Опять просыпаться.

Просыпаться одному.

Опять просыпаться одному от невыносимой жажды.

В отличие от меня город совершенно цел. Он почмокивает в ночи, как выбросившаяся на берег рыба. Огней значительно меньше. Я опять вырубаюсь.

Все снова ярко-серо. Открыть — нет, обратно назад.

«…школа. Урок истории в младших классах. Молодая учительница перелистывает страницы учебника, класс притих. Парты идеально чисты. На доске надпись: «История Большого Города». Это тема урока. Молодая учительница начинает:

— Программа обучения не нова. Мы изучим все, начиная с вашего рождения, дальше детство, молодость, зрелость и, конечно, смерть. Вы все умрете, дети, и очень скоро. А сегодня мы поговорим об истории Большого Города.

Она смеется и запрокидывает голову назад, вытирает платком слезы.

— Кто назовет срок существования Большого Города? Кто не отвечает, тот умирает.

Она царственна и милосердна.

— Давай ты.

Мальчик молчит. Его волосы переливаются под светом из окон. Щелчок. Он лопается как воздушный шарик. Он бесследно исчезает. В воздухе плывут кровавые пузыри. Его место пусто. Все остальные на своих местах.

— Ты.

Молчание. Щелчок. Пузыри.

— Ты.

То же самое.

— Ты, Маша.

После рыдающей Маши пузыри в слезах. Учительница скользит перьевой ручкой по классному журналу. Она расставляет двойки, подписывает въездные визы кому в рай, а кому и на сковородку. Класс редеет.

— Ты, Вовочка, — произносит она устало и уже ни на что не надеясь.

— Пятнадцать миллиардов лет, — бойко отвечает мальчик.

— Правильно, — оживляется учительница. — А когда настал конец Большому Городу? — она заносит ручку, чтобы оформить приговор выскочке.

— В год Юбилея.

— А кто основал Большой Город?

— Вятичи.

— А кто уничтожил Большой Город?

— Первая отдельная бригада королевских пингвинов.

— А кто стоял во главе бригады пингвинов?

— Пингвиночеловек. Северин.

У мальчика вырастают крылья, он поднимается вверх, проходит сквозь стены и время. Он летит к солнцу. Он последний королевич династии Икарингов…»

Я опять просыпаюсь. На этот раз окончательно.

А может, Могила меня поднаколола?

Курю, умываюсь и все такое прочее. Мысль о том, что мне так плохо, а миру глубоко параллельно, убивает меня окончательно. В четырех стенах я как заяц, попавший в капкан. У меня целых четыре стены, чтоб шмякнуться в них и избавиться от головной боли. Выбор предельно богат.

Откуда все беды? Да просто выползаешь на улицу, и потрясенный тем, что все такое ярко-серое, снова закидываешься «желтыми». Болото засасывает. Жить не получается.

Мы договорились с Ларри встретиться около двенадцати. Распихиваю по карманам сигареты, зажигалку, документы, КПК, деньжата. Мельком гляжу схему метро. Она как паук, скорпион или сороконожка.

Пусть будет сороконожка. Вылезаю в ее направлении. Голова раскалывается, кости тоже, ветер чуть не сбивает меня с ног. Похоже, погода не переменится.

Если каждому протягивают с небес яблоко, то мне, наверное, надавали уже полное лукошко. Я грызу их так, что за ушами трещит. Особенно по утрам.

Ныряю в подземелье. Гусеница тащит меня вниз к гоблинам. У соседей в руках дипломаты и сумки со жратвой. И конечно, газеты. Каждый, кто хочет стать уважаемым гражданином, первым делом должен научиться читать «Комсомолец» и «Мегаполис-экспресс». Больше ничего и не нужно.

В вагоне, ясно, реклама. На листке крайне серьезное лицо младенца и стихи его. Наверное, это ребенок-вундеркинд.

Под лицом младенца секу еще и главный текст: «Аборт — узаконенное детоубийство».

Тут другое событие меня отвлекло. Несмотря на то что все обитатели нашего вагона дружно уписывали исключительно желтые газеты, мальчишка лет семи, сидящий передо мной, бесстрашно достал книгу. Родители его, конечно, сконфузились перед соплеменниками и в оправдание стали указывать на обложку. Типа книга нужная.

Тоже глянул. Блин, там латинский шрифт, иноземщина. Название «Windows», автор «Excel». Это типа его родаки так в комп с детства грузанули, чтоб достойное место под солнцем он занял и к Американской Мечте живей барахтался.

Предки гордо посматривали на детеныша и разве что по головке его не гладили. Он сидел, как зомби. А как раз над головой мальчика словно нимб и сожаление сиял плакат: «Аборт — узаконенное детоубийство».

Все же приехал. Ковыляю до хаты.

Ларри долго не открывал дверь. Наконец, запускает:

— Забредай… Там на кухне найди себе что-нибудь…

И исчез в глубине квартиры. Его хата хоть грязная и облезлая, зато громадная, многокомнатная. Беспорядок страшный. Везде полупустые бутылки, бокалы, невыпотрошенные пепельницы, разбросанная одежонка.

Ларри умывается и пытается что-то прокричать мне из ванной. Судя по запаху в комнате, он с утреца уже разогрелся гашишем. Точно, вон и пустая пластиковая бутылка с характерно прорезанным отверстием.

Мой товарищ возвращается предельно свежим, выбритым и веселым. От него даже пахнет каким-то поганым парфюмом. Ставит кофе, достает ветчину, сыр и маленькие конфеты «Марс».

Дальше включает «Дорз» и подпевает клавишным проигрышам Манзарека. Кстати, у него здесь целая музыкальная лаборатория. Кроме архивов музыки, еще куча всевозможных музыкальных инструментов. Но, видимо, он совсем гаша нажрался:

— Теперь меня люди совсем не интересуют. Ни прошлые, ни настоящие, ни будущие. Вот взять муравьев, муравейник, как у них все разумно устроено…

— Я не знаю. Я с муравьями не общаюсь.

Ларри слегка обижается и учапывает в другую комнату, предварительно выключив Моррисона. Я тоже накуриваюсь для разгона через бутылочку чистого дымка-гашишка. В это время Ларри пытается играть на разных музыкальных инструментах. Видимо, ничего не выходит, и он срывается:

— Да когда же все это закончится?

— Лет через двадцать, тридцать.

Этой информации ему хватает, чтобы стенать еще минут пятнадцать. О том, какой он эстет де гребаный, какая у эсэсовцев форма была эстетически красивая, а дальше поток вообще нелепой шняги всякого-разного льет.

Пока он собирает, я проверяю содержимое его лопатничка. Ну, и пидар, скажу я вам. Там и «Виза Голд», и «СТБ-кард», и «Юнион». Книжечки из разных банков. Видать, у парня с монетами благодаря его альтернативщине полный порядок.

Я, понятно, знал, что это квартирка одного из замминистров коммерции, который уж очень полюбил Ларри. И если, несмотря на всю экономическую гениальность замминистра коммерции, ему так и не удалось спасти всю Россию, то он спас по крайней мере одного из ее жителей. Это просто отвратительно — стремиться быть хорошим. Это никому не нравится. Вот если ты подонок или мразь, то это всем по мазе. Ведь все такие.

Все же Ларри несколько неудобняк за свои баксята. Предлагает взаймы — я беру. Предлагает ударить по эллке за его счет — тоже согласен.

После этого он немного кривится:

— Вот сейчас у тебя еще есть пока монеты. А что ты будешь делать, когда они на глушняк кончатся? Найти тебе лялю надо богатую. Но глупую и бестолковую. Монеты будешь с нее рубить, если ты, конечно, понимаешь, о чем я… Работать же все равно хрен потащишься…

Последнее было верно подмечено.

Почти тут же Ларри вкрадчиво предлагает возить из Сибирского Города дешевый гаш в музыкальных инструментах. У него кореш-музыкант так благодаря синтезатору обогатился.

— Семь кусков зелени! И всего за два дня!

— Восемь лет. И всего в пять минут.

Хотя, ясное дело, каждый сам кузнец своего счастья. У каждого своя жизненка. А еще говорят, у каждого своя сказка. Только вот у меня, дурака, со сказкой как-то сразу не сложилось. Раздрай сплошной. Положительные герои в моей сказке погибли, а отрицательные деградировали в нейтральные. Сказочные образы отпали, заклинания обесценились, колдовство приносит сплошные несчастья. Волшебную палочку у меня отобрали, а Змей Горыныч размазал сами знаете что по всей роже. Ковер-самолет взлетает только со все увеличивающимся дозняком, а скатерть-самобранка не дает ничего, окромя пельменей и макарон с тушенкой. Словом, серой стала моя сказка и скучной.

Все же я уважаю Ларри за то, как он все успевает. И карьерку делает на альтернативном своем диспозишене, и в Гнесинке обучается, и джазовую школу посещает, и за всеми новыми веяниями музыки следит.

В космосе звезды, в небе облака, за окном особи.

Ларри передает мне сахарный кубик с эллкой. Это редкость в Большом Городе, как мне говорили. Типа сейчас никто из пушеров кислую на сахарные кубики не пользует — сплошные марки.

Радостно пожираю. В конце концов надо же как-нибудь делать передышку от «желтых»!

Пока Ларри окончательно собирается на стрит, врубаю его домашний синематограф. В свою очередь в меня врубается реклама:

— Мария открыла для себя туалетную бумагу «Your choice».

Протягивают микрофон счастливой девке. Та кряхтит, ерзает, но все же закручивает спич.

— Раньше я не пользовалась ничем… Когда я спала со своим любимым, то старалась встать пораньше и поменять простыни. Он все равно меня бросил. Я стеснялась сделать доступным для обозрения свое нижнее белье из-за коричневых разводов. А я либерал, не какая-нибудь скинхэдка. Жизнь была кончена. Куда бы я ни приходила, я слышала за своей спиной: «Запах кала…» Ничто не помогало! — она вскинула вверх руки и, видимо, именно это ей наконец и помогло.

На нее обрушился целый водопад рулонов туалетной бумаги, под которыми ее и погребло. Почти тотчас она выбралась, элегантно накручивая на руку шлейф из рулона.

— Нет микробам! Я открыла для себя туалетную бумагу! — и то, что лилось из нее раньше сзади, теперь лилось в виде слов изо рта. — Требуйте сертификат качества! Рекомендовано Минздравом России!

Здесь Ларри прикончил экран дистанционкой.

— Че дурь лукаешь? Валим!

Идем. Выжимаем ломтики времени, вплетаемся в гущу событий. Я здесь. Я есмь. Значит, я прозябаю.

По ранней молодости развлекаться — самое главное. Потом же по-любому переклинит и будешь сквозь нелепую работу, семью и детей науськивать сам себя на далекое подобие жизни, которой не будет больше никогда. Терять нечего.

Для начала перемещаемся в бинго на Цветном бульваре. Место, конечно, полная гнильца, но для разгона покатит. Пока мы едем в такси, я еще удивленно интересуюсь, типа почему при его финках Ларри не отвернет себе какую неслабую иномарочку.

— Да ты совсем, Северин, сдурел? — ошарашивается он. — Ты меня трезвым или незашторенным когда-нибудь видел? Какая уж тачка.

В окнах мелькают дома, светофоры и время.

Можно болтаться в Большом Городе, а можно поехать в Минск, Гродно, Лион или Дублин. Но ведь наверняка везде будет одно и то же. Везде будут те же люди с совершенно одинаковой тяжестью и тупостью. Кстати, помните, как мечтательно говорил Каляев Савинкову: «Сколько же нужно взрывчатки, чтобы взорвать весь Большой Город?»

А бинго все так же светилось яркими огнями, типа как зазывало. Оно еще тогда на упадок не плюхнулось и вполне процветало. Нашли свободный столик, прилунились за него грамотно и подзаказали хавки.

В игре нам не катило. Мы покупали карточки одну за другой, да все без толку. Ларри, понятно, был недоволен. Все кричал, ему типа карточки специально подсовывают не те, обвинял потенциальных подставных, называл разносящих карточки девчонок кончеными шалавами и все такое прочее. Орал так, что нам даже менеджер громкое замечание сделал.

Когда стали разыгрывать Джэк-пот, Ларри заявил, что если сейчас мы «даже» его не выиграем, то он, Ларри, сюда больше ни ногой. Угроза, понятно, страшнее некуда. Все аж затряслись.

Джэк-пот выиграли две носатые тетки за соседним столиком. Они взвизгнули от счастья, а Ларри справедливо задохнулся от возмущения. И сообщил особям, что самая пора им срыгивать к себе на исторические родины, где, как он желает, их и выпотрошат.

Теперь уже Ларри привлек внимание всего зала. Наверное, нам не сдобровать. Я даже пожалел о неиспользованных кропаликах и денежках. Засверкали вытаскиваемые из ножен мечи… натянулись стрелы… зашипела кипящая смола… забили стенобитные орудия…

— Очнись, мудел, — тормошит меня Ларри.

И я, ясен пес, секу, что это не стенобитные орудия, а Ларрина лапа, бьющая мне в грудак. А кипящая смола не смола, а пиво, которые он брызжет мне в табло. Он рад, понятно, поизмываться.

А мы спецприз, кстати, выиграли. Ну, когда все невыпавшие числа на карточке остаются. Нам его живехонько впарили, и мы выкатились на улицу под завистливые взгляды окружающих.

Теперича оба рады.

* * *

Не скажешь, что мы уж много выиграли в бинго. Так, баксят около семисот. Важен был сам факт выигрыша.

Далее тащимся в другое увеселительное заведение где-то в центре. Я ориентировался уже с трудом. И потому изредка бросал робкие взгляды на вывески с обозначениями улиц. Хотя бы знать место, где мы находимся на данный момент.

А Ларри, оказывается, решил продолжить игру. И в казино меня тащит.

Около казиняшника уже торчало с десяток иномарок. Сквозь шторки я прочел нэйм заведения: «Бесподобная гнида». Что, согласитесь, предполагало некоторые перспективы в плане развлечений.

Стражники встретили нас очень приветливо. Правда, меня слегка насторожило, что они иногда отворачивали лацканы пиджаков и серьезно туда бурчали. За лацканами было что-то прикреплено. Оттуда торчала черная проволочка, похожая на антеннку. Хотя, возможно, у них там были прикреплены символы этого казино, а черная антенка не что иное, как волос, на котором эти символы и держатся. Общались охранники с нами по-деловому, но дружески.

Нас вежливо пригласили в игровые залы, мы встали в замешательстве, выбирая что поинтереснее. В залах, понятно, народу немерено. А у меня сразу мелькнула мысленка, что типа прикинувшись вдецл респектабельным, можно подснять какую тину свободную, может, даже не на продажу выставленную. Так я и сделал. Подгреб к симпатяшной овце и романтическим языком, развязавшимся под шторками, поведал ей, как я ее полюбил запросто.

Почти сразу узнал о себе много интересного и нужного. Уже удаляясь, я вежливо переспросил синеглазку:

— Куда, куда? Куда мне идти?

Получив же точное и уже конкретизированное указание направления моего движения, туда и пошел. Вслед она крикнула мне еще пару метких и хлестких характеристик, которые я тут же принял к сведению. Все-таки хоть кто-то обратил на меня внимание. Уже ничего.

Ладно, пойду в бар, отмечу, что завязал с противоположным полом некоторые отношения, а потом, может, вернусь и продолжу общение.

После бара, поразмыслив, отказался от первоначального замысла и побрел в зал, где сидел Ларри с перекошенным от кайфа игры лицом. Светлый костюм Ларри резко выделялся среди черных костюмов других посетителей. Стол бы традиционно обит зеленым материалом, а рядом с Ларри находилась сливающаяся со столом стопка зеленых жетонов. Лица игроков были побагровевшие, а посередине стола все черно-красное. И номера, от ноля до тридцати шести. Схемы там на чет-нечет, дюжины, четверки и все такое.

Еще посреди стола находилось круглое колесо, похожее на ось телеги. В центре колеса прыгал маленький белый шарик. Уж наверняка спресованный шарик «Стиморола», куда находчивый кренделек обычно прячет гаш. И наверное, это приз-сюрприз. Точно, там внутри гаш, и поэтому все хотят шарик и отхватить. Он снова остановился, и все заверещали. И смотрели недовольно на радостного мужика, загребающего себе все жетоны. Ларри недоволен, мужик наоборот. Отвернул свою порцию счастья.

К моему удивлению, мужик не стал отхватывать себе жвачку с гашем, и она опять запрыгала. Видимо, этот приз был необычайно грандиозен, и его разыгрывали под самый финал. Стало достаточно скучновато, и я для проверки сложил вместе все цифры от ноля до тридцати шести. Как и болтали по ящику, вышло шестьсот шестьдесят шесть. Люди все продолжали дрожать, чесаться, отбивать у крупье жетоны.

Пошел к ближайшей барной стойке и заказал себе джин с тоником, заодно сообщив продающему стражнику типа платить будет «вон тот пидор в белом пиджаке». Под потолком я заметил натянутые черные шнуры, на которых гирляндами висели белые шары. Типа опять связь казино с названием. Типа дизайн. А люди в черных костюмах, видимо, из этих шаров и выползли.

Осознав на шторках всю схему, я поинтересовался у продающего стражника, как бы мне поговорить с самой наибесподобнейшей гнидой. Он отвернул лацкан пиджака, переговорил с кем-то и, повернувшись ко мне, отчетливо произнес:

— Директор казино сейчас занят.

Ладно, мне не к спеху, спешить некуда. Снова начал смотреть на черные и красные клетки с цифрами, кусок жвачки с гашишем, который продолжал неумолимо скакать, и лица с отростками, дырами и впадинами глазных амбразур.

Черное и красное лилось. Черное и красное сочилось. Шарик на черном и красном. Жетоны на черном и красном. Все в одном черном большом котле, снизу красный огонек. В черном котле все беснуются, пытаются жить, сплетаются в клубки. А красный огонек снизу все нагревается. И неизбежно черный котел взорвется и разнесет красные куски в самые далекие углы Галактики.

В паузе, когда все снова загалдели, споря из-за выигрышей, я подошел к Ларри. Теперь он уже был в плохом настройняке. Это я вычислил по тому, что он насвистывал «The end» своего любимою Моррисона. Понятно, даже не стал со мной разговаривать, типа мешаю.

Ладно, сваливаю в другой зал.

А там меня сразу окружили веселые трубадуры. Они шелестели картинками с цифрами от двух до десяти и с изображениями принцев, королей, королев и гербов древних государств. «Вот и до меня добрались шпилевые ребята», — смекнул я. А трубадуры, естественно, предложили сразиться с ними в незамысловатую игру. Принцы так и шелестели. Вправо-влево. Туда-сюда. Аж в глазах зарябило.

Короче, слушаю правила игры. Здесь другая фишка, «двадцать один», как сказали мне веселые трубадуры. Тогда я попросил рассказать правила уже поподробней, а после их лабудени вкурил, что меня явно хотят поднаколоть. Так как правила складывались четко в их пользу. Еще они сказали второе название своей игры: «в очко». Тогда я уж сразу отшился.

— Нет, нет, — говорю. — Такая игра это не ко мне, это не по адресу. Вон в том зале парень в белом пиджаке, он такие игры очень любит.

Трубадуры заинтересовались.

— Professional. High class, — подтвердил я и поднял большой палец.

Отчалили, а я дальше. В следующий зал.

Там немерено телеэкранов. Народу тьма. Прислуживающих стражников — тоже. Вдоль стен высокие сложные приборы. В центре приборов экраны, под экранами кнопки. Сверху все освещается приятным голубоватым светом.

Особи сидели строго по одному. Надо отметить, что пролезть в небесные врата на экранах можно было не за-бесплатно. Особи с распухшими от осознания чуда бошками бросали в специальную щель каждых небесных ворот специальные кружочки, которые предварительно жадно скупали у продающего стражника.

Осознав потайные ходы в рай, я кинулся к кассе и тоже подкупил немало пропускных жетонов. Заодно подсмотрел, как этот зал для отмаза шифровался: «Супер-слотс. Игровые автоматы».

Остеклененного меня тоже подвели к освободишемуся экрану-воротам и в общих чертах обрисовали, как выиграть у спрятавшихся внутри аппарата троллей въездную визу в райские кущи. Да, да, все понятно, теперь оставьте меня наедине с экраном. Я швырнул в утробу автомата горсть жетонов и вскрикнул: «Поехали!» В какой-то степени я воспринимал происходящее как репетицию Проекта Полет и помнил, что так для удачи кричать надобно по аналогии с вечно смеющимся космонавтом.

Мой аппарат назывался «Cherry». Типа вишенка. Вполне возможно, что это даже намек, мол, ягодка созрела, пора срывать.

Но сколько ни пихал я в алчный прибор пропускные жетоны — толку все не было. На экране мелькали фрукты, звезды и цифры. Они вроде сворачивались в комбинации, но не до конца. Я аж ртом пытался ловить ускользающее от меня счастье. Проиграв все жетоны и обхаяв троллей, посмеивающихся внутри аппарата, я пошел смотреть, насколько удачно складываются делишки и вишни у остальных решительно настроенных клиентов.

Заодно вспомнил своего старого дружка Бориса с телевидения. Как он тоже нажирался и пытался выбить у троллей выигрыши. Хотя, наверное, он и сейчас все так же проигрывает все деньги за телерепортажи и пишет стихи, посвященные игровому аппарату. Как-то раз он выдал эти стихи своей девушке, типа как ей посвященные. Дура даже повелась, и это их окончательно сблизило. Они вместе нажирались и висли целыми ночами в «Ударнике», играли. Возвращался Борис под утро и выколачивал из своих недалеких родственников монеты на очередных девок и игру.

А сейчас желающих поиграть вокруг было немало. Они нервничали и кряхтели, иногда кто-то радостно вскрикивал «Компот! Поймал, компот, блин!» Так особая комбинация называлась, когда одни фрукты.

И когда им удавалось успешно подергать за ручку штурвала, укрепленного сбоку аппарата, они радовались, как дети. И поскорей стремились ублажить троллей очередной порцией жетонов. Штурвал же ассоциировал некую связь с космическим кораблем, увозящим в райские кущи. Проиграв все денежки, особи весьма неохотно отрывались от штурвалов и выглядели крайне разочарованными. Здесь я еще припомнил рекламку с тем жирдяем, Николаем Фоменко, как он бесстрашно врагов крошил на экране компьютера.

Когда мы с Ларри неизбежно пересеклись около барной стойки поднабраться мужества, он был уже убит наглухо в плане настройняка.

— По натури гниды. ВСЕ проиграл! А ты как? Удалось окучить аппараты?

Я, понятно, подрассказал, что аппараты толком окучить не удалось, денежек типа подснять не получилось, но внешнее оформление, атмосфера полета и имитация штурвала мне пришлись по душе.

— А ко мне подвалили какие-то чеки в белых рубашках и чуть не силой предлагают в блэкджэк муткануть. А я в блэкджэк вообще никогда не играю — слишком уж просто.

Тут я просек, что типа это трубадуры отыскали его по моей наводке. Ладно, слушаю.

— Все лопочут, они, лопочут, типа не надо скромничать. И мастером меня называют. Видать, спутали с кем-то. По натури гниды. Кстати, знаешь, как у них называется, когда во всех залах сыграешь и везде в пух и прах проиграешься? Есть особый термин: «приход гребаного карася». Так и кричать надо: «Гребаный карась! Гребаный карась!» И тогда тебе специальный приз выносят. Вот смотри.

И показал мне маленькую шоколадную рыбку.

Дальше расплатились со стражником и выкатились на улицу. Ясно, стали ругаться, куда дальше чехлить, развлекалово ловить, хапать. Ларри, конечно, меня в «Шанс», «Хамелеон» и «Черный лебедь» зазывать, да хрен там.

— А типа в «Метелицу», что ли? — возмущается Ларри. — Название правильное, денежки как пургой сносит. Таких монет у нас нет, понял?

Ладно, пришли к соглашению — и на Кузнецкий Мост. Пешком дошли, благо рядом. Местечко славнейшее, «Голодная утка». В самом своем расцвете, когда она еще в отстойник не превратилась.

Заплатили за вход. И чудо! — отхватили столик. Играла там полная чепухень, видимо, просто с радио качали. Все подряд.

Мы же с Ларри, ясно, продолжили высвобождение животных интстинктов с помощью слабых алкогольных напитков, стимулирующих в свою очередь драгз. Почти сразу я начал разглядывать привлекательнейших тинс, мелькающих на танцполе. Причем Ларри это не понравилось, и он заткнулся. Так что я даже пожалел об отсутствии реального собеседничка, которому можно было смело затолкнуть спич в ушные раковины.

Грустно подумал снова, типа кто я. И подбодрил себя тупо, типа я не один, все такое. Если верить, конечно, множеству особей, переливающемуся на площадке уже под танцевальную музыку. Оно продолжало извиваться в свете юпитеров, оно, множество, сплеталось в клубки, оно исходило потом и перемазывало в нем друг дружку.

Изредка, в паузах между тем, что называлось музыкой, посетители останавливались, озирались и сладко облизывались, глядя на себе подобных. Которых им весьма нравилось ощупывать и нетерпеливо прикасаться. Я даже забывал курить «Camel», чтоб соблюдать маскировку.

Особым уважением пользовались те особи, которым удавались наиболее животные движения, визги и запахи. В паузах они бросались к продающим стражникам и заливали в себя пойло. На руках и хлеборезках выступали крупные капли пота, которые стекали в бликах цветомузыки. Несмотря на это, многие отчаянно лизали друг друга и даже срывали майки, чтоб вылизываться было удобнее. И кричали о каком-то нелепом внутреннем единении.

Из оцепенения меня вывел Ларри. Он вернулся и сообщил, что дозвонился до своего нового дружка, мальчишки лет шестнадцати, который типа подъедет, и мы рванем в гостиничный комплекс «Измайлово».

— Хватай на быстряках какое животное и рвем когти! — с трудом перекричал он музыку.

Я безропотно подчинился. И сообщил о заманчивом предложении раскуражиться вполную малолетней овце, которая мне до этого приглянулась. Она с радостью согласилась, даже почти и не рассмотрев меня. Впрочем, они за этим сюда и притаскиваются, эти шалавы.

Подчехлил дружок Ларри. Запрыгнули всей нашей разношерстной компанией в заранее заказанную тачку и поехали. Зажатый между малолетней овцой и мальчишкой, я подумал, какие стремачные люди опять оказались рядом со мной и зачем все это.

Да и ладно, верно? В конце концов если мы все и так находимся в помойной яме, то не фиг барахтаться, нужно смело опуститься на самое дно, может, там прикольно?

* * *

Хотя какой-никакой контакт с какими-нибудь людьми завсегда интересен. Началась заключительная фаза не самого мертвого дня. Чего и говорить, что ничем хорошим закончиться он и не мог. Если вы, конечно, понимаете, о чем я.

Меня все так же поражало ассорти нашей компании. Более-менее знакомый мне только Ларри. Как я замечаю, он стыдится засосов, как и все обычные люди. Потому прикрыл фиолетовые лепестки отворотами своей водолазки.

Вот и «Измайлово». Небольшой городок в Большом Городе. При известном количестве монет, которые есть у Лари от замминистра, весь мир здесь мурлычет и трется вам об ноги.

К большой радости малолетней шалавы, мы взяли большой двухкомнатный номерок люкс с гостиной. «Я уже была в таком у друзей», — сообщила она мне горделиво. А я подумал, что даже не спросил, как ее зовут. Как и мальчишку. Впрочем, какая разница.

Немного выпили. Потом совершили простенький ритуал разбредания по комнатам с целью несложного плотного столкновения с себе подобным.

После нашего вялого бесполезного совокупления с шалавой понял, что ошибся, и вместо расураженной тины вляпался в буквальном смысле этого слова в спящую полуфригидную царевнушку-дуралеюшку.

Через некоторое время собрались в гостиной. Мальчишка с овцой тут же подсели на алкашку и защебетали о ЕГЭ и находящихся по соседству их школах, в которых они неизбежно ботвились.

Пошел к Ларри, да он разговаривать один пес не хотел. Лишь попросил позвать к нему мальчишку.

— Эй, ты хочешь прикольной веселой любви? — спросил я мальчишку, почти как в фильме, вернувшись в гостиную.

— Ну да.

— Тогда иди обратно в ту комнату.

Было уже под утро. Делать нечего. Когда девка отказалась от следующей случки, я отправил ее за жратвой в китайское кафе на пару этажей ниже. Может, по пути заработает где на косметику…

Подошел к окну, посмотрел вниз. Там мелькали осколки ночной жизни. А в ней повсюду сотни и тысячи особей, маленьких воль, насекомых, порхающих по всему Большому Городу.

С двадцатых этажей в «Измайлово» смотреть одно удовольствие. Чувствуешь себя сродни птицам или хотя бы пингвинам и страусам, которые не совсем чтобы, но хоть какие-никакие, а крылья имеют. Чувствуешь всех своих предков до динозавров и последней инфузории.

В соседней комнате гнусно хрипели эти ублюдки, Ларри с мальчишкой. Большой Город был пропитан сексом, он дышал им, как рыба в воде, и если его отнять, они потеряют смысл прозябания.

Принесли и поставили китайскую еду. Не обращая внимания на неудобные пластиковые приборы, все набросились. Типа проголодались.

А потом грустно стало прегрустно. Так что Ларри меня даже спросил:

— Вот, блин, Северин, ты типа как в Академии Философии там учишься. Вот ответь, блин на… Че такое жизнь?

— Жизнь, — ответил я задумчиво. — Это затяжной прыжок с парашютом. Кто-то летит быстрее, кто-то медленнее, у кого-то стропы запутываются, у кого-то парашют не раскрывается. Но маршрут всегда один — из влагалища на кладбище.

Вот именно с этими словами дверь распахнулась. В комнату забежали три здоровых ублюдка и стали без колебаний наяривать нас по всем частям тела. Падая, я даже подумал, что кто-то очень раздражительный расслышал из-за двери мои слова, ротвейлеров этих запустил и теперь нашему затяжному прыжку уж точняк конец. Но ист. Вслед за ними в номер зашел тот самый замминистра коммерции, который вкладывал в Ларрино развитие денежку.

Живой, как по телеку.

А нас все продолжали бить так неслабо. И замминистра коммерции даже завопил о том, как он приревновал Ларри к нашей сначала такой веселой, а потом грустной компании.

Поорали, погасили и исчезли вместе с Ларри. Девчонка тоже выпорхнула подальше от заморочек.

Ларри я видел взрячую потом только один раз. И то при весьма странных обстоятельствах.

А пока остались вдвоем с мальчишкой, как побитые собаки. Как они нас могли вычислить — ума не приложу. Может, Ларри часто в этом корпусе останавливался? Или у них здесь палево, сливняки свои какие, а мы обозначились не в тему?

Мальчишка засуетился, оттелефонировал домой матери, нагнав ей о том, что всю ночь играл на компе в «Heroes» и «Quake» у приятелей. Ей вроде по барабану. Повернулся затем ко мне:

— Мне в школу пора. Я опаздываю.

Он жадно допил изо всех бокалов, и мы покинули номер. Я поплелся за ним, как завороженный. Слава ангелам, за все было заплачено. А на улице нас встретил новый денек, четко отдающий полной остановкой времени.

Мальчишка едет в свой школьняк. Нам не по пути… А я? Куда же я?.. Академия Философии! Я совсем и позабыл о ней. Пора было мягко планировать и начинать разбег заново.

Мне пришлось дать пацаненку монет на такси, пиво и сигареты. Я даже что-то недовольно пробурчал, типа не мог он, что ли, у богатенького Ларри их позаимствовать. Нет, не мог, оказывается у них «отношения».

А лучше, конечно, поменьше говорить о любви. Потому как это все равно некоторый внутренний энергетический запас того немногого хорошего, что еще прозябает у нас на задворках. Чем больше болтаешь о любви и делаешь человеку приятного, тем скорее все это иссякает. Поэтому, чтоб сохранить в себе хоть толику любви, надо быть молчаливым и делать подлости.

Гребет каждый дурак в лодке к загадочной цели. Сначала вроде драйв катит, а потом смотрит дурак и видит, что дыр в лодке не залатать и прибывает вода. Весла изъеты термитами, а лицо морщинами. Понимает, что грести совсем не стоило и в жизни появляются только пробоины. Может закричать дурак, да все без толку.

Над ним тьма и миллионы нарисованных им же богом.

И они злорадно смеются.