Чернопегая в румянах

Рисунки худ. В. Голицына

Пора, пора!.. Рога трубят,

Пушкин.

Собаки прыгают на сворах.

Был крепкий бодрящий морозец. Красный шар восходящего солнца медленно выходил из-за бугра. Село Ивлево дымило разом изо всех своих труб. Дым поднимался тонкими столбами и уходил в голубую высь, предвещая тихий чудесный охотничий день.

— Эй, охотники! Собака охотницкая вам не потребуется?

Так окликнул нас с Семен Семенычем ивлевский крестьянин Михайло Защипкин, когда мы со своими гончими проходили мимо его избы.

— Спасибо, и своими псами довольны, — отвечал я. — А откуда у тебя собака?

— В лесу пристала и вот уж третий месяц как у меня живет. Зайцев знаменито гоняет. Обождите, я вам ее сейчас покажу.

С этими словами Михайло скрылся во дворе.

— Скажите, Семен Семеныч, к вам, как председателю союза охотников, не поступило ли заявления насчет пропажи гончей собаки?

— Никаких заявлений не было, но личности всех гончих собак в нашем уезде мне хорошо известны. Я сразу узнаю, чья собака к Михайле пристала.

Во дворе раздался отчаянный собачий вопль, ив ту же минуту перед нами предстал Михайло. Он вел на веревке большую пеструю собаку и энергично подпихивал ее сзади коленкой.

Михайло вел на веревке большую пеструю собаку…

При виде этого пса мы с Семен Семенычем невольно расхохотались, а наши гончие — Рыдало, Докука и двое Докукиных детей, поджарых молодых выжлецев — разом метнулись на сворках, взъерошили шерсть и вызывающе подняли хвосты.

— Эй, Михайло! Ну, не совестно ли тебе такую дрянь показывать! Да твоей собаке жить осталось не более суток. На нее страшно смотреть.

Собака Михаилы действительно окраской походила на гончую англо-русской породы, но что за отталкивающий вид был у нее! Более изнуренного пса мне еще не приходилось видеть. Это был скелет, обтянутый кожей; на нем легко можно было бы сосчитать все ребра и позвонки. Собака подгибала зад, болезненно горбила спину и, казалось, шаталась от слабости. К тому же она прыгала на трех ногах, подогнув четвертую больную лапу.

— Пойдем, Владим Сергев, — сказал Семен Семеныч. — Нечего нам тут время терять. День короткий. Нынче много не нагоняемся. Прощай, Михайло! Убери подальше свою собачью холеру. Она и заряда дроби не стоит!

— Эй, охотники! — крикнул Михайло нам вслед. — Обождите! Зря вы собаку хайте! Вы сначала испробуйте, как она гоняет, а потом уж ругайте. Я дело вам говорю: это знаменитая собака!

Семен Семеныч махнул рукой, и мы быстро зашагали по направлению к Кустроватому лесу. Этот молодой лес славился обилием зайцев, которых там было, по словам Семен Семеныча, целое «депо».

— И бывают же дураки! — рассуждал Семен Семеныч. — Эту, простите за выражение, собаку прежний ее хозяин, небось, нарочно из дома прогнал, чтобы зря не кормить, а Михайло нахально нам ее тычет и еще пробовать предлагает. Видно, совести у него не хватает.

Мы сошли с дороги и напрямки пошли к лесу. Собаки по шею проваливались в рыхлом снегу. У опушки было особенно глубоко. Мы спустили собак, и они тот-час же углубились в молодой лес, с трудом прокладывая себе дорогу. Такая охота требует от собак громадной выносливости и энергии.

Мы с Семен Семенычем уселись друг против друга на пенечках и закурили в ожидании, что какая-либо из собак подаст нам голос. Действительно, минут через пять в молодых дубочках тявкнула Докука. Это означало, что она нашла ночной заячий след. Докука не спеша пошла по следу «в добор»), изредка подавая голос. Вскоре послышались редкие голоса прочих собак. Вся стая шла за Докукой в добор. Собаки еще не дошли до заячьей лежки, заяц еще не был взбужен; повидимому, он успел изрядно наследить в молодом лесу за долгую морозную ночь.

Вдруг значительно впереди того места, где добирали наши собаки, раздался азартный лай. Какая-то собака подняла с лежки зайца и погнала его. Но это не была наша собака. Голос ее был звонкий, густой и отчаянный. Чувствовалось, что собака гонит с необыкновенным воодушевлением. Некоторые нотки ее голоса звучали прямо-таки захватывающе. Постепенно повышаясь, лай переходил в исступленный торжествующий вопль.

— Музыка, а не гон!.. Но какой чорт тут еще кроме нас охотится? Экая ерунда получается!

Наши гончие подвалили к неизвестной собаке. Вся стая дружно гнала. Кустроватый лес зазвенел от гона. Голос неизвестной собаки выделялся из всей стаи своей силой и красотой. Заяц, повидимому, заворачивал на опушку. Спотыкаясь и обгоняя друг друга, мы поспешили туда и прибыли на опушку в тот самый момент, когда юркий ушастый русачишка выскочил на чистое поле и пулей понесся нам навстречу.

Пиф-паф! — коротко щелкнули в морозном воздухе наши ружья. Зайчишка высоко подпрыгнул и мертвый шлепнулся в снег. Лишь серенькие пушинки его шерсти словно повисли в неподвижном, застывшем воздухе. Мы подошли к русаку. Собачьи голоса приближались. Вскоре вблизи затрещали голые ветки, и на гонном заячьем следу показалась голова неизвестной гончей собаки. Что за дивную музыку издавала эта голова! Собака рвалась изо всех сил. Далеко за нею поспевали наши знаменитые псы.

— Семен Семеныч, смотрите: да ведь это собака Михайлы!..

— Не может быть!

— Факт!

Сомнений не было. Захлебываясь от страсти, извиваясь всем телом, проваливаясь на каждом скачке в глубоком снегу, неслась тощая, как скелет, собака. Вся засыпанная снегом, она словно преобразилась. Глаза ее были на выкате. Она шла в каком-то экстазе.

Повидимому, она вырвалась из рук Михаилы и пошла за нами, не выдержав искушения погонять. Вид наших ружей и собак соблазняюще подействовал на нее.

Увидев убитого русака, собака поняла, что трагедия кончена. Она сразу притихла и остановилась в сгорбленной позе, поджав окровавленную больную лапу. Из кустов появились торжествующие Рыдало и Докука со чадами. Попрыгав вокруг убитого зайца и порадовавшись на своих хозяев, наши собаки принялись знакомиться с пестрой собакой. По очереди обнюхивали ее, приветливо виляли хвостом и, в конце концов, объявили незнакомке, что ничего против нее не имеют. Лишь моя старая Докука, казалось, была не в духе, почувствовав в пестрой собаке соперницу.

Мы с Семен Семенычем смотрели на пеструю собаку и глазам своим не верили. Как могла собака, еле живая на вид, побитая, хромая и изнуренная до последней степени, гонять с таким огненным темпераментом в этих непролазных сугробах?

— И откуда только это в ней берется? Смотреть ведь не на что, чистая собачья смерть! Ну и сердце же у этой пестрой твари!

Тем временем «пестрая тварь» снова скрылась в кустах. Не прошло и трех минут, как она снова заголосила, увлекая за собой наших псов.

Что это был за незабываемый день! Мы гоняли до темноты одного зайца за другим без перерыва. Всем гоном руководила пестрая собака, и ее искусство затмило мастерство Докуки и Рыдалы. Наши гончие словно признали ее превосходство и следовали за ней.

Когда мы гнали последнего зайца, произошло нечто странное: наши собаки гоняли по всему лесу, а голос пестрой гончей вдруг стал раздаваться на одном и том же месте. Когда последний заяц был убит и к нам подошли наши усталые гончие, пестрая собака все еще голосила на том же самом месте, словно она была привязана к дереву. На звук наших рогов собака не явилась. Тогда мы сами пошли на ее голос.

То, что мы с Семен Семенычем увидели, окончательно умилило нас. Пестрая гончая лежала на заячьем следу. Она окончательно выбилась из сил и от слабости не могла встать. Ее побитые окровавленные ноги отказывались служить, но она мысленно все еще продолжала гнать зайца. Тощее тело конвульсивно вздрагивало, глаза блуждали, она отчаянно лаяла, но подняться уже не могла и, казалось, умирала на своем посту.

Пестрая собака лежала на заячьем следу…

— Никак умирает?!.

— Нет… просто отощала. Бессовестный Михайло ее, небось, не кормил.

Семен Семеныч отрезал заячьи пазанки) и бросил их несчастной собаке. Она с жадностью схватила и враз проглотила пазанки. Мы дали ей хлеба и заячьих потрохов. Глядя на амкающую голодную собаку, Семен Семеныч с нежностью сказал:

— Амкай, тварь, себе на здоровье! Ты соображающая, толковая тварь!

Собака облизывалась и требовала еще.

— Ах, ты амляшка ненасытная! Официальная амляшка!..

Собака завиляла хвостом.

— Ну, стало быть, Амляшка и есть.

Подкрепившись хлебом и требухой, собака вскочила на ноги и с гоном бросилась по заячьему следу, на котором лежала.

— Видали вы такую чертовку! Сладим Сергев, это не собака, а огонь!

Уже темнело. Мы бросились ловить Амляшку и с трудом перехватили ее. Такой отчаянной гончей мы с Семен Семенычем еще не встречали. Мы сознались друг другу, что она лучше наших хваленых собак, а, между тем, охотники никогда не сознаются в подобных вещах. Было бы преступлением упустить такую работницу, и мы тут же решили купить у Михайлы пеструю Амляшку.

Сделка состоялась в тот же вечер. Собака была приобретена за три целковых. Никто из нас не хотел уступать собаки другому, а потому мы решили, что Амляшка будет принадлежать нам обоим. В то время я переехал жить рядом с Семен Семенычем. Наши квартиры разделялись общим двором, а потому иметь общую собаку оказывалось возможным и даже удобным…

— Что за уродина! Какая гадость! Вон ее отсюда!.. Да в своем ли вы уме?!.

Так встретили нас наши жены. Они мирно занимались чаепитием, когда мы вернулись с охоты и ввели в комнату хромую пеструю собаку. Много горького и нехорошего сказали нам наши жены по поводу покупки Амляшки. По их мнению, гораздо целесообразнее было бы истратить несколько рублей на дамские полуботы, чем на покупку полумертвой собаки. Жены категорически заявили, что не будут кормить Амляшку и что не потерпят ее присутствия в комнатах.

Амляшка поселилась во дворе. Она была так истерзана и изнурена, что мы не брали ее на охоту. Кстати, и сезон охоты скоро прошел. Мы хорошо кормили ее вареной кониной, и собака поправилась. Мы уважали ее, предвкушая охотничьи радости, какие она доставит нам на будущий сезон.

* * *

Наступила весна. Семен Семеныч, как председатель местного уездного отделения союза охотников, получил из нашего центра официальное уведомление о том, что через две недели состоится губернская выставка собак. Всем уездам предлагалось прислать на выставку свои экспонаты. Хотя наш уезд и мог похвастаться прекрасными рабочими псами, однако, особенно породистых и красивых у нас не было. Мы рассуждали с Семен Семенычем по этому поводу и соображали, чей пес в нашем уезде наиболее породист. Во время беседы я случайно подошел к окну. Передо мною на солнышке грелась оправившаяся Амляшка.

— Амляшка! — крикнул я ей в окно.

Собака лениво встала, потянулась и, зевнув, приветливо замахала хвостом. За два месяца она стала неузнаваемой. Раньше я никогда не смотрел на нее с точки зрения ее породистости. Видя ее изо дня в день, я слишком пригляделся к ней. Теперь я стал разбирать ее недостатки и внезапно обнаружил, что таковых у нее не имеется. Амляшка вдруг показалась мне очень красивой. Бросалась в глаза прекрасная большая голова, огненный взгляд, могучие ребра, грудь, мышцы, идеально посаженный хвост, безупречные лапы и особая, чисто зверовая повадка. Собака была безупречна. Мало того, я внезапно понял, что переде мною редкий по красоте экземпляр собаки англо-русской породы.

— Семен Семеныч! подойдите сюда… Посмотрите: вот кого мы с вами представим на выставку!

— Да будет вам. Владим Сергев!.. А впрочем… Эк ее расперло! Знать, с хороших харчей… И не узнаешь. Фактически, из нее получилась официальнейшая гончая!

Мы вышли во двор и подвергли Амляшку подробнейшему осмотру. В тот же день Семен Семеныч написал в центр, что от нашего уезда будет представлена на губернскую выставку гончая выжловка англо-русской породы.

* * *

Волнующи собачьи выставки для собак. Еще более волнуют они собачьих хозяев. Если собак волнует только присутствие множества себе подобных, с которыми им почему-то хочется подраться, то собачьих хозяев волнуют вопросы самолюбия и официальная торжественность обстановки.

Еще во время ветеринарного осмотра собак, накануне открытия выставки, мы с Семен Семенычем начали нервничать. Каждая вновь появлявшаяся гончая волновала нас: а вдруг это и есть та самая, которая посрамит Амляшку?..

Губернская выставка была обставлена очень торжественно. К открытию собралось великое множество народа. Из Москвы были приглашены судьи-эксперты. Был отпечатан каталог выставки. Этот каталог жутко было читать. Там черным по белому было написано:

№ 32. Англо-русская выжловка Амляха (чернопегая в румянах).

Происхождение неизвестное.

Владельцы: С. Боченкин и В. Xвощ.

Приятно было прочесть свои имена, напечатанные в красивой серенькой книжечке. Волновало странное официальное выражение «чернопегая в румянах». Сразу было ясно, что дело очень серьезное и далеко не шуточное.

— «Чернопегая в румянах»! — говорил Семен Семеныч, задумчиво глядя на Амляшку. — Эн, как загнули!.. «Неизвестного происхождения»! Мы, стало быть, с вами за собаку отвечаем… Владим Сергев, а ну как нас засмеют за нашу «чернопегость»?

Дальнейшее чтение каталога взволновало нас еще больше. Всех гончих выставлялось до восьмидесяти штук. Hi все это количество предназначалось только два приза: один за лучшего выжлеца и один за лучшую выжловку.

Восемьдесят гончих!.. Каких тут только не было кличек! Из каталога мы узнали, что в эту компанию затесался какой-то выжлец Добыч, ранее получивший большую серебряную медаль, и знаменитая англо-русская выжловка Валторна, взявшая на всесоюзной выставке собак золотую медаль и приз. Всех медальеров выставлялось пять штук.

Мы отыскали Валторну. Это была гордая нарядная собака, сознававшая свою солидность. Оказалось, что она помещалась рядом с Амляхой. Обе собаки избегали даже встречаться взглядами — до того они возненавидели друг друга. Хозяин Валторны был пренесимпатичный гражданин с надутой физиономией и серьезными седеющими усами. Он с глубоким презрением смотрел на нас и на нашу собаку. Мы не сказали с ним ни слова. Его презрительная физиономия и серьезные усы ужасно раздражали нас. Казалось, не его собака, а он сам получил золотую медаль.

Множество любопытных останавливалось перед Валторной. Все восхищались ее статьями. Никто не смотрел на Амляшку. Она уютно свернулась калачиком, и в этой ее скромной позе трудно было разобрать ее качества. Лишь один дряхлый старичок с наружностью бывалого охотника подошел к Амляшке и долго на нее смотрел, причмокивая языком, словно кушал что-то очень вкусное.

— Ай, что за выжловочка! — приговаривал он. — Очень очень интересная!..

Это был единственный посетитель, обративший внимание на Амляшку.

Началась экспертиза гончих. Их разделили по породам. Сперва на ринг) вывели гончаров костромской породы, потом — костромских гончарок. За костромичами вслед вывели англо-русских и, наконец, настала очередь вести Амляшку. С ней шло еще семь штук. Екнули наши сердца, когда вызвали наш 32-й номер.

Вокруг ринга столпилась сотенная толпа зрителей. По приказанию московского эксперта владельцы со своими собаками начали ходить кругом ринга. Видя себя окруженной незнакомыми собаками, Амляшка ощетинила шерсть и чорт знает что стала выделывать своим белым хвостом. Она напоминала разъяренную тигрицу, и Семен Семеныч еле удерживал ее.

Судья долго молчал, глядя на прогуливающихся собак пронзительными хищными глазами. Затем он ткнул пальцем по направлению к Амляшке и скомандовал:

— Стой!

«Сейчас нас прогонят…» — мелькнуло у меня в голове.

Но нет. Нас и не думали выгоняв. Судья по очереди стал вызывать собак на середину круга. Он подробно осматривал каждую часть тела и что-то записывал в свою книжечку с таким торжественным видом, будто совершал величайший государственный акт.

Последней вызвали Амляшку. Неужели она была хуже всех?.. Долго смотрел на нее московский судья бесстрастными острыми глазами и наконец произнес:

— Валторна, встаньте рядом с номером тридцать вторым.

Хозяин Валторны вывел свою собаку на середину и поставил ее рядом с Амляшкой. Собачин судья принялся кружить вокруг Валторны и Амляшки. Он смотрел на них спереди, сзади и сбоку. Наконец судья остановился, и лицо его приняло торжественное выражение. В толпе зрителей настала гробовая тишина. Я слышал, как быстро забилось мое сердце. Хозяин Валторны вдруг побледнел, как полотно. Что переживал он? Что переживали мы? Что переживали наши собаки?!.

Наконец судья произнес бесстрастным голосом:

— Номер тридцать второй лучше всех!

О, как вытянулась несимпатичная физиономия владельца Валторны! Густая краска залила его щеки. Мы с Семен Семенычем еле заметно переглянулись, но фасона своего не потеряли, несмотря на бурю внезапно охвативших нас чувств.

— Позвольте! — запротестовал хозяин Валторны. — Моя собака получила золотую медаль на всесоюзной выставке. Это дочь знаменитых Докучая и Доборки!

«Позвольте! — запротестовал хозяин Валторны, — Моя собака имеет золотую медаль на всесоюзной выставке!..»

На каком основании вы даете предпочтение какой-то темной собаке, происхождение которой совершенно неизвестно? Позвольте узнать, чья она дочь? — обратился он к нам, указывая на Амляшку.

— Такая же собачья дочь, как и ваша, — с достоинством ответил Семен Семеныч.

В толпе послышался смех.

— Это возмутительно! Я протестую! Я это дело так не оставлю!.. — волновался усач.

Московский судья равнодушно пожал плечами и холодно сказал— Можете протестовать сколько угодно. Вопрос исчерпан, номер тридцать второй — наилучший.

Гром аплодисментов потряс здание выставки. Владелец Валторны поспешно увел свою собаку: нас с Семен Семенычем тотчас же окружила толпа.

— Вот это я понимаю. — собачка!

— Я сразу приметил, что это лучшая выжловка!

— А я еще вчера предрешал, что она возьмет первый приз…

До чего врали эти люди, старавшиеся доказать, что они знатоки! Нас забросали вопросами, записывали наш адрес и записывались в очередь на получение будущих щенят от Амляхи.

Вечером нам торжественно вручили первый приз — серебряный охотничий рог и красивый диплом «на присуждение золотой медали гончей выжловке англо-русской породы Амляхе (чернопегой в румянах)».

Через два дня наши городские охотники, извещенные телеграммой, устроили нам с Амляхой торжественную встречу на станции.

С этого дня Амляшка попеременно спала то у меня, то у Семен Семеныча на постели, а наши жены не смели протестовать— такова была сила диплома!

* * *

Прошло пять долгих месяцев, и наконец настало 15 сентября — день открытия сезона охоты с гончими. Как ждали мы этого дня! Наши собаки были в идеальном порядке, а между тем, обстоятельства повернулись для меня так, что в этот день я не мог пойти на охоту: дела не позволили мне отлучиться из города. Как я завидывал Семен Семенычу! Он еще до рассвета ушел в лес, взяв с собою и своих и моих собак.

Итак, покуда Семен Семеныч охотился, я все утро просидел в городе, занимаясь делами. По этому случаю мое настроение было самое отвратительное, и я никак не мог сосредоточиться. День был изумительно хорош, и это еще более раздражало меня.

В два часа дня я покончил с делами. Итти теперь на охоту было слишком поздно, да и не с кем. Я вышел на улицу и пошел на базар, все время думая о том, что делает в данную мин} ту мой счастливый приятель.

«Собаки, конечно, гоняют, — размышлял я. — Амляшка, разумеется, впереди… Семен Семеныч сейчас, должно быть, бежит к овражку перехватывать зайца…»

Воображение отчетливо рисовало мне, как из самой чащи леса выскакивает серенький зайчишка.

Подходя к базарной площади, я окончательно размечтался… Вдруг я остановился, как вкопанный, не веря своим глазам по Пролетарской улице прямо ко мне в ноги опрометью катит здоровенный русак!..

«Я сошел с ума!..» — мелькнула ужасная мысль.

Я заорал не своим голосом и увидел, как напуганный заяц круто повернул и понесся обратно в ряды. Весь день я представлял себе разные охотничьи сценки и теперь дошел до того, что мне в самом центре города стали мерещиться зайцы… Нет, положительно я сходил с ума: теперь я видел, что мимо меня несется Амляшка, а за нею — все наши гончие. Они выли от азарта и в неудержимом, всесокрушающем порыве сшибали с ног прохожих.

Что поднялось на базаре! Нет, это уже была действительность, а не воображение. Обезумевшая от страха лошадь пронеслась мимо меня, таща за собой пустую телегу. В рядах раздались отчаянные вопли торговок. Они разом заголосили, как на пожаре. Вой, крик, лай и визг — в момент на базаре все пошло кувырком, и народ бросился врассыпную.

Снова мелькнула серенькая фигурка быстроногого зайца. Он окончательно обалдел и понесся к улице Коммунаров.

За ним завернула вся стая с чернопегой Амляшкой во главе.

— Владим Сергев!., скорее… бегите за ружьем!..　

Я оглянулся и увидел своего друга. Он выбежал из толпы торговок с ружьем в руке. Потный и задыхающийся, он походил на безумного. Торговки кричали ему что-то ужасное вслед и показывали кулаки.　

— Семен Семеныч, в своем ли вы уме?..　

— Владим Сергев, официально… совершенно официально… Амляшка…　

— Ну, что же Амляшка?.. Да что случилось?..　

— Дайте дух перевести… Амляшка на городских огородах подняла русака. Он выскочил на шоссе,　а тут Рыдало с Докукой повернули его прямо в город… Ну и парата же Амляха!.. от зайца не отстает — так на хвосту у него и сидит. Мне стрелять было невозможно. Бегите же скорее за ружьем и шпарьте перехватывать зайца на угол Пролетарской и улицы Коммунаров. Там аккурат подходящий лаз…

— Семен Семеныч, опомнитесь! Да ведь мы в городе… Ведь это же скандал… Трубите в рог, отзовите собак.

— Владим Сергев, теперь уж поздно собак отманивать: отманивай, не отманивай— и так и этак скандал получится, потому на базаре не осталось теперь ни единого цельного горшка. Собаки там все перекрошили, жутко смотреть! Слышите, как торговки голосят? Жарьте же на угол Пролетарской, под-стаивайте там, а я толконусь к городским баням — там тоже официальный заячий переход! Слышите, где гонят… Так и есть: заяц круголя задает!..

И с этими словами Семен Семеныч ринулся к городским баням.

Не знаю, что подумала моя жена, когда я ураганом влетел к себе на квартиру и, схватив ружье с патронташем, выбежал на улицу.

Угол Пролетарской и улицы Коммунаров действительно был подходящим лазом. Тонные зайцы имеют обыкновение кружить и возвращаться к тому месту, где они уже раз прошли. Я занял позицию недалеко от парикмахерской Улыбкина, прислушиваясь к несмолкаемому гону собак. Теперь и я забыл все на свете и всецело отдался охотничьей страсти, чувствуя себя точно в лесу.

Впрочем, оказалось, что охота с гончими в городе имеет свои особенности: ну, кто, например, мог бы предвидеть, что настигаемый собаками заяц будет искать спасения в самом уездном исполкоме! А между тем, случилось именно так.

Как нам после передавали, русак кинулся во двор исполкома и на глазах у исполкомской сторожихи тетки Лукерьи юркнул в небольшой сарайчик под дверь. Собаки с неистовым лаем окружили сарайчик, а толпа любопытных граждан окружила исполком. Наших собак тотчас же признали. В толпе нашлись люди, пострадавшие от них на базаре. Эти граждане стали требовать немедленной расправы с нами. Другие же граждане, наоборот, прославляли и нас и наших знаменитых псов. Занятия в исполкоме приостановились. Затрещал телефон, оповестивший милицию, что Боченкин с Хвощом гоняют в городе зайцев и творят безобразия. Была вызвана конная милиция.

Между тем сторожиха тетка Лукерья решила овладеть русаком. Энергичная женщина вооружилась кухонным ножом и храбро устремилась в сарайчик. Не успела она открыть дверь, как в сарай разом ввалилась вся стая. Серый русак не захотел помирать, он крикнул по-человечьи и выскочил через окно на улицу. За ним тотчас же припустились Амляшка, Рыдало и Докука со чадами. Они погнали взрячую, и тут снова много граждан было сшиблено с ног нашими лихими псами.

Всего этого я еще не знал, а только услышал, как охота внезапно завернула ко мне. Очевидно, весь город теперь узнал, что на улицах появился заяц. Любопытные бежали со всех сторон. Я видел, как из парикмахерской выскочил сам Улыбкин с фотографическим аппаратом в руках. За ним выбежали его клиенты, и среди них какой-то гражданин, одна щека которого была начисто выбрита, а другая — густо намылена. Обгоняя друг друга, они побежали к исполкому. Намыленный гражданин исступленно вопил:

— Эй, чортов парикмахер, вернись! Добрей щеку, дьявол кудрявый!

Впрочем, мне было не до парикмахера. Издалека навстречу мне показался русак. Широкими машистыми скачками катил он вдоль по улице Коммунаров, прижав уши к спине. За ним из-за угла показалась окончательно разазартившаяся Амляшка. Я взвел курок и приготовился. В это время позади меня послышался топот многочисленных копыт, и я едва не был задавлен гнедой лошадью — отряд конной милиции выезжал к исполкому. При виде несущихся милиционеров русак вскочил на панель. Это было как раз против кооперативной столовой. И надо же было так случиться, что в это самое мгновение дверь столовой открылась и оттуда вышел сам народный судья! Русак моментально юркнул в открытую дверь и скрылся в столовой.

Первой бросилась в столовую Амляшка. За нею и в окна и в дверь вскочили Рыдало, Докука и Докукины дети. Столовая вмиг превратилась в форменный ад. Столы, табуретки, посетители, сам заведующий — все было опрокинуто на пол. Звон посуды, лай собак, вопли посетителей, предсмертный крик зайца — Амляшка поймала его! Все пять гончих разом вцепились в него зубами. Он был разорван на пять частей.

Народ бежал со всех сторон. Милиция спешилась. Неожиданно рядом со мной откуда-то вынырнула фигура Семен Семеныча. Он был до крайности взволнован. Тщетно прождав зайца у городских бань, он решил присоединиться ко мне на более верный лаз. Мы подошли с ним к столовой в тот момент, когда из нее гордо вышла чернопегая в румянах торжествующая Амляшка. Она облизывалась.

— Амляшка! — в один голос крикнули мы с Семен Семенычем.

Народ заметил нас…

Тут произошло то самое, о чем граждане нашего города и до сих пор любят рассказывать. Что же касается нас с Семен Семенычем, то мы, не то что рассказывать, а и вспоминать-то про это не любим.

Впрочем, если вам уже непременно хочется узнать чем все это кончилось, то спросите об этом у нашего народного судьи: ведь он был свидетелем… Или нет… не спрашивайте его, а лучше прочтите нашу газету «Красный Голос» от 16 сентября. Тираж этого номера был увеличен вдвое против обыкновенного.

* * *

Стояла глубокая осень. Первый снежок чуть посыпал грязную землю. Мы. конечно, охотились. С нашими гончими получилась какая-то ерунда: они одновременно подняли лисицу и зайца. Амляшка пошла по лисьему следу, а прочие псы увязались за зайцем.

Лисичку стукнуть интереснее, чем зайца, и мы с Семен Семенычем, разумеется, принялись подстаивать лису, покинув прочих собак. Охота завела нас чорт знает куда — к самому Щадилову пруду. Мы заняли позиции, укрывшись в пожелтевших камышах, и внимательно вглядывались в густую заросль ивняка впереди нас. Оттуда раздавался страстный голос Амляшки. О, как бесподобно гнала она в этот день!

Вдруг чуть слышно хрустнул тонкий лед на пруду. Я оглянулся и вздрогнул: позади нас появилась лиса. Она обманула нас. Осторожно сошла она на замерзший пруд. Она, видимо, чуяла, что лед еще не окреп, и ступала по нему с крайней осторожностью. От меня до лисы было далеко. Семен Семеныч со своего места мог бы стрелять, но он не оглядывался и не видел лисы. Я старался гипнотизировать его, чтобы он обернулся, но гипноз мой не действовал, а между тем лиса удалялась от Семен Семеныча.

«Эх, была — не была! — подумал я. — Авось, мое ружьишко достанет».

Я прицелился и выпалил по лисе. Дробь не сделала ей вреда, но выстрел шибко напугал ее. Она подпрыгнула, мотнула хвостом и, забыв со страху про всякую осторожность, что было духу припустилась по льду, вытянувшись в огненную ленточку.

Не выдержал тонкий лед отчаянных скачков лисицы. Он с треском сломался под ней на самой середине пруда, и лиса провалилась в воду. Она барахталась, пыталась выбраться на лед, но ее передние лапы неизменно обламывали край лишь только она на него упиралась. Хотя лиса и была вне выстрела, но песенка ее теперь была спета. От нас она никуда не могла уйти. Семен Семеныч побежал по правому берегу, а я — по левому. Лиса видела нас и не знала, куда ей выбираться. Это было редкое и интересное зрелище. Мы с Семен Семенычем весело перекликались.

— Владим Сергев! Забегайте к лозинам! Пужайте лису на меня!

— Смотрите, Семен Семеныч, не промахнитесь!

— Не сумлевайтесь, Владим Сергев! Не смажем! Это уж официально!

В это время появилась Амляшка. Она сразу увидала лису. Громко взвыла чернопегая в румянах и сразмаху вскочила на лед всеми четырьмя лапами. Два-три прыжка, и лед с треском обломился под нею. Невзирая ни на что, смелая собака устремилась к лисе, ломая грудью лед. Лиса окончательно обалдела. Она бешено закружилась в воде.

Амляшка быстро приближалась к ней, и через минуту в студеной воде завязалась отчаянная, смертельная борьба. Собака и зверь вцепились друг другу в морду. Вокруг них поднялся фонтан ледяных брызг. Какая это была захватывающая и волнующая картина! Амляха пыталась схватить своего врага за горло, но при этом вода всякий раз попадала ей в раскрытую пасть, и собака захлебывалась. Тогда острые зубы лисицы вонзались в Амляшкино ухо или губы. Амляшка старалась подмять под себя лисицу и утопить ее, но лиса была чертовски проворна и изворотлива. Она мужественно защищалась.

Так длилось с полчаса… Полчаса в студеной воде среди плавающих льдин— какое это должно было быть страдание! Наконец оба противника исчезли под водой. Судя по бурлившей воде, они и там продолжали борьбу. Это была жуткая минута. Казалось, обе погибли. Но вот из воды показалась голова Амляшки. Она победила! Возле нее всплыло рыжее тело матерой лисы.

Какие чувства переполняли нас!..

Несравненная Амляшка! Ни одна собака еще не заставляла своих хозяев переживать столько ярких, незабываемых моментов!

— Ура-а! — закричал Семен Семеныч. — Амляха! Амляшечка! Амлянчик!

Собака повернула к берегу. Видно было, что и она выбилась из сил. Ломая лед передними лапами, она то-и-дело с головой проваливалась в ьоду. Она устало и тяжело дышала. Хрип вырывался из ее окровавленной пасти. Все чаше и чаще ныряла она. Все медленнее становились ее движения. Она плыла ко мне. Семен Семеныч перебежал на мой берег. Нам хотелось броситься в пруд и помочь собаке. Но вот она сделала страшное усилие и достигла берега. Мы наклонились к воде и вытащили Амляшку на сушу.

Что за истерзанный вид был у нее. Ее уши были изорваны, губы в крови. С хрипом повалилась собака на землю. Все тело ее дрожало и дергалось. Мы склонились над ней. Она посмотрела мне в глаза странным, потухающим взглядом и оглянулась на Семен Семеныча. Вдруг ее пестрое тело скорчилось в страшной судороге, и она неподвижно застыла… Не выдержало собачье сердце— Амляшка была мертва!..

Мы с Семен Семенычем были как громом поражены.

— Кончилась чернопегая… знать, отгонялась!.. Владим Сергее… Как же так!.. Что теперь с нами будет? Что нам теперь делать?

Слезы подступали нам к горлу… Амляшка!.. бесценная, дорогая Амляшка!..

— Что делать? Только одно остается: давайте схороним ее. Не оставлять же ее на съедение лисам? Попросим лопату вон в той избушке возле плотины.

Молча закопали мы нашу собаку в черной, еще не промерзшей земле и накидали сверху аккуратненький холмик. Семен Семеныч встал над могилой и, взяв ружье, взвел курки.

— Что вы хотите делать?

— Салют! Уж ежели хоронить, так хоронить по совести!

Семен Семеныч дважды выпалил в воздух. Его примеру последовал и я. Потом Семен Семеныч снял с себя серебряный рог, выигранный Амляшкой на губернской выставке, и протяжно в него затрубил.

На наши выстрелы и на звук рога откуда ни возьмись прибежали Рыдало, Докука и Докукины дети. По всей вероятности, они поймали своего зайца и теперь отыскали нас. Они были измучены и тотчас же сели у наших ног вокруг могилы Амляхи. Семен Семеныч все еще трубил. Вдруг все четыре собаки задрали головы кверху. Протяжный надрывающий вой собак далеко прокатился над запорошенной землей. И выли же они! Казалось, они поняли все.

Эх, твари! Не видать вам больше Амляшки… Не видать вам вашей подруги…

— Владим Сергев, хорошо бы на могиле какой-нибудь официальный знак оставить. К примеру сказать, кол с дощечкой, а на дощечке надпись сделать. Пусть охотники, которые тут будут охотиться, прочтут и прочувствуют какая у нас с вами чернопегая в румянах была.

Я достал карандаш и принялся сочинять надгробную надпись. У меня получилось что-то очень длинное и торжественное — точь-в-точь как пишут на могильных памятниках. Я прочел свое сочинение вслух. Семен Семеныч тихо покачал головой:

— Нет, Владим Сергев, нехорошо: тут нет души… мало чувства. Дайте-ка я попробую.

Он взял у меня карандаш и, сопя носом, долго что-то писал и перечеркивал. Наконец он прочел следующее:

Это стихотворение, написанное от полноты чувств рукой моего друга, и по сие время красуется над скромной могилкой незабвенной чернопегой Амдяшки. Все наши охотники знают его наизусть.

• • •