1

Дверь отворилась почти неслышно, будто от сквозняка. В кабинет ворвались невнятные коридорные шумы, однако никто не входил.

Старший оперативный уполномоченный райотдела милиции дописал фразу, поставил жирную точку и, повернув голову, увидел в дверном проеме массивную фигуру в черном дубленом полушубке. Бескровные губы на румяном, с мороза, лице мужчины были скорбно поджаты. Льдисто голубые глаза влажно блестели.

— Бородин кто, вы будете?

— Я. Заходите.

Мужчина нерешительно переступил через порог, прикрыл за собою дверь и приблизился к столу, за которым Сергей Бородин сочинял рапорт о выезде в Заречный микрорайон, где минувшей ночью произошла квартирная кража.

— Присаживайтесь, — пригласил он вошедшего.

Однако мужчина продолжал стоять, комкая в руках ондатровую шапку. Он попытался было что-то сказать, но вместо слов вырывались нечленораздельные сдавленные звуки, перешедшие в хриплый кашель. Лишь со второй попытки ему удалось выдавить из себя несколько слов:

— Жена моя… Пропала… Оля… Ольга Степановна… — и, прижав к губам руку, замотал головой.

— Да вы присядьте! — Бородин кивком указал ему на стул и, сунув рапорт в ящик стола, достал чистую бумагу. — Расскажите толком, когда и как это случилось.

Мужчина расстегнул полушубок. Поискав глазами, куда положить шапку, оставил ее в руках и осторожно опустился на стул.

— Тридцать первого. В аккурат перед Новым годом ушла…

— В котором часу?

— Часов в девять.

— Утра, вечера?

— Вечера. Ушла, и с концом…

— Откуда ушла, из дому?

— Ну да.

— Одна, что ли?

— Одна.

— А вы где были?

— Дома остался.

— Я что-то не улавливаю, — сказал Сергей. — Куда пошла ваша жена?

Покусывая губы, мужчина скорбно смотрел мимо Бородина на затянутое изморозью окно и молчал.

— Так куда пошла ваша жена? — повторил вопрос оперативник.

— К Петрякову, — с тихой злобой обронил мужчина.

— Кто такой?

Мужчина пропыхтел, выплюнул что-то маловразумительное. Бородин разобрал только последние слова:

— …и с концом, нету ее!

— У Петрякова, может, осталась? — предположил Бородин.

Мужчина помотал головой.

— Сперва я тоже так думал. Потому и не заявлял.

— Что же теперь вас заставило это сделать?

— Так ее ж и на работе нет! — убито вымолвил заявитель. — Два раза оттуда приходили справляться. И паспорт ее… Вот он, тут у меня! — с этими словами он извлек из внутреннего кармана красную книжицу и протянул Бородину.

Сергей раскрыл паспорт.

Морозова Ольга Степановна, 1963 года рождения, проживает по улице Заводской… состоит в браке с Морозовым Иваном Григорьевичем, 1958 года рождения…

С фотографии на Бородина смотрела миловидная женщина с курчавой челкой на лбу, небольшим вздернутым носом и пухлым чувственным ртом. «Видать, шустрая бабенка», — подумал Бородин.

— Где работает?

— На железной дороге. Оператором.

— А сами вы?

— В стройуправлении… — Морозов назвал номер. — Мастер я.

— Значит, вы предполагаете, что ваша супруга, Морозова Ольга Степановна, вечером тридцать первого декабря девяносто второго года ушла из дома к гражданину Петрякову?

Морозов кивнул и внес поправку:

— Не предполагаю, а точно знаю!

— Как звать-величать Петрякова?

— Михаил, а отчества не знаю.

— Где живет?

— В девятиэтажке на Шаумяна, напротив хозмага. Номера дома не скажу. Я только видел, как Оля входила в подъезд, а больше мне ничего знать не требовалось.

— Это вы когда, вечером тридцать первого декабря, видели, как она входила в подъезд того дома?

— Нет, недели затри до того, — сказал Морозов. — В тот день она призналась, что это самое… Что другой у нее на стороне…

— И вы решили проверить?

Морозов сконфуженно поморгал, кривя губы.

— Ну я думал… Может, она так, с досады. У нас перед тем были всякие такие разговоры. Немного даже поругались…

— Значит, вы увидели, как ваша жена вошла в подъезд того дома на Шаумяна. И что было дальше?

— Да ничего такого, — Морозов вяло развел руками.

— Я тут же вернулся домой.

— А ваша жена когда вернулась?

— Часа через два.

— Вы спросили у жены, где она была?

— Зачем? И так было ясно.

— А тридцать первого декабря она вам сказала, что пошла именно к Петрякову?

— Да.

— Она что, назвала его по имени-фамилии?

— Нет, никак она его не называла. «Он», «была у него», и все тут.

— Теперь расскажите подробно, что произошло между вами вечером тридцать первого декабря, — попросил Бородин Морозова.

Тот зябко поежился, словно бы с глубокого похмелья, однако опер не уловил запаха перегара.

— Тяжело все это вспоминать, — надрывным шепотом признался Морозов. — Да и ничего такого не произошло. Я сидел, смотрел в комнате телевизор, а Оля была на кухне. Даже не знаю, когда она успела накраситься и надеть нарядное платье. В комнату вроде и не заходила, пока совсем не собралась. А как собралась, заглянула в дверь и говорит: «Там тебе чебуреки и селедочный салат». У меня сердце прямо зашлось, — Морозов ударил себя в грудь кулаком. — «К нему?» — спрашиваю. Молчит. Я не заругался, ничего, только сказал: «Хоть в Новый-то год посидела бы дома!» «Зачем?» — спросила и еще усмехнулась. Я ей: «Хороший у меня праздник: жена с хахалем, а муж один куковать будет». Она опять усмехается: «Ложись пораньше спать». Я не заругался, ничего. Сказал только: «Все-таки пока что ты моя жена и не должна себя так вести». Она и бровью не повела: «Сама знаю, что не должна, только не могу по-другому». «Почему, — спрашиваю, — не можешь? Если ты порядочная женщина…» Она не дала мне даже договорить: «Значит, я непорядочная!» И все. Хлопнула дверью. Слова доброго не сказала напоследок… — Морозов тонко заскулил.

Бородин воспользовался паузой, чтобы позвонить жене:

— Я задержусь…

— Если б хоть сказала, что у них с Петряковым… Что любит его… — сдавленно проговорил Морозов в пол, не поднимая головы. — А так выходит… — не закончив фразы, он достал из брючного кармана несвежий носовой платок. Громко сопя, стал вытирать лицо.

— Вы ее всю ночь ждали? — спросил Бородин.

— Часов до двух. Высосал поллитровку, с непривычки повело, и не заметил, как уснул. В седьмом часу просыпаюсь, а в доме пусто, нету ее. И к вечеру нет, и на другой день…

— Как вы узнали фамилию Петрякова?

— Нинка сказала, подруга Оли. Смелякова. Она в курсе была. Я пятого к ней ходил. Думал, может, она что знает…

Морозов помотал опущенной головой.

— Я думаю, что и у Петрякова ее нет, — высказал он предположение. — Не могла она так: взять и не ходить целую неделю на работу. Что-то, видать, случилось…

— Уехать из города она не могла? — спросил Бородин.

Морозов опять покачал головой и, выпрямившись вдруг на стуле, посмотрел на опера мокрыми красными глазами:

— Не могла она так — вот взять и бросить работу!

— Почему вы так думаете?

— Потому что добросовестная! Уж насчет этого будьте уверены! — выпалил Морозов с неожиданной горячностью. Словно оттого, поверит ему сейчас опер или нет, зависела судьба его жены. — С температурой бывало встанет и начнет собираться, — уже спокойнее пояснил он. — Я-то вижу: кидает ее из стороны в сторону, предлагаю врача домой вызвать. «Нет, не надо!» — говорит.

— Родители есть у нее? Братья, сестры?

— Один брат, старше ее, в Алма-Ате живет. Родители здесь, в Алапаевском районе.

— Вы у них не справлялись?

— Нет. Говорю: не могла она никуда надолго уехать!

Сцепив пальцы у лба, Бородин задумчиво разглядывал фотографию под стеклом: жена и двое сыновей-погодков в обнимку с Чарли, серым спаниелем. Глянув на Морозова в упор, спросил:

— Где ж все-таки может находиться ваша жена?

Морозов вяло пошевелил большими красивыми пальцами рук.

— Если б знать. Зачем бы тогда я к вам пришел?

— И догадок нет?

— Уж все перебрал. Одна только и остается, да боюсь об этом и думать… — и быстро, скороговоркой, с отчаянием: — Завел куда-нибудь в лес и там прикончил!

— О ком вы? — спросил Бородин.

— Да о нем, о Петрякове!

— Какие у него могли быть для этого мотивы?

— Его и спрашивайте!

— Хорошо, Петрякова мы спросим, — пообещал Бородин. — А вы мне еще вот что скажите. Такие разговоры у вас с женой, как в последний вечер, давно начались? Вы с ней почти три года состоите в браке, поди не всегда так было? Надо думать, любили друг друга?

— Я-то ее всегда любил! — проговорил Морозов и страдальчески сморщился, однако тут же взял себя в руки и продолжил: — Первое время мы хорошо с ней жили, дружно. Пока не случился выкидыш. Из-за него она стала нервная. Покрикивать стала на меня, чего до этого никогда не бывало. Ну, может, когда и за дело, а больше так… Очень уж ей ребеночка хотелось…

— Давно это случилось у нее?

— В марте прошлого года.

— А с Петряковым когда она познакомилась?

— Я так понимаю, в середине ноября.

— До ее признания у вас были на этот счет подозрения?

— Нет, не было.

— Она что, не отлучалась тогда из дома?

— Нет. С работы возвращалась в обычное время.

— А в выходные не уходила?

— Нет. Они познакомились, а потом долго не встречались. Когда опять встретились, Оля почти сразу сказала мне, что с Петряковым у нее… Что, в общем, будет с ним видеться…

— И как вы отнеслись к ее признанию?

— Переживал, ясное дело. И стыдил ее.

— Как Ольга Степановна реагировала на ваши увещевания?

— Сам, дескать, виноват. Не захотел понять. А Петряков, дескать, понял… Ну ясно, как… понял…

— Она что, все это время, до исчезновения, ходила к нему?

— Ну да!

— И вытерпели?

— А что я мог? Делал вид, что ничего не замечаю.

— Это как же так? — удивился Бородин. — Ваша жена возвращается Бог знает когда от любовника, а вы делаете вид…

— Когда и вовсе ночевать не приходила, — Морозов тяжело вздохнул.

— И вы ничего?

— Нет.

— Да как же так?! Почему?

— А что бы это изменило?

— Спали-то как? Вместе?

— Нет.

— Стирка, готовка?

— Когда бывала дома, то и постирает. И приготовит.

— Это у вас который брак?

— Второй.

— Дети от первого брака были?

— Сын и дочь.

Страничка «Дети» в паспорте Морозовой была чистой.

— А Ольга Степановна раньше была замужем?

— Нет.

Бородин перечитал запись беседы, которая вся уместилась на полутора страницах. Одну фразу, морща лоб, перечитывал особенно долго. Запоздало вспомнил, спохватился:

— Что за разговоры были у вас с женой перед тем, как она сообщила вам о своей связи с Петряковым?

Морозов насупил брови:

— Я уже не помню в точности…

С каждой фразой допроса Сергея не покидало чувство, что он беседует не с земным человеком, а с инопланетянином, у которого и кровь другая, и чувства, совсем не похожие на наши, земные. Он не знал, какой вопрос задать, о чем спросить своего собеседника. «Черт его знает, чурка какая-то, а не человек!» Но не мог, не имел права сказать вот так прямо, в лоб. Поэтому, вчитавшись в протокол допроса, спросил:

— Вот я записал с ваших слов:

«Может, она так, с досады. Перед тем были всякие разговоры…»

Когда Бородин произнес эти слова и оторвал глаза от листа бумаги, то заметил, что Морозов со своего места внимательно и настороженно вглядывается в протокол.

— Не знаю, зачем это все записывать, — хмурясь, проговорил Морозов. — Вы со своей женой, что ли, никогда не ссорились?

— Но ведь не моя, а ваша жена пропала! — строго поглядел на него Сергей.

— Так ведь она к Петрякову ушла и от него не вернулась! — проговорил с обидой в голосе Морозов. — А то, что когда-то мы с ней ругались… С кем не бывает! У нас все больше по пустякам. Только бы нашлась голубка! Все простил бы, забыл. Только найдите мне ее! Вам не со мной надо, с Петряковым…

Все вроде верно. Правильные слова говорит человек. Но что-то в них не так, не та интонация, не те чувства выражают его слова. Но чувства к протоколу не приобщишь. Нужны доказательства, а не чувства. А доказательств пока и нет. И, услышав слова о Петрякове, Бородин сказал:

— Ладно. С Петряковым разговор впереди. А сейчас мне необходимо выяснить, не привели ли те ваши ссоры с женой ко всем последующим событиям. Не были ли ее встречи с Петряковым следствием ваших ссор?

Морозов озадаченно заморгал, словно не понимая, о чем идет речь.

— Ну да, появился на стороне мужчина, а родной муж стал не мил, — пояснил свою мысль Бородин. — Не сразу же все это случилось. С чего-то началось.

— Я думаю, из-за выкидыша все, — сказал Морозов. — Раньше-то не было всяких этих фиглей-миглей…

— Вы сказали, что она иногда стала покрикивать на вас.

— Мало ли что бывало. Ваша жена тоже поди не всегда вам улыбается.

— Да оставьте вы в покое мою жену! — осадил его Бородин. — Отвечайте на мои вопросы, если хотите, чтобы я вам помог! — И тут же отходчиво улыбнулся: — Оно и правда: иногда полезно бывает на нас, мужиков, прикрикнуть. Чтоб знали, кто в доме хозяин. И чтоб на других бабешек не заглядывались.

— У меня, кроме Оли, никого отродясь не было, — сказал Морозов.

— А выпивши домой приходили?

— Нет, не было такого.

— Никогда? — Бородин поглядел на него недоверчиво.

— Ну, может, раз или два было, — признался Морозов. — За все время-то!

— После выкидыша?

— После, — со вздохом ответил Морозов. — До этого у нас отношения были спокойные… Ну, может, не сразу это началось…

— Что — это? — не понял Бородин.

Морозов сердито и смущенно засопел.

— Ну, ровно как изголодалась… по этому делу… Не знаю, как сказать… Я мужик в общем-то здоровый, хоть сколько могу, да только ей стало все не так. — Он помолчал. — Я ничего не мог понять. Ни с того ни с сего вдруг заплачет. Ночью, после всего. «Что с тобой?» — «Не знаю». И почти каждый раз… — опять помолчал, поразминал руки. — В тот день принесла откуда-то книжку… Тебе, дескать, стоит почитать. Я посмотрел, а там всякие такие картинки. Ну, про это самое. Написано: для мужчин. Секс то есть. Не то чтобы мне все это в диковинку: по телевизору сейчас много чего показывают… Но когда жена говорит, что это тебе полезно почитать, то хоть стой, хоть падай. Ни фига себе, думаю! А ей сказал вроде как спокойно, хоть внутри всего заколотило: «Знаешь, кому это все нужно?» А она в глаза мне так смотрит и отвечает с насмешкой: «Ну хоть мне, например, нужно!» Я прямо офонарел. Потом сказал: «Подумай, Оля, чего ты такое несешь, ты ведь не б… какая-нибудь»… Не ругался, ничего. Но тут она меня совсем доконала. «Если я и сделаюсь б… то исключительно из-за тебя. Ты меня по ночам только терзаешь». Ну вообще!.. «Тебе только одно и надо: самому получить удовольствие!» И пошла, и пошла. Я тоже начал горячиться. Много чего наговорили мы тогда с ней, язык не поворачивается все в подробностях рассказывать…

— Ну и не надо, — согласно покивал Бородин и спросил: — Про Петрякова-то она когда вам сказала? После этого разговора?

— Может, через неделю.

— Опять ссора была?

— Да нет, наоборот. Как раз было воскресенье. Ушла днем, а куда не сказала: всю неделю мы не разговаривали. Часов в одиннадцать только вернулась. А я весь день дома сидел, места себе не находил. Решил: надо мириться, хватит! Ну так всю ж неделю постился, не подпускала она меня к себе. И вот, когда пришла, в одиннадцать-то часов, я и говорю… Спокойно так, а самого аж трясет всего: «Ну ладно, Оль, извиняюсь, коли обидное что сказан тогда». Не ругался, ничего. Она, значит, вроде как улыбнулась, покраснела только сильно, и отвечает: ладно, мол, извиняю. Я-то думал: все, помирились! А когда немного погодя хотел ее взять, она вот так руками мне в грудь уперлась, — Морозов выставил перед собой кулачищи, — и говорит: «Поздно!» Я не понял и спросил: «Как это поздно? Еще и двенадцати нет!» Она и выдала тут… Оказывается, она уже нашла себе… Я сперва даже не поверил. Думал, так это она, для порядка время тянет. Ну а потом…

— Что было потом?

— Ничего, — обреченно вздохнул Морозов и прикрыл глаза ладонью. — Пришлось поверить… — помотал головой и плачущим голосом выдавил: — Только бы нашлась!.. Кажется, все бы, все…

Немного выждав, Бородин спросил:

— Вы не пытались понять свою жену? Может, вам стоило все-таки почитать ту книжку? Не убыло б…

Морозов взглянул на него враждебно:

— Зачем это? По телевизору нагляделся на всякое такое. Говорю вам: я мужик здоровый, нормальный, без всяких этих самых придурей. И она тоже была… Раньше-то у нее ко мне претензий не было! Считаю, что это у нее нервы поехали. Из-за выкидыша. Полечиться бы ей, так и слышать не хотела…

— Хорошо, — сказал Бородин, подвигая на край стола чистый лист бумаги. — Сейчас напишите заявление. На имя начальника райотдела. А часа через два будьте дома, мы должны произвести осмотр вашей квартиры.

В красных мокрых глазах Морозова отразились протест и недоумение:

— Мою-то… нашу-то квартиру зачем осматривать? У Петрякова ее ищете!

— Таков порядок, — объяснил Бородин. — Квартирой Петрякова займемся особо.

 

2

С уходом Морозова закончились дежурные сутки Бородина. Были они неспокойны: убийство и две крупные кражи. Не считая происшествий, которые не требовали срочного выезда на место. Как тот же случай с Морозовым.

А незадолго до прихода Морозова Сергей закончил долгий и утомительный разговор с одним из подозреваемых. Шестнадцатилетний паренек упорно не желал ни в чем признаваться, но под конец нервы не выдержали, и он попался на слове. После чего вскоре вынужден был назвать двоих сообщников.

Осмотр морозовской квартиры Бородин решил поручить младшему инспектору уголовного розыска Юре Ковалевскому.

— У меня башка гудит, — мотивировал он свое решение. — Хоть пару часов подремать…

Юра с готовностью согласился и сразу стал прилаживать под мышкой тяжелый «Макаров».

Сергей ввел его в курс дела.

 

3

У Петрякова была пшеничного цвета шевелюра, выразительные карие глаза и какие-то не мужские, яркие и влажные, тонко очерченные губы. Вдобавок ко всему бархатный, хорошо поставленный голос. Ростом, правда, не вышел. И брюшко заметно выпирало. Он взволнованно и сердито расхаживал по комнате.

Михаил Павлович Петряков. Кандидат наук, старший научный сотрудник НИИ цветметавтоматики. Закоренелый холостяк, одиноко проживающий в небольшой двухкомнатной, оставшейся после смерти родителей, квартире с широкой, на обе комнаты, застекленной лоджией.

Пригласив понятых, Бородин не торопясь осмотрел комнаты, кухню, ванную, туалет. Попросил Петрякова открыть створки платяного шкафа. И другого, встроенного в прихожей. А также вежливо попросил выдвинуть широкий, вместительный ящик для постельного белья в нижней части громоздкого дивана-кровати. Затем прошел на лоджию и удостоверился в том, что человеку на ней совершенно негде спрятаться: только и было на лоджии, что легкий белый пластиковый столик с двумя такими же креслами да полупустой шкаф-буфет.

Отпустив понятых, Бородин присел за квадратный, как диван, громоздкий, на толстых крепких ножках журнальный столик. Маленький Петряков с независимым видом, однако все более нервничая, хлопая подтяжками и непрестанно поглядывая на часы, расхаживал по комнате.

— Хотите кофе? — резко остановившись, спросил он.

— Спасибо, — отказался Бородин и приглашающе кивнул: — Берите стул и подсаживайтесь. Есть вопросы.

— Пожалуйста! Я понимаю. — Петряков ногой пододвинул стул и уселся напротив опера.

— Так вы говорите, что Ольга Степановна Морозова ушла от вас первого января где-то около двух часов? — приступил Бородин к разговору. — То есть среди ночи. — Бородин всмотрелся в моложавое, без единой морщинки, напряженно застывшее лицо Петрякова. — Надеюсь, вы ее проводили домой?

— М-м… Знаете, нет, — и Петряков умолк, решив, видимо, не вдаваться в подробные объяснения.

Однако Бородин не удовлетворился столь лаконичным ответом.

— Можно узнать почему? — спросил он. — Обычно мужчина считает своим долгом проводить даму. А тут и время самое глухое. Что вас остановило?

Петряков страдальчески улыбнулся.

— Я обязан отвечать на такие вопросы?

— Сами подумайте: пропал человек, ваша гостья, — спокойно разъяснил Бородин.

Натянутая улыбка на вздрагивающих губах Петрякова погасла.

— Но что вам еще не ясно? — надрывно вопросил он. — Морозова — взрослый человек. Побыла у меня и ушла. Если сомневаетесь в том, что действительно ушла от меня, спросите соседей. Я уверен, что кто-то видел, как она уходила. По-моему, в это время на лестничной площадке были люди. Вам ведь только и требуется зафиксировать факт ее ухода, после чего вы обязаны оставить меня в покое: ведь я не могу отвечать за ее дальнейшие поступки. А обсуждать мои поступки с точки зрения моральной стороны, простите, это… — голос Петрякова окреп и возвысился, рука вознеслась к потолку. — Ну ваше ли это дело? Поверьте, между нами не было ничего серьезного. Легкое знакомство, мимолетный взаимный интерес. А Ольга не из тех женщин, которых принято провожать домой. Надеюсь, вы ее разыскиваете не как правонарушительницу?

— Я вам уже сказал: человек пропал без вести. У нас есть заявление ее мужа, — разъяснил Бородин и добавил: — Пока все сводится к тому, что она не вернулась от вас домой.

— Но если она ушла!..

— Вы — последний, кто ее видел.

— О-ля-ля! — Петряков театрально вскинул руки. — Красавица загуляла! И вы хотите от меня…

Бородин осадил его сердитым сумрачным взглядом:

— Не надо ломать комедию, Михаил Павлович! Все куда серьезнее. Есть основания полагать, что ушла она от вас при обстоятельствах несколько странных. По словам мужа, связь с вами для нее была далеко не мимолетным увлечением. Вы встречались систематически, и Ольга Степановна собиралась даже подавать на развод.

— Непостижимо! — снова Петряков воздел руки. — Женщина изменяет мужу. Тот, ослепленный ревностью, вообразил себе Бог знает что, и на этом основании вы… Можете мне поверить: я не давал ни малейшего повода ей рассчитывать на что-то такое, что выходило бы за рамки свободных отношений! Уж если на то пошло…

— Тут я вам не судья, — перебил его Бородин. — Давайте остановимся на том, что Морозова пришла к вам не впервые и не вдруг и что вы заранее условились встретить Новый год вместе…

— Но что из этого следует? — патетически воскликнул Петряков. — Сколько мужчин и женщин…

— Рассмотрим ситуацию вот с какой стороны, — снова перебил его Бородин. — Согласитесь, что Новый год — праздник на всю ночь. Тем более когда мужчина и женщина встречают его вдвоем. До этого же она оставалась у вас до утра, и ничего! А тут в самый, можно сказать, разгар праздника вы расстаетесь. Возможно, случилось что-то непредвиденное. Во всяком случае, я вправе это предполагать. И кто знает, может, это «что-то» имеет отношение к дальнейшей судьбе Ольги Степановны. Повторяю: будет лучше, если после этого разговора у меня не останется к вам вопросов. Пока что их предостаточно, и картина не в вашу пользу. Я человек дотошный, рано или поздно, а докопаюсь до сути. Но тогда вам уже минус пойдет. Тогда вы не рассказывать будете, а оправдываться. Есть разница?

Петряков бессильно уронил руки:

— Сдаюсь! Вы правы: ни к чему этот туман. Но все куда проще, чем вы думаете. Разумеется, Ольга собиралась остаться у меня до утра. А раньше времени она ушла из-за того, что и в самом деле случилось нечто непредвиденное. — Петряков с удрученным видом махнул рукой. — Черт-те что!.. Понимаете, какая-то пьяная женщина, а вернее сказать, безобразно пьяная, совершенно мне незнакомая, ни с того ни с сего стала ломиться в мою квартиру. Устроила целый тарарам. Я так думаю, что она просто перепутала адрес, что неудивительно при ее состоянии. Ну вы сами понимаете: не мог я ей открыть! Да и зачем?

— Кто она такая? — спросил Бородин.

— Ну вот!.. — Петряков горестно всплеснул руками. — Я же вам говорю: совершенно незнакомая женщина!

— А чего ей тогда понадобилось от вас?

— Откуда мне знать!

— Но что-то ведь она спрашивала? Чего-то требовала?

— Ну молола всякий вздор и долбила в дверь. Чуть совсем ее не вышибла. Вы только поглядите! — Петряков быстро прошел в прихожую и провел ладонью по входной двери. — Вон, швы даже разошлись. А тут, похоже, выдавлено. — Он открыл дверь и осмотрел ее с наружной стороны. — Ну да, как раз по этому месту она и долбила каблуком! Что вы хотите, дверь-то картонная…

— Не помните, что она при этом говорила?

— Говорила!.. — Петряков с сарказмом усмехнулся. — Вопила как оглашенная. Будто я у нее украл телевизор! Это я-то! Требовала вернуть. Бред собачий! С кем-то, должно быть, меня перепутала, спьяну попала не в тот дом…

— И чем же все кончилось?

— Кончилось!.. Если бы, — снова недобро усмехнулся Петряков. — В первый раз, когда она стала ломиться в дверь, соседи вызвали милицию…

— Что, был и второй раз? — удивился Бородин.

— Конечно! Участковый было увел ее, а через какое-то время слышу опять она буянит этажом ниже. Выбила стекла в дверях на лестничной клетке, а затем опять сюда притащилась. Опять принялась в мою дверь долбить… — последовала секундная заминка. — Должен вам сказать, что Ольга — женщина импульсивная, впечатлительная. Почему-то решила, что я непременно должен открыть дверь и объясниться с этой пьянчужкой…

— Может, и лучше было бы? — рассудил Бородин.

Петряков замотал головой, не соглашаясь:

— Объясниться с пьяной взбесившейся женщиной?! Покорно благодарю! Представляю, что тут началось бы, стоило ей только увидеть в моей квартире…

— Морозова могла бы выйти в другую комнату и не показываться ей на глаза, — сказал Бородин. — Та женщина увидела бы, что вы не тот, кто ей нужен, и оставила бы вас в покое.

Петряков опять не согласился.

— Вы думаете? Тогда вы, извините за откровенность, плохо знаете женщин! Много ли им надо, чтобы… Ольга тоже ведь вообразила… Решила, что я знаком с этой пьянчужкой. Вы понимаете?!

— Эта женщина вас называла по имени? — быстро спросил Бородин, пристально поглядев Петрякову в глаза.

Петряков опустил глаза и с яростью, скрипнув зубами, сжал на груди кулачки.

— В том-то и дело! Ну да, она выкрикивала мое имя! По какому-то дичайшему совпадению…

— Вы убеждены в том, что незнакомы с этой женщиной? — Бородин продолжал смотреть на Петрякова в упор.

— Вот так да! — Петряков схватился за голову. — И вы туда же! Как Ольга…

— Всего лишь предположение, — Бородин пожал плечами. — Вы же дверей не открывали и, как я понимаю, лишь по голосу определили, что женщина вам незнакома. Вы не могли ошибиться? Тем более что женщина была, как вы говорите, изрядно пьяна.

Петряков густо покраснел.

— Вы что, за идиота меня принимаете?

— Ну хорошо, — миролюбиво проговорил Бородин. — И что же было дальше?

— Дальше?.. — Петряков словно потерял нить разговора. — Короче говоря, у меня с Ольгой произошел некоторым образом… Даже не ссора. Скорее, маленький скандальчик. Кстати, вы ошибаетесь, если думаете, что я был последним, кто ее видел. Отнюдь! Я ж вам говорю: когда она уходила, в коридоре и на лестничной площадке находились люди…

— Расскажите подробнее, как Ольга от вас уходила, — попросил Бородин Петрякова.

— Пожалуйста! — нате, мол, режьте меня на куски, рвите на части! — Дело в том, что буквально за несколько минут до того, как Ольга вышла из моей квартиры, мужчины-соседи стали силой вести ту женщину по лестнице. Было слышно, как она визжала внизу. А Ольга продолжала настаивать на том, чтобы я пошел и поговорил с ней. Тут я, признаться, немного вспылил и, может, в излишне резкой форме повторил, что мне совершенно не о чем говорить с этой психопаткой. Тогда Ольга, ни слова не говоря, оделась и ушла.

— И ничего не сказала напоследок?

— Говорю вам, что нет! И, как я понял, не собиралась больше возвращаться: прихватила свою сумку и буркнула: «Пока». Но в глубине души я надеялся, что она все же вернется, ведь живет-то неблизко, а с транспортом ночью сами знаете как.

— И отпустили ее среди ночи одну! — еще раз посокрушался Бородин, вылезая из-за столика.

— Что ж мне, за руку ее было удерживать? — с обидой и раздражением проговорил Петряков. — Да ее попробуй-ка удержи, характерец еще тот!

— Не сахар?

— Как найдет. Впечатлительная сверх всякой меры!

— Похоже, вы неплохо изучили ее характер, — улыбнулся Бородин. — Не совсем мимолетное знакомство, а?

Седой сгорбленный старик из 28-й квартиры так увидел происходившее в новогоднюю ночь:

— Я вам скажу: это был не праздник, а Мамаево побоище! Мы с женой проснулись, и оба подумали: землетрясение, кого-то вытаскивают из-под обломков. Грохот, душераздирающие крики! Не поверите, домина в девять этажей раскачивался как былинка на ветру! Стены, крепкие кирпичные стены, так и ходили ходуном! Я ничего не выдумываю, только немножко добавляю красок. Чтобы вы могли себе представить эту кошмарную жуть. И если б через час после моего звонка не явился милиционер…

— Неужели через час? — не поверил Бородин.

— Вы ж понимаете: когда все кругом трясется и грохочет, больше веришь тем часам, которые у тебя внутри…

Более спокойную картину нарисовала соседка Петрякова из 30-й квартиры:

— Вы знаете, мне показалось, что эта женщина не ошиблась квартирой, а пришла именно к Михал Палычу. Сперва-то она так: «Мишук, открой, это я!..» Несколько раз по-хорошему попросила. А потом уж по-другому заговорила: «Мишка, гад, я ж знаю, что ты дома!» Тот затаился со своей подружкой и — ни гугу. Ну дальше-то она его и матом пошла крыть, и всякое-разное. И в дверь каблуком, да так, что каблук отлетел…

— Вы ее видели раньше? — спросил Бородин.

— Нет, не приходилось. Вроде как женщина приличная, пальто хорошее, шапка из чернобурки новая. Не похожа на марамойку. Перебрала где-то и пришла к Михал Палычу выяснять отношения. Побухает в дверь, поругает его на чем свет стоит, а потом приникнет к щелке и жалобно заскулит: «Ну, Мишулик, миленький, сволочуга ты этакий, открой, я только погляжу в глаза твои бессовестные…» Он, конечно, молчит, а она подождет-подождет и опять ему в дверь каблуком, и опять в крик. Я на свою голову встряла: наплюй, говорю, на него, иди домой, а утром разберетесь! Куда-а! И меня туда же послала, — и доверительно, шепотком: — У Михал-то Палыча что ни месяц, то новая. А к этой, видать, он сам похаживал. Что-то она кричала про телевизор, будто он взял у нее. И белье какое-то…

От Петрякова Бородин позвонил участковому, который подтвердил: было дело, выводил он под Новый год из подъезда того дома по Шаумяна пьяную скандалистку. Работы, как всегда в праздник, было через край, а женщина пообещала пойти домой, сказала, что живет поблизости.

Короче говоря, участковый отпустил ее с миром, а паспортные данные на всякий случай записал:

Ираида Аркадьевна Софийская, улица Ясная…

— Вам знакомо это имя? — спросил Бородин, показывая Петрякову бумажку с записями.

— Гм… Ираида Софийская!.. — продегустировал тот. — Ни дать ни взять святая! Нет, со святыми красотками мне покуда не доводилось встречаться. Оно, может, и жаль, — и повторил со смаком: — Ираида Софийская… Ну сами подумайте: разве я мог бы запамятовать это бесподобное имя? Нет, надо же… Вы мне позволите списать адресок? Вдруг пригодится…

 

4

У Сергея было подозрение, что женщина всучила участковому заведомую липу. Такое нередко случается. И все же он решил лично удостовериться в этом, благо улица Ясная — вот она. И время еще не позднее, половина девятого. И вообще, чем черт не шутит…

Минуты через две он уже нажимал на кнопку дверного звонка.

— Кто там? — послышался из-за бронированной двери звучный и мелодичный женский голос.

— Милиция, — отозвался Бородин. — Здесь проживает Ираида Аркадьевна Софийская?

Последовала небольшая пауза.

— Вы из какого отделения? — немного погодя снова спросили из-за двери.

— Верх-Исетский райотдел, старший оперуполномоченный уголовного розыска Бородин, — доложил Сергей.

— Простите, а ваше имя-отчество?

— Сергей Александрович, — терпеливо ответил Бородин.

— И что же вас интересует, Сергей Александрович? — вежливо осведомились из-за двери.

— Если позволите, хотел бы задать вам пару вопросов, — не менее вежливо ответил Бородин.

— Слушаю вас внимательно, Сергей Александрович!

Вот язва!

— Только не через дверь, Ираида Аркадьевна! — в тон ей откликнулся Бородин. — А то так мы с вами соседей распугаем.

Еще одна короткая пауза.

— Тогда минуточку! — И он услышал, как, отходя от двери, хозяйка квартиры жизнерадостно пропела: «К нам приехал, к нам приехал Сергей Саныч дорогой…» — а затем последовал такой разговор: «Соедините меня, пожалуйста, с Верх-Исетским райотделом!.. Дежурный? Скажите, пожалуйста, у вас работает старший уполномоченный Бородин?.. Как это зачем? Если спрашиваю — значит, надо! Если не работает, то попрошу срочно выслать наряд по адресу… Тут какой-то тип в милицейской форме требует, чтобы я открыла ему дверь… Не знаю зачем! Может, задумал меня изнасиловать! Назвался старшим уполномоченным… Простите, оперуполномоченным… Ну да, так и сказал… Работает? Именно Сергей Александрович? А усы у него какие? Скобочкой? Ну спасибо, все сходится! А то ведь обстановочка сейчас сами знаете, какая криминогенная…»

«Вот язва, — подумал Бородин, — завтра ребята обсмеют…»

А хозяйка квартиры пока не спешила открывать дверь:

— Минуточку, Сергей Саныч, я только халатик накину! — крикнула она с веселым смешком.

Сергей терпеливо ждал. Он решил, что пришел по правильному адресу: такая особа да еще в подпитии запросто могла переполошить целый дом.

Наконец проклацкали-прощелкали замки, и тяжелая стальная дверь медленно отворилась.

— Прошу вас, Сергей Саныч, проходите, будьте как дома!

Какое-то время Сергей очумело взирал на тоненькую, с простенькой прической, совсем не накрашенную женщину лет двадцати восьми. Одета она была в легкий светло-желтый с голубыми незабудками халатик.

— Значит, вы и будете Ираида Аркадьевна Софийская? — осведомился Бородин, перешагивая через порог и затворяя за собой стальную дверь.

— Нарочно не придумаешь, правда? — в блестящих ореховых глазах хозяйки прыгали смешинки. — Ох уж эти мне родители, никогда не думают о том, каково будет их чаду, когда оно вырастет…

— Прошу вас ответить, я с вами серьезно разговариваю, — сказал Бородин.

— А что будет, если я вам не отвечу? — кокетливо прищурилась хозяйка.

— Послушайте!.. — Бородин начал терять терпение.

— Сергей Саныч, не надо нервничать, снимайте пальто и шапку и проходите в комнату, — миролюбиво проворковала женщина. — Сейчас, сейчас мы обо всем переговорим, на все ваши вопросы я охотно отвечу. Располагайтесь поудобнее, а я пока сварю кофе…

— Спасибо, кофе не надо, — решительно отказался Бородин, однако хозяйка, не слушая его, убежала на кухню, откуда тотчас послышалось звяканье посуды.

Делать нечего, Бородин разделся, причесался перед трюмо, степенно прошел в комнату с разложенной и небрежно заправленной тахтой. По спинкам стульев были развешаны всевозможные дамские причиндалы, а вокруг единственного кресла, которое стояло перед включенным телевизором, была рассыпана шелуха семечек.

Экран телевизора светился, двое известных политиков, неприязненно поглядывали друг на друга, раскрывали рты и шевелили губами. Отсутствие звука, видимо, подействовало на Бородина успокаивающе, и к тому времени, когда в комнату вошла хозяйка с дымящимися чашечками на маленьком подносе, Бородин совершенно успокоился.

— Честное слово, напрасно вы… Ираида Аркадьевна! — застеснялся он.

— Придвиньте к себе вот этот столик, — бесцеремонно распорядилась она. — Извините за беспорядок.

Исполнив, что ему было велено, Бородин пересел из кресла на стул, однако его попросили снова сесть в кресло:

— Вы мой гость!

— Ошибаетесь, — возразил Бородин. — Я сейчас нахожусь при исполнении.

— Тем более, — сказала хозяйка. — Сидя в кресле, вам будет удобнее писать протокол.

Загадочно улыбнувшись, она перебросила со стульев на тахту кое-какие вещицы и подсела к столику, наставив на Бородина туго обтянутые полами халата коленки.

— Что случилось, Сергей Саныч? — любезно улыбнулась она, осторожно отхлебнув чересчур горячего кофе.

— Скажите, Ираида Аркадьевна, где вы нынче встречали Новый год? — спросил Бородин, одним глотком опорожнив свою чашечку наполовину.

— Очень интересный вопрос! — сдержанно отметила Ираида Аркадьевна. — Отвечаю коротко: дома! — и поводила пальцами по халатику вдоль бедра.

— Из квартиры ночью куда-нибудь выходили? Скажем, после часу ночи?

— Ни после часу, ни после двух, — с серьезным видом ответила Ираида Аркадьевна. — А в четвертом часу я уже легла спать. Причем одна. Знаете, меня так и подмывает задать вам встречный вопрос, но уж ладно, наберусь терпения. Очень любопытный у нас с вами намечается разговор. Так что валяйте, спрашивайте дальше! Вам, наверное, не терпится узнать, сколько мне лет? Я с тысяча девятьсот семьдесят второго… пошла в школу, а в тысяча девятьсот…

— Вы случайно в новогоднюю ночь не заходили в дом по улице Шаумяна, восемьдесят два? — спросил Бородин.

— Вы меня убиваете! — Ираида Аркадьевна закинула ногу на ногу, забыв при этом поправить полы халатика. — Ни в этот, ни в какой другой дом я в новогоднюю ночь не ходила. И вообще, не имею привычки шляться по ночам. Потому что я ужасная трусиха, будет вам известно!

— Но адрес вам этот знаком? — продолжал Бородин бить в одну точку.

— Первый раз слышу! А что там случилось?

— Фамилия Петряков вам о чем-нибудь говорит? Петряков Михаил Павлович.

— Его что, убили в пьяной драке?

— Знаете его или нет?

— Хоть и не знаю, а все равно жалко человека…

Бородин отодвинул от себя пустую чашку.

— Я вам еще принесу кофе! — встрепенулась Ираида Аркадьевна.

Но Бородин решительным жестом остановил ее.

— Продолжим разговор, — сказал он суровым тоном. — Хотите знать, что случилось на Шаумяна? В новогоднюю ночь пропал без вести человек. Женщина, приблизительно ваших лет…

— Значит, это вы меня разыскивали, родненький? — радостно удивилась Ираида Аркадьевна. — Тогда вам больше не о чем беспокоиться, и мы с вами сейчас обмоем счастливую находку!

— Пожалуйста, послушайте дальше! — предельно вежливо потребовал Бородин. — Приблизительно до двух ночи эта женщина находилась в двадцать девятой квартире. Затем она ушла оттуда, но домой до сих пор не явилась. Ее муж подал в розыск. По некоторым сведениям, вы могли быть последней, кто ее видел в новогоднюю ночь…

Ираида Аркадьевна нахмурила золотистые бровки.

— Ей-богу, хотелось бы вам помочь, — сказала она. — Но я правда была в Новый год дома.

— Если так, извините, — вздохнул Бородин. — Значит, меня ввели в заблуждение.

— Кто, если не секрет?

— Неустановленная особа. Назвалась вашим именем и фамилией, а вместо своего сообщила участковому инспектору ваш адрес. Из этого следует, что она каким-то образом с вами знакома, Ираида Аркадьевна…

— Зовите меня Леной.

— Что?! — Бородин чуть не поперхнулся.

— Потому что я — Лена Смирнова, а никакая не Ираида Софийская! — проговорила Лена с веселым блеском в глазах.

— Хорошенькое дело… — пробормотал Бородин. — Выходит, одно из двух: либо адрес был назван наугад, либо та женщина вас знает. Возможно, что и вы ее знаете. Не исключено, что она проживает в вашем доме и даже в вашем подъезде. Сколько у вас в подъезде квартир?

— Пятнадцать.

— Может, попытаемся вычислить эту особу… Ираиду Аркадьевну?

— Я бы с радостью! — молвила Лена. — Только скажите, какая она из себя.

— Где-то под тридцать, у нее шапка из чернобурки, а пальто стального цвета в рубчик, с воротником из ламы. Волосы точь-в-точь как у вас: светлые с рыжиной…

— Вы что, видели ее?

— Если бы видел! — улыбнулся Бородин. — Приметы со слов свидетелей. Портрет, конечно, неполный. Но сколько тридцатилетних женщин проживает в вашем доме, которые носят такое пальто и такую шапку? А такие волосы, может, только у Ираиды Аркадьевны да у вас…

Лена шлепнула его по руке ладошкой:

— Будет вам ее возвеличивать!.. Ох, извините!

— А вы драчунья! — с шутливым укором посмотрел на нее Бородин.

— Но я же извинилась! — с притворной стыдливостью проговорила Лена и, сделав плавное движение рукой, погладила подушечками пальцев на его руке то место, по которому пришелся шлепок. — Будем звать ее Ираидой. А что касается вычислить, то я уже перебрала в уме всех женщин из нашего подъезда, которые старше меня. Вроде бы нет похожих.

— Тогда спасибо за кофе! — Бородин хотел подняться, но Лена удержала его за руку.

— Давайте еще подумаем! — она поправила полы халатика, но они тотчас опять разошлись, открыв взору гладкие бело-розовые бедра и колени. — Интересно, кто же мог с ходу назвать мой адрес?.. Я так хотела бы вам помочь, Сережа! Знаете что? Я сейчас сварю еще по чашечке кофе! Чтоб лучше соображалось. Торопиться некуда…

— Нет-нет, все! — Бородин решительно поднялся. — Вы тут подумайте сами. Если что придет в голову…

— Вы мне завтра позвоните, да? — подхватила Лена, внезапно погрустнев. — Я до десяти утра дома. И после шести вечера.

— Да, на всякий случай запишите мне свой телефон, — сказал Бородин, направляясь к двери.

— Сейчас, надевайте пока свое пальто! — кинула ему вдогонку Лена и потом, выйдя в прихожую, небрежно сунула ему во внутренний карман пальто вчетверо сложенную бумажку.

Спускаясь по лестнице, Бородин подумал, что вряд ли ему понадобится когда-нибудь звонить Лене по телефону. Он уже знал, кто ему назовет настоящее имя и адрес Ираиды Аркадьевны.

 

5

Утром, придя в райотдел, Бородин первым делом позвонил Петрякову на работу и предложил срочно явиться в уголовный розыск.

Петряков было заартачился:

— Неужели мы с вами еще не наговорились?

— Видимо, нет, — ответил ему Бородин.

— Я занят! У меня работа, — отрезал Петряков.

— Прислать нарочного с повесткой? — строго спросил Бородин.

И Петряков сдался:

— Не надо…

Бородин попросил его не опаздывать.

Положив трубку, он бросил через стол младшему инспектору:

— Юра, я подаю рапорт начальнику.

У Юры Ковалевского вытянулось лицо:

— Что-нибудь серьезное?

— Серьезнее некуда. Или пускай доплачивают за вредность, или я ухожу из уголовного розыска.

Юра не на шутку встревожился:

— Да в чем дело? Не томи!

— Вчера, понимаешь, когда я находился при исполнении служебных обязанностей, одна молодка выставила мне под нос свои голые ляжки. Как хочешь, так и опрашивай ее. Я ж не железный, так и концы отдать недолго!

Юра облегченно рассмеялся.

— Все ясно! А собой она ничего?

— Баба как будто неплохая. Живет одна, мужа нет. Вот и одичала. А та, которая назвалась Ираидой Софийской, сдается мне, еще почище будет. Второй раз подряд мне такой артподготовки не выдержать. В конце-то концов живой я человек или нет?

— Ираида — это которая дом раскачивала?

— Ну. Скоро сюда явится Петряков, скажет ее адрес, и мы с тобой вдвоем к ней пойдем. Будешь меня подстраховывать и в случае чего примешь огонь на себя…

Тут зазвонил телефон. Сергей поднес трубку к уху, назвался по форме, и лицо его болезненно сморщилось.

— Сережа? — услыхал он знакомый мелодичный голос. — Это я, Лена! Здравствуй! Могу кое-что сообщить… Может, не надо по телефону, тогда мы могли бы…

— Говорите, — обреченно выдавил Бородин, испытывая неодолимое желание поставить вконец обнаглевшую бабенку на место и растолковать ей, как надо обращаться по служебному телефону к старшему оперуполномоченному уголовного розыска. Однако он взял себя в руки и вслушался в звонкий говорок.

— …Столкнулись на лестничной площадке и нечаянно зацепились друг за друга. Я только ойкнула, хоть и опаздывала на работу, а у нее глаза сделались как у дикой кошки, и она обозвала меня хамкой. Ты только подумай! Поди тут разберись, кто за кого зацепился… Ну так вот: она позвонила в дверь к старушке, которая живет напротив меня…

— Лена, вы про кого мне толкуете? — прервал ее словоизвержение Бородин. — Я что-то не улавливаю…

— Ну я и говорю: надо встретиться! Подходи к шести вечера, вместе сходим к Марье Захаровне…

— Кто такая?

— Да старушка, которая напротив меня! Она сама тебе все расскажет. У меня, например, нет сомнений, что именно та мымра и назвала мою квартиру. В отместку.

— Подожди, Лена! — Бородин не заметил, как сам перешел на «ты». — Какая мымра?

— Та, что приходила к Марье Захаровне, у нее муж умирал от рака. Мымра — медсестра, понимаешь? Она вводила старику морфин. Я еще вчера, как ты ушел, поговорила с Марьей Захаровной. Описала ей эту дикую кошку. Все сходится: и пальто, и шапка, и волосы! Ее Вероникой зовут. И знаешь, что я подумала? Наверняка она наркоманка, ведь с одного перепоя разве стала бы воспитанная женщина так себя вести, наверняка укололась перед тем… Хотя какая она воспитанная!..

«Возможно, она и есть», — подумал Бородин, проникаясь к Лене теплотой и симпатией.

— Спасибо, Лена, ты нам очень помогла. А в какой поликлинике Вероника работает, не знаешь?

— Должно быть, в сороковой, — не слишком уверенно ответила Лена.

— А фамилия ее?

— К сожалению…

— Ладно, узнаем, — пообещал Бородин и хотел было положить трубку, но не успел.

— Сережа, ты позвонишь вечером? — воззвала Лена, когда трубка была уже на полпути к аппарату. — Сережа, ты меня слышишь?

По загоревшимся глазам Юры Бородин понял, что тот слышал последние отчаянные вопли из трубки. Пришлось опять поднести трубку к уху.

— Э… Меня срочно зовут… Извините! — и стремительно отправил трубку на место. — Видал, что делается! — сказал он Юре, пытаясь скрыть смущение.

Юра загибался от смеха. А успокоившись, спросил:

— Информация хоть стоящая?

— Есть над чем подумать, — ответил Бородин. — Во всяком случае, с Петряковым теперь скорее найдем общий язык, имя гражданки Софийской нам, кажется, уже известно.

Опять затрезвонил телефон. Потянувшаяся к трубке рука Бородина зависла в воздухе.

— Лучше ты, Юра! — попросил он Ковалевского. — Если опять она — меня нет!

Ковалевский заговорщицки подмигнул и взял трубку.

— Его нет!.. Жена пришла. Не знаю, что там у них: вся в слезах. Может, квартиру обчистили или ребенок захворал… Да, конечно!.. Трое, четвертого ждут… Ладно, передам. А вы на всякий случай мне свой телефончик скажите. Если не он, то я вам обязательно позвоню, мы же с ним в одной связке работаем… Все, Леночка, золотце, записал! В шесть не обещаю, работы сегодня много, а часиков в девять-десять, если тебя это устроит… Подходит? Ну прекрасно! До вечера!.. Все, ласковая, бегу на задание! — повесил трубку и победно поглядел на Бородина: — Вот так надо!

Бородин протянул ему через стол руку:

— Юра, ты настоящий друг!

— Знаешь, она ведь расстроилась, когда я сообщил ей о твоих семейных неприятностях.

— Будешь звонить, скажи, что моя Люба благополучно разрешилась двойней.

 

6

Петряков явился точно в указанное время. Однако Бородин намеренно продержал его еще с полчаса за дверью, после чего сунул ему под нос статью Уголовного кодекса об ответственности свидетеля за дачу ложных показаний или за уклонение от дачи показаний. Подождав, пока Петряков переварит эту информацию, грозно сверкнул глазами:

— Надеюсь, все понятно? Я ведь на этот раз церемониться не намерен — в момент оформлю уголовное дело! Как миленький загремишь у меня! Садись теперь вон туда, — Бородин указал рукой на стул, заранее поставленный метрах в полутора от стола, — и отвечай на вопросы четко, не виляя. Первый вопрос: как фамилия женщины, которая скандалила у дверей твоей квартиры ночью первого января?

Петряков был бледен, голос его дрожал и срывался, когда он отвечал оперу, тупо глядя поверх его головы:

— Я уже сказал вчера, что не знаю, кто эта женщина…

— Это не подумавши, — сурово глянул на него Бородин. — А если подумать?

Петряков передернул плечами:

— Тут сколько ни думай, но если я действительно не знаю этой женщины!..

— Неправда! — возвысил голос Бородин. — Ты ее прекрасно знаешь!

— Прошу обращаться ко мне на «вы»! — срывающимся на фальцет голосом выкрикнул Петряков. — Мы с вами свиней не пасли!

— Имя, отчество, фамилия и адрес твоей знакомой! — загремел Бородин, пропуская мимо ушей призыв Петрякова к вежливому обращению.

— У меня много знакомых женщин, — выговорил Петряков с натужной усмешкой.

— Ну хватит прикидываться! — обрезал его Бородин. — Прекрасно знаешь, о которой идет речь.

Петряков похрустел сцепленными пальцами.

— Представьте себе, не знаю!

Бородин пошел по новому кругу:

— Как ее зовут?

— Понятия не имею! — в отчаянии выкрикнул Петряков.

— Да Вероника же! — негромко, с добродушным выражением на круглом румяном лице подсказал Юра Ковалевский. — Что уж вы ее так скоро забыли?

Петряков злобно глянул на него и мотнул головой:

— Не знаю никакой Вероники!

— Как ее по отчеству? — продолжал наседать на него Бородин.

— Не знаю! — храбро продолжал упорствовать Петряков.

— Где живет?

— На деревне у дедушки!

— Ты просто неумный человек, Петряков, — хмуро бросил ему Бородин и кивком показал Юре на дверь. — Отведи его в камеру. Может, там вспомнит.

— Не имеете права! — заверещал Петряков. — Я пожалуюсь прокурору!

— Тебе давали читать статью? — Бородин грозно хлопнул по Уголовному кодексу. — Непонятно написано? Мы ж ее все равно разыщем, эту твою медсестру, и тогда, может, еще какая статья к тебе привяжется: видать, не случайно ты запираешься!

— Да что это такое на свете творится! — продолжал верещать Петряков, в то время как Юра выпроваживал его в коридор. — Вы ответите… Я буду…

Не успел Сергей подойти к чайнику и налить в кружку воды, как дверь кабинета с шумом отворилась. Вошли Петряков с Юрой Ковалевским.

— Он что-то вспомнил, — сказал Юра, подмигнув Бородину из-за спины коротышки.

— Латушенкова Вероника Ивановна! — с отвращением на лице выговорил тот.

— Адрес? — спросил Бородин.

Петряков сказал и адрес.

— Ну, и зачем было запираться? — укоризненно глянул на него Бородин. — Вы соображаете, что наделали? Столько времени зря потеряно. Может, Морозовой и в живых уже нет…

— Ох, стерва! — простонал Петряков. — Как она меня запачкала! Теперь до смерти не отмыться…

— Можете идти, — разрешил ему Бородин. — Больше вы нам не нужны, — и добавил с угрозой в голосе: — Если только правильные координаты дали.

— Да она это, она, чтоб ей пусто было! — визгливо выкрикнул Петряков и исчез за дверью.

Сергей тут же принялся инструктировать Ковалевского:

— Лучше будет, если ты отправишься пораньше и пройдешь по квартирам в том подъезде, где живет Латушенкова. Только так, чтобы она сама не фигурировала. Спрашивай, не видал ли кто незнакомую женщину в подъезде или возле подъезда в промежутке с двух до пяти утра первого января…

 

7

Без четверти шесть они встретились на троллейбусном кольце, на Посадской. И вот какую информацию сообщил Юра Бородину.

Жилец с пятого этажа провожал в ту ночь, приблизительно в половине третьего, своего приятеля. В дверях подъезда они натолкнулись на двух женщин. Одна из них, Латушенкова из двадцать четвертой квартиры, была сильно пьяна и не хотела проходить в дверь. Упиралась руками, выражаясь нецензурно. Другая — незнакомая женщина — была как будто трезва и уговаривала Латушенкову идти домой. Она попросила мужчин помочь ей довести пьяную до ее квартиры. Что они и сделали, а потом ушли.

Юра показывал этому свидетелю фотографии нескольких женщин, и он опознал Морозову. Он же подтвердил, что Латушенкова действительно работает в сороковой поликлинике медсестрой.

— Ты знаешь, что я думаю, — задумчиво проговорил Бородин, ловя себя на том, что присваивает себе мысль, которой поделилась с ним Лена Смирнова. — Не укололась ли Латушенкова перед тем, как ей пойти воевать с Петряковым? Хорошо выпила да наркотика добавила — как не одуреть…

— А что? Все могло быть, — охотно согласился Юра.

В отличие от Лены Смирновой Латушенкова с большей доверчивостью отнеслась к людям из уголовного розыска. Лишь поглядела в дверной глазок и тут же открыла.

Молча, с неживым лицом она отступила за порог комнаты. Словно давно ждала этой минуты и приготовилась ко всему.

— Где нам можно присесть? — спросил у нее Бородин.

Латушенкова с приглашающим жестом отступила в глубь комнаты, посреди которой в окружении нескольких красивых мягких стульев стоял стол, застеленный ярко-пунцовой, с белыми цветами плюшевой скатертью. Скатерть хозяйка откинула с одного края, чтобы удобно было писать на столе.

Комната сияла стерильной чистотой. На полочках и в шкафах за стеклами все было расставлено в идеальном порядке. Сиденье дивана-кровати было застелено красивым ковриком.

Латушенкова неслышно присела напротив Бородина. Поглаживая тонкими бледными пальцами скатерть и сдвинув к переносице светлые бровки, она напряженно вглядывалась в рисунок ткани, словно выискивала на нем какие-то важные для себя знаки.

— Вероника Ивановна, — вежливо обратился к ней Бородин, — мы вынуждены опросить вас как нарушителя общественного порядка, а также как свидетеля по делу Ольги Степановны Морозовой, которая пропала в новогоднюю ночь. По имеющимся сведениям, в последний раз ее видели вместе с вами у дверей вашей квартиры.

Латушенкова разлепила губы:

— Я помню, какая-то женщина в ту ночь провожала меня домой. Но я не знаю, кто она такая, откуда взялась и куда исчезла.

— Она заходила к вам в квартиру?

— Возможно.

— Опишите свои действия, начиная с минуты, когда вы вошли к себе квартиру.

Латушенкова криво усмехнулась:

— Думаете, я способна это сделать? Я же ничего не помню! Могу лишь сказать, что утром я проснулась на неразложенном диване. И в платье. Ни простыни, ни подушки…

— Проснувшись, вы не обратили внимания на какие-либо следы пребывания в квартире той женщины?

— Нет. Разве что… — Латушенкова поднялась из-за стола, выдвинула верхний ящичек мебельной стенки, извлекла из него золотую сережку с красным камушком и положила на стол перед Бородиным: — Это я нашла в прихожей на полу.

— Вы утверждаете, что она не ваша? — спросил Бородин, разглядывая сережку.

— Нет, не моя!

— В таком случае придется изъять ее у вас, о чем будет составлен протокол. — Бородин кивнул Ковалевскому, передал ему сережку и продолжил опрос: — В каком состоянии находились ваши пальто, шапка, сапоги?

— Да, вопросик… — Латушенкова опять криво усмехнулась. — Пальто висело на плечиках в шкафу, в прихожей. Шапка лежала на верхней полочке в том же шкафу. А сапоги стояли под пальто.

— Вы могли сами так аккуратно раздеться?

— Затрудняюсь сказать. В обычном состоянии я очень аккуратна, но тогда… Поверьте: со мной такого еще не было…

— Где вы нашли утром ключи от квартиры?

— На тумбочке перед зеркалом. В прихожей.

— В каком состоянии находилась входная дверь?

— Была закрыта на защелку верхнего замка.

— Записки вам не было оставлено?

— Нет.

Бородин помедлил, прежде чем задать следующий, весьма щекотливый, вопрос:

— Вероника Ивановна, как же случилось, что уже через час с небольшим после наступления Нового года вы оказались, по свидетельству жильцов дома по Шаумяна, в таком состоянии?

— Хотите сказать: в состоянии полной невменяемости?

— Ну что же, можно и так, — согласился Бородин и добавил: — Если верить жильцам того дома.

Латушенкова плотно сжала губы и опять принялась разглядывать узоры на скатерти. Казалось, она не собиралась отвечать.

— А, Вероника Ивановна?

Латушенкова зябко передернула плечами и подняла на опера невидящие глаза.

— На работе посидели. Потом одна из лаборанток напросилась ко мне в гости. Явилась вместе с приятелем… Выпили шампанского за старый год, потом водки… К двенадцати открыли вторую бутылку шампанского и опять перешли на водку. А затем мои гости стали вести себя так, словно были одни в квартире. Знаете, такой прелестный получился у меня праздник: они лижутся, а я на них любуюсь. Но этого им показалось мало, потом они намекнули мне, что… Ну зачем я все это рассказываю!.. Короче говоря, я попросила их убраться вон. И осталась дома одна. Может, все бы обошлось, будь у меня тогда телевизор… То есть он был, но незадолго перед тем сломался, — она оглянулась на сиротливо пустую тумбочку. — Вчера увезли в ремонт… Скажите, а вам никогда не приходилось встречать Новый год в полном одиночестве? Хотя… Нет, надо быть женщиной, чтобы понять мое тогдашнее состояние… Господи, ну что вам еще надо объяснять!

— Кое-что все-таки придется, — сказал Бородин. — Например, зачем вы отправились в ту ночь к Петрякову?

— Значит, что-то вы все-таки поняли? — криво усмехнулась Латушенкова.

— Как давно вы с Петряковым до этого встречались? — спросил Бородин.

— Порядочно. Мы познакомились… В тот день, десятого августа прошлого года, у меня в трамвае разрезали сумочку… Видите, какой невезучий был для меня год?.. Вытащили деньги, паспорт. Паспорт тут же подбросили, а Петряков первым его увидел, поднял и преподнес мне как подарок. Проехал со мной лишнюю остановку и проводил до дома. Всю дорогу, не переставая, что-то говорил, говорил. Ну я уши-то развесила. Хотя вид у меня вроде как неприступный, так мне все говорят, но на самом деле… — Латушенкова приложила руку к груди. — Чего уж скрывать: только и жду, когда какой-нибудь приличный мужчина обратит на меня внимание. Петряков мне показался именно таким. Приличным. Правда, ростом ниже меня, но тут уж, знаете… К тому же до встречи с ним я года три жила без мужчины. Совсем одна. Чего ж вы хотите!.. Ну вот, когда мы с Петряковым второй-то раз встретились, он стал зазывать меня к себе на кофеек. Однако я решила, что приличнее будет, если я его у себя приму. Так что я у него в гостях не была ни разу…

— Говорят, вы требовали, чтоб он вернул вам телевизор.

— Я этого не помню, но раз говорят жильцы… Было так было!.. Но когда я шла к Петрякову, то думала не о телевизоре…

— Чего ж вы хотели от него?

Латушенкова удивленно посмотрела на Бородина:

— Ну чего, как вы думаете, пьяная баба может хотеть от мужика? Тем более что мы с ним не ссорились. Он просто перестал приходить ко мне. Мне было так одиноко, что я готова была… Ну не знаю! Да и незачем вам все это слушать! Что вас еще интересует, касающееся Морозовой?

— Когда вы ломились к Петрякову, то были уверены, что он дома?

— Видимо, — пожала плечами Латушенкова. — Смутно припоминаю, что, прежде чем подняться к нему, я посмотрела на его окна. Они были освещены.

— О присутствии в квартире женщины догадывались?

— Что касается женщины… Ну если мужчина дома и не открывает дверь, то что еще может прийти в голову?

— Вы сказали, что не были у него дома, — включился в разговор Юра. — И все же нашли дверь и окна. Как вам это удалось?

Латушенкова с интересом поглядела на Юру:

— Мальчик далеко пойдет! Моментально разоблачил меня! Хотя я действительно не бывала у Петрякова.

— И как же вы отыскали его квартиру? — спросил Бородин.

— Интересно? Ну хорошо, расскажу, — она обращалась персонально к Юре, который от такого внимания засмущался и начал краснеть. — Однажды, когда Петряков заночевал у меня, я вытащила у него из кармана паспорт. Хорошо ли, плохо ли я сделала — судите как хотите. Но мне надо было узнать, женат он или нет. Эти странички в его паспорте были трогательно чисты. И на всякий случай я списала его адрес, а когда он пропал из виду, предприняла маленькую слежку. Однажды поднялась до его квартиры, но позвонить не решилась. А выйдя на улицу, определила расположение его окон. Ну а потом как глупая девчонка стала прохаживаться вечерами по другой стороне улицы и смотреть на его окна… Еще будут вопросы?

— Да, — кивнул Бородин. — Конкретно о Морозовой. Где она к вам подошла?

— Видимо, это был исторический момент, но я, к великому сожалению, не сохранила его в памяти. Первое смутное воспоминание связано с каким-то настойчивым ее вопросом. Возможно, она добивалась, чтобы я сказала ей свой адрес…

— Вы его сказали?

— Возможно. Помню, как валялась в снегу, а она меня пыталась поднять. Помню, как хватала ее за ногу, и она тоже падала, и я смеялась… Кажется, меня разбирал смех. Никак не могла остановиться. А дальше в памяти полный провал. До того момента, как двое каких-то мужчин взяли меня под руки и поволокли вверх по лестнице. А что было дальше, вы уже знаете…

— Вы догадывались, что Морозова — та самая женщина, которая была у Петрякова?

— Да Боже мой, конечно же, нет! Единственно, чего я хотела, чтобы она от меня отвязалась. Я хотела вернуться к Петрякову, но как-то так в конце концов получилось, что эта женщина привела-таки меня домой…

— Кто такая Ираида Аркадьевна Софийская?

Латушенкова удивленно приподняла брови:

— С чего это она вас заинтересовала? Работала у нас нянечкой, недавно ушла на пенсию. Славная в общем-то старушка. С ней ничего не случилось?

— Нет, ничего, — Бородин подавил улыбку и продолжал допытываться: — А чей адрес вы сообщили участковому?

— Что, был еще и участковый? — испуганно изумилась Латушенкова. — Мать честная! Как видно, я основательно повоевала там…

— Насчет этого не сомневайтесь, — сказал Бородин, с трудом сохраняя на лице серьезное выражение.

Латушенкова озадаченно поморгала.

— Вот даже как! А что за адрес я сообщила участковому?

Бородин сказал, и она тотчас вспомнила:

— В тот дом я ходила прошлой осенью к раковому больному. Одна крайне неприятная особа из квартиры напротив как-то, помню, нахамила мне. Возможно, что номер дома и ее квартиры подсознательно сорвались с языка… Ну не знаю!..

Бородин посмотрел на Юру:

— У тебя есть еще вопросы?

— Один, — кивнул тот. — Насчет уколов. Вы вводили морфин тому раковому больному?

— Ну и что? — удивленно посмотрела на него Латушенкова. — Это в порядке вещей.

Однако Бородин уловил в ее глазах испуг.

— Нет, ничего, — сказал Юра. — Вы забыли — я напомнил.

— Ничего не поняла! — Латушенкова вопросительно взглянула на Бородина.

Он откашлялся.

— Вероника Ивановна, сейчас мы обязаны провести осмотр вашей квартиры. Юра, пригласи понятых!

Юра удалился.

Бледное лицо Латушенковой покрылось розовыми пятнами.

— Позвольте, — дрожащим голосом начала она. — Вы что, собственно говоря… Неужели я должна отвечать за то, что какая-то совершенно незнакомая мне женщина без моей просьбы, а скорее вопреки моему желанию, почти насильно помогла мне добраться до дому и вошла в мою квартиру без приглашения? Я даже не знаю, что она тут делала, воспользовавшись моим беспомощным состоянием! Что вы рассчитываете найти? Ее скелет в моем шкафу? Тогда я, наверное, вправе потребовать, чтобы вы показали мне ордер на обыск!

Бородин попытался ее успокоить:

— Разрешение прокурора у нас имеется. Но ни о каком обыске и речи нет, Вероника Ивановна! Простая формальность. Поскольку Морозову в последний раз видели рядом с вами, у дверей вашей квартиры, то мы ее, вашу квартиру, обязаны осмотреть. Согласно инструкции. К тому же остались следы пребывания здесь Морозовой. Хотя бы эта сережка. А чтобы Морозова отсюда уходила — этого, к сожалению, никто не видел. Повторяю: речь идет не об обыске, мы ни к чему не будем прикасаться руками. Разве что, с вашего позволения, посбрасываем с балкона снег…

— Надеетесь отыскать там труп? — не без ехидства спросила Латушенкова.

Бородин еще раз, подробнее, пояснил:

— Вероника Ивановна, у нас есть инструкция, которая предписывает определенные действия при осмотре вероятного места…

— …убийства? — закончила фразу Латушенкова.

— Вероятного места происшествия, — поправил ее Бородин.

— Чрезвычайного происшествия! — еще точнее выразилась Латушенкова. — Ну да, я проломила ей голову утюгом, а затем закопала в снег на балконе. До весны. А весной… Ну я еще не решила, как буду выходить из положения…

Бородин чувствовал, что она на грани истерики.

— Вероника Ивановна, поймите, — он постарался придать голосу как можно больше задушевности, — нам необходимо лично убедиться в том, что ни живой Морозовой, ни ее трупа в вашей квартире нет. Чтобы уж больше вас никогда не беспокоить. Ну такой у меня характер: уверен, что Морозова в ту ночь ушла от вас, но ничего не могу с собой поделать. Обязательно должен соблюсти установленный порядок!..

— Интересно, как только жена с вами уживается! — и нос Латушенковой смешливо сморщился.

— Сам не понимаю! — простодушно улыбнулся Бородин.

— Ну раз уж такой у вас характер, — сказала Латушенкова. — Тем более что снегу нынче навалило… Так и так его надо сбрасывать, — и улыбнулась, что окончательно разрядило обстановку.

— Надеюсь, мы с вами расстанемся по-хорошему, — улыбнулся в ответ Бородин.

— Ну посмотрим на ваше дальнейшее поведение, — все же поосторожничала Латушенкова.

Юра привел двоих мужчин.

— Приступим, — сказал ему Бородин и стал медленно обходить комнату, в то время как Юра в сопровождении одного из понятых отправился на кухню.

— Будьте добры, откройте дверки шкафа! — попросил Бородин хозяйку. — Так, можете закрыть… Диванчик позвольте отодвинуть от стены…

— Двигайте, — миролюбиво разрешила хозяйка.

Поразительно: за диваном на полу ни пылинки, ни соринки!

Обойдя по часовой стрелке комнату, Бородин вновь задержался у мебельной стенки, напротив секции с маленькими выдвижными ящичками.

— В котором у вас хранятся лекарства? — спросил он.

— У вас что, голова заболела? — спросила та, не двинувшись с места.

— Живот, извиняюсь, — улыбнулся Бородин.

Латушенкова вспыхнула:

— Скажите уж прямо, что именно вас интересует! Лекарства я держу в трех ящичках.

— Тогда выдвиньте их по очереди.

— Вы же сказали, что обыска не будет!

— Обыск — это когда в квартире все переворачивается вверх дном, — разъяснил Бородин. — Я же прошу показать мне только вашу аптечку. Трогать я ничего не собираюсь.

— Но в этих ящичках может оказаться и дамское белье, — упорствовала Латушенкова. — Надеюсь, вы не из тех любителей…

— Сомневаюсь, чтобы в этих ящичках было дамское белье, — покрутил Бородин головой.

— Откуда вам знать?

От поглядел на нее с добродушной усмешкой:

— Я уже немножко вас знаю. Прошу…

Верхний ящичек был битком набит импортными упаковками, видимо, дефицитных лекарств. А то, ради чего Бородин затеял осмотр аптечки, обнаружилось во втором ящике, у задней стенки. Это была весьма потрепанная коробка с ампулами морфина.

— Как он здесь оказался? — строго спросил Бородин.

— Так уж вышло, — сквозь зубы ответила Латушенкова.

— Объясните подробнее.

— Да вы поглядите срок годности! Шесть лет назад кончился! После смерти больного осталось шесть ампул, в прошлом году мне пришлось снова ходить в ту семью, и однажды хозяйка отдала мне эту коробку. От греха подальше: боялась за свою двадцатилетнюю дочь. Я не стала отказываться: мало ли что может случиться…

Бородин открыл коробку и требовательно-вопросительно поглядел на Латушенкову:

— Так говорите, оставалось шесть ампул?

В коробке их было всего две. Лицо Латушенковой выражало удивление и растерянность.

— Не знаю…

— Четыре ампулы, значит, уже пригодились? Одну, предположим, вы ввели себе под Новый год…

— Я не вводила себе морфин! — сердито отрезала Латушенкова. — Здесь было шесть ампул!

— Да ну, не вводили? — не поверил Бородин. — Такая серьезная, положительная женщина ни с того ни с сего принялась раскачивать девятиэтажный кирпичный дом…

— Извините, но вы уже паясничаете! — голос у Латушенковой сорвался, в глазах засверкали слезы. Однако истерики и на этот раз не произошло. — Вы, должно быть, не знаете… Морфин не возбуждающее средство. От него бы я поплыла в страну грез и даже не вспомнила бы ни о каком Петрякове.

— Тогда что же?..

— Исключительно алкоголь. Такая, значит, у меня нервная система: нельзя много пить. Теперь буду осторожнее.

Бородин взвесил в руке коробку.

— Тогда почему здесь только две ампулы? Где еще четыре?

Латушенкова закусила губу. Что-то про себя прикинув, решительно тряхнула головой: — Эти ампулы кто-то взял без спросу.

— Вы знаете кто?

— Нетрудно догадаться. Но у меня нет доказательств, поэтому имени называть не буду.

«Вот и ответ на вопрос, почему коротышка так истово запирался», — подумал Бородин и понимающее улыбнулся Латушенковой:

— Не стоит пачкаться, да? Но ампулы мы у вас изымем под расписку. Что ж, осталось только на балконе посмотреть. У вас есть лопата?

Увидев вошедшего в комнату Юру Ковалевского, он подошел к нему и тихо спросил:

— Везде посмотрел?

Юра кивнул.

Низ балконной двери заплыл молочно-дымчатым льдом.

— Желательно еще какой-нибудь топорик, — снова обратился Бородин к Латушенковой.

У нее нашелся только молоток. Пришлось просить понятых, чтобы раздобыли необходимый инструмент у кого-нибудь из жильцов.

Осторожно, чтобы не повредить дверь, Бородин тюкал молотком по обушку топорика, скалывая лед. Осколки Юра собирал в ведро. Наконец открылись обе двери, и внутренняя и наружная. Бородин проткнул лопатой снег, заваливший балкон почти до верха перилец.

Под снегом было что-то твердое.

— Доски, — сказала Латушенкова.

— Сейчас поглядим, — кивнул Бородин и принялся скидывать лопатой снег с балкона.

Юра смотрел, чтоб не попало кому-нибудь на голову.

Верхний слой снега был рыхлым, а дальше пошли слежавшиеся пласты, под которыми и правда оказались струганные дюймовые доски во всю длину балкона. Сергей стал поддевать топориком одну из досок.

— Да ладно, ничего нет! — сказал Юра.

Однако Бородин все же приподнял доску и увидел, что под ней тоже доска. Штабель состоял из трех рядов досок и брусков.

— Еще позапрошлой весной брат завез, — сказала Латушенкова. — Который год собирается обустроить мне балкон. А вас не знаю как и благодарить! Приходите еще. Когда опять снегу навалит.

 

8

На следующий день приехали из Алапаевского района родители Ольги. От брата из Алма-Аты пришла телеграмма. Больше близких родственников не оказалось.

Юра Ковалевский обзвонил все городские больницы, побывал в судебно-медицинском морге. Ни там, ни тут женщины с приметами Морозовой не зарегистрировали. Ни живой, ни мертвой.

Родители намеревались обратиться к экстрасенсам. Бородин не стал их отговаривать, хотя и не верил в новоявленных магов, которые охотно берутся за розыск пропавших, однако большей частью пропавшие объявляются не там, куда показывают за хорошие, разумеется, деньги экстрасенсы.

Впрочем, родителей можно понять: какая-никакая надежда на чудо лучше полной неизвестности. Экстрасенсы могут хоть что-то сказать утешительное. Милиция же советует лишь набраться терпения и ждать.

Бородин еще до того, как побывал у Петрякова, созвонился с подругой Ольги — Ниной Семеновной Смеляковой, которая работала воспитательницей в детском комбинате. Телефон находился в кабинете заведующей. Хриплый прокуренный бас в ответ на просьбу пригласить к телефону Смелякову разъяснил, что «у меня нету рассыльных» — и тут же послышались сигналы отбоя.

Пришлось снова набрать тот же номер и представиться по всей форме.

— Простите, а… в чем дело? — заметно встревожился бас.

Бородин многозначительно промолчал.

Трубка подышала-подышала и с утробным «гос-споди-и!..» брякнулась на стол. Вдалеке хлопнула дверь, и все стихло.

Минуты через две тот же прокуренный бас оповестил Бородина, что «щас подойдет». Это «щас» длилось еще несколько минут. Не выдержав, Бородин несколько раз громко «алёкнул». Трубку тут же взяли:

— Слушаю вас… — голос был негромкий, глуховатый.

Последний раз Смелякова видела Морозову дня за два до Нового года. А тридцать первого они поздравили друг друга. Звонила Морозова, около пяти вечера.

Бородин спросил, не обратила ли Смелякова внимание на что-либо необычное во время последнего их разговора.

— Нет, ничего такого я не заметила, — после небольшой паузы отозвалась Смелякова.

— Помимо поздравительных слов, она вам что-нибудь еще сказала?

— Да ничего такого особенного, — ответила Смелякова скучающим голосом.

— Какое настроение у нее было?

— Я ж ее не видела. По голосу предпраздничное, какое же еще оно может быть.

— Не сказала, где и с кем собирается встречать Новый год?

— Даже не помню…

— Вам знакома такая фамилия — Петряков?

Долгая, томительная пауза. И наконец:

— Да…

— Ольга Степановна упоминала об этом человеке в одном из ваших последних разговоров?

— Кажется, да.

— В какой связи?

— Надо вспомнить. Сейчас мне трудно…

И снова долгое молчание.

— Я вас не слышу! — напомнил о себе Бородин.

— Кажется, в связи с Новым годом…

— А именно?

— Собиралась вместе с ним встречать Новый год.

— И как вы к этому отнеслись? Она ведь замужем.

— Я стараюсь не вмешиваться в чужую жизнь.

— Но ведь она ваша близкая подруга.

— Все равно.

— Ольга Степановна вас познакомила с Петряковым?

— Случайно, на улице. Мы тут же разбежались.

— Как он вам показался?

— О вкусах не спорят.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что он не в моем вкусе, только и всего.

— Что, по-вашему, могло случиться?

— Ума не приложу.

— Не может она где-нибудь скрываться?

— На нее это не похоже. Впрочем, не знаю.

— Из города выехать не могла?

— Куда?

— Не знаю.

— И я не знаю.

— Нина Семеновна, если еще что-нибудь вспомните, не посчитайте за труд, позвоните.

— Хорошо.

Уже прошло три дня. Смелякова не давала о себе знать. Бородин решил поговорить с ней еще раз, уже не по телефону. И более основательно.

Судя по всему, она знала куда больше, чем соизволила сообщить оперативнику. В телефонном разговоре она старалась уходить от прямых ответов. Бородина насторожила ее заминка при ответе на вопрос, не может ли Морозова где-нибудь скрываться. Слишком поспешно сорвалось у нее с языка: «Это на нее не похоже». И тут же дала отбой: «Впрочем, не знаю…»

Наверняка что-то знает!

На этот раз Бородин рассчитывал добиться более определенных ответов. Потому что если Морозова не такая, чтоб где-то скрываться или куда-то выехать из города, то ее, может статься, и в живых-то уже нет.

В новогоднюю ночь все могло случиться. Понятие «криминогенная обстановка» имело для Бородина конкретное выражение: не из третьих рук получал он информацию о том, сколько трупов по весне вытаивает из-под снега в окрестных лесах.

Но это лишь одна из версий. Наихудшая, но сравнительно маловероятная: все же девяносто пять процентов тех, на кого заводятся розыскные дела, через какое-то время благополучно возвращаются домой (или их возвращают, или от них приходит домой весточка).

Впрочем, они не всегда возвращаются в свои семьи.

Не так давно на стол Бородина легло заявление гражданки К. о том, что ее младший 19-летний сын три дня назад ушел из дому и до сих пор не вернулся.

В день его исчезновения была суббота, мать находилась на садовом участке. А в воскресенье, когда она вернулась, старший сын рассказал, что за Алешей зашел какой-то незнакомый парень и увел его с собой.

Работал Алексей в коммерческом киоске, неплохо зарабатывал, но мать с тревогой отмечала, что последние три-четыре месяца с ним стало твориться что-то непонятное. Обычно живой и веселый, он стал задумчив и неразговорчив, перестал встречаться с прежними друзьями. Но и новых, похоже, не завел. Даже девушка, за которой он до недавнего времени ухаживал, куда-то по его словам, уехала. Однако мать на днях видела ее мельком на улице… Несколько раз пыталась вызвать Алешу на откровенный разговор. Но он делал вид, что не понимает, чего мать хочет от него.

Бородин уже побывал в киоске, где Алеша работал до своего исчезновения, встретился с его друзьями, направил запросы в разные места, когда мать получила от него письмо:

Мама!

Я не хочу быть таким, как мой брат и мои друзья, потому что понял: в этой жизни, где кругом деньги и презрение, я просто не выживу.

Я полюбил Бога.

Мама, не плачь, я выбрал эту дорогу сам. Не знаю, может, это временное желание, но я не хотел бы, чтобы оно когда-нибудь прошло.

Мама, мне очень трудно было расставаться с вами, но я ничего не мог с собой поделать. Наверное, мои прежние друзья, узнав о моем поступке, посчитают меня ненормальным. Я долго думал об этом и в конце концов понял, что если я и правда ненормальный, то в лучшую сторону.

Мама, ты очень меня любишь. Но, пожалуйста, не оплакивай меня, так как для меня эта дорога лучшая. Когда ты получишь это письмо, я буду уже далеко от дома. Куда направлюсь, пока скажу только в общем: в православный монастырь. В какой именно, об этом после того, как меня в него примут.

Мама, я очень люблю тебя. Прости. Твой сын Алеша.

«А не могла Морозова после пережитого в новогоднюю ночь решиться на такой же отчаянный шаг?» — подумал Бородин.

 

9

— Бог с вами! — Смелякова тут же отвергла его предположение на этот счет. — Ольга и креститься-то не захотела, как я ее ни уговаривала. Один раз, правда, на Рождество в прошлом году, сходила со мной в церковь. А в Пасху, на всенощную, так и не пошла.

— Вы сами, значит, верующая? — спросил Бородин.

— Два года назад была крещена и с того времени живу с Богом в сердце.

Они сидели по разные стороны стола в кабинете заведующей, которая неохотно предоставила им возможность побеседовать без свидетелей.

Смеляковой, как и Ольге Морозовой, было под тридцать. У нее была хрупкая плоскогрудая фигура, коротко и неровно подстриженные рыжие волосы, бледное, без намека на косметику, остроносое личико и большие серые, лучащиеся мягким внутренним светом глаза. При первом взгляде на эту женщину Бородин подумал, что она верит в Бога. А если так, то под ее влиянием Морозова запросто могла проникнуться религиозными чувствами.

— Ее мужа, Ивана Григорьевича, вы хорошо знаете? Что он за человек?

Смелякова безразлично пожала плечами и ответила, созерцая расписанное морозными узорами окно:

— Мужчина как мужчина. Здоровый, самостоятельный, надежный…

— Почему у Ольги не сложилась с ним жизнь?

— Я не хотела бы обсуждать их взаимоотношения, — ответила Смелякова тоном просьбы и извинения. — Бог им судья.

— В данном случае не совсем так, — сказал Бородин и, глядя в лучистые глаза Смеляковой, спросил: — Нина Семеновна, вы себя считаете законопослушной гражданкой?

— Разумеется, — ответила та, краснея.

— Я к тому, что вы, как свидетель, по закону обязаны отвечать на мои вопросы, — вежливо разъяснил ей Бородин. — Речь идет о розыске пропавшего человека. Вашей близкой подруги! И скажу откровенно: я не уверен на сто процентов, что сейчас она находится в добром здравии. Неужели вы не понимаете? Вы, живущая с Богом в сердце?

— Ну конечно, я все понимаю, — опустив глаза и прикрыв их густыми ресницами, тихо молвила Смелякова. — Но к чему вы?..

— Нина Семеновна! — прервал ее Бородин. — А вот мне бы никогда не пришло в голову учить вас, как надо воспитывать дошколят!

Смелякова выслушала упрек, глядя на Сергея кроткими глазами, и не пыталась возразить.

— Хорошо, если это необходимо. — Она быстро провела острым кончиком языка по верхней губе. — Тогда вам, наверное, надо знать и о ее прежних неофициальных мужьях?

— Да, пожалуй, — согласился Бородин.

— Это чтобы понять, чем был для нее Иван, — совсем тихо пояснила Смелякова. — Просто удивительно, как ей не везло с мужчинами… Первый ее «принц» оказался душевнобольным, другой — алкоголиком, а третий изменял ей, извините, с мужчинами… На свою беду, Ольга на редкость самоотверженная и преданная женщина. Таких сейчас мало. Каждый раз она боролась за человека. Когда Петра положили в психлечебницу, она была верна ему, пока оставалась надежда на выздоровление. Потом мучилась со Степаном. Уж как она убеждала его вшить эту самую «спираль». Ни в какую. Все боялся, что это лечение скажется на таланте. Он был художником и вроде как на самом деле талантливым. Его картины даже в Москву на выставку брали.

— Вы сказали «был художником»?

— Он попал под машину. Полгода лежал неподвижно и умер на руках у Оли. Она все эти полгода кормила его с ложечки.

— Он что, в нетрезвом виде попал под машину?

— Да он, мне кажется, никогда и не бывал трезвым.

— А третий ее… муж?

— О нем ничего не хочу говорить, — поморщилась Смелякова. — Поверьте мне на слово: грязный тип.

— Отчего же Ольга Степановна была так неразборчива?

— Да вот такая она: что ни любовь у нее, то с первого взгляда. А уж если влюбилась, то будто шоры ей кто на глаза надевает.

— А были ли достоинства у всех троих?

— Конечно, не без этого, — неохотно согласилась Смелякова.

— И у третьего тоже?

Смелякова вздохнула и поморщилась:

— И у него тоже. Компанейский мужчина. Обходительный и собой ничего. Но ведь одна ложка дегтя…

— А Морозова вы хорошо знаете?

— Скажу нет, вы ведь все равно не поверите, — слабо улыбнулась Смелякова.

— Охарактеризуйте его. Можете начать с достоинств.

— Я ведь, кажется, уже… Ну хорошо. Трезвый он мужчина. Хозяин. Незлопамятный. Ольге, сколько знаю, никогда не изменял. На работе его ценят и уважают. Что еще? Другая женщина жила бы с ним как у Христа за пазухой, а Ольге, видите, еще чего-то захотелось…

— А как же шоры на глазах?

— Были, пока любила мужа. Как ни встретимся, все нахваливает своего Ванюшку. «Сплюнь!» — говорила я ей. Только похохатывала в ответ. Потом забеременела, и все разговоры только о ребенке. О детях. Еще не родив, решила каждый год рожать. Вот так вот…

— С любовью-то что случилось? — спросил Бородин.

— У них самих надо спрашивать, — ответила Смелякова, поглядев на дверь. И вдруг поднялась из-за стола, быстрыми шажками направилась к двери, бросив на ходу: — Погляжу на своих детишек. Я сейчас…

Бородин скользнул взглядом по ее острым выпирающим лопаткам, плоскому заду, тонким кривоватым ногам и подумал, что напрасно завел разговор про любовь: видать, расстроилась.

Однако Смелякова тут же вернулась, опять уселась за стол на прежнее место и как ни в чем не бывало спросила:

— Что вас еще интересует?

— Вы ничего не сказали о недостатках Морозова, — напомнил ей Бородин.

Смелякова покраснела и вымученно улыбнулась.

— Может, и у меня шоры на глазах? Мне сейчас его жалко, так я ничего плохого в нем не вижу. А потом ведь… — она сглотнула. — Ольга все жаловалась, что его из дому не вытащишь ни в гости, ни в кино, ни просто погулять. Как ни придешь к ним, все чего-нибудь мастерит. Мебельную стенку сделал не хуже фабричной. А то одно время загорелся вечным двигателем. Автомашину соседу ремонтировал, все вечера в гараже сидел…

— Своей-то машины нет?

— Водить ему нельзя. Из-за зрения.

— А характер у него какой: спокойный или вспыльчивый?

Смелякова покусала верхнюю губу.

— Вообще-то спокойный, — и, подумав немного, добавила: — Редко когда сердится.

— При вас бывало такое, чтоб сердился?

— При мне никогда! — с явным облегчением ответила Смелякова.

— Только со слов Ольги об этом знаете?

Смелякова кивнула и тут же оговорилась:

— Без подробностей.

— Вы с Петряковым, говорите, были знакомы?

— Виделись мельком, — Смелякова стрельнула глазами на дверь кабинета.

— Как он вам показался?

— Да никак! Вы ведь уже спрашивали о нем. Не знаю, что Ольга в нем нашла, — быстро и не скрывая раздражения, проговорила Смелякова. — Мне кажется, дурь ей в голову ударила. Я так и думала, что поиграет он с ней и тем дело кончится. А оно вон как вышло.

— Вы с ней говорили на этот счет?

— Я ей сразу сказала, что думала. Да она разве послушает! Заклинала ее хоть Ивану-то пока ничего не говорить. И тут не послушала: «Не хочу встречаться с Мишей тайком». Я на что надеялась: рано или поздно она должна была понять, чего Петряков стоит, и вернется к Ивану. А тогда пускай перед ним исповедуется и покается в своем грехе. Знаю, Иван простил бы ее. Он в Ольге души не чаял…

— Вы когда с ним последний раз виделись?

В глазах Смеляковой отразился испуг.

— С кем, с Иваном? — словно бы в замешательстве спросила она.

— Да, с Морозовым, — кивнул Бородин.

— Пятого числа.

— О чем говорили?

Смелякова бросила быстрый взгляд на дверь.

— О чем говорили?.. Ну… — и опять взглянула на дверь. — Строили предположения, где Ольга… Иван плакал… — Нина Семеновна тряхнула головой, пытаясь справиться с собственными слезами.

— Морозов спросил, не приходила ли его жена к вам в ту ночь? — высказал Бородин догадку.

Смелякова быстро поднесла к глазам платочек и помотала головой. Однако успела еще раз взглянуть на дверь.

— Спрашивал или нет? — повторил вопрос Бородин.

Женщина кивнула, не отнимая платочка от глаз.

— А вы что ответили?

— Что я могла ответить!

— Сказали, что не приходила?

Смелякова снова кивнула, плача и вытирая платочком глаза.

— И действительно не приходила?

Ответить она не успела. В кабинет шумно вошла заведующая, женщина гренадерского роста. Бросив на Бородина укоризненный взгляд, сообщила Смеляковой:

— Там твой Рыжков истерику устроил!

Бородин моргнуть не успел, как Смеляковой и след простыл.

Не вовремя раскапризничался Рыжков. Что-то важное ускользнуло от Бородина. Чего-то не договорила Смелякова. Чего-то ей, похоже, очень уж не хотелось договаривать. И этот испуг в глазах, нетерпеливые взгляды, которые она бросала на дверь. Словно ждала, что вот-вот появится заведующая и сообщит, что Рыжков бьется в истерике…

Бородин глянул на часы и решил, что еще успеет съездить на Сортировку, где до недавнего времени работала оператором Ольга Морозова.

 

10

С четверть часа ему пришлось идти вдоль железнодорожных путей, пряча лицо от жгучего встречного ветра. Нос и щеки ломило так, что временами приходилось к ветру поворачиваться спиной.

Потом отогревался большой кружкой горячего жидкого чая, и одна из товарок Ольги, Вера Михайловна, сидя у телетайпа, рассказывала, какая Ольга веселая, общительная и отзывчивая, как добросовестно относится к работе. Даже по уважительной причине редко когда не выйдет на смену. Бывало, что и с температурой прибежит (Морозов правду сказал), а один раз, тут Вера Михайловна слегка замялась, пришла с «фонарем» под глазом.

Потому-то ее невыход на работу после праздников не на шутку их встревожил, и они решили съездить к ней домой. А узнав, что Ольги уже пять суток нет дома и муж не знает, куда она подевалась, устроили Морозову разгон: другой давно бы заявил в милицию, а этот знай посиживает дома и утирает слезы платком.

— Отругали вы его, а он что? — спросил Бородин.

— Обещался на другой же день подать в розыск. Седьмого мы опять у него были, сказал, что отнес заявление. Ну раз вы пришли — значит, не соврал.

— А про какой «фонарь» вы тут толковали?

— Да это так, бытовая травма, — отмахнулась Вера Михайловна. — Мыла полы у себя дома и поскользнулась на мокром. Уж не знаю, как ее угораздило. Об стул, говорит, щекой стукнулась.

— Может, муж поцеловал? Она не жаловалась на него?

— Нет, не жаловалась, — ответила Вера Михайловна. — Не в ее характере это, жаловаться. Бывала, конечно, и сердитая, а когда и слезки прольет. Спросишь, что случилось, тут же тебе и улыбнется, и шутить начнет. А то озорную частушку споет, голос-то хороший.

— И как часто она плакала?

— Не сказать, чтоб уж так часто. В последнее время только, — и, словно открывая ему служебную тайну, шепотом сообщила о выкидыше. — После этого она сильно переменилась, глаза стали какие-то чужие, и часто в задумчивость впадала…

— А это когда случилось? — Бородин поводил пальцем у себя под глазом.

— Постойте, когда у Сомовой был день рождения?.. — задумалась Вера Михайловна и тут же вспомнила: — Восьмого!

— В каком месяце?

— В декабре! Оля работала с утра. Пришла вот с таким синяком, а про подарок имениннице не забыла, даже в стихах поздравление написала!..

Когда он возвращался к трамвайной остановке, ветер дул также свирепо, но теперь уже в спину, а потому не мешал думать.

Ситуация все более запутывалась. Неужели Морозов мог дойти до рукоприкладства? Что же тогда получается? Выходит, что и сам Бородин, проговорив с человеком целый час, не сумел разгадать его характер, и Смелякова, прекрасно знавшая Морозова, ввела опера в заблуждение. Из того, что она рассказала о нем Бородину, никак нельзя сделать вывод, что у Морозова драчливый нрав.

Однако Морозова пришла на работу с синяком приблизительно в то же время, когда призналась мужу в своей связи с Петряковым. Совпадение? Конечно, в жизни всякое бывает: допустим, что Морозов в состоянии сильного возбуждения все же ударил свою жену. Знала об этом Смелякова или нет? Если знала… Так, так… А почему испугалась, когда он, Бородин, спрашивал ее о последней встрече с Морозовым. Испугалась, а потом в слезы. И невнятные ответы на простой, настойчивый вопрос: приходила ли к ней в ту ночь Ольга? И эти ждущие чего-то, нетерпеливые поглядывания на спасительную дверь…

Так, еще раз: куда Морозова могла пойти от Латушенковой? К Петрякову — навряд ли. После всего, что случилось. По крайней мере, маловероятно. Да и квартиру Петрякова Бородин осмотрел очень тщательно. Подозревать Петрякова в сокрытии сожительницы, а тем более в убийстве, покуда нет оснований.

Остаются еще два известных адреса. Морозова могла пойти либо домой, либо к подруге, которая проживает на той же улице, что и Морозовы, всего в двух кварталах. К закадычной подруге Ольга могла заявиться и среди ночи, тем более в праздник. Пробыть у нее день, остаться на следующую ночь и на воскресенье, до утра понедельника, словом, до того часа, когда надо идти на работу. Но с того понедельника минуло уже много дней, и только гипотетически можно допустить, что Морозова до сих пор скрывается у подруги, не имея при себе необходимых вещей и сколько-нибудь значительных средств к существованию. А главное, так вот легко и просто, никого не предупредив, бросить работу! Даже если допустить, что Смелякова при ее откровенно неодобрительном отношении к поступкам Ольги предоставила ей убежище в своем доме на столь длительное время. Исключено! Если б такое и случилось, то Смелякова как-нибудь да выдала б себя в разговоре с опером. Испуг в глазах? Нет, тут что-то другое, связанное с ее последней встречей с Морозовым. Что-то ей стало известно во время этой встречи. Что-то, испугавшее ее…

В чем мог признаться ей Морозов?

Так, еще раз: допустим, от Латушенковой Ольга пошла домой, куда она и до этого бесстрашно возвращалась со свиданий. И муж знал, откуда и от кого она возвращается. И все это терпеливо сносил. Как явствует из его собственных слов. Но когда-то его терпение могло кончиться. И новогодняя ночь — самое подходящее для этого время. Когда особенно невыносимо одиночество, и ты знаешь, что твоя жена в это самое время…

Она заявляется домой около трех часов утра с размазанной по лицу краской, с растрепанными, выбившимися из-под шапки волосами, в мокром от снега пальто, слегка под градусом. Да и он сам, Морозов, по собственному его признанию, успел к этому времени высосать поллитровку. Это по его словам, а на самом деле, может, и больше. И если он уже однажды не выдержал и посадил любимой жене под глазом фонарь, то мог и теперь сорваться. А Ольга, и без того взвинченная, да с ее строптивым характером, навряд ли согласилась бы подставить под его кулак второй глаз. Скорее всего, повернулась бы и убежала из дому. Но куда? М-м… да…

…А если Смелякова неравнодушна к Морозову? А если влюблена? А может, у них сложились близкие отношения? Все может быть, все может быть… Возможно, что и после пятого января они встречались. Не исключено, что и каждый день.

Если так, то Морозов мог и признаться Смеляковой в том, что Ольга приходила домой ночью первого января. Приходила и опять ушла. Куда? К Смеляковой? К своей лучшей подруге, которая влюблена в ее мужа и потому завидует Ольге черной завистью?

И что из этого следует?.. Если развивать эту версию дальше, то можно черт-те куда зайти. Например, предположить, что оба они — и Морозов, и Смелякова — прекрасно знают местонахождение Ольги…

А если Ольга все-таки решила вернуться к Петрякову? В это почти невозможно поверить. Однако Бородин достаточно долго прослужил в уголовном розыске и по собственному опыту знает, какие невероятные, немыслимые, невозможные вещи случаются порой в повседневной жизни. Из тех, которые нарочно не придумаешь.

Поэтому он мог допустить и версию с возвращением Ольги к Петрякову. Как одну из многих версий. Ну допустил. А дальше-то что?

Дальше — ничего. Тупиковая ситуация.

 

11

На другое утро, вскоре после оперативки, Бородин заглянул к начальнику уголовного розыска Феоктистову. В кабинете у него бочком к приставному столу сидела следователь Домбровская и со свойственной ей экспрессией делилась с хозяином кабинета впечатлениями от ночного дежурства. Зная разговорчивый характер Домбровской, Бородин хотел было вернуться к себе, но Феоктистов кивком пригласил его войти.

Домбровская ввела его в суть того, что уже успела рассказать начальнику уголовного розыска.

Где-то около полуночи в милицию пришла женщина. По паспорту ей было двадцать восемь, а по виду можно было дать и все сорок. Одета была не по сезону легко: в какое-то замызганное пальтишко на рыбьем меху, фетровый берет и разбитые полусапожки. Все лицо в кровоподтеках. Захлебываясь слезами, стала бессвязно жаловаться на каких-то мужчин, которые систематически ее насилуют и бьют. Сперва ничего нельзя было понять. Домбровская провела ее в кабинет, напоила чаем и попросила не торопясь рассказать все с самого начала.

Года два назад эта женщина приехала с двумя детьми в Екатеринбург из Таборинского района. Здесь, в городе, у нее не было ни прописки, ни родни, ни видов на работу. Познакомилась с мужчиной лет на пятнадцать старше ее и стала с ним жить в его трехкомнатной квартире на улице Токарей. Первое время все было нормально. Сожитель даже обещал прописать ее у себя вместе с детьми, а сама она присматривала себе работу.

Но вот с полгода назад вернулись из заключения двое взрослых сыновей мужчины и поселились в этой же квартире. Тут-то и начался для бедной женщины кромешный ад. В отсутствие отца, а он часто выезжал из города по служебным делам, «сынки» стали принуждать женщину к совершению половых актов да еще со всякими извращениями. А она все это терпела, потому что некуда было ей деться.

Однажды за пьянкой они проговорились отцу, и тот пришел в неописуемую ярость. Сыновей-то трогать побоялся, а сожительницу избил до полусмерти. С тех пор отец только за порог, как они набрасываются на свою жертву и насилуют как им вздумается. А после похваляются перед отцом. Он же вместо того, чтобы приструнить насильников, каждый раз отыгрывается на ней.

— Вчера днем опять ее поколотил и уехал, а вечером «сынки» набросились на нее, как голодные псы, при детях, — продолжала рассказ Домбровская. — Я поинтересовалась, где они работают. «Нигде, — ответила женщина, — хотя деньги у них водятся: пируют почти каждый день». — «Откуда же у них деньги?» — «Промышляют». — «Каким образом?» И тут женщина придвинулась поближе и шепотком сообщила, что эти «сынки» — настоящие бандиты. И рассказала, как недели за две до Нового года они привели поздно вечером с улицы хорошо одетого, с перепоя ничего не соображавшего мужчину лет пятидесяти пяти. В квартире они его зверски измолотили, сняли дубленку, шапку, меховые сапоги, вытащили бумажник, а затем выволокли на лестничную площадку. Что было дальше, женщина не знает, потому что…

— Заявление от пострадавшего не поступало? — поинтересовался Феоктистов.

— …потому что! — с нажимом повторила Домбровская, словно опасаясь, что не успеет досказать самое главное. — Потому что, когда она высунула нос из двери на лестничную площадку, один из них огрел ее чем-то по голове, и очнулась она уже под утро, на полу в ванной комнате. Дубленка того мужчины, по словам женщины, до сих пор находится в квартире ее сожителя, шапку продали на другой же день, а сапоги носит младший: они ему пришлись впору. Заявления от потерпевшего не поступало. По крайней мере, в нашу дежурную часть. А я вот что думаю… — с этими словами Домбровская привстала и ткнула указательным пальцем в фото под стеклом у Феоктистова на столе, — уж не он ли это?..

С интересом поглядев на фото, словно только сейчас увидел его на своем столе (Бородин тоже вытянул шею и тоже словно впервые взглянул на знакомое фото), Феоктистов спросил у Домбровской:

— Той женщине показывала?

— Нет, ночью у меня не было под рукой этого фото, — ответила Домбровская. — Но женщина должна скоро подойти, тогда и проведем опознание. По ее описанию, приметы совпадают: у того тоже были длинные, до плеч, седые волосы, крупные черты лица и приблизительно тот же возраст…

— Милая ты моя! — Феоктистов снисходительно усмехнулся. — Если бы так просто раскрывались убийства…

— Ну где же мне знать! — в тон ему бросила реплику Домбровская, обиженно сверкнув глазами.

— Не забывай, что я пятнадцать лет работаю в уголовном розыске…

— Но ведь и время совпадает! — продолжала доказывать свое Домбровская. — И сарай, в котором нашли голову, — она кивнула на фото под стеклом, — сарай ведь тоже на Токарей, более того, в том же квартале!..

Задумавшись, Феоктистов некоторое время смотрел на фото. Затем протянул руку к телефонному аппарату.

— Ну, Марина, ты меня совсем заколебала! — проворчал он, набирая номер. — Иннокентий? Зайди сейчас к Марине, она тебя проинформирует и даст адрес. Пошли туда ребят. И сам туда поезжай. Без промедления, — и посмотрел на Бородина, наклоном головы указывая на Домбровскую: видал, какие у нас пинкертоны растут! — и Домбровской: — Ты прямо как тот астроном, который на кончике пера открыл неизвестную планету, — прищелкнул пальцами: — Забыл вот только какую…

— Кажется, Нептун, — без особой уверенности подсказала Домбровская. С этими словами она поднялась и быстро направилась к двери, высокая, фигуристая, с копной наспех зашпиленных темно-русых волос.

Проводив ее задумчивым взглядом, Феоктистов обратился к Бородину:

— Что там у тебя с Морозовой? Вчера в твое отсутствие ее муж ко мне заходил. Интересовался, как долго ты собираешься разыскивать его жену. И мне тоже интересно это знать.

Бородин обрисовал ситуацию и высказал предположение, что Морозова могла прийти в ту новогоднюю ночь домой.

— А муж врезал ей.

— Ты думаешь? — усомнился Феоктистов. — Не похоже на него.

— И я так считал, — покивал Бородин. — Но был прецедент, а ведь лиха беда начало.

— Есть зацепки?

— Ольгина подруга Смелякова что-то знает, но пока молчит. На этот раз вызвал ее повесткой. — Бородин поглядел на часы. — Скоро должна подойти. Побеседуем…

 

12

На другой день с утра Юра Ковалевский собирался на завод. По делу о розыске сварщика, который три дня назад ушел в ночную смену и домой с завода не вернулся. Как в воду канул. Как испарился.

— На обратном пути заверни на Заводскую, — напутствовал его Бородин. — Поговори с соседями Морозовых. Может, кто из них что слышал под утро первого января. А то и видел Ольгу, чем черт не шутит…

— Заметано, — бросил на ходу безотказный Юра.

Ровно в два часа в дверь кабинета тихонько постучали.

Вошла Смелякова. Поздоровалась и неслышно опустилась на стул. После этого Бородин еще некоторое время молча, ни разу не взглянув на свидетельницу, перебирал на столе бумаги. Давая понять, что разговор предстоит долгий.

Посидев, Смелякова расстегнула дрожащими руками верхние пуговицы беличьей шубки, ослабила белый пушистый шарфик на шее, а затем долго пристраивала на коленях руки, не находя для них удобного положения.

Наконец Бородин резко вскинул голову — женщина даже слегка вздрогнула — и, хмуро глядя Смеляковой в глаза, спросил:

— Ну так что, Нина Семеновна, может, расскажете сразу, как все было на самом деле? Я ведь в тот раз… — и примолк, увидев, как Смелякова разлепила губы, собираясь что-то сказать.

Вслед за тем услышал тихий глуховатый ее голос:

— Была Ольга у меня.

— В котором часу? — спросил Бородин.

— В начале четвертого.

— Как объяснила свой приход?

— Она была в ужасном состоянии. Я поняла, что с Петряковым у нее все кончено: даже говорить о нем не хотела. Когда я спросила, что же он такого сделал, ответила: «Он дерьмо». И все. Никогда раньше я не видела ее в такой растерянности и злобе…

— И что было дальше?

— Разговор у нас не получался. Был какой-то сумбурный. Оля даже не стала раздеваться: так в пальто и сидела на диване. Только шапку сняла, и у нее все валилась из рук на пол…

— Но что-то она говорила?

— Почти ничего. В основном, что все мужчины — скоты… Извините… И что ей никто не нужен. Я сказала: «А Иван? Он ведь любит тебя!» Оля никак не прореагировала. Обхватила голову руками и стала раскачиваться вперед-назад. Потом остановилась и стала смотреть на меня так, словно хотела понять, что я ей сказала. Я посоветовала ей пойти домой. Она горько так усмехнулась: «Ничего и слушать не хотел!» Я сказала: «Теперь выслушает. Он сильно переживает!» Она спросила: «Ты когда его видела?» «Недавно», — ответила я. «Когда недавно?» — «Ну неделю назад». Она: «Ты не говорила, что видела Ивана!» И больше ничего не стала спрашивать. Смотрела на меня как на пустое место и что-то прикидывала про себя. Я предложила ей раздеться и выпить по рюмочке за Новый год. Правда, я уже спала, когда она пришла, и вид у меня был, наверное… Короче говоря, Ольга поднялась и стала застегивать пальто. «Куда ты?» — спросила я. «Пойду». И ушла. Не знаю, что и думать…

— Морозов сказал вам, приходила она домой, нет?

— Нет, не приходила.

— Как вы думаете, могла она пойти к Петрякову?

— Просто не знаю, что и думать…

— Вы только что сказали, что виделись с Морозовым приблизительно за неделю до Нового года…

Смелякова потупилась.

— Он зашел ко мне домой вечером после работы. Говорили об Ольге. Он спрашивал совета, как ему дальше быть, — Смелякова хрустнула сцепленными пальцами.

— И что вы посоветовали?

— Постараться вызвать Ольгу на откровенный разговор. Если не получится, то набраться терпения и ждать, пока у Ольги не закончится этот роман. А что еще я могла?

— Морозов чувствовал вину перед женой?

Смелякова удивленно округлила глаза. Но тут же снова потупила взгляд и какое-то время сидела не шелохнувшись.

— Вы ведь не все мне сказали, Нина Семеновна!

— Чего же я вам не сказала? — не подымая глаз, спросила она. — Кажется, все уж…

— А если подумать?

— Не знаю, чего вы от меня хотите… — Смелякова чуть заметно передернула плечами. — Может, думаете, что-то было между нами? С Иваном… — она набрала в легкие побольше воздуха. Прозрачные крылышки ее носа затрепетали. — Так не было ж ничего! — в отчаянии выкрикнула она и вдруг сникла, глухо пояснила: — Он других женщин, кроме Ольги, в упор не видел!

— А вы к нему, похоже, неравнодушны?

— Это никого не касается! — сердито отрезала Смелякова и, помолчав, дрожащим от негодования голосом добавила: — И вас тоже!

Исчерпывающий ответ.

— Я только хочу понять, что заставляет вас скрывать очевидные факты, которые могут представлять интерес для уголовного розыска, — спокойно пояснил Бородин.

— Ну что я скрываю, что? — всплеснула руками Смелякова.

— Кое-какие неприятные подробности во взаимоотношениях супругов Морозовых. В частности, в начале декабря прошлого года, а точнее, восьмого числа, когда Ольга вернулась домой от Петрякова и заявила мужу, что отныне порывает с ним супружеские отношения…

— Не знаю, что там было у них… — едва слышно бормотала Смелякова.

— Ох, знаете, Нина Семеновна! — возразил Бородин.

— Ну, предположим, знаю…

— Вот и расскажите!

— Чего уж там рассказывать! — с досадой отмахнулась Смелякова. — Ну ударил он ее! Сердце-то поди живое. И что, думаете, переживала она из-за этого? По-моему, даже рада была: решила, что теперь ей все можно. Я считаю, сама она во всем виновата! Видела, что Иван выпивши был, могла бы и не выступать! Он ведь непьющий, до этого, пока они с Ольгой жили, капли в рот не брал. Ему нельзя вообще пить…

— Вам приходилось видеть его пьяным?

— С какой стати? Я ж говорю: до того раза Иван вовсе не пил! А рассказываю это с его и ее слов.

— А почему у него с первой женой не сложилось?

Смелякова удрученно покивала:

— Вот из-за этого и разошлись. Тогда он часто выпивал, ну и…

— Поколачивал жену?

Смелякова не ответила. Помолчав, продолжила:

— Потом, после развода уж, взял себя в руки. Что тут говорить: если б Ольга не повела себя так, никогда бы Иван не поднял на нее руку! И не искали б вы ее теперь. Сама она виновата, сама!

— Значит, Ольга сказала вам, что пошла домой?

— Так и сказала! — энергично подтвердила Смелякова. — А куда потом свернула, этого я не знаю!

— Ну что ж… — Бородин на секунду задумался. — У меня еще только один вопрос к вам, Нина Семеновна. Хотелось бы, чтоб он оказался последним.

Смелякова заметно насторожилась.

— Какой?

— А вот какой: почему вы сразу-то не сказали, что Морозова была у вас? И муж ее тоже скрыл этот факт.

— Он ничего не скрывал, — вступилась Смелякова за Морозова. — Он и сам ничего до сих пор не знает.

— Как так? — удивился Бородин. — Вы разве не сказали ему?

— Нет.

— Почему?

— Сперва растерялась. Когда он пришел и сказал, что Ольга дома не появлялась. Ну а потом я подумала, что, может, она по дороге изменила решение и опять подалась к этому, извините, засранцу. Жалко стало Ивана, так жалко…

— Вы только что говорили, что к Петрякову она вряд ли могла пойти, — напомнил Бородин.

— Это я сейчас так думаю, — сказала Смелякова. — А тогда сразу в голову стукнуло: к Петрякову опять пошла! Куда ж еще, если дома нет? Как тут ему скажешь, что Ольга собиралась домой пойти? Он и так сидит передо мной и плачет. Не стала я ничего говорить. А раз ему не сказала, то и вам…

— Интересная у вас логика! — усмехнулся Бородин.

— А что, теперь вам легче будет ее найти?

Бородин не стал отвечать. Молча подписал повестку и, протягивая ее Смеляковой, сухо попрощался.

В восьмом часу вечера в кабинет ввалился Юра Ковалевский.

— Без сенсаций, — лаконично отчитался он.

Бородин поморщился:

— Ты знай рассказывай, а насчет сенсаций я сам решу!

— В ночь на 1 января и позднее никто из жильцов Ольгу Морозову не видел. Что касается шума, то его хватало, поскольку во многих квартирах всю ночь работали телевизоры, а где-то пели и плясали. В одной квартире, этажом выше Морозовых, случилась пьяная драка: отец пытался учить уму-разуму взрослого сына, а тот, защищаясь, расквасил отцу нос. Милицию не вызывали, — подчеркнул Юра.

— Дальше!

— Пожилая женщина, проживающая в квартире этажом ниже Морозовых, рассказала, как после упомянутой драки, задремав, внезапно проснулась, услышав короткий вскрик, который больше не повторился. Женщина не могла сказать с уверенностью, вскрикнул ли кто-то на самом деле и чей был голос, мужчины или женщины. Супруг ее, спавший в той же комнате, ничего не слышал и убежден, что его жене этот вскрик привиделся во сне. Так уже было не раз. Однажды проснулась оттого, что будто бы кто-то ее поцеловал…

— В какое время она проснулась? — спросил Бородин.

— На часы она не поглядела. Где-то, говорит, в четыре или начале пятого.

— Вот почитай-ка! — Бородин перебросил ему на стол объяснение Смеляковой.

Прочитав его, Юра заключил:

— Мне кажется, она все-таки пошла к Петрякову.

— Не заходя домой?

— Может, и зашла.

— А потом куда девалась?

Юра пожал плечами.

— Надо точно установить, заходила она домой или нет, — сказал Бородин. — Завтра снова поговорю с Морозовым, — и ворчливо добавил: — Вешают, понимаешь, лапшу…

— Если она была дома, то почему он Смеляковой-то об этом не сказал? — спросил Юра.

— Видно, совестно было признаться, что опять навесил любимой женушке «фонарь», — рассудил Бородин и поглядел на Юру с шутливым осуждением. — А тебе, друг мой ситный, жениться надо, тогда не будешь задавать детских вопросов! С Леной-то уже познакомился?

Юра улыбнулся:

— И даже кофе попили!

Он хотел еще что-то добавить, но в это время дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Иннокентий, старший оперуполномоченный из группы по тяжким преступлениям.

— Серега, у тебя есть?.. — и он завершил фразу щелчком по горлу.

— По какому случаю? — поинтересовался Бородин, догадываясь, впрочем, что речь пойдет о «сынках». Выдвинув нижний ящик стола, он извлек из него опорожненную на две трети бутылку с загадочным напитком «Империал».

— Расслабляйся, Кеша. Что там было-то?

— Много чего, — сказал Иннокентий, доставая с сейфа стаканы.

Бородин вылил в один стакан все содержимое бутылки и пододвинул Иннокентию. Тот опорожнил стакан единым духом, крякнул и повел рассказ:

— Чтоб вам понятно было: ночью к Марине во время дежурства пришла женщина…

— Это мы знаем, — прервал его Бородин. — Домбровская при мне докладывала Феоктистову. Вы туда, к «сынкам», приехали, и что дальше было?

— Произвели, значит, обыск. Нашли дубленку и сапоги. Те в отказ: купили, дескать, на свои кровные, заработанные в зоне. Но женщина уже опознала голову…

— Ты смотри! — поразился Бородин. — Ну Марина! Тут ходишь, ходишь, никакого просвета не видишь, а она — раз! Не сходя с места. Как тот астроном.

— Слушай дальше! — потребовал Иннокентий. — Запросили мы экспертов. Они облазили всю квартиру и лестничную площадку. Улик вот так! — он полоснул себя пальцем по горлу. — На топоре само собой. А что на лестничной площадке было, ты себе представить не можешь!

— Ну да, я только и видел, как курицу режут! — обиделся Бородин.

— Какая тебе курица! Там будто быка резали! По всей лестничной площадке кровь, кровь, кровь!.. В щелях так прямо сгустками…

— Признались?

— Куда ж им деваться было? — Иннокентий сокрушенно помотал головой. — Просто, знаешь, оторопь берет: на лестничной площадке рубили человека топором на куски, и хоть бы кто из жильцов выглянул…

 

13

Домой Бородин пришел часов в десять. Отдал жене получку, поужинал и подсел к телевизору, а Чарли устроился у его ног.

Спросил у старшего про отметки в школе. Тот отмахнулся, по-взрослому морщась:

— Не мешай!

Показывали паршивый американский боевик.

— По русскому, небось, пару схватил?

— Да нет! — не сводя глаз с экрана, снова сердито отмахнулся сын.

— А по математике?

— Не спрашивай сейчас ни по чему! — уже по-ребячьи завопил тот.

Бородин почел за лучшее оставить его в покое и отправился в спальню. Там жена, сидя бочком на застеленной кровати, с задумчивым видом разглядывала разложенные по достоинству купюры.

— Дама бубен сварила бульон? — подначил жену Бородин.

В ответ последовал тяжкий вздох.

— Изжарила десять котлет?..

— Тут котлеты тебе!.. — горестно проговорила жена. — Сливочное масло уже по двадцать тысяч кило.

— Будем лапу сосать, — сказал Бородин.

— А парни как? — с укором посмотрела на него жена. — Они-то как расти будут?

— Вырастут, — пообещал Бородин.

И подумал: если Ольга Морозова жива, чем она кормится, не работая? При таких-то ценах…

Около пяти утра он открыл глаза с острым чувством недовольства собой. Соскочив с кровати, в одних трусах пошел на кухню, спустил из крана холодную воду, наполнил эмалированный ковшик и поставил на огонь.

Пил кофе небольшими торопливыми глотками, и по мере того, как мысли прояснялись, недовольство собой теряло остроту. Всегдашний спасительный аргумент: если б всегда и все делалось без ошибок и просчетов, то раскрываемость преступлений была бы близка к ста процентам. А так даже думать неохота: по тяжким — около сорока…

Ну ладно, в чем же состоят его собственные ошибки по этому делу? Возможно, более опытный оперативник не клюнул бы на «Ираиду Софийскую». И еще при первом знакомстве с Петряковым вытряс бы из него настоящие координаты Латушенковой. Можно допустить теоретически, что при осмотре квартиры Петрякова Бородин проглядел какую-то существенную мелочь, которая… При условии, что Ольга от подруги направилась не домой, а к Петрякову. Но если домой, то уже не теоретически, а сугубо практически необходимо провести повторный осмотр квартиры Морозовых. Ведь тогда Иван оказывается последним, кто видел Ольгу. При этом был нетрезв, а следовательно, мог находиться в состоянии невменяемости. Допустим, Ольга является домой, и пьяный муж набрасывается на нее с ножом. Вот и короткий вскрик…

…Но легко сказать: произвести вторичный осмотр квартиры! Это значит снова вторгаться в жилище и без того убитого горем человека. Не так легко будет объяснить Морозову, почему понадобилось второй раз все тщательно осмотреть. Опять придется кидать снег с балкона. Да… Снег с балкона… Хотя ведь Юра в тот раз…

Было без пяти шесть, когда Бородин пружинисто вскочил и подбежал к телефону. Торопливо набрал номер. Длинные, томительные гудки. Телефон на вахте общежития не отвечал. Общежития, где в непредсказуемо долгом ожидании ордера на отдельную комнату в обычной квартире временно проживал Юра Ковалевский.

Нет, все-таки трубку сняли. Дежурная безропотно отправилась на четвертый этаж будить Юру. Ходила-ходила и вернулась ни с чем: не смогла достучаться.

Значит, нет его в комнате, а то проснулся бы.

Бородин подошел к вешалке и порылся в карманах пальто. Нашел бумажку с номером телефона Лены Смирновой и обрадовался, что сразу не выбросил! Развернул и сперва решил, что не та бумажка: «Сережа, ты мне нравишься!» Тьфу ты! А вот пониже и номер телефона!

Снова бесконечные гудки. Долгое, томительное ожидание. Чтоб их там!.. Наконец в трубке щелкнуло, и сонный голос хрипло отозвался:

— Алле…

— Старший лейтенант милиции Бородин. Юрий у вас?

Молчание.

— Лена, вы меня слышите?

— Что случилось, Сережа?

— Пусть он возьмет трубку.

— Он спит.

— Ну так разбудите!

— Но ведь еще…

— Вы меня поняли?

— Но он только-только уснул!

Бородин сердито бросил в трубку:

— Рад за вас обоих. И все-таки…

— Хоть полчасика еще дайте ему поспать! — взмолилась Лена. — Ну, Сережа! Не будь…

— Завтра отоспится!.. Алле!..

— А если не разбужу?

— А вот приеду и молотком по вашей стальной двери!

— Какой ты бандит, Сережа, вот не думала! — в трубке прошуршало-стукнуло, и воцарилась тишина.

Немного погодя снова в трубке зашуршало, и сквозь шорох прорезался сиплый голос Ковалевского:

— Ну чего?

— Слушай, ты когда квартиру Морозовых осматривал, балкон хорошо проверил?

— Ну проверил! Я ж в рапорте все написал!

— Что там было, на балконе?

— Снег.

— Много его было?

— Порядком. Там у него над балконом крыша порвалась. Она из пленки была. Ее, видать, продавило снегом, и весь балкон завалило…

— Ты снег-то с балкона скидывал?

Молчание.

— Скидывал или нет?

— Нет…

— А как?

— Лыжной палкой потыкал.

— До пола?

— Ну там у него пиломатериалы. Как у Латушенковой.

— Ты смотрел их?

— Я ж снег не скидывал.

— Зря.

— Так что теперь?

— Надо исключить балкон, — сказал Бородин.

— Ты что, думаешь?..

— …чтоб больше о нем не думать, — докончил фразу Бородин. — Приезжай в контору, я сейчас там буду!

— И че?

— …через плечо! — рявкнул Бородин и бросил трубку.

 

14

В начале восьмого они с Ковалевским подъехали к дому на Заводской. Пригласили понятых и поднялись на четвертый этаж.

В двери квартиры Морозовых светился глазок.

Бородин нажал на кнопку звонка. Прошло не меньше минуты, прежде чем донесся из-за двери скрип половиц.

Глазок погас и снова засветился.

— Кто? — спросил знакомый голос.

— Милиция! — громко сказал Бородин. — Открывайте, Морозов!

Со смачным хрустом провернулся механизм замка.

Морозов был в домашней застиранной рубахе неопределенного зеленовато-серого цвета и синих тренировочных брюках. — На ногах — стоптанные шлепанцы.

— Вам когда на работу? — спросил у него Бородин и, не раздеваясь, в пальто и шапке прошел в комнату.

Морозов нерешительно последовал за ним.

— Я в отпуске… А что… что такое?

Он на глазах осунулся и побледнел. Руки дрожали и не находили места.

Бородин круто развернулся, посмотрел на него в упор и раздельно проговорил:

— Вы скрыли правду, Морозов! Полагаю, что сейчас мы от вас наконец-то ее услышим! Но прежде мы должны произвести повторный осмотр вашей квартиры. Придется сбросить с балкона снег, для этого потребуются лопата и…

Не успел Бородин договорить, как Морозов со сдавленным ревом опустился на корточки:

— Не могу!.. Не могу-у-у!..

Бородин посмотрел на понятого — мужчину:

— У вас найдется лопата?

Морозов, повалившись на пол, громко рыдал и бился головой.

— А ну встаньте, Морозов! — зычно прикрикнул на него оперативник.

Тот приутих, но с пола не поднимался.

— Встать! — рявкнул Бородин.

Морозов медленно поднялся, закрывая лицо руками. Неверными шагами приблизился к дивану, осел на него мешком и снова завсхлипывал, закашлялся.

Понятой принес ржавую лопату. Юра Ковалевский без особого усилия распахнул обе балконные двери, выглянул наружу и тут же обернул к Бородину удивленное лицо:

— Снег-то!..

Снега на балконе было совсем мало. Видно, Морозов только что сбрасывал его. Кое-где проглядывали доски.

Но когда Юра убрал с балкона весь снег, то увидел, что длинные доски лежали только внизу, в два ряда, образуя площадку, на которую были поставлены перевернутые кверху дном тарные ящики. Юра приподнял один и увидел, что у ящиков нет торцевых стенок. Они образовывали что-то вроде короба, которым было накрыто…

Когда Юра разглядел в тусклом, падавшем из окна свете то, что было внутри, он попятился в комнату. Обернувшись, глянул на Бородина шалыми глазами, словно не узнавая товарища:

— Тут…

Морозов, издав утробный возглас, снова рухнул на пол и на четвереньках пополз к балкону, причитая сквозь рыдания:

— Олюшка!.. Прости, не хотел!.. Не хоте-е-ел!.. Ох, не могу, не могу-у!..

Бородин преградил ему дорогу к балкону.

— Поздно, Морозов, поздно! Иди сядь и успокойся!

Ольга лежала на спине со сложенными на груди руками. В зимнем пальто и меховой шапке. С раскрытыми незрячими глазами.

— Вызывай бригаду, — велел Бородин Юре Ковалевскому…

Вот что рассказал Морозов, размазывая по лицу слезы, пока не подъехала дежурная бригада:

— Входит, улыбается… Не ждал?.. Рука сама… Хотел только… Извелся весь, а ей смешно… Зло взяло… Рука сама… Не знаю, в которое место угодил… Один только раз и… Голову вскинула… Куда-то в шею кулаком попал… Без звука…

— Что, даже не вскрикнула? — спросил Бородин.

— Сперва подумал, что без сознания она… Думал, отойдет…

— Почему в милицию сразу не сообщили?

— Не знаю! — затряс головой Морозов. — Два дня провалялся в жару, — и тихо завыл. — Потом…

— Что потом?

Уставившись в одну точку, Морозов тихо поскуливал и временами бормотал скороговоркой себе под нос что-то невразумительное.

 

15

После того, как прибывшие на место происшествия дежурный следователь с экспертами закончили свою работу, а Морозов был отконвоирован в изолятор, Бородин с Ковалевским вернулись в райотдел. Юра уселся писать покаянное объяснение по поводу необнаружения трупа Морозовой при первоначальном осмотре квартиры, а Бородин — рапорт об его обнаружении.

— Сам-то что-нибудь понимаешь? — спросил Юра, оторвавшись от неприятной писанины.

— Что я должен понимать — не понимать? — спросил Бородин.

— Для чего он труп-то на балконе держал? Зима скоро кончится, а дальше? Неужели решился бы расчленить?

— Похоже, что готовился: видишь, снег разгреб! Только вот как дальше он жить-то стал бы… — И тут Бородин подпустил Юре шпильку: — Считай, что ты вовремя подоспел!

Юра покраснел:

— Издеваешься? Лучше скажи, как ты догадался, что труп у него на балконе?

— Ты ведь знаешь: я мужик дотошный! — усмехнулся Бородин. — Еще утром, когда проснулся, голова прямо пухла от версий. А потом вспомнилось, как мы с тобой скидывали снег с балкона у Латушенковой. Когда докопались до первых досок, ты — помнишь? — сказал: да ладно, дескать, там уже дальше ничего нет! И у меня в мозгу засвербило: может, и у Морозова ты так же вот… Ну пришлось тебя разбудить и спросить. А когда так и оказалось, тут уж другого решения быть не могло: надо было исключить балкон. Ты знаешь, преступления ведь часто раскрываются методом исключения…

Бородин только-только закончил писать рапорт, когда в кабинет, робко постучавшись, вошли родители Ольги Морозовой. Благообразная чета сельских учителей пенсионного возраста. Мать вынула из кошелька листок синей бумаги с напечатанным на машинке текстом и протянула Бородину:

— Вот, экстрасенс дал нам, — у нее был приятный грудной голос. — Здесь все расписано и указано место, где, по всей видимости, находится Олечка…

Бородин несколько раз пробежал глазами по строчкам. Смысл хитроумных фраз не доходил до сознания. В голове только одна мысль: сейчас на этих славных людей обрушится безмерное горе…

И он, сколько мог, тянул время, безуспешно стараясь понять, какое отношение к Ольге Морозовой может иметь двухэтажный бревенчатый дом с мезонином, зелеными наличниками на окнах и с высоким крыльцом…