Тёмные коридоры замка всегда были плохо освещены, а уж сейчас, с наступающей ночью, тем более. Пройдёшь мимо стражи, как тень, она и не заметит, может, лишь сердце зайдётся непонятным никому беспричинным страхом. На это и был расчёт. Они так долго готовились к этому. Алдору казалось даже, что он помнит план замка наизусть, расположение всех комнат и коридоров. Особенно нужный этаж, этаж, где находился кабинет правителя Дарна — графа Вольдейна.

При мысли о графе правая ладонь сама собой скользнула к поясу и стиснула узкую рукоять длинного кинжала. Да. Именно за этим он и шёл сюда. Ради этого все эти траты, долгая дорога и лишения. Ради того, чтобы убить ненавистного графа.

Дверь даже никто не охранял, насколько он и вся его охрана беспечны. Но свет-то из окон падал вниз во внутренний дворик замка, значит, он был здесь. Был! Он не ложится в такую рань. Так и есть!

Алдор прикрыл дверь за спиной и исподлобья глянул на работающего за столом графа. Склонённая седая голова, чёрный, расшитый камзол и белоснежная рубашка — жипон. Наконец, — огромные удивлённые глаза. Он не видел лица Алдора под чёрным шарфом, скрывающим всё, кроме пронзительных тёмных глаз, пылающих ненавистью. Но даже и без этого шарфа он всё равно бы не узнал его, прошло столько лет после последней их встречи.

— Что за… — Граф отодвинул бумаги и попытался подняться из-за стола.

— Только не делайте лишних движений… — Алдор отбросил в сторону полу плаща и направил на графа короткий однозарядный арбалет. С него можно было сделать всего один выстрел, потом времени уже не будет, если вдруг этот выстрел окажется неудачным. На этот случай есть кинжал, он приятно оттягивал свободный пояс на правую сторону.

— Кто вы такой? Я вас не знаю…

— Конечно… — Алдор согласился, делая несколько шагов навстречу графу, уходил от спасительной двери. Но позволить себе промахнуться сейчас, после всего, что пережил, чтобы попасть сюда, он не мог. А кабинет оказался огромным, да ещё и плохо освещённым. Попади здесь попробуй! И рука дрожит… Столько дней почти без сна…

— Как вы попали сюда, кругом охрана?

Надо отдать должное графу — он поднялся из-за стола, без страха глянул в глаза. Может, только лишь тревога и читалась на его лице, но не страх.

Алдор только усмехнулся в ответ. Надо стрелять, стрелять и уходить отсюда. Но так хотелось, чтобы он знал, за что умирает, чтобы пожалел, чтобы пережил страх.

— Что вы хотите?

— Убить вас…

— За что?

— У вас мало врагов?

— Хватает, но не думаю, что все они способны на подобную подлость… В моём собственном доме, ночью… Под носом у охраны…

— Это не подло, это смело…

— С арбалета — это признак смелости? — Граф Вольдейн усмехнулся и вышел из-за стола.

— Стойте, где стоите, или я…

— Убьёте меня? — перебил граф с насмешкой. — Вот это новость. А не за этим ли вы сюда пришли?

— Стойте!

— Ну, стреляйте же!

Граф сам шагнул навстречу, и эта его решительность смутила Алдора, он стушевался от удивления. Ожидал от графа любой реакции, но не такой, и рука с арбалетом ещё больше задрожала.

— Стреляйте!

За спиной неожиданно распахнулась дверь, раздался громкий возглас:

— Папочка, я хотела пожелать тебе…

И в этот момент Алдор выстрелил, выстрелил неприцельно, как получилось. Вряд ли арбалетный болт причинил хоть какой-то вред графу, он прошёл стороной. Всё смешалось вдруг.

Алдор резко обернулся и встретился с испуганным взглядом молодой девушки в длинной ночной сорочке до пят.

— Что… Что здесь происходит? — прошептала она и, заметив арбалет в руке Алдора, всё поняла и закричала на всю комнату, на весь этаж, на весь замок.

За спиной шевельнулся граф, но Алдор среагировал быстрее — лезвие кинжала замерло у горла девчонки и заставило её замолчать.

— Заткнись! — Алдор перехватил её левой рукой через грудь, больно стиснул пальцами правое плечо напротив, глянул в лицо графа, предупреждающе блеснув в полумраке лезвием кинжала. — Стойте! Стойте, где стоите, или я убью её…

Граф поджал тонкие губы и ответил:

— Сейчас здесь будет полно охраны, вам не уйти отсюда живым, поверьте.

— Посмотрим. Пока в моих руках ваша дочь, я могу рассчитывать на многое… — Алдор отвечал ему негромко, обжигая горячим дыханием девичью щёку. — Разве не так? Или вы позволите мне убить её?

Шарф сполз вниз, открыв всё лицо Алдора, но распущенные светло-русые волосы девушки так и так закрывали его, делали тёмные глаза на фоне них ещё более выразительными.

— Вы пришли убить меня, зачем вам убивать мою дочь? Она ничего вам не сделала…

— Папочка, помоги мне… Помоги мне, прошу тебя, пожалуйста… Сделай что-нибудь…

— Тихо, дорогая… — Алдор сильнее впился пальцами в её плечо и попятился к двери. — Сейчас мы с тобой немного погуляем, и ты мне поможешь… Мы просто выручим друг друга… Пошли, милая… — Алдор пятился спиной, закрывая себя её телом от любых необдуманных действий графа. Главное — выбраться за дверь, если в дверях он столкнётся с охраной, вряд ли ему поможет даже эта девчонка.

Проклятье! Ничего не получилось! Сейчас уже бесполезно. Вроде бы всё предусмотрел, просчитал, кто мог представить, что так получится. Это всё она виновата, попала сюда не вовремя, если бы не она…

— Папа, прошу тебя, помоги мне… Не позволяй ему этого делать… Папочка… — она шептала еле слышно, не сводя глаз с лица графа.

Алдор добрался до двери, толкнулся в неё спиной и быстро огляделся. Охраны ещё не было, но по ступеням ближайшей лестницы уже, наверное, кто-то шумно поднимался — слышны были громкие шаги и голоса.

— Если ты хоть что-нибудь ей сделаешь…

Но Алдор перебил графа, не дав договорить:

— Всё будет зависеть от вас… от действий ваших людей… Позволите мне уйти, и я отпущу её… С ней ничего не случится… — Алдор пятился по коридору, девчонка медленно переступала, отходя назад. Граф Вольдейн двигался следом.

Появилась охрана — несколько солдат в кирасах и с алебардами. Граф вскинул руку, предупреждая:

— Не трогайте его!

— Кто это?

— Господин, милорд, с вами всё в порядке? Вы не ранены?

Алдор усмехнулся и двинулся дальше. Вся охрана, граф шли следом.

— Так и пойдём… Осталось совсем немного… — Алдор старался не глядеть на охрану, смотрел только на графа, именно от него сейчас всё зависело — рискнёт ли он жизнью дочери? Какова его любовь к ней? Как велико любопытство узнать, что происходит, что за гость такой, опасный, среди ночи пожаловал? Вряд ли он смог узнать после стольких лет.

Но Алдор всё же надеялся, что дочь графу была важнее, чем желание утолить любопытство, всё-таки — дочь… А убить её он, наверное, смог бы, хоть её перед смертью своей захватить, хоть так сделать больно проклятому графу…

А она всё не унималась, шептала отцу:

— Помоги мне… Помоги, пожалуйста… Папочка, прошу тебя… Господи, мне страшно… Мне страшно…

— Прекрати, Вэллия! — резко оборвал дочь граф Вольдейн, и этот его тон, его обращение к ней удивили Алдора. Можно ли в таком положении осуждать её? Жить каждому хочется, и ей — тоже…

Алдор сделал несколько широких шагов, добираясь до лестницы, и графская дочь, торопливо перебирая ногами под длинным подолом сорочки, преодолела это же расстояние. Дальше пошли ступеньки. Алдор спускался спиной, волоча девчонку за собой. Охранники, выставив перед собой алебарды, спускались следом. Граф не сводил взгляда с лица Алдора.

— Если ты думаешь, что это тебя спасёт, то ошибаешься. Далеко ты не уйдёшь, тебя так и так найдут мои люди… Найдут и убьют… Тебя ничто не спасёт… и никто… Можешь поверить мне на слово…

— Посмотрим… — ответил Алдор невозмутимо, продолжая спускаться со ступенек. Девчонка запиналась, часто оступалась и наступала на свой подол, но Алдор держал её, теснее прижимая её спиной к себе, чтоб она, не дай Бог, не упала. — Осторожно, милая, не торопись… — шептал Алдор ей на ухо, касался губами светлых волос. — Осталось совсем немного… Надеюсь, твой отец благоразумный человек, и не позволит тебе погибнуть…

В конце концов, они спустились вниз. Добавилось охраны вокруг, появились даже слуги. Все эти люди нервировали и пугали Алдора, чем больше их было, тем меньше шансов оставалось у него.

— Отойдите! Отойдите или я убью её! Отзовите своих людей, граф! Отзовите их! — Алдор дёрнул кинжал у горла дочери графа, и та вскрикнула, запрокидывая голову. — Отойдите все! Дайте мне уйти, и я отпущу её! Я отпущу её! Ну же! Ну! — Он встряхнул девчонку для пущей убедительности, чтобы верили ему, в полумраке сверкнуло лезвие кинжала, и дочка графа опять закричала, и этот крик был криком боли, а не страха.

Граф вскинул руку, останавливая своих людей, позволил похитителю своей дочери уйти дальше, всё больше и больше удаляясь в полумрак двора замка. Откуда они могли знать, что за воротами Алдора ждал товарищ с лошадьми. Этого знать они не могли, иначе бы не позволили ему уйти. Они надеялись догнать его в любом случае.

— Алдор, ты… Кто это? Что случилось? — Корвин встретил его верхом, глядел сверху непонимающим взглядом.

— Уходим! Быстро! — Алдор вмиг убрал кинжал и вскочил в седло.

Кто-то из охраны заметил их сверху, закричал:

— Граф! Граф, он не один!

— Проклятье! Они догонят нас! — Алдор толкнул лошадь, и она вскинулась, надвигаясь на дочь графа. Та стояла, стиснув кулаки у губ, смотрела вверх огромными глазами. Дерзкая мысль родилась в голове меньше чем за секунду. — Руку! Давай сюда руку! — Он приказал ей, протягивая ладонь.

— Н-нет… — Дочь графа отступила, замотав головой, и Алдор не стал ждать, сам схватил её за запястье и дёрнул на себя, уже на ходу втаскивая девчонку на седло. — Нет! — Она закричала уже громко, во всё горло. — Нет!

Лошадь Алдора набирала скорость, догоняла уезжающего Корвина. Мимо, из-за спины пролетела стрела арбалета, долетел крик графа:

— Не стрелять! Кто стреляет? Не стрелять!

— Оте-ец! — закричала на голос графа его дочь.

Алдор подгонял лошадь шпорами. Будет погоня, она обязательно будет. Граф не простит покушения на него, похищения дочери, нарушенного обещания. К чёрту! Главное — ноги унести! Вперёд и вперёд! И ты ещё вертишься, сиди спокойно, а то ударю…

— Тихо! — прикрикнул он на дочь графа, и та притихла, сжавшись. Так-то лучше… Не хватало ещё терпеть её…

Они убегали по дороге, оставляя тёмный, громадный замок за спиной. Благо, на ночь ещё не успели закрыть замковые ворота. Всё было рассчитано на это. Они должны были успеть, всё должно было получиться. Но…

Погони пока не было ни видно, ни слышно. Алдор, поравнявшись с Корвином, приостановил лошадь на вершине холма, огляделся, вглядываясь пристально в дорогу за спиной.

— Граф… Ты не убил графа? — Корвин сдерживал танцующую лошадь и тяжело переводил дыхание. — Что случилось?.. Ты не смог, да?.. — Алдор в ответ дёрнул подбородком. — Я же говорил, надо было мне идти… — Задержал взгляд на лице девушки. — А это ещё кто такая?.. — В полумраке лицо её еле угадывалось.

— Это дочь его…

— Дочь? — Корвин прищурил тёмные глаза, не сводя взгляда. — Его дочь? Ничего себе… — Усмехнулся. — Хоть в этом повезло…

— Я обещал отпустить её…

— Ну уж нет! Ещё чего! На такую приманку мы выманим старого лиса из норы, как миленького!

— Они догонят нас… Сначала надо спрятаться…

— Да, надо уйти с дороги… Через пару миль будет поворот на деревню, недалеко от неё в лесу есть охотничий домик, пока пройдёт вся эта шумиха, надо покормить лошадей… Там можно переждать…

— Ты сможешь найти дорогу сейчас?

— Спрашиваешь…

Они поехали дальше, сойдя с дороги, направлялись вдоль опушки леса, в деревню, конечно же, не заезжали, проехали её стороной, никого не встретив. Долго блуждали по лесу, запутывая следы, ходили кругами, и лишь глубокой ночью вышли на маленький дом в глухом лесу.

— Слава Богу… Я уж подумал, ты заблудился…

— Совсем немного…

Корвин смотрел, как Алдор снимает с седла графскую дочь, ждал, пока освободится вторая лошадь. Посоветовал:

— Ты лучше свяжи её, а то… мало ли… Идите пока в дом, я поставлю лошадей в стойло, здесь должен быть запас сена и ячменя… — Потянул носом воздух. Ночной лес нависал вокруг тёмной звенящей тишиной. Далёкие звуки ночных птиц еле-еле разбавляли её, только делали ещё больше таинственной и непроходимой. Даже не верилось, что все они только что были частью этого леса. Деревья стояли без листьев, холодные на вид, а на ночном небе, белёсом и глухом, чётко виднелись голые, как пальцы растопыренные, ветви крон. Яркая листва плотно укрывала землю, цвет её еле-еле угадывался в мутном свете неба. — Холодно… Наверно, будет снег… Я не удивлюсь этому…

Корвин забрал лошадей и повёл к дому.

— Пошли… — Алдор подтолкнул девчонку вперёд, сам пошёл следом.

— Вы обещали отпустить меня… — Она впервые подала голос за всё это время.

— Обстоятельства изменились.

— Вас всё равно найдут…

— Посмотрим…

— Отец убьёт вас…

— У нас же есть ты, ты не забыла?

На этот раз она промолчала.

В домике было темно и холодно. Судя по нежилому запаху, в нём давно в последний раз появлялись люди. Может быть, летом, а может, и раньше. На ощупь, Алдор нашёл лампу, но разжечь её было нечем, искать кремень в темноте — пустое дело. От усталости подкашивались ноги.

— Проклятье… — Он запнулся о какую-то мебель, может быть, стул. Нашёл окно и сорвал занавеску, выдёргивая из неё тонкий шнур, пошёл обратно к двери, где осталась девушка. — Руки… — приказал через зубы. Связывал запястья на ощупь.

— Отпустите меня… Пожалуйста… Я ничего не сделала вам… Я хочу домой…

— К папочке? — Алдор резко перебил её. — Может быть, всё же подождёшь до утра? Или сейчас пойдёшь?

Она опять промолчала. Появился Корвин в открытых дверях.

— Чёрт, темно… Давно здесь никого не было, сено сгнило напрочь… Холодно… Точно — снег будет… Сейчас ничего здесь не видно… Надо ложиться спать… Вот, — он бросил на пол седельные сумки, — здесь должен быть кремень, и трут оставался ещё… Надо чего-нибудь поесть… Был где-то хлеб… — Рассказывая всё это, он рылся в сумках, искал, ругался. — Это плащ… Кому холодно, можно взять…

Алдор перехватил плащ и, распахнув его, не глядя, в темноте положил на плечи графской дочери. Та вздрогнула при прикосновении и хрипло выдохнула с нескрываемым испугом.

— Тихо… Не бойся… Сядь где-нибудь…

За это время Корвин нашёл кремень, кресало, трут, пытался добыть огонь. У него это всегда получалось быстро и ловко. Скоро он зажёг лампу, и сразу же стало светло, выдвинулись из темноты углы, мебель, запылённый камин. Алдор закрыл двери.

— О, дрова есть у камина, можно растопить… — Корвин охватывал комнату беглым цепким взглядом, по-хозяйски. — Если не затопим сейчас, днём уже будет нельзя — дым видно далеко…

— Да, наверное, лучше растопить… — Алдор зябко повёл плечами, соглашаясь. Шнурок от занавески он привязал к своему поясу, чтоб девчонка не сбежала даже со связанными руками. Хотя, она вряд ли была на это способна сейчас. Произошедшее вымотало её и физически, и морально. Она сидела на стуле, стиснув колени, положив на ноги связанные вместе руки, и тёмный плащ почти полностью скрывал её, да и лица не было видно из-за распущенных волос. Алдор отвернулся. Они уже сколько дней живут в такой усталости, и ничего.

Корвин возился с камином. Хорошо, что он есть. Он всё это может, у него любое дело в руках горит.

Алдор порылся в сумках и нашёл кусок чёрствого хлеба, поделил на две части, одну стал жевать, другую оставил Корвину. Огонь в камине горел плохо, дымил, видно, сырыми были дрова.

— Насколько мы здесь задержимся? — Алдор спросил первым, следя за руками друга.

— Завтрашний день проведём здесь, ночью поедем дальше. Можно было бы и дольше, но у нас закончился хлеб, да и ячменя лошадям хватит не надолго… Надо заходить в деревню, но не в ближайшую… Нас будут искать…

— У нас мало денег…

— Надо что-нибудь продать…

— Мы всегда можем выручить хорошие деньги за неё… — Алдор перевёл взгляд на замеревшую девушку.

— Мы никогда не отдадим её графу живой. Мы привезём её с собой в… — Корвин замолчал многозначительно, избегая называть имена и места. — Пусть он сам думает, как использовать её. Думаю, он будет рад такому козырю… Может, не будет так убиваться, что ничего у нас не вышло с графом… И так не знает, что мы тут…

Алдор вздохнул. Да, это он виноват, у него была такая возможность в руках.

— Я оставил тебе хлеба, вон…

— Ага…

— Я устал, как бродячий пёс. Надо вытянуть ноги до утра…

— Ищи место, ложись…

Алдор пристроился поближе к камину, прямо на полу, застелив его старым одеялом с кресла. Девчонка осталась сидеть на стуле на том расстоянии, что позволяла ей верёвка. Корвин ложился последним, всё оружие и вещи он убрал подальше в угол, достать их было невозможно. Дочь графа он демонстративно старался не замечать. Очень скоро в комнате не спали лишь графская дочь, да огонь в камине.

* * *

Алдор проснулся, глядя перед собой, какое-то время не понимал, где он, что вокруг. Потом приподнялся на локте, оглядываясь по сторонам. Корвин ещё спал, огонь в камине потух, было холодно, свет падал из окна на пыльный пол. Мелкие пылинки кружились в воздухе, сверкали при свете дня. Алдор повернул голову и натолкнулся на взгляд графской дочери. Она так и сидела на стуле, глядя исподлобья.

Этот взгляд смутил Алдора, и он постарался отвернуться, забыть о том, что, кроме Корвина, здесь есть ещё кто-то. Что это она вдруг так смотрит?

Алдор поднялся и поворошил угли в камине, разгрёб золу в сторону, а алые угли придвинул ближе, чтоб отдали ещё тепло.

— Вы обещали отпустить меня… Вы говорили, что отпустите, если отец сохранит вам жизнь… — Она заговорила первой, негромко, но Алдор слышал каждое слово, повернув голову, смотрел ей в лицо. Она куталась в плащ, поджимала ноги, и белая ночная рубашка её светилась яркой немыслимой в этой пыли белизной. — Он сдержал своё слово, а вы — нет… Он мог бы… — Алдор перебил её сухо:

— Да что бы он сделал? И не надо сравнивать меня со своим отцом. При хорошем раскладе для него, он убил бы меня, не раздумывая. Так что… — замолчал, отворачиваясь.

— Я хочу в туалет…

Такое прямое заявление вновь заставило Алдора перевести на неё взгляд, он подумал немного.

— Я буду рядом.

Поднялся. Она тоже встала, пошла к двери, остановилась сбоку. Алдор распахнул дверь и ахнул: весь лес, деревья, дворик засыпаны были снегом. Белым-белым свежим снегом. Солнце так сверкало на нём, что глаза не могли выносить этого блеска. От белизны даже дыхание перехватило. Алдор вышел и вытянул девчонку за собой. Та тоже оглядывалась удивлённо, хлопала ресницами, потом втянула голову в плечи, встретив взгляд Алдора.

— Пошли… — Он толкнул её перед собой, тащил за локоть к конюшне. Остановился и отпустил.

— Вы… так и будете здесь стоять? — спросила робко.

— Я могу отвернуться.

— Я так не могу. — Она вспыхнула алыми пятнами по щекам. Алдор упрямо не сводил с неё глаз, будто хотел заставить взглядом подчиниться, но она попросила вдруг:- Пожалуйста…

И Алдор сдался.

— Ладно… Но я буду рядом… — Он отвязал верёвку от пояса. — Я сосчитаю до двадцати, если ты не появишься — пеняй на себя…

— А руки? — Она протянула ему связанные руки. И Алдор развязал и их, не сводя глаз с её лица.

— Я предупредил…

Он зашёл за угол конюшни и остановился, вглядываясь в лес, неторопливо наматывал тонкую верёвку на пальцы левой ладони. Надо было бросить девчонку на дороге, зачем она нужна? Это Корвин настаивает. Везти её к графу в Лион? Накладно. Самим есть нечего. Всего две лошади. Да и ищут их по всем дорогам сейчас. Да и не место девчонке в мужской компании. Да и третий всегда лишний. Что с ней делать? Надо с Корвином об этом поговорить.

Она не появлялась, хотя время уже давно вышло. Алдор подождал немного и решил проверить. Он ожидал увидеть, что угодно, но не увидел ничего! Долго смотрел на снег, пока дошло, что она сбежала. Вскинул голову, ища глазами среди деревьев. Её выдал тёмный плащ и движение. Далеко она не ушла. Догнать её можно было легко, и Алдор вмиг сорвался с места.

— Стой! — крикнул. — Догоню и убью!..

Он бежал по тонкой цепочке следов, они были чёткими на свежем снегу, талый контур босых женских ног. Она что, босиком? Его аж передёрнуло в ознобе от этих мыслей.

Она заметила погоню и закричала от отчаяния, оттого, что страх заполнил сердце, но продолжала убегать, петляла между деревьями. Алдор сильно сократил расстояние и, не дожидаясь, рывком прыгнул ей на спину, сбил с ног, навалившись, подминая под себя, вдавливал в мокрый снег её тело всей тяжестью, пятернёй вминал в мокрую мякоть её лицо. Девчонка брыкалась, пыталась вывернуться, сопротивлялась с таким завидным отчаянием, что удивление брало. И Алдор позволил ей повернуть голову, вдохнуть воздуха, ослабил ладонь на затылке.

— Пустите… пустите меня… — шептала чуть слышно, упиралась ладонями в мокрый снег, перемешанный с палыми листьями.

Алдор перевернул её на спину и закричал ей в лицо, всё ещё вдавливая её тело в снег своим:

— Я поверил тебе! Я тебе поверил!

— Пустите! — Она пыталась вцепиться ногтями в лицо, но он успел перехватить её руки за запястья, вдавил в перемешанный грязный снег слева и справа от головы. — Отпустите меня…

— Знаешь… знаешь, чего ты заслуживаешь за свой обман? — Он приблизил лицо к её лицу, а графская дочь смотрела в глаза с ненавистью, пыталась поджать дрожащие губы, по мокрому лицу текли капли то ли талого снега, то ли слёз. — Тебя убить мало! Ты меня слышишь? Убить!.. — Алдор закричал на неё, и она закрыла глаза, выдавливая из-под ресниц крупные слёзы. Прошептала:

— Мне больно…

Алдор ещё какое-то время молчал, потом поднялся на ноги и рывком поставил девушку рядом с собой, крепко держал за локоть. Девчонка уже не сдерживала слёз, рыдала громко, низко опустив голову. Алдор поправил на ней сбившийся плащ, рубашку, мокрую и грязную. Вспомнив, дёрнул подол вверх, открывая ноги. Так и есть! Она только в тонких чулках, и ноги босые. Боже! Босиком по снегу…

— Пошли!

Он потащил её за собой. Она шла, покачиваясь и запинаясь, всё ещё плача, не глядя под ноги. Корвин уже не спал, когда они вернулись, смотрел, как Алдор толкнул девчонку на стул.

— Что случилось?

— Она сбежала…

— Что? — Корвин удивился и подошёл к ней ближе, смотрел сверху, чуть наклонившись. — Что ты сделала?

От тона голоса, от решительности Корвина слёзы высохли вдруг на глазах. Девчонка подняла лицо и смотрела снизу, вздрагивая от рыданий. Молчала. Корвин взорвался вдруг, схватил её за волосы и, намотав их на кулак, переспросил резко:- Что ты сделала? Что ты посмела сделать?

— Отпустите меня… Мне больно…

— Плевать! — Алдор ещё не видел Корвина таким разъярённым, что это с ним случилось вдруг, всегда спокойный, рассудительный.

— Вы украли меня из дома, вы обманули отца… Я не хочу никуда ехать, я хочу домой… Верните меня домой… Вы обещали, что вернёте меня домой…

Но Корвин не слушал её, она говорила своё, а он своё, и фразы их двоих перемешивались, превращались в какофонию безумия двух непонимающих друг друга людей. Алдор смотрел на них с удивлением.

— Ты ещё не поняла, что случилось с тобой?.. Всем плевать, что ты хочешь… Всем глубоко наплевать на твоего папочку… Ты вообще не имеешь права рот раскрывать… Кто ты такая?.. Кто ты вообще здесь такая?..

— Вы не имеете права увозить меня из дома… Вы не имеете права связывать меня… Отпустите меня!..

— Заткнись! Замолчи, пока я не убил тебя…

А она ему в ответ, через него:

— Отпустите меня! Отпустите меня домой!

И Корвин ударил её, ударил ладонью по щеке слева, одновременно отпустив волосы, и девчонка слетела со стула на пол, закричала, закрываясь поднятой рукой. Корвин закричал на неё:

— Заткнись! Заткнись, тебе говорят… Не то я… — Он угрожающе надвинулся на девушку на полу, и тут не выдержал Алдор, закричал, срывая горло, перекрикивая их обоих:

— Хватит! Прекратите! Заткнитесь, бога ради! — Вскинул руки в отчаянии, стиснул кулаки. И Корвин, и дочь графа смотрели на него. Девчонка громко вздрагивала, бесслёзно рыдая.

Корвин отвернулся и стал собирать одеяла с пола, бросил их в кучу к сумкам, начал копаться в вещах, что-то ища дрожащими руками. Алдор подошёл к нему и опустился рядом на корточки, заглядывал в лицо, но Корвин не замечал его.

— Что… Что случилось, Корвин? Зачем ты её бьёшь? Что происходит?

— Она будет подчиняться только тогда, когда будет бояться… Она не боится ни тебя, ни меня… Она сбежит при удобном случае, или перережет нам глотки… когда представится случай…

— Давай отпустим её…

— К чёрту! Мы привезём её графу Лион…

Корвин резко поднялся, найдя кусок чёрствого хлеба и мешок с ячменём.

— Пойду покормлю лошадей… Подели хлеб…

Ушёл. Алдор перевёл взгляд на девушку. Она уже снова сидела на стуле, молча смотрела мимо остановившимся взглядом, пальцами выбирала из спутанных волос листья и мусор, не глядя, рассеянно, как слепая. Он подошёл к ней и спросил первым:

— Как тебя зовут?

Она подняла на него глаза и через время ответила:

— Вэллия…

Точно, он уже слышал это имя, отец называл её по имени ночью. Для неё выходка Корвина была открытием, да и для Алдора тоже.

— Ты смелая…

Она усмехнулась и добавила:

— А вы — подлые…

Алдор помолчал, глядя на неё.

— Тебе нужна тёплая одежда и обувь.

— Я хочу домой…

— Я — тоже хочу и приложу все усилия, чтобы добраться до него быстрее, и ты мне не помешаешь. Можешь забыть пока о своём отце, замке, слугах, кто ты вообще такая… Многое придётся делать самой… Понятно?

Она в ответ лишь отвела глаза. Пальцы её рук дрожали, может быть, от пережитой истерики, а, может быть, и от холода.

Вернулся Корвин, заметил, что хлеб так и лежит, сам разломал его на две части, свою съел и начал копаться в камине железной кочергой.

— Я же говорил, снег будет…

— Никто и не спорил, тебе виднее…

Алдор разделил свой кусок хлеба на две части, одну протянул дочери графа. Та посмотрела снизу с удивлением, быстро глянула в спину Корвина, будто опасаясь, но хлеб взяла. Конечно, голод не тётка, пирога не подаст.

— Нам надо найти тёплую одежду для неё, — заговорил Алдор, и Корвин глянул через плечо. — У неё даже обуви нет, по снегу босиком ходила…

Корвин усмехнулся, передёрнув лопатками.

— Я не пойму что-то, где ты её взял, в кровати, что ли? Может, ты комнаты перепутал? Вместо графа попал в спальню к его дочери?

— О чём говоришь? Ну тебя! Она просто не вовремя зашла пожелать спокойной ночи… А обувь где-то потеряла по дороге…

— Ну-ну… — Корвин помолчал, потом добавил:- Надо купить ей крестьянскую одежду, но в деревню сейчас не сунешься… Надо обшарить всё здесь, может, что-нибудь есть… хоть мужское…

— У меня где-то в сумке есть чистая рубашка, — вспомнил Алдор, начал искать.

— Я гляну в других комнатах, кто-то же здесь жил, может, что и осталось…

Корвин ушёл искать по смежным комнатам. Алдор нашёл рубашку. Конечно, она будет большая ей, и рукава длинные, но она, по крайней мере, сухая. Девчонка сидела безучастная на вид, неторопливо заплетала спутанные волосы, а, встретив прямой взгляд Алдора, запахнула на себе полы плаща, прячась под него.

— Вот, нашёл, переоденься… — Алдор протянул ей рубашку. Девчонка чуть отодвинулась.

— Я не буду… в мужское…

— Она чистая, я не носил её, ну, потёрлась немного в сумке, и всё…

— Не буду… — Подняла упрямые глаза.

— В мокром лучше? — Промолчала, опуская взгляд. — Тебя силой вытряхнуть из твоей ночнушки? — Алдор разозлился на эту упрямость. И девчонка поспешно взяла рубашку из его рук. Только оглянувшись, Алдор понял, почему она это сделала — пришёл Корвин. Тащил в руках целую охапку разномастной одежды.

— Всё, что нашёл… Что-то ветхое, что-то ничего, в сундуке нашёл вот… неплохой… — Из кучи одежды, брошенной на пол, вытащил мужской камзол с вышивкой и пуговицами. — Приличный… Может, немного великоват будет… — Кинул его девчонке без вопросов. — А из вот этого выбери сама… — Отбросил в сторону двое ветхих брюк, пахнущих плесенью и слежалыми вещами. — Надо найти какую-нибудь обувь…

Алдор смотрел дочери графа в лицо, реакция её была однозначной, скривившись, как от невыносимой боли, та смотрела на все эти вещи и, казалось, вот-вот расплачется от отчаяния. Но не сказала и слова против. Молчала, глядя на всё это.

— Переодевайся! — приказал Корвин.

— Я… Я не хочу в мужское… — Это была только слабая попытка сопротивления, перемешанная со страхом.

— Ничего страшного. Будет возможность, найдём женское, но не сегодня… — Корвин на удивление оставался спокойным. А Вэллия эта вдруг расплакалась, опустив голову, расплакалась тихо, без рыданий и истерики, так, как плачут от настоящей боли одиночества и невыносимой тоски. Она понимала, что слушать её никто не будет, что её желания или нежелания никого не интересуют. И поэтому плакала.

— Прекрати это… — Корвин повысил голос и отвернулся, давая понять, что всё — уже решённый вопрос. Её отчаяние можно понять, заставить девушку надеть на себя мужскую одежду? Конечно… Простолюдинку-то не заставишь, а эту…

Она продолжала плакать, но на неё никто не обращал внимания. Корвин рассудительно объяснял:

— Сейчас, пока есть время, не мешало бы выспаться, меньше будет хотеться есть, да и когда в другой раз удастся ещё? Надо следить за окнами, мало ли что, чтоб никто не нагрянул, и не взяли нас спящими… И её надо контролировать… — Указал глазами на девчонку за спиной.

— Давай, я первым покараулю, а ты ложись… — предложил Алдор. — Пока светло, поищу какую-нибудь обувь…

— Ладно, — Корвин легко согласился, а через время Алдор вернулся к девчонке.

Та всё также сидела на стуле, опустив голову, старалась никого не замечать. Все вещи лежали грудой на полу, нетронутые. Алдор не стал ничего говорить ей, так и так она никуда не денется.

— Не стоит сушить на себе мокрую одежду… — Голос Алдора прозвучал примирительно, без злости или резкости, но ответ получил совсем не такой.

— Какое вам дело?

Она глядела исподлобья, не скрывая злости. На Корвина она, наверное, глядела бы по-другому.

— Я не хочу, чтобы ты заболела… — Голос его был негромким, но твёрдым, настойчивым.

— Вы хотели убить моего отца, да? — Она перевела разговор на другую тему, заговорила о том, что её волновало вот уже сколько времени.

— Хотели… — согласился Алдор.

— Почему? За что? Что он вам сделал?

Алдор немного помолчал, не зная, как сказать всё, что он мог бы и хотел бы сказать о графе Вольдейне.

— Твой отец — жестокий подлец, если ты этого не знала. Он давно заслуживает смерти.

— Неправда! Мой отец не такой, вы, наверное, что-то путаете. Мой отец всегда был хорошим человеком, хорошим отцом… Я люблю его…

— Прекрасно! — Алдор развёл руками. — Я и не прошу тебя ненавидеть своего отца. Может быть, у тебя и нет для этого причин — у меня их полно, и я сейчас не собираюсь обсуждать их с тобой. Понятно?

— Вы просто выполняете приказ графа Лионского, так? Я же знаю, что они с отцом ненавидят друг друга, что всё идёт к войне… Поэтому вы…

Алдор перебил её нетерпеливо:

— При чём тут граф Лиона? Не говори о том, чего не знаешь. У меня у самого масса причин желать смерти твоему отцу…

— Может быть, он смог бы договориться с вами. Вы простили бы его, вернули бы меня…

Алдор не дал ей договорить, снова перебив:

— То, что сделал твой отец мне, не прощается, а чтобы отомстить ему за всё, твоей смерти мне будет мало.

Девчонка долго смотрела снизу в его лицо, не веря тому, что слышала. Молчала. Потом сказала с отчаянием в голосе:

— Вы что-то путаете… вы с кем-то путаете моего отца, что-то не то говорите… Так не может быть… И при чём тут я? Я-то не сделала вам ничего… Я даже не понимаю, о чём вы говорите, что вам надо… Я в своей жизни никого не обидела…

— Переодевайся, — прервал её тираду Алдор. — Я отвернусь, а потом пойдём искать тебе обувь.

Девчонка поджала губы с обидой, шепнула:

— Я не хочу…

— Я просто вытряхну тебя из твоей рубашки, и ты волей-неволей вынуждена будешь одеться в то, что есть, без вопросов. Ты этого хочешь?

Она промолчала, и Алдор отвернулся, давая ей время. Когда посчитал, что прошло достаточно, обернулся. Она всё также сидела на стуле, поджав колени к груди, и держала оба кулака у лица. По-прежнему в своей старой одежде. Это разозлило Алдора вконец, взбесило не на шутку. Он в два-три шага преодолел разделяющее их расстояние и, схватив девчонку за запястья, рывком поставил на ноги, аж стул упал на пол.

— Понятно! По-хорошему ты не хочешь… Хорошо…

Алдор сорвал с неё плащ, отбросил его назад, поймал ночную рубашку за ворот обеими руками и со всей силы рванул вниз. Одежда затрещала по швам, и девчонка, глядя огромными удивлёнными глазами, закрылась руками, пытаясь скрыть обнажившуюся грудь, попыталась вывернуться из пугающих её объятий.

— Не надо… пожалуйста… Я сделаю, сделаю всё, что вы хотите… я переоденусь… я надену это… Обещаю… Пожалуйста, не трогайте меня… Прошу вас… Я всё сделаю…

Алдор заметил что-то в её кулаке и, поймав за запястье, с силой разжал пальцы, сдавив их поперёк, через костяшки. В кулаке оказался кусок чёрствого сухаря, что он ей сам дал недавно. И на губах были крошки. Всё это время, пока он ждал, она преспокойно сидела себе и грызла хлеб.

Это почему-то удивило Алдора, и он отпустил её, хотя и хотелось ударить за ослушание. Девчонка отвернулась, закрываясь руками, встала боком. При свете дня под ночной рубашкой угадывалось её тело, женское тело… Алдор отвернулся, приказывая:

— Поторопись…

Он слышал, как она, давясь слезами, переодевалась. Когда обернулся, она успела надеть лишь брюки и рубашку, прятала лицо от взгляда Алдора, закрывалась локтями. Рукава рубашки были длинными ей и сильно. Алдор подошёл и стал сам подворачивать их вверх, чтоб не висели. Девчонка не сопротивлялась, глядя исподлобья, только вздрагивала от рыданий. Алдор говорил ей негромко:

— Так будет теплее, сама увидишь, насколько будет теплее…

Перевёл взгляд и только сейчас заметил, что сквозь ткань рубашки просвечивается её тело, девичья грудь. Боже! Что за испытания на его голову! Точно, девчонки им ещё не хватало.

Подобрал с пола котарди — камзол и, стряхнув с него пыль, распахнул, подставляя ей. Приказал:

— Быстрее!

Она втолкнула руки и молча стояла, пока Алдор застёгивал расшитые пуговицы. Камзол заметно висел на плечах, рукава доставали до пальцев, а полы — до середины бедра. Да. Но это всё же было лучше, чем то, что было до этого, да и под свободным камзолом не так видно женское тело. Меньше будет любопытных вопросов. Если волосы из-под одежды не доставать, она вполне сойдёт за молодого парня.

— Ну вот, разве плохо? — Алдор оглядел её с ног до головы. — Зато теплее…

Девчонка сомкнула босые ноги, чулки она не сняла. Брюки тоже висели на ней. Алдор предложил:

— Пойдём, поищем что-нибудь на ноги… Возьми… — Протянул ей её недоеденный хлеб. Она взяла и левой рукой стёрла со скул выступившие слёзы.

Алдор обшарил несколько комнат, девчонка всё это время была рядом, стояла незаметной тенью, еле слышно хрустела сухарём. Проголодалась. Алдор всё больше и больше ловил себя на мысли, что у него к ней нет особой ненависти, как должно было бы быть к ЕГО дочери. Он столько лет жил мечтой о мести, столько лет желал этого — сделать больно этому человеку, сделать больно его семье, тем, кого он любит. А теперь… Как она сказала: "Я никого в своей жизни не обидела…" Должна ли она теперь платить за грехи своего отца?.. А разве его близкие, — мать, сестра, брат, — они в чём-то были виноваты перед её отцом? Перед графом Вольдейном? За что их убили? Он воевал с отцом, а убил почти всю семью, остался только Алдор…

— Надо посмотреть в кладовке… — предложила вдруг молчавшая до этого Вэллия.

— Где она?

— Возле кухни, под лестницей… — Алдор удивлённо вскинул тёмные брови: "Откуда знаешь?", и девушка пояснила:- Я уже была здесь, это охотничий домик отца… Правда, уже пару лет здесь никто не охотится…

— Что так? — поинтересовался Алдор, скидывая не пригодившиеся вещи в сундук.

— Здесь стало мало дичи, сейчас отец охотится в другом лесу…

— А-а-а… — Алдор поднялся. — Пойдём, найдём твою кладовку… Это хорошо то, что ты говоришь, значит, сюда вряд ли нагрянут…

Девчонка опустила голову, для неё это было совсем нехорошо, она хотела бы другого. Что поделаешь, в жизни бывают неудачи.

Она оказалась права. В кладовке Алдор нашёл пару потёртых кожаных сапог, у одного начал распускаться шов наверху, поэтому, наверное, их и бросили здесь.

— Примеряй… — Алдор выбросил их в коридор. Выглядели они жалко. Пыльные, засохшие, и, наверное, будут легко пропускать воду. — По снегу пройдёшь — помоются, походишь немного, разносишь под себя, это кожа, она мягкая…

Вэллия не без труда натянула сапоги, заправила в них брюки, потопталась на месте, шепнула:

— Большие…

— Это лучше, чем когда маленькие… — заверил её Алдор со знанием дела. — Пойдём проверим лошадей…

Она шла следом даже на улице, а Алдор следил за звуком её шагов, чтоб не отстала и не бросилась бежать. Корвин приготовил немного более-менее зелёного сена, и Алдор раздал его лошадям. Обернулся. Девчонка стояла перед входом в конюшню и пригоршней снега протирала свои сапоги. Главное, не терять её из виду, не дать ей пропасть. Она шустрая, глазом не успеешь моргнуть, и пропадёт. А она ещё должна пригодиться.

Алдор вышел к ней, и она вскинулась к нему навстречу, глянула снизу, стряхивая грязный снег с пальцев и ладони. Спросила вдруг:

— Вы не убьёте меня?

— Если ты будешь послушной… Не будешь выкидывать чего-нибудь… ты просто ещё один шанс в наших руках… На всякий случай, чтоб твой отец не придумал чего-нибудь… опасного…

— Когда вы покинете наши земли, вы отпустите меня?

Она уже верила ему, её глаза озарились надеждой. Она верила, что именно так и будет.

— Конечно… — Алдор пообещал ей, хотя не был уверен даже в завтрашнем дне. Но пусть верит, если это так важно для неё, если это надо, чтобы она оставалась послушной. Что лучше, ложь или страх, посеянный Корвином его пощёчиной? Во лжи, конечно, разочарование тоже тяжёлое. Со страхом живёшь сейчас, а во лжи разочаровываешься потом…

Они вернулись в дом. Вэллия закуталась в плащ, отогреваясь после улицы, сидела на стуле, наблюдая в окно за заснеженным лесом. Алдор, раскопав свои сумки, нашёл иглу с ниткой и зашивал разорвавшийся кожаный пояс одной из седельных сумок.

Вэллия думала над словами, сказанными про её отца этим человеком. Алдор… Его звали Алдор… Так назвал его один раз второй, тот, с чёрными опасными глазами. За что они хотели убить его? Что за нелепая месть? Разве что-то отец не рассказывал ей? Из двух дочерей он всегда любил больше старшую и времени проводил больше с Келлой, когда она ещё была жива, чем с Вэллией… Вэллия больше была с няньками и дядей. А сейчас — тем более, отцу некогда. Келлы уже нет, вот как три года она выбросилась из окна башни буквально перед самой своей свадьбой. Она не одобряла выбор отца, хотела другого жениха, вот и свела счёты с жизнью. Всю возможную заботу отец после этого стал отдавал ей, Вэллии. Да, он сильно занят, у него мало времени на семью. Разве мог он совершить что-то, за что заслуживает смерти от этих людей? Они что-то путают, какая месть может быть отцу? За что? Да, он строг, серьёзен, но за это не убивают!

Вэллия медленно перевела взгляд на этого Алдора. Он работал, не поднимая головы, и не знал, что на него смотрят. Длинные тёмно-русые волосы падали на лицо, разделяясь ото лба налево и направо, доставали почти до нижней челюсти. Странная причёска, у них в замке мужчин так не стригли.

Она опасалась этих чужаков, они во всём были чужими, и внешне, и поведением своим, и странным желанием убить графа. Этот ещё ничего, с ним можно было договориться. Хотя именно он украл её, именно он хотел убить отца, и именно он рвал на ней одежду. Боже… Что она тогда пережила!..

Вэллия вздохнула, боясь вспоминать всё это. Тот, второй, он был опаснее. Он больше знает в житейском плане, больше готов к трудностям, но он и более жесток, как строгий хозяин. И ещё, он знает эти места, может, он из местных? Он знает про деревни вокруг, знал про это место. Откуда? Вэллия тяжело прикрыла глаза. Его она боялась. Из них двоих именно его она боялась больше всего. Если бы не он, этот Алдор, скорей всего, давно бы уже отпустил её, он предлагал другому… Господи… Как это могло случиться с ней?

Вэллия осторожно потёрла пальцами тонкий порез на шее от кинжала. Что она уже пережила за этот сумасшедший день? Что ещё дальше будет? Хотя бы они, в самом деле, отпустили её, как обещали… А можно ли верить их обещаниям?.. Всё равно, надо хоть во что-то верить, или она сойдёт с ума.

Она снова вздохнула, и Алдор поднял на неё глаза, оборвал нитку. Взгляды их скрестились.

— Лучше поспи, мало ли, что ночью будет… — предложил он ей негромко.

— Не могу… — прошептала в ответ чуть слышно.

— Почему?.. Боишься?

Она промолчала, убирая взгляд в сторону. Надо подождать немного, они доверятся ей, перестанут следить строго, и она сбежит. Пусть пеняют на себя… Но он прервал её мысли, снова заговорив:

— Надо привыкнуть. Мы теперь по ночам будем двигаться, а днём спать. По-другому нельзя… Никто жалеть тебя не будет, мы будем идти, и ты — тоже. Нам будет есть нечего, и тебе — тоже…

— Я поняла вас… — перебила его Вэллия. — А вы бы на моём месте тоже преспокойно спали себе после того, как вам к горлу приставляли оружие? Спали бы в руках чужих людей, что угрожали убить вашего отца?

— Моего отца уже давно убили… И мать — убили… — Он сбрасывал в сумку вещи, что достал прежде, чем начал зашивать её. — И брата убили и сестру убили… Мне тебя не понять.

— М-м-м… — протянула Вэллия. — Понятно…

— Что тебе может быть понятно? Что ты вообще можешь в этом понимать? — Он повысил голос, и в углу поднялся Корвин. — Ты ничего этого не видела, я один всё это видел и с этим живу… Что ты можешь в этом понимать? — Он поднялся и рывком, не скрывая раздражения, отбросил в угол к вещам сумку.

— Что шумишь? — Корвин глядел спокойно, чуть улыбаясь со сна. Вэллия чуть плотнее запахнула на себе плащ, глядя на Корвина исподлобья.

— Да так… — Алдор отмахнулся.

— Это она, да?

— Да нет, всё нормально…

Корвин подошёл ближе к Вэллии, смотрел прямо, сверху, вдруг ставшим суровым взглядом.

— Если ты будешь плохо вести себя… — начал было, и Вэллия нахмурилась тревожно, опуская взгляд. — Лучше будет, если ты вообще будешь сидеть, не открывая рта…

— Всё нормально, Корвин! — Алдор попытался успокоить его, преградил путь. — Оставь её в покое… Мы просто разговаривали…

— Зачем вообще с ней разговаривать? Она не заслужила этого… Кто она такая? Пусть сидит и молчит…

— Ладно-ладно, успокойся…

— Я не люблю болтливых женщин, какого бы происхождения они ни были, все они пустоголовые болтушки… Их интересуют только красивые платья и беззаботная жизнь…

— Успокойся, Корвин, не ругайся, ничего страшного не произошло… — Алдор уже закрыл девчонку собой, но Корвин пытался глядеть ей в лицо через плечо товарища. Вэллия не сводила с него огромных удивлённых глаз, глядела исподлобья, и её взгляд ещё больше раздражал Корвина.

— Я хочу, чтобы в нашей компании её было не видно и не слышно, чтоб она даже дышать боялась…

— Хватит! Она и так тебя боится!

Корвин остановился и оглядел Вэллию с ног до головы. Спросил:

— Ты заставил её переодеться?

— Она сама справилась…

Корвин отвернулся, оглядываясь по сторонам. На улице уже вечерело, осенний день короток, скоро сумерки лягут по низинам, наступит вечер.

— Подождём до темноты, и надо будет выходить… Я сменю тебя… Ты лошадей смотрел? — Алдор в ответ кивнул головой. — Ладно…

Скоро Вэллия осталась с Корвином одна, старалась не глядеть на него, прятала глаза в сторону, чувствуя, как от внутреннего переживания дрожат пальцы, и сердце начало стучать громче и чаще. Корвин молча собирал вещи, укладывал пожитки по сумкам, от нечего делать наложил дров в камин — только огонь поднеси, и пламя займётся. Вот на радость кому-то, кто, заблудившись, набредёт на этот дом. Ещё раз проверил лошадей и, зайдя с улицы, столкнулся с прямым взглядом Вэллии, спросил резко:

— Что смотришь?

Она опустила взгляд и промолчала. Корвин подошёл ближе и встал рядом.

— Что вы ругались? — спросил негромко через зубы, и Вэллия вскинула голову, глядя снизу вверх. Шепнула чуть слышно:

— Мы не ругались…

Корвин помолчал задумчиво и опустился вдруг к ней на корточки, заглянул в лицо. Начал говорить, отделяя каждое слово:

— Ты его не трогай и лишних вопросов не задавай. Твой отец угробил всю его семью, у него личные счёты с ним… И лучше вообще молчи… Так будет лучше…

— Вы ошибаетесь, мой отец не мог…

Он не дал ей договорить, качнувшись вперёд, больно взял пальцами за лицо, впиваясь в горячие щёки. Вэллия ахнула и жаром испуганного дыхания обожгла его ладонь изнутри.

— Прекрати эти разговоры… Мы и так слишком долго возимся с тобой, тебя следовало бы убить и бросить здесь до весны… пока не найдут случайно…

Вэллия резко мотнула головой, попыталась освободиться и даже вскинула руки, собираясь закрыться или оттолкнуть его. Корвин отпустил её, но сумел поймать за запястье.

— Чем тише и послушнее ты будешь себя вести, тем дольше проживёшь…

— Мне обещали, что отпустят меня… на границе графства… — она шепнула в ответ, не сводя испуганного взгляда; говорить было больно.

— Кто обещал тебе это? Ты смеёшься?

— Вот… — Она дёрнула подбородком в сторону, где в дальнем углу спал Алдор. — Обещал… он… Алдор… — само собой вырвалось у неё это имя, и, поняв, что не должна была, Вэллия опустила глаза.

— Кто? — Корвин нахмурился.

— Отпустите меня… — Она потянула руку, выкручивая запястье, попыталась заговорить о другом. — Мне больно… Вы делаете мне больно…

Но Корвин не отпускал её. Она злила его. Что это у неё за секреты с ним? О чём они уже успели договориться? Что она ему за это пообещала?.. Корвин притянул её к себе и зашептал в лицо через зубы:

— О чём ты говоришь? Кто и что наобещал тебе? О какой границе графства… Что вы делали здесь… без меня?

Вэллия скривилась от боли и подозрений.

— Отпустите… Вы делаете мне больно…

Корвин помолчал немного и оттолкнул её от себя, поднимаясь на ноги.

— Я ещё поговорю с ним…

Вэллия опустила голову, растирая запястье. Губы дрожали, страх сковал тело. Господи… Что же это происходит… В груди родился кашель, и она раскашлялась, зажимая губы кулаком. Неужели она заболела? Всё-таки заболела…

Она испугалась своего кашля, он показался ей слишком громким, и Вэллия зажмурилась, ожидая, что Корвин сделает ей замечание или даже ударит. Но он почему-то промолчал. А в груди всё ещё скребло и вызывало новые приступы кашля. Она уже и не знала, как остановить его, только сжималась сильнее, да стягивала на себе полы плаща. В конце концов, этот кашель разбудил Алдора. Вместе с Корвином они вдвоём вышли на улицу и долго разговаривали о чём-то, Вэллия не прислушивалась. Она, перестав вдруг кашлять, тихо замерла, глядя в сторону.

"Папочка… Найди меня, пожалуйста… Помоги мне… Не оставляй меня… Я не хочу… Я не хочу с ними… Помоги мне… Мы совсем недалеко, совсем рядом…"

Они вернулись и начали собираться. Вэллия с тревогой ждала, что её ждёт, глянула в окно — сумерки сгущались, по мрачному небу плыли тяжёлые тучи, словно опять грозили снегом. Деревья стояли неподвижными, замершими.

— Вставай и пошли! — приказал Корвин, и Вэллия вскинула огромные глаза.

На улице она стояла ждала, пока собирали лошадей. Тайная мысль не давала ей покоя. Их трое, а лошадей только две, они либо убьют её, либо бросят здесь. Лучше бы бросили, она почему-то ждала именно этого. Она сама бы выбралась из леса, она сумеет найти дорогу, пешком выйдет, только бы не убили и не связали, бросив здесь. Она уже так замёрзла, так устала и хочет есть, что не сможет бороться и сопротивляться, не справится со всем этим.

Молча смотрела на руки Корвина, управляющегося с сёдлами, подпругами, сумками, как основательно и спокойно он всё это делал, без спешки, без суеты. Алдор держал лошадей за уздечки и что-то негромко советовал. Про неё, как будто, все и забыли.

— Отпустите меня… — прошептала вдруг Вэллия, и они оба повернули к ней головы.

— Я разве не предупреждал тебя, чтобы ты молчала?

Голос Корвина сухо разбил все её тайные надежды, Вэллия опустила голову и носком сапога ковырнула снег. Хорошо, она будет молчать, раз он так хочет. Она ждала, терпеливо и молча ждала, тайно надеясь, что её оставят, но Корвин первым сел в седло и приказал, протягивая сверху руку:

— Иди сюда…

Вэллия глянула снизу и переспросила:

— Вы… вы не отпустите меня? Да?

— Иди сюда… — он повторил настойчиво и дёрнул рукой нетерпеливо.

Вэллия быстро встретилась глазами с Алдором и шагнула вперёд, опять попыталась:

— Отпустите меня, я ничего не скажу про вас… Я и так ничего не знаю… Я… — но Корвин перебил её, не дав договорить:

— Если ты не замолкнешь, я тебя ударю…

Алдор подошёл ближе и подтолкнул Вэллию вперёд. Она нехотя подала ладонь, а Алдор подсадил её в седло за талию.

Корвин сидел теперь у неё за спиной, обнимая её через руки, держал сильными пальцами поводья. Он специально подсадил её к себе, знал, что она боится его, поэтому не попытается что-нибудь предпринять. Она и сидела-то тихо, боясь пошевелиться, держалась за гриву лошади, слова боялась лишнего сказать.

Алдор держался рядом, его вороная лошадь рыхлила копытами снег, пыталась вырваться вперёд, косила лиловым глазом вбок.

— Пока пройдём через лес — стемнеет. Деревню пройдём, нам в неё нельзя… К утру где-то, если так же пойдём, доберёмся до дороги на Старфурт, там был постоялый двор на перекрёстке и деревня… Там народу всегда было много, торговцы да путешественники туда-сюда снуют постоянно… — негромко рассказывал Корвин, направляя лошадь в одном известном только ему направлении. — Чужих много, может, никто нас и не заподозрит, мало ли… Надо будет разделиться… Кого-то оставим с лошадьми… Купим ячменя и поесть чего-нибудь… Долго задерживаться нельзя… Они и по этой дороге нас могут искать…

Вэллия молчала. Она помнила карту графства, знала некоторые крупные дороги и города, но и понятия не имела о каких-то там постоялых дворах и деревнях. Корвин всё это знал, он был здесь, из местных он, и, скорее всего, незнатного происхождения, иначе, откуда ему всё знать это?

Из леса они выбрались уже в глубокой темноте и значительно дальше, чем прошлой ночью, да и, наверное, совсем не по той дороге ехали теперь. Всю дорогу молчали, только Вэллия иногда кашляла, низко опуская голову, и от звуков этого кашля лошади испуганно пряли ушами.

Ночь постепенно сгущалась вокруг, темнота охватывала обочины дороги, рощи и долины, становилось холодно, и сквозь прорехи в чёрных тучах просматривались звёзды. Вэллия запахивала на себе плащ, прятала руки в рукава камзола, чувствовала, как начали мёрзнуть ноги в сапогах, как устало всё тело. Благо, Корвин сидел очень близко, от этого было теплее, хоть не мёрзла спина.

Он говорил что-то про утро, значит, они доберутся до этой деревни к утру. Это долго! Она вообще околеет за это время. Боже… А кашель стал чаще и громче и совсем не приносил облегчения в груди. Хотелось согреться, выпить чего-нибудь горячего. И вообще хотелось домой, к отцу…

Лошади шли ходкой рысью, но время всё равно тянулось очень медленно. Усталость брала своё, тем более, за последнее время Вэллия почти толком и не спала, а от холода всё тело сковало. Голова упала на грудь, а потом и сама, не заметив как, Вэллия чуть откинулась назад на грудь Корвина и, угревшись, смогла заснуть. Но даже в этом сне продолжала кашлять и мёрзла, сильно мёрзла. От всего этого так и не заснула глубоко, продолжала всё слышать и чувствовала рысь лошади.

Перед самым рассветом, когда на небе только-только появилась белая полоса, они заметили горящие огни постоялого двора. Корвин остановил лошадь и приказал спешиться.

Спрыгнув на землю, Вэллия чуть не закричала от дикой боли во всём теле, упала на колено, все мышцы дрожали от долгой верховой езды. Нет, она, конечно, умела ездить верхом и часто делала прогулки, но так долго не ездила верхом никогда.

— Боже… — прошептала чуть слышно, не зная, как шевельнуться. Разве это можно с такой болью? — Господи… — Аж, кажется, слёзы навернулись на глаза от боли.

Корвин поймал её за шиворот и рывком поставил на ноги, приказал грубо:

— Вставай!

Вэллия ахнула с болью, замерла, боясь шевельнуться на слабых ногах, шаг сделать. Ждала, когда боль и слабость пройдут.

— Я возьму её с собой, — начал Корвин, — ты останешься с лошадьми здесь, на окраине деревни, найдём какой-нибудь сарай, чтобы спрятаться… Мы с ней пойдём туда… — Дёрнул головой в сторону ярких огней. — Вряд ли кто-то здесь знает её в лицо… да и не узнают её теперь… — Окинул девушку беглым взглядом. Вэллия опустила голову, пряча лицо.

Дальше они пошли пешком, ведя лошадей за собой. На окраине деревни нашли пустой сеновал. Лето было дождливым, и он, видимо, остался пустым. Завели лошадей, сгребли им остатки сенного мусора и трухи. Алдор остался с ними, буркнул еле слышно напоследок:

— Следов натоптали…

— До рассвета никто не появится здесь, да и потом, наверное, тоже… Здесь же пусто… Да и мало ли… Не бойся…

— Я не боюсь…

— Пошли… — Корвин подтолкнул Вэллию к двери. — Пошевеливайся… Если хоть слово кому скажешь — убью, будет лучше, если ты вообще всё время будешь молчать… Я буду разговаривать сам, мне надо, чтобы ты была на глазах и всё… Понятно тебе?

Вэллия ничего не ответила. Она так устала, что вообще не хотела ни о чём думать. Но когда они оказались в зале постоялого двора, Вэллия оживилась; людей было мало, и у неё появилась надежда, что можно будет сделать хоть что-то, привлечь к себе внимание, хоть как-то попросить о помощи.

Но Корвин постоянно держался рядом, так близко, что она чувствовала его локтем руки. Спрашивал хозяина, разговаривал о погоде, договаривался о покупке зерна и хлеба. Оказывается, всё довольно просто, никто и внимания не обратил и вопросов лишних не задавал.

Вэллия исподтишка медленно осматривалась, боясь сильно поднять глаза из-под капюшона. В зале всего два посетителя в дальнем углу, помощник хозяина ушёл за хлебом и за зерном по заказу, у стойки остались лишь Вэллия и Корвин, да хозяин мыл какие-то крынки и глиняные миски. Кто тут сможет помочь? На кого надеяться?

Согревшись в тёплом зале, Вэллия раскашлялась и спрятала лицо в согнутую руку, облокотилась на стойку.

— Эх, парень, да ты заболел! — Толстый трактирщик нахмурил седые лохматые брови, смотрел в упор. — Тебе бы погреться, да чего горяченького выпить… — Смотрел на Вэллию. Ты подняла лицо, вытирая губы ладонью, капюшон упал назад, открывая голову.

— У нас мало денег… — проговорил твёрдо Корвин.

— Да ничего… — Трактирщик наполнил кубок вином, подогретым на плите, добавил отвара каких-то пряных трав. Вэллия узнала лишь запах шалфея. — На, вот, малец, выпей, станет легче… — Поставил кубок перед Вэллией. Он всё время видел в ней молодого человека, но никак не девушку. Она молчала, глядя снизу, и Корвин подтолкнул локтем в бок, чтоб не тянула, брала, и вопросов бы не было. Вэллия повиновалась. Отпила несколько приятных глотков. Тёплая блаженность разлилась по горлу, телу, зашумела в голове. Потянуло в сон. А трактирщик спрашивал Корвина:

— Куда это вы направляетесь?

— В Альд, у нас там отец старый… Вот проведаем его и обратно… Ненадолго… Дольше дорога обойдётся…

— Брата-то больного надо было дома оставить…

— Да он уже в дороге разболелся…

— М-м, — трактирщик понимающе покачал головой с сожалением. — А что сам молчит?.. Молчаливый?..

— Не говорит с детства, — нашёлся Корвин, и Вэллия, слушая всё это, перевела на него глаза.

— А слышит?

— Слышит, и то хорошо.

— Да-да, хорошо. — Трактирщик снова покачал головой и добавил:- Хоть понимает, что ему говорят, и то ладно. Давай, я ещё тебе сделаю… горяченького… — Взял кубок из рук Вэллии, завозился у плиты, делая ещё одну тёплую выпивку. — Сейчас погодка такая — только дома сидеть, снег выпал, мороза жди… Да-а… Зима наступила… Сейчас каждый нормальный человек тянется к очагу, к жилью… Странно, что вы всю ночь в дороге…

— Так получилось… — Корвин усмехнулся вполне дружелюбно.

— Что-то вы мало похожи со своим братом… — Трактирщик нахмурил седые брови. Его вопросы начинали раздражать Корвина. Быстрее бы принесли заказ, да уходить отсюда.

— У нас разные матери…

— М-м-м, — он понимающе кивнул.

— Сколько я буду вам должен? — спросил Корвин и отвязал от пояса мешочек с деньгами, с остатками денег.

Пока он расплачивался, Вэллия выпила второй кубок тёплого ароматного глинтвейна. В это время появился помощник хозяина, принёс в мешке ячменя и большой каравай, завёрнутый в холстину. Корвин отвлёкся, и Вэллия вскинула глаза, глянув исподтишка. Её взгляд скрестился с взглядом трактирщика. Какое-то время они смотрели друг на друга, глаза в глаза. С надеждой Вэллия выдохнула шёпотом:

— Помогите мне… — Трактирщик изумлённо вскинул брови, и Вэллия чуть повысила голос, заговорила:- Пожалуйста, помогите мне, прошу вас…

Корвин среагировал быстро, забыв о покупках и деньгах, рывком оказался рядом с Вэллией и, обхватив её предплечьем за горло, попятился назад.

— Эй, парень, что ты делаешь? Что происходит?

— Мы уходим…

— Помогите! — закричала Вэллия.

— Чёрт, да это же женщина… — проговорил помощник трактирщика, удивлённо глядя в лицо Вэллии.

— Прошу вас, меня увезли из… — она не успела договорить — Корвин закрыл ей губы ладонью, стиснул так, что пальцы со злостью впились в щёки до боли в зубах. Закричал:

— Не подходите! — Корвин шагнул к дверям, предупреждающе выкинул руку вперёд. Трактирщик, его помощник и оба посетителя были рядом, понимая, что что-то не так.

— Эй, парень, ты не дури, ты говорил, что это брат твой и, что он немой, а это девчонка… Сдаётся мне, ты украл её… Тебе придётся её отпустить…

— Я скорее убью её… — Корвин добрался до двери и вывалился на улицу. Он стиснул запястье Вэллии мёртвой хваткой и бросился бежать, волоча девушку за собой. Снег под ногами изрядно мешал, а путь был неблизкий, надо преодолеть деревню, развилку дорог и мост, где-то там, на окраине были лошади и Алдор, который ещё ничего не знал.

У таверны шумели, несколько человек с факелами бежали следом. Они провозились и немного отстали, это было на руку Корвину. Он свернул сразу на перекрёсток и мост, здесь ещё со вчерашнего дня успели немного утоптать дорогу, и следы терялись в снегу. Вэллия упала на колени, запутавшись в снегу большими ей сапогами. Корвин обернулся, зло скривившись.

— Шевелись! — выдохнул через зубы.

— Я… я не могу…

Только удар по щеке заставил её подняться на ноги. Лёгкие разрывал кашель, и Вэллия зажимала губы кулаком. Бежать было ещё далеко, а мост темнел совсем рядом. Только рывок, стоящий неимоверных усилий.

Корвин столкнул Вэллию с моста, и сам спрыгнул в холодную воду. Река ещё не замёрзла, но мокрый липкий снег стоял у берегов, а вода доходила до середины бедра. Обжигающий жгучий холод охватил Вэллию до самой макушки, вода стояла в сапогах, промочила одежду, плащ.

— Господи… — прошептала Вэллия, всё ещё не веря, что это происходит с ней. Только что она была в трактире, пила тёплое вино, а сейчас…

Корвин набросился на неё, несколько раз хлестнул ладонью по лицу, зашипел через зубы:

— Какого чёрта? Я приказал тебе молчать… Это всё из-за тебя… Будь ты проклята! — ругался зло, тряся Вэллию за одежду на груди. Оттолкнул от себя, и она упала в воде на колено. Горячая волна невообразимого холода ожгла грудь, руки, хлестнула по лицу.

— М-мамочка… — выдохнула Вэллия, и Корвин, ухватив её за шиворот, поставил на ноги возле себя.

Она дрожала всем телом, зубы стучали, из глаз сами собой текли слёзы, лёгкие опять начал душить кашель. Корвин прижал её к себе спиной и зажал рот ладонью, не давая и звука произнести. Вэллия впилась в его предплечье коченеющими пальцами, замотала головой, и Корвин второй ладонью сдавил шею, шепнул чуть слышно:

— Тихо…

Через негромкий звук течения реки послышались приближающиеся шаги. Потом — разговор:

— Куда они пропали? Как сквозь землю провалились? Где они?

— Ты уверен, что они пошли сюда?

Разговаривающие, как в кошмарном сне, стояли над головой, на деревянном настиле моста. И Корвин, и Вэллия смотрели наверх. Она задыхалась и думала, что переживает последнюю минуту жизни, и, наверное, была бы рада смерти, если б та пришла в это мгновение.

— Может, они побежали в деревню?

— Проклятая темнота! Только утром будет ясно хоть что-то…

— Ты хорошо её разглядел? Кто она такая может быть, а если и стараться не стоит? Может, это дочь крестьянина или…

Разговаривающие удалялись в сторону деревни, слышны стали лишь обрывки разговора.

— Красивая… Он, наверное, хотел взять выкуп с её родителей…

— Проклятые бродяги… Что им не сидится дома в такие ночи?..

Корвин ждал, пока голоса не пропали вообще, и только потом отпустил Вэллию. Та захрипела от слабости и давящего кашля, качнулась вперёд и опять чуть не упала в реку по грудь — Корвин удержал её за шиворот. Вэллия раскашлялась.

— Будешь шуметь, я утоплю тебя здесь, и найдут тебя только весной… Шевелись! — Толкнул её вперёд и вверх на берег, из воды.

Вэллия выбралась наверх на нетвёрдых ногах, чуть не падая, ухватилась ладонью за землю, и пальцы утонули в рыхлом снегу. Но она не чувствовала холода его, всё тело её дрожало от пережитого. Холод! Холод ощущался во всём: от земли поднимался вверх, попадал в нос, в рот, в лёгкие, обжигая всё на своём пути при каждом вдохе. Одежда дышала холодом, она касалась тела и несла только холод. Даже прядки волос на голове, надо лбом замёрзли и стали твёрдыми, мёртвыми. "Господи… Господи… Господи…"- стучало в её висках с каждым ударом сердца. Почему она ещё жива, как это могло случиться с ней? Она вся мокрая и ещё не умерла от холода, ещё продолжает жить вопреки всему. Как?

Они добрались до убежища с лошадьми, когда на небе белая полоса стала розовой, предвещая скорый рассвет.

Алдор из полумрака кинулся им навстречу, и замер, когда по лицам понял, что что-то не так.

— Что случилось, Корвин?

Тот молча отшвырнул Вэллию в угол на сенную труху, и с шумом отдышался. Рядом стучали копытами лошади, звенели удилами, выбирая из-под ног остатки съедобного сена.

— Что произошло?

— У неё спроси… — Корвин дёрнул головой в угол, указывая на дочь графа. Вэллия почти не шевелилась, как упала, так и осталась лежать, только руки прижала к груди и подтянула колени. — Еле ноги унесли… от греха подальше… — продолжил чуть слышно. Голос его дрожал, он ведь тоже вместе с Вэллией был в одной реке. — Надо уходить, пока ещё темно… Нас ищут…

— Что случилось? — Алдор бросился собирать вещи, проверять ремни на сёдлах, отвязывать лошадей. Он всё ещё не терял надежду узнать, что произошло. — Ты купил хоть что-нибудь? Зерна, хлеба…

— Нет! Я оставил там даже последние деньги… благодаря ей… — скрипнул зубами, глядя в сторону Вэллии. — Она разоралась там, как безумная… Надо было убить её ещё в первый день… Или убить сейчас, пока не выпила последнюю кровь…

— Надо было оставить её здесь… — Голос Алдора сейчас мог только разозлить Корвина.

— Думаешь, ты бы уследил за ней? — Усмехнулся зло. — Её надо было связать… тогда, может быть… Она бы обманула тебя, обхитрила, ты и так уже… — многозначительно замолчал.

— Что — я уже? — Алдор замер и перестал увязывать седельные сумки, ждал ответа, изумлённо вскинув тёмные брови.

— Начал договариваться с ней, давать какие-то обещания… Я всё знаю, Алдор! Ты наобещал ей невесть чего… отпустить её, сохранить ей жизнь…

Алдор не слушал его, стиснув зубы, рывками затягивал верёвки и ремни седла, злился.

— Давай, я убью её, бросим её здесь? Зачем она нам сейчас? Нас ищут… У нас — ни денег, ни хлеба. Зачем нам лишний рот?..

— Давай, возьмём за неё выкуп — будут деньги…

— Ты с ума сошёл! Нас убьют… Граф сделает всё, чтоб не отпустить нас живыми, ничего себе! Мы у него дочь украли, его самого чуть не убили — такое не прощается…

— Если всё продумать…

— Да ну тебя! Надо убираться отсюда…

— А с ней что будем делать?

— Как хотели сразу, привезём в Лион… Пусть граф думает, что он будет с ней делать, может, он сам возьмёт за неё выкуп…

— Пошли… — Алдор управился с лошадьми и передал оба повода Корвину, чтоб выводил на улицу. Сам пошёл к дочери графа. Коснулся плеча. — Эй! Вставай! Пошли! Надо идти…

Девушка вскинулась, поднимая голову, глянула в лицо огромными блестящими глазами, как безумная. Алдор повторил:- Вставай…

Подхватил девчонку под плечо и поставил на ноги. Та сразу же разразилась громоподобным кашлем, еле на ногах устояла, расплакалась и зашептала еле слышно:

— Я хочу домой… Я хочу к отцу…

— Пошли-пошли… — Подтолкнул её в спину, чтоб не задерживалась. Она шла нетвёрдо, куталась в плащ и вжимала голову в плечи, дрожа от слёз и холода.

Небо посветлело и стало прозрачным, чётче стали контуры деревьев и далёкие дома деревни. Снег стал белым, и на нём ярче проступили следы. Ещё немного и рассвет раскрасит весь мир красками и оттенками, и только потом взойдёт солнце.

— Я возьму её себе…

— Как хочешь, — согласился Корвин. Он помог Алдору сесть в седло, подсадил девчонку.

— Что?.. Боже, да она ведь мокрая вся! — воскликнул Алдор, когда графская дочь оказалась рядом, и он обнял её, прижимая к себе.

— Мы прятались в реке… под мостом… иначе нас бы нашли…

— Ты тоже такой же?

— Я промочил ноги, а она упала…

— Боже! Вас надо сушить, вы же заболеете… Так нельзя… Корвин, так нельзя…

— Некогда! Надо найти место, где можно будет разжечь огонь и обсушиться… Ты и сам всё понимаешь…

Алдор молча опустил голову. Графская дочь прижалась спиной к его груди, уронила голову назад и безучастно смотрела вперёд, будто она и не видела ничего перед собой. Холод… От её прикосновений по телу пробегал холод, она вся была источником холода. Алдор положил ладонь на её руку и ужаснулся — насколько холодные пальцы! Да жива ли она ещё? Она даже за лошадь не держалась, ни за седло, ни за гриву. Алдор натянул на неё полы своего широкого походного плаща, чтоб не дать уйти последним остаткам тепла.

Дочь графа дышала громко, с надрывом, и в груди её хрипело. Её надо лечить, лечить пока не поздно. Не где? Как?

Корвин поехал первым. Отдохнувшие немного лошади шли спорым шагом, даже порывались перейти на рысь, но этого их запала хватит не надолго, скоро уже опять надо будет искать убежище.

Когда покинули пределы деревни, оставили за спиной тропы и поля, Корвин снова сошёл с дороги, направил лошадь в лес. Рассвет уже занимался над холмами, появилась яркая красная полоса, озарившая верхушки деревьев. Выглянул край солнечного диска. В лесу по-прежнему было темно, солнечные лучи ещё не скоро попадут сюда. Снег хрустел под копытами лошадей, деревья мешали ехать свободно. По дороге они, конечно же, продвигались бы быстрее, чем здесь, но в лесу всё же было безопаснее и спокойнее. Вряд ли они кого-то могут встретить здесь, в заснеженном тёмном лесу.

Лошади шли шагом, пробираясь через кусты и снег, быстро устали, дыша белесым паром, останавливались, пряли ушами и водили мокрыми боками. И Корвин, и Алдор молчали, зная, как далеко слышна человеческая речь в голом лесу. С деревьев летела на снег пожухлая листва, её гнало утренним ветром, катило по снежному полотну.

Алдор чувствовал неимоверную усталость, упрямо глядел в спину Корвина и думал, сколько ещё сил тот успел сохранить, чтобы двигаться и двигаться вперёд. У него же сил не хватало ни на что, еле-еле в седле держался, а ещё ведь и девчонку эту держать приходилось, и за себя думать и за неё. Она, безвольная и разбитая, словно спала сидя, разговаривала, чуть слышно бурча что-то непонятное под нос. Может быть, молилась, а, может быть, и бредила уже. Конечно же, она больна и, если не начать лечить её, она умрёт… Они поедут быстрее… но…

Алдор стиснул зубы. Он хотел убить её отца, это на него было совершено покушение. Девчонка эта совсем не нужна ему, даже если она его дочь. Она ему лично не сделала ничего, в отличие от своего отца. Это тот убил всю семью у Алдора. Это только ему он должен был мстить, но не ей. И если она умрёт, это будет его вина, ведь это он украл её из дома, а обещал отпустить. Если он допустит, чтоб она умерла, он станет похож на её отца, графа Вольдейна. Это тот много лет назад убил родных Алдора, брата, сестру, мать… Алдору было всего десять, а он помнил тот день, будто это было вчера…

А сейчас получается, что он сам мстит графу его методами, убивает его дочь, увозит её из дома. Так часто и делалось, когда воевали между собой представители знати. Любая война приводит к десяткам жертв среди родных и близких воюющих, не щадят, бывает, даже младенцев, убивают всех, и мужчин, и женщин. Иногда, правда, берут в заложники или для выкупа. Может, и на этот раз граф Лионский Доранн возьмёт за неё выкуп с её отца.

Когда лошади окончательно устали и встали, отказываясь идти, Корвин решил сделать привал. Шёл пешком, ведя лошадь за собой, пока не нашёл хорошее место с заросшим буреломом. Разгрёб ногой снег и толкнул лошадь носом с пожухлую траву, оставшуюся ещё с лета, высохшую на корню, но съедобную. Скинул сумки, приготавливая место для привала. Алдор в это время возился с девчонкой, приготовил ей место у дерева, посадил и укутал одеялом. Только потом занялся своей лошадью. Корвин уже разложил костёр, и из-под рук его вился слабый дымок, разнося приятный запах тепла и покоя. У Корвина всегда всё получалось быстро и ловко, он мог выбраться из любой ситуации, мог найти верное решение. Алдору без него было бы трудно в дороге, в чужой местности. Корвин когда-то жил здесь, несколько лет назад. Потом перебрался в земли графа Лионского, чуть позже попал к нему на службу, а три года назад познакомился с Алдором. Оказывается, отец Корвина когда-то был оруженосцем у отца Алдора, служил ему, пока граф Вольдейн, отец этой девчонки, не захватил родовой замок и не убил всю семью. Теперь Корвин был рядом, как когда-то и его отец, и в эту поездку сам попросился, хотя и знал, что будет трудно. Он не был прямым слугой Алдора, а всё равно всё опасное и тяжёлое старался брать на себя, словно оберегал и защищал, как оруженосец в бою.

Алдор собирал по округе сухие ветки и сучья, а Корвин уже разжёг полноценный огонь и в жестяной кружке поставил таять снег. Да, сейчас так хотелось попить чего-нибудь горячего, согреться и унять голод в животе. Девчонка рядом глухо кашляла в одеяло и сидела с закрытыми глазами, уронив голову набок. Лицо её, щёки горели, алый румянец начавшейся болезни захватил шею. Нужен врач, иначе они не довезут её до Лиона, она умрёт раньше. Где они могут взять его сейчас? Есть-то и то нечего, и денег нет…

Алдор, глядящий в лицо девушки, поймал на себе взгляд Корвина и спросил:

— А ты-то как?.. Не заболел? — Он ведь тоже вместе с ней искупался в ледяной воде.

— А что со мной… — небрежно отмахнулся Корвин, ломая сухую ветку. — Меня разве этим проймёшь? Это она в мехах привыкла, да в бархате…

— Надо что-то делать, она умрёт… — Алдор подбросил в кружку горсть более-менее чистого снега.

— Ну и чёрт с ней…

Алдор вскинул глаза на реакцию Корвина. Как можно так? Можно ли?.. Задумался, глядя в огонь. А может, так лучше для неё, чем тащить её ещё в такую даль. Сюда-то добирались почти месяц, и их ещё никто не искал, они ещё не совершили покушения, смелее заходили в деревни и на постоялые дворы. Всё равно были осторожными. А с ней сейчас вообще никуда, как преступники вне закона.

— Надо было бросить её ещё в самом начале, когда только уходили… — Голос Алдора был глухим.

— Никогда не поздно сделать это сейчас…

— В лесу? — Нахмурился.

— Она замёрзнет, или её сожрут волки, какая разница, мы просто избавимся от неё… — Корвин спокойно и деловито ломал палки, бросал их в огонь, и это его спокойствие и жестокость впервые, может быть, вызвали у Алдора неприятные чувства.

— Просто бросить её в лесу? — он даже переспросил, не веря ушам. — Её же никто не найдёт здесь…

— Ты же собирался мстить её отцу… Чем не месть?

Алдор помолчал, глядя в яркие языки пламени.

— Все под Богом ходим… Нечестно это как-то… Я ей пообещал, что отпущу её… тогда ещё… в замке…

— О Боге говоришь, а сам на месть пошёл… — Корвин усмехнулся.

— Да. — Алдор упрямо посмотрел снизу вверх на стоящего рядом товарища. — Простить не могу ни ему, ни себе, что всё это помню, а забыть не могу, вот тут вот всё! — Стиснул кулаками голову. — Только её там не было, был её отец, а не она…

— А твоих он за что?.. Это помнишь?..

Алдор осёкся, хотя хотел ещё что-то добавить, отвернулся, стиснув зубы. Молчал, глядя на заснеженный лес.

— Давай оставим её на каком-нибудь постоялом дворе, скажем, что её ищут, кто она такая…

— И нас тут же схватят ещё тёпленькими… Ты даже за порог не успеешь выйти. — Корвин всегда думал трезво и мог приземлить любые мысли.

— Мы не будем трубить об этом, просто оставим её…

— Зачем тебе лишние проблемы?

— Об этом сразу надо было думать.

Корвин ссыпал в кружку горсть сухих ягод шиповника и тонкой палочкой перемешал мутную воду. Через некоторое время снял с огня, захватив кружку полой плаща. Дул, сдувая в сторону белый пар, и пытался пить маленькими глотками. Алдор смотрел на лошадей, разгребающих снег копытами. А их насколько хватит? Без зерна и сена…

— На, попей, согреешься чуть-чуть… — Корвин протянул кружку, оставив половину. Алдор отпил несколько обжигающих глотков и стал греть руки, держа кружку в ладонях. — Было бы лето, можно было бы что-нибудь найти… Ягод каких или грибов… Не подходящее мы время с тобой выбрали…

Алдор усмехнулся в ответ, подошёл к девушке. Опустившись на колено, положил ладонь на её затылок и приблизил кружку к губам, поддерживая под голову.

— Пей же ты… — приказал сквозь зубы. Она подчинилась, словно поняла его, и выпила всё до дна. Сидела, не сводя с Алдора прямого взгляда исподлобья, казалось, что-то сказать хотела или спросить о чём-то, но опустила взгляд. Алдор поправил одеяло на её плечах и поразился жару её кожи.

— Зачем ты возишься с ней? — Корвин глядел недовольно. — Ты только зря привязываешься к ней, поэтому тебе её и жалко… Я даже удивляюсь, как представлю, что чувствовал бы я, если б знал, что её отец всю семью мою… А ты…

— Ладно тебе… Выбираться сейчас надо… Что теперь копья ломать… До этого ли? — Алдор сохранял спокойствие.

Корвин усмехнулся, грея у языков костра открытые ладони, задумался, уйдя в себя, даже взгляд остановился.

Алдор заметил, как лошади вскинули вдруг головы и навострили уши, вглядываясь между деревьями. Кто-то чужой там, что ли?.. Только этого не хватало…

И в самом деле, меж кустов что-то двигалось тёмное, приближаясь к ним сбоку.

— Корвин? — встревожено позвал Алдор и невольно нащупал под плащом рукоять кинжала.

Корвин вскинулся и уставился глазами туда. Среди кустов стало видно, что приближался к ним человек. Всё ближе. Стало видно, что он средних лет, одет по-простому, из-под шапки выбивались седеющие пряди.

Алдор перевёл взгляд на товарища, но Корвин стоял неподвижно, вытянувшись, как струна, и только поджатые губы выражали решительность, а под плащом еле-еле угадывался локоть согнутой руки, в которой, Алдор был уверен, сейчас находился заряженный арбалет. Такой же был и у Алдора, маленький, однозарядный, пришлось бросить его в замке графа Вольдейна.

Незнакомец шёл прямо на них, по кустам с шумом бежала его рыжая собака. Алдор позвал чуть слышно:

— Корвин… не надо…

Но Корвин только подбородком повёл, и не понятно, слышал ли. Нельзя, нельзя никого убивать здесь, нельзя оставлять следы, по ним их только найдут… "Корвин, будь благоразумен, пожалуйста…" Молился про себя, обращаясь к здравому смыслу. Нельзя, чтобы их обратный путь был усеян трупами, это не дело, и цель их похода была совсем другой.

— Корвин… — позвал снова.

Незнакомец вышел из-за деревьев, и собака его молча замерла у ног, настороженно навострив уши.

— Браконьеры? — спросил спокойно и глядел прямо, без вызова. Глаза у него были синие, смотрели по-молодому из сети морщин.

— Нет… — Алдор чуть выдохнул облегчённо, это всего лишь егерь, смотритель за этими лесами. Слава Богу, что у них нет подстреленной дичи, и их не смогут принять за браконьеров. — Мы проездом здесь…

— Дорога дальше… — Егерь махнул рукой.

— Мы уйдём сейчас…

— Что у вас случилось? — Незнакомец нашёл глазами лицо закутанной в одеяло девушки, шагнул вдруг ближе. — Что с ней случилось? — Сразу понял, что это не парень, пошёл ближе, протянул руку, касаясь щеки, лба. Корвин дёрнулся, и снег под его сапогами тревожно заскрипел. Алдор только прикрыл глаза, ожидая худшего. Но незнакомец воскликнул вдруг:- У неё жар! Лихорадка! Надо что-то делать, почему вы медлите?.. Надо в тепло и согреть её…

Засуетился вдруг с такой завидной быстротой, как мальчишка. Подхватил девчонку на руки и потащил через лес. Алдор только удивлённо брови поднял, да, помедлив чуть, бросился следом. Корвин быстро закидал костёр снегом, загребая его ногами, и отвязал уставших лошадей, собирая по дороге сумки и вещи. Лошади вскидывали головы, косили глазами, шли следом, поспевая за быстрым шагом Корвина. Впереди угадывалась фигура Алдора, да и он, наверное, шёл по ориентиру, правда, как раз егеря-то с девчонкой Корвин и не видел. Что происходит? Как вообще они пошли на поводу этого человека? Появился невесть откуда, сгрёб её и потащил… А если она всё расскажет? Сболтнёт лишнее… Мы на своих лошадях сейчас далеко не уедем, поймать будет проще простого. Да и что он следом побежал за ней, как на привязи? Хотели отделаться от неё, вот и отделались, что следом бегать? Собираться да ехать… И чем быстрее, тем лучше…

Лес тем временем немного расступился, и на опушке показался дымок горящего очага, а потом стали угадываться очертания крыши дома и других хозяйственных построек. Жилище егеря… Там, поди, и егерь сам, и жена его, и детишек егерских полный дом. Вот и уйди теперь незаметно…

Собаки на дворе лаяли, только охотничья лежала молча у порога дома. Тощие куры разгребали притоптанный снег, и шарахнулись в стороны от копыт лошадей и ног Корвина. Никто не выбежал навстречу, чтобы принять лошадей, и Корвину пришлось самому определять их в маленькую конюшню. Только потом он зашёл в дом.

Было тепло и пахло хлебом, от запаха его тут же ожил голодный желудок. Хозяин скидывал у очага мокрую обувь, улыбался огню и теплу. Алдор был где-то с хозяйкой в дальнем углу, помогал женщине снимать с девушки верхнюю одежду и обувь.

— Всё… Дальше я сама… — Хозяйка мягко, но настойчиво отодвинула Алдора и выпроводила, задёрнув за ним занавеску, отделяющую угол.

Алдор молча встретился глазами с Корвином, тот дёрнул подбородком, приглашая выйти. Но тут женщина сама вышла к ним и, глядя строго и тревожно, спросила:

— Что ж вы довели её до такого состояния? Как можно было так? Бедная девочка… Она вся горит… Спаси, Господи, её душу… — Скоро перекрестилась и прошла к печи, передвинула горшки на плите, примостила ещё один, наполнив его водой из ведра. Потом порылась в сундуке и вытащила длинную светлую рубашку, ушла к больной. Потом крикнула оттуда:- Кто вы ей будете-то?

— Брат…

— Жених…

Они выпалили одновременно и медленно перевели глаза друг на друга, встретились взглядами, да такими красноречивыми, что слов и не надо было.

"Дёрнул тебя чёрт за язык… Зачем? Зачем, Господи, Алдор? Ты как будто ничего не понимаешь… Тоже мне, жених… Уходить надо…"

— Вы вещи убирайте в угол, раздевайтесь… Обедать будем… — обратился сам хозяин. — Отдохнёте, побудете пару дней, девочка поправится, и поедете… Если, конечно, не торопитесь сильно…

— Поправится… — передразнила хозяйка мужа. — Какой быстрый, дай бы Бог… Молиться надо… Жар, как кипит будто… — Вышла, глядя хмуро на гостей из-под старого выцветшего платка, низко опущенного на лоб и на глаза. — Что стоите? Раздевайтесь! Обед буду подавать…

Алдор с Корвином молча повиновались, как два нашкодивших подростка перед строгой матерью. Хозяин гостеприимно указал на места за столом. А почему бы и нет? Тепло, накормят, хоть пару дней отдохнуть, да сил набраться.

* * * * *

Как-то само собой, незаметно, эти два дня переросли в три, в пять и в неделю. Находились какие-то дела, заботы, и отъезд откладывался на каждый следующий день. Дом егеря и его жены располагался удобно для их гостей: в лесу, и ближайшая деревня находилась неблизко. Варн — хозяин дома — следил за лесом, пока шла зима, и охоты были редкими, он жил спокойно, целыми днями пропадал в лесу, охотился. Свежую дичь — зайцев и куропаток — относил в ближайший замок, хозяину этих земель и лесов, барону Готту. За это получал небольшие деньги и в деревне мог купить самое необходимое. Да и надо была-то ему с хозяйкой самая малость: соль, гвозди, мука хорошего качества, кожи, да сукно из добротной шерсти. Лисс — жена егеря — всё хозяйство тянула на себе: варила и убирала, следила за скотиной и птицей, молола зерно на ручной мельнице, шила и ткала. Да ещё прибавились заботы с больной Вэллией, поила и кормила её, парила какие-то травы и молоко, шептала молитвы.

Гости расположились на коровнике, под самой крышей, на свежем сене. Тепло от дыхания коровы не давало замёрзнуть им по ночам, а днями Алдор и Корвин находили себе дела. Как-то само так получилось, что Корвин больше времени проводил с хозяином. С ним ходил на охоту, ковал лошадей, ремонтировал забор и перекрывал крышу коровника. Алдор же больше проводил время с хозяйкой. Колол дрова, носил воду из колодца, молол муку, научился кормить кур и корову. Зато всё это время Вэллия была у него на глазах, он знал, о чём она разговаривает с хозяйкой, на что жалуется, да и она сама знала, что он рядом, боялась лишнего сказать.

Хотя первые дни, пока сознание её боролось с болезнью, в лихорадочном бреду она порывалась всё рассказать хозяйке, сказать, кто она. Но ещё до этого Алдор предупредил жену егеря, что у девушки недавно умер отец, она сильно любила его, не хочет мириться с его смертью и вообще немного не в ладах с головой. Поэтому они и едут с ней по всем землям графства, хотят посетить все соборы и церкви, заказать службы и поставить свечи, чтобы Бог вернулся к несчастной. Когда Вэллия хватала женщину за руки, с мольбой заглядывала в глаза, шептала горячими губами, кто она и откуда, уставшая Лисс только вздыхала, крестилась и причитала: "бедная девочка… бедная маленькая девочка… Спаси Господь твою несчастную душу…"

Гостеприимные хозяева жили небогато, скорее даже бедно. Только скотина и птица, да лес под боком кормили их. Двор давно требовал внимания и ремонта, но сыновей у егеря не осталось, один ушёл в город несколько лет назад и где-то сгинул там, младшего придавило деревом. Из детей осталась только дочь, да и та жила где-то с мужем и детьми не в самой ближайшей деревне. Дом егеря доживал последние дни, и это чувствовалось во всём. Обветшалые крыши, заросший мхом колодец, старая медлительная корова, даже куры и те выглядели такими тощими, что и суп-то с них варить было жалко.

Хозяйка ещё билась с хозяйством, ткала ткани, варила простую просяную кашу и похлёбку из овощей, но видно было, что весь дом этот, и вся семья переживали самое худшее время, конца которому уже, наверное, не будет.

Алдор задумался, и руки его, с иглой и кожаным ремнём, опустились на колени. Если ещё какое-то время они с Корвином поживут здесь, их лошади, и они сами "съедят" егеря и все его запасы, а впереди зима. Надо идти дальше, нужны деньги и зерно. И продавать уже нечего.

— Алдор, сынок, дай-ка это нашей больной, пусть выпьет… а я пока кашу доварю… — Хозяйка протянула глиняную чашку с отваром, сама помешивала овсяную кашу в горшке на огне.

Алдор убрал своё шитьё на лавку и поднялся навстречу. Обычно хозяйка сама поила девушку, но в последние два дня Вэллии стало лучше, и она уже не боялась доверить это кому-то, кроме себя.

Когда Алдор зашёл, Вэллия лежала с закрытыми глазами, голова на подушке повёрнута на бок. Одеяло закрывало грудь всего на половину, и через тонкую льняную ткань длинной рубашки Алдор заметил розовое сияние девичьей кожи. Услышав шорох, Вэллия открыла глаза и, не ожидая увидеть Алдора, сначала растерялась, а потом стиснула зубы и попыталась сесть, руки её торопливо потянули одеяло наверх, закрывая грудь.

— Вы?.. — прошептала чуть слышно, глядя во все глаза.

Алдор сел на край кровати и всмотрелся в лицо Вэллии. Она похудела за время болезни, и жар ещё не прошёл, капельки пота сверкали на лбу, и на щеках — румянец. — Я не хочу, чтобы вы…

— Это тебе… — Он протянул чашку ей, но девушка даже не шелохнулась, смотрела исподлобья, сжимая и разжимая зубы.

— Оставьте меня… Я не хочу вас видеть…

— Конечно, дорогая… я уйду… Бери! — приказал.

Она лишь отвела глаза в сторону и прошептала:

— Я хочу домой… хочу к отцу… Оставьте меня…

— Ты ещё больна…

Алдор примостил чашку между складочками одеяла и поднялся уходить, девушка не позволила ему:

— Стойте! — Алдор вернулся на место, и Вэллия зашептала срывающимся шёпотом:- Почему? Господи… Что вы наговорили им обо мне?.. Почему она смотрит на меня так?.. Почему она не верит мне?.. Что вы сказали?..

— Не волнуйся, тебе надо выздоравливать…

— Я расскажу ей, я скажу ей правду…

Алдор усмехнулся, он и сам говорил шёпотом, чтоб не слышала старая хозяйка.

— Кто поверит бреду больного?

— Я уже почти здорова…

— Конечно, милая, осталось совсем чуть-чуть, и опять в дорогу…

— Я скажу ей, я скажу, что вы — обманщики и воры…

Алдор качнулся ей навстречу и зло сузил глаза, глядя пронзительным жёстким взглядом.

— Тогда придётся убить их… — прошептал. Девчонка от услышанного аж губы распахнула, ужасаясь. — Тебе же не хочется, чтобы мы убили их, правда? Они были так добры с тобой, а хозяйка так заботлива…

— Они и с вами добры…

— Конечно. Поэтому я и не хочу делать им больно, ты поправишься, и мы уйдём, скажем им спасибо и пойдём… И всё будет так, как надо… — Алдор поднялся и уже громче добавил:- Поправляйся быстрее…

Вэллия проводила его неподвижным взглядом и прошептала чуть слышно:

— Господи, помоги мне, дай мне сил пережить всё это… Как же я их всех ненавижу… Боже, Боже мой…

* * * * *

Через пару дней она уже начала вставать, выходила к общему столу. Жена егеря нашла ей платье и обувь, собирала её волосы, и даже сумела помыть больную. И хотя вид дочери графа был ещё болезненным, выглядела вцелом она вполне нормально, была только слабой и иногда кашляла. Алдор и не замечал за собой, как взгляд его очень часто останавливался на её лице, руках, волосах, собранных на голове длинными деревянными шпильками. Он словно взглянул на неё по-другому, в нормальной обстановке, без спешки и страха, как в предыдущие дни.

Она всё больше молчала, смотрела перед собой, а разговаривала только с Лисс, да и то короткими фразами. Сразу же уходила к себе, в свой угол. Вряд ли она даже замечала на себе долгий взгляд Алдора.

В один из дней, перед сном, Корвин, побывавший в деревне и в замке барона Готта, сказал:

— Не нравится мне всё это… Ох, не нравится…

— Что случилось? — Алдор укрывался одеялом, вдыхая запах сена и коровы. Днём им не удалось поговорить наедине.

— Я думал, граф кругом и везде будет искать её, будет шумиха, люди… Тишина, понимаешь? Как будто и не было ничего… Ни объявлений на рынках и площадях, ни людей графа, всех спокойно пропускают и выпускают… Почему? Она не нужна ему? Что случилось? Я ехать боюсь, думаю, нас ловят, ищут, а что получается? Чертовщина какая-то…

Алдор помолчал, не зная, что сказать на это, всё и в самом деле выглядело странно. Почему граф не ищет дочери? Разве она не нужна ему? Его не волнует, что её могут убить, продать кому-нибудь для получения выкупа, изнасиловать, наконец?.. Может быть, новости ещё не добрались до этих земель? Да вряд ли… Они не так далеко ушли от замка Вольдейна… Но ситуация более, чем странная…

— Слушай, она ничего не говорила, у неё есть жених? — Алдора осенило вдруг. — Он просто скрывает это всё, чтобы никто не знал, и свадьба не расстроилась. Представь, если какой-нибудь граф, или ещё кто повыше, узнает, что его невеста в руках воров была несколько дней? Ничего себе скандал будет… Кто уж тут согласится потом жениться?..

Корвин внимательно слушал товарища, потом добавил негромко:

— Ты прав, наверное, так и есть. Тогда получается, нам нечего бояться, мы можем открыто ехать себе?

— Не знаю даже. А что, если какие-то верные люди графа всё же ищут её? А?

— Так и так, надо выбираться отсюда…

— Надо, — коротко согласился Алдор.

— Её мы возьмём с собой, раз такое дело, нам нечего бояться, осторожно, не наглея, мы доберёмся до Лиона дней за десять-пятнадцать, может, чуть больше… Скорее всего, за эти дни, пока мы тут, здесь они нас уже не ищут, думают, мы ушли дальше… — Мысли Корвина уже были заняты дорогой, он уже жил ею, представлял себе, а Алдор спросил вдруг, чем только смутил:

— А она дойдёт?

— Кто? — Корвин нахмурился, в темноте ища лицо Алдора на голос. — А, она, конечно, дойдёт, куда она денется? Она уже вполне здорова…

— М-м-м, — согласился Алдор и задумался. Что граф Лиона сделает с ней? Будет шантажировать её отца? Или просто убьёт? Может быть, оставит в заложниках. Так или не так, а война, наверное, будет, всё к тому. Они давно хотят воевать друг с другом, и эта девчонка станет отличным предлогом. И тогда в этой войне Алдор тоже примет участие и, возможно, сумеет расквитаться с графом Вольдейном за всё прошлое. Да, так и должно быть.

* * * * *

Собачий лай сквозь сон разбудил Алдора, он вскинулся, шурша сеном, и огляделся. Корвина нигде не было. Собаки разрывались на весь лес, и их была совсем не одна, хозяйская, их было больше, значительно больше!

Что это? Алдор метнулся к дыре между жердями. Так и есть, к дому егеря подъезжали люди, много всадников, пеших, собаки кругом на длинных постромках. Чужие люди.

— Господи… — прошептал Алдор. — Что это?.. Выследили… Нашли всё-таки… Боже… Господи…

Он скатился с крыши в миг, упал неудачно, ударил колено, на ходу впопыхах скручивал плащи и одеяла. Хромая, добежал до дома. Хозяев дома не было, ещё вечером Лисс предупредила, что рано утром они с мужем уйдут в деревню на церковную службу и покаяние. Воскресенье! Сегодня же воскресенье… Неужели при покаянии кто-то из них рассказал о незваных гостях, и теперь вооружённые люди пришли за ними сюда? Это люди графа… Это за ними… Господи…

Сердце стучало в груди, било по ушам бешеным галопом, отдаваясь в каждой клеточке тела. Такого страха он не испытывал уже давно. Это всё собаки, это их лай бьёт по ушам и заставляет бояться.

Алдор влетел в дом, нашёл девчонку. Она уже не спала и была одета в свои длинные юбки, дрожащими руками собирала волосы. Заметила бледное лицо Алдора, отшатнулась и прошептала:

— Не подходите! Я закричу… Они найдут меня… Они…

Алдор метнулся так быстро, что она и договорить-то не успела, не то что закричать. Он закрыл ладонью её губы, а второй рукой с силой вдавил спиной в стену, зашептал в лицо:

— Молчи или я убью тебя… Издай только звук…

Быстро развернул к себе спиной и, зажимая рот ладонью, прошептал уже на ухо:

— Собирай, что тебе надо… быстро… — Она схватила плащ, одеяло; сунула ноги в деревянные башмаки, дрожала всем телом от страха и волнения. — Пошли! — приказал шёпотом и толкнул впереди себя.

Где же Корвин? Где он потерялся?

Собачий лай разрывал уши, уже в окнах дома были видны подъезжающие всадники. Быстрее! Всё надо делать быстро…

Он, стиснув девчонку пальцами за плечо, протащил её бегом через двор, влетел в конюшню. Слава Богу, Корвин был здесь и уже собрал лошадей и вещи.

— Быстрее! — скомандовал, ничуть не удивившись появлению их двоих, словно ждал уже давно.

Они вывели лошадей в поводу, прошли через заснеженные грядки и маленькое поле, во дворе уже хозяйничали чужие люди, надрывались собаки, кричала придавленная курица, кто-то смеялся громко и раскатисто. От этих звуков мурашки бегали по спине, казалось, что это уже погоня идёт за ними по следам. Тихая жизнь в лесу за эти дни научила их бояться людей и животных, особенно вооружённых людей и лошадей с рыцарскими сёдлами.

Корвин уже в лесу первым поднялся в седло, протянул руку девушке, скомандовал:

— Иди сюда…

Алдор подтолкнул её вперёд, заставил протянуть ладонь, и чуть подсадил в седло. Юбки собрались складками, задираясь вверх, открылись колено и голень. Корвин рывком расправил подолы юбок на платье и что-то пробурчал недовольное. Алдор не понял — садился в седло.

Отдохнувшие кони легко понесли всадников вперёд. Снег мягко подминался под копытами коней, хрустел влажно. Скоро должна была показаться дорога, но Корвин всё ещё боялся ехать по ней.

Наконец-то, они опять в дороге. С каждым шагом ближе к Лиону. Значит, скоро всё это закончится.

— Это за нами, да? — спросил Алдор, когда лошади немного поравнялись.

— Не думаю… — Корвин даже не взглянул на спрашивающего, смотрел на лес перед собой. — Они на охоту ехали… собаки… лошади… Видимо, барон Готт решил весело провести воскресенье…

— Я подумал, они за нами… — выдохнул облегчённо.

Корвин медленно перевёл взгляд на его лицо, и Алдор, словно смутившись, опустил глаза на лицо девушки.

— Хорошо, что ушли, что они не взяли нас… Нам бы долго пришлось объясняться… — голос Корвина был на удивление спокойным.

— Разнесут весь дом и скотину перетопчут…

Реплика Алдора не могла вызвать у Корвина ничего, кроме раздражения и насмешки.

— Это проблемы егеря…

Алдор чуть-чуть придержал лошадь, чтобы отстать немного, задумался. Вернутся егерь с женой, а в доме разгром, всех куриц конями потопчут и собаками передавят, хорошо, если ничего другого не тронут и не пожгут. Что это вдруг барону охотиться вздумалось? В воскресенье в церкви надо сидеть и молиться, а не с собаками по лесу бегать…

Было ещё рано, но со временем солнце стало выше над макушками деревьев, пригрело. Ожил лес, громче щебетали птицы, шуршали по веткам, перепархивая. Скоро они переберутся к людскому жилью. Останавливаться на привал не стали, просто сделали передышку, прямо в сёдлах съели по куску свежего каравая (Лисс только вчера его испекла). Алдор запихнул его в мешок, когда собирал одеяла. Больше запасов у них не было и денег тоже. Тронулись в путь. После обеда девчонка вновь начала кашлять и с каждым разом всё чаще и чаще. На щеках её появился румянец — давала знать недолеченная болезнь. Корвина злил её кашель, но он не говорил ни слова.

Они были в дороге весь день, ехали, пока ночь не наступила, и лошади не начали запинаться от усталости. Дорога их шла через лес, хотя немного впереди слышались собачий лай, ржание лошадей и громкие крики людей. Там проходил тракт. Ехали купцы, и погонщики гнали скот на рынок ближайшего города. Но им на этой дороге показываться было нельзя, даже учитывая то, что их, может быть, совсем не ищут. От глаз, от ушей подальше.

На ночь остановились прямо в лесу. Выбрали место, где огромная ива рухнула и стояла под наклоном, оперевшись на ближайшие две берёзы. Под ветками с не облетевшей листвой оказалось хорошее укромное место, не занесённое ещё снегом, с палыми прошлогодними листьями и пожухлой травой. От малейшего прикосновения к ней поднималась пыль, от неё першило в горле. Это ничего, главное не сидеть на снегу.

За обустройство ночлега Корвин взялся сам и делал всё быстро и чётко. Натянул на ветки и туго завязал два плаща, внутри постелил одеяло, оставил небольшую дыру спереди. Когда разожгли маленький костёр внутри, дым спокойно нашёл выход через ветви над головой. Места было мало, девчонку затолкали в самый дальний угол под ветки и притиснули к стволу берёзы. Сбежать оттуда было невозможно, и девушка вжалась спиной в шершавую кору, подтянула колени к груди и расправила подолы юбок.

Алдор определил на ночь лошадей, нашёл им место, заросшее пожухлым пыреем в человеческий рост. Наконец, все трое оказались в одном углу вокруг маленького костерка, где Корвин уже таял пыльный снег в кружке. На одеяле два куска хлеба — ужин на двоих, заложницу Корвин в расчёт не брал — самим мало. Алдор свой хлеб поделил на две части и одну отдал ей, она с самого утра ничего не ела. Корвин ничего не сказал на это, а может, сделал вид, что не заметил в полумраке.

Выпив по несколько глотков горячей талой воды, они укрылись одеялами. Корвин связал девчонке руки, чтоб не вздумала бежать или придумать что-либо. В темноте дотлевали угольки костра, уже почти не дающего тепла. Долго не могли заснуть — мёрзли. Алдор всё думал и думал, представлял дорогу, хотелось есть, в желудке урчало. С одной стороны кашляла девчонка, за спиной начал сонно сопеть Корвин.

Желая согреться, удержать последние капли тепла, Алдор ближе придвинулся к девушке, обнял вдруг её через плечи и грудь и спиной притянул к себе. Дочь графа окаменела враз, замерла всем телом и прошептала чуть слышно:

— Не надо… прошу вас…

— Я ничего тебе не сделаю… Так теплее…

Он ещё сильнее притянул её к себе и грудью, ногами угадывал теперь все изгибы её тела, горячего девичьего тела… По ней проходил озноб лихорадки, а сама она буквально пылала от жара.

Какое-то время они лежали неподвижно, и Алдор лишь чувствовал, как горячее дыхание едва касается его пальцев, стиснутых в замок на её груди.

— Мой отец… ничего не должен был сделать вам… Он… он хороший человек… Он строгий, но… Я знаю… — первой заговорила она срывающимся шёпотом, будто это их такое близкое состояние сейчас убрало вдруг все преграды между ними. — Он всегда заботился обо мне… Он строгий, но он… он всегда любил меня… Почему… Почему вы хотели убить его?.. Это граф Лионский вам приказал?..

Алдор долго молчал, прижавшись подбородком к виску девушки, лежал, обнимая её, и одновременно вспоминал всё то, что не давало покоя, засело в памяти навечно…

Разомкнул сухие губы и прошептал:

— Тебя тогда, наверное, ещё не было… Вряд ли бы он сам рассказал тебе об этом… А я всё видел своими глазами… — Замолчал на какое-то время, не зная, продолжать или не стоит. — Мне было десять… Отец твой… граф… он со своими людь

ми приехал к нам, попросился на ночь… Отца не было… Они перебили всю охрану, всех… И Рику убили… и Гирана… и маму… — Он замолчал и молчал долго.

Девушка лежала неподвижно, боясь даже дышать, не могла поверить в это, не верила всем сердцем, всей душой, чтобы отец мог убить всю семью… всех родных этого человека. Он что-то путает, не то говорит…

— А вы?.. — прошептала чуть слышно.

— Я? — переспросил он и ничего не ответил. Что он мог сказать ей? Разве мог он рассказать, как испугался в тот миг, разве можно было найти слова, чтобы описать тот ужас, что сковал его, когда на глазах убивали родных людей?.. Он испугался так, что дрожала нижняя челюсть, он и слова молвить не мог, когда рыцари смеялись ему в глаза, тыча лезвием меча под горло. Они и подумали тогда, что мальчишка тронулся рассудком от страха, смеялись, когда дали ему сбежать, улюлюкали вслед, и кто-то выстрелил в спину из арбалета. Стрела пробила его насквозь, и ещё потом полгода он болел, припрятанный кухаркой и старым священником, и выжил вопреки всему, хотя десятки и сотни раз молился, чтобы Бог послал ему смерть.

Он надеялся, что в живых остался отец, что он отомстит, заберёт его с собой и возможно сможет вернуть замок и родовые земли. И только потом он узнал, что отца тоже нет в живых, как нет мамы, как нет брата и сестры. Алдор остался один из всего рода свободных князей Берга, один на всей земле. Это уже потом он оказался на службе графа Доранна Лионского, а до этого были нищета и голод, и боль прошлого и тоска по тому, что потерял.

А Бергские земли достались маркграфу Ролду, стали маркой на границе графских земель Вольдейна Дарнского, потеряли свободу былых дней, что была у земель во времена княжества, ту свободу, что была дарована предкам Алдора самим королём за высшие боевые заслуги.

А сейчас эти земли достались младшему сыну маркграфа — Ниарду-сопляку. Он и земли-то эти не имел право получать, так судьба распорядилась. Но ничего, граф Доранн разобьёт проклятого Вольдейна и вернёт Алдору его родовые земли, он обещал это сделать. И справедливость восторжествует…

Алдор почувствовал, как сами собой стиснулись зубы, как тяжелее стали руки, которыми он обнимал дочь ненавистного графа.

— Я живой, как видишь… — добавил таким голосом, что Вэллия и спрашивать ещё о чём-либо не решилась, замерла, прижав голову подбородком к ключице, закрыла глаза, стараясь стать как можно меньше и незаметнее. Нет… Она не могла поверить его словам. Он что-то путает, зачем отцу убивать кого-либо? Да, воюют, но не с детьми же, не с женщинами? Это глупо! Это какие-то нелепые обвинения… Зачем он это делает? Зачем так жестоко и неправда?.. Зачем?..

* * * * *

Весь следующий день они провели опять в дороге, ночевали в овраге почти под открытым небом. Все трое жались всю ночь друг к другу, почти не спали. Ударил мороз, холодный воздух обжигал лёгкие, щёки, студил руки и ноги. Ночь показалась бесконечно долгой, а девчонка всё время кашляла и куталась в одеяло. Еле-еле дождались утра, доели остатки хлеба, пить никому не хотелось.

Дорога, что раньше шла лесом, вышла на поля и вилась теперь меж холмов. Ехать дальше открыто было опасно.

— Повернём на восток, — заговорил первым Корвин, — там Ротбург и прямая дорога на Лионские земли… В город сам не пойдём… надо всё разведать… Пойдём опять лесом, там горы есть, найдём какое-нибудь место, заляжем на несколько дней, осмотримся…

— Откуда ты всё это знаешь? — Алдору не нравилась идея поворота на восток, впереди прямая дорога на Лион, может, лучше ночами тихо пробраться до границы, чем делать такой крюк на восток. Может, так и было бы надёжнее, но явно не быстрее.

— Я мальчишкой здесь всё облазил, все места эти… — объяснял Корвин, одновременно скручивая одеяла, смотрел на розовеющее небо. — Нищенствовал, подаяния просил…

Алдор помолчал немного, следя за движениями Корвина, и спросил о том, о чём хотелось спросить:

— Зачем нам к Ротбургу?

Корвин перевёл на него взгляд, не глядя заталкивал одеяло в сумку, какое-то время молчал, собираясь что-то ответить, но не решался, будто боялся, что не поймут его.

— Предчувствие у меня… нельзя нам прямо, наобум нельзя… Не знаю… Надо разведать всё, граница рядом, если нас и будут ждать, то только здесь… Любой крестьянин или торговец выдаст нам тем, кто идёт по следу…

— Разве за нами кто-то идёт? — Алдор нахмурился.

— Нас точно ищут, и пусть они не идут по следам, они всё равно где-то рядом… Будет обидно очень, если схватят нас на самой границе…

— Ты не знаешь, ты только догадываешься… Разве можно верить предчувствиям? — Алдор пожал плечами.

Корвин усмехнулся вдруг и добавил:

— Говорят, женщины лучше это чувствуют, спроси её, — быстро глянул на девушку, — что она тебе скажет?

Алдор даже растерялся немного от такого предложения и не решился спросить, Корвин сам спросил Вэллию:

— Как думаешь, отец твой ищет тебя?

— Конечно… — Она даже не сомневалась в этом.

— А найдёт?

Вот тут она задумалась, долгим взглядом смотрела в лицо Корвина, и непонятно было, собирается ли она отвечать на вопрос.

— Ладно, что толку думать сидеть, ехать надо…

Корвин поднялся, собирая мешки, и тут девчонка ответила, чем заставила замереть и даже испугаться на миг, на мгновение лишь:

— Найдёт… Он найдёт меня… Вот увидите… С вами или без вас… — не договорила, — перебил Корвин:

— Ладно! Хватит! — Он даже взмахнул рукой, выставляя ладонь. В её ответе было что-то пророческое, будто из будущего, и это-то рождало озноб на спине, тот страх, что заставил замереть в первые секунды.

— Вставай! Пошли!

Алдор тоже поднялся, и долгое время ловил себя на том, что хмурится, что уже ждёт каких-то неприятностей.

* * * * *

Всё время до Ротбурга они шли лесом, пробирались медленно вдоль дороги, голодные и уставшие, всю дорогу молчали, только девушка кашляла, и сама же боялась этого кашля. Голодных лошадей вели за собой в поводу, дорога показалась долгой, да и добрались до места лишь к вечеру. Место выбирал сам Корвин, облазил горные выступы и расщелины. Всё это время Алдор с дочерью графа ждали под краем скалы, лошади жадно щипали сухую траву, еле присыпанную снегом.

Горный склон был старым, порос лесом, и если бы много лет назад с западной стороны не стали бы брать камень на строительные нужды, никто и никогда вообще не видел бы здесь камня. А так склон очистили от земли и леса, вырубили гроты и пещеры, оставили на земле бросовый камень. Иногда на это место ещё приезжали мастера и рабочие, вырубали камень, чтобы замостить двор бюргера или рыночную площадь, но вряд ли со снегом кто-то мог появиться здесь.

Всё это Корвин рассказал буквально в двух словах, остальное Алдор понял сам, пока смотрел по сторонам. До города отсюда недалеко, с утра надо будет съездить и осмотреться.

Корвин спустился сверху по пологому склону.

— Пойдёмте…

— А лошади?

— Они пройдут, расседлаем и на ночь привяжем где-нибудь здесь…

Девушку Корвин ухватил за плечо и подтолкнул впереди себя. Кони осторожно пробирались через рассыпанные камни, шли за людьми вверх. Корвин отыскал удобную пещеру, широкую и просторную, и более-менее сухую, правда, из-за большого входа в ней было холодно, и ветер свистел в далёких переходах, навевая тоску. Согреться здесь не получится, хотя можно будет безбоязненно разжечь костёр — никто не увидит и пожара не будет.

— Сядь где-нибудь, чтоб не мешала, — приказал Корвин графской дочери, сам принялся рассёдлывать лошадей, снимать сумки.

В пещере было уже сумрачно, надо было торопиться, ещё надо собрать дров, чтоб хватило до утра, иначе все они околеют здесь за ночь. Алдор следил за быстрыми руками Корвина и старался запомнить, куда он кладёт какую сумку. Девчонка кашляла за спиной, закрывая губы кулаком.

Освободив лошадей, Корвин подхватил верёвку и пошёл вниз, уводя их за собой. Алдор вытащил из сумки одеяло и кинул его девушке.

— Закройся, здесь холодно…

— Спасибо…

Сам принялся готовить место для костра, подальше от выхода, поближе к одной из стен, где лежали сумки. Когда укладывал последние камни, появился Корвин, принёс охапку валежника, стал ломать его, готовя для огня. Алдор тоже ушёл собирать дрова, пока окончательно не стемнело. До темноты он сумел сходить за дровами три раза, в последний добирался уже на ощупь и на свет горящего огня.

Свет метался по стенам, дрожал, отбрасывая тени, от огня даже в душе потеплело, захотелось жить. Алдор нахмурился, когда заметил, что Корвин связывает графской дочери руки, спросил:

— Зачем, какая теперь уже разница?

— Нет разницы, тогда и не спрашивай…

Ответ был грубым, и Алдор не сказал больше ни слова, нашёл своё одеяло и подобрался поближе к костру. Все устали и вымотались изрядно, вряд ли она сможет даже что-то предпринять не то, что осуществить. Девчонка пыталась закутаться в одеяло поплотнее, но сделать это связанными руками было трудно, да и кашель мешал ей, и выспаться он ей тоже не даст.

— Завтра схожу в город, продам одну лошадь… — Корвин сказал единственное перед сном, а Алдор даже не стал спорить или соглашаться, не было сил даже думать. "Пойдёшь, так пойдёшь… твоё дело…"

* * * * *

Корвин ушёл с утра, увёл лошадь вместе с седлом, Алдор с девушкой остались одни. Собранный валежник за ночь весь вышел, надо было собирать новый, а для этого надо отойти подальше в лес. Оставлять графскую дочь одной было нельзя, и Алдор предложил ей:

— Погулять хочешь?

Она удивилась и молча дёрнула подбородком.

— Я развяжу тебе руки и возьму тебя с собой, если ты поклянёшься, что не попытаешься сбежать. Хорошо?

— Ладно… — согласилась.

Алдор начал развязывать верёвку на её запястьях и заметил, что девушка прячет в кулаки, грязные пальцы рук, стесняясь перед ним. А он почувствовал, какие холодные у неё ладони.

— Как ты себя чувствуешь?

— Голова болит… и кашель…

— Да, я заметил…

Конечно, всю ночь этим своим кашлем она не давала спать, и Корвин всё утро злился, когда собирался уходить. Девчонка смутилась от его слов и ещё ниже опустила голову.

— Я дам тебе кружку, ты собери снега почище, мы разогреем его и попьём горячего, хорошо?

— Ладно… — опять согласилась, растирая онемевшие ладони и запястья. Алдор подал ей руку и помог подняться, протянул кружку.

Солнце уже выглянуло и тепло светило через ветви деревьев, снег заметно стаял за эти дни, валежник хорошо было видно на земле, и очень скоро Алдор набрал хорошую кипу сухих веток и палок. Он пока складывал всё на земле, чтоб не занимать руки. Лошадь, наблюдающая за людьми, стояла, навострив уши, снег она уже хорошо вытоптала по кругу, где могла достать, привязанная к дереву. Алдор отвязал её и отвёл в другое место, где в низинке шуршала высокая прошлогодняя трава. Он с недовольством отметил про себя, что Корвин увёл в Ротбург именно его лошадь. Почему? Мог бы и свою взять…

Девчонка всё это время была рядом, собирала снег, разгребая его у стволов деревьев с северной стороны, с каждым разом — дай Бог — пригоршню. Алдор часто посматривал в её сторону, держал на глазах.

Незаметно, идя параллельно, они вдвоём прошли дальше в лес и спустились в ложбину, поросшую густым лесом. Снег тут лежал плотным ковром, и дочь графа, опустившись на корточки, убрала кружку и стала мыть ладони снегом. Алдор подошёл к ней со спины и встал рядом, осматривался по сторонам.

— Здесь, наверное, где-то недалеко есть вода… — предположил, оглядываясь. — Смотри, сколько леса…

— Не знаю… — отозвалась чуть слышно, будто её кто-то спрашивал. Вытряхнула собранный снег из кружки и набрала нового, чистого, умяла мокрыми пальцами. Опять закашляла и прикрыла губы ладонью. Комочки снега быстро плавились на её руках, стекали на запястья каплями.

— Пошли… — Алдор взял её под локоть и пошёл вперёд через лес. Он оказался прав, через густой вал кустарника они, в самом деле, вышли к ручью. — Ого… — невольно вырвалось у Алдора. Он удивлённо оглядывался, не веря глазам, высматривал, откуда текла вода и как уходила вперёд. Здорово. Вода была совсем рядом, холодная и чистая.

Девчонка уже сидела у кромки ручья и пила воду с ладони. Алдор предупредил:

— Осторожно, она холодная…

Сам помыл руки и лицо, обжигая кожу ледяной водой, выпил несколько глотков. Надо напоить лошадь, сколько времени уже на снегу и только…

— Пошли…

Но графская дочь успела зачерпнуть полную кружку воды, глянула в лицо Алдора огромными блестящими глазами.

Назад они шли вдвоём, и Алдор старался идти неторопливо, чтобы она могла поспевать за ним, и она шла рядом, хрипло дыша через больное горло. Уже у самой горы спросила сама:

— Вы снова захотите убить моего отца?

— Не знаю… В ближайшем будущем вряд ли…

— А меня?.. Что вы сделаете со мной?

— Об этом будет думать наш сеньор…

— Граф Доранн Лионский? — спросила вдруг, и Алдор остановился, глянул в её лицо.

— Ты меньше подслушивай, о чём мы разговариваем… Тебя это совсем не касается, домой ты всё равно не вернёшься…

— Отец найдёт меня…

— Твой отец — жестокий коварный ублюдок… и он сильно заботится о своей репутации… — добавил:- Вряд ли он поднимет шумиху…

— Я у него единственная дочь… и не надо так о моём отце, вы его совсем не знаете…

— Поверь мне, я его прекрасно знаю…

Девчонка ещё что-то хотела добавить, но так сильно и глубоко схватила холодного воздуха, что приступ внезапного кашля не дал ей и слова сказать.

Алдор проводил её до пещеры, принёс дров и раздул огонь. Когда костёр хорошо разгорелся, он примостил на камень кружку с водой и укутал девушку одеялом. Всё это время Вэллия молчала, недовольно поджав губы, только кашляла. Потом Алдор ушёл поить лошадь. Девчонку связывать он не стал, разве соберётся она куда-нибудь пойти в своём-то состоянии.

Алдор напоил лошадь и переносил все дрова в пещеру. Вэллия наблюдала за ним, прижимая к подбородку и губам тёплое одеяло. Хотелось есть, постоянное чувство голода за последние дни не давало покоя. Когда уже всё это закончится? Когда она, наконец, вернётся домой? Когда из её жизни пропадёт вся эта неизвестность, эти страхи и тревоги? Когда она вернётся к отцу? Что ещё эти люди придумают?

Алдор, стоя на колене, ломал сухие ветки и подбрасывал их в огонь. Вода в кружке уже парила и, помешав её чистой палочкой, Алдор выгреб из кармана горсть сухих ягод шиповника.

— Вас всё равно поймают… — подала голос дочь графа, и Алдор от неожиданности вздрогнул, вскинул голову и поглядел исподлобья. — Отец ищет меня… Он не даст вам увезти меня из графства… Вот увидите…

— Посмотрим…

Вода в кружке закипела, и Алдор отодвинул её с огня на каменный пол пещеры, прихватив ручку краем плаща. Добавил негромко:

— Скоро вернётся Корвин и всё расскажет… Чего тебе бояться? Да, сейчас тебе нелегко, нам, представь себе, тоже не легче, мы в тех же условиях, что и ты… Ничем не лучше… Когда приедем в Лион, тебе окажут почести, достойные твоего происхождения. Ты будешь почётной заложницей. Не думаешь же ты, что граф Доранн будет убивать графских дочерей?

Вэллия усмехнулась небрежно и бросила, скривив губы:

— А мой отец, по вашим словам, убил вашу семью, кто вы там были? Рыцари?.. Или крестьяне?..

— Князья… — Алдор почувствовал, как сами собой стискиваются зубы. Как она могла так говорить? Как смела? — Граф Доранн благороднее твоего отца… он никогда не позволит такого…

— Князья? — удивлённо переспросила. — Что-то я не слышала ни про каких князей, которых бы разорил мой отец!

— Ты тогда, наверное, ещё и не родилась, или было тебе очень мало… Это земли Берга…

— Берга? — Она усмехнулась. — Берг — это не княжество, это — марка на границе, вы что-то путаете… Этими землями управляет маркграф Ролд…

— Он управлял ими когда-то, — он перебил её, проговаривая каждое слово по слогам, — десять лет назад его земли достались старшему сыну, а недавно — младшему… Вы думаете, я этого не знаю?

Дочь графа упрямо смотрела ему в глаза, конечно, он всё это знал, и всё равно…

— Бергские земли — не княжество совсем, это — марка в приграничных землях моего отца. Вы не правы и не хотите это признавать.

Алдор помолчал немного, сжимая и разжимая зубы, не сводил глаз с её лица. Каких сил стоило ему держать себя в руках. Откуда такое упрямство? Такая уверенность в правоте своих слов?

— Я прав, — заговорил Алдор, теряя последнее терпение, — вы всего не знаете… Если что, потом спросишь своего отца, откуда у него эти земли… — Переходил с "вы" на "ты" и обратно, добавил:- Он объяснит тебе, где он их взял… Почти двадцать лет назад эти земли были свободным княжеством, а теперь вдруг стали маркой у твоего отца… — Усмехнулся. — Правда всё равно восторжествует…

— Вы собираетесь забрать их?

— Граф Доранн обещал мне…

— Вы что, собираетесь начать войну? — Она была сильно удивлена и взволнована. — Вы хотите воевать?

— Добровольно твой отец не отдаст мои земли…

— Так вы хотите доставить меня не просто к противнику или сопернику, а к врагу? Врагу моего отца? Это же подло!

— Иначе граф никогда не согласится вернуть мои земли…

— Вернуть земли? — Она усмехнулась хрипло. — Неужели вы думаете, что граф Лионский развяжет войну с моим отцом только для того, чтобы вернуть вам землю? Да будь граф Лион, по вашим словам, хоть трижды благороднее моего отца, он и пальцем не шевельнёт, если не будет личной выгоды…

— Да пусть и будет! У вашего отца много земли…

— Да он никогда не проиграет эту войну! О чём вы думаете? — Она так разволновалась от их разговора, что даже кашель перестал донимать её. Глаза блестели яростным огнём, вся она была охвачена предметом разговора.

— У нас же будете вы! — остановил её своей фразой Алдор, и тут девушка осеклась, замерла, и плечи её поникли. — Вы же дороги своему отцу, у него больше нет дочерей…

— У меня есть брат — наследник… — прошептала чуть слышно, словно обречённо.

— А дочерей больше нет…

Вэллия опустила голову и вспомнила свою старшую сестру. Келла была старше её на четыре года, красивее и, наверное, умнее. Служанки говорили, она похожа была на мать, и лицом, и нравом. Может быть, кто знает, мать свою Вэллия не помнила, она рано умерла, почти сразу, как родился наследник, любимец отца, Ллойд…

Келла была смелой, решительной, она даже с отцом спорила, на всё имела свои взгляды, и за эти свои мысли часто постилась и молилась днями по требованию своего духовного отца. И всё равно, опять спорила и опять молилась.

Она во многом заменила Вэллии мать, многому научила, сама хозяйство в замке вела, сама на кухне помогала, пряла и вышивала. Как же Вэллии не хватает её все эти три года! Как могла она совершить это самоубийство? Что заставило её выброситься из окна? Нежелание выходить замуж за выбранного отцом жениха? В этом дело?..

Вэллия вздохнула, поплотнее запахиваясь в свой плащ. Алдор в это время маленькими глотками пил горячую воду из кружки.

Келла, Келла… Как могла ты загубить свою бессмертную душу? Ты — бунтарка по жизни и в смерти, как могла ты так без надежды на прощение убить себя?

Сколько раз Вэллия разговаривала со священником, сколько спрашивала, тайно надеясь, может ли быть прощена душа самоубийцы, есть ли надежда на спасение? Ответ был одним и тем же… Невозможно вымолить прощения у того, Кто создал этот мир, за того, кто совершил такой смертный грех — отнял у себя жизнь… "О дне смерти своей человек ничего не знает, он не должен торопить его…" Так отвечал ей священник, но в тайне Вэллия молилась за душу сестры и ходила к ней на могилу, с тоской и болью глядя, как порастает она травой, неухоженная церковными слугами за забором ограды…

— На, попей… — Алдор протянул ей кружку и этим отвлёк от тоскливых мыслей, Вэллия даже растерялась, помедлила, погрела пальцы и отпила горячий глоток.

— Если бы вы убили отца, войны бы не было? — спросила.

Алдор в это время подбрасывал дрова в огонь, помолчал, раздумывая.

— Всё зависело бы от действий наследника…

— Ему только шестнадцать…

— С ним уже можно было бы договориться…

— Дядя Дарл не позволил бы ему совершить глупость, никто не отдал бы вам и пяди земли без боя, зря вы надеялись на это…

— Дядя Дарл? — спросил Алдор.

— Это младший брат моей матери, он советник при отце и помогал бы Ллойду…

Алдор помолчал немного, ломая палки и складывая их в огонь. Спросил вдруг:

— А что, он хороший советник?

Вэллия задумчиво молчала, а потом, догадавшись вдруг, воскликнула:

— Только не трогайте его!

Алдор усмехнулся, поняв ход её мыслей. Вэллия попыталась унять дрожь в пальцах, крепче сжала кружку. А если следующим разом они захотят убить уже не отца, а Ллойда или дядю Дарла? Что, если они убьют всех, кто будет тогда наследовать все земли отца? Потом наступит её очередь, как последней наследницы?

— Если вы отвезёте меня в Лион, кто может гарантировать мне жизнь и свободу?

— Наверное, граф Доранн…

— Наверное?

— Конечно, он даже не знает, что мы здесь…

Вэллия растерянно распахнула губы и опустила взгляд в кружку, на плавающие ягоды шиповника.

— Скорее всего, — продолжил Алдор, — он найдёт тебе жениха из своих людей, кого посчитает нужным… У тебя же ещё нет жениха?

— А что потом? — она спросила вопросом на вопрос, чувствуя раздражение и даже злость. — Потом вы убьёте отца, Ллойда и дядю Дарла? Так? А земли все заберёте у меня, как у последней наследницы, и передадите Лиону? Вы на это рассчитываете? — От этой догадки у неё даже горло перехватило, и страх засел вдруг глубоко в сердце. Неужели граф Доранн мог пойти на эту подлость? Конечно, заполучив такие земли, можно пожертвовать Бергом… Можно наобещать золотые горы, не то что Берг… Прошептала:- Вы не посмеете… Убить всех…

— Да не собирается никто никого убивать! Что за глупости? Твой отец с Лионом давно соперничают, может, и не будет никакой войны, может, они мирно смогут договориться, всё зависит от того, какая у тебя ценность в глазах отца, сколько ты стоишь для него, и с чем он готов расстаться?.. Думаю, земли Берга не такая уж большая цена…

— Графу Лион этого будет мало… Ради Берга он и стараться не будет… только ради Берга, — поправила себя. — Чтобы отдать его вам?

— Откуда это может быть известно? Ты судишь по словам своего отца, не будет же он давать сопернику лестные оценки, я знаю его с другой стороны… Он принял меня на службу и обещал вернуть мои родовые земли… Он, конечно, строгий человек и серьёзный, но он справедливый. Никто и никогда не посмеет пожаловаться на несправедливость с его стороны.

— Только он жаждет войны с моим отцом, с землями Дарна… И справедливо ли? — Она скривила губы в язвительной усмешке.

— Твой отец жаждет этой войны не меньше… Будь уверена, каждый из них ищет только повод, чтобы развязать себе руки и захватить новые земли…

— Мой отец не хочет этой войны…

— Ты этого не знаешь!

Вэллия не стала спорить, она и правда не знала, но почему-то так думала. Отец никогда за последнее время не говорил о возможной войне. Да, наверное, каждый из правителей, и отец, и граф Лиона, хотели бы захватить земли друг друга, ведь через обе земли идёт прямая дорога в земли короля, столицу, удобный торговый тракт. Тот, кто будет владеть им на всём протяжении, всегда будет с деньгами. Но война… война это не выход…

Она думала и одновременно допивала последнюю воду из кружки. От тёплого в желудке заболело, закружилась голова, надо было поесть чего-нибудь серьёзного. Вэллия отдала кружку Алдору, и новый приступ кашля заставил уткнуться в одеяло. Лицо горело, и запутавшиеся волосы липли ко лбу, к вискам. Снова начался жар. Недолеченная болезнь постоянно мучила, жгла лёгкие, ослабляла всё тело. Ещё немного в холоде этой каменной пещеры и Вэллия сляжет, не сможет подняться. Она станет обузой для них, будет требовать ухода. Если бы только кто-нибудь из этих людей, удерживающих её силой, понимал это. Они преследовали свои цели, о ней они даже не думали. А ведь болезнь эта может убить её. Об этом ей даже думать не хотелось.

Вэллия плотнее запахнулась в одеяло, от озноба начали дрожать пальцы, свело нижнюю челюсть. Вэллия прислонилась спиной к холодной стене и закрыла глаза. "Когда же ты найдёшь меня… Отец… Где ты? Найди меня… спаси меня… Я хочу домой… Хочу домой…" В мыслях своих она просила отца, молилась, чтобы её нашли, так молилась, что устала и заснула. Уже во сне она не слышала, как Алдор укрыл её вторым одеялом.

Сколько проспала, не знала сама, проснулась и, не открывая глаз, просто лежала, не шевелясь. За это время вернулся Корвин, сейчас они разговаривали о чём-то, и Вэллия прислушалась.

— …Они ищут нас… Никого, конечно, не останавливают в воротах, но люди там стоят… в лица смотрят… Меня они не знают, они не могли меня видеть в замке Вольдейна… — Алдор ничего не ответил ему, он, собственно, тоже у Вольдейна лицо спрятал, но страх всё же был. А если узнают? А всё ли время шарф закрывал его лицо? Может быть, и сполз когда, а не помнится?.. Проклятье!

— По рынку тоже люди шныряют, заглядывают кругом, слушают… Я, когда коня стал продавать, они рядом оказались… Два мужичка таких, одеты простенько, как покупатели, комар носа не подточит… А сами… Откуда у вас конь? А почему вы его продаёте? А почему с седлом? Вы его украли?.. Еле отбрехался… Спихнул и седло и коня по разным торговцам по скупочной цене, жалко, денег дали мало и то не все… Хозяин лавки сказал, седло военное, таких у них не делают, говорит, с чужой земли приехало… Внимательный чёрт… Хорошо, в тот момент этих не было… Договорился кое-как, ещё и денег ему самому пришлось дать, чтоб он его забрал… Сказал, продаст если, то дня через три или раньше деньги вернёт с лихвой…

— Почему в замке Гота всё было тихо, ты же был там? Там не искали, а здесь ищут?

— Не знаю… Здесь граница близко…

— Надо было нам не идти к Ротбургу, идти сразу на границу… — Алдор сказал о том, что давно не давало покоя.

— Ага, и прямиком к ним в руки… Думаешь, если они Ротбург обложили, то граница "чистой" останется? Как же… Там их, наверное, вообще кишмя кишит…

— И что делать?

— Ждать надо… — Корвин вздохнул, слышно было, как ломает палки для костра. — Если выждем время, они перестанут искать нас, подумают, потеряли… Только так… Ждать.

— А как? Жить на что?

— Вторую лошадь продадим…

— А потом?

— Пешком доберёмся.

— Сколько ждать? Неделю? Месяц?

— Чем больше, тем лучше…

— Мы не можем ждать, Корвин, она не доживёт… Погляди на неё! У неё опять жар, лихорадка… Нужен врач, она не выживет…

— Где я возьму врача? Нам жрать-то нечего, сами, как крысы, в пещеры забились, какой врач, к дьяволу?

— Не кричи! Не надо нам дьявола ради Бога… Ждать долго нам нельзя…

Всё это время Вэллия всеми силами давила в себе приступ кашля, и он ушёл вниз, в самую глубину лёгких, а потом начался спазм и такой сильный приступ кашля, что продохнуть нельзя, до слёз на глазах, до хрипа в горле. Корвин молча смотрел на её мучения, а Алдор протянул кружку с водой. Вэллия смогла отпить несколько глотков холодной воды и, сжавшись, закуталась в одеяло. От долгого кашля по лицу пошли красные пятна, слёзы блестели на ресницах. Да, болезнь её никуда не скроешь, не отмахнёшься от неё. И Вэллия от отчаяния, от жалости к самой себе расплакалась вдруг, расплакалась, уткнувшись лицом в одеяло, видеть никого не хотела, смотреть на них на всех. Никого… Всех их…

Корвин достал их мешка свежий хлебный каравай и кусок сыра, начал ломать на кусочки. Молча жевал, глядя в огонь. Алдор взял хлеба и сыра себе, дал Вэллии. Девушка взяла, но пока только держала в руке, второй ладонью стирала слёзы со щёк.

— Ладно, прекращай давай… — Голос Корвина под сводами пещеры казался более громким, чем следовало. Алдор промолчал.

— Это всё из-за неё… всё её молитвами мы не можем выбраться отсюда… — продолжил Корвин через время.

— Отец всё равно поймает вас… Вы не уйдёте…

Лучше бы она молчала. Все были на взводе, любая реплика вызывала раздражение и злость. Корвин аж вскочил с места. Алдор молча стоял между ними.

— Если она скажет ещё хоть слово, я её убью… Я за себя не ручаюсь…

— Отец не выпустит вас…

— Да ты… — Корвин кинулся к ней. Алдор сделал шаг вбок и перехватил его, загородив девчонку собой.

— Он найдёт и убьёт вас, вот увидите…

— Замолчи!

Алдор обернулся к ней и тоже прикрикнул:

— Замолкни! — Чуть оттолкнул Корвина от себя ладонями в грудь. — Успокойся! Держи себя в руках…

— Почему ты не связал её?

— Незачем! Успокойся, Корвин, ты просто устал, сядь посиди или сходи за дровами… Хватит орать…

— Ты позволяешь ей многое… Я смотрю, ты вообще с ней…

— Что — я с ней? — переспросил Алдор.

— Меня она боится, а тебя — нет! Ты не связываешь её и не боишься, что она убежит… Кормишь тут… Почему? Чего ты ей наобещал?

— Ничего я ей не обещал… А связывать её нет смысла, куда она пойдёт? Посмотри на неё, она сама и дойти-то не сможет никуда…

Корвин отошёл в сторону, сел на камень, не сводя взгляда с лица товарища.

— Мне не нравится всё это… Ты скрываешь что-то… Почему ты защищаешь её? Что у тебя с ней?.. Что у вас было, пока меня не было?

— Что? — Алдор скривился в удивлении.

— Ты спишь с ней, да? Поэтому и защищаешь её? Когда ты начал с ней спать?

— В своём ли ты уме, Корвин? С чего ты всё это взял? — По скулам его пошёл румянец, у него и мыслей-то таких никогда не было. Она — графская дочь, дочь того самого человека, что погубил всю его семью… Он не мог не признать, что она нравилась ему, да, она красивая и выглядит хорошо при должном уходе, сразу видно её происхождение, род… Но сделать её своей любовницей?!

— Тебя уже понесло, Корвин, ты придумываешь то, чего на самом деле нет… Я бы перестал уважать себя…

— Да? А, может быть, наоборот, что может быть привлекательнее из всех видов мести?.. Насилуй его дочь, а потом верни её…

— Корвин! — Он, ужаснувшись, повысил голос, пытаясь своим криком достучаться до него, вернуть его к действительности. — Мы не разбойники на большой дороге, мы — слуги графа Доранна. Я — сын Бергского князя, мне не нужна такая месть!.. Пойми это! Я не собираюсь этого делать только для того, чтобы отомстить Вольдейну… Нет! Не будет этого никогда!

Корвин долго молчал, опустил взгляд в огонь, шепнул:

— А зря, я бы поступил именно так… Разве могут быть достойные виды мести и недостойные? Месть, она всегда остаётся местью…

— Нет! Это подло… По меньшей мере, подло…

— Я бы смог, я бы сейчас всё смог…

— Поэтому твой отец — просто оруженосец…

Корвин медленно перевёл на него взгляд опасных тёмных глаз, мстительно сощурил их, но ничего не ответил, а потом не разговаривал до самого вечера.

* * * * *

Следующие два дня они все практически не разговаривали друг с другом. Вэллия вообще молчала, только кашляла часто. За это время болезнь усилилась. Вэллия просто сидела на холодном каменном полу, прислонившись к ледяной стене, куталась в одеяла и часто проваливалась в полусон, в полузабытьё. Думать ни о чём не хотелось. Когда не спала, просто смотрела в огонь, медленным взглядом следила за своими похитителями, ела, когда ей давали, пила, когда подавали кружку с водой. Очень редко поднималась, чтобы выйти на улицу. Желудок был почти всё время пустой, а вся вода выходила с лихорадкой.

В полумраке холодной пещеры Вэллия перестала даже различать время суток, вечер уже или день, она не знала.

Алдор с Корвином общались редко, всё по-бытовому, перекидывались парой фраз, ничего не значащих. Видно было, что между ними пробежала чёрная кошка. Если бы другая обстановка, другое окружение, они бы быстро забыли свои обиды, но вот уже два дня они старались не замечать друг друга. Молча по-одному ходили за хворостом, поили лошадь, приносили воду. Корвин сам выдавал по куску хлеба, на Вэллию он не рассчитывал, и Алдор делил с ней свой хлеб. Корвин на это только хмыкал и чуть заметно криво улыбался одним уголком губ, но молчал. Когда закончился хлеб, Корвин снова ушёл в Ротбург, не сказав перед уходом ни слова. Алдор остался с Вэллией.

День с утра выдался холодным, за ночь ушли все запасы дров, всё утро почти до обеда Алдор искал по округе палые ветки и хворост. Близко уже ничего не было, всё выбрали, приходилось уходить далеко, а назад возвращаться непустым. Устал страшно! Весь перемазался и взмок от пота и талого снега.

Подбросил дров в огонь, разложил мокрые палки у огня, чтоб просыхали, и сел рядом с Вэллией. Та не спала, смотрела прямо перед собой. Лицо её горело, и глаза лихорадочно блестели. Лучше с каждым днём ей не становилось, наоборот.

От мокрой одежды озноб побежал между лопаток. Алдор, замёрзнув, ближе подсел к Вэллии, стал искать глазами своё одеяло. Что за мороз сегодня!.. Потёр ладонью заросший щетиной подбородок…

Девчонка раскашлялась, стала закрывать губы ладонью, кашляла в кулак. И Алдор заметил, что руки её связаны. Это Корвин всё опять сделал по-своему. Ну, зачем?.. Зачем это нужно всё?.. Принялся развязывать верёвки, освобождать руки графской дочери, а та поняла вдруг, что он так близко, и подалась назад. Шепнула:

— Не трогайте меня…

— Да не трогаю я тебя… Больно надо… Вас с Корвином послушаешь, так я вообще… — Усмехнулся и, освободив её запястья, задержал её руки в своих ладонях. Какие у неё холодные пальцы, а лицо горит, у него-то ладони после снега пылали огнём, жаром пульсировали после холода, а у неё — такие тонкие ледяные пальцы. Стал греть их. И она не вырывалась, смотрела на его ладони, как завороженная. И спросила вдруг:

— Мой отец убил всю вашу семью? — Алдор опешил и поглядел удивлённо, не успел ничего ответить, а она спросила опять:- У вас никого из родных не осталось? — Молча покачал головой в ответ. — Жалко… Без близких нельзя на земле… Как же жить дальше?.. Нельзя так… Нельзя…

— А ты передай от меня "спасибо" своему отцу… Он, наверное, будет рад, что я один остался…

Она отвела глаза в сторону, вряд ли понимая, что сказал ей Алдор, она в последнее время жила в своём мире и мало понимала, что делается вокруг. Правда, были иногда проблески, такие, как этот.

Она медленно вытянула пальцы из ладоней Алдора и поправила одеяло у горла, спрятала руки и поплотнее укуталась. Алдор наблюдал за её лицом. Огромные глаза её смотрели прямо, красивые глаза с длинными ресницами, губы дрожали и подбородок.

Была ли она в чём-то виновата, что так расплачивалась? Она и на отца-то своего мало, чем была похожа. Может, только чуть-чуть подбородком с ямочкой? У Вольдейна тоже такая была, Алдор хорошо её запомнил на чисто выбритом подбородке… Он в тот день улыбался часто… Радовался, что всё закончилось благополучно… И эта его улыбка тогда приковывала взгляд Алдора-мальчишки, он не помнил больше ничего, ни людей вокруг, ни глаза, ни лица, только вот эта вот улыбка графа-победителя засела в памяти, не забывалась, не стиралась…

Будь он проклят! Его бы сюда! Сюда, на место этой вот девчонки, он бы знал, что ему сказать, и не боялся бы сделать больно, и хлеба бы ему жалел… А ей… ей не мог…

Резко поднялся и поворошил ветки в огне, добавил новых, раскладывал другие у костра, всё перекладывал, возился, будто не знал, чем заняться. Спросил вдруг:

— У тебя жених есть?

— У меня? — она переспросила, и переспросила так, словно и не болела, и понимала всё.

— У тебя — у тебя…

— Нет… Отец не нашёл ещё подходящей партии… — Она смотрела на него, не сводила взгляда.

— Долго ищет… Тебе сколько лет-то?..

— Восемнадцать будет скоро…

— Что тебе обычно на день рождения дарят?

— По-разному…

— Почему так долго граф не находил тебе жениха? Восемнадцать лет — это возраст для девушки твоего положения…

— Не знаю… Я осталась у него одна дочь… Может, у него какие-то свои планы…

— Он не говорит с тобой об этом?

— Нет… — Она раскашлялась и, отвернувшись, закрыла губы одеялом. Алдор подал ей кружку с тёплой водой, она стояла на камнях у огня. Вэллия отпила несколько глотков и прошептала с благодарностью:- Спасибо…

Алдор забрал кружку и стоял неподвижно, глядя сверху на больную девушку. Вэллия уже закрыла глаза и откинулась к стене пещеры, наверное, опять заснула или забылась. Алдор долго молчал, потом шепнул, не зная, слышит ли она его:

— Совсем не тебя мы хотели похитить… хотели убить графа… Прости нас за ту боль, что мы тебе сделали…

Девушка на слова его даже не шелохнулась, видно, точно не услышала или не поняла.

К вечеру вернулся Корвин, забрал последние деньги у торговца, купил хлеба, сыра, ячменя для лошади.

— Ну что там? — первым спросил Алдор, маленькими кусочками отламывая хлеб от большего куска.

— Всё по-старому… — Корвин был хмурым, в сторону Алдора даже не глядел.

— И меньше не стало?

— Я же сказал, по-старому…

— И сколько ещё?

— Один Бог знает…

Они молча доели свой хлеб с сыром, запили по очереди водой из кружки. Корвин добавил дров в огонь и сказал:

— Пойду накормлю лошадь, принесу воды… Дров-то хватит? Ночь опять холодная будет…

— Я набрал там ещё немного, надо принести…

— Ладно, приду — сходим…

Ушёл, Алдор, оставшись один, растормошил Вэллию и вложил ей в ладонь кусок хлеба. От себя припас.

— Что случилось?

— Ешь давай и не спрашивай…

Девушка со сна закрывала глаза, хлеб ела машинально, смотрела мимо Алдора. Спросила вдруг, перекинув на него взгляд:

— Вы кто? Я вас знаю?

— Конечно, знаешь… — отмахнулся Алдор, подал ей воды. — Попей вот… Доедай и спи… Тебе надо…

Она сонно улыбнулась ему в ответ и кивнула головой. Алдор отвернулся. Надо лечить её, как-то надо лечить её. Что-то надо придумать. Может быть, самому сходить в Ротбург, найти врача, спросить какие-нибудь лекарства? Нужны деньги, всё у Корвина, он вряд ли даст на это… Надо поговорить… Найти какие-то слова, чтобы достучаться до него, в конце концов, он продал лошадь Алдора, значит, и часть денег должна была быть его… А он и гроша не видел. Надо поговорить, забрать у него хоть немного денег…

* * * * *

Алдор возвращался из Ротбурга на следующий день уже ближе к вечеру. Ему всё же удалось выпросить у Корвина немного денег, в Ротбурге он нашёл врача (чего это ему стоило в незнакомом городе!), сумел купить какие-то травы и микстуры. Врач, конечно, сам хотел видеть больного, но Алдор сослался на то, что он неместный. Сейчас торопился. Дождался ранних сумерек, чтобы никто не видел его на дороге, свернул в лес.

Когда поднялся в пещеру, был уже вечер. Корвин сидел у огня, подбрасывал дрова, заметив Алдора, поднял глаза и ничего не ответил.

— Ты уже ел что-нибудь? — спросил Алдор, весь этот день он не ел ничего, берёг деньги на лекарства.

— Вот там смотри… — Корвин только дёрнул подбородком в сторону сумок у стены. Сам даже не посмотрел.

— Ты не стал меня ждать?.. — Алдор нашёл свой хлеб, разломал его на две части, одну стал есть, откусывая, присел на камень. — Как вы тут?

— Отлично… — Корвин возился с огнём, голос его уже не был тем хмурым, каким был все эти дни, но и не был оптимистичным, как бывало когда-то.

— Я видел их… По виду и не скажешь, просто переодетые крестьяне, торгаши, но держатся они всё равно как-то по-другому… Плечи, стать… Как голову держат… Видно, что военные! Только, как они думают узнать её? Они что, все знают её в лицо? Сколько б их тогда надо было по всем городам?

— Они не во всех городах… — Корвин впервые посмотрел ему в лицо, но взгляд его всё равно был непрямым, просто скользнул по глазам. — Они только на границе… На всех дорогах, поди, шныряют…

— М-м-м… — Алдор молча доедал остатки хлеба, попил воды. За этот день, проведённый на ногах, он смертельно устал, а ведь надо ещё довести дело до конца, сварить травы, что принёс.

Алдор нашёл вторую половину своего хлеба и пошёл в угол, где сегодня расположилась Вэллия. Обычно она всегда ближе была у огня, а на этот раз забилась в угол. В полумраке пещеры он наступил на что-то и разглядел деревянный башмак. В таких ходила Вэллия… Что это?.. Почему? Она без обуви?..

Он нашёл её за камнем в тёмном углу, склонился, попытался взять за плечи, развернуть к себе. Но девушка вскрикнула и дёрнулась в сторону, избегая его рук.

— Нет!.. Не трогайте меня… Пожалуйста…

— Да стой ты… Подожди… — Алдор всё же сумел взять её за плечи, развернул к себе через силу. — Что случилось?..

— Не надо… Нет! — Она избегала смотреть на него, куталась в одеяло, прятала лицо и вжималась в угол.

Алдор поймал её за подбородок и повернул лицо к свету. Чёрт! Губы разбитые и на скуле ссадина… Как?.. Он резко обернулся к Корвину… Он что, бил её? Бил, пока его здесь не было?

— Корвин, ты… ты… как ты мог?.. Господи! Ты что, бил её? Зачем?.. За что?.. О, Боже… Господи…

У неё, оказывается, ещё были связаны руки, и Алдор стал развязывать верёвки на запястьях графской дочери.

— Всего один раз…

— Зачем?..

Корвин усмехнулся и ничего не ответил, резко ломая сухие палки сильными руками. Алдор распутывал её запястья, а девушка расплакалась вдруг, расплакалась навзрыд, как от боли только плачут. И Алдор заметил что-то, отдёрнул край одеяла и обомлел. Шнуровка платья на груди её была порвана и юбки перебурены, а из-под подола выглядывали пальцы необутой ступни в тонких чулках… Всего один ботинок на левой ноге. Страшная догадка мелькнула в голове… Алдор резко выпрямился и с ненавистью поглядел в сторону товарища.

— Корвин, как… как ты мог? Да ты… ты… Ты что наделал? Ты не представляешь себе, что ты сделал… Зачем? — Он в миг был уже рядом с костром и смотрел на Корвина сверху вниз через огонь. Сердце его стучало на тысячу голосов в смятении и злости. Он не мог поверить, что это случилось… Как он мог допустить такое?.. Бедная, бедная девочка!..

— Да не шуми ты так, подумаешь, она одной ногой уже стоит в могиле…

— Да ты в своём ли уме? — Алдор обомлел от жестокости ответа, поверить не мог, что слышал это.

— Нам всё равно уходить надо, — Корвин был невозмутим, — мы не можем взять её с собой… Ей так и так придётся остаться здесь, и она умрёт здесь одна, не всё ли равно теперь? Что копья ломать?

— Она не умрёт, я был у врача сегодня, я принёс лекарства…

— К чёрту это всё, Алдор! Посмотри правде в глаза, хватит тешить себя надеждами и глупыми иллюзиями! — Корвин тоже поднялся на ноги, и теперь их разделяло только пламя костра. — Хватит! Пора становиться взрослым…

— Взрослым? — перебил его Алдор. — Это, по-твоему, так становятся взрослыми?

— Нет! Просто ты за это время привязался к ней и тебе её жалко! Да, она графская дочь, да, она аристократка, вот тебе и жалко её! Но хватит, хватит ребячества, она всего лишь девчонка, девка, как любые другие, каких в каждом замке полно… Оглядись вокруг, прими это, как данность… Нам просто придётся бросить её или убить самим, чтоб не мучилась… И вот это вот правда жизни…

— Правда жизни?

— Понимай это как хочешь…

— Правда жизни, говоришь? — В бессильном отчаянии Алдор стиснул кулаки. Нет, он не хотел мириться с таким, всё нутро его сопротивлялось. — Выходит, это так и должно быть? Здоровый парень, сильный, как бык, избивает и насилует больную девчонку? Это нормально, да? Так и надо, по-твоему? Так?

— Не бери всё близко к сердцу… И не жалей её… Вспомни, кто она такая…

— Она не сделала мне ничего!

— Зато её отец много сделал… Короткая же у тебя память, быстро ты всё забыл… Сам же рассказывал мне… "Убили мать, убили сестру, убили брата…" Так? Ты сам-то чуть не сдох, забыл?

— Мы хотели убить его, но не её…

— Какая разница?! — Корвин резко вскинул ладони к лицу, стремясь доказать своё. — Пойми одно, наша миссия провалилась, мы не справились. Возвращаемся в Лион и служим дальше, как ни в чём не бывало. И забудь о ней, забудь, как о страшном сне…

— Я не могу! — перебил его Алдор. — Я не могу жить как раньше… Я не могу больше доверять тебе…

— Что?

— Всё не может быть так, как было…

— Да к чёрту всё!

— Зачем? Зачем это надо было делать?

— Да подумаешь, проблема, ну и поимел девчонку, ну и что? Мало ли их было и будет…

— Я обещал ей, что мы не тронем её… — Алдор опустился на камень, в отчаянии схватился за голову, запустил пальцы в грязные волосы на макушке. — Я говорил, что Доранн защитит её, что она будет в безопасности…

— Мы просто не справились, пойми это… — Алдор ничего не ответил, просто покачал головой, и Корвин продолжил негромко, доверительно, как давно уже не говорил:- Сначала я подумал, почему тебе можно, а мне нет… Чем я хуже?.. А оказалось, она…

— Что, она? — Алдор глянул исподлобья, через упавшие на лоб волосы.

— Она оказалась девушкой, ты и правда не спал с ней… Да какая теперь уже разница? Ты немного потерял! Одна возня и вопли…

Алдор скривился, зажмуриваясь, стискивая зубы. Воображение рисовало всё подряд, картины, одна другой ярче. Всё тело содрогалось… Вспоминалась она такой, как была в доме егеря: чистой, ухоженной, когда избегала даже в глаза глядеть. Именно тогда он понял, что она нравится ему, осознал вдруг, что она красивая и одинокая…

Проклятье!

Алдор резко поднялся и коротко произнёс:

— Уходи!

Корвин некоторое время молчал, не понимая, что происходит, переспросил:

— Что?

— Собирай свои вещи и уходи.

— Это почему это?

— Я не хочу тебя больше видеть.

— Из-за неё? Из-за проклятой девчонки? Хочешь, я просто убью её, и никто не будет стоять между нами?

— Просто собирайся и уходи…

— Только из-за того, что я переспал с ней? А как же дружба? Столько бед пережили, пуд соли вместе съели… Из-за девчонки? Ты удивляешь меня… Она никто тебе! Больше того, она — дочь твоего врага, а ты меняешь её на меня?.. Не надо этого бреда, Алдор. Хватит!

— Причём тут она? Всё дело в тебе. Я просил утром, не трогать её, я доверял тебе, а ты?.. Ты был слугой моим, моим товарищем и другом, ты предал меня, наплевал на доверие…

— Ты сходишь с ума, Алдор! — перебил. — Переспи с ней сам и всё забудь…

— Убирайся! — Алдор закричал ему в лицо, всердцах стискивая кулаки. — Уходи! Я не хочу видеть тебя!

— Опомнись, друг…

— Ты не друг мне больше…

— Вот, значит, как? — Корвин поднялся. — Ну хорошо, как хочешь. Ты ещё пожалеешь об этом… Пожалеешь, да будет поздно…

— Быстрее, Корвин…

— Я заберу лошадь…

— Ради Бога…

Корвин неторопливо собирал вещи, не говоря ни слова, может быть, он надеялся, что Алдор вовремя передумает, попросит прощения за горячность. Но Алдор сидел неподвижно, смотрел в огонь. Корвин собрался, застёгивая под горлом плащ, спросил:

— Я пошёл?

— Иди…

— Не пожалеешь?

— Доброй дороги…

— Встретимся в Лионе… с ней или без неё… Я буду ждать тебя, надеюсь, ты наберёшься ума за эти дни…

— Ты теряешь время… — перебил его.

Корвин ушёл. В темноте спустившейся ночи слышно было, как пробирался он через камни, потом всё стихло. Алдор всё это время сидел неподвижно и смотрел в огонь, где догорали поленья, подброшенные ещё руками Корвина.

* * * * *

Время тянулось бесконечно медленно. Его наполняло ожидание, молчание и долгие мысли. Алдор старался следовать советам врача, варил травы, давал микстуры, всеми силами старался обеспечить тепло для больной графской дочери. Он уложил её как можно ближе к огню, укрыл всеми одеялами и плащом, натаскал сосновых веток, чтобы защитить от холодного пола. Благо недалеко он нашёл старую сосну, поваленную последними осенними бурями. Он даже всё, что мог с неё стопил в костре, хотя сосна от влажности сильно дымила. Одному искать дрова стало тяжело и трудно, близко ничего подходящего уже не осталось, а ходить далеко было не по силам, и возвращаться — долго и тяжело.

Уходя, Корвин оставил весь хлеб и половину денег. Это вселяло надежду, что в душе его сохранились остатки совести… Что от него ждать! Он не человек чести, отец его простой оруженосец, слуга, что можно хотеть?.. Алдор только мучительно стискивал зубы при мыслях о товарище. Они уже несколько лет знали друг друга, да, с тех самых пор, как Алдор попал к Доранну в услужение.

У дочери графа началась лихорадка. Она бредила, звала кого-то, разговаривала с какой-то Келлой, плакала и смеялась. Озноб сотрясал всё её тело. Она то мёрзла и куталась в одеяла, то отбрасывала их в жарком бреду, ничего не ела и лишь немного пила, когда Алдору удавалось хоть что-нибудь влить через стиснутые зубы.

Несколько дней не дали никаких результатов, а хлеб закончился. Алдор боялся оставить её одну, но после голодного дня решился, тем более что с утра дочь графа спокойно спала. Он позаботился об огне, чтоб пламя держалось подольше, и отправился в Ротбург. Планировал, что вернётся рано, но в городе, в толкучке, замотался, долго торговался с пекарем, осматривался, ища глазами людей Вольдейна. Их стало меньше, или ему так показалось на первый взгляд. Может быть, они уже отчаялись найти её…

Был какой-то праздник, народу в собор на службу понаехало со всей округи — море, все празднично одетые, с детьми, с вещами, на рынке не протолкнуться. Сейчас, наверное, и во всех постоялых дворах мест нет.

Алдор купил хлеба, сыра, немного дешёвой вяленой рыбы, побывал у врача и цирюльника. Он и сам не ожидал, что на всё это уйдёт так много времени. Город он покинул уже после обеда. Долго шёл по дороге, боясь, что кто-то увидит его, потом свернул в лес. Уже подходя к скале, он заметил, что что-то не так, на камне у подножия сидела дочь графа. Сидела словно окаменевшая, в одном платье, смотрела прямо перед собой.

Алдор, срывая на ходу плащ, бегом бросился к ней, стал укутывать ледяные плечи, спину, ужасаясь, шептал:

— Что ты наделала?.. Зачем выходила?.. Сколько ты уже здесь?.. Зачем? Куда тебя понесло?.. Боже мой! Ты замёрзла вся, сплошной лёд… Всё, всё насмарку…

Он растирал ей руки, ледяные, как холодная вода в зимнем ручье, он вернул её к огню, укутал одеялами, принялся раздувать костёр — всё потухло уже, дров нет.

Как она могла? Он столько сил убил, чтобы хоть немного победить болезнь, переломить её, а теперь всё зря… Она опять впала в беспамятство, ничего не видит и не слышит, и холодная, будто уже мёртвая. У неё даже кашля нет. И Алдор обрадовался б, если бы она сейчас хотя бы кашляла, так в ней была хотя бы частичка жизни.

В отчаянии Алдор сбросал на угли последнюю дровяную труху, надо идти, искать хоть что-то, что можно сжечь. Это опять надолго, опять оставлять её. А если за это время она умрёт?.. Что делать? Бросить её здесь? Он ведь даже похоронить её не сможет! Боже… И её не найдут никогда…

Ему хотелось бежать, всё бросить, но он, уставший и разбитый, пошёл в лес, чтобы собрать хоть немного дров. Вернулся он уже в сумерках, осенью день короткий. Шёл, а сам боялся, жива ли она ещё, боялся глянуть ей в лицо, коснуться лба. Боялся не успеть. Оттягивал этот момент, ломал палки в огонь, съел кусок хлеба с сыром, и только потом, набравшись смелости, коснулся щеки графской дочери. Она вскинулась, глянула ему в лицо огромными глазами, влажными, будто в них стояли слёзы.

Алдор, наверное, больше удивился оттого, что она ещё живая, чем, если б она умерла, отпрянул назад и сел на подогнутую ногу, шепнул растерянно:

— Слава Богу… — Хотя и сам не знал, что было бы лучше.

Графская дочь закрыла глаза и отвернулась. Подбородок её и губы дрожали. Это опять лихорадка, а здесь её не согреешь, здесь, в этой пещере, как в могиле. Алдор подбросил побольше дров в огонь и примостил на камень закопчённую кружку с водой, вымазал сажей руки. Стал вытаскивать из мешка купленные днём травы. Это было так давно. Врач, конечно, требовал сам посмотреть на больную, но что поделаешь. Алдор всыпал в воду по щепотке из каждого полотняного мешочка, как сказал ему врач, поправил кружку ближе к огню, опять вымазал пальцы сажей, но не заметил этого.

Даже возле огня было холодно, да и дрова его долго дымили, шипели от тающего снега, тепла давали мало. От усталости и холода клонило в сон, но Алдор знал, что крепко не заснёт здесь. Сидел и смотрел на неподвижную девушку, на похудевшее бледное лицо с алым румянцем на скулах. Думал. Зачем они взяли её? Надо было бросить ещё там, возле замка. Она и была-то в одной ночной рубашке, в чулках, без обуви. Что от неё было хотеть?.. Они бы так и так не довезли бы её до Лиона, глупо было надеяться на это. Она заболела в первые же дни. Она не выживет…

Получается, что Корвин был прав? Её надо было просто убить, она бы даже ничего не почувствовала, не поняла ни капли. Сейчас он просто сидит и ждёт, когда она умрёт. И всё, что он делает, все эти травки, лекарства — всё это не имеет смысла. Ей не выжить… Она не выкарабкается… Не сможет…

Даже не думая, не контролируя самого себя, Алдор принялся укладывать в мешок свои вещи, еду, деньги.

Почему он не послушался Корвина? Почему не сделал всё так, как он сказал? Надо было бросить её, или убить, и он сейчас был бы у стен Лиона. Подумаешь, девчонка, она ЕГО дочь, и в ней ЕГО кровь… Что из того, что они украли её и изнасиловали — она ведь дочь врага? Так и поступают с врагами…

Корвин прав, это он — слабак, не смог справиться с собой, не смог пересилить себя, уловил вдруг какие-то чувства, которых и быть не могло. К ней, ЕГО дочери — не могло! Она просто околдовала его, как ведьма… Он потерял голову, глаз не мог отвести с девчонки… А всё просто… всё очень просто, и Корвин это доказал… Она такая же, как все, ничуть не лучше и не хуже любой другой девушки. Одна только разница — сейчас она сильно болеет и, возможно, умирает… А он сидит рядом, ждёт, когда она умрёт, и ничего не может сделать. И имеет ли смысл, делать хоть что-то?..

А ведь она нравилась ему, ему нравилось смотреть на неё, следить за её глазами, лицом, руками. Она была красивой. Там, в доме лесника, в свободное время он много часов наблюдал за ней, и чувствовал, как в душе что-то замирало со сладкой незнакомой болью. Ему хотелось касаться её, трогать пальцы, шею, лицо, поцеловать её, попробовать на вкус её губы. Но он боялся своих желаний, понимал, что никогда не сделает этого, потому что она была ЕГО дочерью, потому что она — дочь графа, а он всего лишь рыцарь — слуга безземельный. Потому что сейчас она в его власти, она боится его… И именно он поставил её в такие условия, он увёз её из дома…

Алдор машинально добавил дров в огонь, сам не сводил глаз с лица девушки. Она похудела, впали щёки, и появились круги под глазами, спутанные волосы липли к вискам и лбу.

Он не бросит её, пока жива — не бросит, не сможет. Это он виноват перед ней, что она здесь. И он совсем не хотел быть похожим на её отца, не хотел бы мстить ему, убивая дочь. Просто так получилось…

Шипели мокрые палки в огне, холод пробирал до костей. Алдор поднялся и подобрался к девушке, лёг рядом, поверх одеяла. Так будет теплее. Потом забрался под одеяло, под второе, и, наконец, прижал к себе тонкое девичье тело. Она даже не сопротивлялась, она вообще вряд ли понимала, что происходит, смотрела огромными влажными глазами.

Алдор ласкал ладонью горячие руки, колени, и уже не мог остановиться, забрался под юбки, двигаясь вверх от колена по бедру. Второй рукой растянул шнурки платья на лифе, толкнулся внутрь горячим подбородком и жадно коснулся губами жаркой ложбинки на груди. Он целовал её шею, грудь, лицо. Она безвольно отворачивалась, закрывала глаза и тяжело с хрипом дышала. Сознанием своим она находилась сейчас не здесь, не шла навстречу ласкам, но и не мешала.

Безудержная страсть кружила голову, вряд ли сейчас он думал о последствиях, о том, что будет ненавидеть себя за это, о тех словах, что говорил Корвину. Сейчас она была его вся от пят до лица, и никто не стоял рядом, никто не мог остановить его, достучаться до разума, будто её болезнь бессознательной вспышкой перекинулась и на него.

Он и потом долго лежал рядом, и не мог поверить, осознать, что решился на это, пока не заметил следы своих вымазанных сажей пальцев на её щеках. Понял… Понял, что сделал это… Он сделал её своей любовницей против её воли, безумно, страстно, как сумасшедший. И с первых же минут проклял себя… Проклял за то, что оказался не лучше Корвина — сына оруженосца, за то, что воспользовался слабостью и безволием, за то, что сделал именно то, чего никогда бы не сделал дочери ненавистного графа…

И понял, что больше не может находиться здесь. Сорвался с места, приводя в порядок свою одежду, стал впопыхах собирать то, что ещё не убрал до этого. На камнях в костре кипела кружка и, обжигая пальцы, Алдор снял её с огня.

Девчонка… Он заберёт её с собой, заберёт в город, там много народу, может быть, их никто не заметит. Уже поздно, ворота могут быть закрыты, но ведь праздник, в праздник всё должно быть по-другому, приезжают гости, пилигримы…

Алдор начал тормошить дочь графа, сумел влить в неё несколько глотков отвара. Она что-то говорила ему бессвязное, перемешанное с кашлем. Алдор привёл в порядок её одежду, нашёл обувь, собрал все одеяла, набросил на плечи девушки плащ, застегнул бронзовую застёжку и своего плаща…

Путь до дороги в город через лес показался ему длиннее жизни. Девушку пришлось практически тащить на себе, а ещё мешок с вещами, да неизвестность впереди и чувство раскаяния. Но на дороге ему повезло столкнуться с повозками купцов, и они взяли больную на телегу. Алдор до Ротбурга шёл рядом, не сводя с неё глаз. Стража у ворот без вопросов впустила их, и на постоялом дворе купцов ждали. Алдору выделили маленькую угловую комнату с одной постелью, больную графскую дочь он назвал своей женой, и тут же встретил сочувствие служанок и хозяйки постоялого двора. Ему нагрели воды и помогли помыть девушку, забрали в стирку одежду, принесли молока и тёплого хлеба. К утру Вэллия уже спокойно спала в чистой постели, и Алдор впервые за последние дни почувствовал хоть какое-то удовлетворение и надежду на то, что всё, быть может, образуется.

К обеду пришёл знакомый врач, приглашённый Алдором, осмотрел больную и оставил лекарства. Алдор не жалел последних денег, он уже давно решил для себя, что будет делать дальше. Знал, что ему придётся расстаться с дочерью графа, как только она немного поправится…

* * * * *

Вэллия открыла глаза и уставилась в серый потолок, какое-то время смотрела, ничего не понимая. Потом осознала, что всё изменилось вокруг неё. Это уже не пещера и не осенний лес. Она в постели под тёплыми одеялами и чистой простынью, в комнате, скорее всего, постоялого двора. Как она оказалась здесь?

Вэллия поднялась на локте и села. Одежды её рядом не было, а на самой — лишь ночная сорочка, мокрая от пота, от неё сразу озноб побежал по спине. В комнате прохладно, камин не топлен. В груди при глубоком дыхании хрипело и клокотало, болезнь ещё сидела в ней, проникнув в лёгкие.

В комнате было сумрачно, единственный свет падал через приоткрытую створку ставни на окне. Захотелось подняться и посмотреть в окно, увидеть, где она? Что это за место?

Вэллия осторожно пересела на край широкой кровати и опустила ноги на пол, чуть коснулась босыми пальцами холодных досок, и в этот момент открылась дверь, зашёл Алдор, увидел её и громким окриком остановил:

— Куда? Пол ледяной!

Вэллия вздрогнула и отдёрнула ноги от пола, изумлёнными глазами смотрела в лицо, прошептала:

— Я хочу встать…

— Подожди…

Он бросил у решётки камина дрова и стряхнул с себя мусор, потом только подошёл к кровати, из-под волосяного матраса вытащил шерстяные носки и, опустившись на колено, стал сам надевать их на босые ноги графской дочери. Вэллия смутилась не на шутку, что это с ним? Она дёрнулась, поджимая ноги, шепнула:

— Я сама… могу…

— Конечно, можешь, кто против…

— Где мы? — Ей было неловко чувствовать прикосновение его рук, и она попыталась отвлечься разговором, смотрела в окно.

— В Ротбурге… Это постоялый двор…

— И нас пустили в город?

— Как видишь…

— Меня уже не ищут?

— Ищут, но уже меньше, чем раньше. Они ищут трёх человек, а нас осталось двое…

— У меня нет шансов, да? — спросила чуть слышно, и Алдор, натянув последний носок, посмотрел снизу, пожал плечами.

— Получается, так…

— Где моя одежда? — Вэллия закутала плечи в одеяло, зябко поёжилась в прохладе комнаты.

— Её забрали стирать и зашивать… А ты собралась куда-то идти? — Алдор сбросил плащ и занялся растопкой камина. — Тебе ещё рано ходить и на улице холодно… Новый снег выпал…

Вэллия поднялась и запахнула на себе одеяло, прошла мягкими шагами до окна и отбросила ставню. Свет ударил в глаза; белоснежные крыши домов незнакомого города расходились в разные стороны, куда хватало глаз. Тёмными точками на фоне них проносились стайки воробьёв, где-то трещали сороки. Наверное, это была самая окраина города, далеко были слышны колокольные звоны собора. На фоне неба чёрными узорами угадывались витиеватые флюгера.

— Надолго мы здесь? — спросила невольно, так давно она не видела уже домов и людей.

— Пока ты не поправишься…

— А деньги?..

— Уже почти нет…

Холодный воздух из окна студил лицо и мокрый лоб. Вэллия нехотя прикрыла ставню и вернулась в комнату. Постель была всего одна, и невольно возник вопрос:

— Где спите вы?

— Рядом с вами…

— Рядом? — Вспыхнула румянцем по щекам.

— Приходится… Не бойтесь, я сплю одетым и поверх одеяла…

— Опять сказали всем, что я ваша жена?

Алдор усмехнулся и ничего не ответил. Они нормально разговаривали между собой, переходя то на "вы", то обратно на "ты"; и не поймёшь с первого взгляда, что за отношения между ними.

— Я и не помню, как оказалась здесь… — Села на кровать, наблюдая за Алдором.

Тот возился с дровами, они, наверное, были сырыми и не хотели гореть.

— Ещё бы… Удивительно вообще, что жива осталась… — Алдор снова усмехнулся, тщетно выбивая искры кресалом. — Скоро врач должен придти…

Вэллия предложила вдруг:

— У вас всё равно не получится, вы же сказали, что снег, они мокрые, сходите на кухню, пусть служанка принесёт горячих углей и сухих щепок…

Алдор перевёл на неё глаза.

— Я не умею, а ты умеешь разжигать сырые дрова?

— Я просто видела много раз, как это делают… — Она улыбнулась ему по-доброму, и все обиды прошли. Алдор подумал, что никогда не обращал внимания, как служанки разжигают камины зимой, и обычно эту работу делал не он: часто Корвин, когда были вдвоём, прислуга, когда — в замке сеньора. Пришлось идти на кухню, но девушка оказалась права. Через момент появилась служанка с полным совком горячих красных углей и с пучком сухих щепок. Скоро огонь в камине затрещал, и от одного только этого звука стало теплее.

Алдор разложил дрова у камина, чтоб просохли. Всё это время он избегал смотреть в лицо графской дочери, боялся встретиться с ней глазами. Знает ли она, что он воспользовался её беспомощностью и болезнью? Помнит ли это? И как теперь быть?.. Она даже про Корвина не спросила… почему-то… Ни слова! И он осторожно задал вопрос:

— Почему ты не спрашиваешь о Корвине?

Она помолчала немного.

— А его нет?

— Он уехал…

— Уехал? — Она удивилась. — И не вернётся? Как он мог бросить друга…

— Он не друг мне, он — мой слуга…

— Как — слуга? — Нахмурилась. — А казалось, что…

— Просто мы много лет знаем друг друга и всё время вместе, но я — рыцарь, а он мой слуга, оруженосец…

— А казалось, что вы — друзья… Он бросил вас?

— Я прогнал его сам.

— Почему?

— Потому что, когда я оставил вас вдвоём, он… — Она не дала ему договорить, перебили резко:

— Подождите! Я помню… — Она сменилась в лице, взгляд её остановился, плотнее затянула одеяло на плечах, словно старалась скрыться под ним. И Алдор заметил это. Она помнила! Тот день она ещё помнила! А дальше?..

Она медленно прошептала, глядя перед собой:

— Он бил меня… У меня были связаны руки… Он специально их связал… если бы я знала… Я… Я бы… — Она опустила голову, и волосы посыпались ей на лицо. Служанки не смогли их прочесать и обрезали, теперь они были буквально по локоть.

— А что было дальше, ты помнишь?

Она отрицательно покачала головой, и Алдор прямо физически ощутил, как свалился с души неимоверный груз. Она не помнит! Конечно, как она может помнить? Она не может знать этого… Она ничего не знает, это — только его секрет.

Он успокаивал себя, а на сердце почему-то легче не становилось.

— Почему вы не бросили меня там? — она спросила вдруг. Он долго молчал.

— Потому… — Он не знал, что ответить ей. Да, не бросил, потому что после того, что сделал, совесть не давала ему покоя, да и вряд ли даст. Он, как простолюдин, как смерд, кинулся на женское тело, забыв о чести, об уважении к ней. Да будь она хоть трижды дочь заклятого врага… Он не должен был! Поэтому сейчас и не знал, как смотреть ей в глаза. Он оказался ничуть не лучше Корвина, которого сейчас презирал. А в её памяти остался только Корвин, с насилием и болью, что ей причинил.

— Вы бы лучше легли в постель, холодно… Пока тут чуть-чуть обогреется… — перевёл разговор на другую тему.

Она послушалась его, но не легла, а просто села, с ногами забралась, укуталась одеялом, хрипло кашляла. Скоро пришёл врач, и Алдор вышел.

Молодой врач с внимательными тёмными глазами задавал вопросы, осторожно касался лба и отмерял какие-то горькие капли. Вэллия была безучастной, она даже не пыталась рассказать, кто она, чья она дочь, словно смирилась, неторопливо отвечала на вопросы и задумчиво смотрела в сторону. Один раз лишь она оживилась, когда врач похвалил её "мужа" за внимание и заботливость к ней. Вэллия удивилась и усмехнулась.

Вечером она заявила Алдору:

— Я хочу сходить в церковь… Я хочу исповедаться…

— Это не может подождать?

— Не может… Мне нужен совет, я не знаю, как мне быть… Что скажет отец, если узнает?..

— Ничего не скажет… Он оставил в секрете факт твоего похищения… Он просто быстро найдёт тебе жениха… Он всё постарается скрыть…

— Откуда вы можете это знать? Я не могу выходить замуж… после… — Она стиснула зубы, не договорив.

— У женщин есть много своих секретов… Никто ничего не поймёт…

Она горько усмехнулась. Он не понимает, о чём она говорит. Конечно, как он может понять? Он мужчина… Он думает, что она переживает, что не выйдет замуж девушкой, а она вообще не знала, как сможет теперь быть с мужчиной, как сможет быть женой. Она и мысли не могла допустить, что кто-то будет касаться её, целовать, может быть. Она не сможет перешагнуть через себя…

— Мне нужна моя одежда. Я хочу сходить в церковь.

Голос её был твёрдым, она всё решила. Алдор и не слышал-то от неё подобного тона, да, это речь графской дочери, никак не меньше.

— Я не отпущу тебя.

— Я уйду одна.

— Без одежды?

Она удержала на его лице долгий взгляд. Промолчала.

— На улице холодно, ты ещё болеешь, не заставляй меня… — он заговорил сам, пытаясь уверить её. Не хватало ещё ходить по улице.

— Мне надо, очень надо, как вы не понимаете?

— Если только мы пойдём вдвоём… — Он после некоторых раздумий сдался её уговорам, хотя и понимал, если на улице она успеет сказать кому-нибудь хоть слово, он уже не удержит её. Но, может быть, действительно ей сильно надо было попасть в церковь. — И что ты скажешь на исповеди? Я не хочу, чтобы меня казнили… — продолжил.

— Я не скажу про вас ни слова… Какой в этом смысл?

— Ты уже не хочешь домой?

— Хочу… но… отец…

— Ты боишься своего отца? Разве ты в этом виновата?

— Он очень строгий, вряд ли для него будет иметь значение, виновата я или нет. Какая уже разница, он умрёт от стыда…

— А ты говорила, он хороший… Он жестокий ублюдок…

— Он — мой отец…

— Да, и это странно, как он тебя такой воспитал?

— Он меня и не воспитывал, он в постоянных делах и заботах, я со старшей сестрой и с дядей Дарлом… Но он всегда был справедливым и честным…

— Ну и не бойся тогда, он поступит с тобой справедливо и честно… Ты ни в чём не виновата, это всё из-за войны с Доранном…

Вэллия долго молчала. Потом легла и укрылась одеялом, отвернулась, прижав кулаки к губам, хрипло дышала. Алдор укрыл её ещё одним одеялом и прилёг рядом, с другой стороны постели, на край. Лежал на спине и смотрел в потолок. Света не было, свечу Вэллия задула перед тем, как лечь. В темноте было слышно только, как внизу, в зале таверны, разговаривают постояльцы и смеются служанки, а, прислушавшись, Алдор улавливал женское дыхание рядом. Она была близко. Совсем-совсем, руку протяни и коснёшься. Но он никогда бы не сделал этого. Хотя хотел, очень сильно хотел целовать её глаза, губы и шею. Не мог поверить, что она так близко, так рядом, а он не коснётся её.

Это всё война, будь она проклята! Это из-за войны граф Вольдейн убил его семью, захватил землю, а теперь, через столько лет месть обрушилась на его голову, а пострадала его дочь. Но вряд ли он поймёт хоть что-то, он ещё больше уверится в желании победить Доранна, убить обидчиков, захватить земли… Да и сам Доранн в Лионе жаждет этой войны. Эта девчонка будет хорошим поводом её развязать. Она даже сама этого не знает…

— Вэллия? — он негромко позвал её.

— М-м-м… — через губы ответила.

— Твой отец готовится к войне?

Она подумала какое-то время.

— Не знаю, я никогда не обращала на это внимание, но, по-моему, все наши замки всегда готовы к обороне… Такие вопросы со мной не обсуждают… Я только слышу слухи…

— Иногда и слухи правдивы…

— Мы пойдём дальше, в Лион, да? — спросила через момент молчания.

— Когда ты немного окрепнешь… — Разве мог он сказать ей, что решил уже всё, решил вернуть её людям отца. Вряд ли она сейчас задумывается об этом, они ушли от преследования, нашли место в таверне, у них ещё есть немного денег. Разве в такой, относительно благоприятной обстановке, она могла думать о том, что Алдор решил для себя. Без неё ему будет легче, да и не будет ли более справедливым после того, что она пережила, оказаться ей дома. Чёрт с ней, с этой войной, она и без того начнётся.

_________________

Утром они вдвоём собрались, перекусили свежим хлебом и молоком, и чинно, как настоящие муж и жена, отправились в церковь. Всю дорогу Вэллия держалась рядом, молча смотрела перед собой. Алдор чуть поддерживал её под локоть пальцами, скорее для себя, чем для неё. Если она поднимет крик на рыночной площади, вряд ли он сумеет хоть что-то сделать, чтобы остановить её. Но она обещала молчать и слово своё сдержала.

В церкви они сели рядом на пустую скамью, служба уже началась, и на них никто почти не обратил внимания.

Алдор украдкой поглядывал девушке в лицо. Строгий чёткий профиль бледного лица, распахнутые глаза, она шептала молитву. Сам он в церкви не был уже давно, сердце его жило местью за родных, а сеньор готовил войска к войне — какая уж тут церковь? Но для неё это, видно, было важно.

Время тянулось медленно, и Алдор невольно начал прислушиваться к словам священника за кафедрой. Он рассказывал притчу о блудном сыне. Алдор уже слышал её в детстве от матери.

Хорошо возвращаться домой, если он у тебя есть, а если его нет? Куда вернуться? Если жестокий человек лишил тебя дома, убил твоих близких, как быть? Разве прощение вернёт их? Успокоется ли сердце после прощения? А месть — это выход?..

Вот он украл её у отца. Алдор перевёл взгляд на профиль графской дочери. Она не особо нужна-то ему была, он хотел убить графа. Отомстить ему. А накануне войны убить главного врага, это был бы смелый поступок, подвиг. Доранн сам такого никогда бы не ожидал, это был бы подарок сеньору. Но… девчонка эта вмешалась и поплатилась за это. Как, интересно, чувствует себя сейчас её отец? Какие мысли и предположения лезут в его голову? Конечно, он боится за свою честь, боится грязных слухов. Если бы это был мальчишка… А украли дочь, зрелую красивую девку, да в одной ночной рубашке… Такое будешь держать в секрете…

Но то, что было у него с ней, то, что поселилось в сердце — в самом закоулке его! — это не месть, это точно не месть. Ему было жалко расставаться с ней, он знал, что не увидит её больше, не будет знать, что станет с ней. Он оттягивал момент расставания, оправдывался разными способами перед самим собой. Понимал, что так и так придётся оставить её отцу, оставить здесь, а самому уйти в Лион, понимал, но не хотел оставлять. Какая-то непонятная жалость к ней жила в его сердце, и предстоящее расставание щемило душу печалью. Что с ней будет при таком отце? Что этот человек сделает с ней, когда узнает всю правду? Выдаст её замуж? Сошлёт подальше? Запрёт в монастыре? Он не смирится с таким позором…

"Эх, Корвин-Корвин… Зачем было трогать её… Да и сам хорош… Но я не мстил ей! Ни ей, ни её отцу через неё! Я просто давно этого хотел и, если бы не Корвин, я бы не тронул её…" Он оправдывал сам себя, глупо, нечестно, и сам это понимал, и корил себя и ругал… Разве можно было себя оправдать? Ведь каждому, а особенно её отцу, не объяснишь, что совсем не месть двигала им, а что-то другое, может быть, более важное, чем это проклятое желание сделать больно своему врагу. Может быть, кто-то даже назвал бы это чувство любовью…

Он даже сам испугался своих мыслей. Любовь? Нет, он не мог полюбить его дочь, не мог этого сделать…

Служба закончилась, и все начали потихоньку расходиться, а дочь графа зашла в исповедальную комнату. Алдор проводил девушку глазами и остался сидеть на своём месте. Что она скажет священнику? Расскажет всё, как было, кто она? И их арестуют… Алдор не верил, что святые отцы хранят тайну исповеди, за деньги покупаются любые секреты и тайны.

Наконец, она вышла, молчаливая, бледная, вместе с Алдором они покинули церковь. Шли рядом, молчали. Он первым спросил её:

— Что тебе посоветовали?

Она помолчала, словно решала, говорить или нет.

— Я уйду в монастырь… — прошептала. Алдор аж остановился.

— Зачем? Это же… это всю жизнь насмарку!

Теперь уже она остановилась и, обернувшись к нему, глянула исподлобья.

— Почему насмарку? Что за… Я стану невестой Христа и буду замаливать грехи свои и чужие…

— А есть, что замаливать? — Она только сухо поджала губы и нахмурилась. — Это же не твоя вина! В чём ты виновата, чтобы что-то замаливать?

— Вы не понимаете. — Она отвернулась и пошла дальше. Алдор догнал её и взял за локоть.

— Монастырь — это могила. Я видел, как они живут, это же не жизнь. А тебе надо выходить замуж, рожать мужу детей, заниматься хозяйством, воспитанием…

— Да? — Она вопросительно глянула на него огромными глазами, и Алдор не мог отвести от них взгляда. — Вы так считаете, что я могу выйти замуж и иметь детей, вы думаете это возможно? После всего…

— Ну… — Он замялся, не зная, что сказать. Они молча смотрели друг на друга, стояли посреди улицы. — Вы же знаете, какое сейчас время, сколько войн вокруг, десятки женщин страдают, переживают насилие… Они потом выходят замуж и рожают детей… — Она перебила его:

— Да? А вы хоть раз разговаривали с одной из этих женщин? Они любят своих мужей? Они же ненавидят их…

— Женщины вообще редко любят своих мужей.

— Откуда вы знаете это?

— Я помотался со своим сеньором по замкам, поглядел, как живут там семьи… У жён вассалов такие лица, словно они всю жизнь несут кару небесную, и детей своих ненавидят, потому что ненавидят их отцов…

— И, наверное, есть за что… — Вэллия отвернулась и пошла вперёд, плотнее запахивая на себе плащ. От холодного воздуха в лёгких появилась хрипота и боль, скоро начнётся кашель. Алдор догнал её и заговорил негромко:

— Большинство мужчин — неграмотные жестокие свиньи, я знаю, как они обращаются с жёнами и детьми… Как говорят: "Гость мало гостит, да много видит…" Я видел синяки и выбитые зубы, но бывают и хорошие семьи… Мой отец любил мою мать, а она любила его и нас всех…

— Просто ей повезло… Отцы сами выбирают женихов своим дочерям, что самим выгодно, никто не спрашивает их мнения… Неужели вы думаете, что со мной будет по-другому? — Она посмотрела через бровь, наклонив вперёд голову. — Он и Келле выбрал жениха сам… А я пойду в монастырь, — повторила упрямо своё решение. — Я не хочу замуж, я не позволю им… никому не позволю… — шептала чуть слышно, и Алдор улавливал лишь обрывки. И ужасался. Ценой попытки их мести графу стала искалеченная жизнь его дочери. Она не выйдет замуж, не станет матерью, она сгинет в монастыре… Его единственная дочь…

Она спросила вдруг его, перебив все мысли:

— Вы так ругаете мужчин, а сами? Считаете, что будете хорошим мужем и отцом? Считаете себя грамотным и не жестоким, и не свиньёй?

Он аж опешил, остановился, сморгнул растерянно.

— Многие из них даже читать не умеют, или не хотят… — проговорил смятенно.

— А вы?

— Я несколько лет прожил в монастыре, меня многому научили… Но я невыгодный жених, у меня только клочок земли даже без замка, и я всего лишь рыцарь… У меня вся надежда на войну…

— Надеетесь, что она обогатит вас?

— Надеюсь, вернуть своё…

— Земли Берга?

— И титул свободного князя…

Она усмехнулась вдруг с недоверием, прошептала:

— Думаете обрести свободу? Вы — вассал, вы выполняли и будете выполнять чужие приказы, и платить налоги сеньору тоже будете по-прежнему. Берг никогда не станет свободным княжеством, никто не отпустит на волю эти земли — ни мой отец, ни ваш сеньор, граф Доранн… Вам наобещали того, чего не будет…

— Вы этого не знаете! — Чуть повысил тон голоса. Весь разговор он переходил с "ты" на "вы" и обратно, и сам не замечал.

— Я просто слышала однажды, как отец отзывался об этих землях… Горы, ценный строевой лес, железная руда… Я слышала, в Берге хорошие мастера-кузнецы… Эти земли никогда уже не будут свободными, кто бы ни был их хозяином…

— Посмотрим…

То, о чём она говорила, было смыслом жизни Алдора, даже, может быть, главнее в несколько раз, чем отомстить графу Вольдейну. Он хотел сделать Берг независимым княжеством, как было это при его предках. Он хотел стать правителем Берга и не служить никому, ни Вольдейну, ни Доранну… Он хотел восстановить историческую справедливость, снова вернуть род свой на свободное княжение Берга…

И вот тогда, когда он станет правителем Бергских земель, он женится на той, которую обязательно полюбит, и у него будут сыновья, те, кому он оставит свои земли. Только так. По-другому он не хотел.

На рынке, где было много народу, Алдор, чтоб не потеряться в толпе, взял Вэллию за руку, сжал её пальцы в ладони, и удивился, что девушка даже не попыталась выдернуть руку. Торговки предлагали гусей и капусту, мастера приглашали поглядеть дорогие ткани и украшения, ремесленники предлагали товары на любой вкус. Все толкались и громко разговаривали друг с другом.

На выходе с рыночной площади стояли вооружённые люди, Алдор поздно заметил их, и назад поворачивать было уже нельзя, их бы увидели. Алдор только перехватил руку Вэллии, взял её под локоть, и придвинул девушку к себе, не успел и слова ей сказать. Почувствовал, как от липкого страха побежали мурашки по спине. Если сейчас она скажет хоть слово, он не успеет спрятаться в толпе, а к вечеру все ворота Ротбурга будут перекрыты…

— Господи… — шепнул чуть слышно с замиранием в сердце, и Вэллия поджала дрожащие губы.

Высокий рыцарь в тёмно-синем плаще окинул их взглядом с головы до ног, спросил сухо:

— Гости? — Алдор утвердительно качнул головой. — Откуда?

— Из Вальда… — быстро нашёлся.

— Далеко… — Тёмные глаза рыцаря буквально прощупывали лица стоящих напротив. Всех подозрительных здесь задерживали и опрашивали.

— Мы в собор на праздник…

— А это? — Перевёл прямой взгляд на лицо Вэллии.

— Моя жена… — Алдор почувствовал, какой тяжёлой стала рука на её локте, как всё вокруг замерло вдруг, время остановилось. "Если он знает её в лицо, он её узнает, ведь не зря же его поставили здесь…"

— Жена… — медленно повторил рыцарь, разглядывая лицо девушки. Вэллия закашлялась вдруг под его пристальным взглядом, опустила голову в капюшоне. — Что она нездорова у вас?..

— Приболела немного… Мы уже обратились к врачу…

— Где вы остановились?

— На постоялом дворе у Северных ворот…

Рыцарь долго глядел в глаза Алдора, словно ещё о чём-то хотел спросить, но за спиной стояли уже другие люди, покидающие рыночную площадь, и Алдора с Вэллией не стали больше задерживать.

Боже! Как он был благодарен её за её молчание, за то, что всё обошлось. Он буквально летел до постоялого двора, словно кто-то гнался за ними. И дух перевёл только в комнате. Усталая Вэллия всё время боролась с приступом кашля, дала себе волю только тогда, когда присела на кровать, раскашлялась до слёз.

Алдор подбросил в камин последние дрова. Сходил на кухню, скоро должны были позвать на обед. Вэллия, уставшая от прогулки и церкви, сидела неподвижно, по-прежнему кутаясь в плащ.

— Он был не из ваших?

— Я ни разу не видела его до этого…

— Нам повезло. Спасибо… Спасибо тебе… — Алдор не сводил с неё сияющего взгляда.

— За что?

— Я уже подумал, они убьют меня…

Вэллия промолчала, медленно растягивая шнурки плаща. Алдор следил за её руками. Спросил:

— Почему ты ничего не сказала им? — Перешёл на "ты". — Ты же уже могла сейчас быть у них… Это же люди твоего отца… Почему?

Она долго молчала под взглядом Алдора, тот ждал объяснений, не мог понять причину её поступка. Она ведь всё время хотела домой, убегала и просила её отпустить. Что случилось сейчас?

— Почему, Вэллия? — Впервые позвал по имени.

— Не знаю… — Она опустила голову. — Они убили бы вас… У них были копья и арбалеты…

Конечно, он не успел бы спрятаться в толпе, как ни старайся, они были слишком близко друг к другу. Она, выходит, переживала, что его убьют? Это после всего?..

— Ты не хотела, чтобы меня убили? — Он присел на колено, опустился, чтобы заглянуть ей в лицо, найти глаза. — Почему? — прошептал с удивлением. — Разве честно мы поступали с тобой? Разве, по-твоему, мы заслуживаем жизни после всего? Как? Как ты можешь так?.. — Он сокрушённо покачал головой.

— А разве правильно было бы мстить? Разве месть — это хорошо? — Посмотрела в упор.

Алдор поднялся резко, её слова были как удар, как упрёк ему. Он жил своей местью, и всё это делал ради неё. И сейчас всё прошлое показалось каким-то нереально далёким, как сон, будто и не было его вовсе. И смерть всех близких это всего лишь плод воображения детского мозга. И не было ничего… Но ведь он-то знал, что было! Всё это было на его глазах! И он помнил графа Вольдейна и его людей, и их смех, и ту боль, что он пережил… И от того дня остались шрамы и на теле, и на сердце…

Он присел на край кровати, с другой стороны от Вэллии, запустил пальцы в волосы на затылке, опустил голову, уставившись в пол. Заговорил негромко о том, что с детства не давало покоя, что душу рвало.

— Я уже пытался тебе рассказывать… Тогда всё не рассказал… Мне было десять лет, когда твой отец со своими людьми попросились к нам на ночлег, а отца не было… Они ели у нас… с нами… за одним столом сидели… Лето было… Солнце зашло, ещё светло было, ворота в замке закрыли… Мама боялась, и без отца их закрывали раньше… Их словно подменили… Резали нашу охрану и слуг, всех мужчин в замке… Я, как сейчас, это помню… С арбалетов расстреливали… Маму сразу убили, она, наверное, и не поняла ничего… Гирана тоже… Он успел за меч схватиться… Ему шестнадцать было… Рику… — Он выдохнул с нескрываемой болью и стиснул в кулаки свои тёмно-русые волосы. Вэллия боялась пошевелиться, даже кашель где-то в лёгких потерялся. — Рику рыцари себе забрали… я слышал, как она кричала… Я только потом… через много лет понял… что они делали… — Он дёрнулся вдруг и, неожиданно отдёрнув руки, развернулся к Вэллии, глянув в спину девушки. — Мне не говорили, я слышал, как потом женщины со священником шушукались… Уже после того, как их всех похоронили… Это всё отец твой… Граф Вольдейн… Его узнали… и я его запомнил… Да и приехали они сразу открыто, представились…

— А вы?.. Почему вас не тронули?.. — Она повернулась к нему, и их взгляды скрестились, но Вэллия смутилась и опустила глаза, словно сама в чём-то виновата была перед ним.

— Почему не тронули? Тронули! — Он зло усмехнулся. — Хорошо тронули, я потом до самой зимы проболел, монахи меня прятали, а сразу — наш духовный отец и кухарка… Я маленький был… стрела арбалетная меня насквозь пробила… Никто из них и не думал, наверное… что жив останусь… — Он замолчал и снова отвернулся, подпёр голову кулаком, волосы посыпались, закрывая лицо.

Вэллия тоже долго молчала, следила за ним, смотрела в спину, на подрагивающие лопатки, поднимающиеся вместе с дыханием в груди. Что она могла сделать, чтобы уменьшить его боль? Разве у неё нашлись бы силы, чтобы сделать это?

Вместо всего она спросила:

— И что, теперь вам легче? После всего… От мести…

Его как хлыстом ударили через спину, вздрогнул, вскочил на ноги.

— Ещё хуже стало!

— Это месть, кто сказал, что от неё делается легче?..

Он смотрел ей в лицо, пытался запомнить каждую чёрточку, и думал, что потом, когда снова станет князем, он будет искать себе в жёны девушку, такую, как эта дочь графа Вольдейна. Она права, она всё это поняла лучше него, она моложе, но она мудрее…

"И почему я не могу жениться на тебе? Почему я должен ждать? Почему должен искать другую, похожую?"

Возможно, он бы что-то успел сказать ей, но зашедшая служанка позвала на обед. И жизнь заставила их вернуться к действительности. За столом они отгородились друг от друга, потом Вэллия легла в постель, а Алдор ушёл в город и зачем, не сказал.

Она вспоминала его слова, думала, понимая, что всё, сказанное, пропитанное болью, не могло быть только выдумкой, напрасным обвинением её отца. А если так? Значит, его слова — правда? Значит, отец, в самом деле, сделал это?..

* * * * *

Алдор вернулся уже далеко после обеда, но плаща не снимал, прошёлся по комнате, стараясь не замечать Вэллии. Та уже давно проснулась и сидела на краю кровати. Вэллия встала давно. Ждала его возвращения и сейчас не знала, что сказать после всего, что он рассказал ей перед обедом. Конечно, у него была причина ненавидеть отца, мстить ему и ей, как его дочери. И вряд ли он лгал ей в своём рассказе, с таким не лгут, ради красного словца такое не расскажешь. И что бы сейчас она не сказала ему в утешение — всё пустое!

Алдор попил холодного молока из кувшина, служанка только-только принесла его со льда из погреба. Стёр губы ладонью и проговорил:

— Мне надо уйти…

— Уже вечер… Куда? — Вэллия нахмурилась. За последнее время она не привыкла быть одной. Всё время с нею кто-то был, то Корвин, то сам Алдор. Сегодня он ушёл и оставил её одну в чужом городе, на постоялом дворе, где она никого не знает. Что она пережила за это время одиночества — одному Богу известно. И сейчас он бросает её, когда вот-вот наступит ночь?

— Я вернусь… Скоро вернусь… — Он обернулся и посмотрел ей в лицо.

— Я не хочу оставаться одна… — прошептала чуть слышно ему в глаза. Почему ей так хотелось, чтобы он не уходил?

— Я вернусь. Я просто схожу в лавку…

— Все лавки уже закрылись…

Он смутился, — она поймала его на маленькой лжи. Конечно же, ему не надо было в лавку, она была права.

— Тебе надо подождать совсем немного, поверь мне, ты недолго будешь одна.

Алдор машинально проверил застёжку плаща и глянул в угол, где были сложены его вещи: сумки, одеяла, оружие. Именно по этому взгляду Вэллия поняла всё, и страх сковал её.

— Я стала обузой для вас? Вдвоём нам из города не выйти… Вы всё время боитесь меня… боитесь, что я открою себя им. Так? — Он повернулся и теперь глядел ей в глаза. — Вы просто решили бросить меня здесь? Да? Или убьёте сейчас?.. — Её голос сорвался на шёпот; она хотела ещё что-то сказать, но почувствовала, как от неожиданного страха перехватило горло. Она сипло прошептала:- Не убивайте меня, пожалуйста…

Алдор в три шага подошёл к ней, встал рядом и поглядел сверху вниз. Вэллия медленно подняла лицо ему навстречу, в глазах её стоял ужас.

— Не надо, прошу вас… Я ничего не знала о вашей семье… — Голос её срывался, и слова тонули в хриплом дыхании страха и болезни. — Господи…

Наверное, сейчас она забыла все молитвы, какие знала. Но Алдор совсем не собирался убивать её. Он протянул ладонь, коснулся её щеки пальцами, провёл медленно до уха и запустил в волосы, закинув голову назад, наклонился, не сводя взгляда с глаз. Она, наверное, ждала чего угодно, что он сломает ей шею, перережет горло или задушит, но Алдор, неожиданно даже для самого себя, поцеловал её в дрожащие губы. Поцеловал по-настоящему, сильно, но без боли, так, что у девушки перехватило дыхание. Когда он оставил её, она продолжала сидеть с огромными изумлёнными глазами и распахнутыми губами, до сих пор не веря в то, что произошло.

— Я ухожу, тебе надо только подождать немного… — Он впопыхах собрал свои вещи и на миг замер у двери. Глянул через плечо. — Прощай… — Ушёл.

Она долго не сводила взгляда с двери, потом опустила голову и уставилась в пол.

Он не убил её! Он не сделал ей больно за всё, что сделал отец! Он не попытался взять её с собой… Почему он поцеловал её? Зачем? Почему он сделал это? Почему — именно это?

Она осторожно подняла ставшую чужой руку и коснулась кончиками пальцев своих губ. Они ещё помнили этот поцелуй. "Как во сне, всё, как во сне…" — пронеслось в голове. Она боялась его, а он… И в этот миг распахнулась дверь, влетели рыцари с мечами и арбалетами. Поднялся невообразимый шум. В дверях маячила фигура растерянного врача, он кому-то говорил сбивчиво:

— Да… Он сказал, что знает, где искать… Да-да… Я сразу же пошёл за вами… Конечно… Я же не знал… Я и не думал, что это он сам…

Вэллия глядела исподлобья на приближающуюся фигуру отца. Таким грозным, таким сердитым, таким страшным она не видела его ещё ни разу в жизни.

— Где он? — Это было первое, что он спросил, когда приблизился к дочери.

— Кто? — Она боялась глядеть ему в лицо, но не могла отвести взгляда.

Граф Вольдейн неожиданно дал дочери пощёчину, отчего её волосы взметнулись верх и упали на лицо.

— Не заставляй меня повторять дважды…

И тут Вэллия расплакалась, ей было страшно от такого количества людей вокруг, от гнева отца, и прошедшие тихие дни недавнего прошлого показались ей сном. А уж неожиданный поцелуй Алдора — вообще фантазией.

Набросилось всё вдруг: мысли о возвращении, вопросы и расспросы, злость отца на случившееся, лица домашних. И она поняла, что не хочет домой, не хочет опять в тот мир, мир, который никогда уже не станет прежним…

— Он ушёл… — прошептала, давясь слезами.

— Куда? Давно?

— Ещё в обед… — Она солгала неосознанно.

Граф Вольдейн обратился к начальнику своей стражи, Вэллия узнала его:

— Значит, он не возвращался… Где второй? — Этот вопрос был опять Вэллии. — Вэллия, куда подевался второй?

— Он ушёл ещё раньше… Они поругались…

— Ты узнала, кто они? Откуда?

— Из Лиона…

— Я так и знал, это всё Доранн, будь он проклят! Это надо же, придумать такое… Почему они бросили тебя? — Снова к Вэллии.

Она помолчала и раскашлялась. Все ждали.

— Они боялись, не пройти через границу…

— Правильно боялись. — Вэллия впервые за всё время разговора отбросила волосы, резко дёрнув подбородком, и осмелилась глянуть отцу в лицо. На что граф Вольдейн опять спросил:- Что они сделали с тобой? Они изнасиловали тебя? — Она опустила глаза, и граф, вскинув тяжёлые руки, с силой сжал плечи дочери. — Отвечай! Вэллия!

Вэллия расплакалась с новой силой и прошептала:

— Па… Папочка… я хочу домой…

Граф отпустил её и приказал:

— Ладно. Уходим. Я хочу сегодня же тронуться в путь… — Он взял Вэллию за локоть и поднял на ноги, повёл перед собой, как виноватую в чём-то, как преступницу. В дверях граф Вольдейн глянул в лицо врача и приказал:- Заплатите ему обещанную сумму, и пусть молчит о том, что случилось…

Вэллия шла с отцом, как во сне, ничего не видя перед собой, и сейчас ей хотелось одного — умереть.

* * * * *

Вэллия осторожно зажгла новую свечу и поставила её в подсвечник, когда огонёк более-менее разгорелся, долго смотрела на пламя. Старая свеча уже догорела, огонь её дрожал и бросал неровный свет на жёлтые страницы книги, читать от этого было плохо глазам. Всякие мысли лезли в голову. Возвращение, беседа с отцом. Да и что она могла ему рассказать? Сама-то ничего не знала, но про земли Берга промолчала. Если это правда, отец не будет рад… Она ещё спросит его об этом, но потом.

После исповеди духовному отцу Клементу, Вэллия была наказана сорока днями поста и долгими молитвами. Три раза в день должна была посещать церковь, общаться только с домашними и по крайней необходимости, носить скромную одежду, есть постную пищу. Всю жизнь она неукоснительно выполняла требования отца Клемента, и только в этот раз не могла согласиться с ним. Почему он наложил на неё пост? Разве она виновата в том, что случилось? Украсть могли любого… Разве её это была вина?

Но Вэллия смиренно приняла всё и всё выполняла с рвением. Даже больше — она посещала церковь не три, а четыре, пять раз в день и подолгу молилась, пока отец Клемент не отпускал её, поражаясь её выдержке. Но через короткое время Вэллия снова появлялась в церкви.

Она вставала ещё до рассвета, а по ночам подолгу читала молитвенник, замкнуто просиживала в своей комнате в одиночестве, молилась и подолгу смотрела в одну точку.

Она всё это терпела безотказно, потому что скрывала от всех причину своего похищения, имена похитителей, а самое главное — тот последний поцелуй… Именно он стал её великой тайной, о нём она не рассказала бы никому даже под страхом пыток. Он изменил её, он заставил её взглянуть на многое по-другому, и она помнила его, хранила в своей памяти, как что-то самое ценное и дорогое. Ей хотелось верить, что у этого Алдора были к ней не только ненависть и желание отомстить. Что-то хрупкое, нежное она хранила в душе от тех мгновений, и не хотела потерять, как забываются сны по утрам. Она переживала все дни вместе с этим человеком, искала в памяти его поступки, выражения глаз и лица, надумывала себе даже то, чего, возможно, и не было. Он казался ей заботливым и благородным, честным и справедливым, и порой ей чудилось даже, что она, наверное, любит его… И она понимала, что эти чувства запретны, губительны для души её, и она ещё неистовей молилась и постилась.

С каждым днём она всё больше худела, замыкалась в себе, у неё кружилась голова, от слабости её тошнило и клонило в сон. Эти изменения не ускользали от внимательного взгляда графа Вольдейна, и он настоял, чтобы отец Клемент снял наказание с дочери. Для Вэллии закончился пост, и многие запреты были сняты, но она по-прежнему подолгу просиживала за святыми книгами и молилась в церкви, чем только радовала своего духовного отца.

Старая свеча ещё несколько раз дрогнула, и расплавленный жир затушил фитилёк. Света стало меньше, теперь горела только новая свеча, и при свете её Вэллия перевернула страницу молитвенника, выхватывая глазами первые строки. Возможно, то, что случилось с ней, это самое интересное в её жизни и ничего больше уже не будет. Но она сохранит всё это, чтобы унести с собой в могилу.

* * * * *

Барон Дарл наблюдал за своей племянницей. Она не замечала этого, при свете, падающем с окна через цветное витражное стекло, читала молитвенник. В последнее время она с ним практически не расставалась, наверное, только благодаря этой тяжёлой книге, девушку и не сносило ветром. Дарл усмехнулся. Она превратилась в тень себя, прежней. Замкнулась, мало говорила, не смеялась, практически ничего не ела. Даже тогда, когда её духовный отец снял пост. За общим столом требовала себе только просяную кашу и ржаной хлеб, и пила только воду. Все это видели, ведь граф Вольдейн требовал, чтобы за столом все собирались вместе, так было всегда.

С наступлением холодов жилыми оставили всего несколько комнат, только их и отапливали. Женскую комнату в Южной башне, смежную с детской, где располагался мальчишка-наследник. О здоровье сына граф заботился, конечно, вряд ли у него будут ещё сыновья. Служанки относили в покои мальчика лишнюю охапку дров. Мужские комнаты отапливали хуже, граф экономил и на себе, и на младшем брате покойной жены. Даже в столовой было холодно. Единственная общая комната, в которой более-менее было тепло, — библиотека. Книг, конечно, в ней хранили немного, они стоили дорого, но здесь граф проводил много времени, общался с гостями, играл в шахматы с сыном и шурином, разбирал документы и письма, общался. Очень часто именно в этой комнате собирались все родственники графа. Сейчас здесь были барон Дарл и дочь его сестры.

Вэллия мало была похожа и на мать и на отца, она была похожа на свою бабушку по матери. Барон Дарл это видел и любил свою племянницу. Он был её крёстным, и сейчас переживал за неё. Бедная девочка, что она пережила, если так изменилась. И всё проклятый граф Лиона…

Для графа Вольдейна более любимой и ценной была старшая дочь — Келла. Красавица, умница, она была похожа на мать, а крёстным её был сам король. Именно с ней граф связывал все свои надежды, и в женихи ей нашёл герцога, а она… Вот, как три года её уже нет… И граф стал мрачнее с её смертью. Сумеет ли он для младшей дочери найти подобную партию? А в свете последних событий? Конечно, граф постарался скрыть похищение дочери, нигде не сообщали, не обещали наград, личная охрана графа искала девушку сама, нашли верных людей, неболтливых. И, конечно же, не нашли бы, если бы похитители не бросили её сами.

Барон стиснул зубы, вспоминая, что для Вэллии это похищение завершилось насилием, поэтому она и молится так неистово. Ему было жаль её и обидно за девушку. Милая, весёлая, добрая, за что ей такое?

Граф Вольдейн пока молчал о судьбе дочери. Бедненькая, что она делает с собой? Разве можно так издеваться над собой? И так ещё болеет, вернулась худой, больной, с обрезанными волосами. Молчит и думает о чём-то постоянно.

Вэллия оторвалась от книги и поправила на плечах тёплую шаль, поглядела мимо окна.

— Вэллия, дорогая, уже темно для чтения, — первым обратился к ней барон Дарл, — сделай перерыв, отдохни…

— Да, надо распорядиться насчёт ужина… — Вэллия посмотрела на своего родственника.

Дядя Дарл был младшим братом её матери; после смерти родителей старший брат, унаследовавший и земли, и замок, не принял младшего брата, его приняла сестра. Так он и остался здесь, в графстве Дарн. Иначе его ждала бы судьба странствующего рыцаря или служение сеньору за клочок земли, если бы повезло. Он родился увечным, одна нога у него была короче с рождения, и он сильно хромал, да и крепкого здоровья Бог ему не дал. Разве с него получился бы хороший рыцарь и слуга? Он давно бы погиб где-нибудь или его убили на дороге, вряд ли он даже смог бы себя защитить. Но сестра была доброй, она дала ему приют, и даже сейчас, уже пятнадцать лет без неё, он продолжал жить в замке, был советником графа. Да, он не был сильным, не стал рыцарем, плохо владел мечом, но он много читал, отлично играл в шахматы, обладал тонким умом и всегда давал хорошие советы, даже король заметил его на приёме, когда посещал Дарн, и пригласил стать советником. Но барон Дарл вежливо и дипломатично перевёл приглашение в шутку и отказался.

Сейчас, после всего пережитого, Вэллия начала понимать, что этот увечный человек был, оказывается, ей ближе родного отца.

— Дядя Дарл? — Вэллия закрыла молитвенник, тонкими пальцами заложив расшитую нитями закладку. — Вы что-нибудь знаете про земли Берга?

— Берга? — Взгляд тёмных умных глаз упёрся ей в лицо. — Почему ты спрашиваешь об этом?

— Просто… — Вэллия пожала плечами. Обмануть его будет трудно. Барон дёрнул подбородком, отбрасывая за плечо чёрные волосы; он рано начал седеть, и виски его были уже серыми, а не чёрными.

— Берг — не земли, это марка… Кто тебе сказал, что это земли? — Сощурил глаза, став внимательнее.

— Наверное, я просто услышала сплетни…

— Здесь?

— Нет, ТАМ…

Вэллия поднялась, положив молитвенник на скамью, поняла, что ничего нового не узнает, а ведь надеялась.

— Это не сплетни, Берг, в самом деле, был когда-то свободной землёй, им управляли князья…

— А где они сейчас?

Барон помолчал немного, раздумывая, отвечать ли.

— Они погибли…

— Все?

— Все.

— Как так? Разве такое может быть?

— Их убили…

— Кто? — Вэллия замерла в ожидании ответа.

— Это очень старое дело, если мне не изменяет память, прошло семнадцать лет… Почему тебе это интересно? Сейчас Берг принадлежит вассалу твоего отца, не всё ли равно, кто им правил когда-то и каким был его статус?

— Конечно… — Вэллия запахнула на себе шаль. — Схожу на кухню… Скоро будет ужин…

Она спускалась вниз по винтовой лестнице, а сердце её стучало от волнения. Выходит, ОН сказал правду, Берг — это земли, и правили ими свободные князья, и их убили… Почему об этом всё скрывают? Даже дядя Дарл не хочет говорить об этом…

* * * * *

Барон Дарл медленно передвинул ферзя по диагональной линии, заставляя графа Вольдейна сделать рокировку, спросил:

— Что будет с Вэллией?

Граф Вольдейн помолчал немного, поправил резную фигурку короля на клетке шахматной доски.

— Я думаю выдать её замуж и чем быстрее, тем лучше. Боюсь, как бы всё это не стало достоянием сплетен, ты же знаешь всех этих кумушек в замке, сболтнут и спасибо не скажут…

— Жениха придётся искать без больших запросов, выглядит она сейчас, конечно… Да-а…

— Да, явно не герцогских и графских корней, потом выслушаешь… Кого-нибудь такого, чтоб благодарен был, что получил в жёны дочь графа и помалкивал… Кого-нибудь из своих же вассалов, думаю… Дать земли, лишний город, и будет с него, жаловаться не станет… Партии хорошей, конечно, не будет…

"Как и с Келлой получилось…" — хотел сказать барон Дарл, да вовремя промолчал. Это и так ясно, у графа было две дочери, и ни одну не удалось пристроить с выгодой. От этого рад не будешь.

— А как же свадьба?

— Что — свадьба? Состоится… в кратчайшие сроки… — Граф Вольдейн исподлобья посмотрел в лицо шурина.

— Это конечно, кто же против, а брачная ночь? Что она скажет своему супругу? — Барон за многие годы научился выдерживать мрачный взгляд мужа сестры, спокойно и терпеливо.

— У женщин много своих секретов…

— Конечно, я согласен, только у неё нет матери, чтобы поделиться этими секретами…

Граф одарил родственника одним из своих самых тяжёлых взглядов, от подобного слуги прятали головы в плечи и старались не попадаться на глаза целый день.

— Приставить опытную служанку… чтоб всё показала и рассказала… Дело нехитрое… Земли́ в приданое дать побольше… — Для графа был один выход, дочь он попросту собирался продать. — И свадьбу без большого шума и именитых гостей… Быстро и скромно…

— Тогда подойдёт любой рыцарь, с таким подходом, холостяк или вдовец… Это же твоя дочь!

— Вот именно! И я не хотел бы краснеть за неё… Мне не нужен позор на всё графство, что дочь не сберёг…

— Но и за каждого встречного — это тоже не выход! — Граф уже оттолкнул от себя доску с шахматами, потеряв интерес к игре, сверкнул глазами. — Она не виновата в том, что случилось, они могли похитить и Ллойда…

— Я не хочу говорить об этом! — перебил резко граф Вольдейн. — Я выберу жениха сам. Да, я постараюсь найти помоложе и получше, если это так важно для тебя…

— Она — моя крестница…

— Я это знаю!

— Она и так страдает, посмотри…

— Я вижу!

— И всё из-за твоих отношений с Доранном в Лионе… Вы ненавидите друг друга, а страдают дети…

— Это не твоего ума дело. У тебя вообще нет ни земли, ни замка, и тебя это устраивает. Не все люди такие, как ты, кто-то родился с руками и ногами, и хочет большего, чем имеет…

— С руками, с ногами, да без головы… — Барон постарался терпеливо проглотить упрёк и намёк на свою увечность. — А что потом? Получишь земли, замки, золото, а потеряешь детей? Кому ты оставишь это всё добро? Чем тогда мы будем отличаться друг от друга? Лорин родила тебе пятеро детей, и где они? Двоих ты потерял младенцами, Келлу… Кому будет нужно твоё богатство?

— Ллойду и его детям…

— Ему шестнадцать… Многое бывает…

— Только не надо пророчеств! — Граф резко поднялся из-за стола. — Я уже написал письмо в Лион, чем там думает Доранн, интересно? Может, он ждёт, что мы первыми начнём войну, после всего…

— Даже не думай… Война — последнее дело…

— Подождём до весны…

Они какое-то время молчали. Барон расставлял разбросанные фигуры на доске, граф просто стоял, заложив пальцы обеих рук за пояс, думал.

— Она спросила меня про Берг…

— Что?

— Она хотела узнать о Берге…

— И что ты сказал? — Граф нахмурился.

— Я не знал, как объяснить ей это, ты же знаешь, я не одобрял, и Лорин тоже… И ей бы тоже, наверное, не понравилось…

— Что ты сказал ей?

— Ничего. Сказал, что это было давно…

— Откуда она взяла этот Берг? — Граф недоумённо пожал плечами. — Откуда? Берг? Зачем ей это знать?

— Может, кто-то в разговоре что упомянул?

— Это Доранн, всё от него, он давно зарится на эти земли, они уже, наверное, считают их своими. Не получат! Никогда не получат! Эти земли мои и только мои…

— Это земли младшего сына графа Ролда…

— Он — мой слуга! Вассал! И отец его был моим слугой, и сыновья его будут моими слугами…

— Ну, тебе виднее…

— Кстати, он ещё не женат?

— Нет, по-моему… Мальчишке чуть больше за двадцать. Какое женат? Ты шутишь… — Но граф думал, чуть прикрыв глаза.

* * * * *

Когда граф Вольдейн зашёл в комнату дочери, Вэллия сидела за вышивкой. Вскинула голову и поднялась навстречу отцу, склонила голову почтительно, опуская взгляд.

— Отец… — шепнула.

— Мне надо поговорить с тобой.

— Хорошо… — Она дрожащими пальцами воткнула в ткань иголку. Она всё время ждала этого разговора, ждала и боялась. В сердце замирало, немудрено, что руки дрожат.

— Я решил, что до конца этого месяца тебе надо выйти замуж. Чем быстрее, тем лучше. Тянуть нельзя, надо успеть всё приготовить…

Вэллия выдохнула, опуская плечи, она готовилась ко всему и даже к подобному, но почему-то всё равно неприятно удивилась. А граф, между тем, продолжал:

— Прекращай сидеть здесь, — окинул взглядом тёмную комнату, освещённую только свечами, — тебе надо больше гулять на свежем воздухе, больше есть… Погляди, во что ты превратилась, какой мужчина будет доволен тобой? Крестьяне краше пугала ставят на своих огородах… Я хочу, чтобы к свадьбе румянец появился на твоих щеках. Понятно?

— Отец, я… — Она осмелилась поднять взгляд.

— Я уже приказал готовить всё, и завтра отправлю представителей… Письма я уже отправил. Приданое будет хорошим, никто не откажет… Я уверен, всё будет нормально…

— Отец, как я могу выходить замуж после… всего? Я не могу…

— Всё нормально, я же сказал, приданое будет хорошим, он не посмеет и слова лишнего сказать.

— Он… Он… — повторяла растерянно.

— Да, это молодой маркграф из Берга, Ниард, сын Ролда… Ты ни разу не видела его. У нас был только старший его брат, но он умер в годы последней эпидемии… Ты его помнишь?

— Берг? — Она уже не слушала отца, одно единственное слово вывело её из равновесия, чтобы не упасть, Вэллия села на скамью, сложила руки на коленях. — Почему Берг?.. Господи…

Граф замолчал и долго смотрел на дочь.

— Это очень важная земля для нашего графства, это граница. Земля богатая, но живёт, правда, небогато, так получается… Но мне бы хотелось удержать эту землю, привязать её сильнее… Твои сыновья будут управлять этой землёй, и внуки… — Он помолчал, глядя в бледное лицо дочери, заметил её растерянность и добавил: — Это лучшая партия, поверь мне, он молод, образован, воспитан, я его видел несколько раз… Замок там, конечно, поменьше нашего, леса и горы, но ты привыкнешь… Поверь мне, всё будет хорошо, он настолько стеснителен, что и слова лишнего не скажет, не посмеет… Вассалу такого порядка предлагают руку дочери сеньора. Да любой бы радовался и благодарен был всю жизнь, и он будет, вот увидишь…

— Отец, я… я давно хотела сказать, что я не собиралась выходить замуж, — Вэллия стиснула пальцы в замок, стараясь унять дрожь, ей казалось, что граф может заметить, как дрожат её руки, и это рассердит его, — я хотела уйти в монастырь…

— Что? Стать монашкой? В своём ли ты уме?

— Я исповедовалась в Ротбурге, святой отец посоветовал мне уйти в монастырь…

— Святые отцы только этого и хотят! Церковь уже по богатствам и землям богаче некоторых графов. Они не получат ещё и мои земли! Этому не бывать!

— Я не смогу стать хорошей женой и матерью…

— Всё ты сможешь! — Граф резко перебил свою непутёвую дочь. — Не ты первая… Всё у тебя получится… У меня осталась единственная дочь, и я не собираюсь отдавать её церкви.

— Папочка, пожалуйста… — Она с мольбой глядела на своего отца, но граф не дал ей договорить, перебил, резко выставив ладонь:

— Я не хочу больше говорить об этом! Всё уже решено! Твоего мнения я спрашивать не хочу…

Развернулся и вышел. Вэллия долго смотрела в дверь, за которой он скрылся. "Как?.. Как же так?.. Я не хочу! Я не могу, Господи… Я не могу… Проклятый Берг, ну почему ты снова преследуешь меня? Что за наказание… Я не хочу быть ничьей женой и тем более я не хочу видеть Берг, слышать о Берге, жить в Берге, будь он проклят!.. Я попрошу дядю Дарла заступиться за меня, он поможет мне, он должен повлиять на отца, отец слушает его…"

* * * * *

Вэллия была у себя, когда в комнату влетел рассерженный граф Вольдейн, таким она видела его только однажды — в Ротбурге, когда её нашли на постоялом дворе…

— Что… что ты позволяешь себе? — Он аж задыхался от тех чувств, что охватывали его. Вэллия от внезапного ужаса буквально лишилась дара речи, смотрела в лицо графа и не могла вымолвить ни слова. — Я к тебе по-человечески, всё в заботе, а ты?.. Ты побежала жаловаться своему родственнику на меня… Да?.. Чтобы вмешался? Заставил передумать? — Да, она просила своего крёстного поговорить с отцом, отговорить его от затеи с замужеством, но она и думать не могла, что реакция будет такой. Но ведь должна же была она что-то сделать, не оставлять же всё, как есть. Она не собиралась замуж и уж тем более никак не хотела связывать себя с Бергом. — Как ты посмела?

— Я не хочу замуж… — Она набралась смелости и смогла, пусть и не громко, но твёрдо произнести каждое слово в отдельности, чётко отделяя их друг от друга. Смотрела в лицо отца, и от страха, казалось, заходилось сердце. — Это неправильно… И не только перед маркграфом, но и перед Богом… — Теперь она заговорила очень быстро, буквально затараторила, словно боялась, что граф не даст ей договорить. — Отец, пожалуйста, я умоляю тебя, не надо никакой свадьбы… Я не хочу… Позволь мне просто уйти в монастырь… — Граф перебил её:

— Хватит! Я не спрашиваю, чего ты хочешь! Всё уже решено! И я не хотел бы, чтобы ты прибегала к помощи кого бы то ни было, чтобы надавить на меня, тем более своего крёстного… Ты знаешь прекрасно, что он живёт здесь только по моей милости, и насколько ещё хватит моего терпения…

— Он — брат мамы, он не только мой родственник… — Её всегда возмущало отношение к барону Дарлу. Отец словно всё время пытался унизить его, показать ему его место в замке. — Он помогает тебе…

— У него ни гроша за душой, он даже никогда не найдёт себе жены. Что он может дать ей? У него только титул, не подкреплённый даже клочком земли, так, в память о родителях достался… И на службу его никто не возьмёт. Он и так задержался в моих землях…

— Как ты можешь так, Господи? — Она сокрушённо покачала головой. — Он никогда не делал ничего плохого… Он служит тебе, он — мой крёстный…

— Ты сможешь забрать его с собой в Берг, если хочешь, я не буду возражать. Твоему слабому супругу он пригодится.

— Отец! Боже мой… Что ты говоришь? Как ты можешь так?.. Мне говорили… а я не верила… Не могла поверить, пока не столкнулась сама с твоей жестокостью… Думала, тебя оговаривают…

— Что? — Граф надвинулся на неё, и Вэллия отступила назад, глядя в лицо отца исподлобья.

— Мне всегда казалось, что ты человек справедливый и честный, что не творишь беззаконий, что ты не способен на подлые поступки, что никогда не прикажешь убивать безоружных людей, не позволишь убивать детей и женщин…

— О чём ты говоришь?! — Граф повысил голос, и этим выдал, что находится уже на грани терпения.

— Я прошу у тебя совсем немного… Не надо выставлять мой позор на показ… Я думала, ты спасёшь меня, я ждала тебя… — На ресницах её блеснули слёзы отчаяния. — А ты даже не объявлял везде о том, что я пропала, ты всё держал в тайне…

— Это моё дело!

— Если бы они сами не бросили меня, ты бы даже не нашёл меня, не помог мне… Я болела, папа, я чуть не умерла… А где был ты? Почему ты мне не помог? Почему ты позволял им издеваться надо мной?

— Всё это уже в прошлом… Мы искали тебя…

— Я думала, ты переживал за меня, а ты?.. Ты просто хочешь выгоднее продать залежалый товар! — Она расплакалась, голос её начал срываться. — Просто позволь мне сделать так, как я хочу! Папочка… Позволь мне… Господи… Проклятый Берг… Они пришли, чтобы убить тебя… Почему за всё, за твои грехи, должна отвечать я?!

— О чём ты говоришь? При чём тут Берг? Опомнись… Какие грехи?..

— Получается, будто это я в чём-то виновата… И поэтому они имели полное право связывать меня, бить… А я виновата только в том, что зашла к тебе перед сном… И даже ты… ты считаешь, что это я в чём-то виновата и перед тобой, и… вообще… Ты хочешь быстрее отправить меня с глаз долой, будто я твой главный позор, твоё пятно… Но я ни в чём не виновата… Слышишь меня?.. Я не хочу замуж! Я не хочу в Берг, будь он проклят! Не хочу!

— Замолчи! Ты с кем разговариваешь…

Она всю жизнь была послушной дочерью, с ней никогда не было проблем, она всё время делала так, как от неё хотели. Кто и мог потребовать чего-то, так только Келла, она спорила, была своенравной. Но Вэллия-то была более любимой отцом за свою покладистость, мягкость. Что же случилось с ней?

— Ты не можешь меня заставить, если я не хочу…

— Что? — Граф попытался поймать дочь за плечи, встряхнуть непокорную для порядка, но девушка увернулась и сумела раньше графа добраться до двери, толкнулась в неё, оказываясь в холоде винтовой лестницы, ведущей в низ женской башни. Бросилась по ступеням. Где сейчас может быть дядя Дарл? Он поможет… Он должен… Он же крёстный, он заступится…

Но она не сумела добраться даже до следующего этажа — граф Вольдейн добрался до неё раньше. Догнал, поймал за плечи, развернул к себе лицом, и вдавил спиной в узкий поручень перил.

— Проклятая девчонка! — закричал ей в лицо, сверкая тёмными опасными глазами. Вот таким отца Вэллия не видела ещё ни разу в жизни. — Ты всё ещё моя дочь, и будешь делать так, как я скажу…

— Нет! Я всё расскажу… Ты не сможешь всё скрыть… Ты не заставишь меня! — Слёзы всё ещё блестели на ресницах, но она уже не плакала, от страха, от упрямого отчаяния, она уже не могла плакать, она только стискивала зубы и упиралась ладонями в грудь отца, пытаясь освободиться.

— Я знаю, что делаю… Я знаю, что лучше для тебя, и ты подчинишься… Ты подчинишься мне!

— Нет!

Граф с силой толкнул её вперёд, на перила, и голова Вэллии, к превеликому ужасу, оказалась над пропастью башни. Волосы выбились из-под сеточки причёски и, взметнувшись на сквозняке, коснулись горячих щёк. Пальцы судорожно вцепились в ткань одежды на груди графа. Ужас охватил Вэллию. "Здесь такая глубина… Господи! Я не хочу… не хочу, как Келла упасть вниз и разбиться о каменный пол…"

— Я упаду! Отец! — Ужас стоял в её глазах.

— Ты выйдешь замуж, как я сказал…

— Помоги мне… я упаду… Господи… Господи… — шептала она дрожащими губами. "Как Келла… Боже мой… Как Келла… Я не хочу умирать… Я не хочу упасть и разбиться, как она!" — Нет… Я не хочу, папочка, помоги мне… Мне страшно…

— Ты сделаешь, как я сказал? — Граф ещё сильнее наклонил её спиной над пролётом винтовой лестницы. Чёрная холодная пустота была страшнее всего на свете, даже Берга…

— Да! Да… — выдохнула Вэллия в ужасе, и граф тут же отпустил её, и девушка обессилено сползла по перилам на холодную ступеньку лестницы, вцепилась пальцами в ледяные прутья. Хрипло дышала.

— Так-то лучше… — Граф стоял над ней, возвышаясь страшной неотвратимостью. — Ты пообещала, запомни это…

Вэллия подняла на него огромные глаза и прошептала чуть слышно:

— Это ты… ты её убил… Она не сама… Она не смогла бы… Это ты столкнул её с балкона вот так же… Она не хотела замуж, как и я… Ты хотел заставить её силой, как меня… Она не испугалась… она не верила, что ты сможешь, она тебе доверяла… А ты её убил…

— Это получилось случайно… — От его слов Вэллию словно ударили по лицу. Это правда! Правда! Она не могла отвести взгляда от его лица. — На балконе перила ниже этих… Она просто не удержалась… Мы ругались… Всё получилось случайно… Случайно…

Вэллия не могла поверить, всё казалось сном, безумным кошмарным сном.

— Так это правда… Ты убил свою дочь… Келла… Миленькая Келла… Её похоронили, как самоубийцу, её даже не отпевали… Ей закрыта дорога в рай по твоей вине… Она могла бы жить… Ты убил её…

— Благоразумнее будет молчать об этом. Да и никто не поверит тебе… В последнее время ты похожа на выжившую из ума… Смотри, как бы тебя не посчитали одержимой и не послали на костёр…

— Ты был бы рад…

— Я буду рад, если ты уберёшься отсюда подальше… Выйдешь замуж, как обещала…

— Мне говорили, а я не верила…

— Тебя опять понесло… От страха ты сходишь с ума…

— Неправда! Ты думаешь, эти люди были от графа Лиона? Они пришли, чтобы убить тебя… Это была личная месть… Один из них — сын Бергского князя… Ты же помнишь про Берг?

— О чём ты говоришь? Какой Берг? Какой сын? Какого князя?

— Берг был свободным княжеством, по твоему приказу убили всю семью князя и его самого… Но остался сын, младший сын, вы его только ранили… Он приходил за тобой! — Вэллия с усилием оторвала дрожащие пальцы и поднялась в полный рост, снизу глянула в глаза графа. — Всё, что произошло со мной, — это месть тебе за Берг…

— Ты сходишь с ума…

— Я не верила им, а теперь верю. Ты, в самом деле, сделал это… Ты убивал женщин и детей… Бог покарает тебя за всё… И за Келлу, и за Берг, и за меня…

— Он и так меня покарал такой глупой дочерью… Не надо верить всему, что тебе говорят. Иди к себе и крепко выспись, а с утра начинай готовиться к свадьбе. Мне больше не о чем с тобой разговаривать.

Он ушёл. Вэллия проводила его глазами, пока он не скрылся в темноте. Она не могла поверить, что доживёт до такого, что возненавидит собственного отца. Но сейчас она ненавидела его, ненавидела сильно, и понимала, что больше не сможет жить с ним рядом, под одной крышей. Она готова была сбежать хоть куда, даже в Берг, лишь бы не жить рядом с этим человеком.

Вэллия медленно вернулась к себе, заперла дверь и легла на постель, подтянула колени к груди. Ради чего ей жить? Зачем? Ради того последнего поцелуя в Ротбурге от наследника Бергских князей?.. Даже он померк на фоне всего…

Самой прыгнуть с этой ужасной лестницы? Решить все проблемы? Нет, она трусиха, Келла и то была сильнее, но даже она не делала этого самоубийства…

Внизу живота заболело протяжной сильной болью. Такой боли ещё ни разу не было у неё. Да и задержка уже две недели… Всё навалилось разом вдруг на неё. Что делать? Как быть? Сбежать из дома? Куда? Да и из замка никто не выпустит её, охрану усилили после последнего покушения на отца…

Неужели остаётся только один выход? Берг… Только Берг… Он преследует её, не даёт покоя. Ей придётся стать женой нынешнего Бергского правителя. Это месть отцу… Это наказание ему, только он этого не понимает…

Она снова попыталась вспомнить Ротбург, постоялый двор и того человека, который в те дни был рядом, казался заботливым и понятным. Ничего светлого в её жизни больше не осталось, кроме этого Алдора, она всё потеряла, всё, что было у неё. Потеряла всё, во что верила.

* * * * *

Зимой свадьбы справляли очень редко: много постов и мало гостей могло приехать на торжество. Только с разрешения епископа и по большой нужде. Граф Вольдейн заручился поддержкой первого, а уж второе развязало ему руки. Он сильно желал убрать дочь с глаз долой, даже путём не самого выгодного союза. Ничего удивительного не было в том, что предложение было принято Бергским правителем. Породниться с графом, с сеньором, мечтал каждый из окружения, тем более, что за своей дочерью граф давал хорошее приданое. Все приготовления шли очень быстро.

Только справили Рождество и, пока не начался пост, ждали свадебного поезда из Берга. Своего жениха Вэллия так ни разу и не видела. Впрочем, ей стало всё равно после того, как она узнала о смерти сестры, о судьбе бывших Бергских князей, узнала, что Алдор был прав, обвиняя графа Вольдейна в гибели своих родных. Узнала и поняла, что больше не хочет жить в Дарне, что никогда не простит отца и не хочет больше видеть его. И теперь готова была сбежать куда угодно, даже в Берг, хотя за последнее время от слова этого уже болела голова.

Гонец привёз весть о том, что свадебная процессия подъезжает, и в замке началась суматоха. Конечно же, она в первую очередь касалась Вэллии. Начались сборы и долгие одевания. Невесту мыли, сушили и укладывали волосы, надевали одну за другой длинные сорочки и юбки, затягивали шнуры, снимать всё это придётся теперь только в Берге, когда Вэллию, уже жену, будут готовить к брачной ночи. Путь до Берга неблизкий, но даже если в пути придётся провести не один день и ночь, останавливаться уже никто не будет. Тем более, что по дороге надо будет заехать в маленький городок Рейс, где в местном соборе епископ традиционно заключит брачный союз, как положено в случаях со всеми выходцами графского дома.

Представители Берга и жених въехали в замок графа только к обеду, когда их давно уже ждали. Именно тогда Вэллия была торжественно представлена будущему супругу, именно тогда она мельком увидела его в первый раз, а рассмотреть-то толком не смогла — жениха с невестой захватили два разных потока родственников, представителей и слуг, и повлекли в местную церковь. Там святой отец провёл службу, потом дали небольшой, но праздничный обед для гостей, на котором суженые даже не присутствовали. Вэллия провела последние мгновения в родном замке, мысленно простилась с могилами матери и сестры, с садом и своей комнатой в Женской башне, усиленно пыталась запомнить всё, что её окружало. Пыталась и не могла — ближайшее будущее уже захватило её, понесло и занимало все мысли.

Выбранный отцом жених, если положить руку на сердце, не понравился ей, не понравился на первый взгляд, а своему первому взгляду она старалась верить. Слишком молодой, растерянный и напуганный, наверное, даже больше её самой. Слишком робкий; вряд ли идея жениться принадлежала лично ему, он бы, наверное, до этого не додумался ещё лет пять. Но вот рядом с ним, с опёкой отца, находился человек куда более серьёзный — советник, барон Гердис, Вэллия слышала, как к нему обращался отец. Этот брак был только их договором, они вдвоём заключили эту сделку и никто больше. Этот человек, с мрачным холодным взглядом из-под чёрных бровей, подавлял любую волю, не то, что этого молодого человека, маркграфа Ниарда.

Наконец, свадебная процессия покинула графский замок. Представители Дарна торжественно отвечали за невесту, люди Берга — за жениха. Свита в ярких одеждах, рыцари в латах и разноцветных сюрко, множество флагов и вымпелов. А граф ещё сделал свадьбу скромной, наверное, были приглашены только самые высокие гости, без которых свадьба ну никак не могла обойтись.

Дорога тянулась через заснеженные леса и поля, долго и скучно. На ночь не останавливались. Две служанки, приставленные к Вэллии, тихо посапывали, прижавшись друг к другу под тёплым одеялом. Ей самой не спалось. Всё время она думала о том, что будет с ней дальше. Вспоминала растерянное лицо своего жениха и не могла заставить себя избавиться от разочарования. Берг приносил и приносил ей сюрпризы. Как относиться ко всему этому, она не знала. Ей придётся стать хозяйкой в замке, чужом замке, следить за кухней, ремеслом, за всеми служанками, садом и огородом, если они там есть. Это очень ответственно, и сумеет ли она справиться со всем этим.

Зимние ночи самые длинные, и за эту ночь Вэллия успела подумать о многом, заснуть смогла уже далеко за полночь, но проспала немного, в дороге крепко не заснёшь. Видела, как начало белеть небо, как поблекли далёкие звёзды, как над дальними холмами появилась розовая полоса. Начинался новый день, день её свадьбы, день, когда она станет женой и госпожой, день, который закончится брачной ночью…

От мыслей об этом страх захватывал душу, начинало мутить, как бывало всё последнее время. Вэллия уже догадывалась о причине этой утренней тошноты, насилие не прошло для неё даром. Кроме страха перед мужчинами она оставила себе ещё память о тех днях похищения… Вряд ли кто-то в замке догадывался о её положении, даже отец. Близких подруг и служанок у неё не было, была бы жива матушка, она бы знала, но для Вэллии это была великая тайна. И рано или поздно она раскроется, даже а замужестве, ведь тому, кого она носила под сердцем, уже было два месяца… Он родится через семь месяцев после свадьбы, и всё откроется. Плод насилия и греха, греха её и её отца, скрывшего всё, ребёнок Корвина… Она проклинала себя за молчание, за нерешительность, за то, что случилось с ней, и знала, что всё равно будет молчать, что на вопрос епископа скажет "да" и примет на себя всю кару за ложь перед алтарём, перед Богом…

Вэллия дрожащими пальцами убрала несуществующую прядку волос со скулы, закусила указательный палец зубами, словно это могло унять дрожь.

Бог накажет её, он накажет её за всё. Но что она могла сделать? Ей не хватало смелости обличить ложь не только свою, но и ложь отца-графа, ведь это придётся делать прилюдно. Её предадут анафеме, обвинят в связи с нечистым, ведь отец будет всё отрицать… Нет! Нет, она не сможет этого сделать — подписать себе смертный приговор… Проще было позволить отцу столкнуть себя с лестницы. Она хотела жить, и тогда, и сейчас.

Свадебная процессия не останавливалась. Уставшие лошади шли шагом. На ходу люди перекусывали кто чем, все ждали Рейса. Там, пока будет проходить обряд венчания, лошадей поменяют, люди получат отдых, в городе их будут встречать представители Берга со свежими силами. Только жених и невеста, и их родственники должны были вынести всё сами.

В Рейсе всё уже было готово к свадьбе. У собора, убранного по-праздничному, молодых встречали представители церкви и горожане, надеющиеся на раздачу подарков в виде денег и печенья.

Одна из служанок поправила Вэллии причёску и аккуратными складочками уложила сбившийся вимпл — повязку, закрывающую шею и подбородок, опустила на лицо белую вуаль. "Слава Богу, "- подумала Вэллия, после бессонной ночи и долгой дороги выглядела она сейчас не лучшим образом. Зато под покровом вуали она незаметно для всех смогла внимательнее рассмотреть лицо своего будущего мужа. Он был старше самой Вэллии года на четыре. Растерянность и вчерашний испуг сменила усталость. У него тоже была бессонная ночь. Сейчас, может быть, всё по той же причине, Вэллия могла простить ему всё: нахмуренные брови, небрежные прядки волос, выбившиеся на лоб из-под тонкого золотого графского венца, угрюмо поджатые губы. Он даже показался ей симпатичным. Появилась надежда, с ним, с таким, она сможет договориться, всё будет хорошо.

Вэллия стояла у повозки, в которой приехала, рядом в суматохе гости определяли места в процессии, кто за кем пойдёт. Стояла после долгой дороги и не могла отвести глаз с его лица. Чёткий правильные овал, тёмные глаза и брови, и волосы тёмно-русые почти доставали до плеч. Он был нешироким в кости и несильно высоким, неопытная молодость сквозила в каждой черте его, в каждом движении. И Вэллия тут же вспомнила Алдора, сильного, взрослого, заслоняющего её от разъярённого Корвина, с мудрым внимательным взглядом, его властный успокаивающий поцелуй. И горько усмехнулась с тоской. Судьбою и Богом ей дан в мужья этот мальчишка, чуть старше её самой. Ей даже казалось, что она, после всего пережитого, старше его, опытнее, он казался ей слишком молодым и зависимым от своего советника.

Определённо, он симпатичен, в любое другое время он понравился бы ей, он мог бы стать хорошим товарищем, другом, старшим братом, но Вэллия не видела его в роли своего мужа, господина, хозяина её жизни.

Она вздохнула. И на том спасибо, отец мог найти вариант куда хуже этого, старого и больного, страшного и жестокого. По крайней мере, этот не казался бессердечным и злым, сохранялась надежда на его мягкость и уступчивость. Если, конечно, внешность не обманчива.

Граф Вольдейн взял дочь-невесту под локоть, он должен сам завести её в церковь. Тонкие пальцы с силой впились в бархат и в кожу, но Вэллия выдержала хватку своего отца, даже не поморщившись. Ей придётся молчать, и граф тоже надеялся на это.

Церковь была полна народа, жених уже был здесь, Вэллия даже не заметила, как его увели туда. Граф провёл дочь к алтарю и только тогда не хотя отпустил её руку. Начался долгий обряд венчания, молитвы на латинском шли одна за другой, где-то пел церковный хор, красивые голоса поднимались под купол старого собора, и от них замирала душа, казалось, сами ангелы присутствовали тут. Вэллия молчала и глядела прямо перед собой, не слыша голоса епископа, слушала только хоровое пение. Присутствующие стояли тихо, и казалось, что кроме её в церкви никого больше нет, оглянись, а за спиной пусто.

Когда епископ спросил её, она не услышала, и вопрос пришлось повторить второй раз. Вэллия растерялась, когда, опомнившись от своих мыслей, заметила, что все вопросительно смотрят на неё. Но сегодня ей многое прощалось, и она прошептала: "Да…" Вздох облегчения вырвался из груди графа Вольдейна, но услышала его, наверное, только сама Вэллия.

Жених думал меньше, и когда епископ разрешил поцеловать невесту, приблизился и дрожащими пальцами поднял белую вуаль с лица графской дочери, сухо и коротко коснулся губ, и тут же отстранился. Присутствующие в церкви родные и гости расступились, давая ход молодым, начали поздравлять их. Молодой маркграф взял под руку свою супругу. Вэллия быстрым движением опустила на лицо вуаль, незачем, чтобы все видели, как подурнела дочь графа, и с какой тоской в глазах выходит она замуж.

Теперь молодые супруги ехали вместе и сидели рядом, но Ниард тут же уставился в окно повозки, а Вэллия, желая отгородиться, накинула на себя тёплое одеяло. Всю дорогу до Берга они вдвоём не проронили ни слова, маркграф сам молчал, да и Вэллии было всё равно, она стала безучастной к тому, что происходит с ней.

Дорога до Берга, всё время тянувшаяся между заснеженных полей, начала часто искривляться, огибая сосновые опушки, медленно пошла вверх. Бергские земли делились на две части — горный Берг и равнинный Берг. Столица находилась в первой части, на горах, поросших лесом. За всё время существования Берг пытались брать штурмом всего три раза и ни разу не смогли взять. Маленький замок на склоне горы был отгорожен глубоким рвом, а мост через него охраняли две башни. Густые леса вокруг не позволяли долго прокармливать конную армию любого противника, а ближайшие деревни и городки располагались за перевалом на порядочном расстоянии от Берга и друг от друга. Дорога через перевал вела в земли графа Доранна. Если армия Лиона вторгнется в земли соседа, чтобы пройти через перевал, ей придётся сначала взять замок Берг, а потом только спуститься в Берг равнинный, богатый хлебом и скотом.

После свадьбы на дочери сеньора Бергский правитель получил в приданое хорошие земли на равнине, расширил владения за счёт богатых земель и населения, проживающего на них. Даже налогами Бергская казна заметно получит прибавку. Граф Вольдейн слишком щедро заплатил за свою дочь. За это маркграф должен укрепить перевал новыми сторожевыми башнями и выставить дополнительные посты. Угроза Лиона пугала всех. А Берг был ключом к землям графа Вольдейна и его вассалов.

До замка добрались они уже глубокой ночью, в январе сумерки опускаются очень быстро, но, не смотря на ночь, все ждали молодых. Никто не спал, замок был освещён, звучала музыка и песни. Всех гостей и маркграфа с супругой провели в обеденный зал, где уже ждали празднично накрытые столы. Начался свадебный пир, лилось вино, слуги подавали блюда, музыканты играли на свирелях, звенели колокольчики.

Только тут Вэллия заметила, что гостей, в самом деле, немного, даже в замке отца на праздники собиралось обычно больше, а тут свадьба господина. Видимо, по дороге до Берга многие отстали, да и местных вассалов у маркграфа, видно, было немного. Земля молодая, сеньор ещё не заручился поддержкой большого количества слуг, да и земли́ для этого имел немного.

Весь пир они вдвоём сидели рядом, почти не разговаривали, ели мало. Сама Вэллия съела только кусочек пирога и холодной дичи. Готовили в Берге хорошо, и, наверное, эта свадьба стоила замку продуктов на месяц-два, и весной все будут жить на просяной каше, не иначе. Вэллия поймала себя на мысли, что уже думает, как хозяйка замка.

Навалилась усталость, глаза закрывались сами собой. Ещё сегодня утром они были в дороге, а вчера — в Дарне. Какие долгие дни. Сколько событий и лиц промелькнуло за это время. Всё новое, незнакомое.

— Я больше не могу… — прошептала Вэллия, отодвигая от себя пустой кубок, за весь вечер она выпила всего несколько глотков чистой воды и ни капли вина. — Можно мне уйти?

Ниард подал знак старой служанке-экономке, она управляла здесь до Вэллии. Старуха подошла, чтобы проводить молодую супругу в спальню, приготовить к приходу мужа. Вэллия поднялась из-за стола, и все вдруг захлопали в ладоши, кто-то засмеялся, давая напутствия молодым. Вэллия поторопилась быстрее покинуть зал. Служанка вела её по лестничным переходам, промозглым коридорам и этажам в башню. В спальне было натоплено, в камине ещё рдели угли.

— Я помогу вас раздеться… — проскрипела служанка.

— Хорошо… — Вэллия сама сняла с себя вуаль, вимпл и венок, повернулась спиной к женщине, чтобы та развязала шнуры лифа. Сильные сухие пальцы быстро и ловко управлялись с такой работой, Вэллию аж покачивало от резких движений.

— Меня зовут Гелла, завтра я покажу вам замок и отдам ключи от всех кладовых. Если возникнут какие-то вопросы, можете смело спрашивать.

— Хорошо… — выдохнула Вэллия и перевела дух, шнуры лифа ей затянули ещё в замке отца, прошло два дня и вот уже вторая ночь, за это время она успела отвыкнуть дышать глубоко.

— Я уже много лет живу здесь, меня ценила даже старая хозяйка…

— Бергская княгиня? — Вэллия удивилась. Руки старухи замерли, она перевела взгляд на лицо молодой госпожи, но Вэллия смотрела через плечо назад и взгляда Геллы не видела.

— Нет, совсем не княгиня, а невестка вашего супруга, жена его старшего брата, господина Роналда, маркграфиня Эльза…

— А-а… А где она сейчас? — Вэллия плохо знала историю Берга, — пробел, который надо будет заполнить в свободное время.

— Она, её муж — господин Роналд, их сын погибли в годы последней эпидемии, выжил только ваш супруг, он-то и стал господином в Берге…

— Понятно… — Вэллия кивнула и повернулась лицом, подставляя запястья, здесь тоже высокие манжеты торжественного платья были стянуты тонкими шнурками, из-за чего длинные и широкие рукава нависали свободно на кисти рук. — Я этого не знала…

— Конечно, ваш брак был таким поспешным… — Она укоризненно поджала тонкие губы, старалась не смотреть в глаза. Глубокие морщины обезображивали её лицо, старуха отталкивала не только внешним видом, но и поведением, обидой за потерянную власть.

— Не позволяй себе лишнего, — Вэллия не любила болтливых слуг, — свадьба — не твоего ума дело.

— Конечно, госпожа… — старая Гелла извинилась, но полосонула по лицу таким взглядом, что Вэллия стиснула зубы и мысленно перекрестилась.

Служанка снимала с госпожи юбку за юбкой, пока Вэллия не осталась в длинной белой сорочке до пят.

— Дальше я сама… — Вэллия снимала чулки, а служанка занялась постелью, раскладывала одеяла и взбивала подушки. — Помоги мне… — Вэллия села на край кровати и коснулась пальцами причёски. Гелла начала вытаскивать шпильки, украшенные жемчужинами, снимала сеточку. Волосы посыпались на плечи, сворачиваясь в кольца, долгая причёска сказалась и на них.

— Вы обрезали волосы? — удивилась служанка. — Зачем? Какая надобность была это делать?

— Я долго болела, и никто не смог их прочесать…

— У нашей госпожи Эльзы волосы были до колен, просто у ваших служанок неизвестно откуда растут руки.

— Может быть… — согласилась Вэллия.

— Это позор для женщины…

— Позор для женщины — совершать бесчестья, а не обрезать волосы.

Гелла обидчиво поджала губы.

— Я ещё нужна вам?

— Нет. Можешь идти.

Ушла, забрав масляную лампу с собой. В комнате осталась одна-единственная сальная свеча. Вэллия забралась под одеяло на дальнюю от двери сторону кровати, долго не могла согреться. Озноб предстоящего не давал покоя, скоро придёт ОН, и… Вэллия молилась, шептала губами, стараясь удержать остатки тепла, холодные, тяжёлые одеяла стискивали тело. Что будет? Что с ней будет? Господи, помоги… Не оставь меня в милости своей… Сотвори чудо…

Она молилась долго, а ОН не приходил, пока усталость не взяла своё, и Вэллия не заснула. Спала чутко, вскидываясь от каждого шороха. Наконец, пьяные гости привели в спальню молодого супруга. Вэллия с высокой подушки наблюдала, как выпроваживал её муж из спальни всех зевак и любопытных, как накидывал деревянный засов, разгребал угли в камине, снимал расшитый камзол, а потом он затушил свечу, и ничего Вэллия больше не видела, только слышала, как бьётся собственное сердце.

А молодой супруг разделся в темноте и забрался под одеяло с другой стороны кровати, долго лежал, раздумывая, потом подобрался к Вэллии, обнял её через грудь и шепнул на ухо:

— Я думаю, ты не будешь против, если мы просто выспимся? Я устал смертельно, честное слово… — Удивлённая Вэллия согласно кивнула несколько раз, и Ниард поцеловал её в горячую щёку. — Я знал, что ты поймёшь меня, дорогая…

Так для неё прошла её первая брачная ночь. Её муж, можно сказать, даже не прикоснулся к ней. Утром Вэллия проснулась в пустой постели, Ниарда уже не было, и как он ушёл, она тоже не слышала. Последние два дня так вымотали её, что она проспала эту ночь, как убитая.

* * * * *

Её разбудила служанка, она принесла дров для камина, улыбалась молодой госпоже, быстро говоря:

— Просыпайтесь, скоро завтрак… Поздний завтрак. Гости уже уехали на охоту вместе с вашим супругом. Вас будить не стали, так распорядился господин.

— И он уехал? — Вэллия удивилась, вот так муж.

— Я помогу вам одеться, в соседнюю комнату уже затащили ваши сундуки, у вас же есть подходящее платье? — Молодая девушка во всём хотела угодить новой хозяйке.

— Конечно, у меня всё есть…

Вэллия поднялась, в комнате было холодно, за январскую ночь всё тепло выдуло в щели. Служанка подала свою шаль, Вэллия тут же закуталась в неё.

— Через этот гобелен вы попадёте в другую комнату, — девушка указала рукой на вышитый гобелен на стене, — там ваши сундуки… Если немножко подождёте, я помогу вам… — Она пыталась растопить камин, укладывала сырые дрова. Вэллия присела на край постели. Огонь долго не хотел гореть, и служанка, смущённо улыбаясь, оправдывалась:- В этом году столько снега, даже в дровяники намело, лежат, лежат, пока загорятся…

— Обычно меньше снега? — Вэллия поддержала разговор.

— Обычно, да… Зато морозы этой зимой небольшие, слава Богу… ветра́ только… Ещё и морозы, может, будут, кто знает… до весны далеко…

Скоро девушка управилась с камином, вместе с Вэллией они прошли в смежную комнату, чтобы поискать одежду в сундуках. В этой комнате камин не топили давно, здесь тоже стояла кровать, узкая, холостяцкая, стол и несколько кресел простых, деревянных.

— Это для кого эта комната? — спросила Вэллия.

— Здесь иногда господин засиживается допоздна или ночует… Мы топим её редко, так, раз в неделю или дней через пять…

Служанка помогла Вэллии переодеться в тёмное шерстяное платье киртл с глухим воротом под горло, затянула шнуры на лифе по бокам, подала котарди — узкий пиджак до половины бедра с длинным рядом круглых пуговиц, а для тепла — сюрко — жилетку, обшитую мехом, с длинными узкими прорезями. Девушка ловко собрала под сеточку волосы госпожи и аккуратно втолкнула шпильки. Вэллия накинула на плечи шерстяную шаль и надела деревянные башмаки; с чулками и носками они почти не хлябали на ногах.

После завтрака Гелла повела молодую госпожу по замку, показала все комнаты и углы, кладовые и мастерские, конюшни, псарни, пекарню, мельницу. Вэллия посетила маленькую церковь и познакомилась с Бергским священником, отцом Валерианом. Он был молодым и служил в этом приходе только второй год, сменил умершего священника. Вэллия смутилась, встретившись с ним: он такой молодой, чуть старше её самой, как можно ему исповедоваться? Как просить у него совета? Как она может рассказать ему о своём интересном положении? Господи…

Ей понравилось, что в замке был свой сад, правда, маленький и неухоженный, без хозяйки в замке его забросили. Весной, когда зацветут яблони и груши, здесь будет очень красиво.

Несмотря на маленькие размеры замка, при церкви были госпиталь, приют на несколько человек и огород для лекарственных растений. Монахи и служители церкви следили за всем этим, лечили больных, заготавливали травы.

Сейчас всё было прикрыто снегом, неприветливое и холодное. Придётся ждать весны, чтобы оценить всё это по достоинству.

Да, замок был небольшим, это не размах графского замка сеньора графа Вольдейна, откуда недавно только приехала Вэллия. Ей придётся долго привыкать к новому месту, полюбить его или хотя бы привыкнуть, стать матерью наследника этих земель.

Уже после обеда вернулись с охоты гости. Вэллия, кутаясь в шаль, встречала их во внутреннем дворе замка. У колодца слуги свалили всю дичь, крутились собаки и мокрые лошади. Убитая птица, кабаны и олени лежали на снегу все вместе, и кровь пропитывала снег под ними. Слуги ловили уставших собак за ошейники, утаскивали их на псарню, конюшие уводили лошадей в конюшни.

Вэллия завороженными глазами глядела на всё, что творилось вокруг: дичь, собаки, разодетые гости смеялись и шутили. Среди гостей она отыскала глазами своего мужа. В расшитом жипоне — камзоле, в тёплом плаще, в шапке и в высоких охотничьих сапогах, он казался ей чужим и на удивление красивым. Глаза его радостно блестели, он разговаривал с кем-то из гостей, лицо раскраснелось от ветра, и волосы выбились прядями на шею и лоб. Да он и был-то ей чужим, и ближе не стал ни на йоту.

— Если гости подождут и согласны на поздний ужин, — заговорила Вэллия, пытаясь перекричать всех гомонящих, — то дичь вам приготовят…

— Конечно, согласны!

— Да-да, мы подождём…

— Надо отдохнуть, да обсушиться… и переодеться не мешало бы, в лесу снега — море!

— Знатная охота вышла!

Все шумели, довольные, уставшие, а Вэллия встретилась взглядом с глазами своего супруга. Ниард смотрел на неё удивлённо, будто не ожидал, что она сможет обратить на себя внимание, думал, что так она и простоит в стороне нерешительно.

— Пойдёмте, что стоять на ветру… — обронил кто-то негромко.

Гости потянулись к замку. Через момент остались только Вэллия с Ниардом, да слуги рядом занимались дичью.

— Выспались? — спросил первым.

— Да, спасибо… — Вэллия кивнула головой, впиваясь ногтями в мякоть шали на груди.

— Я приказал не будить рано.

— Я знаю… Идите к гостям, я их никого не знаю пока, когда ужин будет готов, вам скажут… — Подхватила с земли за лапки двух куропаток.

Маркграф ушёл за гостями, а Вэллия осталась на кухне со служанками, теребила птицу, помогала кухарке жарить мясо, открывала кладовые, сама выдавала специи, крупы и соль. Старая Гелла ревностно следила за всем, но не вмешивалась.

Уже в темноте в замке подали поздний ужин. Но гости не расстроились, пир с поеданием дичи снова, как и вчера, после свадьбы, затянулся за полночь. Вэллия не стала выходить к пьяным гостям, быстро перекусила на кухне и ушла к себе, легла в постель. Этот день был тяжёлым для неё из-за той информации, что она получила, с кем и чем познакомилась. Она и мужа-то своего в эту ночь не ждала, заснула, как коснулась головой подушки. И он, в самом деле, до утра не пришёл к ней.

Утром она проснулась сама, быстро оделась, молодая служанка Анна, как и вчера, помогла ей одеться и убрать волосы. Гости, оказывается, ещё спали после вчерашнего, завтрак подавать было некому.

— А где господин? — спросила Вэллия как будто между прочим.

— Его не было? — служанка удивилась. Вэллия отрицательно повела подбородком. — Значит, он опять ночевал в другой комнате… Он раньше часто так делал. Мы натопим спальню, а он, как сирота-одиночка, прости меня Господи, забьётся где-нибудь в другой комнате, там холодно, давно не убрано, а он…

— Почему? — Вэллия опешила.

Анна пожала плечами, заправляя постель, она взбивала подушки в изголовье кровати.

— Не знаю даже, пять лет назад, когда была последняя эпидемия, он потерял старшего брата и его жену с ребёнком, остался совсем один. Ему семнадцать лет всего было, а он уже один остался, ни отца, ни матери, и брата не стало, осиротел окончательно… Вот и мучается до сих пор… Мы тут думали, как бы он рассудком не тронулся… А ещё и земли, и замок, и титул ему достались, храни его, Господи… — Перекрестилась поспешно, подняв синие глаза к потолку. — Меня-то здесь в то время ещё не было, когда всё это случилось. Мы-то все надеялись, что свадьба и вы поменяете его…

Вэллия поджала губы, странный у неё супруг, она это заметила. Но глупо думать, что она сможет что-то изменить или поменять его привычки. Было обидно, что все они здесь, в замке, возлагали на неё такие большие надежды, а она не смогла их оправдать. "Не обессудьте, я не святая, чтобы одним своим взглядом или касанием руки менять людей… Я такая, какая я есть".

— Что у нас с завтраком? — спросила, переведя разговор на другую тему.

— Уже почти готов, но гости вряд ли будут завтракать… Вчера ночью…

— Тогда надо готовить обед, — перебила её Вэллия.

— Часть из них сегодня уедет, с вечера приказали готовить лошадей…

— Слава Богу, — вырвалось у Вэллии. — Станет потише, но обед всё равно нужен.

— Конечно, — согласилась Анна, поправляя под платок выбившиеся прядки волос. Деревенская девушка, она была высокой и сильной, всё делала аккуратно и быстро. Лучшей служанки не найти.

Вэллия спустилась на кухню и приказала готовить обед, благо, всю дичь ещё не съели. Обед должен быть хорошим, именно его гости и вспомнят, когда вернутся домой, в свои замки. Она сама помогала на кухне, наравне со всеми служанками выполняла поручения главной кухарки. Следила за всем: сколько соли кладут, сколько специй, сколько наливают масла, не припрятал ли кто-нибудь что-то, ведь слуги вряд ли получат на обед жареную дичь, а попробовать хочется всякому. За всем нужен глаз да глаз. В замке отца служанки постоянно припрятывали для себя и своих близких еду и бутылки с вином, но там не было хозяйки, и главная экономка не справлялась со всем. Здесь же старая Гелла держала всех в строгости, и Вэллии ещё ни разу за это время не пришлось кого-то ругать или наказывать. Всё, что останется от столов так и так достанется слугам, и они это знали.

Когда гости поднялись и вышли в обеденный зал, их уже ждал роскошный стол: горячая дичь, птица, отбивные, бульоны и выпечка, о большем нельзя было и мечтать. Вина́, по распоряжению Вэллии, поставили в два раза меньше, чем до этого, и количество служанок, разливающих его по бокалам, тоже сократили, чтобы меньше хотелось подливать в кубки. Раз сегодня в дорогу, незачем напиваться. За столом гости этого даже не заметили.

После затянувшегося обеда гости начали потихоньку собираться в дорогу, не все, но большая их часть. Вместе с ними собрался и отец Вэллии, граф Вольдейн. Во вчерашней охоте он участия не принимал, вместо этого он с личной охраной объехал земли Берга, те, что были защищены сторожевыми башнями, вернулся поздно ночью, а потом они с молодым зятем обсуждали что-то по картам до самой полночи. Всё это Вэллия узнала от одной из служанок, что топила камин в той комнате. Видимо, именно там её супруг и остался ночевать.

Конечно, она прекрасно понимала, что сама выступила в качестве товара между двумя договаривающимися сторонами. Отец избавился от неё, пока не открылся позор, и заплатил хорошую цену в виде земли. А маркграф купил себе жену значительно выше по происхождению, получил землю, лишний доход с неё, пусть ему и придётся застраивать её постройками, это сути дела не меняет. Только мнения самой Вэллии никто не спросил, её отдали для скрепления договора, как отдают драгоценности, породистую лошадь или гончую. И этот молодой человек, её супруг, абсолютно не интересуется ею, она ему абсолютно безразлична, главное для него — земля, деньги, родство с графом. Вот это да, это важно…

Вэллия вздохнула. Рядом со своим мужем она стояла во дворе замка на январском ветру, они вдвоём провожали в дорогу всех гостей, кто собрался уехать сегодня. Их поздравляли напоследок, желали успехов, счастья, побольше детей. Со стороны посмотреть, молодая счастливая семья, кто-то даже заметил, что они так хорошо смотрятся рядом, так подходят друг другу. Вэллия только еле заметно улыбалась уголками губ. Знал бы кто-нибудь из них, что за всё это время они даже не целовались ни разу по-настоящему.

Граф Вольдейн строго обнял дочь, шепнул на ухо:

— Будь умницей, дорогая… Не забывай дом… — Поцеловал в щёки и в лоб, потом обнял молодого зятя и пожал ему руку, пообещав навестить ближе к весне.

К вечеру все, кто планировал уехать, уехали, осталось лишь несколько человек, самых ближайших соседей, они собирались покинуть Берг завтра. Свадьба была скромной, её не растягивали на неделю.

Вечером гости собрались на ужин, но того, вчерашнего размаха уже не было. Вэллия к общему ужину выходить не стала, сослалась на головную боль и ушла к себе, читала молитвенник и думала.

Если отношения её с мужем не изменятся, то её ждёт безрадостное будущее. Её ребёнок, её грех, он откроется, и тогда ей что-то придётся говорить ему. И слуги… Они всегда всё знают, во всё суют нос, и уж точно знают, что со дня свадьбы Вэллия с мужем ни одной ночи в постели не провела, кроме брачной. Думая об этом, она горько усмехнулась. "Муж… муж… объелся груш… И что мне с тобой делать…"

Отец должен был думать, что так может получиться, правда, он вряд ли знает о её положении, наверное, он бы не стал тогда выдавать её замуж. Если всё это откроется, пересудов будет на всё графство. Каждый осудит её и посмеётся над ней, её отцом, и этим ребёнком.

От отчаяния Вэллия со стоном закрыла молитвенник, уставилась на огонёк свечи. Было холодно, шаль сползла с левого плеча на локоть, но Вэллия не поправляла её, словно не замечая. Потом легла на кровать и обняла себя за плечи. Что делать? Как быть ей сейчас? Что придумать?

* * * * *

На следующий день разъехались последние гости. В замке стало тихо, о былом свадебном празднике напоминали только красивые гобелены на стенах, гирлянды из можжевельника и ёлки. Служанки убирали комнаты гостей под строгим взглядом старой Геллы, всё потихоньку входило в привычную для этого замка колею. Только Вэллия всё никак не находила себе покоя.

После обеда Вэллия нашла своего мужа в его кабинете, наконец-то, она сможет поговорить с ним один на один, и ему некуда будет сбежать.

— Я занят… — Он постарался избавиться от неё, но Вэллия уже настроилась на разговор и отступать не собиралась.

— Я не займу много времени… — Она прошла в глубь комнаты и быстро огляделась ("и здесь холодно"), стиснула в кулаки углы тёплой шали, стягивая её на груди. Молодой маркграф смотрел на неё снизу, перед ним на столе лежали какие-то бумаги. Взгляд супруга был немного растерянным и робким, словно ждал он от Вэллии громких слов и угроз с обвинениями. Видимо, у него всё же было чувство вины по отношению в ней, он не мог его скрыть. Даже вся решимость у Вэллии вдруг пропала под этим взглядом.

— Я понимаю, что эта свадьба стала для вас такой же новостью, как и для меня, — начала Вэллия негромко. — Если сказать честно, я была очень против неё, это отец заставил меня, и у меня не было выбора… Выбор был только у вас, по-моему, вам и со свадьбой-то торопиться не было смысла… — Она сухо улыбнулась, подумала: "Интересно, он хоть знает, откуда берутся дети?.. Кто его воспитывал? Господи…"

— На этой свадьбе настоял ваш отец, и время-то неудобное выбрали, только-только Рождество встретили…

Они разговаривали друг с другом через "вы", как чужие люди. Вэллия глядела ему в лицо, угрюмо поджав губы, он оправдывался, сваливая вину за эту свадьбу на графа Вольдейна, будто за самим не было последнего слова. Ладно, её граф мог заставить, у него было, чем надавить, за что дёрнуть, чтобы она подчинилась, но он-то, этот непутёвый маркграф, чем он-то от графа зависел, ну и что, что вассал, своё-то мнение тоже должно быть. Купился на приданое?

— Вы могли бы и отказаться от этой свадьбы, какая вам выгода? Что, отец предложил слишком большую цену? — Он сильно смутился при этих словах её, а Вэллия продолжила добивать его:- Наверное, ваш советник сказал, что лучшей партии не найти? И какое приданое пообещали…

Он быстро заговорил, перебивая, хотел остановить её:

— Знаете, с вашим приданым я только нажил себе головную боль. Ваш отец требует построить к весне пять крепостей, а денег не дал ни гроша, а с новой земли, что мне дали, я не видел ни зёрнышка хлеба — все подати осенью крестьяне заплатили вашему отцу, а не мне… Так что, мне сейчас от этой земли ни тепло, ни холодно. Я пойму, что что-то изменилось только осенью, а до неё ещё надо дожить.

Вэллия отвела взгляд и присела на скамью у камина, если его и топили, то рано утром. Конечно, он прав, что разговаривает с ней так, он впервые повысил голос в её присутствии, как настоящий муж и хозяин замка.

— Я просто хотела сказать, что, хотите вы или нет, но мы с вами муж и жена, и должны ночевать хотя бы в одной комнате, и просыпаться по утрам в одной постели. Я понимаю, что вы не испытываете ко мне особых чувств, я, представьте себе, тоже, но скоро все шептаться начнут, что вы бегаете от меня, как от прокажённой. Я ни к чему не хочу вас обязывать, поверьте, может быть, вы любили другую… но поймите меня… — Он через бровь смотрел её в лицо.

— Хорошо. Я понял, чего вы хотите.

— Если так, то мне ничего больше и не надо, я не буду вас больше отвлекать. — Вэллия поднялась, ликуя в душе. "Слава Богу, если ты будешь ночевать в моей постели, это уже будет победа…" Ушла.

Слово своё он сдержал и ночью пришёл в общую спальню. Вэллия сквозь сон слышала, как её муж раздевался и ложился в постель с другой стороны кровати. Маркграф старался быть незаметным, боялся коснуться Вэллии, и резко отдёрнул руку, когда задел её локоть. Когда утром Вэллия проснулась, её мужа уже не было рядом. Она упрямо стискивала зубы, одеваясь, а успокаивала себя, что это от холода.

* * * * *

Вэллия шёпотом заговорила молитву и несколько раз перекрестилась, опустив глаза в каменный пол. Священника не было, он ушёл в алтарь после проведённой службы, ещё не выходил. В бергскую церковь мало приходило людей, только жители замка по воскресеньям, да сельские жители из ближайших сёл. Бывало, отец Валериан проводил службу всего для нескольких человек. Вэллия старалась почаще бывать на службах, приходила к обедне, на вечерю, подолгу молилась после служб. Об этом в замке уже все знали; кто-то считал молодую госпожу благочестивой и богобоязненной, восхищался. Кто-то недоумевал, о чём она молится с такой горячностью, с таким фанатизмом, а были, наверное, и такие, кто задавал себе вопросы: что это за грехи такие замаливает молодая госпожа? Что за вина гложет её душу?

Вэллия ещё три раза перекрестилась и поднялась с колен, обернулась и резко отпрянула: прямо за её спиной вплотную стоял советник её мужа — барон Гердис. Всё это время, пока Вэллия горячо молилась, он стоял возле неё. Она судорожно начала вспоминать, не говорила ли она чего-нибудь вслух. Не дай Бог, если он что-то пронюхает и донесёт…

— Вы так неистово молитесь, может, стоит исповедаться?

— Спасибо, я уже… — Вэллия смущённо опустила взгляд в каменный пол церкви. Сердце в груди учащённо забилось от внезапного страха.

— Что за тайну вы скрываете? — Барон не сводил с её лица чёрных внимательных глаз, будто хотел по нему прочитать все её мысли.

— Я не понимаю, о чём вы говорите… — Вэллия сделала два шага, стремясь обойти советника стороной, но тот поймал её цепкими пальцами за локоть и притянул к себе, зашептал на ухо:

— Я же вижу, я знаю, что вы с отцом что-то затеяли, неспроста маркграфу предлагают руку графской дочери, единственной дочери, тут есть какой-то умысел… Что вы затеваете? Что вы скрыли от нас?.. Говори! — Он тряхнул Вэллию за локоть, шипя через плотно стиснутые зубы, перешёл на "ты". — Что?.. Что вы скрыли?

— Отпустите меня! — Вэллия повысила голос, хотя и сама услышала, как он дрожит от волнения и страха. — Что вы себе позволяете?

— И ты сможешь солгать под стенами храма? — Барон настаивал, и глаза его недобро светились.

— Вот именно, что вы позволяете себе в Божьем храме? Что за нелепые обвинения? Отпустите меня! — Она выдернула руку и сделала шаг в сторону на безопасное расстояние. — Я пожалуюсь, что вы приставали ко мне…

Барон Гердис только криво улыбнулся на её слова, а глазами проводил её до выхода из церкви. Перед тем, как выйти, Вэллия заметила, что к барону подошёл отец Валериан.

"Они все… все здесь за одно… Они помогают друг другу… Они доносят всё друг другу… А я, я ещё сомневалась, исповедоваться ли мне этому священнику… Я одна, одна, и мне не у кого просить совета…"

Она буквально бежала к замку по вытоптанной в снегу дорожке, а от пережитого страха и волнения дыхание её перехватывало. "Это ты… ты во всём виноват…" Она подумала о своём ребёнке — плоде насилия и греха, а теперь ещё и обмана. Это его она скрывала от всех, из-за него она оказалась здесь, это он сломал всю её жизнь. Теперь она боялась собственных мыслей и молитв, боялась каждого пережитого дня, когда обман раскроется, и от стыда она готова будет провалиться сквозь землю. Никто не будет её слушать, никто не пожалеет, и не примет её сторону, все будут проклинать её, смеяться над ней и её отцом, и её глупым мужем.

Господи! Что, что же мне делать?

* * * * *

С этого момента Вэллия заметила, с какой опасной подозрительностью следит за ней барон Гердис при встречах. Каким странно задумчивым был его взгляд, когда он глядел ей в лицо. Вэллия старалась избегать встреч с советником мужа, но дело-то в том, что Ниард ему доверял целиком и полностью и часто встречался с ним по делам и без дел, приглашал его к столу, разговаривал в библиотеке, в кабинете. Каждая встреча с ним была испытанием для Вэллии, каких требовалось усилий, чтобы не сорваться, а ей казалось, что барон Гердис знает о её обмане, поэтому и смотрит таким проницательным взглядом, будто мысли читает.

Она уже не находила покоя ни днём, ни ночью, всюду ей мерещилось лицо злосчастного барона, она вздрагивала от каждого шороха, практически перестала есть и неистово молилась до беспамятства, до бреда, молилась даже во сне. Ей казалось, что если бы в этот момент её постигла смерть, это было бы величайшим избавлением для неё и её измученной души. Но совершить самоубийство она боялась и никогда бы не решилась на это.

Ещё больше похудела, осунулась, служанки уже шептались по углам, а маркграф Ниард вызвал монаха-лекаря из ближайшего монастыря святого Иоанна. Именно этому лекарю приходилось лечить больных родственников маркграфа в прошлом, ему доверяли, все ждали его приезда, надеялись, что ему удастся найти причину болезни молодой госпожи и вылечить её.

Его приезда Вэллия боялась, как огня. Если он хороший лекарь, то он сразу же поймёт причину её недомоганий, её тайна раскроется. После этой новости она вообще слегла в постель, плакала подолгу и молилась беспрестанно.

Бог оставил её, всё из-за её лжи, за то, что она поступила в угоду своему отцу, согласилась на эту свадьбу. Теперь всё рушится, уходит земля из-под ног, и несчастная Вэллия абсолютно не знала, что ей делать.

Ниард несколько раз заходил к ней справиться о её здоровье. Вэллия задумчиво глядела в его лицо, пока он говорил ей что-то, она не слушала. "Я обманула тебя… Это ты… ты у нас самый честный, Бог, наверное, тебя любит, Он откроет тебе обман… мой обман… Тебя пощадила эпидемия, у тебя умерли все родные… и брат, и невестка, и маленький племянник — наследник этих земель… Бог пощадил только тебя… И сейчас Он тоже тебе всё откроет, как тебя купили хорошим приданым, как подсунули тебе в жёны меня — беременную от другого мужчины… Будь ты неладен, всё пойдёт по-твоему… Потому что ты сильно честный, потому что ты не любишь меня и не обманываешь в этом ни меня, ни других… Ты даже ни разу не прикоснулся ко мне… Боже, Боже мой… На что надеялись я и мой отец?

Против желаний Господа не пойдёшь, хоть трижды родись хитрецом и лгуном… Всё откроется. Рай открыт только таким, как ты…"

Он уходил, а Вэллия отворачивалась лицом к стене и рассматривала толстые нити вышивки гобелена, считала стежки и, уставшая от слабости, засыпала тяжёлым сном без сновидений.

Лекарь-монах задерживался, а Вэллия молилась изо дня в день, чтобы он не приехал, чтобы что-нибудь случилось, чтобы она успела умереть до его приезда, и её тайна ушла бы с ней в могилу.

В одну из таких тяжёлых ночей она проснулась и долго лежала в темноте, глядя в потолок. Ночь обволакивала её, глаза болели от кромешной тьмы. Она молилась шёпотом, призывая Господа и всех святых, просила помощи или смерти. Слёзы сами собой текли из глаз на виски и на подушку. А губы шептали молитвы. В беспамятстве она снова заснула.

Утром её разбудила Анна.

— Вставайте, госпожа, я приготовила вам ванну, вам надо помыться и вам станет легче, вот увидите, моя мама всегда так делала, когда мы в детстве болели, а у меня знаете, сколько младших братьев и сестёр? И всегда помогало…

Вэллия улыбнулась и прошептала:

— Мне это вряд ли поможет…

— Поможет-поможет, поверьте мне! — Она растапливала камин, ловко и умело укладывала дрова, раздувала угли. — А господин уехал, вернётся только вечером, он вам не говорил?

— Нет… — "Он вообще никогда мне ничего не говорит", — подумала про себя. — Что это он? Куда?..

— Скоро здесь станет тепло, вы не замёрзнете. Пойдёмте мыться, пока вода не остыла, я помогу вам. — Анна перевела разговор на свою тему, не собираясь уступать, и Вэллия сдалась.

Анна помогла ей подняться и одеться, вместе они спустились с башни в комнату, где уже ждала горячая вода. Вэллия и не думала, что у неё хватит на эту затею сил. Анна буквально на себе привела её, раздела и усадила в большую деревянную ванну с тёплой водой. Девушка всё время беспокоилась, не замёрзла ли госпожа, подливала кипятка ковш за ковшом, а Вэллия и не чувствовала ничего. От горячей воды такая слабость навалилась — рукой не шевельнуть, слова не сказать. Безучастная ко всему она смотрела прямо перед собой, пока Анна мыла ей волосы, тёрла мочалом.

Молодая служанка, потная и разгорячённая паром и водой, так усердно старалась угодить госпоже, что не сразу заметила, как та потеряла сознание, уронив голову на грудь.

Пока Анна дозвалась помощи, и пока госпожу служанки доставали из воды, Вэллия успела нахлебаться мыльной воды. Это уже чуть позже заметили, что вода сильно горячая, а на простынях, которыми вытирали госпожу, появились пятна крови. У Вэллии началось кровотечение, а все служанки в миг побелели лицами. Старая Гелла, подоспевшая чуть позже, отвесила испуганной Анне громкую пощёчину и запустила ладонь в воду. Да, вода горячая, явно переборщили с кипятком, а ещё старуха заметила, зачерпнув мыльной воды в пригоршню, что вода эта розового цвета. Значит, госпожа потеряла сознание от кровотечения, а это серьёзно. Гелла поджала тонкие губы и распорядилась:

— Заверните её в одеяло и отнесите в постель. Укройте потеплее и следите за камином. — Когда девушки и подоспевшие слуги унесли госпожу, старая экономка проворчала себе под нос:- Кто сказал, что эта замухрышка сможет родить нормального ребёнка? — Хмыкнула.

* * * * *

Когда Вэллия пришла в себя, вокруг неё копошились служанки, и лекарь из местного госпиталя что-то негромко говорил им, неторопливо растягивая слова.

Вэллия, вспомнив вдруг, что случилось, резко поднялась и села на постели. Как? Как это могло случиться? Её ребёнок… Господи… Что с ним?

Служанки бросились к ней, Анна с виноватым лицом и дрожащими губами участливо смотрела в глаза, укладывая госпожу в постель, укрывала одеялами, поправляла подушки.

— Господи… — прошептала Вэллия. — Что… Что случилось? — Отыскала глазами старика-монаха. Тот пожевал губами и вкрадчиво спросил:

— Вы ждали ребёнка?

Вэллия вместо ответа тяжело прикрыла глаза и вдавила голову в подушку, словно старалась спрятаться в ней, хрипло дышала через приоткрытые губы. Сердце стучало в груди набатным колоколом.

— Мне очень жаль, госпожа. Может быть, это из-за вашей болезни, такое бывает… Господи забрал его до рождения…

Вэллия расплакалась вдруг, повернувшись на бок, уткнулась лицом в скомканное одеяло, от слёз этих разрывалось сердце. Все вокруг подумали, что она убивается из-за потерянного ребёнка, а она переживала такую смесь самых разнообразных чувств — от боли до благодарности, до облегчения. Его больше нет… Нет… Он не родится… Не будет больше её мук и страданий… Не надо будет прятаться, бояться… Всё разрешилось само собой, и он не родится, этот несчастный ребёнок, ребёнок Корвина — плод насилия и греха. Господь услышал её молитвы, но забрал к себе не её саму, а этого несчастного ребёнка, его душу. Возможно, Бог забрал его сразу в рай, ведь он ни в чём не виноват, а Вэллия будет молиться за него всю жизнь и ставить свечи…

Анна успокаивала её, гладила горячей ладонью по спине, по плечам. Служанки замерли, боясь сказать хоть слово. Монах спросил Геллу:

— А господин уже знает?

— Он ещё не приехал… нет, конечно, откуда ему знать?

Вэллия услышала этот разговор и тут же перестала плакать. Как она могла забыть? Конечно… Для них, для всех, она потеряла ребёнка маркграфа, и только он один и она знают, что это не так. Он вернётся и всё поймёт, ведь всё и так ясно, и тогда всё, чего она боялась, только начнётся… Кто простит этот обман? Ведь его просто использовали! Оставит ли он всё это в тайне? Конечно, нет…

Вэллия медленно подтянула колени, стараясь стать незаметной под одеялом.

— Надо оставить её, пусть поспит… — Трескучий голос старой Геллы раздражал до невозможности, хотелось закрыть не только глаза, но и уши. Остаться одной, никого не видеть. Все ушли, осталась только Анна, присмотреть за камином.

Вэллия и не ожидала, что после всего сможет заснуть, но, видимо, усталость была больше, чем она думала. Заснула тревожным сном прямо так, как лежала, на боку. Проснулась оттого, что болела затёкшая во сне рука. Колющая боль отрезвила её, и Вэллия поморщилась, открывая глаза, под одеялом мяла пальцами больной локоть. Смотрела во все глаза на разговаривающих — уже знакомого монаха-лекаря из местного госпиталя и маркграфа. Приехал… Сказать, что Ниард был удивлён — не сказать ничего. Таким ошарашенным внезапной новостью Вэллия его ещё не видела, он даже как будто стал старше, лицом суровее, когда смотрел ей в глаза. Она видела, как строго поджал он губы, как отстранённо слушает монаха.

Всё сейчас решал он, всё зависело от него. И Вэллия, понимая это, не могла отвести взгляда с лица своего мужа, не замечала ничего и никого, смотрела только на него.

— …Ничего страшного, — говорил старик негромко, — она поправится, всё будет хорошо. У вас ещё будут дети. Надо провести службу и покаяться вам и вашей супруге. Господь ещё подарит вам детей, вот увидите. Ваша жена — благочестивая женщина, искренне верующая, все только и говорят об этом. Господь не оставит её без ребёнка, она будет хорошей матерью.

Но Ниард как будто и не слушал его, невидящим взглядом упёрся в лицо Вэллии, почти не мигая, смотрел на неё. "Конечно, ты всё-всё понял… Ты вышвырнешь меня из своего замка, все обольют меня грязью… Я не вернусь к отцу, меня никто не примет… Я стану нищенкой и буду жить подаянием добрых людей… Это отцу… отцу расплата за всё… За ложь, за обман на алтаре, за убийство Бергских правителей, за смерть Келлы… За всё! За всё…"

Она тяжело закрыла глаза и подтянула одеяло до самого подбородка, до губ. Слёзы заполнили глаза, и ни о чём не хотелось думать.

— Выйдите все, — приказал маркграф. Все служанки, лекарь потянулись к двери. — Все, — повторил настойчиво, и последней ушла Анна, по-прежнему чувствующая себя виноватой.

Вэллия проводила их всех глазами, замечая, как пальцы рук сами собой впились в мякоть одеяла, и слёзы тут же высохли на глазах от предстоящего ужаса. Что теперь будет?

— Кто он? — первым спросил маркграф, когда они с женой остались один на один. — Это кто-то из местных, здесь, или ты нашла его в ближайшей деревне?

Он обращался к ней на "ты", хотя до этого дня всегда говорил только на "вы". Вот так быстро она стала для него никем. Вэллия ничего не смогла ему ответить, только поджала дрожащие губы. От страха её знобило даже под двумя одеялами и рядом с горящим камином.

— Подожди! — Маркграф выставил ладонь. — Я всё понял. Это было неспроста. И эта свадьба, и это лестное предложение твоего отца, конечно, и так всё впопыхах, без той долгой суматохи, как бывает обычно… Так, да? — Он говорил негромко, спокойным голосом, но лучше бы, наверное, кричал, так была бы понятна его реакция. — Твой отец просто нашёл дурочка, молодого простофилю, за которого некому заступиться, и знал, что я буду молчать, проглочу это всё и буду молчать. Так? Вы вместе с ним это придумали? Ты и он?

— Я не хотела этой свадьбы, я говорила отцу… — Она впервые за всё время заговорила.

— Вы лгали в церкви, ты и твой отец-лжец… Вы хотели повесить на меня чужого ребёнка, купили меня землёй и титулом невесты. Как всё просто…

— Отец даже не знал про этого ребёнка… — прошептала Вэллия, пряча взгляд в скомканное у лица одеяло.

— Какая разница? — Он уже ничего не хотел слушать, он уже всё решил для себя.

— Я просила его разрешить мне уйти в монастырь, я просила не проводить этой свадьбы, я не хотела обманывать вас… Поверьте мне… Господи…

— Поэтому ты так настойчиво требовала, чтобы я спал с тобой в одной постели, в одной спальне? Что ж, местных здесь ты убедила, все поверили, что это мой ребёнок, молодец, ложь удалась. Никто и не сомневается. Кроме меня, конечно.

— Простите меня, пожалуйста, я не хотела, не хотела вас обманывать…

— И твой отец не хотел, никто не хотел, только ложь сама собой проявилась…

— Не выгоняйте меня, пожалуйста! Делайте со мной, что хотите, только не выгоняйте на улицу…

— На улицу? — Он удивился. — У тебя есть отец…

— О, Боже… — прошептала она.

Ниард заметил, что разговор этот даётся ей с большим трудом, да и стоит ли этот разговор вести дальше?

— Хорошо, мы на сегодня закончим, я напишу письма твоему отцу и епископу. Я оспорю этот брак, и нас просто разведут. Ты вернёшься домой, там тебя, наверное, заждался твой любимый, отец твоего ребёнка. Хорошо? — Он дёрнул подбородком, выдавая этим, что это решение стоило ему больших усилий.

Вэллия зажмурилась, замотала головой, не соглашаясь с ним, но вымолвить и слова не смогла — дыхание перехватило.

— Отдыхай… — пожелал ей Ниард и ушёл, оставив её одну. И вот тут только Вэллия смогла с новой силой расплакаться навзрыд, как не плакала уже давно.

* * * * *

На утро следующего дня Ниард пришёл к ней снова и отправил всех служанок из комнаты. Вэллия хрипло выдохнула, как от невыносимой боли, ожидая от мужа чего угодно вплоть до самого страшного для неё.

— Я написал письма твоему отцу в Дарн и епископу в Рейс, было бы лучше, конечно, увидеться лично, но я… Не думаю, что я смогу трезво разговаривать с ними, боюсь, мне не хватит терпения… Я уверен, что епископ не откажет мне и рассмотрит мою просьбу — нас разведут без большого шума…

Всё это время, пока он спокойно и терпеливо объяснял ей, что сделал и на что надеется, Вэллия смотрела мимо него, а из глаз её текли слёзы, тихие, без больших рыданий, слёзы отчаяния и боли.

— Так и так это должно было когда-нибудь случиться, любая ложь открывается рано или поздно. Зато ты вернёшься домой…

— Я не хочу домой… — прошептала Вэллия с отчаянием, уже не веря, что что-то сможет изменить в отношении к себе. — Меня не примут дома, отец убьёт меня…

— Что за глупости? Он и сам должен был прекрасно понимать, что делал, когда устраивал эту свадьбу. Может быть, мне и не тягаться с ним по происхождению и богатствам, но я не хочу, чтобы об меня вытирали ноги, как об глупого простачка…

— Я не хотела этой свадьбы, поверьте мне, пожалуйста, я просила у отца не делать этого, я не хотела обманывать вас… Он заставил меня… Если бы я не сделала этого, он бы убил меня, как Келлу…

— Кого? — Конечно, он не мог знать о личных проблемах в семье графа Вольдейна. Вэллия быстро заговорила, срываясь:

— Это моя сестра… Келла. Отец убил её, столкнул с балкона, когда она не захотела выходить замуж… за выбранного им жениха… Все подумали, что она совершила самоубийство, её даже не отпевали… Никто этого даже не знает, всё — тайна… О, Господи…

— Не думаю, что граф сделал бы подобное… — Ниард недоверчиво покачал головой, хмурился, не сводя тёмных глаз с её лица. — Убивать родную дочь… Это уже слишком…

— Вы не знаете моего отца, это страшный человек… Я совсем недавно поняла это… Мне говорили, я не верила… Пожалуйста, не отправляйте меня домой… Умоляю вас…

— Прекрати, — прошептал твёрдо. Терпения у него было достаточно, зря он боялся встречаться с отцом Вэллии лично, боялся за своё терпение. Напротив, его у него было много, более чем достаточно, он бы смог говорить и с епископом Рейса, да хоть с самим королём. Его уверенность, его твёрдость и решительность окончательно добивали Вэллию, она понимала, что его не разжалобить, не уговорить. Несмотря на свою молодость, характер у него был — слава Богу!

— Пожалуйста… Прошу вас… Это отец всё скрыл, ему хотелось быстрее избавиться от меня, он боялся, что все узнают о том, что случилось… Он ведь даже не стал объявлять по всем землям…

— Что случилось?

Нет, совсем не из железа он был создан, Вэллия заметила интерес в его взгляде, и в душе зародилась надежда. Слёзы вдруг высохли в глазах, только рыдания ещё заставляли вздрагивать всем телом. Она быстро-быстро заговорила, стараясь успеть рассказать, пока он ещё слушал её:

— Они в ноябре пришли ночью в наш замок, они хотели убить отца… Их было двое… Они пришли из Лиона, от графа Доранна… — Она глянула ему в лицо, понимает ли, про кого она говорит? Маркграф согласно кивнул, он знал об отношениях двух графов и хорошо представлял себе своё место на границе между ними.

Вэллия, пряча взгляд в сторону, принялась сбивчиво рассказывать о том, что пережила, что с ней случилось три месяца назад, как она мучалась и страдала. Она рассказала всё, кроме одного факта, что Алдор был единственным законным наследником Бергских князей. Имело ли это сейчас какое-то значение? — …Отец хотел скрыть всё это в тайне, он боялся позора… Поэтому меня так долго не могли найти… Нашли только потому, что они сами меня бросили в Ротбурге… — Она подняла голову и прямо поглядела в лицо своего мужа. — Поверьте мне, после всего я даже не знаю, как мне быть с мужчинами… Я не хотела замуж… — Она закрыла глаза и закусила нижнюю губу, переживая внутреннюю боль. — Вряд ли я смогу когда-нибудь стать женой и матерью… Я боюсь… Боюсь этого… Я хотела уйти в монастырь… Я просила отца… И этот ребёнок…

Простите меня… — Она поглядела ему в глаза, впервые за всё это время. — Пожалуйста… Вы должны были знать, отец просто купил вас… Но вы должны были знать, самым первым… Вы избегали меня… И я… я тоже боюсь вас… Для всех мы остаёмся мужем и женой, и все думают, что этот ребёнок ваш… Кому какое дело, стали ли мы настоящими мужем и женой… — При этих словах он сильно смутился и даже побледнел, стискивая зубы. Таким смущённым Вэллия не видела его ещё ни разу. — У вас есть своя тайна, у меня — своя…

— Тайна? Ты пытаешься так давить на меня? — Она глядела ему прямо в глаза, благо, что стоял он совсем близко. Быстро замотала головой отрицательно, пытаясь убедить, что не собиралась шантажировать его.

— Господи, конечно, нет… У меня и в мыслях не было чем-либо давить на вас… — Она быстро потёрла лоб дрожащими пальцами, подбирая правильные слова. — Простите меня… Может быть, у вас есть свои причины на это… Я не могу этого знать… Я хотела уйти в монастырь, у меня были на это причины… Может быть, и у вас есть на это свои причины, я не прошу вас говорить о них… Может, вы дали какой-то зарок, может быть, вас мучает неразделённая любовь, может быть, вы тоже хотели бы уйти в монастырь — я не знаю… — Он видел, как горят её огромные глаза, и впервые за всё время он подумал, что рядом с ним человек, который его понимает, потому что находится в подобной ситуации… Ниард даже нахмурился, слушая её горячие речи. — Мы могли бы стать хорошей парой, дав друг другу возможность остаться самим собой… Для людей мы были бы мужем и женой, но в душе мы сохранили бы любовь и верность Господу…

— Монашеская семья?.. — Он усмехнулся, тряхнув волосами. — Хитро́!

— Ну… — Она обессилено пожала плечами, и блеск надежды погас в её глазах. Она отвела взгляд в сторону, прошептала чуть слышно уже без энтузиазма:- Только у нас не будет детей… Но мы сохраним верность Господу…

— А твой отец будет довольно потирать ручки? — он перебил её.

Вэллия молчала, понимая, что не смогла убедить его, а ведь это был выход, решение проблемы, остаться почти монашкой притом, что отец не разрешит ей этого никогда.

Он ведь тоже какой-то странный. Почему он избегает её? Почему он не желает спать с ней? Мужчина ли он? А может, ему нравятся совсем не женщины, и он предпочитает мужчин?.. Господи, о чём она думает?.. Может быть, он просто любит другую женщину… Может, он хранит верность другой… Вот и всё, так просто… Правда, за всё время в Берге она ни разу не видела слишком близких отношений её мужа с кем-либо здесь, в замке. Был барон Гердис, с ним он много проводил времени, но отношения у них были деловыми. Вэллия много раз видела, как они общаются… А может, он болен…

Чужая душа — потёмки. Кто знает, что его гнетёт, от чего он страдает. Может, ему совсем не легче, чем ей. Ему она рассказала, а он ей, возможно, не расскажет никогда.

— Делайте, как хотите… — прошептала она, поникнув плечами, и только сейчас почувствовала, как она замёрзла. Открытые руки, плечи, верх груди в длинном вырезе безрукавной рубашки.

Вэллия поплотнее запахнула одеяло, спрятала руки и плечи, чувствуя на себе взгляд своего мужа. "Ну и смотри, мне то что… От меня не убудет, а тебе, по-моему, всё равно, на что глядеть — на стену или на меня…" Вэллия поджала губы, плохо скрывая обиду на то, что осталась непонятой.

— Хорошо, я обдумаю всё и скажу завтра утром.

Он развернулся и ушёл, Вэллия проводила его взглядом и опустилась головой на подушку. Он обдумает всё, что она сказала, обдумает и решит. Это ещё не победа, но, может быть, это маленький шаг к ней. Она вздохнула и прикрыла глаза.

* * * * *

Весь день, занимаясь делами, общаясь со своим советником, Ниард старался не думать о своей жене, отодвигая все мысли на потом. И только вечером, когда остался в комнате один, маркграф задумался. Что делать теперь? Оставить всё, как есть и ничего не менять? Или вернуть её отцу?

Спать с ней он всё равно не сможет, не пересилит себя. Отправить её домой? Вернуть отцу?

Всё равно жалко девчонку, у неё жизнь тоже выдалась не лучше, если верить тому, что она рассказала, конечно. Но вряд ли кто-то будет лгать о подобном, с таким не шутят. Если так, то граф Вольдейн — жестокий человек, разве можно так относиться к своей дочери? Разве она виновата в том, что так получилось. А он и правда нигде ничего не объявлял, кому, как не им было узнать обо всём первыми, здесь-то, на границе с Лионскими землями. Они с ней вернее всего попытались бы перейти границу именно в Берге. Но они пошли через Ротбург, на восток, дальше, конечно, и почему они решили именно так, — непонятно, ведь через Берг намного ближе. Может быть, они и боялись, что здесь их будут ждать вернее всего.

Так или иначе, его жена досталась ему совсем не девушкой, как положено быть невесте, а её отец скрыл этот позор. И это подло с его стороны. Притом, что она ещё и понесла от одного из насильников-похитителей. И если бы не это, он вообще бы никогда не узнал об этом, граф пристроил бы свою дочь и остался довольным, что обманул молодого вассала. А Ниард был бы всю жизнь ещё и благодарен ему за жену более высокого происхождения, чем сам, за земли. И никто бы ничего не узнал, если бы не этот досадный случай…

И что делать теперь?

Если она вернётся к отцу, тот узнает от неё о том, что её муж несостоятелен как мужчина, станет ли граф молчать об этом из деликатности? Это после того-то, как Ниард вернёт ему опозоренную дочь? Какой сеньор простит такую дерзость от своего слуги? В подобных случаях молчат и проглатывают обиду, а не выставляют промах сеньора на всеобщее обозрение, ведь позор падёт и на дочь, и на её отца — графа. Такое не прощают. А всё графство будет смаковать пикантные подробности в семье графа и его зятя. И все будут показывать в сторону Ниарда пальцами и говорить, что он не мужчина и недостоин своего титула и земель, потому что у него никогда не будет наследника, и земли оставить ему будет некому.

Ниард вздохнул и поднялся на ноги, прошёлся по комнате. Служанки топили камин только утром, было холодно, но маркграф совсем не замечал этого холода. Подошёл к окну, прислонился плечом к стене и стал рассматривать тёмный витраж. Сейчас, зимой, ставни были плотно забиты, но гобеленами окна не стали завешивать — это же кабинет, а не жилая комната, не спальня. Свет горящей свечи трепетал на цветных стёклышках, они сверкали, приобретали цвет, мигая, и от этого, казалось, изображения на них становились живыми.

Ниард снова вздохнул. Ну, не может, не может он ничего с собой поделать, не может он спать с ними, боится даже коснуться. И уже столько лет прошло, а этот страх не проходит, настолько глубоко поселилась обида, оставленная оскорбительной насмешкой первой в его жизни женщины.

Эльза. Он помнил день, когда она появилась здесь, длинноволосая красавица. Белая молочная кожа, волосы до колен, чёрные, как смоль. Она держалась высокомерно и прямо, указывала мужу и его слугам. Из-за её красоты ей прощали всё. Она не была слишком богобоязненной, в церкви её видели не часто. Но Роналд любил её, он женился на ней уже после смерти отца, поэтому это был лично его выбор. Любила ли она своего мужа? Наверное, любила по-своему. Вообще-то они были красивой парой, она, да и он тоже.

Для Ниарда старший брат был примером. После смерти отца, маркграфа Ролда, все дела в Берге перешли к старшему сыну. Роналд женился, стал увереннее, осмелел, сам судил и собирал налоги. Никто и не думал, что счастье их будет таким коротким.

Ниарду было четырнадцать лет, когда Эльза появилась в Берге. Конечно же, он без памяти влюбился в красавицу-невестку, и любовь свою держал в тайне. Кому он мог рассказать о своих чувствах?

Это была первая юношеская любовь, которая затмевает все недостатки и до небес возвеличивает достоинства. Эльза казалась ему святой, чистой и непорочной. Он глядел на жену брата восторженными глазами, а сам, оставшись один на один с собой, мучился от запретных чувств. Он не мог простить себе, что она родственница, что она — жена любимого брата.

В конце концов, она как-то догадалась о его чувствах, и вот тут-то она показала себя во всей красе. Всё, что порочное было в ней, проявилось именно в отношении к влюблённому в неё подростку. Она заигрывала с ним, веселилась от души, видя его смущение и душевные муки, она играла с ним и его чувствами. Вот тогда Ниард понял, какой злой бывает любовь.

Она искала случая остаться с ним наедине, она, как опытная взрослая женщина, первой поцеловала его, постыдно обнажалась перед ним, смеялась ему в лицо, видя его неловкое смущение. Не стесняясь мужа, она при нём словно бы невзначай обнимала Ниарда, кокетливо улыбалась, по-дружески целовала в щёки и подмигивала, когда он задыхался от её прикосновений, а она видела его реакцию.

После всех этих издевательств Ниард возненавидел её и охладел к ней, перестав реагировать и замечать её уловки и томные взгляды. Это возмутило молодую маркграфиню, а Ниард попросил брата отправить его к кому-нибудь в оруженосцы. Роналд удивился, ведь до этого младший брат находился в его личном услужении, но отказывать в просьбе не стал.

В последние дни перед отъездом Эльза нашла всё же возможность и пришла к мальчишке ночью в его комнату, забралась к нему спящему под одеяло и разбудила поцелуями и ласками. У Ниарда от неожиданности чуть сердце не остановилось, чтобы потом, после того, как он понял, что происходит, зайтись в таком бешеном галопе, что до сих пор от воспоминаний о тех мгновениях мурашки бежали по спине. У него ещё не было женщин, вряд ли маркграфиня знала об этом, может быть, она ждала подвигов от подростка или надеялась, что он сможет её чем-то удивить, но… В тот момент Ниарду хватило её поцелуев, ладоней на груди и близости её вожделенного любимого тела. Он был на седьмом небе от счастья только потому, что она была так близко, была такой доступной и красивой до безумия.

Она же, не получив от него того, чего хотела, вылила на него поток насмешек и брани, смеялась ему в лицо, обзывая всякими словами, после которых и у взрослого-то мужчины надолго пропадёт желание, не говоря уже про мальчишку, не имеющего никакого опыта общения с женщинами.

Пару дней, пока он не уехал, она встречала его таким холодно-надменным взглядом, полным презрения и насмешки, что Ниард возненавидел сам себя, и с тех пор так и не смог пересилить себя. Все попытки близких отношений с женщинами заканчивались неудачами. В ушах звенел холодный смех, а сердце было закрыто для новой любви.

Вернулся домой он только через три года, когда в Берге свирепствовала эпидемия. Все его близкие — старший брат Роналд, Эльза и их маленький сын — находились при смерти. Первым умер мальчик, потом Роналд, самой последней мучительно долго умирала маркграфиня. Ниард был рядом с ней, а она не могла смириться со своей такой ранней смертью, проклинала ставшего чужим серьёзного юношу, но уже не смеялась, а желала встретиться с ним в аду. Но эпидемия пощадила его, в семнадцать лет он похоронил близких и получил по наследству и замок, и титул, и служение графу Вольдейну. И был не рад этому, он предпочёл бы умереть вслед за остальными, но…

Пять лет маркграфом, это большой срок, и всё это время он держал в тайне свою личную проблему, пока советник не надавил, убедив, что лучшей партии, чем дочь графа-сеньора, не будет. И что теперь? Они с ней даже и толком не целовались ни разу… Поцелуй на венчании — не в счёт. Она всё расскажет отцу про него, и тайна его станет достоянием всего графства.

Может быть, и в самом деле принять её предложение и создать монашескую семью? Только взять с неё слово, что никому не расскажет…

Но каков же граф Вольдейн, а? Нет, он должен знать, что всё открылось, и не нужны мне его земли, и крепости свои пусть сам строит…

Ниард почувствовал, как от досады сами собой до скрипа стиснулись зубы. Надо навестить Дарн, в самое ближайшее время, пока перевалы ещё открыты и нет весенней распутицы. Пусть не думает, что перехитрил всех, пусть будет обязанным за свою дочь.

* * * * *

Конечно же, в Дарне никто его не ждал, и граф Вольдейн удивился неожиданному приезду зятя. Он встречал его в холодной комнате, куда заинтересованный пришёл и барон Дарл; служанка торопливо растапливала камин.

Маркграф пришёл в комнату один, без слуг и сопровождающих, молча выдержал прямой взгляд тестя и для приветствия склонил голову, шепнул "здравствуйте". Граф смерил молодого человека неторопливым взглядом.

— Что-нибудь случилось, маркграф? Ваш приезд такой неожиданный? — Он говорил на "вы", как чужому или как старшему.

— Я хочу поговорить с вами один на один. Это о вашей дочери… — Ниард старался держать себя в руках, он знал, что это будет нелегко, он готовился к этому разговору всю дорогу до Дарна.

— Хорошо. — Граф посмотрел на служанку. — Поторопись… — И снова перевёл взгляд на маркграфа.

— А-а… — Ниард посмотрел на барона Дарла, намекая ещё раз, что говорить хочет один на один, без свидетелей.

— Она крестница барона, ему тоже будет интересно послушать о ней, не переживайте, не тайны же у вас королевского двора. — Усмехнулся небрежно.

Ниард пожал плечами, словно говоря: "Как хотите…" В зале нависла тишина, все молча следили за действиями мешкающей служанки. Наконец, в камине весело затрещали дрова, потянуло лёгким дымком, сейчас установится тяга в трубе камина и запаха дыма больше не почувствуется. Девушка установила решётку у огня и ушла, виновато опуская взгляд. Все ждали, а потом и граф, и его родственник по жене перевели глаза на приехавшего маркграфа.

Ниард сглотнул, собираясь с мыслями, заговорил негромко:

— Ваша дочь, господин граф… Вы нечестно поступили со мной, вы обманули меня. Эта свадьба… вы просто воспользовались мной, чтобы скрыть свой позор… — При этих словах граф Вольдейн и барон Дарл переглянулись. — Любому ваше предложение показалось бы странным, думаете, и я не удивился, когда от вас приехали сваты, да и ваши лестные письма. Это мой советник настоял, желал, чтобы я породнился с вами. Лично я сам не планировал ещё жениться, и уж тем более не хотел бы быть родственником бесчестного человека…

— Вы обвиняете меня в бесчестье? — Граф заметно удивился, поднимая чёрные брови, строго поджал губы. И барон Дарл уже знал, что это значит, искренне сочувствуя молодому маркграфу. Да, с его стороны это был опрометчивый шаг, необдуманно, но, если он всё знает про Вэллию, — а он, судя по всему, знает, — его можно понять.

— А разве это не бесчестье — так обмануть меня?

— О чём вы говорите, молодой человек? В чём вы меня обвиняете?

— Вы всё прекрасно понимаете! Я говорю о вашей дочери, о своей жене! Вы впопыхах провели эту свадьбу, чтобы скрыть бесчестье её… Я же всё знаю, в ноябре её украли из дома, люди графа Лионского таскали её по всем лесам, а вы даже не удосужились объявить по всем землям, что вашу дочь похитили. Вы боялись за своё доброе имя, и вам было всё равно, что чувствует она… — Он говорил спокойно и негромко, внешне и не поймёшь, что творится в его голове, все эмоции скрыты и взгляд — прямой. Так может говорить только человек, уверенный в своей правоте.

Барон Дарл чуть прищурил тёмные глаза, наблюдая за лицом говорившего молодого маркграфа. Зря граф думал, что этот парнишка будет сговорчивым и благодарным за всё, что ему дали. Да и вряд ли даже его личный советник барон Гердис знает о цели сегодняшнего визита сюда. Этот парень не так прост, как кажется на первый взгляд. Не так прост, как думалось вначале.

— Ваша дочь всё рассказала мне…

— Редкая дура! — вырвалось у графа Вольдейна.

— Может быть, она и молчала бы, но… — Он сделал паузу, словно не знал, как сказать дальнейшее. — Она потеряла ребёнка… Не моего ребёнка, будьте уверены. Она понесла от насильника, и своим обманом, граф, вы обесчестили и себя, и её, и меня. И я хотел бы, чтобы вы знали…

— Я никому из вассалов не позволяю разговаривать со мной в таком тоне.

— Я не только ваш вассал, я — ваш родственник. Примите мои претензии не как от слуги, а как от родственника.

Эта реплика молодого человека вызвала смех у графа Вольдейна, но барон Дарл даже не улыбнулся, видя неискренность этого смеха. Маркграф вправе требовать компенсацию за обиду, и будет хорошо, если после всего этого он ещё не разнесёт это всё по всему графству, не сделает скандала. Вот это будет новость для сельских кумушек и сплетен всех таверн и постоялых дворов. Бедная Вэллия…

"А всё из-за твоей жадности. Ты мог бы отпустить её в монастырь, как она и просила, но тебе не хотелось отдавать монастырю землю и деньги за неё, ты, наоборот, хотел приумножить свои богатства и своё влияние через дочь. И этот мальчишка стал твоим зятем, и ты командуешь теперь в его землях, знаешь, что можешь забрать их, если что…"

— И что теперь ты хочешь от меня, родственник? Развода? Это твоё право! Пиши епископу в Рейс, и ваш брак признают недействительным.

Барон Дарл поморщился как от зубной боли. Ну почему он разговаривает с ним в таком тоне? "Ты же сам боялся дурной славы и бесчестья, а своим тоном ты только заставишь этого парня придать весь этот позор огласке. Надо договориться, попросить его сделать всё тихо и без большого шума".

— Ваша дочь не хочет возвращаться в Дарн, она боится вас и готова стать, лучше, нищей, чем вернуться к родному отцу. — Спокойный, выдержанный тон молодого человека, при всей иронии к нему в обращении графа, заставлял барона Дарла внутренне уважать маркграфа. Из парня вышел бы прекрасный дипломат и советник. — Развод погубит её, а не вас. Что будет с вами, мне всё равно…

— Вот как? — граф перебил его. — Интересно.

— Я не собираюсь разводиться с вашей дочерью, пусть ваши ошибки останутся вашими ошибками, она не должна отвечать за вас…

— Хватит! — граф снова перебил его. — Мне надоело это слушать! — Резко разрубил воздух раскрытой ладонью. — Я не позволю разговаривать с собой в таком тоне. Это неслыханная наглость. Ты являешься ко мне, в мой дом, и начинаешь учить меня. Я́ — твой сеньор, а ты — слуга. Ты много возомнил о себе, если думаешь, что твоё родство со мной много тебе позволяет. Я от людей вдвое старше тебя подобного не собираюсь слушать, а уж ты-то… Молоко на губах не обсохло.

Если бы обстоятельства так не сложились, я хотел бы лучше иметь дело с твоим покойным братом, чем с тобой. Мне не нравятся такие дерзкие слуги и родственники — тоже. Если что-то не устраивает тебя, подавай на развод и убирайся, а если ты не собираешься разводиться, и тебя устраивает твоя жена, зачем ты вообще тут стоишь и издеваешься надо мной? Чего ты хотел, чтобы я извинился перед тобой? Да? Да, — граф дёрнул подбородком и развёл руки, — обстоятельства сложились так, ты женился на ней, но кто-то же должен был на ней жениться, почему это не должен был быть ты? Чем ты лучше других? По-моему, ты получил за этот брак достаточно, чтоб жаловаться на такую мелочь, а я лично от тебя от этого брака получил самую ничтожную выгоду. И прежде, чем ехать сюда, надо было посоветоваться со своим советником, чтоб не выглядеть здесь дураком. Он бы точно посоветовал тебе молчать и не дёргаться.

На какое-то время в зале повисла тишина, слышно было только, как потрескивают дрова в камине. Маркграф не сводил красноречивого взгляда с лица тестя, потом прошептал чуть слышно:

— Я не отказываюсь от своих слов, а вы сейчас их только подтверждаете.

— Убирайся, маркграф, пока я не приказал задержать тебя, пока у меня ещё есть терпение.

Ниард в замешательстве перевёл взгляд на лицо барона Дарла, словно и от того ждал каких-то слов, но барон промолчал, и маркграф ушёл.

— Почему мне не везёт с Бергскими правителями…

Барон Дарл поднялся с места и, хромая, сделал несколько шагов к двери.

— Надо было тебе отпустить её в монастырь, чтоб не выслушивать вот этого всего.

— К чёрту!

— Получается теперь, что он ещё и виноват, по твоим словам.

— И виноват! Сидел бы в своём Берге и помалкивал. Да и она тоже — хороша! Можно подумать, она не знала, что понесла от этих?.. Она сделала это специально, чтобы отомстить мне, противная девчонка. Смирная тихоня приготовила коварную месть. Хорошо ещё, если этот щенок не растрясёт это всё по всему графству…

— Не растрясёт, — заверил его барон Дарл с уверенностью.

— Ты так думаешь? Мне кажется, он способен на всё. У него такой взгляд и выдержка, как у дьявола. От него чего угодно можно ожидать, я не удивлюсь ничему.

— Не растрясёт, поверь мне. — Барон похлопал графа по плечу и сделал ещё несколько шагов к двери.

— Куда ты?

— Проверю, успели ли покормить его людей и сменили ли лошадей, ты так быстро его выгнал…

Граф Вольдейн только усмехнулся недобро.

— И поделом, чтоб забыл дорогу сюда.

— Не забывай, что его земли очень важны для нас, скоро весна и лето, а в Лионе Доранн уже гремит щитами. Не лучшее время ссориться с вассалами, да тем более на границах…

— Ты думаешь, этот щенок способен на предательство.

— Я ни о чём не думаю, время покажет.

— Если это будет так, я скормлю его потроха собакам. Как мне надоели эти бергские выскочки.

Но барон Дарл ничего не ответил, хмуро поджимая губы, толкнулся в дверь.

* * * * *

Весть о том, что он поехал в Дарн, к отцу, повергла Вэллию в замешательство. Зачем? Что он хочет услышать от него? Ждёт извинений? Да отец никогда и ни перед кем не извинялся. Ещё хуже, он будет только мстить, холодно и расчётливо. А если вспомнить, что он сделал с прежними правителями Берга, то вообще жить становится страшно.

Вэллия уже начала потихоньку вставать, ходила на кухню, в мастерские, где девушки занимались ткачеством и пряли. Всё время ей не хотелось оставаться одной, тишина давила на неё, а совесть не давала покоя. Она предала этого человека. Именно она, сама лично, должна была отказаться от этой свадьбы, что ей стоило сказать "нет" на венчании? А сейчас не было бы этих мук и постоянного чувства стыда и вины. Как она сможет теперь смотреть ему в глаза? Жить с ним как под одной крышей? Если бы он выгнал её на улицу, она бы поняла всё, и ей, наверное, было бы легче, чем сейчас жить с этой виной.

А сейчас ещё он полетел в Дарн, можно себе только представить, что он там наговорит отцу, и что выслушает в ответ на все свои претензии.

Она старалась найти себе какое-либо дело: вышивала, ткала, пела с девушками за работой в мастерской, помогала на кухне, следила, как слуги кормят собак и выгуливают лошадей, подолгу бывала в церкви. Дни казались бесконечно длинными, наполненными событиями и лицами, мрачными думами.

А скоро вернулся и хозяин замка. Вэллия встречала его тревожным взглядом. И была права. Он вернулся из Дарна мрачнее тучи и долго не разговаривал. Только после ужина у тёплого камина Вэллия решилась задать первый вопрос:

— Как вы съездили? — Ниард хмуро посмотрел на неё через бровь и не ответил на вопрос. Вэллия убирала в корзину цветные клубки ниток для вышивания, выбирая себе нужный цвет. — Я представляю себе, он, наверное, наговорил целую кучу гадостей и ругательств…

— Да нет, совсем немного. Он просто выгнал меня и заявил, что не собирается слушать.

— Да? — Она удивилась. — И он даже нисколько не чувствовал себя виноватым?

Маркграф усмехнулся:

— Ещё чего! Нисколько! Он меня́ выставил виноватым. Я слишком много получил, по его словам, от брака с… — Он замолчал и отвернулся, упираясь глазами в пол. — Я должен быть благодарным ему…

Вэллия смотрела ему в спину, кусая губы, впилась ногтями в мягкий клубок в ладони.

— Простите меня, пожалуйста, — прошептала чуть слышно, даже сипло от переживаемой боли за него, за чувство стыда. Ниард резко обернулся к ней и посмотрел удивлённо, спросил:

— Тебя? Тебя-то за что?

Вэллия со вздохом присела на скамью, сложила ладони, тиская клубок ниток в пальцах.

— Я… Это я должна была остановить это всё. Мне надо было сказать вам или епископу при венчании… Господи, я так боялась отца тогда…

— Ты и сейчас его боишься. — От него не ускользнул её страх в глазах и дрожащие губы. Вэллия опустила голову, признавая свою вину.

— Боюсь. И я не знаю, кто сможет защитить меня от него. Я даже здесь не чувствую себя в безопасности. Я же говорила вам, что он убил мою старшую сестру только за то, что она не захотела выйти замуж за того, кого он ей выбрал. Он говорит, что это получилось случайно, а я не верю. И он держит всё это в тайне, все думают, что она — самоубийца, её даже похоронили за оградой кладбища. Я боюсь его… Сильно-сильно боюсь… Он мстительный и жестокий. Он и вам будет мстить.

— Мне-то за что?

Вэллия пожала плечами, шепнула:

— Мало ли, я же не знаю, что вы наговорили ему. Вряд ли он простит вам даже то, что вы приехали туда, что возмутились…

Ниард опять усмехнулся.

— Что он может мне сделать? Я здесь, а он — там.

— Он подождёт. Он найдёт время. Потом.

— Кто может это знать? Мне показалось, граф — человек настроения. Я не хочу говорить о нём. А ты перестань его бояться и прекрати говорить мне "вы"…

Вэллия смотрела на него широкооткрытыми глазами. Он оставил её своей женой, он обещал ей защиту и покровительство, но предупредил, что настоящей семьёй они так и не будут. Монашеская семья, как когда-то просила она, вот что теперь у них. Вэллия с трудом разжала стиснутые в кулак пальцы и бросила в корзину моток ниток. А Ниард неторопливо покинул комнату.

* * * * *

Так они и жили дальше, вдвоём, но не вместе. На людях играли одну семью, а сами даже боялись коснуться руки друг друга. И никто этого не знал. Спали каждый на своей стороне кровати, ложились порознь и вставали так же; обычно утром Вэллия просыпалась одна, а вечерами ложилась, когда Ниарда ещё не было в спальне.

Она старалась делать всё, что должна была, как настоящая хозяйка в замке: следила за кухней и ремёслами; часто посещала местную церковь и регулярно исповедовалась отцу Валериану, во всём и везде старалась помочь, слушалась советов старой Геллы. В конце концов, даже вредная старуха стала посматривать на неё снисходительно, а служанки послушно выполняли все указания. В свободное время Вэллия вышивала или читала Молитвенник, чтоб не умереть с тоски и одиночества. Ни одного близкого человека в замке у неё так и не появилось, не с кем было посоветоваться или просто поделиться тем, что накопилось на сердце.

У неё был муж, но близким он ей не стал ни на йоту. Правда, она стала со временем более свободно общаться с ним, иногда он сам что-нибудь рассказывал ей, когда по вечерам они сидели вдвоём в одной комнате при камине. Вэллия читала или вышивала гобелен, а Ниард занимался какими-нибудь бумагами, письмами или долговыми расписками.

В такие минуты Вэллия отрывалась от своих занятий и подолгу задумчиво смотрела в лицо своего супруга. Он этого обычно не замечал, читал или писал что-то. Она была благодарна ему за всё, что он сделал для неё, за то, что он понял её и не мешал жить, как она сейчас живёт. Ей всё реже и реже вспоминался поцелуй в ротбургском постоялом дворе от Алдора — последнего выжившего из рода Бергских князей. Но, так или иначе, Вэллия понимала, что прожить вот так вот всю свою оставшуюся жизнь, рядом с чужим человеком, в одиночестве, ей не хватит сил.

Иногда она даже жалела, что потеряла своего ребёнка. Пусть это был чужой ребёнок, плод насилия и греха, часть Корвина, но он был бы и её частью. Может быть, он стал бы смыслом её жизни, ведь с этим Ниардом у неё никогда не будет детей.

Да какое там детей, он даже не прикасался к ней. Один единственный поцелуй на венчании в Рейсе и один — в брачную ночь, да и то в щеку. Вот и все их близкие отношения. Есть, с чем сравнить, после последнего поцелуя Алдора в Ротбурге. От того даже дух перехватило, не то, что здесь.

Но жаловаться на Ниарда она бы никогда не стала. Он слишком много сделал для неё, чтобы она обижалась на него из-за такой ерунды. У него слишком много других достоинств, чтобы затмить один большой недостаток.

Да, может быть, он болен или, возможно, его гнетёт греховная страсть совсем не к женщинам, но он спокоен, выдержан, вежлив, не повышает голоса и не поднимает рук на неё или слуг. Разве этого мало? Ещё он молод, симпатичен и далеко не дурак. Может быть, с возрастом они станут хорошими друзьями и станут больше доверять друг другу.

Так или иначе, ей есть, что ещё просить у Господа, о чём молиться. Ждать терпения и спокойствия, смириться с тем, что с ней приключилось.

* * * * *

Пасха в этом году выдалась поздняя. Уже зеленели сады и луга, лес наполнился щебетом птиц, приближение светлого праздника ощущалось во всём. В замке наводили порядок, снимали зимние ковры и гобелены с окон, топили камины, готовили и пекли.

Вэллия заставила слуг навести порядок в саду, подрезать деревья и убрать дорожки. Когда прогреется получше земля в маленьких клумбах, служанки посеют цветы. Может быть, с приходом хозяйки замок приобретёт со временем другое лицо.

Но самым настоящим сюрпризом к Пасхе стал приезд барона Дарла в Берг. Вэллия так обрадовалась приезду дяди и крёстного, что выбежала встречать его на двор замка в одних чулках.

— Дядя Дарл! Господи, это вы… — Она бросилась ему на шею, даже не стесняясь слуг, свиты барона. — Я не верю, не верю своим глазам!

Каких усилий потребовалось барону устоять на хромой ноге и удержать племянницу — только Богу известно. Он тоже был сильно рад её видеть, расцеловал её и аккуратно поставил на цыпочки на холодные каменные плиты двора. Вэллия даже не заметила этого холода, смотрела во все глаза, не сводя сияющего взгляда.

— Вы к нам? Вы на праздник? Вы же не уедете, правда? Вы останетесь?

— Конечно, дорогая… — заверил её барон.

О, она изменилась. Эта зима, это время, этот брак пошли ей на пользу. Она похорошела, поправилась, больше не выглядела болезненно худой и бледной, была хорошо одета, а уж как светились её глаза, какой румянец разлился по скулам! Барон не мог насмотреться на свою племянницу, как она стала хороша́, почти как раньше, до того, как всё случилось… Всё-таки граф нашёл ей хорошего мужа.

— Где твой супруг? — спросил.

— Сейчас, наверное, выйдет… — Барон Дарл заметил незнакомую черту, промелькнувшую у неё во взгляде при этих словах, как про мужа заговорили. Совсем не так смотрят молодые жёны, когда в браке у них всё нормально. А может, показалось?

Появился маркграф, поздоровался за руку и почтительно склонил голову перед приехавшим родственником. Увидел Вэллию и первым заметил, что она необута, вскинул тёмные брови удивлённо.

— Ты почему босиком? Заболеешь! Беги быстрее…

Барон удивлённо посмотрел на босую племянницу и засмеялся; улыбаясь, сделал замечание:

— Вэллия, ты чего, беги обувайся, я никуда не уеду, поверь мне…

Он и правда остался. Вместе они справили Пасху, проводили обеды и ужины, общались вечерами, и барон никуда не спешил. Вэллия была рада каждому дню, проведённому вместе с крёстным, и боялась загадывать наперёд.

Барон внимательно вникал во всё, проверил, как идёт строительство крепостей на границе, заложенных буквально только-только с наступлением весны. Это не порадовало барона, он остался недовольным, но о результатах осмотра написал в Дарн графу Вольдейну, прекрасно представляя себе его реакцию на новость. Но скрывать что-либо от сеньора не было смысла. Если крепостей ещё нет, они не появятся вдруг. На всё надо время.

В один из вечеров, после ужина, Вэллия с мужем и с приехавшим погостить дядей, по обыкновению последних дней, остались в обеденном зале у камина. Вэллия занималась вышивкой, а мужчины играли в шахматы, разговаривая о том, о сём. В реплике барона Дарла проскочила фраза о скорой войне. Эта новость удивила Вэллию, и она насторожилась, прислушиваясь. Встречный вопрос задал и сам Ниард. Конечно, ведь они жили на границе, и это не могло не беспокоить.

— Война? — переспросил Ниард. — Вы так уверенно об этом говорите, как будто это уже проверенный факт…

Барон Дарл пожал плечами, переставляя резную фигурку на доске.

— Ну, факт — не факт, в любом можно сомневаться, но наши данные из Лиона говорят о том, что графство готовится к войне.

— С нами?

— Это неизвестно. Кто это может знать? Но каждому известно, какие отношения между графом Доранном и вашим тестем. Предлог найти не так и трудно. Думаете, почему граф Вольдейн так печётся об этих крепостях на границе?

— Как будто они остановят эту войну. — Это Ниард. Переставив фигуру коня, объявил гостю:- Шах вам…

Барон невозмутимо убрал своего короля из-под угрозы и произнёс:

— Когда начнётся война, вы, молодой человек, будете рады каждому дню отсрочки, а их подарят вам ваши крепости, помяните моё слово. А они у вас ещё только-только в фундаменте.

Ниард спокойно проглотил упрёк и промолчал. Через некоторое время опять заговорил:

— Графу Вольдейну не надо давать повода к войне. Может быть, всё обойдётся.

— Хм, — усмехнулся барон Дарл небрежно. — Повода… — повторил слова маркграфа. — Граф Вольдейн уже это сделал…

В зале повисла тишина, слышно было лишь, как потрескивают дрова в камине, даже Вэллия перестала вышивать и обернулась к своему крёстному.

— Что он сделал? — шёпотом спросила сама, вмешиваясь в мужской разговор.

— После того, что случилось с тобой, он послал в Лион письмо с обвинениями, очень резкое, надо полагать, если ответ пришёл в таком тоне… — Он посмотрел в сторону Вэллии через бровь.

— Что? Что ответил отцу Доранн из Лиона? — Вэллия уже забросила вышивку и почувствовала, как от волнения задрожали руки, пришлось стиснуть кулаки, чтоб успокоить дрожащие пальцы.

— Тебя надо спросить. Из Лиона письмо пришло в таком провокационном тоне, что знаешь…

— Почему? — Вэллия поднялась с кресла и не сводила взгляда с барона Дарла. Сердце в груди стучало набатным колоколом. — Что всё это значит? — Уже и голос её дрожал, не только руки.

— Граф Доранн заверяет, что никогда никого не посылал в Дарн, ни к чему не причастен и понятия не имеет, в чём его обвиняют. Считает всё это оскорблением и требует публичных извинений…

— Ого, — это вырвалось у Ниарда.

Вэллия сцепила руки в замок и с хрустом начала выламывать пальцы, смотрела вверх блуждающим взглядом — полное воплощение тревоги и волнения.

— Это ложь… — прошептала чуть слышно. — Они были от Доранна… Они из Лиона… Я знаю…

— Вэллия, милая, мы тебе верим. — Барон Дарл поднялся, забыв о шахматах, подошёл, хромая, к племяннице, попытался приобнять её, успокоить, но Вэллия увернулась, избегая его рук. — Мы верим тебе, и отец твой тебе поверил, и я… Ты же не могла ошибиться.

— Они… Они были из Лиона… Они тоже говорили о войне, и один говорил, что граф отдаст ему Бергские земли… От Доранна они…

События тех дней, та боль, насилие и унижения захлестнули её, как никогда прежде. Она пережила такое, а ей не верили, её слова подвергали сомнению. Это после того, что она пережила! Как можно…

— Уже поздно, пора в постель, мы все изрядно устали. — Барон Дарл посмотрел в лицо Ниарда. — Маркграф, проводите супругу в спальню. Ложитесь. Завтра ей будет лучше. Спокойной ночи.

— Конечно.

Ниард взял Вэллию под локоть и повёл за собой. С приездом родственника в гости, они вдвоём старались играть нормальные семейные отношения, создавать внешнюю видимость семьи. Были приветливы друг с другом, улыбались, вместе уходили ложиться спать в одно время, вместе вставали. Никто ведь не знал, что ложились они и раздевались, затушив все свечи, а по утрам Вэллия отворачивалась в постели, когда одевался он.

Но сегодня негодование и боль, переживаемые чувства настолько охватили Вэллию, что, задыхаясь, она начала срывать с себя одежду уже в дверях. Рвала пуговицы котарди — пиджака, шнуровку глухого киртла — платья. Ей не хватало воздуха, лицо пылало, хотелось дышать во всю грудь.

Когда Ниард развернул постель и посмотрел на жену, Вэллия была лишь в одной рубашке и, поставив ногу на кровать, стягивала с колена на голень чулок. Тонкая дорогая ткань почти не скрывала девичьей груди, открытое колено приковывало взгляд. Ниард аж растерялся, от удивления распахнув губы. Такой он не видел её ещё ни разу. Он много раз чувствовал близость её тела в постели, знал, что она рядом, но он не видел её полуголой.

Ниард судорожно сглотнул и поджал губы. Вэллия долгим взглядом смотрела ему в лицо, видела его замешательство, огромные глаза. У него даже румянцем щёки пошли, и дыхание участилось.

Не-ет, он абсолютно состоятелен, как мужчина. Всё он может, только не хочет.

Вэллия медленно опустила ногу и закрыла грудь перекрещенными руками, впиваясь дрожащими пальцами в плечи, видела его взгляд на себе.

— Л-ладно, — он сумел заговорить первым, — я лягу чуть позже, хорошо? — Развернулся и вышел из спальни.

Вэллия разделась и быстро забралась под одеяло. "Что это с ним?.. Что происходит? Ведь он нормальный, он абсолютно здоров… Его также интересуют женщины, как и любого другого…"

Она тряслась в ознобе пережитого откровения, вспоминала его взгляд на себе. Он заинтересовался ею, конечно, заинтересовался. И уже на другой план ушёл и Лион, и Доранн, и Алдор с Корвином. Только потом Вэллия вспомнила, что Алдор говорил как-то, что граф Доранн не отправлял их, они сами пришли в Дарн, к отцу. Конечно, ведь Алдор хотел убить отца, и это была его личная месть за Берг, за родных. А значит, Доранн, в самом деле, не знает о Вэллии ничего, если они не сказали о ней ни слова. А значит, Вэллия может стать предлогом войны. И не сама Вэллия, так этот проклятый Берг и его земли, и месть за убитых Бергских князей — всё одно. Неужели всё-таки война будет?

* * * * *

Дни шли за днями. Наступил май, зацвели фруктовые деревья в саду. Душа наполнялась радостью, непреодолимым желанием жить, радоваться жизни и предстоящему лету.

Барон Дарл всё ещё гостил в Берге, а вот советник маркграфа барон Гердис отпросился в свои земли, проведать жену и сыновей, и Ниард отпустил его, всё больше и больше сближаясь с дядей своей жены. Вместе с бароном Дарлом они занимались делами по строительству крепостей, следили за работой мастеров. Посетили замки баронов и мелких рыцарей в землях Берга, проверяя, готовы ли вассалы маркграфа к предстоящей войне, если, конечно, опасения подтвердятся. Играли в шахматы, устраивали выезды на охоту.

Чем больше времени проводили они вместе, тем более доверительными становились их отношения. Барон Дарл не торопился уезжать, получая удовольствие от времени, проведённом в коллективе с этим молодым, но не глупым парнем. А маркграф видел в лице барона старшего наставника, родственника, и относился к нему, как к старшему брату.

Но внимательный и наблюдательный барон видел не только то, что ему показывали, годы общения с другими людьми и жизненный опыт научили его видеть значительно больше, замечать детали в поведении, в словах, в поступках.

Он и сам не мог точно сказать, с какого момента, он вдруг заподозрил, что в отношениях между молодыми людьми не всё гладко, как кажется на первый взгляд. Может быть, после того, когда, уезжая на несколько дней по землям вассалов, молодой маркграф растерялся на предложение барона поцеловать супругу на прощание. Может быть, опытный взгляд советника заметил холодность и робость в глазах племянницы, когда она смотрела в лицо своего мужа за столом. Как избегает она прикосновений его рук, как уклоняется от случайных прикосновений его плеча, колена у камина, как настороженно следит за движениями супруга.

Нет, что-то здесь было нечисто.

Барон Дарл пытался вызвать племянницу на откровенный разговор. Он боялся, что терпеливый и спокойный на вид молодой маркграф бывает груб с женой, поднимает на неё руку или творит насилие. Но крестница не подтвердила его опасений, напротив, она смотрела на дядю такими глазами и защищала супруга, что барон начал сомневаться в себе самом и своём жизненном опыте.

— Что вы, дядя Дарл, он ни разу не поднял на меня руку! Я даже представить себе не могу, что он может это когда-нибудь сделать…

— А как мужчина он не бывает груб с тобой?

Она растерялась, сглотнула и шепнула:

— Как это?..

— В моменты близости он не делает тебе больно? Он думает о тебе?

Она отрицательно мотала головой, а сама быстро моргала в растерянности, чем только настораживала барона ещё больше.

— Нет, что вы?..

— Ты не лжёшь мне?

Она опустила глаза, пряча взгляд, — первый признак, что не говорила всей правды, но больше не сказала ни слова, несмотря на все старания барона.

Дальше ему предстояло добиваться правды уже от самого маркграфа. Тот тоже на все вопросы удивлённо вскидывал брови и отвечал отрицательно. Нет, он не бил её, не унижал, не творил насилия, одним словом, образцовый супруг.

— Нет, я, конечно, принимаю во внимание обстоятельства вашей свадьбы, ты теперь прекрасно знаешь, что у неё до тебя был мужчина. И что, это никак не повлияло на твоё отношение к ней?

— Не понимаю я вас… — Конечно, молодой человек был застигнут врасплох содержанием такого разговора. Чего это вдруг всегда понятный, внимательный барон начал интересоваться интимными подробностями семейной жизни своего подопечного? Этот разговор давался ему с трудом, он хотел прекратить его.

— Обычно в таких случаях мужья мстят своим жёнам, вымещают на них свою злость и обиду, что не они первые… — Но договорить барон Дарл не успел. Молодой маркграф перебил нетерпеливо:

— Ну, я же сказал вам, что я не бью её! Что я не трогаю её!

— Почему?!

Маркграф растерялся, выдохнул, опуская плечи.

— Что, почему? Почему я не бью её? А я должен, да? Мне надо обязательно бить её, да?

Барон внимательно следил за его лицом, глазами, замечал, как дрожат его губы и подбородок, словно он вот-вот и расплачется. Это этот-то парень, с его выдержкой и терпением?

— Так поступил бы любой другой… Я же был при твоём разговоре с графом, ты помнишь? — Барон даже перешёл на "ты", лишая разговор официальности, желая стать ближе. — Он унизил тебя. Он тебя обидел. И что, ты даже не попытался отомстить ему через его дочь? Ты ни разу не сделал ей больно?

Маркграф устало прикрыл глаза, стискивая пальцы на обеих ладонях в кулаки.

— Ниард, мальчик мой, я же вижу, что что-то не так…

— Это она вам сказала, да? — Он разозлился. Что ж, когда защищаешься, реакция, может быть и такой. — Я не хочу об этом говорить! Это моё, понимаете? Только моё! Я и так сделал для неё всё, что мог! Я дал ей больше, чем должен был! Чем дал любой бы другой на моём месте, а она…

Барон взял его за плечи, больно впился пальцами.

— Она не при чём…

Маркграф вдруг сник, понимая, что сказал больше, чем следовало, и начнутся новые вопросы. Барон прошептал мягко, доверительно:

— Что-то не так ведь, верно? — Мягко встряхнул за плечи, заглядывая в лицо. Но Ниард дёрнулся, пытаясь сбросить с себя руки барона, зло глянул снизу вверх через изогнутую чёрную бровь.

— Отпустите меня! Я не хочу говорить об этом…

Но руки барона сбросить ему не удалось, наоборот, пальцы ещё сильнее впились в плечи, больно.

— Что ты скрываешь? Ниард?

— Спросите у неё…

— Она никогда не скажет, я уже пробовал… Ты же взял с неё слово, верно?

— Я не хочу! — Он дёрнулся всем телом и рывком поднялся на ноги, теперь глядел на барона сверху, он был выше его, но барона Дарла это нисколько не смущало. Маркграф отвернулся и, помолчав немного, добавил:

— Я много лет жил с этим и буду жить дальше. Вы приедете и уедете, а я останусь. Я никому никогда не говорил и не скажу. — Резко обернулся и добавил к уже сказанному:- Это — моё! Только моё!

— А если я смогу помочь?

Ниард вдруг рассмеялся холодно, обидно.

— Не надо, барон… Мне никто не поможет, кроме меня самого, а я не хочу. Меня устраивает моя жизнь… — Барон перебил его:

— Ты болен?

— Нет! Конечно, нет… Не пытайтесь, пожалуйста. Я понимаю, что вы радеете за неё, но, поверьте мне, её устраивает жизнь со мной. Мы живём по обоюдному согласию. — Он усмехнулся. — Как вы думаете, что должна испытывать девушка после того, как пережила насилие? Как она должна относиться к мужчинам? Ко всем мужчинам… Вы пробовали поставить себя на её место? Что она пережила, понесла от насильника, и никто не захотел её понять, даже родной отец…

— Подожди! — Барон Дарл перебил его. — Ты ведь не спишь с ней, правда? — Маркграф промолчал на этот вопрос. — Ты не трогаешь её, а как же ты?.. У тебя есть любовница? Здесь, в Берге? Кто она? — Он нахмурился, вспоминая всех женщин в замке — одни служанки, но со всеми господин был официально сдержан. — Как же ты…

— Не утруждайте себя, пожалуйста! — Теперь настала очередь Ниарда перебить его. — Хватит! Я не хочу больше об этом говорить… Уже поздно…

— Подожди! — Барон понимал, что если сейчас он не услышит всей правды, то не услышит её уже никогда. — Ниард! Это же не всё!

— Что? Что вам ещё от меня надо? Да, я не сплю с вашей племянницей, потому что она сама об этом попросила, потому что она боится мужчин. Да, возможно, у неё никогда не будет детей, можете так и передать своему сеньору, её отцу…

— А ты? Ты же можешь развестись и жениться заново! Тебе нужна полноценная жена и наследники, тебе нужны сыновья.

— А вашу племянницу выставить на улицу?

— Она могла бы уйти в монастырь.

— Граф не допустит этого.

— Ты можешь сам отпустить её…

Стоп! Об этом Ниард не думал, конечно, он ведь мог сам после развода отпустить её в монастырь, но он никогда не думал об этом, и слова барона вызвали раздражение. Барон спросил мягко:

— Ты сам прикрываешься ею? Так? Тебя вполне устраивает то, как вы живёте? Ты скрываешь свою любовницу? Кто она? Это какая-то влиятельная дама? — Ниард поморщился, как от сильной головной боли. — Она замужем, да? Ты боишься назвать её имя? Боишься гнева её мужа? Вы где-то тайно встречаетесь? Кто об этом ещё знает? Ты знаешь, как это опасно?

Ниард всердцах вскинул руки и стиснул запястьями виски, силясь хоть как-то остановить это безумие, прекратить то, что слышал, зашептал:

— Нет… Нет… Нет… Нет у меня никакой любовницы…

— Конечно, ты слишком молод, чтобы иметь влиятельную любовницу. — Барон помолчал. — Если это не женщина, то… — Глаза барона Дарла стали больше в два раза. — Мужчина? Ты связан порочной связью с мужчиной? Содомский грех! Боже мой! Ниард! — Сказать, что барон был удивлён — ничего не сказать! — Кто это? Это барон Гердис?

— Да нет же! Господи! — Ниард взорвался, сверкая глазами. — Вы с ума сошли! Нет! Нет у меня никаких мужчин и женщин нет!

Барон Дарл долго молчал, глядя в лицо молодого человека, пытаясь понять, что у него на душе, что в голове. Осторожно спросил:

— У тебя ни разу не было женщины?

Ниард вскинулся и гневно глянул исподлобья.

— Это легко исправить. Надо найти нормальную взрослую женщину, чистую и…

— Нет! — нервно перебил маркграф, сверкнув в полумраке белой полоской зубов. — Хватит! Никого мне не надо! Вы слышите меня? Никого!

— Ты боишься? Все боятся… Ничего в этом страшного нет. В первый раз всегда так…

— Нет! Никогда! Никогда больше…

— Больше? — Барон нахмурился. — Ну-ка, рассказывай. Ты отсюда не выйдешь, пока всё не расскажешь. Понятно тебе?

— Нет! Я никому и никогда этого не расскажу…

Барон подошёл к двери маленького кабинета и, сложив руки на груди, встал, прислонившись плечом к косяку, без единого слова дав понять этим, что, в самом деле, не выпустит из комнаты.

— Я подожду. Сегодня ночь откровений. Можешь сесть на стул ко мне спиной, представь, что меня вообще здесь нет. — Но Ниард глядел барону в лицо и отрицательно медленно качал головой из стороны в сторону, словно говоря: "Никогда… Никогда… Никогда…"- Ниард, ты всё равно должен когда-нибудь всё рассказать. Поверь мне, тебе станет легче. Я не буду смеяться и никому не расскажу.

Он мучился, метался по всей комнате туда-сюда, пинал стулья и швырял какие-то бумаги на столе, нервно рылся кочергой в камине, но барон Дарл даже не шелохнулся в дверях, только следил глазами за его перемещениями.

Наконец, маркграф сел на стул и устало запустил пальцы в волосы на затылке, с отчаянием поглядел исподлобья на своего "мучителя".

— Она была женой моего старшего брата… — Замолчал, будто ждал осуждений, но молчание барона подстегнуло его говорить дальше. — Мне было четырнадцать, а она была старше меня на восемь лет… Она была красивая… Очень… — Он говорил, говорил и говорил. Говорил так, как не говорил, наверное, ни с кем в своей жизни. Сначала короткими обрывистыми фразами, потом всё полнее, рассказывал о своих чувствах, о том, что переживал, о чём думал, обо всех своих попытках близких отношений с женщинами, об их насмешках и непонимании, о своей боли и о своём отчаянии.

И чем больше барон Дарл слушал его, тем больше понимал, что всего его жизненного опыта, всей его мудрости не хватит для того, чтобы исправить всё то, что было сделано много лет назад.

Чем он мог помочь этому парню? Что он мог сделать? Если бы он попросил его о чём-нибудь другом: написать письмо королю, провести торжественный приём, заключить торговый договор — пожалуйста! — он бы справился. Но он не женщина, чтобы суметь помочь в этом случае. Что можно здесь сделать?

— И ты решил больше всю жизнь не пытаться? — только и спросил. Маркграф посмотрел на него и ничего не ответил. — Господи, Ниард, тебе было четырнадцать лет, ты ничего из себя не представлял и был никем, сейчас ты маркграф, зять графа, хозяин замка и сеньор, и из-за какой-то дуры ты ставишь на себе крест? Когда-нибудь всё изменится. Ты встретишь нормальную женщину, и она поймёт тебя…

— Не надо, пожалуйста! — Ниард перебил его, выставив ладонь, поднялся на ноги и подошёл к барону. Упрямо смотрел сверху вниз на смущённого взрослого мужчину, который годился ему пусть и не в отцы, так в дяди. — Теперь вы пропустите меня?

Барон сделал шаг в сторону и пропустил молодого маркграфа в дверь, сам остался стоять на месте, долго глядел в какую-то точку на полу. Потом тяжело и медленно вздохнул. За витражным окном начал заниматься рассвет.

Впервые в жизни барон Дарл почувствовал себя беспомощным, как мальчишка, как когда-то в детстве.

* * * * *

Ниард нашёл её в саду под старой грушей, так ему указали служанки. Оказывается, Вэллия очень часто бывала тут, читала молитвенник на свежем воздухе. Особенно сейчас, когда цвела старая груша, и корявые ветки, эти тонкие страшные пальцы, покрылись белыми нежными цветами. Большинство деревьев в саду уже отцвели и осыпались, а груша ещё держалась. Это дерево, видно, было очень старым, замшелый ствол уже скрутило, и, искривлённый, он продолжал расти и цвести каждую весну.

Именно здесь, под цветущей грушей, на маленькой лавочке очень часто с наступлением весны и проводила время маркграфиня Вэллия. Ниард нашёл её и встал рядом, положив ладонь на ствол груши почти у самого лица. Шершавая кора громко скрипнула под пальцами, и Вэллия обернулась, закрыла молитвенник не глядя, заложив палец там, где читала, со вздохом опустила плечи.

— Не бойся, это я. — Он понял, что напугал её своим появлением. — Я искал тебя.

— Что-нибудь случилось? — Вэллия смотрела ему в лицо снизу вверх.

— Я хотел поговорить. Твой дядя подал мне хорошую мысль, я обдумал её за несколько дней… — Вэллия поджала губы, понимая, что всё будет касаться её, но не промолвила ни слова. — Я подумал, если ты хочешь, если всё ещё хочешь, я могу развестись с тобой и сам отпустить тебя в монастырь. Может быть, конечно, я не смогу дать за тебя столько земель и денег, как дал бы твой отец, но, если ты всё ещё этого хочешь, это можно устроить…

— Ты собрался снова жениться?

Он немного растерялся от её вопроса и повёл подбородком.

— Нет…

— Я мешаю, да? Если планируется свадьба, если нужна другая хозяйка и мать, я всё понимаю… — Она почувствовала, как начали дрожать пальцы и подбородок. Господи, за эти месяцы она уже успела привыкнуть к этому замку, к этому окружению, неужели всё опять менять? — Конечно, тебе нужна другая женщина и жена… Я всё понимаю, нужны наследники, сыновья… Давно уже пора было.

Ниард слушал её, нахмуриваясь с каждым словом её всё больше и больше.

— Нет! Всё зависит от тебя! Если ты больше не настаиваешь и больше не хочешь уходить в монастырь, я не заставляю. Мне ты не мешаешь.

Вэллия пожала плечами, словно бы спрашивая: "А что тогда?"

Ниард продолжил:

— Устраивает ли тебя жизнь здесь? Со мной? Может быть, я не могу дать тебе то, что надо, что ты хочешь… Жениться я не собираюсь… — Вэллия вдруг перебила его, чего никогда не делала:

— Она умерла?

— Кто? — Он на мгновение замешкался с ответом и, не поняв, переспросил озадаченно. Вэллия поднялась ему навстречу и закрыла молитвенник, стиснув его пальцами обеих рук. Прошептала:

— Та, кого ты любил… — Он нахмурился при её словах. — Другая женщина, она оставила большой след, из-за любви к ней тяжело полюбить другую. Я понимаю… Это, наверное, какая-то клятва, верность ей, да? Ты никогда не женишься…

Он, удивлённо вскинув брови, смотрел ей в лицо. Она думала так? Так?

А что из её слов неправда? Ведь любил же эту Эльзу, и оставила она после себя на сердце такое, что… И умерла… Только вместо клятвы в любви перед смертью с её губ слетали проклятья… И другую он никогда не полюбит… Всё правильно. Всё верно.

Он покачал головой и подтвердил её слова:

— Не женюсь…

— Я уйду в монастырь, если ты сам этого хочешь, если настаиваешь… Но это получится только после развода, а развод — это тень на отца и на меня…

— Можно было бы придумать другую причину развода…

— Какую?

— Значит, ты не хочешь?

— Я уже привыкла жить так, но я всегда соглашусь уйти, если появится другая, та, которую ты полюбишь…

Он как-то медленно и холодно улыбнулся с насмешкой, не веря её словам, словно она говорила о чём-то несбыточном, и он это знал.

— Бывают люди однолюбы, я знаю, — продолжила она. — Наверное, это тяжело, любить всю жизнь и знать, что увидеться сможешь только там… — Она подняла глаза к небу, указывая на него. Но Ниард усмехнулся вдруг, словно она говорила глупости, и Вэллия растерянно пожала плечами.

— Вот вы где! — По тропинке подошёл барон Дарл. — А я ищу, ищу… Спрятались?

Вэллия улыбнулась крёстному.

— Надо проверить обед. Извините меня. — Ушла. Барон и маркграф проводили её глазами, а потом барон перевёл взгляд на лицо Ниарда, спросил:

— Избегаешь меня?

Маркграф удивился, вскинув тёмные брови.

— Почему?

— Не знаю. Я прихожу, ты уходишь, я туда, ты — обратно. Бегаешь от меня? — Ниард отвёл взгляд. — Ты что, думаешь, я по-другому начну к тебе относиться, если узнал, что ты девственник? — Ниард поморщился, как от внезапной зубной боли, это слово невыносимо резало слух. — Да-да, так и есть! Что бы ты себе ни навоображал, в чём бы ты себя ни убедил, ты просто девственник, как бы тебе это не нравилось. Через это проходят все, кто-то позже, кто-то раньше. Наступит момент, когда и ты станешь нормальным мужчиной, и прекрати это ребячество! — Его покровительственный тон взрослого опытного человека угнетал Ниарда, лишал сил.

— Вас послушать, так проблема и яйца выеденного не стоит…

— Конечно! Какая это проблема? Это ты создал эту проблему! Только ты и никто больше… И вылечить себя сможешь только ты сам… Пока будешь вести себя вот так, ничего не изменится…

— Как? Что должно измениться? — Ниард всеми силами хотел перевести разговор на другую тему, хотел бы уйти, чтоб его оставили в покое, но второго такого настойчивого и упрямого, как барон, ещё поискать.

— Если ты будешь прятаться, избегать женщин, жить в жалости к самому себе, ты так и умрёшь монахом.

— Ну и что? Какое кому до этого дело? Может быть, я действительно уйду в монастырь…

Барон Дарл усмехнулся, сверкнув тёмными глазами.

— Вы и так живёте с ней, как два монаха! Куда уж больше!

— Меня это устраивает.

— Вряд ли это может кого-то устроить.

— Начнётся война, и я уйду на войну…

— Да, — барон согласно качал головой, — и погибну там, да? Молодец! А зачем жить? Можно же умереть, как герой. Зачем земли, титул, замок? Зачем это всё, конечно…

— Я не хотел этого всего, я хотел просто стать рыцарем, а это всё принадлежало Роналду… моему брату… и земли… и титул…

— Только его уже нет, а ты есть, и всё это теперь твоё. Так уж получилось, брата больше нет. Сколько лет ты уже здесь маркграфом? Помолись Богу и берись за дело. Хватит жалеть себя…

— Я не жалею! — он перебил нетерпеливо. — Я уже смирился…

— Конечно, ты смирился, а что тебе ещё делать? Так же проще…

Ниард аж побелел от возмущения. Тон барона, его слова раздражали его, а, может быть, барон этого и хотел.

— Посмотри на меня! — Барон Дарл разбросал в стороны руки, раскрыл ладони, до этого сложенные на груди. — Посмотри внимательно. Я родился калекой, младшим ребёнком в семье, мой брат получил все земли отца, я не получил ни лье земли, ни замка, а титул достался мне от матери. У меня нет господина, который заботился бы обо мне, дал бы мне земли и службу. Калека не нужен никому. Какой из меня воин? Я живу из милости сначала своей сестры, теперь её мужа. В любой момент он вышвырнет меня на улицу и будет прав.

Я вообще никогда не женюсь, потому что ни одна знатная дама не пойдёт за меня замуж. Я — калека, ты это понимаешь? — Он перешёл на шёпот, но сила его слов ударяла по сердцу больше, чем любой крик. — Но я не пал духом, я живу и благодарю Бога за то, что у меня есть… Я не жалею себя и не отгораживаюсь от жизни. У меня была любовь, и я терял близких, и я не знаю, где я встречу свою старость. Не смотри на то, что волосы у меня седые, я старше тебя всего лет на пятнадцать…

Хватит, Ниард! — Он повысил голос. — Хватит жалеть себя! Подавай на развод и ищи себе подходящую жену, тебе нужны дети, наследники. У тебя есть земли и замок, у тебя есть сеньор…

— Я не хочу разводиться… — упрямо перебил его Ниард негромко, но твёрдо.

— Попроси её уйти в монастырь, она этого хотела, она просила об этом…

— Она не хочет, я говорил с ней…

— Хорошо, я сам поговорю с ней! — Барон Дарл развернулся, чтобы идти, но Ниард преградил ему путь.

— Постойте! Не надо! Прошу вас… Умоляю… — он с крика перешёл на еле слышный шёпот и смотрел в глаза барона Дарла с мольбой. — Не надо этого… Я всё равно не женюсь… пока… — добавил для чего-то. Помолчал и продолжил:- Она же ваша племянница, она — ваша крестница…

Барон Дарл тряхнул длинными чуть седыми волосами и ответил:

— Я знаю. И я люблю её. Мне её жалко. Но я не хочу, чтобы из-за неё ты сломал себе жизнь. Она сама хотела уйти в монастырь, она просила графа об этом…

Ниард поморщился, как от боли. Разве это она ломала ему жизнь? Она наоборот тянула на себе всё хозяйство в замке, вон, что наделала в саду! И живёт тихо, никому не мешает, его не трогает. Разве можно её вот так? Да и если б ему это надо было, ведь всё равно — всё пустое! Не женится он никогда…

— Не надо, пожалуйста… Мне всё равно это не надо. Я не хочу искать чего-то другого. Поверьте мне. Я не хочу, чтобы все узнали, я не знаю, и какая будет другая — неизвестно. Я не хочу, чтобы надо мной опять смеялись или обсуждали… Не надо её в монастырь, пожалуйста… — Он растерянно не знал, что сказать.

— Ты так и будешь всю жизнь прятаться за неё… Она слабая, а ты ещё слабее…

Ниард ничего не ответил, опустил голову и упёрся взглядом в землю под ногами. Над головой зашумел ветер в листьях старой груши, посыпались белые лепестки. Барон Дарл, прихрамывая, пошёл по тропинке. Ниард так и остался стоять, боясь пошевельнуться. "Слабак… Конечно, слабак… Спрятался за женскую юбку… Что уж говорить…"

* * * * *

В июне, на десятый день после Троицы, пришли с границы плохие вести. Граф Доранн Лионский вторгся в земли Берга, точнее, в земли баронов и рыцарей — вассалов маркграфа Ниарда, но это уже было неважно. Это была война, и она несла всё, что несёт любая война, где и когда бы она ни начиналась.

Целыми днями шли с границ вести от вассалов, засевших в своих замках. Ехали из конца в конец марки гонцы с письмами. С земель снимались крестьяне, и по дорогам в сторону Бергского замка тянулись друг за другом возы со скарбом, шли люди и скот. Все надеялись спрятаться в Берге, ведь давно было всем известно, что замок этот неприступен.

Сотни людей, наполненных страхом и тревогой, с огромными испуганными глазами, плачущими детьми и ревущим скотом заполонили дороги. А следом их настигали новости о том, что граф Доранн занял то один замок, то другой, о сожжённых деревнях и сёлах.

В Бергском замке все эти дни было тревожно. Не вернулся со своих земель барон Гердис, его замок с первых же дней оказался в окружении. Барон Дарл, всё ещё гостивший в Берге, отказался покинуть земли и решил остаться. В Дарн графу Вольдейну полетели гонцы с письмами-просьбами о военной помощи. Конечно же, Ниард понимал, что самому ему земли свои не удержать, без помощи сеньора ему не справиться. Если граф Вольдейн поторопится собрать свои войска, быстро призовёт в Дарн своих вассалов и их рыцарей, то они сумеют выйти на помощь Бергу дней через десять-пятнадцать. Если, конечно, Берг ещё нужен графу, а он нужен, ведь для чего-то граф отдал за маркграфа свою дочь, значит, дорожит этими землями. Иначе и быть не может.

Им надо продержаться это время, тем более, что граф Лионский ещё ходит за горами, там, за перевалом, он берёт замки вассалов Ниарда. Где-то там барон Гердис… На это у него уйдёт ещё несколько дней, а потом он преодолеет перевал. Конечно, не все крепости успели достроить, две почти целиком, две доделывали уже впопыхах, а одна осталась почти в фундаменте… Сейчас на ней идут экстренные работы, но за два-три дня всё равно не успеешь. Может быть, эти крепости и посты на них сумеют задержать продвижение лионских рыцарей хоть на несколько дней, а там, Бог даст, подоспеет и граф Вольдейн с войсками.

Конечно, Берг может продержаться, в хрониках пишут, что его ни разу не смогли взять вражеские войска, но испытывать судьбу и стены замка на прочность не хотелось. Тем более, когда это было, самого Ниарда здесь не было, и в Берге ему ещё ни разу не приходилось держать осаду. Он даже не знал, есть ли тут секретные подземные ходы, есть ли возможность тайно покинуть замок.

Хорошо хоть, что рядом был барон Дарл. Когда рядом есть кто-то старше, с кем можно посоветоваться, всегда легче. И Ниард был рад, что барон не вернулся в земли графа Вольдейна, а решил остаться рядом с племянницей. Может быть, хотя бы это будет ещё одним аргументом к тому, чтобы заставить графа Вольдейна поторопиться. Барон Дарл — брат его жены, советник, а Вэллия — единственная дочь. Ладно уж, сам Ниард — не лучший зять…

В Берге готовились к осаде. Проверяли колодцы, запасы пищи, чистили и готовили оружие, заготовили брёвна для палисадов и ворот, строили хорды на стенах замка, подтягивали войска из равнинного Берга. Отец Валериан проводил службу за службой, прося у Господа помощи в предстоящей осаде. Совсем скоро в замок хлынут беженцы из-за перевала, всех их надо будет разместить, найти крышу над головой. Может быть, кто-то из вассалов маркграфа будет искать убежища в столице, Берг тоже должен будет принять их и их семьи.

Самая тяжёлая обстановка складывалась с продуктами. Лето только началось, в равнинном Берге уже колосились озимые, но ещё как минимум месяц, пока крестьяне начнут первую жатву. А за зиму и весну все запасы уже подобрали, даже в замке маркграфа запасов хватит на неделю. А если придут беженцы и подойдут войска? Маркграф Ниард объявил экстренный сбор налогов, занизив их по сравнению с осенними, в надежде, что кто-то из зажиточных крестьян сможет расплатиться заранее. Такие, конечно, будут, но их будет немного. И их хлеб — это только капля в море…

Через два дня в Берг прибыло семейство барона Гердиса — жена и двое детей. Сам барон остался в своих землях оборонять родовой замок, а жену и детей ещё раньше отправил под защиту сеньора. Несколько дней напуганная женщина и маленькие дети под охраной всего двух рыцарей пробирались лесом через перевал, не имея возможности передохнуть, разжечь костёр, остановиться хоть где-то.

Конечно же, Вэллия приняла их в Берге со всем возможным радушием. Беженцев отмыли, накормили, им выделили комнату и няню для детей. А сама Вэллия с тревогой слушала сбивчивые рассказы баронессы Лоран о горящих замках, убитых крестьянах, разорённых сёлах. Сама Вэллия, живя в Дарне всю жизнь, ни разу не видела подобного, земли графа Вольдейна находились далеко от границ, и на них никто не нападал, вокруг — лишь лояльные вассалы. И никто никогда на её памяти не брал замок в осаду.

Появление в Берге женщины равного происхождения немного успокоило Вэллию, рядом был кто-то старше и опытнее, с кем можно было посоветоваться, кому можно довериться. И хотя баронесса была старше всего на пять лет, Вэллия привязалась к ней и её детям. Мальчики были погодками, трёх и четырёх лет, постоянно требовали присмотра и внимания. Бергская няня только-только успевала управляться с ними. А молодые женщины часто встречались, доверяли друг другу и многим делились.

Вэллия замечала, что Лоран тоскует по мужу, боится и молится за него, и это немного удивляло её. Барона Гердиса она недолюбливала, вспоминала его хмурый взгляд из-под бровей, чёрные внимательные глаза. Разве можно любить такого? Бояться за него? Переживать?

Хотя мальчишки с Лоран были у них хорошенькие. С затаённой болью в душе Вэллия помогала баронессе с детьми, читала им, пела, рассказывала сказки и истории, понимала, что у самой у неё таких не будет. А ей очень хотелось ребёнка, хотелось заботиться о нём, баловать, одевать его в яркие платья, видеть, как он растёт, меняется. В такие минуты она очень жалела о своём потерянном ребёнке.

Маркграф Ниард сейчас был занят другими делами, они с бароном Дарлом всё что-то обсуждали, постоянно были где-то во дворе замка и в округе его. Следили за подготовкой к обороне, как укрепляют стены, как надстраивают хорды на башнях и стенах, готовят оружие и брёвна для палисадов. Забот хватало всем.

Они встречались, бывало, за общим столом. Обедали или ужинали. Потом маркграф и барон Дарл уходили, а женщины оставались у камина или уходили к детям.

Однажды баронесса после ужина доверительным шёпотом сказала Вэллии:

— Дорогая, у вас такой симпатичный супруг, молодой…

Вэллия удивлённо подняла брови, шепнула:

— Вы находите?

— У вас будут красивые дети. Когда была ваша свадьба? Зимой? — Она мечтательно прищурила зелёные глаза.

— Какие дети? — Вэллия пожала плечами. — Война идёт…

— Она идёт и пройдёт, вот увидите, а дети рождаются по воле Господа, это не от нас зависит. У вас с таким супругом дети должны быть очень хорошенькие, поверьте мне. — Она коснулась пальцами плеча Вэллии. — Ваш супруг очень молодой и симпатичный. Меня Гердис старше на пятнадцать лет, но после свадьбы он весь светился, он ни на шаг от меня не отходил. А уж ваш-то маркграф, о-о, — она протянула с улыбкой, прищуривая глаза.

— Какое там, — отмахнулась Вэллия, — он сейчас так занят, куда ему…

— Да вы что! Мужчина никогда не бывает слишком занят, поверьте мне. У них всегда есть время. А уж для этого… У меня есть подарок для вас, он сведёт с ума любого мужчину. Сейчас я уложу детей, и я подарю вам его, вы оцените его силу… — Она улыбалась, а глаза её сверкали. — Пойдёмте.

Вэллия шла за ней следом и думала. Баронесса привезла с собой совсем немного вещей, дорога была тяжёлой, но это не мешало ей каждый день выглядеть хорошо. Всегда аккуратная, чистая одежда, причёска, убранная под вуаль, и вимпл — платок, закрывающий шею. Она даже за ужином выглядела торжественно, как гостья, а не беженка, нашедшая убежище из-за войны. Конечно, вокруг были чужие мужчины, и поведение этой женщины делало честь её мужу — барону. Она всегда думала об этом. И никто бы никогда её не упрекнул в том, что она бросает тень на своего супруга. Это восхищало Вэллию. Молодая женщина, она всё время помнила своё место, свой титул, помнила о своём муже и его чести.

Вэллия могла позволить себе в своём замке не прятать волосы под вуаль, не носить вимпл на шее, который, казалось ей, душил её. На праздник она могла надеть лишь барбет — узкую ленту на подбородок, она потом прикалывалась к волосам и пряталась под вуаль. Вот и всё. Зачем нужна эта лишняя роскошь.

Вэллия помогла баронессе переодеть мальчиков в ночные рубашки, умыть и уложить в постель. Няню они отпустили поужинать и остались в детской комнате одни. Когда дети заснули, Лоран неторопливо отколола вуаль и сняла вимпл, открыв шею и светлые очень красивые волосы, уложенные косами на затылке. Какую красоту она прятала! Вэллия не могла похвастаться такими длинными, и не смогла сдержать еле слышного вздоха.

— Я ещё почитаю перед сном… — Указала глазами на молитвенник на маленьком столике со свечой. Вэллия согласно кивнула и добавила:

— Я тоже обычно читаю перед сном…

— Ах да, подарок для вас, — баронесса сделала вид, что забыла о нём, но она только интриговала Вэллию специально.

Из сундука Лоран достала свёрток из холста и аккуратно развернула его на постели, где спала сама. Вэллия ахнула. Какая красота! Переложенная лепестками роза и лаванды предстала перед ней великолепная ночная рубашка. Тонкий дорогущий шёлк, ручная вышивка и ажурные кружева из мягких тонких ниток.

Сколько ж стоила эта шикарная вещь! Целое состояние! Никак не меньше!

Баронесса, заметив изумление в глазах маркграфини, зашептала:

— Моя бабушка была женой герцога, пока он не погиб, она потом вышла замуж второй раз. Её герцог привёз из заморского похода… Теперь она ваша.

Вэллия покачала головой отрицательно.

— Я не могу, это очень дорогой подарок… Так нельзя.

Убегая из своего замка с детьми, собирая самое необходимое, баронесса взяла с собой эту дорогую для памяти рубашку. Как можно сейчас взять её у неё, это — преступление, кощунство!

— Мне очень хочется сделать вам подарок. Вэллия, милая, что бы я делала без вас? Прошу вас, не обижайте меня… Умоляю. Я так хочу, чтобы у вас с мужем было всё хорошо… — Вэллия нахмурилась при этих словах. — Да-да, я очень хочу, чтобы Бог подарил вам детей, чтобы вы были счастливы. Я буду рада, если приложу к этому руку. Поверьте мне… — Она аккуратно завернула рубашку в холстину и вложила свёрток в руки Вэллии.

— Бегите, примеряйте… — Улыбнулась так тепло и ласково, что сердце Вэллии дрогнуло. Она понимала, что никогда не наденет этой рубашки для Ниарда, что никогда не будет у них детей, но отказаться, обидеть эту молодую женщину она не могла.

— Спасибо. Большое спасибо, — зашептала быстро.

— Спокойной ночи.

Когда Вэллия оказалась в спальне, она аккуратно развернула дорогой подарок, разложила его по всей длине, разровняла рукава, подол, чувствуя под пальцами тончайшее кружево, шёлковую ткань. Боже! Это бесценная вещь, недаром её передают от поколения к поколению и надевают, верно, только по очень редким случаям. Например, в брачную ночь или на праздник, на годовщину свадьбы… Ох-хо-хо…

Вздохнув, Вэллия стала убирать засушенные лепестки розы и лаванды. Она берегла её, а всё равно подарила. Вэллия осторожно присела на постель рядом с ночной рубашкой. Лоран считает его симпатичным. Хотя, он, по сути-то, и правда симпатичный и добрый. Ни разу за всё время не сказал ей грубого слова. Он воспитан и аккуратен, когда приезжают чужие люди в замок, он представляет её как свою жену, всегда рядом она чувствует его плечо, его поддержку. А когда гости-мужчины нескромно разглядывают её, Ниард заслоняет её собой. Он хороший хозяин, и в него легко можно было бы влюбиться. Вэллия уже привыкла к нему, как к родному, как привыкают к брату, например, но полюбить его… Нет, она, наверное, не смогла бы…

Жаль, что такая роскошная вещь пропадёт даром. Вэллия костяшками согнутых пальцев провела по дорогой ткани сорочки. Какое мягкое кружево, оно даже не будет раздражать кожу, и как интересно оно сделано: по рукавам, по горловине, по груди и вниз, полосой до подола.

Она же может померить её! Ниард всё равно ещё не придёт, они с дядей Дарлом досиживаются допоздна в последние эти дни. Конечно! Она успеет…

Вэллия принялась быстро снимать одежду. Помочь ей было некому и она провозилась дольше. На голое тело через голову надела дорогой подарок и осторожно, словно боясь порвать, разгладила шёлковую ткань на животе, ногах. Здорово! Как же льнёт она к телу, как приятна она на ощупь, как ласкает кожу. Конечно, бабушка баронессы была чуточку покрупнее, и сорочка свободно сидела на плечах, не стесняя движений, а, может быть, она была такой свободной специально.

А как хорошо мастерица угадала с кружевом. Всё неслучайно. Конечно. Шёлковая ткань при свете свечи просвечивалась насквозь и там, в тех местах, где тело надо было скрыть от глаз и были сделаны искусные кружева. Они были достаточно плотными и одновременно мягкими на ощупь. Здорово! Как здорово! Как раз на груди и вниз…

— Ничего себе… — услышала она за спиной и резко обернулась. Господи, Боже мой! Ниард! Она даже не слышала, как он вошёл… Быстро закрылась руками от его глаз и не могла отвести взгляда от его изумлённого лица.

— Ой! Отвернись, пожалуйста, Ниард…

Он отвернулся, но даже этих мгновений ему хватило увидеть всё, что можно было, а, что не увидел, дополнила фантазия. Во рту пересохло и дыхание перехватило. Что она делает с ним? Что делает?

— Закрываться надо, если… — прошептал сухими губами.

— Извини, я не думала, что ты так быстро придёшь, — Вэллия оправдывалась, впопыхах переодевалась в свою обычную сорочку, а дорогой подарок оставила пока на кровати, — обычно ты приходил позже… Прости…

— Завтра утром мы планировали выехать пораньше… — Он говорил шёпотом, всё ещё помня её такой, какой увидел при свете свеч, так и стояла в глазах её спина, тонкий шёлк и кружева. — Где ты взяла это?..

— Что? А… Это мне Лоран сейчас буквально подарила. Это её бабушки… Она была герцогиней, представляешь?

— Дорогой подарок…

— Да, я говорила ей, но она хотела для тебя… — Осеклась, поняла, что проболталась, что обидит его. — Я же не могла сказать ей, что мы… — добавила, хотя и понимала, что этими словами может сделать только хуже.

Ниард обернулся к ней, чуть нахмурив брови.

— Прости меня… — Вэллия опустила взгляд и глянула исподлобья, но Ниард теперь смотрел не на неё, а на ночную рубашку, оставленную на постели. — Я уберу… Если хочешь, я верну её обратно? Завтра же… — Вэллия торопливо стала сворачивать подарок, запихивая разбросанные по покрывалу постели лепестки цветов. Ниард молчал, наблюдая за ней, а сейчас жена его была в сильно свободной бесформенной рубашке с глухим воротом и длинными рукавами. Есть с чем сравнить.

Вэллия под его взглядом забралась под одеяло, от смущения покусывая губы. Как глупо получилось… Как глупо.

— Гаси свет, я приду позже… — Ушёл.

Вэллия задула свечу. Сегодня почитать Молитвенник не получится, она почитает молитвы про себя. Что это он? Он ведь пришёл ложиться спать, завтра рано вставать собирался, а сам? Передумал… Конечно, где ему теперь заснуть после такого…

Завтра же верну её обратно… Извинюсь и обязательно верну…

* * * * *

Но завтрашний день обрушился на голову новыми проблемами: на рассвете в замок хлынул поток беженцев — крестьяне, повозки, скот. Когда Вэллия всё это увидела, от растерянности и страха долго не могла найти слов.

— Где господин? — спросила первого попавшегося на дворе слугу.

— Они уехали с господином бароном ещё до рассвета…

— Куда? Когда вернутся? — Но слуга только пожал плечами. А люди всё входили и входили в ворота замка.

Надо было что-то делать, куда-то размещать людей, скот, не сеять паники и страха. А как это делать, когда у самой сердце от страха заходится?

— Где Ниард, Боже мой? — шептала Вэллия, провожая глазами проходящих мимо людей. Крестьяне. Огромные от ужаса глаза детей, измученные усталые лица, ревущий от страха скот. — Где ты?.. Где ты пропадаешь?.. Я же ничего не знаю…

— Госпожа! Госпожа, что прикажете делать? — Главный конюх, жуя сухие губы, выжидательно смотрел ей в лицо.

— Скот надо переписать, у кого что, и убрать на скотный двор, лошадей — в конюшни, — заговорила Вэллия срывающимся шёпотом. — Найдите того, кто писать умеет…

— Хорошо. Это понятно. — Конюх согласно кивнул.

— Я… Я тебя назначаю отвечать за это. Чтоб ничто не потерялось и не было скандалов.

— Хорошо-хорошо.

Вэллия помолчала, вглядываясь в лица идущих людей. Молодая крестьянка, прижимающая к груди младенца, затравленно глянула в глаза маркграфини.

— Женщин с маленькими детьми отправьте в госпиталь, отец Валериан говорил, там есть места… Если там есть нищие или гости, пусть освободят места, пускать только женщин с детьми.

— Хорошо, госпожа. — Конюх снова согласно кивнул головой.

— Для этого я пошлю Геллу, она справится…

— Ладно. Что делать с людьми?

Вэллия растерянно оглянулась, рядом, отбившись от всех, стояла и плакала навзрыд маленькая девочка, может быть всего годков трёх отроду. Матери её нигде не было видно, громкий детский крик разрывал сердце.

— Людей… — повторила Вэллия. — Размещайте, наверное, пока здесь. У нас же есть пустые постройки — амбары, склады — давайте, туда. Будет крыша над головой, хорошо хоть лето… Господин вернётся скоро, он скажет, что делать… Берите людей, всех, кого нужно для помощи…

— Хорошо, госпожа. Мы пока начнём… — Пошёл, сразу же подзывая к себе нескольких дворовых слуг, бывших сейчас здесь.

Вэллия нахмуренно обернулась на плачущего ребёнка, матери всё ещё не было. Как, как же так? Ребёнок разрывается, а матери нет… Она подхватила девочку на руки, прижала к себе, принялась успокаивать, шептала быстро срывающимся голосом:

— Тихо, тихо, не плач, милая моя, всё хорошо… Мама найдётся, она обязательно найдётся…

Гладила ребёнка по спине, стараясь передать тепло своих рук, а сама не могла отвести глаз от людского потока. Где эти люди будут жить? Чем их кормить? Насколько это затянется? Господи, Господи, Боже мой… Зачем, зачем была нужна эта война, кому это надо? Уже столько дней, а от отца из Дарна нет и весточки. Придёт ли он на помощь, будет ли помогать?

Вместе с людским потоком в воротах замка показались всадники. Господи, какое счастье! Среди них Вэллия узнала Ниарда. Это он! И Необыкновенное облегчение охватило сердце, словно груз с плеч. Пусть теперь он решает это, а дядя Дарл поможет ему. Во все глаза смотрела на Ниарда и радовалась его появлению, будто уже боялась, что он может не вернуться. Ниард… Сейчас он казался ей самым красивым на свете, самым родным. Он поможет этим людям, он сможет что-то сделать, чего не могла сделать она. Восторженно следила глазами, как всадники пробираются через людей и повозки, как слуги подхватывают коней под уздцы, как спешиваются приехавшие.

И Ниард казался ей самым красивым, самым умелым и ловким. Как подаёт он повод груму-мальчишке, как говорит что-то оруженосцу, как поправляет пряжку плаща у горла и советуется с бароном Дарлом…

Вэллия поймала себя на мысли, что смотрит на него совсем не так, как смотрела всё это время — зимой, месяц назад, да даже вчера! Что это с ней?..

Девочка на её руках успокоилась и только сильно вздрагивала после рыданий, а Вэллия продолжала машинально поглаживать её по спине. Сама не могла взгляд отвести от своего мужа.

Тот смотрел на людей, идущих в замок, и краем уха слушал конюха. Вряд ли он знал, что Вэллия смотрит на него, разве отличалась она сильно от других женщин здесь?

Наконец, совсем случайно взгляды их скрестились. Они смотрели друг на друга через поток идущих беженцев. Он — немного удивлённо и растерянно, ведь он не ожидал увидеть её здесь, да ещё с каким-то чужим ребёнком на руках. Она — восторженно, с радостью, знала, что теперь будет, кому взять на себя ответственность, что рядом кто-то старше и главнее её, кто сумеет со всем справиться.

Ниард пошёл к ней, наперерез пересекая поток беженцев, открыто смотрел в лицо, не сводя взгляда. Крытая повозка, запряжённая быками, скрыла его, а когда проехала, Ниард оказался прямо перед лицом Вэллии.

— Ты что тут?.. — спросил первым.

Она пожала плечами и криво улыбнулась одной стороной губ.

— Вас не было, надо было что-то делать…

— М-м, — он согласно кивнул головой. — Иво́н сказал мне, что ты распорядилась сделать. Молодец. Всё правильно. Я и не думал, что ты надумаешь в это вникать…

— Вас же не было, вы уехали, хоть бы дядя Дарл остался, а так… Что будет с этими людьми?

— Ничего, они просто переждут войну здесь, мужчины, скорее всего, пойдут на стены, если начнётся штурм, да и женщинам работа найдётся, надо будет ухаживать за скотом, кормить мужчин, да и дети… — Окинул взглядом фигурку девочки на руках Вэллии, нахмурился. — Чья это?

— Она потерялась, я не знаю, где её мать. Она сильно плакала, и я подобрала её. — Вэллия пересадила девочку на другую руку и поправила сбившееся платье.

— А если мать так и не найдётся?

— Такое может быть? — Она удивилась.

— Конечно.

Вэллия задумалась на миг, представляя себе такую ситуацию. И что, если она оставит её себе, он её не поймёт? Выгонит её?

— Я оставлю её себе. Ты будешь против?

Он пожал плечами, словно говоря ей: "Как хочешь, это твоё дело…" И Вэллия ощутила, как колыхнулись в ней с новой силой те чувства, которые она вот-вот только испытала по отношению к нему. Он не запретит ей взять эту крестьянскую девочку, он добрый, он всё поймёт.

— Давай, я возьму её, она тяжелая… — предложил вдруг Ниард и, прежде, чем Вэллия успела хоть что-то в удивлении понять, выхватил ребёнка из рук, что-то заговорил негромко, поправляя платье и шнуровку у горла девочки.

Сказать, что Вэллия была поражена — ничего не сказать. Вот так легко он забрал ребёнка, так легко общается с ним, и она даже не боится его, просто следит за его руками!

— Ты умеешь обращаться с детьми? — подавив удивление, спросила Вэллия.

— У меня же был племянник, сын Роналда, Маркус, ему было всего шесть лет, когда он… — не договорил, нахмурился, и взгляд его помрачнел. Вэллия вспомнила, конечно, она знала, маленький Маркус и его родители умерли в годы последней эпидемии, лет пять назад. А Ниарду было тогда семнадцать. Вэллия уже успела ознакомиться с местными хрониками. Ему пришлось принять титул и замок…

Она спросила неожиданно:

— Ты хотел бы своего ребёнка? — Ниард медленно перевёл на её лицо взгляд тёмных глаз. Она стушевалась и быстро заговорила:- Я понимаю, извини, не от меня, конечно, может быть, от неё… от той… Хотел бы сына от неё?

— Зачем ты задаёшь такие вопросы? Ты же ничего не знаешь. Ты просто надумала себе невесть что… Какая любовь? Какие дети? Кто тебе сказал, что я тайно в кого-то влюблён? Что за глупости?

— Извини, я совсем не хотела обидеть тебя… — Вэллия потупилась и кончиками пальцев коснулась барбета на подбородке. "Что же с тобой тогда, как не любовь к другой? Ведь я же знаю, что у тебя есть другая. Ты избегаешь только меня, вспомни, что было сегодня ночью, когда ты застал меня в той ночной рубашке. Я же видела… Ты сразу сбежал, как от огня. Ты боишься изменять ей, её памяти, со мной…"

— Мари! Мари, девочка моя! — Молодая крестьянка с яркими голубыми глазами кинулась к ним из толпы беженцев. — Господин! — С восторгом глядела в лицо маркграфа, перевела взгляд на Вэллию:- Госпожа! Миледи… Это моя Мари, моя девочка, вы нашли её, я искала её… Моя сестра потеряла её в толкучке… Я вам так благодарна… Вы позволите? — Она протянула руки к девочке, и маленькая Мари сама потянулась к матери. — Спасибо, спасибо вам…

Ниард отдал девочку и добавил:

— Внимательнее надо с ребёнком…

Голубоглазая мать только улыбнулась виновато и обняла девочку, прижала к себе, побежала к мужу — высокому парню с всклокоченными волосами. Когда маленькая Мари вырастет, она будет красивой девочкой, крестьянкой.

Ниард проводил семью Мари глазами и перевёл взгляд на лицо Вэллии.

— Ты спрашивала меня, хотел бы я своего ребёнка, хотел бы я сына, да, хотел бы.

Она сумела выдержать его взгляд и спросила:

— А если бы я родила того ребёнка, ты бы принял его или нет?

Он долго молчал, глядя ей в глаза, и Вэллия уже жалела о заданном вопросе. Глупо. Как же глупо. Ну почему язык всегда опережает мысли? Сейчас он точно скажет ей что-нибудь резкое.

— Наверное, он был бы не виноват, что его отец оказался подлецом. А ты хотела бы, чтобы он родился? Ты хотела бы сына от такого отца, от того, кто… — запнулся, не договорив.

Вэллия хмыкнула, поджимая дрожащие губы, она поняла, что он хотел сказать, но не смог, перешла на шёпот:

— Сначала я благодарила Бога, что он забрал его, мой позор, но иногда… иногда я жалею… У меня был бы сын, и какая разница, кто был бы его отцом, правда?

Ниард отрицательно покачал головой.

— Я не знаю, но что ни делается, всё делается к лучшему. И там Господу виднее, нужен ли он был тебе, этот ребёнок.

— Наверное, ты прав. — Вэллия согласно двинула подбородком.

Шла война, люди бежали от смерти, а они стояли и разговаривали на такие темы, на которые не разговаривали ни разу за все месяцы жизни под одной крышей. Почему? Неужели эта самая война была в этом виновата? Предчувствие того, что больше не будет времени, не удастся больше поговорить вот так, как сейчас?

— К обеду они будут здесь… — первым опять заговорил Ниард, и Вэллия долго не могла понять, о чём он говорит.

— К обеду? — догадалась. — Так быстро?

— Мы видели их… и их много…

— О, Боже, — вырвалось у Вэллии само собой. — Уже к обеду… — повторила растерянно.

— Люди зайдут, и мы закроем ворота. Кто знает, когда они снова будут открыты. Берг будет в осаде уже к вечеру… Если ты хочешь, ты можешь уехать к отцу, ты ещё успеешь, я дам людей…

— Нет! — перебила его Вэллия. — Я никуда не поеду! Если я уеду, отец вообще не придёт вам на помощь, пойми это!

— А из-за тебя придёт?

— Я надеюсь… — прошептала.

— Я тоже хотел бы надеяться на это, хотя бы надеяться.

— А что дядя Дарл? Он останется?

— Останется, — кивнул, глядя на людей вокруг. Поток беженцев в воротах иссяк, лишь единицы отставших ещё вгоняли коз и вносили на руках плачущих детей. — Это его решение, — продолжил маркграф. — Я предлагал ему уехать. Может, тебе стоит передумать? Я сам ещё плохо представляю, что это будет. Люди верят в Берг, поэтому и идут сюда, а я не знаю, выдержим ли мы эту осаду, хватит ли нам сил? Уезжай, Вэллия, — попросил вдруг мягко, и от этого его негромкого голоса у Вэллии защемило в сердце: он боялся за неё! — Я не знаю, кто выживет здесь, и лучше быть подальше отсюда…

— Нет… — медленно протянула она, отрицательно качая головой. — Я останусь. Если остаёшься ты, дядя Дарл — я тоже останусь.

— Я же не могу уехать! — Он повысил голос, пытаясь пробиться через её упрямство. — К чему это геройство? Это глупо! По меньшей мере — глупо! Пойми это, тебе здесь не место… Женщинам вообще не место на войне, да и… — осёкся и не договорил, сверкнув глазами недовольно. — У меня вообще плохое предчувствие. Я сам ни разу не держал осаду в Берге, может быть, его переоценивают. Понимаешь это? Если Доранн придёт сюда, ты — дочь его заклятого врага, ты подведёшь своего отца. Ты можешь себе представить, что он потребует от графа за тебя?

— А за тебя? — Она прервала его, глядя в глаза.

— За меня? — Он удивился. — Причём тут я?

— Ты — мой муж и зять моего отца, забыл? Если Доранн придёт сюда, с тебя тоже будет спрос…

— Какой с меня спрос?

— Одному из своих людей Доранн обещал земли Берга… — Говоря это, она потемнела лицом, словно тень от вуали вдруг упала на него, но солнце ещё не отбрасывало теней на лица, оно только-только показалось за зубцами каменных стен.

— Одному из них? — догадался Ниард, и Вэллия медленно кивнула. — А если судьба снова сведёт тебя с ними?

Вэллия медленно перевела на его лицо взгляд и прошептала:

— Тогда это злая судьба…

— Маркграф! Ниард! Вот ты где! — Нахмуренный барон Дарл прервал их разговор. — Надо закрывать ворота и забивать их досками, я уже приказал приготовить брёвна. Подъёмный мост уже поднимают. Все ждут твоего приказа, а ты тут… — Перебросил озабоченный взгляд на лицо племянницы. — А ты что тут? Тебе здесь нечего делать!

Наверное, сейчас только один человек жил заботами всего замка и мыслил трезво, и Ниард, и Вэллия молча приняли его замечания. Маркграф пошёл с бароном, а Вэллия решила проверить, как размещают в госпитале местной церкви женщин и детей.

* * * * *

С первого же дня сложилось впечатление, что их никто не ждал, что земли и их правители совсем не готовы к началу войны. Замки баронов сдавались один за другим после двух-трёх дней осады, жители их даже не пытались держать длительной обороны. А что? Начало лета, после зимы и долгой весны в амбарах не осталось хлеба, тощий скот нечем было кормить. Гарнизоны сдавались, владельцы замков принимали любые условия, лишь бы их территории не сильно грабили. Граф Доранн Лионский не разрешал своим людям заниматься грабежами и творить насилие над местными, хотя случаи, конечно же, были. Лионские захватчики забирали всё самое необходимое, выгребали последнее зерно, угоняли скот, не заботясь о том, что их действия приведут к голоду среди местных.

Всё это раздражало Алдора. Он думал, что граф Доранн Лион начнёт войну позже, ну хотя бы к августу, когда будут полны амбары и не возникнет угрозы голода. Сейчас крестьяне бросали свои поля и дома и бежали под охрану стен замков, а рыцари громили брошенные посёлки и топтали всходы. Какой урожай будет к осени? Что найдут здесь крестьяне, когда вернутся? Если ещё вернутся…

Конечно, если думать о том, что граф Доранн ставил перед собой цель захватить Бергские земли, то всё он делал правильно. Он методично захватывал их и время для этого выбрал правильно. Но сердце Алдора обливалось кровью, когда он видел разорённые деревни, брошенные замки и потерянные лица местных баронов и их людей.

Ведь это его земля! Он — настоящий хозяин этой земли! Он — будущий правитель этих территорий! Кому, как не ему, переживать за "своих" людей, за "свои" деревни и "свои" замки?

Но графа Лионского, видимо, мало заботило это. Ему было всё равно, как земли Берга будут восстанавливаться, переживут ли жители это лето, будет ли собран урожай с полей.

Алдор уже несколько раз пытался завести разговор об этом со своим сеньором, хотя и понимал, что для того, чтобы поставить точку, нужно перво-наперво захватить сам Бергский замок. Только тогда граф Доранн сможет диктовать условия Дарнскому графу Вольдейну, а Алдор получит Берг, как и было ему обещано.

Быстрее бы этот день! И справедливость восторжествует, и в Берг вернутся законные правители. А этого выскочку, мальчишку маркграфа Ниарда, вышвырнут вон из замка, из земель.

Алдор слышал, что граф Вольдейн выдал дочь за нынешнего Бергского правителя, а девчонка, что в прошлом году они с Корвином таскали по лесам Дарна, говорила, что осталась единственной дочерью графа. Значит, именно она, Вэллия, сейчас жена этого Ниарда. Значит, она не ушла в монастырь, она подчинилась отцу, и теперь этот щенок — её муж. Он, он забрал у Алдора всё, он владел всем, что было ему дорого…

Он даже сам боялся признаться себе в этом. Он помнил её, помнил всё, что связывало их. И его поступок, когда он воспользовался её болезнью, её беспамятством, не давал покоя. Он даже Корвина, когда вернулся, отправил от себя, чтобы тот даже видом своим не напоминал ему о постыдном поступке. Он действовал тогда, как простолюдин безродного происхождения. Он пытался забыть её, выбросить из памяти, поверить в то, что она сейчас где-то в тишине монастырских келий, а оказывается она сейчас в Берге рядом с этим мальчишкой. И он её муж! Как? Как это возможно?

И их армия сейчас стоит под стенами Берга.

— Господин? — Алдор резко обернулся, скрипнув кожей ремня и ножен. Молодой рыцарь:- Граф Доранн зовёт к себе.

— Хорошо. Я иду.

Графа Доранна Лионского нельзя было не уважать и не бояться — что-то было в нём, что-то опасное. Может, в тёмных неподвижных глазах, видящих всё насквозь, может, в угрюмом выражении лица. Уголки губ его смотрели вниз, и от этого лицо всё время казалось хмурым, да и улыбался граф очень редко. Он уже был порядком седой, но лицо его сохраняло ту суровую свежесть, какая бывает у людей моложавых, крепких телом и душой. Аккуратная седеющая бородка, короткая причёска рыцаря.

— Да, милорд, господин граф… — Алдор почтительно склонил голову сразу же у входа в шатёр, как вошёл.

Граф смерил его медленным неподвижным взглядом. Спросил:

— Чем вы занимаетесь?

— Следил, как устраивают лагерь, милорд.

— Ну и как?

Алдор пожал плечами. Что он мог сказать, когда думал совсем о другом. Берг… Он не видел его уже много лет. Тогда, осенью, они с Корвином не пошли до Лиона этой дорогой, хотя она была ближе. Может быть, потому что не хотелось видеть родной замок? Места, где провёл детство, где ещё были живы в памяти мать и отец, брат и сестра. Он и сейчас-то не мог придти в себя, осматривая издалека стены родного замка, высокий шпиль донжона, окна башен.

— Алдор, ты знаешь, зачем ты здесь? Ты мне нужен… Это твои места и твой замок, ты знаешь, что говорят о Берге? Он неприступен, взять его невозможно. Я не хочу стоять здесь и ждать, когда сюда явится Вольдейн со всеми своими вассалами.

— Вольдейн же взял его… тогда…

— Он взял его хитростью! Твоя мать сама пустила его в замок. Кто, ты думаешь, пустит меня?

— Надо провести переговоры и вынудить их сдаться. — Граф только громко усмехнулся в ответ, как над самой большой глупостью, и Алдор продолжил:- Все его земли по эту сторону перевала наши…

Граф перебил его:

— Да, а по ту сторону — нет! И он это прекрасно знает! Мы не можем пойти дальше и оставить Берг в тылу, нам надо взять замок. И взять как можно быстрее. Тогда я смогу разговаривать с Вольдейном на равных, но Берг… Этот проклятый Берг! Его не возьмёшь наскоком. И скоро здесь появится Вольдейн, и они, — он вскинул руку, показывая в сторону замка, — там, за стенами, прекрасно это знают. Им надо только подождать, продержаться немного…

— Милорд, — подал голос Алдор, но граф снова не дал ему сказать:

— Думай, на тебя вся надежда. Ты должен указать нам, где самые уязвимые места в крепости, посоветовать, дать указания. Это же твой родной замок, Алдор! Дай дельный совет…

— Мне было всего десять лет, что я могу, чем могу помочь? — Алдор аж растерялся от такой просьбы. — Я и не знаю-то ничего. Я был мальчишкой, когда всё это случилось, я не знаю.

— Сегодня вечером я собираю Совет баронов, и я хочу, чтобы ты что-то предложил.

— Я — на Совете? Я же не барон.

— Я это знаю! — Граф повысил голос и этим выдал, что терпение его на пределе. Конечно, он хотел от этого парня помощи, ощутимой помощи, а не растерянности во взгляде. Он специально держал его у себя, всегда знал, что он должен рано или поздно пригодиться. Толку-то от него было немного, ни земли, ни титула, только происхождение. Он пригрел его ещё подростком, он был оруженосцем, потом стал рыцарем, граф даже дал ему кусочек земли. Но её надо было обустраивать, строить на ней замок. Несколько деревень и берёзовая роща, много ли могла такая земля дать своему хозяину? Да и получил её этот Алдор только перед самым походом на Берг. Ему не нужна была эта земля. Сколько раз граф Доранн предлагал ему землю, но бывший князь — единственный наследник Берга — бредил только своими наследственными землями.

Он много лет готовился к этому походу, надеялся, что получит Берг и все его земли. Наивный. Столько ценных земель, и граф Вольдейн знает им цену, и для Лиона это ценная добыча. Неужели этот бедный рыцарь надеется, что всё это богатство достанется только ему потому, что он был сыном последнего Бергского князя? Глупо, конечно. Но сам он об этом ещё не знает и если узнает, то узнает самым последним.

Так-то парень неплохой, старательный, усердный, надёжный, сколько раз в бою находился в нужном месте, но этот его бред… "Моя земля… Мой Берг… Мой замок…" Он, конечно, получит эти земли, но не все, кусок где-нибудь там, за перевалом, и хватит с него на этом. Но сначала надо взять Берг. А там уж…

— Тебе надо всё обдумать, время до вечера есть. Погляди на замок со всех сторон, оцени, вспомни детство. Всё равно что-то есть, должно быть.

— Но, господин…

— Иди, Алдор, иди. Думай.

Склонив почтительно голову, Алдор покинул шатёр графа. Что он от него хочет? Что он может посоветовать? Он замок-то этот видел в последний раз в десять лет, что он может помнить?

Вечернее небо, солнце ярко сверкало на каменных стенах замка. Конечно, они засели за стенами надёжно, заперли ворота, подняли мост, настроили хорд по стенам. Берг всегда внушал своим хозяевам уверенность. Он стоял на скале, точнее, на уступе скалы, северный край замка был прикрыт высокими неприступными горами, кое-где поросшими одинокими кривыми соснами, цепляющимися корнями за голые уступы. Стены замка упирались прямо в горы и отвесно уходили вниз, в ров. Рек рядом не было, поэтому ров не заполнялся водой, только дождями. Ров этот, правда, небольшой, иначе замок пришлось бы поднимать ещё выше по скале. Можно себе представить, сколько труда стоило строителям выровнять на скальнике такую площадку, чтобы на ней суметь взвести замок. И попасть-то в него можно было только через подъёмный мост, охраняемый высокими башнями. Стены казались очень высокими и толстыми, чтобы пробить их или через них метать заряды катапульт. Максимум катапультой можно было попробовать сбить хорды на куртинах замка. Со всех сторон он казался неприступным.

Что тут Алдор мог предложить? И есть ли в Берге хоть одно уязвимое место? Что он может сказать на Совете баронов?

Штурмовать замок при таких стенах нет смысла, надо близко подойти через ров и всё под огнём, значит, ров надо засыпать, пытаться ломать стены или ворота. Да и стены всегда здесь были крепкие, камня тут много, мастера его не жалели. Да, ров неглубокий, его можно попробовать пройти и пехоте, кони, конечно, не пройдут, да они и не нужны там. Но столько хорд и башен, такие надёжные куртины, с какой бы стороны ни штурмовал — всё под огнём.

Как ни напрягал Алдор свою память, а вспомнить о подземном ходе не мог. Не знал, есть ли он здесь. Может быть, архитектор и не планировал тут никакого подземного хода, и попасть в замок со стороны нереально.

Так или иначе, но Берг взят в осаду, может быть, хоть это обстоятельство и предстоящий голод подстегнут защитников сдаться. Людей, наверное, туда набилось со всей округи — море, вряд ли запасов хватит надолго. Единственное в этой ситуации — самих их вынудить открыть ворота. Как это сделал когда-то граф Вольдейн.

С темнотой, когда уже были выставлены посты, в шатре графа Доранна собрали Совет баронов. Граф внимательно выслушивал предложения своих вассалов, задавал короткие вопросы. Говорили о многом, что надо торопиться, что медлить нельзя, хотя дальняя разведка докладывала, что графа Вольдейна пока не видно и не слышно. Кто-то предлагал, пока позволяет время, держать Берг в осаде, кто-то, напротив, говорил о необходимости быстрого штурма, для чего надо было засыпать ров, благо, леса вокруг хватало. Чтобы не терять своих людей при этом, барон Ард предложил использовать на этих работах местных крестьян. Они могли бы свалить лес вокруге и построить новый мост, с которого можно было бы попробовать сломать ворота и взять замок штурмом.

— Мы не знаем, сколько людей в Берге, — заметил хмуро, как всегда, граф Доранн.

— До этого у нас не было больших трудностей с их замками, они сами сдавались на четвёртый-пятый день. — Барон Ард упрямо выдержал взгляд своего сеньора, не опуская тёмных мудрых глаз.

В данной ситуации Алдор был целиком на его стороне, медлить нельзя, вряд ли они сами откроют ворота, их надо ломать, хотя они, наверное, очень крепкие.

— Берг — это совсем другое дело. Они не станут сдаваться. — Граф Доранн верил в то, что говорил. Конечно, одно дело маленькие замки вассалов бергского маркграфа, они, и правда, сдавались сами, но Берг-то, Берг другое дело. Упрямый мальчишка маркграф никогда не сдастся, тем более рядом с ним хитрый лис барон Дарл. Никогда никто не знает, что у него на уме, предугадать его действия невозможно, и что он вообще делает здесь? Почему не уехал к своему сеньору Вольдейну? Всё как-то не так! Всё по-дурному!

— Вся округа, наверное, собралась здесь, — продолжил граф Доранн, — все верят, что Берг неприступен, но нам надо доказать обратное, понимаете? Кто сказал, что это будет легко? Вынудить их сдаться — не получится! Они никогда этого не сделают. Они слишком верят в Берг! Ждать тоже нельзя: в любой момент нагрянет Вольдейн. Остаётся одно! — Он сделал многозначительную паузу и окинул взглядом всех своих баронов. — Надо искать слабое место и готовиться к штурму. Мы возьмём его! Возьмём, если постараемся и захотим!

Есть ли в замке слабое место, Алдор? — Он уставился в лицо молодого рыцаря, и Алдор растерялся. Нет, он всё понимал, всё слышал, но что он мог предложить?

— Мой сеньор, милорд, я не могу вам помочь, мне было десять лет, когда я последний раз был в Берге, о подземных ходах я не знаю, вряд ли тут что-то есть. Я согласен с бароном Ардом, надо брать замок в осаду и готовиться к штурму…

— В каком направлении? — перебил граф своего рыцаря. Алдор чувствовал на себе оценивающие взгляды баронов, это были всё люди опытные, хорошие воины. Многие были удивлены, что делает на Совете этот юнец?

Алдор пожал плечами растерянно.

— Наверное, со всех… Разделить войска на колонны и начать штурм со всех сторон… ров можно заложить брёвнами…

Все молчали. Да, в его предложении было зрелое зерно.

— Иди, Алдор, иди, — устало выпроводил его граф Доранн. И Алдор, почтительно склонив голову, покинул Совет баронов. Граф прав, что выпроводил его ещё до окончания Совета, ведь он только приглашённый. "Ну и ладно! — подумал Алдор. — Не больно-то и хотелось… Разочаровал, да, а что я могу сделать? Ну, не знаю я ничего…"

Ночь сгустилась, луны не было, только свет горящих костров ещё пытался разгонять темноту. На фоне чёрного неба ещё более чёрным пятном высилась громада замка, а за ним — горы. Берг… Его Берг…

* * * * *

— Что слышно от Берга? — Граф Вольдейн медленно перевёл взгляд от распахнутого окна на лицо своего приближённого — барона Ирвина. Он временно был назначен советником при графе, пока отсутствует барон Дарл. Серьёзный человек, с хорошим военным опытом, с внимательным взглядом карих глаз. Он сначала долго обдумывал всё и только потом медленно говорил. — Барон Дарл не приехал? — Барон Ирвин медленно, впрочем, как всегда, покачал головой в отрицательном ответе. — Он и так задержался там! Что ему там надо? Ну, погостил месяц и хватит… Пора и честь знать. Хоть рассказал бы в лицах, что там творится…

Отсутствие родственника раздражало графа. Все эти годы он и его присутствие тяготило, словно какое-то чувство вины, хотелось избавиться от докучливого шурина, да только кому он был нужен? А теперь, когда его не было уже порядка трёх месяцев, какая-то непонятная необъяснимая обида поселилась в сердце. Все эти годы казалось, что он настолько постоянен, всё время рядом, ну куда он может деться, этот инвалид? А тут оказалось, что может, и нужен кому-то, да кому? Этому бергскому выскочке желторотому?

— Разведка доносит, они взяли замок в осаду. Они надолго задержутся там, если, конечно, не оставят Берг в тылу и не пойдут дальше. Тактически стоять у Берга всем их войскам невыгодно, леса и горы, ближайшие деревни далеко, коней кормить… — Но граф раздражённо перебил негромкую речь барона:

— На них сейчас работают все земли за перевалом! Неужели вы думаете, они не позаботились о фураже? Что за глупости!

Барон помолчал по обыкновению и снова продолжил, как ни в чём не бывало:

— При любой заботе запасов фуража хватает на месяц, небольше. Если Берг будет держаться дольше, то время будет работать против графа Лион. Берг должен выдержать этот месяц. Даже, если они перережут весь скот и подберут все припасы, месяц для Берга — не срок. Не думаю, что они сами откроют ворота.

— Да, хотелось бы верить, что барон Дарл удержит этого мальчишку от подобного шага.

— Вы считаете, что маркграф может сделать это?

— Мне не нравится этот мальчишка! Я ему не доверяю. Много гонора и больше ничего.

— Он ваш зять… — мягко напомнил барон Ирвин сеньору.

— Поэтому я и знаю его поближе! Почему он не отправил её сюда? Зачем он держит её рядом?

Барон нахмурился, не понимая о ком речь, но, догадавшись, только устало прикрыл глаза. Между тем, граф продолжил:

— Этот маркграф всё время делает всё наоборот. Всё в пику. Что там слышно о крепостях на перевале, разве он сделал их?

— Их уже сожгли…

— Ну я же говорил! Он всё равно их не сделал…

— Так и так, господин, нам надо собирать войска и идти Бергу на помощь, иначе мы потеряем эти земли.

Граф Вольдейн задумался. Как ни велика обида на зятя, как ни хочется его наказать, а ведь придётся делать так, как говорит барон. Земли Берга дороже. Тем более, там единственная дочь.

— Ладно. Надо объявлять сбор войск.

— Я уже приготовил приказы, их можно отправлять уже сегодня.

— Да? — Граф удивился. — Пока́жете, я ознакомлюсь. — Барон согласно кивнул головой.

* * * * *

Вэллия поплотнее запахнулась в тёплый плащ и забралась на кровать с ногами, сбросила деревянные башмаки на пол и подтянула колени к подбородку. Было холодно. Второй день шёл дождь, и холодные стены замка промёрзли насквозь; камины не топили — экономили дрова, на чём-то надо было варить. В последнее время и так с кухни начали кормить недоваренными кашами. А чем кормят людей? Далеко не секрет, Вэллия каждый день обходила места, где разместили беженцев. От плача голодных детей и рёва скота до сих пор гудит в голове. А что делать?

Все амбары открыли, молоко всех коз и коров давно отдают только детям. Сколько это продлится? А если начнётся голод? Самый настоящий голод? Придётся резать скот, выгребать всё, что есть по подвалам, собирать всё, что горит…

"Господи! Где же отец? Почему он не идёт на помощь? Неужели он решил отомстить ЕМУ? Отомстить всему Бергу? Я же говорила Ниарду, отец не простит…"

Они же с каждым днём чувствуют себя здесь, как хозяева, они грабят посёлки, и никто ничего не может им сделать. Сколько ещё продержится Берг? Месяц, два?.. Скоро все начнут коситься друг на друга и проклинать голодных детей. Забудутся звания и титулы, обесценятся деньги и драгоценности, главным фактором станет сила, простая животная, физическая сила…

При мыслях об этом Вэллия стиснула виски кулаками. Нет, Господь не допустит этого. Губы сами собой шептали девяностый Псалом. Скоро придёт отец с войсками, и они отобьют Берг у людей Лиона. Берг выдержит, и люди выдержат, и она, Вэллия, тоже выдержит. Она справится, она найдёт в себе силы, она и так не показывает никому, что падает духом. Да, она стала проще одеваться… Ну, не может же она при женщинах-крестьянках, оставшихся без дома, щеголять в дорогих платьях и драгоценностях. Кому нужны сейчас эти причёски и вуали? Хочется забраться под тёплое одеяло и забыться сном, а проснуться, когда всё закончится.

Совсем другое дело баронесса Лоран. Уж та всегда выглядит безупречно. Правда, она не ходит к людям, не посещает беженцев, как это делает Вэллия, она может себе позволить и платья, и причёски, и драгоценности. Лоран занимается мальчиками, читает им, играет с ними, она отвлекает их от войны. У Вэллии своих детей нет, может, поэтому ей жалко чужих.

Открылась дверь, но Вэллия даже не пошевелилась, только взгляд перевела. Это был Ниард. Вэллия удивилась. Он редко заходил в спальню — практически ни разу за эти дни. Всё время где-то в других комнатах, в кабинете, у дяди Дарла, они всё больше вместе, всё что-то обсуждают с важным, занятым видом. Вэллия не вмешивалась, понимала. У вас дела, что уж там, мешать зря.

— Ты здесь? — он спросил первым. — Я искал тебя.

— Зачем? — Вэллия смотрела на него снизу вверх, подняв лицо. Они редко встречались, редко общались. Да и пустыми казались все разговоры, любые темы, кроме войны.

— Я подумал, ты лучше всех знаешь, как обстоят дела. Насколько нам хватит запасов? Сколько ещё мы можем продержаться?

Вэллия долго молчала, и Ниард прошёл к ней, сел рядом на холодную постель. Ответила ему шёпотом:

— Я не знаю. Надо спросить Геллу, она следит за запасами муки и зерна, все ключи я отдала ей… У нас ещё есть крупы, просо и овёс, у нас ещё есть скот… Ниард, что вы задумали? Где дядя Дарл?

Она смотрела ему в лицо, в тёмные серьёзные глаза, и видела, что он стал совсем чужим, взрослым и незнакомым. Он похудел, под глазами тёмные круги пролегли, скулы обострились, на щеках — трёхдневная щетина. Волосы тонкими влажными прядями лежали на лбу. Все махнули на себя рукой. "Неужели и я выгляжу так же запущено?" — подумала Вэллия и шепнула:

— У тебя волосы мокрые…

Ниард тряхнул головой, сбрасывая капли воды на свои плечи, одежду, на лицо Вэллии, ответил:

— Попал под дождь… Плащ я сбросил, а голова мокрая.

— Заболеешь… — пожалела его Вэллия, и поняла вдруг, как соскучилась она по нему за эти дни, как боялась, когда по замку пускали слух, что лионцы пошли на штурм, а он где-то там, на стенах.

— Не заболею. Разве время сейчас болеть?

Вэллия передвинулась на кровати и, поправляя сбившийся подол платья, ненароком коснулась ладони мужа, что лежала на постели. Какие ледяные пальцы! Просто ужас! У него не только голова мокрая…

— Ты заболеешь, Ниард… Тебе надо переодеться, нельзя сушить на себе мокрую одежду…

— Ерунда! Люди вон, на улице, под дождём…

— Нельзя… Так нельзя…

Вэллия соскочила на пол, босиком побежала к сундуку, стала искать сухую рубашку, тёплый котарди — камзол, брюки.

— Раздевайся! Снимай это всё, мокрое… Вот жипон, — кинула на постель сухую рубашку, заметила улыбку на губах мужа. — Я не шучу, — прошептала грозно. — Я не позволю тебе сейчас заболеть… Только не сейчас…

— Хорошо-хорошо, — согласно кивнул, сдаваясь. Холодные пальцы долго возились с непослушными пуговицами, и зачем их так много! Проклятая мода, никто же не думает о том, когда придётся быстро снимать одежду до неё ли?

— Я помогу, — Вэллия бросилась на помощь. Сама стянула мокрый камзол, через голову — мокрую рубашку, и только тут засмущалась от вида голого тела своего мужа так близко. Но Ниард что-то говорил всё это время, и Вэллия прислушалась, сделав над собой усилие, чтоб не замечать его голой груди.

— …Барон Дарл сказал, что они могут оставить Берг в тылу и пойти дальше. Разделить войска и пойти вперёд. Они могут разбить войска графа Вольдейна ещё на подходе сюда. И тогда никто нам не поможет. Они договорятся между собой, и твой отец, чтобы избежать войны для себя, просто отдаст Берг Лиону…

— Этого не будет… — обомлела Вэллия от его слов, даже про рубашку в руке забыла. — А как же мы? Я, ты? Думаешь, отец не поможет нам?

Ниард улыбнулся ей устало.

— Твой отец не придёт… Если бы хотел, он бы уже был здесь…

— Нет, он придёт. Он должен помочь нам.

Вэллия сумела подавить в себе смятение и обиду от слов маркграфа, стиснув зубы, помогала застёгивать пуговицы рубашки на груди и рукавах. От волнения пальцы дрожали и не слушались.

— Отец никогда не был трусом, поверь мне. И этой войны, возможно, он хотел не меньше графа Доранна. Он не отдаст Берг без боя… Я уверена. — Она говорила, и сама начинала верить себе. Конечно, отец не бросит её.

— Извини, я не хотел обидеть тебя или оскорбить твоего отца. Не слушай меня. Просто эту ночь я почти не спал, несу всякий бред, с бароном Дарлом мы всё думаем, что нам делать… Я просто устал. Смертельно устал… — прошептал, глядя в глаза Вэллии.

— Переодевайся. — Вэллия подала ему остальные вещи и принялась разворачивать одеяла на кровати. — Пока идёт дождь, тебя никто не хватится… Сейчас самок время, чтобы потратить его на сон…

Ниард перебил её смешком:

— Я не могу… Не могу позволить себе лежать в постели среди бела дня… Это глупо! Идёт война, в любой момент они пойдут на штурм, а я лежу себе и просто сплю. Подумай…

— Они точно так же, там, мокнут и мёрзнут, и все, наверное, вповалку спят… Никакого штурма не будет, поверь мне…

Ниард уже полностью переоделся, и мокрые сапоги его лежали на полу рядом с деревянными башмаками Вэллии.

— Ложись! — Вэллия толкнула его на постель, не принимая возражений. — Никто не будет искать тебя… Я буду рядом…

Она укрыла маркграфа толстыми одеялами и сама забралась под них. Будь проклята эта война и эта усталость, и этот холод…

— Ты позволишь? Я только погреюсь немного… — Вэллия прижалась к мужу всем телом, положила голову ему на плечо. Какой он тёплый, замёрзший, но тёплый.

— Меня потеряют… Я же не сказал, что пошёл к тебе… — шептал, оправдываясь, а сам уже засыпал.

— Потеряют и слава Богу… — так же шёпотом ответила ему Вэллия.

Долго лежала, слушая шум дождя за окном и тихое дыхание маркграфа, потом и сама не заметила, как заснула. А когда проснулась через пару часов, Ниарда уже не было, а когда он ушёл, Вэллия даже не слышала.

* * * * *

Граф Доранн обвёл взглядом всех своих баронов и спросил:

— Ну и, какие новости на сегодня?

Барон Ард начал первым, и никто не стал перебивать его, все слушали:

— Последний дождь, конечно, немного помешал нам, но успехи есть, мой сеньор. — Граф вопросительно приподнял тёмную бровь и приготовился внимательно слушать. — У нас всё готово для штурма. Местные заготовили брёвна, мы можем попробовать заложить ров и добраться до ворот. Конечно, во время штурма нам понадобятся пока только лучники и арбалетчики, нужно будет прикрывать тех, кто будет ломать ворота от людей Берга на стенах. Если удастся сломать ворота, мы сможем войти в замок. Вот здесь будет нужна пехота и рыцари. Если мы сломаем ворота, большого количества людей нам не надо будет…

— Что вы хотите этим сказать? Я не понимаю, к чему вы клоните? — Граф перебил своего вассала. — Может, вы предлагаете разделить войска?

— Да, милорд, именно это я и предлагаю. Мы зря теряем время у Берга. Наши рыцари могут, на мой взгляд, пойти дальше. Во-первых, у нас нечем кормить лошадей, там, на равнине, с этим будет легче. Во-вторых, если в Берге узнают о том, что они остались в тылу наших войск, им не будет смысла защищаться тогда, когда граф Вольдейн не идёт к ним на помощь… И в-третьих, я не думаю, что защитников замка слишком много, чтобы оказать достойное сопротивление. Мы вполне можем разделить войска без ущерба и одновременно выполним две задачи.

Граф Доранн задумался, глядя чуть выше лица своего барона. Да, он всегда ценил эту голову, барон Ард всегда мог посоветовать что-то дельное и главное — вовремя.

— Хорошо, я обдумаю это предложение. Но даже если и так, нам надо время, рыцари уйдут, пока защитники узнают об этом, должно пройти несколько дней до штурма.

— Конечно, они должны узнать об этом и им станет нечего защищать. Поверьте мне, милорд.

— Что-нибудь слышно про графа Вольдейна?

— Он собирает войска. Скоро будет тут должно быть. Нам надо поторопиться, чтобы он не застал нас здесь. Лучше встретиться на равнине, чем у Берга. Для этого надо быстрее взять его…

— Никто и не спорит, — перебил граф Доранн. — Ладно, я обдумаю всё. Все свободны.

Вассалы графа покинули шатёр сеньора. Граф Вольдейн проводил глазами своих слуг и налил себе вина в высокий кубок. Да, скоро Берг станет его, и будет любопытно поглядеть в лицо Вольдейна, да и заговорит он тогда по-другому. Короткая улыбка тронула губы графа, такая редкая гостья.

* * * * *

За завтраком они смогли собраться все вместе. Пришли даже Ниард и барон Дарл, Вэллия спустилась в зал вместе с баронессой Лоран. Завтрак был, конечно, скромным, все тревожно молчали. Вэллия украдкой следила за лицом своего мужа. Ей было жаль его, уставшего и взволнованного. Быстрее бы всё закончилось. Кому нужна эта проклятая война? И отец до сих пор не появился, будто сейчас время для мести. Хорошо, если всё обойдётся с Божьей помощью, а если нет…

Прислушавшись, Вэллия поняла, что сказал барон Дарл её мужу:

— Они поделили войска… Основные силы ушли вперёд.

Маркграф вскинул тёмные глаза с тревогой.

— Что это значит?

Барон неторопливо пожал плечами, ответил:

— Либо подходит граф Вольдейн с войсками, и они об этом узнали и пошли навстречу, либо они просто оставляют нас в тылу, берут в долгую осаду, и будут ждать, пока мы не сдадимся сами.

Маркграф вздохнул.

— Это может быть надолго, — добавил барон Дарл.

— Вы думаете, штурма не будет?

— Они оставили немного войск, с Западной башни видно… Рискнут ли они пойти на штурм? Хотя-я, — протянул барон, — лучники с башни говорят, какая-то суета в лесу, и крестьян из села пригнали. Они хотят ломать стены… — Ниард при словах барона нахмурился, шепнул удивлённо:

— Ломать стены Берга? Здесь кругом камень!

Барон в ответ лишь пожал плечами.

— Стены всё равно выложены из камня, да, замок стоит на скальнике, это одно, но стены… — Он сделал паузу, словно дал время самому всё понять. — Стены из камня на глине и бетоне. И если бы я был на их месте, я бы уже давно попробовал сломать стену в каком-нибудь слабом месте.

— А ров? — невольно вырвалось у маркграфа, хотя и так было ясно, что при желании ров этот, как раз, погоды и не делал.

— Ров сделан удачно, край его к замку примыкает не сразу к стене, а к скале, даже если она заложат ров настилом из брёвен, до стены будет ещё далеко. Но послушай, Ниард, если они захотят, а лес вокруг это позволяет, они поднимут настил ещё и ещё, пока не доберутся до стен. Вот здесь вот они могут легко расшатать камни из глины, и тогда стена рухнет. Если всё это время они не теряли времени даром, и если у них есть толковый инженер, то они уже построили кот, и мы со стен ничего не сможем им сделать. Помяни моё слово. Где-то об этом я читал. И никакой Берг нас не спасёт…

— Стены очень толстые, они не докажут им ничего.

— Не знаю, — вздохнул барон Дарл. — Знать бы заранее. Эх, выслать бы разведку, да всё разузнать.

— Открывать ворота?

— Здесь точно нет подземных ходов?

— Я о них не слышал…

Вэллия следила за их разговором, впервые, может быть, так явно почувствовав страх, понимая, что стены Берга не так неприступны, как это казалось. И ужас будущего не давал пошевельнуться, они здесь, в Берге, как в ловушке, как в западне.

Баронесса Лоран спросила её о чём-то, но Вэллия даже не услышала. "Проклятый Берг! Ты никогда никому не приносишь счастья…"

* * * * *

Алдор долго не мог заснуть и, накинув плащ, вышел из шатра на улицу. Стояла глубокая ночь, яркие звёзды сверкали над головой, в небе — ни одного облачка. Лагерь лионцев обмельчал, часть ушла вперёд. Где-то там был Корвин. После возвращения они не общались. Алдор нашёл себе другого слугу, а Корвин стал служить другому господину. И всё равно какая-то горечь стояла во рту от тех воспоминаний.

Перед тем, как уйти вперёд, Корвин заглянул и поинтересовался, мрачно глядя через бровь:

— Когда вы возьмёте Берг, если ОНА будет там… Что ты будешь делать?

Лицо Корвина, как сейчас, стояло перед глазами. Уход вперёд с основными войсками был для него спасением. Конечно, ведь всё, что было с дочерью графа Вольдейна, они сохранили в секрете от всех. Граф Лиона даже не догадывался, куда отлучался его вассал со своим слугой в момент короткого отпуска.

Сейчас идёт война, и предлогом к этой войне стало похищение дочери графа Вольдейна. Только оба графа думают по-разному, и каждый другого обвиняет во лжи. И единственный человек, кто может рассказать всё, как было — это похищенная когда-то девушка, графская дочь, Вэллия.

— Я слышал, граф сделал её женой маркграфа Берга. Алдор, она может быть здесь. Ты понимаешь это? Ведь он убьёт тебя за самоуправство, за то, что ты выставил его лгуном, за эту войну… Он убьёт тебя, Алдор… — Голос Корвина в тот момент сорвался на шёпот. Алдор помнил всё до последнего мгновения.

Столько лет вместе! Столько пережили! Но даже после этой ссоры, после ухода к другому господину, Корвин переживал за него. Надо было видеть его взгляд…

— Её нет здесь, — заверил Алдор. — Зачем бы ему оставлять её здесь? — Он и сам хотел в это верить. Но чувствовал, что рок довлеет над ним, и всё произойдёт только так, как должно произойти. Расплата будет за всё. И встреча эта — будет. Наверное, будет. Только в душе где-то теплилась надежда, что всё обойдётся, всё будет хорошо.

Алдор тряхнул головой, прогоняя мрачные мысли. Всё уже давно предрешено там… Взгляд упирался в небо, в звёзды. Они сверкали холодно и бесконечно далеко, и всё, что творилось тут, на земле, казалось мелким и несерьёзным в сравнении с их блеском. И в душу пробиралось отчаяние и безмерное чувство одиночества.

Это было уже когда-то… Когда-то давно. Только тогда примешивался ещё и страх. Страх вместе с отчаянием и одиночеством.

И тут только Алдора осенило. Конечно!

Это было, когда ему исполнилось пять лет. Землетрясение! Мать тогда, среди ночи, успела вытащить его на двор замка, а сама бросилась назад, спасать брата и сестру. Алдор остался один, один наедине со звёздами и нечеловеческим страхом. Земля уходила из-под ног. Кругом кричали люди и лаяли собаки, что-то трещало, и все эти звуки громоздились вокруг страшно и невообразимо жутко для пятилетнего ребёнка. То время, пока не было матери, показалось самым невыносимым в жизни.

Это потом было ещё страшнее. Был граф Вольдейн, и смерть близких, и жуткая боль, было такое, что стёрло из памяти и землетрясение, и давний страх. Только блеск звёзд остался.

Интересно, что сейчас делает граф Доранн? Поговорить бы.

— Мой сеньор… — Почтительно склонил голову перед графом Лион. — Милорд… — Тот не спал, несмотря на поздний час.

— Что случилось? Какая надобность говорить сейчас? Любой разговор может подождать до утра.

— Господин, я вспомнил. — Алдор не стал тянуть и начал с главного. — Мне было пять лет, тогда произошло землетрясение. Здесь были ещё одни Тайные ворота в Западной стене, самая длинная куртина между второй и третьей башнями. В тот год отец хотел перестроить их, шёл ремонт, но при землетрясении их разрушило ещё больше. Их не стали ремонтировать, проём просто заложили камнями и бетоном. Вряд ли кто сейчас помнит об этом, тех, кто знал о воротах, уже нет в живых… Поэтому здесь и нет подземных ходов, кругом скалы, в случае чего пользовались ими. Правда, они от уровня земли на высоте человеческого роста. У нас же есть башня… и кот…

Граф Доранн смотрел в лицо молодого рыцаря, а сам представлял уже, что будет дальше, и видел, как ломается стена, как прорываются в узкий пролом его воины, как падает неприступный замок Берг. Об этом будут говорить ещё не один год.

Он знал, знал, что этот парень ему пригодится. Он даст дельный совет, он поможет.

— Я позову барона Силура, он всё оценит и поможет нам. Не уходи. Поработаем с картой.

Граф Доранн приказал слуге разбудить барона и вернулся в зал шатра. Алдор стоял всё там же, где стоял, смотрел на огни свечей. Барон Силур был хорошим инженером и появился в армии графа совсем недавно; его инженерный талант уже успели оценить там, за перевалом. Это под его руководством построили башню и кот, сейчас готовили лес и фашины для рва, и благодаря ему сумели быстро взять замки вассалов противника.

— Сейчас посмотрим карту, и ты покажешь, где это место. — Граф Доранн налил себе в кубок разбавленного вина.

— Приблизительно… — поправил Алдор.

— Надо будет посмотреть это место. — Отпил глоток, наслаждаясь приятным вкусом. — Они по всем стенам понастроили хорд, ломать любую часть куртины будет трудно… Лучники и арбалетчики не дают подойти.

Алдор не стал ничего говорить, только пожал плечами. Ничего, барон Силур что-нибудь придумает.

— Да, — продолжил разговор граф Доранн, — мой отец говорил когда-то: "Атакованный замок, это побеждённый замок…" Скоро мы будем в Берге, и граф Вольдейн будет разговаривать в другом тоне.

Алдор опять ничего не ответил, только согласно кивнул. "Это мой замок, это мой Берг…"

* * * * *

— Что-то не нравится мне их суета именно здесь. — Барон Дарл полуприщуренными глазами следил со стены Западной башни за войсками противника там, внизу. Ниард стоял рядом и не мог понять, чем эта суета отличается от суеты у других стен Берга?

— Смотри, сколько палисадов они возвели здесь. Неспроста, ох, неспроста. Они начнут отсюда…

— Здесь самые высокие и сильные башни, почему бы это? Почему — отсюда? — Ниард не мог проследить ход мыслей барона.

— Вот именно, это и удивительно. Здесь самые мощные башни, а они… Кстати, ты не знаешь, почему это место защищено лучше, чем другие куртины замка? — Ниард в ответ лишь пожал плечами, и барон протянул задумчиво:- Странно это… Но я уже не сомневаюсь, что они начнут здесь. Надо разобрать мостовую во дворе замка и перетаскать камни сюда.

— Сюда? — переспросил Ниард, нахмуриваясь.

— Сюда, Ниард, сюда, поверь мне. Видишь, они возводят какую высокую стену?

— Ну…

— Из-за неё они будут атаковать наши хорды, чтобы подойти ближе к стенам. Наверное, у них даже есть катапульта, чтобы кидать камни в хорды здесь.

— Вы уверены? — Ниард опять нахмурился.

— Почему им понравилась именно эта куртина? — задал в пространство вопрос барон Дарл, и сам не мог найти ответа. — Странно, очень странно. Может быть, они знают что-то, чего не знаем мы? Как ты думаешь? — Посмотрел в лицо Ниарда, а тот в ответ лишь пожал плечами. — Не хотелось бы неожиданностей…

Барон долго рассматривал лицо маркграфа, словно видел его впервые, и этим взглядом даже смутил Ниарда, заставил опустить глаза.

— Хотел бы я, чтобы у тебя всё было хорошо, чтобы ты был счастлив. Ты ещё так молод, так мало видел, так мало знаешь…

Слова барона удивили Ниарда. Что это?

— О чём вы?

Барон Дарл дёрнул подбородком, прогоняя оцепенение и задумчивость, шепнул:

— Пошли.

Ниард спускался по лестнице башни первым и всё вспоминал и вспоминал слова барона. Что он хотел сказать этими словами? К чему всё это?

Барон Дарл останавливал солдат на этажах башни, разговаривал с ними о чём-то, маркграфу даже пришлось ждать его внизу. Он следил за тем, как солдаты заносили в двери пучки стрел, камни. Угрюмые, уставшие. Если барон прав, и войска графа Доранна прорвутся именно здесь, солдаты этой башни закроют все двери и будут держать оборону как в крепости. До тех пор, пока их не убьют. Они готовы к длительной осаде, здесь есть запасы воды и еды. И так будут держаться все крепости-башни Берга!

Барон Дарл спустился по ступенькам лестницы, и вместе с маркграфом они пошли к следующей башне, башне святого Вита. Это была вторая такая же высокая башня на этой куртине.

По дороге барон произнёс, обращаясь к Ниарду:

— Ты только береги её…

Ниард аж остановился, вскинул брови удивлённо.

— Кого?

— Вэллию… Она единственное, что у меня осталось от Лорин… — Он имел в виду свою сестру — мать Вэллии. — Ты помягче с ней, она очень добрая…

Ниард растерялся от такой просьбы. Что это с бароном сегодня? Всегда такой серьёзный, собранный, и что это вдруг с ним стало? Говорит невпопад…

— Конечно, барон, я позабочусь о ней, не беспокойтесь. Сейчас она в церкви у отца Валериана, а потом, наверное, пойдёт к женщинам в госпиталь. Там много детей, и она пытается помочь, чем может…

— Я спокоен… — Барон согласно кивнул головой. — Пойдём.

Он обогнул Ниарда и, прихрамывая, пошёл первым. Маркграф долго смотрел в его спину, ловя себя на мрачных мыслях. Что-то сегодня не то, странный какой-то день.

* * * * *

Они пошли на штурм рано утром и именно там, где предсказывал наступление барон Дарл — на Западной, самой длинной куртине. Все их дополнительные построения были не зря. Из-за высокой стены начала работу катапульта. Прицельным огнём она метала бочки с огнём и тяжёлые камни по хордам стен именно здесь, рядом с Западной башней и башней святого Вита.

Из-за палисадов постоянно били лучники и арбалетчики, не давая с башен и зубцов стен поднять головы.

Подготовка лионцев просто ошеломляла. Как могли они в такой короткий срок так много понастроить!

Одновременно с Западной стеной лионские лучники пытались атаковать и другие куртины замка. Но это только для порядка, для отвода глаз, или чтобы не дать защитникам сконцентрироваться у Западной стены.

Бергские воины и мужчины из беженцев подручными средствами тушили пожары, благо, воды после последнего дождя было полно во всех колодцах.

Барон Дарл метался из башни в башню, говорил с солдатами, воодушевлял их, чем мог. Маркграф Ниард постоянно был рядом.

После того, как были сбиты или горели хорды на Западной стене замка, от укреплений Лиона медленно начал движение огромный кот. Его прикрывали переносные палисады, и лучники стреляли из-за них по стенам Берга; беспрестанно, сменяя друг друга, они не давали защитникам замка начать массированную атаку. Единичные стрелы и болты арбалетов не приносили большого урона нападающим.

Завороженными глазами Ниард смотрел с башни за продвижениями противника, и страх засел в сердце. Они так упорно идут вперёд, так слаженно и организованно действуют, что разве может их остановить хоть что-то? Сколько замков взяли они своим напором там, за перевалом! И сколько возьмут ещё…

Кот медленно, словно прыжками двигался вперёд, там, за укрытием из брёвен, крытых шкурами, воины ждали своего часа, готовились ломать стену Западной куртины. Кот двигался на верёвках при помощи огромных воротов, прикрытых палисадами, а катили это длинное сооружение по брёвнам-каткам.

Как можно было остановить его? Что вообще тут можно было сделать?

— Почему они выбрали эту стену? — бесконечно задавался мучительным вопросом барон Дарл. Он всё повторял и повторял его себе под нос, словно искал ответа у провидения. — Почему, чёрт возьми, именно она?.. Почему?..

— Ужас… — прошептал Ниард и отклонился в сторону. В лицо летела стрела снизу, но не попала в узкую бойницу башни и ударилась в стену, но страха хватило, чтобы вспомнить всю прошедшую жизнь.

— Осторожнее… — предупредил барон.

Слева и справа от него лучники стреляли сверху через бойницы по тем, кто был там, внизу. Стрелы из вёдер на полу таяли буквально на глазах.

— Берегите стрелы! — предупредил воинов барон Дарл и обратился к Ниарду:- Если они что-то знают, если они сломают стену… пока не поздно, надо возводить палисад внутри. Если они прорвутся, это будет наш последний рубеж обороны. — Ниард кивнул, хотя мог представить всё это с трудом. От плохого предчувствия похолодело под ложечкой. — Нельзя терять время. Надо предупредить всех на башнях и в донжоне, если что… Может быть, им всем придётся закрываться изнутри и вести оборону обособленно… И ещё… — Барон Дарл прямо посмотрел в лицо молодого родственника. — Надо предупредить женщин, баронессу с детьми, пусть перебираются в донжон, обустраивают себе место, соберут все запасы, какие есть… Это может быть надолго… И Вэллию… Обязательно Вэллию…

— Конечно, — шепнул Ниард. Плохое предчувствие от слов и тона барона только усилилось.

— Если они появятся здесь, вряд ли мы уже сможем их остановить…

— Надо не допустить этого…

— Если до вечера они не прорвутся, у нас останется одно средство… — Ниард вопросительно приподнял брови, ожидая продолжения, и барон добавил:- Сделать вылазку… Нам надо сжечь их катапульту и кот. Пока они построят новые, может быть, граф Вольдейн подоспеет. — Барон вздохнул.

— Придётся открывать ворота, а мы забили их и хорошо закрыли.

— Конечно, — барон кивнул, — только посмотри, ворота их совсем не интересуют. Надо предупредить людей, собрать добровольцев из беженцев. Нам нужна эта вылазка. Может быть, она спасёт нас. У нас слишком много дел и мало времени. И ещё нам потребуется удача.

Барон Дарл остановился и поглядел сверху вниз через узкое окно-бойницу Западной башни. Кот медленно, но верно приближался. Время, время… Его слишком мало.

С хорд замковых стен летели зажигательные стрелы, но огонь ничего не мог сделать коту, обтянутому кожами. Проклятые лионцы! Барон Дарл выругался, и стоявший рядом арбалетчик опасливо покосился в его сторону. Барон улыбнулся ему, давая понять, что это относилось не к нему. Несмотря на улыбку, взгляд остался мрачным. Всё скверно, всё очень скверно.

* * * * *

Все эти дни, если выпадали свободные мгновения, Вэллия беспрестанно молилась в церкви. Да и десятки женщин были тоже тут. Звуки молитв поднимались вверх под высокий свод, под стрельчатый купол и растворялись там, наполняя сердца благостью и надеждой.

По рядам молящихся прошёл слух — лионцы пошли на штурм Берга. Многие женщины повыскакивали с мест, поднялись на ноги те, кто стоял на коленях. Испуганные лица и огромные глаза, наполненные страхом. Что там? Как там?

Вэллия тоже поднялась, чувствуя, как от ужаса мурашки побежали по спине. Штурм… Они пошли на штурм… Не может быть.

Женщины потянулись к выходу из церкви, столпились у входа, кто-то заплакал. У кого-то там, на стенах, были мужья, те, кто помогал таскать камни, строить палисады, носить воду. И Вэллия тоже знала, что её родственники — барон Дарл и Ниард — так же там, им тоже угрожает опасность.

Рядом была горничная Анна, она тревожно глянула в лицо госпожи и опустила глаза. Здесь, среди других женщин-беженок, Вэллия выглядела не слишком уж отлично от них. Только, может, одежда была качеством получше, да волосы убраны и золотые серьги в ушах. Но в своём горе, в несчастье наступающей войны, в ожидании предчувствий потери все женщины здесь были в равных условиях. Не было лишь баронессы Лоран. Она уже пережила это всё однажды, и сейчас всё для неё было только в детях. Она не знала, жив ли её муж, в каком состоянии замок и земли, у неё были мальчики, и она жила сейчас только для них.

Поток женщин из церкви разделялся на несколько направлений, кто-то шёл к госпиталю, там, где жили женщины с самыми маленькими детьми; другие тянулись к хозяйственным постройкам, где разместили остальных беженцев. Некоторые со скорбными лицами наоборот шли в церковь молиться. С колокольни слышался тревожный звон, ещё больше вселяя страх и безнадёжность.

— Берг выдержит… Он должен выдержать… — шептались вокруг Вэллии.

Отец Валериан стоял в дверях церкви на улице и осенял входящих женщин крёстным знамением, подставлял руку для поцелуя. Тонкое молодое лицо, язвительные губы поджаты и остановившийся взгляд.

"Интересно, а он верит в то, что выдержит Берг?" — мелькнуло в голове у Вэллии.

У церкви её ждал слуга, выискивал глазами среди других женщин.

— Миледи… — Встревоженный взгляд заставил сердце сжаться.

— Что случилось?

— Господин маркграф просит срочно вас и госпожу баронессу с детьми перебраться в донжон.

— В донжон? — переспросила Вэллия. — Почему? Всё так серьёзно?

— Это господин приказал…

Вэллия помолчала, глядя в сторону; мимо проходили женщины, кто-то с плачущими детьми на руках. Прошла знакомая крестьянка с маленькой Мари, что-то шептала ей на ухо, глядя на Вэллию красивыми голубыми глазами. Вэллия перевела взгляд на слугу.

— Где сам господин? — спросила устало.

— Они на башне, он и господин барон…

— Почему в донжон? — переспросила. — Что-то случилось там, да? Что там делается? — Дёрнула подбородком в сторону крепостной стены.

Звенели колокола, стучали топоры и молотки, рабочие собирали палисады внутри замкового двора. Сновали люди, женщины спешили убрать в укрытие пронырливых мальчишек, крутившихся у мужчин. Там, на стене, слышался шум. Работала катапульта, швыряющая через стену куски камня.

— Вам лучше уйти в донжон, миледи… — негромко протянул слуга, замечая сомнение госпожи.

— Я сама знаю, что мне лучше. — Сверкнула глазами. Все женщины, дети остаются тут, почему её тогда прячут в донжон? Если есть опасность, так и скажите. К чему эти тайны и недомолвки.

Развернулась и пошла к замку. Служанки пропускали её, отходя в стороны и опуская головы почтительно. Все шушукались по углам и тревожно замолкали, когда видели маркграфиню.

Баронесса Лоран была с детьми в детской, что-то читала им. Заметив вошедшую Вэллию, она опустила книгу и прямо посмотрела в лицо, словно уже ждала плохих новостей. Мальчики играли на ковре и Вэллию даже не заметили.

— Что случилось?

— Нам приказали перебраться в донжон…

— Уже? Я думала, Берг… — Но Вэллия перебила её нетерпеливо:

— Все так думали. Будет лучше, если мы послушаемся. Я уже предупредила служанок, вам помогут перенести вещи. Вы соберите всё, что надо, побольше тёплых вещей и… — На этот раз её перебила сама баронесса, видя её смятение:

— Я знаю, дорогая Вэллия, в моей жизни это уже не в первый раз, я всё знаю. — Улыбнулась приободряющее. — Вы успокойтесь. Всё будет хорошо. Это ничего не значит. Просто предостережение. Вы же знаете мужчин. С Бергом всё будет в порядке. Просто иногда лучше подстраховаться. Просто там, на стенах, им всё кажется куда страшнее, чем есть на самом деле…

— Хорошо бы… — Вэллия присела на скамью, сложив руки на коленях, повторила:- Хорошо бы…

Потом пришли служанки, старая экономка Гелла, начали собирать и переносить вещи, ковры, сундуки. В донжоне обустроили одну общую комнату на самом верхнем, третьем этаже. Здесь будут и женщины и дети.

Вэллия с тревогой осматривала грубые каменные стены комнаты. Как здесь жить? Здесь есть камин, но нет окон. Пещера. Здесь даже не будешь знать день или ночь на улице.

Господи, только не надолго здесь задержаться бы…

Баронесса давала распоряжения горничным, куда поставить кровати, как положить ковёр на пол, как другой повесить на стену. Неужели её ничто не могло удивить? Откуда такое спокойствие?

— Надо запасти побольше дров для камина и свечей, здесь будет темно и холодно… — произнесла баронесса Лоран, приглаживая вздыбившиеся волосы на голове младшего сына, маленького Диккена.

"Ну, наконец-то, — мелькнуло у Вэллии, — и тебе не всё равно, в каком углу жить… А я уже подумала, тебя выковали из железа…"

— Да, надо позаботиться об этом, — согласилась.

Служанки втаскивали одеяла, подушки, сундуки. Ничего, скоро здесь станет вполне уютно, а с камином вечером станет тепло и светло. Всё обойдётся, всё обязательно обойдётся.

Ждать чего-то здесь Вэллия не могла, развернулась и ушла. На лестнице ей попадались воины, они пропускали госпожу. Эти люди будут здесь до конца, они будут защищать их до последнего. Сердце стучало, но в голове что-то твердило раз за разом: "Всё будет хорошо. Всё будет хорошо…"

* * * * *

К вечеру кот лионцев продвинулся до самого рва, и они начали потихоньку закладывать его брёвнами, перетаскивая их внутри кота, а до него — под защитой передвижных палисадов и лучников. И в этом случае защитники Берга ничего не могли сделать. Стрелы не приносили большого урона, а с наступлением сумерек вообще стало сложно сделать хоть что-то.

Единственная надежда — наступающая ночь! Не будут же лионцы и ночью без отдыха трудиться на воротах, продвигая кот вперёд?

Эта надежда грела сердце барона Дарла. Если лионцы возьмут передышку, у них будет шанс совершить дерзкую вылазку и попробовать сжечь досаждавший кот и катапульту, что сбивала весь день хорды на замковых стенах. Это было бы хорошо. Это могло бы задержать продвижение противника на следующий день, может быть, эта вылазка даже решит исход сражения. Барон Дарл всё ставил на это, и к вечеру группа воинов для вылазки была готова.

Рабочие уже открыли ворота, убрали брёвна, все ворота открывать не стали, в них была створчатая дверь, её-то и хватит, чтобы пройти небольшой группе. Командовал группой сам маркграф Ниард, барон Дарл тоже собрался, хотя так и так было ясно, что он не воин.

— Может, лучше остаться? — предложил ему маркграф, когда они собирались.

— Я хочу посмотреть всё сам, своими глазами. Ты прав, какой из меня воин? Я не воин, я так, всю жизнь со стороны только и наблюдаю. Книги читал, да с людьми разговаривал… Нет, ты не подумай, конечно, что я вообще ничего не умею. — Улыбнулся, проверяя, как застёгнут пояс, как сидит облегчённая кожаная кираса, где уж тут для вылазки металлические латы? — Я по молодости любил участвовать в турнирах… Веришь? — Взгляд его помрачнел и стал вдруг тёмным, как бывает от страха или боли. Ниард аж насторожился, а барон негромко добавил:- Я, наверное, тогда смерти искал, думал, кому я нужен, калека? А она меня обходила… Я рисковал, да, видно, не судьба… — Замолчал, уходя мыслями в себя. Ниард нахмурился: не нравились ему эти разговоры, зачем о смерти? Для чего это? Чтобы отвлечься, заговорил о деле:

— Если они выставили охрану… Что, если будут ждать нас?

— Посмотрим. Риск всегда есть. Может, много народу они и не поставили. Что дороже для них, то и будут охранять больше. Вот ты, как думаешь, что им нужнее, кот или катапульта?

— Наверное, кот… — предложил Ниард, пожав плечами.

— Почему так думаешь?

— Им вероятнее сломаешь стену, тоже надо потрудиться, конечно, но… всё же.

— Поэтому, что́ ты берёшь себе?

— Его и беру.

— Как пожелаешь, — согласился быстро на удивление. — Нам надо разделиться. Значит, вы пойдёте на запад, а мы — ближе сюда, к катапульте. Храни нас всех, Господь. Будь осторожнее. Ниард. По возможности, постарайтесь, как можно дольше оставаться незамеченными. От ворот идти далеко, и они успеют спохватиться, если рано заметят вас…

— Постараемся… — Молодой маркграф кивнул, соглашаясь.

— Ну что, с Богом? — спросил барон негромко.

— С Богом…

В сгустившейся темноте во дворе замка их ждали собравшиеся воины и несколько мужчин из беженцев, они понесут сухую солому и свиной жир, чтобы лучше разгорелся огонь, воины будут прикрывать их, пока они будут заняты делом. Сержанты уже сообщили приказы, и только появились маркграф и барон, как люди тут же разбились на две группы.

— Ну что, ребята, пойдем, посмотрим, крепко ли они спят? — Это приветствовал всех барон Дарл, и Ниард молча посмотрел на него не без удивления: сейчас только барон разговаривал с ним, вспоминал свою бедовую молодость, и ни капли шутки не было в нём. Воины негромко посмеялись, и каждый занялся проверкой своего оружия, у кого меч, у кого арбалет. Если что-то не готово, там исправлять будет уже поздно.

Привратники почти бесшумно открыли ворота и пожелали всем удачи. Ниард со своей группой пошёл на запад. Пробирались как можно ближе к стенам замка, почти у самых листов, без разговоров и лишнего шума. И Ниарду казалось, что если что-то заметят и услышат лионцы, так это стук его сердца. Вылазка ночью из замка — это всегда рискованное дело, и решиться на него может не каждый. Если бы не настойчивость барона, может быть, он сам так и не решился организовать хоть что-то, и уж тем более не захотел бы покидать стены замка.

Сверху, на башнях и куртинах замка горели костры в жаровнях, защитники следили за всем, что делается внизу, наблюдали за лагерем противника. Этот свет помогал разглядывать хоть что-то Ниарду и его людям. Пока на стороне лионцев всё было спокойно. Может быть, никто и не ждёт их, и все опасения напрасны. По законам рыцарской чести разве можно ждать подлости от противника? Может, они и не ждут их появления у себя в лагере?

Сержант коротко взмахнул рукой, и группа Ниарда оторвалась от стен замка и, повернув, вышла ко рву как раз напротив кота. Воины начали спускаться в ров, лионцы ещё не успели весь его заложить брёвнами, а после последнего дождя земля под ногами превратилась в грязную жижу выше колен. Идти было тяжело и медленно. Но скоро добрались до бревенчатого настила, сделанного днём лионцами, а по брёвнам стало идти легче. А вот и кот…

В темноте и не поймёшь, охраняют ли его? Свет от стен Бергского замка почти не попадал сюда, зато светились костры лионских расположений. Охраны было всего три человека, их одновременно застрелили из арбалетов, никто не успел даже позвать на помощь. Хвала тёмной ночи! Охранники кота уже успели задремать.

Пока воины вглядывались в темноту, беженцы-крестьяне поспешно укладывали солому и обливали бревенчатые стены кота свиным жиром. Кто-то уже стучал огнивом. Скоро из-под стен потянулся дымок, забились языки пламени. Всё это время маркграф наблюдал за лагерем лионцев. Где-то там граф Доранн и его люди, и может быть, обидчики Вэллии. Стояли шатры и ржали кони, где-то в стороне залаяла собака. И не хотелось думать, что там такие же люди, как и за стенами Берга, люди со своими радостями и надеждами. Всё это враги, и в душе жила злость на них. Какое право имели они приходить сюда, убивать местных и грабить чужие дома? Кто звал их сюда? Кто позволял им это? Почему они делают так?

— Милорд? — позвал сержант. — Уходим, пока не хватились…

Ниард оставил лагерь противника за спиной, огонь потрескивал, лизал облитые салом брёвна, пылала жаром солома. Хорошо, если поздно заметят, и здесь успеет хоть что-то сгореть…

Интересно, что там у барона?

Дорога назад показалась труднее, хотя шли уже налегке. В лагере противника за спиной послышались крики:

— Кот! Кот горит! Пожар!.. Это из Берга! Из Берга…

— Катапульта! Катапульта! Быстрее!..

Проклятый ров казался бесконечным. Слава Богу, здесь хоть лежат лионские брёвна, хоть часть рва закрыта ими, а у барона? Там, восточнее?

Ну, если подняли шум, значит, барон и его люди добрались до места, может даже, успели управиться… Если кот охраняли всего трое, то что уж там с катапультой? Может, вообще никого нет…

Привратники у ворот, впуская группу маркграфа, сказали, люди барона ещё не вернулись. Как же так? До катапульты ближе, ещё в обед лионцы перетащили её восточнее. Почему же барона ещё нет?

— Возвращаемся! — коротко приказал Ниард, и привратники открыли ворота, пропуская его назад. Сержант взял с собой воинов и двинулся следом под изумлёнными взглядами оставшихся крестьян.

Чем ближе подходили они к месту расположения катапульты, тем яснее становилось, что там не всё так просто, как сложилось у них. Здесь шёл бой. В горящем пламени видны были сражающиеся люди, и, как понял Ниард при беглом осмотре, охраны здесь было намного больше.

Он и не заметил, как преодолел ров, полный грязи, как вступил в бой, ища глазами в сражающихся хромую фигуру барона Дарла.

Как же так? Почему здесь так много охраны? Почему так?

А подмога к лионцам всё прибывала и прибывала. Надо было отступать. Слава Богу, люди барона успели запалить катапульту, и сейчас в свете огня можно было хоть что-то видеть.

Ниард уже и думать ни о чём не мог, отбивался коротким мечом от двух противников. Краем глаза заметил, как один из них рывком сбросил плащ и пытается обойти сбоку. Эх, и хитришь ты, братец! Ниард повернулся, чтобы встретить его лицом к лицу. Не выйдет! Подоспел один из арбалетчиков маркграфа, выстрелил. Шумно сработал механизм пружины, и один из лионцев споткнулся и осел другому под ноги. И в этот момент, когда второй замешкался, Ниард сумел достать его в живот. Хороший удар получился, снизу вверх наискосок, благо лионец не в латах, наверное, из бедненьких, оруженосец или пеший кнехт. Верно, планировал нажиться здесь, в Бергских землях.

— Милорд! Милорд, надо отходить! Их слишком много… — Это сержант, что был с маркграфом у кота.

— Вы нашли барона?

— Нет пока…

— Без него мы не уйдём… Ищите!

Огонь охватил уже верх катапульты, сыпались искры, и пламя трещало как живое. И в свете этого огня всё яснее становилось, что защитникам Берга пора уходить под стены замка, может быть, там их прикроют свои. Вокруг лежали тела убитых и раненых лионцев и своих, бергцев. Может, где-то среди них барон Дарл?

— Милорд? — Опять сержант. — Надо отходить, иначе мы все останемся здесь…

— Ладно! — согласился Ниард. — Отходим!

Сержант передал приказ по цепочке, и участники вылазки потянулись в сторону замка ко рву. Отходя, Ниард заглядывал в лица лежащих на земле людей. Всё убитые, убитые, и в последний момент узнал лицо барона. Аж споткнулся на бегу, чуть не упал и вернулся назад, рухнул на колени рядом.

— Барон! Барон!..

Прижал пальцы к вене на шее, слушая пульс. Жив! Жив! Он ещё жив! Вскочил, поднял барона на ноги, вздёргивая за локоть. Вернулся сержант, потерявший господина, и помог, подхватил барона под вторую руку. А за спиной уже свистели летящие стрелы подбегающих лионцев.

Надо через ров в спасительную темноту, а там и родные стены, там встретят, помогут. Арбалетчики подхватили барона, помогли перенести через ров. И уже на той стороне, у самых листов замка Ниард заметил, что по щеке его бежит струйка крови. Видно сорвало кожу на виске, а где, и не помнится совсем, может, кто мечом задел, а может, так близко пролетела стрела арбалета. Хорошо, что не насмерть. Ниард стёр кровь тыльной стороной ладони и с раздражением заметил, что руки дрожат.

"Что же барон… Что же с ним? Господи, не дай ему погибнуть… Помоги ему… Он ещё всем нам нужен…" А вот и спасительные ворота и знакомые лица привратников, жаль только, что вернулись не все, кто уходил.

* * * * *

— Как такое могло получиться? Как это могли допустить?! — Граф Доранн Лионский метался по пространству своего шатра, выговаривая своим баронам претензии, метал искры тёмными глазами. Среди приближённых был и Алдор, так получилось, что он попал сюда. — Я же приказал выставить охрану! Я же приказал сделать это! Почему вы допустили, что они хозяйничают у нас перед носом?!

— Милорд, — заговорил барон Ард негромко, все остальные предпочитали молчать, — мы выставили охрану, но немного. Люди устали за день, да и думал никто, что они там смогут на это решиться. По законам рыцарской чести, только воры и предатели действуют по ночам…

— Да, и люди маркграфа!

Алдор наблюдал за сеньором. Конечно, что благородного в том, чтобы нападать по ночам? Это подло.

— Люди слышали, как среди бергских кричали "милорд", "милорд", я думаю, сам маркграф Берг был здесь…

Граф Доранн при этих словах внезапно остановился, будто наткнулся на стену, удивился:

— Вы хотите сказать, маркграф сам принимал участие в этой вылазке?

— Выходит, так… — Барон Ард один из свиты разговаривал с господином, остальные угрюмо молчали.

— Сколько ему лет? Чуть за двадцать?

— Двадцать два, по нашим данным…

— Ему хватило смелости организовать вылазку и похозяйничать в наших расположениях. Вы хотите сказать, он настолько смел и отважен в свои годы?

— Ну-у, — протянул барон Ард, — бывают воины и моложе его проявляют личную отвагу и мужество.

— Да, в бою, когда рядом другие. А как организатор? Кто сподвиг его на эту наглость? Барон Дарл — старый лис? Организовал, а сам отсиделся за стенами замка?

На этот раз промолчали все. Это были только предположения. Кто знает, что творится в Берге.

Алдор чувствовал, как сжимаются и разжимаются зубы. Маркграф… Этот мальчишка, её муж, он был тут, так близко, совсем рядом… И почему они не встретились с ним лицом к лицу? Почему не выпала удача убить его самому?

— Какие у нас потери? — спросил граф.

— Полностью сгорела катапульта, кот изрядно обгорел, но мы успели вовремя его потушить, несколько дней уйдёт на ремонт, у них будет передышка…

— Это плохо… Что слышно от наших там? — Кивнул головой за спину.

— Войска графа Вольдейна стоят у Горта, сражения пока не было, только мелкие стычки…

— Пусть стоят, — перебил нетерпеливо граф Доранн.

— Наверное, они надеются на Берг, ждут, что он измотает наши силы. Я думаю так.

— Посмотрим.

Граф махнул рукой, и его приближённые оставили его одного в шатре. Ничего. Несколько дней и Берг всё равно покорится. Так и будет.

* * * * *

Вэллия наблюдала за баронессой Лоран, та рассказывала мальчикам какую-то сказку про гномов и великана. Чудно, за стенами шла война, может быть, гибли люди, а здесь, в донжоне горел камин, свеча, и молодая женщина рассказывала, как хитрые гномы обманывали огромного великана.

Вэллия улыбалась, сидя на постели, и чувствовала, как от усталости закрываются глаза. Голос баронессы убаюкивал. Как хорошо, тихо и мирно, рядом сказка и дети, мир наполнен любовью. И ни о какой войне думать не хотелось. За стенами донжона ночь и тишина.

Она и не заметила, как заснула, подтянув колени, а баронесса, уложив детей, и её укрыла одеялом. И война отодвинулась куда-то далеко-далеко, и, может быть, впервые за эти долгие дни Вэллия крепко заснула.

Проснулась от того, что кто-то тихо стучал в дверь. Камин прогорел, только жаркие угли рдели под лёгким пеплом. Баронесса и мальчики крепко спали. Вэллия осторожно поднялась, набросила на плечи шаль и поняла, что заснула одетой. В темноте нашла ногами свои башмаки и осторожно отпёрла засов двери.

— Миледи, — позвал её личный слуга маркграфа.

— Что случилось? — Вэллия закрыла дверь за спиной, выйдя из комнаты; от дурных предчувствий сердце ухнуло вниз. Молодой слуга избегал смотреть ей в лицо, прятал взгляд.

— Милорд зовёт вас к себе, он хочет вас видеть…

— Где он? Что случилось?

Вэллия бросилась вниз по узкой лестнице донжона, слуга бежал следом, что-то пытался объяснять на ходу, но маркграфиня уже плохо слышала его. Что-то случилось, что-то плохое, что-то произошло, и ей не говорят. Никогда ещё её не будили среди ночи вот так, как сегодня.

Она и не помнила себя, как пролетела через двор замка, замочила ноги в луже, чуть не сбила с ног арбалетчика у входа в замок, полетела наверх, перескакивая через две ступеньки, а чтобы быстрее было, подхватила подол забрызганного водой платья, что не наступить ненароком. А сердце стучало, и в голову лезло невесть что.

Ниард сидел на табурете у изголовья постели, старался не мешать врачу у раненого барона Дарла, молился, чтобы всё обошлось. Аккуратный старик сильными руками удалил арбалетный болт из груди барона, пытался теперь остановить кровь.

Ниард медленно прикрыл глаза, чувствуя, как заболело всё тело при виде страшной раны. Хорошо ещё, что барон без сознания, что было бы, если бы он чувствовал сейчас это всё.

Арбалетчики из группы барона рассказали, что охрана у катапульты была начеку, словно ждали их, и барона сразили первым же выстрелом, потому что шёл он первым. Потом уже начали короткий бой, а беженцы сумели поджечь катапульту. Охраны было больше, значительно больше, чем у кота, и Ниард начал подозревать, что барон знал об этом заранее…

Ранение в грудь, из арбалета, почти в упор, это — не шутки. Это понимали все, и крови было море, и врач никак не мог остановить её.

— Господи, — прошептал Ниард, опуская голову, запустил пальцы в волосы на затылке. Как же так? Как же так? Как это могло получиться?

— Ниард? — позвал его вдруг барон, и маркграф вмиг поднялся на ноги, впился взглядом в бледное лицо, ловя каждое слово. Барон узнал его и попытался улыбнуться.

— Я здесь, барон… Здесь!

— Жив…

— У нас было всего три человека, мы справились…

— Ну, вот… — Он закашлялся, и в лёгких его захрипело, на подбородок потекла струйка пузырящейся крови. Врач рядом хрипло вздохнул, а слуги у стен тревожно передвинулись. Он был здесь несколько месяцев всего, а его все любили, и воины сейчас на всех башнях молились за него. — Теперь будешь знать, — шепнул, — катапульта важнее… Её сложнее строить…

Ниард хрипло и с болью выдохнул. Конечно, как он сам не догадался, как не сообразил? Почему проверять этот факт пришлось при таких обстоятельствах? А барон знал…

Выходит, он ему жизнь спас? Не спрятался, а пошёл сам на самое сложное дело? И теперь вот где… А мог бы сейчас сам Ниард лежать тут, в этой луже крови…

— Господи… — прошептал маркграф. Он помнил, помнил все слова барона о смерти, все его предчувствия, просьбы позаботиться о Вэллии… Как он мог знать? Как вообще можно это знать?

— Вы только не сдавайтесь… — прошептал барон, закрывая глаза.

— Конечно… Мы будем держаться… — Ниард не знал, что сказать, и ему казалось, что он говорит полные глупости. — Вы тоже держитесь… Барон… Пожалуйста… — Шептал со слезами в голосе, умоляя.

Барон смотрел ему в лицо остановившимся взглядом, словно хотел ещё что-то сказать, но не хватало сил. Ниард склонился к его лицу, повернул голову на бок и увидел в дверях стоящую Вэллию, её огромные глаза, распахнутые в страхе губы. Выпрямился, не сводя с неё глаз.

Она уже здесь. Она уже знает…

Как она сможет пережить это? Где найдёт силы?

Он шагнул к ней, оставляя барона в последнюю минуту жизни одного, пошёл к ней, понимая, как сейчас ей будет тяжело. А она как будто поняла вдруг, что случилось, закричала на всю комнату, на весь замок, на весь Берг. Закричала, глядя в тёмный потолок, стиснув кулаки в бессилии, и Ниард быстро преодолел разделявшее их расстояние, сгрёб девушку, прижимая к себе, крутанулся на месте, разворачивая её лицом в дверь, чтоб не видела ничего. А сам глянул исподлобья и заметил, как врач-старик закрыл барону глаза.

Всё! Всё… Его больше нет… Нет больше барона Дарла… Нет того, кто должен был заботиться о ней всю жизнь, кто помнил и любил её мать, её саму, крестницу.

Господи! Господи, Боже мой…

Ниард обнимал её дрожащее тело, прижимал к себе, обхватив через спину, и казалась она ему сейчас такой маленькой и несчастной, как та маленькая крестьянская девочка Мари, что потеряла свою мать.

Вэллия заплакала, заплакала навзрыд, и Ниард гладил её по спине, по тёплой лохматой шали, пытаясь успокоить. Да и, можно ли было это сделать сейчас.

— Это Берг… Это всё проклятый Берг… Он только приносит людям несчастья… — быстро шептала маркграфиня, глядя в какую-то точку в пространстве остановившимся взглядом, шептала, как безумная. — Будь он проклят, этот Берг… Столько несчастий… Горе… Сплошное горе… Всё на мою голову… Это всё отец… Это ему расплата… За всё, что сделал с Бергом… Он мстит ему, мне мстит…

Слуги у стен шевельнулись тенями. Маркграф, чтобы остановить эту истерику, чтоб никто не слышал, толкнулся в распахнутую дверь, в коридор. Здесь только он сумел оторвать жену от себя и дал ей две пощёчины слева направо и наоборот. Вэллия замерла, уставилась в лицо, Ниард держал её, впившись сильными пальцами в плечи, держал на вытянутых руках, наблюдая за реакцией. Что она будет делать сейчас? Только бы не тронулась рассудком.

Но Вэллия снова расплакалась, расплакалась с новой силой уже слезами боли и невыносимой потери, без проклятий и поиска виноватых. Ниард обнял её, прижал к груди. Из комнаты потянулись слуги. Надо было уйти куда-то, спрятаться от глаз слуг и горничных. Ниард толкнулся в ближайшую комнату, здесь было темно и холодно. Когда-то в этой комнате он, бывало, оставался ночевать, здесь была постель, узкая, холостяцкая, и тёплые одеяла.

Вэллия продолжала плакать, и он почувствовал вдруг себя сильнее, понял, что при тяжести потери для них двоих, он, именно он, должен оставаться самым сильным из них, сохранять рассудок.

Но как, как он мог помочь ей в этой потере?

И сам не помня себя, не отдавая отчёта, он вдруг принялся целовать её, целовать лоб, мокрые глаза, скулы, добрался до губ, и она не отталкивала его, не мешала. Растерялась, да, но позволяла. И он набросился на неё, словно и сам впал в безумие, не думал ни о чём, забыл все свои страхи…

Дрожащими пальцами расстёгивал пуговицы сюрко и пиджака, тянул шнуровку платья, добираясь до белой нательной рубашки. Вэллия не мешала ему, вздрагивая всем телом от пережитых рыданий.

Через миг они добрались до постели и уже не осознавали ничего. В эти минуты Ниард не помнил ни одной женщины из своего прошлого, забыл смех прекрасной холодной Эльзы, и для него остались только здесь и сейчас, только Вэллия, его жена, подруга по несчастью.

Потом он и сам не мог понять, как это случилось, как он сумел перешагнуть через себя. Что помогло ему? Кромешная темнота? Потеря человека, которого уважал и по-своему любил? Жалость к несчастной девушке, которая потеряла близкого человека? Уж она-то не чувствовала превосходства перед ним, разве она могла посмеяться над его неудачей? Нет, конечно же, нет.

И он боялся обидеть её, боялся сделать ей больно, был настолько на высоте, что перешагнул самого себя. И пусть в этот раз она вряд ли сумела осознать всё, но здесь и сейчас он победил самого себя.

Измученная Вэллия быстро заснула, а Ниард долго лежал, уткнувшись лбом в её плечо, и слушал тихое женское дыхание. И, несмотря на пережитое горе, внутри поднималось тихое счастье обретённой любви.

"Вэллия… Милая Вэллия… Я люблю тебя… Я так люблю тебя, что даже горе не может лишить меня счастья.

Бедный барон, он так хотел сделать меня счастливым… И только смерть его смогла это сделать… Прости меня, прости за это чувство счастья, прости, что сейчас, когда я должен плакать от горя, я радуюсь, что обрёл любовь… Я нашёл любовь в стенах Берга, так рядом от себя…

Прости меня… и спасибо тебе… Спасибо за то, что верил…"

Ниард осторожно коснулся губами плеча любимой и прижался к нему щекой. Никогда, никогда он не оставит её, пока смерть не разлучит их…

* * * * *

Когда она отрыла глаза, свет наступившего утра пробивался через стёклышки витража, цветные пятна играли по стенам. Красиво. Какой-то миг она просто наблюдала за ними и улыбалась, потом до сознания начало доходить произошедшее. И улыбка пропала.

Вэллия резко села на постели, заметила, что на ней только белая рубашка и чулки. Ах да, конечно…

Ниард, где ты? Что это было с нами сегодня ночью, что случилось с тобой? Ты нарушил клятву, данную той, другой? Ты изменил ей со мной?

Дядя Дарл…

Всё навалилось вдруг, и Вэллия тяжело легла на спину, не ощущая холода комнаты, смотрела в потолок. Дядя Дарл. Его больше нет. Нет…

Тихие слёзы застыли в глазах, накопились медленно, а когда она закрыла глаза, слёзы эти потекли на виски и на подушку. Её крёстный, младший брат матери, человек, которому всю жизнь была небезразлична её судьба. Самый близкий.

И что теперь ждёт её? Когда всё закончится, когда уберутся лионцы от стен Берга, она попросит Ниарда отпустить её в монастырь. Там ей самое место.

Надо было вставать, одеваться, готовить похороны, но не было сил шевелиться. От тяжёлых дум заболела голова, навалилась усталость.

Она вспоминала своего мужа, как он улыбался, каким красивым бывал после удачной охоты, каким чутким и внимательным был этой ночью. Почему она не встретила его раньше? Почему он успел полюбить другую и как повезло ей с ним. Но Вэллия опоздала… До него у неё в жизни были Корвин и поцелуй Алдора Бергского в Ротбурге. Разве достойна она сейчас любви своего мужа?

И не у кого спросить, не с кем посоветоваться. А дядя Дарл сейчас очень далеко…

Открылась дверь, зашёл Ниард. Вэллия проводила его взглядом, он прошёл и сел на скамью у стены.

— Как ты? — спросил первым.

Вэллия засмущалась, поднялась и набросила на себя одеяло, завернулась до самого пола. Старалась не смотреть в сторону мужа. Шепнула:

— Как это случилось… с дядей Дарлом?

Ниард вздохнул и рассказал коротко. Помолчал и добавил:

— Он предчувствовал… он много раз говорил об этом… Всё говорил о смерти.

Вэллия нахмурилась и поплотнее запахнулась в одеяло.

— Катапульта сгорела, — продолжил маркграф, — кот они оттащили на ремонт. У нас есть несколько дней до нового штурма. Может быть, подоспеет твой отец, если сможет разбить вторую часть войск Лиона. — Помолчал немного, следя за её лицом. — Я отдал распоряжения насчёт похорон. Отец Валериан проведёт отпевание и панихиду… Погибли ещё три человека, но их тела ещё там, за стенами…

Выслушав всё это, Вэллия тяжело прикрыла глаза и медленно села на край кровати. Ниард следил за женой, сейчас ему хотелось быть рядом, обнять и пожалеть. Он спросил:

— Ты не злишься на меня?

Она удивлённо глянула через бровь.

— За что?

— За то, что было ночью… Наша монашеская семья…

Вэллия усмехнулась, шепнула:

— Я уйду в монастырь.

— Почему? — Он удивился.

— Я не должна была позволять… Мы же обещали друг другу. Ты не простишь мне… Та, что ты любишь… — Но он не дал ей договорить, перебил:

— Господи! Вэллия! С чего ты это взяла? Нет у меня никакой тайной любви, пойми это! Просто, поверь мне и всё… Просто — поверь! — Он аж поднялся на ноги для пущей убедительности. Вэллия растерянно пожала плечами, шепнула снова:

— А как же тогда… Почему? Нет, я не верю. — Покачала головой отрицательно. — С первого же дня ты начал избегать меня… Я понимаю, если бы ты знал заранее, что я… что я… что у меня кто-то был до тебя… Я могу это понять…

— Я этого не знал!

— Я знаю… — Она посмотрела на него снизу вверх. — Но мы же только жили под одной крышей. Мы мужем и женой стали только сегодня ночью! — Их взгляды скрестились, и они долго смотрели друг на друга.

— Ты жалеешь? — спросил он мягко. Она улыбнулась ему и пожала плечами, спрашивая вопросом на вопрос:

— А ты?

Он подошёл к ней и, глядя сверху, сказал:

— У меня никого нет и никогда не было. Моё сердце теперь принадлежит только тебе. Ты примешь его? Та женщина, к которой ты меня ревнуешь, умерла пять лет назад… Это Эльза, жена моего брата. И это была моя первая детская любовь… Сейчас я люблю только тебя. Слышишь?

Вэллия не сводила с него глаз, и с каждым сказанным им словом, глаза её расширялись всё больше, — он признавался ей в любви?

Она медленно поднялась ему навстречу, не сводя взгляда, зашептала растерянно:

— А как же мы?.. Что же мы ходили так долго? Господи, Ниард, ты же сам, сам убегал от меня!

Он вдруг обнял её, притискивая к груди, прижался щекой ко лбу, зашептал:

— Я боялся… Боялся понять это… Не знал, что будет, ведь я у тебя не первый…

— Какие глупости! — Она коротко засмеялась и прижалась щекой к его груди. Счастье заполняло сердце. Он любит её! Он первый признался в этом! Боже, Боже мой… Глупцы! Столько месяцев… И только сейчас, когда… — А дядя Дарл? — Она отстранилась и поглядела ему в глаза. Ниард улыбнулся в ответ с болью, прошептал:

— Он так хотел, чтобы мы были вместе… Он так давил на меня…

— Он знал, как мы живём? — Она удивилась.

— Он много, что знал, ты же знаешь его… — Она кивнула. — Он так хотел, чтобы я сделал первый шаг… Я его сделал… Я люблю тебя… — Он снова обнял её, и Вэллия почувствовала, как от боли и счастья её глаза вновь наполняются слезами.

* * * * *

Вэллия лежала на животе, обняв подушку обеими руками, наблюдала за лицом своего мужа. Ниард лежал рядом на спине и смотрел в потолок. Они пришли с похорон барона Дарла уставшие и разбитые горем, сейчас лежали рядом на кровати одетыми и не говорили друг другу ни слова. Каждый думал о своём.

Ниард пытался понять, можно ли было избежать этой смерти? Ведь ясно же было, что барон не воин, да, может, он что-то и умел, и хорошо разбирался в теории, много знал, но разрешить ему вести отряд нельзя было. Это преступление!

Вэллия вспоминала барона живым, как он приехал на Пасху, как заботливо усаживал её у камина после ужина, каким добрым и внимательным был. Жаль, у него не было детей, он был бы хорошим отцом.

Но сейчас уже ничего не сделаешь, и вернуть что-то невозможно. Смерть забирает всех, и в первую очередь самых лучших.

— Интересно, пожалеет ли отец? — прошептала Вэллия и, замёрзнув, легла на бок, подтянула колени, расправила подол платья. День с утра выдался пасмурным, накрапывал мелкий секущий дождь, и Вэллия до сих пор не могла согреться после кладбища и церкви.

Ниард плотнее придвинулся к жене и обнял за плечи.

— Он всегда не любил его, хотя всегда слушал его советы…

Маркграф ничего не сказал ей, да и что тут было говорить? Опять помолчали. Первым заговорил он:

— Они проведут ремонт и снова пойдут на штурм. К этому времени ты должна вернуться в донжон…

Вэллия, нахмуренная несогласием, смотрела в его лицо.

— Я? Без тебя? А ты?

— Я буду здесь. Если они пойдут на штурм, я буду в Западной башне.

— Мы разделимся? — Она кусала нижнюю губу, вспоминала лицо погибшего барона. — А если что-то случится? Ты тоже должен перебраться в донжон. Ты должен быть со мной…

— Я не могу.

— Если с тобой что-нибудь случится… Ниард, пожалуйста. В башнях справятся и без тебя!

— Я буду на Западной башне, — повторил упрямо.

Вэллия уткнулась лицом в подушку, понимая, что не сможет убедить его. Два дня… Они были вместе всего два дня… Вчера и сегодня.

После потери барона Дарла в душе жил страх потерять ещё и мужа. Смерть казалась такой близкой. Ну, почему, почему так? Столько месяцев прожить под одной крышей, а вместе быть всего два дня…

Вэллия хрипло вздохнула и, открыв лицо, положила голову на бок. Ниард потянулся и поцеловал жену в губы, аккуратно и нежно, шепнул:

— Не бойся. Всё будет хорошо. Со мной ничего не случится. Ты же мне веришь, правда?

Она согласно покачала головой и прикрыла глаза устало. А кому ещё она могла верить? А в голове одна за другой бежали молитвы-просьбы сохранить жизнь любимого человека.

К вечеру уже Вэллия вернулась в донжон, в знакомую комнату баронессы Лоран и её малолетних сыновей.

* * * * *

А ещё через два дня войска Лиона снова пошли на штурм. Отремонтированный после пожара кот вновь угрожающе надвинулся на ров Бергского замка, прошёл уложенные ещё в прошлый раз брёвна, и лионцы начали укладывать новые.

Катапульты на этот раз не было, но на Западной куртине и так уже успели сбить все хорды ещё в дни первого штурма. Часть их, конечно, бергцы сумели подремонтировать за эти дни передышки. Сейчас с хорд летели стрелы и арбалетные болты. Лионцы умело прикрывались от них переносными палисадами и щитами, да и сам кот стрелами взять было невозможно: плотные шкуры непробиваемой бронёй защищали воинов внутри кота. Всё новые и новые брёвна подносили от лагеря противника, их передавали внутрь кота, а потом они появлялись впереди и аккуратно укладывались под днище передвижного сооружения. Лионцы работали слаженно и чётко, зная свою задачу до мелочей.

Не прошло и полдня, как кот уже подошёл к самой стене Берга — вплотную к Западной куртине. Здесь защитники замка начали бросать сверху на кот огромные камни через каменные машикули стен, стреляли с хорд. Но нападающие уже начали осваиваться у листа — внешней поверхности стены замка. Лионцы начали пробивать стену Берга тяжёлым бревном, разбивать камни куртины молотами и расшатывать их руками.

Ниард с высоты башни святого Вита наблюдал за действиями врага и чувствовал, как от злости сжимаются зубы. Будьте вы прокляты, ненасытные захватчики!

С башен и хорд летели стрелы и камни, лионцы относили раненых, но действий своих не прекращали. Если всё пойдёт так же, то не пройдёт и дня, как рухнет стена Берга. Правда, за эти дни плотники и мастера успели построить палисад из брёвен как раз напротив будущего пролома. Это ещё распорядился барон Дарл, когда был жив. И как он мог знать, что именно здесь это будет нужно?

— Проклятье, — прошептал маркграф.

Но даже эта стена не сможет долго удерживать нападающих при их-то подготовке. Попробовать сделать ещё одну вылазку? Но лучники с башен предупредили, что после последнего раза кот лионцы охраняют теперь как зеницу ока. Напугались.

Что же делать теперь? Ну где же этот граф Вольдейн? Почему он не идёт на помощь? А сейчас ещё и часть лионских войск где-то там должна выйти ему навстречу. И надеяться не на что, и ждать на помощь некого. Надо закрывать все башни и донжон. Донжон…

Он вспомнил Вэллию, и невольная улыбка сама родилась на губах. Единственное, светлое, что осталось здесь, что грело душу все эти дни. Вэллия. Как ты там? Как устроилась? Что делаешь сейчас? И захотелось обнять её, быть рядом, аж в сердце защемило с болью.

Почему только сейчас? Столько месяцев жили вместе, рядом, а сейчас страдать только от того, что не можешь увидеть, не можешь быть рядом с ней, не можешь знать, что с ней всё в порядке.

Он вспоминал её лицо, глаза, губы, вспоминал ночи вместе, поцелуи, счастливые мгновения уединённой близости. То, о чём говорил ему барон. "Ты полюбишь, ты откроешься сам, ты поймёшь, что это такое… И рядом будет та, которая не засмеётся и не унизит за твою неумелость…" И кто бы мог подумать, что это будет она же, его жена и племянница самого же барона! А он хотел отправить её в монастырь и искать что-то другое…

От счастливых воспоминаний улыбка становилась больше, и глаза уже не видели снующих внизу воинов Лиона, летящих стрел и холодных камней башни, взгляд становился отстранённым. Всё это вокруг уходило куда-то на второй план, всё затмевалось приобретённым счастьем любви и открытым совсем недавно миром под названием "женщина". Его Женщина. Любимая Женщина…

— Господин! Милорд! — Его звали, а он не слышал. — Господин маркграф!

— А? — Он дёрнулся, опомнившись, как от пережитого сна. — Что случилось? — Глянул на посыльного.

— Я из донжона. Сержант Данли спрашивает, закрываться ли им? Они собираются закрывать двери и ломать навесной мост…

Ниард задумался на мгновение. Если так, то донжон закроют совсем, пока не придут войска графа Вольдейна, или его не захватят войска Лиона. Это значит, что Вэллия останется там, и они, возможно, больше уже не увидятся.

— Да, наверное, пора… — Согласился, глядя в лицо воина. — Они уже ломают куртину, стоит ли ждать. Госпожа там? Как она?

— Да, милорд, все уже там. Миледи я сегодня не видел. Наверх поднималась только баронесса.

Ниард согласно кивнул, принимая ответ, шепнул:

— Скажи, что у нас… что я… А! — Махнул рукой. — Ничего не говори!

— Можно идти?

— Конечно.

Маркграф отвернулся, ища глазами другие лица.

* * * * *

С наступлением темноты лионцы прекратили ломать стену Берга, но в лагерь свой так и не ушли, они не хотели терять завоёванных за день позиций. Кот охранял большой отряд. Стену они за день, правда, ещё не сломали, но видно было, что настроены на это решительно. Все действия защитников оказались напрасны. Лионские солдаты не собирались отступать ни от падающих сверху камней, ни от стрел, ни от чего бы то ни было другого.

Всё это время маркграф пробыл на башне святого Вита, уже в темноте на башню поднялся один из сержантов.

— Донжон закрыли, башни ещё пока нет. Подождём до утра. — Тёмные внимательные глаза сержанта следили за лицом маркграфа в свете горящего факела. — Знаете, милорд, на нашей башне ходит слух, говорят, от какого-то из монахов, что в этой куртине, где они сейчас делают пролом, была когда-то тайная дверь. Вы что-нибудь слышали об этом?

Ниард нахмурился, шепнул, вытирая лоб тыльной стороной ладони:

— Нет. Я ничего такого не слышал. Может, это только слухи?

Сержант пожал плечами, прищурив глаза, мелкие морщинки ожили в уголках его глаз, нет, этот человек зря попусту болтать не будет.

— Если это даже и так, — заговорил он, — монах старый, он мог что-то и знать, а откуда об этом могут знать в Лионе? Откуда у них может быть такая информация?

Ниард усмехнулся с горечью:

— Даже если и так, нам это уже не поможет. А барон Дарл всё удивлялся, почему они выбрали именно этот участок куртины?

— Милорд, если завтра они уже будут тут, вы останетесь в этой башне?

Маркграф задумался, потом ответил:

— Наверное.

— На мой взгляд, милорд, Западная башня укреплена лучше, она выше, и вам лучше бы перебраться туда.

— Я подумаю. Подождём до утра.

— Если завтра они уже будут тут, башни продержатся ещё несколько дней, а что потом?

Что мог ответить ему Ниард, он и сам не знал.

— Будем ждать графа Вольдейна. Когда-нибудь же он соизволит придти к нам на помощь.

На этот раз вздохнул уже сержант. Ниард отвернулся, ища глазами место, где можно было бы расположиться на ночь. Ничего. Самое главное — донжон уже закрыли. Значит, она будет в безопасности, пока не подоспеет её отец. Не сообразят же они брать ещё и донжон?

* * * * *

Алдор с восторгом наблюдал, как люди графа Доранна входят в пролом Бергской стены, она рухнула только что, и войска начали наступление.

Свершилось! Это свершилось! Берг рухнет! Это будет сегодня — исторический момент, когда падёт неприступный замок. Берг! Его Берг…

К обеду вошедшие в замок войска отбили ворота и сумели их открыть, и уже в распахнутые створы ринулись в Берг конные рыцари, круша всё на полном ходу. Чуть позже сумели поджечь и деревянный временный палисад напротив пролома. Он и так уже был частично разрушен, а теперь дым пожарища поднимался вверх, и те, кто засели на башнях видели его, но продолжали сопротивление.

Это отчаянное мужество защищающихся злило графа Доранна, он не понимал смысла этих действий. Зачем? Кому сейчас это нужно?

От пленных воинов узнали, что все последние дни маркграф Берг находился на башне святого Вита. Именно с неё граф Доранн приказал начать штурм башен Берга. Это было труднее, чем ломать стену, в которой заведомо было известно слабое место. Стены башен сложены из огромных камней, а двери располагались на уровне второго этажа. Все навесные мосты, связывающие башни с крепостными стенами, были защитниками башен разрушены. Каждая башня превратилась в обособленную крепость. Защитники бросали камни через машикули наверху и вели огонь из луков и арбалетов.

Это злило графа Лион. Какой смысл защищать каждую башню, если замок уже взят? Может, они до сих пор надеются на помощь графа Вольдейна? Только, если сейчас он подойдёт, пусть теперь сам штурмует Бергские стены. Пролом будет заложен, как только будут взяты соседние башни, и теперь в Берге будут войска Лиона. Теперь Берг будет служить другому хозяину.

К вечеру этого дня военные действия прекратились. Граф Доранн приказал выгнать из замка всех беженцев, остались только женщины с маленькими детьми в госпитале — за них заступился отец Валериан, а идти против святого отца никто не решился. Кормить лишние рты граф не собирался, замок и его запасы нужны были ему самому и его армии. Благодаря жёстким приказам удалось избежать грабежей и насилия, правда, скот к вечеру покололи на мясо. Уставших и голодных солдат граф приказал накормить получше. Ужин готовили прямо на улице на кострах. В погребах нашли запас вина, всё начинало приобретать черты нелепого праздника.

Алдор хмурился, оглядывая это всё. Из замка уходили беженцы, скот им, естественно, не отдали, плакали дети. Мужчин, крепких и здоровых на вид, задерживали — надо было хоронить мёртвых, разбирать завалы, тушить пожары и восстанавливать разрушенную стену замка. Женщины, расстававшиеся с мужьями, устраивали истерики, поднимался плач, некоторые даже не хотели покидать замок, оставались у ворот или под стенами Берга.

Безумие. Полное безумие творилось в замке к вечеру. Пьяные солдаты у костров гоготали, делили жареное на углях мясо, а рядом лежали тела убитых. Завтра, конечно, граф прикажет навести порядок. Возможно, начнётся новый штурм Бергских башен, но сегодня, сейчас…

— Милорд, это похоже на пир во время чумы. — Обратился к господину, расположившемуся в одной из светлых комнат замка. Алдор помнил её, это была комната отца, и он никогда никого из детей не пускал в неё, только украдкой и можно было пробраться, чтобы посмотреть на яркие щиты на стенах. В комнате ещё оставались следы пребывания бывших хозяев Берга, а сейчас — в ней хозяином был новый господин — граф Лион.

Слуги втаскивали походные сундуки, зажигали камин, меняли постель на огромной кровати под балдахином. Во времена детства Алдора, ещё в бытность Берга княжеством, здесь был рабочий кабинет, а не спальня, здесь встречали гостей и решались важные дела. Всё минуло, ушло в прошлое.

— Ничего страшного, — отозвался граф, — люди устали, можно один вечер отвлечься, завтра начнём опять, может, они там, в башнях, поразмыслят за ночь и поймут, что мы не шутим.

— Милорд, кругом мёртвые… — Но граф перебил несколько раздражённо, слуга снимал с него кирасу, а графу нетерпелось закончить всё быстрее на сегодня:

— Это не первый замок, который мы берём. Успокойся. Завтра же местный священник отпоёт всех, проведёт службы, и они будут похоронены.

— А женщины, беженцы?

— Я уже приказал всех выгнать! — Граф нервно глянул через плечо на молодого рыцаря. — Даже если кто-то и задержится у стен, через два-три дня всё равно уберутся. Пусть возвращаются к себе, у каждого есть свой дом…

Алдор чуть слышно вздохнул. Многие лишились своего дома, но говорить об этом вслух не стал.

— Пленные показали, что барона Дарла убили, он умер после ранения в той вылазке.

Граф резко обернулся к нему, удивлённо подняв тёмные брови.

— Да? А я так хотел повидаться с ним, поговорить. Жаль, земля потеряла умного человека. Говорят, его лучше было иметь в своих друзьях, чем во врагах. А что слышно про маркграфа?

— Он здесь. Сказали, он в башне святого Вита…

— Мы завтра возьмём её, ну, или после завтра. Я уже поручил барону Силуру осмотреть её, пусть найдёт с чего начать, кот уже подкатили, но… — Покачал головой, понимая, что это будет нелегко.

— Может быть, попробовать договориться? Зачем ломать башни? Может, они сдадутся. Замок в наших руках, и башни сейчас уже ничего не сделают.

— Пусть ночь посидят, утром посмотрим, пошлём человека к башне. Что слышно про жену маркграфа?

Алдор молчал какое-то время, смотрел мимо лица графа.

— Пленные сказали, что среди беженцев здесь жена барона Гердиса с детьми…

— Гердиса? — Граф задумался. — Ах, Гердиса! Ну да, его замок мы уже взяли… Интересно, она уже знает про мужа?

Алдор помнил, что при взятии Касла барон Гердис был серьёзно ранен, когда войска Лиона вошли в замок, он был ещё жив, но рана была смертельной… Вряд ли его жена знает об этом. И дети…

— Маркграфиня, говорят, тоже здесь. В донжоне, — продолжил Алдор негромко.

— В донжоне? Его мы тоже возьмём. Что же он не отправил её к отцу? Что ж, нам даже лучше, я хотел бы увидеться с ней.

Алдор при этих словах невольно стиснул зубы. Зачем увидеться? Понятное дело, спросить о её похищении. И что тогда? Она покажет на него, и весь гнев графа Доранна обрушится на его голову? Эх, говорил же Корвин, уходи отсюда, убирайся подальше от греха.

За всё платить придётся.

— И вы поверите ей?

— Я устрою ей встречу с её отцом и спрошу их двоих. Не надо было выставлять меня лжецом.

Алдор помолчал, представляя это всё себе. Что же делать? Как заставить её замолчать? Ну почему, почему всё складывается так?

— А Берг? — спросил вдруг, переводя разговор на другую тему. Граф поглядел удивлённо.

— Что — Берг?

— Что вы решите с ним? Ему нужен новый хозяин.

— Ну, — граф усмехнулся, — пока ещё у меня нет в руках даже старого. Вот возьмём башни, возьмём донжон, встретимся с графом Вольдейном и всё обсудим. Не надо торопить события. Да, ты помог нам, твой совет пригодился, но, — посмотрел в упор на лицо своего слуги, — потерпи ещё немного, ты и так много ждал. Понимаешь меня?

— Да, милорд. — Алдор почтительно склонил голову, и волосы посыпались на лоб, коснулись горячих щёк. Так и будет! Он станет правителем Берга. Граф простит его. Ну и подумаешь, украли девчонку, проблема. Так и так война началась бы. Это только предлог, и граф нашёл бы что-нибудь другое для того, чтоб начать эту войну. Он ценит его, он подарит ему Берг, ведь он помог.

А Вэллия, эта девчонка, может, Алдор возьмёт её в жёны, чтобы успокоить графа Вольдейна. И враги примирятся, и война прекратится, если между двумя землями появятся нейтральное свободное княжество Берг. Да.

— Можно идти, милорд? — шепнул, сверкая глазами.

— Да, конечно. Спокойной ночи, Алдор.

— Спокойной ночи, милорд.

Его уже не так угнетали мёртвые тела на улице и пьяные солдаты у костров. Без этого никак. Нельзя что-то получить, ничего не отдав. Потом он восстановит стены и башни, построит замок, как ему надо. Потом. Всё это будет потом.

* * * * *

Вэллия сидела в полумраке на своей постели, смотрела в пространство перед собой. Темнота вокруг утомляла, камин топили только вечером и то чуть-чуть, лишь бы дети не замёрзли. Лето выдалось холодным, несмотря на дневное тепло, по ночам было прохладно, особенно в донжоне за толстыми каменными стенами. А ещё было душно. Хотелось всеми силами подняться наверх, увидеть небо с высоты башни, вдохнуть полной грудью чистого воздуха. Но на башнях сейчас сидели солдаты, и в донжоне тоже сверху расположились солдаты во главе с сержантом Данли. Они будут оборонять главное укрепление до последнего.

Сыновья баронессы спали; рядом с кроватью Вэллии на полу, на соломенном матрасе тихо спала Анна. Она топила камин, управлялась с мальчиками, помогала женщинам по утрам одеваться. Баронесса даже здесь заставляла горничную укладывать волосы и прикалывать вуаль и вимпл — шейный платок. Она даже тут хотела быть одетой по всем правилам. Сама Вэллия обходилась только барбетом — узкой лентой на подбородке и лёгкой вуалью, чтоб закрыть волосы.

Сейчас баронессы не было. Все эти дни в донжоне в духоте и в темноте она страдала тошнотой и уходила ни нижний этаж донжона к колодцу: там, у воды было свежо и легче дышалось. Она встречалась с солдатами и приносила свежие новости.

Оказывается, лионцы уже захватили башню святого Вита и теперь штурмовали самую высокую, Западную башню. От этой новости у Вэллии перехватило дыхание. Ниард… Он где-то там. Что с ним будет? И почему он не захотел перебраться сюда, в донжон.

Она смотрела, а в голове, в памяти её виделось совсем другое, не темнота замкнутой комнаты, не пустое звенящее пространство, а её муж, те моменты, когда они были вместе. Как он обнимал её, как целовал, какими нежными были прикосновения его рук. Он любил её и всеми силами это доказывал. От воспоминаний кружилась голова, как от хмельного вина.

— Храни его, Господи, — прошептала чуть слышно и перекрестилась.

Конечно, граф Доранн вряд ли прикажет убить правителей Берга, ему ещё нужно договориться с графом Вольдейном, зачем же убивать его зятя и дочь? Но в бою всякое бывает, может быть, и дядю Дарла они убивать совсем не собирались. Но Ниард, её Ниард был там.

Вэллия вздохнула. Появилась баронесса, тихо зашла и присела рядом с Вэллией на её постель.

— Всё горит, так воняет дымом кругом и гарью. Не могу дышать, — заговорила баронесса шёпотом. Вэллия перевела на неё взгляд, в темноте всё равно ничего не видно. — Да и здесь тоже, — добавила.

— Я не чувствую.

Баронесса вздохнула.

— А я чувствую все запахи будто вот тут.

— С вами всё в порядке? Уж не заболели ли вы? — Вэллия хоть чем-то хотела помочь, но была не в силах. Баронесса вздохнула, шепнула в ответ:

— Нет, это не болезнь, совсем не болезнь. Если бы у вас были дети, вы бы меня поняли. — Вэллия нахмурилась, начиная догадываться, а баронесса нашла в темноте её руку и стиснула пальцы. — Я в положении, дорогая моя Вэллия, у меня будет ребёнок.

Вэллия почувствовала, как в удивлении сами собой распахиваются губы. Сейчас? Когда идёт война? Когда враг вот-вот ворвётся сюда?

— Вы уверены?

— Сейчас уже, да. Мой муж, конечно же, ничего не знает об этом, иначе бы он не отпустил меня из Касла. Я молюсь, чтобы всё было хорошо, но умоляю вас, если вдруг… если что-нибудь… Вы же позаботитесь о моих мальчиках? Я объяснила им, чтобы они слушались вас, как меня. Они хорошие, воспитанные мальчики. Они никогда не скажут и слова против…

— О Боже, Лоран, — прошептала Вэллия, — о чём вы говорите? Что может случиться с вами? Всё это безумие закончится, вы вернётесь к мужу, у вас будет третий ребёнок, что может быть счастливей? — Она говорила, но даже сама не верила себе.

— Вы были правы тогда, на войне нет места для любви, для детей. Но Господь распорядился так, что я могу изменить? — Она вздохнула и заговорила совсем о другом:- Надо разбудить Анну и протопить камин, холодно. Да и станет хоть чуть-чуть светлее. Надоела эта темнота.

Вэллия смотрела мимо в пространство. Она права, война не место для любви, на ней не должно быть никакой любви, но что делать, когда сердце разрывается именно от страха за любимого человека?

* * * * *

Западная башня стоила им бо́льших усилий, чем взятие башни святого Вита. Она была и выше, и лучше укреплена, да и солдат её защищало больше. Не удивительно, что именно в этом укреплении находился маркграф Берг. Ещё до штурма объявили приказ, взять маркграфа живым.

Каждый этаж, каждый зал имел свою защиту, то узкие забаррикадированные коридоры, то винтовые лестницы, то сквозной машикуль с верхнего этажа. Солдаты Лиона пробивались медленно и с большими потерями. И Алдор, идущий со своим небольшим отрядом, злился на защитников Берга. Он уже решил для себя, что если встретит маркграфа — не пожалеет, да и кто потом будет его винить. В бою может случиться всё, что угодно, какие уж тут приказы.

И если она тут, он освободит её от навязанного графом-отцом мужа. По крайней мере, он сделает шаг к тому, чтобы стать к ней ближе, чтобы быть рядом с ней.

Последнюю группу бергских защитников они зажали в зале на самом верху башни. Вход в зал был узким, да и заложили они его каким-то хламом, всем тем, что ещё не успели сбросить через машикули на головы осаждающих. Если и был где-то маркграф, то только среди этих. И Алдор всматривался в усталые лица бергских людей, всё искал того, кто мог бы сойти за маркграфа, кого бы охраняли лучше, или того, кто был лучше вооружён и защиту имел лучше и богаче. И не находил. Может, он уже среди раненых или убитых?

Бергские люди отошли к стене, ощетинились мечами, арбалетчики побросали пустые арбалеты, у них уже кончились стрелы. Ну что ж, зато их полно у Лиона. Алдор заговорил первым, поднимая руку:

— Послушайте, зачем нужно это бессмысленное кровопролитие? — Среди них не было человека в доспехах маркграфа, все лица одинаково усталые и злые, кто-то наспех перевязан. — Если вы сложите оружие, вам сохранят жизнь. Незачем глупо гибнуть здесь. Граф Доранн дарует вам жизнь!

— А вы кто, раз говорите за графа Лионского?

Алдор перевёл взгляд на спрашивающего. Молодой парень чуть за двадцать, раненый в грудь и плохо перевязанный, видно потерял много крови, лицо бледное и огромные потемневшие от боли глаза. На сержанта он не тянул, но смотрел прямо. Ну, если он ещё не сержант, то, возможно, скоро им станет, раз такой смелый нашёлся среди этой разношерстной толпы.

— Я слуга графа Лион и представляю здесь его волю. Если вы сдадитесь, вас пощадят, если нет, я отдам приказ, и вас расстреляют из арбалетов. Всех.

Как в подтверждение его слов несколько арбалетчиков выдвинулись из-за спины и выставили вперёд заряженные арбалеты. Алдор поднял руку. Видно, бергские люди уже признали верховенство говорившего, он уже стал у них лидером, и все они посмотрели на него, ожидая его решения.

— Вы и правда, никого не убьёте? — спросил.

— Правда. У вас нет оснований мне не верить. Я даю вам слово.

И тогда он первым бросил меч, за ним и остальные начали бросать мечи и кинжалы. Алдор улыбался. Ну вот и хорошо. Хоть кто-то подумал трезво. Значит, маркграфа нет и в этой башне. Проклятье! Куда он запропастился? Сначала говорили, он на башне святого Вита, взяли её, потом кто-то вспомнил, что он перешёл на Западную. Взяли и её, и вот результат! Проклятый маркграф, сколько можно бегать?

— Милорд! Милорд! Помогите милорду! — загалдели сдавшиеся в плен бергские солдаты, столпились.

— Что? — нахмурился Алдор, вытягиваясь в струну. Он там? Он, оказывается, там?

Подошёл и обомлел. В самом деле, он был здесь. Тот самый парень, что разговаривал с ним, потерял сознание от потери крови, и у него возились солдаты, уже сложившие оружие, пытались привести в чувство.

— Милорд? Милорд? — звали его.

— Это маркграф? — спросил Алдор, не веря глазам.

— Да, господин, его ранило ещё вчера, он потерял много крови. Ему нужен врач.

Алдор, еле сдерживая растерянность, сбросил с головы кольчужный капюшон. Всё просто. Поэтому он и без соответствующих доспехов, ему делали перевязку, поэтому он и принял его за простого солдата, даже не за сержанта. Маркграф!

Ну и как его убить сейчас? Безоружного. Без сознания. После данного слова. На глазах у всех. Проклятый маркграф!

— Ну и что вы возитесь?! — закричал. — Несите его вниз! — Пнул попавший под ногу кусочек камня. Проклятье! Неужели Бог на его стороне, неужели Он защищает этого сопляка?

* * * * *

— Как он? — Граф Доранн смотрел в лицо врача — монаха из местного госпиталя. — Мне нужно поговорить с ним.

— Милорд, сейчас это не получится. Маркграф ранен в грудь, потерял много крови, видно, ему сделали неудачную перевязку. Я напоил его тёплым вином с мёдом и травами, очистил рану, заменил повязку. Сейчас он спит и будет спать долго. Ему надо набираться сил.

— Мне надо поговорить с ним, — с нажимом, отделяя каждое слово, повторил граф бестолковому монаху.

— Вряд ли он даже будет понимать хоть что-то, дайте ему хотя бы день, милорд.

— Можно подумать, всё настолько серьёзно.

— Серьёзно, господин. Протянули бы ещё один день и… — Многозначительно пожал плечами. — Сейчас только покой и сон, и маркграф восстановится.

Граф посмотрел на одного из слуг и приказал, кивнув на монаха:

— Уберите его отсюда. — Когда монаха увели, граф добавил:- Что за бестолковый дурак. Надо поручить, всё проверить нашему врачу.

Алдор стоял у двери на месте охраны и ответил:

— Вряд ли, милорд, он скажет что-то другое. Маркграф и правда плох, когда я его видел, он потерял сознание и долго не приходил в себя. Тем более, у наших врачей сейчас хватает работы. День можно и подождать, я думаю.

Граф долго смотрел ему в лицо изучающим взглядом. "Интересно, с каких это пор все стали интересоваться твоим мнением? Обычно всегда ты держал его при себе. Возомнил себя ровней, раз твой совет помог взять замок? Ну-ну…"

— Ладно, подождём до завтра. Где его разместили?

— Маленькая комната в башне, я выставил охрану.

— Хорошо. Когда ему станет лучше, ему самое место в одной из камер местной тюрьмы. Незачем держать его на свободе, тут много местных.

— Вы правы, милорд. — Алдор согласно кивнул.

— Собери совет, я хочу обсудить дела на завтра. Нам ещё надо взять донжон. А там и дочь графа Вольдейна, уж с ней-то я побеседую.

— Хорошо, милорд, можно идти?

— Конечно. — Граф проводил своего слугу глазами. А уж с ней-то мы точно побеседуем, и никакой папаша ей не поможет. Улыбнулся.

* * * * *

С самого утра войска Лиона пытались сломать стену донжона, крушили камни, обстреливали из луков и арбалетов защитников на башне. Через машикули на головы их летели куски камня и стрелы. Так прошёл целый день. В течение всей беспокойной ночи Вэллия спала урывками, большее время молилась. Она уже знала, что враги взяли Западную башню, но не знала, жив ли Ниард.

С рассветом лионцы вновь взялись за стену донжона. Вэллия сидела на кровати, с двух сторон от неё мальчики — сыновья барона Гердиса. Вэллия держала их за руки и пыталась успокоить, негромко читая им наизусть молитву, хотя, кого она успокаивала больше — себя или их? — ещё непонятно. Баронессы не было, с самого утра ей было очень худо, в полумраке последней свечи она не могла терпеть и ушла из комнаты. Вэллия ждала её, с минуты на минуту она должна была вернуться.

" Всё должно обойтись. Всё будет хорошо, — раз за разом твердила она себе мысленно, — Господь не оставит нас". Анна, стараясь быть незаметной, тихо сидела в углу на сундуке и молилась. Звуки боя доносились из-за двери. Что-то кричали воины с башни. Никто не собирался сдаваться, все бились до последнего, все защищали донжон и молодую госпожу Берга.

Баронесса всё не возвращалась, но мальчики вели себя стойко, даже удивительно, ни один не спросил, где их мама.

И вот открылась дверь, в комнату ворвались вооружённые люди с факелами. Сразу же стало светло. Вэллия поднялась на ноги и обняла мальчиков, прижимая их к себе, ни дать — ни взять, как родных сыновей. Не сводила взгляда с лиц вошедших детей. Пламя факелов металось беспокойным светом по лицам, кого-то высвечивая, кого-то оставляя в тени. Какие жуткие лица, какие страшные они все. И сердце замерло в груди, перестав биться.

— Миледи? — Из лионцев выступил вперёд человек. Доспехи дорогие, может, кто из баронов, седой. — Я барон Ард. По приказу графа Доранна вам даруется жизнь и свобода, вам и вашим сыновьям. — Вэллия нахмурилась: о чём он говорит? Каким сыновьям? — Вы можете перебраться в замок, о вас позаботятся.

— В самом деле? — тихо переспросила Вэллия, не веря своим ушам.

— Конечно, баронесса, вы можете мне верить.

Баронесса?! Он назвал её баронессой? Вэллия обомлела. Что происходит?

Тихо подошла Анна, встала рядом, Вэллия слышала её дыхание. Маркграфиня мельком глянула в лицо горничной и шепнула:

— Молчи… — Перевела взгляд на барона из лионцев и спросила:- А где госпожа?

— Маркграфиня? — переспросил барон. — Она арестована. Сейчас её проводят в тюрьму. Вряд ли ей угрожает опасность, граф Доранн благородный человек, он не воюет с женщинами и с детьми. Вам нечего бояться.

Вэллия тяжело прикрыла глаза. Безумие! Всё — сплошное безумие от начала до конца. Она выглядела всегда более величественно в своих нарядах, она внешне казалась госпожой, хозяйкой, а не гостьей, не беженкой. Её вечное следование правилам приличия сыграло с ней злую шутку. Её приняли за маркграфиню, за Вэллию! Никто из лионцев не знает Вэллии в лицо. И она для них, в своей скромной одежде, предстала, как баронесса Касла, мать этих мальчиков и жена барона Гердиса.

Что будет, если подлог раскроется? Её ждёт смерть? А баронессу? Бедная Лоран. Она ждёт ребёнка, рассталась с сыновьями, и сейчас находится в тюрьме. Почему она позволила им это сделать? Почему не объяснила, кто она? Пытается помочь? Это безумие. Стоит только кому-то из слуг проговориться и всё…

— Пойдёмте, миледи. — Барон Ард пригласил её на выход. — Вам надо вернуться в замок.

Вэллия дрожащими пальцами подхватила на руки младшего Диккена и шепнула ему несколько успокаивающих слов. Анна позаботилась о старшем сыне барона. Женщины с детьми на руках прошли через коридор лионских солдат, спустились с лестницы вниз. Всю дорогу Вэллия старалась не замечать следов прошедшего боя, заставляла Диккена смотреть на себя, а не по сторонам. И может быть, так и ушла бы из донжона, если бы уже на улице, у бреши в стене не глянула на лица столпившихся лионских солдат. Один из них пристально смотрел ей в лицо, а у Вэллии чуть не отнялись ноги.

Алдор!

Она узнала его. Это Алдор. Он здесь. Наследник Бергских князей. Он её знает. Он смотрел на неё, но не говорил ни слова, не показывал удивления, и Вэллия, сделав усилие, отвернулась к Диккену, шепнула:

— Всё хорошо, мой мальчик, всё будет хорошо.

А у самой дрожал голос, дрожали руки, и ноги не слушались. Анна обогнала её. Уйти. Быстрее уйти.

Алдор провожал женщин глазами. Он узнал её. Что за ребёнок у неё на руках? У неё ещё не должно было быть своих детей, да ещё таких больших! Он спросил хриплым голосом:

— Кто это?

— Баронесса Лоран из Касла, жена барона Гердиса.

— Да?

— Граф взял её семью под покровительство. Сейчас вряд ли она опасна для него… Интересно, она знает о муже? Хотя откуда? — Это разговаривал с Алдором один из сержантов, что сейчас только вышел из донжона с бароном Ардом. Алдор слушал его вполуха. Она здесь! Никакая она не баронесса, уж он это знал.

— А маркграфиня где? — спросил.

— Не видели? Её только что арестовали и выводили сейчас отсюда.

— Я только подошёл, я не видел.

— Милорд, её арестовали и отправили в тюрьму, это приказ самого графа.

Алдор покачал головой согласно. Он понял. Их перепутали. Их случайно перепутали, или они подстроили это сами. Никто не знает этого, кроме его самого. Только бы не проболтались слуги, и она сама молчала. Вряд ли баронесса хоть что-то расскажет графу об осеннем похищении. Да. Если всё будет так, то это к лучшему. Он стиснул зубы. Хоть бы всё было так.

* * * * *

Их разместили в двух смежных комнатах, одна — для детей, другая — для госпожи. Анна занималась с мальчиками, кормила и укладывала спать, топила камин, стараясь не глядеть в сторону Вэллии. Вэллия же не могла найти покоя, не могла усидеть на месте.

До самого вечера она ждала, когда за ней придут, когда её арестуют, ведь не мог же этот Алдор промолчать, что узнал её, что именно она и есть маркграфиня.

Уже в сумерках она присела у камина и задумалась. Она вспоминала его, вспоминала дни, проведённые в лесу, когда её увезли из дома. Вернулись ненависть и страх, вспоминался Корвин в моменты ярости, она помнила лицо Алдора. Каким заботливым он был в Ротбурге на постоялом дворе, как старался уберечь её, больную, от холода, как укрывал ещё одним одеялом. И, наконец, его последний поцелуй.

Она вздохнула и обняла себя за плечи.

Этот поцелуй, он не давал ей сойти с ума, он был её великой тайной, когда, казалось, весь мир ополчился против неё. В дни подготовки к этой нелепой свадьбе, в мгновения ярости отца против непослушной дочери. Этот поцелуй был её жизнью.

Ей даже казалось, что она любит его, любит этого последнего из рода Бергских князей представителя. Алдор…

Она шептала его имя, пробуя его на вкус. Каким он предстал перед ней сегодня. О! Они смотрели друг на друга всего мгновение, но она помнила его лицо до мелочей. Глаза, губы, подбородок, стальной блеск доспехов и кольчужных колец.

Он жив. Он жив и здоров. И он рядом.

Почему её не арестовывают? Почему не приходят за ней? Он не выдаёт её! Он ничего про неё не скажет. Он, наверное, любит её. Любит!

Сердце разрывалось от переживаемых чувств. Что-то непонятное творилось в её душе. Любовь — не любовь. Страсть — не страсть. Что-то разрывало её изнутри, поднимало над всем.

Он изменился. Он совсем другой. Стал более уверенным и твёрдым. Граф Доранн обещал ему земли Берга, наверное, это греет ему душу. Каким он стал, помнит и он её ещё? Возгордился. Конечно, кто она сейчас такая? Пленная маркграфиня, нет, баронесса. Что с ней теперь разговаривать?

Вэллия поднялась на ноги, принялась ходить туда-сюда перед камином.

— Миледи, вам надо поесть и выспаться… — Это Анна следила за метаниями госпожи.

— Я не могу сейчас есть, — шепнула в ответ.

— Я ходила на кухню, много служанок разбежалось, практически никого нет из наших, но я предупредила всех, кого видела, чтобы молчали про вас, чтоб никто не проболтался. Я даже сходила к отцу Валериану. Вам нечего бояться. Вам просто надо уйти из Берга. Когда во всём разберутся, вы будете уже далеко, у вашего отца…

— Вольности говоришь, — перебила её Вэллия, — куда я пойду сейчас, когда их тут полный замок? Мне нужны охрана и сопровождение. Граф Доранн мне всё это даст?

— Извините, миледи. — Анна виновато опустила глаза.

Вэллия сцепила пальцы и выломила руки.

— Я буду ждать. И мальчики, их нельзя бросить. Можно поговорить с отцом Валерианом, может, он сможет их устроить в госпитале… Но это всё не один день, надо ждать, когда они перестанут следить и контролировать каждый мой шаг… Они же принимают меня за баронессу, мне надо оставаться ею…

— Всё зависит от баронессы, миледи, она должна молчать, и господин…

Вэллия нахмурилась при этих словах, глянула в лицо горничной.

— Что? Ты что-нибудь знаешь про господина? — Ниард. В свете событий сегодняшнего дня она совсем забыла о нём, о своём муже, о Господи, как она могла?

— Он ранен, мне сказали на кухне по секрету. Его охраняют в Большой башне, потом, наверное, переведут в тюрьму.

— И серьёзно ранен?

Анна пожала плечами. Вэллия устало села в кресло. Она не уйдёт отсюда, пока не спасёт Ниарда. Вот, кто нужен ей, вот, кто дорог ей, вот, кого она любит. "Ниард… Я люблю тебя. Держись. Я смогу спасти тебя, даже если мне придётся просить помощи у этого Алдора".

* * * * *

Она изменилась. Ну конечно, во-первых, она сейчас здорова, не то, что в прошлый раз, когда они виделись ещё в Ротбурге. Похорошела. Чуть поправилась, ведь те голодные дни в лесу высосали из неё последние силы, она была похожа на тень. Сейчас же совсем другое дело. А во-вторых, она теперь замужняя женщина, она маркграфиня. И пусть все её здесь приняли за баронессу Касла, Алдор-то знал правду. Как она держится, как одета. Миледи. Конечно. Госпожа. Чёрная траурная вуаль, барбет на подбородке. Она в трауре, наверное, по барону Дарлу, он же был её дядей.

И эти дети. Это, верно, дети баронессы, наследники Касла. Интересно, а помнит ли она его? Помнит ли те дни, проведённые в лесах, в скалах, в Ротбурге?

Всё складывалось удачно, так выгодно их перепутали. Выходит, Бог и на его стороне, не только оберегает маркграфа. Самое главное, чтобы она сейчас молчала, да и баронесса — тоже, если, конечно, они не сделали это всё специально.

Всё это надо как-то узнать, поговорить, а для этого надо хотя бы встретиться с ней. Как это сделать? Просто так не придёшь, её могут охранять, хотя вряд ли, сейчас не до этого. Чем может быть опасна пленная женщина с малолетними детьми? К тому же вдова. Сейчас её мысли должны быть только о детях. Так, по крайней мере, должен думать граф.

Алдор не находил покоя все эти дни, пока брали башни и донжон. Сейчас всё складывалось удачно, самое главное, чтоб оно сохранялось пока так, как есть. Баронесса в тюрьме, с ней тоже надо будет поговорить. Маркграфиня занята детьми и играет роль баронессы. Маркграф болен и пока не может отвечать на вопросы, и внести какую-то ясность. Так бы всё и было.

Через слуг он узнал, где разместили пленную "баронессу" с детьми, и с наступлением темноты решил встретиться с ней. Он и не думал, что это будет стоить таких усилий. Сердце стучало в груди, будто решался вопрос жизни и смерти, даже руки, кажется, дрожали. Как она встретит его? О чём будет разговор? И давние чувства, покрытые коркой льда, растаяли вдруг. Она… Он опять увидит её.

Догадается ли она о его чувствах к ней? О том, что он так тщательно прятал ещё с Ротбурга. В груди потеплело, словно вместо сердца за рёбра вложили раскалённый камень.

Не наделать бы глупостей, и не сболтнуть чего лишнего.

Её не охраняли, как он и думал, и она не спала. Когда Алдор вошёл без стука, в комнате догорал камин, алые угли освещали женскую фигуру в кресле у каминной решётки. На столике горела одинокая свеча.

Вэллия ещё не спала, услышав осторожные шаги, вскинулась и поднялась на ноги. Из полумрака навстречу ей выдвинулась мужская фигура. Вэллия чуть не закричала, но, узнав вошедшего, задавила в груди крик. Алдор! Что он делает здесь? Господи! Что у него творится в мыслях? И Анна уже спит.

Вэллия сделала шаг назад, упёрлась в кресло, сердце, кажется, застучало прямо в горле. С какими намерениями он пришёл? Не со злым ли умыслом?

— Я закричу, — шепнула, предупреждая.

— Зачем? — ответил он вопросом на вопрос так же шёпотом. — Я просто хочу поговорить. Поговорить и всё. Я не сделаю ничего плохого.

Вэллия молча рассматривала его лицо. По нему пробегал дрожащий свет горящей свечи. Она помнила каждую мелочь, каждую чёрточку, знакомые глаза и губы, обветренная кожа скул, и волосы, длинными прядями падающие слева и справа от лица. Он и сейчас, как тогда, рождал ощущение силы и надёжной безопасности. Взрослый человек, взвешивающий каждое сказанное слово.

В груди всё замирало от воспоминаний, от пережитых к нему чувств. И тот поцелуй в Ротбурге. Разве можно такое забыть?

— Вас можно поздравить? Вы — новый правитель Берга? — спросила она первой, помня об обещании графа Доранна.

— Пока ещё нет…

— Мечта сбылась?

— Почти что, да.

— И вы счастливы?

Он не ответил. Они разговаривали друг с другом на "вы", почтительно, как равные. Алдор отвёл глаза, посмотрел на угли в камине за её спиной и заговорил о другом:

— Я не ожидал встретить вас здесь, я вообще не ожидал когда-нибудь встретиться. Вы же собирались в монастырь, а сами… Что так?

— Это отец, он не отпустил меня, и он сам нашёл мне мужа… в Берге.

При этих словах Алдор усмехнулся, он помнил того маркграфа-мальчишку, сопляк, какой из него муж? Он и Берг-то получил случайно, если бы старший брат не умер, так и был бы сейчас чьим-нибудь рыцарем с жалким куском земли. Как и Алдор…

От взгляда Вэллии не ускользнула эта усмешка.

— Вы видели его? Видели маркграфа?

— Я сам взял его в плен. — Короткая улыбка тронула тонкие губы. Он вспомнил, как хотел тогда убить его, а она, вот, переживает. Неужели любит? Любит этого мальчишку?

— Где он? Как он? Скажите, умоляю… — Голос Вэллии сорвался на беззвучный шёпот.

— Он под арестом, его наблюдает врач. Что вы так переживаете за него? Ничего с ним не случится.

— Он — мой муж.

Алдор опять усмехнулся. "Откуда такие чувства? Если бы я был твоим мужем, ты тоже так же защищала бы меня?"

— А разве не отец выбрал вам его в мужья?

— Отец. Он дан мне Богом, мы связаны супружеской клятвой. Разве этого мало?

— А если бы граф выбрал другого? Старого вдовца, например, с пятью детьми, всё было бы так же? — Вэллия не ответила, только громко сглотнула, не понимая, о чём он. А Алдор продолжил:- А если бы вашим мужем стал я? Вот, сейчас и здесь? Если бы святой отец обвенчал нас, что тогда?

Вэллия нахмурилась, поджимая дрожащие губы. Алдор в полумраке следил за выражением её лица. Он и сам не думал, что сможет сказать ей это всё. Он же практически делал ей предложение. Что ответит она?

— У меня уже есть муж. Я не понимаю вас, о чём… — Он не дал ей договорить, перебил:

— Муж-муж… Что вы заладили? Муж сегодня есть, а завтра нет! Раз — и уже вдова!

— Что? — Вэллия нахмурилась. — О чём вы говорите? Что с ним? Что вы сделали с ним? Как вы посмели? — Она повысила голос, на сколько позволял это сделать шёпот, сверкала глазами с болью.

— Да всё нормально с ним. Успокойтесь. Он жив, не скажу, что здоров, но жив. Пока… — добавил.

— Что это значит? — Она сделала несколько шагов навстречу, маленьких, но приблизилась так близко, что Алдор вдруг взял её за плечи, но Вэллия даже не заметила этого. Глаза её горели в свете дрожащей свечи, но её заботил сейчас только Ниард. О чём говорит этот человек? Почему угрожает ему? — Чего вы хотите? — шептала ему в лицо.

— Я давно хотел убить его, — заговорил Алдор. Зачем он говорил ей это? — Он мешает мне, он мешает вам, ведь отец силой выдал вас замуж, он мешает нам… Можно всё устроить… Через врача. Раз — и всё! И вы свободны! Я освобожу вас от него, от вашего отца… Свадьба, это так быстро. Вам даже никуда не надо будет ехать, вы останетесь в Берге, со мной, вы станете моей женой… — Он говорил быстро срывающимся шёпотом, глядя в её огромные распахнутые глаза.

От услышанного у Вэллии отнялись ноги, она упала на колени, но Алдор подхватил её за плечи и вдавил спиной в стену у камина, в мягкий ковёр. Вэллия даже не помнила, как они преодолели эти несколько шагов. Алдор, обезумевший от её близости, прижался всем телом и зашептал на ухо:

— Я хочу, чтобы ты была только моей, слышишь? — Он уже перешёл на "ты", он уже смёл все преграды. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой, чтобы никто не мешал нам. Я убью его… Я смогу это сделать…

Вэллия глядела в пространство чуть выше его плеча огромными раскрытыми в ужасе глазами. О чём он говорит? О чём говорит?

Она медленно начала поворачивать голову от плеча к плечу в отрицательном жесте, язык не слушался её, голова не соображала, но тело само отвечало "нет", "ни за что", "никогда".

— Что? — Алдор отстранился, словно она ударила его своим отказом, смотрел ей в лицо ошарашено. Глаза Вэллии налились слезами, она бессильно сползла по стене, поймала Алдора за руку и начала целовать его пальцы в мольбе.

— Пожалуйста… Умоляю… Не убивайте его… Прошу вас. Он ни в чём не виноват. Умоляю… — Она исступлённо целовала его руку, а Алдор сверху смотрел на неё удивлёнными глазами, пытаясь понять, что это значит. — Не убивайте его… Не убивайте… Умоляю…

Алдор выдернул руку и прошептал:

— Я не святой отец!

Вэллия медленно поднялась, вздрагивая всем телом от пережитых слёз, с мольбой глядела в лицо.

— Прошу вас… Не убивайте его…

Алдор скривился, как от внезапной головной боли. Глупец! Как он мог? Выставил свои чувства напоказ, думал, она поймёт. Рассказал ей всё, о чём себе даже боялся признаться. Глупец! Жалкое посмешище. О чём только думал? О чём думал?

Он резко развернулся и ушёл. Вэллия проводила его глазами, полными слёз, и откинулась спиной к стене. Губы шептали:

— Господи… Господи, умоляю, пожалуйста, сохрани ему жизнь… Умоляю…

Руки сами собой сцепились в замок. Останови его, Господи, не дай лишить жизни.

* * * * *

Весь следующий день Алдор чувствовал себя скверно, словно сделал что-то очень плохое, за что будет просить прощения всю жизнь.

Ну, и понесло же его этой ночью. Что он говорил, что делал — безумие. Это надо же было предложить ей такое! Убить маркграфа, сделать её своей женой. Разве об этом говорят? Безумие! Полное безумие! Да если об этом граф узнает…

Он ведь хотел поговорить с ней совсем о другом. Он хотел узнать про баронессу, про их подмену, а о чём говорил? Боже мой…

Понятное дело, что она никогда бы не согласилась стать его женой, после того, что было. Это он украл её из дома, это он таскал её по лесам, это он воспользовался её болезнью и изнасиловал против её воли. Это он пришёл сюда с войсками врага, по его совету был взят Берг, был убит её дядя, барон Дарл. Конечно, она никогда не простит его. Просто сегодня ночью он выставил себя дураком.

Весь день он проходил словно в воду опущенным, мало разговаривал, всё думал о чём-то, стараясь остаться один. Он ждал следующей ночи, хотел опять встретиться с ней и поговорить. Он еле дождался темноты, когда полупустой замок погрузился в сон.

Вэллия не спала, словно снова ждала его. На столике горела свеча, и свет её осветил лица встретившихся молодых людей.

Вэллия долго молчала, вглядываясь в его лицо, будто пыталась понять, что на этот раз ждать от него. Она уже боялась спрашивать про маркграфа, словно боялась спугнуть. Но Алдор сам заговорил о другом:

— Сегодня граф разговаривал с баронессой, то есть, с вами. — Вэллия вскинула брови, безмолвно спрашивая: "и что она сказала ему?" Алдор продолжил:- Конечно же, она ничего не сказала. Она не открылась, что она не маркграфиня, и она ничего не знает про осеннее похищение…

— Граф спрашивал об этом? — Вэллия удивилась.

— Конечно. Он думает, что ваш отец придумал это всё, чтобы выставить графа похитителем и лжецом.

Вэллия отвернулась, вот что, оказывается, граф до сих пор не знает про это похищение.

— Вы были там сами, у баронессы?

— Конечно.

— Как она держится? Как её разместили? Вы не делали ей больно?

— Столько вопросов. — Алдор улыбнулся одной стороной губ.

Вэллия смотрела на него. Сегодня он был совсем другим, холодным и официальным, будто вчерашней ночью к ней приходил совсем другой человек. Вчера им двигала безумная страсть, а сегодня — трезвый расчёт. Таким, сегодняшним, она его ещё знала, помнила, но вчера, вчера это было что-то новое.

Они молчали, глядя друг на друга. Видно, Вэллия уже готовилась ко сну, волосы её распущенными лежали на плечах. Анна и мальчики спали в соседней комнате, и здесь, сейчас, Вэллия была одна с этим человеком. Вспоминая его вчерашним, она могла ожидать чего угодно, если он набросится на неё, вряд ли она что-то успеет сделать.

Он — победитель, будущий хозяин Берга, он может позволить себе многое. Она же — только пленница, она и малолетние сыновья барона Гердиса.

— Что будет с ней? — спросила Вэллия шёпотом.

— С баронессой? — переспросил Алдор. — Пока ничего, надеюсь; не думаю, что граф решится на пытки. Мне кажется, он поверил ей сегодня. Никто её не воровал, про похищение она ничего не знает… — Вэллия перебила:

— Для вас это лучше, правильно?

— Что? — Он хотел, чтобы она сама это сказала.

— То, что никто нечего не знает. Вы же скрыли от графа то, что сделали? Он не посылал вас, это была ваша инициатива.

— Это была моя личная месть. — Голос его стал холоднее, слова — отрывистыми.

— А где, кстати, ваш друг, Корвин, кажется? — При воспоминании о нём лицо Вэллии исказилось болью. О, она до сих пор ненавидела его и боялась.

— Он мне не друг, он был моим слугой…

— Был? — Она удивилась.

— Его нет здесь, сейчас у него другой господин, он поехал на встречу с вашим отцом…

— И, надеюсь, найдёт там смерть, — она перебила его, продолжив за него. Алдор молча смотрел ей в лицо.

— Зря вы так, Корвин хороший слуга, и лучшего ещё поискать.

— А говорите, что он не был вашим другом.

— Значит, был, — согласился он с её доводами. Да и что уж там, конечно, был, он всегда был чем-то большим, чем слуга, хороший боевой товарищ, друг, что прикроет спину. Он и сейчас всё ещё переживал за Алдора и предвидел то, что произошло, предвидел эту их встречу. — Почему вы не уехали к отцу? Это было бы разумно. Зачем было оставаться здесь?

— В Берге оставались родные мне люди, самые родные.

Она не стала называть их, чтобы не вызвать новую вспышку у рыцаря из Лиона. Алдор согласно кивнул.

— А отец?

— Что отец? — спросила вопросом на вопрос. — Мой отец сделал вид, что ничего не знает о Берге, о князьях, о вас.

— Вы сказали ему?

— Мне пришлось. Он только назвал меня безумной. И про вас и вашу семью он сказал, что ничего не знает.

— Таким не хвастают.

— Или вы всё это время лгали.

— Я? Может, спросим графа Доранна? Он старше и вас, и меня, и ему нет выгоды скрывать правду.

— Ну уж, нет.

Алдор тихо рассмеялся, чуть откинув голову.

— Конечно, всем лучше, чтобы всё было так, как есть. Пусть баронесса сидит в тюрьме, а вы уж как-нибудь.

— Только не надо обвинять меня в бесчестье, вы, между прочим, тоже хороши. Ваш сеньор так и не знает, из-за чего началась эта война. Может, мне тоже стоит ему рассказать?

— Да, и за одно сесть вместе с вашей баронессой в тюремную камеру. Давайте, обменяемся личными тайнами? Пойдёмте вместе к графу Доранну, возможно, он ещё не спит, он ложится поздно. Только, кто из нас двоих потеряет больше? Вы или я?

Вэллия исподлобья посмотрела на него, опустив голову. Из-за того, что он сделал, началась война. Может быть, граф Доранн не сильно расстроится из-за этого, ведь он давно хотел этой войны. Его назвали лжецом, это его обидело, но на самом-то деле он им не был, он просто не знал о действиях своего слуги. Скорее всего, за это и поплатится этот самый слуга.

— Почему ваш отец не идёт к вам на помощь?

Вэллия пожала плечами и ответила самое первое, что пришло в голову:

— Он не любит моего мужа.

— Да? — Алдор удивился. — Что так? Он же сам его выбирал. Семейные разногласия?

— Вы можете сами спросить у моего супруга.

— Спрошу. — Он утвердительно кивнул головой.

— Я хочу увидеться с ним.

— Уж это — никогда.

— Почему?

— Если вы думаете, что я, как старая сводня, буду устраивать вам встречи, рискуя собственной жизнью, то вы ошибаетесь. Никогда. Даже не просите об этом и не надейтесь. В моём лице вы союзника не найдёте.

Вэллия тяжело прикрыла глаза при этих словах. Последняя надежда. Как же так, Алдор, ты ведь всегда был честным и благородным, почему? Что изменилось?

Они помолчали, и Алдор поворошил угли в камине железной кочергой. Вэллия следила за ним, повернув голову, сама и с места не сошла. Их сейчас разделял всего шаг. Алдор спросил первым:

— Кто из вас придумал поменять вас с баронессой? Хитро.

— Никто не придумал, это получилось случайно. Просто она всегда одевалась лучше меня. А сейчас, видимо, она просто пытается меня спасти, поэтому и молчит.

— Ну-ну, случайно такое бывает редко.

— Позвольте мне увидеться с ней.

— Зачем? — Он удивился и скривил губы, не понимая.

— Просто поговорить. Она же волнуется за детей.

— Дети под вашим присмотром. Ничего страшного. Вы, кстати, знаете, что её муж был тяжело ранен в Касле? Она уже вдова.

Вэллия ахнула и качнулась на слабеющих ногах.

— Нет… — прошептала. — Не может быть… Вы сами видели его мёртвым? Вы видели его… тело?

— Ну, — Алдор пожал плечами, — я, конечно, не видел, но врач говорил, безнадёжно. Вы на что-то надеетесь?

Вэллия смотрела в пространство перед собой, не веря услышанному. Бедная Лоран, бедная, бедная Лоран, и мальчики…

— Не говорите ей, — прошептала с мольбой, глядя ему в глаза. — Это убьёт её.

— Всё равно она узнает, какая разница?

— Пусть позже, потом. Господи… Ей нельзя сейчас… такие новости. — Алдор нахмурился, не понимая, и Вэллия добавила:- Она ждёт ребёнка… Эта новость убьёт её. Её надо выпустить из тюрьмы…

— Не знаю, пока она там, и пока она — маркграфиня, эта новость мало её касается. Как только она освободится, она тут же узнает о муже.

— Не говорите ей, пожалуйста, прошу вас. — В запале Вэллия коснулась пальцами его руки, но тут же отдёрнула ладонь, будто обожглась. — Умоляю.

Алдор долго смотрел ей в лицо, взвешивая для себя, принимая решение.

— Ладно. Я-то могу вам это обещать, но я не ручаюсь за других. — Вэллия быстро кивнула, принимая ответ. — Пока она в тюрьме, эта новость вряд ли дойдёт до неё. Я позабочусь, чтобы ей дали тёплое одеяло и лучше кормили.

— Спасибо. — Впервые Вэллия улыбнулась, и надежда всё же зародилась в душе. Он прежний, он всё тот же Алдор, он поможет, надо только убедить его, найти нужные слова. — Вы же не убьёте его, правда? — Она впервые решилась спросить о Ниарде, смотрела в упор, в самую душу.

Алдор не сводил с неё взгляда. Спросил:

— А что я получу взамен за это?

Вэллия нахмурилась, не понимая его.

— Скоро вашим станет весь Берг… — шепнула в ответ.

Алдор решительно шагнул к ней и взял за локти, смотрел сверху, спрашивая:

— На что пойдёте именно вы ради него? На что согласны?

Вэллия сглотнула, глядя огромными глазами снизу вверх. На что он намекает? Чего он хочет? И в этот момент на столике мигнула и догорела свеча, вся комната погрузилась во мрак, чуть-чуть света давали лишь угли в камине. И вот тут Вэллия испугалась не на шутку, даже руки этого лионца показались на локтях тяжелее кандалов. Она передёрнула плечами, шепча в темноте:

— Пустите…

Алдор притянул её к себе и шепнул на ухо:

— На что вы пойдёте, чтобы я сохранил ему жизнь?

Вэллия хрипло выдохнула, а Алдор оттолкнул её от себя, мягко, одними пальцами. И вышел, по памяти пробравшись к двери через темноту.

Вэллия хрипло дышала, пытаясь успокоить испуганное сердце. Чего он хочет? Что ему надо? Что у неё есть?

— Господи, помилуй и спаси, — прошептала и перекрестилась в темноте. — Дай мне сил пережить это и выстоять, не смотря ни на что.

* * * * *

Выглядел он плохо, несмотря на эти несколько прошедших дней. Бледный, усталый, да и пленное состояние всегда накладывает свой отпечаток.

Граф задавал ему вопросы в присутствии нескольких представителей совета, маркграф отвечал на те, что знал ответы. Говорил негромко, медленно, подбирая каждое слово. Врач не разрешал ещё ему вставать, и молодой хозяин Берга (бывший хозяин) отвечал на вопросы спрашивающих с кровати, благо, врач подложил две большие подушки, посадив больного перед графом Лион. Такое положение смущало маркграфа, это было видно всем, даже Алдору, стоявшему в стороне от всех. Он не принимал участия в допросе пленного, но внимательно слушал все вопросы и ответы.

Маркграф несколько раз спрашивал про свою жену, переживал, наверное. Это злило Алдора. Всё выходило у них двоих замечательно: дружная любящая семья, скоро пойдут детишки, всё удачно и здорово, даже Берг принадлежал им. А Алдор? Что досталось по жизни ему? Ни семьи, ни родных и близких, даже Её он потерял, только Берг, вот, забрезжил на горизонте, и то, когда это ещё будет?

Он вспоминал лицо Вэллии, когда смотрел на этого мальчишку, и задавался вопросом: "Что ты нашла в нём, в этом молокососе? Что в нём хорошего? Чем он лучше? Маркграф? Конечно, не то что, просто рыцарь. Но ведь отец силой выдал тебя замуж за этого, вы, может быть, и увиделись-то на свадьбе, но ты же его любишь! За что ты его любишь?"

Да, он не был трусом, он грамотно отвечал на вопросы, он (не без помощи барона, конечно) организовал оборону Берга. Если бы ещё граф Вольдейн поспешил на помощь. Но за что… За что?

— …Вы стали родственником графа, это не удивило вас? — Алдор прислушался к вопросу своего сеньора. — Тем более, я слышал, свадьба была такой скорой, без обручения…

— Граф сам прислал мне предложение породниться через дочь. Мой советник счёл предложение выгодным.

— Вы его приняли? И не задали вопросов?

— Ну, почему? — Маркграф пожал плечами и продолжил:- Меня удивило это всё. Я и граф, партия для его дочери, конечно, не самая выгодная. Поэтому я и согласился.

— Почему же граф не идёт вам на помощь?

— Я не знаю. Вообще-то мы не сумели найти с графом общего языка, мы друг друга не понимаем по многим вопросам.

— Да? — Граф Доранн удивился. — Странно для тестя, самого выбравшего себе зятя. Вы не находите? — Маркграф только смерил его медленным взглядом и промолчал. — А вы не связываете эту торопливую свадьбу с обстоятельствами похищения дочери графа? — Маркграф нахмурился, поджимая губы, и это видели все. Глупо будет с его стороны говорить о том, что он в первый раз об этом слышит. — Что вы об этом знаете?

— До свадьбы я ничего не знал об этом. От меня скрыли… — Ниард ответил на вопрос, не запираясь, не то, что его "жена" в тюрьме. Граф удивился такому несовпадению. — Я сам понимал, что так не должно быть, единственная дочь, личное предложение стать зятем, мезальянс… — Он сделал паузу и сухо сглотнул, кусая сухие губы. Несмотря на старания врача, жар ему ещё так и не удалось сбить окончательно. Влажные пряди волос липли ко лбу, на висках блестели капельки пота. Этот разговор стоил ему больших усилий. — Я узнал об этом позже… Совсем случайно… Можно было устроить скандал, подать на развод, опозорить графа на всю округу… Я не стал…

— Почему? — перебил граф. Он сидел на стуле и подался вперёд, к маркграфу навстречу. — Он воспользовался вами, а вы промолчали? Испугались своего сеньора?

Маркграф долго молчал, глядя на графа исподлобья усталым взглядом.

— Я не испугался… Я встречался с графом, и мы серьёзно повздорили… Может, поэтому он и не помог нам. — Он так и сказал "нам", Алдор прекрасно слышал это, "нам", это кому? Ему и ей? — Граф не пощадил своей дочери, она просилась уйти в монастырь… — продолжил маркграф, а последнее добавил уже шёпотом:- Кто-то же должен был понять её…

У Алдора от удивления аж рот открылся. Вот это да, вот ты, оказывается, какой у нас благородный, ничего себе! А мы-то думали…

— Значит, вы знаете, что вашу супругу до свадьбы похищали? И граф это не отрицал? Вы слышали это сами? — Граф спрашивал о том, что было важно ему. Маркграф пожал плечами, принимая вопросы и оставляя их без ответов. — Почему же ваша жена отрицает это? Почему она говорит, что ничего не знает?

Ниард вскинул голову и прямо поглядел в лицо графа, чуть нахмурился, давая понять, что и сам не знает ответа, в самом деле, почему? Почему она молчит?

— Если это было, почему и вы, и она говорите по-разному? Кто из вас лжёт? — Граф давил на него твёрдым голосом. Маркграф пожал плечами и ответил:

— Я не знаю, почему она отрицает…

— Я понимаю вас, вы играете за своего сеньора, вы сразу простили ему обман, если всё было так, как говорите вы, и сейчас вы стараетесь его выгородить. Вам выгоднее, чтобы я предстал вором и насильником, а не ваш тесть — обманщиком и подлецом…

— Вы говорите о моём сеньоре! — перебил вдруг его маркграф, и все в комнате замерли.

— Всё понятно! — Граф поднялся со стула, давая понять, что разговор окончен. — Я устрою вам встречу с вашим тестем и с вашей супругой, и узнаем, кто же из вас лжёт, а кто говорит правду.

— Что с моей женой? Где она?

Но его уже никто не слушал, делегация Лиона вслед за графом покинула комнату. Остался только Алдор. Какое-то время они с маркграфом смотрели друг на друга. Ниард узнал его, именно этот человек взял его в плен и обещал сохранить жизнь.

— С вашей женой всё в порядке. Она жива и здорова.

— Кто вы и что вам надо?

Алдор не ответил, рассматривая его лицо, заговорил о другом:

— Ещё пара дней и вас переведут в тюрьму, к вашей жене через стенку…

Маркграф вспыхнул, словно его оскорбили, шепнул:

— Как вы можете, женщину в тюрьму? Разве она преступница? Это подло! Ваш граф считает себя благородным человеком, а сам…

— Не вам осуждать моего сеньора, — перебил его Алдор. — По крайней мере, своих порченных дочерей он никому в жёны не подсовывал.

Ниард после этих слов прикрыл тяжело глаза и отвернулся. Может быть, Алдор ещё что-то сказал бы ему, но появился врач и запретил любые вопросы. Принялся укладывать больного и укрывать одеялами. И Алдор постарался уйти. Да, возможно он был не прав, так резко выговаривая ему, он и сам приложил руку к тому, чтобы превратить дочь графа в "порченную", но по-другому он не мог с этим… Как он мог так разговаривать с графом? Кто он вообще здесь?

А в голове опять оформилась мысль: "ведь я хочу её увидеть…"

* * * * *

Они появились тогда, когда их никто не ждал; к вечеру с башни заметили отступающую к Бергу армию. Несколько сотен усталых и раненых воинов вошли в распахнутые ворота, рыцари подгоняли мокрых лошадей шпорами. Это была армия Лиона, посланная вперёд, на встречу с графом Вольдейном, вернее, это были лишь остатки этой армии.

Все, кто видел измученных, наскоро перебинтованных солдат, не могли сдержать горечи и удивления. Как же так? Это же были главные силы лионской армии. Что же будет теперь?

Один из сержантов докладывал кому-то из совета, что, узнав о взятии Берга, армия графа Вольдейна пришла в движение и пошла в атаку. На равнине у Горта состоялось сражение. Ночью прошёл дождь, и к утру стоял непроглядный туман. Войска расположились ещё с вечера, и никто не стал менять положения с наступлением утра. Началось сражение, и шло оно удачно для лионских войск, пока с правого фланга под прикрытием тумана не появился крупный отряд рыцарей графа Вольдейна. Его появление смешало ряды лионской армии, сначала дрогнул правый фланг, а потом и центр.

Барон Роулд, командующий войсками Лиона у Горта, погиб. Много раненых осталось там, и многие, кто ещё мог передвигаться, шли к Бергу. День-два — и все они будут тут. А следом, наверное, и сам граф Вольдейн со своими войсками.

Сказать, что граф Доранн был в бешенстве после этих новостей — ничего не сказать. Он много ставил на эту свою армию, он считал, что именно за ней будут все решающие направления кампании, не зря же он назначил командовать ею опытного барона Роулда. И что же теперь? Самого барона уже нет! В Берг вернулись жалкие остатки! И следом за собой они ведут армию проклятого Вольдейна! Да где же справедливость на свете?!

Алдор же искал среди прибывших Корвина, спрашивал у раненых, заглядывал в лица. Никто ничего не знал, советовали дождаться остальных, может быть, среди тех он и будет. Кто-то вспомнил лишь, что сеньор Корвина был как раз на правом фланге, а он потом был смят рыцарями графа Вольдейна.

Если кто и выжил там, то маловероятно.

Эта новость ошеломила Алдора. Корвин… Его боевой товарищ и друг. Сколько лет вместе, сколько бед пережили. Как же так? Что происходит?

Промозглый холод пробежал по спине предчувствием сжимающейся вокруг неотвратимости. Казалось, будущее стоит вот-вот, протяни только руку. Он тяжело прикрыл глаза, задавливая в груди стон боли. Всё там, на небе, уже решено за него, и что бы он ни сделал, всё уже заведомо известно.

Смерть Корвина — это только начало. Боже!

Губы сами собой зашептали молитву, ограждающую от бед. Всё будет хорошо. Всё просто должно быть хорошо. Это всё эти события, эти смерти так давят на него. Ведь ещё ничего не ясно про Корвина, не стоит хоронить его раньше времени. Всё образуется, всё как-нибудь образуется.

А к вечеру следующего дня к Бергу подтянулись раненые, отставшие от основной группы, а к утру под стенами стояла уже армия графа Вольдейна. Вот тут-то все, кто сидел теперь за каменными стенами Берга, испытали лёгкий шок, многие начали молиться. Теперь лионцам предстояло испытать то, что пережили защитники Берга. Они смотрели на раскинувшийся лагерь противника сверху вниз, с высоты башен, и жалели, что где-то не уцелели машикули и хорды, где-то рухнула каменная кладка, да и стена теперь и башни не могли похвастаться былой крепостью. Всё, конечно, поспешно заложили и даже успели залить глиняным раствором, мастера работали днями и ночами. Но, несмотря на эти меры, стены Берга теперь не внушали доверия. Если замок взяли один раз, то его можно взять и второй.

Граф Доранн спешно собрал совет и выслушал все предложения. Кто-то посоветовал оставить Берг и уйти за перевал, и уже оттуда начать переговоры с графом Вольдейном, конечно же, дочь его и зятя прихватить с собой, чтобы граф был посговорчивее.

Все ждали решения самого графа Доранна. Ему же не хотелось покидать завоёванные земли, не хотелось оставлять Берг, он ждал уступок от соперника, ведь, в самом же деле, в его руках дочь и зять графа. Что ещё нужно для достойных переговоров?

Граф Доранн метался в своей комнате, сверкая глазами, когда уже ночью к нему зашёл Алдор.

— Что? — Граф глянул так, что сразу стало ясно, к долгому разговору он не расположен.

— Барон Ард послал меня узнать, что вы решили. Если решили, конечно…

— Что я решил? — Граф усмехнулся. — Что я решил… — повторил всё с той же усмешкой на губах. — И что я мог решить, по-вашему? Чего они от меня ждут? Что я откажусь от того, что мне принадлежит? Это была честная война! Я сам взял все эти земли и крепости, кто мешал ему придти сюда раньше? Кто мешал ему остановить меня? А? Никто…

Алдор молча смотрел в лицо своего сеньора, а думал о своём. Корвина он так среди раненых и не нашёл, либо он всё же погиб, либо просто скрылся где-то или ранен так, что не сумел выбраться сам. На душе было тошно, и графа он понимал прекрасно. Нельзя сейчас уходить, нельзя бросать Берг, нельзя отступать перед врагом…

— Я не оставлю это всё ему… — вторил его мыслям граф Доранн. — Я взял Берг, теперь пусть он попробует это сделать.

— Берг уже не тот, что прежде, — заговорил Алдор негромко, — многое испорчено пожарами, катапультой, да и стены, они уже не такие крепкие, как раньше. Мастера уже закончили ремонт, но… — Алдор говорил о том, о чём граф уже знал и сам, но граф не перебивал его, слушал внимательно, будто ждал нового, верил в принцип "устами младенца…"- У них нет катапульт и кота… — Вот здесь уже граф перебил его:

— У них нет тебя! Кто подскажет им, с какой куртины начинать, где самое слабое место в стенах?

— Это им могут посоветовать беженцы, которых мы выгнали, — Алдор быстро приземлил графа в его нелепой надежде. — Хорошая разведка увидит свежий ремонт в стенах, и всё станет ясно. — Но сеньор не сдавался:

— У меня есть его дочь, — Алдор опустил глаза в пол, — и его зять. Должен же он понимать, что рискует их жизнями?

Алдор вздохнул, они оба помолчали. Потом рыцарь спросил:

— Что будет с Бергом?

Граф удивлённо поднял брови:

— А что должно быть с Бергом?

Он набрался решимости и продолжил:

— Вы обещали его мне…

Граф удивился ещё больше и усмехнулся в бороду.

— Сейчас? И что ты будешь с ним делать? Сейчас — что?

— Я превращу его в свободное княжество, как это было при моём отце. Я публично сообщу об этом, и начну сам свою политику. У Берга будет другой статус и другое положение, я смогу сам вести переговоры с графом Вольдейном, это уже будет не ваша земля, и все его претензии… — Но граф не дал ему договорить — он перебил его смехом, и Алдор примолк, нахмуриваясь.

— Свободное княжество? Свою политику, говоришь? Вести переговоры? — через смех спрашивал граф Доранн, не веря своим ушам. — В своём ли ты уме? — Он перестал смеяться и вытер выступившие на глазах слёзы. — Дорогой, сейчас уже совсем не то время, что было при твоём покойном родителе. Время свободных княжеств прошло. Это вчерашний день. Поверь мне. Нужен сильный хозяин, сеньор, кто будет защищать тебя. Не пройдёт и полугода, как тебя завоюют. Свободные княжества ушли в прошлое.

— Почему? Это право нам даровал сам король!

— Сейчас уже не тот король. Когда твоего отца убили, король не вступился за твоё княжество. Вольдейн прибрал к себе эту землю, а Его Величество промолчал. Так же будет и сейчас. Королю не нужны долгие войны между вассалами. Неужели ты думаешь, что появление ещё одного свободного княжества между мной и Вольдейном остановит вражду? Тебе придётся выбирать, кому из нас ты будешь служить.

Алдор молчал. Что всё это значит? О чём он говорит? Он не собирается отдавать ему его законные земли, земли его предков?

— Вы обещали, — повторил упрямо.

— Ну, раз обещал, — граф пожал плечами небрежно, — только не сейчас. Давай, закончим это всё, посмотрим, что будет дальше, а там уж… Но учти, свободного княжества не получится, тебе придётся выбрать себе хозяина, им буду либо я, либо Вольдейн. — Алдор нахмурился, при этих словах своего сеньора. — Я бы, конечно, хотел, чтобы твоим сеньором оставался я! Ты слышишь меня? А для этого надо, по крайней мере, выиграть эту кампанию, победить Вольдейна сейчас! Ты меня понимаешь?

Алдор несколько раз задумчиво кивнул, думая совсем о другом.

— Как там себя чувствует маркграф? — спросил граф без перехода. Алдор нахмурился, с трудом переключаясь на другое.

— Получше.

— Завтра же или после завтра ты переведёшь его в тюрьму. Я хочу всё держать под контролем. Понятно?

Алдор кивнул:

— Хорошо, милорд.

— Позови пажа, я буду ложиться, пусть поможет мне раздеться. Иди, Алдор, иди.

Он вышел на ставших вдруг чужими ногах, смотря перед собой ничего не видящим взглядом. Его Берг был так близко, а граф опять дал от ворот поворот. Что всё это значит? Неужели он не сдержит обещаний? Конечно, Алдор прав, из Берга самое время сделать свободное княжество, а что до короля — Алдор мог бы напомнить ему о подаренном когда-то праве. Ну и пусть сменился король, что с того? Земли остаются землями, и король должен утвердить за Бергом его потерянный статус. А если уж так, то пусть сеньором Алдора станет сам король, он на это согласен. Служить, так уж самому королю.

Эта мысль грела его. Конечно, может быть, своему сеньору он и не выскажет её, оставит в тайне, но, если получится, он так и сделает — попросит защиты короля. Дали бы только в руки земли, его законные земли, и тогда, можно считать, что он добился своего в жизни, вернул Берг в руки законных правителей. И справедливость восторжествует, и проклятый Вольдейн будет кусать локти…

Он думал так, спускаясь по винтовой лестнице, когда в полумраке горящей свечи столкнулся с женщиной в глухом плаще до пола. В блеске огня знакомо сверкнули глаза. Вэллия?

— Что вы делаете здесь? — спросил первым. — В своём ли вы уме? Кругом солдаты! И слуги… — Набросился.

— Я просто хотела узнать…

— Что? Что узнать? — шёпотом ругался Алдор, поймав маркграфиню за локоть, тащил её с собой вместе по лестнице вниз. — Это опасно. Как вы не понимаете? Вас могут узнать слуги и проболтаться.

— Местных слуг почти не осталось, только на кухне, да горничные, но все уже знают, — шептала, оправдываясь, она, но не сопротивлялась.

— Будете лишний раз мозолить глаза, кто-нибудь из этих же самых горничных захочет заработать и выслужится не в вашу пользу.

Кто-то поднимался по лестнице со свечой, и, чтобы не столкнуться с ним, Алдор свернул в коридор среднего этажа. Здесь были комнаты для гостей, и в одной из них Алдор и Вэллия затаились, пропуская пажей графа вверх по лестнице.

— Зря вы так боитесь, я уже ходила по замку, была в церкви, видела святого отца… И ничего.

— Может, просто повезло.

Алдор огляделся и примостил свечу в подсвечнике на каминную доску; комната чуть-чуть осветилась. Вэллия сбросила с головы капюшон плаща, озираясь по сторонам. Темнота пугала, да ещё присутствие этого человека, мало ли, что у него на уме. Но от кого ещё она могла узнать новости?

— Это правда, что подошли войска отца? — спросила первой.

Алдор перевёл взгляд на её лицо, долго молчал, сжимая и разжимая зубы. Да, у каждого свои надежды, и каждый воспринимает всё со своей стороны. Кому-то радость и избавление, а кому-то — одно и то же — разочарование и потеря.

— Мне сказал отец Валериан в церкви, но я хотела узнать от кого-нибудь из ваших… — добавила она, потерявшись от его прямого взгляда. — Это правда?

— И что? — Он совсем не горел желанием обсуждать эту тему, скрывать раздражение стоило больших усилий.

— Значит — правда. — Она кивнула и опустила глаза, выдерживать взгляд его глаз она была не в силах.

— Конечно, вы все тут рады, и словами не описать как, и ваш священник, и вы… Да, это правда, граф Вольдейн привёл свои войска сюда. Он разбил часть наших войск у Горта. И Корвин, скорее всего, погиб там. Вы рады? Конечно, рады! Такие хорошие новости! Можете сбегать обсудить их со своим священником, с кумушками на кухне! Можете даже обмыть припрятанным вином…

— Прекратите! — перебила она его сквозь зубы, и Алдор отвёл глаза, потёр лоб ладонью, будто и сам удивился своему состоянию, своей реакции. — На моём месте вы бы тоже радовались таким обстоятельствам. За то, что мы пережили, я думаю, мы достойны такого избавления.

— А мы? — Его голос потерял былую резкость, но не потерял дерзости. Вэллия вздохнула.

— И вы, наверное, тоже… — Она сделала паузу, а потом быстро заговорила:- Но вы же сами пришли к нам! Вы первыми напали на нас. Сколько людей погибло, дядя Дарл… За что? Зачем это всё? Чего ещё вы хотите? Какой помощи ждёте? Надеетесь, что Бог вам поможет в этом неправом деле?

— Неправом? — перебил он, переспрашивая. — Вы считаете, то, что происходит, это неправильно?

— Смерть всегда неправильна. А вы принесли в Берг смерть и разорение…

— Это мой Берг! И смерть, и разорение принёс в Берг ещё раньше ваш отец! И вы знаете об этом! У вас погиб дядя, а у меня погибла вся семья, я сам чуть не умер! Мне было десять лет, а меня убивали, как самого страшного своего врага! Мне стреляли в спину! Мне было всего десять лет… — Голос его сорвался на шёпот, Вэллия, глядя ему в лицо, исказилась от боли, закусила губу. — Я болел полгода, я еле-еле выкарабкался… И рядом была не мама, — он покачал головой, говоря всё так же шёпотом, — нет, рядом была служанка, чужая тётя, и старый священник… Сколько раз я хотел умереть… сколько молил об этом… И сейчас вы будете говорить, что это ваша победа, потому что вы более достойны её? А я нет? Вы все тут много страдали, а я — нет?

Вэллия долго молчала, не зная, что сказать ему.

— Вы выбрали не тот путь и пошли не с теми людьми. Ваш проигрыш — это не ваша вина. Граф Доранн пообещал вам Берг, это его война. Её проигрываете не вы, а он… А он не достоин победы. Берг никогда не будет Лионским…

— Берг мой! — резко перебил её Алдор.

— Может быть, вы всё же служите не тому господину? Может быть, настало время, выбрать, на чьей вы стороне?

Алдор нахмурился, в свете свечи зло сверкнули его глаза, он презрительно скривил губы:

— Что? Вы предлагаете мне предательство? Вы хотите, чтобы я перешёл на сторону убийцы своей семьи?

— Если вы спасёте нас, отец отдаст вам Берг!

Алдор долго смотрел ей в лицо, будто долго не мог понять, о чём она говорит ему, усмехнулся:

— Нас? Это кого? Разве я мало сделал, что молчу про вас и баронессу? Не надо принимать меня за сельского дурочка, вы думаете, что ваш отец выиграет эту войну и подарит мне Берг? После всего?

— Он ничего не узнает, если я не скажу ему, кто вы. Корвина нет, в лицо вас никто не видел, вы получите Берг в награду…

— За предательство своего сеньора?

— За помощь мне и моему мужу.

— Ах, вот оно что! Вам и вашему мужу? Конечно. Граф Вольдейн убил целую семью, чтобы заполучить эти земли, а он возьмёт сейчас и подарит их мне за вас и вашего мужа? Да он бросил вас здесь на произвол судьбы, и появился только тогда, когда возникла угроза потерять Берг насовсем! Ему нужны эти земли. А я хочу, чтобы Берг стал свободным княжеством. А этого не будет. При Вольдейне не будет никогда.

— При графе Доранне тоже не будет, поверьте мне. Никто не отдаст вам Берг, никогда не отдаст!

Алдор молчал, может быть, потому что и сам какой-то толикой своей души только сегодня, сейчас, уже почувствовал это, то ли потому, что абсолютно не знал, что делать.

Он вздохнул и заговорил совсем о другом усталым негромким голосом:

— На вашем месте я бы уже давно убрался отсюда, пока ещё можно это сделать. Войска вашего отца стоят в стороне, Берг ещё не в осаде, и вас выпустят, как баронессу.

— Я не могу покинуть Берг без своего мужа.

— Ну, ждите. Время уходит. Завтра я поговорю с врачом, а после завтра я переведу вашего драгоценного маркграфа в тюрьму, а вы можете ждать его ещё столько, сколько пожелаете, пока не откроется ваш обман.

— После завтра? Уже после завтра? Как он? Скажите, умоляю.

— Я завтра поговорю с его врачом…

— Помогите мне, — прошептала Вэллия, не сводя взгляда с его лица.

— Я уже сказал вам, уходите из Берга. Чего вы ждёте?

— Помогите ему…

— Ни за что! Как вы себе это представляете? — Он усмехнулся, передёрнув плечами. — Я выведу его из замка через главные ворота с вами под руку? Ну уж нет.

— Его можно спрятать в замке, в церкви, да не всё ли равно где! Помогите, умоляю. Вы один только можете мне помочь. Мне некого просить и не на кого надеяться. Только вы.

— Я никогда не предам своего сеньора. Я не хочу даже говорить об этом.

Вэллия шагнула к нему ближе, почти в упор смотрела теперь в его лицо, в глаза, шептала:

— Я столько пережила по вашей вине, я болела и чуть не умерла, вы оставили меня Корвину… Я разве о чём-то просила вас? — Она в беспомощности качала головой, и вдруг перешла на "ты", и даже обратилась по имени:- Алдор, прошу, вспомни те дни в Ротбурге на постоялом дворе, когда мы были рядом, только ты и я. Мы доверяли друг другу, как самые родные люди на свете. Ведь тебе не хотелось оставлять меня там, а я… я столько раз успела пожалеть, что ты не взял меня с собой, в Лион… Я убедилась, что мой отец — жестокий человек, он не отпустил меня в монастырь и силой выдал замуж… Алдор, вся моя жизнь пошла кругом после тех дней, после того, как вы украли меня, но я ни разу не пожалела о том, что встретила тебя… Твой поцелуй, ты помнишь? — Её голос сорвался, осип. — Для тебя, может быть, ничего особенного, а я… я жила только благодаря ему… Я даже на исповеди никому из святых отцов не говорила о тебе… Мне даже казалось, что я люблю тебя…

Алдор качнулся на неё после этих слов, сгрёб её в объятья, притиснул к груди, как самое дорогое, как самое ценное на свете. Да! Да! Свершилось! Он сколько раз молил об этом, узнать её чувства, понять её… Она любит, любит его!

А она шепнула ему на ухо:

— Помоги ему, Алдор, пожалуйста…

Он оттолкнул её от себя, как раскалённый уголь отбросил. Он ошибся! Она не любит его и никогда не любила! Как она сказала? "Мне казалось…" Конечно! Её мысли только о нём, об этом проклятом маркграфе. Он зло скрипнул зубами, чувствуя, как сердце наполняется ненавистью, прошептал ей в лицо:

— А что я получу за это?

Она растерялась.

— У меня есть немного драгоценностей…

— Они мне не нужны!

Он торговался, будто уже знал, как осуществить то, о чём она просит, будто знал, как вызволить маркграфа из тюрьмы.

— У меня ничего больше нет! Алдор!

— Хватит! — Он выставил ладонь. — Прекратите это! Я никогда не сделаю этого! Я не предам графа и не собираюсь помогать вашему мужу! Собирайтесь! Я провожу вас! Вы хотели узнать новости? Вы их узнали, а теперь вернётесь к себе. И я не хочу возвращаться к этому разговору. Хватит!

Он подхватил свечу с каминной полки, и Вэллия не посмела сказать и слова. Ей захотелось расплакаться, но она держалась до самой своей комнаты, до самой своей постели, пока не коснулась лицом подушки, и только тут дала волю слезам.

"Ниард… Мой бедный Ниард, никто не хочет помочь тебе…"

* * * * *

Весь следующий день она не выходила из комнаты, ничего не ела, просто сидела в кресле, думала. Что ещё она могла придумать, чтобы помочь своему мужу? К кому ещё обратиться? Этот Алдор оставался единственным вариантом. Ах, если бы удалось хоть как-то уговорить его, переманить его на свою сторону!

Он уже заговорил о цене, значит, появился шанс, значит, всё-таки у него есть своя цена. Но что она могла отдать ему? Драгоценностей мало, денег нет — всё с осадой припрятали. Что у неё осталось? Да ничего!

Она молилась, читала молитву за молитвой, и смотрела в какую-то точку перед собой. Анна управлялась с детьми баронессы и в сторону госпожи старалась лишний раз не смотреть.

Сегодня он узнает у врача о состоянии Ниарда, а завтра отправит его в тюрьму. У неё остаётся только этот день. И ночь. Она может предпринять хоть что-то только за это время.

Вэллия поднялась и начала ходить из угла в угол, ломая пальцы, крутила кольцо, подаренное ей в день свадьбы, и оно блестело в ярком солнечном свете витражного окна. Что придумать? Что придумать?

Она вспоминала его лицо этой ночью, его страстный порыв, его взгляд, его горячие объятья. Он любил её! Он не зря предлагал ей стать его женой. Убить Ниарда… Он хотел этого.

Она помнила все их встречи здесь, в Берге, его горящие глаза, его страсть в движениях и во взгляде. Он любил её! Он жаждал обладать ею!

Вэллия резко остановилась, хрустнув пальцами, тяжело, с усталостью прикрыла глаза. Он давно намекает на это! И он мог бы взять её силой, если бы захотел, возможности были. Она вспоминала ту их встречу, когда погасла свеча, когда они остались вдвоём в кромешной темноте. Он тогда держал её за локти, но не позволил себе и лишнего!

Вот, чего он хочет! Вот, что она может ему дать взамен на свободу Ниарда!

Вэллия тяжело опустилась на деревянную ручку кресла. Она нашла ему цену…

* * * * *

— Алдор! Тебя зовут там! — Балет — молодой рыцарь графа позвал его, махнув рукой в сторону двери у себя за спиной.

— Кто? — недовольно пробурчал тот. Уже наступила ночь, и в комнате спали личные слуги и рыцари графа Доранна. Алдор только лёг и ещё не успел заснуть, вставать не хотелось. — Кого ещё принесло?

— Выйдешь и сам посмотришь, свечу только задуй, я лягу в темноте.

Граф обычно ложился поздно, а рыцари его ещё позже, а вдруг что понадобится сеньору, а по утрам — ранний подъём с рассветом. Идти куда-то сейчас — неописуемая мука. Но он всё же пересилил себя, поднялся, наспех оделся, натянул высокие сапоги, набросил котарди — пиджак — и задул свечу. Уже находу в дверях заправлял рубашку в брюки и так и вышел в коридор.

Он ожидал увидеть кого угодно — слугу, кого из рыцарей постарше, кого-то из баронов, но растерялся, когда за дверью столкнулся с Вэллией. Она ждала его и глянула из-под края свободного капюшона.

Алдор тут же почувствовал себя в глупой ситуации: не одет толком, незастёгнутый пиджак, рубашка грязная. Чтобы скрыть свою неловкость, набросился:

— Что вы делаете здесь? Чёрт! Как вы нашли меня? Вы ничего не понимаете!

— Мне нужно поговорить с вами, — шепнула она.

— Мы уже всё обсудили, нам не о чем разговаривать. Оставьте меня в покое, для вас никаких преград не существует. Я никогда не думал, что вы такая упрямая. Не вынуждайте меня принимать меры.

— Пожалуйста… — Глядела на него умоляюще.

— Пойдёмте. — Он указал ей рукой, Вэллия почувствовала, что одержала первую маленькую победу.

Они оказались в небольшой комнате для прислуги, маркграфиня поставила на столик подсвечник с двумя свечами, повернулась к Алдору.

— Что случилось? К чему такая срочность?

Но Вэллия, ни слова не говоря, потянула шнурок глухого плаща и сбросила его за спину. Алдор ахнул, увидев то, что оказалось под плащом. Она… Что она вытворяет?!!

В свете горящих свечей она стояла голая перед ним. Нет! Только приглядевшись, он понял, что это не так. На ней была тонкая шёлковая рубашка до пят почти, вся прозрачная, всё тело видно. У него перехватило дыхание, и сердце застучало сразу вдруг во всём теле. Он смотрел во все глаза, пил, пил огромными глотками, стараясь запомнить на всю жизнь. Но то, что хотелось видеть больше всего, было скрыто от глаз плотным кружевом. И Алдор качнулся навстречу на слабеющих ногах. Снять! Снять всё, что мешает ему видеть её всю…

Вэллия почувствовала, как у неё закружилась голова от его реакции, видела его удивлённое лицо, огромные изумлённые глаза. Она думала, что удивит его, она так тщательно готовилась, успела до вечера помыться и собрать в причёску ещё влажные волосы, нашла этот чудесный подарок баронессы. Она даже для Ниарда ещё не надевала его ни разу! Какие же чудеса он творит!

Господи! Теперь он не сможет отказаться от неё, не сможет перебороть себя, не остановится. Это плата ему, плата за всё.

Алдор в два шага преодолел разделяющее их пространство, схватил её дрожащими руками, принялся с жадностью голодного целовать её лицо, губы, глаза. Вэллия почувствовала, как от бессилия подкосились ноги, но Алдор не дал ей упасть, обнял, прижимая к груди, к самому сердцу, оторвал от пола. Крутанулся на каблуках и толкнулся к стене, придавливая маркграфиню спиной к ветхому гобелену. Только тут аккуратно поставил её на ноги, принялся опять целовать её лицо. Вэллия подставлялась под поцелуи, закрыв глаза.

"Это не так и трудно. Боже мой… Я смогу… я сделаю это… Он так страстен, так горяч… Боже… Может быть, и я сама давно хотела этого?.. О, нет…"

Память о том далёком поцелуе придала ей сил и уверенности. Сердце воскрешало те давние пережитые чувства. Он не сделает ей больно. Никогда.

Его руки ласкали её, дрожащие пальцы скользили по холодному шёлку. Не успела Вэллия и понять, как ладони его уже добрались до её колен, подняв кружевной подол сорочки. Она обняла его за спину, протолкнув руки под распахнутый камзол, горячее мужское дыхание обжигало лицо.

"Ну и пусть, пусть… Зато он не откажет в помощи, он не сможет отказать", — думала она какой-то частью сознания. Нет, это было совсем не то, что было с Ниардом, это не те лёгкие воздушные ласки, здесь напор, сила, страсть, сметающая всё на своём пути, то, о чём потом будешь помнить всю жизнь, то, от чего, казалось, может остановиться сердце.

— Я люблю тебя… люблю… Я понял это ещё в Ротбурге… Мне так не хватало тебя всё это время… — шептал он, целуя её. — Уйдём со мной… Будем вдвоём… только ты и я… будем жить друг для друга…

— А Берг? — шепнула она в ответ.

Как он мог забыть о Берге? О своём Берге? Этого не может быть!

Он долго не отвечал ей, будто своим вопросом она вернула его к реальности, даже перестал целовать её, и просто смотрел в грубые нити гобелена чуть выше её плеча. И Вэллия осознала, что уже, оказывается, давно разомкнула колени и позволила ему оказаться так близко, что если бы он сам сейчас не остановился, она бы этого уже не сделала никогда. Она судорожно сглотнула и шевельнула пальцами на грязной ткани рубашки на его спине, проверяя, здесь ли она, жива ли ещё.

— Алдор? — позвала шёпотом.

— Ты ведь не любишь меня… Ты делаешь это только ради него, правда? — Он повернул голову на бок и исподлобья глянул ей в глаза. Вэллия не смогла солгать ему и опустила взгляд. Их лица были так близко, и тела, не хватило лишь шага. Это сам Алдор не сделал его.

И тут же навалилось всё, он вспомнил ту боль и то раскаяние, что не давали покоя все эти месяцы. Он воспользовался её болезнью однажды, он потерял рассудок и как безумный рвал на ней одежду. Тогда она была дочерью графа, а сейчас — жена маркграфа. И он не поведёт себя так же, как в прошлый раз, как безродный мужик при виде женской юбки. Он не воспользуется её беспомощностью. Он княжеского рода, он последний князь Берг, и этим не купишь его, как ни старайся. Теперь — нет.

Он отстранился вдруг от неё, одним движением отмёл её в сторону, а сам так и остался стоять, уткнувшись лбом в расшитый гобелен.

Вэллия поняла, что проиграла, слёзы начали душить её. Ещё секунду назад он был так близко, ещё её бёдра помнили его тело, а губы — его поцелуи, и вот сейчас уже он где-то далеко, где-то на другой планете.

Дрожащими пальцами, смахивая слёзы, она начала поправлять на себе сорочку, подобрала свой плащ. Как глупо, какой же дурой она выглядит сейчас. Пришла купить его такой ценой, помылась и приоделась, а он — всклокоченный и в грязной одежде — а оказался выше её. Он не взял её. Хотя она была на всё готова, она бы даже не пожалела. Он сам нашёл в себе силы остановиться, прекратить это всё. Он оказался лучше, честнее её, потому что она-то будет помнить всю жизнь этот момент, когда её отвергли, она будет жалеть, что так и не узнала его, как мужчину…

— Я всё равно не смог бы тебе помочь, — прошептал он, так и не сдвинувшись с места.

— Почему? — Она размазывала слёзы по щекам.

— Я не могу, у меня нет возможности… Его всё время охраняют… Я всё равно не смог бы… — Он поправил на себе одежду и медленно обернулся к ней, прижался лопатками к стене. — Ты сама уходи отсюда… Тебе незачем находиться тут… Скоро начнётся осада, опять для вас… Уходи! Ты даже заберёшь мальчишек, никто и слова тебе не скажет… Потом, если разберутся, будет уже поздно догонять тебя… — Голос его был негромким, с хрипотцой пережитого, он словно рвал сердце Вэллии на куски. Она глядела на него с сожалением, ещё помня ласки и поцелуи его на своём теле.

— Я не уйду без него…

— Глупо! Граф ничего не сделает ему! Для него важнее ты, чем твой проклятый маркграф!

— Алдор!

— Что? Разве я не прав? Ты — дочь графа, ты стоишь многого в его глазах, а он — всего лишь зять — сегодня есть, а завтра нет!

— Вот поэтому я и не уйду без него, я не оставлю его твоему сеньору. Он сразу же убьёт его, а если узнает про обман — тем более.

— А он тут причём? Он же не знал, что вас перепутают…

Вэллия вздохнула. Разговор получался однобоким, всё об одном и том же. Она уже не плакала, она и так слишком часто делала это за эти последние ночи.

— Ты видел его сегодня? Как он?

— Получше, конечно, но… — Покачал головой. — Врач крик поднял, но графа понять можно. Сегодня он отправил людей к твоему отцу, они доложат, что вы в плену. Скорее всего, граф Вольдейн пойдёт на штурм. Я бы так сделал… — Он пятернёй загрёб длинную чёлку со лба назад, но она опять упала ему на лицо. — Графу хочется держать вас двоих под арестом. И я бы тоже так сделал.

Вэллия нахмурилась, поплотнее запахнула на себе полы плаща, чувствуя кожей прикосновение дорогого шёлка.

— Твоя игра закончена, ты, конечно, смелая, но ты сделала всё, что могла. Уходи из Берга, иди к своему отцу. — Вэллия усмехнулась на его слова, переступила, стукнув по полу каблуками туфель. — Я провожу тебя, и мы расстанемся. Не ищи больше со мной встреч. Может быть, в следующий раз я не смогу остановиться…

Она опустила голову, растрёпанные чистые волосы посыпались ей на лицо. Алдор смотрел на неё со стороны, и ему было её жалко, обессиленную, не сумевшую ничего сделать. "Ты проиграла. Ты просто проиграла. Ничего страшного не случилось. Ты даже сохранила честь, и твоему мужу не надо будет стыдиться тебя. Ему наоборот повезло с такой женой…"

Он вспомнил вдруг их последний разговор и спросил последнее, о чём ещё хотел узнать:

— Твой муж проболтался, что узнал о твоём похищении случайно, что случилось? Ты сама сказала ему?

Вэллия не ожидала такого вопроса, поджала губы. Да что уж скрывать, раз они видятся в последний раз?

— Я вынуждена была сама рассказать ему. Я забеременела, Алдор, после того случая с Корвином… Я выходила замуж беременной, и об этом никто не знал, кроме меня… — При этих словах Алдор обессилено сполз по стене спиной, сел прямо на пол и откинул голову назад, упёрся локтями в колени. Но Вэллия не знала причины этого его поведения и продолжала:- Я думала, сказать ему на венчании, но отец запугал меня, он взял с меня слово, что я буду молчать обо всём… Я не хотела обманывать его, но… — Она отрешённо покачала головой. — Может быть, всё и прошло бы как-нибудь, но… мы жили с мужем, как брат и сестра, монашеской семьёй…

— Что? Он не спал с тобой? — Шёпот Алдора показался ей тише весеннего ветра, она в ответ отрицательно дёрнула подбородком. — И ты всё равно любишь его? О, Боже…

— Сейчас уже всё нормально, у нас хорошая семья…

— Да он ущербный! Господи, Вэллия!

— Я потеряла ребёнка, — голос её звенел, — чужого ребёнка, я досталась ему порченной из-за тебя и твоего друга Корвина, но он простил мне мой обман, моё бесчестье. Кто бы повторил такое? Ты?

Алдор перевёл взгляд с её лица на пол, кусал губы. Ребёнок… Она ждала ребёнка… Он был последним с ней. Это не факт, конечно, что ребёнок был именно его, но внутренне, какой-то частью души он понимал, он верил, да, это был его ребёнок. А он бросил её… Он сбежал, оставив её саму решать эту проблему…

— Ребёнок, — прошептал он еле слышно.

— Я долго болела, и он не выдержал, ему было всего три месяца… Господь забрал его на небеса ещё до рождения.

Он не мог поверить в услышанное, качал головой. Ребёнок. Его ребёнок. Он мог бы стать отцом, у него был бы сын, если бы он не бросил её в Ротбурге, а постарался бы вопреки обстоятельствам добраться до Лиона вместе. Они поженились бы там, он не позволил бы ей потерять своего ребёнка, и сейчас они жили бы все вместе: он, она и их сын… Сейчас он был бы ещё маленьким, но он стал бы после отца правителем Берга…

Боже! Почему всё так? Почему?

Вэллия следила за ним с высоты своего роста, пока за спиной не догорела одна свеча.

— Ты проводишь меня?

Он поднялся, всё так же глядя в пространство остановившимся взглядом. Он проводил её, всю дорогу не сказав ни слова. Да и Вэллия сама всё время молчала. Без прощаний они разминулись каждый в свою сторону. Вэллия забрала свечу и прежде, чем зайти к себе, долго провожала взглядом в темноте спину уходящего лионского рыцаря. Больше они не увидятся. Никогда.

* * * * *

Граф Вольдейн обвёл взглядом своих баронов. Здесь не все, но всех и не нужно. Спросил:

— Они хвастают, что мои дочь и зять у них в плену. Что скажете об этом?

— Всё может и быть, кто знает. — Это барон Ирвин — советник графа. Раньше он был временным советником, после смерти барона Дарла стал им постоянно. После этого он чуть осмелел и стал давать даже неплохие советы. — Из округи неслышно, чтобы они спаслись или где-то бы прятались.

— Неужели в Берге нет ничего, чтобы покинуть его во время осады?

— Кругом скалы. — Внимательные карие глаза следили за графом. — Скорее всего, нет.

— Значит, было глупо оставаться там! Зачем?

Многие из баронов подумали сейчас об одном и том же: защитники Берга ждали помощи графа, ждали до последнего, но граф не торопился. Он собирал войска, долго думал, а на самом деле хотел проучить строптивого зятя и самовольного шурина, проявившего излишнюю самостоятельность. Вы оба такие умные, ну так и воюйте сами, ищите выход, благо, что Берг считался неприступным. А зря считался…

Из всех только барону и хватило смелости открыть рот в защиту маркграфа и его окружения:

— Возможно, если бы они ушли до осады, Берг вообще не стали бы защищать, а просто сдали бы без боя.

Граф ничего не сказал, поджал губы. Получается, маркграф и его жена — герои, а уж барон Дарл так и вообще.

— Они выставляют нам условия. Если мы не примем их, погибнут мои родственники.

Все молчали. Первым заговорил опять барон Ирвин:

— Можно потянуть время. Может быть, они блефуют? А что, если это обман? А что, если ваших родных на самом деле нет в их руках? Мы не получили ни писем, ни фамильных колец, неужели мы должны верить им на слово?

— Значит, надо послать кого-нибудь и проверить это. Я правильно вас понимаю, барон?

— Конечно, милорд. Нужен человек, кто знает вашу дочь и её мужа в лицо.

— Милорд, можно это буду я?!

Все повернулись в сторону говорившего. Это был человек не из своих, местный, граф знал его давно — барон Гердис! Говорят, он был тяжело ранен при взятии его земель и Касла — родового замка, кто-то даже заикался, что рана была смертельной. Он добрался до Берга только сегодня и выглядел ужасно: бледный, похудевший, даже постаревший, с огромными глазами. Видно, смертельные раны не проходят бесследно. Граф усмехнулся.

— Почему вы считаете, что послом должны быть вы?

— Я ранен и вряд ли пригожусь вам тут, если начнутся боевые действия. Я советник маркграфа и знаю в лицо и его, и его супругу. И… кроме того, — Он переступил и покачнулся, но держался всеми силами, не давая слабости захватить его, — там, в Берге, моя жена и дети, я не знаю, что с ними…

— У вас личный интерес, барон.

— Я справлюсь, милорд, можете быть уверены. Я не подведу вас. Тем более, я же буду не один, я возьму с собой своих людей.

— Я подумаю над вашим предложением, барон.

Барон Гердис благодарно поклонился, и только он сам знал, каких это стоит ему усилий.

* * * * *

Алдор терпеливо наблюдал, как монах врач помогал больному маркграфу собираться. Конечно, тот был не рад подобному, какая ещё может быть тюрьма для человека в таком состоянии? Всё что-то бубнил недовольное, но Алдор ответил на это всё:

— Это приказ самого графа.

Маркграф выглядел, конечно, немногим лучше, чем в тот день, когда Алдор увидел его на допросе. Всё тот же жар, всё та же лихорадочная слабость. Ничего. Врач сможет наблюдать его и в тюрьме. Правда, там и холодно, и влажно, и удобной кровати тоже не будет, да и обхождение.

Но, может быть, хоть это подстегнёт графа Вольдейна к решительным действиям, он снимет свои войска и заговорит по-другому.

Монах застёгивал пуговицы рубашки маркграфа, тот пытался сделать это сам, дрожащие руки не позволяли, но он всё равно всеми силами хотел быть самостоятельным, даже сам натянул сапоги, от чего на лбу выступила испарина. Ему пришлось передохнуть, чтобы подняться на ноги. Врач ждал, держал в руках камзол маркграфа, через локоть висел тёплый шерстяной плащ.

— Давайте, — Алдор протянул руку, — я справлюсь, а вы идите к другим больным. Не переживайте, — он старался быть вежливым с человеком больше, чем в два раза старше его, да тем более монахом, — вечером вы сможете проверить, как маркграф устроился. Всё будет хорошо. Если в камере будет холодно, я лично отдам ему своё одеяло. — Улыбнулся, скрывая за улыбкой иронию. Маркграф глянул на него исподлобья, но ничего не сказал.

Монах отдал вещи и вздохнул, шепча:

— На всё воля Божья…

Уже в дверях врач столкнулся с Балетом. Рыцарь пропустил монаха, но сам смотрел только на Алдора.

— Алдор! Ты же справишься один, правда?

— Что случилось? — Алдор отвернулся от маркграфа, медленно натягивающего на себя камзол.

— Граф приказал всем собраться внизу. Ты слышал новость? Граф Вольдейн отправил делегацию. Говорят, там много народу, граф приказал собраться, надо держать их под контролем. Мало ли что…

— И чего они хотят? — Алдор нахмурился, слушая его.

— Они хотят убедиться, что у нас в руках, в самом деле, дочь графа. — При этих словах Алдор насторожился. — Да ещё, может, и маркграфа захотят увидеть… — Балет не мог скрыть восторга и говорил о владельце Берга, будто его не было здесь. — Ты поторопись, — глянул на мешкающего больного маркграфа, — лучше, если они увидят его в тюрьме. Я хочу быть там, пока приедут, пока приём, суть да дело. Я хочу увидеть всё сам! Ты отпустишь меня?

— Ладно, — Алдор согласился, не сумев избавиться от тревоги. — Я справлюсь. Иди. Расскажешь потом.

Балет уже в дверях обернулся и добавил:

— Спасибо. Да, и ещё, забыл сказать. Мы узнали, вообще ушам не поверили. Знаешь, кто ведёт их делегацию? Ты упадёшь!

— Кто? — Алдор наблюдал за маркграфом, застёгивающим пуговицы камзола. Вряд ли молодой рыцарь мог сказать более важную новость, чем уже сказал, но.

— Барон Гердис! — Алдор резко обернулся, шепнул растерянно:

— Что? Он же…

— Вот и я о чём! Все же думали, что он уже… А он, оказывается, выжил. Хочу увидеть своими глазами! Ну, я полетел! Я всё расскажу тебе…

Алдор какое-то время не мог привести мысли в порядок. Гердис? Барон Гердис? Он же муж баронессы! Он узнает её при встрече и тогда…

— Быстрее! — Алдор стал помогать маркграфу с пуговицами, хотя обещал сам себе, что и пальцем не двинет, чтобы помогать ему. — Поторопитесь, милорд!

Конечно, оно и так понятно, если едет делегация с такой целью, значит, уж точно кто-то будет там, кто знает дочь графа в лицо. Почему же тогда он так нервничает?

Если правда раскроется, её арестуют и посадят в тюрьму, так же, как сидит сейчас несчастная баронесса, а через момент сядет и этот вот маркграф. Ей не место в тюрьме, она не должна быть под арестом!

Так удачно всё сложилось для неё в этом случае, а теперь вот. Так не должно быть! Её надо предупредить. Пусть она найдёт место, где спрятаться.

— Быстрее, прошу вас!

Маркграф управился с пуговицами, и Алдор указал на дверь.

— Шевелитесь! Если вам дорога жизнь вашей жены, то шевелитесь. Умоляю.

Он буквально тащил маркграфа за собой, поддерживая под локоть. Да он и шёл, наверное, на пределе, отдавая последние силы. Его хватило только на то, чтобы спуститься с башни и перейти в главный корпус, где под землёй располагались тюремные камеры. Правда, чтобы добраться до тюрьмы, надо было преодолеть ещё один переход, а для этого надо было подняться по лестнице на второй этаж, пройти короткий коридор и опять спуститься по ступеням уже вниз. Этот путь маркграфу было не одолеть. Алдор это понял, когда молодой человек вдруг привалился к стене и сполз по ней, теряя сознание.

Алдор смотрел на него сверху вниз и ждал, когда же он придёт в себя. Он физически чувствовал, как уходит время. Баронессу из тюрьмы уже увели на встречу с мужем, вряд ли в тюрьме кто-то остался из тюремщиков, максимум кто-то один.

Ладно. Алдор оставил маркграфа на каменном полу и бегом бросился по коридору, потом вниз, нашёл тюремного охранника, договорился с ним, что приведёт маркграфа, взял ключи, а тюремщика отправил на обед. Быстро вернулся к маркграфу и принялся приводить его в чувство. Он пришёл в себя только после трёх пощёчин. Алдор сам поставил его на ноги. С таким успехом до тюрьмы они будут добираться до полночи. Надо было что-то делать. Как-то предупредить жену вот этого вот, чтоб успела спрятаться, да и одновременно его самого довести до тюрьмы. И всё это в одно время.

Алдор смотрел в лицо молодого маркграфа, ждал, пока тот наберётся сил, и думал. "Что она в тебе нашла? Что ты вообще из себя представляешь? Чем ты её покорил? Ты и жил-то с ней, как старший брат с сестрой, монах чёртов. Пожалел он её, видетели. Жалостливый. И любят же бабы вас таких за это. Диву даёшься".

— Пошли. — Алдор подтолкнул его под локоть. Маркграф посмотрел исподлобья, хрипло выдохнул с болью и вытащил из-под полы уже распахнутого камзола ладонь, он поддерживал себя ею под грудь. На кончиках пальцев его ладони Алдор заметил кровь.

Проклятье! У него открылась незажившая рана! Врач, конечно, перебинтовал его перед этим, значит, Алдор так быстро тащил его, что кровь смогла пропитать бинты. Маркграф не выдержал такой нагрузки. Да и по лицу видно, белый, как мел, не зря сознание потерял.

— Ну что мне делать с тобой? — задал вопрос Алдор, хотя вряд ли маркграф мог ему ответить, сейчас ему хотелось просто где-нибудь сесть или лучше лечь. Ему нужен покой, чтобы остановилась кровь, и перевести дыхание.

Он огляделся по сторонам. Время. Уходит время. Что же придумать? И тут его осенило. Алдор аж сам испугался своей идеи.

Здесь, совсем недалеко, под лестницей, есть небольшая комнатка. Когда-то это была оружейная, потом в ней обитала ночная стража, сейчас ею давно никто не пользовался, да и мало кто знал о её существовании. Там есть вентиляция, правда, нет света. Хорошее укромное место, в котором можно спрятаться.

Алдор подхватил маркграфа за локоть и потащил вперёд. Тут совсем близко, да и лестница вниз всего в десять ступенек. Точно. Дверь, наверное, не открывали много лет. Комнатой перестали пользоваться ещё в бытность самого Алдора ребёнком. Когда-то со старшим братом они прятались в ней от отца, когда творили что-нибудь запретное, например, без разрешения заходили в его кабинет или устраивали драку.

Сейчас все стены её изнутри заросли пылью и паутинами, пол ещё давно заставили каким-то ненужным хламом. Алдор нашёл поломанный стул, примостил его близко к стене. Вот тут и подождёт его до возвращения маркграф.

Когда Алдор усаживал его на стул, зубы маркграфа стучали от холода. Такое бывает при потере крови. Только бы он не помер тут до возвращения.

— Ты подождёшь меня тут. Я скоро вернусь, — говорил ему Алдор, усаживая и укутывая в плащ. Он даже накинул на него свой камзол, оставшись сам в одной рубашке. Ничего. Не замёрзнет. Он скоро вернётся. Он только туда и обратно. — Всё будет хорошо, ты только не паникуй и не начни кричать тут, не дай Бог.

Вряд ли маркграф его понимал, скорее всего, фразы долетали до него просто шумовым фоном. Он откинулся к стене и закрыл глаза. Ну и ладно. Алдор вышел и запер за собой дверь. Она закрывалась на засов, крепкий железный барбекю, изнутри не открыть, останешься заживо замурованным, да и по лестнице по этой никто не спускался, она тупиковая.

Всё! Теперь быстрее!

Он бежал по коридору, когда навстречу ему попал охранник из тюрьмы. На ходу Алдор бросил ему в руки ключи и спросил, чем его накормили. Вряд ли он вспомнит, что слуга графа Доранна почему-то бежал по коридору, а вот про обед запомнит. Да и, мало вероятно, он будет помнить, что Алдор был в одной рубашке. Так быстро по замку он бегал в последний раз ещё мальчишкой, пролетел несколько лестниц и коридоров, никого не встречая. Все, наверное, на приёме посольства, даже слуг нет. А вот и знакомая дверь. Только бы её не увели уже, или она сама не ушла куда-нибудь. Несколько раз быстро вдохнул, восстанавливая дыхание, и толкнулся в дверь.

Вэллия встретилась с ним глазами и удивлённо подняла брови. Она не думала, что они ещё увидятся.

— Вы? — спросила вдруг. — Что случилось?

Она заметила всё одним взглядом: простую рубашку по-домашнему, быстрое дыхание от бега, волнение в глазах.

— Собирайтесь… Быстрее… Возьмите только плащ и… — Он тряхнул головой и, пройдя в глубь комнаты, добавил:- Скажите служанке, пусть соберёт детей и спустится вниз, там приехала делегация от вашего отца, и дети барона там будут кстати, — выпалил на одном дыхании.

— Делегация? О чём вы говорите? От моего отца?

— Я расскажу вам по дороге, быстрее… Собирайтесь. Я жду вас.

Он дождался её в коридоре, каждый миг ожидая вооружённую охрану графа. Сколько надо времени, чтобы собраться и, чтобы понять там, внизу, что вместо графской дочери в тюрьме сидела другая?

— Я не понимаю…

Алдор тащил её по коридору, стараясь как можно дальше убраться от её комнат. Если вдруг нагрянет охрана, надо оказаться в стороне.

— Вам надо уходить, я сколько раз говорил вам об этом. Я предупреждал, что так и будет. — Он рассказал ей о приехавшей делегации, о бароне Гердисе, о том, какая опасность ей угрожает. — Вам надо уйти из Берга. Сейчас уже поздно, всё под охраной. Значит, где-то надо спрятаться.

— Где? Если они обыщут весь замок… Даже у отца Валериана, я не уверена… Нормальных укромных мест в Берге нет, я думаю…

— Достаточно дождаться вечера. Может быть, вечером выйти из замка будет легче, хотя даже не знаю. — Алдор сокрушённо покачал головой, видя, как Вэллия беспомощно кусает губы.

Пропуская горничную по лестнице, они вдвоём затаились за углом, и Алдор сверху вниз смотрел на бледное лицо маркграфини. Она стояла так близко, что он слышал её дыхание. Где-то там, внизу, под лестницей, её муж. Зачем он вообще связался с ними? Зачем подставляет себя? Ощущение вины за прошлое не даёт ему покоя? Сколько ещё он должен заплатить, что ещё потерять, чтобы расплатиться сполна за то, что сделал? Жизнь? Честь? Свободу? Он и так помогает им, предавая интересы своего сеньора! Что происходит с ним? Что случилось?

Возможно, потом в будущем, через много лет, он будет вспоминать это время с сожалением, будет испытывать горечь за то, что делает, но разве сейчас он уже не переживает стыд за то, что сделал? За то, что украл эту девушку из дома, за то, что подвергал её опасностям, за то, что позволил ей заболеть и оставил её с Корвином наедине? За то, что сам воспользовался её болезнью, а потом бросил беременную своим ребёнком отцу, зная этого человека, и на что он способен?

Разве хоть раз по отношению к ней он поступил честно?

— Я знаю одно место, там точно не найдут, — заговорил он первым, пока они спускались по лестнице, — никто не знает про него. Правда, если вы окажетесь там, только я смогу вас выпустить оттуда, дверь открывается снаружи.

— Пожалуйста. — Она сейчас была согласна на всё. — Бог поможет вам в ответ на доброе дело.

Алдор вёл её вниз, туда, где уже находился её муж. И путь на этот раз показался ему в несколько раз длиннее, чем тот, который он преодолел бегом. С каждым мгновением, с каждым пройдённым шагом он ждал встречи с кем-нибудь из своих, ждал, что кто-то окликнет его, остановит.

— Мы идём к тюрьме? — спросила его Вэллия, когда поняла, куда они идут, и Алдор посмотрел ей в лицо долгим взглядом. Она боится его предательства?

— Вы не доверяете мне?

Она нахмурилась, глядя исподлобья.

— Если бы я не доверяла, разве бы я пошла с вами?

— А если я сдам вас графу Доранну? Прямо в тюремную камеру?

Она упрямо и твёрдо покачала головой отрицательно, она не верила его словам. Она верила в него больше его самого.

— Нет. Вы не станете.

— Почему?

Она не ответила, по коридору кто-то шёл, и они замолчали, быстро уйдя в полумрак винтовой лестницы. Оставалось совсем немного. Хоть бы застать живым маркграфа, может, они успеют попрощаться. В тюремном коридоре Алдор выдернул из уключины горящий факел. Вечером после ужина сменится тюремная охрана, после этого надо будет определить маркграфа в камеру, тогда всё пройдёт гладко. Прежняя охрана думает, что он уже там, а новая ничего про это не знает. Алдор должен успеть. Главное, чтобы маркграф теперь не подвёл, и врач раньше времени не пришёл его проведать.

Вэллия сразу же узнала своего мужа, даже не сумела сдержать сдавленного крика удивления и радости. Алдор искал место для факела и понял, что улыбается. Такой радостной он её здесь не видел, только слёзы да вечные мольбы о помощи. Нет, она, конечно, была сильной, но она умела и радоваться, оказывается, и улыбаться.

Не стесняясь чужого человека, она обняла своего мужа и даже поцеловала в губы. Маркграф улыбнулся ей, отвечая на объятия. Слава Богу, он был жив и даже как будто стал лучше выглядеть, видно, отдых сделал своё дело.

Вэллия сама нашла, куда присесть рядом с мужем, сияющими глазами смотрела на Алдора снизу.

— Вы… Вы почему не сказали мне? Устроили нам встречу и не предупредили меня.

Алдор не ответил ей, чуть склонившись, посмотрел в лицо маркграфа, как он? Ничего, жить будет. В свете чадящего факела рубашка лионского рыцаря казалась белоснежной, а иногда вспыхивала алым пламенем крови.

— Я так благодарна вам…

— Не стоит. Вечером я уведу его, пока его не хватились. У вас не так много и времени, как кажется.

Вэллия опустила голову при этих словах, сквозь плащ нашла ладонь маркграфа и сжала её. Алдор продолжил:

— Я закрою вас. Если всё будет хорошо, я вечером вернусь и заберу его. Когда немного уляжется шум, я выпущу вас, и вы уйдёте к своим… Сидите тихо. Здесь темно, но воздух подходит, вы не задохнётесь. Ждите только меня… — И тут маркграф, всё это время молчавший, перебил его негромко:

— Это ловушка… Он бросит нас здесь.

Вэллия тяжело прикрыла глаза, а Алдор только улыбнулся и вышел, заперев за собой дверь. Свет горящего факела метался по каменным стенам.

— Ниард, я молилась за тебя.

— Кто он такой? Он из Лиона? Почему он помогает тебе? — шептал маркграф.

— Он помогает нам, — Вэллия поправила его и вздохнула. Неужели сейчас, здесь, она должна тратить драгоценное время на то, чтобы рассказывать ему о прошлом, которое хотела забыть навсегда. Но, видно, так и должно быть. Правда всегда раскрывается рано или поздно. — Он местный. Он из Берга, — начала негромко Вэллия.

* * * * *

Алдор искал среди своих вещей другой котарди, не ходить же ему в рубашке! А сам слушал разговор двух слуг графа. Оказывается, барон Гердис узнал свою жену и этим поступком, конечно же, выставил графа в неприглядном свете. Все, кто прибыл от графа Вольдейна, не могли скрыть насмешки над ошибкой незадачливого противника. Как же, всё это время в тюрьме сидела совсем другая женщина. Глупо получилось!

— А что барон Гердис? — спросил Алдор и обернулся, застёгивая пуговицы камзола. — Что с его женой и детьми?

Молодые рыцари, конечно же, сами всё видели своими глазами, они были там, и сейчас им хотелось хоть кому-нибудь рассказать.

— А ты там не был? — Алдор в ответ дёрнул подбородком. — А, ну да, я не помню тебя там. — Молодой человек восхищённо сверкнул голубыми глазами, наконец-то, нашёлся тот, кому можно всё рассказать. И, перебивая друг друга, молодые парни наперебой начали рассказывать всё, что видели, перескакивая, вспоминая детали. Так или иначе, через момент Алдор знал всё, будто сам там был.

Делегация от графа Вольдейна прибыла многочисленной, и принимали её с не меньшей пышностью и торжеством. Граф Доранн считал происходящее историческим моментом, а на деле всё получилось хуже некуда. Барон Гердис узнал жену, да и та сама бросилась к мужу, никто её и удержать не успел. Люди барона сразу же взяли её в кольцо, и мирные переговоры обернулись вооружённой стычкой. Тут ещё и служанка спустилась с мальчишками барона, и откуда она узнала обо всём? Уму непостижимо!

Конечно же, граф не собирался отдавать людям барона своих пленных просто так, завязался бой, но барон и его люди пробились к воротам. Мало того, они увели и баронессу, и служанку с детьми. Убитых не было ни с той, ни с другой стороны, отделались ранеными. Но как рвал и метал граф Доранн после этого! Алдор мог себе это представить.

Получалось, что теперь из всех козырей на руках у графа остался лишь зять графа Вольдейна — маркграф Берг.

— И что решил граф? — спросил Алдор, хотя вряд ли эти ребята могли об этом знать.

— Сейчас обыскивают замок, ищут маркграфиню. Настоящую маркграфиню, — поправил себя рыцарь. — Представляете, сколько дней она была на свободе? А если здесь заговор?

— А что маркграф? Какой заговор? — Алдор усмехнулся. — Ерунда! Неужели вы думаете, женщина может собрать сопротивление? Её муж был под арестом…

— Граф приказал убить его, — перебили его, и Алдор тревожно нахмурился.

— Что?

— Граф приказал убить маркграфа в тюрьме. Наверное, он хочет отомстить им, — предположил молодой рыцарь.

Алдор не слушал его, нервно разгрёб пятернёй волосы и захватил со скамьи пояс с кинжалом. Надо к графу, надо быть там, чтобы всё знать самому. Проклятье! Об этом он не подумал! Он даже не мог предположить такого! Бедный граф Доранн. Его можно понять. Какая обида! Какая пощёчина от врага, да где, в занятом замке, в Берге, который он давно считает своим! И виноват во всём Алдор. Это он подстроил это всё! Это он знал о перепутанных женщинах и ничего никому не сказал. Бедный, бедный граф Доранн. Но если сейчас вернуть маркграфа, во-первых, его убьют, а во-вторых, как потом всё это будет объяснять сам Алдор? Что же делать?

Обстоятельства складывались так, что вряд ли теперь что-то зависело от него самого. Сердце бешено забилось в груди. Чем ещё закончится всё? Что будет? Смерти маркграфа он не хотел. Кто может гарантировать, что от обиды граф не прикажет убить и дочь своего главного обидчика, маркграфиню?

Ничего не поделаешь, Алдору придётся вести свою игру до конца. Вечером или ночью придётся выпускать не только Вэллию, но и её мужа. Пусть убираются из Берга! Может быть, после этого граф Доранн оставит Берг или всё же отдаст его Алдору. Людям Лиона больше нечего предложить в ответ, только силу. Неужели опять всё начнётся сначала? Неужели опять будет страдать несчастный Берг? Опять будут громить его стены и башни? Это как ножом по сердцу.

Алдор вышел, закрыв за собой дверь. Надо проверить графа, как он. Но к графу он не дошёл: ему передали приказ, взять людей и обыскать церковь. Так, без особого желания ему пришлось принять участие в поисках пропавшей маркграфини.

В церкви барон Ард уже допрашивал отца Валериана. Тон голоса барона был резким. Конечно, барона можно понять, как Алдор знал, именно барон Ард проводил арест маркграфини, именно он просмотрел главное и перепутал женщин. Видимо, с него граф и спросил, и рвение барона в поисках понятно.

Алдор отправил своих людей обыскивать церковь, госпиталь и постройки, а сам остался у алтаря, слушая барона и святого отца.

— Почему вы говорите, что ничего не знаете? Вы лучше всех должны знать о том, что творится в умах всех оставшихся здесь бергцев! К вам идут с исповедями, за благословениями! Ну?

— Я ничем не могу вам помочь. — Молодой священник смотрел на пожилого барона, как на равного, хотя Алдор слышал, как от волнения дрожит его голос. — Маркграфиня приходила ко мне дня три назад…

— Ну? Она говорила вам о готовящемся заговоре? Где те, кто помогал ей? Что вы знаете об этом?

Святой отец беспомощно вскинул глаза к своду церкви, потеряв надежду хоть что-то доказать этому человеку.

— Я ничего не знаю. Про какой-то заговор я слышу впервые от вас. У меня хватает других забот. Вы знаете, сколько голодных женщин и детей в нашем госпитале?

— Сейчас мы проверим ваш госпиталь и всех, кого вы там прячете. Пеняйте на себя.

— Там нет маркграфини, поверьте мне. — Святой отец стискивал в ладони кончики тонких изящных пальцев правой руки, и Алдор наблюдал за ним со стороны. — Я не вникаю в политику, мы стоим выше этого. Можете проверить мои записи, я отпевал в равной степени как наших, так и ваших людей. И всех мы хоронили…

— А-а! — Барон Ард махнул рукой, раздражаясь от реплик священника.

Алдор стоял у него за спиной и заговорил негромко:

— Милорд, я уже послал людей проверить госпиталь. Думаю, у нас нет оснований не верить святому отцу. — При его словах отец Валериан впился ему в лицо долгим пристальным взглядом. — Я не думаю, что святой отец будет нам лгать.

Барон Ард усмехнулся и глянул в лицо рыцаря через плечо, ответил:

— Лгут все…

Алдор опустил взгляд в каменный пол церкви. Барон развернулся и пошёл к двери, стуча по плитам каблуками высоких сапог. Алдор проводил его взглядом и вдруг опустился на колено перед священником, перекрестился, шепча:

— Благословите, святой отец.

Отец Валериан смотрел в сторону растерянным взглядом, машинально поднял руку и перекрестил Алдора ладонью, произнёс негромко:

— Благословляю тебя, сын мой…

Он даже не спросил, на что! Алдор опустил голову. Бог на его стороне! Всё, что делает он — правильно. Этот священник, моложе его самого, благословил противника на дело, даже не узнав, какое. Это ли не показатель того, что всё идёт так, как надо. Да!

Он быстро поднялся и ещё раз склонил голову перед святым отцом, бросился догонять барона Арда. За спиной словно выросли крылья, и ноги легко несли его по каменному полу и ступеням церкви.

Всё будет хорошо! Всё обязательно будет хорошо!

* * * * *

— Подожди, я уже что-то слышал про это, — прошептал Ниард, и Вэллия замолчала, нахмуриваясь. — Мне рассказывал Роналд, много лет назад, ещё отец был жив… — Он перевёл дыхание, говорить было тяжело, от слабости дрожал голос. — Только отец твой там вообще не упоминался. Говорили, что княгиня пустила в замок лихих людей, разбойников, охотников за наживой. Они убили всех. А сам князь погиб позже…

— Да? — Она удивилась. — Ни отец, ни дядя Дарл не подтвердили мне этого, я спрашивала у них. Отец так вообще вышел из себя. Я и думала, что всё это неправда, а оказывается… Почему же отец забрал Берг себе, если он был свободным княжеством?

— У князя не осталось наследников. Тем более, говорили, что князь был должен твоему отцу большие деньги. Он просто занял эти земли, и все промолчали, особенно король, он мог и вмешаться. Единственный, кто оспорил это — граф Доранн из Лиона. — Ниард красноречиво пожал плечами, давая понять, что происходящая война не требует объяснений.

Вэллия помолчала, наблюдая, как по пыльным стенам мечется свет выгорающего факела. Скоро он сгорит, и здесь станет совсем темно.

— У князя остался младший сын, наследник. Он имеет полные права на эту землю.

— Только никто ему её не отдаст. — Ниард только подтвердил мысли Вэллии, она и сама так думала и часто говорила об этом этому Алдору. Берг — сфера интересов двух людей, но не его. Его в расчёт никто и брать не собирается, и делиться с ним тоже не будут. — А, может, он только выдаёт себя за сына князя? Может, он на самом деле самозванец? — спросил вдруг Ниард.

— Я не знаю. — Вэллия пожала плечами. — Но он хорошо знает замок, все расположения. Даже ты не знал про эту комнату, да?

— Ну-у, — Ниард в ответ покачал головой. — Может быть, он когда-то был здесь или разговаривал с кем. Не знаю. — Он помолчал, раздумывая. — Он знал тебя, потому что украл в прошлом году, он виноват в том, что с тобой случилось. Это подло.

— Он хотел отомстить отцу за свою семью. — Сама не понимая почему, она принялась вдруг защищать его.

— Ну и мстил бы графу, причём тут ты?

— Так сложились обстоятельства. — Она пожала плечами, отводя взгляд в тёмный угол напротив. — Из них двоих он был добрее ко мне, он заступался за меня, лечил, и… — Она хотела ещё что-то добавить, но Ниард усмехнулся, и Вэллия замолчала.

— Значит, он не отец твоего ребёнка?

Вэллия вспыхнула и дёрнулась, как от пощёчины. Всё это время, оказывается, он гадал, он или не он, совершил насилие над ней. Гадал, но не спросил её об этом прямо.

— О, нет, Ниард, конечно, нет! — Вэллия хмурилась.

— Почему же тогда он помогает тебе? Почему он не выдал тебя своим? Почему сейчас делает это?

Вот тут-то Вэллия абсолютно не знала, что ответить, смутилась и убрала за ухо несуществующую прядь волос.

— Я не знаю… — прошептала.

— У вас что-нибудь было? Здесь, в Берге, да?

От возмущения она даже вскочила на ноги, и кровь отхлынула от сердца.

— Нет! Конечно же, нет! Как ты мог подумать об этом? — Она боялась смотреть ему в лицо, будто действительно что-то скрывала.

— Я убью его, когда он появится здесь, — прошептал Ниард.

Вэллия бросилась к мужу, опустилась перед ним на колени прямо на грязный пол и заглянула в лицо умоляющим взглядом, шептала, срываясь:

— Ниард, пожалуйста… Он честный человек, он благородного происхождения. Неужели ты думаешь, он мог бы позволить себе лишнее? Нет, конечно, нет. Ты знаешь, сколько дней я просила его помочь тебе, я умоляла его даже на коленях, я предлагала ему деньги…

— И что? — он перебил её пылкую тираду.

— Он ничего не принял.

— Почему? Почему вдруг сегодня он взял и помог?

Вэллия опустила голову, пряча взгляд, будто и в самом деле ей было чего стыдиться, а, может, и было, ведь она сама предложила себя ему, как последняя…

— Что-то было у вас, да? — Подозрения в измене не давали ему покоя. Ниард пристально следил за поведением жены, он ведь очень хорошо знал её. — Ты же не умеешь лгать…

— Один раз он поцеловал меня в Ротбурге перед тем, как позвать отца. И всё. Больше у нас ничего не было. Он любит меня! — воскликнула громче и глянула исподлобья. — Он даже предложил мне стать его женой…

Брови маркграфа медленно поднялись вверх.

— Да? Вот, значит, как? При таком отношении он даже не воспользовался твоим положением? Как ты сказала? Ты умоляла его на коленях?

Вэллия хрипло выдохнула, привела сбившееся дыхание в норму и ответила:

— Я не хотела говорить тебе. Да, я была в таком отчаянии, что даже сама предложила ему себя. — Исподлобья глянула в лицо мужа. — Но он — благородный человек, Ниард, я же сказала тебе. У нас ничего не было. Честно. Господь свидетель.

Ниард прикрыл глаза и долго молчал. Вэллия ждала от него хоть слово и не шевелилась.

— Он предал своего сеньора, он — предатель. Моя бы воля — я не хотел бы иметь с ним ничего общего. Если всё закончится благополучно, я не хотел бы больше видеть его, встречаться с ним…

Вэллия вздохнула. Она хотела бы сейчас закричать, что своим предательством он спасает их жизни, она хотела бы защитить этого безземельного князя, но не сказала ни слова. Ниард заговорил сам:

— Хорошо, если он ещё сдержит слово и выпустит нас отсюда, а может быть, сейчас он торгуется с графом Лион на наши жизни?

Вэллия поджала губы, но опять промолчала. Ей было жаль Алдора. Он совершил предательство уже тогда, когда не выдал её. Если бы он набивал себе цену, он бы уже давно выдал её. А хотелось верить ему, знать, что он не бросит, но однажды предавшему не верит никто. Вот и Ниард не верил в него.

— Он придёт, он поможет… — прошептала, веря сердцем, а не умом.

* * * * *

— Ты у нас уводил маркграфа в тюрьму? — спросил граф Доранн своего рыцаря. Алдор склонил голову.

— Я, милорд.

— Всё было нормально?

— Ну да, охраны, правда, было немного, всего один человек, остальные увели маркграфиню, ну, — сделал паузу и поправился, — баронессу, то есть. Я запер маркграфа в камере и всё. Охранника я, кстати, отпустил обедать.

— Как же они успели за такое короткое время, — граф не задавал вопросов, он просто думал, глядя перед собой. — Ты ушёл, буквально тут же маркграф пропал. Охранник никого не видел. За тобой всё время следили. Ты не замечал этого?

— Нет, милорд. — Алдор отрицательно дёрнул подбородком. Он слушал ход мыслей своего сеньора. Понятное дело, граф думал о заговоре, считал, что здесь, в Берге, действует тайная группа, которая и помогла пленным бежать. Может быть, этой группе помогает кто-то со стороны или даже из своих, лионских.

Граф подумал и заговорил опять.

— Это могут быть слуги, те, кого не замечаешь, кто постоянно рядом, кто всё слышит и вездесущ.

— Слуг из местных осталось мало, милорд, несколько женщин на кухне, горничные. Не думаю, что женщины способны на подобное.

— Значит, где-то прячут мужчин!

— Мы обыскали весь замок, милорд, все постройки, церковь и госпиталь. В Берге больше негде спрятаться.

— Значит, ещё не всё обыскали. Может быть, где-то есть укромные и потайные места. Самое неприятное, что они могут в любой, самый неподходящий момент устроить неприятности. Совершить покушение на меня, убить кого-то, открыть ворота, устроить пожар. Да мало ли что! — Граф стоял посреди комнаты, обнимал сам себя за плечи, и подушечками пальцев нервно постукивал по ткани красивого чёрного котарди на правом плече.

— Это всё граф Вольдейн, — продолжил граф Лион, — это всё его происки, не иначе он специально устроил это всё.

— Зачем тогда он посылал делегацию с бароном Гердисом, если всё знал заранее? Женщин просто случайно перепутали, никто же не знал её в лицо.

— Да, — граф согласился, — я видел только старшую его дочь, да и то давно. Почему только она молчала? За тебя в тюрьме сидит другой человек, а ты молчишь. Это так не благородно. Хотя, что можно хотеть от дочери такого отца?! — Граф усмехнулся. — Понятно теперь, почему баронесса ничего не знала о похищении, она ведь была не маркграфиня. Хотел бы я теперь поговорить с ней, с настоящей маркграфиней. А она ходила тут, улыбалась! А мы и знать не знали, а теперь вот где она?

Алдор ничего не ответил. Помолчали.

— Что теперь предпримет граф Вольдейн? — спросил Алдор первым, и граф потёр лоб кончиками пальцев. Свет горящих свечей золотисто сверкал на его седых волосах. Уже наступила ночь с этими обысками, а Алдор всё ещё был занят.

— А ты сам как думаешь? Что он может предпринять в такой ситуации? Раньше его сдерживало то, что в наших руках его дочь и зять, а теперь он точно знает, что у нас никого нет. Я бы на его месте предложил нам сдаться. Или же пошёл на штурм.

— Надо дождаться утра, — предложил Алдор. — Может быть, они пришлют ультиматум.

— И ты бы сдался? — спросил граф.

Алдор пожал плечами.

— А что остаётся делать, милорд?

— Пусть уж лучше идут на штурм, чем позорная сдача Вольдейну. — Глаза графа сверкнули, и голос твёрдо зазвенел. — Если бы сейчас она попала в мои руки, я бы убил её!

Алдор нахмурился, да, граф был доведён обстоятельствами до крайности. В таком состоянии он был способен на многое.

— Она — дочь графа, милорд, — аккуратно напомнил Алдор, — её нельзя просто убить.

— Почему? Потому что до этого никто так не делал? Потому что нельзя убивать равного себе? Почему? Он же убил твоих всех…

— Они не были в плену, они попытались оказать сопротивление, а маркграфиню вы взяли в плен и обещали жизнь. А я обещал жизнь с вашей стороны для маркграфа.

— Что-то я не понимаю тебя! — Граф, до этого стоявший боком, обернулся к Алдору и смотрел с озадаченной полуулыбкой. — Тебе их жаль?

— Ну, — Алдор пожал плечами, поздно понимая, что надо было оставить своё мнение при себе. — Наверное, это как-то не благородно, надо держать своё слово.

Граф улыбнулся на его слова и произнёс:

— Твой отец не слышит тебя. Он бы порадовался.

— Почему?

— Потому что он был один из тех, кто считал, что данное слово можно держать только тогда, когда это выгодно тебе самому, а когда нет, о данном слове можно и забыть.

Алдор нахмурился от неприятных слов о своём отце. Он никогда такого не слышал ни от кого, а сам был сильно мал, когда осиротел, чтобы самому делать какие-то выводы.

— Почему вы об этом знаете? — нашёлся, о чём спросить Алдор, и граф усмехнулся, отвечая:

— Потому что я с ним сталкивался однажды.

Алдор нахмурился, стискивая до хруста зубы, процедил чуть слышно:

— И?

— Твой покойный отец был мастером поиграть двумя щитами. Он двурушничал, да так мастерски. Слава о человеке всегда идёт впереди него. Я и сам столкнулся с твоим покойным родителем. — Граф улыбнулся, глядя в лицо своего рыцаря, видя его реакцию на свои слова. Должен же был граф хоть где-то и на ком-то отыграться после всего сегодняшнего дня. — Твой отец занял у меня большую сумму денег. Ты же помнишь землетрясение, верно? Надо было восстанавливать замок, перестраивать стены и шпиль церкви. За эти деньги, большие, кстати, деньги, твой отец пообещал, что признает меня своим сеньором, и Берг станет моей землёй, а он — моим вассалом, и все его сыновья — тоже, ну, и ты, конечно. — Граф усмехнулся. — Я уже давно хотел подобраться к границам Дарна, подойти к землям Вольдейна, и земли твоего отца, этого свободного княжества Берг, стояли между нами, как кость в горле. Конечно же, я принял предложение князя и дал ему деньги. Он развернул здесь такое строительство! Все эти башни и стены, большая церковь, наверное, после этого и заговорили о непобедимости Берга. — Граф тряхнул головой, вспоминая прошлое. — А потом я узнал, что такое же обещание князь дал и Вольдейну, и тоже взял у того деньги. Он вёл двойную игру! Только Вольдейн опередил меня, он узнал об обмане раньше. Он прибрал к рукам то, что считал своим, а я из обещанного получил только тебя вассалом! За те огромные деньги! Здорово, да? Ты очень дорого мне обошёлся. — Алдор судорожно сглотнул при этих словах. — Если бы этого не сделал Вольдейн, это бы сделал я! Я бы забрал Берг себе, если бы этого не сделал Вольдейн тогда…

— И вы бы тоже убили мою семью? — спросил Алдор, перебив графа. Тот улыбнулся жутко.

— Я бы сделал всё чисто, уж я бы проследил, чтобы не оплошать с тобой…

При этих словах Алдора качнуло и, чтобы не упасть, он опёрся спиной о стену у двери, где стоял, рукой сдёрнул ставшую вдруг тугой верхнюю пуговицу камзола, хрипло выдохнул.

— Мне было десять лет… — прошептал потерянно.

— Я знаю. — Граф кивнул.

— Всего десять лет, — повторил опять, будто хотел, чтобы его услышали, будто не понимал, не верил.

— Ты вырос на моих глазах, я, можно сказать, воспитал тебя. Я хочу знать и верю, что ты не похож на своего отца. Ты мой… Хоть и пришёл ко мне подростком. Теперь ты — мой рыцарь, мой слуга, мне пришлось самому наделить тебя землёй. За это ты должен верно служить мне, и ты это делаешь…

Алдор практически не слушал его. В голове творилось что-то невообразимое. Как же так? Отец был двуличным человеком, да теперь и сам Алдор, не зная об отце и обстоятельствах его смерти, ведёт двойную игру за спиной своего коварного сеньора.

— А Берг? — прошептал чуть слышно.

— Что — Берг? — Граф Доранн удивился, понимая, что всё это время его не слушали. Алдор заговорил:

— Вы же обещали его мне. — Граф фыркнул в ответ. — Всё это время, сколько лет я у вас, я жил только одной мечтой: вернуть свои родовые земли. И вы знали об этом, вы постоянно подогревали во мне эту мечту. Вы взяли меня сюда, вы… вы…

— Ты прав, мой мальчик, земли Берга не достанутся никому, ни тебе, ни мне, они снова вернутся графу Вольдейну. Пока. До следующего раза.

— Это мои земли!

— Это земли Вольдейна! Это и мои земли! По праву! Я купил их! Но сейчас я, видимо, проиграл, и я опять потерял Берг. Но я верну его. Я приду ещё раз и ещё…

— Вы обещали…

— И пообещаю ещё раз. Если когда-нибудь Берг станет моим, ты получишь часть этих земель где-нибудь за перевалом. Земли барона Гердиса, например, на самой границе.

Алдор помолчал, глядя прямо перед собой, словно что-то видел в этот момент, то ли земли Касла, то ли тающие в облаках башни Берга.

— За что погибла моя семья? За то, что вы и граф Вольдейн позарились на чужое? За то, что отец попал в безвыходное положение? За то, что вы и граф Вольдейн ненавидите друг друга?

— Ну-у… — Граф пожал плечами. — Тебе этого не понять. Ты же всего только рыцарь, на что в своей жизни ты можешь претендовать? Да, ты помог нам, ты давал дельные советы по ходу кампании. Но для этого ты и был мне нужен! Для этого я и пригрел тебя. Ещё тогда, много лет назад, когда узнал, кто ты, я понял, что когда-нибудь ты мне пригодишься. И вот, пригодился. Вряд ли когда-нибудь Берг станет таким, как был раньше. И всё благодаря тебе. Сомневаюсь, что местный маркграф или даже граф соберут опять такие деньги, чтобы заново отстроить Берг таким же крепким, как он был. Когда-нибудь он всё равно станет моим, рано или поздно. Вольдейн хозяйничал здесь все эти годы, но потом он станет моим и будет моим.

Алдор смотрел перед собой остановившимся взглядом и думал о своём. Ещё ни разу в жизни он не чувствовал себя таким обманутым и униженным. Как же так? Он верил этому человеку, считал его своим сеньором, своим покровителем. Он на многое готов был ради него. А что заслужил? Насмешку в глаза, подачку в виде обещаний, которые никто и никогда не собирался выполнять. Получается, что и нужен-то он был этому человеку, только чтобы воплотить его собственные мечты и рвения, он сам превратился в способ достижения чужой цели.

Это ж столько лет, столько лет! Все эти годы он держал его рядом, чтобы однажды использовать. Как он сказал? Пригодиться? Да, именно так он и сказал, Алдор должен был его пригодиться, помочь в нужный момент. Он и помог. С его слов начали атаку Берга, ломали стены замка, убивали местных людей…

— Я вам верил, — прошептал он чуть слышно.

— Да, — граф улыбнулся, — верил, ты буквально у меня с руки ел, послушный, исполнительный рыцарь, мой личный слуга. Да что я так? Ты и остаёшься таким! Таким, как мне надо.

Алдор смотрел на него исподлобья. Да, всё-то у него взвешено, всё-то заранее спланировано. И такой послушный ручной наследник этих земель. А не тут-то было, не всё, и не все подчиняются тебе. С самого начала кампании Алдор вёл свою игру, даже началось всё с того, что украл он дочь графа из Дарна. И таскал её по лесам, а граф Вольдейн держал всё в секрете, чтобы не опозорить свою дочь и самого себя. А потом он вынужден был ей найти не самого подходящего для неё мужа, отдать за аристократа не первой руки единственную дочь! Где уж тут не высказать претензии старому врагу и сопернику? Да и соперник этот не заставил себя долго ждать: начал войну, он же ничего не знал о похищении графской дочери.

И все встретились здесь, в Берге.

— В прошлом году, осенью я попросил вас отпустить меня в свои земли, уладить дела с налогами. И вы отпустили. Помните? — глухо заговорил Алдор, всё так же глядя на своего сеньора исподлобья. Граф пожал плечами.

— И что? Подумаешь.

— Я не ездил к себе, я был в Дарне, в замке графа Вольдейна. — Вот тут-то граф озадаченно нахмурился. Что это за предательство за его спиной? Наверное, Алдор сумел удивить его.

— О чём ты говоришь, чёрт побери? — Если он и удивился, то на нём это сильно не отразилось.

— Это я украл его дочь. Я хотел убить его самого. Мне надоело ваше бездействие, вы только говорили, обещали, но проклятый граф жил и здравствовал. Это я украл её! — Он повысил голос, не сводя взгляда с лица Лионского графа, а граф Доранн сделал к нему два шага навстречу, словно хотел лучше расслышать его. — Я хотел убить его, у меня не получилось. Это она вмешалась… Я хотел привезти её вам, чтобы у вас была заложница… на случай войны.

— Ты чего такое говоришь? Ты с ума сошёл, наверное… — Граф сделал ещё один шаг.

— Нам пришлось пробираться по лесам, её везде искали, негласно, конечно, но искали. Она заболела, и я вынужден был бросить её. Я оставил её в Ротбурге на постоялом дворе. Граф нашёл её там…

— Ты выжил из ума. Ты спятил. Ты просто свихнулся со своим Бергом. Ты прожужжал им все уши. Каких сил мне стоило терпеть тебя. Ты назойлив. Ты хуже своего отца. Что ты говоришь мне тут?!

— Граф Вольдейн обвинил вас в организации этого похищения, но вы же ничего не знали об этом. — Алдор пожал плечами, вряд ли что-то могло его сейчас заставить замолчать, и он говорил:- Вы потребовали извинений, а потом начали войну, войну за Берг.

Только сейчас он примолк, давая графу мгновение осознать всё, что было сказано.

— Ах ты, гадёныш… — процедил граф Доранн сквозь стиснутые зубы. — Змеёныш проклятый, это ж какую гадину я пригрел у себя на груди. Да твой покойный родитель тебе в подмётки не годится.

Граф в два шага преодолел разделяющее их расстояние и медленно сжал сильные пальцы на шее своего слуги. Алдор не вырывался, они смотрели друг другу в глаза, граф и его рыцарь.

— И это ещё не всё… — прошептал Алдор сиплым от удушья голосом. — Я же знал её в лицо… — Граф нахмурился и, вдруг поняв всё, ударил молодого человека по лицу раскрытой ладонью, как бьют лошадь или замешкавшегося пажа-мальчишку.

Но Алдор хрипло засмеялся, превозмогая боль, опустил голову, прячась за длинные волосы, опять заговорил:

— Я узнал её, я знал, кто она… — Граф снова ударил его, на этот раз сильнее, стараясь разбить губы, чтобы он замолчал. Он добился первого, но не добился второго — Алдор прошептал чуть слышно:- Я приложил руку к тому, чтобы они пропали… Вы никогда не вернёте их… Поздно. Уже слишком поздно…

Граф почувствовал, как пальцы ещё сильнее впились в горло этого проклятого недоумка, как ногти рвут кожу. Он всегда считал его недалёким и предсказуемым, считал, что держит его на коротком поводке, а оказывается… Граф Доранн хлестал его по лицу ладонью, пока не устала правая рука. Рыцарь сполз по стене спиной, но, не сдаваясь, прошептал снова разбитыми в кровь губами:

— Вы бы всё равно не вернули бы мне мой Берг…

— Берг? — воскликнул граф. — Ты, подлый предатель, какого Берга ты себе захотел? Ты во много раз хуже своего отца! Предатель! Проклятый предатель… Из-за тебя, всё из-за тебя…

Алдор усмехнулся. Ну вот, тот, кто всё время ел с ладони, посмел укусить за неё… Он сумел поднять тяжёлую голову и глянул на графа снизу, он даже смог улыбнуться своему сеньору.

— Улыбаешься? Ты ещё улыбаешься? — Граф захватил его рукой за ворот камзола, рывком поднял на ноги, прижал к стене, глядя в глаза. — Ну, хорошо… У тебя ещё будет время подумать и пожалеть обо всём… Вспомнить своего отца… всё, что ты сделал…

Алдор глядел ему в глаза, плотно стиснув зубы, он не видел, что делает граф, чувствовал только очень близко его сильное тело, ощутил удар в живот и улыбнулся криво разбитыми губами. "Только по лицу не обойдётся… теперь и в живот", — успел только подумать, но второй раз граф не ударил. Он отступил в сторону и отпустил Алдора. Молодой человек попытался засмеяться, но слабость вдруг охватила его, и ноги подкосились. Он снова съехал по стене на пол и почувствовал боль в животе, там, куда ударил граф. И только после этого заметил в руке графа обнажённое лезвие кинжала. Оно даже не сверкнуло в пламени горящих свеч.

Кинжал! Это же его собственный кинжал! Он всё время был у него на поясе! Нет! Нет! Нет! Только не это…

— Вы… Что вы наделали? — прошептал Алдор чуть слышно, и от отчаяния на глазах навернулись слёзы. Всё! Для него всё кончено, он останется здесь в этой комнате навсегда…

— Я просто наказал предателя. — Граф положил кинжал на стол, и Алдор зажмурился, не желая верить в то, что случилось. Так не должно быть! Слёзы из глаз сорвались вниз. Граф вернулся и опустился рядом на корточки, внимательно рассматривал лицо своего рыцаря. — Поплачь, мой мальчик. Время подумать у тебя есть. Ты же знаешь, как долго умирают раненые в живот. У тебя будет время всё обдумать, помолиться… Скоро ты увидишь своих, передай там привет своему отцу лично от меня…

— Милорд! Милорд! — Залетел запыхавшийся слуга, и граф поднялся на ноги, отворачиваясь.

— Что случилось?

— Войска графа Вольдейна! Они пришли в движение и идут сюда. Наверное, будет штурм. Барон Ард просит вас спуститься и посмотреть самому.

— Ночью? Штурм? Что за нелепость?

— Барон Ард сильно настаивал.

Граф повернулся на каблуках, словно искал что-то, глаза его уже не замечали Алдора под ногами.

— Хорошо. Пошли. Посмотрим, что там они затевают.

Через миг Алдор остался один, он попытался сесть, но сильная боль прошила тело, и он, в мгновение вспотев до слабости, опустился на пол, прижавшись щекой к холодному полу. Закрыл глаза.

Всё. Для него всё кончено теперь. "Берг… Мой милый Берг, ты никогда не будешь моим… Я никогда уже не смогу вернуть тебя… Всё… Моя жизнь… Моя любовь… Он убил меня из-за тебя… Он убил меня…"

Сознание медленно-медленно ускользало от него. Он ещё силился удержать его, не дать растаять в той боли, что гнездилась где-то там, но не мог. Белый туман заволок всё, и Алдор потерял сознание.

* * * * *

— Я так и думал, что он бросит нас здесь. Слишком всё казалось гладким… — Ниард вздохнул и прикрыл глаза. — Разве можно доверять предателю?

Вэллия промолчала. Она уже много раз пыталась спорить, защищать пропавшего Алдора, но затянувшееся отсутствие его уже страшило и её саму. Что могло случиться? Что произошло? Не мог же он сделать всё это специально?

— Если бы он хотел нас предать графу, уже бы кто-нибудь явился за нами, — прошептала единственное, что нашлась ответить.

Да, времени прошло много, факел выгорел, и уже долго они сидели в темноте. С наступлением ночи стало прохладно, и молодые люди тесно прижимались друг к другу под одним плащом, стараясь сохранить остатки тепла. Молодого маркграфа бил лихорадочный озноб, и Вэллия, укрыв их двоих своим плащом, держала мужа за руку и тихо молилась.

Какой-то внутренней частью сознания она ещё продолжала верить, что всё будет хорошо, что потомок бергских князей не мог предать их, не мог их бросить. Ведь он любил её, он хотел сделать её своей женой, значит, он не может сделать ей больно, предать её.

А с другой стороны, ведь где-то он пропал, и время уходит. Он обещал придти с наступлением ночи, неужели здесь так медленно идёт время? Кажется, что уже давно наступила ночь, а Алдора нет, как будто ход времени замедлился, и ночь всё никак не наступит. А они здесь, в этом замкнутом пространстве, и самим не выбраться никак.

— Лет через сто или больше нас найдут здесь совсем случайно, — негромко произнёс Ниард, — и все будут гадать, кто же это встретил здесь свои последние дни? — Он усмехнулся, и Вэллия сильнее стиснула его руку, шепнула:

— Господи, Ниард, о чём ты?

— Он не придёт. Он специально сделал это всё. Ты же сама говорила, он хочет стать правителем Берга. Зачем ему нужны мы? Мы сейчас потеряемся для всех, а он займёт Берг для себя…

Вэллия нахмурилась и медленно покачала головой отрицательно, нет, она всё же не верила. Просто Ниард не знает его, как знает она. Ну, не может он быть таким подлым, таким коварным. Не хотела она верить в такое предательство. Он же до последнего отказывал ей в помощи. Не хотел он этого предательства своему сеньору. Она же своими глазами видела, как сомневался он, как мучился. Может быть, то, что произошло — только порыв, он, может быть, и сам этого не хотел. Но где же он? Где?

Вэллия вздохнула. Ниард после некоторого молчания заговорил первым:

— Даже если мы здесь останемся, даже если умрём здесь, я всё равно рад, что мы вместе, что ты со мной… — Голос его сорвался на шёпот, Вэллия прикусила нижнюю губу, чувствуя, как в груди вспыхнуло с болью ярким вдруг порывом неожиданно нахлынувшей любви.

Ну и пусть, пусть! Главное, что они вместе, что они рядом! Она ведь так сильно хотела быть рядом с ним, увидеть его!

Пальцы впились в его ладонь, может быть, даже ногтями прорывая кожу, но Ниард не чувствовал боли.

— Я люблю тебя… — прошептала она и склонила голову на его плечо. Ну и пусть, пусть всё будет так, как будет.

* * * * *

Сознание возвращалось медленно, словно из долгого сна никак не мог проснуться. Только боль не давала нырнуть в омут бессознания окончательно, держала на плаву.

Алдор резко открыл глаза, как проснулся, но боль не пропала, наоборот, она усилилась, свернулась тугим клубом в животе, горячо пульсировала. Он тут же вспомнил всё и выругался через зубы. Конечно, умирать ему ещё рано. Как сказал граф? "У тебя будет время…" Конечно, он усмехнулся, от таких ран умирают долго и мучительно. Проклятье! Это ж сколько ещё? Уже бы быстрее…

И тут его осенило, он аж вскинулся, не взирая на боль. Как же? Ему нельзя торопиться умирать, он ещё не всё сделал! Ведь там, под лестницей, маркграфиня и её муж, и никто не знает, что они там, и никто не освободит их. Они тоже умрут там, а перед смертью предадут проклятью его имя…

О, Боже… Он не может бросить их там, он не может позволить ей умереть. Только не так… Он сам запер их там, он отвечает за них, и он не может стать их невольным убийцей. Он должен помочь им! Найти силы помочь им!

Алдор сделал над собой усилие, кусая губы, сумел приподняться на локтях, чуть-чуть сумел подтянуть колено. Но сапог скользнул в луже крови, и Алдор не смог опереться на эту ногу. Попытка за попыткой, и вот, наконец, он опёрся на колено, а потом только на ногу. Он даже сам восхитился своей маленькой победе. Ещё чуть-чуть, ещё маленько, пальцы рук проскользнули по влажному полу, и он поднялся на ноги. Его вырвало. Чтобы не упасть, пришлось опереться на стену. От слабости кружилась голова, перед глазами прыгали яркие круги. Мутило от потери крови.

Закрыв глаза, он стоял у стены, собираясь с силами. Какая долгая дорога предстояла ему, а ведь он шёл по ней сюда чуть ли не бегом, летел, как на крыльях, а теперь…

Он осторожно расстегнул пуговицы камзола. "Проклятая мода! Кому понадобилось делать их так много!" Кровь пропитала полу котарди и рубашку спереди, и даже пояс брюк, пока он лежал на животе без сознания. Надо чем-то остановить её, что-то придумать. Алдор огляделся; в свете горящей свечи заметил что-то белое на спинке кресла. Придётся сделать несколько шагов, а для этого надо отделиться от спасительной стены. Он несколько раз выдохнул, превозмогая боль, и сделал первый шаг, кусая губы.

"Проклятый граф! Я доверял тебе, я любил тебя, как отца, я на всё для тебя был согласен, а ты… ты меня предал с самого начала, ты и не думал обо мне никогда. Я нужен был тебе только для того, чтобы ты стал хозяином Берга, чтобы ты подпортил жизнь своему врагу…"

Это оказался чистый жипон, рубашка, и Алдор не удивился, он знал тягу графа Доранна к тому, чтобы всегда выглядеть безупречно. Он следил за модой и требовал этого от своих рыцарей. Видно, граф не успел переодеться в чистое. Ну и ладно, сойдёт. Алдор скомкал её и придавил к ране. Больно, чёрт возьми.

Он вернулся к стене и медленно пошёл, опираясь на левую руку, скользил пальцами по холодным камням. Каждый шаг, как победа над собой, над обстоятельствами.

Он старался не думать о том, что делает, что чувствует, занимал себя тем, что прокручивал в голове всё по порядку, всё, что произошло, как спрятал маркграфиню и её мужа, как просил благословения у святого отца, как и о чём разговаривал со своим сеньором. Узнать правду об отце, о смерти своих близких, было тяжело. Граф Доранн считал отца предателем, да и граф Вольдейн, получается, тоже, и вроде бы как и убил он обидчика за дело, а всё равно… Подло это всё, из-за проклятых денег убить всю семью, жену и детей, как рука поднялась!

"И поделом, что вы друг друга ненавидите, всё так и должно быть… Вы же друг друга стоите, вы похожи один на другого… Жалко только, что гибнут другие люди, что страдают даже ваши дети… И я! Я за что?!"

Боль невыносимо ударила по всем нервам, аж колени от слабости задрожали, и Алдор вынужден был прижаться к стене коридора спиной, привалиться к ней и пересилить всё, что творилось с ним.

Он умирает… Впереди ничего, только смерть… И вспоминалось всё, что не успел, не доделал, на что не хватило времени, сил, жизни. Хотелось съездить в свои земли, исповедаться и причаститься, узнать, наконец, что стало с Корвином. Он хотел жениться и родить сыновей, он хотел вернуть Берг, он много, что хотел… Хотел, и всё теперь…

Лучше бы в бою, от меча или копья, раз и всё, чем так, ждать и мучиться. Сколько ещё? Сколько он протянет?

"Я жить хочу! Я не хочу умирать! Будь ты проклят, Доранн, за свою жадность, за свою злобу! Не быть тебе никогда хозяином Берга… И мне не быть… И детям моим — тоже… У меня мог бы быть сын, и, если бы он остался жив, он бы сейчас был наследником Берга, правда, был бы для всех сыном маркграфа-сопляка, но всё же…"

Алдор горько усмехнулся. Всё не так. Всё пошло прахом. И поделом. За всё надо платить. И отец заплатил за всё своей жизнью и жизнями своих родных, погибли все, кроме Алдора. И он сам заплатит. За всё заплатит.

Он медленно шёл по коридору замка, шаг за шагом спускался по ступеням лестницы, и ещё ни разу в жизни она не казалась ему такой длинной. Каждая ступень, как шаг в бездну, как над бездонной пропастью. Шаг за шагом.

Всё плыло перед глазами, слабость неимоверная, но он знал, что стоит остановиться, дать себе возможность отдохнуть, и он не сможет идти дальше, он там и останется, где встанет.

Нет! Только вперёд, только прямо, не сворачивая, не давая себе поблажек, пока идут ноги, пока есть силы.

* * * * *

— Он не придёт, он нарочно заманил нас сюда, чтобы мы бесследно сгинули тут, чтобы нас даже мёртвыми никто не нашёл. — Усталый голос молодого маркграфа с трудом доходил до разума Вэллии.

Бездействие, безнадёжное ожидание утомили настолько, что не хотелось думать, дышать. Кромешная темнота угнетала настолько, что бессмысленным казалось всё: желание жить, присутствие рядом любимого человека, надежда на спасение. Хотелось пить, увидеть хоть лучик солнца. Всё, что ещё жило где-то в душе, вера в благополучный исход, доверие к этому Алдору — всё пропало куда-то, даже не было сил ответить хоть словом на реплику мужа. Да и что она могла сказать?

— Кажется, что мы уже здесь целый день, — прошептал Ниард. — Как медленно идёт время.

Вэллия только вздохнула в ответ и ничего не сказала.

— Это, конечно, подло с его стороны, — продолжил Ниард, — он мог бы просто убить нас или выдать графу, зачем нужно было вот так поступать с нами? Хотелось помучить?

— Как ты чувствуешь себя? — спросила Вэллия, не поддержав темы его разговора. Это было больно для неё, ведь она доверилась этому человеку, поверила и пошла за ним, а он клялся ей в любви. Может, всё-таки что-то случилось?

Она помнила, как мучился Алдор, как взвешивал все "за" и "против", решаясь на это предательство. И что же? Всё игра? Как у бродячих актёров? Просто игра…

— Ты знаешь, мне стало лучше. Как насмешка небес. Буквально вчера я умирал, а сейчас, когда вот она, смерть, мне стало лучше, и даже дышится будто легче. Странно.

— Прости меня, — прошептала Вэллия чуть слышно.

— За что? — Ниард нашёл в темноте её ладонь и стиснул сильными пальцами. — О чём ты говоришь?

— Это я поверила ему, да и вообще… Всё с самого начала пошло неправильно, ты и я… Я не должна была становиться твоей женой, это было несправедливо…

— Не говори об этом. — Ниард притянул её за руку к себе и обнял за плечи, прижимая к груди, там, где было больно, и, зная об этом, Вэллия боялась пошевелиться, замерла. — Ты та, кого я, может быть, ждал всю жизнь. Мне всё равно, что у тебя было до меня, главное, что сейчас ты рядом… Ты и я, вместе, мы через всё пройдём. Ты мне веришь?

Вэллия не ответила, только еле заметно качнула головой и прикрыла глаза, чувствуя, как рядом бьётся сердце любимого человека.

Да, вместе они преодолеют всё, он прав.

* * * * *

Алдор открыл глаза и огляделся. Оказывается, он потерял сознание и лежал сейчас в углу под лестницей. Хорошо, что никто за это время не прошёл. Может, в самом деле, граф Вольдейн повёл свои войска на штурм, и сейчас там, на стенах, все свободные руки. А, может, он не так долго и был в беспамятстве?

Надо идти, остаётся совсем немного, одно усилие. Он попытался приподняться, но от боли накатила резкая слабость и тошнота. Подняться не было сил, он пошевелил онемевшими пальцами, прижимающими пропитавшуюся кровью тряпку.

Он может умереть здесь, так и не сделав того, чего хотел, и для них, там, в тёмной комнате, он тоже станет предателем. Он — предатель для всех: для графа, для маркграфини и её мужа, предатель и сын предателя.

Алдор до хруста стиснул зубы и, уперевшись ногой в стену, оттолкнулся, лёг на спину. Помогая себе второй ногой, он оттолкнулся от каменной кладки стены и пополз по полу на спине. Раз, два, он выиграл два шага, всего два шага! Целых два шага! Ещё раз, теперь он цеплялся каблуками сапог об пол. Ещё шага три! И ещё…

Ничего. Сейчас он немного отдохнёт и сумеет встать. Но он только выбился из сил и ещё больше ослабел, и опять на пару минут потерял сознание. Пришёл в себя и, кусая губы, проклиная всё на свете, медленно поднялся, держась за стену.

"Я не буду предателем, хоть для кого-то… Пусть — для неё! Хотя бы для неё…"

Медленными шажками, шаг за шагом, вдох за выдохом, он добрался до двери и дрожащими пальцами отодвинул засов. Наконец-то, он тут, он добрался, справился. Всё! Прижался спиной к спасительной стене, дверь не открыл, если живы, пусть сами выходят. Ни на что больше нет сил.

— Что? — Ниард первым понял, что кто-то открыл дверь, поднялся навстречу. Вэллия скользящим движением попыталась удержать его за локоть. Кто там может быть? Почему не заходят? Люди графа Лион? И что там за дверью? Копья? Арбалеты?

Маркграф первым толкнул дверь и сделал шаг из кромешной темноты на свет горящих факелов. Глаза резануло от света, но через эту боль Ниард успел заметить лицо стоявшего напротив рыцаря из Лиона. Это он! Он, всё-таки!

Ах ты, подлец! Тебя убить мало!

— Живы? — успел только выдохнуть, но маркграф набросился на него, схватил за грудки, притискивая к стене, приблизил лицо, зло шепча в глаза:

— Я так и знал, что тебе нельзя доверять… Ты просто… просто бросил нас здесь!

Преодолевая свою боль, Ниард тряс лионца, стараясь выместить всё, что пережил за эти часы в замкнутом тёмном пространстве. Тряс и сразу не заметил, что лицо предателя в свежих синяках и ссадинах, да и сам он не защищается, а какой-то безвольный, будто и на ногах не стоит.

— Ниард, пожалуйста, что ты делаешь? — Это Вэллия. Она уже выбралась на свет и поняла, что происходит. — Оставь его, прошу тебя…

Маркграф оставил Алдора в покое, и лионский рыцарь, тяжело прикрыв глаза, съехал по стене, откидывая голову назад. Только тут Вэллия поняла, что что-то не так, что что-то случилось плохое.

— О, Господи… — прошептала она. — Кровь. Сколько крови! Он ранен, Ниард, он ранен… — Она бросилась к раненому Алдору, упала на колени, лицо её исказилось от боли и мук, кончиками пальцев она лишь коснулась окровавленной руки, сжимающей тяжёлую тряпку на животе. — Алдор? Что случилось, Господи, что произошло?.. Алдор, Боже мой…

Молодой человек открыл глаза и посмотрел ей в лицо исподлобья, долго ничего не говорил, собираясь с силами, с мыслями, потом усмехнулся сухими губами.

— Вам надо уходить, — прошептал чуть слышно, и Вэллия, нахмуренная, склонилась к нему, чтобы расслышать его слова. — Вас ищут… До утра ещё время есть, вы успеете…

— Что случилось, Алдор? — Она старалась не замечать залитую кровью рубашку на животе, камзол, окровавленные пальцы ладони. — Боже, Боже мой… Что произошло?

Молчавший до этого маркграф опустился рядом на колено, осторожно убрал в сторону ладонь лионца с живота, увидел узкий тонкий разрез в ткани рубашки. Сразу же всё понял и вздохнул.

— Плохо дело. В живот… Вряд ли что-то ещё можно сделать, даже если вызвать врача…

— Это граф Доранн… — прошептал Алдор. — Он знает, что я помог вам, что я — предатель… Вам надо уходить… Граф Вольдейн рядом, говорят, его войска пошли на штурм…

— Как он добрался сюда с таким ранением? — Ниард переглянулся с Вэллией. В глазах молодой маркграфини стояли слёзы боли и отчаяния.

— Вы уже потеряли меня? — Смотрел с улыбкой на разбитых губах в растерянные лица маркграфа и его жены. — Уже прокляли меня, да? — Маркграф в ответ потупился, а Вэллия скривилась от боли этих слов. Она тоже засомневалась в нём, в его слове. Как она могла? Он умирает теперь, и всё потому, что он захотел спасти их, что он предал своих, а она… Она усомнилась в нём.

— Алдор, Господи… — прошептала в ответ.

— Уходите… Вам нельзя оставаться здесь.

— Мы не бросим его! — Вэллия упрямо поджала губы, давая понять, что не передумает. — Мы не можем оставить его здесь. Он должен идти с нами…

— Как? — воскликнул маркграф, а лионский рыцарь усмехнулся на её слова.

— Я сюда-то всю ночь добирался… — шепнул.

— Мы что-нибудь придумаем. Мы не бросим тебя здесь. Так нельзя. Всё ещё можно сделать. Есть хорошие лекари в монастыре святого Вита, это совсем рядом… Нет, Ниард, мы не можем бросить его здесь. Я буду молиться за него, Бог услышит мои молитвы, он выживет, он будет жить…

Она с болью и надеждой глядела в лицо своего мужа, цеплялась, как утопающий за соломинку. Глаза, полные слёз, неотрывно смотрели на маркграфа, будто его слово решало, будет ли жить этот человек.

— Убери её! — коротко приказал Алдор, и маркграф поднялся на ноги, поднимая жену за плечи, отвёл в сторону на несколько шагов и прислонил спиной к стене, сам вернулся. Обессиленная от слёз Вэллия не могла противиться ему, осталась ждать, размазывая слёзы по дрожащим пальцам ладоней.

— Не слушай её, — начал Алдор, когда маркграф склонился к нему. — Забирай её и уходи… Время идёт. Если сейчас штурм, всем будет не до вас… Обо мне не думайте, мне конец, я знаю… За предательство надо платить… Уходите…

— А как же ты? Нам что, просто бросить тебя здесь? Так нельзя. Ты ещё жив… — Он говорил с ним на "ты", прямо, как с равным. Лионец усмехнулся, шепнул чуть слышно:

— Ты прав… Я бы не хотел, чтобы потом глумились над моим телом… Закроешь меня там… — Он указал взглядом на распахнутую дверь комнаты, где всю ночь пробыли маркграф и его жена. Вспомнив ту темноту и отчаяние, Ниард судорожно сглотнул. "Лет через сто или больше здесь найдут наши кости…"- вспомнил он свои же слова.

— Живого… От всех… — нерешительно проговорил молодой маркграф. — Так нельзя, это же замуровывание ещё живого… Да я себе до конца жизни не прощу такого.

Алдор усмехнулся на его слова, тяжело сморгнул боль и ответил:

— Не учись у своей жены, маркграф, не проявляй малодушия… Это мой выбор, я так решил… Эта комната будет моей могилой… А вы уходите… — Ниард поджал губы, вглядываясь в измученное лицо лионца. — Слушай меня внимательно. Я скажу сейчас, как вам выйти отсюда… Я уже и забыл, что из Берга есть выход… Мне его брат показал, когда мне восемь лет было… Давно…

Ниард нахмурился. О чём он говорит? Какой выход из Берга? Да здесь, кроме основных главных ворот и не выйти никак! Уж он-то знал, сколько лет здесь, да и отец, и старший брат здесь правили, никто никогда ничего не слышал про потайные ходы. Может, у этого парня перед смертью что с головой приключилось? О чём таком он говорит?

— Выход? — скривившись от неверия, переспросил маркграф. — Разве здесь есть выходы?

— Мне кажется, про него даже отец не знал… Мы нашли его случайно, вернее, его нашёл Гиран… это мой брат… Потом он показал мне… — Он замолчал, глядя куда-то мимо Ниарда в каменную стену, потом тяжело прикрыл глаза. И страх охватил молодого маркграфа — умер, он умер, и теперь никто и никогда не узнает про этот тайный ход. Если это правда, если он знает об этом ходе, то он, в самом деле — сын последнего князя! А иначе как он может знать об этом, если бы здесь не жил? Что толку, что сам Ниард всю жизнь почти прожил здесь, он вот, например, ничего ни о каких ходах не знает. Это — князь! Последний князь Берга! И никто не защитил его, и никто не помог, и умирает он сейчас бесславно и глупо.

Как же так? Как это могло случиться? Почему? Как граф мог держать его простым рыцарем? Почему он позволил ему погибнуть? Почему он сам убил его? Как подло! Как же подло всё!

От отчаяния Ниард стиснул зубы, зажмурился.

— В саду, — заговорил негромко раненый лионец, и маркграф вздрогнул от звука его голоса. Жив! Ещё жив он! — Я был там недавно… Старая груша, она ещё стоит… — Ниард нахмурился при этих словах. Какая груша? О чём он? Точно что-то творится с ним перед смертью… Какой-то бред… Может, это уже прошлое проходит перед ним?

— Да, я знаю… — Ниард следил за его лицом, глазами.

— Прямо за ней, если не сворачивать, там есть пролом в скале… он узкий, только одному пройти и то боком… Но потом… Он идёт дальше и петляет, это, наверное, вода промыла его за долгие годы… По нему можно спуститься вниз с западной стороны горы, никто и не увидит и не узнает… Он там… С Гираном мы пользовались им, когда прятались от отца, он искал нас и никогда не находил…

— Это правда? — Ниард удивлённо выдохнул.

Как всё гениально и просто. Сама природа позаботилась о Берге, и никто этого не знает. Боже мой!

— Уходите… Никто даже не хватится вас… — Он опять закрыл глаза, и тут подошла Вэллия, опустилась рядом.

— Как он? Алдор? — позвала. — Мы должны помочь ему, Ниард, мы не можем его бросить… Если его найдут… Его же бросят, никто не будет лечить его, никто не поможет… как… как предателя его даже не отпоют и не похоронят по-человечески… Ниард, пожалуйста…

— Господи, Вэллия, тогда нам придётся остаться здесь из-за него и ждать, пока он… — Он не смог договорить, ведь он был ещё жив и слушал его, глядя в их лица остановившимся взглядом. — Я не знаю! — Маркграф всердцах вскинул руки к лицу, действительно не зная, что делать. Один из них просил закрыть его в комнате, замуровать навечно, а другая просила помочь, будто он мог что-то сделать при ранении в живот! Что, что тут можно было сделать? Тащить его на себе? У самого-то еле-еле сил на всё хватает, голова кружится…

Ниард стиснул ладони в кулаки и в бессилии поднялся на ноги, отошёл в сторону, думая о чём-то своём. Вэллия и Алдор остались одни.

— Ты его любишь, да? — спросил первым Алдор.

Вэллия перевела на него глаза и долго не отвечала, словно не понимала, о чём её спрашивают.

— Он мой муж, конечно, я люблю его…

Алдор усмехнулся, не такого ответа он ждал от неё. Глядел снизу вверх исподлобья. Вэллия смотрела ему в лицо, видела все ссадины после побоев графа, что он пережил за эту ночь? Что вынес?

— Мы не бросим тебя, мы что-нибудь придумаем… Боже мой…

Она вспоминала его таким, какой он был здесь, в Берге, какой уверенный, сильный. Слуга графа Лион. Он как сейчас стоял перед глазами, когда первый раз увидела его здесь, в доспехах после боя, они тогда с детьми баронессы шли под охраной. Она увидела его. Каким красивым он был… Она вспомнила ту их ночь, его поцелуи, его признания в любви. Она так и не узнала его, как мужчину, он сам оттолкнул её. И вот теперь он умирает, и никто не в силах помочь ему. Это же был мужчина, первый мужчина, которого она полюбила. Его поцелуй в Ротбурге… Это уже потом был Ниард, но первые свои чувства она испытала к этому вот Алдору. Ах, его поцелуй в Ротбурге столько эмоций подарил ей на долгие месяцы, она многое пережила только благодаря ему. Он не может умереть, он не должен.

— Вэллия… Мне надо сказать тебе что-то… Где там твой муж? Я не хочу, чтобы он меня слышал…

Она нахмурилась и обернулась, ища глазами маркграфа. Что ещё за тайны?

— Что случилось, Алдор?

— Ты же помнишь Корвина, правда?

Вэллия нахмурилась, и губы её сжались в тонкую линию.

— Сейчас ты думаешь о нём? О нём?

— Я тебя понимаю, он не слишком хорошо обходился с тобой… Тогда, когда ты болела, когда я оставил вас вдвоём…

— Не надо! — перебила его Вэллия, кровь отхлынула от лица при воспоминании о тех событиях. Она хорошо запомнила, что тогда было. — Я не хочу говорить об этом… — прошептала, пряча взгляд.

— Я знаю, но речь не о Корвине, речь обо мне… — Он понимал, что не должен сохранить эту тайну, что не может он унести её с собой с могилу. Настал момент, когда всё тайное должно быть открыто.

— Не надо, Алдор, не надо об этом.

— Надо, именно сейчас, надо, я должен… Я давно должен был, но… Даже не знаю, простишь ли ты меня… — Вэллия хмурилась, не хотелось тратить время на выяснение каких-то отношений.

— Если вы похитили меня из Дарна… Если ты про это, то это далёкое прошлое, я не хочу об этом…

— Прошлое? Год ещё не прошёл! Не перебивай меня! — Он повысил голос. Времени нет препираться, им надо идти, да и ему сколько ещё отмерено? — Я ничуть не лучше Корвина… Когда он ушёл, мы с тобой остались одни… ты болела, ты не можешь помнить этого… Я… Я воспользовался твоей болезнью, я, как Корвин… совершил насилие над тобой… Ты не знаешь этого, ты не помнишь из-за своей лихорадки… Я воспользовался тобой…

Повисла тишина. Вэллия смотрела ему в лицо, губы её от услышанного дрожали. Потом она медленно повела головой в отрицательном жесте.

— Нет… Я не верю…

Алдор нахмурился от переживаемой боли и не только от раны в живот.

— Это правда. Прости меня… Я не смог сам себя простить… Я ещё хуже Корвина… Может быть, ты сможешь…

— Я не верю. Это неправда…

— Я пытался помочь тебе… я пытался сделать всё, чтобы искупить вину… Твой ребёнок… Это был мой ребёнок… Прости меня…

Вэллия с болью закрыла глаза. Она вспомнила тот миг, когда сказала ему про своего ребёнка, как потеряла его, и как это ударило по нему, каким было выражение его лица. Он на ногах стоять не мог. Уж не после ли того разговора он решился помочь ей? Неужели всё — правда? Он изнасиловал её в бреду, когда она не могла помнить об этом? Когда? В лесу? В Ротбурге?

Она открыла глаза и по-новому взглянула ему в лицо. Алдор улыбнулся одной стороной губ без радости и шепнул:

— Ты ещё хочешь спасать меня?

Вэллия стиснула зубы и чуть отстранилась от его тела, даже убрала подол платья, касающийся кожаного сапога лионца.

— Я любил тебя уже тогда… Я сам боялся себе признаться… Если бы я смог, я забрал бы тебя с собой и женился бы на тебе в Лионе… И сейчас ты бы растила нашего сына…

— Нет! — Вэллия поднялась на ноги, глядела на него сверху вниз. — Ты специально это всё… Ты это выдумал сейчас, чтобы я не жалела…

Он не стал ничего говорить, только усмехнулся, и усмехнулся так, что эта усмешка осталась в памяти Вэллии на всю жизнь. Он признавался ей в любви, какой раз уже по счёту? Уже тогда он любил её, по его словам. Разве он мог бы выдержать её рядом и не воспользоваться представленным случаем?

— Нет… Нет… — повторяла Вэллия растерянно, отрицательно качая головой. Она не верила рассудком, но его взгляд говорил об обратном.

Появился маркграф. Он вынес плащи и камзол лионца, которым он ещё раньше закрывал маркграфа. В комнате он сменил факела, и теперь там дрожал свет живого огня.

— Надо идти, Вэллия. Твой плащ. — Он протянул ей плащ, а сам смотрел в лицо Алдора.

Безучастная и растерянная Вэллия стояла в стороне, она видела, как её муж помог подняться Алдору, как он увёл его в комнату и укрыл там камзолом и плащом, как закрыл дверь комнаты-гробницы. Она видела всё, но не сказала и не сделала ничего. Словно сама жизнь остановилась в ней.

— Пойдём. — Ниард сам набросил на её плечи плащ, завязал кожаные шнурки. — Надо идти. Время, Вэллия, время… Милая… Может быть, сейчас уже рассвет, будет легче. Главное — не встретить никого, у меня даже оружия нет. Да и он, чтобы не ошибся с ходом… — Он всмотрелся в её растерянное лицо, нахмурился. — Что случилось? Он что-то сказал тебе, да? Он обидел тебя? — Она перевела на него остановившийся взгляд и ничего не ответила. — Пошли…

Ниард взял её под локоть и подтолкнул впереди себя, уходя, в последний раз обернулся на тёмную дверь, и по спине побежали мурашки. Он один там, в последние мгновения своей жизни он остаётся один.

Не дай Бог самому пережить такое.

* * * * *

Свет горящего факела метался по стенам, замирал и снова сверкал всполохами живого огня. Насколько хватит его? Успеет ли Алдор?..

Вот он и остался один. И впереди всё решено, другой дороги нет. Ну и Бог со всем этим! Со своей непутёвой жизнью, любовью безответной, землями, они никогда бы так и так ему не стали принадлежать. Пусть! И месть графу Вольдейну, и пропавший где-то Корвин — всё пустое.

Он остался честен сам с собой. Он не скрыл никаких тайн и секретов. Здесь и сейчас ему нечего бояться, кроме смерти.

Берг… Какая разница, кому он достанется? Пусть даже этому маркграфу! Всё равно…

Он сумел спасти её, нашёл в себе силы даже признаться ей в том, что сделал. Может быть, она и не поверила, её дело, но всё же… Пусть будет счастлива со своим… пусть рожает ему сыновей…

Алдор закрыл глаза. В голове шумело. Кровь пошла с новой силой, после того, как поднялся на ноги, чтобы перейти сюда. Да, оба они хороши. Алдор усмехнулся. Маркграф тоже сюда его тащил, а у самого ноги подкашиваются. Хоть бы сам где там не упал, успел бы добраться до своих.

А в принципе, неплохой он парень, этот маркграф, и воин неплохой, и, дай Бог, будет хорошим отцом и мужем. У них будут дети, и они будут править моим Бергом, моим Бергом…

Он почувствовал, как слеза сорвалась на скулу, обжигая кожу. Сердце, казалось, разрывалось на части, а всё ещё продолжало биться, он всё ещё жил. И почему не умер он тогда, много лет назад, когда было ему всего десять лет? Почему выжил? Зачем? Для чего Господь сохранил ему жизнь? Что он должен был сделать в своей жизни? Столько боли пережил, остался один на весь мир, а для чего? Чтобы вот так вот бесславно и одиноко умереть после предательства? И доброго слова о нём никто не скажет и не пожалеет никто… Пропал — и Бог с ним…

Он открыл глаза и ахнул. В свете факела перед ним стояла его мать. Красивая, молодая, такая, какая она была в тот день, и лёгкая зыбка размывала контуры её тела. Она улыбалась.

— Мамочка… — шепнул дрожащими губами.

— Ну, здравствуй, родной…

— Мама…

Он протянул руку, стараясь удержать ускользающий тающий в зыбке образ, и уже не чувствовал своего тела, боли в животе, в голове, всё осталось там. Голова его упала вниз подбородком на грудь, и последний выдох покинул лёгкие.

* * * * *

— Граф, милорд, смотрите, кого мы ещё нашли!

Молодой барон вытолкнул вперёд мальчишку лет десяти, крепко держал его за плечи. Граф Вольдейн глянул сверху с высоты вороного коня, улыбнулся.

— Кто это ещё?

— Это младший сын его. Старший схватился за меч, пришлось его убить, а этот вот… Даже не знаю… — Барон встряхнул мальчишку за плечи, голова того безвольно мотнулась.

— Он жив ли там ещё? От страха язык проглотил? Какой молчаливый оказался… Наверное, не в папу пошёл.

Все засмеялись вокруг. Мальчишка озирался медленным настороженным взглядом. Граф наблюдал за ним. Этот ребёнок, этот маленький мальчик, его сын. Что станет с ним, когда он вырастет? Будет мстить, этот маленький князёк забытых земель? Его нельзя оставлять в живых…

Недалеко закричала девушка, и все рыцари вскинулись, обернулись, кто-то произнёс:

— Это дочь его, девчонка, возраст в самый раз… Хоть бы нам оставили…

Заулыбались, не пряча этих улыбок. Дело было рискованным. Когда шли сюда, никто не знал, как всё обернётся. Замок князь перестроил, что здесь и как, никто не знал, сколько будет охраны, тоже неясно. Но дело выгорело. Всё обошлось. Первой убили женщину — жену князя, чтобы не успела ничего предпринять. Если убить всех, никто ничего не узнает, подумают на лихих людей, на разбойников. Княгиня будет сама виновата, что пустила "чужих" в замок.

Значит, придётся и этого щенка…

Граф не сводил взгляда с лица мальчишки. Самому ему Бог не дал сыновей, дома подрастали две девчонки, а у князя ничего, два сына вот, было…

— Боишься? — спросил граф, глядя в глаза, видел, как дрожат подбородок и губы ребёнка. Сын князя не ответил, и молодой барон встряхнул его за плечи.

— Отвечай, когда тебя спрашивают!

— Может, он немой? — спросили рядом.

— Ага. Знаешь, как орал, когда маму убили…

Барон отпустил мальчишку и просто положил ладонь на макушку ребёнка, а куда он денется?

— До темноты нам надо уйти. Собирайтесь! — это граф отдал распоряжение. Все засуетились, начали проверять оружие, собирать вещи, садиться в сёдла.

И в этот момент младший сын князя сорвался вдруг с места, бросился бежать.

— Эй! Эй, ловите его! Ловите, сбежит!

Кто-то из сержантов выстрелил из арбалета в спину убегающего ребёнка. Тот споткнулся, рухнул, как подкошенный.

— Вот чёрт! — кто-то выругался от неожиданности произошедшего.

Граф Вольдейн смотрел на неподвижную фигуру ребёнка в стороне, когда к нему подъехал один из баронов на гнедом коне.

— Мы уже начали воевать с безоружными детьми? Что мы делаем?

Граф смерил барона медленным пренебрежительным взглядом, скривил губы, отвечая:

— Только давай без сантиментов, Дарл, избавь меня от этого. Сходи проверь, как он, если что… — Он не договорил, толкнул коня шпорой в бок и отъехал в сторону. Барон проводил его глазами.

Сильная боль, ударившая в спину, лишила сил и возможности двигаться, даже дышать. Глаза тут же заполнились слезами боли и отчаяния. Пальцы впились в зелёную траву, а губы прошептали:

— Мамочка… мама… как больно…

— Всё хорошо, мой милый, мама рядом… Сейчас всё закончится. Давай мне руку, родной.

Сияющая в солнечных лучах женщина шагнула к нему, протягивая ладонь. Как она улыбалась! Наверное, так, как никогда в жизни! И какой красивой, какой живой она была!

— Мамочка… Это ты? Это был сон, да?

Он протянул ей ладонь, она сжала её, и они пошли вместе туда, где на горизонте появилась алая полоса наступающего заката.

ЭПИЛОГ

В левом боку болело жгучей болью, наверное, опять тряпка пропиталась кровью, надо было остановиться и сменить её. Проклятая рана! Она не давала покоя вот уже сколько дней, после того боя у Горта. Но ничего, старая Лисс сумеет позаботиться о нём, надо только добраться до неё. А дорога предстояла ещё долгая…

Он остановился, прислонившись спиной к дереву. Меньше года назад по этим местам они шли с Алдором. Как давно это было, вечность, жизнь назад. Как же давно.

Корвин закрыл глаза, пересиливая слабость в каждой клеточке тела. Как же он устал! Каких сил ему стоило уйти, добраться до этих мест. Этот проклятый Вольдейн, это всё он. Он разбил войска у Горта, он убил нового сеньора — барона Одли, он снова занял Берг, выбив из него войска графа Доранна Лионского. Берг снова вернулся к старому хозяину — маркграфу и его жене, той самой девчонке, что они украли вместе с Алдором.

Алдор… Ты, конечно, всё время считал меня своим слугой, но я всегда относился к тебе, как к другу, и сейчас отношусь. Всё так глупо получилось. И что мы с тобой не поделили? Девчонку эту, дочку проклятого графа, будь она неладна! Она вскружила тебе голову, это, к бабке не ходи, ясно, как божий день. И сейчас тоже…

Я же предупреждал тебя, что она может быть в Берге, что сама судьба сведёт вас вместе. Ты же не стал меня слушать. Что она сумела наговорить тебе? Что сделала? Почему ты пошёл за ней? Почему ты переметнулся на их сторону? Почему ты стал предателем? Почему покрыл позором своё имя?

Корвин вздохнул и тыльной стороной ладони стёр со лба выступившую испарину. Пальцы дрожали. Это от потери крови, от раны, от усталости, оттого, что не мог выспаться все эти дни.

По слухам, маркграф и его жена вышли из Берга через потайной ход, о котором никто не знал и сейчас не знает. Откуда они узнали о нём? Это Алдор, верно, знал про него и подстроил им побег из Берга, как раз тогда, когда граф штурмовал Берг. Они спаслись, и Алдор, вероятнее всего, ушёл вместе с ними. На сторону врага, получается.

Нет, он не мог. Корвин не хотел верить в то, что его друг и товарищ мог перейти на сторону врага, того, кого ненавидел всю жизнь, того, кто убил всю его семью. Из-за девчонки? Нет, не мог. Насколько он его знал — не мог.

Среди ушедших в Лион его не было, так говорили. Да и не могло бы быть, ведь граф Доранн убил бы его за предательство. Но и пробираясь через земли Дарна, Корвин заходил в таверны, расспрашивал, что слышно. Никто ничего не слышал о лионском рыцаре здесь, в этих землях. Странно.

Если так, значит, он скрывается. Может, он принял другое имя? Может, ушёл в добровольное изгнание?

У Корвина появилась цель. Он найдёт того, кто знает об этом. Пусть это будет сам маркграф, пусть его жена, да пусть хоть сам граф Вольдейн, но Корвин сделает всё, чтобы узнать, где его друг, какова его судьба. Он только подлечит свои раны и отдохнёт у лесника и его жены, и всё узнает. Не мог же Алдор кануть в лица земли как в Лету? Кто-то должен был что-то знать! Кто-то должен…

Через два дня на пороге дома старого лесника и его жены появился молодой человек. Пусть, он не был их сыном, но ему были рады, как родному. Он обрёл дом, а старики — сына.

18.02.2007 — 22.10.2010