После разговора с Пирсоном Гильбур убедился, что дела его очень плохи. Он вернулся в гостиницу и постарался отдать себе отчет, в чем именно он «сплоховал».

Больше всего его угнетала история с падением курса консервных акций. Отец при жизни всегда предостерегал его от покупки акций и от игры на бирже. Консервные акции так упали в цене, что, продав их, он понес огромные убытки. Хоть в пору получить в банке ссуду под залог фермы! Нет, нет, это только ускорит конец… Надо достать денег, раздобыть деньги под любой процент, чтобы удержаться хоть сейчас, а там он выпутается.

Вот тут-то Гильбур и вспомнил об Аллене Стронге, своем племяннике. Стронг теперь разбогател и мог бы его выручить. Одно только поручительство Аллена может дать в банке миллион. Вильям Гильбур ночью же заказал по телефону билет на самолет. Свой автомобиль он оставил в гараже гостиницы.

Перед вечером Гильбур уже ехал на такси с аэропорта. Он пришел в хорошее настроение, когда шофер, услышав имя профессора Стронга, даже не спросив адреса, повез его. «По-видимому, у мальчика золотая голова, если при всей его непрактичности его так высоко вознесли».

Большой парк, пальмы, дорожки, усыпанные галькой с морского берега, дорогие цветы и наконец прекрасная вилла — все это еще больше убедило Гильбура в том, что дело его племянника процветает. Гильбур вылез из такси у веранды, ища глазами кого-нибудь, кто мог бы ему ответить, сюда ли он приехал. Дверь распахнулась, и коренастый мужчина крикнул с порога:

— Алло? В чем дело?

— Я к профессору Аллену Стронгу.

— Профессора Стронга нет, жена тоже уехала!

— Я подожду.

— Долгонько придется ждать. Они уехали на несколько месяцев.

— Значит, вилла пустая?

— Дедушка! — донесся возглас сверху, и по ступенькам веранды сбежала Бекки. — Заходи же, я угощу тебя чудесным кофе!

— А где отец?

— Папа? Уехал в экспедицию с мамой. А куда, честное слово, не знаю. Это секрет для всех, даже для меня. Письма и телеграммы пересылаю ему через этого типа. Знаю, что в Южную Америку… Да ты зайди, я тебя все равно не отпущу.

Они поднялись наверх и прошли в столовую.

— Старый знакомый! — воскликнул Гильбур при виде Джима. — Если не ошибаюсь, мы познакомились в памятную ночь несостоявшегося суда Линча над Джонсоном и твоим отцом, — сказал он Бекки.

— Пей, дедушка, не обожгись! — Бекки поставила перед Гильбуром чашку с кофе. Вторую чашку она передала Джиму. — Я уговариваю Джима отправиться путешествовать по Южной Америке. Лучше лазить в дремучих лесах — гилеях Бразилии у Амазонки, чем целый год сидеть в монастыре.

— Ты в монастыре?

— А чем лучше папины условия? Никому не пиши, ко мне не приезжай, никому ни слова, пока он не кончит работы…

— Какой?

— Вот этого он мне не сказал. Даже мама не знает, но мама улетела с ним. Я наняла аэроплан и полетела с Джимом вдогонку. Хотела устроить сюрприз, но нас посадили в Бразилии и лететь за отцом не разрешили. Папа прислал сердитую радиограмму… но это, конечно, не он, а мама. Все же мы не сдаемся!

Вильям Гильбур отхлебнул кофе, обжегся и поставил чашку на стол.

— Да, нас с Бекки вернули назад, — сказал Джим. — Мы не доехали до Аллена Стронга. Поездка была мне совершенно необходима… Ведь Аллен Стронг выставил меня за дверь, как «красного» агитатора, дурно влияющего вот на эту девицу.

— Дедушка, Джим собирается после поездки в Южную Америку ехать на Яву и Суматру — писать рекламную брошюру о хине и натуральном каучуке.

— Вы знаете Суматру, Джим?

— Я? — спросил Джим, отхлебывая кофе. — Бывал… Там обезьян учат лазить на пальмы за кокосовыми орехами. Я даже сам дрессировал одну обезьянку. Почти удалось. А повлиять вот на это существо в юбке, воображающее себя шефом пресс-бюро, состоящего из одного репортера-бездельника, не могу!

— Перестаньте ругать меня, Джим, — прервала его Бекки. — Дедушка, я борюсь за папу с мамой. Она хочет показать отца сверхпреуспевающим, недалеким консерватором. А я хочу показать его таким, как он есть. Джим мой репортер. Но теперь он не хочет быть больше репортером моего пресс-бюро. Ему, видите ли, «стыдно» грабить меня…

— Вот не ожидал встретить стыдливость у журналиста! — резко сказал Гильбур, неприязненно глядя на молодого человека, видимо уже сумевшего понравиться Бекки.

Старик начал сердиться не на шутку. Его раздражение, вызванное своими собственными неудачами, требовало разрядки. Отвращение к продажным писакам перешло к нему от отца и особенно обострилось после опубликования в газете случая с «фитофторой специес».

Джим поставил чашку, круто повернулся, видимо желая «обрезать» старика, но, увидев его расстроенное лицо, он улыбнулся, чем еще больше рассердил Гильбура. Но Джиму не хотелось, чтобы у Гильбура создалось ложное впечатление о нем.

— Мой отец был учитель, — сказал Джим, — он любил Америку, как Стефансон, выпустивший биографическую книжку «Разгребатель грязи», с разоблачением монополистов. Несколько лет назад я написал книжку под заголовком «Букет гитлеров». Это о том, к чему приводит сверхкапитализация в стране сверхкоролей…

— Так это вы? — удивился Гильбур. — Вот не ожидал! Я кое-что слышал об этой книжке. Значит, это вы? — Теперь Гильбур с симпатией и удивлением смотрел на Джима.

— Именно я! В этом я перестал сомневаться, когда мне подтасовали судебное дело. Потом мною заинтересовалась Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности! — Джим засмеялся и выжидательно посмотрел на Гильбура.

— Джим, — сказал Гильбур, — вы подвернулись весьма кстати. Мне очень нужен доверенный человек для поездки на Суматру. Дело связано с продажей партии риса и сахара и организацией кооператива фермеров. На этом деле вы не станете миллионером, но расходы я оплачу. Наше объединение взяло на себя одну коммерческую операцию. Я начинаю опасаться подвоха. Желательно послать толкового парня — выяснить эту историю, и чем скорее, тем лучше.

— Я не прочь помочь вам, Вильям Гильбур. Я кое-что слышал о вашей борьбе с монополистами. Я уважаю вас за это, хоть вы и потерпите поражение.

— Что за странный фатализм! — рассердился Гильбур. — Я верю в здравый смысл людей. Нужно бороться с монополизмом.

— Особенность империализма — это концентрация производства за счет таких, как вы, — сказал Джим.

Он долго доказывал Гильбуру, что кооператив в империалистическом государстве не будет иметь успеха в экономической борьбе с монополиями, если не выдвинет политических требований и не организует бедных фермеров. А этого именно и не хочет Гильбур.

Они долго спорили, и Гильбур спросил:

— Ради чего же вы хотите мне помочь, если не верите в победу кооперативной идеи?

— Это одна из форм протеста, — очень тихо, чуть не шепотом пояснил Джим. — Борьба открывает глаза слепым, заставляет слышать глухих и говорить немых.

Гильбур посмотрел на часы и спросил:

— Можете выехать сегодня или завтра?

— Одну минутку, — ответил Джим и исчез за дверью.

— Очень энергичный малый, хоть и не верит в кооперативы, — заметил Гильбур.

— Ах, дедушка, Джим замечательный! Он… — Бекки вспыхнула под насмешливым взглядом Гильбура и закричала: — Ты не смеешь так думать. Он совсем особенный!

Бекки умолкла. За дверью послышались шаги Джима. Он вошел в комнату и сообщил о своем согласии ехать на Суматру.

— Без меня! — возмутилась Бекки. — Просите, чтобы я ехала с вами, или я вышвырну вас за окно!

Она говорила так, что было непонятно, то ли она шутит, то ли говорит серьезно.

— Вы? Меня? — засмеялся Джим. — Такая худосочная! Пари на сто долларов — они мне будут весьма кстати!

Бекки подошла к Джиму и мгновенно ударила его ребром ладони по шее. Этого Джим не ожидал. Он побледнел и повалился грудью на стол.

— В каком пансионе благородных девиц вас учили этим изысканным манерам? — спросил он поднимаясь.

— Там, где вас учили столь джентльменскому обхождению с женщинами.

— Бекки, ты такая же сорви-голова! Ведь тебе уже семнадцать! укоризненно сказал Гильбур.

— Сейчас пройдет, — сказала Бекки, деловито передавая стакан с водой Джиму. — Я запрошу согласия папы и тоже поеду.

— Значит, ты знаешь адрес Аллена?

— Я? Нет. Радиограмму посылаю через человека, встретившего тебя.

— Кто он? Нельзя ли у него выведать адрес?

— Пробовала: безнадежно. Пренеприятная личность! Ставленник Лифкена.

— А где Лифкен?

— Все говорят, что улетел в Африку, но я его видела позавчера, и он, заметив меня, скрылся.

— Бекки, упомяни в радиограмме о моей просьбе ссудить меня деньгами.

— Ты же знаешь, что всеми денежными делами занимается мама, а она просто молится на деньги. Вот что: папа оставил мне целых десять тысяч долларов. Бери все.

— Спасибо, детка, но мне надо шестьсот тысяч. Впрочем, у меня есть еще один шанс, последний. Попробую попросить денег у троюродного брата, Эдвина Полларда. Он живет неподалеку отсюда.

— Как, «Сияющий Эдди», газетный воротила, ваш брат? — воскликнул удивленно Джим.

— Троюродный! Кроме того, у нас давняя семейная ссора. Вы слышали о «фитофторе специес»?

— Кажется, нет.

— Вы счастливый человек. Если бы не она, я бы никогда не обратился к Эдвину. Но обстоятельства таковы, что впору заложить душу сатане!

— Слушайте, слушайте телеграмму: «Папа, я еду вместе с коммерческим агентом дедушки Гильбура в Индонезию». Имя Джима не упоминаю — не пустит.

— Мистер Гильбур, я очень славный парень, но, к сожалению, мне этого никогда никто не говорит, а мистер Аллен Стронг считает меня опаснейшим агитатором, — шутливо заметил Джим.

Через несколько минут радиограмма была вручена агенту для отправления.

— Ответа, — сказала Бекки, — можно не ждать. Я обещала отцу обо всем писать и выполнила. Он так сейчас увлекается наукой, что ему не до меня. Мы готовы ехать!

— Превосходно! — воскликнул Вильям Гильбур.

Он сел за стол и отпечатал на машинке Стронгов ряд деловых писем, в том числе письмо миссионеру Скотту на Суматру. Потом он записал поручения Джиму и рассказал все подробности дела. Тут же он попросил не говорить никому ни слова о поездке, так как это коммерческий секрет. Он дал тысячу долларов и чек на две тысячи, попутно объяснив протестующей Бекки, что это не прогулка на деньги Бекки, а деловая поездка. Потом он поцеловал Бекки, пожал руку Джиму, пожелал им успеха и уехал.

— Как я рада! — воскликнула Бекки. — Кроме Северной Америки и кусочка Бразилии, я еще не видела мира!

— Боюсь, что на этот раз вам все же не удастся поехать, во всяком случае со мной, — предупредил Джим, сразу превратившийся из веселого парня, каким он был все это время, в непреклонного и строгого делового человека.

— Это ваша очередная шутка? — Бекки рассердил тон Джима.

Джим испытующе посмотрел в глаза Бекки и кивком головы позвал ее за собой. Он привел ее в сад.

— Думаю, что здесь нас не подслушивают, — сказал он. — Вы умеете молчать, Бекки, в этом я убедился после встречи с Гаррисом. Помните пустыню и «Атлантиду»? Так вот, я еду в Индонезию не только по делу вашего деда. Это будет не увеселительная прогулка. Нет, это не для вас, Бекки!

— А вдруг я хочу помочь индонезийским партизанам в их освободительной борьбе? — неожиданно сказала Бекки.

— Вы шутите? — серьезно спросил Джим.

— Конечно, шучу, господин враг кооперативной идеи! — Бекки рассмеялась и принялась упрашивать Джима взять ее с собой. Здесь были и обида, и гнев, и мольба, и напоминание о меткой стрельбе.

Джим отрицательно качал головой.

Они расстались холодно, едва ли не враждебно.