Горные совы, в отличие от равнинных пернатых собратьев и сестер, ведут дневной образ жизни. Попробуй засни, если наглые и жадные вороны, извечные соперники и конкуренты, слетятся со всей округи на давно облюбованную добычу и все сожрут. Сволочи они, эти вороны.
- Кыш, проклятые! - Матвей бросил камень в падальщика, нацелившегося клювом на блестящие от слез глаза Мозгул-нойона. - Кыш, уроды лупоглазые! Вот сдохнет, тогда и прилетайте.
Степняка растянули между вбитыми в землю колышками - после увиденного в деревне было бы неоправданным милосердием даровать ему легкую смерть. Когда-то старшего десятника учили подобному, и если наказуемый умирал быстрее трех дней… но то в молодости, в неопытной молодости. А вот этот жирный кочевник может рассчитывать на неделю. Уж столько-то Матвей Барабаш сможет удержать его на грани жизни и смерти.
- И охота тебе, командир, с дерьмом возиться?
- Отстань! - Старший десятник проводил взглядом уходящего профессора и крикнул в спину. - Оружие почистить не забудь!
- Не забуду, - буркнул Еремей, и скривился от воспоминаний прошедшего утра. Неприятных воспоминаний.
Финк явственно представил утренний бой. Нет, не бой… бойня, скорее всего. Когда по спящим в походных шатрах глорхийцам бьет ДШК, а спасающихся степняков встречают меткие выстрелы ручных огнеплюек, то это трудно назвать боем. Резня? Может быть и резня. Может, если бы дело дошло до белого оружия. Нет, вопящих кочевников, выскакивающих из горящих шатров, уничтожили на расстоянии, брезгуя сходиться врукопашную. И лишь потом, когда все закончилось, роденийцы ходили по полю, добивая стонущих раненых.
Странное единение с огнеплюйкой чувствовал сегодня Еремей. Он выбирал цель, а она делала все, чтобы попавшая в прорезь прицела мишень не ушла. Огненные шары совершали немыслимые пируэты, попирали все законы магии и физики, но все равно находили жертв. Лежащих, бегающих, поднявших руки… Благородная ярость не нуждается в пленных.
Единственный, кого взяли живьем, был застигнут врасплох пограничным старшиной Свистоплясом в самом начале случившейся заварухи. Выползающему из самого большого и яркого шатра нойону дали по башке, стянули ремнями по рукам и ногам, да бросили в ближайшую канаву, дабы никто случайно не прикончил бедолагу. Под "никто" подразумевался старший десятник Барабаш, самозабвенно поливавший стоянку кочевников из всех шести стволов станковой огнеплюйки. А утром Пашу Мозгула отыскали… к большому разочарованию последнего, напрасно надеявшегося на шальной огнешар.
- А не желает ли блистательный кагул облегчить душу беседой о превратностях военных судеб? - с преувеличенной вежливостью обратился Матвей к пленнику. И, не услышав ответа, пнул того под ребра. - Поговорим?
Степняк скрипнул зубами - назвать воина кагулом, то есть винторогой свиньей, не брезгающей падалью, означало смертельно оскорбить. Такое смывается кровью обидчика, а еще лучше - заставить его сожрать собственные кишки…
- Нам не о чем говорить.
- Ну как же? - удивился Барабаш. - Есть многое на свете, что может заинтересовать такого любознательного человека, как я.
- Убей.
- Ты куда-то торопишься? Ближайшие пять дней я совершенно свободен.
- У тебя не будет этих пяти дней. И двух не будет. Сегодня… - глорхиец прикусил язык, сообразив, что сказал лишнего.
- Да? Забавно-забавно… Вот с этого места давай-ка поподробнее.
Война войной, а обед по распорядку. Простейшую и самую важную заповедь в роденийской армии знали даже штабные писаря, пограничники же предпочитали не рассуждать о теории, а сразу перейти к практике. Весело булькала варево в котле над костром, на двадцать шагов распространяя запах крепкого бульона - он для раненых и оголодавших товарищей. По здравому размышлению, жирного барашка из глорхийских запасов им готовить не рискнули, а вот в меру постный, но упитанный любимый скакун Мозгул-нойона как раз подошел.
Ксаверию, как самому молодому, выпала почетная обязанность следить сразу за всем. Одной рукой снимал пену с бульона, другой переворачивал над угольями прутики с шипящими кусками конины… и не успевал нигде. Говорят, будто за Тибскими горами в стране Хунд живут шестирукие бабы с тремя глазами… Сюда бы такую, а то еще нужно нарезать найденную в ближайшем огороде зелень, попробовать варево на соль, разложить черствые лепешки. И чтоб все одновременно. А если нет шестируких, тогда обычную. И лучше - четыре штуки.
- О чем замечтался? - подошедший Глеб бросил у костра охапку дров. - Как думаешь, дождя сегодня не будет?
- С чего бы это?
- Да степняк слишком тонким голосом орет, видать к непогоде.
- Ну не скажи, - не согласился Ксаверий. - Дожди в предгорьях случаются гораздо реже, чем глорхийцы, так что здесь твои приметы не действуют.
- Может быть, - не стал спорить Глеб, и потянулся к прутику с мясом. - Пробу не пора снимать?
Не дожидаясь ответа, впился зубами, вдумчиво прожевал.
- Ну?
- Пойдет с голодухи. Горячее сырым не бывает. Звать всех?
- Да командир сам сюда бежит, - засмеялся пограничник. - Хороший десятник жратву за версту учует.
Но Барабаш еще издали замахал руками:
- Туши костер!
- Что случилось? - сидевший около раненых Свистопляс повернул голову. - Или у тебя в брюхе не свистит?
- Сейчас пиктийские дракониры прилетят, и всех накормят, - уже спокойным голосом произнес Матвей. - Глорхиец тут поведал кое о чем.
- Плохо, - пограничный старшина рывком поднялся на ноги. - Когда?
- Не позднее полудня.
- Вполне успеем.
- И порядок навести успеем? - старший десятник показал на все еще тлеющие остатки шатров. - Хоть бы времянки какие поставить, чтобы с воздуха сразу не разглядели. А уж ежели сядут…
Удивительно, но мысль отступить и укрыться в соляной шахте не посетила никого. Вместо нее пришла злость. Испепеляющая злость пополам с ненавистью.
- Сколько их будет?
- Этот урод сам не знает, - Барабаш аж сплюнул с досады. - Ему приказали ждать здесь, и по прибытии пиктийцев обеспечить драконов едой. А колдунов энергией.
- В каком смысле? - недоуменно спросил Ксаверий.
- В самом прямом - тебя собрались скушать.
- А харя не треснет? - теперь, вместо недоумения в голосе пограничника звучала злость.
- У меня? - удивился Матвей.
- Ты-то здесь причем?
- А-а-а, тогда понятно. Давай, - и Барабаш хлопнул старшину по плечу, - поднимай бойцов и за работу. И это… раненых в дом занесите.
Твердимир сжал кулаки - после того, что сделали степняки с населением Большого Лабаза, находиться внутри приземистых, крытых сланцем домиков, тяжело даже видавшему виды пограничнику. Старшина не считал себя неженкой и эта война стала третьей в его жизни, но тут… Нельзя так… будто и не люди вовсе.
Поесть все же успели, благо Еремей Финк высказал предложение, сильно сэкономившее время и силы.
- Зачем мы будем ставить шатры? - спросил он у руководящего расчисткой Барабаша.
- Маскировка, - пояснил старший десятник. - Что тут непонятного?
- Вроде все понятно, но ведь шаман для чего-то хотел поставить завесу невидимости.
- Так не успел.
- Это мы с тобой знаем, что не успел, а они? - бывший профессор указал пальцем в небо. - Прилетят, ничего не увидят, и решат, что все в полном порядке. Короче - темна вода во облацех…
- Попроще не можешь? - скривился, как от незрелого яблока, Барабаш
- Могу. На месте пиктийского командира я так бы и подумал. Тем более, внизу всего лишь кочевники.
- Ну и что?
- Ты когда приходишь в хлебную лавку, то запоминаешь в каком углу который таракан сидит?
- Логично, - Матвей блеснул услышанным невзначай ученым словом.
У Финка ворохнулось в груди что-то горячее, а сердце не слишком заторопилось с новым ударом - именно так он когда-то ответил юной рассудительной девушке, жившей по соседству. Ветреная красавица подробно и обстоятельно объяснила подающему надежды, но безденежному и голодному студенту причины своего отказа. Да, и Еремей был молодым и влюбленным… одну жизнь назад? Давно, очень давно.
- Разреши встать к ДШК, командир.
- Зачем?
- Так надо.
Матвей прочитал на лице профессора нечто, не позволившее ответить отрицательно. Только кивнул молча и ушел к пограничникам, раскладывающим поверх пепелища пласты свеженарезанного дерна.
Там же. Некоторое время спустя.
- Поскорее бы прилетели, - старшина выплюнул травинку и перевернулся на спину. - Ненавижу ожидание.
- Как тебя такого прыткого в пограничники взяли? - Барабаш внешне не проявлял признаков нетерпения, только голос звучал суше обыкновенного.
- Это наследственное, - Твердимир закрыл глаза и улыбнулся. - Шесть поколений Свистоплясов на границе служили, а я чем хуже? Дети подрастут, и они пойдут.
- Много детей?
- Нет, всего четверо сыновей. Я же только два года как женился.
Барабаш удивленно присвистнул и спросил:
- Как это умудрился?
- Близнецы, - ухмыльнулся пограничник. - А ты про что подумал?
Матвей заржал не хуже недавно съеденного нойонова иноходца, но от ответа уклонился. Вместо этого он поднял руку, призывая к молчанию, и прошептал:
- Кузнечики смолкли.
Так и есть, даже дикие пчелы, неизвестно с чего собирающие горький мед на этой выжженной солнцем земле, и те попрятались, как перед грозой. Неужели правду говорят, будто насекомые чувствуют приближение драконов за многие версты? Сейчас как раз случай убедиться в правдивости слухов.
- Только бы сели поближе, - старший десятник погладил теплую рукоять одноразовой трубы с "громом небесным". Три штуки их нашлось в амбаре. Всего три штуки. - Только бы сели вообще.
Барабаш твердо решил не испытывать судьбу и не атаковать тварей, пока они в воздухе. Сколько их будет? Шесть, девять? А если вообще дюжиной нагрянут? "Громобой" не чудо-оружие, и порой двух выстрелов мало на живучую и вертлявую скотину. На земле же появляется шанс накрыть наездников. Без них страшные драконы останутся тем, кем и были изначально - огромными тупыми ящерицами, беспомощными без управляющей магии. И, значит, полуслепыми и уязвимыми.
- Ага, вот они, красавцы, - Твердимир первым увидел гостей.
Драконы заходили на село со стороны солнца, как и предписывали имперские наставления. Головная тройка на длинных поджарых тварях, скорее всего разведчики, пронеслась низко. Так низко, что мелко-мелко задрожали немногочисленные оставшиеся целыми стекла в домах. Второе звено прошло по широкой дуге, огибая Большой Лабаз противосолонь. Хорошо ублюдков учат - даже в своем тылу выполняют маневры, позволяющие при случае увернуться от заряда "грома небесного".
- Дисциплинированные, мать их за ногу через пень да об колоду, - вполголоса выругался Матвей.
Ученое слово как нельзя лучше показывало отношение старшего десятника к противнику - остальные эпитеты заставили бы стыдливо покраснеть даже покойного скакуна глорхийского нойона. Роденийский язык всегда отличался сочностью и выразительностью, а появляющиеся после каждого Великого Замещения Владыки новые выражения быстро теряли чужеродность, органично вписываясь… да, вписываясь! Особенно ругательства.
Немного покружив и не обнаружив угрозы, пикты пошли на посадку. Сначала первое звено - ведущий, а по бокам и чуть сзади, ведомые, - приземлились на месте бывшего лагеря кочевников. Площадка удобная, ровная, и есть где остановить пробежку, не рискуя забодать с разгону неожиданное препятствие. Башке, конечно, ничего не будет, но пристегнутых к седлам наездников ощутимо бросит вперед, чего они крайне не любят.
Захлопали крылья тормозящих тварей, подняв тучи пыли и песка. Дерн, закрывающий обгоревшие проплешины, вроде бы не сдвинулся? Нет, еще держится.
Вторая тройка дождалась, когда дракониры из первого звена слезут на землю и помашут руками. Показывая, что все в порядке и можно садиться. И чего они сегодня такие осторожные? Не иначе накурились пыльцы хундской синей полыни, обостряющей реакцию, слух и зрение, но при чрезмерном употреблении дающей чувство некоторой неуверенности в собственных силах.
Но вот и эти, наконец, сели. Матвей, улыбнувшись двусмысленности, прогнал нарисовавшуюся в воображении похабную картинку с участием пиктийцев, драконов, винторогих кагулов, и всех их родственников, как по мужской, так и по женской линии. Не стоит глумиться над будущими покойниками, даже если они пока еще живы. Недостойно сие роденийского солдата. Если можешь убить - убей, если не можешь - все равно убей, но не насмехайся. Или насмехайся, но осознавай в глубине души недостойность поступка. Иначе как-то не по-роденийски, то есть не по-человечески…
- Ну что, Твердята, - спросил старший десятник, выставляя взрыватель "грома небесного" на предельную дистанцию в пятьсот шагов, - к борьбе за светлое будущее готов?
- Всегда готов! - Свистопляс ответил старинным кличем роденийской пограничной стражи, ведущим происхождение из немыслимой глубины веков. - И козью морду им покажем!
Финк сидел в полуразвалившемся доме на самой окраине. Стволы станковой огнеплюйки чуть высовывались из окна и, казалось, принюхивались к окрестностям жадными до добычи хоботками. Как вышедшая на охоту гидра из пелейских сказок - хищная и прожорливая.
Еремей крепко сжимал рукояти ДШК, но глаза его были закрыты. Просто почувствовал где-то внутри непреодолимое желание закрыть их. Нет, даже не желание, острую потребность, которой не стал противиться.
- Эстерра эт меноэсс… - губы шептали непонятные слова на неизвестном языке. - Мор-р-р-та…
Назначенный вторым номером расчета Ксаверий опасливо попытался отодвинуться в сторону, но был остановлен резким окриком, разительно отличающимся от обычно мягкого голоса бывшего профессора:
- Стоять! Куда собрался?
- Да мне тут надо…
- Перебьешься!
Глаза все так же закрыты. Зачем открывать, если зеленый светящийся ореол вокруг напарника виден, даже если тот находится за спиной? И пульсирующее внутри пограничника темное пятно страха. Не за собственную жизнь - чувство самосохранения у пограничника давно сгорело и подернулось пеплом, а страх подвести друзей в предстоящем бою. Да, на самом деле друзей - едва заметные, до звона натянутые нити тянутся ко всем без исключения и излучают тепло и беспокойство. Ко всем, и к нему в том числе.
- Летар-р-р-а д`дэй…
Застучали в висках маленькие молоточки, а сердце вторило им, не успевая за стремительным темпом. Летят? Да, летят, кагуловы выродки.
Драконы виделись черными кляксами на синем фоне, и профессор был удивлен, что смотрит не глазами, а каким-то неведомым органом зрения. А может и не зрения, что там позволяет глядеть сквозь стены, да еще и затылком? Магия? Бред, нормальные роденийцы пользуются магией Владыки, данной ему Триадой, но не владеют ей. Иначе какая-то неправильность получается… как можно сравнивать простого ученого-книжника с…
Еремей поморщился - Владыка не любил звучных эпитетов, и попытку подобрать их наверняка счел бы оскорблением. Скромный он, даже данное при рождении имя засекретил до полной невозможности, предпочитая безликий титул.
- Ксаверий, приготовься.
- Уже летят?
- Нет, завтра к вечеру будут! - Финк с неожиданной злостью плюнул на кучу упавшей с провалившийся крыши черепицы, и обернулся ко второму номеру. - Кристаллы наготове держи.
Пограничник отшатнулся и прошептал внезапно побелевшими губами:
- Ты… ты…
- Я! Причем уже давно я. Что случилось?
- Вот, - Ксаверий рукоятью вперед протянул отполированный многими поколениями воинов боевой нож. - Посмотри сам.
- Не девка! - бросил профессор, но все же взглянул на блестящее лезвие. - Мать, мать, мать…
С холодного металла на него смотрели безжизненные глаза чудовища в человеческом обличье - тусклое серебро проклинаемого всеми живущими Эрлиха Белоглазого.
- Еремей, так ведь это…
- Заткнись! Они уже над нами!
Два звена. Шесть драконов. Двенадцать пиктийцев. Против шестерых людей. Те, что приземляются сейчас на поле, они не люди. Не люди… нелюди!
Вспотели ладони, стиснувшие рукоятки станковой огнеплюйки, но сердце перестало отбивать дробь и стучит редко и ровно. И со зрением опять творится что-то неладное… Оно услужливо приближает картинку спешивающихся дракониров, рисуя красными пятнами уязвимые места их крылатых тварей. Не время. Пока еще не время - первым должен выстрелить старший десятник. Ну что же ты медлишь, Матвей? Уже вторая тройка садится! Ну?
Фыркнул вышибной заряд "грома небесного", подняв тучу чуть красноватой пыли. Взрыв алхимической смеси нужен лишь для первоначального толчка, потом заточенное в рубашку из хрупкого пористого "свиного железа" заклинание начинает жить собственной жизнью. Короткой, всего в несколько мгновений, но подчиненной единственной цели - долететь и ударить. Мощь Владыки велика, и сгусток энергии внутри снаряда обладает подобием разума, позволяющего увернуться от огненных плевков всполошившихся драконов. А если одновременно три выстрела?
Матвею определенно уже который день ворожит удача - его "громобой" рванул прямо над головами попрятавшихся за тварями пиктийцев, осыпав тех множеством мельчайших осколков. Вообще это оружие предназначено для того, чтобы пробив прочную драконью чешую, рвать внутренности летающих ублюдков, не давая возможности воспользоваться ускоренным заживлением. При таких поражениях никакая регенерация, будь она хоть трижды ускоренная, не помогает зарастить раны, и дракон умирает не столько от них, сколько от истощения.
Но сегодня важнее выбить всадников, и лучше издалека, не подходя ближе десяти шагов. Иначе беда - не заметишь сам, как станешь для колдунов лакомой пищей и аптечкой первой помощи. Высосут досуха, поправят здоровьечко,… а осинового кола на сотни верст в округе ни одного не сыскать. Нет, лучше уж вот так.
Снаряд пограничного старшины упал с небольшим недолетом, но как камушек от воды при игре в блинчики, отрикошетил от каменистой почвы и воткнулся в живот размахивающего руками пиктийца. Ну что же… замечательная кольчуга двойного плетения не удержала удар, а ее кольца послужили славным дополнением к щедрой порции раскаленных кусочков металла. И тут же бухнул разрыв третьего заряда, выпущенного спрятавшимся на противоположной стороне поля Борисом.
Этот, как гигантским топором, снес драконью голову, но силы бьющего почти в упор заклинания хватило на преодоление непредвиденного препятствия, и роденийский подарок, потеряв скорость, кувыркнулся под ноги орущим что-то колдунам.
Двух ударов сердца не прошло с момента выстрела, а в следующее мгновение загудел "Дырокол" профессора Финка. Еремей палил длинными очередями, будто в его ДШК вставлен сказочный Бездонный Кристалл. Он что, пьяный? Нет, это огненные шары пьяные - вместо того, чтобы как всем нормальным разрядам из станковой огнеплюйки лететь по прямой туда, куда их послали, безумные огоньки устроили хоровод вокруг ревущих в бешенстве драконов, а попав под струю изрыгаемого теми пламени, не развоплощались, как бывало обычно, а становились крупнее и ярче.
Вот их мельтешение ускорилось, затягивая в круг все новых посланцев чокнутого профессора, слилось в сплошную полосу, и рухнуло вниз.
- Что это было, Матвей? - вскочивший на ноги Свистопляс вытирал с лица желто-зеленую слизь, заменяющую драконам нормальную красную кровь, и погрозил кулаком в сторону полуразвалившегося домика на окраине села. - Еремей, морда ученая, ты что творишь, гад?
- Погоди, Твердята, а вдруг это не он? Вдруг драконы сами по себе раз, и… и бабахнули?
Пограничник пнул оторванную драконью голову с вывалившимся набок синим языком, и кивнул на усеянное бесформенными ошметками поле:
- Сами по себе?
- Да.
- Бабахнули?
- Ага.
- И ты сам этому веришь?
- Но кроме благостности и могущества Владыки нужно верить хоть во что-то еще.
- Но не в сказки.
Барабаш сердито засопел, в глубине души признавая правоту Свистопляса. Но, как старший по званию, в том признаться не мог.
- Ладно, разберемся. Драконью печенку не хочешь поискать?
- В этом месиве?
- Ну и что? Вкуснейшая, говорят, штука. И раненым полезно - любые раны на раз заживляет. Да еще одно свойство есть, - хотя рядом никого не было, Матвей оглянулся, и что-то зашептал Твердимиру в ухо.
- Да ты что? - радостно изумился тот. - Точно на всю жизнь?
- А чего мне врать-то? - вопросом ответил старший десятник. - Один раз наешься печенки от пуза, и до глубокой старости пользуйся. И даже древним стариком, но с осторожностью. По-научному называется побочным эффектом, во!
- Ух! - старшина в предвкушении потер ладони, но тут же опомнился. - А с Еремеем как же?
- А куда он денется, наш профессор? Никуда он не пропадет, на запах жареного сам прибежит. Или ты думаешь, что ученым людям того-этого не требуется?
- А средство точно верное?
- Вернее не бывает! - подтвердил Барабаш. - На что спорим, что лет через тридцать половина пограничной стражи будет звать тебя папой?
- Четверть.
- Почему так мало?
- Я же здесь не один пограничник.
- Правильно! - одобрил Матвей. - Сам погибай, а товарища…
Договорить он не успел - длинная и острая сосулька размером с наконечник кавалерийской пики появилась из ниоткуда, и ударила старшего десятника в грудь.
- Прекратить стрельбу! Живым ублюдка брать! - неожиданно сильный голос Еремея с большим трудом перекрыл фырканье огнеплюек и громкую ругань пограничников. - Прекратить!
На поле творилась вакханалия - кажется так древние пелейцы называли свой самый разгульный, бестолковый и кровавый праздник. Или это были древние энейцы? Да какая разница. Все равно ни тех и ни других давно нет в живых, в отличие от пиктийского колдуна, укрывшегося за магическим щитом от огненных шаров роденийцев. Бойцы во главе со старшиной Свистоплясом палили с ожесточением, совсем не жалея зарядов кристаллов, но не решались приблизиться к единственному уцелевшему дракониру, справедливо опасаясь боевых заклинаний имперского мага.
Тот, по всей видимости, сильно ранен, иначе бы пограничникам пришлось туго. В наездники драконов берут исключительно аристократов, а их с детства обучают работать из-за щита. В Пиктии лишь колдовство считается достойной благородного д`ора работой. И, в некоторой степени, торговля товарами вроде выдержанных вин, драгоценностей, и рабов с Эриванских островов.
- Ерема, ты совсем сдурел? - Твердимир выпустил еще пару огненных шаров и обернулся к профессору. - Еремей, это ты?
Удивление старшины вполне объяснимо - вместо добродушного и слегка недотепистого бывшего ученого, мишени для беззлобных подначек старшего десятника, перед ним стоял кто-то неуловимо знакомый, но совсем непонятный. Резко осунувшееся лицо, заострившийся нос, вдруг оказавшийся похожим на клюв хищной птицы, полностью седые волосы и глаза… Глаза без зрачков и белков, в которых тусклое серебро внезапно вспыхивает блеском живой ртути, а потом гаснет, прячась за неподвижным холодным льдом.
- Не стрелять, - прошептал Еремей, но именно этот шепот был воспринят пограничниками как сигнал горна, трубящего выход из боя. - Не стрелять. Я иду.
Он шел вперед, не обращая внимания на вражеские заклинания. Ледяные копья необъяснимым образом пролетали мимо, шаровые молнии кружили над его головой на безопасном расстоянии и все норовили вернуться к пославшему их, а попытка колдуна вскипятить кровь в жилах роденийца вызвала лишь приятное тепло и удивительную бодрость во всем теле. Замечательная штука, эта магия! Будто и не было долгих переходов по предгорьям, нескольких бессонных ночей, охоты на глорхийского шамана, уничтожения почти двух сотен кочевников… Мир стал прекрасен, и даже жаркое солнце на небе показалось не таким уж злым и палящим.
- А вот и гости пожаловали! - Еремей положил ладонь на переливающийся всеми цветами радуги щит драконира. Интересно, он ведь только что был совсем прозрачным. - Ты извини, что без приглашения, но ведь сам понимаешь…
Защита пиктийца пошла причудливыми разводами, совсем как мыльный пузырь, готовый вот-вот лопнуть. Негромкий хлопок… вот уже и нет ничего. И сразу же удар неизвестно когда оказавшимся в руке мечом по протянувшимся от колдуна невидимым щупальцам, внутренним зрением показанным как черные когтистые плети, усыпанные розовыми присосками. Может, на самом деле, они совсем иначе выглядят, но так ли это важно?
- Не верещи! - сильным тычком в зубы профессор заставил противника замолчать. Но нет, почти сразу же тот вновь подал голос, но сменил тоскливый вой ужаса на обычные всхлипывания морально раздавленного человека. Еще шакалы такие же звуки издают, когда на них наступит степной слон. - Говорить будем?
- Да, - драконир со страхом взглянул на угрожающе нависающего роденийца. - Да, господин.
Этого не может быть, потому что не может быть никогда, но это есть! Проклятый темный совсем нечувствителен к магии. Нет, не так, он чувствителен, но магия на него не действует. Мощнейшие заклинания, а конт Фергюс Брависсий справедливо входил в тридцатку сильнейших магов Империи, не доставали до странного человека. Создавалось впечатление, что комары представляют для неизвестного воина большую опасность, чем веками оттачиваемое боевое искусство.
И самое ужасное - родениец не только сожрал всю энергию, но и умудрился обрубить простым мечом каналы подпитки. Как от мухи отмахнулся.
- Что же ты молчишь, милок? - деланно удивился Еремей. - Обещал соловьем заливаться, и вот обманул. Это нехорошо.
На этот раз он не стал прикасаться к конту, просто сделал неуловимое движение, и Брависсий задохнулся от боли. От той самой боли, при которой смерть кажется далеким и недостижимым отдыхом. Боли, продолжающейся вечность и многие тысячелетия после вечности. Боль-жизнь, боль-судьба. Не уйти, не скрыться, не спрятаться в беспамятное блаженство.
- Вот оно как! - профессор вслушивался во что-то, слышимое только ему одному, и брезгливо морщился. В ощущении вывернутого наизнанку чужого мозга вообще мало приятного. - А это у нас что?
Поразительно, но в помойке, называющейся мыслями пиктийского конта, попадаются интереснейшие сведения! Владыка должен обязательно узнать о них. Дело за малым - найти способ передать. И как все-таки жалко, что среди отбитых трофеев не нашлось шасса - пирамидки со встроенным кристаллом дальней связи. Ладно, повезет в другой раз!
- Ну, ты и везучий! - Свистопляс ощупывал старшего десятника со всех сторон, и никак не мог поверить, что тот остался в живых после пойманного грудью ледяного копья. - Вот же вы с Еремеем два сапога пара, и оба на одну ногу! Матвей, признайся, ты тоже… того?
- Что значит того? - возмутился Барабаш, стягивая через голову порванную кольчугу. - Если какая-то сволочь сомневается в моей нормальности…
И опять не успел договорить - толстая тетрадь в твердой кожаной обложке выпала из пришитого к поддоспешнику кармана, видимо зацепившись за поврежденные кольца, и шлепнулась к ногам. Ветерок тут же воспользовался моментом и зашелестел страницами, исписанными неровными, с многочисленными исправлениями и зачеркиваниями строчками. Старшина нагнулся, но был остановлен резким окриком.
- Не трогай!
- И не собирался, - Свистопляс сделал вид, будто заинтересовался красивым камешком. - Слушай, Матвей, а что там?
- Тебе не все ли равно? - Барабаш бережно поднял тетрадь, спасшую его жизнь, и осторожно погладил края рваной дыры. - Почти половину листов насквозь, сука… Вот же гнида пиктийская!
- Ну все-таки? - не отставал Твердимир.
- Стихи там. Мои, - старший десятник внимательно осмотрел пограничников, готовый дать в рыло каждому, у кого увидит хоть тень улыбки.
Улыбающихся не нашлось. Но все испортил появившийся со спины профессор Финк:
- Триада хранит дураков и поэтов, Матвей! А чтобы легче хранить, оба состояния души часто совмещают. Извини, брат, это судьба!