У ярко освещенного дома Ван-Коорена стояло множество автомобилей. Из открытых окон лились громкие звуки музыки. Все знали, что Ван-Коорен дает бал по случаю окончания работы комиссии Международного конгресса по борьбе с вредителями и болезнями растений.
Весть о сожжении острова облетела все побережье. Народу хорошо были известны звериные нравы колонизаторов, не останавливающихся ни перед какими средствами порабощения. Поэтому незначительные результаты работы комиссии, не обнаружившей доказательств вредительской деятельности филиала Института Стронга, опубликованные в этот день газетами, не ввели в заблуждение ни одного честного человека. Весть о сожженном острове поразила всех.
То там, то здесь собирались группы людей.
«Правды! Мы хотим знать правду!» — то и дело раздавались голоса.
Ни в одной газете не было сообщения о гибели острова. Полицейские и «матта-глан» (черный глаз), как называли агентов, разгоняли толпу.
Многочисленные приглашенные заполняли гостиную, приемный кабинет, вторую гостиную и большую крытую веранду, где танцевали. Общество было очень пестрое; деловые круги были представлены банковской группой Ван-Коорена, представителями «Юниливерс», представителями фирм от Рокфеллера, Дюпона и других. Здесь были сахарозаводчики, скупщики каучука. Среди военных тон задавали американцы. Голландские генералы были отодвинуты на второй план. Среди офицеров можно было встретить авантюристов, говорящих на странной смеси языков: английского, французского, испанского, голландского и умудряющихся вставлять в этот космополитический жаргон китайские словечки. Были здесь и представители индонезийских банков. Были друзья Анны и ее отца.
Ян Твайт не прибыл, так как был убит и ограблен прошлой ночью у себя в доме.
Некоторые гости танцевали, другие выпивали перед торжественным обедом, беседовали. Разговор, как и всегда в последние годы, касался главнейшей темы: притока американских капиталов, американизации жизни, карательных действий против патриотов, боровшихся за свободную, независимую Индонезию. Впрочем, о чем бы ни говорили, все давно уже нетерпеливо поглядывали на закрытые двери столовой.
Маркиз Анака, сидя в кругу американцев, тоже все нетерпеливее поглядывал на часы и на дверь, ожидая, когда же спена объявит о прибытии Юного Боба, Трумса, Ихары и Перси Покета. Если и можно было допустить, что советские ученые не были уничтожены на острове, то именно сегодня был крайний срок, когда их могли захватить. Многочисленные отряды на островах, полицейские и агенты донесли с Тысячи островов, что советские ученые не обнаружены.
Из членов комиссии на прием к Ван-Коорену явились: Дрэйк, Арнольд Лифкен, де Бризион, преподобный Скотт, недавно введенный в комиссию, и Ганс Мантри Удам. Последний сидел в гостиной на кончике кресла, почти у самых дверей, и чувствовал себя ужасно одиноко. К нему никто не подходил, с ним не заговаривали, на него даже не смотрели. Для гостей он был частью мебели, недостойной внимания. В старину случалось, что голландцы женились на малайках. Голландские власти не поощряли этого, но бывало, что голландец являлся в гости со своей женой малайкой. Теперь бы этого не допустили. «Американский образ жизни» и американское отношение к цветным становились обязательными.
Гансу Мантри Удаму было не до бала, хотя он и получил письменное приглашение. Сегодня утром дирекция Бейтензоргского ботанического сада уволила его с работы без объяснения причин. Ученый собирал вещи, чтобы покинуть казенный дом, когда явилась Бекки и попросила Ганса Мантри Удама обязательно присутствовать у Ван-Коорена, так как все они в страшном беспокойстве за судьбу советских ученых, уехавших прошлой ночью на остров. Может быть, Гансу Мантри Удаму удастся услышать там хоть намек на их судьбу или узнать об их местонахождении. Бекки не может явиться на бал: она скрывается. Ганс Мантри Удам согласился бросить свои личные дела, если он чем-нибудь сможет быть полезным советским ученым.
Бекки, узнав об увольнении Удама, очень огорчилась. Но индонезийский ботаник успокоил девушку. В прошлом, до работы в ботаническом саду, куда его пригласили как крупного знатока целебных свойств местных растений и насекомых, он был фельдшером, пользовавшимся огромной популярностью. Он согласился пойти работать в ботанический сад, надеясь, что новая должность даст ему возможность помочь своему многострадальному народу. Он ошибся: администрация сада запретила ему частную врачебную практику. А наука в руках голландских дельцов была наукой для нужд эксплуататоров. Надо было сразу же, когда он понял, что подобная работа не оправдывает его надежд, оставить должность и служить народу. Но он все колебался. Играли роль и высокая оплата, и хорошее жилище, и многое другое. Угнетало презрение народа. А сейчас обстоятельства, в связи с его участием в конгрессе, сложились так, что он может помочь народу, на благо борьбы за мир во всем мире!
Приехав на прием к Ван-Коорену, Ганс Мантри Удам попробовал было узнать о советских ученых у де Бризиона, но тот поспешно заявил, что ничего не знает. Спрашивать Луи Дрэйка Мантри Удам не посмел. Лифкен не пожелал ответить ему на вопрос и повернулся к нему спиной. Что же касается членов комиссии Ихары, Сандерса и Перси Покета, то их почему-то не было.
Часы пробили десять. Луи Дрэйк, сидевший в группе дельцов, рядом с разодетой Анной, нервно вскочил и снова сел.
— Странно, — заметил Ван-Коорен. — Почему так запаздывают остальные члены вашей комиссии? Надо опять позвонить в гостиницу.
— Я звонила, — отозвалась Анна. — Их там нет. Видимо, случилось что-то экстраординарное. Надо еще немного подождать.
Ван-Коорен встал и отозвал в сторону Луи Дрэйка.
— Маркиз, — сказал он, — у нас не принято заставлять гостей так долго ждать. Это неприлично!
— А прилично начинать торжественный обед по случаю окончания работы комиссии, когда отсутствует большинство членов комиссии?
Луи Дрэйк подошел к Анне, молча взял ее за руку и так же молча повел к дверям. Анна встретила удивленные взгляды гостей, но сдержалась. Зато наверху, в зимнем саду у фонтана, Анна дала волю своему гневу.
— Если ради коммерческих комбинаций, — сказала она, — я согласилась на тайный брак, то почему ты так бесцеремонно хватаешь меня за руку и тащишь, как солдафон?
Она долго говорила в этом духе, но Луи Дрэйк не слушал ее. Он молча шагал по комнате. Анна села на диван.
— Я уеду! — заявил Дрэйк.
— Милый, я не хотела тебя оскорблять, но пойми…
— К черту мелочи! — заорал Дрэйк. — Я говорю, что уеду на поиски! Скотт ошибиться не мог. Он в бешенстве, что эта девчонка, Бекки Стронг, водила его за нос. Надо было сразу накрыть Бекки Стронг. Можно было ее не убивать — Пирсон запретил ее убивать, — но можно было накрыть и этого Лендока и советских ученых, словом — всю их банду!
— Но друзей мира — десятки и сотни миллионов! — возразила Анна, никогда не терявшая головы. — Тебе надо было сразу взять все дело в свои руки, а не передавать Сандерсу. Может быть, советские ученые погибли на острове от напалма. Ведь доложили о каких-то человеческих криках.
— Это местное население! — досадливо отмахнулся Дрэйк. — А их лодку видели уходившей в море.
— В воде ее бомбили, — заметила Анна.
— Но хоть щепки остались бы? Если бы агент Скотта, этот Бен Ред, не исчез, Юный Боб сразу нашел бы тайный причал партизан, и дело с концом.
— Подождем, — сказала Анна. — Может быть, твои люди давно уже сожгли этих советских ученых и ты напрасно волнуешься. Иди сядь рядом. Я не хочу громко говорить.
Луи Дрэйк продолжал стоять.
— Шайка Юного Боба, — соображал он вслух, — уехала вчера в полночь. Прошел день, и их нет. Настал вечер — их все нет. Не могу же я начинать торжественный обед в честь комиссии, если из одиннадцати присутствуют четверо!
— Но ведь прием только предлог: мы тайно празднуем нашу свадьбу, напомнила Анна. — Садись же рядом со мной!
Дрэйк сел, недовольный, с нахмуренным лицом. Они сидели в разных углах дивана и отнюдь не напоминали счастливых молодоженов.
— Ну, сядь ко мне, милый! — попросила Анна.
Дрэйк нехотя подвинулся ближе.
Анна обвила его шею левой рукой и, упершись лбом в его голову, зашептала на ухо:
— Не волнуйся, милый! Ихара явится, и ты громогласно потребуешь объяснений причины задержки. Он сообщит то, что явится потрясающей сенсацией. Я скажу, что лично предупредила советских ученых, чтобы они не ездили на остров, так как против вредителей применяют средство исключительной силы — «Эффект Стронга». Я скажу, что предупредила их о том, что каждый человек, имевший соприкосновение с «эффектом», становится разносчиком заразы и подлежит уничтожению ради блага человечества. Эти мои слова слышал преподобный Скотт, он был в машине при моем разговоре с Анатолием Батовым… Советские ученые поехали тайно, ночью! Зачем? Изучить явление? А почему они об этом не предупредили, не известили властей? Дальше! Они не вернулись в гавань. Значит, у них есть тайные планы. И вот их находят в лесу с возбудителем «Эффекта Стронга». Значит, они хотели совершить тайную диверсию. С какой целью? Может быть, затем, чтобы приписать это американцам? Советских ученых задержали: они пытались бежать. Печальная необходимость заставила предать их тела огню. Так вся эта скандальная история с филиалом Института Стронга будет скрыта.
— Ты гений, Анна! — в восторге отозвался Дрэйк, отстраняя ее руку. Садись сейчас же за стол, напиши все это, — я передам Скотту. У него зашифруют, и завтра же «Сияющий Эдди» напечатает об этом во всех американских газетах! Пирсон не раз говорил мне: ложь должна быть чудовищной!
Так они и сделали. Все же, когда пробило одиннадцать часов и ждать больше было невозможно, Анна, с согласия Дрэйка, распорядилась пригласить гостей за стол.