ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС

В настоящее время капитализм имеет то преимущество, что после смерти коммунизма и социализма у него нет больше активного конкурента в виде какой-либо общественной системы. Невозможно устроить против чего-то революцию без альтернативной идеологии. Но повсюду растет недовольство и открытая враждебность, проявившиеся не только в американских выборах, прошедших в ноябре 1994 г. В первом туре французских выборов крайние правые сторонники Жана-Мари Ле Пэна собрали 15 % голосов: это были голоса тех самых белых мужчин, которые голосовали в Америке за новое республиканское большинство, людей со снижающимися экономическими перспективами, страхи которых удалось сосредоточить на иммигрантах. Калифорнийское «предложение 187» пользуется явной поддержкой во Франции. Религиозные фундаменталисты почти всюду стремятся захватить политическую власть (в Алжире, Израиле, Египте, Индии, Японии и Соединенных Штатах), свергнуть существующие правительства и установить свою версию уверенности и истины.

Консервативные сторонники свободного рынка играют с огнем, вступая в политические союзы с религиозными фундаменталистами, поскольку цели их совпадают лишь в том, что те и другие хотят избавиться от нынешних правительств. Религиозные фундамента листы веруют в свободный рынок товаров и услуг не больше, чем в свободный рынок идей. Фундамента листы знают, что надо продавать и чего не надо продавать. В Иране религиозным фундаменталистам удалось захватить государственную власть. Торговцы с базара принесли пользу Хомейни, финансируя его «исламскую революцию», так как они ненавидели экономические реформы шаха, угрожавшие им новой конкуренцией в виде традиционной западной розничной торговли. Но как только религиозные фундаменталисты оказались у власти, они обратились против тех же торговцев, устанавливая ограничения, что можно и что нельзя продавать. Скромность требовала, чтобы женщины носили «надлежащую» одежду. Определение порнографии внезапно расширилось, включив почти все, что им не нравилось. Теперь эти торговцы с базара находят, что их дела идут гораздо хуже, чем во времена шаха.

Правительства во всем мире обеспокоены, поскольку они должны ответить на реальные проблемы и тревоги своих граждан. Политика, осуществляемая в результате большой победы республиканцев в 1994 г., даже не касается проблем падающей заработной платы и растущего неравенства. В конечном счете те же избиратели станут снова несчастными избирателями и будут искать любых демагогов, какие им подвернутся во время выборов. Ярость, направленная против демократов в конце 1994 г., в будущие годы может легко быть направлена в обратную сторону, против бизнесменов, если только найдутся «хорошие» (или плохие?) лидеры. Большая группа избирателей с открытой враждебностью, не получающая благ от экономической системы, не способствует никакому экономическому или политическому успеху.

Демократии хорошо реагируют на кризисы, поскольку кризис сосредоточивает общее внимание на одном и том же вопросе и требует действия. Демократии почти никогда не действуют без кризиса, электризующего общественное внимание. Чтобы осуществить какое-нибудь изменение, демократии нужно убедить большое число своих средних граждан (значительно больше 51 %), что это изменение необходимо. Большинству всегда присуща консервативность, поскольку любое изменение означает, что само большинство должно переменить свой образ действий. Без кризиса трудно убедить значительное большинство, что нечто нуждается в изменении. Без кризиса меньшинства, задетые изменением, всегда могут его блокировать. Демократии уделяют непропорционально большое внимание группам меньшинств, сосредоточенным на одном вопросе, поскольку от них часто зависит исход выборов с почти равным числом голосов, причем их можно легко обратить в своих твердых сторонников — просто поддержав их в единственно важном для них пункте.

Но текущие экономические явления — это не кризис. Реальный доход рядовых работников убывает меньше чем на один процент в год. Перемены становятся драматическими через двадцать пять лет, но не через год. Распределение доходов и богатства драматически изменилось за последние двадцать пять лет, и против этого не было сделано решительно ничего. Политика, способная изменить текущий ход событий, даже не обсуждается.

Впрочем, эти тенденции вызваны столь фундаментальными силами, что их очевидным образом нельзя изменить частными реформами экономической политики. Требуются крупные структурные изменения. Но, конечно, демократии умеют это делать хуже всего. Когда демократии вынуждены двигаться, они не делают радикальных изменений, двигаясь к глобальному оптимуму, а предпочитают медленно двигаться по линии наименьшего сопротивления к некоторому локальному оптимуму. При нормальной эволюции это правильная стратегия. Но в период кусочного равновесия она неправильна. Локальные оптимумы и линии наименьшего сопротивления часто уводят в сторону от глобального оптимума, а не приближают к нему.

На какое-то время — пользуясь названиями двух недавних книг — можно иметь «век удовлетворения» для высших классов и вместе с тем «век убывающих надежд» для средних и низших классов Но такую двойственность невозможно сохранить навсегда. Общественные системы держатся на расплавленной магме совместимых идеологий и технологий. Невозможно иметь одновременно идеологию равенства (демократию) и экономику, порождающую все большее неравенство при абсолютном снижении дохода большинства голосующего населения.

По отношению к этим давлениям американский капитализм имеет и сильные, и слабые стороны. Сила его в том, что он имеет более фундаментальную политическую поддержку, чем капитализм Европы. Тот факт, что социалистические партии никогда не были значительной силой в американской политике, говорит нечто важное об Америке. Вера в то, что капитализм способен повышать уровень жизни, вероятно, будет умирать в Соединенных Штатах медленнее, чем в Европе. В то же время главная слабость американского капитализма состоит в том, что для работающей части среднего класса он — главный поставщик тех благ, которые в других случаях назывались бы социальным обеспечением (медицинского обслуживания и пенсий). В Европе потеря работы, и тем самым — доставляемых компанией дополнительных льгот, в экономическом смысле гораздо менее серьезна, чем в Соединенных Штатах. Там государство всеобщего благосостояния с лихвой возмещает потери от безработицы.

По мере того, как сокращаются дополнительные льготы среднего класса, раздражение среднего класса возрастает и будет возрастать все быстрее. В конце концов средний класс потребует политических действий, чтобы остановить снижение его льгот и его уровня жизни, и он будет все меньше заинтересован в политической защите капитализма. Именно это раздражение побудило президента Клинтона и его жену сделать здравоохранение главной темой в первые два года администрации Клинтона. Супруги Клинтон не справились с этой реформой, и раздражение среднего класса, который лишается здравоохранения, несомненно, вернется.

В политическом отношении капитализм оказался теперь в изоляции, в какой он не был с середины девятнадцатого века. Тогда капитализм смог политически выжить, потому что кооптировал определенные группы трудящихся — менеджеров среднего и низшего уровня, работников умственного труда, квалифицированных работников физического труда, — начавших считать себя членами капиталистического коллектива. С приходом «сокращений» капитализм в действительности говорит значительной части своих бывших политических сторонников, что они больше не входят в «коллектив». Поскольку они выброшены из экономического коллектива капитализма, теперь только вопрос времени, как скоро эти же люди покинут политический коллектив капитализма.

В течение короткого промежутка времени капитализм может политически позволить себе гораздо более жесткое экономическое обращение со своей рабочей силой, чем прежде, когда коммунизм угрожал ему внутренней революцией и внешней опасностью. Но в определенный момент капитализм встретится с некоторой новой угрозой, и тогда ему понадобится более широкая политическая поддержка, чем могут доставить немногие индивиды, владеющие значительным капиталом. Откуда же он возьмет эту поддержку?

Факты очевидны. Неравенство богатства и доходов повсюду растет. Реальные заработки значительного большинства падают. Растет люмпен-пролетариат, нежелательный в продуктивной экономике. Общественный договор между средним классом и американскими корпорациями разорван. Главное средство против неравенства, действовавшее в течение ста лет, — государство всеобщего благосостояния — начало отступать. Тектоника экономических плит быстро изменяет экономическую поверхность Земли. Возрождение экономики свободного рынка в смысле «выживания наиболее приспособленных» неудивительно, поскольку оно удовлетворяет потребность людей в каком-то понимании социальной действительности: оно кажется возвратом к мифическим добродетелям прошлого Так ведут себя люди в замешательстве. Но чтобы справиться с нынешним периодом кусочного равновесия и с очень необычным будущим, которое из него произойдет, придется изобрести что-то новое.

Новые продуктивные технологии повышают важность общественных инвестиций в инфраструктуру, образование и исследования, и в то же время ценности движутся в направлении к большему индивидуализму, с гораздо меньшей социальной заинтересованностью в общественных инвестициях. Более грубую версию капитализма с «выживанием наиболее приспособленных» проповедуют как раз в то время, когда экономическая система открывает производственную выгодность коллективного труда. Вера в совершенство капиталистической системы, не нуждающейся в общественной поддержке, возвращается как раз в то время, когда должен быть изобретен новый капитализм без собственного капитала.

ИДЕОЛОГИЯ СТРОИТЕЛЯ

Здесь хотелось бы перечислить целый ряд форм государственной политики, которые помогли бы капитализму получить то, в чем он нуждается. Какая налоговая и бюджетная политика приведет к более долгосрочным инвестициям? Каковы должны быть стратегии НИР? Какие проекты инфраструктур дадут в длительной перспективе наибольшие дополнительные выгоды? Как правильно реформировать программы пенсий и здравоохранения для престарелых? Как можно создать самую квалифицированную в мире рабочую силу? Как соединить формальное образование с повышением квалификации по месту работы? Кто должен платить за все эти меры? На некоторые из этих вопросов мы уже отчасти ответили в этой книге, но было бы ошибкой пытаться дать определенный ответ на все эти вопросы.

Предмет этой книги — не надлежащая государственная политика. Дело теперь в том, чтобы убедить себя и других, что мир изменился и что мы должны меняться вместе с ним. Когда необходимость правильной политики будет осознана интеллектуально и — что более важно — эмоционально, принятие правильной политики окажется более легкой частью задачи. Чтобы перейти от одного к другому, государственная политика имеет много возможностей. Но прежде всего мы должны представить себе, где находится это «другое», и ощутить, насколько важно скорее туда прийти.

Поскольку мои детские годы прошли в Монтане до наступления эры реактивных самолетов, моя фантазия все еще обращалась к железным дорогам. В то время одним из самых скорых поездов мира был «Строитель империи» Великой северной дороги, прокладывавший себе путь через Монтану и Северную Дакоту от Миннеаполиса до Сиэтла. Имя этого поезда символизирует установку, которая должна привести к успеху будущую эпоху. Как видно из названия, на севере Великой равнины не было империй для завоевания. Там было лишь пустое пространство, где, как воображал Джеймс Дж. Хилл, его поезда должны были стимулировать создание империи. В конечном счете он ошибся. Никакая империя так и не была построена. Золотые прииски, одно время казавшиеся обещающими, истощились. Но имя его поезда воплощает то, что надо делать.

В наши дни нет физических империй, заслуживающих завоевания. Владение большей территорией не делает кого-нибудь лучшим экономическим конкурентом. Те, кто преуспеют, построят искусственную интеллектуальную промышленность будущего. Они построят нечто там, где сейчас есть только пустые интеллектуальные и экономические пространства. Некоторые возможности, которые выглядят как экономические золотые прииски, истощатся, как прииски мистера Хилла, но другие, которые выглядят как пустыри, окажутся экономическими сокровищами. Но чтобы захватить эти сокровища, надо пойти туда, где они лежат, с решимостью строителя империй

Ни один разумный человек никогда не ставил себе целью сокращение собственного потребления. Сбережение — не удовольствие. Но если деньги, доставленные сбережением, используются, чтобы нечто построить, это может быть удовольствием. Чтобы преуспеть, будущий капитализм должен будет перейти от идеологии потребителя к идеологии строителя. Рост — это не автоматический процесс спокойного перемещения из одной точки равновесия в другую. Путь роста — это беспокойный процесс неравновесного движения, обещающий массу удовольствия. Технология — это не манна небесная. Это социальный процесс человеческого творчества и новаторства. В этом контексте инвестиция должна рассматриваться не как затрата, которой надо избежать, а как прямой источник пользы, которым надо овладеть. Индивид, инвестирующий в самую важную квалификацию, какую, по-видимому, может иметь индивид, — способность действовать в глобальной экономике, — не должен для этого жертвовать своим потреблением: он строит систему квалификаций, которая принесет больше удовольствия, чем какой-нибудь предмет потребления.

Установки, которые надо развивать, иллюстрируются привычками сбережения людей свободных профессий. В Соединенных Штатах люди свободных профессий на любом уровне дохода сберегают и инвестируют гораздо больше, чем люди с тем же доходом, работающие на кого-то другого. Люди свободных профессий непосредственно видят, что они строят. Построить лучший бизнес — значит создать больше полезного, чем иметь больший дом или водить больший автомобиль. У этих людей, как у строителей, временные горизонты гораздо шире, чем у капиталистов, просто получающих слой доход, или у потребителей.

В больших корпорациях, чаще всего принадлежащих пенсионным фондам или взаимным фондам, акционеры столь далеки, столь различны и столь аморфны, что никто из них не может получить какое-нибудь удовольствие от созидания или строительства. Они видят только дивиденды. Если посмотреть на большие корпорации, все еще контролируемые доминирующим семейством («Марс», «Уол-Март», «Миликен», «Майкрософт»), то можно заметить совсем другие черты поведения и временные кругозоры, чем у людей, работающих внутри больших фирм, принадлежащих учреждениям. Их личные цели, их семейные цели и их деловые цели — все это согласуется с установками строителя.

Не каждый может быть человеком свободной профессии. Они не нужны экономике в этой роли, и многие люди, которые должны быть мелкими сберегателями, не имеют для этого необходимых личных склонностей. Но если не каждый может прямо быть строителем, каждый может участвовать в процессе строительства в общественном смысле, если правительство строит по проектам то, что надо построить. Большинство американцев не участвовало в проекте 60-х гг. — высадке человека на Луну. Но все мы очень гордились тем, что было совершено, и я не помню, чтобы в то время кто-нибудь сказал, что было истрачено «слишком много» денег. В континентальной Европе те же чувства испытывают в наши дни по поводу сверхскоростных поездов, связывающих города. Каждый скажет вам, что у них поезда самые скорые или скоро будут самыми скорыми. Сколько угодно жалуются на налоги и государственные бюджеты, но в течение года, проведенного в Европе, когда я много путешествовал, я никогда не слышал жалоб на эту часть государственного бюджета.

Подозреваю, что те же чувства испытывали в Древнем Египте, когда там строили пирамиды. Теперь мы удивляемся, какую долю их полного дохода и рабочего времени им приходилось взимать в виде налогов, чтобы строить пирамиды, но они, без сомнения, очень гордились тем, что делали. На языке современной экономики, они получали личную полезность, строя для бесконечного будущего. Они не рассматривали то, что делали, как отказ от потребления товаров, которое доставило бы им высокий уровень жизни в настоящем.

Если индивиды должны иметь установки строителей, то правительство должно быть активным видимым строителем. Некоторые из строений должны быть физически видимы. Хорошим началом было бы решение обогнать японцев и европейцев, построив лучшую в мире сеть скоростных междугородних железных дорог. Но значительная часть строительства будет относиться к людям. Соединенные Штаты должны решить, что у них будет самая квалифицированная и самая образованная в мире рабочая сила. Это означает готовность объективно установить нынешнее состояние Америки, выяснить, у кого самая образованная рабочая сила на каждом уровне, отмечать прогресс или отсутствие прогресса в усилиях догнать и перегнать лучших работников и делать все необходимое для достижения этой цели. Если при этом что-то не работает, это надо безжалостно выбросить и применить другие средства — но ничто не должно отклонить нас от достижения этой цели.

Подлинные герои будущего — это не капиталисты Адама Смита и не мелкие бизнесмены, которых любят восхвалять наши политики, а те, кто строит новые отрасли промышленности Они готовы жить трудной жизнью вне рутины — преодолевать естественное для человека физическое отвращение к новому перед лицом социального окружения, всегда привязанного к прошлому Они должны быть способны мечтать, иметь волю к завоеванию, радость творчества и психическое стремление строить экономическое царство

Йозеф Шумпетер думал, что капитализм вымрет, подорванный бюрократизацией всякой изобретательности и всякого новшества, а также интеллектуальными сочинителями, которые укажут более благородные цели в виде других систем — таких, как социализм Он в самом деле предсказал разложение семьи, поскольку дети перестанут быть экономическим капиталом и родители откажутся приносить жертвы для их содержания, когда они станут главными причинами затрат Как видно из истории, он ошибался по поводу НИР, указал не тех сочинителей, но выглядит все более правым в отношении семьи.

Научные исследования и разработки, особенно фундаментальные НИР, и в самом деле должны бюрократически финансироваться крупными компаниями или большим правительством. Изобретатели-ремесленники английского образца девятнадцатого века не стоят уже в центре технического прогресса. Но все еще остается много экономических ниш для мелких изобретателей и новаторов, открытия которых основываются на большой науке, и эти люди могут строить небольшие фирмы, которые в конце концов становятся крупными фирмами. Все это не отнимает удовольствия от изобретений и у тех, кто состоит на службе у крупных фондов. Мое учреждение, Массачусетский технологический институт (MIT), существует благодаря крупным фондам, но те, кто там занимается исследованиями, испытывают от этого массу интересных переживаний, и этот институт — самый большой в стране инкубатор новых фирм.

Современный эквивалент сочинителей, о которых писал Шумпетер, — это телевизор. Официально он поет гимны капитализму, но неофициально он прививает целый ряд антипродуктивных ценностей. Имя этой игры — потребление; никто не должен откладывать немедленное удовлетворение. В стране телевидения примечательным образом отсутствуют творцы и строители. Временные кругозоры становятся все короче, и вследствие идеологии телевизионных программ, и ввиду способов подачи материала — все более быстрых переходов от одной сцены к другой. Поставьте хронометр во время вечерней программы новостей и измерьте, сколько времени телевизор отводит любому сколь угодно важному предмету.

Может ли деятель телевидения заставить себя делать инвестиции и реформы, важные для будущего? Ни его явная капиталистическая идеология, ни его неявная телевизионная идеология не признаёт жертв для построения будущего. Он — крайний потребитель в настоящем. Откуда ему взять ценности для поддержания необходимых инвестиций в образование, в НИР и в инфраструктуру? Что же случится, если их не будет?

Современные сочинители, деятели телевидения, были, по-видимому, одним из главных факторов падения Берлинской стены в 1989 г. Восточные немцы сидели и смотрели западногерманское телевидение; таким образом они узнавали, чего им недостает. Идеология социализма не могла заменить им товары капитализма. В Северной Корее делают телевизоры, не принимающие сигналов из Южной Кореи, и демилитаризованная зона по-прежнему держится. Северные корейцы просто не знают, что им недостает чего-то, что есть у других.

ПРИСПОСОБЛЕНИЕ К НОВОЙ ИГРЕ

Приспособиться к новым реальностям трудно. Страны в своей основе остаются тем, что они есть, и часто не могут делать то, что им нужно, даже если знают, что они должны делать. Все в Америке знают, что американцам нужно больше сберегать, но Соединенные Штаты ничего не могут сделать, чтобы снизить свое потребление. Европа знает, что нельзя вечно жить без роста занятости, но не может отказаться от своей борьбы с призраком инфляции и не согласна отменить регулирование своих рынков труда, чтобы вновь запустить свои экономические двигатели. Япония знает, что ее текущая экономика не работает, и знает, что она — страна с меньшей жилой площадью на человека, чем любая другая богатая страна, но не может перестроить свою экономику во внутреннюю экономику, ориентированную на улучшение жилого фонда. Каждый из главных игроков мировой игры рационально знает нечто из того, что ему нужно делать, но не может рационально действовать.

АМЕРИКА

Всем трудно сделать необходимые изменения, но особенно трудно американцам. Не только они верят, что их общественная система — лучшая в мире; многие граждане во многих странах имеют подобные верования, но только американцы верят, что их общественная система совершенна — происходит от отцов-основателей, которые были по меньшей мере полубоги. Кроме того, американская политическая система теперь — старейшая в мире. Ввиду этих двух факторов, когда что-нибудь выходит плохо, американцы ищут недостатки не в системе, нуждающейся в институциональных исправлениях, а в «плохих» индивидах — то есть в дьяволе. По американской политической теологии, плохие люди никогда в конечном счете не выигрывают. Вьетнам был для Америки большим шоком, чем, пожалуй, для любой другой страны, потому что там американцы, хорошие люди, в конечном счете не выиграли. В американской теологии нет компромиссов между свободой и равенством. Американцы могут иметь и то, и другое. Надлежащие правила (система) принесут спасение — и эти однажды установленные правила, как начертанные на камне десять заповедей Моисея, никогда не нуждаются в изменении. Америка не нуждается в социальном планировании или в элитарном знании. Человек с улицы все знает лучше. Американцы не обязаны принимать распределение потерь. Свободные рынки принесут не просто лучшее, что можно получить, но совершенство — и притом бесплатно

Американцам придется также примириться с потерей своего положения господствующей в мире экономической, политической и военной державы. Рациональный подход требует, чтобы американцы играли активную, хотя иную и меньшую роль на мировой сцене. У Америки есть огромная способность убеждения и ассимиляции; это единственная в мире страна с глобальными интересами и глобальным радиусом действия. Но с эмоциональной стороны потеря лидерства, скорее всего, приведет к изоляционизму Все будут отрицать, что они изоляционисты («изоляционизм» — плохое слово, почти как «Мюнхен»), но американцы говорят теперь в проходящем через конгресс законодательстве, что не хотят платить за деятельность вроде деятельности Организации Объединенных Наций, не хотят платить за региональные банки развития, не хотят посылать американские войска за границу в рамках международных мероприятий — то есть отказываются как раз от тех видов деятельности, которые позволяют Америке быть мировой военной державой и осуществлять лидерство. Что бы ни говорили американцы, американский «изоляционизм» возрождается.

ЕВРОПА

Европейская модель, иногда называемая рейнской моделью, в отличие от англосаксонской модели капитализма, стоит перед лицом совсем иных проблем В ней сбережения и инвестиции намного выше американских; она имеет более коммунитарный характер и готова к гораздо большим общественным инвестициям. Но она верит, что социальное обеспечение — «закономерный» результат экономического прогресса и что эта ее приверженность социальным требованиям и государству всеобщего благосостояния не подлежит обсуждению и, тем самым, не может работать в глобальной экономике . Ничто не иллюстрирует это с большей ясностью, чем мучительные усилия нового консервативного французского правительства . Министры финансов увольняются за одно только предложение сократить пенсии, ничего нельзя сделать, чтобы сократить просроченные платежи, и все попытки отменить регулирование исчезают, как только возникают забастовки.

В то время, как в Соединенных Штатах система социального обеспечения на 55 % финансируется из общественных и на 45 % из частных источников, в Европе общественный сектор несет 80 % этого бремени, а частный — лишь 20 % Вследствие этого крах государства всеобщего благосостояния ударил по Европе и раньше, и сильнее. Как точно выразился один немец, его страна — «социально ориентируемая нация, где обязательства сильного перед слабым имеют характер, которого уже нельзя себе позволить»

Можно было бы подумать, что этот немецкий обозреватель неправ, и отчасти объяснить этим возникновение европейской проблемы. Может показаться, что в Германии, крупнейшей экономической державе Европы, комбинация капитализма и государства всеобщего благосостояния действует лучше, чем где бы то ни было. Немцы жалуются, но у них более высокая заработная плата и вдвое больше свободных от работы дней, чем у американцев или японцев (42 дня выходных и отпусков плюс 19 дней на больничные листы). Система эта работает в том смысле, что Германия все еще имеет экономику, которая может себе позволить повышать реальную заработную плату, сохраняя при этом торговый профицит Германия работает столь успешно потому, что она в высшей степени конкурентоспособна по отношению к другим европейским странам, имеющим такую же систему социального обеспечения, но менее эффективным. Этого успеха не было бы, если бы не было этих других стран. Но германский опыт оставляет остальные страны Европы в неуверенности, могут ли они тоже заставить свою систему лучше работать, если только им удастся что-то изменить, чтобы стать более похожими на немцев. Из-за немецкого «успеха» гораздо труднее построить что-то новое.

Но в длительной перспективе европейский бизнес будет избегать оплаты системы социального обеспечения, удаляясь за границу, а европейские труженики будут по-прежнему исчезать в теневой экономике. Нынешняя система не может продолжаться. Официальная статистика говорит, что в 90-е гг. в Южной Италии и Южной Испании безработица была выше, а заработки ниже, чем они были где-либо в Европе в 60-е гг. Но в 60-х гг. много миллионов испанцев и итальянцев двинулись в северные части своих стран или стали иностранными рабочими в Германии и Швейцарии, где нашли себе работу. Теперь никто не движется. Просто более привлекательно работать в теневой экономике и получать льготы социального обеспечения, чем ездить в поисках работы.

Два десятилетия назад уровень безработицы в Европе был вдвое ниже, чем в Соединенных Штатах, а теперь стал вдвое выше. Если ситуация не изменится, то еще через два десятилетия этот разрыв станет намного больше. Прошло двадцать пять лет без роста занятости в Европе. Если это продолжится еще двадцать пять лет, система сломается.

Есть еще один основной аспект, в котором рейнская модель не работает. Напомним, что из списка двенадцати крупнейших фирм Америки 1900 года одиннадцать погибло до конца века. Успешной экономике нужно, чтобы небольшие компании росли и становились крупными компаниями. Некоторые регионы Европы (например, Северная Италия) полны превосходных малых компаний, которые, однако, никогда не вырастают в большие компании. Пока компания слишком мала, чтобы попасть на экран правительственного экономического радара, регулирование бизнеса (делающее, например, увольнение работников слишком дорогим) к такой компании не применяется или она может его избежать Недавно я посетил одну из этих хороших малых компаний Северной Италии. Ее руководство много размышляло о том, как ей переместить часть своей деятельности за пределы Италии, чтобы она могла остаться малой и не навлекать на себя правительственного регулирования. Эту энергию надо направить в более производительную сторону.

Если компания уже очень велика, то это же регулирование может финансироваться за счет квазимонопольных прибылей, или же правительство примет особые меры, чтобы смягчить слишком обременительное регулирование. Нельзя допустить, чтобы большие компании провалились. Когда «Фиату» понадобилось сократить свою рабочую силу, итальянское правительство уплатило большую часть расходов по ранним пенсиям уволенных рабочих. Было бы слишком большим экономическим потрясением увидеть развал «Фиата» из-за чрезмерных затрат на заработную плату. Фирмы средних размеров не могут рассчитывать на такую поддержку.

Именно динамичные фирмы средних размеров больше всего страдают от регулирования и расходов на социальное обеспечение в рейнской модели. Такие фирмы средних размеров слишком велики, чтобы быть изъятыми из регулирования или избежать ограничительного регулирования не бросающимися в глаза действиями. И в то же время они слишком малы, чтобы государство стало о них заботиться и помогло им оплатить расходы по регулированию. Но если малые фирмы не становятся средними, а средние большими, то нельзя применять новые технологии, а новые рабочие места не создаются.

Европа очень сильна в областях, которыми она занималась по традиции (в химической, автомобильной и машиностроительной отраслях), но очень слаба в новых отраслях высокой технологии (микроэлектронике, биотехнологии), несмотря на тот факт, что в фундаментальной науке и технике ее не превосходит никто. Надо изменить здесь что-то основное, но никто не хочет таких перемен

ЯПОНИЯ

Япония, с ее более высоким уровнем сбережений и еще более высоким коммунитарным духом, чем Европа, будет иметь меньше трудностей, чем кто-либо другой, в приспособлении к эпохе, требующей долговременных общественных инвестиций. Можно сказать даже, что Япония изобрела гуманный капитализм еще до того, как этого потребовала технология. Японские фирмы давно уже рассматривали человеческие ресурсы как свое важнейшее стратегическое достояние Японцы считают, что надо избегать чрезмерного индивидуализма и что вся организация не может преуспеть, если все индивиды не понимают своего долга и обязанностей Индивиды отождествляют себя с фирмой Индивиды сотрудничают в коллективах, соревнуются с другими группами, прибыли распределяются в виде премий, и старомодные капиталисты, по существу, исчезли при совместной структуре собственности японских деловых групп.

Но и прибыли почти исчезли В 1994 г. 149 японских фирм, вошедших в список 500 крупнейших в мире фирм журнала «Форчун», имели прибыль в 0,7 % по доходным статьям и прибыль в 0,2 % на капитал Японская система — это не социализм, но капитализм без прибылей — это не капитализм, способный преуспевать.

Во многих отношениях Япония — победитель в капиталистической игре после Второй мировой войны. Ей понадобилось больше времени, чем другим странам, чтобы создать после Второй мировой войны нужную для этой игры организацию, но в конце концов она научилась играть в нее лучше всех. В смысле международной покупательной способности, она имела в начале 1995 г. намного больший ВВП на душу населения, чем любая другая крупная страна (38 000 долларов по курсу 100 иен за доллар против 25 000 долларов в Соединенных Штатах). Но те, кто хорошо играют и выигрывают, обычно позже всех замечают, что игра переменилась и что теперь им придется учиться играть в другую игру. Япония не составляет исключения из этого правила.

В прошлом у Японии было большое преимущество. После поражения в большой войне, безоговорочной капитуляции и десяти лет иностранной оккупации всем в Японии было ясно, что прежний японский мир разрушен и что его надо чем-то заменить. Изменения, которые потребуются в ближайшие два десятилетия, во многих отношениях будут гораздо больше, чем совершенные в два десятилетия после Второй мировой войны, но на этот раз Япония должна будет измениться без тех выгод, которые давали ей поражение и внешнее давление. Она должна будет измениться несмотря на то, что она победитель. Поведение японцев в последнее время даже не намекает на возможность и тем более на вероятность таких изменений. После Второй мировой войны Япония спасалась от спадов с помощью экономического локомотива Америки и увеличения экспорта. Теперь Япония так велика, а локомотив Америки настолько ослабел, что даже намного больший торговый профи-цит (почти удвоившийся с 1991 до 1994 г.) не сможет покончить с ее спадами. Не сможет этого сделать и снижение ставки процента. Даже близкие к нулю проценты (в настоящее время 0,35 % по банковским сберегательным счетам) не смогли стимулировать спрос Япония нуждается не в ориентированной на экспорт экономике, а в экономике внутренней направленности, и не потому, что так говорят в других странах, а потому что Япония теперь слишком велика, чтобы преуспевать в ориентированной на экспорт экономике. Но Япония не может измениться Она попросту застряла в своем продолжающемся спаде.

Как известно из истории, Япония может резко измениться, столкнувшись с кризисом (реставрация Мэйдзи, реакция на поражение и оккупацию после Второй мировой войны); но на этот раз кризиса не будет. Всего лишь нарастают давления вдоль линий разлома. Но если ждать до землетрясения, то может случиться, что Япония окажется так же плохо подготовленной к будущему социальному и экономическому землетрясению, как к физическому землетрясению в Кобэ. До него японцы считали, что их строения более устойчивы к землетрясениям, чем в других странах, — но это оказалось неверным.

Как мы видели, нынешние формы торговли в Азиатско-Тихоокеанском регионе зависят от способности всех его стран получать большие торговые избытки с Соединенными Штатами, которые они могут использовать для оплаты своих больших торговых дефицитов с Японией. Но эта форма торговли не может продолжаться. В какой-то момент оба крупнейших экспортных рынка Японии — остальной Азиатско-Тихоокеанский регион и Соединенные Штаты — потерпят крах.

Японцы иногда говорят о торговой группе «перелетных гусей» в Азиатско-Тихоокеанском регионе, где Япония должна быть ведущим гусем Если бы такая группа возникла, то было бы разумно постепенно устранить нынешнюю несбалансированность торговли в регионе (намного больше импортировать из других стран в Азиатско-Тихоокеанский регион), а не ждать, когда финансовый кризис внезапно положит конец этим формам торговли. Но в Японии нет признаков понимания этой проблемы.

Глобальное лидерство в многонациональном мире требует многонационального государства или по крайней мере общества, способного легко абсорбировать талантливых людей из различных этнических групп. Но Япония — крайне однородное в этническом отношении государство, так что труднее всего на свете ввести в эту систему (в страну, ее фирмы, ее университеты) талантливых людей неяпонского происхождения, добиться того, чтобы с ними обращались как с равными, и предоставили им равные шансы успеха Даже этническому японцу, прожившему некоторое время вне Японии, например, в Бразилии, почти невозможно добиться реинтеграции в японское общество. С такими же проблемами сталкиваются дети бизнесменов, находящихся за границей. Посмотрите на высшую сотню управляющего персонала любой крупной японской фирмы и спросите, сколько из них неяпонцев. Превращение глобального спутника в глобального лидера потребует огромных изменений в японской культуре.

Чтобы стать лидером, надо также включить в игру индивидуальность и фундаментальные творческие способности. Копируя других, можно держаться на уровне и даже быть на 20 % лучше. Когда уже сделаны главные открытия, можно просто лучше делать детали, чем те, кто впервые сделал эти открытия. Но нельзя стать лидером, будучи неспособным делать фундаментальные открытия, ведущие к созданию совершенно новых отраслей промышленности. Япония копирует американскую индустрию полупроводников, учится делать базовые кристаллы памяти со случайным доступом лучше американцев и занимает доминирующее место на рынке. Но Япония не изобретает микропроцессор, ставший основой полупроводниковой индустрии, и быстро теряет эту свою доминирующую позицию. Она побеждает в потребительской электронике, но теперь, когда персональные компьютеры сливаются с потребительской электроникой, она может проиграть более дешево работающим южным корейцам и более изобретательным в технике американцам.

Как видно в случае Китая, успех требует гораздо большего, чем способности изобретать новые технологии. Надо иметь социальные установки, побуждающие индивидов использовать эти новые технологии для построения нового общества, даже если они не могут знать, как будет выглядеть такое общество.

Перед прибытием адмирала Перри Япония экономически отстала, потому что японское королевство было закрыто от остального мира. В наши дни закрыт японский ум. Это не меньшее препятствие, чем прежнее. Нельзя преуспеть с умонастроением Срединной Империи, а теперь у японцев укрепилось как раз такое умонастроение.

Как правило, самые приспособленные к выживанию виды, находящиеся на вершине пищевой цепочки, ни о чем не должны беспокоиться. Эволюция происходит медленно и превращает их в еще лучшие, более доминирующие виды. Но в периоды кусочного равновесия наибольшая опасность угрожает как раз доминирующим видам. Когда окружение внезапно меняется, от самых приспособленных требуются наибольшие изменения. Японцы — наиболее приспособленный к выживанию вид. Поскольку от них потребуются наибольшие изменения, им надо беспокоиться больше всех.