Наверное, так должно быть,
Но я так не играю:
Не всю ведь жизнь
Петь об остановках!
И трамвая нет в городе нашем,
А только грязь да остановки,
Но без трамвая…
("Ночные снайперы")
Мама сидела в гостиной перед телевизором, на нее и краем глаза не взглянула. По всей видимости, была сегодня не в духе. Может, до сих пор злится по поводу испоганенного дня рожденья? Или оттого, что Янка опять после лицея задержалась, заявилась домой в половину девятого — "лазит неизвестно где!" "Ну вот, все к одному! — Яна раскисла уже дальше некуда. — Хоть бы обошлось без скандала… А то я сейчас как расстроенная скрипка: только пальцем тронь, и закачу концерт по заявкам!"
Мужчин — Ярика и папы — до сих пор не было дома. "Ну да, им, значит, можно до самой ночи где-то лазить, а ко мне сразу претензии! — не могла отделаться от мыслей, в результате чего и настроение испортилось уже безнадежно. — И доказывай после этого, что эмансипация, двадцать первый век! Даже Гаврюхи нигде не видно — а как же, он ведь тоже мужчина, ему разрешается!.."
Через полчаса Янка запереживала всерьез и обшарила в поисках кота всю квартиру, даже в духовку заглянула на всякий случай: ну не слинял же он с седьмого этажа, в самом-то деле?! Только бы не улизнул в коридор и не проехался с кем-нибудь из добрых соседей в лифте, с него станется… (Это при условии, что лифт работает, а то она сегодня не проверяла, по привычке сразу же потопала на лестницу.)
Самостоятельные Гаврюхины прогулки в последние месяцы строжайшим образом воспрещались — после того как кот однажды весной пропал на четыре дня и вернулся домой ободранный и облезлый, и, кажется, побитый. Приполз, волоча по земле одну лапу, хоть и был почти что котенок, всего лишь полгода — у кого на такого рука могла подняться?.. Янка убивалась над ним целый день, но Гаврила вычухался, откормился, позабыл о всех пережитых лишениях и в скором времени опять начал мурлыкать своим характерным гулом самолета, идущего на посадку. (Мама это басовитое гудение называет по-украински "мурчание".) Только на бывшую больную лапу Гаврюха до сих пор иногда припадает, но ветеринар успокаивает, что это по привычке, с животными иногда бывает. Стоит ли говорить, что особого желания выходить во двор кот больше не проявляет, да никто и не настаивает… Рассудили, что целее будет.
Чего только Яна ни делала в поисках кота! Цокала и трещала языком (что обычно было позывными на обед), звала на все лады самым ласковым голосом, пока Гаврила не соизволил объявиться. Спрыгнул с высоченного кухонного шкафа, где Яне и в голову не пришло его искать! (Там-то и места под потолком было всего лишь на одного лежащего кота.) Янка никак не могла сообразить, как же он туда попал: допустим, сперва запрыгнул на стол, этакая пантера, потом на телевизор, затем на шкаф… Все равно слишком высоко: не кот, а ниндзя под прикрытием!
Гаврюха покормился, вылизал до блеска серые бока, но все равно оставался каким-то кислым: пугливо жался к Янкиным ногам и в волнении дергал шикарным распушенным хвостом. Пока не повалился прямо на ее домашние фиолетовые тапочки с помпонами и задрал кверху все четыре лапы — просил внимания и любви. Яна присела перед ним на корточки, потеребила нежное белое брюшко и горестно спросила:
— Она тебя ругала, да?..
По спине пробежала мгновенная холодная дрожь, как будто бы кто-то сзади просверлил осуждающим взглядом. Почуяв неладное, Янка медленно повернула голову к двери, уже зная в глубине души, кого сейчас увидит… Мама стояла над ней в своей обычной воинственной позе, крепко расставив ноги и сложив руки на груди, но в глазах застыла точно такая же немая боль и обида, как сегодня у Богдана.
Ничего не сказав, мать круто развернулась на каблуках и вышла из кухни вон, раздраженно хлопнув дверью, а затем весь вечер Яну подчеркнуто игнорировала. С одной стороны, и правильно — свинтус она поросячий! — но с другой… И так на душе кошки скребут, а тут еще эта игра в молчанку, час от часу не легче… Лучше бы сразу поговорили, Яна бы все объяснила, покаялась и попросила прощения, и можно было бы отправляться спать со спокойным сердцем. Ничто так не изматывает и истощает энергетически, как эти многодневные обиды друг на друга! Излюбленная мамина тактика.
Уже ближе к десяти позвонила Юлька, участливым до фальшивости голосом спросила:
— Ну как ты?
— Хорошо, — мужественно соврала Яна, и обе замолчали. (Вот те на, впервые за три года им с Юлькой нечего друг другу сказать!)
— Я завязываю, — выдержав паузу, мрачно бухнула Янка, и с шумом вздохнула в самую мембрану, не сдержалась.
Юля, кажется, перепугалась:
— С чем завязываешь?
— Со всей этой… оккультикой-эзотерикой! Оно мне надо… — Яна сердито посопела в трубку, подыскивая подходящее сравнение, и для образности добавила: — Как собаке пятая нога! Одни только неприятности.
— А-а-а… — неопределенным голосом протянула Юлька. Но ни о чем расспрашивать не стала, за что Яна была ей бесконечно благодарна.
Распрощались. Янка держалась до последнего: чтоб отвлечься, засела за недописанное в воскресенье сочинение по мировой литературе, но через полчаса все равно раскисла, забралась с ногами в кресло и принялась себя жалеть. Поначалу всухую, но когда примерно в одиннадцать вернулись с довольными выгулянными физиономиями папа с Яриком, она уже утопала в потоках слез.
Появление "мужчин" только подлило масла в огонь, обострило полузабытый детский страх: а вдруг папа любит Ярика больше, потому что он сын?.. За свои мелочные мысли было немного стыдно, а еще боязно, что отец, верный рыцарь, бросится ее защищать и начнутся разборки с мамой. А та ведь ни в чем не виновата, если так посмотреть… Яна быстренько побросала в сумку тетради, улеглась в постель и притворилась, что спит, а они все поверили… Никто и не вздумал заглянуть к ней перед сном, хотя бы из чистой формальности спросить самое элементарное: к примеру, "как прошел твой день?"
Сон всё не шел, Яна временами проваливалась в тяжелую полудрему, но то и дело опять просыпалась и ворочалась в постели. В голове беспорядочным хороводом без начала и конца кружили мысли — каждое слово, каждый взгляд или самая пустяковая интонация за прошедший день прокручивались десятки, если не сотни раз. "У попа была собака, поп ее любил…" Заснешь тут, как бы не так!
Да и Гаврюха аж никак не способствовал процессу засыпания: забравшись под одеяло, шумно сопел и всю ночь норовил прижаться поплотнее. Наваливался волосатой подушкой прямо на живот и время от времени недовольно ворчал — наверное, снилось что-то плохое. Только из этого соображения Янка его терпела, не хватало твердости прогнать на законное кошачье место в изголовье кровати. А завтра в лицей с самой первой пары, английский почти что на весь день!.. Как сказала бы по такому случаю Юлька, "полная труба".
Когда стрелка на будильнике у кровати доползла до единицы, а усталость и отчаяние достигли своей пиковой точки, Яна принялась звать всех подряд, о ком недавно читала в книжке по Рейки: Архангела Михаила, Архангела Гавриила, Богородицу… И параллельно про себя рассуждала, что если они теперь больше не хотят иметь с ней дела (после той глупой истерики по телефону!), то их прекрасно можно понять, никаких обид…
Наконец вспомнила про Варфоломея, из всех позванных явился он один. Встал у кровати в своем длиннющем "форменном" балахоне и принялся что-то длинное втолковывать, да только Яна не смогла разобрать ни слова — одно беззвучное шевеление губ.
— Я что-то сделала не так, отчего это?.. — но по-прежнему ничего не слышала. Видимо, не смогла очистить сознание и успокоить мятущиеся мысли, без этого ведь никак… Через несколько минут их одностороннего общения Учитель сдался, грустно покачал седобородой головой и куда-то пропал. Вместо него на втором кошачьем месте — прямо в ногах — появился Янкин старый знакомый, тот самый седоватый индеец со смешной тонкой косичкой, что уже являлся ей несколько раз в видениях. Давненько Яна его не видела…
Индеец уселся по-турецки на кровати — или НАД кроватью? Та под его весом нисколько не прогнулась! — и взирал на девочку непривычно сурово, без Варфоломеевского христианского сострадания. Под его насмешливым острым взглядом бедлам в Янкиной голове более-менее попритих — с перепугу, не иначе. "Может, сам дон Хуан визит нанес?.." — подумала не без хвастовства, застывшие в глазах слезы чудесным образом высохли и отчего-то стало смешно до невозможного. (Точно, типичная истерика — из смеха в слезы и обратно…) Хотя индеец Янкиного веселья не поддержал, застыл с невозмутимым выражением на широком коричневом лице, отчего еще больше стал похож на экзотическую статуэтку из сувенирного магазина. Наконец пошевельнулся и принялся что-то странное на одних пальцах показывать. По его знакам выходило, что Яна сейчас должна сесть на кровати и неотрывно смотреть прямо перед собой — примерно так, как они делали с Мартыном во время поездки в лес. Упражнение на расфокусировку, следовательно… Сидеть нужно будет долго и терпеливо, по возможности неподвижно, и самое главное — без мыслей. А то она в таком разобранном состоянии, которого он (индеец то есть) еще и не видывал!
В полудреме Янка с трудом приподнялась в постели и попыталась устроиться в точности так, как этот призрачный пришелец показывал. Но сидеть было неудобно и маятно, через несколько секунд затекла шея, за нею заныла спина, и Яна в изнеможении плюхнулась обратно на подушку. "Дон Хуан" неодобрительно покачал головой и бросил что-то отрывистое. Яна успела ухватить короткий обрывок мысли, да и то не с начала: "…два главных врага Воина — чувство собственной жалости и чувство собственной важности". Как будто бы это они сейчас делают ее слабой, что-то в этом роде…
Заслышав его обвинение, Янка непонятно отчего возмутилась и то ли мысленно, то ли вслух заявила, чтобы ей дали поспать и вообще оставили в покое! Ну не в состоянии она сейчас, неужели не видно?.. Да и какой с нее Воин! Курам на смех, приговаривала в детстве бабушка. Или "отставной козы барабанщик" — а это уже из дедушкиного репертуара, его любимая байка…
Наутро голова была чугунная — чего и следовало ожидать! — а глаза если и раскрывались, то с большим скрипом и не до конца. Ко всему прочему чесались бесчеловечно, точно в них насыпали полные пригоршни песка. Помимо этих маленьких прелестей, день начался с неудачи: Янка умудрилась посеять в ванной контактную линзу и минут десять ползала на карачках, прощупывая каждый миллиметр пола. Без линз поездка в лицей накрывалась медным тазиком: ни по какому, пускай даже самому магическому раскладу она не выйдет на улицу в очках!..
Линза каким-то необъяснимым чудом все же нашлась. У Яны осталось сильное подозрение, что над ней попросту сжалились: на десятой минуте поисков вспомнила про Архангела Михаила и изо всех оставшихся сил взмолилась, чтоб хоть как-то помогли, подсказали… Буквально через несколько секунд глаза наткнулись на что-то мелкое и скукоженное возле умывальника: вот это повезло! (А то бы еще полдня так искала, ползая на карачках и протирая колени — прозрачное стеклышко на коричневатом пестром линолеуме, иголка в стогу сена…
На первую пару Янка опаздывала уже безнадежно, и тут позвонила Галя. Причем не на мобильник, а на домашний — это, по всей вероятности, означало, что звонок официальный: обиделась после вчерашнего панического бегства с "Лакомки". Она на подобные выходки всегда обижается, воспринимает слишком принципиально — кто не с нами, тот против нас…
Яна как в воду смотрела: Галина была "по делу". Предельно сухим тоном поставила в известность, что Оксана сегодня заболела, так что в лицей можно не приходить. Вообще.
"Ишь ты, Оксана вчера нас стращала, а сама вон как!.. — невпопад подумала Янка. — Все-таки не зря говорят про позитивное мышление, а то чего боишься, то с тобой потом и случается…" Развивать свои здравые мысли перед Галей, естественно, не стала — не в таком подруженция сейчас настроении! Только примирительно спросила:
— А биология тогда как?
— Усё у порядку, с Молекулой мы договорились! — с уморительной гордостью перебила Галька и многозначительно кашлянула, как бы говоря: что бы вы все да без меня!.. Наверное, ждала восхищения и горячей благодарности с аплодисментами, но у Яны для этого слишком раскалывалась голова. Как следствие, Галина распрощалась весьма прохладно — вот ведь Наполеонша, не оказали ей должных почестей!
"Молекулой" испокон веков прозвали биологичку Ирину Алексеевну, кокетливую и миниатюрную, как фигуристка. Макарова со своей свитой после каждой биологии подробно смаковали "молекулярную" прическу и новый прикид — больше нечем людям заняться, дурью маются…
Есть, правда, у них в лицее прозвище еще покруче — старый физик Колобок. No comments, комментарии излишни! Он еще и маленький, где-то с Яну ростом. (Все-таки для мужчины невысокий рост — это почти катастрофа, зато для женщины — так себе, легкое неудобство.) В их десятом "А" физик прославился тем, что в первый же день на замене обозвал Катьку Макарову "МакАрчиха" — та слишком часто (и без повода) раскрывала рот. На возмущенный Катюшин визг (который, без сомненья, было слышно и на лицейском дворе) Колобок добродушным голосом пояснил, что так было заведено в старину по украинским селам: ПузырчИха, МельничИха, МакАрчиха…
Должно быть, проницательный Анатолий Иванович с лёту распознал Катькин скандальный характер — уж такой не замаскируешь никаким ультра-модным прикидом да авангардным макияжем, невооруженным глазом видно… С тех пор эта "Макарчиха" закрепилась за Катериной намертво — все-таки есть на свете справедливость! А то уже каждому второму в классе успела кровь попортить: взять хотя бы ни в чем не повинного Каплю, или Петю, или Дениса Кузьменко, которого Катька обзывает Мамаем за его восточный разрез глаз…
Самым неожиданным образом на горизонте замаячил свободный день, но Янка ему нисколько не обрадовалась. Наоборот, скисла и принялась про себя возбухать: ну вот, только-только настроилась на трудовой день и с огромным трудом нашла эту несчастную линзу, а тут опять всё переиграли!.. Чтобы добить уже полностью, на улице припустился однообразный мелкий дождь — из таких, что зарядили с утра и на целый день. Если сидеть дома безвылазно, то вообще волком завоешь!
Пока что этот вторник рисовался самым сумрачным и беспросветным за всю Янину жизнь. Впрочем, ничего особо драматического не происходило, дома все было подозрительно тихо и спокойно (опять затишье перед бурей!). Но тогда откуда взялась эта беспричинная тоска и чугунная тяжесть в груди — еще со вчерашнего вечера или уже сегодняшняя, свежего разлива?..
Янка промаялась до полудня, бродила без цели по квартире, вяло отмахиваясь от тревожных отцовских расспросов и энергичных Гаврюхиных приставаний. (Кто-кто, а Гаврила этой ночью выспался на пять с плюсом…) Ярик с утра слинял по каким-то своим неотложным делам — может быть, дисциплинированно поехал в универ, а может, забил стрелку с Еленой, ему и дождь не помеха!
Помыкавшись туда-сюда и растеряв от уныния всякую гордость, Янка пристроилась в гостиной рядом с мамой перед новым плазменным телевизором. Матушка увлеченно следила за перипетиями незнакомой Янке мыльной оперы со смуглыми черноглазыми красавцами-актерами, похожими друг на друга как две капли воды. Даже имена этих жгучих брюнетов звучали вариациями на одну и ту же тему: Анджело, Антонио, Микаэло… "Все равны, как на подбор, с ними дядька Черномор!" — кисло пошутила она про себя. То ли перевод был не самый удачный, то ли сюжет не блистал новизной и хотя бы минимальной оригинальностью, но больше десяти минут Яна не выдержала, поплелась обратно на кухню.
Мама досмотрела свой сериал, надраила до блеска плиту на кухне. А там, видно, забеспокоилась от Янкиной мрачной байроновской физиономии, в виде исключения смягчилась и минут десять пыталась запихнуть в нее дежурную порцию супа со словами: "Свежий, куриный!" Но все безуспешно, на что матушка совершенно не обиделась и — о чудо! — ни разу не повысила голос. По какой-то неведомой причине Яне сегодня прощалось все…
Короче, за неимением под рукой Ярослава вся нерастраченная родительская любовь и внимание сосредоточились на ней одной — иногда очень не кстати бывает! В скором времени к маме подключился отец: как всегда в критических случаях, пытался развеселить своими фирменными приколами из жизни кота Беремота и бравого вояка Швейка. (На сей раз с комически-серьезным лицом поведал о том, как поручик Дуб заседал в общем туалете: "После обнадеживающего шуршания бумажки прошло еще двадцать минут…") Но обычного действия его анекдоты не возымели: Янке лишь стало неудобно, что все папины гомерические старания идут насмарку.
Фазер скоро сдался и оставил ее в покое, удалился в Славкину комнату и занялся своим драгоценным компьютером: что-то в сотый раз устанавливал или переустанавливал, от удовольствия неразборчиво мурлыкая себе под нос. При виде этой довольной до предела отцовской спины Янке немного полегчало, с трудом стряхнула с себя апатично-вязкое оцепенение и решила выбраться в город. Пускай будет холодно, пускай целый день проторчишь под проливным дождем, все равно — можно побродить по улицам, поглазеть на разноцветные деревья, ну или просто посидеть у реки, как вчера. (Если позволит резкий ноябрьский ветер.) А на самый крайний случай, если стихия совсем уж разыграется, можно укрыться где-нибудь в кафе, выпить горячего шоколада или чаю с лимоном — но только чтоб не в пиццерии и не в "Лакомке"… (Да, такими темпами в Городе скоро ни одной кафешки не останется, куда б она могла зайти не скрываясь!)
В спешке Яна никого не предупредила, побоялась, что под родительским давлением передумает и проторчит дома до вечера. "Теперь мама точно по возвращении даст прикурить, — думала с тоской, шлепая по лужам до троллейбусной остановки неподалеку от дома. — А ведь только-только начали друг с другом разговаривать, эх!.." Но самая главная неприятность обнаружилась уже в маршрутке: только-то и всего, что забыла дома зонтик. Ничего не скажешь, голова…
К счастью, дождь решил дать городу передышку, сквозь низкие чернильные тучи проглянул краешек ясно-голубого неба. Добрую половину пути, пока автобус не свернул, Яна не сводила с него глаз. От нечего делать пыталась мысленно его расширить, растянуть на весь горизонт, то раздвигая с усилием грозовые тучи, то выметая небо воображаемой метлой. И надо же, минут через десять чистый безоблачный островок окреп и заметно разросся, лишь над рекой по-прежнему стояла темная завеса.
Сегодня, в отличие от вчерашнего дня, весь мир был с ней заодно. Казалось, тысячи невидимых помощников столпились у Янки за спиной, беззвучно утешали и что-то неразличимое в оба уха нашептывали. Если незаметно повернуть голову назад и немножко так постоять, привыкая к слабому мерцанию за спиной, то можно их увидеть — светлые полупрозрачные тени в струящихся длинных одеждах, похожие на людей. Или на ангелов, только без крыльев…
Одновременно с фантастической мыслью про ангелов ей внезапно почудилось, что кто-то из той молчаливой толпы за спиной тихонько рассмеялся и дружески похлопал по плечу. Как это ни удивительно, Яне было совсем не страшно — может, здравый смысл настолько притупился под влиянием дождя и свинцово-серого настроения?.. Как последний аккорд в этой симфонии, в голове зазвучали негромкие слова (Янка приноровилась уже различать, что они не свои, а явственно "посторонние"). Невидимый голос мягко заверил, что с ней все в порядке, не стоит так переживать. А вот день сегодня непростой, она со своей чувствительностью это уловила: в пространстве сейчас происходит нечто значительное.
"Ага, оттого меня и колбасит… — догадалась Янка и, разумеется, тут же мысленно поинтересовалась: "А что в пространстве происходит?" Но "Они" вдаваться в подробности не стали, покровительственным тоном ответили, что этого ей знать не следует, незачем. Единственное, что от Яны сейчас требуется — это без лишней нервозности и трепыханий дождаться вечера: конфигурация планет изменится и станет полегче, напряжение спадет. И еще есть для нее одно маленькое поручение, но об этом чуть позже… (Именно так и подумалось, с "конфигурацией" и "трепыханием". Вряд ли бы ангелы стали настолько фигурально выражаться!)
На всякий случай Янка мысленно спросила: "Я теперь что, всегда буду видеть вас рядом с собой?.. — И из вежливости прибавила: — Кто бы вы не были."
Посторонний голос в голове жутковато — оттого, что звук шел изнутри — рассмеялся и вежливенько так заверил, что нет, видеть будет не всегда, никаких причин для паники! Просто сейчас она намного восприимчивей, чем обычно, потому "Они" решили воспользоваться случаем и кое-что показать. Не успела Янка сообразить, радоваться ей или огорчаться, как вышла прямехонько к Ленинскому парку. До Дуба рукой подать — может, эти граждане-невидимки именно его и имели в виду?..
Дуб сегодня почудился еще более грустным и неприкаянным: стоял себе сиротливо на ветру и терял последние коричневатые, с волнистыми оборками листья. Крона его заметно уменьшилась в размерах, Янка присмотрелась повнимательней и ахнула: на месте прежних роскошных веток отчетливо виднелись свежие срубы. И до того ей стало жалко свой Дуб, своего старого верного друга, что на глаза навернулись слезы и нестерпимо защипало в носу. (Еще бы, она ведь сегодня "восприимчивая", глаза на мокром месте!) Нашептывая ласковые слова, девочка положила руки на изрезанный глубокими морщинами ствол дерева, но Дуб не откликался — молчал, словно вдруг онемел. Наконец в мозгу зашевелились его слабые и непривычно отстраненные мысли, без прежнего тепла и мягкой дружеской поддевки. Яна от неожиданности вздрогнула:
"Я уже старый…"
"Ничего ты не старый! — преувеличенно бодро возразила. — Вон какой большой, один ствол чего стоит, не обхватишь…"
"Я слабею с каждым днем, мое время уже прошло. Больше сюда не приходи", — последние слова прозвенели с ледяным безразличием, словно посторонней, случайной прохожей в парке… Яна его равнодушию не поверила: он просто пытается от нее отгородиться, наверняка из гордости — не хочет, чтоб его видели в этом жалком состоянии… Как все сильные люди.
"Люди? — он с натугой рассмеялся. — Я не человек, но мое время тоже ограничено. К тому же…" — он разом замолчал, Янка успела уловила где-то за мыслями, что он не хочет ее расстраивать.
Но было поздно, она опять куда-то "въехала": перед глазами разноцветной каруселью завертелось множество ярких картинок, будто стопку фотографий кто-то швырнул веером в лицо. Десятки, тысячи людей, они каждый день приходят к Дубу и о чем-то умоляют… Жалуются, стенают о болезнях и неудачах или просто отдыхают под его гостеприимной кроной. Он никому не отказывает, всякий раз наполняет своей светлой энергией до самых краев, и они уходят радостные и облегченные, едва не вприпрыжку, как неразумные малые дети. А Дуб остается один в полном опустошении, и не хватает времени отдохнуть, чтоб восстановить силы — вот уже толпятся у подножья очередные страждущие… И так изо дня в день, из столетия в столетие!
"Не расстраивайся, в этом нет твоей вины", — его голос потеплел и смягчился, совсем как раньше.
"Конечно, нет моей вины! Я ведь тоже просила для себя!.." — запричитала в отчаянии Янка, потеряв над собой всякий контроль, не соображая больше, мысленно говорит или выкрикивает вслух. Дуб ее перебил:
"Хорошо, что ты зашла, я хотел попрощаться. Ко мне больше не приходи, я ничем не могу помочь. Наоборот, рядом со мной может быть опасно, слишком много вокруг скопилось негативной энергии. Я не успеваю очищать…"
"ПРЕКРАТИ! — беззвучно закричала Яна ему прямо в лицо. Или в поредевшую полуголую крону: — Не смей так говорить!!!"
Он словно бы не слышал, спокойным размеренным голосом продолжал:
"Есть молодой дуб в Комсомольском парке, ты его видела. Он с каждым месяцем будет становиться все сильнее, можешь приходить к нему. Этот молодой со временем станет новым Хранителем города."
"Все равно я не верю!.. — слишком уж кошмарной казалась мысль, что можно однажды забрести в парк и не увидеть его на привычном месте… Только широкий неровный сруб в подтеками золотистой смолы. — Что я могу сделать?"
"Маленькая храбрая девочка, — он улыбнулся, Янка это отчетливо уловила, ощутила всей кожей. — Ничего ты не можешь сделать, с рогаткой против танка… — И в который раз терпеливо повторил, как бы пытаясь втолковать ей занудный урок: — Сюда больше не приходи, это может быть опасно. Ходи другой дорогой."
"С рогаткой против танка, с рогаткой против танка…" — бездумно твердила Янка про себя, скорчившись на неуютной низкой скамейке в глубине парка. Руки и ноги закоченели от холода, но плакать уже не хотелось. Вместо горечи и отчаяния в душе осталась огромная пустота, которая с каждой минутой становилась все больше — теперь-то ее ничем не заполнишь…
Где-то она это слышала — про рогатку и про танк, — кто-то раньше так говорил… Кто-то, очень сейчас важный, неимоверно важный. Какой сегодня день?.. Ах да, вторник, как раз собирается их группа Рейки в арендованном зале в детсаду на Таврическом… Последний месяц Яна никак не может туда попасть, вечно вклинивается что-нибудь непредвиденное: то пары, то свидания, то посиделка с девчонками, а то и попросту лень. (К тому же после последней дискотеки со "злоупотреблением", скажем так, ее что-то не слишком тянет показываться Мастеру Ольге на глаза.) А сегодня как раз свободный день… Эврика!!!
"Рейкистов" в зале собралась целая толпа — человек пятнадцать или двадцать. Большей частью были незнакомые, но Янка в своей нетерпеливой горячке не стала ждать, пока все проснутся да наговорятся всласть на отвлеченные темы, а ринулась напролом. Путаясь от волнения в словах, сбивчиво принялась рассказывать про Дуб и его срезанные ветки, о том, что он с каждым днем теряет энергию… Но никто почему-то не воодушевился. Только Мастер, сидя по-турецки на своем нарядном, расшитом иероглифами коврике, слушала внимательно, чуть раскачивалась со стороны в сторону — к семинару так готовилась, наверно? — и с непонятным выражением улыбалась. Янка же потеряла последнее терпение и принялась "хватать за горло" каждого по отдельности — даже тех, кого раньше и в глаза не видывала. (И куда только вся хваленая Есенинская застенчивость подевалась?..) Но народ дружным хором отнекивался, по-скромному потупив глаза, и с поразительной ловкостью придумывал все новые и новые отговорки.
Да что там говорить, Яна далеко не в первый раз убедилась, что эти взрослые ничем не лучше их, так называемых "детей". Рассуждать о всеобщем благе, наступающей Эпохе Света и энергиях любви — это все горазды, но как только дело доходит до конкретной работы!.. Моментально все разбегаются по кустам, как зайцы. Хоть как Яна ни пыталась напустить на себя деловой до безразличия вид (будто она совсем и не расстроилась из-за своего прокола!), но все же почувствовала себя разочарованной до глубины души.
Справедливости ради постаралась эту неповоротливую рейковскую братию хоть как-то оправдать: во-первых, день рабочий, многие еще не ужинали, да и народ большей частью занятой, семейный… (Небось дома-то и кот не валялся — впереди маячит готовка, стирка и ещё Бог знает что.) Самые сознательные стыдливо отводили в сторону глаза и предлагали "подождать до выходных". Но Янка пребывала в твердой уверенности, что раз надумали что-то делать, то именно сегодня и никаких гвоздей! Как раз сегодня у Дуба есть шанс.
В результате ее — не самых блестящих — переговоров из двадцати участников группы Рейки до Дуба добрались всего четверо, включая Яну и Мастера Ольгу. Третьей стала Любаша (как ее здесь называют по-простецки), ужасная болтушка где-то возраста Яниной мамы, четвертым — незнакомый насупленный мужичок с седоватым ежиком волос на макушке. Но Янка не унывала: важней всего, что в их великолепной четверке блистает сама Мастер, уж она-то стоит десятерых!
С пугающей скоростью над парком сгустилась почти зимняя темнота. Вокруг Дуба по причине плохой погоды никто не бродил, окрестные лавочки были девственно пусты, только колыхались в свете редких фонарей зловещего вида тени от голых деревьев. Темноты Янка обычно не боялась, но поневоле ощутила, что покрывается гусиной кожей, словно от холода. Как все-таки хорошо, что она сейчас не одна в этой темнотище!.. И особенно, что рядом плечо к плечу стоит Мастер и от нее разливается волнами невидимое глазу, но ясно различимое тепло и уверенность…
Времени никто не засекал, оттого, наверно, и померещилось, что работа — как "рейкисты" называют подобные мероприятия — растянулась на целую вечность. Еще летом Яна сделала открытие, что время в разных точках Города течет по-разному: то ускоряется, то ползет улиткой, замедляя свой бег. Сейчас же оно просто остановилось. Они стояли вчетвером, обняв Дуб руками и прижавшись лицами к его стволу — еле-еле удалось соединить вытянутые руки, до того он был огромный…
Янка расставляла всех сама, только позже сообразила, что получилось строго по сторонам света. Народ, бедный, никак не мог врубиться: чего от него, собственно, хотят и почему нельзя стоять как попало?.. Но через пару-тройку минут рейкисты смирились, перестали задавать наводящие вопросы и дело сразу пошло на лад. Мастер по каким-то своим причинам ни разу не вмешалась, безропотно позволяла Янке командовать остальными, да и сама послушно разворачивалась без малейших нареканий.
Когда рейкисты (особенно говорливая Любаша) наконец-то все обсудили, попритихли и настроились на Дуб, с неба снизошел ярко-золотой поток света и обрушился прямо на них. И прошел через них, и слился с ними, Яна ещё никогда ничего подобного не ощущала… На короткое мгновение они четверо стали одним целым с Дубом, друг с другом и с этим золотистым сиянием, и до чего же не хотелось возвращаться обратно, чтоб обнаружить, что ты опять одна-одинешенька во всем мире…
Поток внезапно иссяк, как будто кто-то без предупреждения снял силовое поле, и сразу же стало холодно и неуютно в сырой промозглой тишине. Они расцепили руки и, не сговариваясь, молча направились к остановке, незаметно ускоряя шаг. Под конец припустились почти что бегом, обгоняя друг друга — прочь, прочь из этой темноты!
"Вот поэтому люди так одиноки… Мы каждый сам по себе", — отрешенно думала Янка, зачарованно следя за своими мелькающими туда-сюда кроссовками. (Те даже в кромешной тьме приглушенно светились ярко-синим — люминесцентные они, или как иначе объяснить?..) И на полушаге остановилась — так, что шагающая рядом Люба от неожиданности споткнулась на ровном месте, — секунду поколебалась и побежала обратно к Дубу. Впервые за весь вечер обратилась к нему напрямую (а то раньше было точь-в-точь как в операционной: врачи сосредоточенны и молчаливы, больной под глубоким наркозом):
— Мы решили отдать тебе то, что ты нам столько лет дарил просто так!
— Спасибо, — с небольшой заминкой отозвался Дуб. По-стариковски натужно покряхтел (или так почудилось?) и с интонациями капризной барышни заворчал: — Все равно зря вы это затеяли, только энергию потратили! Мне ее знаешь сколько нужно?..
— Тихо! Будешь выступать — еще придем, — до смешного нелепо пригрозила она вслух, но тут сзади подошли остальные и пришлось поспешно замолчать. Не захотели ехать без нее, значится, — неужели они вчетвером так быстро сбились в команду, за какой-нибудь час?..
Мастер — вероятно, по старой профессиональной привычке — все-таки устроила по горячим следам "разбор полетов". Принялась допытываться, кто чего необычного видел, слышал или ощущал — Янке бы придержать язык да подождать, что скажут другие, так нет же!.. Влезла на пьедестал первая и принялась расписывать во всех подробностях, размахивая в такт руками:
— У него есть лицо, никто не заметил?
— У кого? — кругленькая и крепко сбитая, как колобок, Люба простодушно округлила глаза, уж это было заметно даже в темноте.
— У Дуба, — со старанием уточнила Яна. — Иногда появляется посредине ствола, такое большое и морщинистое, древнее… И губы шевелятся, и глаза есть… А потом он как будто бы прячется, уходит внутрь, остается одна кора.
— Ты "Властелина колец" когда в последний раз смотрела? — неожиданно вмешался еще не проронивший ни слова насупленный мужичок, таким вот занудным оказался! Янка обиделась со страшной силой:
— Причем тут "Властелин"?.. Все, больше ничего не буду рассказывать!
Короче, опять обнаружилось, что остальные ничего сверхъестественного не видели, не слышали и не ощущали, зато она в очередной раз зарекомендовала себя выскочкой! Мастер со своей непонятной улыбкой пробормотала что-то про поколение индиго, но объяснять по-человечески ничего не стала. (Хотя что тут объяснять, и так все понятно… Как будто бы. Цитируя Юльку, всё ясно, как в тумане.)
Любаша с тем ехидным товарищем, похожим на сотрудника КГБ из старых советских фильмов, сели на первую же маршрутку в Речпорт и укатили домой. А Мастер окинула Яну проницательным взглядом и предложила зайти в кафе, пропустить по "рюмке чаю" — то бишь погреться и кое-что обсудить. (Интересно, просто так про эту рюмку ввернула или с умыслом?..) До кафе, однако, не дошли: зачем-то уселись на скамейке неподалеку от Дуба и Мастер словно бы невзначай стала допытываться, что Янка в последнее время видит, кто именно приходит и что говорит? Та обрадовалась возможности высказаться без утайки, с подробностями, а то за эти недели столько всего накопилось!.. На пять романов хватит.
— Один сейчас стоит возле нас — вроде ангел, такой высокий, и в руках что-то держит… Как будто бы он у них главный. Говорит, что пришел ненадолго, для них это тяжело — находиться в атмосфере города… Слишком низкие вибрации, это он так объясняет. Хорошо, что город у нас зеленый, много парков, только это и спасает. В кафе бы он не появился, им туда хода нет… — Янка спохватилась и до боли прикусила язык, но отступать было некуда: и так уже все разболтала! Придется продолжать: сказавший "а", как известно, должен сказать и "б"… Всё бы хорошо, да только вот Мастер смотрит как-то аж чересчур заинтересованно, подавшись всем корпусом вперед — с чего бы это?..
— А Вы что, не видите? — прямолинейно брякнула Яна, не успев придумать ничего более дипломатичного.
Наставница, к счастью, от ее неслыханного наезда нисколько не оскорбилась, улыбнулась понимающе:
— Каждый видит свое, на индивидуальном уровне. Да и не всем показывают… Значит, сейчас это важно именно для тебя. Спроси, как его зовут!
— Этого главного? Говорит… Ариэль, что ли? Как порошок! — Янка ни к месту хихикнула, но Мастер на ее фривольные шуточки и бровью не повела. С учительски-строгим лицом поправила:
— Ариил?
— Точно, Ариил. Кивает. И улыбается, довольный!.. Про порошок понравилось. А кто он такой?
— Архангел Ариил. На досуге сама почитаешь, это долгая история. Думаю, не зря он явился именно к тебе…
Мастер, похоже, хотела добавить еще что-то важное, но промолчала, перевела разговор на какие-то повседневные пустяки. Стала расспрашивать про лицей, про учителей, куда она думает поступать в следующем году, а Янка ни с того ни с сего — как всегда невпопад! — вспомнила про свои прогулы и хронические опаздывания на первые пары. Следом за тем и директор лицея привиделся отдельным силуэтом, с его пронзительно-тихим голосом и указующим гневным перстом, направленным на дверь. От картинки этой взгрустнулось, так что быстренько закрыли не самую лицеприятную тему и засобиралась домой. Всю дорогу от парка до остановки на Суворовской Мастер хитро улыбалась в свете случайных ночных фонарей: может, специально ввернула про лицей, чтоб остудить Янин пыл? Ясновидящая ведь, как-никак! А может, это у нее просто лицо такое, глаза от природы узкие и будто смеющиеся, как у Дениса Кузьменко…
Через несколько минут Мастер Ольга прервала их сосредоточенное молчание, воскликнула с заметным волнением:
— Ты даже представить себе не можешь, как много тебе дано! Думаю, ты пока не осознаешь до конца, возраст еще не тот… Это редкий дар, мало кто может им похвалиться.
— А что в нем такого особенного? — переспросила Янка самым невинным голосом, втайне надеясь услышать нечто для себя приятное, как в прошлый раз, — расхвалили ведь по самое не хочу…
Но Мастерица ничего не ответила, не поддержала эту игру. Только на прощание ввела в глубокий ступор: усаживая Яну в плотно утрамбованную по вечернему времени маршрутку, заявила негромко, но со значением:
— Никогда в жизни ты не будешь пить ничего крепче вина! Да и то понемногу, в редких случаях.
К превеликому счастью, автобус тронулся в ту же минуту, не пришлось этот щекотливый вопрос обсуждать в присутствии двух или трех десятков пассажиров… У Янки в один миг вспыхнули от стыда уши, будто исправно отремонтированный светофор.
"С другой стороны, и слава Богу, что все раскрылось! Не надо ничего скрывать, лишний раз трепыхаться…" — думала она, прилепившись лбом к затемненному почти дочерна окну. (Сидячих мест, как водится, не оказалось в наличии, пришлось стоять по-моряцки, широко расставив для равновесия ноги и вцепившись обеими руками в поручень. И хорошо еще, не в "позе Рэкса", как это бывает в слишком низких маршрутках!)
"Значит, вино все-таки можно, хоть не сухой закон…" — подвела итог Янка и окончательно успокоилась, а там и место у окна исправно освободилось, красота… Судя по всем косвенным признакам, черная полоса неудач и всяких мелких неприятностей в ее жизни закончилась, теперь по всем правилам причитается белая.
Домой добралась уже в начале одиннадцатого, было до умопомрачения параллельно, кто чего ласкового скажет. На сегодня пронесло: из гостиной доносился приглушенный звук телика — следовательно, мама с головой погрузилась в просмотр своей очередной, уже вечерней "Бедной Розы". Из Яриковой комнаты вообще ничего не было слышно — загадочно, загадочно… "Наверно, заседают с папой за компьютером", — с определенной долей ревности предположила Янка. Просунув нос в дверную щель, утвердилась в своих подозрениях: сдвинув головы вплотную, едва не стукаясь лбами, два доморощенных хакера накрепко застряли в сети. (Теперь-то их и Царь-пушкой не дозовешься, куда там!) И опять вспомнилось из Юлькиного репертуара (откуда она только берет свои байки?):
"Алё, Васю можно?"
"Вася здесь больше не живет. Он покинул наш мир."
"Он что, умер?!"
"Да нет, к Интернету подключился."
С легким сердцем и с чувством выполненного долга Янка в одиночестве от души налопалась вкуснющего маминого плова — чего себе обычно не позволяла, на ночь-то глядя — и умостилась спать. Но сон от пережитого возбуждения никак не шел. Донельзя довольная собой, она принялась предвкушать: вот сейчас кто-то из "них", из вчерашних, как придет, да как начнет хвалить!.. Еще бы, день-то какой выдался плодотворный! Столько всего сделала — чуть ли не больше, чем за всю предыдущую жизнь до этого лета… И не заметила, как заснула уже привычным крепким сном без сновидений.