© Юрий Туровников, 2015

© Юрий Туровников, дизайн обложки, 2015

Корректор Александра Хидан

Корректор Сёма Поздеев

Благодарности

Дарья Воронина

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

 

Богаты Серединные Земли всяческими сказаниями о вампирах и призраках, полнятся они историями о колдунах-некромантах, великих магах и ведьмах. Много разных легенд передают люди из уст в уста. Что в них ложь, а что правда? Поди знай…

Эта сказка написана по мотивам песен культовых групп «Король и Шут» и «КняZz», которые уже стали легендами российского панк-рока. Итак, устраивайтесь поудобнее, мы продолжаем.

Проза – Юрий Туровников,

стихи – Андрей Князев

(использованы с одобрения автора).

Группам «Король и Шут» и «КняZz» посвящается.

 

Пролог

Зима выдалась на редкость холодной. Поля покрылись снегом, который доходил местами до пояса. Малышня резвилась едва ли не круглые сутки, строя ледяные крепости и играя в снежки, благо, что территория вокруг Броумена теперь освещалась электрическими лампами. Порой к ним присоединялись и взрослые, каждый седьмой день. Тут и там высились укрепления с бойницами, которые помогали возводить гвардейцы – это личный приказ короля. Иногда солдатам приходилось держать оборону против жителей города. Учения всегда проходили на ура. После, всех ждали блины и горячий отвар целебных трав. Разумеется, бесплатно, за счет казны. А те, кто не испытывал тяги к военным наукам, катались с горок на санях или носились по льду на коньках – новом изобретении артели дедушки Даниэля, который почил лет двадцать назад. Каток для любителей стальных полозьев, что крепились ремнями к валенкам, заливали тут же, чтобы дети не ходили на реку.

С тех пор, как правление государством сменилось, жизнь здесь потекла совершенно по-другому. Все любили короля Прохора Первого и молили небеса дать ему здоровья, но то ли молитвы не доходили до богов, то ли… Так или иначе, но силы покидали Правителя Серединных Земель, которому со дня на день должно исполниться сто лет. Его любимая супруга Изольда вознеслась в мир иной лет тридцать назад, родив своему мужу замечательную дочь, которая, в свою очередь, подарила отцу внучку, а та – озорного правнука, точную копию деда. Такого же шебутного и неугомонного, с копной рыжих волос и веснушчатым носом. Сейчас десятилетний балагур сидел на краешке кровати и тормошил Прохора за плечо. Тот запустил пятерню в свою седую шевелюру и натянул одеяло.

– Подбрось, внучек, в камин полешек, мерзну я. Кхе-кхе…

– Уже, деда, – ответил пацаненок. – Там места нет, забил под завязку. Сейчас потеть начнешь. Уже тепло.

Король усмехнулся.

– Тепло… Из носа потекло. Ты чего не играешь с ребятами? Чего со стариком сидишь? Так все детство пропустишь.

– Мне с тобой интереснее, – улыбнулся Ерофей. – Деда, а почему меня так назвали? Странное какое-то имя. Почему не Бенедикт какой-нибудь, там, или Леопольд?

Прохор надул щеки.

– Жил давным-давно богатырь такой и король по совместительству. Напал как-то на землю-матушку ворог лютый, и восстал супротив него весь народ. И пошел Ерофей на риск. Дабы избежать кровопролития, он предложил командующему вражеской армии: давай, дескать, мы сразимся между собой, и кто победит в битве, тот, считай, и войну выиграл. Морглен, вражеский король, призадумался, поморщил лоб и согласился. На том и порешили. И вот встали две армии одна напротив другой, слева горы, справа пропасть. Выехали в центр плато два всадника: Ерофей на гнедом жеребце и Морглен на вороном. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в кроваво-красный цвет, и играло своими уходящими лучами на доспехах воинов, стоявших в напряжении. Дул легкий ветер, развевая стяги обеих армий. Гнедой ударил копытам, подняв облако пыли, вороной оскалился, показав острые, как ножи, зубы. И помчались всадники навстречу друг другу. Выхватили они мечи и сошлись в жестокой схватке. Оглушающий лязг и конское ржание летали над плато. Долго рубились богатыри, и вот Ерофей стал отступать к пропасти. Кроме того, конь Морглена словно помогал своему хозяину: он клацал своей пастью, пытаясь укусить противника, и, вставая на дыбы, норовил ударить копытом и выбить щит. И вот вражеский меч поразил коня Ерофея. Гнедой захрипел и рухнул замертво на краю пропасти, едва не придавив хозяина. Шлем слетел с головы воина, а ветер стал развевать его волосы. «Вот и настал твой конец. Теперь твои земли станут моими» – воскликнул Морглен и направил своего коня вперед. И вот вороной монстр раскрыл свою смердящую пасть, чтобы растерзать Ерофея, но богатырь, как говорится, был не лыком шит. Он молнией метнулся в сторону и изо всех сил ударил коня по крупу мечом. Это произошло так неожиданно, что конь Морглена заржал и рванул в пропасть. Последнее, что воскликнул басурманин… – Прохор почесал затылок. – Тебе еще рано такие слова знать. Так вот, рухнули они на камни и разбились вдребезги. Одно мокрое место осталось. Вражеской армии пришлось сложить оружие и сдаться. А как иначе? Короля-то у них больше нет. Вот такая история. Про то даже песня сложена.

– О как, – сказал мальчуган. – Выходит, Ерофей оказался не таким уж и сильным. Чуть все государство не прос… порил.

– Дело не в силе, а в хитрости. В военном деле важна стратегия, как и в любом другом, уж я-то знаю, поверь мне на слово! Богатырь и врага победил, и ненужных жертв избежал и новые земли получил. Головастый мужик был.

– А расскажи что-нибудь еще! – попросил паренек, устраиваясь рядом с дедом.

– Ох, – вздохнул Прохор и покачал головой. – Помереть спокойно не дашь. Ладно, слушай. Поведаю я тебе несколько историй, по одной на ночь, а что правда, что вымысел, то сам решай…

 

Глава первая

2

Председатель села Горянка навис над столом и принялся просматривать бумаги. Не смотря на то, что за окном стоял ясный день, толстяк низко склонился, подвинул поближе масляную лампу и поправил на носу очки. Возраст, зрение испортилось, хоть нанимай читаря, но тогда придется платить ему жалование, а это значит, что самому меньше достанется. А признаться в наступающей слепоте – означает потерять работу. А кто по своей воле откажется от такой должности? Нужно поискать дурака.

Председатель откинулся на спинку стула и потер покрасневшие глаза. В последнее время в предгорьях все встало с ног на голову. Лето выдалось засушливым, и весь урожай зерновых того и гляди погибнет. А сколько трудов стоило взрастить его?! Кругом одни камни да песок. Обозами привозили сюда землю, дай бог здоровье королю, который не пожалел на это золота. Сами жители ни в какую не хотели покидать насиженные места. Еще бы! Горные хребты, уходящие своими пиками в облака, защищали от ветра, да и в случае войны сюда вряд ли какая армия дойдет. Но самое главное – это копи! В горах велись разработки по добыче драгоценных камней, что пользовались спросом.

Скрипнули петли, и в приоткрывшуюся дверь кабинета просунулась чернявая голова. Председатель надвинул на нос очки.

– Какого лешего тебе нужно, Степан?

Тот откашлялся и вошел. Молодец оказался здоровенным, как шкаф, в котором старейшина хранил копии отчетов и грамот, что посылал в столицу. Такой быка сможет свалить одним ударов промеж рогов. Он подтянул портки, поправил рубаху, подпоясанную куском веревки.

– Я это, чего, собственно, пришел-то… Фекла опять жалобную грамоту просит.

– Теперь-то чего стряслось?! – нахмурился председатель.

– Свинья у нее пропала, Титыч. Кстати, это уже третья на этой седьмице. Еще одна у бабки Катерины и у молочницы Джульетты. Я так мыслю, надо послать гонца в Броумен, пусть пришлют человека, который разберется, кто ворует наших поросей.

– Ничего лучше придумать не мог? – нахмурился председатель. – Беспокоить государя по пустякам. Что о нас подумают? Давай-ка сначала сами попробуем, а уж если ничего не выйдет, тогда…

Старейшина встал из-за стола и подошел к окну. Вдалеке высились снежные шапки гор. По небу проплывали облака, то и дело закрывая собою солнечный диск. Толстяк потянул воздух и чихнул в ладонь. Сказалась аллергия на пыльцу цветов, что покрывали все предгорье.

– И что делать? – спросил Степан, утерев рукавом рубахи нос.

– Значит так, – Титыч сел на подоконник. – Собери всех свиней в один амбар, какой побольше, а сам останься в ночь караулить.

– А как же бабы потом своих отличат от чужих?!

– Вот ты, вроде, смышленый, а иногда дурак-дураком, – сплюнул в окно старейшина. – Таблички на них повесь, как на коров.

– Точно! – ударил себя по лбу детина. – Ну, я пойду?

– Иди, – махнул рукой толстяк и вздохнул. – Только этого еще не хватало. Урожай сохнет, поросей воруют. Что за напасть?!

Едва неугомонный здоровяк покинул кабинет, Титыч вернулся за стол и принялся опять перебирать бумаги.

Степан с умным видом стал ходить по дворам и забирать всех свиней. Естественно, хозяйки сопротивлялись, но тот говорил, что дело государственной важности и что если они хотят, чтобы у них украли порося, то пусть сами и стерегут. Довод оказывался весомым. Помимо свиненыша добровольному помощнику председателя вручали мешок комбикорма.

– То-то же! – приговаривал Степан и грозил пальцем, после чего отводил скотину в большой амбар, стоящий в дальнем конце села. Строение использовалось для хранения сена и сейчас пустовало, ибо все запасы за зиму под чистую смели коровы, а нового еще не накопили.

Молодец провел в трудах праведных весь день, и под вечер амбар ходил ходуном и издавал оглушающие хрюкающие и визжащие звуки. Шутка ли, почти сотня поросей!

Солнце наполовину закатилось за горные пики, поменяв белоснежный окрас снежных шапок на ярко-розовый. Петухи прокричали отбой и угомонились, как и все жители села. В занавешенных окнах забрезжил свет лампадок, из печных труб повалил сизый дым. Хозяйки грели ужин и воду для купания. На небе стали появляться первые звездочки, а потом из-за гор появилась бледная царица ночи – луна. Тьма окутала село. В тишине слышался только лай собак и трескотня сверчков.

Степан собрал на чердаке амбара скудные остатки сена, соорудил лежак и принялся ждать, наблюдая за звездами через дыру в крыше, положив рядом с собой дрын. Охрана свиней оказалась прескучным занятием. Естественно, сторожа сморил сон уже через полчаса, и он захрапел, пуская слюни. Спустя всего пару мгновений после того, как Степан засопел в две дырки, скрипнули петли воротин. Створы приоткрылись, и чья-то тень метнулась внутрь, затем раздался еле слышный визг, и тут же неизвестный выбрался наружу и исчез в ночи.

Проснувшись с первыми петухами, Степан потянулся и спустился с чердака по лестнице. Солнечные лучи пробивались сквозь щели стен, сколоченных из горбылей. Горе-сторож, на всякий случай, решил пересчитать свиней. Каково же было его удивление, когда обнаружилась пропажа одного порося. Только и оставалось, что чесать затылок и разводить руками. Повесив голову, Степан поплелся к дому председателя села.

– Ей-богу, не спал я! – оправдывался перед Титом детина, даже на секунду не покраснев. – Всю ночь ходил дозором вокруг амбара. Чтоб мне провалиться, если вру!

Старейшина откинулся на спинку стула, отодвинул на край стола грамоты и сложил руки на груди.

– Ты это хозяйке свиненыша расскажи! Удержу с твоего жалования, ясно?! – Степан насупился и почесал свой рыжий чуб. – Сам вызвался мне служить, тебя никто не тянул силком. Если не изловишь мне вора, поедешь в столицу, под конвоем. Тебя Государь махом пристроит куда следует. Понял?

– Чего тут не понять-то… – вздохнул Степан.

В тюрьму ему не хотелось, а посему, чтобы не уснуть, он решил посетить местную знахарку, дабы выпросить у нее немного настоя, который отгоняет сон. Та жила особняком за холмами, возле подножья гор, ветхой лачуге, что стояла в небольшой хвойной рощице.

Старуха, древняя как сам мир, не жаловала гостей, особенно непрошенных. Она вышла на крыльцо своей избы, которая была построена вокруг соснового ствола, что снизу исходился корнями и больше походил на куриную лапу. Домушка возвышалась над землей на два роста, а потому, чтобы подняться, требовалось взобраться по лестнице, а ее спускала сама хозяйка. Таким образом, она себя хоть как-то огораживала и от гостей и от диких собак.

– Чего тебе надо, окаянный? – старуха нахмурилась, почесала свой крючковатый нос и взъерошила копну сальных, седых волос.

Молодчик глупо улыбнулся.

– Приветствую тебя, Йагга. Я бы не стал беспокоить без нужды, но дело крайней важности.

– Что принес? – первым делом спросила знахарка.

Степан скинул с плеча большую котомку и заглянул внутрь.

– Ну, мед там, свиная рулька да чулки вязанные..

– Не густо, однако лучше чем ничего, – бабка не признавала деньги и не брала их за свои услуги, даже будучи молодой и довольно-таки красивой. На кой ей золото в такой глуши? Где тратить? В город она никогда не выбиралась, а в местном захолустье даже захудалого лабаза нет. Да и не любила она шумные компании. Ей милее белки да сороки, от них вреда меньше, чем от людей. Вообще, знахарка недолюбливала двуногих, разумных существ, злобы и коварства в них много, даже слишком. – Ну залазь, коль пришел.

Старуха поддела ногой веревочную лестницу, что лежала на крыльце, и та с деревянным стуком размоталась, не достав до земли всего несколько пядей. Молодец закинул суму за спину и, кряхтя, стал взбираться.

Изнутри дом знахарки выглядел не многим лучше, чем снаружи, паутина, правда, отсутствовала, но… Тут и там висели тушки мертвых зверьков, пучки трав и связки грибов. На окне лет двадцать не стираная занавеска, а на подоконнике пяток склянок не пойми с чем, но очень вонючим. Воздух затхлый, как бабка тут живет? Не понятно, дышать не чем. Не померла бы, она же одна на ближайшие тысячу верст в снадобьях разбирается. Мебель, как таковая, отсутствовала. Стол, стул, лавка да старинный шкаф с дверцами. Довершал внутреннее убранство черный кот на печи да чучело совы над дверью.

– А чего как темно-то? – спросил Степан, потирая голову, что ушиб о дверной косяк. – Лучину хоть бы зажгла или лампу.

– Масло экономлю, – ответила старуха. – Мне свет ни к чему. Я и так знаю, где у меня что. Не тяни, выкладывай, зачем пожаловал.

Молодец сел на стул и вывалил содержимое котомки на стол. В окно застучали ветки, напугав гостя. Он дернулся от неожиданности и едва не свалился на пол, устланный звериными шкурами.

– Тут такое дело. Мне что-нибудь, чтобы ночью сон не сморил. Я нынче свиней сторожил и заснул, а в это время украли кое-чего. Сегодня опять в дозор, боюсь снова сконфузиться.

Бабка покачала головой, что-то пробухтела и потерла морщинистые ладони. Затем порылась в шкафчике и протянула Степану крохотный узелок.

– Заваришь крутым кипятком и выпьешь за три часа до захода солнца. Какие новости в государстве. Я тут совсем от жизни отстала.

– Так ить, – развел руками здоровяк. – Король у нас новый.

– А старый куды делся, помер что ли?

– Да нет, – хмыкнул тот. – На Выборном Дне его попросили. Нонешний правитель молодой и дюже справедливый. Простой люд в обиду не дает, поскольку сам из черни вышел. Шут бывший.

– Ты погляди, что деется! – воскликнула знахарка, опускаясь на лавку. И в чем его справедливость?

Степан многозначительно поднял указательный перст и покивал головой.

– Судили как-то в столице мужика одного. Горожанка, которую он, якобы, того, ну снасильничал, требование выдвинула: или свадьба или голова с плеч. Палач уже и топор наточил и корзину приготовил. Мужик сразу на колоду бросился и орет, мол, руби и не думай. К слову сказать, баба была дюже страшная и необъятная, как наше королевство. И как он на нее позарился – непонятно. В общем, палач занес свое орудие и уже хотел оттяпать бедолаге его буйную голову, но вмешался наш государь, который не одобрял смертную казнь из-за всяких пустяков. Представляешь, поднимается он на помост и вопрошает, что случилось. Мужик отвечает, дескать, шел ночью вдоль опушки, темно, не видать ни зги. Тут из чепыжей выходит дева красная и предлагает всякое. Ну тот и… Под мухой был, не узрел что к чему, знал бы – мимо прошел. Баба давай выть на всю площадь, мол, не так все происходило: шла лесом, а этот выпрыгнул из кустов, перегнул через упавшую березу, задрал платье, спустил штаны и давай свое гнусное дело делать. На крик несчастной прибежали гвардейцы, что на счастье проходили мимо, и повязали негодяя. В общем, так причитала, что всем ее жалко стало. Толпа, собравшаяся на площади, начала требовать отрубить насильнику голову, но король наш, да продлятся его дни вечно, по-своему рассудил. Покумекал Прохор Первый и объявил мужика невиновным, а бабе той наказал месяц убираться в хате оклеветанного. Дескать, такая капитальная женщина и не смогла отбиться от такого доходяги? Брехня. Да и бежать с задранной юбкой проще, чем со спущенными штанами. Оказывается, эта краля дюже как замуж хотела, а никто не брал, и она решила таким образом себе мужика заиметь. Вот такие пироги.

Молодец почесал затылок, а знахарка помотала головой.

– Чудеса да и только. Если заглянет государь в наши края, пущай меня навестит. Хочу на него глянуть. Передашь?

– Обязательно, – ответил Степан, а сам подумал, что больше королю делать нечего, как ехать в этот дурий угол, а тем более общаться со всякими полоумными старухами. Детина упрятал в карман узелок, что дала ему Йагга, и, попрощавшись, покинул дом и направился в родное село, тем более что приближался вечер, а это значит, что предстояло вновь заступать в дозор и охранять треклятых поросей от неизвестного вора, чтоб ему пусто было! Ступив на твердую землю, он еще раз поблагодарил старуху, что вышла проводить его на крыльцо. Расправив свои лохмотья, знахарка помахала вослед рукой и, дождавшись, когда путник исчез в тени елок да сосен, скрылась внутри своей лачуги.

Густые облака закрыли собой луну и звезды, погрузив селение во мрак ночи. Ветер гнал со стороны гор прохладу. Все жители села давно уже сидели по домам, а некоторые видели уже десятый сон. Но только не Титыч. Перед тем, как отправиться на покой и предаться долгожданному отдыху, староста Горянки решил проведать своего непутевого добровольного помощника и застал сторожа в тот момент, когда тот обходил амбар дозором. Состряпав хмурую мину, Степан озираясь сматривался в стоптанную им же траву, пытаясь разглядеть чьи-то следы. Для этого он опускал масляную лампу, опускался на колени и с умным видом кивал, мол, все понятно, чужаков не видно. За спиной у него висела большая дубина для обороны. Ружье ему не доверяли, боялись, что кого-нибудь отправит к праотцам случайно, или себе что отстрелит.

– Ты чего там нюхаешь, как пес? – спросил Титыч.

Председатель подошел очень тихо, не издав ни звука. Под его сапогом даже ветка не хрустнула, а потому, его появление стало для Степана полной неожиданностью. Он вскочил, попытался достать из-за спины дубину и выронил лампу. Льняное масло растеклось по пожухлой траве и вспыхнуло.

– Итить-колотить! – воскликнул горе-сторож и принялся затаптывать огонь. Через несколько мгновений он победил-таки пламя. – Кто тут?! Сейчас в зубы дам!

– Это Титыч, дурья твоя башка! От тебя убытки одни. Чуть весь амбар не спалил вместе со свиньями, – Он вздохнул. – Ну что ты за человек?

– А… – протянул тот. – Это вы… Зачем пугаете? Я ведь мог вас ненароком пришибить.

– Сам не убейся, – кашлянул старик и подошел вплотную к Степану. – Все спокойно?

Здоровяк смотрел на старосту сверху вниз и шмыгал носом.

– А то! Мимо меня и мышь не проскочит, – Титыч хмыкнул. – Вчерашнее не в счет. Я подготовился. Если сегодня вор снова позарится на чужое, я ему ребра пересчитаю. Будет собирать выбитые клыки сломанными руками. Останется ему до конца дней одно – кашку есть да охать.

Старик покачал головой.

– Ну-ну, гроза воров… Ты с огнем только поаккуратнее, а то с бабами не расплатимся. Да и куда столько мяса жареного девать? До столицы не довезем – стухнет, сами не съедим – лопнем.

Степан вновь остался один и продолжил нести дежурство, вслушиваясь в возню внутри амбара. Свиньи хрюкали, повизгивали и пытались сделать подкоп под стеной и выбить доски. Приходилось бить ногой в стену, отпугивая настырных тварей. Это помогало, но ненадолго. Как только сторож удалялся, свиньи вновь принимались за работу.

Ветер унес облака на запад, очистив небо и дав свободу луне и звездам. Где-то далеко в горах провыл шакал. Степан поежился и от греха подальше спрятался в амбаре. Поднявшись на чердак, он привалился к стене и стал ждать. Снадобье знахарки не подвело – сон как рукой сняло, хотелось что-то делать, лишь бы не сидеть, но с этим здоровяк смог справиться. Чтобы скоротать время он принялся считать звезды на небе через дыру в крыше. Некоторые светила срывались с небосклона и пролетали над амбаром, ярко вспыхнув и махнув на прощание хвостом, как комета. В этот миг Степан судорожно шевелил пальцами, пытаясь успеть загадать желание, но пока его формулировал, звезда уже сгорала.

Нежданный гость появился, когда в копилке сторожа находилось девятьсот девяносто девять штук. Сначала кто-то стал скрестись в ворота и шипеть. Горе-сторож насторожился и, на всякий случай, взял в руки дубину. Створы еле слышно скрипнули и внутрь амбара проскользнула серая тень. Осторожно ступая по хлипкой лестнице, стараясь не шуметь, Степан спускался вниз. Некто был так увлечен хищением живности, что пропустил мимо ушей все звуки, кроме поросячьего хрюканья. Похититель уже отловил себе отличный экземпляр и стал засовывать его в припасенный мешок.

– Ага! – сказал здоровяк, появившись из тьмы. Непрошенный гость резко выпрямился и закрыл лицо плащом. – Положь свиненка на место!

И тут незнакомец зашипел и заговорил со странным акцентом, не свойственным для данной местности.

– Стой, кте стоишь, смертный! – Степан замер. Его могучая фигура смотрелась устрашающе в свете лунных лучей, что пробивались сквозь бреши в стенах, но вора она, казалось, ни сколечко не напугала. – Как ты смеешь оттафать приказ мне, фампиру!

– Кому?! – опешил детина и поднял одну бровь.

– Я фампир! Мой род жил много столетий ф горах. Ш-ш-ш! – Он оскалился, показав длинные острые клыки, при виде которых по спине Степана побежали мурашки, размером с рыжего муравья. – Еще отно тфишение, и я путу фынужден напасть на тебья и выпить фсю тфою кровь! Ш-ш-ш! Фыбирай: или ты, или сфинья.

Вновь в лунном свете сверкнули его клыки, и сторожа передернуло. Выронив дубину, он затрясся от страха и, прислонившись к столбу, сполз на землю.

– Хоть всех забирай! – выпалил Степан и замахал руками. – Изыди, нечистый! Чур меня, чур!

– Прафильный фыбор, – прошипел ночной гость, закинул мешок с поросенком за спину и выскользнул из амбара, оставив горе-сторожа обливаться от страха холодным, липким потом и дышать через раз. Свиньи хором взвизгнули на прощание и вернулись ко сну.

В себя здоровяк пришел только под утро и в голове у него зрел только один вопрос: что с ним сделает старейшина? Второй раз он опростоволосился. Правда, на этот раз особый случай. Не каждую ночь вампиры встречаются. Про них уже несколько столетий никто ничего не слышал, и на тебе. Давным давно кровососов истребили на корню. По всему королевству ходили вооруженные саблями люди и рубили детям ночи головы. Выходить на охоту в одиночку с осиновым колом дураков не находилось. Одолеть упыря в рукопашном бою мало кому удалось. Бывало, найдется герой, захочет перед девицами побравировать, удаль свою молодецкую показать. Пойдет такой в лес нечисть забарывать, а в результате от него только сапоги и оставались. Постепенно ни одного вампира не осталось. Выходит, опять появились.

С первыми петухами Степан пошел с повинной к старосте.

Сначала Титыч с сарказмом посмеялся над рассказом незадачливого сторожа, когда тот опять завел свою дуду про упырей, рыкнул, на третий раз уже ударил по столу кулаком и пригрозил дать за вранье в зубы. Но когда здоровяк упал на колени и начал клясться – засомневался. Никогда не замечалось в этом увальне актерских способностей. Вдруг правду говорит?

– А ну-ка, дыхни! Небось, сам напоролся, аки хряк, – староста решил на всякий случай проверить не пил ли непутевой часом. Тот дыхнул. – Ладно. Так ты говоришь, вампир. Надо жителей собрать и посовещаться. Иди, созывай вече.

Вздохнув, Степан вышел из дома, доковылял к небольшому колоколу, что висел на столбе посреди небольшой вытопной поляне и принялся названивать, дергая за веревку, привязанную к языку. Через несколько минут возле дома старейшины собрались все жители Горянки. Председатель вышел на крыльцо, поднял руки вверх, призывая всех к тишине, и стал держать речь.

– Селяне, – начал он. Старики и старухи на миг прекратили сплевывать шелуху семечек. – Уж не знаю, как и начать…

– Не томи, старый, али стряслось чаво? – спросила беззубая бабка в валенках и потрепанном сарафане. Титыч кивнул. – Не уж-то опять хранцуз напал?!

– Хуже! – выдохнул староста.

– Чего уж хуже?! – округлил глаза сосед председателя, что жил в ветхой лачуге справа.

Жители зашушукались и стали переглядываться. Степан переминался с ноги на ногу, стоя за спиной Титыча, считая птиц, парящих высоко в голубом небе среди облаков. Староста почесал затылок, обдумывая, как бы помягче сказать о том, что произошло.

– Поднимите руки те, у кого свиньи хоронятся в амбаре на краю села, – естественно, что руки подняли все селяне. Толстяк с умным видом оглядел собравшихся и продолжил. – Агафья, ты-то чего руку подняла? Фекла, и ты туда же? У тебя же последнего увели надысь.

Старухи, стоявшие под ручку, аж подавились семечками. Они протиснулись сквозь толпу, расталкивая люд локтями, и, подбоченившись, встали около крыльца.

– Ты чего это хочешь сказать, а?! – спросила Агафья.

– Во-во! – поддакнула Фекла.

Титыч развел руками.

– Нету больше у тебя порося, – бабка ойкнула, схватилась руками за грудь и опустилась на ступеньки, а председатель продолжил свою речь. – Выйди вперед, Степан, и расскажи нам, чему стал свидетелем.

Детина отодвинул старика в сторону, едва не выкинув с крыльца, а жители Горянки насторожились и подались вперед, чтобы ничего не пропустить.

– Появился вампир и украл свиней. Я еле жив остался, – сокрушенно поведал здоровяк. – Я бы вступил с ним в бой, но он высокий, в три роста, зубы вот такие. Страх и ужас! Схватил поросят, сунул в мешок и скрылся в ночи, шипя, как нетопырь.

Жители заголосили. Всех шокировало известие о том, что рядом с их селением поселился кровосос. Не было печали, и на тебе! Вместе с настроением селян испортилась и погода. Набежали тучи, затянувшие небо на многие мили и скрывшие от глаз солнечный диск, налетел холодный ветер.

– Что ж я буду без своего порося делать? Лучше б он тебя схарчил, окаянный, – всхлипывала Агафья. – От тебя одни убытки. Вертай свиненыша взад!

– И моего! – вставила Фекла.

– И наших! – вылезли из толпы баки Катерина и Джульетта.

Тут уже все стали просить назад своих хрюшек, выражая недовольство и высказывая сомнения по поводу компетентности председателя. Бабки, лишившиеся кровно нажитого, потребовали денежную компенсацию и заломили столько, что Титыч чуть на месте не умер. Он даже подумывал вздернуть на ьамбара Степана и повеситься самому, но принял другое решение. Кое-как удалось успокоить шумную толпу.

– Хорошо! Вы можете забрать своих свиней, пес с ними. Но надо что решать с этим вампиром, будь он неладен. Ведь он не прекратит свои вылазки, и еще, чего доброго, прикончит кого-нибудь из нас. Оно вам надо? – жители загалдели, как голуби на токовище. Каждый предлагал идеи, одна безумнее другой. В конце концов, Титыч призвал всех к тишине и объявил единственно правильное, как он сам считал, решение. – Предлагаю снабдить всем необходимым и отправить на поиски вампира воина бесстрашного, который заборет зло и освободит нас от его ига.

– Дело говоришь, старый! – крякнула одна старуха.

– Толково придумал, – утерла беззубый рот другая.

Но нашлись и те, кто эту идею не одобрил.

– Ага, теперь придется скидываться, чтобы гвардейца из столицы нанять, – дедок, похожий на сушеный мухомор, прищурился. Все селяне тут же встали на его сторону и начали укорять старосту в незапланированных тратах и разбазаривании кровно нажитых.

Титыч поспешил успокоить толпу. Он сошел с крыльца.

– Полно вам! Какие гвардейцы?! У нас свой собственный богатырь, так сказать, имеется, – все замолчали и округлили глаза от удивления. – Что рты раззявили? Не уж-то Степан не совладает с упырем, коли мы его снабдим всем необходимым? Вон он какой здоровый, в дверь еле входит.

Все взоры устремились на детину, что мялся на крыльце.

– И то верно! – заголосила Агафья. – Он нашу скотину профукал, пущай и разбирается.

Степан глупо улыбнулся и почесал затылок.

– Вы серьезно?!

Над Горянкой нависли грозовые тучи, затянувшие все небо, на сколько хватало взгляда. Поднялся сильный ветер. Вдали громыхало, словно там велись военные действия, и сверкала зарница. Горные вершины, покрытые снежными шапками, переливались всеми цветами радуги. В общем, погодка та еще, хороший хозяин собаку из дома не выпустит. Окна домов были закрыты ставнями, во избежание какой-либо напасти. Однажды налетевшая гроза повыбивала все стекла, и пришлось ехать в столицу в артель стеклодувов, что значительно опустошило сельскую казну. Узнав, что в село повадился вампир, жители расставили вокруг домов капканов и заперлись в своих хибарах. Выходить на работу они тоже отказались по понятным причинам. Кому хочется оказаться на погосте?

Староста сидел за столом, что-то кропал гусиным пером на пергаменте и изредка поглядывал на Степана, который вышагивал по скрипучим половицам и в голос возмущался.

– Почему я?! Мне что, больше всех надо? Да и какой из меня воин? Нужно срочно отправить грамоту государю нашему, пускай он приедет и разберется с невзгодой этой. Он в таких делах мастер. Как с чудовищем в Кромстене разобрался? До сих пор легенды ходят. А? – бугай с надеждой посмотрел на толстяка.

– Да ты боишься! – ударил ладонью по столу староста и откинулся на спинку стула. – Вот ни за что бы не подумал, что такой, как ты, какого-то худосочного упыря испугается!

– Худосочного?! – ответил Степан. – Да он ростом с… С дракона! И да, я побаиваюсь. Сам-то чего тут отсиживаешься?

Титыч отодвинул стул и встал.

– Я не для того в старостах хожу, чтобы – чтобы. Предо мной иные задачи поставлены. Вдруг меня этот живоглот схарчит? Кто тогда за селом следить будет? Без глазу здесь разруха начнется, – толстяк посмотрел в незатворенное ставнями окно. Непогода разгуливалась.

– А меня, значит, не жалко? – спросил детина, убирая в заплечный мешок свежевыструганный осиновый кол, несколько головок чеснока.

Староста повернулся к нему и, пожав плечами, ответил.

– Честно говоря, не очень.

Степан нахмурился и затаил обиду.

«Ладно, – подумал молодец, – я тебе это еще припомню!».

Он закинул мешок за спину и, не попрощавшись, покинул жилище Титыча.

Непогода завернула не на шутку. Над острыми пиками гор клубилась грозовая тьма, извергая сполохи молний и раскаты грома, сотрясая землю. Степан поежился, накинул капюшон на голову и уверенной походкой направился на поиски логова вампира, бормоча под нос проклятия.

Порывы ветра гнули редкие деревца, пытаясь их вырвать и забросить куда подальше. Гроза, казалось, специально не спешила удаляться, поливая дождем одинокого путника, который седьмые сутки блуждал среди скал, обдирая ладони и колени. Когда силы окончательно покинули его, а припасы, взятые в дорогу, закончились, бродяга решил вернуться в село. Ему было абсолютно плевать, что скажет председатель, и что подумают жители. Лучше извергом жить, как Йагга, чем стать пищей гиенам, воющим где-то неподалеку, или орлам, парящим в хмуром небе, свалившись в пропасть со сломанной шеей, наступив на шаткий камень.

Промокший до нитки Степан шмыгнул носом, осмотрелся и, поняв, что окончательно заплутал, сел на валун и обхватил голову руками.

– Останусь я тут навсегда. О, горе мне! Еды нет, тропа затерялась среди скал. Не выбраться вовек. Свиней они пожалели, а меня… – Он затрясся в порыве рыданий и не обратил внимания на падающие в пузырящиеся от дождя лужи мелкие камушки, что летели откуда-то сверху. Лишь когда ему под ноги упал увесистый булыжник, едва не отдавив ногу, детина прервал свои стенания и поднял взгляд, подставив лицо тяжелым каплям.

Прямо над ним имелся небольшой выступ, по которому передвигался некто, закутанный в черный плащ, держащий под мышкой молочного порося. Степан прекратил рыдать и окликнул неизвестного.

– А ну стой! – грустные мысли тут же покинули голову молодца. Наконец-то он нашел похитителя свиней. И если не сможет одолеть его в честном бою, в чем он сильно сомневался, то, по крайней мере умрет быстрой смертью, а не мучительной. Степан порылся в мешке, выудил оттуда осиновый кол и потряс им над головой. – Выходи на бой!

Неизвестный надвинул поглубже капюшон и зашипел.

– Идиот! Посмотри на сепя, ты ше на ноках еле стоишь! Сам через тень-трукой загнешься. Тафай поступим так: я заберу тепя с сопой, прифеду тепя ф поряток, а потом сразимся. Тогофорились?

– Договорились! – мгновенно согласился детина. Он прикинул, что он сейчас не в том положении. Устал, как ломовая лошадь, идти-то тяжело, какой тут сражаться! Да и замерз, как собака, есть хочется, аж живот сводит, спать охота, аж глаза слипаются. Беда, в общем.

Степан поднялся с валуна, закинул мешок за спину, отшвырнул в сторону осиновый кол, который исчез в бездне, и произнес. – По рукам.

– По рукам, – повторил некто в плаще. – Иди за мной.

Казалось, прошла целая вечность. Серые камни были повсюду: то они вырастали стеной, то проваливались глубоким ущельем, да так неожиданно, что Степан пару раз чуть не ухнул вниз. Спасибо шипящему попутчику, вовремя одергивал и спасал от неминуемой смерти. Дождь только усилился. Сполохи молний бликами плясали на мокрых скалах, а раскаты грома заставляли трястись даже самые массивные горные вершины. Здоровяк практически спал на ходу, поэтому не заметил, как опустилась ночь. Впрочем, за свинцовыми тучами было не разобрать: есть солнце на небе или нет. В конце концов, путники вышли на небольшое плато, а горная гряда, взявшая его в кольцо, оказалась вся изрыта пещерами, в которых мерцали огни костров. Попутчик Степана подал знак остановиться и что-то крикнул. Что именно, здоровяк не разобрал, ибо спал на ходу, но краем глаза заметил какое-то движение. Из пещеры наружу стали выходить какие-то тени. Детина присмотрелся, и его обуял страх: перед ним выросло несколько десятков черных плащей.

– Да их тут немеряно! Вот я попал, е… а… о… – прошептал Степан и с очередным раскатом грома потерял сознание.

Его разбудили утренние лучи солнца, и первое, он что учуял, это ароматный запах мясной похлебки. Не открывая глаз, молодец подумал.

«Приснится же такое! Свиньи, вампиры… Надо в город перебираться, а то в селе окончательно с ума сойду. Наймусь в гвардию, стану генералом и все такое!».

Его размышления прервали голоса, и Степан открыл глаза.

– Да ладно?! – сказал он сам себе, разглядывая мрачную пещеру, которая стала для него приютом. И не только для него. – Так это все взаправду… Эх, а я так надеялся.

Он вскочил, отбежал в сторону и, прижавшись к стене, стал наблюдать за происходящим на плато.

Вокруг костра, что лизал своими красно-желтыми языками тушку поросенка, крутящегося на вертеле, на камнях сидело два десятка вампиров, закутанных в плащи. Они о чем-то перешептывались между собой, но о чем именно Степан не слышал, далековато, да и треск поленьев заглушал звуки. Еще ветер подвывал. Первой мыслью здоровяка было схватить пару осиновых кольев и кинуться на врага, но спесь тут же слетела, едва он пошевелил своим скудным умом: один против стольких упырей не сдюжит. Сбежать? А куда?! Дороги он не помнит. И потом, раз за ночь не схарчили… А, может, он уже сам того, вампиром стал?!

Степан ощупал шею на предмет ранок от укуса, осмотрел запястья, но не обнаружил никаких следов.

– На десерт оставили, небось, гады! Мм… Что же такое придумать, чтобы они мною подавились, чтоб я у них поперек горла встал? Надо срочно змеюку поймать, пусть она меня укусит, и эти живоглоты отравятся. Хотя, они же и так мертвые. Вот ведь… – Он почесал затылок. – А почему, интересно, они свинят воруют, а не людей?

С этой мыслью детина вышел из пещеры, прикрыв глаза от яркого солнца. Сидящие у костра тут же замолчали и накинули капюшоны, скрыв лица. Степан приближался и потягивал носом. От запаха жареного мяса в животе его заурчало. Еще бы, он не ел уже сутки. Дай ему волю, от свиненка только уши и останутся, и то не факт. Порывы ветра развивали черные вихры горе-охотника на нежить. Его приближение не осталось незамеченным. Вампиры повернули капюшоны в его сторону, и один заговорил.

– Таше не тумай нападать на нас. Осинофые колы не причинят нам фрета, это фсе сказки. Нас можно убить только серебряным ножом, но у тепя такого нет.

А откуда ему взяться? Он что, вельможа какой, чтобы есть с золота серебряными приборами? У них в селе только-только от каменного топора отошли, можно сказать. Выходит, у него изначально не было ни единого шанса победить упыря? Вот это поворот! Подложил ему свинью Титыч.

– Вот старый хрыч! – прошипел сквозь зубы Степан.

Детина тяжело вздохнул и остановился в шаге от зловещей компании. Он смахнул набежавшую слезу и стал рассматривать горные пики со снежными шапками на вершинах, что блистали в лучах солнца. Высоко в небе парили орлы, разгоняя своими огромными крыльями перистые облака.

Степан мысленно простился со всей этой красотой, которую раньше даже не замечал, и посмотрел на обладателей черных плащей, чьи лица так и не смог разглядеть.

– Попал ты, парень, как кур в ощип. Страшишься смерти? – спросил один из вампиров.

– А кто ж ее не боится?! – шмыгнул носом детина. – Мне всего двадцать весен минуло…

– Так зачем ты сюда поперся, дурак? – вампиры встали со своих мест и стали медленно окружать здоровяка, который, в свою очередь, отметил, что не такие они и огромные, как ему показалось ночью в амбаре. Ниже на голову, а то и на две, да и в плечах некоторые уже чуть ли не втрое. Но в драку ввязываться все равно проку не будет, они же мертвые.

– Чего тебе дома не сиделось, дурень?

Степан вздохнул.

– Так ить… Народ меня отрядил воевать вампира, что свиней наших ворует. Кстати, а почему вы людей не едите, – спросил он, глядя на тушку поросенка, что уже начал подгорать. – Вы же человечиной питаетесь, вроде как…

Нежить переглянулась, и один продолжил.

– Приелись нам люди, понимаешь? Или селяне больше обрадовались, если бы мы кого-нибудь из них каждую ночь утаскивали в свое логово, раздирали на куски и пили кровь? Мы можем это быстро исправить, да, братья и сестры? – вампиры закивали и стали потирать ладони.

Степан сглотнул, а его лоб покрылся испариной.

– Я целиком поддерживаю ваше решение! – он выставил перед собой руки. – Кстати, ваша еда уже горит. И, коли вы не собираетесь меня есть, быть может, угостите кусочком? Хотя бы хвост или уши?

– Может, тебе и выпить налить?

– А есть? – шмыгнул носом Степан, а вампиры вновь переглянулись от такой наглости.

– А с какой стати мы должны тебя кормить? Какая нам с того выгода? – спросил один из нежити. – Что ты нам можешь предложить взамен?

Детина задумался, прокручивая в голове варианты. В село ему возвращаться нельзя. Что он скажет? Что не смог одолеть упырей? Выгонят пинками, в лучшем случае. Соврать, что победил? Так упыри продолжат воровать свиней. Уличат во лжи и, опять таки, выгонят с позором. Вот незадача!

– А можно я у вас останусь? – спросил Степан, посеяв в рядах нежити легкую панику. – Я, честно говоря, сам не очень люблю селян, как и свиней. Они меня считают не умнее поросенка. Отомстить хочу им, что послали меня на верную погибель. А? – Он с надеждой посмотрел на упырей.

– Одну минутку! – сказал обладатель черного плаща. Вампиры сгрудились, оставив Степана глотать слюни, глядя на подгорающего свиненка. Совещание заняло некоторое время. Наконец, решение было принято. – Хорошо, мы разрешим тебе остаться, но с одним условием: ты должен стать одним из нас. Мы проведем специальный ритуал. Больно не будет. Согласен?

Теперь пришла очередь задуматься здоровяку. Покумекав совсем чуть-чуть, он принял решение.

– А, гори оно огнем, согласен!

– Значит, по рукам? – спросил вампир, который, видимо, являлся самым главным.

– По рукам! – ответил Степан и потряс протянутую ладонь. – Но можно сначала поесть?..

 

Глава вторая

«Любезный Государь Серединных Земель, пишет тебе староста села Горянка, что расположено у подножья Северных гор, Тит сын Тита по прозвищу Короед. Стряслась у нас, надежа-царь, беда. Не стал бы беспокоить наше Величество кабы сам мог управиться, но поскольку ничего противопоставить не получилось, то вынужден просить подмоги у тебя. Не буду ходить вокруг да около и перейду к самой сути проблемы, как она есть. Еще раз заостряю твое внимание на том, что для тебя это может показаться и обыденным, учитывая с какими опасностями приходилось справляться самолично, но у нас, в Горянке, проживают только одни старики со старухами. Все, кто моложе сорока весен, переехали в города, оставив нас на произвол судьбы да на твою, Государь, заботу, а по сему – не дай загинуть верноподданным твоим. Отвернулась от нас удача, и не видим мы, селяне, иного спасения, как обратиться к тебе за помощью. Поначалу не придали мы значения тому, что произошло, а когда спохватились, то было уже поздно. К чему я все это веду… Стали пропадать у нас пороси, но, как позже выяснилось путем сбора всех свиней в один амбар и назначением в караульные Степана-детины, единственного, кто остался в селе из молодых, пропадали свиньи не сами. Молодец поведал тайну – повадился в село вампир. Как оказалось, упырь и воровал нашу скотину. Снарядили мы, сообща, Степана выступить супротив нежити, дабы избавить свет от ентого гада раз и навсегда. Но промашка вышла: и Степан сгинул в горах, и пороси пропадать не перестали. Раньше живоглоты только по ночам появлялись, а нонче совсем страх потеряли: стали при свете дня в село захаживать. Только теперь помимо скотины начали и мед воровать, и репу и зерно. Ты уж, Государь, не гневайся, а прилетай к нам на чудо-пупыре да забори нечисть окаянную, чтоб в ее жилах кровь свернулась!».

Прохор убрал свиток за спину и поерзал на троне. Бывший начальник стражи, занявший должность Главного и единственного Министра, переминался с ноги на ногу, разглядывая лепнину на потолке. Новоиспеченный Государь почесал затылок и спросил.

– Что вы обо всем этом думаете, любезный? – Он встал с трона, одернул колет и подошел к окну. Прохор предпочитал обычную одежду, в которой шастал по городу. Мантию, будь она неладна, и корону он надевал только на приемы чиновников других государств.

На улицах Броумена текла размеренная жизнь, впрочем, как и всегда. Пекарни исторгали ароматы, заставляющие животы урчать, кузнецы чадили, зазывалы орали во всю глотку, верезжала ребятня, гоняющая по тесным улочкам бездомных собак.

На безупречном голубом небосводе покоился желтый шар.

– Брехня все это, – ответил Министр, поправляя мундир. – Вампиры – это бабкины сказки. Пока не увижу своими глазами – не поверю.

– Вот и я того же мнения, – сказал Прохор, отворачиваясь от окна. – Вот мы и узнаем – правда то, что написано, или нет. Мы с вами, генерал, отправляемся в Горянку. Будьте готовы убыть с рассветом и возьмите несколько гвардейцев, мало ли что. А я, тем временем, оставлю кое-какие распоряжения на время моего отсутствия. Выполняйте.

Генерал ударил каблуками, развернулся и строевым шагом покинул Тронную Залу. Обладатель рыжей шевелюры вздохнул.

– Ну а ты что скажешь, друг мой?

За троном раздалось шуршание, после чего на свет дневной появился писарь, что скрывался от посторонних глаз в тайной комнате.

– Что-то тут нечисто. Чует мое сердце подвох.

– Вот и я про то. Ты, кстати, тоже собирайся, со мной поедешь.

Фрэд нахмурился.

– А без меня никак?

Прохор показал летописцу кулак.

– Я никому другому не доверю мои подвиги записывать. Тем более что должность обязывает. А пока тебя не будет, твой помощник дела поведет, благо, их не так и много. Пиши мой королевский указ.

Фрэд вздохнул, открыл книгу, выудил из кармана писало, подаренное мастером, и стал выводить на пожелтевших страницах.

«Указ

номер один от второго числа августа

месяца года первого от Выборного дня.

Снарядить отряд, дабы разобраться

с исчезновением скота в селе Горянка,

что расположено у подножья Северных Гор.

Выделить на сие мероприятие десять золотых из казны.

Король Серединных Земель Прохор Первый».

Государь достал собственное писало и поставил в книге подпись.

– И не забудь про письмо, оно на троне лежит, – после чего покинул Тронную Залу и направился повидать супругу.

Толкнув массивные позолоченные створы дверей, ведущие в покои Изольды, Прохор вошел внутрь. Первая дама Королевства сидела на кровати с балдахином и кормила грудью крохотное дитя шести месяцев от роду. Девочка обладала умопомрачительными голубыми глазами и копной золотых волос. Она громко причмокивала, чем несказанно веселила свою мать.

– Дорогая, – Прохор поцеловал супругу и погладил дочь по головке. – Мне необходимо убыть из города. Появилось срочное дело.

Изольда нахмурилась.

– А обязательно, чтобы этим занимался именно ты? Назначь доверенное лицо.

Король сел на резной стул и облокотился на стол, заваленный пеленками, капорами и пинетками.

– Ты же знаешь мое мнение: хочешь, чтобы все было сделано хорошо, сделай сам. Да и потом я скоро плесенью покроюсь от безделья. В конце концов, надо периодически объезжать вверенные мне народом территории, общаться с жителями, может, они чем недовольны. Что мне всю жизнь в замке сидеть? Я так стану на Генриха похож. Растолстею, а потом найдется какой-нибудь ухарь, вроде меня… Тьфу, тьфу, тьфу, – Он трижды сплюнул через левое плечо.

– И сколько тебя не будет? – спросила Изольда, укладывая дочку на кровать. – Ты же не оставишь меня одну надолго?

– Конечно нет, – Прохор обнял супругу, которая устроилась у него на коленях. – Мухой туда и обратно. Я же король, идущий в ногу со временем. У меня лучший в мире изобретатель. На воздушном шаре, думаю, за несколько дней обернемся. Ты даже заскучать не успеешь, клянусь своими бубенцами.

Изольда загрустила.

– Прежде, чем покинуть нас, уложи дочку. Да и я прилягу, устала.

Прохор принял из рук жены дитя и принялся медленно покачивать, напевая еле слышно песенку, что услышал в таверне от музыкантов и тут же запомнил. Хорошие песни завсегда легко на ум ложатся.

Когда песня закончилась, Прохор обнаружил, что и его дочка и супруга мирно сопят. Осторожно, чтобы не разбудить, он положил дитя в ясли, что стояли возле ложа Изольды, и на цыпочках покинул покои, прикрыв за собой створы. Постояв немного возле дверей, прислонившись к ним спиной, король улыбнулся и решительным шагом направился к своему другу, изобретателю Даниэлю.

Прохор шел по тесным улочкам Броумена не таясь. Он отказался от ненужных, как ему казалось, поездок на карете. Зачем? Лошадей запряги, карету намой, потом коняг выкупай… Улицы, опять же, освобождать надо, ведь прачки с рассветом вывешивают белье, да и детишки любят играть.

Бывший шут приветливо улыбался горожанам, рубящим шапки, и кланялся в ответ. Не гнушался король и остановиться возле какой-нибудь лавки и перекинуться парой слов с хозяином или хозяйкой.

– Мое почтение, мусье Жак, – салютовал Прохор. – Как торговля? Идет? Поклон супруге.

– Непременно, Ваше Величество! – отвечал толстяк.

– Будьте здравы, Государь! – кричала полноватая торговка.

– И тебе того же, коль не шутишь, – отвечал Сюзерен.

Жители Броумена обожали своего Правителя и норовили всучить ему, кто что мог: кто только что испеченную сдобу, кто насыпать полные карманы семечек, которые воровать теперь не имелось надобности, кто угостить сладостями. Каждый портной пытался надеть на Сюзерена какую-либо обновку со знаком именно своей лавки, чтобы повысить собственный статус. Мол, смотрите, Король в моем ходит! И Прохору не всегда удавалось отбрехаться, а давить своим положением он не хотел. Добрее надо быть, ведь люди от всего сердца, пусть и присутствует некоторая корысть, но все же. Детвора, завидев Государя, прекращала игры и почтенно кланялась, а тот, в свою очередь, мог забыть о делах и погонять с ними кожаный пузырь и разбить случайно окно в лавке, а потом долго извиняться перед хозяином. Мог Прохор и в «печника» сыграть с мальчишками постарше или в «халихало» с девчатами. Мог на крышу закарабкаться, как заправский циркач, чтобы снять котенка и вручить плачущему бутузу. Не чурался Король черни, везде был своим, за то и любили.

Салютуя жителям города налево и направо, он добрался-таки до логова изобретателя. Тот, по своему обыкновению обнаружился в амбаре, где пытался выбраться из-под упавшего на него шкафа. Не появись Прохор, Даниэль так и нашел бы свою смерть под грудой шестеренок и прочего хлама. Король сокрушенно покачал головой и, использовав в качестве рычага старое коромысло, освободил бедолагу. Мастер, кряхтя, как столетний дед, вылез, вздохнул и отряхнулся. Клубы пыли заплясали в солнечных лучах, что пробивались сквозь обрешетку крыши амбара. Покрыть железом у Даниэля руки не доходили. Все свои изобретения, чтобы те не ржавели под дождем, он сокрыл обрезами плотной ткани. И все это кучковалось тут и затрудняло передвижение. Итог – мастера завалило.

– Спасибо тебе, должен буду. Что привело Правителя Серединных Земель в мою скромную обитель? Чем могу быть полезным самому благороднейшему из…

– Хватить распинаться, неугомонный, – оборвал его Прохор. – Ты точно своей смертью не помрешь. Прав был старый генерал, погубят тебя твои изобретения. Вот чтобы ты делал, если бы я не пришел?

Мастер почесал затылок.

– Что-нибудь придумал и собрал из того, что под рукой. Рано меня со счетов списывать. Я так просто не сдамся костлявой. Давай, пройдем в дом. Не пристало короля принимать в сарае. Прошу, Вашество, – Даниэль указал Сюзерену на дверь и сплюнул под ноги.

– Полно, – отмахнулся Прохор, – я на минутку. Готовь свой летучий корабль. Завтра с зарей убывает к Северным горам, село Горянка. Будем я, ты, писарь, генерал и несколько гвардейцев.

– Стряслось чего? – спросил мастер, разглядывая порванные штаны.

– Стряслось, – вздохнул рыжеволосый Правитель. – Вампиры там завелись.

– Да иди ты! – воскликнул изобретатель и запрыгал на одной ноге, уронив на другую только что найденный насыпной утюг. – Брехня!

– Вот и узнаем. Ты, главное, не забудь все подготовить и не убейся тут. Ладно, пойду я, дел еще много. Не провожай.

Прохор попрощался с другом, чтобы встретиться с ним вновь уже с восходом солнца.

Гвардейцы, что даже под угрозой смертной казни отказывались взойти на борт летучего корабля, немного пообвыклись и бочком-бочком пробирались к краю палубы, поближе к леерам. Страх страхом, а любопытство брало свое. Как не крути, а посмотреть на землю с высоты птичьего полета хотелось всем.

Мастер усовершенствовал свой воздушный шар, сменив последний на продолговатый пузырь, больше напоминавший по форме кабачок, а плетеную корзину заменил самой настоящей ладьей, которую он тоже модифицировал, снабдив ее пропеллером и паровым двигателем. Теперь, при желании, можно посадить посудину на воду и продолжить движение вплавь. Если закончатся дрова, то можно перейти на паруса или весла. В общем, простоя не будет, если что. Даниэль хотел собрать еще несколько таких кораблей и даже получил согласие Государя, но не нашлось больше желающих управлять подобной штуковиной, зато от желающих обладать самоходной телегой отбоя не было. Изобретатель даже открыл собственную лавку, где продавал всякие штуки, особым спросом пользовались самокаты о двух колесах, на вроде того, что он предлагал сконструировать Прохору, еще в бытность последнего шутом.

Сейчас Даниэль стоял за штурвалом и с ухмылкой поглядывал на шестерых гвардейцев, что косились вниз, еще боясь подобраться к краю. Печь извергала теплый воздух, наполняющий пузырь, а пар, свистящий в переплетении всевозможных труб, вращал мощные лопасти, которые гнали корабль вперед. Внизу проплывали поля, леса, реки, мелкие деревушки и села. Жители, завидев летающее чудо, бросали работу, задирали головы верх и махали руками. Ночь сменяла день и наоборот. Солнце уступало место своей бледной сестре, луне, и ее детям, звездам, чтобы вскоре вновь занять свои законные владения.

Гвардейцы сменяли у топки друг друга. Иногда за лопату брался и сам Государь, который не мог сидеть без дела. Когда впереди замаячили устрашающие горные вершины, стало ясно, что до цели рукой подать, а спустя еще час, летучий корабль приземлился в скошенном поле на окраине села Горянка, жители которого нуждались в помощи самого Короля Серединных Земель. То ли мастер так подгадал, то ли оно само так вышло, но до места назначения добрались под вечер, когда все жители села сидят по домам и не сойдут с ума, завидев летящее нечто.

Отыскать дом старосты не составило труда, ибо жилища государевых служащих, коим тот и являлся, снабжались особым знаком, который высился над крышей строения, флюгер в виде короны с монограммой Короля Прохора Первого. Пройдя по дороге мимо покосившихся изб, сараев и амбаров, где кудахтали куры, мычали коровы и хрюкали поросята, делегация нашла искомое жилище. Окруженный своей воинственной свитой, в составе генерала, гвардейцев и писаря, Государь поднялся по скрипучим ступеням на крыльцо, которое с трудом выдержало вес одетых в броню солдат, и постучал в дверь. Внутри избы раздалась брань. Старая створа распахнулась, едва не перебросив самодержца через перила, благо, тот успел посторониться.

– Какого лешего… – возмутился толстяк, но тут же осекся, увидев гостей. Минуту он пристально разглядывал Прохора, затем перевел взгляд внутрь дома, на стену, где висел портрет Государя. Сходство было налицо, разнились только одеяния. Тот, на портрете, в мантии и короне, а этот – одет по-простому. Староста сделал вывод, что его письмо дошло-таки до адресата. Более того, сюзерен почтил своим визитом Горянку. Еще Титыч подумал о том, что негоже держать короля и его свиту на пороге, прикинул, что за неуважение к правителю его уже ждет тюрьма, даже посчитал, что выйти на свободу ему уже не светит, ибо годы не те. Хотел он еще кое-что взвесить, но умозаключения наглым образом прервали.

– Любезный, откашлялся в кулак Прохор, – ты долго будешь нас на пороге держать?

– Прошу простить меня великодушно, Ваше Величество! – согнулся в поклоне толстяк и тут же крякнул и схватился за поясницу.

Король покачал головой и прошел в избу. Свита зашла следом, едва не затоптав хозяина.

– Приветствую, – сказал генерал.

– Здрасьте, – прошептал Фрэд.

Гвардейцы просто угукнули и отдавили старику на ногах все любимые мозоли, едва не выломав дверной косяк, ибо ломанулись всем скопом, как гуси на кормежку. Толстяк даже на мгновение пожалел, что просил помощи, но вздохнул, сплюнул и закрыл за гостями дверь.

Солдаты встали вдоль стенки, писарь уместился на стуле и разложил на столе, рабочем месте старосты, свою толстенную книгу. Сам же король стоял прислонившись к подоконнику, сложив руки на груди.

– Итак, – сказал Прохор, – вещай все по порядку, что у вас тут стряслось.

Титыч замер посреди комнаты, как нашкодивший ребенок, сглотнул, облизал высохшие губы и рассказал Государю все, что сам знал, естественно, добавив кое-что от себя, для пущей убедительности, пытаясь нагнать побольше жути. Но суть не зарыл.

– Кто-то начал воровать наших поросей. Мы послали в дозор Степана-детину, но потерпели неудачу. Не одолел вора наш богатырь, чтоб ему пусто было. Он нам поведал, что свиней наших таскает самый настоящий вампир, что поселился где-то в горах. Ага, значит, – старейшина перевел дух, оттянул ворот рубахи и помахал бортами безрукавки, чтобы согнать подступивший от волнения жар. – Понятно дело, что бабы взвыли, мол, решайте вопрос. Сколько еще супостат будет нарушать хозяйство, а ты, государь, сам знаешь, с бабами лучше не спорить. И не докажешь ничего, и виноватым останешься. Приняли мы решение послать Степана, ну, того самого, послать воевать упыря треклятого, но… Пропал наш горе-воин с концами. С тех пор его больше и не видели. Но это еще полбеды. Теперь стали пропадать и гуси. Курей кто-то таскает. Мы грешили на чупакабру, но потом стали исчезать кули с зерном и прочая снедь. Пришлось тебе писать. Ты уж не гневайся…

Прохор задумался и потер подбородок, что покрылся еле заметной щетиной.

– Не серчай, старик. Ты все правильно сделал. Разберемся мы с твоей напастью, а виновных накажем по всей строгости закона Серединных Земель.

– Вот спасибо, Ваше Величество! – поклонился толстяк. – Премного благодарен, что не бросили нас на произвол судьбы-злодейки.

– А как иначе?!

Писарь слово в слово занес в книгу рассказ Титыча, отложил перо в сторону и потянулся.

– Чует мое сердце, нечистое это дело, ой нечистое!

Все собравшиеся в доме посмотрели на него и одновременно угукнули, подтверждая, тем самым, его правоту.

Обсудив еще кое-какие проблемы и вопросы, не касающиеся «вампирского заговора», Прохор, генерал и писарь отправились обратно на корабль, чтобы выспаться. Внутри летающего монстра, в трюме, находились вполне приличные комнаты. Путешественникам не приходилось спать на подвесных койках, как обычным морякам. Ведь Даниэль и сам любил комфорт, тем более, что на этом корабле путешествовал сам Король, и его покои должны выглядеть соответственным образом. Тут даже имелась комната для ведения важных переговоров, на случай, если таковые вдруг наметятся. Остальную часть гигантской утробы занимали складские помещения с дровами и запасом провианта, парусами и запасными частями для механизмов. Естественно, как на любом нормальном корабле имелись и бойницы, с торчащими из них дулами пушек. На этом настоял сам мастер. Дескать, Величество всегда должно находиться под охраной и все такое.

Спустя час после того, как солнце поднялось над горами, Даниэль вновь наполнил гигантский пузырь горячим воздухом, и теперь корабль покачивался в нескольких локтях над землей и ждал, когда снова будет бороздить бескрайние голубые просторы неба. Гвардейцы, оставленные обходить село дозором, вернулись аккурат к завтраку. Они взобрались на борт по приставной лестнице, выстроились на палубе, под мостиком, где стояли генерал, писарь со своей книгой и пером наготове и Правитель Королевства, чтобы поведать последним о том, что произошло минувшей ночью. Солдаты переглянулись, и один из них заговорил.

– Смею доложить! Как и было велено, мы устроили засады на всех подступах и сидели тише воды, ниже травы. Ветер пробирал до костей, но мы не покинули своих постов. По небу ползла луна, светили звезды. Я даже увидел, как одна из них сорвалась вниз, оставив позади себя след, но не успел желание загадать. Да… Так вот. На одном из охраняемых нами участков началось движение. Как и положено, остальные гвардейцы тут же были оповещены об этом условным сигналом, – и он прокричал филином. – Мы, стараясь не шуметь, собрались возле одного из домов и обнаружили незнакомца, который тайком крался к амбару. Мы притаились и позволили мерзавцу свершить свое гнусное дело. Проходя с добычей, что повизгивала в мешке за спиной, мимо кустов, где нес службу ваш покорный слуга, неизвестный остановился и справил нужду, но я не подал и виду, честное слово. Даже не пикнул, хотя очень хотелось достать саблю и отсечь упырю… Хм… – остальные гвардейцы хихикнули, но тут же заткнулись, ибо рассказчик злобно зыркнул на них. – Мы проследили за ним до подножья горы, дальше не рискнули соваться, ибо местность нам не знакома, да и факела у нас не имелось, а вот у вора на этот случай имелась масляная лампа, которую он спрятал среди камней. Но мы заприметили направление, в котором двигался неизвестный, ибо огонь его светильника еще долго маячил во тьме, пока не скрылся. У меня все.

Солдаты облегченно вздохнули и по команде генерала «Вольно!» расслабились, оперевшись на алебарды, сверкающие на солнце.

Прохор и Даниэль переглянулись. Мастер выудил откуда-то карту и попросил показать вероятное местоположение вампирского логова. Гвардеец поднялся на мостик и уверенно ткнул пальцем.

– Вот тут мы следили, а он пошел вверх по склону. Точно здесь, вот крайняя изба, вот тракт поворачивает. А скрылся он через… В общем, я успел два раза про себя спеть про двух воров и монету. Чисто с целью, чтобы определить время, – поспешил оправдаться солдат.

Король и мастер склонились над картой.

– Значит, он скрылся вот за этим хребтом, – хмыкнул Прохор.

– А вот тут, – указал пальцем изобретатель, – небольшое плато. Наверняка и пещеры имеются. Тут раньше велась добыча самоцветных камней. Удобнее места для логова вампиров не сыскать.

Государь с укором посмотрел на друга.

– Ты всерьез думаешь, что это самые что ни на есть взаправдашние кровососы?

– Ну, – смутился тот, – пока обратное не доказано, я буду придерживаться этой версии.

– Ну-ну, – Прохор откинул назад свои рыжие вихры. – Итак, други. Давайте, глянем, что за нечисть воду баламутит. Даниэль, поднимай свое изобретение и правь его на плато. Будем заходить со стороны солнца. Всем соблюдать полную тишину.

Мастер раздал гвардейцам команды, и те бросились таскать дрова для печки. Через несколько минут летучий корабль поднялся в небо. Внизу проплыло село, с высыпавшими наружу жителями. Те прикрывали ладонями глаза и таращились во все стороны. Казалось, что горные пики, того и гляди, проткнут деревянное днище посудины, но Даниэль ловко крутил штурвал, огибая острые, как клыки, валуны. Он нарочно не поднимался высоко, чтобы остаться незаметным для упырей. Один раз мастер зацепил-таки бортом отвесную скалу, и на палубу осыпались мелкие камни, но и только. Деревянная обшивка сдюжила, напугав писаря до полусмерти своим треском. Гвардейцы радовались, как дети, завидев вдали горных козлов, скачущих по скалам. Спокойствие сохранял только Прохор, который орлиным взором смотрел вперед, выискивая добычу…

***

Закутанные в плащи вампиры сидели посреди плато вокруг кострища и глотали слюни, глядя, как Степан вращает на вертеле несколько куриных тушек, чьи румяные бока лизали языки костра. Рядом бурлила в котле вода, куда детина засыпал кулек крупы и принялся помешивать.

– Смотри, чтобы не пригорело, – прошипел один из упырей, – а то мы всю твою кровь выпьем и бросим гнить под каким-нибудь валуном. Ты хоть и прошел обряд посвящения, но все равно не станешь одним из нас. Никогда. Не забывай этого, смертный!

Остальные вампиры захихикали, а Степан глупо улыбнулся и закинул в котел горсть соли. В животе у него урчало много громче, чем у его нынешних хозяев, которые его гнобили почем зря. Это принеси, то подай. Обращаются с ним, как с рабом. И убежать нельзя. После обряда он подчиняется воле главного кровососа и умрет самой мучительной смертью, если покинет общину. Будет медленно сгорать заживо, и потушить огонь неможно. Степан в это не особо верил, но и проверять желания не испытывал. Приходилось терпеть все тычки и оскорбления. Сам согласился, силком никто не тянул.

Упыри треклятые! Сели на шею и ножки свесили. Первое время, как и обещали, ходили вместе с ним в село, воровали живность всякую и прочие припасы, а теперь Степан один со всеми делами справляется, и дрова для костров таскает, причем для каждого вампира, а их тут почти две дюжины. А где дров напасешься, когда кругом одни камни?! Он уже рощицу, где Йагга живет, наполовину вырубил, все заборы в селе разобрал, скоро очередь до собственной избы дойдет. Помрет он от натуги когда-нибудь. Хотя, кровососы намериваются перебраться жить в село, а жителей взять к себе в услужение. Будет полегче. Может, он сам им командиром станет.

Степан мысленно уже переехал в избу Титыча, когда удар камня по лбу вернул его в реальность.

– Крути, не отвлекайся, а то завтрак спалишь. Каша, вон, кажись подгорать начала, лучше мешай, – прошипел один упырь.

Детина вздохнул, прикусил от обиды губу и с тоской проводил взглядом белого орла, парящего в облаках, да так и замер с открытым ртом. Запахло горелым, но чернявый не обращал на это внимание, а продолжал пялиться в небо.

На плато опустилась гигантская тень.

Теперь и вампиры почуяли что-то неладное и задрали головы. Прямо над каменной поляной, саженях в пяти, висел огромный корабль. Создания в плащах медленно поднялись со своих мест и сгрудились в одну кучу, стараясь спрятаться за широкой спиной Степана, который опрокинул-таки котел в костер и затушил пламя, пожертвовав кашей, но, тем самым, сохранив в относительной целостности курей.

С борта на землю упали шесть толстых канатов, по которым съехали до зубов вооруженные гвардейцы, и заняли позиции, окружив нечисть. Следом за ними спустился Прохор в сопровождении генерала и Даниэля. Писарь отказался покидать воздушное судно, мотивируя это тем, что сверху лучше видна экспозиция, и он, если что будет руководить расстановкой сил. Никто с ним спорить не стал. Король, заложив ладони за ремень штанов, приближался к стае вампиров, пиная мелкие камушки.

– Ну, что, с кем мне держать разговор? – резко спросил он. – Выходи, кто не трус. Чего вам бояться, вы же мертвые, хуже не будет.

В стане упырей началась паника. Естественно, крайним оказался Степан. Его вытолкнули вперед, а один кровосос прошептал.

– Вели им убраться, иначе мы будем вынуждены напасть на них, а потом, в качестве урока, истребим весь мир. Пусть улетают по-хорошему, пока целы.

Но говорить ничего не пришлось, все и так прекрасно слышали слова того, кто скрывался под черным плащом.

Но Степан проявил инициативу, за что и поплатился.

– В самом деле, катитесь, пока я вам зубы не пересчитал и ребра не поломал.

Прохор вздохнул.

– Спишем это на твое незнание. Я Король Срединных Земель. Мне поступила жалоба от старосты села Горянка, что расположено у подножья. Ты, видимо, Степан, которого послали воевать врага. Держи рот на замке и уйдешь отсюда своими ногами, а нет, вынесут.

– Да я тебя! – взревел здоровяк, надеясь на поддержку своих неживых хозяев, и попытался схватить своими лапищами Прохора.

Тот не стал дожидаться, пока его скрутят в бараний рог, отскочил в сторону и со всего маху приложил Степана кулаком в челюсть. Несчастный ойкнул и всей тушей упал на камни, подняв клубы пыли.

– Уноси, – в никуда прошептал Государь и покачал головой. – Ну почему никто никогда не слушает?! Еще будут желающие, нет? Тогда продолжаем разговор. Кто у вас главный? Кто самый старый упырь? По закону вам последнее слово полагается. Есть желающий?

Вампиры молчали, словно воды в рот набрали. Наконец, один из них шагнул вперед и зашипел, пытаясь навести на непрошенных гостей ужас.

– Трепещите, смертные! Тысячи лет мы ходим по земле, сторонясь солнца, но со фременем наши тела поприфыкли к лучам небесного светила. Да-да! Мы стали сильнее и финослифее! Жалкие людишки! Обычно мы не пьем кровь у всех подряд, выбираем жертву тщательно, по мясистее, да чтобы кровушка была сладкой, но в фашем случае стелаем исключение. Не тумайте, мы на вас не злимся. Как можно злиться на еду… Сейчас перекусим фами и отправимся спать в сфои гробы. Я слышу, как трясутся фаши поджилки от страха! Хотя… Мы дадим фам шанс. Бегите, глупцы. Бегите и останетесь жифыми, а нет, пеняйте на себя!

– Может, облить их смолой и поджечь? – подал сверху голос Фрэд, и кровососы посмотрели на него.

– Нет, – сказал Даниэль, привлекая внимание к себе. – Я припас осиновых жердей. Посадим их, как этих курей, – Он кивнул в сторону кострища.

Нежить теснилась все сильнее. Прозвучал даже чей-то тоненький писк и шепот, заставивший Прохора еле заметно улыбнуться.

– Будь по-вашему, но при одном условии. Говорят, что вампиры сгорают, когда на них попадают солнечные лучи. Сделаем так: мы снимем с них плащи, и тех, кто не сгорит, посадим на колья, обольем смолой и сожжем. Ну как?

– Мне нравится, – согласился мастер.

– Мне тоже по душе, – крикнул писарь.

– Вот и ладушки, – сказал Прохор и дал команду гвардейцам. – Срывайте, братцы, с них одеяния!

Хватит им ужас на жителей предгорья наводить. Почудили, и будет. Домой пора отправляться, на тот свет, или где вы там обитаете.

Пришедший в себя Степан, охнул, сел, подобрав ноги под себя, и стал потирать ушибленную щеку. То, что произошло потом, немало его удивило, как, впрочем, и других зрителей. Из толпы жавшихся друг к другу упырей выскочил самый худосочный и, стянув с головы капюшон, тряхнул спутанной, засаленной шевелюрой и заголосил писклявым, женским голосом.

– Да ну вас всех к лешему! Лучше в тюрьму, но живой, чем на костер.

Вслед за темноволосой пожилой женщиной и остальные упыри скинули капюшоны, обнажив головы и показав свои истинные лица. Гвардейцы охнули, а Фрэд от удивления чуть не упал с корабля.

– Вот это да! – воскликнул мастер и почесал затылок.

Прохор покачал головой.

– Я знал, что никакие вы не вампиры, а простые проходимцы, запугивающие простых людей. Но, как оказалось, не такие уж и простые. Я ожидал увидеть тут кого угодно, но только не вас. Далеко забрели. Надо отдать вам должное, придумали хорошо. Вот только план сработал бы, если бы староста письмо мне не написал. Меня на кривой не обскачешь, я сразу понял, что дело нечисто. Чья это была идея? Ну, не стесняйтесь, наказание ждет абсолютно всех, несмотря на степень участия. Я справедлив, но не жесток. Хотя, я сам догадаюсь. Ты, – Прохор указал на седовласого старика. – Я прав, Тихуан Евсеич? У Генриха мозгов бы не хватило. Сбылась твоя мечта, ты стал главным, да?

Почти вся изгнанная шутом дворцовая знать, под предводительством бывшего министра, потупила взоры. Предводитель «упырей» молчал, как рыба.

– Мы же не повезем их в Броумен? – с надеждой спросил Даниэль. – Слишком вес большой, не выдержит пузырь. Может, здесь предадим справедливому суду? Можно камнями закидать, к примеру…

Женщины, услыхав эти слова, потеряли сознание, а мужчины побледнели еще больше и на самом деле стали похожи на мертвецов. Прохор задумался и почесал подбородок, якобы обдумывая предложение изобретателя.

– А где же остальные? – вдруг спросил он. – Я смотрю, здесь одни старики остались. Или вы их схарчили, горе-вампиры?

Тихуан Евсееич, наконец, открыл рот.

– Кто помоложе, разбрелись по городам и деревням, подались в услужение. Фрейлины в посудомойки пошли и в домработницы, франты в подмастерья…

– А вы что, руки замарать испугались? Конечно, простой люд обирать оно, конечно, привычнее, да? Это не в пещере кайлом махать. Вот что, упыри мои дорогие. Камнями мы вас забрасывать не будем, хотя с кровососами так и поступают, предварительно хорошенько нашпиговав осиновыми кольями. Мы пойдем другим путем: мерой наказания избираю вам пожизненные работы на благо жителей Горянки. Будете им поля пахать, там земля с камнем вперемежку, дрова заготавливать и заборы починять, которые вы разобрали. Научитесь за скотиной ухаживать. Или все-таки на костер?

– Мы согласны, – ответил за всех Тихуан.

– И даже думать не будете? – спросил Прохор.

– Ты издеваешься?! – вспылил бывший генерал и дернулся было вперед, но его остановил генерал действующий, уперев в грудь острие своей сабли.

– Ты с Королем говоришь, чернь! Держи себя в руках, не то голову потеряешь. Я тебя мигом к праотцам отправлю, таракан усатый. И тебя и любого другого, кто непочтительно отнесется к Государю. Свяжите их, – скомандовал он гвардейцам, и те поспешили выполнить приказ. Затем генерал обратился к Сюзерену. – А с этим как быть? – и кивнул в сторону ничего непонимающего Степана.

– Этого не надо. Заморочили ему голову, супостаты. Он парень хороший, будет здесь представителем гвардии, лицом официальным, государственным. Справишься? – Прохор посмотрел на охающего здоровяка.

Тот кое-как поднялся на ноги, отряхнулся от пыли и, поклонившись, произнес.

– Ты уж не гневайся на меня, Государь, что супротив тебя руку поднял. Под чарами вампирскими я был. Хм… Ты не переживай, я им теперь спуска не дам. До седьмого пота работать будут.

– Вот и ладушки, – Прохор похлопал детину по плечу. – А теперь пора в село. Покажем старосте этих упырей, заодно распределим рабочую силу по дворам. Ты, Степан, веди их через хребет, гвардейцы тебе в охранение, а мы по небу, – Он подал знак, и сверху спустилась веревочная лестница.

***

Пока сопровождение Государя готовилось к отправке в обратный путь, Прохор поведал всю историю старейшине.

– Вот такие дела, любезный, – король откинулся на спинку стула. – Степан будет за ними присматривать, а вы, если что, отправляйте письмо. Хотя, думаю, больше они не рискнут сподобиться на подобную авантюру. Вампиры, чтоб их…

Титыч покачал головой.

– Да уж… Но ты-то, здоровый лоб, – Он посмотрел на Степана, что мялся возле двери, – как поддался на их уговоры? Тебе что, жилось тут плохо? Ну, нет девок, это да, но среди этих упырей, вроде как, есть одна твоих годков…

– Угу, – залился краской детина.

– Ладно, – толстяк ударил ладонями по столу. – Спасибо тебе, Государь, что оказал нам честь и сам прибыл. Как видишь, тут одни старики живут, некому за нас вступиться. Тут еще такое дело, не знаю как и сказать…

– Говори, не томи.

– Налог не сможем тебе уплатить за этот год. Работать некому, сами еле-еле концы с концами сводим. Надеюсь, с помощью ентих упырей наработаем. Лучше бы прииски вновь открыть, там столько самоцветов в свое время добывали. Прежний король похерил все.

– Решим этот вопрос, а про налог не переживай. Сойдемся на пятидесяти золотых в год, хватит вам? Вы Королевству ничего не должны, а вот оно вам… И как вы в такой глуши живете, ума не приложу. А добычу камней возобновим, не сомневайся.

Титыч совсем дар речи потерял. И что с такими деньжищами делать-то? Хотя, можно зерна купить, избы подлатать, скотину поправить, которую упыри поганые схарчили. Ай да Государь! Честь ему и хвала.

Прохор попрощался с председателем, который буквально прирос к стулу, и вышел на крыльцо, глядя, как жители Горянки выбирают себе работников из числа плененных извергов.

– Король, – кашлянул в кулак Степан. – Я не обучен правильному обращению, поэтому не серчай. Чуть не забыл. У нас тут недалеко старуха живет, Йагга кличут, знахарка. Я ей про тебя рассказывал, и она дюже захотела повидаться. Понимаю, что тебе не до древних бабок, но зато моя совесть чиста. Она просил передать, я передал.

Прохор усмехнулся.

– Ну, отчего ж. Она тоже человек. Говори, куда идти, я не гордый. Старость уважать надо, может, у нее тоже какая проблема.

Тем временем жители села разобрали живой товар, оставив один единственный невостребованный экземпляр. Им оказался бывший Судья. Никому не оказался нужным старик, который еле ноги переставляет. Государь велел Степану пока присмотреть за ним, а сам отправился по указанному маршруту, дабы навестить знахарку.

Солнце клонилось к закату, где-то далеко в горах завывали волки. Генерал настаивал, чтобы Правитель Серединных Земель взял в охранение хотя бы двух гвардейцев, но тот наотрез отказался и велел всем отдыхать. Дом Йагги обнаружить оказалось делом легким, ведь от рощицы, в которой она когда-то жила, остались одни пеньки, и ее изба торчала как прыщ на носу, за версту видать. Забравшись по приставной лестнице на крыльцо, Прохор постучался и получив приглашение, вошел.

Глаза не сразу привыкли к полумраку, царящему внутри избы, да и незнакомые запахи тут же стали щекотать нос, заставив неожиданного гостя чихнуть.

– Будь здоров, путник. Какая нелегкая тебя занесла в мою обитель? – спросила старуха, появившаяся из тени. – Отойди к окну, а то я плохо вижу.

Прохор подчинился и сел на шаткий стул.

– Степан сказал, что ты хотела меня видеть, вот я пришел.

– Король? Да иди ты! – всплеснула руками Йагга и села на соседний стул. Теперь их разделял стол, на котором урчал черный кот. – Знаешь, зачем звала?

– Я не провидец, – улыбнулся обладатель рыжей копны волос. – Чем могу помочь тебе, мать?

– Нашел мать, – обнажила та беззубый рот. – Я тебе в прабабки гожусь, милок. Прощения хочу просить.

Государь удивился и погладил кота, который тут же выгнулся и выпустил свои острые коготки.

– За что? Ты же ничего дурного не совершила.

– А ты не говори, чего не знаешь, выслушай сначала, а потом судить будешь. Много лет назад меня сюда сослали, а теперь я хочу вернуться в Кромстен, чтобы помереть дома, так сказать. А кто мне прощение даст, как не ты?

Прохор смутился.

– Что же ты такого наделала, что тебя в такую глушь упрятали? Убила кого?

– Навроде того, – тяжело вздохнула старуха. – Расскажу я тебе свою историю, но ты не перебивай, а то собьюсь и забуду.

– Я весь во внимании. Начинай…

 

Глава третья

5

Зал суда был набит народом под завязку, яблоку негде упасть, как говорится. Все сидячие места занимали торговцы побогаче, а те, кто победнее, толпились вдоль стен. С утра провели уже десять процессов, дважды делали перерыв. От обеда решили отказаться, ибо предстояло рассмотреть еще около двадцати жалоб, поэтому все причастные к ним не расходились, а наоборот, пытались втиснуться в зал. А как иначе? Не докричатся тебя, пропустишь свой процесс, и все, жди другого дня, занимай очередь, опять плати пошлину. Табачный дым клубился под потолком, не спасали даже открытые настежь окна.

Судья, мужчина, только-только получивший эту должность, глотнул из кружки, посмотрел на своих помощников, и постучал молотком о подставку, призывая собравшихся к тишине. Жители и гости Кромстена замолчали. Кто-то пришел сюда в качестве свидетеля защиты или обвинения, а кто-то просто решил скоротать тут время, тем не менее, все обратили свои взгляды на судью и его помощников. Вершитель судеб встал, поправил мантию и белоснежный парик и начал очередной процесс.

– Слушается дело номер три тысячи семьдесят два: горбун Иоганн, сын мясника, против Йагги, вдовы почившего год назад торговца ядами. Участников слушания прошу занять свои места, – распахнулись створы боковой двери, и в Зал суда вошла пышногрудая брюнетка, лет тридцати на вид, в зеленом бархатном платье с огромным декольте. Две молочные полусферы тут же приковали к себе взгляды всех мужчин. Судья даже промокнул лоб платком. Севшую на лавку вдову сопровождали двое гвардейцев в полном обмундировании. Естественно, они пялились туда же, куда и все. С противоположной стороны зала расположился еле заметный, мерзкого вида тип, больше напоминавший леприкона из древних легенд, в таком же потрепанном сюртуке, таких же дурацких туфлях и старинной шляпе, словно он только что сбежал с представления какого-нибудь балагана или с шоу уродцев. Судья с трудом оторвал взгляд от груди обвиняемой и продолжил. – Слово предоставляется истцу, горбуну Иоганну.

Маленький человечек соскользнул с лавки, и судебный пристав посадил его на специальный высокий стул. Злобный карл пробухтел под нос проклятия, поправил на носу пенсне и произнес.

– Господин Судья, почтеннейшая публика, я обвиняю эту даму, – Он указал пальцем на вдову, – в покушение на убийство!

Йагга залилась краской и вспылила.

– Какая глупость! – но ее оборвал судья.

– Обвиняемая, вам дадут слово. Ведите себя спокойно или я наложу на вас штраф за неуважение к суду.

– Прошу прощения, ваша честь, – вдова прикусила губу и посмотрела на карла так, что того аж передернуло.

– Продолжайте, Иоганн, – сказал судья, поправив парик.

Маленький человечек поерзал на стуле и стал вещать, как заправский рассказчик.

– Случилось все полгода назад. Вечерело. Вышел я на прогулку, лекарем мне прописано. Так вот, оделся потеплее, чтобы не простыть. Я как раз удачно в лавке пальто новое приобрел со скидкой. Лужи морозом сковало, но ледок еще тонкий совсем стоял. Брел я, значит, по улице, лампы все ветром потушило, только луна и светила. Начал подмерзать, пора домой, думаю. Натянул шапку, воротник поднял. Тут мимо повозка пронеслась, лошади меня чуть не затоптали. Я в сторону отпрыгнул. Еще миг, и раскатало бы меня по мостовой. Ветер усилился, и пришлось прибавить шагу. Теперь не рисковал идти посреди улицы, жался к домам. Иду себе, никого не трогаю. Дом мой почти на краю города, а в Кромстене кого только не встретишь, полно сброду всякого. И вот улица осталась позади, дальше пошли одинокие дома, ну, вы знаете. Так вот, прохожу мимо дома покойного ядодела и вдруг слышу, зовет кто-то. Я, естественно, остановился и прислушался. Постояв чуток, убедился – в сарае, что прилегал к дому, какое-то движение и голос слышится. А кто, думаю, может там быть? Хозяин на погосте, только супруга евоная. Подошел ближе, почти к самым воротам. Звук из амбара усилился. Теперь я отчетливо услышал голос вдовы.

«Помогите…».

Я осмотрелся и скинул пальто, несмотря на мороз. Я, как мужчина, – в зале прозвучали смешки, но горбуна это не смутило, и он продолжил рассказ с самым серьезным видом. – Так вот, я, как мужчина, решил помочь даме. Сами понимаете, в пальто не особо удобно, движения стесняет. Я хоть и маленький, но силы во мне, что в быке, могу телегу перевернуть. Пробираюсь я в сарай, а там темень, хоть глаз коли. Слышу зовет вдова.

«Я здесь».

Делать нечего, пошел на голос. И что вы думаете? Эта бестия выпрыгнула из ниоткуда с топором в руке, глазища навыкате. Отдавай, говорит, все свои деньги! Я, ваша честь, имел до того события дурную привычку сбережения с собой носить, кошели с золотом и камнями самоцветными, да бумаги ценные под подкладку зашивал. В дом воры залезть могут, а так надежнее, всегда при мне мое богатство. Одежда моя на взрослого не налезет, да и никому в голову на меня напасть не придет, с ребенком путают. С одной стороны хорошо, а с другой – в таверну пускают только с десятого раза.

– Ближе к делу, – зевнул судья, подперев ладонью голову.

– Прошу прощения, ваша честь, отвлекся, – Иоганн приподнял шляпу и протер вспотевшую лысину. – Отдавай, говорит, свои камни, золото и бумаги, не-то пришибу. Я попятился. Тут сарай осветился от яркой вспышки, а мой затылок взорвался дикой болью. Я подумал, что это сообщник этой сумасшедшей. Это потом, когда мне по лбу досталось, я понял, что опять наступил на грабли. После искр я ослеп окончательно, и на знал, куда бежать. Эта бестия метнула топор, и тот угодил мне прямо в спину. Ну, я выскочил на улицу и помчался к гвардейцам, а уж те отправили меня к лекарю. Я шесть месяцем пролежал в койке, даже была вероятность гангрены, но, хвала богам, все обошлось. Вот такая моя история, господин судья.

Слуга Закона повел шеей до хруста позвонков.

– Какого наказания вы просите для обвиняемой?

Горбун зарделся, потупил взгляд и произнес.

– Согласен на мировую, если она выйдет за меня…

Вдова не выдержала и взорвалась, размахивая руками. Хорошо, что рядом стояли гвардейцы, которые усадили женщину на место. Та от злости начала часто и глубоко дышать, так, что ее грудь грозилась выпрыгнуть из декольте, чего многие ждали. Горбун с надеждой смотрел на судью, а тот в сторону обвиняемой.

– Давайте, – слуга Закона оттянул ворот и сглотнул, – давайте выслушаем другую сторону. Госпожа Йагга, вам есть, что сказать в свою защиту?

Женщина хмыкнула, тряхнула копной своих волос и проплыла в центр зала.

– Мне есть, что сказать, ваша честь, – она демонстративно поправила грудь, и весь зал ахнул. – Уважаемый жители и гости Кромстена, кого вы слушаете? Этого маленького и никчемного карла? Он просто оговаривает меня в надежде, что бедную и несчастную вдову принудят стать его женой! Посмотрите, неужели вы и вправду хотите, чтобы я досталась этому… этому… этому…

Она стала задыхаться и даже сделала попытку упасть в обморок и оперлась на судебного пристава, оттягивая тугой корсет.

– Если вам плохо, мы отложим заседание, – облизнулся судья.

– Нет, нет, ваша честь, – вдова заправила за ухо прядь волос. – Я продолжу, все должны узнать правду. Дело было так. Еще до того, как моего благоверного и горячо любимого супруга прибрала сыра земля, я стала замечать, что данный субъект стал проявлять ко мне неподдельный интерес, граничащий с навязчивостью. Куда бы я ни шла, везде чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Даже к лекарю ходила, тот предположил странную болезнь – маниус преследовус. Но со временем я стала замечать, что везде, где бы ни появилась, мне встречается мерзкого вида создание. Препротивнейший тип, знаете ли. Дальше – больше. Он перестал прятаться и начал открыто ходить за мной по пятам. Сперва я не придавала этому значения, мне даже казалось это забавным, а потом… Потом мой муж скончался, и этот негодяй стал позволять себе всякие вольности, подкрадывался и старался ущипнуть, а после и вовсе обнаглел, хватал за всякое, до чего мог дотянуться, якобы случайно, но я понимала, что специально. Я делала ему замечания, угрожала пожаловаться начальнику гвардейцев, просила, чтобы отстал от меня и перестал следить. Он, вроде бы, отстал, но около моей двери стали появляться цветы. Каждый вечер. Страха не было. Ну что, думала я, мне может сделать этот недомерок, которого из-за кустов еле видать? Однако я его недооценила. Как-то в самом начале зимы, одним поздним вечером я шла домой со спектакля, что давал заезжий балаган. Как назло, возле театра не осталось ни одного экипажа, и пришлось идти пешком. Мела поземка, и я подняла воротник пальто. Завывал ветер, и я не услышала, что кто-то за мной крадется, а когда сообразила, что к чему, было уже поздно.

Я услышала чье-то натужное дыхание, а в следующий момент меня с силой втолкнули в сарай. Темнота навалилась на меня, лишив возможности что либо разглядеть, ни нападавшего, ни пути к отступлению, ибо дверь тут же захлопнулась. Тот, кто замыслил недоброе, пыхтел, хрюкал, как поросенок, и напирал все сильнее, заталкивая меня все дальше. Я упиралась, как могла, и даже пыталась отбиваться, но мои руки ловили только пустоту. В конце концов, я обо что-то споткнулась и упала, в тот же миг неизвестный навалился на меня и стал хватать меня за всякое, пытаясь сорвать одежду. Пуговицы моего пальто не выдержали и разлетелись в разные стороны. Едва я попыталась закричать и позвать на помощь, как мне рот закрыли мерзкой, шершавой ладонью, затем некто приблизился к моему лицу и прошептал, извергая зловонный запах из своего поганого рта.

«Никто не услышит. Ты будешь моей!».

И тут я поняла, кто пытался овладеть моим телом. Насильником оказался никто иной, как Иоганн, сын мясника. Все знают, что еще будучи мальчишкой, он упал в погреб и едва не погиб, сломав хребет. С тех пор он сам перестал расти, в отличие от горба на его спине. Мерзкий голос карлика я не спутала бы ни с чьим другим! Этот негодяй уже успел стянуть пальто и с меня и с себя, задрал мне все юбки и уже нацелился, прошу прощения за столь интимную подробность, на мои панталоны. Нужно было что-то делать. Я прекрасно понимала, что не смогу совладать с ним, ибо он оказался на удивление проворным. Никогда бы не подумала, что горбуны обладают такой силой! Желая потянуть время, я сделала вид, что смирилась со своей участью, и сказала, что разденусь сама. Иоганн купился и ослабил хватку, отпустив мои руки. Я молила небеса, чтобы мне на помощь пришли хотя бы крысы, что жили на сеновале, и отъели этому карлу окаянный отросток. Я в панике стала шарить руками по сторонам и, о счастье, нащупала рукоять топора. Моей радости не было предела! Я мысленно поблагодарила всех богов и наугад нанесла удар настолько сильно, насколько могла. В следующий миг меня оглушил вой такой силы, что даже уши заложило, а спустя мгновение, я услышала топот и грохот распахиваемой двери. Мне пришлось выскочить следом, чтобы посмотреть на результат своих трудов, благо горбун не успел меня раздеть, и я не боялась замерзнуть. Иоганн несся по ночной улице с топором, что вонзился прямо ему в горб, и орал, как ошпаренный. Вот такая моя история, господин судья. Я, в свою очередь, обвиняю сына мясника, Иоганна, в попытке надругаться надо мной, и требую для него смертной казни.

Горбун закашлялся и пошел пятнами. В зале повисла тишина. Судья посмотрел на своих помощников.

– Ну, история вдовы мне показалась более правдоподобной, вы не находите? – те покивали в знак согласия.

– Ваша честь, – взвизгнул Иоганн. – Я прошу вызвать моего свидетеля, лекаря Воона, из больницы Благочестивой Марты.

– Да там никого больше не было! – вскочила со своего места вдова, но стражи силой усадили ее обратно. – Или у тебя диссоциативное расстройство идентичности?

Карлик слетел со стула и подбежал к стойке, за которой сидела обвиняемая.

– Ваша честь, прошу оградить меня от этой особы, которая пытается очернить меня в глазах общественности этими непонятными словами! – вдова закатила глаза и покачала головой.

Судья постучал молоточком.

– В самом деле, госпожа Йагга, говорите понятным нам языком или молчите вовсе.

Та склонила голову.

– Прошу прощения. В народе эта болезнь именуется раздвоением личности.

Кто-то в зале хихикнул, а горбун, вернувшись на свое место при помощи судебного пристава, пробубнил.

– Это просто возмутительно. Я требую наложить на нее штрафные санкции за оскорбление. Теперь меня все станут считать ненормальным.

– А с чего вы взяли, что у жителей Кромстена о вас противоположное мнение?! – с усмешкой спросила вдова. – Нечего на зеркало пенять…

Все присутствующие на заседании не смогли сдержать смеха. Судья даже чуть не сломал молоток, пока пытался призвать всех к тишине. Все уже забыли, что на рассмотрение их собственных дел может не хватить времени. Всех интересовал исход именно этого процесса: сможет ли горбун женить на себе пышногрудую красотку, или же та отправит его на виселицу. Тем временем в Зале суда появился тот самый свидетель, которого запрашивал карлик.

– Представьтесь, – попросил судья.

Одетый в поношенное, штопаное пальто мужчина, мял руках старенькую шляпу и шмыгал носом.

– Воон. Джеймс Воон. Работаю лекарем в больнице Благочестивой Марты, Ваша честь.

– Истец призвал вас в качестве свидетеля. Что вы можете сказать по существу данного дела?

Тот почесал небритую щеку, высморкался в платок не первой свежести и стал держать речь.

– Сомневаюсь, что мои слова прояснят ситуацию, однако, как скажите. Тот вечер выдался тяжелым, рук не хватало. Сестры остались работать вместо того, чтобы пойти домой. Поступило много больных: привезли странного вида незнакомца с пробитой головой. Он спешил на празднование Дня рождения Государя, но на подъезде к городу с горной вершины сорвался камень и угодил ему в голову. На его счастье мимо проезжала почтовая повозка. Служащие подобрали несчастного и доставили к нам. Травма оказалась очень серьезной, череп треснул, и мне еле удалось сохранить бедняге жизнь. Он до сих пор находится на полном пансионе. Потом принесли гвардейца, который пострадал на рыцарском турнире. Пришлось даже вызвать кузнеца, чтобы выковырить несчастного из помятых доспехов. Мало того, что бедолагу пронзило копьем, так еще лошадь, с которой он пал, изрядно потоптала его копытами. Еще косаря принесли, что ногу себе отсек, моряка, что сорвался с реи, нескольких пьянчуг из таверны «Золотой дракон», что подрались во хмелю и поломали руки. Всех не упомню. И тут я услышал визг сестры Терезы, а потом увидел, как с ней случился обморок. И немудрено, я, когда узрел, что так впечатлило девушку, сам чуть не потерял сознание. Представьте: все служащие больницы занимаются перевязками, меняют окровавленные бинты на чистые, пеленают немощных, разливают микстуры, и тут распахиваются двери, и с диким криком в помещение врывается, как позже выяснилось, господин Карел. Сначала-то я подумал, что это ребенок, сами понимаете. Я нисколько не хочу вас обидеть, – обратился лекарь к Иоганну. – Так вот. Господин Карел носился по проходу между койками и размахивал руками, тыча пальцами за спину. Только тогда я увидел, что в его гор… спине торчал топор. Подоспевшие санитары помогли успокоить раненого. К слову сказать, это далось им не очень легко, больной оказался не на шутку сильным. Затем, вколов пациенту успокоительное, я удалил инородный предмет из его гор… спины и наложил десяток швов. Вот, в принципе, и все, что я могу вам рассказать, Ваша честь.

– Ну, теперь все встало на свои места! – с сарказмом произнесла вдова. – Я таких свидетелей могу с полсотни позвать.

– В самом деле, какой-то ненадежный свидетель, – согласился судья. – Господин Воон, вы что-нибудь знаете о том, кто сотворил это с господином Карелом.

Тот потер свой крючковатый нос.

– Больной сказал, что топором его приласкала вдова покойного ядодела, а за что – не сказал, а, может, и говорил, но того я не помню.

Судья вздохнул.

– Вы свободны, – лекарь поклонился и покинул зал заседаний, помедлив у выхода, задержав взгляд на округлостях вдовы. – Выслушав обе стороны, я выношу решение по данному делу. Обвиняемая слабая, беззащитная женщина, истец, хоть и малого роста, но обладает огромной силой, и при желании мог бы справиться с госпожой Йаггой и овладеть ею. Та, в свою очередь, одевается слишком вызывающе, поэтому ничего удивительного нет в том, что даже этот обиженный небесами человек возжелал ее. Покойник бы встал. Оба получили по заслугам. Обвиняемая впредь будет вести себя приличней, а истец за попытку обесчестить даму уже расплатился. Вдова остается незамужней, а горбун живым.

Судья занес молоток, чтобы поставить точку в этом деле и приступить к следующему, как его остановил вопль недовольного Иоганна.

– Тогда я еще имею что сказать!

– Ну что еще?! – возмутился вершитель судеб.

– Ну что еще?! – удивилась вдова.

– Давай еще! – раздались крики из зала.

Людям стало наплевать на свои собственные дела. Всех интересовал исход данного процесса, тем более, что их собственные проблемы не столь интересны, как эта. Вид злобного карла заставлял вздрагивать, а созерцание соблазнительной красотки возбуждало желание писать хвалебные оды. Такого представления даже в балагане не увидишь. Хотя… Однажды и в театре произошло одно событие, которое потом обсуждалось почти целый год. Прямо посреди спектакля на сцену вышел актер в костюме волка и сказал, что все смерти в селе Холмистое, что произошли месяц назад, его рук, в смысле лап, дело. Потом выскочил пастух и сказал, что может выстрелить себе в голову и выплюнуть пулю. Череп несчастного разлетелся, а зрителей в первом ряду забрызгало кровью. Самоубийцу сменила голая дама, которая просто бегала из одной кулисы в другую и дико верезжала. Закончилось все тем, что появился некто в костюме огромного кролика и поджег здание театра. Началась паника, троих затоптали насмерть. Пожар тушили всем миром, благо море рядом. Люди носились с ведрами, тазами, кувшинами. Как потом выяснилось, это были вовсе не актеры, а сбежавшие пациенты из клиники для душевнобольных, что размещалась на острове, неподалеку от берегов Кромстена. После этого случая представления случались крайне редко и только после тщательной проверки лицедеев и предъявления ими лицензии на право ведения подобных шоу, которая выдавалась специальной комиссией, что заседала в Броумене. И стоило такое разрешение недешево!

– У вас есть что-то еще по существу? – переспросил судья.

Горбун поерзал на стуле, злобно захихикал и потер ладони.

– А пусть она расскажет, что произошло с ее мужем!

Вдова покраснела, как помидор, и резко встала со своего места, оттолкнув гвардейцев в стороны.

– Что ты хочешь этим сказать, мерзкий коровий шлепок? Намекаешь на то, что это я его отравила? Да каждый житель Кромстена знает, что мой покойный супруг за милю мог учуять любой запах и безошибочно его распознать! Это несчастный случай. И все из-за его дурацкой привычки проверять на себе свои снадобья. Я его предупреждала. С какой стати мне его травить? Из-за сбережений? Так их не так и много. Кто меня будет обеспечивать? Да, я сама неплохо разбираюсь в травах, особенно в тех, что помогают старость отсрочить, но не так хорошо, как мой муженек. Я его любила! – вдова смахнула набежавшую слезу и прикусила губу. – И раз уж вы завели речь о странных смертях, то лично меня удивляет, как это ваш покойный папенька умудрился сам себе голову оттяпать. Простите меня, Ваша честь, но мясник был здоровым, как бык. С ним в таверне никто справиться не мог, он, по слухам, семерых одним ударом валил. А вот вы, господин Карел, могли это сделать. Силы у вас вполне бы хватило.

– Ты ничего не докажешь! – рявкнул горбун и до посинения сжал свои маленькие кулачки. – Ты расскажи про своего первого мужа, про то, как ты его в осла превратила. Ваша честь, она ведьма! Мне про это отец поведал.

Все присутствующие ахнули. Судья подался вперед.

– Это серьезное обвинение, вам грозит костер. В лучшем случае усекновение головы. Что вы скажете в свое оправдание, госпожа Йагга?

Вдова побледнела, опустила веки и попыталась восстановить дыхание. Ее грудь вздымалась и грозилась выскочить из огромного декольте ее платья. Наконец женщине удалось совладать с эмоциями. Она вновь открыла глаза, поправила прядь волос и гордо вздернула подбородок.

– То-то мне его лицо показалось знакомым! А еще думала, что это он меня сторонится и в глаза не смотрит, – сказала себе под нос вдова и в голос добавила. – Не стану отрицать. Эта история имела место, но она не придавалась огласке, про нее могли знать только двое…

– Так поведайте ее нам всем, – сказал судья, а его помощники вновь приготовились записывать показания. – Что знают двое, знает и свинья, как говорится.

Зал окутала тишина, люди замерли на своих местах, боясь пошевелиться. Даже ветер стих и перестал скрипеть распахнутыми створками окон. Снаружи смолкли все звуки. Казалось, город умер. Госпожа Йагга соединила ладони, переплела пальцы, горько улыбнулась, закрыла глаза и, вздохнув, погрузилась в воспоминания.

– Это случилось лет десять назад, может, чуть больше. Я тогда была еще совсем юной, доверчивой девушкой. Родители мои умерли, когда мне едва исполнилось пятнадцать, и пришлось заботиться о себе самой, благо я многое умела: и стряпать, и шить, и в огороде спину гнуть не гнушалась. Дом наш стоял недалеко от леса, где я собирала грибы, ягоды, травы всякие и носила на ярмарку. Много денег не возьмешь, но хоть что-то. Раз в год сменить платье да обувку хватит, тем более от матери много чего осталось и от отца. Почти все продала, не самой же ходить. Я бы такое никогда не надела, разве что в гроб, тогда уже все равно в чем. Пригород к тому времени еще не успел разрастись, домов сто, не больше, поэтому все друг друга знали. Положил на меня глаз юноша один, сын мясника. Парень видный: высокий, сильный, глаз озорной. Всегда здоровался со мной, подмигивал. Случалось, цветочек подарит, а я засмущаюсь, зальюсь краской и спешу в толпе скрыться. Он с отцом жил за стенами города. К нам, кто жил по ту сторону, относились с открытым пренебрежением, и я сначала принимала его внимание за какую-то издевку. Не мог же он, горожанин, всерьез испытывать ко мне чувства. Не принято так, не ровня я ему. Это сейчас богатей может взять в жены нищенку, ему и слова никто не скажет, а тогда… Помню одна дама, хозяйка посудной лавки, влюбилась в своего работника, соблазнила, и стали они втайне придаваться любовным утехам. А однажды забыли затворить окна и запереть лавку, и все их деяния стали достоянием десятка зрителей, что столпились возле магазина на просмотр. Парню-то что, пожал плечами и всего делов, а бедняжку заклевали, и она наложила на себя руки, утопилась в пруду. Теперь, говорят, там живет ее мятежный дух. Некоторые даже его видали, может, конечно, брешут, сама не видела, но художник знакомый рассказывал. Так вот. Этот юноша продолжал свои, так сказать, невинные ухаживания около полугода. В конце концов, я влюбилась. Когда я не встречала его, мне становилось грустно, но стоило заметить в толпе милую улыбку, мое настроение улучшалось, а тоска улетучивалась. Я с нетерпением ждала каждого нового дня. И вот однажды он пригласил меня на свидание. Предложил прогуляться к реке. Он казался мне таким милым. Он постоянно шутил и не делал никаких попыток, ну, вы понимаете, просто нежно держал меня за руку. Так пронеслось еще полгода. Теперь мы проводили вместе все свободное время. Днем мой возлюбленный помогал отцу на скотобойне, а после спешил ко мне. Мы предавались любовным утехам и были счастливы, а однажды ночью он сказал, что хочет провести со мной всю свою жизнь, поклялся на звездах и попросил чтобы я избрала для него кару. Я, в шутку, ответила: пусть боги превратят его в осла, если он изменит своему слову и бросит меня. Не знаю, что произошло, но со временем его чувства стали ослабевать. Он уже не был так ласков со мной, как прежде. Тогда я не понимала, в чем дело, только потом мне стало ясно: он рассказал о нас отцу, и тот воспротивился таким отношениям. Он не видел союза своего сына с простолюдинкой, живущей в пригороде. А тогда я думала, что он просто нашел другую, и припомнила его клятву. И вот однажды я проснулась на сеновале, где мы провели ночь, но вместо своего любимого рядом с собой обнаружила… осла. Вам это покажется смешным, а мне было не до веселья, насмерть перепугалась. Ведь я считала виновной себя в том, что мой любимый изменил свой облик и превратился в это упрямое животное. Я никому ничего не сказала, перестала появляться в городе, и все свое время посвятила тому, что ухаживала за этой… скотиной. Все переживала и ждала, когда за мной придут гвардейцы, обвинят в колдовстве и арестуют. А там суд и костер. Весной и летом я гуляла с ослом в поле, ходила в лес, купала в пруду. Зимой держала в доме, а не в хлеву. Я ведь думала, что это… И вот однажды осел заболел. То ли что-то съел, то ли выпил, но стал хереть прямо на глазах, и через неделю издох. Я его закопала во дворе, ночью и посадила там розовый куст, и месяц рыдала. Потом продала по дешевке дом и покинула пригород Фаронга. В конце концов, судьба привела меня в Кромстен, где я и осела. Тут познакомилась с будущим мужем… И когда Иоганн упомянул про своего отца, я поняла, кто он такой. Это и есть мой несостоявшийся жених. Живехонек. Был. Вот такая история, ваша честь. И по сему выходит, что никакая я не колдунья. Просто мой возлюбленный не смог мне в глаза сказать, что отец его запрещает жениться на мне. Видать, он подумал, что так будет лучше, а, может, просто пошутить захотел. В любом случае, я не ведьма.

– Дела… – только и произнес судья.

Еще некоторое время в зале стояла полная тишина, которую нарушил хриплый голос горбуна.

– Ты сама призналась, что хотела, чтобы несчастный превратился в осла. Он превратился. Даже если этим парнем и был мой отец, как ты утверждаешь, то он уже ничего не сможет подтвердить. Так что ты не отвертишься, будешь моей, или пойдешь на костер!

– Да заткнись ты! – выкрикнул судья и ударил молотком так, что рукоять сломалась, а его основание отлетело в сторону. – Не все так просто. С одной стороны вдова подтвердила факт перевоплощения, но с другой – никаких жалоб подобного рода не поступало, иначе бы ее давно уже сожгли. Вот как поступим, – вершитель судеб встал, одернул мантию, поправил парик и стал оглашать приговор. – Жители и гости Кромстена, выслушав рассказ обвиняемой, я принял решение, – все замерли в ожидании, особенно вдова. – Мы не в праве обвинить госпожу Йаггу в колдовстве, а господина Карела в клевете, но и закрыть глаза на подобное обвинение не имеем права. Скользкая ситуация. Нет доказательств преступления и его отсутствия. Но во избежание подобных обвинений со стороны сына мясника, вдова ядодела приговаривается к изгнанию из Кромстена. Суд обязует ее поселиться… ну, хотя бы в селе Горянка, что у подножья Северных Гор. А дорогу ей оплатите вы, господин Карел, плюс обеспечите деньгами на десять лет вперед в размере тысячи золотых монет!

Судья по привычке взмахнул рукой, но не обнаружил в ней молотка, чтобы его ударом поставить точку в этом деле. У горбуна глаза на лоб полезли. Тысяча монет, да еще золотом! Он без штанов останется. Иоганн уже сто раз пожалел, что ввязался в эту тяжбу. Вдова же спрятала лицо в ладони, ее плечи затряслись, и она зарыдала. Уж лучше костер! Хотя бы… Сослали к лешему на куличики. Всю жизнь коротать среди серых камней. Там, поди, и людей-то нет. Одни горные козлы да бараны. Вот до чего довела ее собственная красота. Говорят, красота спасает мир. Мир вдовы рухнул в одночасье.

 

Глава четвертая

10

– Вот такая моя история, сынок. Ой, простите, Ваше Величество, – старуха отмахнулась рукой и посмотрела в окошко.

Прохор покачал головой, поглаживая урчащего от удовольствия кота, что по-прежнему лежал на столе.

– Даже не знаю, что и сказать. Сочувствую. И вот ты всю жизнь провела тут?

– Да, – вздохнула знахарка. – Раньше здесь прииски работали, полюднее было. Это сейчас никого почти не осталось.

– Понимаю твое желание возвратиться, но куда? Дома твоего, поди, уже нет, – Государь призадумался. – А не возникало желания втайне вернуться и отомстить горбуну? Ведь из-за него ты оказалась тут совсем одна.

Старуха вздохнула.

– Ну, не совсем одна, был у меня… Кхе-кхе… А Иоганну я отомстила. Гложет меня теперь изнутри, поэтому и требуется мне прощение. Я, перед тем, как покинуть Кромстен, отравила треклятого карлика. Я же разбираюсь в ядах, чай не зря замужем была. Незаметно подбросила ему в корзину с фруктами яблоко отравленное. Думаю, его кости черви доедают на погосте. И, пожалуй, не поеду я никуда, здесь свои дни доживу, а то еще помру в дороге, чего доброго. Эх, жаль, что не удалось никакой пакости судье сделать.

Прохор призадумался.

– Ну, горбун – дело прошлое, считай, ты за это наказание понесла, не переживай. Время все стерло. А вот с судьей могу тебе помочь, тем более что он заслужил, – Правитель Серединных Земель вспомнил, что в Горянке остался невостребованным один «вампир», и насколько Прохор помнил, он и есть тот самый вершитель судеб, что когда-то получил должность Верховного в столице.

Знахарка угостила гостя горячим травяным настоем, и сказала, что теперь он проживет сто лет, мол, сама пила. Король, в свою очередь, рассказал старухе все, что произошло в Броумене и Кромстене, ну, что смог припомнить. Поведал и о том, как ему удалось занять трон. Естественно, Прохор опустил некоторые детали. Рассказал про электричество, водопровод. Очень порадовал старуху тот факт, что перестали сжигать таких, как она. Но больше всего Йаггу заинтересовал летучий корабль мастера, и она захотела увидеть его воочию. Солнце за окном начало клониться к горизонту, окрашивая небо в розовые тона. Старуха убрала со стола посуду, почесала живот своему черному любимцу и обратилась к гостю, который закемарил, прислонившись к стене.

– Слышь, король, к тебе, кажись, пришли.

Прохор открыл глаза и глянул через стекло. Йагга оказалась права. Возле дома стоял писарь и топтался на месте, словно его в нужник не пускают. Извинившись, рыжеволосый гость выскочил наружу.

– Стряслось чего?

Фрэд перестал ерзать и ответил.

– Все вас ждут, Ваше Величество. Мастер уже пузырь второй раз надувает. И еще, там голубь почтовый прилетел. Генерал послание прочитал и велел за тобой бежать. На море какая-то беда приключилась.

Прохор повернулся к знахарке, что вышла на крыльцо.

– Извиняй, мать. Посидел бы еще, но… дела, сама понимаешь.

– Иди, – махнула та. – Спасибо, что пришел. Удачи тебе!

– А тебе здоровья. Ты же знаешь Степана? Так вот, он с утра старика одного приведет, который судьей в Фаронге служил. Твоя ссылка – его рук дело. Он уже и тут дел успел натворить, так что распоряжайся им по своему усмотрению.

Старуха села на крыльцо, смахнула с морщинистой щеки набежавшую слезу и махала удаляющимся вслед до тех пор, пока они не скрылись из виду, а спустя какое-то время знахарка с открытым ртом проводила взглядом летящее по вечернему небу чудо, с борта которого ей махал Правитель Серединных Земель.

***

Волны били о борт фрегата, раскачивая судно. Небо позеленело, предвещая шторм. Порывы ветра усиливались, и матросы стали паниковать. Боцман, огромного роста мужик, с густой бородой, провел ладонью по своему абсолютно лысому черепу, сплюнул под ноги и крикнул.

– Кормчий, акулий плавник тебе в зад, лево на руль, или ты хочешь, чтобы мы перевернулись?! Морского ежа мне в глотку! Слушай мою команду! Свистать всех наверх! Поднять марсели и брамсели! Пошустрее, крысы трюмные, пока шкаторины из люверсов не повырывало! – боцман продублировал команды свистком и с улыбкой стал наблюдать за действиями команды. Матросы побросали канаты и словно обезьяны стали карабкаться на мачты, рассредоточиваясь на реях. Вскоре паруса были собраны и подвязаны. Боцман прищурился и снова сплюнул. – Спустить фор-стеньги-стаксели, грот-стень-стаксели и гроты! Шевелите клешнями, щупальца Ктулху вам сами знаете куда!

Штормовые паруса с шелестом развернулись и с громким хлопком наполнились ветром. К боцману подошел старший матрос и откашлялся в кулак.

– Я, как и было велено, сидел возле каюты капитана…

– Он так и не вышел? – спросил лысый здоровяк.

– Нет, продолжает ворчать. И еще, он приказал ложиться на курс зюйд-зюйд-вест, – матрос пожал плечами в ответ на хмурый взгляд морского волка.

– Хорошо, матрос, возвращайся к каюте, – боцман убрал руки в карманы, поднялся по лестнице на верхнюю палубу и подошел к рулевому, державшему штурвал двумя руками. – Хэнк, зюйд-зюйд-вест. Приказ капитана. И не смотри на меня так.

Кормчий покачал головой и принялся закладывать корабль на новый курс, сверяясь со стрелкой компаса.

– Джон, мы уже неделю как должны киснуть в порту. Тебе не кажется, что мы заблудились?

Боцман из-под бровей глянул на моряка.

– Твое дело на мостике стоять, – Он поднял взгляд наверх, где впередсмотрящий трясся от холода под порывами ветра. – Эй, ты! Слезай оттуда. Сейчас от тебя толку мало. А ты, – здоровяк вновь обратился к рулевому, – волны режь, а не борт подставляй, и от курса не отклоняйся. Тебя сменят через три склянки. Кстати, пойду, проведаю вахтенного, вдруг его уже за борт смыло. И подвяжись, гарпун тебе под ребра!

Но моряк, поставленный следить за временем, стоял воле двери, ведущей в трюм, и только прикрывал лицо от летящих капель, кутаясь в плащ. Не обращая на боцмана никакого внимания, он перевернул большие песочные часы и ударил в рынду. Усмехнувшись, морской волк, похлопал юношу по плечу, открыл дверь и сбежал по лестнице.

Раздался оглушающий раскат грома, и по небу пронеслась паутина молний. Всем, кто в это миг находился в море, показалось, что мир треснул. Через мгновение хлынул непроглядный ливень, и тяжелые капли забарабанили по палубе корабля. Волны уже захлестывали судно и разбивались о среднюю палубу, пытаясь оторвать шлюпки, закрепленные по бортам. Все матросы, за исключением вахтенных, спустились в трюм, расположились на тюках с товаром и принялись заниматься своим любимым делом, то есть ничего не делать.

Ввиду того, что «Валькирия» уже почти месяц виляла в открытой воде, как маркитантская лодка среди фрегатов, то собственный запас провизии на борту закончился. Чтобы матросы не передохли с голодухи, боцман принял решение: поскольку «Валькирия» грузовой корабль, доставляющий в Королевство Серединных Земель продовольствие из сопредельных стран, то для сохранения экипажа должно некоторую часть груза списать на боевые, так сказать, потери. Сейчас боцман являлся единственным командиром на борту сухогруза. Капитан уже неделю не выходил из каюты, только отдавал приказы на какой курс лечь. Матросы указания выполняли, но начинали сомневаться в здравомыслии своего командира. Еще бы! Курс меняется трижды на дню. Только благодаря неприкасаемому авторитету боцмана удавалась сохранить порядок на судне.

Морской волк скинул штормовой плащ на тюк с какими-то тряпками и зычно гаркнул, от его ора чуть не погасли масляные лампы, что разгоняли полумрак трюма.

– Ну, что, други, время ужина. Где околачивается корабельный кок?

– На камбузе, готовит очередную бурду, – подал голос один матрос, нещадно дымя трубкой.

– Боцман, – крякнул другой. – Не хочу тебя огорчать, но вино, что мы везли в Кромстен, заканчивается. Осталось всего пара бочонков, я про провиант молчу. Мне мясо нужно, я не могу жрать этот кратотофель, или как там его.

– Во-во! – стали поддакивать остальные моряки.

– В самом деле, Джон, – буркнул старик в застиранной рубахе и повязкой на голове. – Поговори с капитаном. Какого нарвала мы мотаемся в океане, как угорь в проруби?! Ладно я старый, но остальные-то молодые. Они уже во сне всех портовых девиц перещупали. Одноглазый Гарри уже на деву с мечом, что на форштевне, засматривается. Того и гляди, обесчестит нашу посудину, как потом на ней ходить? Кстати, где он? Не уж-то уже свое гнусное дело делает?!

Команда закатилась смехом.

– Вон, храпит на тюках с исподним! – гоготнул юнга, паренек лет пятнадцати.

Морской волк поправил висящий на цепочке свисток, облизал потрескавшиеся от соленого морского ветра губы и прислонился к переборке носового отсека.

– Други, капитану виднее. У него есть карта, с проложенным курсом. Вероятно, мы огибаем места скопления пиратов или рифов. Лично я не хочу пойти на корм рыбам, не знаю как вы. Уверен, не сегодня-завтра впередсмотрящий порадует нас своим криком. Да где кок, Ктулху его задери?! Я готов сожрать любую бурду, которую он приготовит!

В этот самый миг по лестнице загрохотали чьи-то сапоги.

– В следующий раз, боцман, специально для тебя я наготовлю ракушек, что облепили днище нашей посудины, и буду кормить этим варевом, пока в порт не прибудем. Пусть на зубах хрустят, если таковые еще остались! А с теми, что не вывалятся после этого, цинга поможет, – насупился долговязый мужик, в заляпанном переднике, с пышными усами и с наколками на обеих руках. Он спускался по ступеням, держа два парящих котла.

Завидев корабельного повара, моряки одобрительно застучали ложками о миски, которые, как по волшебству, появились у них в руках.

– Я чую запах мяса! – крикнул кто-то из матросни. – Что это? Неужели ты освежевал попугая нашего капитана? Други, ну-ка посмотрите, вся ли команда в сборе?

– Меньше знаешь – полнее желудок! – сказал кок, ощеря свой беззубый рот. – Налетай, подешевело!

Он вытащил из сапога половник и принялся разливать похлебку, обжигая пальцы особо голодным. Матросы вливали горячее варево в глотки, обильно запивая его кислым вином, хмелея с каждым мгновением все сильнее. Боцман, чуткий на ухо, услыхал, как отбили склянки, и поменял вахтенных. Когда котлы опустели, и с одним бочонком вина было покончено, пришла пора веселья. Шторм не сможет испортить настроения просоленным морякам. Тем более, что в трюмах относительно сухо и тепло. Пусть трясутся от холода те бедолаги, что на палубе. Юнга выудил из тюков походную мандолину, покрутил колки, подтягивая струны, и заголосил.

Матросы, разом закурив трубки, стали подпевать ему на разные голоса.

Тут загорланил боцман.

Угомонились далеко за полночь, после сотен партий в кости и традиционного мордобоя. Шторм растворился, будто его и не было вовсе, на небе проступили звезды, что отражались в морской глади. Свежей ветер наполнял паруса и гнал «Валькирию» вперед.

Сменив штормовые паруса, моряки разделись до портков, а кто и вовсе донага, и разлеглись на палубе погреть кости. Боцман стоял возле рулевого и смотрел в подзорную трубу. Впереди зияла только бескрайняя вода. Ни единого судна на горизонте, ни крохотного клочка суши.

– Акулий плавник мне под ребра, – сплюнул здоровяк под ноги. – Что на уме у нашего капитана?

Кормчий пожал плечами.

– Я не силен в морских науках.

– А я тебя и не спрашивал. Я сам с собой. Всегда приятно поговорить с умным человеком.

Рулевой улыбнулся и ничего не ответил, продолжая удерживать штурвал обеими руками, на которых вздувались вены, проступая даже через татуировки. Впередсмотрящий в своей бочке храпел так сильно, что его было слышно даже в трюме. На полубаке расположился кок, который чистил уже всем осточертевший картофель, бубня под нос какую-то песню. Вахтенный у двери полуюта перевернул огромные песочные часы и отпил очередную склянку. Загорающие моряки, как по команде, молча перевернулись кто на живот, кто на спину. Боцман только покачал головой, достал трубку, закурил и поднял взгляд. Бескрайнее синее небо. Ни облачка. Даже жутко становится. Скорее бы услышать крик чаек.

– Держись курса, – морской волк похлопал усатого моряка с могучим торсом по спине и решил проверить капитана корабля, может, на этот раз ему повезет.

Спустившись вразвалку по скрипучей лестнице в полумрак утробы «Валькирии», освещенной тусклым светом масляных ламп, боцман, выдыхая сизый дым, подошел к каюте капитана. Возле двери дежурил юнга. Паренек слюнявил пальцы и перелистывал пожелтевшие страницы какой-то книги. Завидев старшего, он поднялся с пола и вытянулся в струну. Боцман махнул рукой, мол, сиди, и постучал в дверь и подергал за ручку.

– По-прежнему заперто… Капитан, это Джон. У вас все в порядке?

По ту сторону двери послышалось какое-то движение, а после прозвучал хриплый приказ.

– Ложимся на обратный курс! Ктулху всех вас забери!

Боцман закрыл глаза и прошептал проклятье, затем посмотрел на юнгу.

– Что читаешь?

Тот смутился.

– Правила ведения абордажа. Мало ли что. Я хочу карьеру военного моряка делать.

– Ну-ну, – ухмыльнулся боцман и покинул трюм.

Морского волка терзали несколько вопросов: в своем ли уме капитан, и как долго до бунта. Рано или поздно провиант закончится, и матросы поднимут бучу и потребуют от кэпа ответа, какого окуня они столько времени болтаются в океане, как червяк на крючке. Он, конечно, до поры до времени будет на стороне капитана, но если перед его носом помашут заточенным клинком, тут уже не до кодекса. Жизнь – она подороже будет. И едва здоровяк ступил на палубу, как нос к носу столкнулся с коком. Тот почесал подбородок, покрытый щетиной, пригладил усы и прошептал.

– Не хочу тебя расстраивать, но если завтра вечером мы не войдем в порт, то жрать будет нечего.

– Спасибо, Бен, я учту, – Он почесал лысину и сжал кулаки. – Плюну на все и уйду в матросы!

Боцман выбил о сапог остатки табака, засунул трубку за голенище и поднялся на мостик к рулевому, который уже разделся то портков, оборвав штанины. Обмотав голову рубахой, тот что-то бубнил. Подойдя ближе, боцман понял, что кормчий перечисляет названия парусов.

– Фор-стеньга-стаксель. Стаксель… Средний кливер. Кливер… Фок. Нижний фор-марсель. Грот. Грот-бом-брамсель, чтоб его! Фор-ундер-лисель и контр, мать его, бизань!

– Ты чего?

Рулевой сплюнул.

– Голову напекло. Чтобы рассудок не потерять, смотрю по сторонам и все, что вижу, называю. Кстати, не плохой стих получился. Может, мне в поэты пойти? Буду деньгу на площадях зашибать.

Боцман гоготнул.

– Ты штурвал держи, стихоплет, пока на рифы не налетели. Кстати, я чего пришел. Ложимся на обратный курс, – рулевой выпучил глаза. – Не смотри на меня так, это приказ капитана. Разворачивай посудину.

– Твою ж ты, туда ж ты! – выругался кормчий и заложил лево на руль.

– Чтобы не тянуть бонеты, вздумал он писать сонеты, – плюнул под ноги боцман. – Похоже, мне тоже голову напекло.

В этот самый миг вахтенный вновь перевернул часы и отбил склянку. Гул корабельного колокола унесся вдаль. Страдающие от безделья матросы опять перевернулись, подставив солнечным лучам еще не сгоревшие бока. «Валькирия» легла на обратный курс, разбивая в пену волны. Перед носом судна, в толще воды, показалась стая дельфинов. Морские твари с гиканьем выпрыгивали из воды, стараясь привлечь к себе внимание, но матросы не пожелали проснуться. Хотя, если бы они знали, что сегодняшний ужин грозит стать последним, то они бы, наверняка, изловили парочку-другую этих рыбин, но в курсе дел были только боцман и хозяин камбуза.

Ближе к ночи «Валькирия» опять нагнала тот самый шторм, из которого она вырвалась меньше суток назад. Но на этот раз непогода решила показать себя во всей своей красе и ударила в три раза сильнее, чем до этого. Вначале моряки хотели укрыться в трюме, но боцман загнал всех на реи, приказав поднять абсолютно все паруса, но было поздно. Судно бросало с одной волны на другую. Брамсели, стаксели, марсели и лисели трещали по швам. Того и гляди, такелаж не выдержит. Рулевой, привязавшись к штурвалу, выравнивал посудину, не давая ей завалиться на бок. Мачты гнулись, грозя сломаться и пробить собой палубу, а заодно и сбросить за борт пару-тройку моряков.

– Карамба! Пошустрее тяните, крысы трюмные! – орал с палубы полуюта боцман, держась обеими руками за леер. – Еще одна склянка, и мы все пойдем на корм рыбам, акулий зуб мне в глотку!

Сверху неслось дружное «Хоу! Хоу! Хоу!». Какой-то моряк, запутавшись в такелаже, пролетел в нескольких дюймах над палубой, словно цирковой акробат, и снес пробегавшего юнгу, которого едва не смыло за борт набежавшей волной.

– Фок-грот-брамсель тебе в левое ухо! – проорал тот, поднимаясь на ноги и откидывая назад мокрые волосы.

Его ругательство слилось с десятком других, что вырывались из луженых глоток моряков.

– Медузу мне в печень! Я уже слышу, как меня призывают морские девы.

– Хэнк, червь ты гальюнный, тяни!

– Тысяча тупых акул!..

– Юнга, шевели клешнями! Хватай этот линь и крепи его к мачте. Штыком вяжи, недоумок палубный!

Ветер подпевал оглушительным раскатам грома, что сотрясали воздух на каждый второй выдох. Сполохи молний слепили глаза и норовили попасть точно в мачты, которые уже начинали ломать палубу. Промокший до нитки, впрочем, как и вся команда, боцман поднес к губам свисток, но тот только изрыгнул соленые брызги. Морской волк прорычал проклятие Дагону и заорал, что есть мочи.

– Режьте паруса, тысяча тухлых моллюсков!

Такого шторма боцман еще не видел. «Валькирия» не разваливалась только благодаря тому, что ее днище облепили ракушки, а палубу загадили чайки да бекасы, и то дерьмо вот-вот смоет. Единственный способ спасти корабль, снять паруса, но ураганный ветер не позволял это сделать, и было принято единственное верное, в данной ситуации, решение.

Моряки, что поопытнее, достали засапожные ножи, проткнули ими надутые полотнища и с криками ринулись вниз, вспарывая ткань. Порезанные на полосы паруса захлопали. Дифферент на нос уменьшился, и корму перестало поднимать в воздух. Теперь беда могла зайти только сбоку. Так думали все, пока не узрели, как с неба, озаряемая разноцветными сполохами, опустилась гигантская воронка, и принялась засасывать в себя воду, подбираясь все ближе к судну.

– А вот это совсем плохо, бушприт твою в компас! – закашлялся боцман. – Всем закрепиться! – и шепотом добавил. – И да сохранит нас бог. Хоть какой-нибудь…

Матросы, которые висели на реях, пристегнулись к ним поясными ремнями, те, кто находился внизу, в спешке привязывались к мачтам. Так, по крайней мере, они имеют шансы остаться в живых, если корабль не пойдет на дно. Лучше промерзнуть до костей и нахлебаться воды, чем стать добычей акул или барракуд после того, как тебя смоет волной. Кормчий отпустил штурвал, от которого сейчас не было никакого толка, и закрыл глаза…

Белый свет ударил коку в глаза, когда он пришел в себя после того, как на него вылили лохань воды. Матросы сделали его виноватым в том, что на борту закончилась провизия. Экипаж «Валькирии» уже третий день находился на голодном пайке. Последний ужин хозяин камбуза не уберег и пролил во время недавнего шторма, но об это узнали только на следующий вечер. До этого вся команда спала мертвецким сном, отсыпаясь после бессонной ночи. Моряки посчитали, что нерасторопного повара нужно непременно наказать за то, что он не смог грамотно распределить провиант, и, связав по рукам и ногам, вывесили на рее вниз головой. Боцман пытался отговорить братьев по несчастью, но ему не удалось.

– Я уже съел свой ремень! – буркнул тогда здоровяк Хэнк, затягивая узлы на запястьях кока. – Одна пряжка осталась.

На море царил полный штиль, солнце пекло нещадно. Матросы валялись на палубе, скрываясь от палящих лучей под обрывками парусов. Кожа высохла, и обливание соленой морской водой не доставляло ничего, кроме мучений. В трюме от духоты подохли даже мухи, именно по этой причине туда никто не рисковал спускаться. Уж лучше дышать горячим воздухом, чем не дышать вовсе. Почти никто. Боцман стал вторым человеком на судне, который спустился в утробу «Валькирии», первым был и оставался капитан судна, который так и не вышел из своей каюты за последние две недели. По приказу боцмана к иллюминатору спускали юнгу, обвязав того линем. Парень сказал, что видно плохо, но одно точно – кэп на месте, сидит за столом.

– Не удивил, – сказал тогда старик по прозвищу Лис. – Знамо дело он там, раз приказы отдает. Какого краба он не выходит?

– Меня больше интересует вопрос, – пробурчал старик Вульф, что плавал с капитаном уже лет десять, – когда он даст нам курс, который приведет в порт!

В тот момент, когда юнга болтался за бортом, боцман чалился под дверью в капитанскую каюту и получал очередной приказ. С той стороны хриплый голос вещал:

– Курс норд-ост. Держать на созвездие Корсара.

Тогда боцман развел руками, сплюнул и послал проклятья всем известным богам. Сейчас ситуация повторялась, с той разницей, что половина команды валялась в бреду и за кормой никто не болтался. Сейчас морской волк вновь коптился под дверью и, как мышь, скребся в створку.

– Кэп… Кэп, это Джон.

Изнутри, как всегда, прозвучал хрип.

– Держать нос по ветру. Вино и порох в трюм, портовых девок мне в каюту!

– Спятил, кажись, – боцман облизал сухим языком потрескавшиеся губы, потряс опустевшей флягой и прошептал. – Беда…

Поднявшись на палубу, морской волк не поверил своим глазам. Моряки, кто еще мог передвигаться, выстроились, кто в чем, полукругом и медленно наступали, беря полуют в кольцо. Почуяв неладное, боцман выхватил саблю, хотя понимал, что отбиться от обозленных братьев по несчастью нет никаких шансов. Да и не стал бы он этого делать. Убивать с тех, с кем прошел сотни миль плечом к плечу, с кем ел из одной миски, с кем делил портовую девку? Даже юнга встал на сторону бунтовщиков, а в том, что это бунт, сомневаться не приходилось. Навстречу боцману вышел одноглазый Гарри, почесывая зад и противоположную сторону, и, поведя шеей до хруста позвонков, сказал.

– Бежать некуда, Джон. Отойди в сторону, не мешай. Мы разберемся с капитаном с тобой или без тебя. Сколько можно нас вялить на солнце, как окуней?! Мы хотим домой, медузу ему в глотку!

Поиграв мышцами, боцман засунул саблю за пояс и встал в дверном проеме, оперевшись локтями на косяк.

– Кто герой? Пусть отодвинет меня. У кого хватит смелости и здоровья? Давай, я махом разгружу, – попытался взять на испуг моряков здоровяк, хотя и понимал всю комичность ситуации. Навалятся всем гуртом – порвут, как ветер паруса. – Други, имейте терпение, еще день-другой, и мы будем дома.

Кормчий Хэнк попытался сплюнуть.

– Еще день-два и мы начнем жрать друг друга! Джон, уйди, не доводи до греха!

Боцман открыл рот, чтобы ответить, но так и застыл с открытым ртом. «Валькирию» накрыла огромная тень.

– Именем Короля Серединных Земель приказываю всем бросить оружие на палубу! – прогремело с небес.

Моряки с перепуга выронили сабли и ножи. Впечатлительный Одноглазый Гарри упали на колени, воздел руки и заголосил.

– Я слышу глас Дагона. Он пришел, чтобы забрать меня в царство свое, где меня уже ждут русалки и вино!

Боцман, не закрывая рта, поднял руку и пальцем указал за спины взбунтовавшейся команды. Матросы повернули головы и замерли, последовав примеру Джона. Позади «Валькирии» над водой висел другой корабль. От его палубы вверх тянулись толстые канаты, которые обвивали, похожий на облако, гигантский пузырь белого цвета. На борту судна красовалась королевская эмблема, только теперь вместо короны на ней появился шутовской колпак. Перегнувшись через перила, на команду смотрел сам Прохор Первый, которого все жители королевства знали в лицо, Главный Министр и вооруженные до зубов гвардейцы.

– Хвала небесам, – прошептал боцман. – Не знаю, чем бы все закончилось.

Летучий корабль приводнился, и оба судна встали борт в борт. Через мгновение на палубу «Валькирии» ступили высокопоставленные гости. Команда торгового недоразумения (то, что осталось после шторма от корабля и матросов, если учесть их внешний вид, по-другому назвать нельзя) попятилась назад и столпилась у полуюта.

– Ну и сброд! – покачал головой изобретатель, который, на всякий случай, держал в каждой руке по многозарядному пистолю. – Выглядят хуже пиратов.

– Я бы на тебя посмотрел, – хмыкнул Прохор, глядя на свои, начищенные до блеска, сапоги, новые штаны и колет. – Они лишних две недели в море. Хорошо если умом не тронулись, – Он пощелкал пальцами. – Где капитан? Кто старший?

Все матросы, как один, указали на боцмана.

– Джон Дэйл, боцман торгового фрегата «Валькирия» Королевского Флота Серединных Земель, верноподданный Вашего Величества. Не гневайся, Государь, не по своей вине мы не пришли в порт в срок…

– Разберемся, – король прошел сквозь толпу и посмотрел на здоровяка снизу вверх. – Капитан где? Старпом?

Морской волк пожал плечами и помедлил с ответом.

– Старший помощник свалился за борт с перепою и утоп, да примет его в свои объятия Ктулху. Гнилой был человек, хоть и веселый. А капитан уже давно не выходит из своей каюты, только приказы отдает. Все ничего, но у нас провиант закончился. Команда даже бунт подняла, хорошо, что вы появились… – и шепотом спросил. – Вода есть?

Прохор откашлялся в кулак.

– Даниэль, будь любезен, напои людей, а после проконтролируй, чтобы все переоделись. Не бездомные, в конце концов! И снимите с реи этого бедолагу!

Мастер засунул пистоли за ремень, взмахом сабли перерубил веревку, на которой болтался подвешенный кок. Тот с грохотом упал на палубу, едва не проломив доски. Изобретатель, прихватив с собой двух гвардейцев, поспешил выполнить королевский указ. Тем более что от такой жары он и сам начал испытывать жажду. Спустя несколько минут, на палубе появились несколько бочонков воды, которая ушла быстрее, чем хорошее вино в праздничный день. Моряки налетели всем скопом и жадно пили, вырывая друг у друга из рук ковшики.

– Придется брать корабль на буксир до ближайшего порта, – почесал затылок Даниэль, глядя на порванные паруса. – Так они еще лет триста плавали бы. Вовремя мы.

А тем временем Правитель Серединных Земель в сопровождении боцмана, Генерала, летописца и нескольких членов экипажа «Валькирии» решили наведаться в капитанскую каюту и узнать, что же послужило причиной всех бед, что обрушились на торговое судно.

Прохор подергал ручку массивной двери.

– Капитан… Как его?

– Эрик фон Бах.

– Капитан фон Бах, именем Короля, немедленно откройте!

Сначала ничего не происходило, но после раздался скрипучий голос.

– Заходите в порт, ищите причал, медузу вам в глотку. Рому и красоток мне, золотом плачу!

– И так все время, – вздохнул Джон. – Только командует.

Моряки переглянулись, и Прохор скомандовал.

– Ломайте!

Толпа расступилась. Боцман размял руки до хруста в суставах, примерился и врезался со всего маха плечом в дверь, которая с треском слетела с петель. Моряк ввалился внутрь. В нос собравшимся мгновенно ударил тошнотворный запах, от которого особо чувствительного Фрэда тут же вывернуло на сапоги Генералу. Картина, представшая перед глазами любопытствующих, повергла их в шок. В полумраке каюты, разбавленном слабым светом, исходившим из иллюминатора, за своим столом сидело тело капитана фон Баха. Мертвее некуда. Его глаза ввалились, а вздувшаяся плоть, затянутая в мундир, была готова вот-вот взорваться.

– Гром и молния! – закашлялся боцман, поднимаясь на ноги. – Кто же тогда нами командовал, если кэп окочурился?!

– Интересный вопрос! – Прохор задумчиво почесал подбородок, который за время путешествия успел покрыться рыжей щетиной.

Ответ нашелся сам собой. На треуголку, покрывавшую голову покойного, со шкафа спорхнул попугай, заговоривший тем самым хриплым голосом.

– Акулий плавник вам зад, крысы трюмные! Курс зюйд-зюйд-вест, нос по ветру. Карамба!

Наступила гробовая тишина. Боцман смотрел на своих собратьев по несчастью и разводил руками.

– Это что ж такое? Выходит, что две недели мы выполняли команды этого… попугая?! Морского ежа мне в глотку… Если о таком узнают, это ж позору не оберешься! Лучше б я сдох! И смех и грех. Такого со мной еще не происходило. Бред…

– История, – хмыкнул Прохор. – Можно легенды слагать.

– Это точно, – подтвердил Генерал.

Писарь, уже пришедший в себя и закрывший нос рукавом куртки, сказал.

– Найдутся умельцы, сложат. Особенно после того, как я расскажу про это нашим музыкантам в Броумене.

Бесцельное плавание «Валькирии» подошло к концу.

 

Глава пятая

12

Едва корабли вошли в порт, и швартовые закрепили на кнехтах, матросы, одаренные Государем небольшим количеством серебра, разбежались, как тараканы. Временным пристанищем для них стал портовый город Трисполь, что располагался в ста милях от Кромстена и являлся самой крайней точкой Королевства Серединных Земель. Приведя себя в более-менее презентабельный вид, экипаж «Валькирии» совершил набег на ближайшую таверну, опустошил кухню, чему несказанно обрадовался хозяин заведения, и, набив животы, попивал вино и покуривал табак, хлопая по заду портовых девиц. Сам же Правитель государства решил прогуляться по городу и осмотреть его достопримечательности, поскольку никогда здесь не бывал. Трисполь не особо отличался от Кромстена: похожие улочки, как, в прочем, и во всех других городах, такой же влажный, соленый воздух, такие же жители с суровыми лицами. Проходя торговую площадь, окруженную серой стеной трехэтажных домов, Правитель заметил, что посреди нее высится большая статуя, подойдя ближе, он и его свита, состоящая из мастера, писаря и Генерала, смогли рассмотреть монумент: человек в лохмотьях, с развивающимися волосами, разрывает пасть неведомому чудовищу.

– Любезный, – спросил Прохор у спешащего по делам горожанина. – Не подскажешь, кому установлен сей колосс?

– Сразу видно, что не местный, – усмехнулся хмурый толстяк в потрепанном камзоле и шляпе с вороньим пером. – Нашему Государю, в память о его героической схватке с океанским монстром у берегов Кромстена.

– А почему здесь, в Трисполе?

– Что бы все знали, что с нашим Правителем шутки плохи. Пасть порвет и все такое. А теперь извиняй, я спешу, дела, – горожанин приподнял головной убор, блеснув лысиной, и удалился.

Прохор посмотрел на своих спутников, которые продолжали разглядывать скульптурный ансамбль. В сером от туч небе кружили чайки, и их противный крик терзал слух гостей этого края. Мастер поежился, предавшись воспоминаниям.

– Как вспомню, так вздрогну. Брр!

– Да, – шмыгнул носом писарь. – Натерпелся я тогда страха. Вон, аж мурашки побежали и волосы на спине зашевелились. Пойдем отсюда, найдем место повеселее. Я есть хочу. Моряки, поди, уже животы набили, а мы как бездомные. Крошки хлебной во рту с утра не было.

Генерал покачал головой. За свою многолетнюю службу он привык находиться на голодном пайке целыми сутками. Офицер сильно жалел, что Фрэду свезло не попасть в гвардию, иначе из него бы там сделали солдата, достойного своего короля. Но вместо этого имеется нытик, который заботится только о полноте своего желудка. Министр одернул китель цвета морской волны, поправил висящую на боку саблю и пистоль, поправил треуголку и сказал.

– Ваше Величество, Вы хотели побриться, – и ехидно добавил в сторону писаря. – Прием пищи подождет.

– Верно, – подтвердил Прохор, почесывая щеки. – Я уже на ежа похож, причем рыжего. Отвратительно. Идем искать цирюльню.

Фрэд прошептал проклятья и, вздохнув, поплелся следом за своим Государем, который вышагивал по серому булыжнику, приветствуя встречных людей. Жители городка не обращали на него никакого внимания, но на приветствия отвечали. Сюзерен нисколько не огорчался, что его не узнают, даже наоборот. Можно оставаться никем незамеченным и узнать, каково настроение народных масс. Генерал и изобретатель двигались чуть позади, готовые в любой момент прикрыть Правителя Серединных Земель своими телами, если что.

Они шли по городу, и Прохор не переставал удивляться, тому, как устроен Трисполь. На улицах, что уходили вглубь от площади, не наблюдалось ни одного жилого дома, сплошные лавки. Как оказалось, это очень даже продуманная планировка. Город на море, много ушлых людишек, поэтому и было принято решение построить спальный район подальше от порта и от воришек разных мастей, которых тут пруд пруди. Столичные гости дважды не стали их жертвами, но оба раза ловили шельмецов за руку. Третий раз подобный наглец попытался стянуть с пальца Прохора королевский перстень.

– Ни стыда, ни совести! – усмехнулся Правитель, заламывая пальцы незадачливому воришке. Тот заскулил, как пес, которого хозяева оставили мерзнуть на морозе, и упал на мостовую, ободрав коленки.

– Ай-ай-ай! Господин хороший, отпусти! – и, увидев монограмму на перстне, осознал всю чудовищность своей ошибки. – Чтоб меня!.. Государь, не вели казнить, клянусь твоим здоровьем, больше не буду!

Мастер заглянул нечистому на руку прохожему в глаза.

– Может, отрубить ему руку? Слыхал я, что так делают в одной стране, где проживают люди с кожей цвета тараксакума, в народе – одуванчик.

– Начал умничать… – вздохнул Фрэд.

Завязалась словесная перепалка. Генерал и Сюзерен молча смотрели, как приятели брызжут слюной, доказывая друг другу свою правоту. Хорошо, что улица пустовала, не то тут непременно собралась толпа любопытствующих. Наконец воришка, кисть которого продолжал заламывать Прохор, прервал словесную дуэль, привлекая внимание к себе.

– Ваше Величество, прошу прощения, но вы мне сейчас руку сломаете, и я не смогу в дальнейшем обеспечивать пропитанием свою семью.

Тот ослабил хватку и присел на корточки.

– Любезный, если ты не прекратишь воровать, я познакомлю тебя с судьей, и ты проведешь остаток своих дней в Северных горах на добыче самоцветных камней. Не спеши радоваться, там такая глушь, что особо не разгуляешься. В качестве альтернативы могу познакомить с палачом.

Мужичок прикусил губу.

– Больше такого не повторится, обещаю, – клятвенно пообещал он.

Естественно, что выполнять обещание он не собирался, это прекрасно понимал и сам Прохор, однако руку отпустил. Бедолага поклонился и бегом покинул место неудавшегося преступления.

– Надо было у него спросить, где цирюльня, – откашлялся Генерал, – а для профилактики отправить на принудительные работы дней на десять, как бывшего министра в свое время. Надо внести на обсуждение подобное предложение на следующем собрании Королевской Думы. Думаю, меня все поддержат. Не надо сразу головы рубить или в тюрьмы сажать. На первый раз – работы, на второй – знакомство с палачом, минуя заключение. Нечего им государственные харчи переводить в темницах, не понимают по-хорошему, получите! Земли у нас много, места на всех хватит…

Его умозаключения прервал Государь, который указал на вывеску, покачивающуюся над его головой. В большое окошко он увидел улыбающегося хозяина заведения, который, стоя перед висящим на стене зеркалом, раскладывал свой инвентарь.

– А вот и цирюльня, – Прохор потянул на себя дверь и зашел внутрь.

Правитель Королевства Серединных Земель поздоровался с высоким, худосочным, седовласым стариком в кожаном переднике.

– Приветствую, любезный. Я имею желание избавиться от этого безобразия, – и провел рукой по щекам. – Длительное путешествие, знаете ли.

– День добрый, – тот указал посетителю на высокое кресло. Прохор сел, и на него тут же с шелестом опустилось шелковое покрывало. – И как вам наш город? Мрачноват, не правда ли? – спросил брадобрей, забирая волосы клиента в хвост, чтобы не мешали, и нанося помазком на его лицо мыльную пену.

Свита сюзерена осталась на улице, поскольку места в цирюльне на них бы не нашлось, тесновато для такой шайки. Они стояли возле витрины и не сводили взгляд с хозяина лавки.

– Ну, – Прохор сплюнул попавшую в рот пену, – он хорош по-своему. Одна скульптура на площади чего стоит.

– Это да, – кивнул брадобрей, легким движением обнажив лезвие опасной бритвы. Стоящие по ту сторону стекла напряглись, а генерал схватился за саблю.

Сюзерен, оставшийся неузнанным, продолжил.

– В каждом городе есть свои интересные истории. Есть какая-нибудь байка про Трисполь? Происходило тут что-нибудь этакое?

Парикмахер провел бритвой по запененной щеке, сбривая щетину, и на мгновение призадумался.

– Пожалуй, что нет, – Он вытер лезвие о тряпку и продолжил работу. – А вот про другой город я могу рассказать байку. Не у нас то было, за морем. Жил где-то на островах, окутанных вечной сыростью и смогом, один цирюльник, который сошел с ума от несчастной любви и резал своих клиентов, как поросят на бойне, а подруга евоная из тел убиенных фарш крутила.

Прохор тут же вспомнил историю с броуменским конюхом.

– Страсти-мордасти какие!

– Ага. Чик бритвой по горлу, и в… мясорубку, – брадобрей замер, задержав лезвие своей бритвы возле шеи клиента. Тот даже напрягся, вжался в спинку кресла и робко спросил.

– И чем дело кончилось?

– А чем обычно заканчиваются подобные истории? Либо: и жили все долго и счастливо, либо: все умерли в один день. На этот раз не повезло всем, – мастер в три движения закончил работу, положил инструмент в карман фартука и вытер лицо Прохора полотенцем, что висело на вешалке возле стеллажа со склянками, наполненными различными маслами, и прочим барахлом, предназначенным для работы. – Благовония желаете?

– Увольте.

– С вас пол серебрушки, уважаемый.

Достав из-за пазухи кошель, Прохор вручил брадобрею монету.

– Сдачи не надо. Подскажи, любезный, где тут самая приличная таверна? Хочется где потише и повкуснее.

Цирюльник ответил не задумываясь.

– «У Йохана», это название такое. Хозяина так же зовут, добрейшей души толстяк, – Прохор в очередной раз убедился в правильности своей «трактиройохановской» теории, и уже выходя, услышал. – Это направо от лавки башмачника. Сейчас прямо и налево. Кстати, там шапито. Сегодня обещают занимательное представление. Вся городская знать соберется.

– Еще раз спасибо, уважаемый. Удачного дня.

Дверь слегка хлопнула, и в лицо Государя ударил порыв свежего морского бриза, приятно охладив гладковыбритую кожу. Королевская свита стояла и ожидала приказа.

– Куда теперь, Ваше Величество? – спросил Генерал.

– Исполним желание нашего друга Фрэда, он уже позеленел от голода, да и у Даниэля в животе урчит громче, чем вода в котле его парового двигателя. Может, тут музыканты неплохие, а потом посетим местный балаган. Мне рекомендовали.

Писарь улыбнулся и довольно потер ладони.

– Люблю повеселиться!

– Особенно пожрать, – вставил изобретатель.

И отряд направился на поиски таверны с оригинальным названием «У Йохана».

В сером небе горланили чайки, пытаясь заглушить крики горожан, что доносились со стороны порта. Воздух, пахнущий рыбой, напомнил Прохору о Кромстене. А ведь оттуда рукой подать до Броумена, в котором остались Изольда с маленькой дочкой на руках. Король прогнал мимолетную грусть. В конце концов, он не просто так покинул замок, а занимается делами государственной важности. На борту «Валькирии», помимо картофеля, в потайной нише везли еще и сундук с различными шестеренками для мастера. Тот, разумеется, был ни сном, ни духом. Этот сундук должен стать подарком на день рождения изобретателя, который мечтал собрать тысячу тысяч наручных часовых механизмов и подарить их всем жителям королевства, по крайней мере тем, кому хватит. Прохор поручил это дело покойному старшему помощнику капитана судна, который свалился спьяну за борт и сокрылся в пучине морской. Тот выполнил поручение, да примет его в свое царство великий Дагон.

Таверна нашлась без труда. Как и говорил цирюльник, напротив стоял огромный шатер шапито, возле которого высилась бочка, обклеенная афишами. Вокруг нее на ходулях, кутаясь в разноцветный длиннополый плащ, расхаживал глашатай и зазывал зрителей.

– Только сегодня! Заключительное представление! Всего пять серебряных монет за вход! Акробаты-циркачи и силач-мускулач! Звери, выполняющие команды людей, и живая гора! А так же таинственный маг из закутков самого Парижу – Мистер Шок собственной персоной! Спешите видеть! Представление начнется после третьей склянки! – Он перевел дыхание и продолжил орать с удвоенной силой. Жители и гости Трисполя глазели на великана и, делая вид, что заинтересовались, лезли в карман. В этот момент по улицам полетел звон корабельного колокола.

Прохор посмотрел на часы, что находились на его запястье, выудил кошель, достал из него две золотых монеты и протянул их писарю.

– Фрэд, дружище, купи нам билеты, а мы, тем временем, займем места и сделаем заказ. У нас есть целый час, который мы можем посвятить празднику живота.

Служитель пера кивнул и направился в сторону шатра, Прохор же в сопровождении Даниэля и Генерал – в таверну, над дверями которой висела табличка с названием и нарисованными на ней скрещенными столовыми приборами над подобием кровати, мол, тут можно поесть и переночевать. А то и так непонятно, для того таверны и существуют.

Едва резные створы сомкнулись за столичными гостями, как им в нос тут же ударила гремучая смесь всевозможных запахов, начиная от кислого вина, заканчивая потом. Уши тут же насытились криком, визгом, ором и отборной бранью, сквозь которую просачивались звуки музыки, причем совсем не важной. Музыканты, которых невозможно разглядеть сквозь густой табачный дым, явно фальшивили. Света, идущего через окна, явно не хватало, а лампы не зажигали, видимо, из экономии масла. Зато в дальнем углу, возле стойки, потрескивал камин.

Найдя свободный столик, король со своей свитой заняли места, а уже через мгновение рядом с ними, как из-под земли, вырос халдей, словно гриб после дождя. Он улыбнулся во все свои четыре зуба, перекинул полотенце с одной руки на другую и вежливо поинтересовался.

– Что изволите?

Прохор ответил за всех.

– Четыре порции мяса, свежего, и не крысятины. Вина, хорошего, а не кислятины, ну и хлеба кругаль, – в ладонь мужичка легли два золотых, которые тут же исчезли в кармане его фартука.

– Я мигом!

– Посмотрим, – буркнул Генерал и решил оглядеться. Он покрутил головой по сторонам и случайно задел плечом какого-то забулдыгу, что сидел за соседним столиком. Тот с грохотом поставил на стол кружку, хмыкнул так, что его друзья-собутыльники притихли, и повернулся.

– Слышь, служивый, тебе что, места мало?! Или ты из-за своих усов ничего не видишь.

Офицер снял треуголку и положил на лавку, плеснул из только-только принесенного халдеем кувшина вина в кружку и сделал большой глоток. Прохор хотел было открыть рот, но Генерал отрицательно помотал головой, мол, сам разберусь. Да и ни к чему ввязываться в бузу королю. Еще, чего доброго, какой-нибудь недоумок ткнет ножом Государя, или наоборот, тот кому череп проломит. За ним станется, в драке не промах.

– Примите мои искренние извинения, – сказал Генерал. – Я случайно.

Громила мельком глянул на своих друзей и подмигнул им.

– И это все, что ты имеешь мне сказать? У настоящего солдата всегда есть, что сказать. Или ты не настоящий, а? Чем докажешь? Сабля, небось, деревянная, чтоб не порезаться? – Он зычно заржал, и его поддержали соседи по столику. – Покажи хотя бы бомбу. Молчишь? Не очень-то ты разговорчивый. Все с тобой ясно, тряпка ты, а еще гвардейскую форму нацепил. Надо ее с тебя снять. Буду в ней по городу щеголять. Сымай!

Таверна притихла. Все стали ждать, чем же закончится эта история. Прохор помотал головой, налил себе выпивки и опорожнил кружку. В другой ситуации он уже давно заехал бы грубияну в ухо, но теперь он Правитель Государства, и ему негоже принимать участие в массовых драках, а в том, что драка может перерасти в массовую, Прохор даже не сомневался. Это же питейное заведение. Местные завсегдатаи без оплеух, как без пряников. Судя по тому, что мебель часто ремонтировалась, а не обновлялась, драка – любимое занятие. Мастер тоже вздохнул и, размяв кисти, приготовился к схватке.

– Уважаемый, – ответил Генерал. – Я не хочу вступать с вами в полемику и ругаться, да и вам не советую. Вы же не хотите найти во мне врага? Можно все решить мирно, переговорами.

– Думаешь, я тебя испугаюсь?! – взревел громила и вскочил, едва не опрокинув стол.

Офицер повел шеей до хруста в позвонках, встал и сделал несколько шагов в сторону, где было попросторнее и не мешали посетители.

– Поверь, я и не таких обламывал.

– Передай привет своей прабабке! – бузотер расправил плечи и бросился на офицера. Друзья задиры уже предвкушали победу, но, как оказалось, напрасно. Усатый солдат встретил рычащего, как лев, противника сильным ударом ноги пониже живота. Гигант схватился за ушибленное место обеими руками, согнулся в бараний рог, после чего получил кулаком в ухо и рухнул на пол.

– Если есть еще желающие, подходи по одному, – офицер поправил мундир.

Желающих, естественно, не нашлось. Генерал занял свое место под одобрительные крики и аплодисменты посетителей. Поверженного здоровяка друзья подняли и усадили на лавку. Тот опустился рожей в миску и в себя приходить не спешил.

Прохор плеснул Генералу вина.

– Круто вы его приложили, Сильвестр Драгович.

– А нечего! – сказал тот.

– Да! – подтвердил мастер.

Все трое подняли кружки, чокнулись и выпили. В этот момент подоспел сам хозяин заведения, поставил на стол миски с пышущим жаром мясом, положил приборы, хлеб и шепотом сказал:

– Примите мои искрение сожаления, господа. Готов сделать скидку за причиненные оскорбления и неудобства, – толстяк поклонился.

– Полно, – отмахнулся Генерал. – Ты не виноват, а он свое уже получил. Ступай.

Йохан испарился, как лужа на дороге в жаркую погоду.

– А за что это он извинялся? – спросил подошедший писарь и занял свободное место. – Я что-то пропустил?

Прохор улыбнулся.

– Ничего особенного. Ты билеты купил? – Фрэд кивнул и показал пропускные листы. – Тогда давайте есть. Все разговоры потом.

Трапеза прошла спокойно. Больше никто не рискнул потревожить столичных гостей, а когда те покидали заведение, то посетители пожелали им счастливого пути и крепкого здоровья.

Подкрепившись, Прохор и его сопровождающие поспешили в балаган. Канаты, держащие высокий шатер, пестрели развешенными на них разноцветными флажками. Глашатай зазывал посетителей.

– Спешите! Спешите! Времени осталось всего полсклянки!

У входа уже выстроилась длинная очередь из разношерстного народа. Люди поглядывали на небо, где уже собирались грозовые тучи. Обычное дело для портового города. Когда последний желающий расплатился за вход, раздался гром и хлынул дождь.

Сотни людей толкались и ругались, рассаживаясь на грубо сколоченные лавки, стоявшие в несколько ярусов. Шатер освещался изнутри десятками факелов, арену покрывал морской песок, из которого торчали кругляши гальки и мелкие ракушки. Спустя некоторое время какие-то люди затушили большую часть факелов в бочках с водой, которые стояли под ними. На арену вышел человек в черном плаще.

– Приветствую, вас, собравшиеся в этой цитадели чудес! – крикнул он. – Сегодня вы забудете обо всем, кроме того, что увидите! Итак, уважаемые, мы начинаем!

Из-под купола появился большой шар, покрытый мелкими зеркальными кусочками, и начал отбрасывать блики огня от оставшихся факелов по всему шатру. Раздался хлопок и вокруг человека поднялись клубы дыма, а когда тот рассеялся – ведущий исчез. Зрители взорвались овациями. В ту же секунду на песок выбежали люди в разноцветных обтягивающих одеждах, начали прыгать, кувыркаться и подбрасывать друг друга вверх. Взлетавшие делали в воздухе головокружительные сальто и стрелой падали вниз, но в последний миг подхватывались своими партнерами.

Затем на арену вынесли полые металлические цилиндры и акробаты, ставя их один на другой, взбирались сверху, и, балансируя, жонглировали ножами, топорами и прочими предметами. Потом выбежала девушка и раздала акробатам по несколько блестящих колец. Те разошлись по кругу и стали набрасывать кольца на девушку, стоящую в центре. Она ловко продевала в них руки и начинала вращать вокруг себя. И вот, когда вокруг красавицы вращались несколько десятков колец, и ее не стало видно, она резко замерла и обручи со звоном осыпались на песок арены. Зрители восторженно засвистели.

Факелы потухли, и в балагане наступила темнота, но лишь на секунду. Когда огни вспыхнули вновь, на арене не было ни девушки, ни акробатов. В центре стоял все тот же ведущий в плаще. Вновь зазвучали аплодисменты.

– Надеюсь, вам понравились акробаты! – крикнул неизвестный, и в ответ раздались одобрительные возгласы. Казалось, Генерал и Фрэд улюлюкали и хлопали громче всех. – А сейчас представляю вам, моих любимцев, – продолжил он. – Встречайте!

Ведущий поклонился и задом попятился назад, скрываясь за занавесом. В тот же миг на арену выскочили два огромных медведя. Зал ахнул. Писарь непроизвольно рванул к выходу, но был остановлен Даниэлем.

– Сидеть, книжный червь! Смотри, потом в книге про это напишешь.

Звери стояли на песке и плавно покачивались из стороны в сторону. Вслед за ними двое мужчин выкатили две бочки. Потрепав гигантов за ушами, участники представления подвели медведей к бочкам и громко хлопнули в ладони. Свирепые жители леса послушно взобрались на бочки, и, перебирая лапами, стали кататься на них по желтому песку вперед-назад. Раздался громкий хлопок и медведи спрыгнули на песок. Один дрессировщик подошел к одному животному, второй к другому. Одновременно артисты хлыстами ударили зверей. Один из медведей встал на задние лапы, возвышаясь над своим хозяином, и проревел так, что зрители вжались в лавки, а затем, прыжками удалился с арены. Второй же медведь, медленно встав на передние лапы, так же покинул место своего выступления вслед за хозяином. Следующими выступали кугуары, которые прыгали через горящие кольца. Вслед за ними появились свиньи, запряженные в маленькие повозки, и катали по кругу гусей, петухов и прочую живность. Теперь пришла очередь радоваться детям, которых привели на представление родители. Они смеялись и хлопали в ладоши. Генерал, Прохор и Фрэд сидели с открытыми ртами. Мастер прежде бывал на подобных представлениях, поэтому не удивился.

Когда последняя звериная повозка скрылась за занавесом, на арене вновь появился человек в плаще.

– А сейчас, встречайте! Самый сильный человек в мире! Титан из титанов! Железный человек – Дик Улл!

В центр манежа выбежал огромный малый, раздетый по пояс, и поиграл своими мускулами. Пока он это проделывал, другие мужчины поставили рядом с ним на песок большие черные гири. По тому, как они несли их, стало ясно, что веса они немалого. На арену вызвали несколько добровольцев, чтобы те попробовали поднять гири, но это им не удалось: гири даже не пошевелились. Зато гигант с легкостью оторвал их от пола и начал подбрасывать вверх. Снаряды крутились, и силач ловил их. Сначала он проделывал это с одной гирей и ловил ее, то правой рукой, то левой, а то сгибался пополам, и снаряд падал ему прямо на шею. Потом он взял вторую гирю и повторил то же самое с двумя. А затем и вовсе стал жонглировать сразу тремя. Когда гири упали на песок, из-за кулис выбежали артисты и унесли их с арены. Великан помахал зрителям, поклонился и под звуки аплодисментов и улюлюканье зрителей убежал.

На песке снова появился ведущий.

– То, что вы увидите сейчас – это верх мастерства и бесстрашия. Встречайте, воздушная фея Ноэль!

По краям арены разбежались те самые музыканты. Зазвучала красивая медленная мелодия, погасли еще два факела, исчез сверкающий шар. Из-под купола широкой полосой слетело красное полотно, по которому скользила точеная девичья фигура. Воздушная фея извивалась, обвивая себя полотном, падала вниз под громкий возглас зрителей, но в последний миг останавливалась и повисала в воздухе.

Пока взгляды собравшихся были прикованы к происходящему, на арену вышли еще пять человек. Один из них взял конец полотна и начал вращать его, постепенно увеличивая силу. Ноэль летала над зрителями и крутилась вокруг своей оси. Четверо же других, одетых во все черное с серебряными масками на лицах, стояли, обратив свои взгляды ввысь. В их руках горели небольшие факелы, и когда они подносили их к лицу, вверх вырывались бушующие языки пламени. Ликование зрителей достигло апогея. Все присутствующие поднялись со своих мест и от всей души хлопали в ладоши. Ноэль медленно начала спускаться на арену, и когда она коснулась песка, факелы снова погасли, давая артистам время уйти, и вспыхнули в полную силу уже по всей окружности шатра. Вновь появился владелец черного плаща.

– А теперь мне хочется удивить вас чем-то невиданным. Я долго гадал, чтобы это могло быть… – Он принял задумчивую позу и выдержал театральную паузу, подогревая интерес и создавая интригу. – Узрите, жители Трисполя, гиганта с далекого, жаркого континента. Удивитесь мощи и силе ходячей скалы! – ведущий вскинул руку в сторону занавеса, отходя в сторону. Полог разошелся в стороны, и появилось нечто, до этого момента невиданное здесь. По шатру прокатился ропот зрителей.

– Вот это гора! Чудовище! – кричали зрители на разные голоса.

Огромная серая туша хлопала громадными ушами и мотала длинным носом. Вдруг животное замерло и издало звук громче, чем городские трубы в праздничный день. Зрители закрыли уши ладонями.

– У кого хватит духу подойти и помериться силой с этим чудом?! – крикнул хозяин балагана. Мастер пожал плечами и больно ущипнул писаря. Тот ойкнул и вскочил. – А вот и безумный смельчак! – возвестил ведущий, хлопая в ладоши, заводя толпу.

Фрэд глупо улыбнулся и попытался отшутиться, но его вытолкнули на арену. Он робко подошел к зверю вплотную и с замиранием сердца дотронулся до шершавой шкуры животного. Неожиданно гигант повернул голову, обвил летописца своим длинным хоботом и поднял вверх.

Кто орал громче, Фрэд от страха или зрители от неожиданного действия, не было понятно. Но животное на этом не остановилось: оно встало на задние ноги и опустилось обратно, подняв песчаную пыль. Писарь заорал еще громче.

– Даниэль, чтоб тебя! Сделай что-нибудь! – с ужасом в глазах прошептал Прохор.

– Да не бойся, это ж слон! Он и мухи не обидит, если его не злить! – и изобретатель закатился от смеха. – Я таких видал в Индии.

Тут диковинное животное запрокинуло голову и посадило незадачливого смельчака себе на спину. Фрэд вцепился в огромные уши и замер. Зрители затихли.

– Слезайте! – крикнул ведущий и махнул рукой.

– Нет! Высоко! – воспротивился писарь и замотал головой.

– Да слезайте вы уже! – крикнул мужчина так громко, чтоб его услышали все. – Ни такой уж он и страшный!

– А я и не боюсь! – юноша зажмурился.

– Да мы видим! – развел руками ведущий шоу, вновь заставляя присутствующих засмеяться. Он подошел к зверю, хлопнул того по передней ноге, которую слон тут же поднял. – Слезайте, он вас просит. Смотрите!

Фрэд открыл глаза.

– Е… о… а…

Юноша съехал по морщинистой спине на ногу, затем на песок, и отскочил далеко в сторону, переводя дух, а затем, под аплодисменты хохочущих зрителей, вернулся на свое место, не забыв больно врезать мастеру локтем в бок. Того перекосило от боли, но он не ответил, понимая, что заслужил.

Слона увели, и ведущий продолжил.

– А теперь, дамы и господа, встречайте, единственный и неповторимый – Мистер Шок!

Музыканты заиграли зловещую мелодию, а зрители затихли. В центр арены вышел некто, закутанный в черный плащ с кроваво-красным подбоем. Человек был высок и худ. Он скинул капюшон, обнажив абсолютно седую голову, с длинным хвостом из волос.

– Приветствую вас, – хриплым голосом произнес артист. – Хочу предупредить, следующее действо не для слабонервных. Особо чувствительных я попрошу покинуть балаган, – естественно, никто и не думал уходить. – Раз таковых нет, я начинаю.

Он развязал плащ и отбросил его в сторону, оставшись в черных сапогах, обтягивающих штанах и в белоснежной рубашке с кружевным жабо на груди. Раскинув руки в стороны, таинственный маг прошел по кругу вдоль зрителей и вернулся в центр. Он щелкнул пальцами и на арену вышли двое. Один вынес небольшой столик на тонкой, длинной ножке, а второй небольшой резной ларец.

– Как ты думаешь, что будет дальше? – шепотом спросил Фрэд мастера.

– А я почем знаю?! – ответил тот, прикусив нижнюю губу. – Сейчас зайца достанет, наверное. Не мешай смотреть!

Маг отпустил помощников и осмотрел зал.

– Мне нужны два добровольца. Не бойтесь, ничего страшного не произойдет, по крайней мере, с вами. Тут слона нет, – тут все посмотрели на писаря, и тот покраснел от стыда, как помидор. – Ну же! Хорошо, одного из них я попрошу зарядить пистоль.

Мистер Шок откинул крышку ларца и продемонстрировал зрителям оружие, свинцовую пулю, берендейку и шомпол, лежавшие внутри.

– Я готов! – раздался крик и на арену вышел Генерал. – Надеюсь, ни у кого не возникнет сомнений, что я не справлюсь? Уже тридцать лет состою на службе Его Величества. Могу с закрытыми глазами это сделать.

– Извольте, – маг пригласил офицера к столику. Тот покрутил оружие в руках.

– Дорогая вещица, – он насыпал из берендейки в ствол пороху, отправил следом пулю и забил пыж, чтобы шарик не вылетел, после чего демонстративно показал пистоль зрителям.

– У вас актерский талант, – шепнул Мистер Шок и продолжил в голос. – А кто станет вторым? Следующее задание еще проще.

Под гул зрителей на песок шагнул… Прохор, заложив большие пальцы за ремень колета и поигрывая пальцами.

– Ну, я рискну поучаствовать.

Маг склонил голову.

– Почту за честь. От вас потребуется следующее, – он взял пистоль, отчего Генерал напрягся, и протянул за ствол рыжеволосому добровольцу. – Вы должны будете выстрелить мне точно в грудь. Главное – не промахнуться. Я не за себя переживаю, а за тех, в кого может попасть пуля, если вы промажете. Сможете?

– Вы в курсе, что пистоль заряжен?! – спросил Прохор и посмотрел на Генерала, но тот развел руками.

– Конечно, ответил маг, – ведь я сам просил это сделать. Так что, вы сделаете это, или мне поискать другого смельчака? Просто вы лицо незаинтересованное и сможете подтвердить, что подлога нет. Думаю, вы доверяете этому офицеру.

– Более чем, – подтвердил Прохор.

– Тогда, – маг щелкнул пальцами и на арену вынесли два больших зеркала и поставили так, чтобы зрители, сидящие за спиной фокусника, могли видеть его в отражении. – Держите.

Прохор взял пистоль и взвел курок. Мистер Шок попросил ассистентов встать между зеркал, а сам сделал два шага назад. Музыканты стали играть потише и свели музыку на нет. Зазвучала барабанная дробь. Зрители стали перешептываться.

– Он с ума сошел…

– Это какая-то шутка…

– Безумец…

Когда барабан стих, раздался выстрел, и из ствола пистоля вырвалось пламя. Все зеваки устремили свои взгляды на мага. Тот пошатнулся. На его белоснежной рубашке стало появляться красное пятно. Пуля угодила точно в сердце. Через мгновение Мистер Шок упал на песок. Наступила гробовая тишина.

– Убили! – воскликнула какая-то женщина в огромной шляпе и потеряла сознание.

Зрители загалдели, словно голуби на токовище, захныкали дети. Представление грозило перерасти в массовую истерию и погром. На арену вышел ведущий в плаще, вскинул руки и прокричал.

– Тише, дамы и господа, тише! Ничего страшного не произошло. Займите свои места и успокойтесь, – на песок ступили помощники хозяина балагана и унесли зеркала, поскольку надобность в них отпала, все уже все увидели. – Я попрошу выйти ко мне доктора Магнуса Пэйна, чтобы он мог засвидетельствовать смерть нашего артиста. Надеюсь, никто не смеет сомневаться в честности этого человека?

С первого ряда поднялся старик лет шестидесяти, с небольшой проплешиной, в потертом плаще и с коричневым кофром в руках. Он прошаркал по песку, кивком поздоровался с участниками представления в лице Прохора и Генерала и опустился на колени возле тела только что убитого артиста. Достав из кофра костяной стетоскоп, лекарь приложил один его конец к уху, а другой к груди предполагаемого покойника. Спустя несколько мгновений, Магнус Пэйн огласил свой вердикт.

– Он мертв, – зрители ахнули.

– Насколько? – спросил ведущий.

– Мертвее некуда, – крякнул старик, закрыл кофр и поднялся с колен.

– Спасибо доктор, можете занять свое место. Кстати, вы, господа, тоже, – хозяин вечера подождал, пока посторонние покинут арену, и продолжил. – Что ж, думаю, никто из вас не хочет покидать нашу цитадель чудес в таком мрачном настроении, так? А посему предлагаю почтеннейшей публике немного раскошелиться, кому сколько не жалко, сойдут и медяки, для того, чтобы вернуть к жизни этого несчастного, – Он указал на лежащее на песке тело. – Кто сколько может, господа и дамы, от вас зависит, будет этот человек жить или же найдет свой последний приют на погосте. Не дайте пропасть его заблудшей во тьме душе…

Пока ведущий распинался, к зрителям вышла Ноэль, что летала под куполом. В руках она держала черный цилиндр, служивший в обычные часы головным убором хозяина, и предлагала опустить в него монеты. Сбор средств на оживление покойного занял не больше полсклянки. Прохор настолько заинтересовался происходящим, что высыпал в шляпу чуть ли не все деньги, что имел при себе, но его остановил Даниэль.

– Не глупи, нам они и самим понадобятся, там и так достаточно уже. Мы за вход заплатили. Это обдиралово чистой воды, – прошептал мастер на ухо своему королю.

Тем временем воздушная гимнастка подошла к ведущему и, передав цилиндр ему, убежала с арены, скрывшись за пологом. Хозяин балагана опустился на колени рядом с телом, как совсем недавно это делал доктор Пэйн, поставил шляпу у изголовья покойника и произнес.

– А теперь, дамы и господа, узрите чудо! – и в шатре вновь наступила тишина.

Ведущий запустил руку в цилиндр и, взяв целую горсть монет, стал кидать их обратно, сначала по одной, а потом всем скопом, повторяя действо вновь и вновь. Звон денег разбил тишину. Сначала ничего не происходило, как вдруг, словно гром среди ясного неба, прозвучал хриплый вздох, и еще мгновение назад бездыханный артист резко сел и тяжело задышал.

Зрители ахнули и разразились бурными аплодисментами.

Ливень прекратился перед концом представления, и теперь по улицам Трисполя текли ручьи, похожие на быстрые горные реки, несшие свои воды в море. Ватаги бутузов то тут, то там запускали маленькие кораблики, топорно вытесанные из полугнилых досок, и мчались за ними, подгоняя свои суденышки звонким криком. А чем еще заняться малышне в таком месте?

Группа людей шла по тесным улочкам торгового района города, мимо витрин с разнообразным товаром и вывесками, не обращая внимания на редких прохожих, и вела непринужденную беседу.

– Никогда не думал, что встречу на представлении самого Короля, – убрав руки в карманы штанов, сказал Мистер Шок. – Я даже растерялся немного, если честно.

– А как ты узнал, – поинтересовался Прохор, – мы ведь прибыли сюда инкогнито?

– Я увидел перстни у вас и у генерала, – кивнул в сторону офицера маг. – Такие не продаются на каждом углу. Ничего сложного. И потом, если на корабле есть матросы, то они непременно пойдут в кабак, напьются до поросячьего визга и разболтают, кто прибыл на борту их посудины. Это вопрос времени, когда жители города узнают, что сам Правитель Серединных Земель прибыл в город. И кстати, не все захотят поприветствовать вас при встрече. Всегда найдутся недовольные.

Идущие позади троицы мастер и писарь внимательно вслушивались в беседу, но не перебивали.

– Надеюсь, к тому времени, когда об этом станет известно, мы уже улетим, – ответил Прохор.

– Что сделаете? – спросил маг.

– Отчалим. Я одного не могу понять, как ты это сделал? Ну, остался в живых? Я ведь попал тебе в сердце!

Тут и Сильвестр Драгович поддакнул.

– Вот-вот, я ведь сам лично пистоль зарядил. Не можно выжить после такого ранения. Смерть моментальная.

Артист пожал плечами и остановился. Его примеру последовали и остальные, кроме Фрэда, который бесцеремонно растолкал своих спутников. Им навстречу не шла, а плыла, словно лебедь, небывалой красоты женщина с огненно-рыжими волосами, в пышном синем платье с глубоким декольте, прикрываясь голубым зонтом, хотя дождь давно перестал. Она аккуратно ступала по мостовой, осторожно перепрыгивая небольшие лужицы.

– Я мечтал о такой всю свою жизнь… – выдохнул писарь и расплылся в идиотской улыбке. – Видите, как она на меня смотрит?

И тут произошло нечто странное. Красавица ускорила шаг и, раскинув руки в стороны, кинулась вперед.

– Как долго я ждала этой встречи, мой милый!

Фрэд не поверил своим ушам. Он закрыл глаза, приготовился к объятиям и выпятил губы, надеясь на поцелуй. Но ничего не произошло, и писарь приоткрыл один глаз. Его дама сердца исчезла. А еще служитель пера заметил, что его друзья давятся от смеха.

– Что?! – спросил он. – Вы чего ржете?

Вместо ответа Даниэль указал в сторону. Фрэд проследил за его рукой и замер с открытым ртом: эта красавица обвивала своими ручками шею какого-то мерзкого, пузатого старикана с рыжей бородкой, одетого в черный заграничный костюм, и, смеясь, целовала его в лысину. У писаря задергалась нижняя губа, и он чуть не заплакал от обиды.

– Как такое возможно?! Не уж-то этот карапуз лучше меня?! Я молод, хорош собой. У меня друг – король!

– Не переживай ты так, – похлопал его плечу Даниэль. – Женщины – странные создания, их душа – потемки, а их поступки не поддаются логике.

– Не очень-то и хотелось, – плюнул писарь и отвернулся.

– Ну да, – хмыкнул мастер и подтолкнул друга вперед.

Компания продолжила прогулку по улочкам города. Фрэд брел с понурой головой и что-то бубнил себе под нос, Даниэль пытался развеселить друга и рассказывал ему смешную, на свой взгляд, историю, но тот и ухом не повел. Проходя мимо лавки торговца сладостями, Генерал засмотрелся на витрину, запнулся о выступающий на дороге булыжник и упал всем прикладом. Хорошо, что не в лужу, а рядом. Тут бы броситься на помощь, но писарь с мастером закатились со смеху. В этот самый миг из-за угла лавки выскочил какой-то человек, чье лицо скрывала маскарадная маска летучей мыши и, направив на Прохора пистоль, – крикнул.

– Умри, шут!

Фрэд с Даниэлем прекратили гоготать и кинулись было на разбойника, но запнулись за Генерала и повалились рядом с ним, беспомощно суча руками и ногами.

– Нет! – крикнул писарь.

– Нет, – прошептал Генерал.

Мастер просто сглотнул, а в следующее мгновение грянул выстрел.

Прохор покачнулся и поймал одной рукой падающее тело мага, который успел прикрыть его собой. Лицо короля перекосилось от злобы. Не теряя ни секунды, он выхватил правой рукой из-под куртки подарок мастера и пальнул в ответ. Нападавший рухнул, как покошенный. Тренировки Государя не прошли даром, пуля угодила разбойнику точно в лоб. Прохор аккуратно уложил артиста на булыжник, и над его телом тут же склонились Фрэд и Даниэль. Сильвестр Драгович метнулся к безжизненному телу человека в маске.

– Очнись! – Прохор начал трясти мага за плечи. – Не вздумай умереть.

– Как же так? – шмыгнул носом писарь. – Что делать-то теперь?!

Сквозь крохотное отверстие, что проделала в куртке мага пуля, сочилась кровь. Лицо его мгновенно побледнело, а дыхание прекратилось.

Один Даниэль не потерял рассудок и остался хладнокровным.

– Дай кошель, – крикнул он сюзерену. Тот не стал задавать лишних вопросов. – А теперь представь, что было, если бы я тебя не остановил, и ты отдал все деньги в балагане? Сечешь?!

Мастер высыпал монеты в ладонь, поднес ее к уху мертвеца и стал по одной бросать на камни. И тут же бледность с лица стала спадать, кожа приобрела розоватый оттенок, а грудь покойного начала вздыматься. Мистер Шок закашлялся и открыл глаза.

– Фу, – вздохнул Прохор.

– Ну, ты голова! – ударил писарь мастера по плечу. – Я бы ни за что не догадался!

Маг проморгался и спросил.

– С вами все в порядке, Ваше Величество?

– Да, не переживай. Сам как? – спросил тот.

Артист оперся на руки сел, прислонившись к стене.

– А что мне будет? Вот если бы у вас денег с собой не оказалось, другой вопрос.

Прохор и мастер переглянулись.

– Я твой должник, – король протянул руку, и артист ответил рукопожатием.

Вернувшийся Генерал доложил, что нападавший, без сомнений, мертв. При нем нашлось десять монет серебром и подробное описание группы лиц, в составе которой есть некто рыжеволосый, коего и следует убить. В подтверждение своих слов офицер показал скрученную грамоту и позвенел кошелем.

Фрэд присел на корточки рядом с магом.

– Я вот не пойму, почему ты не умираешь? В смысле, почему ты оживаешь, когда слышишь звон монет? – тот только пожал плечами. – А если тебя саблей заколоть, будет то же самое? Давай, попробуем?

– Давай, не будем?! – артист поднялся на ноги и отряхнулся от налипшей грязи.

Писарь расстроился.

– Ну, не хочешь, как хочешь, – Он вздохнул. – Интересно же…

Даниэль покачал головой и осмотрелся.

– Вот что, други, вернемся-ка на корабль. Там спокойнее.

Никто не стал возражать.

***

Кают-компания освещалась странными фонарями, закрепленными на стенах, что привлекли внимание Мистера Шок, которого, как оказалось, на самом деле звали Сандер Бальамо. Он ходил от одного сияющего шара к другому и качал головой. Иногда он останавливался возле книжных стеллажей, коих тут имелось четыре штуки, и задерживал внимание на книгах, а их было очень много. Маг проводил пальцем по корешку какого-либо тома, со знанием дела кивал и вновь шел созерцать чудо-светильник.

– Мусье Даниэль, – артист поводил ладонями над шаром, – а как вам пришла в голову идея летучего корабля?

Попивающие вино за круглым столом, стоявшем посередине каюты, король, генерал и писарь обратили свои взоры на мастера. Тот сделал глоток, поставил алюминиевую кружку и загадочно произнес.

– Я подсмотрел идею у одного знакомого, когда волею судеб оказался во Флоренции. Его звали Лео. Он повсюду носил с собой книгу, где записывал все свои идеи и делал зарисовки, прямо как ты, Фрэд. Я с ним тоже поделился кое-какими задумками. Вот так и появился на свет летучий корабль. Возможно, именно от Лео я перенял свойство бросать начатое на полпути. Но наши дороги, к сожалению, а, может, к счастью, разошлись: он отправился в Милан, а я по распределению попал в Королевство Серединных Земель. М-да…

Даниэль налил вина, залпом осушил кружку и задумался, уставившись в потолок. Прохор забил трубку табаком, раскурил и, выпустив клубы сизого дыма, спросил.

– Господин Бальамо, меня терзает один вопрос, как, в прочем, всех собравшихся: в чем ваш секрет?

– Да-да, расскажите, – потребовал Фрэд.

Генерал промолчал, но блеск в его глазах говорил о том, что и он не прочь услышать эту историю. Маг закончил разглядывать книги, последний раз посмотрел на электрическое чудо и сел на стул. Налив себе хмельного, Сандер закинул ноги, обутые в сапоги, на край стола и начал рассказ.

 

Глава шестая

17

Экипаж трясся на ухабах, грозясь вот-вот завалиться на бок. Моросящий дождь доставлял сплошные неудобства, большая часть из которых доставалась вознице, кутающемуся в промокший до нитки зипун и то и дело поправляющему котелок. Накидка от дождя успешно свалилась с его плеч пару верст назад и попала под колеса, а такую мерзость даже в руки брать противно, не то что надевать. Старик бурчал и кашлял, кашлял и бурчал. Сверху на него капало, а снизу в него брызгало и с колес и с копыт гнедой, которая в тайне мечтала, чтобы ее скорей прокрутили на колбасу. Уж лучше быть съеденной, чем так надрываться. Осенняя жижа затягивала коляску чуть не наполовину, стоило коняге застыть хоть на мгновение, и в тот же миг ей доставалось вдоль хребта кнутом. Приходилось громко ржать и вытягивать транспорт из глиняного плена. А, может, кобыла и не думала ни о чем. Леший ее знает…

Но вот пассажир выражал свое недовольство так, словно это он и тянет и правит, хотя даже носа не казал, чтобы помочь. На вид ему было лет около тридцати – тридцати пяти. Мужчина кутался в видавший виды плащ и смотрел в окошко, покашливая в кулаки. По ту сторону экипажа мелькали то поля, то леса, то болота. Он уже сто раз пожалел о том, что покинул отчий дом, и пошел по своему пути, который и привел его в эти дебри.

Отец молодого человека работал продавцом тканей, имел небольшую лавку и получал неплохой доход, откладывая деньгу на образование для своего юного отпрыска, который, откровенно говоря, не испытывал к наукам особого влечения. Поначалу. Он больше любил пробираться в балаганы и смотреть представления фокусников и наслаждался тем, как ловко они доставали из шляп зайцев и распиливали женщин. В мыслях мальчишка уже видел себя великим магом, который пользовался всемирной известностью, хотя еще толком и не знал, насколько этот самый мир велик.

Из школы его выгнали. Однажды он решил повторить фокус, увиденный в шапито, и едва не отправил к праотцам своего соседа по парте. Про то вовремя прознали учителя и остановили представление, которое хотел показать волшебник-самоучка. Юнец украл где-то двуручную пилу и хотел располовинить друга на потеху остальным ученикам. Мгновением позже, и полы каморки в подвале пришлось бы засыпать песком, чтоб избавиться от крови. Но все обошлось. Тогда отец заставил непутевого сына отстоять на горохе целый день и всыпал ему розог по первое число, после чего тот не мог сидеть еще два дня.

Несносного мальчишку отправили на обучение к отшельникам, что обитали в дремучих лесах, подальше от мирских соблазнов. Но и там жизнь Джузеппе не задалась.

Монахи, которых в заморских странах сочли бы за колдунов и сожгли на костре, заставляли нового послушника изучать всякие травы, яды и снадобья. Все ничего, но приготовленные растворы предписывалось изучать на себе, в результате чего много времени несостоявшийся маг проводил в нужнике. Не усваивал его организм настои из поганок, мухоморов и странного вида кореньев. Со временем у Джузеппе начало получаться. За несколько лет он поднаторел в изготовлении отваров, настоев и мазей. Возможно, стал бы великим знатоком в этой области, если бы не один случай, в результате которого пострадал послушник монастыря. Юный, по меркам монахов, ученик решил изобрести эликсир молодости, смешал множество ингредиентов и уговорил одного монаха опробовать его на себе, опять-таки со слов самого Джузеппе, которого выгнали за то, что подопытный отдал богу душу.

Узнав о том, что его непутевый сын, которому на тот момент стукнуло двадцать лет, не смог и в дремучих лесах проявить смирение, отец отказался от него и запретил переступать порог родного дома. Даже мать не смогла повлиять на его решение. Юноша украл все сбережения своего озлобленного предка, покинул город, на корабле перебрался за море, где зарабатывал, изготавливая всякие снадобья и мази. Не гнушался и подделкой различных документов, как то «блаженные грамоты», дающие право получать дотации из казны на содержание умалишенных. Понятно, что так долго продолжаться не могло, и однажды мошенника едва не отправили под топор, но ему удалось сбежать. Именно тогда вернулась мечта стать великим магом. Джузеппе решил во что бы то ни стало найти известного алхимика Алонса и стать его учеником. Поиски заняли несколько лет, и вот, наконец, юноша узнал, где можно найти старца. Потратив почти все свои сбережения, Джузеппе пересек десяток морей и горных хребтов и практически добрался до цели.

Внезапно экипаж дернулся и накренился. Мужчина ударился головой о дверцу и грязно выругался, но не так громко, как это сделал возница, который слетел с облучка в грязь, погрузившись в нее почти с головой.

– Твою-то в гриву мать! – крикнул старик, утирая лицо и нахлобучивая на голову шляпу. – Все, барин, чтоб тебя, приехали…

Он плюнул и даже не сделал попытки встать, а остался сидеть в жиже, глядя в грустные глаза своей кобылы.

– Что случилось, мужик? – поинтересовался пассажир, высунувшись из повозки. – Почему стоим?

– Колесо отвалилось, ось вырвало. На ремонт уйдет уйма времени, а я замерз, делать буду, когда моросить перестанет и солнце выглянет.

Джузеппе вздохнул и посмотрел наверх. Судя по бескрайнему серому небу, распогодится нескоро. Тучи растянулись, покуда хватает глаз.

– А далеко ли отсюда до деревни Бэквудс?

Возница призадумался, вылез-таки из колеи на обочину, сорвал пук пожухлой травы и принялся оттирать грязь.

– За тем лесом река, название не помню, а на той стороне погост в роще. Вот аккурат за ним она и есть. Там переправа должна быть, – Он утер лицо, – если не унесло. Давно оттуда никто не выбирался. Чай и в живых-то никого не осталось. И чего вы там забыли?..

Джузеппе не ответил. Он взял свой саквояж, выпрыгнул на поле и посмотрел на повозку. Старик не соврал, колесо, действительно, отвалилось. Как его чинить? На какое-то мгновение путешественник даже пожалел возницу, но тут же свыкся с мыслью, что такая его доля. И вообще пусть радуется: до места не довез, а при деньгах остался, хотя заказчик мог потребовать компенсацию. В этих краях так повелось, что оплата производилась исключительно вперед, ибо бывали случаи, что клиент добирался до нужного места, а потом отказывался платить и просто убегал. А однажды какой-то ухарь, угрожая топором, не только не заплатил, но и отобрал имеющиеся у возницы личные гроши. С тех пор клиент проводил оплату в артели и его везли, куда тому вздумается. Хоть к лешему на кулички!

Закутавшись в потрепанный плащ, подняв воротник и натянув широкополую шляпу, мужчина отправился пешком в сторону леса, держа в руке саквояж. Возница сокрушенно покачал головой, обложил отборной бранью кобылу и залез в повозку, чтобы спрятаться от дождя, хотя от этого толку мало, и так весь сырой да грязный, но хоть не продует.

Лес оказался не таким жутким, каким казался издалека, а еще страшнее. Дорога закончилась прямо на опушке, а дальше ни просеки, ни тропинки. Деревья и кусты росли так густо, что казалось невозможным сквозь них продраться. Немудрено, что из деревни никто не выбирался, поди все в лесу сгинули. Но пути назад не было. На родине Джузеппе прослыл мошенником, и если его словят, то непременно колесуют, четвертуют, повесят или обезглавят. Придется начинать новую жизнь вдали от дома, а для этого надо освоить такую магию, за которую не предадут гонениям. На изготовлении настоев и ядов долго не протянешь, таких ухарей пруд пруди, на подделке бумаг тоже. Один вариант – познать истинную магию и покорить весь мир, как он когда-то мечтал. Или сейчас, или уже никогда!

Джузеппе шагнул в чащу. Ветви цепляли и больно царапали, они хватали за одежду, пытались обвить руки и ноги, стремились вырвать саквояж. Поваленные деревья валялись повсюду, словно тут часто гуляли ураганы. Стволы дубов, сосен и осин трещали, заставляя неожиданного путника озираться. То тут, то там раздавались устрашающие звуки. Вода в ямах пузырилась и изрыгала невыносимую вонь, сопровождаемую каким-то гулом. На поля шляпы падали то листья, то желуди. Маленькие сухие ветки ломались под ногами и заставляли вздрагивать при каждом шаге. Противная паутина прилипала к лицу и рукам, казалось, весь лес покрыт ею. Плюс ко всему дождь усилился. Воздух пах гнилью, плесенью и постепенно наполнялся страхом, который вместе с холодом сковывал члены.

В сапогах хлюпало, кисти рук посинели от холода, а от зловонных запахов стало трудно дышать. Джузеппе потянуло в сон. Ему хотелось вставить в глаза палки, чтобы не заснуть. Где-то глубоко внутри он понимал, что если сядет передохнуть на поваленное дерево и на мгновение сомкнет веки, то уже никогда не поднимется. Пришлось взять всю волю в кулак и двигаться дальше, проваливаясь по колено в грязь, ломая ногти и разрывая одежды. В конце концов, когда силы уже готовы были покинуть усталого путника, он вырвался из лесного плена и вышел к реке, которая тоже не внушала доверия. Вокруг клубился туман, и от этого становилось немного не по себе: непонятно, где начинался и кончался берег. Земля и небо слились воедино. Так ведь можно свалиться в воду и пойти на корм ракам. Сломав ветку орешника, Джузеппе принялся прощупывать перед собой путь, покашливая и шмыгая носом.

– Ну и захолустье. Прав возница, вдруг тут давно все умерли, а я поперся искать какого-то мифического алхимика, которого, быть может, и не существовало вовсе?! Может, повернуть назад, пока не поздно? Помогу старику починить повозку, устроюсь в подмастерья к какому-нибудь лекарю или ядоделу, познакомлюсь с одинокой вдовой, и гори оно все огнем. – Он замечтался и едва не свалился с обрыва в воду. – Ой…

Джузеппе посмотрел вниз. Высоко, спуск резкий, в три роста. До противоположного берега далеко, почти не видно, но это из-за тумана. И где этот паром, чтоб его? Чтобы рискнуть преодолеть реку вплавь, нужно быть полным идиотом. Другое дело летом, когда тепло, а в такую погоду потонешь на середине.

Мужчина вздохнул, посмотрел по сторонам и обнаружил в сотне шагов слева от себя лодку, что покачивалась на волнах, а от этого берега к другому, едва касаясь глади, тянулся толстый канат. Подойдя ближе, Джузеппе обнаружил вырубленную в земле лестницу, ведущую вниз. Сквозь туман ступени еле различались. Где-то заквакали лягушки и зашелестела осока. Непередаваемое ощущение ужаса: вокруг ничего нет, а звуки есть. Словно путь на тот свет, в неизвестность.

По спине путника пробежали мурашки.

– Что ж, посмотрим.

Он спустился и шагнул в лодку. Та качнулась, и туман слегка отступил. Поставив на дно саквояж, путник взялся за канат обеими руками и потянул на себя. Утлое суденышко пришло в движение. Белесое марево расстУпалось на мгновение и вновь смыкалось, беря лодку в плотное кольцо. Теперь слышался только всплески воды, что била о борта.

Сколько прошло вРемени, Джузеппе не знал, но когда нос судна коснулся другого берега, уже начало темнеть. Поискав глазами веревку, которой можно подвязать плавсредство, и не найдя таковой, он прыгнул на берег. Слишком сильно оттолкнулся, лодка просела и отплыла назад, в результате чегО Джузеппе одной ногой свалился в воду. Чтобы не окунуться полностью, пришлось пожертвовать саквояжем, который отправился в одиночное плаВание, исчезнув в тумане. Пальцы врезались в сырую, холодною землю, что не позволило свалиться в воду полНостью. Выбравшись на твердую землю, путник сплюнул, вылил из сапога жижу и осмотрелся.

– Дьявольщина! Хуже места и представИть невозможно.

За спиной клубилось белое марево, уходящее в небо, а впереди раскинулось огромное кладбище с покосившимися оградами, крестами и могильными камнями. Березы и осины бросали свои пожелтевшие листья на могильные холмики, окруженные папоротником. Какое-то напряжение витало в воздухе. Даже ветра нет, ни единого дуновения. Среди могил еле различалась тропинка, наполовину заросшая репейником. Именно к ней и двинулся Джузеппе. Ворона, которая поначалу показалась ему мертвой, противно каркнула и взмыла в небО, качнув ветку рябины. Джузеппе Вздрогнул, и по его спине пробежали мурашки. Мелкие красные ягоды застучали по полям шляпы.

– Премерзкое местечко, – откашлялся мужчина. – Хотя чего приятного может быть на погосте…

Миновав могильник, он увидел вдалеке деревушку, которуЮ так долго искал. Несмотря на сырость и холод, ни из одной трубы не валило дыма. Это показалось странным. Джузеппе ускорил шаг, ибо основательно замерз. В его голове роились мысли. А что если возница прав, и в деревне никого нет? С одной стороны это хорошо, он сможет найти пРиют в любом доме, согреться, а если повезет, то и поесть. Благо проситься на ночлег не придется, раз хозяев нет, то и не прогонит никто. Но с другой – выходит, зря он столько времени потратил на поискИ алхимика, который, к тому же, может оказаться всего лишь выдумкой, плодом чьего-то воображения. На лице Джузеппе промелькнула горькая усмешка, и он пошагал через поле пожухлоЙ травы. Нет так нет. В конце концов, можно просто остаться тут и дожить до старости со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мысли лезли в голову одна мрачнее другой. Воистину странное место.

Ему ужасно захотелось выпить, но фляжка с ядреным напитком осталась в саквояже, а тот, наверное, качается на воде уже в нескольких милях отсюда или барахтается неподалеку, зацепившись за корягу. А ведь в нем все документы: справка из школы и из монастыря, аттестат с оценками его знаний по всяким наукам, грамота о рождении, удостоверяющая личность. Хорошо, что кошель всегда при себе носил…

Джузеппе не заметил, как ступил в деревню. Селение только на первый взгляд казалось маленьким, а на самом деле домов пятьдесят, если не больше. И не просто халупы покосившиеся, а вполне приличные строения, с амбарами, сараями. Заборы из тесаного штакетника. Огороды, правда, запущенные, все заросло лопухами да крапивой. Видать, и вправду жители покинули эти края. Дома стояли по обе стороны от дороги. Ну, как дороги… Тропа, все остальное заросло подорожником. Хорошее растение, выжимка из него идет на компрессы, помогает при ссадинах. Это Джузеппе еще в школе узнал. Частенько обдирал коленки, играя со сверстниками. Порой учеников специально заставляли собирать листки, так как запасы лекаря улетучивались быстрее, чем ром на пиратских кораблях. Дети… Их хлебом не корми, дай побаловать. Отсюда синяки, ссадины, порезы.

Джузеппе улыбнулся, вспомнив беззаботное детство, друзей… Тут же в памяти всплыли родители и такой далекий, но по-прежнему родной, дом. Как там мать и отец, живы ли? Слушался бы родителя, сейчас бы был почтенным горожанином, торговал тканями, открыл свою лавку, женился. А вместо всего этого он стоит посреди далекой деревни, про которую никто слыхом не слыхивал, и которой, поди, и на картах-то нет!

Открыв калитку, путник продрался через заросли сорняков и попытался заглянуть в окошко первого дома, что встал на его пути, но окна плотно занавешены, ничего не видно. Он покачал головой и поднялся на крыльцо по скрипучим ступеням, и первое, что бросилось в глаза – приоткрытая дверь. Словно хозяева ждали гостя и нарочно не заперлись. Толкнув створу, которая скрипнула петлями, давно не знавшими смазки, гость прошел внутрь.

– Мир вашему дому. Есть тут кто? – никто не ответил. Половицы, покрытые вязаными ковриками и циновками, натужно пели под ногами при каждом шаге. Мертвая тишина окутала дом. Под потолком еле колыхалась паутина. Да, здесь явно не чувствуется хозяйской руки. Все кажется каким-то заброшенным и диким. Путник откашлялся. – Я взял на себя смелость…

Он шагнул в комнату, но тут же отшатнулся и едва не упал. Прямо на полу, там, где в обычных домах стоят кровати, лежали два гроба, в которых лежали два тела: старика и старухи. Их серые лица и мутные глаза так напугали Джузеппе. Он прежде никогда не видел покойников так близко. Оставаться в этом месте у него не было никакого желания.

Выскочив на улицу, путник оперся рукой о крыльцо и постарался отдышаться. Он оттянул ворот и повел шеей.

– Надеюсь, в другом доме хозяева будут более разговорчивыми, – попытался взбодрить сам себя мужчина и отправился на поиски живых.

Стоило поторапливаться, ибо сумерки сгущались. Нужно было выбрать место для ночлега, если треклятого алхимика здесь нет, будь он не ладен! Но в какой бы дом Джузеппе не зашел, везде его ждало одно и тоже: в гробах лежали покойники. После десятой попытки найти живое существо, Джузеппе чуть привык к мертвым и неожиданно для себя задался двумя вопросами: почему в домах нет ничего, кроме умерших, даже мебель напрочь отсутствовала, только паутина и пыль, и почему тела не разлагаются?

Однажды, в монастыре, на чердаке умер прихожанин. Это заметили только тогда, когда смрад начал распространяться по всему двору. Тут же и намека не было на естественные процессы, что странно.

Осмотрев все строения, кроме одного, Джузеппе сделал вывод: возница оказался прав, деревня вымерла – это раз, и два – ему придется перетаскивать мертвяков из одного дома в другой, чтобы освободить себе место для ночлега. Спасть в одном доме с покойниками – удовольствия мало. Да никакого. Нет, он не боялся, просто как-то… Не встанут же они, в самом-то деле!

Джузеппе вздохнул и решил осмотреть последний дом, вдруг удача улыбнется ему, и там не окажется покойников. Вдруг он не ошибся и встретит Алонса.

Войдя в последний дом, который, надо сказать, стоял поодаль от остальных, усталый путник облегченно вздохнул. Тут не оказалось ни гробов, ни лежащих в них покойников. Более того, тут и мебель имелась, как и должно быть в нормальном хозяйстве. Все внутренне убранство освещалось множеством масляных ламп. Даже угли в камине теплились, а это значит, что тут есть кто-то живой! Этот факт очень обрадовал Джузеппе. Он помялся в прихожей и зашел в комнату. Постояв еще немного на пороге, решил изучить это место, тем более, что запретить это ему пока никто не может. Хозяин или хозяйка отсутствовали по неизвестной причине. Внимание непрошенного гостя привлекли книжные полки, заставленные различными томами, склянками с препарированными животными, какими-то настоями и прочей всячиной, которую он и раньше встречал, обучаясь при монастыре. Развернув один из найденных свитков, Джузеппе понял, что попал именно туда, куда нужно. На пожелтевшей бумаге красовались непонятные письмена. Непонятными они остались только для самого Джузеппе, который так и не смог освоить популярную среди жадных до науки умов латынь. А в том, что это именно она – мужчина не сомневался, ибо нашел знакомые слова necromancer и curse. Убрав свиток на место, он подошел к столу и покрутил в руках склянку, в которой плавал глаз.

– Здесь попахивает черной магией, да, мой карий друг? – Джузеппе посмотрел на плавающее в растворе око. – Тебе свет спать не мешает?

Поставив банку на место, он порыскал по разным шкафчикам и ящичкам в поисках чего-нибудь съестного, но кроме засохшего куска хлеба ничего не нашел. Есть не стал, вдруг пропитан отравой от грызунов, а продолжил изучать дом. В соседней комнате нашел пустующий гроб. Стало ли для него неожиданностью? Нет. Просто хозяин предусмотрительный, как и все жители деревни. Бывшие. Джузеппе вернулся в гостиную, взял с полки книгу с рецептурой ядов и сел в кресло. По прочтении двух страниц его сморил сон. Очнулся он оттого, что услышал, как хлопнула дверь, и раздался топот. Словно ураган в комнату влетел худой, долговязый старик с копной белых, взъерошенных волос и с одним выпученным глазам, ибо второй скрывался под черной повязкой.

– Кто ты такой?! – крикнул он, остановившись возле кресла, нависая как скала, над непрошенным гостем. – Что ты искал? Хотел украсть труды всей моей жизни?!

– Я… – начал оправдываться Джузеппе, поднимаясь на ноги, но его оборвал старик, больно ткнув пальцем в грудь.

– Что ты? Ну, отвечай! Что ты, а?! – седовласый сделал два шага назад и прищурился.

– Я ищу алхимика Алонса, надеялся найти его здесь. И ничего я не собирался красть. Просто из чистого любопытства…

Старец уставился в потолок и задумчиво почесал подбородок. Он что-то пробубнил, поспорив с самим собой, помахал руками и обратился к непрошенному гостю, который уже поднялся с кресла и теперь топтался, как нашкодивший мальчишка, теребя поля своей шляпы.

– Я Алонс. Чего тебе от меня нужно?

На лице Джузеппе заиграла улыбка.

– Я хочу стать великим волшебником или магом. Я бы мог показать вам свои бумаги, но они уплыли вместе с саквояжем. Я неплохо разбираюсь в травах, имею степень по ядоделию, – Он и вправду хорошо знал яды, мог их готовить, но степень была липовой. Джузеппе сам нарисовал себе несколько дипломов, но об этом он предпочел умолчать.

– Поди, хочешь овладеть формулой эликсира бессмертия?

– А такой существует?! – удивился гость.

Старик двусмысленно развел руками.

– Я работаю над этим. Подобрался совсем близко. Как раз бродил в поисках последнего ингредиента в нескольких милях отсюда, когда увидел, что ты рыскаешь в моем доме, – старик взял свиток, что разглядывал Джузеппе, когда изучал полки. – Читал?

– Пробежал глазами, – отчасти соврал тот, стараясь произвести впечатление.

– Ну и что думаешь? – поинтересовался его мнением алхимик.

Джузеппе принял более раскованную позу и ответил.

– Думаю, мое мнение вас совсем не интересует.

– Ты абсолютно прав! – воскликнул старик, выудил из карманов своего грязно-серого плаща какие-то коренья, отодвинул один из шкафов и скрылся в потайной комнате, чем немало удивил гостя. – Мне плевать на твое мнение…

Джузеппе подошел к отодвинутому шкафу и попытался заглянуть внутрь, но на его пути вырос Алонс, который загородил собой бессчетное количество склянок, стоявших на столе. Еще пока несостоявшийся ученик успел заметить несколько скелетов, стоящих вдоль стены, и множество свитков, разбросанных на полу. Судя по всему, со всей серьезностью подошел к изобретению эликсира вечной жизни.

– Простите, а как вы смогли увидеть, что я нахожусь в доме, если находились далеко отсюда?

Старик оттолкнул его и прошел к столу. Он схватил со стола склянку и покрутил ею.

– Вот мой лучший шпион, – указал Алонс на глаз, плавающий внутри. – Он помогает мне присматривать за домом в мое отсутствие.

Джузеппе открыл от удивления рот.

– Но… Но как такое может быть?! Это магия или алхимия?

Старик поднял указующий перст и прошептал.

– Некромантия. Знал бы ты, скольких я лишил ясных очей, пока эксперимент удался! – Он сел в кресло, вытянул ноги и прикрыл свой единственный глаз. Казалось, что Алонс заснул. – Так ты хочешь жить вечно? А зачем тебе это?

Гость подошел ближе и встал напротив хозяина.

– По правде сказать, я всегда хотел стать великим фокусником. Это мечта моего детства, а без настоящей магии я не смогу стать лучшим. Вы поделитесь со мной своими знаниями, возьмете в ученики?

Старик постучал пальцами по подлокотникам, причмокнул и резко вскочил.

– Пойдем на двор.

Ночь уже полностью вступила в свои права. Ветер разогнал серые, моросящие тучи, открыв черное небо, усыпанное звездами, но не тронул туман, что клубился вокруг деревни. Казалось, еще чуть-чуть и он сожрет селение, не оставив ни бревнышка. Луна повисла над домом некроманта, пытаясь заглянуть в давно заброшенный колодец, чей журавль противно поскрипывал, подпевая невидимым сверчкам и лягушкам.

Джузеппе натянул шляпу и вышел вслед за стриком. Ночная прохлада забиралась под одежду, покрывая кожу мурашками.

– Что мы здесь делаем? – робко спросил он.

Безумный старик хмыкнул.

– Сейчас я покажу тебе, чем занимался последние десятилетия, – Алонс вскинул руки и стал заунывно распевать какое-то заклинание, от которого Джузеппе стало не по себе. – Mortui vitam meam beatam ut et ipse ego faciam in lege mea. Vacatio a morte! Venite ad me, et audi vocem meam indurabo aures. Surge et vade! Mortui vitam meam beatam ut et ipse ego faciam in lege mea. Vacatio a morte! Venite ad me, et audi vocem meam indurabo aures. Surge et vade!

Казалось, на улице резко похолодало, изо рта старика вырывался пар, его губы посинели, но не прекращали шептать заклинание, которое походила на какую-то загробную молитву, которая неслась над деревней.

Поначалу ничего не происходило, и Джузеппе счел старика умалишенным, что было не далеко от истины, но потом случилось то, от чего волосы встали дыбом. Двери всех без исключения домов со скрипом отворились, и на пороге появились их обитатели, которые еще вечером были мертвее некуда. Подчиняясь чьей-то неведомой воле, они покидали свои жилища, продирались через заросшие дворы, выходили на дорогу и шли в сторону седовласого старика и его гостя.

– Демоновы силы… Что происходит?! – прошептал Джузеппе и попятился назад.

Алонс на миг прервался.

– Ты говоришь, я демон? Меня так все называли… Я некромант высшего уровня. Только мы и никто другой можем создать эликсир бессмертия, – и он продолжил распевать заклинание. – Mortui vitam meam beatam ut et ipse ego faciam in lege mea. Vacatio a morte! Venite ad me, et audi vocem meam indurabo aures. Surge et vade! Mortui vitam meam beatam ut et ipse ego faciam in lege mea. Vacatio a morte! Venite ad me, et audi vocem meam indurabo aures. Surge et vade!

Джузеппе смотрел, как к ним, еле передвигая ноги, приближается толпа мертвецов. Они протягивали свои руки и беззвучно открывали рты, словно рыбы, выброшенные на берег морской волной. В их помутневших глазах царила вселенская пустота.

– Но как они могут двигаться?! Они же мертвые! Я хоть и не особо дружен с анатомией, но знаю, что это невозможно!

– А что, по-твоему, сейчас происходит? Я попрал твою науку, да? – тем временем ходячие покойники окружили странную парочку. – Одно мое слово, и они порвут тебя на куски. Впечатляет?

Джузеппе закивал.

– Больше, чем вам кажется. У меня спина взмокла, и ноги подкашиваются от страха. Об остальном предпочту умолчать.

Некромант скривился.

– Ладно, дохляки, по домам! – Он взмахнул руками и его крик громом прогремел в ночи. – Et vade in domum tuam in anima!

Шатуны остановились, развернулись и поплелись прочь, скрываясь в своих домах. Джузеппе снял шляпу и вытер рукавом плаща взмокший лоб.

– Я думал, что это все сказки, и вот вживую увидал.

Старик повернулся к нему и посмотрел сверху вниз.

– Главное держать их под контролем, а то нападут, схарчат и пойдут бродить по свету. Это хорошо только для охотников за нежитью, за каждого упокоенного хорошо платят. Кхе… – Он кашлянул в кулак и поправил повязку на глазу. – Так ты говоришь, что хочешь служить у меня? А на что пойдешь, ради исполнения желаемого?

Мужчина, не раздумывая, ответил.

– На все!

Алонс ухмыльнулся.

– Пойдем в дом. Пройдешь обряд посвящения, – старик пошагал к своему жилищу. Джузеппе пошел следом, поглядывая назад, вдруг какой мертвяк схоронился и ждет возможности напасть, но все шатуны уже заняли свои гробы.

Пока Алонс химичил в своей потайной комнате, готовя какое-то снадобье для ритуала, его гость сидел в кресле и смотрел, как пляшет пламя в камине. Жизнь уже не казалась Джузеппе потерянной, ведь он нашел алхимика, которого так долго искал, и теперь сможет овладеть его знаниями, которые сможет применить для того, чтобы стать величайшим в мире фокусником.

– Учитель, – Он снял сапоги и пошевелил затекшими пальцами, – а откуда взялись все эти покойники? Почему они не на погосте, а в своих домах?

Старик не удосужился выйти, а просто прокричал из своей лаборатории.

– Все они – материал для моих опытов. Кто-то жил тут и раньше, кого-то я нанял за деньги, когда те были, а потом попросту забирал у тех, кто… Ну в общем у тех, кому они уже не понадобятся. Я на них испытывал свои снадобья, яды, мази, заклинания всякие и все такое. Не хоронить же мне их, в самом деле. Я стар, чтобы копаться в сырой земле, да и некогда мне. Я уже вплотную подобрался к изобретению эликсира бессмертия. Хотя я это уже говорил. И хватит крутить мой глаз, у меня голова кружится!

Джузеппе вжал голову в плечи и поставил склянку с всевидящим оком обратно на стол, затем встал и на цыпочках подкрался к тайной комнате. Он прислонился к шкафу и заглянул внутрь коморки. Некромант держал над масляной горелкой склянку и грел в ней какую-то жидкость, потом, когда та закипела, кинул в нее только ему известный порошок. Жидкость почернела, а из склянки повалил красный дым. Затем алхимик смешал в миске еще несколько ингредиентов из жестяных банок, растолок их и залил жижей из колбы. Вонь стояла невыносимая, однако старик даже не кашлял, а вот Джузеппе то и дело утирал слезы.

– Учитель, я очень долго пытался вас найти, но никто точно не мог сказать, где вас искать. Мало кто знал мага Алонса, а те, кто знал, утверждали, что вам нет равных. Как так?

Седовласый старик прервался, вытер руки о передник и повернулся.

– Наверное потому, что меня зовут вовсе не Алонс. Мое настоящее имя – Сандер Бальамо. Я так назвался, чтобы меня прекратили преследовать, как колдуна. Со временем от таких, как я, отстали, но все уже привыкли к моему новому имени. А то, что мне нет равных… – Он усмехнулся, подошел к шкафу, открыл шкатулку и достал из нее свиток. – Вот моя родовая грамота. Да, было время… Если ты, не называя себя, кстати, как тебя зовут?

– Джузеппе Остро.

– Так вот, – шмыгнул носом старик. – Если ты повсюду будешь говорить, что некий Джузеппе Остро самый сильный маг на свете, то скоро об этом будут знать все. Слухами земля полнится, как говорится. Придумай к этому тройку-другую историй и все, ты популярнее самой красивой дворцовой распутницы. Однако ты меня отвлек.

Некромант вновь вернулся к своим склянкам, а Джузеппе отошел к камину и уставился на огонь. Спать, как ни странно, совсем не хотелось, да и есть тоже. И это с учетом того, что он обедал последний раз почти сутки назад. Усталость тоже отступила вместе с голодом. Странная атмосфера царила в этой деревушке. Скорее всего, во всем виноват воздух, леший знает, какие испарения намешаны в нем. Вон, покойники, и те хорошо сохранились, а не сгнили. Хотя старик мог их и забальзамировать. В монастыре имелась одна мумия, принадлежавшая какому-то древнему монаху. Поговаривали, что когда он покинул этот свет, ему стукнуло тысячу лет.

– Учитель, а когда мы приступим к занятиям?

– Завтра, – прозвучал ответ, а после раздались шаги. – Если все пройдет хорошо.

– Что именно? – спросил Джузеппе.

– Не важно, – отмахнулся Алонс, протягивая гостю склянку. – Пей, этим ты докажешь, что доверяешь мне. Пей или катись отсюда!

Уже не юный господин Остро несколько мгновений колебался, а потом принял склянку из морщинистых рук старика. Но на этом его сомнения не улетучились, страх не спешил уходить. Вдруг алхимик решил поставить на нем один из своих опытов? Ведь вокруг ни единого живого существа, одни покойники, которые уже стали жертвами безумца. Вздохнув, Джузеппе закрыл глаза и опорожнил колбу.

– По вкусу смородину напоминает, – Он утер губы.

Алонс улыбнулся, показав безупречно белые зубы.

– Тебе сказать, что там намешено?

– Спасибо, предпочитаю остаться в блаженном неведении, – мужчина снял свой плащ, так как его моментально бросило в жар, и остался в рубашке.

«Отравил, мухомор паршивый! – промелькнуло в его голове».

– Действует, я смотрю, – старик указал пальцем на капельки пота, проступившие на лбу подопытного. – Если к утру не помрешь, а я надеюсь, что этого не случится, то завтра останется тебе пройти еще одно, последнее испытание. А теперь ложись спать. На улице! Необходимо, чтобы твое тело насытилось бледным светом, сейчас луна как раз в нужной фазе. И раздеться до нага не забудь! Иди.

Джузеппе открыл рот, чтобы сказать старику пару ласковых, но тот так на него глянул, что все слова из головы тут же улетучились.

– Угу, – только и смог вымолвить он и принялся стягивать штаны.

– Ну не здесь же, ей-богу! – воскликнул старец, указав на дверь. – Все там, все там.

Новоиспеченный адепт черной магии и некромантии глупо улыбнулся и покинул дом своего учителя. Снаружи его встретили звездный свет и ледяной ветер. Но это можно и перетерпеть, ведь рано или поздно он освоит магию и воплотит свои мечты в жизнь. Джузеппе разделся, оставив только пояс, в котором хранил деньги, повесил одежду на перила крыльца и, дрожа всем телом, лег на покрытую росой траву.

Проснулся Джузеппе с зарей, чему был несказанно рад. Его члены закоченели и затекли от того, что всю ночь он проспал, свернувшись в три погибели, дабы не замерзнуть насмерть. Солнце только-только поднималось над землей и еще не начало припекать, хотя в это время года оно не особо греет. Осень в этих краях холодная.

Он кое-как доковылял до дома, стянул с перил с крыльца влажную одежду и оделся. Не помогло. От холода застучали зубы. Ученик алхимика поднялся по ступеням на крыльцо и попытался зайти в дом, но дверь оказалась запертой. Пришлось стучать. Сначала робко, а потом с силой.

– Ты чего ломишься, как медведь в берлогу на зиму глядя?! Замерз что ли?

Джузеппе кивнул.

– З… з… зам… мерз, с… самую м… малость.

Старик посторонился.

– Ну, входи. Знал бы, камин разжег. Да шучу я, шучу. Иди, грейся.

Похожий на ледяную скульптуру ученик проскользнул внутрь, доковылял до огня и сел прямо на пол, обняв колени руками. Блаженная нега медленно, но верно стала растекаться по жилам. Одежда начала парить, высыхая на глазах.

Одноглазый тиран появился вновь и опять протянул подопытному склянку с непонятной жижей, которая на этот раз воняла так, словно это выжимка из клопов.

– Пей, – сказал он. – Сейчас будет последнее испытание.

Старик исчез в своей каморке, а Джузеппе зажал нос пальцами и выпил снадобье, у которого вкус оказался немногим лучше запаха, а то и хуже. Несчастный еле сдержал рвотный позыв. Тело тут же обожгло изнутри, стало трудно дышать. Ученик поднялся.

– Ну и гадость, так и помереть недолго, – он обернулся на звук шагов Алонса, державшего в руке стакан с водой.

Тот прошел к столу и сел в кресло, поставив посудину рядом со склянкой, где плавал его глаз.

– Ты готов? – спросил некромант.

– Вроде да, – ученик задыхался, пытаясь дышать как можно глубже.

Старик вздохнул и задержал взгляд на потолке, по которому полз паук-крестоносец.

– Ну, пускай все получится!

Он резко встал, выхватил из-за пазухи какой-то странный предмет и направил его на грудь своего ученика, который только и успел, что открыть рот. Что-то громыхнуло, вверх поползло облачко дыма, а из трубки, что держал маг, вырвалось пламя. Джузеппе покачнулся.

– Ах…

Его грудь пронзила острая боль, а лицо исказила гримаса ужаса. На рубахе появилось красное пятно, на глазах увеличиваясь в размерах. Некромант подошел вплотную к подопытному и посмотрел в его тускнеющие глаза. Через мгновение несостоявшийся фокусник бездыханным рухнул на пол. Алонс прислонил ухо к его груди и прислушался.

– Помер, кажись. Если с первым петухом не очнется, придется искать нового помощника, – в это самое время с улицы донесся крик кочета. Старик причмокнул губами. – Опять не свезло. Что ж вы все дохнете-то?! Что я не так делаю? Может, еще раз перепроверить формулу? Да я и так уже это сто раз делал…

Алхимик вздохнул и сел рядом с телом, вслушиваясь в перекличку домашних птиц, за которыми он исправно ухаживал, чтобы окончательно не сойти с ума от царящей в деревне тишины. Он осмотрел комнату, поправил повязку на глазу и достал из кармана фартука небольшой мешочек. Затем засыпал в странную трубку черный порошок, запихнул туда свинцовый шарик и скомканный кусок бумаги.

– А что там у тебя такое? – Алонс обратил свое внимание на пояс, что выглядывал из-под задравшейся рубахи покойного. Он снял находку с тела и заглянул внутрь. – Ой, как кстати!

Старик достал из пояса монеты и стал пересыпать их из одной ладони в другую, радостно улыбаясь. Этих денег вполне хватит, чтобы нанять какого-нибудь простака и испытать на нем очередной эликсир, который может принести удачу. За этим странным занятием алхимик не заметил, как пальцы на руке Джузеппе зашевелились, а сам он открыл глаза. И лишь когда он начал ворочаться, сумасшедший экспериментатор заметил происходящее.

– У меня получилось! Наконец-то у меня получилось! – Он выронил деньги, встав на колени, прижал руками плечи восставшего из мертвых к полу и навис над ним, как топор над убийцей. – Видел свет? Чувствовал дыхание смерти? Да не молчи ты!

Но Джузеппе ничего вразумительного ответить не мог. Он вращал глазами и шевелил губами. Алонс задрал его рубаху и удивился еще больше – рана затянулась, остался только уродливый шрам.

– Надо убедиться еще раз… – Схватив странную трубку, старик громом снова умертвил своего ученика, который и научиться-то не чему не успел. В первый же день умер, точнее, был убит.

Посидев немного около тела, алхимик уже начал сомневаться в правильности своего решения. Покойник не сделал ни единой попытки встать. Алонс погрустнел и стал собирать разбросанные монеты, но запнулся за тело, и рассыпал их вновь, упав на пол. И тут Джузеппе опять зашевелился.

– Хм, – лёжа рядом с подопытным, старик побарабанил пальцами по полу. – В чем подвох?!

Несчастный умирал и воскресал еще раз десять, пока старик сообразил, что жизнь возвращается к покойному только в том случае, если возле его ушей позвенеть монетами. Потом алхимик смекнул, что, вероятнее всего, это происходит потому, что для приготовления эликсира использовалась вода, которая кипятилась с добавлением серебра, золота, меди и свинца. Такова рецептура. Это и поведал маг своему ученику, когда тот начал приходить в себя после очередного возвращения из мира мертвых.

– Вот так, Джузеппе. Не знаю, как на счет вечной жизни, но в каком-то смысле ты обрел бессмертие. Поздравляю тебя, мой друг! – старик похлопал его по плечу и прислонился к столу.

Еще толком не оправившийся Джузеппе посмотрел через отворот рубахи на свою грудь и ужаснулся – кожа покрылась рубцами и страшно зудела. Он попробовал встать, но ноги пока не слушались.

– А если бы я умер окончательно? – вдруг спросил он, посмотрел в единственный глаз хозяина дома.

– Ну, ты бы об этом не узнал, – просто ответил Алонс. – У меня от волнения даже в горле пересохло!

Некромант, не глядя, схватил стакан, стоящий за его спиной, и опрокинул содержимое в рот. Спустя мгновение старик выронил склянку и схватился двумя руками за горло. Его лицо покраснело, потом посинело и стало приобретать серый оттенок. Джузеппе сидел и смотрел на жалкие попытки мага вздохнуть. Повернув голову, он понял, что произошло: Алонс по ошибке перепутал стаканы и взял тот, в котором плавал его глаз, вот и подавился. Возникло ли в голове Джузеппе желание помочь? Да, тем более что он знал, как это сделать. Однажды, еще в школе, он сам подавился, тогда на его счастье рядом оказался преподаватель словесности, который и спас мальчика, крепко обхватив сзади и нажав на живот. Маленький господин Остро никому не рассказывал про тот случай. Но сейчас он не мог встать, хоть и пытался. Некромант, закатив глаза, упал па пол, опрокинув стол, и затих. Навсегда.

Чувствительность к ногам вернулась ближе к полудню, если верить ощущениям. Джузеппе поднялся с кресла, перевернул окоченевшее тело на спину и посмотрел в лицо покойника. Гримаса боли и ужаса вызвала у несостоявшегося ученика отвращение. Вернув стол на место, господин Остро задался мыслью: что же делать дальше? Прежнее желание – остаться в этой деревне навсегда улетучилось. Он не хотел находиться здесь ни мгновением больше. Первым делом надо собрать деньги, что покойный алхимик едва не присвоил себе. Джузеппе собрал монеты обратно в пояс, надел его и решил осмотреть тайную комнату некроманта. Полазив по полкам и ящичкам, он нашел несколько драгоценных камней и кое-какие амулеты. Больше поживиться в закромах было нечем. Последнее, что прихватил с собой мужчина, была родовая грамота Алонса. Вдруг патруль с проверкой, какой-никакой, а документ.

Накинув плащ и натянув поглубже шляпу с широкими полями, Джузеппе покинул деревню.

Памятуя о том, что вчера вечером лодка скрылась в тумане, он прихватил с собой гроб из дома старика, оставив того лежать на полу. На нем мужчина и переправился на ту сторону, изредка оглядываясь назад и пытаясь разглядеть деревню, но туман не позволил сделать этого. Переплыв на другой берег, Джузеппе, не оглядываясь, пошел дальше, продрался через бурелом, который, казалось, стал еще плотнее и вышел в поле. Вдалеке виднелась повозка, на которой он прибыл в эти треклятые края. Это несказанно его обрадовало, не идти пешком десятки миль.

Возница, вроде как, даже обрадовался. Какая никакая, а компания. Он почти починил ось, оставалось только насадить колесо. Грязь на его зипуне засохла, но отваливаться не спешила. Он почесал проплешину.

– Приветствую вас, – старик утер лицо. – Нашли, что искали?

– Нашел, – коротко ответил Джузеппе. – Чем помочь?

Такое предложение несказанно удивило возницу.

– Если не затруднит, приподнимите коляску.

Добровольный помощник ступил в дорожную грязь, не боясь испачкать сапоги, уперся спиной в дверцу повозки, взялся руками за раму и сделал рывок. Коляска приподнялась, и возница посадил колесо на ось.

– Ну, вот и хорошо. Сейчас кобылу запрягу, и можем ехать. Вы, я так понял, свои дела тут закончили и хотите вернуться в Ромус? – Джузеппе кивнул и снял шляпу. – Вдвоем веселее в пути. Позвольте поинтересоваться, а что случилось с вашими волосами?

– А что с ними не так?

Старик почесал подбородок, запрягая лошадь.

– Они же были черные, как смоль, а теперь седые, как зола в печи. Что вы такого там увидели, что так вас напугало? – Вместо ответа незнакомец надел шляпу и нахмурился.

«За игры со смертью я еще дешево отделался!» – подумал он и помог вытолкать повозку из колеи.

Гнедая совершила круг по полю и встала на обратный ход.

– Премного благодарен, господин… Прошу прощения, не знаю, как вас звать.

Мужчина посмотрел вознице в глаза, помедлил с ответом, явно над чем-то размышляя. Затем нащупал родовую грамоту, что покоилась у него во внутреннем кармане плаща, и произнес.

– Меня зовут Сандер Бальамо. Я самый известный маг, в миру же известен больше под псевдонимом Мистер Шок, – и протянул вознице ладонь, надеясь на рукопожатие. – Мой главный трюк состоит в том, что я могу ожить после того, как мое сердце остановится. Меня даже специально убивают для этого, – Он показал чудовищные раны на своей груди. – И скажу по секрету, мне почти сто лет. Не верите? Посмотрите сей документ…

 

Глава седьмая

Мистер Шок закончил свой рассказ.

– Вот так прекратил свое существование Джузеппе Остро, и появился Сандер Бальамо, он же Мистер Шок.

В кают-компании наступила тишина, нарушаемая только ударами морских волн о борт корабля. Трубка Прохора давно потухла, и он просто крутил ее в руках. Генерал так и стоял, прислонившись к стене, и поглаживал эфес сабли. Даниэль задумчиво покусал губу. Молчание нарушил Фрэд.

– Как-то все…

– Прозаично? – ухмыльнулся маг. – А вы, наверное, ожидали нечто сказочное, какое-нибудь волшебное превращение, годы поисков и все такое, да?

Писарь пожал плечами.

– Ну, что-то в этом духе.

– Вынужден вас огорчить, мой друг, – артист убрал ноги со стола. – Иногда чудеса происходят вовсе не так красиво, как это хотелось бы. Везде есть грязь, кровь и ужас. Возможно, кто-то сложит более красивую легенду.

Фред расплылся в улыбке.

– Даже не сомневайтесь!

– Однако я задержался, – артист встал и коротко поклонился Прохору. – Спасибо за гостеприимство, Ваше Величество. Надеюсь, вы ничего не имеете против того, что я нахожусь на ваших землях?

Тот поднялся и протянул магу открытую ладонь. Рукопожатие состоялось.

– Напротив! Я рад нашему знакомству. Ведь если бы не вы, то сейчас наш общий знакомый, – Он кивнул на писаря, – ломал бы голову над траурной речью. Так что, если когда-нибудь вам понадобиться моя помощь, дайте знать. Слово шута, пусть и бывшего!

Мистер Шок еще раз поклонился.

– Думаю, мы еще встретимся. Наш балаган еще долго будет колесить по Королевству. Лицензия выдана на два месяца, а вот мне придется ехать в Броумен, чтобы продлить свою.

Тут в разговор вступил генерал.

– А зачем ехать? В смысле, мы будем рады, конечно же, но, думаю, что наш Король может сделать это прямо сейчас. Его слово покрепче какой-то там комиссии.

– Верно, – согласился Прохор. —Я подпишу вам пожизненное разрешение на показ номера на всей территории Серединных Земель. Фрэд, бумагу и перо! Пиши.

Писарь достал письменные принадлежности из шкафчика, возле которого стоял генерал, грамоту с тисненным королевским гербом и гербовой печатью в углу, сел за стол и стал выводить, макая перо в чернильницу.

«Сия грамота выдана самому выдающемуся фокуснику, которого я встречал когда-либо, господину Сандеру Бальамо, известному больше под сценическим именем Мистер Шок. За его высокое мастерство и за неоценимую услугу, оказанную мне лично, разрешаю ему давать свои представления на всей территории Королевства Серединных Земель пожизненно.

Король Прохор Первый».

Прохор подмахнул бумагу, Фрэд помахал ею в воздухе и протянул магу.

– Пожизненно – это хорошо, – иронично сказал тот. – Знать бы как долго это продлится. Я не знаю, чем занять грядущий вечер, а тут вечность…

– Простите, – кашлянул Даниэль. – У меня есть еще вопрос, позволите?

– Конечно, – ответил Сандер.

– Вам не больно, когда в вас стреляют?

Фокусник призадумался на мгновение.

– Невыносимо. Врагу не пожелаю такого. Каждый раз мою грудь словно дикие псы разрывают. Боль и физическая, и душевная. Я одинок, но не потому, что так хочу я. Меня боятся. Я даже не помню, сколько мне лет. Женщины сторонятся меня, если не считать портовых девиц. Стоит красоткам увидеть меня во всей красе, – артист прикоснулся к груди, и его лицо на миг перекосилось, – они бегут от меня, как от огня.

– Но почему вы не прекратите себя истязать?! – воскликнул Фрэд, вскакивая со стула. – К чему терпеть всю эту боль и унижения?!

Генерал и Прохор посмотрели на писаря и покачали головами. Сандер улыбнулся.

– Дорогой друг, я артист, я несу искусство в массы, а искусство требует жертв. И потом я – Мистер Шок, а если я все брошу, то буду никем. Меня все забудут. А забвение – это самое страшное для любого человека, а уж для нас, лицедеев, тем более. Пока я могу, буду делать то, что у меня получается лучше всего. Еще раз спасибо вам, други. Надеюсь на встречу. Не провожайте, не люблю все эти медовые напутственные речи и взгляды сострадания в спину.

Бальамо направился к двери, ведущей на палубу, но его вновь остановил мастер.

– Еще мгновение, господин маг, – Даниэль скинул на пол куртку, под которой была надета жилетка. Именно ее мастер снял и протянул фокуснику. – Возьмите.

Сандер принял подарок и удивился.

– Тяжелая…

– В ней множество карманов, в которые я вшил металлические пластинки. Это своеобразная броня, что-то вроде кирасы, только незаметная. Я и нашего уважаемого короля пытался в оную облачить, но он уперся, как баран. Прошу прощения, – поклонился мастер Прохору. – Наденьте. Вдруг рядом в нужный момент не окажется того, кто вернет вас к жизни. Сами могли убедиться, что улицы небезопасны.

Мастер еще раз грозно глянул на короля, но тот только махнул рукой.

– Захотят убить – никакая броня не спасет. Однако изобретатель прав, будет печально, если вы падете жертвой какого-нибудь вора.

Мистер Шок снял плащ, надел жилетку, которая пришлась ему впору и, кивнув, покинул кают-компанию.

Наступила тишина, которую через минуту нарушил Даниэль.

– Мне на ваши кислые рожи смотреть противно, вы еще поплачьте. Прямо трагедия всемирного масштаба у них! Чего расселись?! А ну, все на палубу! Домой пора, не знаю, кого как, а меня от запаха рыбы уже мутит. А у вас, между прочим, Ваше Величество, дома супруга с дитем на руках, а вы тут сказки слушаете, – мастер осекся.

Прохор встал и сдвинул брови.

– Ты мне хоть и друг, изобретатель, но за языком иногда следи. Не хватало, чтобы ты меня однажды при иноземных гостях распекать начал, вот они порадуются! Будут потом думать, что раз я с придворными совладать не могу, то и правитель из меня никудышный. Решат войной на нас пойти, и мне придется тебя на передовую послать. Будешь катапульты и стрелометы мастерить. Оно тебе надо? Себя не жалко, гвардейцев и люд простой пожалей, – и Прохор покинул кают-компанию.

Мастер почесал затылок.

– Чего он обиделся? Я же по-дружески…

– Да ну тебя! – махнул рукой генерал и вышел вслед за королем.

Только Фрэд перелистнул страницу и принялся скрипеть пером.

– А ты чего не ушел? – спросил Даниэль. – Давай, тоже задери нос. Слова им против не скажи, все в штыки воспринимают. Я не маленький, понимаю, когда можно волю словам дать, а когда нет. Я ведь прав, согласись?! Не окажись рядом мага, все, бери лопату – рой могилу. Что бы мы потом сказали королеве, извиняй, мать, конфуз случился?! Я бы себе этого никогда не простил!

– Да уймись ты! – писарь бросил перо и поставил кляксу на странице. – Я вообще-то занят государственным делом, а ты мне своим нытьем мешаешь. Сделай одолжение, поднимись на палубу и сделай так, чтобы я через неделю оказался в Броумене. Я домой хочу!

Даниэль улыбнулся и потыкал в сторону писаря указательным пальцем.

– Вот, вот единственное разумное решение. Пора улетать отсюда. Не получилось у недоброжелателей с пистолем, так они корабль сожгут.

Мастер выскочил за дверь и загромыхал сапогами по ступеням лестницы, ведущей на палубу. Летописец покачал головой.

– Чудные люди. Мне бы их проблемы! – Он взял перо и продолжил записывать историю, что поведал Сандер Бальамо…

В синем небе проплывали облака самых причудливых форм: то они напоминали птиц, то рыб, то невиданных чудищ. Иногда взору представал рыцарь, скачущий на коне, который спустя какое-то время превращался в рыбацкую лодку с одиноким белым парусом. Внизу под порывами ветра покачивались бескрайние зеленые леса, которые с высоты птичьего полета казались абсолютно черными. Они, в свою очередь, сменялись золотистыми полями, испещренные паутиной рек, и наоборот. Деревушки и небольшие города пробегали, оставаясь незамеченными. Когда корабль пролетал над горными хребтами, невольно можно было засмотреться, как закат окрашивает горные вершины в розовый цвет. Иногда снег, что месяцами скапливался на пиках, с грохотом срывался вниз, сметая все на своем пути.

Ночь сменяла день, разбрасывая по небу мириады звезд, которые срывались со своих мест, и, махнув луне на прощание хвостом, исчезали в темноте.

Сейчас Прохор стоял на носу судна и смотрел вдаль, благо солнце светило в спину и не слепило глаза. Ему нравилось так проводить время, разглядывая красоты этого мира.

– Можно рядом постоять, Ваше Величество? – прозвучал голос, заставивший короля прервать думы.

Он обернулся и, вздохнув, ответил.

– Даниэль, хватит уже. Я осознал свою неправоту…

– Нет, это я виноват! – мастер запустил пятерню в копну своих русых волос. – Ты король, а я веду себя с тобою, как с равным. Прости.

Прохор положил руку на плечо изобретателя.

– Мы и есть равные. Я шут, пусть и с короной на голове, ты мастер, но в первую очередь мы люди и не должны забывать об этом. Я очень ценю твою заботу обо мне, честно. Но я считаю, что чему быть, того не миновать.

Даниэль покачал головой.

– Думаешь, кому суждено утонуть, тот костью не подавится? Но это не значит, что надо тащить в рот, что не попадя. Осторожность еще никому не вредила. Прецедент имеет место быть. Ты уверен, что в каком-нибудь другом месте не найдется желающих проделать в тебе дырку? – король вздохнул. Он понимал, что мастер абсолютно прав. – Вот и я не уверен. Поэтому послушай меня: не рискуй понапрасну. Случись что с тобой, кто будет заботиться о твоей жене, дочке, обо мне, о Фреде, в конце концов? Я-то не пропаду, а вот за писаря я не уверен. А народ? Я не хочу, чтобы трон занял очередной пустобрех, который будет только свои карманы набивать и простой люд пускать по миру.

Прохор похлопал друга по плечу.

– Уговорил. Надену твою броню, но когда прибудем в Броумен, здесь мне ничего не грозит, разве что если я вывалюсь за борт и разобьюсь. Хотя, думаю, пока я лечу, от страха умру раньше, чем расшибусь.

Мастер почесал подбородок.

– Ты мне идею подкинул. Надо придумать что-нибудь эдакое, что можно будет носить на спине, но не особо мешало. Что-то вроде зонта… – Он задумался. – Извини, пойду, обдумаю этот вопрос.

Даниэль перепрыгнул через ряд ящиков, что защищали от повреждений сложенные паруса и реи, оставив Прохора одного, а тот, в свою очередь покачал головой, глядя Даниэлю вслед.

– Прав был бывший министр, погубят тебя твои изобретения.

Дело в том, что мастер едва не погиб, когда усовершенствовал корабль. Оборудование судна паровым двигателем и мощным винтом прошло без сучка, без задоринки, а вот когда испытывали телескопические мачты, которые по задумке должны складываться и подниматься, когда нужно, то его чуть не убило. Порвался один из тросов, и мачта стрелой пошла вниз. Мастер чудом остался жив, вовремя отпрыгнул в сторону. Правда, днище пробило, пришлось латать.

В удобстве изобретения убедились все, едва королевский бриг сел на воду рядом с потерявшейся «Валькирией». Даниэль на глазах моряков спустил гигантский воздушный пузырь, дернув за специальный шнур, а солдаты в трюмах навалились на воротки, вдыхая жизнь в шестеренки, которые натягивали тросы, а те, скользя по блокам, заставляли мачты вырастать прямо из палубы. Сказать, что моряки удивились, все равно что промолчать. Мачты тянулись к небу, поднимая реи, а паруса распускались сами по себе, как по весне почки на деревьях. По прибытии в порт весь такелаж судна исчез так же, как и появился, а сверху его накрыли откидными крышками.

Новым капитаном «Валькирии» назначили боцмана, который пытался сначала отбрехаться от должности, но потом согласился, ибо на этом настоял сам король. Прохор вручил морскому волку кошель золотом на ремонт посудины, покупку новых парусов и на прочие расходы, как то – кабак, ну, и все такое. Все-таки натерпелись мужики. Сам же Государь со своей свитой отправились в Броумен, домой. Долго зеваки в порту прикладывали ко лбам ладони и всматривались в небо, глядя на то, как удаляется прочь летучий корабль. И никто из них и не подозревал, что на его борту находится сам Правитель Серединных Земель собственной персоной.

Несмотря на то, что Даниэль настаивал посадить бриг на внутренний двор замка, Прохор уговорил мастера совершить посадку в обычном месте, а именно во дворе самого Даниэля, тем более что он для этого приспособлен. Изобретатель построил за забором своеобразный сухой док со сходнями, причалом и трапом. Так же имелся и подъемный механизм для поднятия на борт всяческих грузов. Надо отметить и то, что мастер окончательно перебрался жить на корабль, в доме только работал. Он стал одержим мыслью, что если случится всемирный потоп, то он единственный, кому удастся выжить. Откуда такие мысли взялись в его голове, то одному ветру известно. Наслушался баек во время своей учебы в заморских странах.

Жители Броумена, привыкшие уже к таким полетам, не обращали на летучий корабль внимания, даже детей он перестал интересовать, ибо мастер всегда отвечал им отказом на просьбы покатать по небу, ссылаясь на их малый возраст. Те обзывали Даниэля жмотом и кидались грязью. Он даже пытался выпросить у короля специальный указ, ограждающий его от нападок неугомонной малышни, но получил на это другой наказ – раз в неделю обязательно поднимать старый воздушный шар в небо и показывать ребятне красоты города, причем бесплатно. Через два месяца бутузам наскучило наблюдать один и тот же пейзаж, и они отстали от изобретателя, чему тот несказанно обрадовался. По правде сказать, мастер давно втихаря вынашивал идею построить на реке гигантское колесо, закрепленное на двух столбах между берегов, навроде водяной мельницы, только с сиденьями, чтобы можно было катать на нем всех желающих. Поначалу мастер хотел собрать эту штуковину в поле, но подумал, что если кто упадет, то непременно превратится в блин, а так шлепнется в воду. Мельник, если что, спасет. Но пока зрительное колесо существовало только на бумаге, свернутой в рулон и убранной в сундук вместе с другими набросками, что хранился на корабле.

Ступив на твердую землю, Прохор решил сразу отправиться в замок, где его ждала Изольда. Королеве сообщил о прибытии супруга вестовой, которого послал начальник караула, охранявшего город. Правитель поблагодарил мастера, Фрэда и генерала за службу, пожал руки гвардейцам и оставил вотчину изобретателя.

Прохор шел по шумным улицам города, его приветствовали жители, он козырял в ответ. Не забыл заглянуть в лавку бакалейщика, купить у него свежеиспеченного хлеба, чтобы покормить им голубей на площади. Вспомнил и про ребятню, которую всегда щедро одаривал леденцами. На детей король потратил последние монеты, что остались после долгого путешествия.

Шпили замка приближались с каждым шагом. Прохор замечтался о том, как обнимет жену и поцелует в нос свою милую дочурку, и не заметил случайного прохожего в большой шляпе с пышным пером, на которого налетел.

– Прошу прощения, я вас не заметил. Надеюсь, я вас не сильно ушиб? – Он по дружески приобнял незнакомца за плечи.

Но тот оттолкнул нерадивого прохожего и выхватил шпагу, висевшую у него на боку. Стоит ли говорить, что хозяева лавок и их посетители, увидавшие это, кто прильнул к окнам, а кто выскочил на улицу. Они хотели остеречь, задиру, но Прохор вскинул руки, давая горожанам понять, чтобы они не вмешивались. Парень явно не местный, не знает в лицо короля, и даже не удосужился прочесть свод обязательных условий пребывания в городе. Оружие разрешено носить только гвардейцам, которые наверняка уже спешат на помощь своему Государю. То, что Прохор попросил не вмешиваться, вовсе не означает, что нужно стоять и смотреть.

– Милейший, – откинул назад свою шевелюру рыжеволосый балагур, – зачем сразу клинок обнажать? И неужели вы настолько уверены в себе? Вы никогда не задумывались, что можете столкнуться с более опытным противником, и он вам зубы пересчитает?

Прохор не имел в виду себя, хотя и неплохо владел всеми видами оружия. Просто хотел решить вопрос мирным путем. Если опасность начнет щекотать ноздри, он легко пустит в ход многозарядный пистоль, что покоится под мышкой, но надеялся, что дело до этого не дойдет. Но незнакомец не спешил прекращать дискуссию.

– Никакой я тебе не милейший! Смотреть надо, куда прешь.

– Я извинился, – удивился Прохор такой наглости.

– Что проку с твоих извинений? – не унимался наглец, размахивая шпагой. – Ты мне ногу оттоптал, сапог дорогущий испачкал и вообще нанес оскорбление. У меня на родине за такое убивают без предупреждения. Но поскольку ты, судя по всему, почтенный горожанин, а не чернь, то я дам тебе возможность защищаться, если найдешь чем.

Торговцы и их посетители стали перешептываться. Никогда они еще такого не видели. Какой-то чужеземец размахивает оружием посреди города, смея угрожать самому королю. Это хорошо, что Прохор оказался не робкого десятка. Прошлый правитель портки бы запачкал сразу, случись такое с ним. Но нынешний не таков, не отступит.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказал он и посмотрел по сторонам. – Други, дайте мне что-нибудь, чем можно сразиться с этим мастером клинка.

Тот усмехнулся.

– Спешу развеять твои надежды остаться в живых. Я в бою просто демон, не знающий страха. Ни одной дуэли не проиграл. На моей шпаге крови больше, чем на ноже мясника. Хотя, может, вам повезет, но, думаю, что нет.

Его пламенную речь прервал толстяк, обратившийся к Прохору.

– Прошу прощения, Вашество, – Он смутился и протянул кочергу. – Ничего другого мы не нашли.

Сюзерен повертел в руках железку и пожал плечами.

– Самое то! Не убью, но покалечу.

И Прохор занял позицию, как его учил один французский фехтовальщик, которого для него нанял Генрих: боком к противнику, слегка присел, отвел свободную руку назад и выставил перед собой кочергу ладонью вверх. Зеваки, которые увеличились числом и перекрыли улицу в обе стороны, захихикали.

– Чего ржете?! – нахмурился Прохор. – Так надо. Это вам не хрен резать!

Незнакомец снял шляпу и отбросил в сторону. Естественно, ее тут же сперли. Проведя ладонью по слегка забеленным сединой волосам, собранным на затылке в хвост, дуэлянт разрезал воздух шпагой, которая блеснула в лучах солнца.

– Антре! – и встал в небрежную позу, держа клинок ладонью вниз. – Боишься?

– Вот еще! – усмехнулся Прохор.

Улица наполнилась звоном стали. Противники закружились в смертельной схватке. Незнакомец наступал, а его оппонент оборонялся. Оно и понятно, ведь у последнего в руках была кочерга, а ею особого урона не насеешь, если только хорошенько размахнуться и врезать, но пока будешь примеряться, из тебя дуршлаг сделают. Одна атака сменяла другую, выпад следовал за выпадом, финт за финтом. Правый кварт чередовался с левым, октав с фланконадом. Король не уступал своему противнику в умении, держался достойно. Уходил в сторону, подныривал, прогибался, пропуская разящую сталь в дюймах от себя.

– Вы еще не устали? Я, откровенно говоря, запыхался малость. С дороги, знаете ли, отдохнуть еще не успел, – выдохнул Прохор, отбивая очередной выпад.

– Это была всего лишь игра! Сейчас я покажу тебе настоящее искусство! – крикнул задира, разрезав воздух.

Зеваки, к которым присоединился и отряд гвардейцев, ахнули. Кончик шпаги пронесся возле самого носа Государя, а тот, в свою очередь, ощутимо наградил соперника кочергой по колену.

– Пардон, – шутовски присел Прохор. – Вам не больно?

– Не так, как будет вам! – оскалился незнакомец, парируя удар.

Соперники вновь закружили, размахивая оружием, наводя ужас на толпу. В конце концов, усталость начала сказываться на скорости обоих драчунов. Задира снизил темп и стал все реже атаковать, да и сюзерен уже вяло отбивал удары. Дуэль пора было заканчивать.

– А ты недурно владеешь кочергой, чувствуется рука мастера. Но, готов поспорить, тебе не знаком удар, которым я собираюсь завершить наше противостояние. Итак, мой конек – «бросок змеи». Прощай, и передай мой привет своему прадеду!

Что произошло – не понял никто, кроме фехтующих.

Незнакомец сделал обманный шаг назад, выманивая соперника на себя, а когда тот поддался на уловку и сделал выпад, норовя попасть в глаз, провел батман, ударив клинком сверху по кочерге, и прыгнул вперед, вгоняя острие шпаги в грудь своего врага.

Мужики ахнули, а женщины попадали в обморок.

Задира уже был абсолютно уверен в своей безоговорочной победе, ибо после этого удара никто не выживал, но что-то пошло не так. Его клинок сломался и упал под ноги на булыжную мостовую. Посмотрев на оставшуюся в руках рукоять с витым эфесом, незнакомец перевел взгляд на своего соперника. Тот кисло улыбнулся.

– Спасибо тебе, Даниэль. Впредь мне, дураку, наука будет, – прошептал Прохор и наотмашь ударил кочергой несостоявшегося убийцу по лицу. Молодой человек совершил полный оборот вокруг своей оси и рухнул, как подкошенный.

Народ возликовал!

Слухи о дуэли облетели город в считанные мгновения. К зрителям присоединился Фрэд, который шел по улице, и Генерал, решивший проверить службу и встретивший спешащий куда-то отряд гвардейцев. Именно они и поведали министру о схватке, проходившей неподалеку. Ну и куда без мастера?! Тот примчался в одном сапоге и в рубахе наизнанку, поскольку уже успел раздеться.

Едва зачинщик драки упал на мостовую, толпа расступилась, и поверженного бузотера тут же повязали солдаты.

– Куда его, Ваше Величество? В темницу или сразу за палачом послать?

Сюзерен отдышался.

– В Тронную Залу его, побеседовать с ним хочу.

Гвардейцы подняли мужчину на руки и с топотом удалились. Генерал подошел к королю и покачал головой.

– Вот на секунду нельзя оставить вас одного. Уже вляпались в историю. Вот, ей-богу, приставлю к вашей персоне охранение. Мало вам Трисполя?

– Во-во… – вставил изобретатель, снимая сапог. – Хорошо, что я такой надоедливый. Не надень мою жилетку, сейчас бы лежал тут в луже собственной… крови. Все, завтра же начну мастерить тебе специальную карету. Хватит, доходился! Генерал, надо и караул в замке усилить, туда любой желающий пройти может. Сказал, что к Государю по личному, и будь здоров.

Народ не торопился расходиться. Все стояли и ждали продолжения, но король помахал пальцами, и толпа начала редеть.

– Впредь я буду более осторожным, – пообещал Прохор. – Я же не виноват, что приключения сами ко мне липнут. Шел, никого не трогал.

– Ну а в драку зачем ввязался? – не унимался Даниэль. – Ты пистоль для чего просил?

Правитель Серединных Земель вздохнул.

– Что мне его к праотцам сразу нужно было отправить?! Я не разбойник какой, а король.

– Король он, – махнул рукой мастер. – Если бы не броня, он тебя на погост отправил. Жалостливый какой нашелся, вы только посмотрите на него! Фрэд, непременно запиши в свою книгу, чтобы на следующем собрании внести изменение в свод указов, и записать, что Государю неможно прилюдно оружием размахивать и подвергать свою жизнь всяческой опасности.

Писарь согласно кивнул и сделал пометку в книге, которую выудил из торбы, висевшей на боку. Носить ее за пазухой он перестал с тех пор, как мастер ему подарил жилетку с остальными пластинами, такую же, что только что спасла жизнь королю. Фрэд стал завсегдатаем «Трех поросят», а там публика разная собиралась, многие шило в сапогах носили. Да и вообще, мало что.

– Ладно, други. Ступайте, занимайтесь своими делами, – отмахнулся Прохор, чувствуя, что его уши горят от стыда. Мастер опять оказался правым.

Даниэль плюнул под ноги.

– Это только мне в другую сторону, а вам всем в замок.

– Ну да…

Изобретатель пошел прочь, ойкая от того, что маленькие камушки врезались в его ступни. Генерал и летописец встали по обе стороны от правителя и отправились вершить судьбу задиры.

Сюзерен восседал на своем троне, накинув на плечи горностаевую мантию, не для солидности, так положено. Корону, правда, надевать не стал. Тяжелая, зараза. Фрэд не стал прятаться в тайной комнате, а примостился на ступенях, там, где раньше обитал шут. Генерал стоял чуть поодаль и играл с двумя огромными черными псинами, которые рычали, клацали зубами, но не лаяли. Так их приучил сам Государь, причем без применения палки, по-доброму, словами. Собаки словно поняли наказ и без команды пасти не раскрывали.

Виновник данного собрания, лежавший на полу в центре зала, начал приходить в себя. Он застонал, сел и обхватил голову раками.

– Рыжий прохвост, это не по правилам. Вот отойду чуток, порублю тебя в капусту!

– Я бы на твоем месте выбирал выражения, во-первых, во-вторых, если у меня в руках будет не кочерга, а сабля, второго шанса я тебе не дам.

Дуэлянт наконец-то разлепил веки и осмотрелся: большой зал, на стенах портреты, огромные окна, через которые льется свет, шторы шитые золотом, люстра какая-то странная, без свечей… Трон. Трон?!

«А кто это там сидит? Похож на того самого ухаря, о которого сломалась моя шпага, а она, между прочим, недешево стоила!».

– Какого демона ты там расселся? – задира потер ушибленную щеку, по который расплылся большущий синяк. – Ай! Лихо ты меня приложил. Куда вы меня приволокли? На казематы не похоже, слишком чисто и просторно.

Ответил генерал. Он прекратил играть с собаками, и те подбежали к трону и улеглись возле ног писаря.

– Ты находишься в Тронной Зале, в замке Правителя Серединных Земель. И встань, когда разговариваешь с королем!

– С королем? – удивился молодой человек. – С каким еще… королем?..

Осознание того, что он на самом деле стоит перед Правителем тутошнего государства, стало закрадываться в его сознание. А ведь все сходится. Богатое убранство, трон, вон тот, рыжий, с которым дрался, дюже похож на того, с портрета на стене. Неужели и в самом деле его угораздило скрестить шпагу с самим королем?! Вот дела. Это попахивает виселицей. В худшем случае солеварней или галерами. Он поднялся и робко сделал шаг вперед. Собаки тут же вскочили, ощетинились и, зарычав, показали клыки.

– Не бойся, они без команды не тронут, – сказал Прохор, поерзав на троне и поправив мантию. – Позволь представиться, я король. По нашим законам тебя должны казнить, – задира сглотнул. – Но ты можешь избежать казни.

– Что я должен сделать, Ваше Величество? – дуэлянт уже не сомневался, что перед ним настоящий Правитель, ни смешинки на лице, глаза полны серьезности. – Понимаю, что поступку моему нет оправдания…

– Ты нарушил закон о дуэлях, которые запрещены, и напал на короля, ладно бы никто не видел, а то зрителей, как в театре. Палач, поди, уже топор точит. Итак, вот мои условия. Согласишься – будешь жить, не знаю насколько долго, ибо с твоим норовом ты своей смертью не помрешь, а нет, то скажи солнышку прощай, а палачу здравствуй. В течение месяца тебе вменяется в обязанности обучать фехтованию моих гвардейцев. Можешь этим заниматься во внутреннем дворе замка, он все равно пустует, да и на глазах будешь все время. Естественно, покои для проживания не предоставлю, обойдешься, в темнице поживешь, а вот питание будет хорошее, слово даю, – Прохор встал, скинул мантию и подошел к дуэлянту. – Ну, и какой будет твой положительный ответ?!

– У меня нет иного выхода, как согласиться, – пожал ладонь задира.

– Не сомневался, – улыбнулся сюзерен. – Как звать тебя?

Тот почесал подбородок.

– Луиджи де Монклер, Ваше Величество. Подданный французского короля.

Прохор жестом подозвал Генерала.

– Забирайте этого сорвиголову, Сильвестр Драгович, теперь он целиком и полностью ваш. И солдат не жалейте, он знает толк в фехтовании, чуть во мне дырок не наделал, спасибо мастеру еще раз. А ты, Фрэд, пиши указ: Я, король Серединных Земель, Прохор Первый… Написал? Приговариваю Луиджи де Монклера к исправительным работам, сроком на тридцать дней и обязуюсь заплатить ему за обучение моей гвардии, – писарь округлил глаза от удивления. – Да-да, пиши. Заплатить десять монет золотом. Число и подпись. Хотя, подпись – это мое.

Прохор подмахнул грамоту с гербовой печатью, поставив точку в этой истории.

 

Глава восьмая

Прохор шел по лестничным маршам, стирая о гранитные ступени подошвы своих сапог. Окна в замке, как бывало в это время года, не закрывались, поэтому по всем углам гулял сквозняк, гоняющий пахнущий сыростью воздух. Солнечные лучи блуждали по стенам, играя бликами на незажженных чашах масляных ламп и позолоте картин, которыми увешаны практически все стены. Тут имелась даже работа самого Прохора, которую он наваял от нечего делать. На ней скучающий сюзерен изобразил, как смог, вид из окна своей каморки. Поскольку подобной науке Прохор не обучался, то у него получилось весьма посредственно: верхняя половина холста получилась синей и изображала небо, а нижняя – желтой, и символизировала золотистое поле. Чтобы как-то разнообразить скудный пейзаж, одним движением Правитель поставил в верхнем углу галочку, которая стала птицей, а в нижнем нарисовал пугало, тоже довольно-таки схематично. Получилось очень даже веселенько, опять же по мнению самого Прохора. Изольда, увидав мазню супруга, предложила повесить картину на всеобщее обозрение в замке. Идея пришлась королю по нраву, после чего он лично ходил по городу и отбирал для коллекции работы местных и заезжих мастеров кисти. Тут имелось даже несколько картин Дрона, который помимо того, что слагал стихи, еще весьма недурно рисовал. В одном из коридоров замка висел групповой портрет и самих музыкантов, написанный заезжим художником. Холст заказали они сами, но оплатить работу пришлось из городской казны, поскольку у лицедеев не оказалось денег, и картине было суждено стать украшением дворца. Музыканты просили оставить полотно себе, клялись расплатиться в ближайшие десять лет, но король остался непреклонен.

Задержавшись у одной из картин, Прохор всмотрелся в изображенный на ней пейзаж, который до боли в сердце напомнил рыжему пройдохе его деревню, которую он покинул много лет назад по воле ветра. В уголке глаз короля блеснула слезинка, а в груди кольнуло. Кашлянув в кулак, он тяжело вздохнул и прибавил шагу. Ему не терпелось обнять супругу, покачать на руках крохотный сверточек, который представляла собой его маленькая дочка.

Перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, Прохор мчался в покои королевы, как лань, гонимая охотничьими псами. Остановившись возле массивных дверей, сюзерен поправил свой помятый наряд, пригладил волосы, посмотревшись на свое отражение в огромном зеркале. Пусть лампы и не горели, но света, исходящего из двух окон по разные стороны коридора, вполне хватало. Прохор отдышался и толкнул позолоченные створы.

– Дорогая, я вернулся! – воскликнул он, раскинув руки в стороны. – Иди же, обними своего благоверного, что явился из длительного путешествия целым и невредимым!

Изольда, сидевшая в глубоком кресле, положила на столик вышивку, и посмотрела на мужа.

– Явился, не запылился, – она поднялась, расправив многочисленные юбки своего голубого платья, расшитого жемчугом. – И не ори, дитя спит, оглашенный. Целый и невредимый, говоришь? – королева прищурилась.

Прохор подошел к Изольде и поцеловал ее в молочные полушария, выглядывающие из декольте.

– Ни царапины!

– Странно, – хмыкнула Государыня. – А я слышала, будто кто-то очень похожий на тебя учинил нешуточную драку на улицах города.

Прохор даже не покраснел.

– Да? Вот негодяй какой! Надеюсь, он не посещал тебя под видом меня в мое отсутствие? Ты же знаешь, что ждет тех, кто изменяет своим мужьям. Не надо напоминать судьбу зазнобы конюха?! Шучу, дорогая. Ты же знаешь, что я люблю тебя, – Прохор попытался обнять жену, но та отстранила его.

– Я на тебя обиделась. Вместо того, чтобы спешить к нам с малюткой, ты устраиваешь потасовки. Ты, в конце концов, уже не шут, а Правитель королевства. Тебе непрестало саблей махать.

– Кочергой…

– Тем более! У тебя для этого гвардейцы имеются. А если бы тебя убили, кто бы стал о нас заботиться? – Изольда отошла к окну.

Прохор посмотрел на позолоченную кроватку, рядом с семейным ложем, где спала его дочурка, и вздохнул.

– Ну, милая! Ей-богу я не специально, так получилось. Обещаю, больше не буду! – Он вновь попытался обнять супругу.

Та для проформы посопротивлялась, хихикнула, когда губы супруга коснулись ее шеи, и сказала:

– Все, уйди. Я до завтра буду не в духе. Сходи к своим музыкантам и скажи, чтобы придумали колыбельную для Элизабет. И помойся, от тебя воняет!

Прохор заулыбался, поцеловал Изольду в макушку, помяв прическу, над которой трудились сразу две придворные дамы, и шлепнул по заду. Затем, осторожно, чтобы не разбудить, взял на руки свое дитя, что-то промурлыкал ей на ушко, словно кот, положил на место и выскочил за дверь.

Король первым делом поднялся в свою каморку, ополоснулся, побрился, надел чистую одежду простого горожанина, но с вышитым королевским гербом, и отправился по делам. Сперва посетил прачечную, куда сдал под роспись грязную одежду, рассказал парочку свежих, пикантных шуток, от которых у женщин зарделись щеки. Кто-то смущенно прикрывал лицо, кто-то отворачивался, а кто-то смеялся в голос. Прислуга пожелала Государю хорошего дня и после того, как он исчез в клубах пара, продолжила обстирывать государственную знать, которой, к слову, имелось не так много, как при прежнем правителе. Королевское Собрание сократилось чуть ли не вчетверо. Осталось всего десять человек, возведенных в чины министров, два доверенных лица: писарь и изобретатель, и еще несколько человек. От каждого король требовал еженедельный отчет о проделанной работе, замечаниях и предложениях.

Фрэду прибавилось бумажной работы, поэтому он попросил дать ему помощников. Кроме того, писарь решил выпустить сборник своих сказок, чтобы продавать по дешевке на базаре, и Даниэль взялся смастерить ему чудо-агрегат, с помощью которого дворцовый сочинитель смог бы делать книги. В планах мастера давно зрело создание печатного станка, а тут как раз нашелся повод, чтобы попробовать воплотить задумку. Он практически завершил сборку, но отвлекся на путешествие, в которое ему пришлось втянуться по воле короля. Также мастер работал над усовершенствованием прядильных и ткацких станков, а также думал собрать механизм, который позволил бы заменить на полях ручной труд косарей и жнецов. Даже приступил к созданию чертежей. Параллельно Даниэль ломал голову над системой водоснабжения города, чтобы жители не бегали на реку с ведрами и не ездили на лошадях с бочками, ибо последние иногда падают с повозок и катятся по улицам. Двоих придавило насмерть. В общем, без дела изобретатель не сидел. Идей в его голове с лихвой хватило бы на десятерых. К тому же надо выполнить личную просьбу короля – собрать маленькую повозку для дочери государя, чтобы та могла колесить на ней по коридорам, отталкиваясь ножками, пока не научится ходить.

Сам же Прохор в компании с Фрэдом колесил по округе, высматривая новые места для строительства городов, общаясь с жителями отдаленных районов. В общем, занимался государственной деятельностью, не жалея колес самоходной телеги. Только успевай воду в котел подливать и дрова в печь закидывать.

Вот и сейчас, по возвращению в Броумен, сюзерен решил издать указ о создании службы занятости, важность работы которой будет заключаться в том, что каждый житель Королевства Серединных Земель обязан раз в три месяца приходить туда и предоставлять документ, удостоверяющий факт наличия у горожанина работы. Сей документ должен выдавать своим работникам хозяин лавки или артели, который обязан так же отчитываться в службе. Если у человека нет «рабочей грамоты», значит он добывает средства для проживания нечестным путем, и должен быть взят на учет, как неблагонадежный элемент. Прохор думал так: не хочешь работать, не надо, но делай это подальше от тех, кто трудится не покладая рук, и не зарься на чужое. Рассматривал король и такой метод наказания тунеядцев: пусть, к примеру, живут на рудниках или в солеварнях. Там грабить некого, воровать нечего. Денек-другой без еды и воды помаются и начнут пахать, аки кони!

С такими мыслями Государь и зашел в библиотеку, но, судя по тому, что электрические фонари не горели, и в вотчине Фреда царила тьма, любитель книг отсутствовал. Нахмурившись, Прохор запустил пятерню в рыжую шевелюру.

– Надо попросить мастера придумать какую-нибудь штуковину… – начал размышлять он вслух, шагая по тускло освещенным коридорам замка. Тут, на северной стороне, лампы горели через одну, ибо дневного света не хватало, а все зажигать – так кроме Фреда никто и не ходит. Масла не напасешься на эти лампы, на свечи воска, а про то, чтобы электричество в это крыло провести и речи не шло. Потом, быть может. – Что-то типа шнурка с колокольчиком для вызова прислуги, только чтобы у каждого был свой. Нужен, к примеру, Генерал, дернул красный, нужен писарь – синий. Главное подписать, чтобы не перепутать. А лучше систему трубок наладить, дернул за шнурок, в трубу крикнул, а на том конце услышали. И никуда ходить не надо! А если их на месте не будет? Так… В этом случае можно глашатая на башню послать, чтобы во всеуслышание кричал, мол, такой-то такой-то, срочно явиться к Государю. А если того же министра в городе нет, а совет его нужен? Вестового гнать? Нет… Тут другая штука нужна. Надо мастеру эту мысль подкинуть, пусть он голову ломает, для того и нужен.

Размышляя о том, о сем, Прохор не заметил, как добрел до комнат, где жили музыканты. Поскольку до вечера еще долго, то, скорее всего, они находились в своих покоях, отходя от очередной гулянки в таверне. Хотя, обычно стоит храп на ползамка, а сейчас гробовая тишина. Странно. Постучавшись и не получив ответа, король вошел внутрь. Где-то в конце лабиринта спальных помещений слышалась музыка. Значит, на месте. Пройдя через все комнаты, которые являлись проходными, Прохор обнаружил всю честную компанию в импровизированной столовой за распитием компота. Государь понял это по витающему тут аромату сухофруктов, привезенных из Сиберии. Артисты сидели на лавках около длинного стола и кружками черпали варево прямо из котла. Среди них находился и писарь.

– А мы тут… это… – Фред смутился, словно его застукали за чем-то срамным. – Я им рассказывал о нашем путешествии. Дрон уже несколько стишков сочинил, а Михась музыку придумал. Хотели поиграть самую малость.

Прохор, пока сюда шел, забыл, зачем искал летописца. Он присел на стул.

– Рад видеть вас в добром здравии.

Музыканты встали со своих мест и поклонились Государю.

– Взаимно, Вашество, – сказал Михась. – Отведай сего чудного напитка, окажи честь.

Король отмахнулся.

– А чего это вы с вина на компот перешли? Не заболели ли часом?

– Так рано еще, – Яков почесал зад и сел на лавку. Его примеру последовали и остальные.

Прохор посмотрел в открытое окно. По голубому небу плыли облака, гонимые ветром. Государь перевел взгляд на стены. Гобелены покрылись вековым слоем пыли и стали неотличимыми от строительного камня, из которого и сложен дворец. Надо бы службу специальную создать, что будет следить за чистотой помещений и тут, и в городе в целом, а то скоро пауки заведутся размером с курей. Крысы уже себя ведут, как хозяева. Шныряют по коридорам туда-сюда, никого не боятся. Скоро под одеяло греться залезать начнут.

Бал откашлялся в кулак.

– Фрэд нам понарассказывал историй. Кому поведаешь – не поверит, что такое могло произойти!

– Такого захочешь – не придумаешь! – поддержал его «одноглазый» Рене, который не снимал повязку даже тогда, когда его никто не видел. Привык. – Можно столько песен наделать, что весь вечер в трактире играть будешь и времени не хватит. Надо будет опять большое выступление на площади организовывать. Вы как на это смотрите, други?

Музыканты согласно закивали. Михась зачерпнул кружкой компота и сделал большой глоток.

– Дрон за ночь все ваши приключения в стихи переложит, потом музычку придумаем и готово, собирай народ. Вот послушай, что получается.

Артисты выудили из-под стола инструменты и заиграли, а Михась с Дроном заголосили, топая ногами и хлопая ладонями по столу.

Песня закончилась, и Прохор заулыбался.

– Неплохо очень даже. Вот как у вас так получается? Надо вам по королевству поездить, мастерство свое показать. Пусть другие музыканты у вас поучатся, а то в Кромстене мы чуть с тоски не померли, – Он вздохнул. – Зачем же я шел-то? Ах, да… Королева просит, чтобы вы колыбельную сочинили, только что-нибудь нормальное, без отрубленных голов и всякой нечисти. Сможете?

Дрон и Михась переглянулись и пожали плечами.

– Попробовать можно, – сказал один.

– Угу, – согласился другой.

– Вот и хорошо, – поставил точку в разговоре Прохор. – И еще: предлагаю сегодня вечером посидеть, выпить хмельного. Отпраздновать, так сказать, успешное завершение государственных дел на дальних рубежах. Вы как?

За всех ответила Мария, убирая скрипку в сторону.

– Мы хоть раз отказывались?! После седьмого удара часов встречаемся тут.

Король согласно кивнул и покинул вотчину артистов, которые продолжили заниматься сочинительством новых песен, основываясь на рассказах летописца.

Прежде чем отправиться на встречу с музыкантами, Прохор встретился со всеми министрами в Тронном Зале и раздал указания. Естественно, заглянул на кухню, где лично продегустировал все блюда, что готовились в кастрюлях. Раньше, при прежнем Правителе, их было бессчетное количество, поскольку с королевского стола кормилась вся знать, коей во дворце имелось больше, чем семян в подсолнухе. А сейчас хватало двух-трех. Тем более что королевским указом за еду обязывали платить, пусть мало, но все же. На то жалование и дано. Или за деньгу работай, или за еду. Не хочешь платить – ходи голодным. Все справедливо. Казна она не резиновая. Ужин супруге король взялся отнести лично. Поставив на серебряный поднос несколько фарфоровых тарелок, небольшую супницу, хлебницу и положив половник и позолоченные приборы, Государь отправился в поход по пустынным коридорам и лестничным маршам, освещаемым электрическими лампами. Спустя минут десять-пятнадцать, Прохор подошел к дверям, ведущим в покои Изольды. Он постучал носком сапога по створке и произнес.

– Дорогая, если тебя не затруднит, открой, у меня руки заняты.

С той стороны послышался насмешливый голос.

– Что, дыры в голове затыкаешь, чтобы последние мозги не вытекли?

Прохор надул губы и парировал.

– Нет, тебе запасные принес. Открывай, ужин остывает.

Позолоченная ручка дернулась и дверь, скрипнув, отворилась. Король проскользнул внутрь.

Изольда вернулась на супружеское ложе, сокрытое полупрозрачным балдахином, и продолжила кормить дитя грудью. Прохор поставил поднос на круглый столик и сел на кресло возле трюмо, за которым по утрам прихорашивалась его ненаглядная. Помещение освещалось масляной лампой, поэтому царящий полумрак дышал некой загадочностью. Королеве претили все эти изобретения, от которых всего можно ожидать, и пользовалась проверенными вещами, поэтому помещение освещалось тремя свечами на канделябре, а посему царящий полумрак дышал некой загадочностью, благодаря пляшущим на задрапированных стенах вычурным теням.

– Я же предупреждала, что буду злиться до завтра, – Изольда оторвала дочь от груди, положила на постель, а сама подошла к столику и загремела посудой. – Чего пришел? Иди, подумай над своим поведением, только сначала уложи дитя, а я поем.

– Я за этим и пришел, – Прохор скорчил рожу за спиной супруги. Он сел на ложе, взял дочурку на руки и принялся убаюкивать ее, сюсюкая и делая из пальцев козу. – Ути-пути…

Изольда кашлянула.

– Я сказала уложить, а не разгулять.

– Я ее не видел сколько, дай поиграться-то, – обиделся король.

Государыня села за стол и принялась вкушать суп, стуча ложкой по фарфору.

– Какие игры на ночь глядя? Раньше надо было. Где тебя носило?

Прохор поцеловал дочь в лоб.

– Ну, вообще-то я делами государственными занимался. Я, если ты забыла, Правитель этих земель, и должен заботиться о своих подданных.

– А о нас кто будет заботиться?

«Зачем я пришел?! – подумал сюзерен. – Знал ведь, что будет гундеть. Хуже старух базарных!».

– Этот разговор ничем хорошим не кончится, – вздохнул Прохор. – Ешь молча, пока не подавилась. Спасать не буду, не обучен сей науке. И знаешь что… Нам будет тебя не хватать. Мы, конечно, погорюем чуток. Да, радость моя? – Он чмокнул дочь в носик. – А потом найдем другую мамку. Не такую красивую, как ты, поплоше. Но лучше такая, чем никакая.

– Ты, вместо того, чтобы чушь нести, – отозвалась Изольда, утираясь салфеткой, – лучше сказку ребенку расскажи.

– Так она маленькая еще, не поймет.

Королева забралась под одеяло, взяла у супруга дитя и улеглась поудобнее среди десятка пуховых подушек.

– И чего? Тебе трудно? Заодно и я послушаю. Начинай, мы все во внимании.

Прохор покачал головой, встал и занял место у трюмо. Он знал, что Изольда может проснуться от малейшего шороха, а кровать предательски скрипит. Поэтому лучше заранее приготовиться к отступлению, чтобы не разбудить ни ее, ни дитя. Устроившись поудобнее в кресле и вытянув ноги, Прохор начал рассказ.

– Давным-давно, в далекой стране жил один человек, который собирал по всему свету часы. Его коллекция слыла самой большой на свете. Каких только экспонатов в ней не было! И такие, и сякие, и механические, и песочные, и водяные, и с кукушками, и музыкальные. Всякие-разные, одним словом. И вот как-то во время очередного путешествия забрел он в дремучий лес. Тучи закрыли небо, скрыв звезды и луну, и сбился путник с дороги. А тут еще волки стали завывать, нагоняя на бедолагу ужас. Бедняга побежал, сломя голову, через ямы, канавы и буреломы и совершенно случайно увидал слабое мерцание. Поначалу он подумал, что это костер, но когда подкрался поближе, то обнаружил, что не костер это вовсе, а свет десятков окон старинного каменного особняка, о четырех этажах, который каким-то странным образом затерялся в такой глуши. Продрался он через дебри, поднялся по широким каменным ступеням и постучал в массивную дверь. Ему открыла неописуемой красоты женщина, в черном платье, с такими же черными, как смоль волосами. Путник поздоровался, и поинтересовался, не сдадут ли ему комнату на ночь. Хозяйка дома любезно пригласила неожиданного гостя на ужин, заодно пообещав приютить его. Прислуги, как оказалось, в доме не водилось, и женщина все делала сама. И вот пока она готовила в недрах своего особняка ужин, гость решил осмотреть дом, а посмотреть тут было на что! Во дворце любого короля со скуки помрешь быстрее. Картины, скульптуры, статуэтки из кости, коралла и мрамора. Много холодного оружия, рыцарских доспехов и прочих ценных вещей. В особняке царил полумрак. На стенах висели масляные лампы, которые порождали странные тени, пляшущие на потолке. Среди всего прочего мужчина обнаружил очень странные настенные часы, выполненные в виде небольшого гроба. Единственный минус – стрелки на них не двигались. Очень захотел мистер Шофф, так звали коллекционера, завладеть ими. Его аж затрясло от желания. Он обкусал все губы, пока размышлял, сколько денег сможет предложить хозяйке, ибо основательно потратился во время путешествия. Подошло время ужина. Женщина пригласила гостя в столовую, где стоял длинный стол, покрытый черной скатертью. Усадив мужчину на дальнем конце стола, дама села напротив и молча приступила к трапезе. Такого дорогого сервиза коллекционер не видел нигде, но это его не особо удивило, ибо его голова была забита мыслями о часах. За трапезой мистер Шофф напрямую спросил мадам Жоржет, не продаст ли она ему те самые часы, на что женщина ответила категорическим отказом и попросила больше не затрагивать эту тему. После ужина гость удалился в комнату, которую ему выделила хозяйка дома, и долго пролежал в кровати, так и не сомкнув глаз. Не давали ему покоя те самые часы. В конце концов, он не выдержал и спустился в гостиную. Он подошел к камину, снял манящий механизм и сел на запылившийся стул. Положив часы на старинный стол, Шофф достал из внутреннего кармана куртки набор точных инструментов, открыл крышку корпуса и принялся крутить винтики и подергивать шестеренки. Вскоре ночную тишину нарушило тиканье механизма. Время ожило. Мужчина остался собой доволен. Он улыбнулся и повесил часы на место. Тут же раздался топот ног – это вбежала в гостиную хозяйка старинного особняка. Что ты наделал, закричала она и замерла посреди комнаты. В этих часах секрет моей молодости. Будь ты проклят! Мужчина недоумевал: что он сделал? Всего лишь починил механизм. Он перевел взгляд на часы и увидел, что стрелки вращаются с бешенной скоростью, а молодая женщина стала превращаться в старуху: ее волосы поседели, кожа сморщилась, а шикарное платье обернулось изъеденными молью лохмотьями. Мистер Шофф замер от ужаса. Спустя мгновение с грохотом распахнулись ставни, и в гостиную ворвался порыв ветра, и застывшая хозяйка разлетелась пыльным облаком. Вот такая история…

Прохор кашлянул в кулак. Изольда, которая внимательно слушала и ловила каждое слово супруга, посмотрела на мирно сопящую дочь и прислушалась к бою часов, идущего через закрытое окно с улицы.

– Спасибо тебе. Знаешь, чего мне так не хватало, так это ночных кошмаров! Один раз попросила рассказать сказку, и на тебе! Уйди с глаз долой. У меня от твоих историй молоко пропадет. И не задувай свечи. Нагнал жути. Все, я спать, – Изольда скрылась под одеялом.

Прохор встал, пожал плечам и вышел в коридор, сокрытый полумраком.

– Сама попросила, а я еще и виноватым остался. Вот и вся любовь. Женщины, – Он махнул рукой и поспешил на встречу с музыкантами.

***

Вечер угасал неумолимо. Оранжевый шар быстро опускался за горизонт, сменяя голубые тона розовыми, а с другой стороны поднимался бледный диск луны. По небу, гонимые ветром, плыли тяжелые облака, что собирались в тучи далеко на Западе. Птицы, шумевшие днем, попрятались в гнезда и притихли. Деревья, качающие своими ветвями и шелестящие листвой, убаюкивали мелкую живность, что притаилась в норах, хоронясь от лесных хищников. Дневная жара сменилась ночной прохладой. Спустя полчаса ночь накрыла пригород Броумена. На небо вылезла луна, окружив себя мириадами звезд.

Скрывшись от посторонних взглядов в непролазном, дремучим лесу, группа людей сидела на поваленных стволах вокруг костра на небольшой поляне и куталась в плащи. Сухие поленья потрескивали, а вверх поднимался сноп искр.

– Не жарко, – поежился Прохор. – Какого лешего мы не остались в таверне, а поперлись сюда? Сидели бы в тепле.

– Ты ничего не понимаешь! – ответил ему Михась. – В четырех стенах завсегда тесно. А тут, – Он повел рукой, – истинная свобода.

– А запах какой! – потянул ноздрями Дрон. – Единение с природой и все такое.

Яков сильнее закутался в плащ и кашлянул в кулак.

– Король прав. Чего вам в тепле не сиделось? А если волки? Я не горю желанием всю ночь на сосне куковать.

– Волки? Они опять появились?! – встрепенулась Мария и прижалась к Балу. Тот, в свою очередь, подвинул поближе дубину, которую всегда таскал с собой. То же самое сделал Рене, приподняв повязку на глазу и вглядываясь в чащу.

Промолчали только Фред и Сандро. Последний вообще редко говорил. Не считал нужным без особой нужды рот открывать. Поначалу многие думали, что он вообще немой, даже его родители, ибо заговорил мальчик только в десять лет, и то только потому, что суп оказался не достаточно соленым для него, а так он бы и дальше молчал.

Михась помотал головой.

– Лично мне надоела вся эта суета. В коем веке собрались вместе посидеть, поболтать, а вы уже разнылись, как бабы. Извини, Мария. У тебя бубенцы покрепче, чем у многих будут, – и он ощерился, показав ряд зубов, которые ему вставил-таки дворцовый лекарь. – Сейчас наварим грога, посмолим заморским табачком, попоем, байки потравим, картошечки печеной поедим. М-м…

От этих слов у всех потекли слюни. Где-то угукнула сова, заставив ночных гуляк дернуться от неожиданности. Дрон достал из-за спины сумку, звякнув бутылями с хмельным. Михась вбил у костра топором две рогатины, что припас заранее, положил на них небольшой шест и повесил котел, вылил в него все вино и закинул горсть ароматных трав. Прохор закинул в угли с десяток больших картофелин, выложил из торбы запеченную курицу, что прихватил на кухне, и потер ладони.

– Ну, начинайте, сказочники. Что я зря пришел, что ли?!

Дрон пошарил рукой, достал из тьмы мандолину, провел пальцами по струнам, насытив тишину переливом нот, и запел.

– Вы мне истории расскажите, песни я в таверне послушать могу, – сказал Прохор.

Мария поковыряла прутиком в костре, и в небо взвились мириады искр.

– А как тебя королева отпустила? – спросила она. – Ты только сегодня вернулся, тебя едва на тот свет не отправили… Я бы на ее месте вас, Ваше Величество, из дому больше совсем не выпустила!

– Хорошо, что ты не на ее месте, – усмехнулся Прохор. – Она меня сама выгнала. Сказала, что не хочет видеть. Я ее понимаю, нервничает, да и мне стресс снять надо. Это нормально, дела житейские. Итак, кто начнет байки травить?

Музыканты переглянулись, а писарь, по обыкновению своему, достал из сумы книгу и приготовился записать все, что поведают ночные рассказчики. Молчаливый Сандро ударил о ладонь бубном, привлекая к себе внимание, и открыл рот.

Есть у меня одна история. Давайте так, я начну, а вы подхватите…

 

Глава девятая

22

Вечер опускался на Мергон. Солнечный диск медленно закатывался за горизонт, окрашивая небо розовыми тонами. Жители разбредались кто по домам, кто по кабакам. Хозяева закрывали лавки. Город вступал в новую фазу своей жизни. До ближайшего большого населенного пункта, Фросна, почти сто миль. Город большой, стоит на реке, по которой плавают торговые и пассажирские ладьи. Именно таким образом в Мергон и попала Амелинда Сонг. Несколько дней бок о бок с какой-то жирной торговкой, сидя прямо на палубе, под открытым небом. За три серебряных монеты ее пустили на борт этого корыта, что сплавлялось вниз по течению. Лавок или каких-либо других приспособлений не имелось, поэтому пассажиры чувствовали себя, как селедки в бочках. Трюм забит тюками и какими-то ящиками, там нет места для людей. Особого выбора нет: или так добирайся, или пешком. Можно, конечно, нанять экипаж, но на это нужно иметь в кошельке звонкую монету. Даже попутно за так никто не возьмет. Далеко. Хозяин ладьи забрал последнее. Единственное, что осталось у девушки, мандолина. Ее Амелинда берегла, как зеницу ока.

С одним инструментом в руках девушка сошла на твердую землю, чтобы попытать здесь счастье. Взгляды прохожих приковывал огненно-рыжий цвет ее волос, которые развевал ветер. Подол серого до земли платья, перехваченного кожаным ремешком, на котором болтался пустой теперь кошель, растрепался от времени и развевался нищенскими лохмотьями. И если бы не мандолина за спиной, то ее с легкостью можно было бы принять за ведьму, только метлы и не хватало.

– Уважаемый, – девушка схватила за рукав куртки почтенного горожанина, – не подскажете, как мне найти таверну или постоялый двор, где подешевле?

Бородатый толстяк окинул взглядом наглую девицу и почесал пузо.

– Могу сам тебя приютить, – и расплылся в беззубой улыбке. – Даже накормлю и все такое, и на одежку подкину…

– В свинарнике себе подружку на ночь поищи, боров! – прошипела Амелинда и, плюнув тому под ноги, поспешила прочь вдоль высоких каменных домов с разнообразными витринами, стирая подошвы сапог о мостовую.

Дорогу ей подсказала старушка, которая выходила из лавки башмачника, и уже через некоторое время девушка подходила к постоялому двору с большой вывеской над воротами «Иохан и сыновья». Судя по тому, каким забором огоржена территория этого семейства, они явно не бедствовали. Да и дом, пусть и деревянный, поражал воображение. Шагов сто, не меньше, три этажа. Да, тут комнаты точно не меньше золотого стоят. Даже в конюшню переночевать не пустят, но попробовать стоило. Приближалась ночь. Да еще и в животе предательски заурчало. Еще бы, три дня на голодном пайке, если не считать нескольких кружек воды, которую хозяин ладьи любезно включил в плату за проезд.

Амелинда остановилась перед резной, массивной дверью, ведущей в таверну, шмыгнула носом и осмотрелась: туда-сюда сновал разношерстный народ, на который у нее имелись планы. Когда-нибудь… Вздохнув, она потянула на себя медную рукоять, и ее поглотила шумная атмосфера, царящая внутри.

Гомон стоял невыносимый, девушка аж зажмурилась и закрыла уши ладонями. Голова едва не треснула от шума. Везде творится одно и то же: чад масляных ламп, смешанный с запахом еды, иногда изрядно подгоревшей, и ароматом вина, иногда прогорклого. Естественно, крики, смех, ругань, звон битой посуды, звуки подзатыльников и шлепков. Только Амелинда подумала об этом, как кто-то наградил ее увесистым ударом ладони по заду.

– Руки убрал, скотина! – не глядя крикнула она, отмахиваясь от едкого табачного дыма, но ее голос затерялся в царящем хаосе.

Лавируя между столов, за которыми сидели мужики и женщины не самого тяжелого поведения, девушка пробралась к стойке, где полировал полотенцем кружки лысоватый толстяк в фартуке, заляпанном потеками различных соусов. Мужик краем уха ловил обрывки разговоров, чтобы не пропустить момент, когда за каким-нибудь столом назреет драка. Он очень дорожил как самим заведением, так и его репутацией. Есть желание почесать кулаки? Выметайтесь на улицу, тут люди отдыхают. Такое правило.

– Ганс, вытри третий столик, и пошевеливайся, увалень! Не посмотрю, что мой младший, получишь скалкой вдоль хребта! – крикнул толстяк и обратил свое внимание на подошедшую особу. – Чего желаешь, молодая и красивая? Рекомендую яблочную шарлотку и травяной настой с мятой и зверобоем. Всего полсеребряника, и только за ваши изумрудные глаза.

Девушка засмущалась и, прислонившись к стойке, прошептала.

– У меня нет денег, – хозяин тут же потерял к ней всякий интерес. Зачем тратить свое драгоценное время на человека, с которого нечего поиметь? – Подождите, у меня есть к вам предложение.

Толстяк вновь оторвался от полирования пивных кружек.

– Чего ты мне можешь предложить? – Он оглядел девушку с ног до головы. – Посудомойки у меня есть, повара не нужны, обслуга комнат набрана, а если ты по этим делам, – Йохан помахал руками вдоль туловища, – то у нас заведение приличное, красная лампа над входом не висит.

Амелинда нахмурилась. Опять ее приняли за продажную девку. Эх, жаль, что она не колдунья, наслала бы проклятье на весь город, сожри саранча все их посевы!

– Я не такая!

– А какая?! – сделал удивленное лицо толстяк.

– Выслушайте, только не перебивайте. У меня действительно нет денег. Я прибыла в этот город, чтобы стать известной. Я играю на мандолине, – Она сняла инструмент и провела по струнам. – И пою довольно-таки неплохо. Разрешите мне выступить у вас. Заработок пополам.

– Заработок?! – засмеялся Йохан. – Стать известной?! Да ты быстрее обретешь славу, если начнешь подол задирать! Кому нужна твоя музыка? Были у нас музыканты, пока им в пьяной драке инструменты об головы не сломали. Наши бабы и мужики безо всяких певунов глотки драть горазды.

Амелинда совсем расстроилась. Вот угораздило же! Ни знакомых, ни монеты в кошеле. Куда деваться? Попытать счастья в другом кабаке? Так пока его найдешь, все клиенты разойдутся.

– Извините… – девушка вздохнула и собралась убраться восвояси, но ее остановил хозяин постоялого двора.

– Погоди, – Он поставил кружку на стойку и оперся. – Я же тебя не гоню. Можешь спеть, но только одну песню, не больше, и то за еду. Вот, – Йохан поставил перед девушкой глиняную тарелку с куском пирога и дымящуюся чашку. – Денег тут тебе никто не даст, ручаюсь, народ у нас жадный.

Угощение моментально исчезло. Йохан удивился не меньше самой Амелинды. Она даже не почувствовала, как горячий напиток обжег нёбо. Поблагодарив радушного хозяина, молодая особа поинтересовалась.

– А где мне можно пристроиться, чтобы спеть?

Толстяк усмехнулся.

– Да прямо на стул и забирайся, чтобы тебя всем видно было. А пока ты голосить будешь, мои ухари приберутся. Хоть какая-то польза.

Девушка последовала совету хозяина и забралась на стул, едва не ударившись головой в закопченный потолок. Она и не думала, что тут так много народа! Ну, ничего. Свет от масляных ламп слишком тусклый, чтобы разглядеть ее волнение. Да подвыпившие все основательно. Кому какое дело, можно даже сбиться или слова забыть, не заметят, а она сделает вид, что так и должно быть.

– Простите… – попыталась привлечь к себе внимание начинающая артистка, но на нее никто даже мельком не глянул. – Ну, как же…

Амелинда чуть не заплакала от обиды. Йохан покачал головой.

– Так ты точно известной не станешь, – Он откашлялся в кулак, и изо всех сил заколотил скалкой, что на всякий случай держал для усмирения особо буйных, о столешницу, а затем свистнул так громко, что девушку чуть не сдуло. – А ну захлопнули свои пасти и посмотрели сюда!

В зале наступила гробовая тишина. Посетители замерли, не дожевав мясо и не проглотив вино. Казалось, даже табачный дым застыл в воздухе.

– Какого, извиняюсь, хрена? – спросил бородатый мужик в дорогом сюртуке.

– Случилось чего? – поинтересовался сухой старик, сидящий со своей компанией возле окна.

– Пожар? – спросила подвыпившая красотка, сидевшая на коленях у патлатого здоровяка в безрукавке.

– Вот дура-баба! – сплюнул Йохан. – Типун тебе на язык. Сейчас для вас вот эта особа споет. Начинай.

Хозяин заведения дал отмашку. Амелинда робко поправила мандолину, висевшую через плечо на тонком ремешке, и стала перебирать пальцами струны, наполняя таверну переливами нот. Посетители открыли рты в недоумении: стоявшая на стуле девица заголосила.

Допеть Амелинде не дали. Вдрызг пьяный мужик, в замызганной рубахе и кожаной жилетке, что сидел за столиком возле нее, встал с лавки и преисполненный наглости полез под подол ее платья.

– А вот я сейчас проверю, есть ли у нее хвост, – вся таверна разразилась громким хохотом и улюлюканьем.

Девицы легкого поведения заверезжали, а остальные мужики стали подначивать наглеца.

– И грудь проверь, вдруг там головастиков полно! – крикнул один.

– Ну, нашел хвост? Лучше ищи! – гаркнул другой.

– Осторожнее, вдруг там зубы! – хохотнул третий.

Амелинда закричала, что есть мочи, и попыталась отпихнуть пьяного дебошира, но тот был силен. Да и куда хрупкой девушке против такого борова?! Можно, конечно, вдарить по голове мандолиной, но жалко. Инструмент дорогой, хоть и старый, а на новый нет денег и, судя по всему, не предвидится.

– Отпусти меня, скотина! – завопила девушка, колотя мужика кулаком по спине, но тому эти удары, как медведю комариные укусы. Он взвалил упирающуюся певунью на плечо и, хлопая ладонью по ее заду, принялся расхаживать между столов.

– Нет, братцы, хвоста, а вот филей замечательный! Ухи не сваришь, зато пожарить есть чего!

Теперь каждый посетитель кабака считал своим долгом ухватить вопящую девицу за мягкое место. Никто и не думал за нее заступиться. Даже хозяин заведения, который на первый взгляд показался добродушным толстяком, сейчас молча взирал из-за стойки на все это безобразие и ухмылялся.

Как же Амелинда ненавидела их всех. Всех до единого. Она возненавидела и сам город. Все города разом, где ее никто не воспринял всерьез, где над ней насмехались. Они, эти мерзкие, никчемные людишки не смогли разглядеть ее таланта. Все, что им надо, это набить свои животы, залить в глотки вина и найти того, кто слабее их, чтобы поиздеваться и потешить свое самолюбие.

Девушка стиснула зубы и перестала вырываться, а потому мужик, таскающий жертву насмешек на плече, мгновенно потерял к ней интерес. Что за развлечение, когда никто не трепыхается и не молит о пощаде?! Здоровяк опустил Амелинду на пол и тут же схватился за щеку, по которой с оттягом заехала раскрасневшаяся, растрепанная девушка.

– Грязная скотина! Все вы скоты! Ты, ты, ты, – и она указала пальцем на нескольких посетителей, – в таверне вновь наступила тишина. – А вы, потаскухи, и дальше терпите эти щипки и вдыхайте перегар. Вы никогда не познаете истинной любви, пока будете позволять им обращаться с вами, как с бездомными собаками. Кто вы есть?!

И Амелинда, заливаясь слезами обиды, выскочила на улицу.

Прохладный вечерний ветер ударил ей в лицо. Девушка тяжело дышала, утираясь рукавом платья, крепко сжимая мандолину. Немного придя в себя, несостоявшаяся артистка тряхнула копной своих рыжих волос.

– Ну, хоть лягу спать не голодной. Вот только где? – Она шмыгнула носом и осмотрелась.

Во все стороны тянулись ряды серых домов. С одной стороны за них начинал прятаться солнечный диск, а с другой на небо выползала луна.

Оставаться в этом городе у Амелинды Сонг не было ни малейшего желания, и девушка пошла прочь, оставляя за спиной дорогу, ведущую к реке, по которой она и прибыла в это гнусное место. Выбирать особо не приходилось: денег на проезд нет, следовательно, надо идти пешком.

Через некоторое время Мергон оказался позади, а впереди раскинулось небольшое гречишное поле, за которым вырастала стена густых деревьев. Лес – вот где она сможет провести ночь. Там ее никто не потревожит. Она наломает лапника, устелет землю, чтоб не замерзнуть. Главное, чтобы волков поблизости не оказалось. И, гордо вскинув голову, Амелинда повесила мандолину за спину и твердым шагом пошла по тракту.

То, что открылось ее взору, едва она шагнула в рощу, повергло ее в шок. Лесом оказалось огромное кладбище, которое заросло так, что продраться через него можно разве что по воздуху. Одни кресты и покосившиеся склепы. Вот и переночевала, ничего не скажешь. Тут не волков опасаться нужно, а шатунов и упырей! Цепляясь платьем за ветки, Амелинда стала пробираться через могилы, краем глаза косясь на надписи, сделанные на могильных камнях. Там, откуда она родом, так не делали. Покойных просто закапывали на отшибе и забывали. Мертвым уже все равно, а у живых дел невпроворот, чтобы еще за могилами ухаживать. Хотя находились и такие, но то большая редкость. Когда семья девушки покинула этот бренный мир, она продала дом, на вырученные деньги купила себе мандолину, вместо старой, которая рассохлась и вот-вот грозилась рассыпаться в труху, и решила во что бы то ни стало стать известнейшей во всем мире артисткой. Мечтала Амелинда выступать в каком-нибудь театре, на худой конец, в балагане или большой таверне, но удача ей не спешила улыбаться. Везде, где бы она не предлагала купить ее талант, ей давали, как говорится, от ворот поворот. А ведь талант был! Покойная мамаша всегда хвалила ее, ведь не могла она врать! Каждый праздник просила спеть что-нибудь, даже гости хлопали, когда приходили. Однажды ее похвалил один заезжий бард, сказал, что не слышал прекраснее голоса. Да и сестры и брат всегда ей завидовали, царство им небесное. Так почему же удача не сопутствует ей?! Что за невезение?! Кляня свою судьбу-злодейку, Амелинда не заметила, как погост остался позади. Кусты орешника и папоротника расступились, и она свалилась в небольшой пруд, покрытый ряской.

В зарослях камыша заквакали невидимые глазу лягушки и застрекотали стрекозы. Откашливаясь и выплевывая вонючую воду, девушка вылезла на берег, цепляясь за ствол березки и посылая проклятие небесам. Тоненькая спасительница шелестела листвой и мерно покачивалась на ветру. Амелинда вздохнула, положила мандолину на мох, стянула сапожки, слив жижу, и забралась на большой валун.

– Думаю, даже если я решу утопиться, у меня и это не получится. Или болото высохнет, или еще какая напасть… – несостоявшаяся артистка вздохнула и задумалась, глядя на кувшинку.

А тем временем солнце почти скрылось. Ночь окутывала пригород Мергона. По щеке Амелинды скатилась слезинка. Прохлада стала забираться под платье, а веки стали наливаться усталостью и норовили закрыться. Растерев лицо ладонями, девушка соскользнула с камня и только сейчас заметила, что в полумили от погоста, в поле, виднеется какое-то строение. Скорее всего, там никто не живет, но оно и к лучшему. Можно в одиночестве ночь переждать, не тут же, с мертвецами под боком.

Она подхватила мандолину, сапожки и аккуратно ступая, чтобы не свалиться в воду, побрела вдоль кромки пруда.

Стараясь не шуметь, Амелинда подкралась к дому и прислушалась. Вряд ли кто-то здесь будет жить, кровля почти обвалилась, целой осталась только небольшая часть, под которой можно спрятаться во время дождя. А вот окон не наблюдалось вовсе. Девушка обошла строение вокруг и обнаружила покачивающуюся на одной петле полусгнившую дверь. Возле входа росло несколько смородиновых кустов и несколько одичавших яблонь. Сорвав чуть покрасневший плод, Амелинда впилась в него зубами. На платье брызнул сок.

– Ну, очень даже не плохо, – Она отбросила огрызок в сторону и взялась за проржавевшую ручку, но та отвалилась, как и остатки двери.

Девушка шагнула внутрь.

На жилое строение здание не очень походило. Четыре стены, сложенные из камня, лавки, погребенные под остатками крыши и… Что это? Сцена?! Да-да! У дальней стены сколочен самый настоящий помост для выступлений. По всей видимости, тут должен был быть театр. Самый настоящий! Но, судя по всему, задумка не пришлась по нраву жителям города, и зодчий решил возвести этот очаг искусства тут, недалеко от Мергона. Видимо он надеялся, что заведение будет пользоваться успехом. Наивный! Тут никому не нужен театр. Эх…

Тем временем луна уже окончательно заняла свои позиции на небосводе, окружив себя своими верными слугами – звездами. Где-то ухнула сова. В полумраке ночи девушка поднялась по скрипучим ступеням на сцену и повернулась ко входу.

– Дамы и господа, – тихо сказала она, – разрешите представить вам Амелинду Сонг, самую прекрасную певицу на всем белом свете.

Развалины превратились в самый настоящий театр. Обрушенная кровля вернулась на место, на стенах появились масляные лампы, в которых теплился огонек. Алого бархата занавес разъехался в стороны, и на сцене во всей красе появилась девушка с огненно-рыжими волосами, перехваченными на лбу тесьмой, и в нежно-голубом платье. Она поклонилась, села на предложенный ей кем-то невидимым стул, и устроила поудобнее на коленях свою мандолину. Воображаемые зрители зааплодировали. Амелинда наполнила ночную тишину переливами струн, и ее голос, разносимый ветром, полетел над темной долиной. И пускай, кроме мертвецов на погосте у нее не было иных слушателей, ничего страшного. По крайней мере, они не прогонят ее и не будут насмехаться, как эти…

Девушка вновь вспомнила, как отнеслись к ней посетители таверны постоялого двора «Йохан и сыновья», и со всей силы ударила по струнам. Театр исчез под порывом ветра, а на его месте вновь появились развалины. Положив мандолину на холодные доски, Амелинда решила смастерить себе ложе, чтобы спать было не так жестко и не очень холодно. Для этого идеально сгодилось сено, скирду которого девушка заприметила, когда шла сюда. Приготовление постели заняло совсем мало времени, и теперь рыжеволосая красавица лежала на спине, грызла яблоки и смотрела на далекие звезды. Неужто она никогда не станет знаменитой, и ее песни будут слушать только могильные камни? Почему жизнь так несправедлива к ней? Постепенно Амелинда стала проваливаться в забытье, и ей даже показалось, что она слышит далекие звуки скрипки. Девушка улыбнулась и сомкнула веки.

Шарканье чьих-то шагов заставило ее открыть глаза и ужаснуться. Через дверной проем входили люди, много людей. Десятки, сотни. В стенах разрушенного театра уже почти не осталось свободного места, а они все шли. Луну скрыло облаком, и во мраке ночи девушка не могла разглядеть лиц, но какой-то страх поселился в ее сердце. Она стала пятиться назад, пока не уперлась спиной в стену. Дальше отступать некуда. Ночные гости подступили к самой сцене и стали тянуть руки и что-то мычать. Амелинда не разобрала ни слова.

– Кто вы и что вам надо?! – испуганно прошептала девушка. Но люди продолжали толпиться и тыкать во тьму пальцами. И тут Амелинда поняла, чего от нее хотят: на краю помоста лежала ее мандолина. – Вы хотите, чтобы я вам спела? Но… Но кто вы?

Девушка подползла поближе, и в этот самый момент порыв ветра прогнал прочь облако, заслонявшее лунный диск, и свет ночного светила озарил неожиданных поклонников мадемуазель Сонг. Она хотела завопить от страха, но не смогла. Крик комом встал в ее горле. Из зрительного зала на Амелинду смотрели самые настоящие… мертвецы с синюшными лицами. У некоторых кожа свисала клочьями, у многих из пустых глазниц сыпались черви и лезли жуки. Их одежды местами истлели и свисали лохмотьями, обнажая жилы и кости. Такого ужаса, смешанного с отвращением, девушка не испытывала еще никогда! Ей хотелось бежать, но путь к отступлению отрезан, а стены слишком высоки. Шатуны, поднявшиеся из своих могил, шевелили губами, пытаясь что-то сказать, но кроме шипения, девушка ничего не слышала. И вот, расталкивая трупы, к сцене подошел мертвец с взъерошенными волосами, в испачканном грязью кожаном плаще. Он медленно поднял взгляд и посмотрел на Амелинду. В лунном свете девушка увидела бельмо на глазу предводителя шатунов и ее передернуло.

– П… по-о-ой! – прохрипел он, указав на мандолину.

Робко взяв инструмент, бледная от страха Амелинда стала перебирать струны, извлекая умопомрачительные звуки. Великолепная мелодия поплыла над мертвой долиной. У любого живого человека защемило бы сердце, а тут мертвецы, но и они дрогнули под волной чувств, что несла в себе музыка. Ходячие трупы завыли так, что жителей Мергона обуял нешуточный страх, а девушка, играющая для покойников, из последних сил держалась, чтобы не тронуться умом. И чем дольше играла Амелинда, тем больший покой обретала ее душа. Впервые за все время она обрела благодарных слушателей, которые слушали ее пение и наслаждались им. Да, девушка чувствовала это. Они хоть и неживые, но в них гораздо больше тепла, чем в тех, чьи сердца еще бьются.

Крик ворона, что вспорхнул с обломков прогнившей кровли, заставил Амелинду открыть глаза и сесть. Потерев лицо ладонями, она огляделась.

– Неужто мне все это приснилось?! Ну, конечно… – зевнув, она потянулась, встала и прислушалась.

Ошибки быть не могло. В предрассветной тишине явно слышались звуки скрипки, точно такие же, как перед тем, как Амелинда заснула. И до чего же красивая эта мелодия! Спустившись по скрипучим ступеням со сцены, прошла по наваленным остаткам крыши и шагнула в дверной проем. Туман стелился по всей долине, которая сейчас походила на морскую гладь, покрытую пеной. Солнце только-только стало выползать на небосвод, поэтому воздух не успел еще прогреться, заставляя раннюю пташку ежиться и растирать себя ладонями. Девушка, осторожно ступая босыми ногами по скошенной траве, пошла на звуки скрипки, что доносились со стороны погоста. Вот уже стали виднеться редкие березки, росшие по берегу пруда. Амелинда очень боялась не успеть, поскольку скрипка стала стихать с каждым шагом. Когда пруд остался позади, а перед ней выросли могильные камни, мелодия стихла совсем, и девушка успела заметить мелькнувшую тень возле полуразрушенного склепа.

– Подождите! – крикнула она. – Не уходите, я прошу вас!

Идти дальше Амелинда побоялась. Клубящийся туман мог таить в себе опасность. Можно оступиться и провалиться в могилу или угодить в бурелом и сломать ногу, поэтому она остановилась у рябины, обняв тонкий ствол. Странно, но девушка не слышала чьих-либо шагов. Не мог же тот, кто только что играл на скрипке, исчезнуть бесследно?! Не мог раствориться в утреннем тумане. И тут прозвучал еле слышный голос, заставивший Амелинду вздрогнуть. Ей даже показалось, что это говорит листвой деревьев сам ветер.

– Зачем ты хочешь потревожить покой умерших?

– Я… Я просто услышала скрипку. Верно, мне показалось. Хотя звуки более чем явные. Мелодия заворожила меня, и я пошла на ее зов. Не смейтесь. Она… она великолепна!

Ей на плечи упали несколько пожелтевших листьев. Отступив от рябины на шаг в сторону, девушка попыталась разглядеть незнакомца, притаившегося за склепом, но тщетно. Она никого не смогла увидеть.

– Так что же ты хочешь? – вновь прозвучал голос.

– Скажите, мне почудилось или… Я схожу с ума, или на самом деле слышала скрипку? Кто вы? Покажитесь, не бойтесь меня, я не сделаю вам ничего плохого! – девушка вновь прильнула к рябине.

– А я и не боюсь, – шепнул ей таинственный незнакомец прямо на ухо. Амелинда испуганно отшатнулась в сторону, но никого не увидела, а голос вновь произнес. – А вот если тебе самой не страшно, то приходи ночью и узнаешь, что правда, а что нет. Только не подходи близко, оставайся на том берегу. И запомни, я буду тебя ждать, едва луна займет свое место! А теперь ступай…

Амелинда подчинилась невидимому собеседнику и пошла прочь, но, пройдя несколько шагов, на мгновение обернулась.

– Я обязательно приду! Я возьму с собой свою мандолину, и мы вместе сыграем. Вы не будете против?

Порыв ветра донес до нее обрывок фразы.

– Возможно. Только оденьтесь теплее, ночь будет холодной…

Осознание того, что наступила ночь, пришло к Амелинде внезапно, ее словно обухом по голове ударили. Она не помнила, как вернулась в свое временное прибежище, как вновь уснула. Девушка не помнила ничего. Видать, надышалась болотиной и прочим смрадным духом, исходящим от погоста. А что если она и не просыпалась вовсе? Вдруг и утренний разговор ей привиделся? Но что это?!

Амелинда прислушалась и, о, радость, различила среди стрекота невидимых ночных тварей далекие звуки скрипки. Кто-то осторожно водил смычком по струнам, словно маня ее. Поискав взглядом свои сапожки, но так их не обнаружив, девушка схватила мандолину и помчалась через долину, освещенную звездами. Лунный диск, как назло, спрятался за облако и не спешил выглядывать. Срезанные косарями стебельки травы врезались в ступни, но девушка не чувствовала боли. Все ее сознание было занято предстоящей встречей, и ничем другим. Амелинда вспомнила слова таинственного незнакомца и остановилась у заросшего камышом берега маленького пруда, что отделял ее от погоста.

– Я пришла, – крикнула девушка в никуда и удивилась, что ничуть даже не запыхалась, хотя неслась по долине, как ураган.

Раздался шелест листвы, и из темноты показался чей-то силуэт. Амелинда присмотрелась: это был высокий мужчина, с копной черных, как смоль, вьющихся волос, в длинном плаще. В одной руке он держал смычок, а в другой скрипку, которая пела так тоскливо и заунывно, что девушке захотелось заплакать. Но вот незнакомец прервал музыку, опустив руки, и посмотрел в сторону ночной гостьи.

– Я думал, что… Что ты не придешь, – вздохнул мужчина.

– Кто ты? – шепотом спросила девушка, надеясь услышать ответ из уст неизвестного.

– Ты желаешь знать, кто я? Что ж, изволь…

Амелинда замерла, боясь пошевелиться. Незнакомец, не спешивший представляться, двигался прямо к ней, причем не по берегу, а по воде. Но самое странное, что он даже не касался ее, а словно парил над гладью, как птица. А когда порыв ветра сорвал облако-вуаль с лица луны, девушка поняла, с кем имеет дело. На расстоянии вытянутой руки перед огненно-рыжей красавицей покачивался… призрак. Амелинда попыталась дотронуться до него, чтобы увериться в правильности своей догадки, и ее ладонь прошла сквозь прозрачную плоть мужчины.

– Ты… – прошептала девушка. – Ты…

– Да, – горько усмехнулся он. – Я – призрак, застрявший в этом мире, и теперь я вынужден каждую ночь являться сюда и играть на скрипке одну и ту же мелодию.

– Но почему?! – воскликнула Амелинда. – Почему твоя душа не обрела покой?

Тот пожал плечами, указал новой знакомой на валун, торчащий из зарослей, и сел рядом с ней.

– Видимо, при жизни я не успел сделать всего, что было мне предначертано судьбой. А может это мое наказание. Не знаю.

Амелинда вздохнула и прислонила мандолину к холодному камню.

– Расскажи мне про себя.

Мутный взгляд призрака задержался на зеленых глазах девушки, которые словно поглотили это существо, слившись с ним в единое целое. Эфирное тело призрака будто соединилось с разумом Амелинды, которая яснее ясного увидела то, что хотел рассказать ей вечный скиталец…

 

Глава десятая

24

– Маэстро, – прозвучало из-за двери. – Скоро начинается представление.

Пьер Каас, сидевший в широком кожаном кресле, оторвался от своих дум и окинул взглядом гримерку.

– Я сейчас буду, – Он посмотрел в зеркало трюмо. – Да, мой друг… Время беспощадно.

Когда-то черные, как смоль волосы, сейчас стали абсолютно седыми. Но это нисколько не портило его красоту. Он, как и прежде, оставался высоким, с гордой осанкой. А то, что морщины испещрили лоб, так это не страшно. Они придают лицу мудрости. Пусть в свои тридцать он выглядит значительно старше, зато мало кто может похвастаться такими достижениями в таком-то возрасте. Именитые мужи обретают славу только к концу своих дней, сваленные в постель подагрой или какой другой хворью. Многие вообще не дожили до признания их гения, а он… И полжизни не прошло, а за право принять его дерутся лучшие театры Франции. И вот теперь его приняли земли Туманного Альбиона: сразу десять представлений!

– Позвольте? – спросил мужчина, что уже давно топтался рядом с креслом музыканта и изучал отражение, – Вам пора, а мы даже и не начали.

– Да, конечно, Джакомо, – Пьер тряхнул копной своих седых волос, откинулся на спинку и закрыл глаза.

Гример перехватил гриву гения тесьмой, и принялся наносить на лицо белила, скрывая морщины и придавая артисту мертвенную бледность. После чего наложил на губы гранатовый окрас, а в довершение начернил углем брови и нарисовал на щеке маленькое пятнышко в виде слезы. Джакомо посмотрел в зеркало на результат своих трудов и остался доволен.

– Готово, месье Каас, – он отошел в сторону, освобождая место, чтобы маэстро мог встать.

Тот открыл глаза.

– Идеально, впрочем, как и всегда, – Пьер поднялся, подошел к окну и отдернул бархатную занавеску. На улице шел дождь, за непроглядной стеной которого пропал город. – Скажи мне, Джакомо, отчего ты избрал себе сию участь? Почему не стал актером? Я наблюдал за тобой и видел, что во время спектаклей ты прячешься за кулисами и повторяешь за артистами. Ты знаешь все роли, и скажу по чести – у тебя выходит гораздо лучше, чем у этих лицедеев.

На лице гримера лишь на миг мелькнула гримаса ненависти, сменившаяся безразличием.

– Я пробовал поступить сюда на службу, но, как оказалось, недостаточно хорош для сцены. Зато во мне открылся иной талант: я творю волшебство. Хотите, сделаю из вас короля? Мать родная не отличит. Я самую страшненькую девицу могу превратить в красавицу. Искусство грима нынче в цене. И потом, скажу вам по секрету, сеньор Каас, но попасть в театр на представление могут только те, у кого водится звонкая монета, простым смертным же театр только снится. Я, пользуясь своим положением, могу провести девиц за кулисы, откуда они созерцают действо. Естественно, не за даром. Сколько уже побывало в моих объятиях… – Он мечтательно закатил глаза. – Вы не переживайте за меня, когда-нибудь придет и мой час!

Пьер подошел к Джакомо и положил руки ему на плечи.

– Непременно! Однако мне пора. Куда же задевался мой фрак?

– Да вот же он! – молодой человек снял фрак с вешалки, что стояла возле двери, и помог сеньору Каасу одеться. – Ваше последнее произведение просто шедевр! Я выучил его практически за ночь, сразу после того, как вы его исполнили.

Пьер удивленно посмотрел на своего гримера, поднимая с пола чехол, где хранилась его скрипка.

– Вот как? Не знал, что ты силен в музыке! Я его играл первый раз три дня назад. На досуге обязательно тебя послушаю. Все, друг мой, пора, не хорошо заставлять зрителей ждать.

Маэстро поправил галстук-бабочку, потянул дверь на себя и вышел в полумрак коридора. Джакомо улыбнулся, потушил все масляные лампы, что освещали гримерку, и вышел вслед за гением.

Как всегда, в театре был аншлаг. Первое отделение, в котором разыгрывали драматическую постановку, которую во тьме коридоров отыграл и Джакомо, осталось позади, и теперь зрители с нетерпением ждали появления самого именитого в мире скрипача. Не только дамы, но и почетные мужи города жаждали увидеть и услышать великолепное исполнение нового шедевра непревзойденного мастера. Многие шептались между собой, мол, такой молодой, а выглядит словно старик. Гадали, в чем секрет его сумасшедшего успеха. Но никто не смог и близко подобраться к разгадке тайны сеньора Кааса, афиши с изображением которого висели едва ли не на каждой стене каждого дома. На сцене появился конферансье, поклонился и громко объявил.

– Дамы и господа, апофеозом сегодняшнего вечера станет выступление мастера своего дела, неподражаемого виртуоза, гения, не побоюсь этого слова. Итак, встречайте: сеньор Пьер Каас!

Зрители поднялись со своих кресел и разразились аплодисментами. Алого бархата занавес открыл сцену, в центре которой стоял маэстро, одной рукой прижимающий к подбородку свой инструмент, а в другой сжимающий смычок. Чуть поодаль, ближе к кулисам, устроился на стуле аккомпаниатор. Старик поднял крышку рояля, размял сраженные артритом пальцы и посмотрел на маэстро, ожидая команду. Пьер на мгновенье прикрыл глаза и кивнул, дав сигнал к началу своего выступления. Пианист тронул клавиши, и по залу разлетелись тревожные ноты сонаты, написанной маэстро Каасом. А в следующий миг запела скрипка. Зрители затаили дыхание и слушали, утирая слезы восторга. Смычок плавно скользил по струнам, высекая из них диезы и бемоли, что словно стрелы амура, били точно в сердце, в самую душу слушателей, заставляя страдать и переживать вместе с исполнителем. И вот появились первые слезы. Дамы достали кружевные платочки и промакивали уголки глаз, мужчины, чтобы не упасть в глазах своих знакомых, боясь показаться излишне сентиментальными, прикусывали губы до крови и до боли в суставах сжимали кулаки.

Как он играл! В конце концов, женщины, устав сдерживать свои эмоции, что били через край, зарыдали в голос. Заплакал даже пианист, заливая слезами клавиши, и конферансье, что утирался бархатом кулис. Самообладание сохранил только Джакомо, который внимал звукам скрипки и запоминал на слух каждую ноту. Но вот на его лице промелькнула тень разочарования: маэстро сфальшивил. Да и сам Пьер подернул нервно губой и почувствовал еще один легкий укол в груди. Именно из-за этой боли его рука дрогнула вновь, и смычок опять скользнул мимо ноты. Неискушенный зритель ничего не заметил.

«Неужели это конец?! – промелькнуло в голове музыканта. – Ведь у меня еще есть время, пусть мало, но есть. Должно быть!».

Сеньор Каас бессильно уронил руки и склонил голову. Пианист уже открыто утирался рукавом своего видавшего виды фрака, а зрители поднялись с кресел и обрушили на маэстро поток оваций. На сцену полетели розы. Поклонившись, Пьер скрылся за кулисами и поспешил прочь.

– Мне нужно побыть одному, – сказал Пьер, проходя мимо Джакомо. – Увидимся на завтрашнем представлении.

– Как вам будет угодно, – тот отступил в сторону, пропуская маэстро.

Скрипач ворвался в гримерку, как ураган, закрыл на шпингалет дверь и рухнул в кресло. Достав из ящика трюмо нотные листы, что всегда имел под рукой, и набор для письма, он быстрыми движениями принялся что-то записывать. Пьер долго не знал, как закончить свою последнюю сонату, поэтому обрывал ее в самый неожиданный момент. Все думали, что так и должно быть. Все, кроме самого автора. И вот сейчас на него снизошло озарение. Пьер понял, как должно заканчиваться его произведение, и завтра, впервые, он исполнит эту коду!

Отбросив перо в сторону, скрипач бросился на кровать и погрузился в небытие. Ему снился сон…

***

Это случилось ровно десять лет назад, когда еще никому неизвестный двадцатилетний юноша стоял возле окна своей каморки, что снимал у хозяина постоялого двора, и смотрел на улицу, где проливной дождь смывал грязь с мостовых и нес ее ручьями к реке. Фиолетовое небо освещали сполохи молний, что сотнями разноцветных нитей расползались над городом. От раскатов грома тряслись стены и звенели стекла. Юноша каждый раз вздрагивал, кутаясь в видавший виды колет. Его черные волосы развевали залетающие порывы ветра.

Внутреннее убранство комнаты говорило о том, что ее хозяин не то, что беден, а еле сводил концы с концами, поскольку кроме кровати, стула и стола, на котором стояли жалкие остатки еще вчерашнего ужина, ничего не имелось. Даже масляной лампы. Все деньги, что ему удается заработать, играя этажом ниже, в таверне, он тратит на оплату этой самой конуры. Хорошо хоть с едой проблем не возникало, посетители кабака зачастую приглашают к себе за столик, где удавалось чем-нибудь перебиться. Иногда, в чем было стыдно признаваться самому себе, приходилось ложиться в постель к городским вдовам, а многие из них далеко не красавицы. Но тех денег, что они давали в качестве вознаграждения, хватало на вино и женщин покрасивее в заведениях подороже. Большую часть своих доходов он тратил на театр. Пьер очень любил музыку и даже купил себе скрипку, но его умений хватило только на то, чтобы развлекать подвыпившую публику этого постоялого двора.

– Господи, дай мне хоть каплю таланта! – неожиданно воскликнул юноша, с силой опустив на треснутый от времени подоконник кулаки. – Хоть каплю везенья… Я готов продать душу демону, лишь бы удача повернулась ко мне лицом!

Пьер отшатнулся в сторону и налетел спиной на стол, так как с очередным громовым раскатом вновь сверкнула молния, причем так близко, что юноше показалось, что она влетела через открытое окно в комнату. В следующее мгновение Пьер забился в угол оттого, что услышал чей-то голос у себя за спиной, а этого не могло быть: он точно помнил, что запер дверь на шпингалет. Случалось, что к нему по ошибке заваливался всякий пьяный сброд, путая свои покои с его, и однажды едва не убили, поэтому музыкант попросил хозяина поставить задвижку. Немудрено, что сейчас он забился в угол, как мышь, увидавшая кота.

– Ты точно этого хочешь? – вновь прозвучал тихий голос, и из тьмы появилась женщина в кроваво-красном одеянии. Ее бледное лицо обрамляли прямые, угольно-черного цвета волосы. – Если ты уверен, то…

Плащ незнакомки на миг распахнулся, обнажив великолепные формы. Она, ни капли не стесняясь, запахнулась и присела на стул, сложив руки на коленях.

– Вы кто?! – спросил Пьер, задыхаясь от страха.

Непрошеная гостья ухмыльнулась.

– Я? Меня называют по-разному: кто-то Мораной, кто-то Эммой. Некоторые кличут Марой или Муэртой, иные Хелью прозывают. У меня много имен. Вот только видеться со мной не спешат, а если кто и призывает, то в момент моего прихода молит об отсрочке.

В мгновение ока неизвестная оказалась возле испуганного юноши и склонилась над ним. В свете молний ее красивое лицо превратилось в посеревший череп, в глазницах которого извивались змеи. Пьер зажмурился и потряс головой, а когда снова открыл глаза, то увидел, что гостья сидит на стуле, как ни в чем не бывало.

– Ты…

– Я – Смерть, – улыбнулась та, что звалась в народе костлявой, и облизала губы.

– Но я тебя не звал, – юноша поднялся, однако не спешил выходить из своего укрытия, коим являлся обшарпанный угол его каморки. В том момент Пьер не понимал, что это его вряд ли спасет, но так ему было спокойнее.

Смерть рассмеялась в голос.

– Ты думаешь, мне нужен пригласительный билет?! – Она извлекла из воздуха сверток и с шелестом развернула его. – Пьер Огюстен Каас. Попадет в мои чертоги через три дня, после того, как будет убит в пьяной драке. Один удар ножом в сердце.

Гостья подбросила бумагу, и та вспыхнула желтым пламенем, исчезнув во мраке мириадами искр. Хозяин комнаты громко сглотнул, после чего закашлялся в кулак.

– Но… Но я еще слишком молод! А как же моя мечта – стать великим скрипачом?! Неужели ей не суждено сбыться? Я… Я не хочу умирать!

Смерть усмехнулась.

– Это совсем не обязательно. Ты можешь отсрочить неизбежное, но тебе придется дать мне кое-что взамен. Вернее сказать, кое-кого.

Такой поворот событий весьма заинтересовал Пьера, он покинул-таки свое укрытие и вышел из тени, оперевшись на стол. Только сейчас юноша обратил внимание, что гром за окном смолк. Исчезли все звуки. Совсем.

– Что я должен сделать, – его голос эхом разлетелся по комнате.

Мрачная дева, не поднимаясь со стула, продолжила.

– Сущий пустяк. Я дам тебе ровно месяц такой славы, какой не видел ни один музыкант из ныне живущих и тех, кто уже мается в моих чертогах. Только месяц, ни днем больше. Впрочем, как и всегда, есть маленькое «но»…

– Я согласен! – воскликнул Пьер, которому помереть через три дня в безвестности нисколько не хотелось. Уж лучше месяц купаться в лучах славы, а уж после можно и под забором подохнуть, как собаке. Но зато какой это будет месяц! Сбудется его мечта, он будет засыпать в объятиях красоток, пить игристое вино. Что еще нужно для счастья? – Я согласен на все…

Очередной смешок Смерть постаралась скрыть.

– Вот мои условия: раз в месяц, ровно за день до его истечения, ты будешь должен отправить в мое царство кого-нибудь вместо себя. Ты мне душу, я тебе Время. Ну, что, не передумал еще?

«А что?! – пронеслось в голове юноши. – Подумаешь!.. Если б кому-то предложили расправиться со мной, пощадив его жизнь, думаю, он бы ни мгновения не сомневался. Да пошло оно все!».

– Я согласен, – повторил он свое решение, и в его голосе не прозвучало и нотки сомнения.

– Но не думай, что я поверю тебе на слово. Как и любой уговор, мой тоже требует скрепления…

– Кровью?

Мрачная гостья улыбнулась, поднялась со стула и, покачиваясь, приблизилась к Пьеру. Бледный, как его нежданная посетительница, юноша замер, боясь пошевелиться, и молча смотрел на приближающуюся Смерть. Та подошла вплотную, взяла перепуганного музыканта за руку и увлекла за собой.

Легкий толчок в грудь, и Пьер опустился на кровать.

– Можно и кровью, но мне по нраву другой способ, – и Она скинула плащ.

Бледная вершительница судеб соскользнула на пол и поспешила накинуть свое кроваво-красное одеяние. Юноша остался лежать на кровати. Его грудь, покрытая капельками пота, высоко вздымалась. Он не мог поверить, что только что делил ложе с той, чье имя даже упомянуть боятся. Вот ведь угораздило! Или все это сон? Хотелось бы Пьеру, чтобы все это оказалось виденьем? Вряд ли. Он слишком ненавидел ту жизнь, что влачил сейчас, и безумно любил ту, которую ему уготовила Она.

– Это все правда? – спросил юноша и скинул ноги на пол.

– Как и то, что за ночью следует утро. Выйди на улицу и убедись сам, – гостья подошла к окну.

Пьер потянулся.

– Хм… Кажется я влюбился, – горько улыбнулся он. – Мы еще увидимся?

– Даже не сомневайся, но в следующий раз все будет по-другому, и ты пожалеешь, что я появилась. И помни про уговор, не то мы встретимся гораздо раньше, чем тебе того хочется. Ах, да, чуть не забыла, – Смерть повернулась к юноше лицом. – У тебя есть десять лет, по прошествии которых срок действия договора истечет, и я приду за тобой.

И ночная гостья распалась тысячью летучих мышей, которые с шумом рванулись через окно в ночную мглу. В это же мгновенье весь мир ожил: загрохотали раскаты грома, засверкали молнии, и забарабанил дождь.

Посидев еще немного, Пьер решил прогуляться: все равно сна ни в одном глазу, да и не уснешь после всего произошедшего. Шутка ли – пообщаться с костлявой и остаться живым?! Натянув штаны и рубаху, он влез в сапоги, накинул колет и, откинув назад взъерошенные волосы, улыбнулся.

– Я поимел Смерть, с ума сойти…

Юноша вышел в коридор, сбежал по скрипучей лестнице на первый этаж, прошел мимо консьержа, что похрапывал на стуле, прислонившись к стене, и вышел в ночь, которая приняла одинокого путника в свои объятия.

Дождь перестал. Гроза отдалялась: гром стих, сполохи молний уже не рисовали на небе узоры. Тучи таяли на глазах, обнажая звезды и лунный диск, который залил город своим бледным светом, что плясал на мокрых камнях мостовых.

Блуждая в пасти темных улиц, Пьер не уставал удивляться: когда, а главное, кто все это сделал?! На каждом доме висела афиша с портретом, который чем-то походил на его, Пьера, облик, а надпись, сделанная крупными буквами, гласила:

«Впервые в нашем городе!

Только десять представлений!

Виртуоз смычка и маэстро струн —

сеньор

Пьер О. Каас.

Спешите приобрести билет!».

– Как же так? – недоумевал юноша, шествуя мимо закрытых лавок и размышляя вслух. – Первое выступление уже завтра, а я не знаю, что исполнить перед зрителями. Да и как?! Я же никогда не играл перед большим количеством людей, а тут целый театр! Да тут от волнения умереть можно. Хотя до смерти ему еще далеко, но все равно. Надо хоть что-то выучить.

Он не возлагал особых надежд на то, что зрители воспримут на ура его жалкие придумки годичной давности, ведь когда он пытался исполнить их в таверне, его освистали, а кто-то даже запустил в него кружкой. Оставалось только одно – вернуться в свою каморку и постараться придумать что-то такое, с чем не стыдно выйти на сцену. Так Пьер и поступил.

Ворвавшись в комнату, он разложил на подоконнике нотные листы, заляпанные жиром, и принялся писать на них нотные знаки. Юноша сначала даже не понял, что произошло: едва забрезжил рассвет, его глазам предстало практически законченное произведение, не хватало лишь коды. Быстро пробежав глазами свой шедевр, Пьер понял, что никому не удастся написать нечто подобное. Никогда. Захлебываясь слезами восторга, он осознал, что его давняя мечта начала сбываться. Про цену, которую пришлось за нее заплатить, вспоминать даже не хотелось.

Упав, не раздеваясь, на кровать, Пьер погрузился в сон, чтобы проснуться знаменитым.

К вечеру уже весь город знал о предстоящем выступлении знаменитого артиста. Хозяин театра был очень удивлен, когда узнал, что все билеты распроданы, а у касс еще толпятся желающие попасть на представление. И единственное, что он никак не мог вспомнить – когда он успел пригласить этого самого сеньора О. Кааса. Но, в конце концов, какая разница, если зритель ломится? Ведь это означает только одно – звонкая монета посыплется в карман. Ради такого хозяин поставил на пустующее место лавки и распорядился продать билеты всем желающим. Негоже лишать людей прекрасного, если имеется к нему тяга.

Незадолго до начала представления в кабинет хозяина театра постучались.

– Войдите! – крикнул толстяк, сидевший за огромным бюро красного дерева.

Дверь скрипнула, и на пороге возник молодой человек непрезентабельного вида.

– Вечер добрый. Господин Камбер?

Тот промокнул лысину платком и обратился к вошедшему.

– У меня нет вакансий, прошу вас покинуть мой театр. Поищите работу в мясной лавке. Третьего дня там произошел несчастный случай: помощник мясника себе руку топором оттяпал.

Юноша откашлялся в кулак. Он не боялся быть узнанным, поскольку никто никогда не обращал на него внимания. Для всех в этом городе музыкант был невидимкой.

– Меня зовут Пьер Огюстен Каас. Это я сегодня даю концерт, впрочем, как и всю декаду.

Теперь пришла очередь закашляться Камберу.

– Вы?! – удивился он, окинув гостя взглядом с головы до ног.

Пьер прошел к столу и бесцеремонно сел напротив толстяка, заняв пустующий стул, который явно предназначался для посетителей.

– Пусть мой внешний вид вас не смущает. Дорожная неприятность. Остался без копейки, а мой саквояж украли. Только скрипка и уцелела, – Он продемонстрировал потертый кофр. – Добрые люди помогли кое-какой одежонкой. Вот, ознакомьтесь.

Юноша протянул хозяину театра сложенный вчетверо пожелтевший лист бумаги.

– Ну, вроде настоящая, – покрутил в руках документ Камбер. – Вы уж меня простите, но слишком вы молоды для маэстро…

Пьер ухмыльнулся.

– Не обращайте внимания на мою молодость. Будем считать, что я хорошо сохранился.

– Да мне-то все равно, – сказал толстяк, достав из ящика стола два стакана и разлив в них из бутылки крепкого, – но горожане – народ такой, для них внешний вид много значит. Возраст – показатель умения и опыта.

– Ну, с этим я могу поспорить. Я слышал, что вы ранее сами занимались музыкой, пока не открыли театр, – толстяк согласно кивнул. Пьер открыл чехол и вынул из него нотные листы. – Вот моя соната, вчера написал.

Камбер стал просматривать предложенный материал, так как соображал в данном вопросе, и уже на третьем листе не смог сдержать слезу. Высморкавшись в платок, толстяк встал и отошел к окну, чтобы зачем-то зажечь еще одну масляную лампу, хотя освещения остальных десяти, расположенных на шкафах, вполне хватало. Распахнув створки, он глубоко вздохнул и резко повернулся, сев на подоконник.

– Знаете что, сеньор Каас, моя костюмерная и мои лучшие гримеры к вашим услугам, – хозяин театра освободился от занавески, которая развевалась под порывами ветра. – Что-нибудь еще желаете?

Пьер задумался.

– Если вы не против, то я бы предпочел гостинице ваш театр. Можете сэкономить на стороже, – Он улыбнулся. – И хотелось бы одолжить вашего пианиста, если таковой имеется. Партитуру я ему накидаю, это займет немного времени.

– Почту за честь, сеньор Каас, – Камбер обошел стол и заключил юношу в объятия. – Я лично буду вам аккомпанировать…

В тот вечер Пьер О. Каас впервые сыграл в столь большой аудитории. Зрители слушали его, затаив дыхание, потом начали всхлипывать, пока не разразились громкими рыданиями, от которых содрогнулись стены театра. Едва маэстро опустил смычок, зал наполнился овациями и криками «брависсимо». На сцену полетели цветы и дамские платочки. Мужчины, утирающие слезы, ревностно смотрели на своих жен, посылающих гению воздушные поцелуи. Это был успех!

Толстяк Камбер ни на мгновение не пожалел, что позволил этому юнцу выйти на сцену его театра. Образ, который придумал для себя Пьер, еще больше заставлял сочувствовать и сопереживать музыканту, когда тот исполнял свой шедевр: длинный, слегка помятый фрак, черные вьющиеся волосы и бледное лицо с одной-единственной нарисованной слезой.

Стоит ли говорить, что тайные желания Пьера стали осуществляться. После представлений в его объятия падали самые красивые женщины, и не всегда вдовы. Вино в его гримерке лилось рекой, кошелек с каждым днем пополнялся. Юноша развлекался с ночи до утра и даже позабыл о контракте, заключенным со Смертью, пока костлявая не дала о себе знать.

В тридцатый день августа месяца, когда состоялось заключительное выступление, Пьер, по обыкновению своему, развлекался с очередной красоткой. Гоняясь в одних панталонах вокруг стола, заваленного пустыми бутылками, за дамой в розовом неглиже, он почувствовал резкую боль в груди и упал на одно колено.

– Что с тобой? – засмеялась девица. – Силы закончились? А как же я, негодник?

– Я умираю… – прохрипел скрипач. – Мадлен, мне нужен лекарь!

– Ты меня пугаешь! – насторожилась та. – Если это шутка, то она несмешная!

– Позови лекаря, дура! – рявкнул Пьер, с трудом поднимаясь на ноги.

Мадлен фыркнула, влезла в платье и молнией выскочила за дверь, обозвав своего несостоявшегося любовника бранным словом. Но лекаря она все же позвала.

Им оказался худощавый старик в черном цилиндре и таком же длинном плаще, с козлиной бородкой и пенсне на крючковатом носу. Проведя осмотр пациента, он нахмурился. Такое впервые встретилось в его многолетней практике.

– Вынужден констатировать, что ваше сердце, молодой человек, сравнимо с сердцем старика. Какие-то шумы и перебои, – лекарь убрал стетоскоп в кофр. – Подорвали вы свое здоровье чрезмерным потреблением вина и кхе… Женщинами. Рано вам еще идти на свидание со смертью. Остепенитесь, пока не поздно, мой вам совет. Вот вам рецепт, это очень хорошие пилюли, правда, очень дорогие, но, надеюсь, вы сможете их себе позволить.

– Угу, – Пьер натянул рубаху, влез в штаны и надел сапоги. – Я учту ваши пожелания. Спасибо, что пришли.

Старик поклонился, перебросил через руку плащ, висевший на спинке стула, забрал цилиндр и, прихватив кофр, покинул гримерку музыканта, что служила ему жилой комнатой.

Юноша сел на кровать, что специально для него притащили сюда, и, глотнув вина, отбросил пустую бутылку в угол.

– Как же я мог забыть?! – Он вздохнул. – Ведь сегодня заканчивается месяц, отпущенный мне… Ты мне душу, я тебе Время, так Она сказала? Смогу ли я убить человека? Может, сойдет курица или, на крайний случай, поросенок? Какая разница, чью душу пускать в свои чертоги? Главное, что договор будет соблюден.

Смерть словно услыхала его слова, а, может, так оно и было на самом деле. Пьер вновь схватился за грудь, ему стало трудно дышать. Скрипач почувствовал, что его сердце сжали невидимые пальцы, а легкие словно пламенем обожгло.

«Я пошутил, пошутил! Получишь ты свою душу!» – пронеслось в голове Пьера, и недуг исчез так же внезапно, как и появился.

Юноша поднялся, надел свой старенький колет, натянул поглубже широкополую шляпу и, взяв со стола нож для фруктов, вышел на ночную охоту.

Где искать жертву? Ответ на этот вопрос пришел в голову Пьера сам собой. Естественно, возле кабака. Только там можно повстречать сильно выпившего горожанина. Любой пьянчуга, еле стоящий на ногах, станет легкой добычей и не даст отпора. Так сеньор Каас и поступил. Он спрятался в тени здания, где располагалась одна из многочисленных таверн, и стал ждать. Наконец завсегдатаи стали покидать питейное заведение, и внимание Пьера привлек крепко поддавший хмельного субъект. Он еле стоял на ногах, и если бы не стены зданий, то наверняка упал бы и сломал себе шею. Музыкант принялся следить за мужиком, держась тени и вслушиваясь в бубнеж пьянчуги.

– Завтра я покажу этому скрипачу! Он у меня узнает, как спать с чужими женами! Эх, Сюзанна, как ты могла променять меня, самого уважаемого сапожника города, на этого… Да он только и умеет, что пиликать на своей скрипке, чтоб у него смычок сломался! Да он и играть-то толком не умеет. Любой дурак так сможет. Подумаешь! Баба моя, конечно, тумаков еще получит, но и тебе перепадет. Не пожалею денег, куплю билет и… – его качнуло в сторону, и он нос к носу столкнулся с предметом своей ненависти. – Ик…

В лунном свете блеснуло лезвие ножа, что прилипло к горлу несчастного, как пиявка к заду купальщика. Неизвестный в шляпе ухватил второй рукой бедолагу за грудки и прошипел.

– Ты что-то имеешь против маэстро? Тебе не по нраву его игра, но ты сам-то слышал?

– Мне рассказывали! – прохрипел дрожащий от страха мужик. – Да и какая разница?! Он наградил меня рогами, затащив в постель мою супружницу. У, ведьма! Чтоб ее на том свете черти жарили без устали. Отпусти меня. Кто ты вообще такой?!

Незнакомец ослабил хватку, но нож не убрал.

– Я? Я – посланник Смерти, пришедший за тобой. И если тебе станет легче, то могу тебе сказать, что твоя жена не так уж и хороша. И еще, не надо было ее отпускать одну, глядишь, сейчас бы мирно похрапывал у нее под боком, а не валялся тут в мокрых штанах в луже собственной крови.

– Э…

Сапожник хотел что-то сказать, но не успел. Острое лезвие полоснуло по горлу, и несчастный, захлебываясь собственной кровью, сполз по стене и затрясся в конвульсиях.

Пьера тут же вывернуло. Он оперся на холодную кладку, выронив нож, и почувствовал прилив жизненных сил. В груди больше не ныло.

«Не обманула! – подумал юноша. – Не так уж это и сложно. Главное – найти того, кого не особо жалко, чтобы совесть не сильно мучила, или того, кто этого заслуживает. К примеру, кому не нравится моя музыка».

Он присел возле тела и вздохнул.

– Вот что бывает с теми, кто меня обижает. А мог бы жить, – Пьер обыскал убитого, не побрезговав найденными медяками, которыми можно расплатиться с очередной девицей, что планировал подцепить по дороге в театр. Тем более что это его родной город, и он знал, где сыскать таковую.

Юноша встал, вдохнул полной грудью ночной воздух и поспешил прочь от этого места.

***

Вот и настал день последнего выступления самого известного в мире скрипача, что исколесил все земли и выступал на лучших сценах. В его объятиях побывали и простые торговки, и даже Первые Дамы некоторых королевств. Пьер нервно подергивал струны и криво улыбался, глядя на Джакомо, что скрывался в тени кулис. Наконец, импресарио попросил тишины и традиционно объявил:

– Дамы и господа, только сегодня вечером! Заключительное выступление неподражаемого виртуоза, гения, не побоюсь этого слова. Итак, встречайте: сеньор Пьер О. Каас!

Помощники хозяина театра затушили лампы, погрузив зал в полумрак. Занавес разошелся в сторону, обнажив сцену, освещенную двумя факелами. Пианист тронул клавиши, а Пьер закрыл глаза и прикоснулся смычком к струнам.

Дальше все происходило, как и всегда: великолепная мелодия витала в зале, затем потекли первые слезы и прозвучали всхлипы, плавно перетекающие в рыдания. Мужчины успокаивали своих женщин, а те, уткнувшись им в плечо, содрогались всем телом. Скрипач творил чудеса. Еще никому никогда не удавалось сотворить со своими слушателями такое. Его музыка поистине была гениальной и могла звучать разве что на небесах. И вот когда гений был готов сыграть коду, что рождалась в его голове долгие годы, ЭТО произошло.

Время застыло. Наступила тишина, и театр окутала клубящаяся тьма, оставив нетронутым лишь небольшой островок на сцене. Пьер выронил смычок и скрипку и схватился двумя руками за грудь, и в этот же миг он услышал чьи-то шаги.

– Ты не рад мне? – прозвучал бархатный голос, и перед ним возникла Она. В том же кроваво-красном одеянии. Ее лицо по-прежнему было бледно, но безумно красиво. – Вижу, что не рад. Мое появление вообще не приносит никакого удовольствия, одни разочарования. Ну, как? Ты достойно потратил свое время или, как все, прожег его впустую?

Пьер с ужасом в глазах взирал на мрачную гостью из Царства теней.

– Дай мне еще немного времени! Совсем чуть-чуть!

– Оно у тебя было. Теперь твоя душа принадлежит мне. Все согласно договору, – Смерть обошла вокруг скрипача и посмотрела ему в глаза. – Пора.

– Ну, пожалуйста! Дай мне доиграть коду, я столько ждал этого мгновения! – воскликнул Пьер и робко добавил. – Или я расторгну наше соглашение!

Собирательница душ взмахнула рукой и сжала ладонь в кулак, превратившись в дряхлую старуху с косой в руке. Лицо музыканта перекосило гримасой боли, он сжался, словно засохший лист, и упал на колени.

– Ты! – Ее голос прогремел раскатами грома. – Жалкий червь! Все вы, людишки, мните себя богами, но стоит вам оказаться на краю своей никчемной жизни, тут же превращаетесь в жалких слизняков и начинаете молить о пощаде. Хватит притворяться живым, ты уже давно мертв! Мои чертоги открыты для тебя.

Пьер посмотрел наверх. Тьма разверзлась, и над ним заклубилась огненная буря.

– Я… Я не хочу туда, – прошептал скрипач, и по его щеке пробежала слеза. Он горько усмехнулся и добавил. – Ты получишь меня только в том случае, если сама заберешь душу, но я тебе не предоставлю такого шанса.

Пьер распахнул полу фрака, выхватил спрятанный во внутреннем кармане нож, и вонзил лезвие себе в грудь. Через мгновение сердце гения остановилось, а его безжизненное тело повалилось на сцену.

Костлявая старуха вновь превратилась в обворожительную красотку.

– Глупец, ты еще сотню раз пожалеешь о содеянном и будешь умолять меня забрать твою душу, – Она щелкнула пальцами и…

Зрители ахнули, глядя, как маэстро падает замертво.

 

Глава одиннадцатая

Призрак тяжело вздохнул. Скорее по привычке, нежели по необходимости. Ведь мертвым не нужен воздух. Им вообще ничего не нужно, кроме душевного покоя, а как раз этого у мятежного духа Пьера и не было. Сколько он его не пытался обрести. Амелинда, сидящая рядом с ним на валуне, молчала и слушала, как в предрассветной тишине квакают лягушки. Девушка смотрела перед собой, но ничего не видела. В ее глазах стояли слезы.

– Мне очень жаль, – промолвила она, и по ее щеке потекла-таки слезинка.

Призрак покачнулся под порывом ветра и с сожалением посмотрел на собеседницу.

– Я не достоин сочувствия. Все, что со мной произошло, более чем заслуженно. Чтобы потешить свое тщеславие, я опустился до самого страшного, что только есть. До убийства. Я отнимал жизни с такой легкостью, с какой отбирают у ребенка леденец. Такому хладнокровию, какое обрел я, мог бы позавидовать любой палач или мясник. Я резал людей, как скот. И, что самое страшное, мне начало это нравиться. Сначала я убивал только тех, кто плохо отзывался обо мне или моей музыке. Всегда есть завистники, но потом их не осталось, и я стал убивать без разбора. Одно движение – и Смерть получала то торговца, то заезжего путешественника, то портовую шлюху. Острый нож всегда находился в кармане, возле сердца, и стоило мне ощутить слабость, как он тут же пополнял мой запас жизненных сил. За десять лет, что отмерила мне Она, я отправил в ее чертоги сто двадцать душ. Если не считать души девиц, коим я разбил сердце, и которые наложили на себя руки от несбывшейся любви.

Сожалел ли я? Поначалу да, но потом я внушил себе, что если не стану отправлять души в чертоги Смерти, то костлявая, как и обещала, придет за мной. А я хотел славы, и это желание росло с каждым днем. Я не мог прожить без оваций и мгновения. Иногда, лежа вусмерть пьяным в объятиях очередной девы, а то и двух, я помышлял о том, чтобы умереть, но эти мысли быстро улетучивались, не успев накрепко засесть в моей дурной голове. Пьер О. Каас стал жаден до славы. Мне хотелось мирового признания, хотелось, чтобы мне поклонялись, как богу. Первые несколько лет я буквально с ума сходил. Но постепенно жажда сотворить что-то на самом деле стоящее взяла верх над похотью и желанием возвыситься надо всеми. Та соната, что была придумана мною в тот день, когда я заключил этот ужасный договор, уже не казалась мне такой идеальной. Чего-то в ней не хватало, и я стал одержим идеей завершить ее чем-то особенным. Мне уже не хватало тех слез, что лились на моих выступлениях, мне захотелось завершить сонату так, чтобы зритель оказался при смерти, услышав коду. Когда произошел очередной приступ, и я почувствовал дыхание Смерти на своих устах, в моей голове родилась та самая мелодия, которую мне, увы, не суждено было исполнить. Хозяйка мрачных чертогов пришла за мной в самый неподходящий момент, как это всегда и случается. Я не мог представить, что однажды умру. Вот я есть, а вот меня нет. Все потеряло смысл в один момент. И, когда открылись дверь в чертоги Смерти, я проявил слабость. Каждый думает, что на пороге своей жизни он шагнет в загробный мир, гордо подняв подбородок, улыбаясь и с гордостью вспоминая прошлое. Ничего подобного! Я струсил и не пожелал пойти со Жрицей, несмотря на Договор, что мы заключили.

Амелинда заправила за ухо прядь волос, и посмотрела на начинающее светлеть небо. Луна стала таять вместе со звездами, а это означало, что скоро утро.

– Именно поэтому мне и жаль вас. Если бы не смерть, то сейчас бы вы покачивались на каком-нибудь облаке и взирали с небес на эту грешную землю, оставаясь юным и веселым.

– Возможно, – выдохнул призрак. – Но вышло, как вышло: рано поседел, лицо покрылось морщинами, и некогда красивый юноша стал похож на старика. Вот такую цену я заплатил за Время и желание продлить себе жизнь. Но, в конце концов, я все равно умер.

Где-то с ветки сорвалась птица и, громко хлопая крыльями, унеслась прочь. Девушка соскользнула с камня, подошла к краю пруда и тронула ногой темную воду, по которой пошли круги.

– И коду в исполнении великого маэстро никто не услышал…

Пьер посмотрел на угасающие звезды.

– Не совсем так, – и Амелинда от удивления открыла рот.

– Но… Как?! – призрак многозначительно развел руками. – Я требую, чтобы вы мне рассказали!

Сеньор Каас закрыл глаза и вновь погрузился в воспоминания.

– Едва мое тело коснулось пола, зрители ахнули и вскочили со своих мест. Конферансье выбежал на сцену и замахал руками, призывая собравшихся успокоиться. За лекарем никто послать не догадался, да и какой смысл? Я был уже мертв. Джакомо, что все выступление стоял за кулисами, подбежал ко мне и понял, что случилось непоправимое. Но зрители-то об этом не знали. Юноша подозвал хозяина театра, и они вдвоем отнесли меня в гримерку. А уже через некоторое время Пьер О. Каас вновь появился на сцене и впервые заговорил.

«Соната, которая исполнялась, называлась „Смерть“, и я долго не знал, как должна выглядеть концовка. Я хотел сделать все по-театральному, и, судя по вашей реакции, мне это удалось».

Он приложил руку к груди и поклонился. Зрители стали перешептываться, а после зал взорвался аплодисментами. Зазвучали крики «Браво!», заставившие маэстро поклониться еще раз.

«Спасибо вам! – Он поднял руки, призвав публику к тишине. – Будьте добры, займите свои места. Вчера вечером в моей голове родился недостающий кусок сонаты, который я назвал „Воскрешение“. Сейчас вы услышите эту коду».

Музыкант присел, поднял с пола скрипку и смычок, дождался, пока театр накроет тишина, а пианист займет свое место за инструментом, и тронул струны.

Скрипка не пела, а плакала. Плакала вместе с женщинами, с мужчинами, что не смогли сдержать слез и зарыдали. Искушенные слушатели, утираясь платками, подметили про себя, что маэстро превзошел сам себя. И играл много лучше, хотя, казалось, что это просто невозможно, но… Это факт. Когда Пьер О. Каас опустил руки, еще долгое время в зале царила тишина, казалось, зритель умер от восторга. И все боялись разрушить эту тишину, чтобы, не дай бог, не спугнуть музу, которая подарила миру этот шедевр, эту коду под названием «Воскрешение».

Маэстро поклонился и скрылся за кулисами, и в этот момент зал взорвался. Вот так.

– Подождите, – вконец запуталась Амелинда. – Я ничего не понимаю. Вы же сказали, что умерли. Тогда как вам удалось сыграть коду, да так, что она получилась лучше, чем сама соната?

Призрак соскользнул с камня и подлетел к девушке.

– Джакомо. Неужели вы не догадались? Как только мое тело перенесли со сцены в мою комнату, он выгнал хозяина театра, сказав тому, что кое-что смыслит в медицине, и запер дверь. Не теряя времени, юноша наложил на лицо точно такой грим, как и у меня, благо, ничего сложного в нем не было, надел парик и занял мое место. Если вы внимательно слушали мой рассказ, то помните, что Джакомо сам увлекался игрой на скрипке. Я выполнил свое обещание и послушал его. У парня имелся талант. Талант исполнителя, но не сочинителя. Думаю, как автор он ничего не достиг бы. Юноше хватило просто посмотреть на мою партитуру, чтобы она мгновенно осталась у него в голове. Никто не заметил подмены.

Амелинда села на траву и опустила ноги в воду. Гладь пруда разошлась кругами, спугнув спящих водомерок.

– А что было дальше?

– Дальше? – прозвучал вопрос из-за спины девушки. – А дальше начался кошмар. Последнее, что я запомнил, это разочарование на лице Смерти, а затем меня поглотила кромешная тьма. Где металась моя душа, не знаю, но белый свет я увидел уже после того, как мое тело было предано земле. Спасибо все тому же Джакомо. Он похоронил меня под своим именем, а себе взял мое. Не знаю, жив ли он теперь… Так вот. Я очнулся, если можно так сказать, и не смог понять, что происходит. Все та же темень непроглядная и абсолютно пустая, сколько ни шарил руками вокруг себя. Внезапно я почувствовал, что меня куда-то потащило, и в следующий миг я оказался в центре этого самого кладбища, – призрак неопределенно махнул рукой. Амелинда продолжала бултыхать ногами в воде, слушая его рассказ. – Вполне логично, что в моей голове родился вопрос: какого демона я здесь делаю, да еще вечером?! Выбравшись на тракт, поспешил в город. Осознавать, что что-то не так, я начал сразу, едва попал на улицы Мергона: меня игнорировали все прохожие, у кого я пытался узнать, какой сегодня день, которых, к слову сказать, было не так уж и много, но когда сквозь меня промчалась повозка, запряженная лошадьми, я окончательно уверился, что дело не чисто. Вот вам смешно, милейшая особа, а мне в тот момент было не до шуток. Я рванул в театр. Надо ли говорить, что никакого внимания на то, что закрытая дверь не стала мне преградой, я не обратил? Думаю, нет. Пройдя сквозь нее внутрь и найдя комнатушку, что служила мне и спальней и гримеркой одновременно, я увидел, что мой гример сидит в моем кресле и накладывает на свое лицо грим. И какой?! Мой, тот самый, что я придумал для своего сценического образа! Более того, этот негодяй надел парик, точно такой же фрак, в который был одет я, и стал точной моей копией.

«Ну, что, мистер Каас, – сказал он, глядя в зеркало, – вы готовы окунуться в море всеобщего восторга и слез?».

Какого лешего происходит, подумал я и возмущенно спросил об этом Джакомо, но тот словно не слышал меня. Он взял мою скрипку. Мою! И собрался уходить.

«Что ты себе позволяешь?!» – закричал я и бросился на него с кулаками.

Мои руки погружались в его плоть, но не причинили никакого вреда, даже царапины не осталось. Джакомо, переодетый в меня, покинул гримерку и направился, как вы думаете куда? Совершенно верно, прямиком на сцену!

Конферансье объявил мой выход, занавес разъехался в стороны, и я увидел полный зал восторженных зрителей, которые пришли на мое выступление. В их глазах читалась тяга к прекрасному, к созданному мной. Это меня тронуло до глубины души. Правда, тогда я еще не осознал, что я и есть душа. Ну, вы понимаете… И сыграл Джакомо великолепно, а когда он добрался до коды, мое сердце сжалось от тоски и горя. Я смотрел на зрителей и видел в их глазах те же чувства, что сейчас овладевали мной. И тут в моем сознании родилась простая истина: не важно, кто играет первую скрипку, важно, чтобы музыка просто жила! Искусство должно жить! Ему негоже быть погребенным вместе с автором. Я тут же простил Джакомо и поблагодарил за то, что он сделал. Если бы не этот находчивый юноша, мою коду никто никогда не услышал бы. Все бы вскоре забыли и про сонату, и про Пьера Огюстена Кааса, как такового. Я благодарен ему за это.

После выступления я стоял возле двери комнатушки, которая теперь стала местом обитания моего помощника, и смотрел, как он смывает грим со своего лица.

«Извините меня, маэстро, – произнес Джакомо, глядя в зеркало и стягивая парик. – Надеюсь, вы смотрите на меня с небес и гордитесь мной. Хотел бы я, чтобы после моей смерти кто-нибудь поступил так же, как и ваш покорный слуга».

И я все понял. Мое сознание противилось принять страшную действительность и прятало ее от меня, но теперь она вырвалась на свободу. Я тут же вспомнил последнюю свою встречу со Смертью и чем она закончилась. Вспомнил и то, как Джакомо закончил мое последнее выступление, о котором я рассказывал ранее. Не знаю, хорошо это или нет. Иногда неведение блаженно. Да и как принять тот факт, что ты мертв?! Возможно, вы мне не поверите, но я смирился мгновенно. А ведь однажды подобное придется пережить и вам.

– Пережить – не совсем удачное слово, если учитывать ситуацию, – сказала Амелинда, водя прутиком по воде. Она подняла взгляд на небо: звезды почти исчезли, небо посветлело и приготовилось встретить новое светило. – Скоро солнце взойдет…

– У нас еще есть время, – сказал призрак. – Целая вечность. Солнце вредит только вампирам. Хотя я уверен, что все это сказки. Ничего им не будет. Шучу, я не верю в вампиров, – усмехнулся призрак и, проплыв мимо девушки, завис над прудом, покачиваясь на ветру.

– А что было дальше? – спросила Амелинда.

Пьер вздохнул и продолжил рассказ под шелест камышей и кваканье проснувшихся лягушек.

– Я понял, что больше не принадлежу к миру живых. Побродив по городу, заглянул в несколько домов, где, стыдно признаться, подсмотрел за любовными утехами одной молодой парочки. В общем, мне ничего не оставалось, как вернуться… на кладбище. А куда еще? Меня никто не видел, никто не слышал. Не жизнь, а… Не жизнь. Пришел сюда, сел на этот самый камень, и до утра смотрел на луну. Такой судьбы я себе не мог представить. Много дней я бродил по погосту, словно тень, и искал таких, как я, но все безуспешно. Я застрял в этом мире благодаря собственной глупости. Ни на Небеса не попал, ни в царство Аида, – призрак вздохнул. – А потом, чтобы хоть как-то убить время, я стал читать надписи на надгробных камнях. Тут погребено много интересных людей. И однажды дошла очередь и до моей могилы. Я замер и молча взирал, не веря своим глазам: Джакомо, этот плут, наверное, отвалил мастеру немало денег, чтобы тот сработал такую плиту. Помимо его имени, что теперь принадлежало мне, там красовалось знаете что? Попробуйте угадать.

Амелинда повернула голову, улыбаясь уголком губ.

– У меня нет никаких предположений.

– Кода! – воскликнул Пьер. – Та самая, что мне так и не удалось исполнить. Представляете? Если бы я мог, то заплакал бы, но увы. Нам, призракам, этого не дано. И так мне захотелось сыграть ее, что аж тошно стало. Ведь я ее ни разу… Только написать и успел. Не знаю как, но в моих руках оказалась скрипка и смычок. С тех самых пор, по ночам, я стою напротив своей надгробной плиты, смотрю на высеченную на ней партитуру и играю. Именно кода и привлекла ваше внимание и свела нас вместе. Но что это я все о себе да о себе… Могу я услышать вашу историю?

Девушка подобрала камушек и швырнула его в воду, спугнув лягушку, что только-только выбралась на лист кувшинки.

– Моя история не столь интересна, нежели ваша, и не заслуживает внимания.

– И все же. Я настаиваю, – ответил призрак и подлетел к берегу.

Амелинда вздохнула и начала рассказывать.

– Это случилось несколько лет назад. Матушка умерла, и остались мы с сестрами и братом одни. Я была самая младшая, поэтому все хозяйство повисло на мне. Сестры, конечно, помогали, но не столь активно, как мне того хотелось. В доме приберись, поесть приготовь, постирай. Хорошо хоть в поле и в огороде одной горбатиться не приходилось. Брат же подрабатывал у деревенского кузнеца, поэтому домой возвращался только поздно вечером. Но и ему доставалось от этих несносных девиц. Оно и понятно, им уже по восемнадцать весен каждой, замуж пора, а кто их возьмет, рябых да еще и без приданного? Да и откуда в нашей глуши нормальные женихи? Абы какие их не устраивали. Им принца на белом коне подавай, чтобы с хоромами, как у короля, и все такое. Вот они и срывали злость на мне и Грее. И вот однажды вечером, ближе к ночи, когда над нашим селением сгустились тучи и разразилась гроза, сестры вновь словно с ума сошли и насели на брата, чтобы тот исполнил их прихоть.

«Принеси нам, – сказали они Грею, – огромный букет цветов, но не с нашего участка. У леса живет садовник, ты его знаешь. Так вот, у него растут великолепные георгины и хризантемы. Какой у них аромат, с ума сойти можно».

«Да вы и так уже сошли, – ответил им брат. – Я воришка какой, что ли, чтобы по чужим садам рыскать да цветы обдирать? Человек старался, растил. Сколько лет потратил, чтобы новые сорта вывести. Он на их продаже живет, между прочим, и всю семью кормит. С него пример бы лучше взяли и сами делом занялись, а то сидите на нашей с Амелиндой шее».

Понятно, что моего мнения никто не спрашивал, но в глубине души я очень жалела Грея и молила святых, чтобы он никуда не ходил. Но Аманда и Линда не умолкали и стояли на своем: сходи да сходи. Пристали хуже репея. Не повезло тем, у кого такие вот жены. Волей-неволей за топор возьмешься.

Так вот. Не выдержал Грей стенаний сестер, взял корзину, большой нож, что сам выковал в кузне, и отправился к садовнику. Я бы ни за что не пошла, пусть даже получила бы тумаков, пусть даже убили бы меня. Ни за что не пошла бы. Но брат был другим, он лучше сделает, как хотят сестры, чем слушать их нытье. Такие, как говорится, мертвого достанут. А гроза тем временем усилилась. Дождь колотил в закрытые ставни с такой силой, что они грозили развалиться под напором стихии. Дом трясся от раскатов грома. Я сидела возле камина, укутавшись в старенький плед, что достался мне от мамы, и вязала брату носки. Мои непутевые сестры играли с котом. Хотя сам зверь не испытывал от игры никакого удовольствия. Это больше походило на мучения. Кот орал, царапался и вырывался. Да разве сладит он маленький с такими бестиями?! Вскоре им наскучило издеваться над пушистым комком, и они принялись за меня. Сначала дергали за косы, обзывали, потом распустили почти весь носок, а я ведь почти закончила! Слезы готовы были хлынуть ручьем из моих глаз, но я сдержалась. Вместо этого достала из сундука, где хранился весь мой скарб, мандолину и стала играть. Сестры потеряли ко мне интерес и, потушив все масляные лампы, легли спать. А я хотела дождаться брата, который долго не возвращался. Ведь до дома садовника рукой подать, его с крыльца видно. В конце концов, сон сморил и меня. Так и заснула на сундуке, что служил мне и тайным местом, где я пряталась от сестер, когда была маленькой, и кроватью.

Разбудил нас громкий стук в дверь. Я встала, потянулась, открыла ставни и посмотрела за окно. Солнце уже показалось над лесом. Гроза ушла. Открывать пришлось мне, ибо сестры даже не думали подняться с кровати. Едва я отодвинула запор и потянула дверь, как на пороге появился здоровенный мужик, чье лицо скрывал капюшон плаща, на котором блестели капли только-только переставшего дождя. Он отпихнул меня в сторону, прошел через комнату, оставив на полу грязные следы, и поставил на стол корзину, полную цветов.

«Это ваше», – прогремел его бас, после чего здоровяк воткнул в столешницу нож и ушел, громко хлопнув дверью».

«Кто там? – спросили сестры, заходя в комнату в одних сорочках и потирая заспанные глаза».

Я только пожала плечами и не ответила, поскольку понятия не имела, кто это был. Не убили и то хорошо. Девушки увидели корзину, стоящую на столе, и принялись причитать.

«Грея только за смертью посылать. Нам уже не нужны эти сорняки».

Моя старшая сестра, Аманда, скривилась, словно уксуса хлебнула, но все-таки понюхала цветы.

«А ты не догадался яблок нарвать? Штрифель у него сладкий, не то, что наш. Может, тут?».

Она раздвинула цветы руками и заглянула на дно корзины. С губ Аманды сорвался вопль, и она попятилась назад, зажав ладонью рот. Любопытство обуяло и Линду, которая подбежала к корзине и заглянула внутрь, а уже через мгновение она упала замертво. Я не могла понять, что происходит, и боялась подойти к столу. Моя самая старшая сестра пятилась до тех пор, пока не уперлась в стену. Она что-то несвязанно бормотала и показывала на корзину. Потом она зарыдала, выскочила из дома и бросилась прочь. Я пыталась догнать ее, но не смогла. Аманда свалилась в яму, что давеча выкопал Грей, для нового нужника, и свернула себе шею. Я вернулась в дом, набралась смелости и посмотрела в корзину. Среди цветов лежала голова моего брата.

Я больше не могла оставаться здесь. Собиралась не долго, тем более что и вещей-то у меня не имелось. Сундук полон лохмотьев, которые мне давно стали малы. Взяла несколько платьев своих сестер, они им уже не понадобятся, свою старенькую мандолину и пошла на другой конец деревни, к старосте. Старик спросонья ни слова не понял из той истории, что я ему рассказала, но с радостью отсчитал мне десять монет золотом за дом и землю, что принадлежала нашей семье, не забыв взять с меня расписку. Много это или мало, я не знаю. Не до того было. Я попрощалась и навсегда покинула это проклятое место.

Я долго путешествовала, брала уроки игры на мандолине у бродячих музыкантов, подрабатывала, как могла, и все ради своей мечты – стать известной. И вот судьба забросила меня сюда, но и тут мне оказались не рады. Думаю, мне стоило осесть в каком-нибудь тихом городке, наняться в прачки к богатею, и гори огнем эта музыка, – она тряхнула копной своих огненно-рыжих волос.

Пьер вздохнул.

– Мечты не всегда приводят к желаемым результатам. По большей части, все происходит с точностью до наоборот.

– Вы не жалеете о том, что с вами произошло? – спросила Амелинда.

– Отчасти, – призрак сделал глубокий вдох, но ничего не почувствовал. – Мне жалко отнятых жизней, но, если бы мне дали второй шанс, я бы ничего не стал менять. Жизнь такая штука, она заставляет цепляться за себя. Никто не хочет умирать, как бы он не кричал и не бил себя кулаком в грудь, что он не боится смерти. Придет время – запоет по-другому. Проверил на собственной шкуре. Кстати, Амелинда, я, пока бродил тут, придумал песню, и мне нужен аккомпанемент. Не подыграете? Да и для вас найдется вокальная партия.

– Позвольте, – опешила девушка. – Но я не знаю ни гармонии, ни слов.

– Не волнуйтесь, – поспешил успокоить ее Пьер. – У нас с вами такое единение, связь, если хотите, что я не сомневаюсь в успехе.

– Ну что ж, давайте попробуем.

В ее руках появилась мандолина, а сеньор Каас достал из воздуха свою скрипку. Амелинда стала перебирать струны. Она знала, что нужно играть, и более того, знала, что и где нужно петь. И вот над долиной, встречающей рассвет, полетела песня.

Песня закончилась, уступив место звукам природы: шелесту камыша, гнущегося под порывами ветра, кваканью жаб и карканью ворона, что сидел на березе. Солнечный диск, казалось, замер на полпути и не спешил выползать на небосвод, давая возможность этим двоим закончить беседу.

– Я ведь тоже мертва? – вдруг спросила Амелинда и посмотрела на Пьера.

– Когда ты поняла? – Он присел рядом с девушкой.

– Когда вы сказали, что никто не замечал вас, и когда Джакомо никак не отреагировал на ваш крик. Если вас никто не слышал, то почему это удалось мне? – вздохнула Амелинда. – Но уверилась окончательно, когда у меня не получилось поднять камень и бросить его в воду. Мое воображение само дорисовало круги на воде… Плохо, что я не знаю, как это произошло.

– Зачем? – спросил Пьер, помогая ей подняться.

– Не знаю, возможно, мне так будет легче, – пожала плечами девушка.

– Сомневаюсь. Могу сказать одно – тебя не убили. Я знаю, что может отвлечь тебя от мрачных мыслей, – сеньор Каас взял ее за руку, и два призрака взмыли вверх, навстречу солнцу, голубому небу, белым облакам и быстрому ветру, оставив далеко внизу одинокую долину, мрачный погост и черный пруд, на дне которого нашло свой последний приют тело Амелинды Сонг…

 

Глава двенадцатая

– Вот такие пироги, – развел руками Дрон и закончил тем самым историю, что не досказал Михась, который, в свою очередь, продолжил байку, начатую Сандро.

Ночь осталась позади. Сквозь густую лесную листву, которую трепали порывы утреннего ветра, уже просвечивалось безоблачное голубое небо. Костер догорел, а на его месте еле теплились остывающие угли. Вино допито до дна, снедь урчит в животах. Уже проснулись пернатые твари и принялись чирикать наперебой. Давно Прохор не испытывал такой легкости, несмотря на то, что он глаз не сомкнул. Усталости как не бывало, да и сна ни в одном глазу. Правитель Серединных Земель поднялся с бревна, от сидения на котором у него затек зад, стряхнул со штанов муравьев и потянулся до хруста в костях.

– Душевно посидели.

– Это точно, – в один голос согласились музыканты.

– Даже уходить не хочется. Может, посидим еще? – спросил Рене, потирая глаз под повязкой. – Я тут видел заросли дикой пьяной вишни. Можно надавить сока…

– Ладно, вы оставайтесь, а я пойду, – прервал его Прохор. – У меня дел еще непочатый край. То-сё, пятое-десятое. Это решить, то подписать. Голова опухнет. А вы не забудьте, что Королева просила вас придумать колыбельную без оторванных голов и других частей тела. Что-нибудь доброе: про птичек, ежиков, лисичек, про солнышко, про облака.

– Про бочоночек пивка и цыпленка-табака! – хохотнул Дрон.

– Вот-вот, – погрозил пальцем Прохор. – Да что я вам рассказываю. Все, бывайте.

Он махнул рукой и скрылся в кустах орешника, пропустив мимо ушей вопрос Бала.

А кто это?

***

Через полчаса, Прохор засекал по часам, он оказался под высокими стенами города, уходящими в самое небо, где взад-вперед расхаживали вооруженные лучники. Рыжеволосый балагур уже хотел пройти через распахнутые настежь ворота, как был остановлен двумя гвардейцами, что, скрестив алебарды, преградили ему путь.

– Кто таков?! – спросил один.

– Именную грамоту! – потребовал другой и нахмурил брови.

Прохор не помнил этих двоих.

«Видать, новенькие. Хорошо муштрует их Генерал. Мимо таких не то что мышь не проскочит, муха не пролетит. Молодцы, нужно будет наградить, если не забуду», – подумал он.

– Хвалю за службу! – улыбнулся Прохор и попытался пройти, но его силой оттолкнули назад, а один солдат направил на него свое оружие.

– Тебе сказали – показывай грамоту. Нет – пшёл отсюда вон, пока в темницу не загремел. Своих попрошаек хватает.

Прохор опешил. Служба – службой, но это уже ни в какие ворота не лезет. Что за обращение с Королем?! Он, конечно, сам пошутить не прочь, но подобное переходит всякие границы.

– Ладно, смех смехом… По золотому заслужили, – и опять попытался войти в город.

Гвардейцы выхватили из-за ремней пистоли.

– Ты что, не понял?! – солдат, что постарше, мотнул головой в сторону караульного помещения. – Зови начальника стражи, а я этого прощелыгу на мушке подержу. Живо!

Второй стражник кивнул и, подняв облако пыли и гремя доспехами, бросился выполнять указание, а спустя мгновение вернулся в сопровождении усатого офицера.

– Что тут у вас стряслось?! – сурово сказал тот, поправляя кивер и одергивая зеленого бархата китель, расшитый золотом.

– Да вот, – ответил гвардеец, державший Прохора на прицеле. – Пытается в город пройти, а грамоту именную предъявить не желает. Предлагал взятку в один золотой каждому, чтобы мы его пропустили. Может, блаженный?

– Разберемся, – сказал офицер, подходя к нарушителю его спокойствия. – Начальник караула капитан королевской гвардии Жан Арман. Вы чего, уважаемый, противитесь выполнять законный указ, подписанный самим Королем Объединенных Земель и Вод?!

И вот тут Прохор едва не потерял дар речи.

– Кем подписанный?! Какого королевства?!

Брови офицера от удивления поползли вверх.

– Королем Фрэдом Безликим, Правителем Королевства Объединенных Земель и Вод, а именно: морей и океанов, если быть точным.

– Вы что, с ума все посходили?! Я, я и есть король Серединных Земель, Прохор Первый! Немедленно позовите сюда Генерала Сильвестра Драговича!

Начальник караула расправил усы и посмотрел на своих солдат.

– Точно блаженный, – и снова обратился к рыжеволосому нарушителю. – Не могу такого знать. Вы, уважаемый, или предъявляйте именную грамоту, дающее вам право на проход в город, либо проходите мимо.

– Да как вы смеете?! – возмутился Прохор, сжимая кулаки. – Всех посажу на гауптвахту!

Но после того как Жан Арман положил ладонь на рукоять своей сабли, висевшей на боку, выставил перед собой ладони и отступил.

– Без глупостей, я ухожу!

«Ничего не понимаю. Это шутка такая? Наверняка проделки Изольды. Ох уж мне эти ее игры…».

Почесывая затылок, Прохор побрел вдоль городской стены, то и дело поглядывая в сторону ворот, откуда за ним искоса продолжали наблюдать гвардейцы.

Солнце карабкалось на вершину небосвода. В пригороде, что раскинулся перед Броуменом, запели петухи. На тракт выходили первые жители, спешившие в город, чтобы открыть лавку или занять место на рыночной площади. Наглым образом изгнанный Король заметил, что каждый из них на входе предъявлял какую-то бумагу. Плюнув под ноги, он побрел дальше. Давно, будучи еще сорванцом, рыжий проказник обнаружил тайный ход под стеной. Пролезть там мог только один человек, да и то не очень крупный, поэтому Прохор надеялся, что не застрянет. Заделывать лаз смысла не имелось, армия через него не пройдет, да и не знает про дырку никто, а кто знал – не помнит уже.

Странным показался и тот факт, что прохожие, что попадались на встречу, не здоровались с ним, как раньше. Словно не замечали. Ладно стража, их можно подговорить, но не жителей же. Это ж надо всех собрать, объявить и сделать это так, чтобы он сам не узнал. А как? Указ на собор может отдать только Правитель или наместник, а Прохор этого не делал. Голова отказывалась соображать. Первоочередной задачей стало попадание на ту сторону, а там видно будет, что к чему. Ох, и не поздоровится кому-то!

Искать заветный лаз пришлось очень долго. Еще бы, сколько лет-то прошло, да и все пространство между дорогой и стеной заросло чертополохом. Тут год потребуется, если не больше, чтобы все вырубить. Прохор дождался, пока закончат ездить телеги, запряженные умирающими кобылами, иссякнет поток жителей пригорода, и тракт опустеет. Затем еще немного времени пришлось выжидать, чтобы лучник отошел от бойницы, и только после этого рыжеволосый шпион нырнул в густой репейник, где провел еще больше часа, продираясь через лопухи и стебли, толщиной с руку. Большой тесак сейчас очень пригодился бы. Несколько раз незадачливого искателя тайного хода пугали бродячие коты, что сваливались ему на спину и удирали с оглушающими воплями, один раз он чудом избежал укуса гадюки, что притаилась под корягой, но, в конце концов, нашел искомое.

Маленькая дыра в каменной кладке напрочь заросла паутиной, в центре которой шевелил своими волосатыми лапами паук-крестоносец. На помощь пришли сухой лист репея и огниво. Пламя мгновенно сожрало тонкие нити, уничтожив опасное насекомое, и освободило проход. Прохор опустился на колени и стал протискиваться в лаз. Прошло слишком много времени, и когда-то маленький мальчик стал больше, и вполне естественно, что путь, который раньше преодолевался на десять-пятнадцать счетов, сейчас занял почти целый час. На локтях и коленках протерлись дыры. Пару раз Прохор думал, что застрял окончательно, даже прощался с жизнью, но с новой силой принимался протискиваться через тайный ход. Еще ноздри раздирала невыносимая вонь.

Путешествие по узкому тоннелю закончилось совсем неожиданно, точнее его закончили. Руки лежащего на животе бедолаги уперлись во что-то жесткое и шершавое.

– А вот это уже плохо, – шмыгнул носом Прохор. – Какая свинья замуровала дыру?! Назад я точно не вылезу. Вот тебе и День рождения… Конечно! – осенило балагура. – Ну, Изольда, если это твои шуточки, я тебе такой подарок устрою! Вот только выберусь отсюда.

Он с досады саданул кулаком по кладке, которая неожиданно хрюкнула и отошла в сторону, открыв искомый выход из каменной ловушки.

«Что здесь было раньше? Вроде бы яблоневый сад. Тогда откуда такой запах?».

Прохор кое-как выбрался из лаза, встал и осмотрелся. Вот те раз! Никаким садом тут и не пахло. Вокруг него в вонючей жиже валялись десятки огромных свиней, окруженных сотней маленьких поросят. Хорошо, хоть так. А ведь тут могла оказаться выгребная яма или того хуже – нужник.

Сквозь плохо подогнанные доски свинарника пробивался солнечный свет взошедшего солнца, в лучах которого витала пыль.

– Дамы, прошу прощения, – Прохор отряхнулся и стал перепрыгивать через туши, поднимая брызги грязи. Добравшись до двери, он прильнул к горбылю и принялся оценивать обстановку снаружи.

Свинарник выходил прямиком на улицу, по которой туда-сюда сновали люди. Напротив тянулись ряды каменных домов. Из труб на крышах валил дым, и нос Прохора уловил аромат сдобы. В животе у него тут же заурчало. Еще бы! С ночи крошки во рту не было, потом трудный путь через мрачную утробу городской стены. И тут Прохор поймал себя на мысли, что почему-то ведет себя как нашкодивший бутуз или шпион какой.

– В самом деле, чего мне бояться? Я же король, – Он тряхнул шевелюрой и толкнул дверь. Та не поддалась, и самодержец удвоил силу. Не помогло. Затем приложился к створе плечом и надавил, но безрезультатно. – Да что ж такое-то?!

Порыв налетевшего ветра не только разогнал невыносимую вонь, которой уже пропиталась одежда, но и открыл дверь свинарника. Внутрь. Кашлянув в кулак, Прохор выскочил на улицу и сразу влился в бушующий людской поток.

Что в одну, что в другую сторону текли реки прохожих, которые закружили нового участника в водовороте суеты. Такого наплыва гостей в Броумене отродясь не случалось. Лавки, конечно, работали, ватаги детишек сновали по улочкам, гоняя собак или сбежавших поросят, ну, на базарной площади случалась толчея, но чтоб такое! Откуда они все взялись?! Да домов столько нет ни в городе, ни в пригороде, где они все живут-то? Что происходит, ядреный корень?! Прохор абсолютно ничего не мог понять. Ловко работая локтями, он кое-как вырвался из этого сумасшедшего потока и вжался спиной в витрину бакалейной лавки. Там, за стеклом, висели связки баранок, бубликов, конфет. Чего там только не было! Прохор почесал подбородок. Что-то ему показалось странным, но что конкретно – не смог понять. Бочком-бочком он проскользнул внутрь и нос к носу столкнулся с хозяином, который раскладывал товар по полкам. Толстяк широко улыбнулся, поправил фартук.

– Что-нибудь желаете?

– Мм… Будьте любезны… – гость огляделся. – Пряник вон тот, круглый.

Бакалейщик подал покупателю желаемое, отсчитал сдачу с золотого, что был брошен на прилавок, и спросил.

– Что-нибудь еще?

Прохор призадумался.

– Уважаемый, я вам никого не напоминаю? – и он принял величественную позу, гордо задрав подбородок.

Старик осмотрел чудного посетителя с ног до головы.

– Нет, а должны?

Гость не ответил, тщательно пережевывая пряник и нервно барабаня пальцами по прилавку. Тут определенно творилось что-то неладное. Бакалейщик говорил правду, его глаза не лгали, а на лице даже на мгновение не промелькнула улыбка заговорщика.

«Он меня на самом деле не знает. Чертовщина какая-то! Надо идти в замок и там со всем разобраться!».

– Спасибо. Удачной торговли, – Прохор сокрушенно покачал головой и вышел на улицу, где его опять поглотил поток людей.

Путь до дворцовой площади занял еще примерно полчаса, об этом говорили наручные часы на руке единственного обладателя оных. Что еще показалось Прохору странным, это то, что отсутствовали часы на Главной башне, а когда тот поинтересовался у случайного прохожего, куда подевался сей механизм, то на него посмотрели, как на дикаря. Тут же глаза уловили еще одну странность – стяги на башнях. На них красовался какой-то странный герб, не дракон со львом, как прежде, а клубок змей. Это окончательно вывело Прохора из себя. У кого хватило наглости снять флаги? Они там что, совсем страх потеряли?! Ох, и послетают чьи-то головы, ей-богу! Это ж надо, провернуть такое за ночь! Даже у него не хватило бы мозгов. Прошлая история кажется наивной детской шалостью по сравнению с этой. У кого же такой пытливый ум?

«Нет, это точно Изольда, больше некому! Ну, держись, дорогая!».

Прохор подошел к Главному входу, где его остановил отряд гвардейцев, дежуривших у ворот, преградив путь алебардами. Закованные в железо воины гаркнули.

– Пошел прочь, нищеброд! Или ты забыл, что запрещено приближаться ко дворцу под страхом смерти?!

– Я не местный, всего не знаю. Только сегодня прибыл в город. А кем запрещено, не подскажите?

Стражи переглянулись, и из-под забрала прозвучал ответ.

– Что значит – кем?! Королем Объединенных Земель и Вод, который сегодня станет Прохором Первым, да продлятся его дни вечно! Об этом знает всяк живущий в королевстве.

– А я по-вашему кто, идиоты?!

– Действительно, – хмыкнул один гвардеец. – А ну, покажи-ка именную грамоту.

Солдаты подались вперед, а Прохор попятился.

– Со мной дорожная неприятность приключилась. Какой-то воришка карманы обчистил, – попытался оправдаться он, но солдат этот факт не остановил, и они попытались поймать нарушителя. Естественно, что рыжеволосый наглец не желал этого и дал стрекоча.

Попасть в замок через внутренний двор тоже не удалось, так как в арке появились кованые ворота, запертые на огромный замок. Хотя еще вчера тут ничего не было. Бред какой-то!

Прохор прислонился спиной к железным створам и приложил ладонь ко лбу. Жара вроде нет, на белую горячку не похоже. В голову закралась мысль, что его опоили и тайно вывезли в другое королевство. Но кому это нужно?

Так он стоял и размышлял про себя, разглядывая пеструю толпу, что кружила на площади, на которой раньше располагался рынок, а теперь… Теперь вообще не понятно, что тут происходит. Люди просто текут рекой в разные стороны, как муравьи. Помнится, Даниэль соорудил коробочку из стекла, насыпал в нее песка с реки и запустил внутрь этих трудолюбивых насекомых. Очень помогало наблюдение за ними нервы успокоить. И тут Прохора осенило. Ну, конечно же! Даниэль! Уж он-то не согласился бы участвовать в этой авантюре!

Пробираясь сквозь толпу, Прохор не понимал, что творилось с людьми: все какие-то молчаливые и угрюмые, словно у них у всех разом заняли денег и отдавать не собирались. Пару раз он с улыбкой пытался остановить прохожих и даже желал им доброго дня, но те смотрели в никуда пустыми глазами и шли дальше. Прохор счел большой удачей, что бакалейщик и стражники пока еще разговаривают. Если весь город обезумел, то они единственные, с кем можно будет перекинуться словечком. А вдруг это мор, навроде бубонной чумы или испанки?! Вдруг он уже надышался вредными спорами и сам скоро станет «счастливым» обладателем таких глаз, как у дохлого окуня?!

– Брр, – Прохора передернуло, и он ускорил шаг. Его нисколько не радовала перспектива присоединиться к этому стаду, что безвольно слонялось по улицам Броумена.

Город казался необычайно серым и пустым. Нет, народу-то полно, но их молчание… Звенящая тишина, нарушаемая только шарканьем шагов, опустилась на столицу Серединных земель. И тут неожиданно, как гром среди ясного неба, прогремел пушечный выстрел, заставивший Прохора вздрогнуть.

– Двенадцать… Как-то странно тут время идет, – Он посмотрел на часы.

И тут люди замерли и, словно по команде, развернулись и побрели в обратном направлении. А так как Прохор двигался в общем потоке, то он оказался идущим против течения и едва не был сметен толпой. Пришлось вновь поработать локтями и двигаться в нужном направлении вдоль стен домов.

«Да что тут происходит, е… о… а…?!» – заложник непонятной ситуации выругался и нырнул в переулок. – Ну, к лешему их всех, срежу-ка я через дворы, пока не раскатали, как блин.

Жилище мастера стояло на том же месте, что и раньше, а это уже радовало, и, судя по тому, что из трубы валил густой черный дым, хозяин дома. Хорошо, что здесь, на окраине, нет такого оживленного движения, как на центральных улицах, а то для того, чтобы перебраться через поток людей, пришлось бы мост возводить. Прохор сунул руки в карманы и побрел по дороге, сбивая сапогами пыль.

Поднявшись на крыльцо и постучавшись, лишенный трона король стал ждать. Он и не надеялся на то, что изобретатель откроет сразу же, и тот оправдал ожидания непрошенного гостя. Последний прождал полчаса, при этом дважды проверял дверь и кулаки на прочность. Наконец, петли скрипнули, створа отошла в сторону, и появилась взлохмаченная голова мастера. На его перепачканном сажей лице поселилась гримаса недовольства.

– Кого тут еще нелегкая принесла? – прорычал он, разглядывая посетителя.

– Приветствую, – скупо кивнул гость.

– Здорово, коль не шутишь. Тебе чего?

Прохор озадаченно почесал затылок.

– Не узнаешь меня? Мы же, вроде как, друзья-приятели. На воздушном шаре летали, потом на летучем корабле, вместе змия морского воевали. Помнишь? – про свой профуканный титул рыжеволосый бедолага сознательно промолчал.

Даниэль нахмурился еще пуще.

– Очень может быть. Хотя… Сейчас такое время, ни в чем нельзя быть уверенным! – изобретатель стал озираться по сторонам, после чего схватил Прохора за грудки и втащил внутрь.

Вокруг царил полумрак. Мастер потянул гостя за собой со словами:

– Осторожней, не спотыкнись. Свечей у меня нет, а масло кончилось еще раньше. На запах внимания не обращай, это я всякое барахло в камине сжигаю.

– А как же электричество? – спросил Прохор, выставив перед собой руки, чтобы не налететь впотьмах на какое-нибудь препятствие и не набить на лбу шишку.

– Чего?! – не понял Даниэль, скрываясь за углом. – Если ты пытаешься меня оскорбить, то у тебя получается. Это что такое?

– Забудь…

Раздался металлический лязг, и по спине короля, лишившегося трона, пробежал холодок. Его нога едва не угодила в огромный медвежий капкан, который захлопнулся, зацепив и порвав своими железными зубьями штанину.

– Не обращай внимания, – из-за угла показалась голова мастера. – Это от воров. Ну, чего замер? Проходи.

Прохор сглотнул и, всматриваясь в темноту, прошел в комнату. Даниэль открыл ставни, впустив поток свежего воздуха, разбавившего запах гари, и солнечный свет, убивший полумрак. В камине тлела куча тряпья, старые сапоги и что-то еще, и все это грозило вывалиться на пол. Такого бардака в обители изобретателя никогда не наблюдалось. В сарае – да, но не в жилом помещении. Что же могло произойти с этим умнейшим человеком за сутки? Хотя за ночь изменился весь город. Прохор решил, что говорится, бить врага прямо в лоб. Он сел на край стола, как делал обычно, и спросил:

– Даниэль, скажи честно, тебя тоже подговорили? Или ты меня на самом деле не узнаешь?

Хозяин бардака повернулся к окну спиной и посмотрел на непрошенного гостя, скрестившего руки на груди.

– Кого-то ты мне очень напоминаешь, а вот кого, не могу вспомнить. Мы в таверне не могли видеться? Или… – мастер почесал подбородок. – Хотя вряд ли. Ты какой табак куришь?

Этот вопрос слегка выбил Прохора из колеи.

– Ну, тот, что на кораблях из Денмарка привозят, а какое это имеет значение?

Изобретатель заулыбался, перепрыгнул через кучу мусора на полу и плюхнулся в кресло, которое рыжеволосый бедняга принял за ворох хлама.

– Тогда мне понятно, откуда у тебя видения про летучие корабли и морских змиев. Ты уверен, что мы знакомы? Хоть убей, но я тебя не помню.

– Я король! Ну же, напряги память!

– Не кури больше эту гадость. Она мозги тебе затуманит, как мне в свое время. Король он… – мастер призадумался. – Хм… Я не помню, как он выглядит. Но, думаю, король не стал бы расхаживать по улицам вот так вот, запросто. Выходит, ты не можешь им быть. Так кто же ты?

Прохор спрыгнул со стола и, поискав взглядом взведенные капканы, приблизился к мастеру.

– Вот смотри, это ты сделал для меня, – и экс-правитель Серединных Земель протянул Даниэлю оружие, что достал из-под куртки.

Тот покрутил железяку в руках, внимательно осмотрел и даже собирался нажать на спусковой крючок, но Прохор в последний миг успел его остановить, поскольку мастер пытался это сделать, глядя в ствол.

– И что это за штуковина? – в его голосе не чувствовалось ни нотки фальши. Он вопрошал со всей искренностью. Вранье бывший шут чуял за версту.

– Пистоль… – вздохнул рыжеволосый бедняга и поинтересовался: – А сам кем будешь? В прошлом я тебя знавал, как королевского изобретателя. Ты часы собрал, водопровод. Электричество, опять же, придумал. Толковый малый был, любое дело у тебя спорилось, все починить мог, что в руки не возьмешь…

Даниэль погрустнел. Он подобрал ноги под себя, сложил руки на груди, надулся, как мышь на крупу, и запыхтел, как котел на самоходной телеге, что сам же и собрал, когда звался мастером во времена короля Прохора Первого. Больше изобретатель не произнес ни слова, давая понять, что разговор окончен, и гость может убираться восвояси. Тот так и поступил. А что ему оставалось? Судя по всему, этот несчастный тоже надышался какой-то гадостью, как и остальные горожане, и потерял всякий интерес к жизни.

Плюнув с досады прямо на пол, Прохор вылез на улицу через окно, не хотел попасть в ловушку в темных коридорах пристанища отшельника Даниэля. Ставни закрывать не стал, чтобы хозяин не угорел. Какой никакой, а друг все-таки. Хоть тот его и не помнит.

Постояв посреди двора, Прохор не придумал ничего лучше, как отправиться в таверну, вдруг удастся встретиться с музыкантами. Уж эти точно не успели бы его забыть за несколько часов.

На этот раз он не попал в толчею. Город опустел, словно всех жителей чума унесла. Такие кардинальные перемены пугали еще больше. Прохору определенно не нравился этот город. Вроде и дома те же, что и раньше, улочки, дворцовые башни, чтоб их… Но воздух другой, тяжелый, и атмосфера гнетущая. Неуютно и… страшно. Ужас пробегал легким холодком по спине, рождая мурашки и вздыбливая волоски на руках. Последний раз такое чувство он ощутил, будучи маленьким мальчиком.

Случилось это уже после трагической гибели его деда. Тогда Прохор пошел порыбачить, чтобы наловить карасиков или ершиков на уху, а если повезет, то и щучку надыбать. Он проснулся ни свет, ни заря. Натянул старые дедовские сапоги, закутался в зипун, так как с утра зябко, взял снасти и поплелся, зевая на ходу. Путь пролегал через скошенное поле, покрытое росой и предрассветным туманом. Тут и там виднелись кучи черной земли, что оставили после себя кроты. Мальчонка даже заприметил лисицу, которая охотилась на мышей-полевок. Рыжая плутовка, увидав человека, оскалилась и убралась восвояси, махнув на прощание пушистым хвостом, а Прохор на всякий случай взял удочку поудобнее, чтобы в случае опасности огреть ею врага поперек хребта.

И вот мальчонка сел на корягу на пологом песчаном берегу возле зарослей камыша, насадил на крючок червяка, которого достал из жестяной банки, и забросил наживку в воду, сокрытую густым туманом. Колокольчик на кончике удочки молчал и оживать, судя по всему, не собирался. Казалось, что вся рыба покинула воды реки Быстрой. Вот еще одна странность, которой не мог понять Прохор: почему речушка называется Быстрой, если даже его бабка ходит быстрее? Может, где-нибудь очень далеко течение и сильнее, но на несколько верст выше или ниже деревни река, того и гляди, вовсе заснет и встанет.

Вскоре Прохор окончательно замерз. Его ладони посинели, и сколько он их ни тер, не хотели приобретать здоровый розовый цвет. Разочаровавшись в результатах рыбной ловли, мальчонка стал собираться домой. Смотал лесу и высыпал всех червей в воду, а ведь он потратил на то, чтобы накопать их, полдня и все напрасно. Пусть хоть рыбы порадуются, если они не передохли все. Когда Прохор уже развернулся и собрался уйти, его чуткий слух уловил еле слышный всплеск, который становился все громче.

– Неужто сом?! – Он всмотрелся в туман, вновь размотал снасти и забросил крючок, на котором так и болтался червяк, насаженный ранее.

Дзинь! Колокольчик звякнул в предрассветной тишине, а это значило, что добыча заглотила наживку! Прохор потянул удочку, та изогнулась дугой и едва не сломалась.

– Здоровый какой! – обрадовался юный рыбак. Он зажал свое оружие между ног, скинул зипун и, оставшись в тоненькой рубахе, стал тянуть лесу на себя. Мальчик пыхтел, но сдаваться не собирался, хоть леска, сделанная из конского волоса, больно врезалась в ладони. Последний рывок, и Прохор плюхнулся на песок, но вместо ожидаемого сома из тумана показалась небольшая лодчонка, которая уперлась носом в берег. Такого мальчишка не ожидал. Он поднялся на ноги, стряхнул с портков налипший песок и подошел поближе, чтобы как следует рассмотреть свой улов.

От увиденного Прохору стало страшно, все его тело покрылось мурашками, а волосы на голове зашевелились. Такого ужаса ему еще не приходилось испытывать: на дне лодки лежало тело прекрасной молодой женщины, закутанное в белоснежный саван. Ее лицо было мертвенно бледным и безмятежным. Так близко покойников Прохор никогда не видел. Он забыл и про зипун, и про удочку. Одержимый непонятным страхом, мальчонка быстрее ветра понесся домой, забрался на печку и заснул тревожным сном.

Больше рыбачить Прохор не ходил.

Погруженный в далекие и не совсем приятные воспоминания, он добрел-таки до таверны, не встретив по пути ни единого человека. Но стоило ему открыть дверь и войти внутрь, как Прохор погрузился в пучину разврата. Зал был до отказа набит разношерстным народом. Воздух полнился запахом кислого вина, подгорелого мяса, а сами посетители заведения утопали в сизых клубах табачного дыма. В свете масляных ламп между столиками расхаживали полуголые девицы с подносами в руках. Из одежды на них имелись только фартуки, еле прикрывающие срам. Мужики хватали и шлепали их за мягкие места, а те в свою очередь хихикали и улыбались.

Лишенный чьей-то волей трона король, покачал головой и протолкнулся к стойке, за которой надеялся найти хозяина кабака. Тот стоял на своем обычном месте, но оказался вовсе не тем, кого надеялся увидеть Прохор. Трактирщик в пух и прах разбил «трактиройохановскую» теорию. Вместо ожидаемого лысого и усатого толстяка в грязном фартуке за стойкой протирал кружки высокий и худощавый мужик с седыми засаленными патлами.

– А где Йохан? – спросил гость.

– Ты о чем?! – удивился трактирщик. – Если у тебя назначена встреча, то я не в курсе. Посиди, выпей пенного, глядишь, твой знакомец и появится.

Он налил пива и продолжил полировать посуду. Прохор бросил на стойку серебреную монету и залпом опорожнил кружку.

– А музыканты сегодня будут?

Нейохан повесил полотенце на плечо.

– Ты ведь неместный, да? – Он прищурился. – Нет у нас музыкантов уже год как. Король изгнал их за то, что они скверные стишки про него слагать стали и народ на смуту подбивали.

Прохор опорожнил и вторую кружку, что подвинул ему трактирщик.

– Как изгнал?! Я только сегодня с ними в лесу виделся, всю ночь разговаривали, обсуждали всякое. Дрон, Михась, Рене… Они и мухи не обидят! Бал и Яков мясо-то со слезами едят, так им поросей жалко. От Сандро обычного-то слова не дождешься, не то что бранного, а Мария сама невинность! – Прохор не заметил, как изрядно захмелел, и разошелся не на шутку. – Да я должен быть королем! А этот ваш нынешний – самозванец! Во что город превратил… Не жители, а шатуны! А что тут творится? Девицы голые шныряют. Срамота! Что о королевстве подумают заморские гости?! Нужно срочно наводить порядок. Гнать такого короля поганой метлой надо. Я ему покажу, где раки зимуют! Да я…

В таверне наступила гробовая тишина. Посетители замерли и, переглядываясь, слушали речь неизвестного безумца, который поносил нынешнюю власть, постоянно называя себя истинным государем. Нейохан подозрительно прищурился, жестом подозвал какого-то мальчугана и что-то прошептал ему на ухо.

Тот выскользнул на улицу и вернулся через небольшой промежуток времени в сопровождении отряда гвардейцев.

– Где смутьян?! – крикнул начальник стражи, и посетители выжались в лавки. Никто из них не хотел попасть в темницу, из которой только один выход – на эшафот.

– Вот! – указал трактирщик на рыжеволосого посетителя. – Это он главный бандит!

– Я?! – Прохор посмотрел на хозяина таверны осоловевшими глазами. – Окстись! С чего ты взял?

– Ты сам сказал, что всю ночь плел заговор супротив нашего короля вместе с Михасем и его шайкой!

Солдаты стали окружать смутьяна. Завсегдатаи кабака встали из-за столов и вжались в стены. Прохор судорожно просчитывал свои шансы на победу: один против десяти гвардейцев, вооруженных саблями. О кирасы и шлемы все руки переломать можно. Да… Попал, как кур в ощип.

«Ну конечно! – промелькнуло в его голове. – Шестерых свалю, а остальные, глядишь, побоятся сунуться. Воспользуюсь замешательством и дам дёру».

– А ну, стоять, дрожать и бояться! – Он сунул руку под куртку и замер с открытым ртом.

Ладонь нащупала пустоту. Как можно быть таким ослом?! В голове билась только одна мысль: где он мог оставить пистоль?! Ответ нашелся не сразу, а когда его запястья крепко-накрепко схватили закованные в латы руки. Вырваться из железного плена не было ни единого шанса. Эту битву Прохор проиграл, не успев начать. Его оружие осталось у того, кто его и сработал, у мастера. Как он мог его забыть? Вот дырявая голова! Эта оплошность может выйти ему боком…

– Благодарю за службу! – похвалил начальник стражи трактирщика и обвел взглядом дрожащих от страха посетителей. – А вы, мадамы и мусье, продолжайте отдыхать.

Отряд, сопровождавший пленника, направился к выходу, и до Прохора долетели слова Нейохана.

– Могу ли я надеяться на награду?..

– Конечно, – ответил начальник караула. – Король дарует тебе жизнь, или этого мало?

Трактирщик промолчал, потупив взор.

***

Прохора провели по пустым темным улицам города. Он еще раз отметил про себя, что время здесь идет более чем странно: заходил в таверну посреди белого дня, когда солнце светило вовсю, а сейчас над Броуменом нависла звездная ночь.

Его вывели через центральные ворота, где количество сопровождающих уменьшилось до четырех человек. Остальные скрылись в караульном помещении.

– Куда вы меня ведете? – спросил Прохор, но ответа на свой вопрос не получил.

Отряд вышел на тракт, после свернул на дорогу, ведущую к мельнице. Ветер развевал кудри пленника, который возбужденно покусывал губу. В его голове беспрестанно стучали молоточки тревоги. Что будет дальше? Чем закончится этот путь? И не закончится ли вместе с ним жизнь? Вырваться из цепких рук стражей не получалось, хотя попытки предпринимались. Броня слишком тяжела, с таким весом беглеца не догнать, но план побега дал сбой. Солдаты были начеку и не расслаблялись ни на мгновение.

Отряд прошествовал мимо мельницы и направился к реке, до которой оставались считанные шаги. У причала покачивалась лодка, а на краю Прохор заметил человека в длинном плаще, скрывающего лицо капюшоном. Солдаты замерли, ослабили хватку и подтолкнули пленника вперед. Он споткнулся и еле удержался на ногах.

– Кто ты и что тебе от меня надо?

Неизвестный повернулся.

– Лицо, – прозвучал ответ. – Мне нужно лицо. Твое.

Неизвестный откинул капюшон, и Прохор открыл от удивления рот. Прямо на него смотрел… Хотя, смотрел – слишком сильно сказано. Напротив него стоял человек без лица. В прямом смысле этого слова. У неизвестного не имелось ни носа, ни рта, ни глаз. Ни-че-го! Абсолютно гладкая кожа, обрамленная рыжими волосами, и все.

– Кто ты? – повторил свой вопрос Прохор и получил более чем странный ответ.

– Я? Твоя тайная сущность. Пока ты можешь звать меня Фрэдом Безликим или Господином Никто, но скоро я вновь обрету имя и стану королем Прохором. Единственным. Я буду править королевством, гулять по саду, который разобью во внутреннем дворе, там, где фонтан. Буду ласкать ночами свою обворожительную супругу Изольду и нянчить очаровательную дочку. Как там ее? Жанетт… Какое глупое имя. Надо будет придумать новое.

– Не смей к ним прикасаться даже пальцем! Если хотя бы волос упадет с их головы, я тебя из-под земли достану! – рыкнул Прохор и кинулся на безликого, но тот не испугался и просто взмахнул рукой. Воздух словно загустел, и нападавший наткнулся на невидимую преграду.

– Кто ты есть? – спросил безликий.

– Я – это я! – воскликнул Прохор. – Я – Правитель Серединных Земель!

– Да неужто?! – удивился тот. – Как ты можешь быть кем-то, если тебя нет?

– Я есть!

Человек в плаще усмехнулся.

– Думаешь? – и он указал на воду. – Посмотри вниз. Что ты видишь?

Прохор подошел к краю причала и опустил взгляд на воду, на покрытой рябью поверхности которой покачивались звезды, диск луны и облака. Но не увидел себя. Его отражение бесследно пропало. Вот что его насторожило в лавке бакалейщика, когда рассматривал витрину!

– Этого не может быть… – Он испуганно посмотрел на того, кто звался королем, потом перевел взгляд на стражников, стоящих позади, и вновь посмотрел на воду. – Но твоего отражения там тоже нет…

– А вот это мы сейчас исправим, – безликий кивнул, и в тот же миг гвардейцы протопали по причалу и схватили Прохора. – Им станешь ты.

– Но… Но это невозможно! – крикнул опешивший пленник. – Подожди!

Король Фрэд усмехнулся.

– Я не могу ждать, слишком много сил и времени потрачено на подготовку. Знал бы ты, чего мне стоило попасть в этот мир и изменить его! А что касается моей внешности… Я выгляжу так, как мое отражение, и наоборот, следовательно, будет так: я – это ты, а ты – это я, – после этих слов Прохора связали по рукам и ногам и сунули в мешок. – Ничего личного, просто по ту сторону зеркальной глади всегда должен кто-то быть. Теперь твоя очередь.

Он вздохнул, подтащил мешок, из которого доносилось мычание, к краю причала и ногой столкнул его вниз. Темные воды сомкнулись над жертвой своего собственного отражения, которое в это самое мгновение обрело своё лицо. Лицо того, кто сейчас шел ко дну.

Фрэд Безликий превратился в Прохора Единственного.

Холодная вода сковывала члены, а тяжелый камень, притороченный к мешку, тянул его на дно. Прохор извивался, как уж, и ему наконец-то удалось освободиться от пут, что связывали запястья, потом веревки упали и с лодыжек.

Собрав волю в кулак, он предпринял последнее усилие и ему, наконец, удалось порвать ткань и вырваться из плена. Сапоги набрали воды, и от них пришлось избавиться. Над головой виднелось размытое желтое пятно. Это – жизнь, вот она, рукой подать, но легкие Прохора уже буквально разрывались от желания насытиться холодным воздухом. Пересилить его королю не удалось, и он инстинктивно сделал вдох, захлебываясь мутной речной водой. Когда сознание покидало Прохора, последнее, что он увидел, была чья-то рука, которая схватила его за грудки и выдернула из воды.

 

Глава тринадцатая

Прохор отчаянно замахал руками и открыл глаза, тяжело дыша.

– Ну, ты и горазд спать, Ваше Величество! – Король ошарашено взирал на широкую улыбку Михася. – Рассвело уже. Домой пора!

Рядом на корточки присел Рене, подбрасывая в руке шишку.

– Ты бы дослушал сначала, а уж потом храпел на весь лес. Неудобно получилось, Мы старались, рассказывали…

– Обидел ты нас, – добавил Дрон, что стоял чуть поодаль и тушил остатки костра единственным способом, который знал.

– Не слушай их! – заступился за Прохора Сандро. – Ты закемарил, когда Рене песню пел. Тебе чего снилось-то? Стонал, бубнил, руками размахивал.

За спинами мужиков показалась улыбающаяся Мария.

– Кошмар что ли? Мы сами перепугались. Думали, ты спятил.

Прохор, еще не пришедший в себя, озирался по сторонам. Все тот же лес с вековыми дубами и корабельными соснами, те же самые музыканты. А если вовсе не те? Что если Безликому удалось занять его место, а он сам теперь находится в другом мире, по ту сторону зеркальной глади?! Ведь музыканты могут и не знать этой тайны.

Прохор ничего не ответил, а вскочил и помчался со всех ног в сторону крепостных стен Броумена.

– Точно спятил, – констатировала Мария.

Ураган под названием Прохор несся по лесу, не замечая на своем пути никаких преград. Ветки с треском ломались под его ногами. Олени, напуганные шумом, спешили скрыться в чаше, выводок кабанов от греха подальше свернул с тропинки и скрылся в зарослях папоротника. Хлопая крыльями, взмывали в небо с ветвей глухари и прочая пернатая живность. Такое движение в лесу случалось только во время пожаров. И еще неизвестно, что хуже: всепожирающее пламя или обезумевший король. Попадись в данный момент Прохору на пути медведь, косолапому не повезло бы.

Вылетев стрелой из леса, Государь пересек поле, оставив после себя межу в локоть шириной, и выскочил на тракт. Там он посоревновался с королевским вестовым, а точнее с его лошадью, чем сильно задел самолюбие гнедой, оставив ее далеко позади в непроглядном облаке пыли. Остановился Прохор только у городских ворот, и не потому, что они были заперты, нет. Просто не хотел привлекать к себе внимание. Хотя сам факт того, что король вот так запросто гуляет по улицам, уже должен вызывать недоумение, как минимум. Истинный Государь прикинул, что, если Объединенными Землями по-прежнему правит Безликий, то с ним, горожанином без именной грамоты, церемониться особо не будут, саблями располосуют и не спросят, и всего делов. Оно ему надо?!

С легкой опаской Прохор подкрался к сторожевой будке, что стояла у малых ворот, возле открытой двери, и заглянул внутрь. Несший в ней караул гвардеец, вскочил со стула, больно ударился головой о будку, надел шлем и вытянулся в струну.

– Здравья желаю, Вашество! За время несения дежурства происшествий не случилось, – и он поправил упавшее забрало.

Прохор облегченно вздохнул. По крайней мере, здесь его признали, и за сабли никто хвататься не спешил. Это уже хорошо.

– Любезный, – Он потер нос. – А тут, часом, не появлялся какой-нибудь безумец, называющий себя королем?

Солдат поправил ремень карамультука, что сполз с его плеча.

– Никак нет, Государь. Если появится, мы его немедленно доставим, куда прикажете!

У Прохора отлегло от сердца. Если что, то на его стороне будет гвардия, а это уже половина победы.

– Хвалю за службу! – король похлопал стража по железному плечу. – Доложи начальнику караула, что я лично объявил тебе выходной, а не поверит, пусть ко мне придет за подтверждением. Сам в наряд пойдет за недоверие к своим солдатам. Только один выходной, понял?! А то я вас знаю, пока отсюда до караульного помещения дойдешь, день в месяц превратится.

– Никак нет, Вашество! – ударил каблуками солдат. – Я самых честных правил, как и мой дядя. Он начальник стражи.

– Ну-ну, – улыбнулся Прохор и вошел в город.

На этот раз обошлось без протискиваний через узкий лаз и встречи с поросятами.

Сразу направиться в замок он побоялся. А вдруг ситуация у ворот это случайность, вдруг это только по ту сторону стены все хорошо, все по-старому. Здесь все могло быть иначе, как в том, другом мире, который ему приснился. Или нет?

Улочки Броумена еще пустовали. Солнце только-только вскарабкалось на небосвод, по которому проплывали редкие перистые облака, гонимые легкими порывами ветерка. Где-то высоко хлопали белоснежные стяги, но Прохор боялся поднять взгляд и посмотреть, какой именно на них герб: его или того самого. И вот его взгляд скользнул по витрине бакалейной лавки. Глаза короля долго всматривались в стекло, разглядывая отражение. Государь поприседал, помахал руками, даже резко попрыгал в стороны. Отражение намертво приклеилось к нему.

– Уф, – выдохнул Прохор и погрозил сам себе пальцем. – Смотри у меня!

Он зашел в лавку, хозяин которой уже был на ногах и раскладывал по полкам свежий товар. Услышав дверной колокольчик, он вытер руки о полотенце, висящее на плече, и обернулся.

– Утро доброе, – такого гостя бакалейщик, пожалуй, не ожидал увидеть. Толстяк широко улыбнулся, поправил фартук.

– Приветствую Вас, Ваше Величество! – продавец учтиво поклонился. – Рано вы встали. Что-нибудь желаете?

– Мм… Будьте любезны… – Прохор огляделся. – Пряник вон тот, круглый.

Толстяк подал покупателю желаемое, отсчитал сдачу с золотого, что был брошен на прилавок, и спросил.

– Что-нибудь еще?

Король призадумался. И почему он заказал тот же самый пряник?

– Уважаемый, у вас бывало такое чувство, что с вами что-то подобное уже происходило.

Толстяк почесал до синевы выбритый подбородок.

– Случалось.

– А я к вам вчера не заглядывал часом? Тоже с утра? – поинтересовался Прохор.

Продавец опять склонил голову.

– Нет, Государь. Такое я бы запомнил!

Король за раз откусил чуть ли не половину пряника и стал тщательно пережевывать. Бакалейщик говорил правду, если верить глазам. Еще один плюс. Есть шанс, что Безликий был всего лишь видением.

– Спасибо. Удачной торговли, – и Прохор вышел на пустынную улицу.

Теперь он созрел для того, чтобы поднять взгляд на шпили башен. Его взор посветлел еще больше, увидев родные стяги. Значит, замок никто не захватывал, иначе бы их сняли в первую очередь. Но, чтобы подтвердить правоту своих рассуждений, король решил посетить еще два места: трактир «Три поросенка» и своего друга, Даниэля-мастера. Последнего дома не обнаружилось, сколько Прохор ни стучал по дверям и ставням. Он даже перелез через забор и посмотрел в амбаре, вдруг бедолагу опять придавило шкафом, но опасения Прохора не подтвердились. Изобретатель как сквозь землю провалился. Возможно, он опять что-нибудь испытывал, вдали от посторонних глаз, или, просто дрыхнет без задних ног. Ведь они вернулись в Броумен только вчера.

А вот трактир оказался открытым, хотя чему удивляться, ведь тут не только вечера коротают. Сюда заглядывают все, кто приезжает торговать в город, или просто шествует мимо, да и те, кто побогаче, предпочитают вкушать пищу именно здесь, дабы не утруждать себя приготовлением и не тратиться на прислугу. Но сейчас зал был пуст, если не считать какого-то пьянчуги, что храпел за столиком у окна, удобно устроившись лицом в миске. В освещенном всего одной лампой помещении уже витал аромат мясного жаркого. Прохор потянул носом, подошел к стойке и постучал о нее пустой кружкой. Со стороны кухни раздалось недовольное бухтение, а, спустя мгновение, в зале появился хозяин, вытирающий кровь о фартук.

– Пока готов только гуляш с гречкой. Могу предложить харчо вчерашнее, – и всмотрелся в лицо посетителя. – Прошу пардону, Государь! Ночь была тяжелая, не сразу признал.

Толстяк поклонился, едва не разбив лбом стойку. Прохор кивнул в ответ и пристроился на высоком табурете.

– Любезный, плесни-ка мне чего-нибудь освежающего.

– Квасок подойдет? Ядреный вышел в этот раз.

Король кивнул, а трактирщик обернулся мухой и через мгновение поставил перед Высоким гостем запотевший кувшин и серебряную кружку. Прохор залпом выпил одну и пригубил вторую. Осмотревшись, он пальцем подозвал хозяина и, когда тот приблизился, спросил:

– А что, Йохан, не произошло ли чего дурного? Может, буза какая случилась?

Тот хмыкнул.

– А как ей не быть? Меня, правда, вчера кузен замещал, я только приехал, но Гретта с Гензелем сказали, что вчера одного стража увела, – король напрягся, но тут же расслабился. – Вон он, спит. Чуть раньше вас пришел. Сказал, что выиграл свободу в кости. Выпил пенного и уснул, как убитый. Пущай сопит, мне не мешает, да и посетителей покуда нет. Рад, что вы вернулись, Государь.

– А я-то как! – ответил Прохор, опорожняя кружку. – Хорош квасок, твоя правда, горло дерет. Имбирь или хрен?

– И то и другое, – улыбнулся Йохан.

– Сколько с меня? – Прохор пошарил по карманам, но трактирщик не дал сюзерену расплатиться.

– За счет заведения.

Теперь улыбнулся король. Он поблагодарил старика, сунул руки в карманы и, насвистывая свою любимую мелодию, покинул таверну.

Жизнь налаживалась: гвардеец у Главных городских ворот его признал, бакалейщик и трактирщик тоже, флаги родные реют над головой. Еще совсем немного и он обнимет свою ненаглядную супругу и потискает малютку-дочку. Теперь Прохор окончательно уверился, что Безликий всего лишь видение. Опять музыканты каких-нибудь трав в грог накидали. Ох, и дождутся они!

Государь посмотрел на часы и убедился, что теперь время течет, как ему и должно. Ровно через минуту Правитель Серединных Земель прошел через дворцовую площадь к массивным дверям, ведущим в замок, где несли дежурство два стража, закованных в кирасы и с легкими шлемами на головах. Они опирались на алебарды, но когда к ним приблизился рыжеволосый прохожий, выпрямились и преградили ему путь, скрестив оружие.

– Пошел прочь, нищеброд! Или ты забыл, что запрещено приближаться ко дворцу под страхом смерти?!

У Прохора подкосились ноги, а в голове зашумело. Именно эту фразу он услышал от гвардейцев в своем видении. Или все это взаправду? Что если Безликий существует на самом деле? Эх, надо было ему не по тавернам блондать, а сразу в замок идти, глядишь, и успел бы раньше этого безносого… Прохор почувствовал, как запылали жаром его щеки.

– К… кем з… запрещено? – чуть ли не шепотом спросил он. – К… когда?!

Один из гвардейцев нахмурил брови и ответил.

– Что значит – кем?! Королем Фрэдом Единственным и Неповторимым, да продлятся его дни вечно! Об этом знает всяк живущий в королевстве. А ну, покажи-ка именную грамоту… – солдат подался вперед.

Прохор со слезами на глазах перевел взгляд на другого гвардейца, после чего неожиданно для самого себя поинтересовался:

– А что это с ним происходит?

Второй солдат покраснел, как вареный рак, его глаза начали вылезать из орбит, а тело содрогалось в конвульсиях. В конце концов, он громко захохотал, и его смех разлетелся по всему городу, но был заглушен пушечным залпом, возвестившим о том, что время уже шесть часов утра, и всем добропорядочным гражданам Броумена надлежит проснуться и приступить к повседневной деятельности. Стражник продолжал гоготать, как умалишенный, он выронил алебарду, и стал утирать слезы рукавом колета.

– Извини, Государь, не смог сдержаться. Видели бы вы себя! Ха-ха-ха! – схватился он за живот.

– Не гневайтесь, Ваше Величество, – взмолился другой. – Это королева все придумала. Сказала, что вы с музыкантами на попойку отправились и вернетесь в состоянии легкого подпития. Разыграть вас решила. Не пускайте, говорит, его, скажите, что не узнаете и все такое. Мы не соглашались, доводы всякие приводили, мол, Государь горяч, может и в шлем дать. Да разве с ней поспоришь! – гвардеец махнул рукой и вздохнул. – Топнула ногой и все. Наше дело телячье…

– Готовы понести наказание по всей строгости! – начал успокаиваться первый солдат. – Только одна просьба – без палача. Готовы стерпеть хоть пять раз по сто плетей.

Прохор задыхался от возмущения. Он стал похож на кипящий чайник, разве что пар из ушей не валил. Король многозначительно помахал руками, погрозил гвардейцам кулаком, оттолкнул их в стороны и громко захлопнул за собой двери.

Правитель Серединных Земель шел по лестничным маршам замка, ступая на каждую ступеньку, и придумывал наказание, которому он подвергнет свою драгоценную супругу, что едва не довела его до могильного камня, а точнее до фамильного склепа. Это ж надо такое удумать?! Да за такие шутки, как говорят музыканты, в зубах бывают промежутки! Эх, не была бы она женщиной, накостылял бы по самые бубенцы, ей-богу. Тут нужно разработать коварный план. Уж Прохору в этом деле нет равных. Вон какую эпопею с захватом трона замутил, ни в сказке сказать, ни пером описать. Так завернет, что мало не покажется.

Идеи в голове зрели одна коварнее другой. Некоторые были настолько ужасны, что короля самого бросало в дрожь. Ему тут же припомнился Безликий. Вот она тайная сущность, пытается пробудиться. Ну, уж нет, так просто Прохора не взять! И он тут же простил Изольду. Тем более после того, как увидел ее мирно спящую на супружеском ложе и обнимающее их дитя, сладко причмокивающее губами во сне.

Государь осторожно прикрыл за собой позолоченные створы дверей и на цыпочках стал красться к кровати. Затем осторожно сел на пол и тихонько запел песню, которую услышал ночью и на которой заснул, но успел кое-что запомнить.

Изольда пробудилась ото сна, сладко потянулась и посмотрела на супруга.

– Ну как, хорошо повеселились?

Прохор ухмыльнулся.

– Да уж не забуду никогда… Я оценил твою шутку с гвардейцами и чуть не умер со страха, если учесть, что мне привиделось сегодня ночью. Давай договоримся так: больше ничего подобного, хорошо? Я люблю посмеяться, но смех иногда может и убить. Во всем нужно знать меру и жить в мире, любви и согласии.

Королева погладила ладонь своего мужа.

– А еще, как в старых сказках, долго и счастливо, чтобы…

– Давай вот на этом месте и остановимся, – прервал свою супругу Прохор. – Мы будем жить долго и счастливо!

– Будем, – улыбнулась Изольда, – если ты перестанешь искать приключений на свой зад. Пообещай, что впредь будешь осторожен. У тебя есть я и Жанетт, ты нам нужен живым и здоровым. Обещаешь?

Король улыбнулся и поцеловал Изольду в лоб.

– Обещаю.

– Почему-то я тебе не верю, – улыбнулась та.

– Ладно, я скоро вернусь. Надо уладить кое-какие государственные вопросы. Никуда не исчезайте! – Прохор встал с пола и поцеловал жену и дочку.

Государь покинул покои королевы и тускло освещенными электрическими лампами коридорами пошел в Тронную залу на ежедневное совещание, на котором всегда присутствовали министры. Предстояло решить много вопросов, не терпящих отлагательств. Звук шагов короля разлетался по замку, отражаясь от каменных стен, увешанных картинами в позолоченных рамах и зеркалами. Прохор вышагивал по мраморному полу и насвистывал веселую мелодию, что исполняли в таверне музыканты. Впереди показался выход на лестницу, освещенный солнечным светом, что бил через распахнутое настежь окно. Прикрыв глаза ладонью от назойливых бликов, Прохор боковым зрением выхватил зеркало, мимо которого только что прошел, и замер. Ему показалось, там никого не было. Он, осторожно ступая, сделал два шага назад и осторожно глянул на сияющую гладь. Оттуда на него смотрел рыжеволосый весельчак, чье лицо только-только начали покрывать морщины.

– Показалось, – с облегчением вздохнул король и подмигнул своему отражению.

Правитель Серединных Земель довольно подпрыгнул, хлопнул ногой о ногу, как заправский актер, и довольный побежал вниз по лестнице. Уже перед самыми дверями, ведущими в Тронную залу, Прохор нос к носу столкнулся с Даниэлем. Он сжал мастера в объятьях так сильно, что у того захрустели кости.

– Как же я рад видеть тебя в добром здравии и в хорошем настроении!

Изобретатель выпучил глаза и стал беззвучно открывать рот, как рыба, выброшенная волной на берег, пытаясь вдохнуть.

– Ты меня сейчас задушишь…

– Извини! – Прохор отпустил Даниэля. – Решил поучаствовать в совещании?

Мастер приподнял одну бровь.

– Делать мне больше нечего. У меня своих забот полон рот, стану я еще голову всякой ерундой забивать. Ты мне скажи, это что сейчас за сеанс небывалой нежности был?

Король смутился. Действительно, со стороны это выглядело более, чем глупо.

– Сам не знаю, что на меня нашло. Видимо, переизбыток чувств от грядущего Дня рождения.

– А, ну тогда понятно, – одернул куртку изобретатель и откинул назад волосы, что лезли в глаза. – Ты поосторожнее выражай эти свои чувства, особенно на людях, а то поймут неправильно.

Прохор улыбнулся.

– Намотаю на ус, когда отрастет. Ты чего пришел-то?

– Сбил ты меня своими обниманиями, – театрально ударил себя по лбу изобретатель и протянул Государю… пистоль. – Ума не приложу, когда ты мог его у меня забыть.

И Даниэль побрел по тускло освещенному коридору, оставив Правителя Серединных Земель в задумчивости стоять возле дверей Тронной залы…

 

Эпилог

31

– Вот такие легенды гуляют в народе, – старый король закончил свой рассказ и зашелся в ужасном приступе кашля. Его внук моментально вскочил с кровати, молнией метнулся к столу и подал деду полотенце и кубок с водой. Прохор утер губы и сделал несколько больших глотков. – Спасибо, Ерофей. Чтоб я без тебя делал…

– Совсем плохо? – мальчуган вновь сел на краешек кровати.

– Бывало и хуже, благо есть, что вспомнить хорошего, – ответил умирающий король и потрепал своей морщинистой ладонью рыжие вихры внука. – Это главное.

– Что? – спросил сорванец.

– Правильно к смерти подойти. Многие ведь как жизнь прожигают? Вспомнить есть чего, а рассказать нечего, а это негоже. Вот я – был самым обычным шутом, а стал… – Прохора опять задушил приступ кашля. На глазах мальчонки выступили слезы, размером с жемчужину. Он очень любил своего старика и не хотел его терять, хоть и понимал – неизбежное рядом. Костлявая уже постучалась в дверь, просто дед не спешит ей открывать. Держится из последних сил. – Ну-ка, утри слезы!

– Да не плачу я, просто в глаз что-то попало…

Седовласый старик поправил подушку под головой и натянул одеяло под подбородок.

– Ну да, мне-то не рассказывай. Если потеряешь близкого человека, то рана душевная уже не затянется. Думаешь, мне легко было провожать в последний путь Королеву-мать, Даниэля-мастера, Фрэда-писаря? Музыкантов? Эх… Плакать о ком-то не зазорно, не плакать – страшно, ибо это значит, что он зря прожил свою жизнь и не оставил ни в чьем сердце следа, – Прохор через силу улыбнулся. – Учись, малыш, смеяться. Смех если и не избавит тебя от всех проблем, то, по меньшей мере, поможет с ними справиться. Помнишь, как я в том году соус на кухне пролил, а ты поскользнулся и сшиб поваренка?

– Помню, мы тогда чуть ли не весь фарфор переколотили и без ужина остались! – Мальчик погрузился в воспоминания и заливисто засмеялся. Эхо разнесло его смех по всему замку, на мгновение вырвав его из лап царящей тоски и уныния. Ерофей хохотал, как умалишенный, утирая слезы и вспоминая, как Главный повар тогда опрокинул на себя чан с потрохами, пытаясь удержать королевского внука. – Тебе тогда еще половником по лбу досталось, помнишь? Деда… Дед?

Малец потряс столетнего короля за плечо, но тот не ответил. Ерофей утер рукавом слезы и тяжело вздохнул. Он закрыл ладонью глаза своего почившего деда, расправил одеяло, чтоб не осталось ни единой складки, и подошел к окну.

Тьма окутала город. Во дворе замка горели электрические фонари, а в их свете кружили мириады снежинок. Детвора каталась с ледяной горки и довольно улюлюкала. Взрослые что-то кричали им и размахивали руками, не подозревая о случившемся. Это завтра некоторые прикусят губу, кто-то украдкой смахнет слезу, а, может, и открыто всплакнет. Король ушел, оставив в сердце каждого жителя Серединных Земель теплые воспоминания, а значит, прожил свою жизнь не зря. Короля не стало, но жизнь на этом не закончилась, нет. Она продолжается. Продолжается. Не надо останавливаться, надо двигаться вперед. Только вперед!