория. М., 2004.
Митчел Дж. Святое семейство (из книги «Феминизм и психоанализ») // Там же.
Палья К. Личины сексуальности. Т. 1. Екатеринбург, 2006.
Иригарей Л. Этика полового различия. М., 2005.
Сайд Э. Мысли об изгнании // Иностранная литература. 2003. № 1.
Жеребкина И. Феминистский литературный критицизм // Жеребкина И. «Прочти мое желание…»: постструктурализм, психоанализ, феминизм. М., 2000.
Тлостанова М. Проблематика мультикультурализма и литература США в XX в. М., 2000.
Тлостанова М. Эра Агасфера, или Как сделать читателей менее счастливыми // Иностранная литература. 2003. № 1.