11
Трудно найти более неприятную вещь, чем вставать в пять утра, особенно для ярко выраженной совы. Среди знакомых Инги почти не было жаворонков. А многие ее знакомые (разумеется, тоже совы) вообще не верили в существование жаворонков. Даже почти компетентный психолог Ксюша и та считала, что жаворонки — это всего-навсего те счастливые совы, которые имеют возможность спать днем.
А особенно жутко просыпаться в холодное октябрьское утро, когда ветер, успевший за ночь сойти с ума, вырывает из рук серо-голубой зонт и почти серьезно грозит поднять вместе с этим самым зонтом над землей.
И уж совсем неприятно ехать в такую мерзкую погоду на другой конец города, на автовокзал, в полусне стоять в пусть не длинной, но все-таки очереди за билетом.
Но хуже всего то, что с утра заложен нос и першит в горле. Не следовало, конечно, идти сначала к Руслану, а потом с непросохшими еще волосами мчаться на интервью. Но откладывать визит в салон еще на неопределенное время тоже было уже невозможно.
Ну что ж, зато теперь она, Инга Иволгина, золотое перо газеты «Криминальная хроника» предстанет перед злодеем Меркуловым во всей своей убийственной красоте.
А моросящий липкий дождь и безумный ветер — неприятно, конечно, но, вероятнее всего, не смертельно.
У не подъехавшего еще «Икаруса» уже выстроилась очередь. Недовольно зевая, Инга увеличила собой ее хвост. За ней вскоре выстроились еще человек десять мазохистов, которые, дрожа от холода, тоже ехали куда-то с утра пораньше.
Наконец, триумфально подъехал грязноватый автобус и, оказавшись в его пахнувшем бензином салоне, Инга с наслаждением опустилась на мягкое сидение у окна. Хоть в этом повезло сегодня утром!
Теперь два с половиной часа можно смотреть, как за окном мелькают дома и деревья и радоваться тому, что от дождя отгораживает невидимая стена, и капли, бессильно ударяясь о стекло, становятся похожими на расплывшиеся запятые.
Инга раскрыла детектив в черно- белой красной мягкой обложке с алой губной помадой, пистолетом и двумя одинаковыми женскими профилями с алыми губами. И соответствующее алое название: «Тень Элизабет».
Автор — какая — то Анна Перл, и героиню тоже зовут Анна.
Вот уже неделю Инга не могла сдвинуться с шестнадцатой страницы, на которой, между тем, динамично разворачивалась интригующая завязка. Некая Анна, москвичка, только что сделала пластическую операцию, чтобы быть точной копии француженки Элизабет, жены миллионера. Но, о ужас, губы москвички Анны (для сходства с парижской светской львицей пришлось их накачать силиконом) приняли несколько неестественную форму. С отчаяньем глядя в зеркало, она звонит какому-то Артуру, который когда-то служил у этого самого миллионера и заварил всю эту кашу с «двойниками».
— Вот ведь погода сегодня…
Блондинка с короткой стрижкой в черном пеньюаре, ее отражения в трюмо, гипнотизирующий голос Артура и запах каштанов растаяли.
Рядом с Ингой сидела пожилая женщина, одетая так, что если не задаваться специально целью, запомнить, во что она одета, то ни за что не запомнишь.
— Да, погода, неважная, — неохотно отозвалась Инга, искоса поглядывая на попутчицу.
Сразу видно, из тех, кто любит поговорить — не важно, о чем, и даже не важно, с кем. Иногда такие женщины просто находка для журналиста криминальной газеты. В ненавязчивой беседе в автобусе или пригородной электричке может рассказать много интересного.
Но сейчас Инга предпочла бы, чтобы рядом оказался молчаливый интеллигент и, желательно, тоже с какой-нибудь увлекательной книжкой.
— А что делать? Ехать всем надо. Я вот к сыну ездила. Соседку просила за кошками посмотреть. У меня три кошки. Соседка у меня хорошая, накормит, а все равно переживаю, мало ли что.
Инга вздохнула и попробовала читать дальше.
— Сын у меня хирург, и внук в медицинском учится. А вы, наверное, тоже, студентка? — вдруг обратилась к Инге на «вы» попутчица.
— Нет.
Неопределенное «нет» только разожгло любопытство навязчивой попутчицы.
— Нет? — почему-то удивилась она. — Такая молоденькая и уже работаешь?
— Мне уже двадцать два, — Инга положила билет на автобус на ту же шестнадцатую страницу, захлопнула книжку. Придется вернуться к парижским каштанам попозже.
— Моему внуку двадцать один. Парень есть?
— Да. Есть, — поспешно закивала Инга, прежде чем женщина начала заочно сватать ее за внука-студента.
— По делам едете?
Инга кивнула.
— У меня вот невестка, менеджером работает, тоже все время по командировкам. Вы, наверное, тоже менеджер?
Инга усмехнулась. По всей видимости, ее случайная знакомая задалась целью во что бы то ни стало выяснить как можно больше фактов из ее биографии.
— Нет, я журналист.
— Журналист? — еще больше оживилась попутчица. — А вы случайно не по поводу экстрасенса, ну того, который с собой покончил…
— Аникшин?
— Он самый.
Да уж, история эта наделал много шуму, но почему эта женщина с такой уверенностью говорит, что…
— А почему вы думаете, что он покончил с собой?
Попутчица, явно, осталась довольна эффектом, которые ее слова произвели на молодую журналистку.
— Нельзя так о покойниках, но нехороший был человек.
— Вы его знали?
— Его — нет. Внучка моей соседки, Анечка… Беленькая такая девочка, на тебя похожа… Совсем молоденькая… Этот негодяй Аникшин, — женщина понизила голос, — развратил девочку. Родители хотели в суд подать за изнасилование. А она взяла и вены себе порезала. Еле спасли. И родителям сказала: тронете его хоть пальцем, покончу с собой. Раньше такая послушная девочка была, а как связалась с этим Аникшиным, из дома пропадать стала… А зимой флакон таблеток выпила. Опять скорую помощь вызывали. Аникшин этот девочку в какую-то секту самоубийц заманил. Родители Анечки говорят, есть такая секта. Вот и смерть ему такая.
Да уж… Стоило отложить книжку в сторону. Тем более, что в гостинице, наверняка, все равно будет нечем заняться. Можно будет с чистой совестью вернуться к парижским каштанам.
Правда, больше попутчица ничего интересного не рассказала. Только с жаром повторила несколько раз «сволочь» в адрес Аникшина и во всех подробностях поведала Инге о всех добродетелях своего внука. О том, что он не пьет и не курит, по ночным клубам не лазает. Сидит дома, книжки читает. В общем, редкий зануда.
Зато случайная знакомая дала адрес той самой Анечки. Наверняка она знает много интересного об этом Аникшине. Вот только вряд ли расскажет. А вот ее родители, если, конечно, правильно начать разговор, не поскупятся на подробности.
12
Уютный районный город встретил Ингу все тем же моросящим липким дождем. Октябрь, распластавшийся на небе, как гигантский спрут, и сюда проник своими щупальцами. Как будто она снова вернулась в ту же точку, откуда выехала два с половиной часа назад.
Так же вяло тянутся потоки прохожих и держат разноцветные зонтики над головами и от этого напоминают муравьев, несущих странную поклажу.
Такие же дома, странно соседствующие старые одноэтажные домики и многоэтажки. И те, и другие — приглушенных оттенков, которые кажутся особенно бесцветными в тусклый октябрьский день.
У входа в магазин продавали цветы. Инга выхватила взглядом из красных, белых и желтых роз, белых лилий и хризантем, две бардовые розы.
Две бардовые розы — похоже, это знак! Надо ехать на кладбище.
Дом Аникшина, зеленый, одноэтажный, с низеньким забором и громоздкими воротами, Инга увидела сразу.
Путь от открытых ворот до кладбища был усыпан гвоздиками и еловыми ветками. Когда-то кто-то Инге говорил, что наступить на такой цветок или веточку — плохая примета.
Гвоздики и еловые ветки вывели Ингу к еще не засыпанной могильной яме.
Инга остановилась. У гроба, опустив головы, стояли две женщины. Одна, на вид около тридцати пяти — в черном платке. Другая, лет сорока с лишним, с черной повязкой вместо платка, единственная из всех держала в руке раскрытый зонт, сюрреалистическим желтым пятном возвышавшийся над могилами. Двое из четверых мужчин, явно, могильщики. Еще один, в длинном черном плаще, скорее всего, муж женщины с сюрреалистическим зонтом. Вторая, конечно же, жена Аникшина. Самый молодой мужчина, в джинсах и черном пальто, наверное, брат Аникшина или кого-то из этих людей, сопровождающих его в последний путь. Чуть поодаль, отгороженные нескольким могилами, за похоронами наблюдали две девушки, обе без платков, с длинными распущенными волосами — одна русоволосая, другая — брюнетка.
Лиц на таком расстоянии не видно… Но без сомнения, обе пришли не просто из любопытства.
Вот и все… Инга вздохнула. Похороны человека, смерть которого наделала столько шума, собрали всего девять человек, двое из которых — могильщики и один — журналист областной криминальной газеты.
Все молчали. Лениво моросил дождь. Говорят, когда хоронят хорошего человека, идет дождь. Плачет небо… Но как же тогда история с Анечкой? Или дождь идет, когда хороший человек умирает… Но и позавчера тоже моросил дождь. Да и вообще не известно еще, что там было с Анечкой, и было ли что-то вообще… Да и умер во вторник не только Аникшин… Конечно же, все это всего лишь суеверия…
Могильщики медленно опустили крышку гроба. Женщина помоложе зарыдала. Мужчины опустили головы ниже.
Привычным движением один из могильщиков ударил молотком по гвоздю с таким же спокойным выражением лица, как будто вколачивал гвоздь в стену, чтобы повесить картину.
Инга перевела взгляд на бардовые мокрые розы в своих руках. Две свежие розы как символ Вечности… Нет, просто два красивых темных бутона. Никаких символов!
— Это ты его убила!
Длинноволосая брюнетка сорвалась с места. Несколько безумных прыжков, и она подскочила к женщине с зонтиком, и прежде, чем та успела понять, что происходит, вцепилась ей в волосы.
— Дрянь! Идиотка! Ненормальная! — женщина оттолкнула девушку зонтом.
Та вцепилась в зонт с такой силой, что упала вместе с ним и чуть не соскользнула в могилу.
— Ненавижу тебя! — девушка заплакала. — Сука! Это ты убила его!
Грязной рукой девушка провела по лицу, пытаясь вытереть слезы.
На щеке остался грязный след.
Эти безумные глаза, болезненного цвета кожу и волосы, заплетенные в мелкие косички, издалека смотревшиеся как просто длинные распущенные волосы, Инга вспомнила в первую секунду. Так же, в первую секунду, они врезались ей в память два дня назад, на той безумной пресс- конференции.
— Я сейчас вызову милицию, — перестала плакать женщина в черном платке.
— А ну убирайтесь отсюда! — резким движением поднял девушку мужчина в черном плаще.
— Марина, пойдем отсюда, — подбежала к брюнетке светловолосая девушка. — Она еще получит свое, — с ненавистью повернулась к женщине, которая стояла теперь уже без зонтика и презрительно смотрела на обеих девушек.
— Пошли отсюда!.. — процедила она сквозь зубы. — Проститутки!
— Кто проститутки? Мы проститутки? — девушка с афрокосичками отчетливо выкрикивала каждое слово. — Ты! ш-шалава!
Теперь женщина первой вцепилась ей в волосы, обе снова оказались на земле, у самого края могилы.
— Прекратите! — вмешался могильщик, мужчина лет сорока с бесцветными серыми волосами. — Не забывайте, где находитесь!
Грязный желтый зонт со сломанными спицами опрокинуло ветром в могилу. Второй могильщик, внешне очень похожий на первого, спрыгнул за ним в яму. Женщина помоложе снова зарыдала.
— Давайте, катитесь отсюда! — подтолкнул сразу обеих девушке к кладбищенской дорожке молодой человек в черном свитере.
— Убери свои руки, урод! — не могла успокоиться брюнетка.
— Ты тоже с ними? — остановил молодой человек взгляд на Инге.
— Нет, нет…
Инга замолчала. Не объяснять же в такой момент, что она приехала по делу. Да и не стоило вообще заглядывать на кладбище. Но что теперь сожалеть, тем более, что здесь ей открылось нечто весьма интересное… Вот только что означает эта сцена?
И кто эти девушки? Инга обернулась. И странно, почему девушка с афрокосичками не узнала журналистку с волосами экстремального цвета, которая была на той самой пресс-конференции? Правда, волосы сейчас уже не такого кричащего оттенка, да и при пасмурной погоде, наверное, кажутся совсем темными… Впрочем, в такой момент, конечно же, могла и не узнать, тем более, что девушка, судя по внешнему виду и неадекватному поведению, вполне может оказаться наркоманкой.
Инга ни раз общалась с наркоманами, а год назад даже делала репортаж «Семь дней из жизни наркоманов». У всех этих ребят, в компании которых она провела неделю, был такой же, как у этой девушки, ничего не выражающий взгляд, в котором сквозил разве что страх.
Вот только что связывало этих девочек и Аникшина? Неужели случайная попутчица сказала правду? Может быть, даже та, вторая девушка, и есть та несчастная Анечка… Какой у нее взгляд, Инга не успела заметить, но решила, что, скорее всего, такой же, как у девушки с афрокосичками.
Подружки удалялись, сгибаясь от ударов молотка (могильщики продолжали свое дело). Девушка с афрокосичками громко рыдала. Светловолосая, всхлипывая, ее утешала.
Женщина лет сорока (видимо все-таки она — жена Аникшина) стояла с плотно сжатыми губами и ничего не выражающим лицом. Дождь стекал по ее щекам, напоминая слезы. А может быть, она плакала на самом деле.
Но лицо ее сохраняло все то же непоколебимое выражение, даже когда могильщики начали опускать гроб в яму.
Вряд ли любящей жене в такой момент удалось бы сохранить спартанское хладнокровие, будь она хоть тысячу раз посвященная, хотя, конечно, каждый переживает горе по-своему.
К низенькому памятнику поставили большой венок, жена Аникшина воткнула в могильную землю букетик искусственных ирисов.
Ветер шумел в вышине, шуршал вершинами сосен. Иголки падали на свежую влажную могильную землю, и уже слегка присыпали могилу.
Жена Аникшина молча смотрела на черно- белую фотографию на памятнике, потом вдруг резко повернулась и заметила Ингу.
С вызовом посмотрела прямо в глаза, наверное решила, что перед ней еще одна соперница, но тут же перевела взгляд на две бардовые розы…
Догадалась:
— Вы, наверное, корреспондент…
— Да, да, — Инга положила розы к памятнику. — Это вам я вчера звонила?
— Да, — женщина направилась к дому
— Примите мои соболезнования. Я должна была подойти к половине первого… — Инга не знала, как вести себя в такой ситуации, но жена Аникшина понимающе кивнула. — Ничего… Пойдемте в дом.
На поминки Аникшина пришли еще две старушки-соседки.
— Вот ведь как… был человек, и нет человека, — приговаривала одна из них, обгладывая куриную ножку.
— Надо же… такой молодой… — повторяла другая.
Больше на поминки не пришел никто. Ни одного посвященного. Странно… Женщина лет тридцати пяти оказалась сестрой Аникшина. Та же неопределенность черт лица, но, может быть, именно из-за этого и не скажешь на первый взгляд, что похожи.
Совсем другое дело — жена Аникшина, яркая, но некрасивая брюнетка, с очень бледным лицом. Родные Аникшина и старушки называли ее Светлана, но при этом казалось, что обращались к кому-то другому, настолько жене Аникшина не шло ее имя. Пожалуй, если бы не чрезмерная худоба, ее можно было бы назвать привлекательной. Конечно, если правильно подобрать макияж и одеть со вкусом. Но безжизненное лицо со впалыми щеками в сочетании с большими глазами и довольно крупным носом с легкой горбинкой казалось немного мистическим. Волосы с проседью подстрижены под каре. По всей видимости, Аникшина даже не пыталась закрасить седину. Да, наверное, именно такие женщины и становятся женами экстрасенсов.
Мужчина постарше оказался мужем сестры Аникшина. Молодой человек — его младший брат. Довольно симпатичный. Красивые, пожалуй, даже слишком правильные черты лица. Немного высокомерия — и он превратился бы в стандартного слащавого красавчика. Не спасли бы и ямочки на щечках.
Да уж, как раз подходящий момент, чтобы восхищаться ямочками! Тем более, и Макс в другом городе. Весьма кстати. Нет, до Макса парню с ямочками на щечках, конечно, далеко. Инга снова перевела взгляд на жену Аникшина, и затем на большие позолоченные настенные часы с вензелями напротив. Двенадцать пятнадцать.
Просторная комната с большим раздвижным столом, по всей видимости, служит гостиной. Темно- зеленая тройка — диван и два кресла, телевизор в углу. Люстра в форме полусферы. Однотонные салатные обои.
На стене — одна-единственная картина. На переднем плане — пески и скалы. А вдали, как остров в безбрежном океане, — таинственный сиреневый лес, манящий и пугающий. Странный инопланетный пейзаж.
В таком помещении хорошо медитировать. Ни ковра, ни паласа. Инга терпеть не могла ковры и паласы, но в этой комнате, явно, чего-то не хватало для уюта. Может быть, цветов? Да, и еще каких-нибудь мягких безделушек, вроде тех говорящих сердечек и поющих медвежат, которые обожает дарить Макс. Но, наверное, в квартире, где вместо кошечки держат гремучую змею, это выглядело бы, по меньшей мере, наивно. А может быть, здесь есть еще одна гремучая змея, и возможно, даже не одна. Инга невольно поежилась, так ярко воображение нарисовало ей змею, выползающую из-под дивана, на котором она сидит.
Ровно в половину первого Светлана встала из-за стола, кивнула Инге: «Пойдемте».
Светлана провела Ингу на кухню, идеально чистую, несмотря на то, что накануне в доме готовилось много еды. Кухня выдержана в том же минималистском стиле, что и гостиная. На окнах белоснежные шторы, стирильные, как в больнице. На столе, застланном голубой клеенкой в белую клетку стояла только пустая, чисто вымытая майонезная банка.
Два стула напротив друг друга. Плита. Навесной шкафчик с тарелками. Ничего лишнего, никаких тряпочек — салфеточек, которые Инга тоже ужасно не любила.
Вдова достала пачку сигарет, протянула Инге:
— Курите?
Инга потянулась было за сигаретой, но вспомнила, что бросила курить и отдернула руку.
— Нет, спасибо.
Достала из большого видавшего виды темно-коричневого кожаного рюкзака маленький цифровой диктофон, блокнот и новую авторучку.
Инга включила диктофон.
Светлана затянулась сигаретой.
— Его все ненавидели, что и говорить. Все эти шарлатаны. Даже на похороны никто не пришел.
Женщина в черной повязке горько усмехнулась.
— Кто, например?.. — осторожно начала Инга.
Похоже, то, что вчера говорил этот чудак Чурилов, — не такой уж и бред.
— Да все, кого ни возьми… — покачала головой Аникшина.
Инга понимающе покачала головой, вопросительно глядя на вдову.
Светлана затянулась сигаретой и продолжила:
— Тот же Меркулов…
— Меркулов? Кто этот Меркулов?
— Есть у нас такое общество шарлатанов. «Третий глаз» называется. Меркулов — его председатель… нет, — снова горько усмехнулась Светлана. — Президент…
— Ваш супруг в этом обществе не состоял?
Неожиданно Светлана рассмеялась. Смех, печальный и жуткий, расползся по дому, перешел в плач.
— Простите, — размазала вдова слезы по лицу.
Затянувшись сигаретой, Светлана продолжала.
— Было бы очень смешно, — и снова странно усмехнулась.
— А почему вы считаете, что Меркулов ненавидел вашего супруга?
— Да потому что Меркулов постоянно ходил на все его сеансы, все пытался узнать, в чем секрет «фокуса». А секрета- то никакого не было, яд на него на самом деле не действовал — и все. И потом… у мужа было много людей, которых он лечил. Каким-то образом Меркулов узнавал их телефоны, звонил им, говорил, что будто — бы Сережа — шарлатан, или, как он его называл, «фокусник». Это они сами потом рассказывали.
— Скажите, Светлана, а вы тоже… — Инга закашлялась. Точно простуда! — посвященная?
Вдова встала, подошла к окну. Из окна было видно кладбище.
— Боже упаси! С тех пор, как Сережу ударило молнией, его уже трудно было назвать нормальным человеком. Может быть, кому-то он и помогал, но жить с ним под одной крышей стало просто невозможно.
Светлана вернулась за стол, бросила окурок в майонезную банку.
— Почему?
Бестактный вопрос, конечно… Но, похоже, Светлана даже ждала его, а вернее, любой возможности выплеснуть боль.
— Он постоянно повторял, что мне его не понять. Где уж там! А раньше мы друг друга понимали, можно сказать, с полуслова. В последнее время он часто кричал на меня, пару раз даже ударил. За лечение он денег не брал, разве что если кто очень настаивал, или если продукты кто принесет. Но продукты у нас и свои есть. Огород во дворе, кролики… А не работал он уже года два. Как ушел с комбината, так и не пытался устроиться на работу. Я ему: «Хватит сидеть у меня на шее». Я пекарем в булочной работаю. А он мне: «У меня дар». Вот и все.
— Н- да… Как вы думаете, Меркулов способен на убийство?
— Нет, — уверенно замотала головой Светлана. — Если поговорите с этим человеком, поймете… На мелкие подлости, да, на это он способен… Но на убийство… Нет… Это подленький, но трусливый человек. Нет, на убийство он не пошел бы.
— Но он мог бы нанести… энергетический удар?
Светлана удивленно посмотрела на Ингу и вдруг неожиданно ответила:
— Кишка тонка! Да и не очень я верю в то, что можно нанести такой удар. Может, кто-то и может. Но не Меркулов — точно!
— А эти девушки, которые были на кладбище… Вы их знаете?
— Вокруг Сережи в последнее время вертелось много сумасшедших. Появились даже какие-то фанатки, которые ходили на все его сеансы, или что он там еще проводил… Ту, с косичками, которая набросилась на меня, я видела пару раз. Один раз на сеансе, в доме культуры. В другой — возле нашего дома. Другую я никогда раньше не видела. Но, думаю, таких девиц в последнее время возле Сережи околачивалось много. Но вряд ли кто-то из них имеет отношение к его убийству…
— Вы думаете, это было убийство?
— Я не думаю. Я уверена в этом.
Светлана закурила вторую сигарету.
— Но если не энергетический удар, значит, остается отравление. Но как такое возможно, если на вашего мужа не действовали яды?
— Не все яды… Его не брал керосин, бензин, ацетон… Тосол, уксус… Пожалуй, и все. Как-то, может быть, полгода назад он экспериментировал с мышьяком. Кончилось все очень плохо. Сережа попал в больницу с острым отравлением. Время от времени он ставил на себе эксперименты, но всегда был очень осторожен.
— А когда он завел гремучую змею?
Инга снова с опаской обвела взглядом пространство вокруг.
— Что вы! У нас в доме никогда не было змей! Я их до смерти боюсь. Хотя Сережа не раз заводил об этом разговор. Он говорил, что собирается перед этой пресс- конференцией заехать к своему старому другу, который разводит змей. Кажется, он живет в вашем городе.
— А у вас случайно нет фотографии этого человека?
— Есть. Только старая, — вдова снова встала, повернулась к окну. — Что-то не то с этой змеей. Я не знаю, что это за человек — его школьный друг, и как ему перешел дорогу Сережа, но Сережа часто называл друзьями своих врагов. Даже подлостей Меркулова не замечал до последнего. Сережа очень боялся провала, он никогда не стал бы делать что-то, если бы не был уверен, что все пойдет, как надо. Да, он был склонен переоценивать свои возможности, но он всегда был очень осторожен. Здесь что-то не то. Я чувствую это.
— Может быть, у вашего супруга были в последнее время какие-то серьезные проблемы? — предположила Инга.
— Нет.
— И ничего в его поведении вас не настораживало?
— Нет, ничего…
— Простите… бестактный вопрос, но я хотелось бы узнать, что вы думаете об этом… Опыты с мышьяком, со змеей не могли быть подсознательным желанием умереть?
Вдова Аникшина резко повернулась к Инге. По бледному лицу Светланы текли слезы.
— Нет, — со странной блаженной улыбкой вздохнула она. — Он собирался жить вечно. — Смахнув слезы, вдова снова обрела бесстрастное выражение лица. — Сейчас я вам кое-что покажу.
Вдова стремительно вышла из кухни и вернулась с альбомами и кипой каких-то бумаг.
Светлана наугад открыла потрепанный альбом с котенком на обложке и улыбнулась сквозь слезы:
— Наша свадебная фотография…
Вдова Аникшина быстро перевернула страницу, но Инга успела заметить, что в молодости она была очень даже хороша собой, а Аникшин, напротив, в последние дни своей жизни был гораздо симпатичнее, чем в пору юности.
— Вот он!
Вдова Аникшина даже вынула из прозрачного окошечка фотографию. Инга осторожно взяла ее.
На первый взгляд, обычная любительская фотография. Молодые люди за столом. По всей видимости, студенты.
На столе салаты, водка и вино. Значит, что-то отмечают.
— Это день рождения Сережи. В студенческом общежитии.
Аникшин обнимал красивую блондинку с волнистыми волосами до плеч. Больше девушек на фотографии не было.
— На этой девушке, — заговорщицки сообщила Светлана. — Тот самый однокурсник Сергея женился. Но сначала с ней встречался Сергей. Кажется, ее зовут Ира…
Да уж, на фоне блондинки Аникшин выглядел совершенно невзрачно. И блондинка, и Аникшин оба чему-то смеялись. Смеялись и трое молодых людей за столом. Только один, в полосатой тельняшке, был, по всей видимости, далек от веселья, оставался серьезным и даже мрачным.
— Кто из них разводит змей?
— Вот этот, — показала Светлана на щуплого брюнета в тельняшке, того самого, которому было грустно на празднике Аникшина.
— А где учился ваш муж?
— В вашем пединституте, на индустриально-педагогическом факультете.
Инга достала из сумочки фотоаппарат, пересняла фотографию.
— Теперь посмотрите вот это, — протянула Аникшина Инге листов двадцать, исписанных нервным неровным почерком, с какими — то странными рисунками, скрепленных большой железной скрепкой.
Какие-то наброски, скорее всего, черновик, судя по тому, как некоторые фразы и целые абзацы старательно вычеркнуты. Но черновик очень аккуратный, как будто каждое слово тщательно продумано или кем-то продиктовано. Наверное, чистовик мало бы отличался от этих первоначальных набросков.
— Скажите как человек пишущий, — посмотрела Аникшина своим спокойным и в то же время вызывающим какую-то смутную тревогу взглядом, прямо в глаза Инге. — Если человек только что начал роман, который считает главным делом своей жизни, если он хочет в этом романе открыть истину, которую знает только он сам… Скажите, такой человек может вдруг покончить с собой?
13
Покинув странный дом со светло-зелеными стенами, Инга полной грудью вдыхала влажный воздух с такой радостью, будто в первый раз вышла на улицу, выздоровев от тяжелой болезни.
На прощание Светлана вручила девушке темно-розовую прозрачную папку с черновиками Аникшина.
— Не волнуйтесь, я обязательно верну — только сделаю ксерокопию.
— Можете оставить ее у себя… Может, даже опубликуете отрывок в своей газете. Сережа был бы очень рад.
И все-таки в первую очередь девушка принялась узнавать у прохожих, где поблизости можно сделать ксерокопии.
Подсказка молодого прохожего с таким же рюкзаком, как у нее, по всей видимости, студента, привела Ингу к неприметной деревянной двери, которую украшали сразу две скромные желтые вывески с черными буквами «Фотография» и «Ксерокс».
И камера, и компьютер, и ксерокс находились в одном небольшом помещении.
Молодой человек с темной бородкой и ушами странной формы, такие обычно бывают в фантастических фильмах у оборотней, — типичный фотограф — быстро отксерокопировал рукопись.
— Приходите еще, — улыбнулся молодой человек с необычными ушами. — К нам не часто заглядывают такие.
«Такие» прозвучало комплиментом.
Инга выскользнула на улицу раньше, чем симпатичный молодой человек успел попросить у нее телефон. Правда, на прощание ослепительно улыбнулась.
Ну вот, теперь можно с чистой совестью искать гостиницу. Погода, между тем, прояснилась, и можно было не особенно спешить… Тем более, что Меркулова и прочих «завистников» она сможет увидеть только завтра.
Светлана сказала, что члены клуба «Третий глаз» каждую неделю собираются в доме культуры. Имеет смысл прийти прямо туда, и лучше сразу не представляться журналистом.
Скучающая женщина средних лет, администратор гостиницы, оживилась при появлении девушки.
— Горячей воды нет уже неделю, — предупредила женщина, пока Инга заполняла бланк. — Но могу дать кипяток. Зато туалет и душ в каждом номере.
Выпив чаю в кафетерии на первом этаже этого же здания, но с другого входа, так что попасть туда можно было только с улицы, Инга вернулась в гостиницу.
Дверь с номером «24», ключи от которой ей с улыбкой вручила приветливая администратор, находилась на втором этаже, куда вела темная лестница.
То, что представляло собой холл — журнальный столик, два кресла с выцветшей обивкой и засушенные высокие стебли в вазе, стоящей на полу — было зачем-то отгорожено мрачной белой решеткой.
Откуда-то доносились пьяные мужские голоса.
В номере оказались только кровать, тумбочка и странная картинка в рамке на стене. Поздняя осень. Ветер сорвал уже последние листья. От такой картинки (скорее всего, репродукция из учебника) душный и влажный номер кажется промозглым.
Инга открыла форточку. Стало совсем холодно. Пришлось закрыть.
Девушка вздохнула. Ничего не поделаешь — пару дней придется потерпеть. Хорошо, еще есть «Тень Элизабет» в рюкзаке, и ксерокопия начатого романа в темно-розовой папке.
Инга скинула рюкзак, голубую ветровку и малиновый свитер с горлом. Осталась в джинсах и летнем сиреневом топе. Очень удобно, когда едешь в командировку, одеваться, как капуста. Всегда можно снять лишнее.
Удобно устроившись, сидя по-турецки на кровати, застеленной серо-синем пледом, Инга принялась исследовать рукопись.
Пожалуй, это будет полюбопытнее «Тени Элизабет»… Во всяком случае, начиналась она весьма интригующе…
Две тысячи лет Одинокий Лот ждал этого дня… И вот он настал. Одинокий Лот не бежал — летел по Долине Скал, и его черный плащ и длинные темно-зеленые волосы развивались за его спиной, точно крылья. Зеленоватое лицо мудреца было озарено таким ярким внутренним светом, что его глаза сияли, как два маленьких солнца. И вот, когда вдали показалась Скала Пророчеств, Одинокий Лот, действительно, поднялся на воздух и не заметил сам, как оказался на самой вершине самой высокой в Долине Скал скалы.
На вечно безоблачном небе сияло солнце, переливаясь всеми оттенками желтого, голубого и фиолетового, от чего на скалах играли разноцветные блики. Сколько раз за две тысячи лет Одинокий Лот видел этот пейзаж, который сменялся только абсолютной темнотой, когда в Долине Радуг наступала ночь. Но никогда солнце, светлое фиолетовое небо, розоватый песок и раскрашенные солнцем в разные цвета скалы, не казались Одинокому Лоту такими прекрасными.
Н-да… Инга вытянулась на кровати. А пишет этот Аникшин очень даже неплохо. Писал бы лучше романы. А вот дальше — очень интересно…
С не известно, откуда взявшейся силой Одинокий Лот легко отломил от скалы острый осколок и вскрыл им себе вены. Горячей зеленой жидкостью мудрец в экстазе писал на скале то, что диктовал ему Голос, не понимая значения услышанного. Одинокий Лот слышал только величественный гул, а его рука сама выводила письмена.
Когда гул смолк, Одинокий Лот ощутил такое умиротворение, что почти забыл о том, что бессмертен. Мысль, которая не давала ему покоя столько сотен лет!
Невольно мудрец залюбовался солнцем, и лицо его, с огромным крючковатым носом, тонкими губами и маленькими, наполненными мудростью и добротой глазами, было в эти мгновения прекрасным.
«Пророчество!» — вспомнил Одинокий Лот и рассмеялся так громко, что смех его эхом отозвался по всей Долине Скал. Как он мог забыть о Пророчестве — смысле всей своей бесконечной жизни! «Странно, должно быть, — подумал Одинокий Лот. — Столько сотен лет в Долине Скал не слышали веселого смеха. Тихий, нежный смех Эрниста не в счет!»
Эта мысль еще больше развеселила Одинокого Лота, и он рассмеялся еще громче, так, что из глаз его брызнули слезы.
Мудрец бросил взгляд на свою руку. Рана уже успела затянуться, оставив только белый след.
Одинокий Лот вздохнул и перевел взгляд на Пророчества.
Первое из них «Каждый, прозревший трижды, станет тенью», Одинокий Лот написал две тысячи с лишним лет назад, незадолго до того, как Мун- Слепец стал тенью. Ужасное пророчество, которое заставило Одинокого Лота от отчаяния замолчать на двести лет. Но когда эти двести лет истекли, Одинокий Лот снова ощутил Озарение, и новое пророчество вселяло надежду.
«Бессмертные покинут Долину Скал и обретут Избавление».
Одинокий Лот улыбнулся, вспомнив, как роптали тогда Бессмертные и особенно Слепцы. Ведь в пророчестве ничего не говорилось о Слепцах и о Муне- Тени. Но бедняга Мун уже не может ничего сказать… Как требовали, чтобы он, мудрейший из бессмертных, рассказал им, когда и как они обретут долгожданное Избавление. Если бы это зависело от него! Но все, что он мог — это ждать нового озарения, которое откроет Истину.
И вот… наконец!…
Предвкушая близкое блаженство, Одинокий Лот с улыбкой начал читать то, что вывела его рука:
«Слепец укажет путь слепцам, но только зрячий увидит его. Когда Вечно Юный станет Тенью, бессмертные обретут Избавление».
— Нет!!! — пронесся над Долиной Скал душераздирающий крик Одинокого Лота.
День, которого так ждал мудрец, оказался самым страшным днем за всю его бесконечную жизнь, но, кажется, впереди еще более черные дни. Нет, только не Эрнист, только не Эрнист… Почему именно Эрнист?.. Нет, это слишком, слишком дорогая плата…
Одинокий Лот поднял каменный осколок у своих ног, тот самый, которым вскрыл вену и с ненавистью нанес несколько ударов по затянувшемуся шраму. Фонтан горячей зеленой жидкости брызнул на пророчества, и рана тотчас же снова затянулась.
— Бес-смер-тен!!! Про-оклят!!! — Тяжелые, как огромные камни, с вершины Скалы Пророчеств сорвались слова.
Одинокий Лот бессильно опустился на выступ скалы и внезапно вспомнил слова мудрейшего из мудрейших — Муна — , тайну тайн, которой он успел поделиться с Одиноким Лотом до того, как стал Тенью.
«Если вдруг в самом глубоком отчаянии оказаться на самой вершине Скалы Пророчеств и прыгнуть вниз…» — вспомнил Лот голос Муна так отчетливо, как будто Мун сам сейчас говорил с ним…
Одинокий Лот закрыл глаза и шагнул с высоты…
Третью страницу украшало изображение бабы Яги в плаще, сидящей на вершине какой-то горы. Аникшин старательно вывел профиль своего героя и не менее старательно закрасил его приглушенно-зеленым (видимо, смешал с простым карандашом) и так же тщательно растушевал. Плащ, черный, как вороново крыло. Черный фломастер или маркер. И волосы тоже закрашены маркером цвета зеленки. Солнце желто- фиолетово- голубое, как и описывает Аникшин. И такие же скалы.
Вернее, только несколько вершин. Там, внизу, еще должен быть розовый песок.
Впечатляет. Хотя художник из Аникшина получился бы едва ли.
Инга быстро перебирала листки.
Дальше какой-то фиолетовый лес. Видимо, фиолетовый, зеленый и черный — любимые цвета Аникшина.
Инга вспомнила картину в его доме. Как будто опытный художник создал ее по рисункам Аникшина. Или это парапсихолог, вдохновленный необычным пейзажем, начал писать свой странный роман?
Девушка вложила оригинал обратно в темно-розовую папку.
«Ангел или демон?» — без сожаления о содеянном размышлял Одинокий Лот, услышав над собой низкий мелодичный голос. «Где я? Уже в аду?» Несчастный пророк открыл глаза и увидел адский огонь, раз и навсегда въевшийся во взгляд миллиардами раскаленных игл. Одинокий Лот судорожно сжал веки, но избавиться от раскаленной лавы, жгущей уже изнутри, не мог.
Нет, это не демон. Разве может быть у демона такой нежный, чистый голос? Но это и не ангел. В его голосе слишком много страсти.
— Лот! Что с тобой, Лот? — прозвенело укором над самым ухом.
Эрнист!
Из глаз Одинокого Лота потянулись горячи струи.
Нежными, как поцелуи утреннего солнца, прикосновениями Эрнист осушил их.
— Лот! Ты видишь меня? — в голосе Эрниста все отчетливее звучало беспокойство.
— Нет, Эрнист, — собрал мудрец все свое хладнокровие. — Я никогда больше не увижу ни тебя, ни солнца. Только раскаленную лаву.
— О, Лот! — вскричал Эрнист и взял руки мудреца в свои ладони — Нет, Лот, нет! Ты был в сиреневом лесу? Ты же всегда был таким рассудительным!
— Нет, Эрнист, я не был в сиреневом лесу, я совершил гораздо большее безумство…
Одинокий Лот представил, каким ужасом и изумлением наполнился безмятежный взгляд Эрниста. Еще бы… Трудно даже вообразить большее безумство, чем войти в сиреневый лес, хотя через это безумство прошли по меньшей мере единожды все бессмертные, все, кроме Эрниста.
Даже он, Одинокий Лот, которого считают (неизвестно почему!) мудрейшим из мудрейших. Впрочем, известно почему. За эти самые озарения. Но разве бросился бы мудрец со скалы? Нет, мудрец никогда бы так не сделал, потому что пророчество изменить невозможно, так же как невозможно умереть бессмертному, пока не придет Избавление.
Но мысль об Избавлении уже не приносила Одинокому Лоту радости. Уж лучше вечно жить в этом испепеляющем огне, чем… Как рассказать о пророчестве Эрнисту? Или нет, лучше не рассказывать.
Да, пусть пребывает в счастливом неведении до поры. Но оставить Эрниста в неведении — значит скрыть Истину от других. Они никогда не простят этого. С глухим стоном отчаяния Одинокий Лот обхватил голову руками.
— Хорошо, Лот, если не хочешь, ничего не рассказывай… — Одинокий Лот почувствовал на своих волосах прикосновения изящных пальцев Эрниста. — Я не буду спрашивать тебя, какое безумство ты совершил. Скажи только, можно ли как-то его исправить? Я стал бы Тенью, не раздумывая ни мгновения, если бы это могло помочь тебя. О, Лот, я был бы счастлив стать Тенью ради тебя!
— Молчи, молчи, безумный!!! — в ужасе вскричал Одинокий Лот и, поднявшись на ноги, хотел бежать от себя, от слов Эрниста, от Скалы Пророчеств, но, сделав несколько шагов, растянулся на горячем песке…
Из Долины Скал Ингу вывел звонок мобильного телефона. Простенькая праздничная мелодия. «Макс вызывает».
Макс!
— Да!
— Привет! Что делаешь?..
Наконец-то!
— Читаю о бессмертных зеленых гуманоидах. Причем, кажется, они еще к тому же и «голубые»…
— Это где ж такие обитают?
— В Долине Скал. А почему это ты заинтересовался «голубыми» зелеными человечками?
— Вообще-то меня интересует совсем другой человек. Надеюсь, он не против, если я сейчас за ним заеду?
— Он-то не против, — улыбнулась Инга. — Но вообще-то я сейчас не дома.
— Но, надеюсь, не в Долине Скал?
— К счастью, нет. Всего лишь в районной гостинице.
— Что ты там делаешь? — расстроился Макс.
— Лежу. На кровати. Читаю. А дальше ты уже знаешь…
— И когда мы теперь увидимся?
— Послезавтра. Вечером. Надеюсь.
— Ладно, — вздохнул Макс. — Буду ждать. Ну пока…
— Пока, пока…
Макс как всегда резко заканчил разговор, но все равно после его звонка бродить по Долине Скал будет значительно веселее.
Инга вернулась к рукописи.
— Одинокий Лот! Отзовись! — спотыкаясь и падая, Слепец Дин спешил к Скале Пророчеств, поднимая вокруг себя облако розоватой пыли.
Эрнист нахмурился.
Останься он наедине с Одиноким Лотом, ему в конце-концов удалось бы хоть немного облегчить страдания своего гуру. Впрочем, стоит ли удивляться? Слепец Дин всегда появляется некстати.
— Молю, поведай нам, о Великий Пророк, что открыл тебе Голос! — в нетерпении восклицал Слепец Дин, простирая руки к Одинокому Лоту. — Молю, скажи, обещает ли пророчество Избавление Слепцам?
— О каком пророчестве ты говоришь? — испугался Одинокий Лот. Вот то, что страшнее огня, который пожирает его изнутри. — Я не ведаю ни о каком Пророчестве.
— Врешь! Ведаешь! Еще как ведаешь! Ты хочешь один получить Избавление! Ты хочешь, чтобы мы навсегда остались в Долине Скал! Я слышал твой смех высоко-высоко над Долиной Скол. Я также слышал твой крик!
— Мы все слышали, Одинокий Лот!
— Твой голос был подобен падающим камням!
Подоспели Орис и Аксис.
— Я не знаю, о чем вы говорите! — упрямствовал Одинокий Лот.
— Знаешь! Знаешь! Не пытайся скрыть очевидного! — со всей Долины Скал к Скале Пророчеств потянулись бессмертные и Слепцы.
— Почему ты хочешь скрыть от нас Истину! — в отчаянии вскричал Аксис, заглядывая в лицо Одинокого Лота. — Посмотри, посмотри нам в глаза!
На лице Одинокого Лота не отразилось смятения, оно ничего не выражало. И, конечно, Аксис не мог увидеть тот огонь, который отныне всегда стоял перед внутренним взором Одинокого Лота, но Аксис, даже пребывая в таком волнении, не мог не заметить, как неподвижен стал взгляд Одинокого Лота.
— Он ослеп… — в изумлении произнес Аксис. — Одинокий Лот стал Слепцом.
Толпа загудела. Какие только чувства не отражались на бессмертных лицах Многоликого Януса. Недоумение. Отчаяние. Страх. Сострадание. Ликование. Скорбь. Надежда.
— Ты был в Лесу Прозрений! — обличали тысячи голосов Многоликого Януса, сливаясь в один. — ПОЧЕМУ МЫ НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛИ???
Никому никогда не удавалось войти в Лес Прозрений и покинуть его незамеченным. Разве что несчастному Дину, который вышел из Леса Прозрений уже не в Долину Скал, а в Долину Теней.
Многоликий Янус непрерывно и ревностно следил за Лесом Прозрений. Что там, в этом манящем лесу, никто толком не помнил. Хотя все прошли хотя бы единожды через Лес Прозрений. Все, кроме Эрниста. О, если бы они знали раньше! Каждый, кто единожды прошел через Лес Прозрений, уже не мог остаться Вечно Юным, но даже не это самое страшное. Из памяти бессмертных стиралось все, что открылось их глазам там, в Лесу Прозрений. Только обрывки каких-то восхитительных видений и то ощущение блаженства, возвращаться к которому хотелось снова и снова. Но только трижды позволено войти в Лес Прозрений. Многие не выдерживали, и сразу, едва выйдя из сиреневого леса, тотчас же, обезумев, бросался обратно. Но, каждый, вошедший дважды в Лес Прозрений, возвращался оттуда уже Слепцом. И с каждым годом в Долине Скал становилось все больше Слепцов. Пока бессмертный бродил по чарующему и страшному лесу, Многоликий Янус, стонал, изнемогая от зависти, но, когда несчастный выходил ослепшим, и, содрогаясь в рыданиях, падал на песок, толпа сочувствовала и злорадствовала.
Последним, не считая, конечно, Эрниста, в Лес Прозрений вошел мудрейший из мудрейших в Долине Скал, мудростью своей превосходивший даже Одинокого Лота, Мун. Но, едва выйдя из сиреневого леса, сразу же ринулся обратно. И когда Слепец Мун вернулся в Долину Скал уже ослепшим, обезумев, с воем он пополз назад, в Лес Прозрений. Вечно Юный пытался его остановить. Но Слепец Мун был так силен в эти минуты, что с легкостью откинул Эрниста, силой своей превосходящего всякого в Долине Скал.
Больше Мун в Долину Скал не вернулся. Бессмертные решили было, что он обрел вечную эйфорию, и уже, обгоняя и сбивая друг друга с ног, устремились к вожделенному лесу, как вдруг над Долиной Скал погасло солнце, и на почерневшем вмиг небе засверкали молнии. И в этом мраке и ужасе раздался душераздирающий вопль Муна.
— Я жду вас всех в Долине Теней! — крикнул на прощание Мун и рассмеялся так, что задрожали скалы.
Казалось, никогда больше солнце не взойдет над Долиной Скал. Но черные тучи рассеялись. Только в Долине Теней, за Лесом Прозрений, по-прежнему клубилась черная пыль.
Долина Теней замкнутым кольцом окружала Долину Скал, так что Долина Скал была лишь крошечным островком тверди в безбрежном океане хаоса, где нет ни неба, ни земли.
И теперь в этом Океане оказался Мун.
Самые безрассудные, те, которые отваживались подходить совсем близко к краю Долины Теней, поначалу могли различать слова Муна-Тени и даже видеть его мечущуюся тень.
Это всегда были одни и те же страшные слова «Встретился в Долине Теней». Но постепенно от бесконечных страданий Мун — Тень забыл членораздельную речь, и мог только завывать, печально и жутко.
Столь жестокой оказалась расплата за мгновения эйфории в Лесу Прозрений.
Значит, это тот самый лес, который Аникшин нарисовал фиолетовым фломастером, а портрет в черно-серых тонах, по всей видимости, изображает Муна- Тень. Да уж, невеселые мысли, наверное, преследовали Аникшина в его последние дни…
— Почему ты хочешь скрыть от нас Истину, Одинокий Лот??? — кричал, безумствовал Многоликий Янус. — Мы все равно ее узнаем. Пусть нам не дано в минуты откровения подниматься по воздуху, как облако, зато у нас есть цепкие пальцы с острыми ногтями, затвердевшими веками. Мы поднимемся на вершину Скалы Пророчеств. Мы узнаем Истину!
И толпа ринулась к Скале Пророчеств. «Что ж, — горько усмехнулся Одинокий Лот, — так или иначе они узнали бы о Пророчестве. Но, по крайней мере, пока они будут добираться до вершины Скалы Пророчеств, будет время поговорить с Эрнистом».
— Я здесь… Я останусь с тобой… — дотронулся до плеча ослепшего философа Эрнист.
— Я знаю… — эхом отозвался Одинокий Лот. Ему не нужно было зрение, чтобы безошибочно ощущать присутствие Эрниста.
Эрнист осторожно положил руку Одинокого Лота на свои плечи:
— Отойдем подальше, чтобы не слышать шума.
Когда голоса Многоликого Януса немного смолкли, Эрнист и Одинокий Лот опустились на песок, у подножия невысокой скалы.
— Лот, — тихо произнес Эрнист. — Я ведь тоже слышал твой смех и твой крик. Я тоже знаю, и, может быть, даже лучше, чем кто-то другой, что тебя посетило озарение… Не забывай, Одинокий Лот, что я тоже один из ликов Многоликого Януса.
— О нет, Эрнист, — с жаром возразил мудрец. — Но лучше бы это было так! Ты не один из нас. Ты другой.
— Но, Лот, не обо мне мы сейчас говорим. Не уходи, молю, от ответа… Не скрою, я с нетерпением безумца жду вести об Избавлении. Но сейчас еще больше мне не дает покоя мысль, что же с тобой случилось. Ведь ты не был в Лесу Прозрений. Многоликий Янус не может ошибаться. Что же с тобой произошло?
— О, Эрнист, отчаяние ослепило меня!
Одинокий Лот вздохнул. Не оставалось ничего, кроме как рассказать Эрнисту Истину. Или хотя бы часть Истины.
— Отчаяние? Но, Лот, что стало причиной твоего отчаяния?
Внезапная, безумная мысль посетила Одинокого Лота, и он с жаром обратился к Эрнисту:
— Я открою тебе Истину, Эрнист. Раньше, чем о ней узнают все остальные. Но сначала поклянись мне, что никогда, никогда не войдешь в Лес Прозрений!
— О, Лот! — удивился Эрнист. — Я ведь уже обещал тебе это однажды, и видишь… О! — вскричал Эринст, проклиная себя за то, что он так неосторожно позволил этому слову сорваться с губ своих, да еще в тот день, когда для Одинокого Лота навсегда погасло солнце. — О, Лот, прости, прости меня!..
— Не стоит переживать, Эрнист, — успокоил друга философ. — Просто поклянись!
— Я клянусь, Лот, клянусь! Клянусь! — трижды повторил Эрнист. — Все, что ты захочешь!
— Теперь я могу открыть тебе Истину, — вздохнул Одинокий Лот.
— Нет нужды, Лот. Скоро я все равно узнаю ее. Скажи лучше, что привело тебя на край отчаяния.
— О Эрнист, Эрнист! Лучше бы мне и вовсе не знать Истины…
— Тебе открылось что-то ужасное, Лот?
— Я не могу потерять тебя, Эрнист… Ты слышишь, не могу… — философ закрыл искаженное страданием лицо руками. — Слишком, слишком велика плата за Искупление!
— Что ты хочешь сказать? — Эрнист в один миг выпрямился во весь свой высокий рост.
Со стороны Скалы Пророчеств послышались возбужденные крики, а через несколько мгновений показался и сам Многоликий Янус. Все его лики, как один, были исполнены ликования и надежды.
— Эрнист! Эрнист! Эрнист! — кричали тысячи голосов, и толпа, все, как один, опустилась перед Эрнистом на колени.
Эрнист бросал взгляды, полные мольбы, на своего гуру в надежде, что тот разъяснит ему, что все это значит, но Одинокий Лот видел перед собой только пламя.
— Эрнист! О, Эрнист! Молю, спаси нас! — простирал тысячи рук Многоликий Янус. — Это все равно неизбежно. Ты разве не знаешь, что ничто не может изменить Пророчества?
— О чем вы меня просите? — вскричал Эрнист.
— Уйдете! Уйдите прочь! Вы не смеете требовать этого! — поднимаясь, гневно засверкал невидящими глазами Одинокий Лот.
Но Многоликий Янус не слышал слепого философа.
— Эрнист! Только ты сможешь дать нам Избавление! — молил и требовал Многоликий Янус.
— Скажите же, что вы хотите от меня?
— Мы хотим, чтобы ты исполнил неизбежное…
— Тише все!.. — сделал знак рукой Аксис. Поднятая ладонь самого отчаянного из бессмертных заставила умолкнуть Многоликого Януса. — Эрнист, — обратился Аксис к ученику Одинокого Лота. — В пророчестве сказано, что Искупление наступит только тогда, когда Вечно Юный станет Тенью. Если бы я был столь же благоразумен, сколь и ты… Если бы я нашел в себе силы никогда не входить в этот проклятый Лес Прозрений… Если бы я смог, как и ты, остаться Вечно Юным… Я бы не стоял сейчас перед тобой на коленях, я, не раздумывая ни мгновения, трижды бы прошел через Лес Прозрений. Но в Долине Скал остался только один Вечно Юный, ты и сам это знаешь… Мы все знаем, кто он… Наше Избавление в твоих руках, Эрнист!..
— О, нет! — заламывая руки, вскричал Эрнист. Только теперь до него дошел смысл слов Одинокого Лота. Только теперь он понял, почему гуру потребовал то него Клятвы.
Оставалась одна-единственная страничка, на которой было нарисовано странно зеленое существо с неопределенными чертами лица, похожее на лягушонка с длинными волосами. И скорее всего, Аникшин хотел изобразить его красивым… И, конечно же, (мода что ли у них такая в Долине Скал?) тоже в плаще. Наверное, это и есть тот самый Эрнист. Почему-то Инга была уверена в этом. Оторвав взгляд от лягушонка, Инга пробежала глазами по последним строчкам.
Эрнист бежал, потом брел, потом снова бежал и снова брел, не разбирая пути. Главное — прочь. От Многоликого Януса, от Одинокого Лота. Да! И от него тоже! Как мог Одинокий Лот взять с него эту страшную клятву!
Обессилев, Эрнист упал на песок. О, он, не задумываясь стал бы Тенью, если бы это принесло остальным Искупление!.. Он всегда чувствовал, что его ждет особое предназначение. О, если бы Одинокий Лот знал!… Он не потребовал бы дать ему эту Клятву… Или все равно потребовал бы?… Эрнист почувствовал новый прилив отчаяния и почти ненависти к своему гуру. Справившись с бурей, бушевавшей в груди, Эрнист сел, обхватив колени руками и неподвижно глядя перед собой. Нет, Одинокого Лота нельзя ни в чем винить. Он обезумел от любви и от жалости к нему, Эрнисту. И ведь это из-за него, Эрниста, он ослеп от отчаяния. Но как же быть теперь? Нет, дело вовсе не в том, что скажет Аксис и все остальные. Пусть Многоликий Янус сочтет его трусом! Нет, он, Эрнист, никогда не сможет нарушить Клятвы, данной своему гуру. Но лишить всех несчастных Избавления он тоже не может!.. Противоречия раздирали голову Эрниста, как молнии небо, и, казалось, никогда уже мысли не обретут былую ясность…
Странное повествование обрывалось многоточием. А за многоточием, по всей видимости, осталось самое интересное… Войдет ли Эрнист в этот злополучный лес? И если да (а скорее всего, так и будет), что такого в этом лесу, что заставляет туда возвращаться ценой любых страданий?
Об этом знал только один человек. И теперь его нет. Значит, бессмертные никогда не обретут Избавление…