30
Утром Инга обнаружила, что с вечера забыла завести будильник. Хорошо, младшая сестра проснулась вовремя и гремела, плескалась, напевала в ванной. Книжка в розовой обложке, раскрытая, валялась на полу.
Ни — о - чем — не — думать.
Странно болела голова. Но какое может быть похмелье от трех, да, кажется, трех бокалов вина?
Макс!
Воспоминание о случившемся вызвало у Инги новый приступ мигрени.
Ни — о - чем — не думать.
Инге пришлось собрать всю силу воли, чтобы вытащить себя из-под одеяла.
По пути в ванную Инга умудрилась налететь на журнальный столик, перевернуть открытую сумку. Любимая персиковая помада сломалась при падении, визитки и обрывки бумажных листков с телефонами рассыпались по полу. Утро, явно, начиналось с левой ноги.
Анна Перл. Интересно, кто она по национальности? Инга подняла «Тень Элизабет». Тени, всюду тени… Так недолго сойти с ума. Переводчика нет, значит русская. «Perles» по-французски «жемчуг». Хотя, какая разница…
Сюжет, конечно, не имеет ничего общего с жизнью, как и большинство книжек в глянцевых розовых обложках, но занятный. Проглотив такую, как удав кролика, подумаешь «что за чушь?», а при случае увидев «Анна Перл» на такой же розовой обложке, снова купишь, и снова будешь плеваться.
В ванной из зеркала на Ингу смотрела заспанная девушка с несчастным выражением лица и растрепанными засаленными волосами. Нужно было с вечера вымыть голову. Девушка с засаленными волосами показала из зеркала Инге язык.
Ни — о чем — не — думать.
Инга с ненавистью смотрела, как красноватая мыльная пена стекает с волос.
Ни о чем не думать не получалось.
Облака дыма и космические трубные звуки саксофона навязчиво всплывали из глубин подсознания.
Ты можешь стать одной из нас.
У Адониса есть тень.
Так вот, что хотел узнать Адонис. Был ли его двойник в «Дилижансе»?
— Во что ты превратила мою кофту?
На апельсиновой кофте, прямо на груди, вино, как запекшаяся капля крови.
— Не будь занудой… — поморщилась Инга.
— Лучше быть занудой, чем неряхой, — возразила Ксюша. — Зануда — это, между прочим, собранный, аккуратный и пунктуальный человек, который и от других требует этих же качеств. А вот неряхи, те, наоборот, мало того, что сами сидят в куче хлама, так и другим из-за них приходится смотреть на этот бардак.
Брезгливо отвернув носик от кучи хлама, младшая сестра вышла из комнаты.
Хаос. Полный хаос. Кто бы мог подумать, что к таким катастрофическим последствиям могут привести несколько бокалов вина.
10. 10. Можно загадать желание. К черту суеверия! Ненормированный рабочий день он на то и ненормированный, что, проработав до позднего вечера имеешь полное право наутро чуть- чуть задержаться. Особенно, если в один миг разрушена жизнь из-за проклятой статьи.
Во всем виноват Адонис. И Балоцкий. И…
Поддавшись мстительному чувству, Инга завернула по дороге в редакцию в большой книжный магазин, в котором дней десять назад покупала Анну Перл.
Направилась к знакомой полке.
Ни «Тени Элизабет», ни других книг Анны Перл на ней не было.
— Вы, наверное, что-то конкретное ищете? — с любезной улыбкой обратилась к Инге женщина с аккуратно собранными сзади темными волосами и бейджиком на груди.
— У вас есть что-нибудь Анны Перл, кроме «Тени Элизабет»?
Женщина наморщила высокий лоб.
Улыбнулась:
— Сейчас посмотрим по компьютеру. Оль, не помнишь… Анна Перл. У нас было что-нибудь?
— Вроде бы, нет. А что она написала? Тень… — женщина повернулась к Инге.
— «Тень Элизабет».
— Нет. И никогда не было, — категорично помотала белокурой головой девушка за компьютером.
— Но как же… Я точно помню, что покупала в вашем магазине…
— Нет, девушка, у нас точно ничего не было этого автора, — уверенно возразила блондинка.
Теперь Инга уже не сомневалась — весь мир ополчился против нее. Кажется, это называется синдром неудачницы, и даже, как утверждают психологи, с этим можно как-то бороться. Но как и, главное, зачем?
След гремучей змеи, ужалившей Аникшина, теперь, наверное, никому не удастся отыскать. И с чего это ей, мега-звезде «Криминальной хроники» вдруг пришло в голову, что именно она раскопает всю правду о загадочной смерти Аникшина. Да и кому теперь это нужно? Тем более, если истина эта скрыта где-то в Долине Скал.
Его убил Одинокий Лот.
Его убила змея.
Его убил Меркулов.
Гюрза его и убила его.
Это Чарков убил Аникшина.
Недовольно покосившись на таблички «Лифт не работает», Инга поднялась на третий этаж. Скорее всего, лифты не работали и вчера, но вчера это не имело значения, тем более, что Инга никогда ими и не пользовалась. На третий этаж проще подняться пешком. Но именно сегодня хотелось на лифте.
В редакции пахло кофе и сигаретами, и даже этот привычный редакционный запах тоже почему-то раздражал.
«Зачем бросать курить, если все равно вдыхаешь никотин?»
Нагло восставшая мысль заставила ощупать карманы, в которых не оказалось сигарет.
Буркнув «привет» Тане и Новикову, Инга поплелась к компьютеру.
Таня не курит, а с Новиковым разговаривать не хотелось.
Будешь потом в неоплатном долгу из-за одной паршивой сигареты.
И книги, как назло, не оказалось в магазине.
Просто мистика какая-то! Хотя никакой мистики. Просто весь мир сговорился против нее. Вот и все.
— Тут тебе кое-что принесли… — с ехидной ухмылочкой, низводившей на нет таинственный вид, Новиков вручил Инге большой конверт. — Заказное.
На письме, адресованном «И. Иволгиной» не было обратного адреса. Только три таинственных буквы: «С. Л. Е.».
Напевая что-то под нос, Новиков нырнул в Интернет.
С. Л. Е. Наверняка, чья-то глупая шутка? Инга подозрительно покосилась на Новикова и решила, что, пожалуй, он вполне может быть к ней причастен — уж очень подозрительный у него вид.
Ингу как будто обожгло изнутри, когда она пробежала глазами по первым строчкам, напечатанным крупным курсивом:
«Эрнист бродил по Долине Скал и боялся встретиться с кем-нибудь лицом к лицу…»
— Ну и что там? — оторвалась от компьютерной игры Таня и, заглянув Инге через плечо, пожала плечами:
— Записки какого-то сумасшедшего…
Эрнист бродил по Долине Скал и боялся встретиться с кем-нибудь лицом к лицу. Он очень устал, как будто весь груз тысячелетий неожиданно обрушился на его плечи.
Как мог Одинокий Лот так поступать с ним, негодовал Эрнист и не заметил, как — уже в который раз с восхода солнца — оказался у Скалы Пророчеств.
Эрнист в изнеможении опустился на песок. Нет, Одинокий Лот желал ему блага… И обрек на вечную пытку. Противоречия, доселе незнакомые Вечно Юному, раздирали его голову изнутри.
Где бы он ни появился, всюду его преследуют голоса, молящие об Избавлении. А он, счастливейший из бессмертных, которому чудом удалось миновать сиреневый лес, ничем не мог помочь им.
Вечно Юный с ненавистью посмотрел на Скалу Пророчеств. Это жгучее чувство, проникающее в недра души раскаленной лавой, ранее было незнакомо Эрнисту.
— Эрнист, Эрнист!… Избавление так близко, а ты не хочешь спасти нас!.. — снова услышал Вечно Юный голоса Многоликого Януса.
Они ищут его повсюду, чтобы найти и снова молить о спасении. О, нестерпимая пытка!
Нужно поскорее скрыться от всевидящего ока Многоликого Януса. Но куда?
Эрнист в отчаянии оглядывался вокруг. Они отыщут его за любой из скал!
Если только!..
— Эрнист!! Эрнист!! — все ближе раздавались голоса Многоликого Януса. Они окружали Вечно Юного со всех сторон.
Цепляясь за выступы скалы, Эрнист быстро поднимался к ее вершине.
— Эрнист!!! Эрнист!!!
Многоликий Янус уже в Долине Скал, и Эхо подхватило его голоса.
Эрнист стал карабкаться быстрее. Его охватило отчаяние…
— А если в самом страшном отчаянии прыгнуть с вершины Скалы Пророчеств… — вспомнил Эрнист то, что когда-то говорил ему Одинокий Лот.
«Осталось каких-нибудь несколько выступов, и я спасен», подбадривал себя Эрнист. Если бы когда-нибудь кто-нибудь из бессмертных, пусть даже и Одинокий Лот, сказал, что он посмеет, он никогда бы не поверил.
Камни сыпались под ногами, а голоса Многоликого Януса становились все громче, громче…
Самым страшным было бы скатиться сейчас вниз к его ногам. Многоликий Янус не знает пощады. Сначала растопчет. Будет больно, очень больно. А потом, когда пройдет эта боль, наступит другая — еще сильнее: видящие и невидящие — тысячи глаз Многоликого Януса будут умолять об Избавлении.
О, если бы это только зависело от него, Эрниста!…
Эрнист сделал еще одно усилие и оказался на вершине Скалы Пророчеств.
Он поднял глаза и встретился лицом к лицу с Одиноким Лотом.
— Лот? — от удивления Эрнист забыл на мгновение, для чего взобрался на Скалу Пророчеств. — Как ты здесь оказался? Я хотел сказать…
— Ты сказал именно то, что хотел сказать, — грустно улыбнулся Одинокий Лот. — Да, Эрнист, я стал Слепцом. Хуже того, я живу в огне, И ЭТОГО НЕЛЬЗЯ ИЗМЕНИТЬ.
— Можно, Лот, можно, — с жаром возразил Эрнист. — Если бы я только мог войти в сиреневый лес!
— Это слишком, слишком большая жертва, Эрнист.
Вечно Юному показалось, что он видит в глазах пророка раскаленную лаву.
— Ты лишил всех нас надежды на Избавление, Лот, но я покажу бессмертным и Слепцам другой путь к Избавлению.
В некогда чистом взгляде Эрниста засверкали мстительные огоньки.
— О, Эрнист, — Одинокий Лот с тоской смотрел в пустоту, пылающую в огне. Избавиться от бессмертия и обрести Избавление — увы — не одно и то же… Что с тобой стало, Вечно Юный?
— И это ты говоришь, Лот? — Эрнист не мог сдержать негодования.
Он и сам не понимал, как мог он, пребывавший в умиротворенном состоянии тысячелетия, вдруг измениться почти мгновенно, воспылать ненавистью к своему гуру, испытывать страх перед Многоликим Янусом.
— Послушай, Эрнист, послушай. Посмотри на меня.
Невидящие глаза Одинокого Лота были полны невыразимой муки. — Ты приведешь бессмертных и Слепцов в пылающую бездну. Вот куда ты их приведешь. Не веришь мне? Шагни с высоты!
Страдающий взгляд Одинокого Лота вдруг наполнился решимостью.
Эрнист медленно подошел к краю скалы.
На вечно безоблачном небе сияло солнце, переливаясь всеми оттенками желтого, голубого и фиолетового, отчего на скалах играли разноцветные блики.
«Больше я никогда не увижу ни солнце, ни скалы».
«Больше ты никогда не увидишь ни солнце, ни скалы», — будто прочитал мысли Вечно Юного Одинокий Лот.
Эрнист отступил от края скалы и сел рядом с Одиноким Лотом.
Одинокий Лот обнял за плечи Вечно Юного.
— Там нет Избавления, Эрнис. Только раскаленная лава.
— Я итак как в раскаленной лаве, Лот. Где бы я ни оказался, всюду за мной следует Многоликий Янус. Ты ведь сам мне рассказывал, Лот, что Мун, когда был мудрейшим из бессмертных, говорил, что если в самом страшном отчаянии шагнуть с вершины Скалы Пророчеств, то можно победить бессмертие и обрести Избавление. — Эрнист снова приблизился к краю Скалы. — Но Мун ничего не говорил о раскаленной лаве…
— Верно, Эрнист. Мун никогда не говорил о раскаленной лаве, — согласился пророк.
— Но почему же тогда…
Эрнист не мог подобрать нужных слов.
— Ты хочешь спросить, Вечно Юный, почему я шагнул с вершины Скалы Пророчеств в глубоком отчаянии, но так и не сбросил оковы бессмертия.
— Да, Лот! Ведь если ты заставил меня дать эту страшную клятву… если ты согласен принести в жертву Избавление, значит, твое отчаяние было безмерно велико.
— Энист, Эрнист, кто из нас знает, где она, грань отчаяния? Ведь даже когда иссякают последние силы, остается надежда.
— … И есть только один путь к Избавлению, — с отчаянием в голосе воскликнул Эрнист и с тоской оборотился к начертанным кровью письменам. — «Слепец укажет путь слепцам, но только зрячий увидит его. Когда Вечно Юный станет Тенью, бессмертные обретут Избавление».
— Если Пророчеству суждено сбыться, оно сбудется, Эрнист, хотим мы того или нет, — голос Одинокого Лота как будто бы снова обрел утраченную умиротворенность. — А теперь, помоги-ка мне, Эрнист, спуститься вниз.
Когда Эрнист и Одинокий Лот, наконец, достигли подножия скалы, их обступил Многоликий Янус.
— Эрнист, Эрнист, — укоряли тысячи голосов. — Мы так ждали Великого Пророчества, а ты лишил нас Избавления.
С.Л.Е. Если поменять буквы местами, получится ЛЕС. Впрочем, зачем их менять местами?
Он вернется, когда бессмертные получат избавление.
Что связывает Адониса с этим таинственным Л.С.Е.?
Вздохнув, Инга вернулась в Долину Скал.
Казалось, у Многоликого Януса стало вдвое больше ликов, так громко, так требовательно и в то же время умоляюще звучали его голоса. И нигде, нигде от них не скрыться.
Разве что только в Лесу Прозрений.
Эта мысль все чаще, все навязчивее посещала Вечно Юного. Не находя покоя, Эрнист подолгу бродил, как в бреду, по Долине Скал и неизменно оказывался на одном и том же месте — у начала сиреневых зарослей.
Оставалось лишь переступить невидимую черту. В такие мгновения голоса Многоликого Януса заглушали даже душераздирающие крики Муна- Тени.
— Переступи черту! Переступи черту! — безумствовал, надеялся Многоликий Янус.
«Я открою тебе Истину, Эрнист. Раньше, чем о ней узнают все остальные. Но сначала поклянись мне, что никогда, никогда не войдешь в Лес Прозрений!» — неизменно останавливало Эрниста, как будто Одинокий Лот снова и снова срывал с его губ страшную клятву.
Там, где заканчивалась Долина Скал, там, где зыбучие пески превращались в хаос, голоса Многоликого Януса становились тише.
Спасаясь от Многоликого Януса, Эрнист все чаще оказывался на самом краю Пустыни, там, где начинался Хаос.
У самого края голоса Многоликого Януса были почти не слышны.
Даже самому безрассудному, Аксису, внушали ужас зыбучие пески, в которых можно было завязнуть навечно, а еще больше — завывания Муна — Тени.
И только Эрнист находил там, где кончаются пески, недолгое успокоение.
«Вот что стало бы со мной, не возьми Одинокий Лот с меня это страшное обещание», — думал Вечно Юный, содрогаясь от завываний Муна-Тени, пронзавших черный клубящийся Хаос.
Превозмогая ужас, Эрнист даже пытался заговорить с некогда мудрейшим из бессмертных Муном, но Мун-Тень отвечал только еще более неистовым воем.
Многоликий Янус содрогался от наполненных отчаянием и ужасом душераздирающих завываний, доносившихся из Хаоса, и с тревогой ждал, когда Эрнис с бесконечной усталостью и печалью в некогда ясном взгляде ступит на зыбкую твердь пустыни.
— А если Вечно Юный навсегда увязнет в зыбучих песках, — предостерегал остальных один из самых мудрых ликов Многоликого Януса Слепец Дин. — Тогда мы потеряем надежду на Избавление. Нет, мы не должны постоянно ходить по пятам за Вечно Юным.
С Дином согласился даже нетерпеливый Аксис.
Как будто снова вернулось то время, когда Одинокий Лот не погрузился еще в огненную бездну, когда они вдвоем, философ-пророк и его вечно юный ученик бродили по Долине Скал, бесконечно долго не чувствуя усталости, и только время от времени опускались на пески. Ярче солнца Долину Скал освещала Надежда.
И вот великое пророчество обещает Избавление. И что же?
Эрнист закрыл глаза и сокрушенно вздохнул.
— Не печалься, — Одинокий Лот сжал руку Эрниста.
— Я навсегда утратил покой, Лот, — покачал головой Эрнист. — Многоликий Янус уже не ходит за мной по пятам неотступно, но я чувствую его нетерпение, я чувствую, как он ненавидит меня за то, что я отнимаю у него Надежду.
— Невозможно отнять надежду, Эрнист, — на страдающих губах Одинокого Лота дрогнуло подобие улыбки. — Бессмертные и Слепцы жаждали Избавления, когда знали, что этот день где-то вдали. Но сейчас они упорствуют единственно потому, что ты отказываешься переступать черту. Но стоит тебе сказать, что когда солнце, единожды погаснув, снова озарит Долину Скал, ты войдешь в Лес Прозрений, поверь мне, бессмертные и слепцы будут умолять тебя отсрочить Избавление. Мы привыкли к своему бессмертию, а Избавление — это неизвестность, из которой нет возврата.
— Ты говоришь мудро, Одинокий Лот, — согласился Эрнист. — Но зачем же тогда ты взял с меня эту страшную клятву?
— Знаешь, Эрнист, что произойдет, как только ты пообещаешь бессмертным и Слепцам Избавление?
Вечно Юный не обладал даром предвидения.
— Многоликий Янус ринется в Лес Прозрений, решив, что раз уж Избавление близко, то можно еще раз испытать эйфорию.
Многие, как когда-то Мун, не смогут остановиться и станут тенями, а из Хаоса нет возврата, Эрнист. А когда теней станет так много, что уцелевшие, обезумев от ужаса, будут молить тебя об Избавлении, ты станешь тенью ради ничтожной горстки Слепцов. Многоликий Янус не стоит такой жертвы!..
— А если я, презрев данное тебе обещание, войду в Лес Прозрений прямо сейчас?
В глазах Эрниста поблескивали безрассудные огоньки.
— У Многоликого Януса много зорких глаз, которые следят за тобой неустанно, — горько улыбнулся Одинокий Лот. — Увидев твою решимость, Многоликий Янус остановит тебя у черты. Но ты ведь не нарушишь данную клятву, не так ли, Эрнист?
— Конечно, нет. Ты и сам это знаешь, Лот. Но разве ты не мечтаешь об Избавлении, разве не мечтаешь освободиться от всепоглощающего огня?
Одинокий Лот ничего не ответил.
Эрнист долго смотрел, как солнце оставляет на скалах разноцветные блики, и думал о том, что видит все это в последний раз. Теперь он знал, что ему делать.
Когда на небе погасло солнце, от всевидящего взгляда Многоликого Януса не укрылось, как Вечно Юный, озираясь, покинул Долину Скал, а затем пересек Пустыню.
— Зачем он направился к самому Краю под покровом темноты? — вопрошал Многоликий Янус Одинокого Лота. Но пророк только раскачивался вперед и назад, обхватив голову руками. Он должен был предвидеть и предотвратить безумный шаг Вечно Юного. Шаг в бездонную бездну.
— А если в непроглядной тьме он увязнет в зыбучих песках или ненароком переступит через Край, тогда мы навсегда потеряем надежду на Избавление, — заламывал руки Аксис.
— Напрасно мы послушали тебя, Слепец Дин. Нужно было не спускать глаз с Вечно Юного. А если он навечно останется на Краю?
Многоликий Янус гудел и неистовствовал, когда небо над Долиной Скал пронзили бесчисленные молнии…
… Эрнист подошел к самому краю.
— Теперь нас будет двое, бедняга Мун, — произнес Эрнист и бесстрашно шагнул в клубящийся вращающийся Хаос, и бездонная воронка проглотила Вечно Юного.
Зловещий хохот Муна пронзил бесконечную непроглядную тьму.
«Эта бездна не кончится никогда», — осознал вдруг Вечно Юный, когда к нему вернулась способность рассуждать.
Зловещий хохот снова пронесся над бездной, и Эрнист с ужасом понял, что этот смех принадлежит не Муну- Тени.
Три желтых огонька плыли из темноты навстречу Вечно Юному.
Огоньки приблизились. Из непроглядной тьмы на Эрниста смотрели три желтых глаза. Зловещий хохот раздался совсем близко.
Теряя сознание, Эрнист увидел, как три глаза, ставшие вдруг совсем огромными, меняют цвет на огненно-красный, и услышал собственный крик ужаса уже как будто со стороны…
— Тан. Это был Тан, — Мун-Тень с трудом выговаривал слова.
— Мун, дружище, где ты? — Эрнист ощупал пространство перед собой, но ощутил лишь пустоту.
Состояние падения стало почти привычным.
«А вдруг, когда я достигну тверди, меня ждет раскаленная лава?» — Эрнист подумал о том, что стало с Одиноким Лотом, когда он шагнул со Скалы.
— Помоги мне вновь обрести плоть, — с трудом разобрал слова Муна-Тени Эрнист. — Только ты можешь победить Тана.
— Тана? — одна только мысль о трехглазом чудовище повергла в ужас Вечно Юного.
— Ты пришел в Долину Теней не из Леса Прозрений, — продолжал Мун-Тень.
— Я пришел, чтобы стать тенью.
Эрнист подумал о том, что когда это случится, бессмертные и, может быть, даже Слепцы получат, наконец, Избавление и улыбнулся своим мыслям. Что ж, пусть он станет тенью, раз такую участь уготовил ему Голос. Зато никто, никто другой уже не окажется в Долине Теней.
Мун- Тень пронзительно закричал.
— Что с тобой, Мун, дружище? — Эрнист огляделся вокруг и не увидел ничего, кроме кромешной тьмы.
Он так же продолжал падать в бездонную бездну, а Мун все время невидимо пребывал где-то рядом.
— Не сияй, — попросил Мун- Тень. — Твой свет причиняет мне боль.
— Свет? — удивился Эрнист, осматривая себя и даже ощупав, но было так темно, что Вечно Юный не мог увидеть и собственных пальцев, даже когда поднес их прямо к глазам.
— Благодарю тебя, — Мун-Тень облегченно вздохнул. — Когда пребываешь в темноте целую вечность, становится больно от такого яркого света.
— Ты хочешь сказать, что от меня исходило сияние? — удивился Эрнист.
— Разве ты сам этого не знаешь? — Мун- Тень уже довольно внятно произносил слова.
— Нет…
Бесконечное падение уже не пугало Эрниста.
— Кто ты? Ты пришел из Долины Скал, но ты не один из ликов Многоликого Януса.
— Меня зовут Эрнист, и я один из ликов Многоликого Януса, — возразил Вечно Юный. — Ты разве не помнишь меня?
Мун- Тень смолк, перебирая в памяти лики Многоликого Януса.
— Эрнист… Эрнист…
Возвращение в Долину Скал даже в мыслях нелегко давалось некогда мудрейшему из бессмертных, ставшему тенью.
— Все лики Многоликого Януса сливаются в моей памяти в один, — признался, наконец, Мун. — А много ли в Долине Скал осталось Вечно Юных?
— Совсем не осталось, — вздохнул Эрнист.
— Значит, ты последний, презревший Лес Прозрений, — догадался Мун-Тень.
— Я не могу войти в сиреневый лес, но должен стать тенью, вздохнул Эрнист и снова с надеждой и радостью подумал о близком Избавлении.
— Не сияй! — снова воскликнул Мун.
Эрнист посмотрел вниз и с изумлением увидел, как от его тела и впрямь исходит мягкое серебристое сияние.
— Прости, дружище Мун, — Эрнист и сам не знал, за что просит некогда мудрейшего из бессмертных извинить его. — Но, поверь, я не хочу причинить тебе боль. Мое тело излучает свет помимо моей воли.
— Ничто не происходит помимо нашей воли, — возразил некогда мудрейший из бессмертных. — Ответь, почему сейчас ты не светишься?
Эрнист снова посмотрел вниз и не увидел ничего, кроме непроницаемой тьмы.
— Я знал, что ты придешь, — в глухом голосе Муна впервые за долгие столетья прозвенела радость.
— Разве ты знаешь о Великом Пророчестве? — удивился Эрнист.
— Значит, бессмертные дождались озарения, дарующего надежду! — Мун- Тень произносил слова уже членораздельно.
— Но в нем сказано, бессмертные получат Избавление, когда Вечно Юный станет тенью.
— И Многоликий Янус, конечно, сначала умолял тебя о скором Избавлении, а потом преградил тебе путь к Лесу Прозрений.
«Мун рассуждает точь-в-точь, как Одинокий Лот», — подумал Эрнист.
— А значит, Пророчеству не суждено сбыться, — сокрушенно добавил Мун.
— Но ведь скоро я стану тенью, — возразил Эрнист.
— О нет, Вечно Юный, — рассмеялся Мун-Тень, и в этом неуверенном еще смехе уже не было ни боли, ни страха. — Я был когда-то мудрейшим из бессмертных и многое предвидел наперед. Все именно так и должно было случиться. Сиреневый лес — великое искушение, но самому мудрому из бессмертных по силам его преодолеть.
— Я вовсе не… — пытался возразить Эрнист.
— Я говорю не о мудрости разума, а о мудрости сердца, — продолжал Мун. — Мудрость разума лукава, и тот, кого считали мудрейшим из бессмертных — посмотри на меня — стал тенью.
— Но… прости, Мун… я не вижу тебя.
— Конечно, ты не видишь меня, — в голосе Муна снова сквозила бесконечная тоска. — Потому что меня нет. Но позволь мне продолжить… Я оказался самым слабым, я дальше всех зашел в своем безумии, но, даже оказавшись на дне бездны, я чувствовал, я верил, что однажды в Долину Теней придет Вечно Юный. Придет, минуя Лес Прозрений, потому что Многоликий Янус не хочет Избавления. Ты можешь вернуть мне плоть, Эрнист. Но чтобы сбросить ее, нужно трижды пройти через Лес Прозрений. Вечно Юный не может стать тенью, а значит бессмертные не получат Избавления никогда.
Из Долины Скал Ингу вывел телефонный звонок.
— Как твой материал для «Частного детектива»? — звонил Балоцкий, хотя мог бы просто открыть дверь смежного кабинета.
— Почти закончен, — зачем-то солгала Инга, глядя на распечатанные листы, со вчерашнего дня лежащие на столе. — Так… кое-что осталось проверить.
— Хорошо, — без особого интереса согласился Балоцкий. Потускневшая за неделю сенсация уже не слишком интересовала главного редактора «Криминальной хроники».
«Он вернется, когда бессмертные получат избавление».
«Бессмертные не получат Избавления никогда».
— Голос не лжет! — с непоколебимой верой возразил Эрнист. — А значит, бессмертные получат Избавление!
— Опять! — вскрикнул Мун- Тень. — Ты снова сияешь!
— Прости, дружище Мун, — Эрнист с интересом и смущением оттого, что снова причинил несчастному обитателю Долины Теней боль, наблюдал, как медленно тускнеет сияние, исходящее от его тела. — Я не знаю, почему начинаю светиться в непроглядной тьме.
— Зато я теперь знаю, КАК победить Тана! — радовался Мун — Тень.
— Победить Тана? — испугался Эрнист одной мысли о горящих глазах, возникших из Хаоса.
— Ты начинаешь сиять, когда думаешь об Избавлении, — продолжал Мун-Тень. — Тан боится света.
— Откуда тебе знать это, Мун? — усомнился Эрнист. — Во мраке нет света.
— Нет, есть! — радостно возразил Мун. — Когда однажды в тысячи лет в Хаосе загорается и тут же гаснет голубая звезда, Тан ревет и мечется от боли. Ты победишь его, если преодолеешь страх. Но если ты, не побоявшись навеки увязнуть в зыбучих песках, отважился перешагнуть через Край… тебе ли Вечно Юному бояться трехглазого чудовища, живущего во мраке?
Мун-Тень почти весело рассмеялся.
— Но как мне помочь тебе вернуться в Долину Скал?
— Я приду на зов, когда ты будешь на Краю, и Тан уже не сможет меня удержать. Слышишь, Тан! Ты останешься один в этой бездне!
Оглушительный рев рвал Хаос на части.
Три огненных глаза надвигались на Эрниста со скоростью света.
Мун — Тень в ужасе закричал. Эрнист боялся провалиться в пропасть забытья. Довольно и одной бездонной пропасти. Глаза Тана полны ненависти. Испепеляющей ненависти, превращающей бессмертных в тени. От огненного взгляда Эрнист ощутил пронзительную обжигающую боль. Такой огонь сжигает Лота изнутри с тех пор, как… Лот… с тех пор, как третье пророчество повергло его в отчаяние. Но именно это пророчество обещало бессмертным Избавление. И не столь важно, станет ли он, последний Вечно Юный Долины Скал, тенью или нет, так или иначе Пророчество сбудется, и бессмертные получат Избавление.
Три огненных глаза застыли на месте, и рев раненого зверя сотряс Хаос.
Теперь серебристое сияние, исходившее от Эрниста, было таким ярким, что он мог рассмотреть, как выглядит трехглазое чудовище. С огромной пастью и хвостом, который занял бы всю Долину Скал, оно повергло бы в ужас даже отважного Аксиса.
— Сияй! Сияй ярче! — услышал Эрнист ободряющий голос Муна. — Сожги себя в своем сиянии и принеси бессмертным Избавление.
— Так вот как сбудется Пророчество! — Эрнист представил мудрое лицо своего гуру.
Так вот почему Лот взял с него эту страшную клятву! Мудрый Лот знал, что Вечно Юный станет тенью, минуя Лес Прозрений, за которым ревностно следит Многоликий Янус. Эрнист воскресил в своей памяти каждый из его ликов и блаженно улыбнулся.
Никто из них не станет тенью, потому что Избавление близко!
— Сияй! Сияй ярче! — в голосе Муна больше не было страха — только надежда и вера.
— Избавление близко! — крикнул Эрнист в вечную мглу.
Тан попятился, оглашая ревом Хаос. Три огненных глаза погасли, и в Долине Теней воцарилась тишина.
«Я сгорел, стал невидимой тенью, — без сожаления и печали думал Эрнист, продолжая падать в бездну. — Зато бессмертные получат Избавление. И только Мун, бедняга Мун… Он верит, что может вернуться».
Мысли Эрниста разбились о твердь и, взорвавшись пронзительной болью, попали в другую воронку, ведущую уже наверх.
— Эрнист! Эрнист!
Одинокий Лот стоял на самом Краю.
Эрнист схватился за Край и рухнул на песок, увлекая за собой Одинокого Лота.
— Эрнист! — из полных страдания глаз философа струились горячие потоки.
Вечно Юный обнял своего гуру.
— Все напрасно, Лот! Бессмертные никогда не получат Избавления! — Эрнист в отчаянии закрыл глаза, а, открыв их, радостно улыбнулся. — Зато Мун вернется в Долину Скал!
Вечно Юный снова подошел к Краю.
— Мун!
Ответом Эрнисту была тишина.
— Мун, отзовись! — снова и снова посылал свой зов в Хаос Вечно Юный.
— Тише, Эрнист. Разбудишь трехглазого зверя, — протянул Мун руку из Хаоса.
— Смотрите! Он снова стал Вечно Юным! — завидев Муна, вернувшегося из Долины Теней, безумствовал Многоликий Янус. — Зачем нам теперь Избавление, если каждый из нас может снова и снова входить в Лес Прозрений.
Обгоняя друг друга, бессмертные и слепцы двинулись в сторону сиреневого леса.
Их остановил пронзительный крик отчаянья и боли.
— Лава! Раскаленная лава! — ослепшие глаза Муна были полны безумия. Упав на колени, он простер руки перед собой. — Спаси нас, Вечно Юный! Спаси нас!
— Прости, Мун, прости! — воскликнул Эрнист со слезами отчаяния и жалости. — Я не могу, я не могу войти в Лес Прозрений!
Как вихрь, Многоликий Янус подхватил Эрниста. Напрасно Одинокий Лот пытался удержать обезумевших бессмертных и Слепцов.
Многоликий Янус остановился только на Грани.
— Прощай, Вечно Юный! И… прости нас, — подтолкнул Аксис Эрниста к невидимой грани.
Тот, кому суждено было стать тенью, уже не мог противиться силе притяжения магнетического сиреневого леса.
…Сиреневые деревья расступились перед Эрнистом.
Тинг-тань — перебирал ветер невидимые струны в вышине, но бесчисленные сиреневые звездочки в сине-зеленых зарослях оставались неподвижными.
Только теперь Эрнист осознал, что очень давно, может быть, даже всегда, хотел рассмотреть поближе эти звездочки. Он притянул к себе гибкую веточку, усыпанную мелкими цветочками с тремя лепестками.
Какое, оказывается, это блаженство — прикасаться к тому, о чем запрещал себе думать целую вечность.
Звездочки с тремя лепестками источали терпкий и одновременно свежий аромат, который смешивался с многоголосыми трелями птиц с разноцветным оперением. Хотелось закрыть глаза и слушать их вечно, но какая-то магнетическая сила заставляла идти дальше.
«Когда я выйду из этого леса, я больше не буду Вечно Юным», — вдруг с удивлением осознал Эрнист.
От запахов и звуков кружилась голова, и казалось, будто Лес Прозрений начинает вращаться, но вращение это очень быстро становится привычным.
Эрнист попытался замедлить шаг, но неведомая сила влекла его вглубь Леса Прозрений.
— Эрнист! Эрнист! — звенело, пело в вышине. Стройное многоголосие сливалось воедино со звуками струн.
Такого нежного голоса не было ни у кого в Долине Скал.
— Эрнист! Эрнист! Эрнист! — ласкали голоса.
Как, должно быть, прекрасны создания, которым принадлежат эти чарующие голоса. Эрнист осмотрелся вокруг, но повсюду были только деревья.
— Эрнист! Эрнист! Эрнист! — теперь, казалось, каждый лепесток в сиреневом лесу пел его имя.
Озаренный внезапной догадкой, Эрнист приложил ухо к стволу сиреневого дерева.
Каждая клеточка вечно цветущего растения пела его имя.
Все деревья в лесу повторяли в унисон одно и то же слово, и это слово было «Эрнист».
Эрнист остановился только у высоких светящихся красных ворот. Сами собой они распахнулись перед ним.
Взгляду Эрниста открылся новый блистательно- манящий мир такой красоты, какой бессмертный житель Долины Скал не мог себе и представить.
Миллионы, миллиарды разноцветных лучей пересекались, расходились, складывались в сверкающие радуги.
И все это пространство было заполнено пульсирующими звуками и голосами, подобными голосам Многоликого Януса, но гораздо громогласнее и полными неистового восторга.
— Эрнист! Эрнист! Эрнист! Эрнист! — звали голоса.
Эрнист сделал шаг за ворота и оказался лежащим на песке у ног Многоликого Януса.
— Эрнист! Эрнист! — ликовал Многоликий Янус, но Эрнист слышал другие голоса, которые звали его обратно в сиреневый лес.
Эрнист не мог вспомнить, кому они принадлежали, но уже не мог забыть об однажды испытанном безумном восторге, охватившем его в сиреневом лесу и об обещанной всепоглощающей эйфории.
— Думай об Избавлении, Вечно Юный, — отчетливо прозвучал во всем этом многоголосии голос Муна.
— Принеси нам Избавление! — подхватил Многоликий Янус.
— Хочешь увидеть кое-что интересное?
Зачитавшись, Инга не заметила, как вошел Фимка — редкий и шумный гость в редакции.
Интересно, кто написал продолжение. Этот самый таинственный С.Л.Е. или сам Аникшин?
— Опять свадьба?
С довольной многообещающей улыбкой Фимка присоединил камеру к компьютеру, а Таня ждала, гладя в экран, заранее готовая рассмеяться.
— Так, это не интересно… — судя по голосу, подслащенному предвкушением, Фимке и самому не терпелось увидеть какие-то фотографии. По-видимому, на редкость удачные. — Вот!
— Н-да! — не то глубокомысленно, не то насмешливо отреагировала Таня.
— Что там у вас? — реакция девушки заинтриговала Новикова. Инга тоже оторвалась от повести, присланной загадочным С.Л.Е. Хотя, кажется, Светлана говорила, что Аникшин начал писать роман. Еще одно несовпадение.
— Уберите это! — сморщив нос, замахал руками Новиков.
— Почему это, проти-ивный? — пропел в нос Новиков, вызвав приступ смеха у Тани.
— Где ты это снял? — спросила она сквозь смех.
— Закрытая вечеринка, — похвастался Ефим.
— А ты как на нее попал? — подозрительно и презрительно прищурился Новиков.
Инга застыла за плечом у Ефима.
Фотография, вызвавшая такой ажиотаж, ее, пожалуй, удивила больше всех.
На экране Адонис (или его двойник) целовался с красивым мальчиком. Этот индейский профиль в сочетании с русыми волосами Инга видела только один раз в жизни, но сразу узнала манекенщика Антона из жюри «Мисс топ модель мира».
— Случайно не в «Дилижансе» проходила эта закрытая вечеринка?
Предположение Инги заставило Ефима задуматься на несколько секунд.
— «Дилижанс» — это что?
— Клуб.
— Не-е, — помотал головой фотограф. — Это было пять лет салону «У Руслана». Знаешь такой?
Глупый вопрос. Салон «У Руслана» знают все женщины города. И не только женщины.
На других фотографиях мелькали известные в мире моды лица.
— Там все и происходило… Были vip-персоны. А прессу решили не приглашать. Только меня — для истории, — Ефим цинично усмехнулся. — Но это они зря. Шефу понравится.
— А мне — нет! — продолжал негодовать Новиков. — Еще голубых в нашей газете не хватало! Я бы вообще их всех сослал куда-нибудь на остров.
— Вот, Жень, ты возмущаешься, а сам смотришь фотографии, — беззлобно подметила Таня.
— Так это он так, для виду возмущается, — подначил Ефим.
— И что же они, разрешили тебе это снять? — Инга смерила Ефима холодным взглядом.
Все-таки к какому бы там меньшинству не относился Руслан, а человек он беззлобный, и парикмахер замечательный.
Ефим не заметил ни холода, ни самого взгляда.
— А кто их спрашивал? К концу вечера все были уже никакие. Можно было и не такое снять.
— И что же ты растерялся? — Инга не пыталась сдержать негодование. — Представляешь, какой был бы кадр! Прямо на первую полосу!
— У нас нет здесь поблизости монастыря? — Ефим напрасно искал поддержки у Тани и у Новикова.
Таня хоть и не была постоянной клиенткой Руслана, но ни с Ингой, ни с Ефимом ссориться не собиралась. А Новиков, явно, был не в восторге от идеи напечатать в газете фотографию двух целующихся мужчин.
— Слушай, Фим, ну правда. Ну пусть даже поставит шеф фотографию. А ты потом попробуй докажи, что свечку не держал. Скажи, тебе это надо?
Подумав, Ефим согласился, что лишние проблемы ему не нужны, и махнул рукой.
«Женщины меня не интересуют».
Неожиданно эта фраза приобрела иное значение и, к своему удивлению, Инга почувствовала легкое разочарование. Хотя потом Адонис говорил что-то о сексе вообще. Значит, все-таки двойник…
Вот только кто из них назначил встречу в «Южном небе». И главное — зачем?
Сиреневые заросли расступались перед Эрнистом. Какая-то неведомая сила влекла его вглубь Леса Прозрений. Красные ворота!
Эрнист вспомнил, куда влечет эта неведомая сила.
Там, за красными воротами, бесчисленные сверкающие радуги.
— Эрнист! Эрнист! — взрывался восторгом сиреневый лес.
Эрнист огляделся вокруг, но не увидел никого, кому они могли бы принадлежать.
Это не были голоса Многоликого Януса. Их нельзя было назвать приятными, но хотелось, чтобы никогда не смолкало это пульсирующее, громогласное «Эрнист, Эрнист…»
Озаренный внезапной догадкой, Эрнист прильнул ухом к одному из деревьев.
«Эрнист, Эрнист», — поднималось от корней к уходящей высоко в сиреневое небо вершине.
Эрнист притянул к себе одну из веточек, усыпанных трехлистными звездочками.
Листья и цветы не источали аромата. Все деревья в лесу были вылеплены из какой-то неживой застывшей массы.
Но это открытие совершенно не опечалило Эрниста, ведь красные ворота уже близко, а там, за ними, огромный сверкающий мир.
Чтобы поскорее оказаться у заветных ворот, Эрнист попытался ускорить шаг, но неведомая сила словно подчиняла себе все движения Эрниста, заставляла попадать в такт пульсирующему «Эрнист, Эрнист…»
Эрнист не заметил, как оказался в разноцветном тумане. Он подступил незаметно, а казалось, будто всегда окутывал Лес Прозрений. Эрнист и не подозревал, что существует столько цветов и оттенков, названия которых были ему неведомы.
Бесчисленные сверкающие радуги пронзили разноцветный туман.
— Эрнист! Эрнист! — пели бесчисленные радуги.
— Эрнист! Эрнист! — воплощались звуки в цвете и цвета в звуках, и хотелось раствориться без остатка в этом пульсирующем сиянии.
— Эрнист! Эрнист! — слепили пронзительно-яркие голоса, и только один из них, серо-голубой, ворвался диссонансом в опьяняющее сияние.
Думай об Избавление.
О каком таком Избавлении?
— Эрнист! Эрнист! — уводили сверкающие голоса глубже и глубже в Лес Прозрений.
Огонь. Огонь, сжигающий изнутри Одинокого Лота. Одинокого Лота…
Странный образ, ворвавшийся в сверкающую эйфорию, уводил куда-то в неуютные дали, за пределы сиреневого леса. Но разве есть что-то за его пределами?
Есть только лес, полный сверкающих радуг и это несмолкающее «Эрнист! Эрнист! Эрнист!»
«Думай об Избавлении», — снова разбил ослепительное сияние радуг серо-голубой луч.
О, навязчивый голос!
Не иначе, как он принадлежит одному из ликов Многоликого Януса!
Эрнист остановился у огромных красных ворот, за которыми мерцали в непроглядной тьме бесчисленные огоньки. Их мягкий свет манил в пустоту.
— Эрнист! Эрнист! — звали голоса из мерцающей бесконечности, обещая Великое Блаженство.
Многоликий Янус. Голосом Муна он просит принести Избавление.
«Скоро я стану тенью, — с радостью подумал Эрнист. — Скоро, скоро Многоликий Янус получит Избавление», — и с умиротворенной улыбкой шагнул за ворота.
— Смотрите! Он не стал Слепцом, — безумствовал Многоликий Янус. — А значит, он не станет тенью!
— Тише, — заглушил гул, наполнивший Долину Скал, голос Муна, звучание которого вдруг обрело необыкновенную силу и ясность. — Кто, кто из вас усомнится в том, что Великое Пророчество исполнится?
Многоликий Янус недоуменно молчал.
Муну было известно, насколько непоколебима вера Многоликого Януса в слова, начертанные на вершине Скалы Пророчеств.
— Верно, верно говоришь, Слепец Мун, — поддержал вернувшегося из Долины Теней Слепец Дин. — А если Пророчество неизбежно исполнится, не все ли равно, КАК оно исполнился.
— Верно, верно, — согласился, зашумел Многоликий Янус. — Ступай же, Эрнист, обратно в Лес Прозрений и принеси нам Избавление.
— Ах, Эрнист, если бы возможно было войти в Лес Прозрений вдвоем, я бы отправился вместе с тобой, — вздохнут Мун.
— И я! И я! — отозвались еще несколько голосов.
— Лот. Мун. Аксис. — Эрнист перебрал все имена Многоликого Януса, которых оказалось так много, что солнце успело трижды погаснуть и снова озарить Долину Скал. — Я буду счастлив вашим Избавлением.
— Мы никогда не забудем тебя, Эрнист.
Эрнист отвернулся, чтобы не видеть бесчисленных мерцающих слезинок Многоликого Януса и зашагал к Лесу Прозрений.
— Думай об Избавлении! — настиг Эрниста уже в сиреневом лесу голос Муна.
Бесчисленные мерцающие огни… Их свет испепеляет, но это уже не важно. Вернее, именно это, только это и важно, ведь…
— Эрнист! Эрнист! — раздавалось в вышине.
… ведь когда Вечно Юный станет тенью…
— Эрнист! Эрнист! Эрнист!
Ни у одного из ликов Многоликого Януса нет такого прекрасного голоса.
Эрнист оглянулся вокруг, но не увидел ничего, кроме зарослей сирени, источавших свежий аромат в ласкающую прохладу Леса Прозрений.
Озаренный внезапной догадкой, Эрнист прильнул ухом к стволу одного из сиреневых деревьев.
— Эрнист! Эрнист! — пела каждая клеточка вечно цветущего растения.
Лучи! Сверкающие лучи! Эрнист жаждал снова испытать ту всепоглощающую эйфорию, какую дарил пульсирующий свет.
Но впереди, Эрнист знал, гораздо большее блаженство.
— Эрнист, Эрнист, — теплым ветром голоса касались, обволакивали Эрниста.
Сиреневый лес оставался тем же, но что-то неуловимо вокруг изменилось.
Эрнист не сразу понял, что именно стало другим.
Теперь сиреневый лес наполнился смехом, таким счастливым и беззаботным, какой никогда не оживлял Долину Скал.
Эрнист невольно начал смеяться, таким заразительным был этот смех, как и голоса, принадлежавшие каким-то невидимым существам.
Эрнист прильнул ухом к стволу вечно-цветущего сиреневого растения, но деревья молчали.
— Эрнист! Эрнист! Эрнист!
Голоса показались Эрнисту знакомыми. Вернее, это был один и тот же голос, который почему-то звучал со всех сторон, сливаясь в стройное многоголосие.
Эрнист! Эрнист! Эрнист! Эрнист! Эрнист! Эрнист! Эрнист!
— Эрнист! — повторил Эрнист, и узнал во всех наполняющих сиреневый лес голосах свой собственный голос.
Сиреневых звездочек больше не было на деревьях.
Сиреневый лес больше не был пуст. Как будто у Многоликого Януса стало в тысячи крат больше ликов, и все это были лики Эрниста. Бесчисленное множество отражений. Их было так много, что Эрнист не мог выхватить из толпы чье-то одно лицо. И все они плыли вокруг Эрниста, уводя вглубь сиреневого леса, и одним, самым прекрасным во вселенной голосом, звали:
— Эрнист! Эрнист!
Мысли путались, уступая место многоликому хаосу.
Эти лики много прекраснее ликов Многоликого Януса.
Многоликий Янус! Эта мысль вырвала Эрниста из Хаоса.
«Я должен как можно скорее стать тенью и прекратить страдания Многоликого Януса», — Эрнист пытался ускорить шаг, но все его движения словно были подчинены какой-то невидимой силе.
— О, Великий Эрнист! — теперь вокруг было несметное множество разных ликов, их неистовый хор наполнял лес прозрений этим восторженным «О, Великий Эрнист».
«Почему они называют меня великим?» — в отчаянии думал Эрнист, все глубже погружаясь в этот восторженный гул.
И один из бесчисленных ликов, наводнивших сиреневый лес, словно прочитал мысли Эрниста.
Он вышел вперед, в черных одеждах, с приветливой улыбкой на устах.
— О, Великий Эрнист, — простер к Вечно Юному облаченный в черные одежды. — Ты трижды вошел в Лес Прозрений и остался Вечно Юным. Ты единственный, у кого есть выбор. Хаос затянет всякого, кто посмеет в третий раз переступить черту, и только тебе позволено остаться на вершине блаженства. Останься, Эрнист, останься. Там дальше только вечный хаос. А здесь тебя ждет вечное блаженство. Ты доказал, что храбр без меры, Великий Эрнист. Ты отважился шагнуть через край, ты готов был стать тенью. Но ты столь же мудр, сколь отважен, о Великий Эрнист.
Только глупец из глупцов мог бы предпочесть вечному блаженству вечный хаос. Многоликий Янус не хочет Избавления. Многолкий Янус не стоит такой жертвы.
Жертвы? Мысли путались в голове Эрниста. О какой жертве говорит этот, в черных одеждах, чьи слова до сих пор лились льстиво и гладко, проникая в сознание, опутывая волю?
«Многоликий Янус не стоит такой жертвы».
Эрнисту показалось, что где-то он уже слышал эти слова.
Лот! Это говорил Лот!
«Многоликий Янус не хочет Избавления».
И бедняга Мун, когда был еще в Долине Теней, повторял то же самое.
Как же они ошибались!
И ведь никто иной, как Мун, потом громче всех молил о скором Избавлении.
Бедняга Мун теперь в огне. И Лот, бедняга Лот тоже.
Они ждут- не дождутся Избавления.
Смысл этого слова наконец проник в сознание Эрниста.
Так вот зачем он в этом странном лесу.
И надо поскорее поспешить к белым воротам.
— Остановись, великий Эрнист! — пытался остановить его тот же, в черных одеждах, и от бессильной злобы лицо его начало искажаться, черты стали отвратительными до омерзения, а на лбу прорезался третий глаз.
— Остановись, — скрежетал он зубами и голос трехглазого был наполнен ядовитой ненавистью.
Эрнист оттолкнул его.
«Думай об Избавлении».
Снова, как невидимый луч, проник в Лес Прозрений голос Муна.
— Верь, Мун, Избавление близко, — крикнул Эрнист так, что Лес Прозрений покачнулся, словно зыбкое отражение.
Эрнист почувствовал легкость, почти невесомость во всем теле.
Неведомая сила больше не подчиняла его движений.
И впереди во всей своей красоте и величии сияли белые ворота.
Вздох счастья вырвался из груди Эрниста.
Что ж, если ему суждено стать тенью, он растворится в Хаосе и принесет Избавление Долине Скал.
Ворота сияли так ярко, что их свет ослеплял.
Теперь Эрнист очень хорошо понимал Муна, которому даже слабое свечение в кромешной мгле причиняло муки.
— Эрнист! — навстречу Эрнисту из этого сияния вышел прекраснейший из бессмертных, какого только можно себе представить. Он не был одним из ликов Многоликого Януса.
От него самого и от его белых одежд исходил такой яркий свет, что Эрнист невольно зажмурился.
В руках у бессмертного в белых одеждах был меч, а за спиной ниспадало что-то, похожее на плащ.
— Кто ты, ослепляющий своим светом? — Эрнисту даже пришлось закрыть лицо руками, так нестерпимо было это сияние.
— Я Страж Света, — голос был громогласным и вместе с тем ласковым. — У тебя есть выбор, Эрнист. Ты можешь навсегда остаться в Лесу Прозрений.
— Нет, — Эрнист решительно замотал головой.
— Ты сделал верный выбор, Эрнист. Ступай же туда, куда слугам Света закрыта дорога, и принеси Избавление Долине Скал.
Возьми этот меч, — протянул Страж Света свое сверкающее оружие Эрнисту. — Ты повергнешь им Тана, когда загорится голубая звезда.
— Но как я смогу удержать этот меч, если стану тенью?
— Не сомневайся ни на мгновенье. Этот меч состоит лишь из света, и только сомнения могут сделать его неподъемным. Ну иди же, не медли.
Эрнист сильнее сжал светящийся меч и шагнул за белые ворота.
Хаос не казался Эрнисту таким ужасным, как в первый раз. И на этот раз, Эрнист знал, уже не будет дороги назад. Зато у него есть сверкающий меч, который принесет Избавление Долине Скал!
Эрнист почувствовал, что мысль об Избавлении и впрямь прибавляет ему силы.
Тысячу раз был прав Мун, когда снабдил его мудрым советом:
«Думай об Избавлении».
Внезапно оглушительный рев сотряс Хаос.
— Эй, Тан, — крикнул Эрнист в кромешную мглу.
Эрнист чувствовал, как тело его становится совсем невесомым.
«Меня больше нет», — вспомнились Эрнисту слова Муна в Долине Теней.
Но в руке Эрниста по-прежнему сиял меч, который вручил Хранитель Света.
«Я должен сразиться с Таном, прежде, чем совсем исчезну, — думал Эрнист. — Избавление уже неминуемо, как бы теперь не свирепствовал Тан».
Тан словно услышал мысли Эрниста.
Три зловещих глаза неумолимо надвигались на Эрниста.
Но Эрнист больше не испытывал страха.
«Скоро меня не будет, — думал Эрнист. — А потом не будет и Тана».
К чему бояться, если Избавление уже неминуемо. Он уже по ту сторону Леса Прозрений. В руках у него сверкающий меч, и этим мечом он повергнет Тана.
Эта мысль принесла Эрнисту невероятное облегчение.
— Давай сразимся, Тан! — крикнул Эрнист в клубящийся мрак.
Ответом ему был еще более оглушительный рев, от которого содрогался Хаос.
Пробуя силу меча, Эрнист рассек крест-накрест мрак перед собой.
Две пересекающиеся линии остались сиять во мраке, заставив Тана взреветь еще громче.
— Избавление близко, трехглазое чудовище!
От сияния меча, от света, который снова начал исходить от тающего во мраке тела Эрниста чудовище попятилось и, взревев, превратилось в трехглазого великана.
Это он пытался удержать Эрниста у белых ворот, только теперь он стал несравненно мощнее и выше.
— Послушай, Вечно Юный, нам нечего делить, — вращал горящими глазами великан. — Хаос огромен, и мы сможем вдвоем повелевать им. Я останусь стражем Тьмы, а ты будешь повелителем Хаоса.
Ты стал тенью, ты принес Избавление бессмертным и слепцам. Так что же ты хочешь теперь один властвовать над тьмой и хаосом?
— Я пришел не для того, чтобы повелевать тьмой и хаосом, а для того, чтобы стать тенью. А это уже неизбежно.
— Так что же ты хочешь от меня? Ведь бессмертные получили избавление. Брось свой сверкающий меч!
— Брошу, как только повергну тебя, трехглазое чудовище! Принимай же вызов, трус, скрывающийся во мраке! Довольно бесполезных разговоров!
— Что же, я предлагал тебе мир, я снизошел до тебя, ничтожного глупца из Долины Скал, но ты выбрал войну. Теперь пеняй на себя! Отныне твое жалкое существование во мраке будет невыносимым. И можешь мне поверить, я позабочусь об этом.
— Довольно пустых разговоров, Тан! Принимай вызов!
В огромной руке с длинными черными ногтями тотчас же появился огромный черный меч.
— Готовься к вечной пытке, — взревел великан, оглашая Хаос зловещим хохотом.
Мечи скрестились, но напрасно трехглазый великан старался выбить из рук Эрниста сверкающий меч.
К своему невыразимому удивлению Эрнист начал чувствовать усталость. Но разве может тень испытывать что-нибудь подобное.
«Думай об Избавлении», — снова и снова проникали в Хаос слова Муна, вновь и вновь придавая Эрнисту сил.
Он видел, что и Тан изнемогал.
— Брось меч! — в бессильной злобе твердил выдохшийся великан.
— Хорошо, Эрнист, давай передохнем и вновь продолжим бой. Ты ведь тоже изнемог. Я вижу это.
Но Эрнист только смеялся в лицо Тану.
Откуда было знать трехглазому чудовищу, что одна только мысль об Избавлении способна вновь и вновь наполнить даже тень светом и силой.
— Не сияй, — потребовал черный противник. — Мы бьемся не на равных. Я ненавижу свет, а ты ослепляешь меня этим мерзким серебряным светом.
— Но и твои глаза светятся то красным, то желтым зловещим огнем. И это не помешает мне повергнуть тебя, трехглазое чудовище!
— Зловещий огонь, говоришь, — снова захохотал, сотрясая клубящийся мрак, Страж Тьмы.
Теперь он весь пылал в красно — желтом пламени, яростно размахивая пылающим мечом.
Эрнист напряг всю силу мысли, чтобы как можно ярче представить себе всю ту радость, которую принесет бессмертным и слепцам Избавление.
«Многоликий Янус не хочет Избавления», — вспомнилось Эрнисту некстати, а само Избавление теперь почему-то рисовалось ему чем-то подобным бесплотному существованию в Долине Теней.
— Думаешь, ты осчастливил бессмертных! — Тан словно прочитал сомнения Эрниста.
Еще один яростный удар гигантского орудия Тана, и сверкающий меч, ставший вдруг невероятно тяжелым, едва не выпал из рук Эрниста.
— Нет, ты не победишь меня, Тан! — вскричал Вечно Юный.
«Не сомневайся ни на мгновенье!»- вспомнил Эрнист слова Стража Света так отчетливо, как будто слышал их снова.
Тан запылал еще неистовее в собственном огне, и Хаос от этого стал еще чернее.
— Я уничтожу тебя!
Глаза Тана метали зловещие молнии. Раскаленная лава наполнила Хаос.
Эрнист только беззаботно рассмеялся в ответ. Меч его снова стал почти невесом.
— Ты ничего не сделаешь мне, Тан, потому что меня уже нет! Я тень, просто тень. А что можно сделать тени?
— И тени горят в моем огне!
Чем неистовее пылал черный великан, тем беззаботнее смеялся Эрнист.
— Пылай! Пылай ярче, Тан! — мягко сияя, силуэт Эрниста разрушал пылающий мрак, и клубящаяся, кипящая мгла начала отступать. — И попробуй затмить своим поганым огнем свет той далекой голубой звезды!
В клубах смога дрожал маленький голубой огонек. Та звезда, о которой говорил Страж Света!
Эрнист рассек воздух светящимся мечом. Свет голубой звезды исцелял от сомнений, наполнял новой силой….
— Голубая звезда?!
Уродливое лицо черного великана исказилось еще больше от страха и боли.
Встретившись, орудия зазвенели так, что дрогнула голубая звезда.
Черный меч Тана выпал из его рук.
Оглушительный рев сотряс вечную мглу. Огромная пасть с огненными языками разверзлась перед Эрнистом, как пылающая бездна. В мгновение ока великан обернулся трехглазым зверем.
Чудовище лязгнуло зубами. Этот звук Эрнист услышал уже в пылающей смердящей утробе зверя.
«Возьми этот меч. Ты повергнешь им Тана, когда загорится голубая звезда».
«Не сомневайся ни на мгновенье».
Слова Стража Света снова и снова звучали где-то рядом.
— Я верю в свою звезду, Тан! Ее свет, как свет Избавления. Я стану светом голубой звезды!
Эрнист взмахнул мечом, пронзив Тана изнутри.
Испустив последний рык, чудовище рухнуло, растворилось, истлело во мраке.
Перешагнув через догорающий пепел, победитель полетел навстречу голубой звезде.
Эрнист засмеялся так легко, так беззаботно, как не смеялся никогда с начала своей бесконечной жизни. Никогда, никогда он не был так счастлив. Кто бы мог подумать, что быть тенью так приятно. Смех и этот ветер за спиной — вот все, что осталось от последнего Вечно Юного Долины Скал. И свет, живительный свет.
От Эрниста снова исходил свет, почти такой же яркий, как свет голубой звезды. От ее сияния тьма становилась светом. И, наконец, мрака не стало совсем.
— Эрнист! Лети к нам!
Это не были навязчивые голоса, преследовавшие его в сиреневом лесу. Эрнисту показалось, что он уже слышал их где-то.
И свет, этот свет… Эрнист чувствовал, как становится частью этого ослепительного голубого сияния, растворяется в нем, и вместе с этим как никогда раньше ощущает радость, легкость и полноту собственного бытия.
— Эрнист, Эрнист, — звали его такие же, как он сам, сияющие создания.
В одном из них Эрнист узнал Стража Света.
А другие…
— Эрнист, ты разве не узнаешь нас? — спросил один из них голосом Одинокого Лота, но ставшим вдруг более глубоким и чистым.
— Лот! Мун! Аксис! — Эрнист с удивлением осознал, что Многоликого Януса больше нет, но каждый из его ликов стал отдельным созданием и вместе с тем частью всего этого бесконечного света. Радость, еще большая радость охватила победителя Тана. — Значит, Долина Скал спасена!
— Ни Леса Прозрений, ни Долины Скал, ни Долины Теней никогда не было, — улыбнулся Страж Света.
— Но как же так… — пытался возразить Сияющий Мун и, встретившись с излучающим бесконечную улыбку взглядом Стража Света, удрученно замолчал.
— Только голубая звезда была всегда, — догадался Сияющий Аксис.
— Верно, — кивнул Страж Света. — Эта звезда — начало начал.
— Так вот откуда нисходили озарения! — вскричал Сияющий Лот. — Свет этой звезды и есть Голос.
— Но почему пророчество не сбылось? — удивился Эрнист.
— Ты, кажется, расстроен этим, Эрнист, — засмеялся Страж Света.
— Вовсе нет, — Эрнист опустил глаза — так ярок был свет, который излучали глаза Стража Света. — Я и мечтать не мог, но…
— Нет мрака, нет и теней. Только свет. Ты же сам разрушил тьму.
— Нет, не сам. Сверкающий меч, что ты мне вручил у белых ворот, — Эрнист протянул орудие, сразившее Тана, Стражу Света.
— Верно говоришь, — улыбнулся Страж Света. — Сверкающий Меч победил тьму. Не он, а ты его орудие. Помни же об этом всегда.
— Но ведь больше не с кем сражаться!
— Враг изнутри опаснее врага извне, он даже ужаснее Тана.
Вспомнив страшную битву, Эрнист невольно поежился. Нет, не хотел бы он, чтобы сверкающий меч снова оказался у кого-нибудь, кроме Стража Света.
— Пусть этот меч служит напоминанием, — продолжал Страж Света. — Пусть навсегда он останется со мной.
Голубая звезда искрилась, сверкала, меняя цвета и оттенки, и в ее сиянии вырисовывались очертания бесконечного мира Вечного Счастья.
Инга положила окончание странной истории конца Долины Скал обратно в конверт. А конверт почти машинально засунула в розовую папку. Начало и конец рукописи будто сами притянулись друг к другу, как два магнита.
За новый материал браться не хотелось. От лежащих на столе распечатанных листов на сердце осталась пустота, и еще какая-то неудовлетворенность.
Если Аникшина убила Снайк, то как и зачем. Можно, конечно, попытаться снова встретиться с Адонисом, вот только вряд ли это что-то даст, тем более, когда он уже узнал, то, что его интересовало. Если, конечно, это был Адонис…
Инга не на секунду не сомневалась, за письмом последуют звонок. И ждала.
Когда позвонил, наконец, таинственный С.Л.Е., трубку взял Новиков.
— Это тебя.
— Хотите встретиться с Одиноким Лотом? — буднично, без предисловия спросил позвонивший, когда трубка перешла к девушке.
— Из Долины Скал? — Инга собиралась пошутить, но вышло серьезно.
Она хоть и ожидала услышать что-нибудь подобное, в духе посвященных, все-таки была удивлена.
— Я жду вас внизу.
Короткие гудки. Что ж, обрывать разговор на самой интригующей ноте — наверное, у посвященных это считается признаком хорошего тона.
Накинув куртку и машинально прихватив с собой розовую папку, девушка быстро сбежала вниз по ступенькам.
У входа стояли несколько автомобилей.
Инга остановилась. Может быть, в Долине Скал и умеют обмениваться мыслями, но кем бы ни был этот сумасшедший, назвавшийся Лотом, к тому же еще и одиноким, мог бы и догадаться выйти навстречу.
Дверца черного «Ягуара» открылась изнутри.
Девушка осторожно приняла немое приглашение.
Одинокий Лот был во всем черном. Наверное, такая мода у посвященных. Инга украдкой осмотрела своего нового странного знакомого.
Крупный нос с горбинкой, острый, пронзительный взгляд, но не леденящий, как у Чурилова, а насмешливый, даже с озорными искорками. Волосы выглядят немного засаленными. Или дорогой шампунь с надписью «гладкий блеск» на флаконе и немного воска для волос?
Сразу не определишь.
Инга всегда считала себя неплохим физиономистом, но в Одиноком Лоте в равной степени чувствовался и лоск, и какая-то бесприютность и неприкаянность.
Мужчина рассматривал девушку с не меньшим любопытством, чем она его.
— И когда будут подробности? Я думал, в этом номере.
Так. Значит, он читал вчерашний номер.
Странный тип. Хотя, когда неделю с лишним знакомишься большей частью со странными личностями, то обычные адекватные граждане кажутся уже не вполне нормальными.
— В следующем.
— В этом никто не разберется, — убежденно заявил мужчина в черном.
«Ягуар» лихо завернул за супермаркет, втиснулся в пространство между двумя автомобилями и, помурлыкав, смолк.
— Я на десять минут.
Хлопок двери.
Мужчина вернулся с букетом белых роз без упаковки и огромной нарядной коробкой конфет.
— Мы едем в гости?
Конфеты с ликером. Поблескивают разноцветной фольгой сквозь прозрачную крышечку.
Мужчина кивнул.
— Или… это похороны…
Инга сосчитала розы. Их было шесть.
Мужчина снова кивнул, положил цветы и конфеты на заднее сидение.
— Но почему тогда белые?
Несоответствия интриговали и немного раздражали.
Мужчина неопределенно усмехнулся.
Автомобиль заурчал и плавно и прерывисто, как кошка, продолжил считать красные сигналы светофора.
— Куда мы едем?
— В Долину Скал, — мрачно пошутил мужчина в черном.
Черта города осталась позади.
Теперь автомобиль семейства кошачьих передвигался легко и быстро.
— Я прочитал все, что об этом было написано в газетах, — продолжал мужчина, по-видимому, не сочтя нужным давать исчерпывающие ответы на вопросы девушки.
Инга решила больше ни о чем не спрашивать, во всяком случае, во время пути. Чем больше проявляешь любопытство, тем больше эти посвященные пускают мистического дыма. Инга вспомнила, чем обернулась вчерашняя встреча с еще одним таинственным мужчиной в черном и сокрушенно вздохнула. И зачем только она пошла в «Южное небо»? Зачем сейчас едет в черном автомобиле неизвестно с кем неведомо куда?
Да, гораздо лучше помолчать. И кто знает, если не идти на поводу у мужчин в черном, может быть…
— Интересно было бы узнать, о чем вы сейчас думаете…
— Как, а вы разве не из тех посвященных, которые умеют читать мысли? — Инга сама не знала, чем был вызван этот внезапный приступ агрессии. Наверное, потому, что вся эта история ей ужасно надоела. Но теперь, когда разгадка уже близка, глупо было бы забыть о ней, так и не узнав, кто же все-таки… Миролюбиво девушка добавила. — Думаю о том, скажите ли вы мне, как вас зовут на самом деле.
Мужчина рассмеялся.
— Я же вам уже сказал. Лот.
— Одинокий, — добавила Инга не без ехидства.
— Увы, — грустно усмехнулся мужчина.
— Что-то никогда не слышала такого имени, — подозрительно прищурилась Инга.
— Может быть, — согласился мужчина.
— А что означают буквы на конверте?
— Мои инициалы. Самсонов Лот Евгеньевич.
Фамилия показалась Инге знакомой, но гораздо интереснее было имя.
— Вас, правда, зовут Лот?
— Родители назвали меня по Святцам. Меня угораздило родиться девятого октября.
Девятого октября. День смерти Аникшина.
— В этот день убили Аникшина.
— Да. Вы уже знаете, кто сделал это?
«Его убил Одинокий Лот».
Инга медленно повернулась к роковому профилю (ни дать, ни взять Одинокий Лот!). И хоть мужчина смотрел не на нее, а на плетущийся впереди грузовик, постаралась придать своему лицу насмешливо-таинственное выражение.
— Его убила змея.
Автомобиль с визгом едва не вклинился каким-то безумным прыжком в заднее колесо грузовика, и чудом не свалившись в кювет, остался балансировать на грани.
Выдохнув, какое-то время мужчина напряженно вглядывался в асфальт, прежде чем снова расслабился под мурлыканье автомобиля.
— Уверен, вы не знаете всей правды.
— Возможно…
Что-то в голосе Одинокого Лота выдавало, что он именно тот, кто знает всю правду.
Девушка еще не могла прийти в себя после только что пережитого шока. Хватит! Никаких недвусмысленных фраз, пока этот сумасшедший (точно, сумасшедший!) за рулем.
Асфальтовый змеистый след по уже знакомой траектории возвращал Ингу в исходную и конечную точку жизни Аникшина.
Сонные улицы в клочьях тумана расступались перед черным автомобилем.
Осенью сонные даже мухи.
Пожухлые листья, пожухлая трава, даже дома какого-то пожухлого цвета. Только впереди, как «стоп» светофора, обозначился большой оранжевый плакат, на котором скелет сжимал мак в когтистой лапе. Крупные синие буквы издалека предупреждали:
С лихостью, достойной гонщика «Формулы -1» Лот повернул за безликое здание. Отсчитав несколько кварталов, остановился перед одноэтажным домом бледно-розового цвета.
— Приехали.
Инга выбралась из автомобиля. После долгой езды вставать не хотелось. Хотелось ехать и ехать, вдыхать прохладные мгновения.
Недалеко от дома стояло еще несколько автомобилей разных цветов и моделей.
Из окон доносилась танцевальная музыка.
— Здесь какой-то праздник?
— День рождения, день независимости — даже не знаю, как лучше назвать…
Лот нажал кнопку звонка.
Дверь открыла блондинка, на вид слегка за тридцать, с красивым, но слишком бледным лицом, а из-за контраста с темно-вишневой помадой кожа казалась совсем прозрачной. Зато улыбка так и сверкала, как будто рот ее был набит жемчужинами. На блондинке, по-видимому, хозяйке дома, был серебристый топ и светлые джинсы.
— Нас уже восемь, — сообщила она с радостными и какими-то заговорщицкими интонациями.
В просторном зале ждали гости. На красиво сервированном столе стоял огромный торт, на котором горели свечи.
Комната чем-то напомнила Инге обстановку в доме Аникшина. В ней не было ковров — только несколько фигурных подушек на полу — для детей.
Из цветов — только горшок с алоэ на пианино. И всюду — со стен, с потолка свисали разноцветные шары.
Лота и Ингу встретили аплодисментами, которые, впрочем, к Инге не имели отношения.
— У вас день рождения, Лот? — удивилась Инга.
— У всех у нас сегодня второй, нет, даже третий день рождения, — улыбнулся Лот.
Блондинка в серебристом топе зажгла на торте еще одну свечу.
— Свечей на торте столько, сколько нас, — ввела блондинка в курс дела новоприбывших гостей. По интонации женщины Инга поняла, что не относится к этому «мы».
Одинокий Лот галантно раздал по розе присутствовавшим дамам.
Два цветка остались у него.
— Белая роза — символ очищения, — радостно вздохнула полноватая невысокая женщина лет примерно под шестьдесят с короткими темными волосами.
— Лот всегда придумает что-нибудь такое, — скромно улыбнулась женщина лет тридцати пяти с прямыми темно-русыми волосами и нервным движением поправила очки в тонкой оправе.
— Давайте пока поставим розы в воду, — предложила блондинка, извлекая из серванта большую хрустальную вазу.
Хрупкая брюнетка с трогательным беззащитным выражением больших карих глаз скромно улыбалась.
В хрусталь, до краев наполненный водой, погрузились все шесть белых роз. Значит, должны прийти еще две женщины.
На Ингу никто не обратил никакого внимания, как будто ее присутствие было чем-то самим собой разумеющимся, хотя никто из гостей был ей незнаком.
Некоторые пришли с детьми. Два малыша и девочка постарше лет пяти собирали на полу пирамидку.
И от мужчин, и от женщин исходило волнение и оживление, словно они были актерами, готовящимися к дебюту. Все, кроме, пожалуй, детей. Театр одного зрителя, и этим зрителем была Инга.
Она и чувствовала себя зрителем, с нетерпением ждущего начала захватывающего действа. На лицах собравшихся было написано, что здесь происходит что-то особенное.
Резкий звонок заставил хозяйку дома застыть на секунду с испускающей дым спичкой. Пришел еще один гость.
— Мы все верили, что ты придешь, — услышала Инга доносившийся из коридора голос блондинки и мелодичный мужской голос, возбужденный и радостный.
— Извини, Тань, опоздал. Долго думал, стоит ли… — в зал вошел Константин Костомаров, человек, как две капли воды похожий на Адониса.
— Здравствуйте.
Только Адонис в своих черных одеждах контрастировал бы со своим двойником в белых брюках и белоснежном же свитере.
Татьяна зажгла еще одну свечу на торте, и снова повторила для нового гостя:
— Сколько нас, столько свеч на торте.
Девять огоньков. Некоторые свечи наполовину сгорели. И три фитилька ждали своего часа.
Двойник Адониса, как на прошлой неделе в «Дилижансе», скользнул по Инге невидящим взглядом.
Сел во главу стола, по правую руку от Инги, напротив хозяйки дома.
Инга подумала о том, что не случайно с самого начала ей казалось, что с загадочной трагедией связано немало людей, имена которых она, возможно, никогда не узнает.
Но, похоже, здесь, в этом доме, все нити сошлись воедино.
Блондинка, призывая к тишине, постучала десертной ложечкой по пустому еще бокалу.
— Ну что… Больше, наверное, никто не придет, — начала она несколько разочарованно. — Хотелось бы, конечно, чтобы были все, но больше ждать, наверное, не будем…
Не то ища одобрения, не то ожидая возражений, молодая женщина обвела собравшихся мягким и чуть нерешительным взглядом.
— Кто хотел, тот пришел, — подытожил узкоплечий курчавый брюнет в очках.
— Нет, Рома, не надо так категорично, — мягко возразила его спутница в очках такой же формы, миловидная меланхоличная дама, по всей видимости, жена. — Кто смог, кто нашел в себе силы…
— Сегодня в жизни каждого из нас особый день, — продолжала Татьяна уже торжественно.
Громкие эстрадные ритмы мешали ей говорить.
— Коля, сделай музыку потише, — обратилась она к сидевшему рядом с ней очень высокому рыжеволосому мужчине, по-видимому, приходившемуся ей мужем.
Он послушно сделал музыку потише. Простенький эстрадный мотивчик, явно, не соответствовал торжественности момента. Пробежавшись по волнам музыкального эфира, мужчина так и не нашел ничего подходящего и просто выдернул вилку из розетки. Никто не возражал.
— Каждый из нас, — блондинка обвела собравшихся за столом своим голубым сверкающим радостью, как самоцвет, взглядом. Налетев на Ингу, взгляд распался на лучи, — или почти каждый, сегодня родился заново для новой жизни. Как жаль, что не все сегодня собрались за этим столом, но, думаю, мысленно мы вместе.
Остальные, кто энергично, кто задумчиво закивали, соглашаясь с блондинкой.
Хозяйка с какой-то особой торжественной грацией зажгла три оставшихся свечи.
Так же, как по очереди загорались огни среди мармеладных долек и консервированных вишен, украшавших торт, так от слов хозяйки дома загорались искорки в глазах собравшихся.
— Каждому из нас, — своим лучистым взглядом Татьяна округлила Ингу до большинства, — прошлось пройти немало испытаний, но сегодня перед нами открылась новая жизнь.
«Родились заново», «новая жизнь» — что, наконец, здесь происходит?
Инга переводила взгляд с одного лица на другое. Похоже, все собравшиеся давно знают друг друга.
Хозяйка дома сделала торжественную паузу, чтобы каждый мог почувствовать всю важность происходящего.
В этой тишине капризно и звонко зазвенели детские голоса, до этого остававшиеся фоном.
— Уходи! — грозно заявил один мальчик другому. — Мама, скажи Сереже, что это моя пирамидка!
— Эрнист, нельзя так себя вести, — с назидательными интонациями строгой мамаши одернула блондинка сына.
Эрнист!
Имя неожиданно резануло слух Инги, заставило пристально и даже удивленно посмотреть на маму, потом перевести взгляд на светлоголового малыша лет трех, похожего на большого цыпленка.
Эрнист?
Лот заметил, а скорее, предугадал удивление своей спутницы.
— Это в честь того самого Эрниста.
Инга кивнула.
Догадалась:
— Значит, и Сергей в честь…
— Да, — помешал Лот девушке произнести «Аникшина».
Успокоив малышей (оставив в покое недостроенную пирамидку, они уже перешли к большим разноцветным пластмассовым кубикам), мама Эрниста снова обвела своим лучистым взглядом гостей.
Опять прибегать к десертной ложечке не пришлось, хотя торжественность момента и была несколько нарушена.
— Все мы прошли сложный путь, — блондинка продолжала говорить общими, ничего не значащими для случайного человека на этом застолье фразами. — Многое еще предстоит преодолеть. Много испытаний еще впереди. Но я не сомневаюсь, вместе мы их преодолеем. А сегодня… сегодня день прощания с прошлым. За это я и предлагаю поднять бокалы.
Пенистая жидкость взорвалась долгожданным фейерверком, шипя, распределилась по бокалам.
— За то, чтобы прошлое осталось в прошлом, — пожалуй, слишком серьезно, без искорки веселья произнес Одинокий Лот.
Все за столом подняли бокалы, в которых шипела, угрожая перелиться через край, пена.
Инга хотела было стукнуться стеклом о стекло.
— Первый — не чокаясь, — остановил ее Одинокий Лот.
«Праздник или поминки?» — недоумевала Инга.
Догадалась: и то, и другое. Первый бокал — за упокой души Аникшина. Но здесь как будто сговорились не называть его по имени.
— Шампанское безалкогольное, — недовольно прошептала Инга на ухо Лоту.
— Конечно, безалкогольное, — довольно улыбнулся он.
Что — же — на — ко — нец — здесь — про — ис — хо — дит!
— У каждого из нас многое накопилось на душе, — хозяйка дома уже не обращала на случайную гостью никакого внимания. — Мы знакомы не первый день, но, в сущности, почти ничего не знаем друг о друге. Я думаю, все согласятся со мной, что сегодня как раз подходящий день для более близкого знакомства.
Все закивали в знак согласия.
— Я предлагаю каждому из нас рассказать свою историю, поделиться с остальными своим горьким опытом, который поможет всем нам стать сильнее, — продолжала блондинка, которой на правах и обязанностях хозяйки пришлось взять на себя роль тамады. — Если никто не возражает, то я воспользуюсь своим правом хозяйки и начну первая.
Никто не возражал.
Татьяна вышла на середину комнаты.
— В детстве я мечтала стать актрисой, — начала она, ослепительно улыбнувшись. — Окончив школу, я даже отправилась покорять Москву. Но, провалив в театральное училище, вернулась в родной город. На следующий год я поступила в педагогический, на начфак. Параллельно я занималась в ТЮЗе, но актрисы из меня так и не вышло. Окончив институт, я вернулась в свой тихий районный городок и устроилась на работу в дом пионеров. Как ни странно, здесь я оказалась на своем месте. Я организовала театральную студию, а через пару лет, когда бывший директор ушел на пенсию, это место предложили мне. С Аник… — женщина осеклась на полуслове. — С гуру я познакомилась через свою институтскую подругу, но она училась на инязе. Как-то она обратилась ко мне с одной очень странной просьбой…
— Удава?
— Да не удивляйся ты так. Ну да, удав. Он же безобидный. Это же не лев, в конце — концов.
— Не лев! Скажешь тоже! У меня же дети! Да и кто мне разрешит купить удава для живого уголка?
— Тебе-то как раз разрешат. Это Сереже — нельзя. «Только организациям», — говорят.
Обе блондинки, разгоряченные, как на поединке, смотрят друг на друга.
Одна — умоляюще, другая — непреклонно.
— Прости, Ир… не могу.
— Ну Таню-юш, ну всего на неделю… Или хочешь — меньше. А потом мы его заберем. Ты представить себе не можешь, как это важно.
Итак, я согласилась. Удава в живой уголок привезли двое мужчин. Один — муж моей подруги, другой… А другим… другим был гуру Тан.
Где-то через месяц я встретила его уже одного. Случайно. В автобусе.
— Хотите познакомиться с интересными творческими людьми? — предложил он.
Меня это заинтересовало.
В библиотеке, где он проводил сеансы, первое время нас собиралось человек пять — не больше. Это, действительно, были творческие люди, но большей частью — неудачники, — женщина обвела собравшихся взглядом, отметив некоторых виноватой улыбкой. — Я прошу прощения, если ненароком обидела кого-то, но мы итак слишком долго лгали себе… Один из нас вскоре ушел. Наверное, все вы слышали о нем. Он открыл свой эзотерический клуб «Третий глаз». Он тоже мог быть одним из нас.
— Меркулов слишком хитер для этого, — с какой-то обидой в голосе перебил хозяйку дома невысокий кучерявый мужчина в очках.
— И слишком горд, чтобы подчинить свою жизнь какому-то гуру, — добавила меланхоличная женщина в очках с такой же оправой. — Он хочет властвовать сам.
— Был кто-нибудь в этом «Третьем глазе»? — в нервном смешке кучерявого мужчины прозвенели злорадные нотки.
— Была один раз, — кивнула пожилая женщина с понимающим видом.
— Видели, чем они там занимаются — стихи, цветочки из бумаги?..
Татьяна метнула в сторону мужчины в очках строгий взгляд.
— Молчу, молчу… — виновато улыбнулся он.
Блондинка снова обвела взглядом комнату, словно собираясь с мыслями.
— Сначала мне действительно было приятно общаться с новыми знакомыми. Несколько раз мы собирались здесь, читали стихи. Медитировали. Миша играл на пианино, — Татьяна перевела взгляд на невзрачного, но приятного мужчину в очках. — И тогда мне казалось, что мы живем полной жизнью. Хотя, теперь я понимаю, пытаясь постигнуть какую-то Истину, которая, на самом деле всегда была внутри нас, мы совершенно не знали друг друга, мы ничего не замечали вокруг. Мы как будто пребывали в каком-то полусне, — женщина нервным движением убрала упавшую на лоб белокурую прядь. — Странно, что все мы, интеллигентные взрослые люди позволяли ему проделывать с собой такое.
Инга почувствовала, что все кроме нее за этим столом прекрасно понимают, о чем идет речь.
Она вопросительно посмотрела на Одинокого Лота, но он был глубоко погружен в свои мысли и переживания.
— А когда у меня родился мальчик… — молодая женщина замолчала, грустно посмотрела в сторону играющих малышей. — Это он сказал, чтобы мы назвали сына Эрнистом. У нашего сына никогда не было настоящего имени. Но… — голос женщины внезапно наполнился радостью. — Завтра наш сын получит Крещение.
Комната наполнилась одобрительным и радостным гулом.
Взрослые принялись наперебой поздравлять маму.
— Ты, Аня, — обратилась она к темноволосой девушке с тонким изящным профилем — будешь нашей крестной. А тебя, Лот, я приглашаю в крестные.
— По этому поводу, я думаю, надо выпить, а то я что-то совсем разволновался.
Одинокий Лот, и правда, выглядел взволнованным.
Безалкогольное шампанское празднично зашипело по бокалам.
— Вот видите, — глаза Костомарова блестели болезненно и радостно одновременно. — Пророчество все-таки сбылось. Эрнист принес избавление Долине Скал.
— Давайте продолжим прямо по кругу, — предложила блондинка. — По часовой стрелке.
Никто не возражал против такой очередности.
Одинокий Лот оказался в ней замыкающим.
— Я муж этой прекрасной женщины, — подхватил эстафету рыжеволосый мужчина очень высокого роста. — И я никогда не мечтал стать актером.
Кто-то засмеялся, оценив его шутку.
— Но я один из тех неудачников, которые… — мужчина виновато улыбнулся. — Вы меня поняли.
Несколько человек закивали.
— Я поэт… вернее, считал себя таковым. По профессии я врач. Больше десяти лет я работаю на «скорой». Однажды… дело было ночью… Мы приехали на вызов… странный такой вызов… Острое отравление.
Услышав звук подъехавшей «газели», женщина ждет у двери. Лицо — заплакано. В глазах замер страх, самый необъяснимый из всех возможных — страх смерти.
Корчащийся над тазом мужчина пытается сохранить подобие уверенности в себе. «Как странно… Зачем ему это?» — некстати мелькает мысль у врача.
Мертвенно белое лицо больного искажают судороги.
Одного взгляда на больного достаточно, чтобы понять, что требуется немедленное промывание желудка. Только после этого можно вести его в больницу.
— Чем он отравился? — щуплый на вид мужчина оказался неожиданно тяжелым, так что довольно непросто вести его до машины «скорой» вдвоем с молоденькой медсестрой, но девушка в белом халате мужественно сжимает зубы, прогибаясь под своей ношей.
— Мышьяк… — шепчет женщина дрожащими губами. — Я не знаю… Может, выпил больше, чем обычно, керосина…
Он пришел ко мне дней через десять.
— Доктор, наверное, вы считаете меня сумасшедшим…
Я не сразу его узнал.
— … или думаете, что я какой-нибудь сумасшедший самоубийца… — продолжал он домысливать за меня.
Признаться, мне не было уже до него никакого дела.
Но вот он, по всей видимости, хотел донести до меня какую-то мысль.
— Вы думаете, что спасли одного человека, а спасли человечество.
По всей видимости, это и была та самая мысль.
Я кивнул. У меня не было никакого желания продолжать разговор с этим странным человеком.
— Меня подвел мышьяк, — продолжал он, как будто оправдываясь. — Но со временем я смогу глотать мышьяк горстями, также, как сейчас могу литрами пить керосин.
Мне не терпелось избавиться от этого странного больного. В конце-концов, такими, как он, должна заниматься психбригада. Так я тогда подумал.
— Вижу, вы не верите мне, — грустно усмехнулся странный посетитель. — Тогда смотрите…
В лице его появилась решимость — легкость и несгибаемость одновременно. То, что произошло дольше… Это произошло так быстро, что я не успел ему помешать, даже не сразу понял, что произошло.
Ловко, как фокусник, он извлек откуда-то из кармана какую-то бутылку и мигом опустошил ее.
— Это керосин, — сказал он спокойно, так, как будто говорил о погоде. — Если не верите, можете попробовать. Здесь еще осталось немного.
Он говорил с какими-то странными интонациями, насмешливыми и в то же время абсолютно серьезными. Он протянул мне бутылку, из которой пил. Из бутылки разило керосином. На дне оставалось совсем немного жидкости. Это действительно, был керосин.
Я вскочил на ноги, еще не подумав, куда собираюсь бежать и что делать. Ясно было одно, нужно снова спасать этого сумасшедшего.
— Не бойтесь, доктор… простите, как ваше имя-отчество. Вот увидите, со мной ничего не случится, — успокаивал меня этот сумасшедший, как будто это я, а не он должен был бояться.
Так, в сущности, и было.
В его голосе звучала та странная незыблемая уверенность, которая заставила меня сесть на место. Эта уверенность в конце-концов и поработила меня.
Через несколько минут мне нужно было ехать на вызов, а когда я вернулся, странный гость все еще ждал меня на станции скорой помощи.
— Вот видите, Николай Сергеевич, я еще жив, — голос его звучал весело, даже издевательски, и я почувствовал раздражение, но еще не осознал, что уже тогда этот человек порабощал меня.
В тот день он пригласил меня в свой клуб, пообещал, что я увижу еще много всего интересного. В этом я, впрочем, не сомневался, но еще подумал тогда: «Никуда я не пойду». Но уже на следующий вечер… это как раз была пятница, когда гуру Тан собирал свои жертвы, я пришел в библиотеку, где проходили эти встречи… Сначала я убеждал себя, что мной движет беспокойство за состояние здоровья этого странного человека, но на самом деле я стал его марионеткой.
Мужчина ненадолго замолчал. Глубоко и громко вздохнул, потом продолжил.
— Он поработил наши тела, нашу волю, наши мысли. Я до сих пор не могу понять, как это могло произойти. Не могу поверить, что все это произошло со мной.
Врач опустил голову, сосредоточенно о чем-то размышляя, а когда снова поднял глаза, в его взгляде, как первые лучи солнца на рассвете, светилась надежда.
— Как бы то ни было, — робко улыбнулся мужчина. — Это здесь, в Долине Скал, я познакомился с самой прекрасной женщиной. — Он с нежностью посмотрел на жену. — С Танечкой. И… я не думал, что когда-нибудь смогу это сказать, но… я прощаю его… Да, я прощаю его, — повторил мужчина уже твердым голосом, как у человека, выздоровевшего от тяжелой болезни.
Люди за столом улыбались, и их радость и надежда невольно передались и Инге.
Мужчина сел на свое место. Обнял жену.
На середину комнаты вышел щуплый невысокий брюнет в очках.
— Наша история более прозаичная, — хитровато улыбнулся он. — Мы с Риммой познакомились десять лет назад на курсах астрологов. С тех пор мы вместе. Мы много общаемся с людьми, интересующимися астрологией и магией. В Долину Скал мы пришли по объявлению… небольшому объявлению в газете. «Хотите обрести себя? Интересуетесь психологией и эзотерикой? Приходите к нам». Незадолго до этого в той же газете мы прочитали другое похожее объявление, но в тот раз всех, кто стремится к духовному росту… Кажется, так там и было написано…
— Нет, немного не так, Рома, — перебила мужа сидящая рядом с ним меланхоличная женщина, идеально дополнявшая своего подвижного супруга. — Там было написано — всех тех, кто стремится к саморазвитию и к самосовершенствованию, приглашает клуб прикладной психологии «Третий глаз».
— Да, так, — закивал головой астролог. — Оба объявления нас заинтересовали. Мы стали регулярно посещать оба клуба. Но в Долине Скал, как мы потом сами окрестили наш клуб, было гораздо интереснее, чем в «Третьем глазе»…
— Астрологи? Это уже что-то. Во всяком случае, неплохое начало. Если вы десять лет серьезно занимаетесь астрологией, значит, можно сказать почти наверняка, часть знаний вам уже открыта. Но помните: это только часть. Вы знаете тайну звезд, но есть еще множество тайн, приобщиться к которым вам еще только предстоит — тайна земли, тайна воды, тайна воздуха, тайна трех цветков и, наконец, тайна трех камней, в которой и заключается разгадка бессмертия. Только немногим дано получить эти знания. Но вы достойны того, чтобы стать посвященными, достойны того, чтобы узнать Истину.
Гуру Тан был уверен, что раздвигать границы сознания можно до бесконечности, но вместо этого он создал в своем воображении свой странный мир. И мы, как те Слепцы из Долины Скал, не видели и не хотели видеть ничего вокруг. Когда… когда я узнал, что Великий Гуру не бессмертен… я испытал настоящий шок. А потом неожиданно для самого себя — облегчение. И я вдруг увидел весь ужас того, что он делал с нами… Власть гуру Тана была неограниченной, принимала уродливые формы… И он постоянно испытывал, насколько сильна его власть.
Мужчина опустил глаза, страдальчески поджав губы. Несколько секунд тишины, такой звенящей, как будто ударили по хрусталю серебряной ложечкой, казались вечностью.
— Когда у меня обнаружили ВИЧ, — поднял голову мужчина, — моя реакция была, наверное, такой же, как у каждого из вас. Я отказывался верить. Но… гуру Тан… Сергей Аникшин… — произнес мужчина с усилием. В первый раз за вечер кто-то назвал парапсихолога его настоящим именем, и от этого воздух в помещении стал стеклянным, звенящим, и вдруг разлетелся на осколки. — Он заставил меня поверить, что это лишь недоразумение, что скоро я снова буду здоров. А когда… когда я узнал, что его больше нет, моей первой реакцией был страх… ужас. Я подумал: «Все. Конец. Теперь никто не сможет мне помочь».
Мужчина снова сделал паузу, собираясь с силами. Вздохнул, как перед тем, как прыгнуть в первый раз с парашютом.
— Но теперь, — выдохнул он с облегчением, — теперь я знаю, что мы сможем, вместе мы сможем начать новую жизнь, не смотря на все ошибки, которые совершили. Теперь мы свободны, и каким будет наше будущее, зависит от нашего выбора здесь и сейчас. У меня все, — поправил он очки и слегка наклонил голову, как артист, когда собирается раскланяться после удачного выступления. — Может быть, Римме есть что добавить.
Роман вопросительно посмотрел на супругу.
— Можно я с места? — скромно улыбнулась она, и, не дожидаясь ответа, продолжала, все также улыбаясь. Женщина говорила очень быстро, как будто боялась забыть то, что хотела сказать. — Рома уже все рассказал. Мне нечего добавить. Мы считали себя посвященными, а на самом деле были рабами.
— … Но что есть Истина? Чтобы узнать, что есть жизнь, нужно пройти через смерть. ВЫ ГОТОВЫ РОДИТЬСЯ ЗАНОВО?
Его слова все еще преследуют меня, — женщина поправила очки таким же жестом, как ее супруг, отчего впечатление сходства между ними усилилось. — И я не знаю, когда мне удастся освободиться от его голоса, который зовет меня обратно, в Долину Скал. Этот голос стал моим внутренним голосом, но теперь я знаю, он принадлежит не мне. И еще… я поняла главное. Я не хочу обратно в Долину Скал. Это не мой мир. Передо мной как будто открылась новая дверь, и я не знаю еще, что меня ждет за ней, но я предчувствую, что стою на пороге чего-то, что принесет мне радость.
Я первой узнала, что у меня ВИЧ, когда была беременна. Я убедила Рому также сделать анализ крови, и оказалось, что у него тот же диагноз. Когда я, наконец, почувствовала себя свободной, моей первой реакцией была ненависть. За то, что он сделал с нами. Но сейчас… Я прощаю его… Да… я прощаю его, — повторила женщина, и меланхоличное выражение на ее лице сменилось радостью.
Умиротворенное молчание, которое нарушали только тиканье больших позолоченных настенных часов и детские голоса, разрядилось аплодисментами, как праздник долгожданным фейерверком.
— Ну что, кажется, теперь моя очередь, — с извиняющейся улыбкой начала женщина со стрижкой. По-видимому, она была старше всех за этим столом. — Если позволите, я тоже не буду вставать.
— Ладно, Ольга Егоровна, — снисходительно улыбаясь, махнула рукой хозяйка дома. — Давайте, как кому удобно.
— Вы все знаете, кроме «новенькой», — Ольга Егоровна посмотрела на Ингу, — что я заведую этой самой библиотекой. Когда Аникшин пришел ко мне и сказал, что хочет организовать здесь клуб парапсихологии, я не увидела в этом ничего плохого.
Вот все «выступавшие» рассказывали о том, как пришли в этот клуб… У меня тоже есть своя предыстория, — женщина выражала свои мысли несколько косноязычно, с извиняющейся улыбкой, но при этом с налетом театральности. Впрочем, все собравшиеся говорили, пожалуй, несколько выспоренным слогом, как актеры со сцены.
— А потом… — женщина часто-часто захлопала ресницами. — Потом заболела Сонечка. Мы повезли ее в больницу.
Врачи поставили диагноз «лейкемия». Тогда я и обратилась к Аникшину…
— Значит, у вашей внучки рак крови… — мужчина в белом задумчиво качает головой.
— Я так растеряна… что же нам теперь делать, Сергей… простите, пожалуйста, забыла ваше отчество…
— Александрович…
Мужчина обводит рассеянным взглядом пыльные полки с проштампованными библиотечными книгами, аккуратно рассортированные.
Нервно перебирая пальцами, стучит по столу. Встает. Подходит к ближайшей этажерке «Азбука классики». Проводит рукой по верхней полке. Пальцы скользят вниз. Наклоняется. Берет книгу наугад.
Стефан Цвейг. «Нетерпение сердца».
Как на фотопленке, как будто кто-то нажал невидимую кнопку спуска, момент этот оставляет отпечаток в сердце женщины.
«Стефан Цвейг покончил с собой», — мелькает почему-то некстати в ее голове, и женщина тут же настойчиво отгоняет эту мысль.
Мужчина листает книжку, ненадолго задерживается на какой-то странице.
Женщина напряженно следит за каждым его движением.
Она еще не осознает этого, но в сердце ее уже робко мерцает ни на чем еще не основанная надежда.
— Я помогу вам.
Она ждала, хотела услышать эти слова, и когда он произнес их, поспешно кивает головой, точно боясь, что он передумает.
— Приходите завтра вечером после восьми ко мне домой. Вы знаете, где я живу?
— Он не был еще тем могущественным гуру Таном, который превратил нас в тени, — теперь женщина говорила быстро, без остановки и еще более высокопарно. — Вечером я привела Сонечку к нему. Он сказал жене, чтобы она нам не мешала, закрыл дверь, и мы остались в комнате втроем.
Я никогда не забуду эту комнату. По-видимому, зал. Зеленые кресла, диван, телевизор… Довольно просторная комната, но чуть ли не наполовину заваленная всяким хламом — какими-то подушечками, салфеточками, панно, мягкими игрушками.
Инга с удивлением отметила разницу между тем, что она сама увидела в доме Аникшина, и тем, что рассказывала одна из его учениц.
— Я смотрела, как Аникшин водит руками над головой Сонечки. Хотела и не могла поверить, что это поможет моей внучке. А он как будто угадал мои мысли. «Вы, главное, верьте», — так он сказал.
А что мне еще оставалось?
Дочь и зять, правда, не особенно верили, что Сонечке поможет экстрасенс.
Но не мешали мне водить к нему внучку.
Неделю так Аникшин водил над ней руками.
А потом мы сделали повторный анализ, — радостное удивление отразилось на лице женщины, как будто она снова переживала тот момент. — Нам сказали: «Извините. Вашей девочке поставили ошибочный диагноз. Очень редко, но такое случается». До сих пор не понимаю, как могло такое произойти. Ошиблись медики, или и впрямь Аникшин излечил Сонечку…
Но только Аникшин с тех пор стал для меня всем. Да и как я могла не верить каждому его слову, если он спас Сонечку.
Помню, — женщина глубоко вздохнула, — после этого он решил, что сможет лечить больных раком и СПИДом. Он сказал, чтобы я взяла Сонечку, и мы втроем пошли в онкологический диспансер. Там он и встретил Змею.
Инга вопросительно посмотрела на Одинокого Лота, но он был слишком увлечен рассказам и не обратил внимания на ее взгляд.
Но речь шла, явно, не о рептилии.
ТАК КТО ЖЕ ЭТА ЗМЕЯ?
— К счастью, главврач не стал нас слушать, и даже пригрозил вызвать милицию если мы появимся еще раз. Так что в диспансере мы нашли только одного клиента. Клиента?.. — повторила женщина уже с вопросительной интонацией, вдумываясь в сказанное, может быть, из-за банального косноязычия, слова. — Я до сих пор не знаю, можно ли назвать людей, которых взялся исцелять Аникшин, его клиентами. Хотя он и брал деньги и подарки в знак благодарности, но, думаю, это для него не было главным.
В знак согласия бывшие ученики Аникшина все, как один, закивали головами.
— Может быть, он, действительно, хотел помочь неизлечимо больным, но еще больше — почувствовать себя всемогущим.
Никто не возразил Ольге Егоровне и на этот раз.
Звонок, пронзительный и долгий, оборвал рассказ. Хозяйка дома поспешила к двери.
Нервные женские молодые голоса, перебивая друг друга, наводнили прихожую. Казалось, их было много — этих нервных женских молодых голосов. Их было только два. Инга узнала, кому они принадлежат, сразу же, до того, как Снайк и Ванга осторожно вошли в зал.
— Что здесь у вас происходит? — агрессивно поинтересовалась Снайк. — Все в сборе. — Обвела взглядом гостей. — Только главного виновника не хватает! Даже прессу пригласили.
Марина остановила презрительный и испуганный взгляд на Инге.
Все взгляды, как лучи, сошлись на девушке с красными волосами.
Немым вопросом переместились на Одинокого Лота.
— Инга моя хорошая знакомая, — невозмутимо улыбнулся он.
— Так вы давно знакомы? — облегченно вздохнула Татьяна.
— Несколько часов, — честно ответил Одинокий Лот.
Инга почувствовала острое желание защитить Одинокого Лота от взглядов-стрел.
— Я написала статью, но она еще у меня, и может быть… — Инга сама не знала, что хотела сказать этим «может быть».
— Ладно, — махнула рукой Татьяна. Жест этот, по-видимому, означал что-то вроде «Лот знает, что делает». — Садитесь, девочки.
Марина и Аня сели рядом с хозяйкой.
— У нас здесь сегодня что-то вроде стола откровений. Каждый рассказывает о себе, — ввела хозяйка девушек в курс дела.
В центре внимания снова оказалась Ольга Егоровна.
Из-за возникшей суеты она потеряла нить своего рассказа и теперь рассеянно улыбалась.
— Ну что ж… — попыталась она собраться с мыслями. — Дальше вы все сами знаете… Одно меня радует, что мне не удалось втянуть во все это дочь и зятя. Хотя я не раз убеждала их прийти на сеансы Аникшина. К счастью, они оба очень занятые люди, и ограничились обещаниями. Как бы то ни было, прошлого не изменить, но каким будет наше будущее, зависит от того, что мы сделаем для завтрашнего дня.
Аплодисменты снова наполнили комнату.
Следующей по часовой стрелке за столом сидела красивая бледная девушка с длинными, но редкими темными волосами
— Я — художница, — голос ее был приятным и глубоким, но тихим и неуверенным. — Вы знаете, меня зовут Элизабет.
От этого имени Инга моментально выпрямились, вспомнив утреннее происшествие с книгой.
— Есть у меня и другие имена — Лиз, Мона-Лиза. Так меня звали мои друзья. Вы знаете их. Снайк и Ванга, — девушка перевела взгляд на Марину и Аню, на секунду замолчала, собираясь с мыслями. — На самом деле меня зовут Анна. Так странно снова произносить свое настоящее имя… Мы не любили свои настоящие имена. Среди нас были Мадлен, Марисабель, Саманта — герои сериалов, а некоторые просто придумывали себе имена, которые, как нам казалось, уводили нас из тусклой повседневности в другую яркую жизнь. Это был лишь наш мир, существовавший лишь в наших фантазиях, возбужденных роком и «травкой»… А гуру Тан сказал, что есть другая реальность, где все мечты становятся явью. Это была и моя реальность, альтернатива привычной действительности.
Девушка грустно улыбнулась и продолжала:
— Я люблю выходить за рамки привычного. Я люблю рисовать другие миры. Мой любимый цвет — фиолетовый. Однажды я нарисовала сиреневый лес. Большой и таинственный. А вокруг были песок и скалы.
— Долина Скал… — задумчиво прокомментировал мужчина в очках с толстыми стеклами и темной оправой. — А где сейчас эта картина?
— Не перебивай, Миша, — мягко осадила художница. — Да, это была Долина Скал. Но я узнала об этом позже, когда мне позвонил Аникшин. Он купил мою картину на выставке.
Тихий голос художницы с каждым словом наполнялся уверенностью и силой.
— Вы тоже знаете о Долине Скал?
— Извините, с кем я говорю?
— Вы меня не знаете, — (голос незнакомый, не низкий, не высокий и какой-то безликий. Но что-то есть в этой безликости, что удерживает от того, чтобы повесить трубку.) — Я купил вашу картину на выставке.
— Какую картину?
— Хотите узнать, что в том сиреневом лесу?
Это была моя первая выставка. Моя первая проданная картина. И человек, купивший ее, меня заинтриговал. Я согласилась встретиться с ним.
Когда я пришла, он был дома один… Это особое ощущение, когда видишь свою картину в незнакомом помещении, знакомо, наверное, каждому художнику.
Он спросил, как меня зовут. Я ответила: «Анна». Он сказал: «Нет, ты не Анна. Ты — Элизабет».
А еще он сказал мне, что я — муза. Его муза. Он пригласил меня в Долину Скал. Я спросила: «А как мы туда попадем?». Он провел рукой по моей щеке.
Потом…
— Кажется, здесь не просто вечер откровений, а вечер эротических откровений, — Марина вонзила в художницу презрительный взгляд.
— Марина, — укоризненно посмотрела на девушку хозяйка дома. — Когда подойдет твоя очередь, скажешь все, что хочешь сказать.
— … Он сказал, что для того, чтобы попасть в Долину Скал, нужно слиться духовно, — помотав головой, словно сбрасывая с себя презрительный взгляд бывшей соперницы, продолжала Анна-Элизабет. — А чтобы слиться духовно, нужно слиться физически.
Марина заерзала на стуле, метнула еще один взгляд, полный презрения, в рассказчицу, но промолчала.
— Он называл меня Музой, — повторила девушка. — Он показал мне начало своего романа о Долине Скал, который так и не смог закончить. Был и еще один, законченный, роман. Его героинь звали Анна и Элизабет. Он даже издал его под женским псевдонимом «Анна Перл». Гламурная книжка в розовой обложке всего лишь в одном экземпляре. Я долго хранила ее, но недавно она куда-то исчезла. Может, я сама потеряла ее во время шопинга, потому что подсознательно хотела ее потерять? Аникшин не любил этот роман. Он хотел написать что-то, что откроет людям тайну Вселенной, Истину, как он говорил. К тому же, у него часто менялись музы… — девушка подавила вздох. — Я никогда не любила его. Мне вообще никогда не нравился такой тип мужчин, но я жила так, как будто постоянно находилась под гипнозом, а может быть, так оно и было…
Анна нервно провела рукой по волосам.
— О том, что у меня ВИЧ, я узнала только вчера, — девушка встретилась взглядом с Одиноким Лотом. — На днях позвонил Лот, сказал, чтобы я сдала анализ крови. Результат не был для меня шоком, но еще когда я шла сюда… — девушка на секунду замолчала, — я чувствовала себя совершенно потерянной, но сейчас, слушая моих друзей по несчастью, я почувствовала вдруг, что жизнь продолжается, и самое лучшее, может быть, еще только впереди. Ну вот… — выдохнула Анна с улыбкой. — На этой оптимистичной ноте, пожалуй, и закончу.
Девушка получила свою заслуженную порцию аплодисментов, и траектории взглядов переместились на мужчину в костюме как будто с чужого плеча. Он рассеянно улыбался, переводя взгляд с одного лица на другое из-за толстых стекол очков.
— Ваша очередь, Маэстро, — подбодрила его хозяйка.
— Честно говоря, не умею я рассказывать…
Рассеянная улыбка стала смущенной.
— Нет уж, Миша, не отлынивай, — запротестовал астролог Роман.
— Лучше я сыграю то, что хочу рассказать.
Мужчина вразвалку и вместе с тем осторожно прошел к пианино, бережно, как будто совершая ритуал, открыл крышку.
— Миша — гений, — наклонился к уху Инги Одинокий Лот.
Инга недоверчиво скользнула взглядом по мешковатой фигуре маэстро, близоруко щурившемуся даже сквозь очки с толстыми линзами в неуклюжей черной оправе.
— Жаль, что это не орган, — произнес музыкант, обращаясь не столько к присутствующим, сколько к самому себе.
— Извини, — развела руками хозяйка дома.
Одинокий Лот с интересом скользнул по лицу Инги, пытаясь угадать, какое впечатление произвели на девушку слова музыканта.
Инга старалась оставаться вежливо-бесстрастной, чтобы какой-нибудь бестактностью не испортить странный праздник.
Она никогда не верила в гениальность случайных знакомых. Конечно, теоретически такое возможно, но по той же теории вероятности…
Большие руки Миши-Маэстро, словно гипнотизируя музыкальный инструмент, на несколько секунд нависли в воздухе над клавиатурой, и это напряженное предвкушение музыки невольно передавалось каждому, кто приготовился слушать игру Миши-Маэстро.
И вот пальцы музыканта встретились с клавишами, погрузились в черно-белую гармонию звуков, наполнили ее цветом.
Инга никогда раньше не слышала эту мелодию, но поняла это намного позже, когда звуки становились отголосками, растворялись в бесконечности, а маэстро, совершенно опустошенный, ссутулившись, склонился над клавиатурой, и засаленные черные волосы спадали на толстые стекла очков. А пока казалось, что эти звуки именно в этой единственно возможной последовательности были ВСЕГДА, и ВСЕГДА была жажда их услышать. Сгущающаяся, как смог, пустота ля-минора. И вот как дождь над пустыней, где тысячи лет с неба не падало ни капли воды…
И даже раскаты грома на непроницаемом небе, сквозь которое не видно звезд, вселяют надежду. Голубым огоньком она теплится в бесчисленности звезд. Свечи на торте как звезды. Которые когда-нибудь погаснут.
— … Музыка — только один из Способов постижения Истины. Но есть и другие.
Музыкант рассеянно поправляет очки в толстой оправе.
— … Я был на прошлом вашем концерте, и мне захотелось послушать вас снова.
Музыка… Он говорит о музыке, но хочет сказать о чем-то другом… Совсем о другом.
— … Так вот… Я хотел вам сказать. Я сразу понял, что вы можете стать одним из нас, вы можете стать посвященным. В какой-то степени вы уже посвященный. Вы создаете гармонию из хаоса. Многие люди ищут эту гармонию и не могут найти. Вы не могли бы сыграть для таких людей… не на органе… на обычном фортепиано — дома у одной моей хорошей знакомой? Моей ученицы…
Свет голубой звезды исцеляет от сомнений, наполняет новой силой…
Галактики расступаются, эти звездные ворота без числа. Уводят в бесконечность… дальше… дальше…
Мысли вращаются со скоростью света. Абсолютная гармония вращения.
Воз- вращение.
Свечи на торте как звезды. Которые не погаснут никогда.
Нет, стрелки циферблата не сошли с ума. Звездные часы показывают без пять минут вечность. Осколки комет пронзают бесконечность.
Осколки комет — просто лепестки цветка.
Звезды пульсируют в ре-мажоре. И чаша цветка раскрывается. Крещендо Млечного пути — дорога к свету.
Все впереди. Все возможно.
«Все возможно», — долго еще звенела тишина. А аплодисменты были такими искренними и шумными, как будто рукоплескали не десять человек, а в десять раз больше.
— Что это? — восхищенно поинтересовался астролог.
— Не знаю… экспромт, — все так же рассеянно улыбался маэстро.
Двойник Адониса вышел на середину комнаты медленно, как будто оттягивая момент откровенности. Громко вздохнул.
— Когда я вернулся из Долины Скал, — начал Костомаров замогильным голосом, но где-то на самом дне его бездны его зрачков теплилась голубая звездочка надежды. — Хотя… — черные волосы мягко и своенравно упали на лицо. — Я всегда был лишь тенью… Тенью своего брата.
Двойник Адониса замолчал на несколько секунд. Инга смотрела на мужчину в белом сквозь огоньки на торте. Мерцание свеч и слова двойника Адониса завораживали, придавая облику что-то пафосно — мистическое.
Хотя… все вполне объяснимо. Ему, как всем неудачникам, нравится красиво обставлять свои терзания, упиваться ими, словно глядя на себя со стороны… Тенью своего брата…
— Он родился раньше меня всего на несколько минут, но это определило всю мою дальнейшую жизнью. Мой брат был звуком, а я всего лишь отголоском. На первый взгляд нас практически невозможно различить, но это только внешнее сходство.
Я только и слышал и дома, и в школе — «бери пример с брата», «делай как брат», «ты должен гордиться своим братом»…
И я старался быть таким, как он. Но мне это никогда не удавалось. Несмотря на внешнее сходство, мы были очень разными по характеру.
Он был отличником и окончил школу с золотой медалью. А я учился на тройки, гонял мяч во дворе, играл на гитаре, приходил домой с синяками. Я дрался лучше всех в классе, был капитаном школьной футбольной команды и солистом в местной рок-группе. Но мои заслуги родители не ставили ни в грош.
Я всегда был паршивой овцой, трудным подростком, который доставляет неприятности своим близким. Даже девушки почему-то всегда выбирали моего брата, и я презирал их за это. В нем было что-то, перед чем невозможно устоять, а я был лишь неудавшейся копией моего брата.
После школы он поступил на философский факультет престижного московского вуза. А я провалил в три вуза. Потом меня забрали в армию. Там я и познакомился с одним парнем — Аликом.
Как он оказался в армии — не понятно.
В чем-то наши истории были похожи. Только он рос единственным ребенком в семье. Родители — оба предприниматели — были слишком заняты своими делами, чтобы обращать внимание на ребенка, а когда обратили — было уже поздно. Сын их уже прочно сидел на игле, его вышибли из института, куда его пристроили родители в надежде, что, получив престижную специальность «экономист», он продолжит семейную традицию. Но Алика мало интересовал бизнес. Зато он отлично играл на бас-гитаре. Алик не скрывал, что он би- сексуал. Когда отец его узнал, что сын засматривается (и не только) на мальчиков, это стало последней каплей. Вот родители его и решили, что только армия сделает из него мужчину. Не знаю, как они там договаривались с военкоматом, но, несмотря на, казалось бы, полную непригодность к службе, Алика зачислили — таки в музыкальную роту. Там мы и познакомились.
— Надо увести детей в другую комнату, — шепнула хозяйка дома на ухо мужу. — Они не должны это слышать.
Николай кивнул.
— Эрнист, Сонечка, Сережа… Пойдемте, я вам что-то покажу, — прихватив большого розового слона, мама Эрниста, что-то весело рассказывая на ходу, ушла с малышами в другую комнату.
— Как-то я проснулся среди ночи от его прикосновений. Я удивился тому, что не испытываю отвращения. Скорее, даже наоборот. Ничего подобного я не испытывал ни с одной из девушек, а до этого у меня было две-три шлюшки, не больше. И каждый раз удовольствие отравляла мысль, что любая из них предпочла бы моего брата. Но Алик никогда не видел моего брата. Он любил меня. Первый раз в жизни я был кому-то нужен.
Мой брат приехал из Москвы совсем другим. Он рассказал, что познакомился с какими-то интересными людьми, которые помогли ему обрести смысл жизни. Раньше у него было много девушек, теперь он полюбил одиночество, был все время молчалив и задумчив, перестал есть мясо. Как-то он мельком сказал, что ходил на какие-то курсы магии, и у него открылись сверхъестественные способности. Теперь мои родители верили, что он может все. А я чувствовал себя полным ничтожеством.
Тогда я и увидел объявление в газете. То самое, последнее, о котором… вот… ребята рассказывали, — повел Костомаров глазами и подбородком в сторону Ромы и Риммы. — Меня как будто ударило током. Кто-то, кого я еще не знал, предлагал мне снова обрести утраченное «я». Стать лучше и, может быть, даже лучше моего брата. Тогда для меня это было важно. А потом… — во взгляде Константина Костомарова промелькнула обида. — Потом я попал в Долину Скал.
— У меня такое чувство, что я вас уже где-то видел. Очень знакомое лицо… Гм- м-м… — мужчина в черном напряженно морщит лоб. — Вы давно интересуетесь эзотерикой?
— Недавно. Наверное, вы видели моего брата. Он экстрасенс.
— Вот как? — мужчина в черном смеется, и в его смехе почему-то отчетливо звенят разочарованные нотки. — Да, так обычно и бывает. Чаще экстрасенсорные способности развиты срезу у нескольких членов семьи. У кого-то больше, у кого- то — меньше…
— У меня не…
Мужчина в черном подносит палец к губам, как будто уже знает, что хочет сказать ему собеседник.
— Никогда не произносите ничего подобного вслух, чтобы не притянуть отрицательную энергию. Мы сами не знаем, как много в нас заложено. И… — мужчина несколько секунд интригует молчанием. — Конечно, я пока не могу сказать наверняка, но уже сейчас я вижу в вас большой потенциал. Скрытые экстрасенсорные способности. Конечно, их нужно развивать, И, возможно, уже через несколько месяцев вы сможете стать посвященным.
Несколько месяцев… Это казалось мне такой ерундой по сравнению с теми годами, когда я безуспешно пытался не отстать от своего брата. Оказалось, что научиться гипнозу и всем таким вещам совсем не сложно. Я, наконец, поверил в свои силы. А потом я узнал, что есть такой человек — бывший ученик Аникшина, который создал свой клуб «Третий глаз». И я решил последовать его примеру. Теперь ко мне сами начинали притягиваться люди, для которых я был идеалом. Мы ездили в Коктебейль на нудистские пляжи, медитировали в горах на Кавказе. В то время как у моего брата не было последователей. Он сам ученик какого-то безумного колдуна. Но все эти люди, которые верили каждому моему слову, не знали, что когда я снимаю белые одежды, я отправляюсь куда-нибудь в ночной клуб или в другое место для закрытых тусовок, где я просто могу оторваться.
Я научился всем этим эзотерическим штучкам, но так и не нашел себя. Я снова обманул себя.
Константин Костомаров перевел дыхание, как после бега на длинную дистанцию.
— Я не знаю… — его взгляд казался затравленным и гордым одновременно, но в голосе мерцала надежда. — … я… мы все дорого заплатили за свои ошибки. Я имею в виду не только ВИЧ. Странная, не правда ли, плата, за то, чтобы стать посвященным, — усмехнулся Константин Костомаров. — Мы хотели обрести себя, но мы потеряли, предали себя. Мы были всего лишь тенями. Тенями Аникшина. Но мы думали, что являемся кем-то. Более того, мы думали, что стали избранными, посвященными. И вот, теперь, когда его нет, не стало и нас. Потому что тени не могут существовать без того, кто отбрасывает тени. Да, мы стали никем, но мы и были никем. Но теперь, теперь, я верю, мы можем стать кем-то, стать частью этой огромной Вселенной. Сейчас я понял одну очень странную… странную для меня вещь… я не хочу быть похожим на моего брата… Я никогда не хотел быть похожим на моего брата. Более того, он вовсе не идол, а такой же заблудший, несчастный человек, как и я. И я хочу, очень хочу помочь ему. Пока я не знаю, как это сделать. И я не знаю, как помочь себе самому. Но я не один. Нас много. И мы устали бродить в темноте. Мы прозрели, и оказалось, что темнота была не снаружи, а внутри нас. Долгое время мы жили в Долине Скал, которой никогда не было. Нас не было. Но теперь мы есть.
— Что-то ты загнул, Костя, — усмехнулась Снайк. — Можно немного попроще?
— Попроще — в букваре, — недовольно сверкнул глазами в сторону девушки Константин Костомаров. Но некстати вставленная реплика сбила его патетический настрой.
— В общем, что я хочу сказать… — все еще недовольно косясь на Марину, продолжил он. — Что было, того уже не изменить… Вот сейчас мы все рассказываем о себе, а на самом деле вроде как прощаемся с прошлым. Но мыслями мы по-прежнему в Долине Скал. Только когда мы сможем по-настоящему простить его, мы вырвемся, наконец, оттуда.
— Правильно говоришь, Костя, — одобрила Ольга Егоровна. — Но еще труднее простить себя.
— Да, это труднее всего, — грустно улыбнулся Константин Костомаров, возвращаясь за стол.
Эта грустная улыбка повисла в воздухе многоточием.
Роман, и за ним Римма и все остальные поаплодировали Константину Костомарову, но на этот раз рукоплескания не стали маленькой овацией.
— У меня есть тост… Если никто не против, — снова встал Константин Костомаров.
— Все только «за»! — подставил бокал поближе к бутылке Роман.
Всем своим видом остальные выражали полную солидарность с астрологом.
— Я предлагаю выпить за предстоящие перемены!
Тост вызвал за столом ликование. Улыбки, разные — рассеянные, веселые, задумчивые — пробежали по лицам. Только Снайк оставалась мрачно-сосредоточенной, как будто не участвовать в общем веселье было для нее делом чести.
— Отстой. Безалкогольное шампанское. Ванга, куда мы попали? — громко провозгласила она, явно получая удовольствие от выбранной роли антагониста.
— Это ты сегодня что-то вроде волка, который решил испортить зверушкам праздник? — насмешливо, как капризному ребенку, подмигнул девушке Одинокий Лот.
— Я сегодня что-то вроде человека, который не собирается вместе со всеми вами танцевать на могиле своего гуру, — помрачнела еще больше Снайк. — А такие пидары, как ты, из-за которых…
— Марина! — не дала ей договорить Аня. И, обиженно махнув рукой, Снайк притянула к груди колено и застыла в такой позе, тоскливо глядя перед собой.
— Послушаем Ингу! — голос Татьяны прозвучал праздничным колокольчиком, призывающим к порядку. — Инга? Я не ошиблась?
— Нет, — Инга была совершенно не готова к тому, что ей придется быть на этом празднике (все-таки празднике!) не только зрителем, и слегка растерялась. — Мне тоже рассказать о себе?
— Конечно, — ободрительно и даже с легким возмущением кивнула Татьяна.
Инга медленно обвела взглядом собравшим, ожидавшим от нее откровенности.
— Вы уже поняли, что я работаю в газете, — начала журналистка. — С Сергеем Аникшиным я была знакома минут двадцать — не больше. Вернее, правильнее будет сказать, я видела и слышала его. Я еще ничего не знала о Долине Скал, но, признаюсь, на меня произвели сильные впечатления его слова. Наверное, при другом стечении обстоятельствах я тоже могла бы стать одной из вас.
Инга встретилась взглядом с большими, задумчивыми и понимающими глазами Анны-Элизабет и впервые за вечер в полной мере ощутила причастность к происходящему.
— Случайностей нет. Я уверена в этом. Не случайно именно я оказалась на той пресс-конференции. Я и раньше немного была знакома с людьми, которые считают себя посвященными. И, может быть, им, действительно, открыты темные тайны, которые лучше не знать. Мне повезло. Я не была в Долине Скал. Мне не хочется снова и снова возвращаться в сиреневый лес. Инга и сама не заметила, как перешла на приличествующий случаю возвышенный слог, который, впрочем, в данном месте и в данный момент не казался патетическим. Тем не менее слова шли из души и не были продиктованы желанием соответствовать.
— Но я видела Долину Скал и на картине в доме Аникшина, и на его рисунках, — Инга оглянулась в поисках розовой папки, но ее не оказалось поблизости. Забыла в машине.
— Не буду скрывать, — продолжала Инга, черпая красноречие в том внимании, с которым ее слушали. Даже Снайк не пыталась ее перебить. — Мне очень хотелось узнать разгадку. Хотелось написать сенсацию.
Внимательные взгляды слушателей стали настороженными.
— Но… — Инга уловила эту настороженность. — но… сегодня каждый из нас, наверное, открыл для себя что-то новое. Сделала и я для себя такое открытие. Иногда намного важнее не написать статью, чем сделать сенсационный материал. Но еще больше, чем раскопать сенсацию, мне хотелось узнать разгадку. Когда я прочитала окончание рукописи…
— Окончание? — перебил Ингу Роман.
Инга вопросительно посмотрела на Одинокого Лота. Все остальные вопросительно смотрели на нее.
— Бессмертные обрели избавление, — как яркий персонаж рекламы, проанонсировал Одинокий Лот, чем окончательно всех заинтриговал. — Но об этом чуть попозже.
Инге добросовестно поаплодировали, но каждому не терпелось услышать рассказ, обещающий быть самым захватывающим.
— Ну, Лот, теперь твоя очередь, — напомнила Снайк почему-то ехидно, хотя он и без того уже встал, чтобы рассказать свою историю.
Лот расправил плечи и улыбнулся.
— Впервые я… я не знаю, за сколько месяцев… я могу сказать, что счастлив, — начал он. — Наверное, это и есть настоящее Избавление. Когда-то у меня было все. У меня было свое рекламное агентство. Мы делали рекламные щиты, выпускали рекламную газету. У меня были деньги. Женщины. Много женщин. Одну из них звали Лара. Она была моей секретаршей. Обалденная рыжая телка. Четвертый размер груди. Никто из ребят в нашей фирме не мог похвастаться, что затащил ее в постель… Правда… — Одинокий Лот усмехнулся. — Был один такой случай. Довольно нелепый. Один парень, начальник отдела маркетинга, сказал, что спал с ней. До нее дошел этот слух. И что, вы думаете, она сделала? Как-то после планерки, когда все были в сборе, Лара остановила Влада (так зовут парня). Громко спросила: «Так значит, ты спал со мной?» А он, значит, прямо в глаза ей и заявляет: «А что, ты уже забыла?». Другая на месте Лары бы разоралась. А она — нет. Просто спросила:
— А ты не заметил ничего необычного у меня на груди?
Влад тут, конечно, немного растерялся. Говорит:
— Что я мог заметить в темноте? Не помню…
— А ты вспомни…
Когда я открыл дверь кабинета, Лара стояла в приемной без блузки и лифчика. Такой потрясающей груди я не видел больше не у кого.
Кто бы догадался, что у Лары, утонченной неприступной стервы, татуировка на всю грудь. Какой-то странный готический узор вокруг обоих сосков…
Я изучал его часами, как картины Иеронима Босха.
Рисунок не заходил на дорожку между грудями, поэтому никто в фирме не знал о татуировке, хотя Лара и носила достаточно открытые блузки.
До того самого дня…
Она круто поставила на место Влада.
Я никогда не принуждал к сексу своих секретарш. Но Лара… Эта сцена буквально потрясла меня. Что я только не делал, чтобы затащить эту стерву в постель. Но все было бесполезно. Тогда я поставил ей ультиматум.
Неожиданно для меня Лара согласилась. В первый раз это произошло прямо в моем кабинете, на столе, заваленном газетами, за которым мы проводили совещания. Рабочий день подходил уже к концу, в приемной разрывался телефон, а в коридоре гремела ведром уборщица…
Потом было еще пять незабываемых ночей. Лара рассказала, что сделала татуировку, когда ей было шестнадцать лет. У ее бывшего парня был салон татуировок. Я даже вспомнил тогда, что видел его несколько раз — прикольный такой чувак, весь в татуировках.
А потом Лара исчезла… Написала заявление об увольнении. Сказала, что уезжает в Москву.
Примерно в то же время я начал общаться с колдунами и экстрасенсами. Сначала к нам пришел какой-то с виду совершенно безобидный мужичок, который представился главным магом России. Он пришел к нам дать рекламное объявление. Он еще сказал мне: «Тебя приворожила рыжая стерва. Нужен сильный отворот».
Я уже говорил, у Лары роскошные рыжие волосы.
Потом Меркулов привел какого-то не то уфолога, не то валеолога, который говорил, что в прошлой жизни был Маркизом де Садом.
У нас в холе висели красные портеры и абстрактные картины. Уфолог сказал, что надо поменять интерьер и перекрасить стены в светло-зеленый.
Сначала я не придал значения его словам, тем более что мы только что сделали евроремонт, и розовые стены «под мрамор» меня вполне устраивали.
Но уже через неделю бригада рабочих переклеивала новые обои противного цвета разбавленной зеленки, который выбрали колдуны.
В общем, маги прописались в нашем офисе. Мы вместе квасили, а потом колдуны, обнявшись, храпели где-нибудь на диване у нас в приемной. Вскоре они стали приходить и ко мне домой. К тому времени я был в разводе несколько лет и жил один.
Естественно, дружба с магами не способствовала репутации нашего агентства, и никакие амулеты его не спасли.
Но все это совершенно не интересовало меня. Я как будто ослеп.
Когда фирма была уже на грани развала, к нам пришел Аникшин, который тоже представился главным магом России. Я расхохотался ему прямо в лицо.
— Вообще-то я уже знаком с одним «главным магом России». Только вчера с ним пили за этим самым столом.
— С Повсекакием Меркуловым?
— Точно. С Повсекакием.
— Он шарлатан.
— А вы?
— Он только выдает себя за посвященного.
— Послушайте. Посвященный, непосвященный… Все это у меня уже вот где… Слышишь, мужик, проваливай по-хорошему.
Странный посетитель делает вид, что не расслышал обращенных к нему слов.
— Если бы Меркулов был посвященным, он сказал бы вам, что вы больны. Очень больны.
В тот вечер я сел за руль пьяным. Доехал до дома. Было уже темно. Почти во всех окнах в моем доме горел свет. За освещенными изнутри стеклами текла чья-то жизнь. Много жизней.
Большинство окон светились желтым светом, некоторые казалась зелеными, сиреневыми, синими, красными… Эти разноцветные квадратики вызвали во мне смешанное чувство зависти и презрения к домашнему уюту. Окна моей квартиры казались черными прорехами в разноцветной мозаике. Я снова завел мотор и поехал в ресторан. Там я поддал еще, а когда вернулся за руль, прошу прощения у дам, был пьяный в жопу.
Последнее, что я помню — два огня, почему-то несущихся мне навстречу по встречной полосе.
Огни оказались фарами грузовика. Оказалось, это я выехал на встречную полосу. К счастью, никто серьезно не пострадал. Тот парень, водитель грузовика, отделался несколькими переломами. А я попал в больницу с сотрясением мозга. Тогда и обнаружилось, что у меня ВИЧ.
Я нашел того бывшего парня Лары. Как я и предполагал, он тоже оказался ВИЧ- инфицированным.
…Единственным человеком, навестившим меня за те две недели, что я пролежал в больнице, был Аникшин.
— Я вылечил одного человека от рака, — сказал он. — Я вылечу и вас.
Не знаю почему, но я поверил ему.
Единственным условием излечения было ни под каким предлогом не сдавать анализы на ВИЧ.
Аникшин объяснял это тем, что ошибочный анализ может посеять сомнения, и тогда излечение будет практически невозможным.
— Организм сам подскажет, когда наступит исцеление, — говорил Аникшин.
И сначала мне, действительно, казалось, что я начинаю чувствовать себя лучше.
Одинокий Лот ненадолго замолчал. Его темные брови потянулись друг к другу.
— Я никогда не испытывал ненависти к голубым, но я плюнул бы в лицо тому, кто посмел бы мне сказать, что я позволю какому-то гомику затащить себя в постель. — Лот теперь говорил медленно, как будто слова нащупывали перед собой дорогу, прежде, чем вылиться в признание. — Аникшин не считал себя голубым. Он говорил, что это просто один из способов расширения сознания.
Это. Я. Убил. Великого. Гуру.
Каждое слово как камень с вершины скалы…
Как тигрица когтями в добычу, Марина впилась взглядом в Одинокого Лота.
— В том смысле, что он не смог меня вылечить и, наверняка, чувствовал это, хотя и отказывался признаваться себе в этом, — продолжали падать камни слов. — Он заставлял… да, именно заставлял… я не могу подобрать более подходящего слова и меня поверить в то, что мой организм справился с ВИЧ-инфекцией. Аникшин верил, что это возможно. Наверное, он, действительно, хотел, чтобы я исцелился. Но не ради меня самого — это укрепило бы его веру в то, что он может все. Этого не произошло. Он не смог исцелить меня и заразился сам. Исход вам известен.
— Очень хорошо, — мрачно добавила Снайк.
— Да, — неожиданно согласился с ней Одинокий Лот. — И, к сожалению, этого нельзя уже изменить. И все-таки… все-таки в одном Аникшин был прав — действительно, наши мысли обладают колоссальной силой. Каждый из нас хотел стать СВЕРХЧЕЛОВЕКОМ. Вместе мы создали свою вавилонскую башню — Долину Скал, где живут бессмертные. Наши мысли, работавшие на «энерджайзерах» гордыни и эгоизма, стали разрушительной силой. Но теперь, господа, настало время любить! Помните, СЛЕПЕЦ УКАЖЕТ ПУТЬ СЛЕПЦАМ… Мы были этими слепцами. А теперь… мы получили ИЗБАВЛЕНИЕ. Незадолго до своего последнего сеанса Аникшин прочитал мне начало своей рукописи. Все это он не раз рассказывал нам, только другими словами. Сейчас рукопись у Инги. А окончание этой истории — у меня. Он рассказал, что слышал Голос. Аникшин рассказал мне, КАК исполнится пророчество. Но написать конец он не успел. Я это сделал это вместо него.
— А что ты еще хочешь сделать вместо него? — не выдержала Снайк.
— Напрасно надеешься, — усмехнулся Одинокий Лот почти презрительно, чем окончательно вывел девушку из себя.
— Ты!…
Одинокий Лот взглядом заставил ее замолчать, но все те нелестные эпитеты, которыми она хотела наградить его вслух, явно читались в ее взгляде.
— Прочитай нам эту историю, — попросила Ольга Егоровна.
— У меня нет с собой рукописи, — на лице Одинокого Лота отразилось искреннее сожаление. — А ее начала у меня нет вообще…
Инга огляделась в поисках розовой папки.
— В машине есть то, что вам нужно, — Инга посмотрела Одинокому Лоту в глаза, приглашая вернуться за рукописью. — В розовой папке.
Одинокий Лот послушно вышел за дверь.
Так вот почему он позвонил в это утро.
— Теперь, кажется, моя очередь, — несмело осмотрелась девушка с длинными белыми волосами в красном свитере и потертых джинсах.
— Ты что тоже собираешься во всем этом участвовать? — накинулась на подругу Снайк, по всей видимости, пришедшая в этот дом с одной единственной целью — испортить всем настроение.
— ЗАЧЕМ-ТО же мы сюда сегодня пришли, — слабо защищалась Аня.
— Вот именно — ЗАЧЕМ-ТО, — Татьяна внимательно посмотрела на Аню, потом на Марину и снова на Аню. — Чтобы поддержать друг друга. Даже если кто-то пока не осознает этого, — Таня снова перевела взгляд на Марину. — Но мы собрались здесь не случайно.
Аня громко выдохнула и осторожно, медленно встала, как будто кто-то нажимая «Стоп» на пульте, кадр за кадром останавливал съемку.
Девушка начала свой рассказ даже не вполголоса — совсем тихо.
— Сережа… гуру Тан был моим первым мужчиной, — Аня закрыла на секунду глаза. — Он говорил, что такого невозможно испытать ни с одним непосвященным. Я готова была ради него на все. Даже стать тенью. Но я не хотела ни с кем его делить. — Аня скользнула тоскливым взглядом по Марине. Марина ответила ей таким же. — Он открыл нам другие миры!
Голос девушки вдруг наполнился истеричным восторгом, который растворился в пропахшем пожухлыми листьями влажном октябрьском воздухе.
— Но он не сказал, что эти миры умрут вместе с ним. И останется только Хаос. Только Хаос. Вы не поверите, — обращаясь к присутствующим, девушка говорила так, как будто находилась в комнате одна — растягивая слова и глядя в никуда, часто останавливалась, словно обдумывая то, что только что сказала. — Но когда я в первый раз увидела его, он показался мне… немного… придурковатым… Я совсем не так представляла себе великого гуру… Снайк… Марина так много рассказывала о нем… Тогда я еще подумала: «Неужели его тоже кто-то любит?» А он… он как будто прочитал мои мысли и… улыбнулся… Как — то странно улыбнулся…
… Мы с Мариной с детства были подругами, — картинным, если бы не излишняя нервозность, жестом Аня откинула волосы назад. — С первого класса сидели за одной партой. И никогда долго не обижались друг на друга, пока она не привела меня в Долину Скал. Наверное, это всегда трагедия, когда две близкие подруги влюблены в одного человека, а если это не просто человек…
Аня опустила голову, отчего волосы снова упали ей на грудь.
— Хотите, расскажу, что он сделал со мной. Ведь я была его любимой ученицей…
Все за столом сочувственно молчали. Только Марина метнула в подругу острый взгляд, в котором боролись два противоположных начала — сочувствие и ненависть.
— Он трахал меня до потери сознания. Он обещал мне вечную жизнь, — девушка на секунду закрыла глаза. — На земле — не на небе. Он в самом деле считал, что это возможно.
Солнечные лучи скатываются по зеленой листве. Звонок, заливисто оповестивший улицы об окончании пятого урока, еще не совсем растворился в воздухе.
Малыши с ранцами весело обгоняют старшеклассников.
— Ты… вы… ждете Снайк? Ее сегодня не было в школе.
— Я знаю. Я жду тебя.
— Меня?
Мужчина быстро-быстро кивает головой.
— Мне кажется, вчера я так и не убедил тебя, что нашему телу вовсе не обязательно стареть и умирать.
Странный тип, явно, не мальчик, отдаленно напоминает Сергея Сергеевича — занудного учителя физики и астрономии, который вот таким же тоном рассказывает о молекулах и небесных телах. Или так кажется, потому что физика была последним уроком?
— Все стареют и умирают…
«Кому не интересно, может положить дневник на стол и выйти за дверь».
— В компьютерах хорошо разбираешься?
— Вроде бы, да… А что?
— Жизнь это та же программа, заданная высшим разумом. Это просто, Ванга… (Кто придумал тебе такое имя?) Просто!
Все оказалось совсем не так просто, как он говорил.
Чем больше я верила в бессмертие, тем меньше мне хотелось жить.
Я шла по городу и думала, что улицы, как лабиринт из камня, похожи одна на другую. Я смотрела на людей, и видела перед собой только одно лицо — лицо Великого Гуру. Все, все вокруг потеряло для меня смысл.
Несколько раз я даже пыталась покончить с собой.
Осторожно, чтобы не отвлекать рассказчицу и слушателей, Одинокий Лот вернулся с розовой папкой на свое место.
— Я до сих пор не знаю и, наверное, уже никогда не узнаю, что это был за человек — Сергей Аникшин. И сегодня… сегодня утром я просунулась и вдруг поняла… — Аня посмотрела на подругу с вызовом и грустью одновременно. — Сегодня я проснулась и поняла, что больше НЕ ЛЮБЛЮ ЕГО. И почувствовала вдруг такое облегчение, что трудно передать словами. Сейчас я вспоминаю все эти месяцы и не могу поверить, как такое могло произойти со мной. Я не знаю, что еще сказать…
Все еще недоверчиво оглядываясь, девушка опустилась на стул. Только Снайк, так ни разу ин снизойдя до рукоплесканий, всем своим видом демонстрировала, что ей нет дела до всех этих ужимок и хлопков.
И уж тем более до того, что все взгляды, как к янтре, прикованы к розовой папке.
Лот открыл ее не спеша. Длинные пальцы пробежали по вороху исписанных и распечатанных листов, а губы чуть тронула усмешка.
«Две тысячи лет Одинокий Лот ждал этого дня, — мужчина обвел стол взглядом по часовой стрелке, как будто с каждым хотел встретиться взглядом. — И вот он настал».
Голос Одинокого Лота возвращал в Долину Скал, но по лицам учеников великого гуру Инга видела, что это было уже иное возвращение, как будто Долина Скал снова вошла в деревянную рамку картины.
Это выражение отстраненности и сосредоточенности читалось в глазах у каждого, и даже с лица Снайк постепенно сходила агрессивная маска.
Голос Лота, низкий и проникновенный, завораживал, хоть он и читал ровно, без ярко выраженных интонаций. Но вся палитра эмоций отражалась на его лице, делая его все более и более одухотворенным, как будто о Долине Скал читал ее бессмертный обитатель — Одинокий Лот, переживший все то, что изложено на бумаге.
Черновики Аникшина Лот читал достаточно быстро, но не спотыкаясь о зачеркнутые слова и фразы, как будто все написанное давно заучил наизусть.
Прочитанные листы он клал перед собой на стол, и они тут же расходились по кругу.
И вот рукопись, недописанная Аникшиным, оборвалась, чтобы снова начаться в изложении его ученика.
Теперь Одинокий Лот читал медленнее, и голос его наполнился еще большей силой.
Одиннадцать пар глаз следили за ним с напряженным вниманием, хотя все уже и знали наперед: БЕССМЕРТНЫЕ ПОЛУЧАТ ИЗБАВЛЕНИЕ.
Даже Инга, прочитавшая эту странную повесть от начала до конца, с интересом следила за сюжетом. Но еще интереснее было наблюдать, как меняются, светлеют лица собравшихся по мере того, как становится ясно, что избавление уже неизбежно.
«Голубая звезда искрилась, сверкала, меняя цвета и оттенки, и в ее сиянии вырисовывались очертания бесконечного мира Вечного Счастья», — закончил Лот, улыбаясь открыто и радостно.
Все ждали именно такого конца, но восторга на долю Одинокого Лота досталось не меньше, чем на долю Миши-Маэстро. Пара астрологов даже принялась его поздравлять, ни на секунду не сомневаясь, что стали свидетелями рождения нового шедевра.
— Я просто записал, то, что услышал, — усмехался Лот. — Кстати, у нас не все еще сегодня рассказали о себе.
Снайк заерзала на стуле:
— Я же сказала, что…
— Марина, будь человеком, — искусно изобразил обиду Лот. — Дай нам возможность отомстить. А то как-то нечестно получается, мы-то тебе дали возможность поехидничать, а теперь ты решила отмалчиваться.
— Лот, если человек не хочет, не надо заставлять, — заступилась за девушку Ольга Егоровна.
Но именно ее слова заставили Марину решительно встать, да еще и выйти на середину комнаты. Потертые джинсы и черный растянутый свитер дисгармонировали с белыми и яркими цветами одежды, которую выбрали для этого дня большинство гостей.
Все еще с вызовом девушка окинула собравшихся взглядом, одновременно агрессивным и испуганным.
— Аникшин не был моим первым мужчиной, — резко, как будто рубила с плеча, начала она. — Но именно он наградил меня ВИЧ.
Девушка грустно усмехнулась, но лица всех остальных были серьезны.
— Я… — Марина обвела глазами нарядно одетых людей. На дне ее зрачков сжимался в комочек леденящий страх. — …Это я убила его.
— Брось, Снайк… Прости, забыл… Марина, — с разочарованием и одновременно сочувствием в голосе Константин Костомаров пытался успокоить, защитить девушку от самой себя. — Убийцей мог стать любой из нас. Мы все знаем, кто…
Девушка выставила вперед ладонь, жестом и взглядом заставив мужчину умолкнуть на полуслове. С решимостью и отчаянием в голосе повторила:
— Это я убила его.
Девушка обвела собравшихся взглядом, в котором боролись страдание и презрение.
— Я была с ним в тот вечер… Я приехала на два дня раньше, чтобы купить змею. Он дал мне адрес. Он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что я приехала с ним.
В отличие от остальных учеников Аникшина Марина рассказывала, нервно перескакивая с одного на другое, как будто постоянно забывая, о чем она только что говорила.
— О Снайк мне рассказала Лиза. Элизабет. А я рассказала Ванге. Сначала все это казалось скучным, — поморщилась Марина. — Но гуру Тан показал мне, что такое настоящий кайф… Когда гуру Тан увидел его…Я не знала, что он тоже один из нас. Гуру Тан сказал: «Змея убьет меня», а я тогда подумала, что он говорит о гремучей змее.
По всей видимости, все, кроме Инги, понимали, о ком идет речь.
— Но змея была неядовитой. Я сама держала ее в руках, — продолжала девушка с афрокосичками. — Гуру Тан не знал, что встретит его там, в гостинице. И еще он сказал что-то странное, вроде «но еще раньше меня убил Одинокий Лот». А раньше он говорил мне, что ВИЧ его заразила Гюрза. Я попросила его объяснить, что это значит, но он только рассмеялся. Это был злой смех. Злой и грустный.
Девушка снова вернулась в своем сбивчивом повествовании на несколько дней назад.
— Я пришла купить змею, но этот усатый сказал, что не даст свою любимицу (так и сказал), чтобы ставить над ней эксперименты. Но гуру Тан сказал, значит, я должна была это сделать. На следующий день я снова пошла к этому усатому.
Медленно, в щелочку, показывается фрагмент — букли мышиного цвета, поблескивающий пронзительный взгляд.
— Гуру… Сережа сказал, что вы продадите мне змею!
Девушка с силой и злостью толкает дверь.
Дверь поддается и пружинит о дверную цепочку.
Девушка в бессилии бьет, ударяясь, по деревянной поверхности кулаком.
Женщина, представшая фрагментом, испуганно отшатывается.
Теперь девушка видит перед собой хозяйку квартиры Љ 13, очень маленького роста, с большой кучерявой головой, как поседевший одуванчик.
Ей хочется дунуть на этот одуванчик, разбить цепь и забрать змею.
— Мне нужна змея! — почти кричит девушка.
Женщина поспешно открывает дверь, почти суетливо запускает истеричную гостью.
— Что ж ты так кричишь? Сколько дашь за змею?
У меня было такое впечатление, что она отдала бы мне эту змеею бесплатно, если бы я настаивала. И всех остальных змей в придачу. Мне кажется, она была рада избавиться от этой змеи. Не знаю, почему.
— Не многие женщины любят змей, — задумчиво заметил Роман.
— Не знаю… — не согласилась Снайк. — Здесь что-то другое. Она меня предупредила, что если ее ненаглядный муженек узнает, что она сбагрила мне змею. В общем, тогда мне пиздец.
Змея… Аникшин рассказал мне о Змее. О том, что он был одним из нас. Я должна была помешать ему. Но гуру Тан… Аникшин… он вел себя так, как будто хотел умереть. Я так ждала, когда он приедет… — девушка тяжело вздохнула. — В тот день мы поссорились. Он наговорил мне столько, столько всего… — на лице ученицы Аникшина застыла гримаска обиды. — Но это что… это все ничего. Обиднее всего было… он сказал, что больше не любит меня. Что любит Вангу, — Марина ревниво посмотрела на подругу. — И свою жену. Но это неправда. Он любит… он любил меня! Поэтому я ничего не сделала, чтобы помещать змее убить его. Может быть, я даже немного этого хотела. Я не знаю. Когда это случилось, я всех ненавидела! Всех! А больше всего — его. Он сломал мне жизнь. И я тоже хотела ломать жизни.
Инга вспомнила о странном поведении Снайк в «драконе». Возможно, теперь она единственная в этой комнате понимала, о чем говорит ученица Агникшина, и едва сдерживалась от того, чтобы не вцепиться в ее многочисленными косичками. Еще бы! Эта дрянь НАМЕРЕННО хотела заразить Макса ВИЧ. И кого в этом винить? Себя или эту несчастную Снайк?
— Может быть, он и сам хотел умереть, — повторила ученица Аникшина, уронив голову на грудь, но не картинно, а как будто она внезапно налилась свинцом. — Я не знаю.
Девушка вернулась на свое место. Порывистым жестом со-участия подруга обняла ее. Выражение сострадания и понимания читалось и на лицах всех остальных. Даже Инга, в сердце которой кипели возмущение и злость, прониклась жалостью к ученице Аникшина.
— У меня есть тост, — подняла Марина голову. — У нас есть еще шампанское? Если, конечно, это можно назвать шампанским…
На дне бутылок оставалось еще немного пенистой жидкости, которую равномерно распределили по бокалам.
— За того, кто не смог сегодня прийти… — мрачно провозгласила Марина.
Бокалы с шипящим напитком снова наполнили комнату праздничным звоном.
— А торт мы что, сегодня есть не будем? — Таня вопросительно посмотрела на Марину, как будто хотела растормошить ее одним только взглядом.
Это ей удалось. Марина ответила Тане слабой улыбкой.
— Разрежь-ка торт, — обратилась к ней хозяйка дома. — А мы с Аней поставим чай!
— Предупреждаю сразу, ровно не получится, — настороженно предупредила Марина.
— Он все равно весь в воске, — снисходительно махнул рукой Николай, посмотрев с улыбкой на кремово-мармеладное украшение праздника с оплывшими свечами, многие из которых догорали, но ни одна еще не погасла.
— Эрнист! Сонечка! Сережа! — позвала Ольга Егоровна, но дети и сами уже уловив из соседней комнаты слово «торт», как пчелы, поспешили на сладкое.
— Свечи выбирала долгоиграющие, — похвалилась хозяйка дома.
Гости одобрительно покачали головами.
— Мы можем их задуть! — обрадовалась Аня. — Каждый должен загадать свое желание. Все сбудутся. Нас много.
Свечи погасли мгновенно, слабо поколебавшись от налетевших со всех сторон воздушных потоков.
Инга загадала, чтобы вернулся Макс.
На лицах у всех бывших учеников Аникшина, как огоньки, блуждали улыбки.
Почему-то Инга не сомневалась, все загаданные желания светлы…
… Дорога назад всегда кажется короче. Даже светофоры подмигивали как будто быстрее и как-то игриво.
Мужчина в черном загадочно улыбался своим мыслям, и Инга молчала, боялась их вспугнуть.
Салон автомобиля наполняла вкрадчивый голос Мэрилин Фармер.
— Люблю французов, — вышел из задумчивости Лот.
Инга воспользовалась моментом, чтобы задать вопрос, ответ на который она не могла найти.
— Последний тост… Мы пили за Змею?
Одинокий Лот кивнул.
— Но Джо Доссен мне нравится больше. Обожаю старые песни!
Девушка вздохнула. В этой истории по-прежнему оставалась одна неизвестная, и Лот, явно, не собирается помогать ей решить это уравнение с двенадцатью (кажется, столько свеч было на торте?) неизвестными.
— И еще мне непонятно… Аникшин называл себя гуру Таном. Он сам создал свою Долину Скал. И этого Тана побеждает меч Стража Света. О Страже Света ничего не сказано в начале рукописи… Как-то странно, что Аникшин так закончил свою рукопись. Хэппи — энд и все такое… Получается, гуру Тан хотел, чтобы Тан исчез?
Озорная улыбка придала лицу Одинокого Лота по-детски наивное выражение:
— Как бы не так!.. Он сказал, что слышал Голос, который сказал ему, что Эрнист останется в Лесу Прозрений, а бессмертные никогда не получат Избавления. Но я услышал другой Голос, который поведал мне совсем о другом конце. И я записал то, что услышал.
