"Где ошибка?" - мысль, не покидавшая голову Хранителя Ума уже несколько дней, ощутимо била молотом в висок. Она выбивала его из колеи, выводила из равновесия, лишала покоя, занимая все пространство разума, не оставляя места для других, нужных и своевременных, мыслей.

"Где ошибка? И кто ее допустил?" - напряжение достигло такого накала, что Ум не заметил, как произнес мучившее его вслух. Громко. И тут же пожалел о сказанном…

- Ваши родители допустили ее, лет этак сорок назад… - голос Совести, и так негромкий и вкрадчивый, на этот раз превратился в подобие змеиного шипения. Не рассерженного, какое издает потревоженный неосторожным путником желтый ползун, а злобного шипения атакующего капюшонника, -… позволив вам явиться на свет.

- А вы, вы… - подло уязвленный, Верховный Хранитель задохнулся от нахлынувшей вдруг яростной ненависти к этому… этому отродью болотного гнуса, только по недоразумению пробившемуся в Адепты Триады, -… вы зря отказались от своего имени! Или не отказались? И оно лежит, спрятанное до поры до времени, где-нибудь в подземельях Арсенала пиктийской столицы?

Худшего оскорбления не мог придумать даже самый лютый враг. Ядовитое оружие языка, так некстати обнаженное Недреманным Оком, обернулось против него самого. И удачно обернулось - шипение Совести превратилось в протяжный свист, а из широкого рукава, будто любопытная змеиная головка, показалась рукоять трехгранного стилета, печально известного его недоброжелателям.

Адепты стояли друг напротив друга, тяжело дыша и ловя взглядом малейшее движение соперника, самый слабый намек на возможное действие. Складки серой накидки Ума шевельнулись где-то у пояса, и… Совесть тут же начал уходить с линии предполагаемой атаки, выставив жало стилета перед собой.

Начал, но не ушел.

Кованый наруч, к слову - правый, врезался в его затылок с негромким "бум-м-м" и прервал наметившееся движение на самом пике. В тот же момент левая рука Чести, как бесшумный вихрь возникшего рядом с готовыми пролить кровь спорщиками, подхватила обмякшее тело Ока и бережно опустила его на плиты пола.

- Сейчас и тебе врежу, - слегка шепелявя сказал Истинное Зерцало, - если не успокоишься и не придержишь свой… ученый… язык.

Паузы между его словами, на взгляд Ума, оказались заполнены такими красочными и смачными картинками, что Хранитель на мгновение поразился способностям Чести транслировать эмоции, упакованные в однозначно трактуемые и доходчивые образы. Поразился и - о чудо! - сразу же успокоился, недоумевая в глубине души: "Что это на меня нашло?"

- Как челюсть? - уже в который раз за прошедшие взаперти дни спросил Ум.

- Спасибо! Все еще побаливает… - ответил Честь, опасливо трогая желтеющий с правой стороны лица синяк. - Если… в смысле - когда… все здесь закончится, я с тебя с живого не слезу, пока не объяснишь насчет удара левой,… очень уж он у тебя отлично поставлен!

Да, будь благословенны учителя, вколотившие, без преувеличений и метафор, в ранешние времена, в будущего Великого Хранителя Ума, тогда еще - именованного младшего лекаря Третьей отдельной пластунской компании, знания и умения опасного искусства экстремальной челюстно-лицевой хирургии.

"Вот и пригодилось, нежданно-негаданно… Хорошо, что еще успел предупредить нашего битюга, что вправлять выпавшую челюсть - больно, но не стал объяснять насколько. А он дисциплинированный - получил от души и даже не шелохнулся. Похоже, бронированный череп ему вместе с рангом Владыка выдал…"

С пола раздался тихий стон - Недреманное Око удивительно быстро пришел в себя и, первым делом, принялся ощупывать место приложения одного из многочисленных талантов Чести, а попросту - собственный затылок. Глаза при этом предусмотрительно не открывал - а ну как кому-то из присутствующих взгляд его не понравится? Так и добавку получить немудрено. Чем-чем, а утратой инстинкта самосохранения Совесть не страдал.

- Бузить больше не будешь? - пробасил Зерцало, на всякий случай сделав шаг в сторону.

- Не буду… подняться помоги, облом лесной… - Око, все так же, не открывая глаз, протянул руку, ухватился за подставленное предплечье Чести и пружинисто вскочил на ноги. Вскочил, но тут же охнул и ощутимо пошатнулся, схватившись за голову.

- Чем это ты меня так? Показалось - потолок на голову упал…

В ответ воин, усмехнувшись, сжал кулак и потряс им в спертом воздухе Зала Великого Замещения.

- Ладно… понял. Приношу свои извинения. Вспылил, был неправ, - отрывистые фразы давались Совести с явным трудом, а на лице его проступала такая мука, что тут не выдержал Хранитель Ума. Шагнув к виновнику скандала - чуть не переросшего в кровопролитие, но по счастью закончившегося одним метким ударом - он властно положил ладони на его голову и застыл на несколько мгновений.

Личное время Хранителя замедлило бег и, пока одна часть сознания работала над удалением последствий латного подзатыльника, другая вновь прокручивала в коротких и ярких, как вспышка молнии в одиноком грозовом облаке, образах события последних дней в тщетных попытках отыскать причину…

Когда тело Владыки, впустив в себя заместителя, открыло глаза, Ум не испытал страха - он действовал по заученному порядку: оценка физической опасности, оценка ментальной опасности, об опасности магической и речи не шло - кандидатов на замещение выбирали в мирах, не знакомых с Искусством и Ремеслом. Ничто не могло прервать его действий. Звон выпавшего из рук Чести клинка, и тот не отвлек, не нарушил очередности этапов первичной проверки.

Даже когда Заместитель что-то хрипло сказал и, похоже исчерпав на этом невеликие силы подорванные переносом, провалился в беспамятство, Хранитель не испытал беспокойства. Случившееся укладывалось в один из вариантов Ритуала, известный ему по записям предшественников.

Гнездящееся где-то на кромке памяти ощущение неправильности в строгой последовательности Замещения словно свернулось, надежно укрываясь от внутреннего взора.

Беспокойство пришло на второй день, когда стало понятно, что состояние тела Владыки после Замещения начало ухудшаться. Замедлилось сердцебиение, токи внутренних жидкостей ослабевали вслед за ним,… тело угасало. Если бы не однозначный запрет на магическое вмешательство, Ум не задумываясь применил бы весь арсенал оставшихся у него и нашедшихся в Зале предметов, способных вдохнуть в лежащее на алтаре тело медленно утекающую жизнь.

А так пришлось вспоминать самому и наскоро передавать товарищам навыки ухода за тяжелоранеными - внешне простые и незатейливые, но требующие известного терпения и такта. Как, к примеру, накормить того, кто не может глотать? И десятки, если не сотни иных "как"…

И потянулись дни, наполненные рутинной, изматывающей, грязной работой - без видимого результата. Поначалу, без устойчивой связи с внешним миром, а теперь уже - когда первой новостью, вместе с корзиной с продуктами стало известие о вторжении пиктийцев - и без надежды на счастливый исход.

Их Императрица - кол осиновый ей в лоно! - поправ все договоренности и традиции, без объявления войны, отдала приказ собравшимся на Большой Смотр войскам перейти роденийскую границу.

Хранитель Ума разрывался между поисками причин поистине эпической неудачи с Замещением, помощью в уходе за телом Владыки и рутинной работой по восстановлению артефактов, в массовом порядке поступавших из действующей армии. Погано, стоит отметить, действующей… Огрызаясь, вырывая куски из плоти вторгшейся орды, роденийцы откатывались от границы все дальше и дальше на восток. Теряя села и города, шахты и мельницы, а главное - теряя людей в отчаянных, но малорезультативных контратаках.

Призрак крушения столь тщательно выстроенного мира, привычного и единственно возможного уже не таился по темным углам - он властно выступал из тени. Лишая мужества, разрывая душу, иссушая разум в бесплодных попытках поиска,… нет, не выхода из немыслимого положения, а хотя бы причины случившегося.

"Потянешь за стебель, оборвешь течение соков истины. Докопаешься до корней - обретешь истину целиком", - голос Владыки, воспоминание об одном из бесчисленных уроков, прозвучал в сознании Верховного Хранителя Ума столь явно, что чуть не превратил в прах успехи в излечении Недреманного Ока.

"Неужели все эти дни я тянул за стебель? Как глупейший из подмастерьев… - кратко озаренный светом мудрости Владыки, разум Хранителя преисполнился теплом и благодарностью. - Спасибо, Учитель!"

Часть этого тепла досталась и Совести, доверившемуся рукам и искусству целителя. Око вздрогнул и открыл глаза в тот момент, когда Ум снял руки с его головы.

- Благодарю вас, и… вновь прошу простить мою несдержанность, - речь исцеленного текла ровно, а лицо больше не отражало напряженную борьбу с болью, - если это возможно.

Выразив согласие коротким кивком, Хранитель не сдвинулся с места, погружая разум в воспоминания о мельчайших деталях неудачного ритуала. Но, на этот раз, он двигался не от начала к концу, а от финала к самому моменту прибытия в Зал Замещения. Двигался, отбрасывая явное и заметное, сконцентрировавшись на деталях - самых малых и несущественных. Восстанавливать пришлось все: колебания воздуха, длину языков пламени в светильниках…

Он стал Залом, заполнив сознанием пространство, касаясь каждой трещины в камне, каждой раковины в бронзе, малейшей неровности дерева и неравномерности плетения ткани. Не осознавая того, Ум сделал шаг, затем - второй… шаги становились шире, и вот уже он описывает расширяющуюся спираль от центра зала, останавливаясь над каждой вещью, мельчайшим элементом интерьера и декора. Впитывая все то, что вещи могли рассказать о событиях недавнего прошлого.

Честь и Совесть старались не мешать работе товарища, будучи обременены иными обязанностями, важнейшие из которых - поддержание жизни в оболочке Владыки, и выматывающая зарядка артефактов. "Все для армии! Все для победы!" - обычный для роденийских глашатаев призыв звучал сейчас как нельзя актуально. С каждым новым шагом Верховного Хранителя напряжение в зале нарастало, начав, в конце концов, чувствоваться почти физически.

Понимая, что не просто присутствуют при действе, смысла которого они пока не осознавали, но ощущали его важность, казалось, не только разумом, но и порами кожи, два адепта Триады старались не вставать на пути Ума, ловко избегая не только столкновений, но и прикосновений, инстинктивно опасаясь, что растущее напряжение будто молния найдет дорогу от плоти к плоти, и тогда…

Представлять что будет в этом воображаемом "когда" не хотел ни один из них.

Хранитель Ума разматывал клубок воспоминаний места, силясь найти тот узелок, что - "Был! был! был!" - постоянно ускользал от внутреннего взгляда, словно размытое, полустертое почти до нечитаемости место на старинном свитке. Словно маленький камушек - "Плоский такой, с дыркой посередине… и нацарапанной по кругу надписью…" - в невысокой и бледной весенней траве.

"Камушек в весенней траве - оброненный, и так и не найденный тобой…"

- Видишь этот камень? - спросил откуда-то из-за спины голос Владыки.

- Да, Учитель! - казалось бы, откуда взяться щенячьим ноткам у битого жизнью и супостатами военного лекаря пластунской кампании? Так нет же… он только что не повизгивал от восторга.

- Возьми стилос, и нацарапай на нем свое имя. Так глубоко, как сможешь.

"Да, я смогу! Я насквозь процарапаю этот камень, если того хочет Учитель!"

Мерзкий скрип металла по камню, гримаса напряжения. Вот-вот, и между губ появится высунутый от усердия кончик языка…

- Это твое имя? - Владыка, казалось, сомневался.

- Да, Учитель, это мое имя… - с горячностью подтвердил бывший разведчик.

- А теперь выбрось камень. Просто размахнись, и выбрось… В траву.

Камень вылетел из сильной руки с легким свистом и устремился к еле различимому горизонту. Сердце сжала невидимая мохнатая лапка предчувствия…

"Что я наделал?"

- Как тебя зовут, ученик? - горечь и усталость звучали в этом вопросе.

- Меня… я… я не помню… - ужас и понимание наполняли ответ.

- Хочешь вернуть свое имя? - вкрадчивость слов прошла мимо ученика, смысл произнесенного казался сильнее любого искушения.

- … х-х-очу. Хочу! - сорвался он на крик.

- Тогда ищи камень. Иди и ищи, а я буду ждать тебя здесь. Столько, сколько потребуется.

Как он бежал… так, как не бегал от локрийских охотников, вынося на себе "языка", преследуемый лаем псов-людоедов, с двумя последними зарядами в кристалле.

"Один - пленнику в лицо, чтобы наверняка, второй - себе под челюсть, чтобы не опознали…"

Он ползал на четвереньках, ощупывая руками молодую весеннюю поросль, стирая колени, обдирая пальцы об острые кромки стеблей не набравшей полной силы травы. То тут то там натыкаясь на странные предметы: соломенную куколку в широкополой шляпе, бронзовую свистульку-птичку, костяной нож - десятки и, казалось, сотни ненужных ему вещей.

Ненужных, но притягивающих взгляд, заставляющих поднять с земли, вглядываться,… разбирая закорючки знаков разных алфавитов, покрывавшие поднятые предметы. Разбирая и не понимая смысла написанного - чужого, по ощущению, а порой - чуждого до болезненных спазмов в животе. Отбрасывая в ярости очередную безделушку, потеряв счет времени, он продолжал с упорством падальщика, разрывающего неглубокую могилу, искать свой камень.

Когда надежда начала покидать ищущего, пот заливал глаза, а со скрюченных от напряжения пальцев срывались капли темной крови, пятная светлую зелень и желтую сухую землю, он наткнулся на прохладную округлость, сразу почувствовав: "Это - мое!"

Поднеся находку к глазам, ученик жадно вгляделся в отверстие в центре камня, в черточки, прорезавшие гладкую поверхность и никак не желавшие складываться в буквы, хотя… вот, еще одно усилие…

"Ф… А…" - предельное напряжение отозвалось звоном в ушах и дрожью в израненных руках. - "Ну же… ну…"

С каждой различимой буквой камень увеличивался в размерах. Вот он с ладонь, а вот уже - как ручная терка для зерна… Когда кругляш достиг размеров мельничного жернова, человек понял, что балансируя на грани безумия он вот-вот вырастит могильный камень себе самому.

И из последних сил оттолкнул продолжавшую увеличиваться глыбу.

И испытал облегчение.

Он понял. Он все понял…

Нужно возвращаться. Туда - к Учителю.

С пустыми руками…

"Это был твой последний, и самый опасный поиск, пластун", - и за внезапно прозвучавшими словами Владыки навалилось спасительное беспамятство.

"Камушек, камушек… гладкий… в траве - нежно зеленой, такой, как… - пытаясь подобрать сравнение, Хранитель на мгновение что называется "отпустил поводья" сознания и… внезапно, разбитая на мелкие осколки картинка сложилась, как витраж под руками умелого мастера, -… как тот луч, что отразился от потолка прямо на лицо Владыки. Неужели это он - причина? Неужели все так просто?"

Оставалось вспомнить немного - откуда бил зеленый луч, которого не должно было быть. Тот, что мог стать песком в сложном механизме Великого Замещения. Для этого требовалась еще одна малость - сделать четыре шага и встать на место, предписанное Уму Ритуалом.

"Не торопись, не спугни… Вот оно!"

К счастью, кольцо из отработавших свое амулетов так и оставалось нетронутым с момента завершения Замещения. Двигаясь предельно осторожно, Хранитель приблизился к точке, из которой, по его воспоминаниям исходил этот проклятый луч. Встав на колени, он поднял из углубления в полу медный диск, в центре которого еще оставалась щепотка пыли, когда-то бывшей драгоценным камнем - вместилищем магической энергии.

"Так,… если я правильно помню - здесь должен был располагаться один из видов кварца, полированный "кошачий глаз". Проверим!"

Облизнув указательный палец, Ум коснулся останков кристалла. Приставших к влажной поверхности крупинок оказалось вполне достаточно для простенького действия по быстрому определению свойств исходного предмета. Простенького, но такого важного, и такого ответственного, что на висках Верховного Хранителя выступили крупные капли пота.

"Это не кварц… это… вайдуриам! - от сделанного открытия Хранитель Ума резко вскочил на ноги и, не обращая внимания на товарищей, с тревогой следящих за его манипуляциями, склонился над телом Владыки.

Вайдуриам, больше известный как "подмигивающий камень", называемый также по-глорхски "кошачьим глазом"… Он тверже кварца и структура его кристалла - иная. Неужели все дело в созвучии названий и сходстве цвета минералов? В путанице, вольной или невольной, допущенной мастером, помещавшим камень в оправу? Или то была не путаница? И откуда мастер мог знать глорхский язык?

"Причина болезни содержит в себе половину пути лечения, также как правильно заданный вопрос заключает в себе половину ответа", - чеканные строки "Большого поучения" Владыки прозвучали вслух под сводами Зала Замещения.

Ум видел решение - не многоходовое и изящное, как партия в "смерть короля", а прямое и грубое, подобное меткому попаданию битой в горку бирюлек. Прямое, грубое и смертельно опасное. Лекарство - способное убить не пациента, отнюдь нет, но уничтожить лекаря. В прямом смысле. Испепелить, развеять прах…

Пыль.

Тлен.

Небытие.

"Ты ошибся, Учитель, когда говорил, что этот поиск - последний для отставного пластуна. Теперь я пойду выручать тебя,… командир".

Неожиданно, на правое плечо Хранителя легла тяжелая рука Чести, а спустя мгновение, к локтю левой руки прикоснулась узкая ладонь Совести.

- Я с тобой, Ум… ведь ты нашел выход? - низко прозвучало справа

- Располагайте мной, как сочтете возможным, Хранитель… - еле слышно прошелестело слева.

- Обещаете, что выполните любое мое распоряжение? - подвоха в вопросе Ума не почувствовал ни один из предложивших помощь.

- Да… обещаем, - прозвучало в один голос.

- Честь, отдай мне свой кинжал… а лучше - не весь, а только рукоять. Что, не отвинчивается? Отрывай к херям… Камень в навершии разрядится? Так не разрушится же… Спасибо! - Верховный Хранитель благодарно поклонился, приняв из рук Зерцала вырванное с "мясом" медное яблоко навершия, с тускло мерцающим в нем волосистым кварцем - "кошачьим глазом".

- А теперь, - голос Ума обрел металлические нотки, не подразумевающие возражений, - настоятельно прошу вас, друзья, покинуть меня… и этот зал.

И было в его облике в тот момент нечто столь убедительное, что оба Адепта Триады, к которым он обращался, повернулись, как по команде и направились в сторону выхода. Только у самой двери, они переглянулись и, обернувшись к Верховному Хранителю Ума, отдали воинский салют - будто провожая товарища на смертельно опасное задание.

Дождавшись, когда тяжелая двустворчатая дверь закроется за ушедшими, Хранитель повернулся лицом к ложу Владыки и принялся выцарапывать на совесть закрепленный в яблоке кварц. Обломав пару ногтей до мяса, он все-таки извлек камень из медного шара и утвердил его в сложенных лодочкой ладонях.

И зазвучала песня без слов, с каждой новой нотой которой кристалл все больше и больше наливался сиянием, идущим из самой его глубины - кажущейся бесконечной. Руки нестерпимо жгло. Усилием воли подавив охватывающую тело боль, Ум продолжал петь. Продолжал даже тогда, когда из камня к потолку вырвался столб света, отражение которого накрыло и поющего и тело Владыки. Продолжал, не обращая внимания на нарастающую лавиной, режущую боль в глазах, словно кипящих под напором света. Только в самом финале, в момент обрушившегося на него понимания того, что вот оно - свершилось! - Хранитель отпустил собранную в кулак волю и тихо прошептал: "Больно-то как… мама…"

От резкого удара обе створки двери в Зал Замещения распахнулись настежь, и на свет перед изумленной охраной и застывшими в ожидании Оком и Зерцалом появился Владыка. Обнаженный, он прихрамывал на ушибленную ударом о дверь ногу, а на руках его покоилось тело Верховного Хранителя Ума.

Запрокинутая голова Хранителя уставилась в потолок пустыми, будто опаленными, впадинами глазниц, лишенными век, а из уголка рта стекала тонкая струйка почти черной крови.

С мучительной гримасой, Владыка опустился на колени перед собравшимися и бережно положил на пол тело Ума. А когда он поднялся, в желтых глазах его плескалась невыразимая боль и звериная ярость, да такая, что подскочивший не вовремя с плащом на протянутых руках стражник упал без чувств, столкнувшись с взглядом повелителя шестой части известных людям земель.

- Лекаря! - негромко приказал Владыка, и от голоса его повеяло не холодом, нет… чем-то запредельно страшным повеяло. - Ему - лекаря, мне - доклад… как вы тут жили без меня… товарищи.