14
Утром Инга не сразу поняла, где находится. Как выяснилось, она так и не удосужилась стянуть с себя вчера джинсы, и уснула прямо в одежде. Тем не менее, выспалась отменно.
Инга взяла со столика мобильник, который вот уже пять минут гипнотизировала взглядом. Ну конечно! Нужно было еще вчера позвонить Светке.
— Привет! Ну как? Узнала что-нибудь интересное? — Светка как всегда без преамбул с ходу о главном.
— В общем, да. Только что к чему, пока не пойму. Свет, слушай, нужна твоя помощь…
— Ну?..
— Здесь на кладбище, на похоронах Аникшина, я встретила девчонку… Она была тогда в «Октябре», на пресс-конференции.
— А кто она?
— На пресс-конференции она, кажется, задавала какие-то вопросы. Я думала, журналистка.
— Да, правда, очень интересно…
— Поспрашивай, может быть, кто-то знает ее… Зовут девушку Марина. Кажется, так назвала ее подружка на кладбище. Выглядит, как наркоманка, волосы длинные, афрокосички…
— А кто был на той пресс-конференции?
— Рыжий, Кирилл с ТВЦ, Шевердин… Больше никого из знакомых.
— Ладно, попробую что-нибудь узнать. Ну, давай!
Светка перезвонила через час.
— Ты знаешь, обзвонила всех. Никто не знает, кто эта девушка. Даже Рыжий. Хотя помнит, что была такая на пресс-конференции.
— Ну что же, это только лишний раз доказывает…
Инга не договорила, потому что и сама толком не знала, что именно это доказывает. Но ясно одно. Девушку с афрокосичками нужно найти во что бы то ни стало. Хорошо, в блокноте есть адрес ее подружки.
Анечка жила на окраине города. Одноэтажный дом, выкрашенный в тускло-зеленый. Под окном в полисаннике отцветали поздние цветы.
Калитка оказалась незапертой.
Без двадцати двенадцать… Наверняка, Анечки не будет дома… Хорошо, если дома окажется хоть кто-то…
Кнопку звонка Инга обнаружила не сразу и постучала в окно.
Когда стучишь в окно такого дома, почему-то ожидаешь увидеть за качнувшейся занавеской старушку в платке и в халате с цветочным узором.
Ожидание почти не обмануло Ингу. Дверь открыла пожилая женщина с красиво поседевшими волосами жемчужного оттенка, собранными на затылке в «рогульку» и в цветастом застиранном халате.
— Вам кого? — недоверчиво нахмурилась женщина, но при этом, перед тем, как приоткрыть дверь, почему-то не спросила «Кто?».
— Мне нужна Аня. Вы, наверное, ее бабушка? — с ходу пыталась завязать разговор Инга.
— Зачем вам Аня? — бабушка Ани (наверняка, бабушка!) прищурилась, и ее лицо приняло еще более подозрительное выражение.
Ответ на этот вопрос Инга придумала еще по дороге. Но все-таки вздохнула, еще раз взвешивая, стоит ли чистосердечно представляться журналистом. Название, газеты, однозначно, лучше не говорить. Иначе не исключено, что эта деревянная дверь тут же закроется. Какая бабушка в цветастом халате даже под страхом смерти согласится рассказать о своей внучке журналисту газеты с подозрительным названием «Криминальная хроника»!
— Мне вообще-то нужна не Аня, а ее подруга Марина, — уклончиво ответила Инга.
— Горякина? — дверь распахнулась шире.
— Не знаю… С длинными волосами.
— Такая, с косичками, — старушка сделала неопределенное волнообразное движение, как если бы у нее были длинные волосы, и она провела по ним рукой. И состроила при этом гримасу, которая, по-видимому, означала что-то вроде «дурочка». Или «наркоманка». В общем, странная.
— Да! Это она! — узнала Инга.
Горякина…
Где- то она слышала эту фамилию, и, кажется, совсем недавно…
— А вы, случайно, не из милиции? — запоздало поинтересовалась пожилая женщина.
— Нет, нет… — усмехнулась Инга и развела руками, что на языке жестов означало: «Разве я похожа на милиционера?».
Старушка успокоилась.
— А то знаете, к нам часто тут из отдела наведываются. Лучше бы преступников ловили. Тоже молоденькие девочки есть. Но таких, — бабушка Ани одобрительно посмотрев на Ингу, — там нет.
Что ж, когда неформальный стиль по достоинству оценивает человек раза в три старше, это приятно втройне. Инга невольно прониклась уважением и симпатией к Аниной бабушке и честно ответила:
— Я из газеты…
Та оценила откровенность Инги и перешла на «ты»:
— Ну, входи, дочечка!
Пока бабушка Ани снова не сменила милость на гнев, Инга проскользнула в коридор, откуда последовала за голубым халатом с ромашками на кухню. В противоположность кухне Аникшиных здесь были и салфетки, скорее всего, бабушкой Ани и связанные, и герань на подоконнике, и плющ, почти добравшийся по веревочке от одной стены к другой… Говорят, плющ в доме — к ссорам.
— Так зачем тебе эта Марина? — между «эта» и «Марина» Анина бабушка сделала небольшую паузу, наполненную отчаянной неприязнью к внучкиной подружке. Инга почувствовала, что Анечкина бабушка обрела в ее лице союзника, и расскажет об «этой Марине» все, что знает и, может быть, даже, что не знает… Конечно, если это не навредит внучке.
— Мне в общем-то нужна даже и не Марина, но она была в гостинице, когда, может слышали… — сбивчиво начала объяснить Инга и остановилась чуть ли не на полуслове… Наверное, что-то в этом роде испытал Архимед, когда на голову ему свалилось яблоко. Марина, пресс-конференция, гостиница «Октябрь» выстроились в логическую цепочку. Горякина! Эту фамилию не далее, чем вчера, ей называл администратор «Октября».
— Марина была в гостинице с Аникшиным, экстрасенсом, в день его смерти, — собравшись с мыслями, закончила Инга.
— С тем самым Аникшиным?
Анина бабушка обрадовалась. Потом спохватилась.
— Да чего ждать-то от этих Горякиных? Родители алкоголики. Отец вон спился. На том свете уже. Мать спивается. Вот и Марина такая же выросла. Школу еще не окончила, а уже вся затасканная. Вы ее видели? — почему-то снова обратилась к Инге на «вы» Анина бабушка. Инга кивнула. — Наркоманка, распущенная… Вот и за сектантом этим моталась повсюду. И мою Анечку… — на лице старушки четче обозначились морщины. — С толку сбила. А она ведь раньше у нас отличница была!
Инга понимающе покачала головой. Конечно, пятерки не главное в жизни. Но вряд ли найдется бабушка, которая была бы рада, что ее внучка водит дружбу с наркоманами и сомнительными «сектантами».
— Это Марина познакомила Аню с Аникшиным?
— Она, она, — сокрушенно покачала головой бабушка Ани. — Как вас зовут?
— Инга. А вас?
— Антонина Петровна… — с достоинством представилась бабушка Ани. — Вот Инга, что я тебе скажу… Негодяя этого я бы сама своими руками удавила, да сдох, гад.
Антонина Петровна даже напрягла и подняла ладони, демонстрируя Инге, как задушила бы Аникшина.
Пушистая белая кошка, полная осознания собственной красоты, важно прошествовала на кухню и бесцеремонно запрыгнула на колени Инги.
— Что, Шейла, пришла проверить, кто к нам пришел? — посветлела Антонина Петровна.
Инга погладила кошку.
— Просто не знаю, что делать с Анечкой, — снова помрачнела Антонина Петровна, моментально забыв о кошке. — Такая умница была. Бывало, слова плохого не скажет. И вот… За что нам такое? Олечка говорит, есть такая секта самоубийц, — всплакнула бабушка Ани. — Оля — это моя дочь… Так мы боимся, что этот антихрист нашу Анечку в эту секту заманил.
Антонина Петровна опустила жемчужную голову.
— А ваша дочь узнавала, что это за секта?
— Говорит, по телевизору слышала, что есть такая в Москве и еще где-то. Может и у нас есть, но спрашивали везде — никто не знает.
Да, наверняка, Ольга тоже может рассказать немало интересного. Если захочет, конечно…
— А дочь и зять, наверное, на работе?..
— Олечка уже четыре года в Греции — сиделкой работает. Приедет на месяц и опять уедет. Она у меня медсестра. А отец Ани с нами давно не живет. Тоже где — то в Москве, на заработках.
Инга вздохнула. Значит, не такая уж и благополучная семья, как рассказывала попутчица.
— А Аня где сейчас? В школе?
— Какой, в школе! — махнула рукой Антонина Петровна. — В школу она вот уже месяц не ходит. Вот и учительница Анечкина Любовь Васильевна приходила, предупреждала, что Анечку до экзаменов не допустят. Я и не знаю, где она пропадает. Неделями дома не бывает. То с друзьями где-то, а все больше с этой Мариной и сектантом этим, то где-то на рок- концертах…
Пожилая женщина еще больше выросла в глазах Инги. Не каждая бабушка непринужденно употребляет такие слова.
Хотя с такой внучкой…
— А вы не знаете, где проходят эти рок- концерты? — с надеждой спросила Инга, хотя… Если бы семидесятилетняя женщина знала еще, и где проходят рок- концерты, наверное, это было бы уже слишком…
— Разве ж она мне докладывает? Может, чайку поставить, — спохватилась Антонина Петровна.
— Нет, нет, не беспокойтесь, пожалуйста… А где живет эта Марина, вы знаете?
— Как же не знать-то? Здесь, недалеко, на соседней улице… Вот только дома вы ее не застанете. Только мать ее алкоголичку, да она тоже ничего толком не расскажет. Нажралась уже с утра где-то… — Антонина Петровна мрачно усмехнулась. — Анечка как ушла во вторник, так до сих пор и не приходила. Я вот вчера и сегодня к Гальке-то ходила, а она говорит: «Моя тоже куда-то пропала». А куда — ей и дела нет. Что ей родная дочь, лишь бы водка была!
— Да… — вздохнула Инга. Антонина Петровна, а почему вы решили, что Аникшин входил в секту самоубийц?
— Ох, деточка!.. — весь вид пожилой женщины говорил о том, что журналистка задела ее самое больное место. Инга даже испугалась, не схватит ли сердце у Аниной бабушки. И дочь-медсестра, как назло, умотала в Грецию сидеть у постелей других стариков.
— Чего ж мы только натерпелись! — у Антонины Петровны даже затряслась голова, как у марионетки, которую кто-то дергает за шарниры. — Мы чуть с ума не сошли…
«Мы» — значит, дочь приезжала из Греции.
— Анечка наша… Ночью подруга ее, Марина, привела… — в слово «подруга» Антонина Петровна, казалось, вложила всю ненависть, что скопилась в ее душе. — Пьяную… А ведь всего шестнадцать лет девочке. И кровь течет, не прекращается… Что же нужно было делать с девочкой, чтобы так!.. Чтоб он провалился! Оля набирать «скорую», а Анечка вырвала трубку у нее из рук. Схватила нож и кричит: «Убью себя, если скорую вызовете!» Мы испугались, проплакали всю ночь… И утром от нее ничего добиться не смогли. Пошли к Марине. А она так спокойно говорит: «Не волнуйтесь. Анечка стала…» и слово какое-то сказала… просвещенной, что ли…
— Посвященной! — догадалась Инга.
— Да, деточка! Ты знаешь, что это значит? Может, это сектанты какие так себя называют?
— Аникшин так себя называл. Наверное, хотел сказать, что знает что-то, чего не знают остальные…
— Да уж… — грозно нахмурившись, покачала головой Антонина Петровна и, вздохнув, продолжила. — А потом Олечка выследила, как они вдвоем к Аникшину этому ходят, когда его жена на работе.
— Н-да… — в свою очередь вздохнула Инга.
— Олечка моя, конечно, чуть глаза ему не повыдирала. Да только не помогло это. Кто бы сказал мне, не поверила бы… Анечка наша два раза потом еще вены себе резала. Господи, грех-то какой… А Аникшину этому хоть бы что… Анечка наша сама не своя, исхудала, побледнела…
Антонина Петровна резко замолчала, выдохнул воздух, как спущенный воздушный шарик…
Инга тоже молчала.
— Может, все-таки чайку, — снова предложила женщина и, не дожидаясь ответа Инги, чиркнула спичкой.
Об Анечке Антонина Петровна больше не говорила, рассказала о том, как девочкой в войну попала в Германию. Отца, мать и двух сестер убило бомбой, упавшей прямо на их дом. А маленькую Тоню отбросило волной. Повезло и в Германии. Ей было только двенадцать. Малолетних сирот отправляли прямо в печь. Но какие-то добрые люди, бездетные русские крестьяне сказали, что Тоня — их дочь.
— Я вот как-то ночью подсчитала, — вкрадчиво поделилась пожилая женщина. — Только в войну четырнадцать раз могла умереть. Видно, Бог уберег…
Антонина Петровна проводила Ингу до калитки.
— Спасибо вам большое! Извините, что побеспокоила. Где, вы сказали, живут Горякины?
— Вон, дом, зеленый, видишь. Такой, как этот. Только у нас летом под окном тюльпаны, — Анина бабушка с гордостью показала взглядом на облетающие белые и розовые астры, повернулась к ним всем корпусом. — А у этой Гальки-алкоголички разве вырастет что? Ну с Богом! — перекрестила Ингу Антонина Петровна.
15
У дома Галины не росли астры. Даже палисадника не было.
Инга постучала в дверь, потом в окно (звонка здесь тоже не оказалось), и услышала голос, такой, какой и ожидала услышать. Хрипловатый, раздражительный. Именно такой называют «пропитый».
— Кто?
— Простите, Марина дома?
Дверь открыла женщина, которой в равной степени можно было дать как сорок, так и шестьдесят.
— Какая тебе Марина? Я знаю, где ее черти носят?
Как и предупреждала Антонина Петровна, Галина была изрядно пьяна.
— Ты ее подруга, что ли?
Инга ничего не ответила. Решив, по всей видимости, что молчание — знак согласия, Галина по-свойски прищурилась:
— Есть полтинник? В долг.
Догадаться, на что Галина потратит полтинник, можно было с одного взгляда… Видимо, она и сама это понимала.
— Вчера выпила с горя, — оправдывалась она. — Так я вообще редко пью. А сегодня башка раскалывается. Надо опохмелиться.
— Понятно… — вздохнула Инга. — Сейчас я схожу в магазин, а потом посидим, поговорим. Где здесь у вас поблизости магазин?
— Да вот же, виден отсюда! — обрадовалась Галина. — Пойдем, покажу, красавица!
В маленьком магазинчике «Продукты» Инга купила бутылку «Цезаря» и два лимона.
— Зачем нам лимоны? Лучше водки две бутылки! — пыталась протестовать Галина.
Водку заедали остывшей картошкой, каким-то чудом оказавшейся среди полного хаоса и запустения на кухне матери непутевой Марины.
— А зачем тебе моя Маринка? — залпом осушив первую стопку, подозрительно прищурилась Галина. — И что это ты меня водкой задабриваешь, а сама вон и не притронулась, — мамаша Марины недружелюбно покосилась на почти полную стопку Инги.
— Пью! Как же не пью? — запротестовала Инга, нарочно пропуская мимо ушей первый вопрос. В подтверждение своих слов она героически осушила стопку и, придвинув к себе блюдце с нарезанным лимоном, отправила два толстых, истекающих соком кружка, в рот.
Даже Новиков (где ему додуматься до лимонов?) и тот завидовал этой необъяснимой способности коллеги не пьянеть. Но больше, конечно, сочувствовал («Зачем тогда пить?»).
— Эта девушка — феномен! — восхищались они со Светкой на регулярных банкетах-фуршетах, как называет эти редакционные попойки Алиса. Инга тогда только-только пришла в хорошо спитый коллектив «Криминальной хроники».
Но Константин Балоцкий развеял флер:
— Да она провела нас, как зайцев! Лимон нейтрализует алкоголь.
Простой фокус, но выручал не раз!
Галина предпочитала закусывать солеными огурцами.
Волосы Галины, грязные от корней до самых кончиков, но не сальные, а как будто присыпаны пылью. С проседью или просто такие бесцветные.
Воспользовавшись благодушным настроением Галины, Инга спросила с наигранным безразличием:
— А вы не подскажите, где может быть Марина?
— А зачем тебе Маринка-то моя? — спросила еще более настороженно, даже с вызовом.
Инга пожала плечами с тем же безразличным видом:
— Хотела спросить ее кое о чем, вернее, кое о ком…
Галина потянулась за бутылкой.
— Ну-ка, девка, давай еще по одной… — плеснула водки в обе стопки. — Ну, давай за тебя. Ты девка молодая, вся жизнь впереди! — осушив первую рюмку машинально, теперь Галина вспомнила о тостах, чтобы все по правилам.
После второй стопки Галина стала подозрительной и агрессивной:
— Это о ком же ты хочешь узнать у моей Маринки-то?
— Вы, наверное, и сами уже догадались?
Хмель, даже вперемешку с цитрусом, мешал соображать. Интересно, поймет ли, о ком речь, сразу или…
Галина догадалась сразу.
Нахмурилась, покачала головой:
— Об этом, наверное, который траванулся…
— Да, об Аникшине…
— Ты из милиции что ли? — пьяно и с вызовом сверкнула глазами Галина, и сразу же успокоилась, рассуждая вслух. — Не-ет, из милиции меня б не стали угощать.
— Я из газеты…
— Значит, редактор тебя ко мне послал? — снова с вызовом предположила Галина, с хрустом откусывая огурец.
— Ну не именно к вам. Интересно, от чего все-таки умер этот экстрасенс.
— Да что тут думать? — Галина допила стопку. — Гюрза и убила его.
— Гюрза? — удивилась Инга. — Там была гремучая змея…
— Да какая гремучая змея! — махнула рукой Галина. — Жену свою он так называл. «Моя гюрза», а еще иногда «змея» и «кобра».
Змея… поймайте змею…
Но мало ли мужей называют своих женушек змеями?
— Но как она могла его отравить? Ее-то не было в гостинице…
— Может дома чего подсыпала в бутылку какую. Он-то, скотина, за молоденькими бегал, вот ей и надоело на это смотреть. А может и сам траванулся… Да только Маринка моя здесь не при чем… Молодо — зелено… Что там говорить. Сама такой была. Маринку родила — семнадцати не было. Засрал мозги, старый козел, сгубил девку, сгубил…
Галина вздохнула и налила себе третью стопку. Инге предложить забыла.
Инга испугалась, что Галина спохватится, и поднесла к губам почти полную стопку.
— А Марника моя ничего тебе об этом экстрасенсе не скажет. Даже и не ищи. Она и мне-то не говорит…
16
Фокус с лимоном на этот раз не прошел. Вернее, прошел, но не совсем. Инга снова подумала об Аникшине. Череда ассоциаций между «Цезарем», лимоном и смертью Аникшина выстроилась в правильную цепочку, которая тут же рассыпалась на отдельные звенья.
Полчаса в доме Галины… бутылка водки… девушка с афрокосичками… гремучая змея… кружочки лимона… Каждое звено теперь существовало само по себе, терялось в пучине сознания.
Как их собрать — непонятно. Но когда в голове алкоголь — кажется, что все прохожие смотрят почему-то именно на тебя. Может быть, и правда, смотрят. Но гораздо важнее, какая змея укусила Аникшина…
Инга почти не заметила, как оказалась в каком — то кафе, непретенциозном, но в приятной дневной полутьме случайные взгляды уже не досаждают, тем более, что в маленьком помещении только трое каких-то девушек, да и те заняты разговором.
«Кофе с молоком, картофель фри с жареной рыбой»… Голос как будто чужой, откуда-то извне, но кофе должен помочь… Пара глотков, и голос вернется в свою законную оболочку. Третья чашка за день. Макс говорит, кофе очень вреден. Да и водка не самый полезный напиток. А от жареной картошки, говорят, вообще рак… Кого Аникшин излечил от рака?
Эта мысль стала первым звеном новой цепи. Инга отхлебнула кофе. А если это одна из этих девочек, его учениц? А вторую он вылечил от СПИДа. Значит, Аникшин и вправду обладал каким-то особым даром. А почему бы и нет? Но переоценил свои возможности. Думал, что может все.
Звенья цепи встали на свои места. С лихорадочными искрами в глазах, как у Коперника, только что доказавшего, что Земля вращается вокруг своей оси, Инга доела картофель- фри и вылетела на улицу.
Надо было спешить… Но куда? Конечно же, надо, надо найти эту Марину. Но как? Где?
Судя по всему, Марина — неформалка. И другая, Аня тоже…
Можно, конечно, вычислять в толпе по внешнему виду неформалов и спрашивать, где они собираются сегодня вечером, но как-то подозрительно это будет выглядеть. А хуже всего, конечно, если кто-то, покосившись на девушку, явно вышедшую из подросткового возраста, удивленно спросит: «А вам-то зачем?»
В школе Инга и сама носила футболки с обожаемым Куртом Кобейном и, шатаясь за руку с лучшей подружкой Катей по городу, распевала «Come as you are». Катя недавно родила, ее муж обивает диваны и никогда не играл в рок-группе. Ребята, писавшие масляной краской на стенах слова своего идола «Живи быстро, умри молодым», обзавелись женами, а некоторые даже пивными животиками. А Крейзи Дэн, сумасшедший Крейзи Дэн открыл спорт-кафе, где не продается ничего крепче пива, и где некогда злостные нарушители общественного порядка мирно попивают минералку и смотрят футбольные матчи, иногда, правда, под живую музыку новых рокеров. Хотя, поговаривают, что владелец спорт- кафе продает не только минералку. Вот только наркоконтроль почему-то упорно не замечает этого не прописанного на бумаге меню. Сэм, сумрачный Сэм, записывает во Франции альбом с «Depesh Mode». А ведь когда-то, в доску пьяный, уткнувшись в колени Пленнице Небес, плакал настоящими слезами: «Я никогда не выберусь из этой дыры!» Пленница Небес теперь прима ТЮЗа и любовница директора крупной фирмы.
Тех, кто жил слишком быстро, уже нет… Смэш умер от передозировки прошлым летом. Его старший брат, который и подсадил весельчака Смэша на иглу, тоже «передознулся» и уже полтора года не выходит из комы. Кажется, его зовут Алекс. Алексей или Александр… Почему нео- хиппи так любят иностранные словечки? А Эрика на самом деле звали Эриком… Полгода назад его зарезали в пьяной драке. Но еще ужаснее то, что случилось с Крисом, потому что никто не ожидал. Кто бы мог подумать, что спокойный и рассудительный Крис засунет голову в петлю. Говорят, у него обнаружили ВИЧ, а Слоник ушла от него к Кэшу.
У Кэша все хорошо. Он уехал в Москву, работает в каком-то журнале. Многие из «детей цветов» девяностых стали так называемой богемой, музыкантами, художниками, фотографами…
Мысли и ноги привели Ингу с той самой двери с желтыми табличками «Фото графия» и «Ксерокс».
Молодой человек с ушами, как у оборотня, сразу же узнал Ингу.
— Еще что-нибудь пересканировать?
Улыбнулся очень хитро, понял сразу, что вернулась девушка за чем-то другим.
— Кроме вас я никого не знаю в этом городе, кто мог бы мне помочь…
Инга еще не вполне протрезвела. И фраза вышла бестолковой, а голос заискивающим. А этот, с волчьими ушами, подумал, видимо, что сейчас начнется что-то вроде «я одна в незнаком городе и совсем без денег», и перестал улыбаться.
Мысленно обругав себя, Инга постаралась улыбнуться как можно приветливее, но фотографа это насторожило еще больше.
В кого превращаются анархисты — романтики!
— Вы случайно не знаете, где у вас собираются неформалы? — перешла Инга прямо к делу и, прежде, чем молодой человек успел ляпнуть «а зачем это вам?» или еще какую-нибудь бестактность, добавила. — Мне это нужно для работы.
Инга как будто увидела себя нынешнюю глазами той, тринадцатилетней Инги, когда она обожала грандж и придурка Ларса, который по сей день хиппует без работы, и осталась крайне недовольна собой. А ведь тогда она была на все сто уверена, что останется forever young.
Зато фотограф снова повеселел. Ему приятно было оказать маленькую услугу симпатичной экс — неформалке, тем более что, по всей видимости, он и сам из «последних рокеров». Сколько их уже было, поколений «последних рокеров»?
— Там же, где и раньше, — снова улыбнулся фотограф. На безымянном пальце кольцо, но строит глазки. Но, скорее всего, этим пока и ограничивается. — Сейчас позвоню сестре.
А сестра, конечно же, младшая. Иногда очень полезно иметь младших сестер и братьев.
— Ало, Катюх, не знаешь, сегодня в «Дилижансе» есть что-нибудь?
По-видимому младшая сестренка задала тот самый вопрос, которого опасалась Инга.
— Зачем-зачем, — рассердился фотограф. — Значит надо зачем, раз спрашиваю… Да, да… А что за группа такая?.. — кивал он головой.
Инга машинально посмотрела в зеркало на стене. Перед зеркалом — расческа, чтобы клиенты, прежде, чем запечатлеть свои рожицы на официальные документы или для каких-то других целей, могли пригладить перышки. Или вспушить — кому как нравится.
Вымытые утром и толком не высушенные сразу волосы цвета спелой вишни теперь слегка торчали в разные стороны. Если обозначить отдельные пряди гелем, смотрелось бы стильно, но так как геля не было, Инга просто пригладила волосы руками. Зато с новым оттенком глаза кажутся особенно яркими. Обрадовавшись этому открытию, Инга улыбнулась своему отражению, и сделала еще одно не менее приятное открытие — с улыбкой она выглядит лет на двадцать — не больше.
— Значит так, — деловито сообщил фотограф. — Сегодня вечером — открытие сезона в неформальном клубе «Дилижанс». Это в районе железнодорожного вокзала. Где-то в девять народ начнет собираться.
17
В «Третий глаз» Инга пришла на полчаса раньше. Долго искать не пришлось, хотя Светлана назвала место встречи эзотериков не совсем точно.
Дом культуры оказался бывшим домой культуры. Теперь в нем размещались какие-то мелкие фирмы. Дверь «Юридическая консультация» на первом этаже соседствовала с мрачным «Ритуальные услуги „Реквием“».
Даже вахтер (по всей видимости, работает здесь недавно) и та долго не могла понять, какой такой глаз нужен Инге. И сделала вывод: «Вам, наверное, парикмахерская нужна, так Ирина уже ушла».
Эзотерический клуб соседствовал с дверью, отличавшейся табличкой, украшенной женским силуэтом, под которым летящими буквами было написано «Ваш стиль». Волосы у силуэта, естественно, уложены аккуратно и стильно, а дверь, действительно, была уже закрыта. Зато открытой оказалась другая дверь, безо всяких табличек. Видимо, посвященные и сами знали, куда им идти.
Под потолком от легкого сквозняка покачивались на длинных нитях белые и серебристые шары и лебеди из бумаги. Центр комнаты оставался свободным, а вдоль стен не то кругом, не то квадратом были расставлены стулья, новые и с расшатанными ножками, и два дивана — один с обтрепанной зеленой обивкой, другой, вишневый, чуть-чуть поновее. Диваны разделял стол, заставленный чашками. На стуле у двери стоял видавший виды магнитофон «Весна».
Двое мужчин с бородами и глубокомысленными лицами вели эзотерическую беседу.
О том, как вести себя в подобном обществе, Инга уже имела кое-какие представления. Отчасти по недавнему опыту общения с посвященным семейством Чуриловых.
К тому же, эти двое еще были очень похожи на странных людей, которых много лет назад Инга увидела в полутьме старого костела, который позже вернули католикам. А еще в конце девяностых в нем тоже размещался дом культуры.
Инге было тринадцать лет, и это было то самое время, когда ей хотелось протестовать — не важно против кого и против чего. Не обращая внимание на недовольство учителей, а отчасти как раз благодаря ему, Инга заплетала волосы в мелкие косички, да еще и вешала на них разные безделушки, а на шею обязательно — ксивник из коры дуба — от сглаза, а больше, конечно, для красоты, а ногти красила в зеленый цвет. И конечно же, левая рука до локтя была увешана фенечками — подарки на желание и просто теми, которые сплела сама.
А лодыжку левой ноги и правое предплечье украшали фенечки из черного бисера с похожим издалека на татуировку готическим узором.
В костеле тогда собиралась по субботам весьма разношерстная публика, увлеченная эзотерикой. Невысокий человек с бородкой взял на себя миссию гуру и учил всех, как стать счастливыми. Заглянув однажды в дом культуры, Инга увидела очень странных людей.
— Какой цветок ты выбираешь? — спросил один из странных людей у Инги.
— Мне нравятся гладиолусы и орхидеи.
— Я говорю о других цветах, — странный человек улыбнулся, обнажив зубы, росшие почему-то в два ряда, как у акулы. Инге показалось, что странный человек и улыбнулся только для того, чтобы продемонстрировать свои странные зубы.
— О каких других цветах?
— О трех цветах. Первый цветок, белый цветок, похож на водяную лилию. Этот цветок не имеет корней. Он растет над землей. Никто не может взять в руки этот цветок. Второй цветок, красный цветок, растет на лесной поляне. Он похож на мак. Этот цветок имеет необыкновенный аромат. Пока вдыхаешь его, чувствуешь себя счастливым. Третий цветок, цветок-огонь, цветет ночью, на перекрестках дорог. Он тоже похож на лилию, но больше — на огонь. Какой цветок ты выбираешь?
— Я выбираю цветок-огонь.
— Я тоже выбрал цветок-огонь, — снова обнажил зубы странный человек. — Первый цветок — цветок монахов, философов и художников, тех, кто стремится к созиданию. Кто выбирает второй цветок — любит плотские радости. А цветок-огонь — цветок путешественников и всех тех, кто жаждет новых открытий. Ты можешь стать одной из нас.
Наверняка, и у этих двоих имеется парочка таких тестов в запасе, и тогда битый час придется слушать сказки о цветках или еще о чем-нибудь, так и не услышав ни слова об Аникшине.
Инга сдержанно поздоровалась с обладателями бород. Лучше раньше времени не привлекать к себе внимание. И села в углу, на красном мягком стуле-кресле с железными ножками, откуда удобнее наблюдать за тем, что будет происходить в этой комнате, если, конечно, здесь вообще будет происходить что-то интересное.
Очень забавно иногда оказаться случайным наблюдателем. Почему-то кажется странным, когда люди думают по-другому, говорят о том, о чем ты не говоришь вообще, или говоришь только при определенных обстоятельствах. Инга вспомнила, как несколько дней назад она ехала в маршрутке, думала о чем-то своем, и вдруг незнакомая девушка напротив заговорила на незнакомом языке. И весь оставшийся отрезок пути Инга размышляла уже о том, кто эта девушка и какой это язык.
…Двое с бородами обсуждали достоинства и недостатки какой-то системы.
— Без мяса трудно только первых два месяца, — со знанием дела возражал один другому, который в чем-то сомневался. — Потом о нем и не думаешь.
— Здравствуйте, — сверкая глазами и золотыми коронками, впорхнула в комнату женщина лет пятидесяти пяти в цветастой юбке и сером жакете, очень похожа на Веру Ивановну, которая учила Ингу в старших классах. Как-то Вера Ивановна пришла на урок в таком же вот жакете и в нижней юбке с кружевами. Наверное, тоже, когда одевалась, думала о высших сферах.
— Геннадий Иванович! — прямо с порога обратилась женщина в жакете к мужчине, который говорил, что не есть мяса не трудно. — Вы просто обязаны прийти на наши занятия по валеологии. Я уже обещала детям! — и не дожидаясь ответа, видимо, не сомневаясь, что он будет положительным, переключила внимание на Ингу. — У нас новые люди… Я не видела вас раньше.
— Да, случайно услышала о вашем клубе, пришла посмотреть… — солгала Инга.
— Правильно сделали!.. — одобрила женщина. — У нас все так, приходят из любопытства. Вот и я из любопытства пришла два года назад, клуб тогда еще только открылся. И вот прихожу теперь каждую пятницу. А если не получается прийти, то просто места себе найти не могу.
В этом Инга почти не сомневалась. Может быть, эта женщина, как и ее учительница химии Вера Ивановна, одинока, и странные встречи в клубе «Третий глаз» стали эпицентром ее жизни.
— Конечно, Анлантида существовала на самом деле! — разговаривая, в помещение вошли двое — парень лет восемнадцати и девушка с темными длинными волосами чуть постарше. — Я сам там был.
Молодой человек говорил с каким-то странным мяукающим акцентом. Да и сам по себе голос был каким-то странным, высоким и скрипучим. Хотя странно думать о чем-то «странно», там, где странно все.
— В астрале? — у девушки, напротив, голос оказался грудным, проникновенным.
— Конечно, в астрале! У меня же нет машины времени!
Молодой человек рассмеялся подчеркнуло счастливым смехом, очень довольный своей остротой.
— Здравствуйте! — он улыбнулся еще счастливее, если такое вообще возможно. Отдельно поклонился женщине в сером жакете. — Здравствуйте, Зинаида Петровна.
Чтобы не выглядеть странно в компании, где принято или счастливо улыбаться, или, в крайнем случае, сосредоточенно размышлять, Инга выбрала первое и слегка растянула губы в улыбке.
— Это Женя, — Зинаида Петровна решила взять на себя обязанность ввести Ингу в курс дела. — Мы вместе работаем в доме пионеров. Я преподаю прикладное искусство, а заодно и валеологию. Ведь это все взаимосвязано. В каждую вещь надо вдохнуть душу, тогда она станет произведением искусства. А Женя преподает оригами и фэн-шуй. Мы так его и зовем Женя-Оригами. Правда, Женя?
— Как они меня только не зовут! — с очень довольным и даже самодовольным видом неискренне возмутился молодой человек. Откуда у него этот странный акцент?
Человек с бородой, тот, который подумывал о том, чтобы стать вегетарианцем, как будто прочитал мысли Инги:
— Женя в прошлой жизни был японцем.
— Я так и подумала! — Инга мысленно ругала себя за то, что не удержалась от ехидства. Кто поверит после этого, что она всерьез интересуется эзотерикой? Но никто не заметил, что реплика брошена не всерьез, и молодой человек с еще более самодовольным видом уточнил:
— Я был учеником Шао- Линя!
Начиная понимать правила этой странной игры, которую, впрочем, по всей видимости, кроме нее никто игрой не считал, Инга покачала головой:
— А разве можно узнать, кем ты был в прошлой жизни?
— Конечно! — тоном, каким обычно говорят «Ну ты совсем!», опередил Женю-Оригами с ответом все тот же с бородой. — Я, например, был тетеревом.
Говоривший, и правда, чем-то напоминал тетерева.
— Чтобы узнать, кем ты был в прошлой жизни, надо выйти в астрал. А если не умеешь сам этого делать, то это может сделать кто-то другой, — Геннадий Иванович оказался более лояльным, но нотки снисхождения в приветливых интонациях выдавали, что и он тоже относится к высшей касте посвященных.
Пожалуй, непосвященной здесь была только длинноволосая девушка, которая пришла с Женей-Оригами, судя по тому, что она не знает, как путешествуют в Атлантиду.
— А до того, как я был тетеревом, я был Маркизом де Садом, — явно, гордясь своим прошлым воплощением, небрежно добавил бородач, поглядывая на Ингу, какое впечатление произведут на нее его слова.
Инга постаралась не слишком его разочаровать, и, приподняв брови домиком, многозначительно покачала головой.
— Потому-то и стал тетеревом, — с притворным сожалением вздохнул Маркиз де Сад.
Инга снова покачала головой, но уже с сочувствующим видом.
То, что разговор сосредоточился вокруг нее, ей определенно не нравилось. Напрасно садилась в углу. Гораздо лучше было бы до поры до времени оставаться незаметной, но зато так можно направлять разговор туда, куда надо…
Хотя и остальным, по всей видимости, не терпелось поведать новенькой, что кто-то из них в прошлой жизни был Александром Македонским, а кто-то, может быть, Клеопатрой…
— А почему клуб называется «Третий глаз»? — постаралась Инга увести разговор в сторону от животрепещущей, похоже, для всех, кроме нее, темы.
— Вам сколько лет? — грозно поинтересовался бородач, который был Де Садом, а потом Тетеревом.
— Двадцать! — снова солгала Инга, убавив себе для года. Ведь уже через пару часов придется входить в почти забытый образ неформалки. Так почему бы не потренироваться заранее?
Никто из посвященных не усомнился, что Инге двадцать и ни годом больше.
Мужчина с бородой остался доволен ответом и важно продолжил:
— Третий глаз открывается в двадцать один. Конечно, он не у всех открывается, но если над собой работать…
— Ты объясни нормально, — снова проявил лояльность Геннадий Иванович и терпеливо принялся разъяснять. — Когда у человека открывается третий глаз, он начинает видеть то, чего нельзя увидеть обычным зрением. Это еще называют ясновидением.
— А где находится этот третий глаз? — включилась в разговор другая непосвященная, та, что пришла с Женей-Оригами.
Услышав столь глупый вопрос, выдающий полного профана в эзотерических делах, Женя не смог сдержать усмешки и тыкнул себя в лоб:
— Вот здесь! Между бровями.
— Здравствуйте, здравствуйте! — размашистым шагом в комнату вошел высокий мужчина, отдаленно похожий на Жерара Депардье — Повсекакий Меркулов. — Что-то вас немного сегодня…
Инге нравился такой тип — смесь столичного лоска и сельской простоты.
По всей видимости, Повсекакию тоже нравился тип Инги, потому что он задержал взгляд на яркой в полном смысле этого слова девушке чуть дольше, чем принято, или просто пытался что-то увидеть третьим глазом.
Инга тоже попыталась заглянуть в самую суть Меркулова. Нет, внешне он совсем не похож на желчного завистника, пару дней назад поразившего конкурента энергетическим ударом. Хотя, может быть, вводит в заблуждение сходство с кумиром.
— Анна Николаевна предупреждала, что опоздает, — отрапортовала Зинаида Петровна.
По-видимому, все присутствовавшие хорошо знали друг друга и общались и за пределами этой комнаты.
— А где Сережа? — обвел пытливым взглядом эзотериков Повсекакий.
Никто не знал.
— Извините! — дверь открыл худощавый человек невысокого роста и неопределенного возраста.
Судя по беспокойству Повсекакия, Сережа для него примерно тем же, кем Адонис для Чурилова.
Только Адонис при всем своем демоническом образе — личность крайне обаятельная, чего никак не скажешь о Сереже. Пожалуй, его губы, в меру полные, можно было бы назвать даже чувственными, если бы он не растягивал их постоянно в глупой усмешке-улыбке, обнажая золотые коронки. А в сочетании с лопоухими ушами и близко посаженными, маленькими бесцветными глазами облик получался уж совсем непривлекательным. Да еще и одежда какая-то нелепая, старомодная. Но все это, конечно, не имело бы никакого значения и осталось просто деталями, если бы Сережа не примостился рядом с Ингой, и, наклоняясь прямо через нее к Галине Петровне, не задевал так простодушно коленом незнакомую девушку.
— А что же, Анна Николаевна будет?
— Придет попозже, — повторила Зинаида Петровна.
— А-а, а то она говорила, ей массаж нужен.
— Вот, это Сергей, очень хороший экстрасенс, — порекомендовала Инге Зинаида Петровна. — А массаж делает!.. На себе пробовала. И от мигрени излечил, и от радикулита.
— Так что, если что, обращайтесь! — подвел итог Сергей. — Меня, кстати, Сергей зовут. Можно и просто Серж. Так меня иногда здесь обзывают, — радостно сообщил «просто Серж».
— Инга! — представилась Инга и отодвинула ногу.
Меркулов выдвинул стул, на котором стоял магнитофон, на середину помещения. Магнитофон составил на пол, включил, перевернул на другую сторону стоявшую в нем кассету.
Комнату наполнила успокаивающая мелодия, в приятную монотонность которой время от времени гармонично вплетались шум водопада, крик чаек, всплеск волн.
— Ну что же, начнем, как всегда, с медитации, — Меркулов опустился на стул, обвел помещение тяжелым, бессмысленным взглядом. — Закройте глаза. Расслабьтесь. Все ваше тело невесомо. Все мысли уходят, все мысли уходят, все мысли уходят…
Инга откинулась на спинку стула и думала об Аникшине, о Меркулове… Еще несколько дней назад она сказала бы, что медитация — бред и глупости, но после сеанса в салоне Чурилова… Но на этот раз она не собирается поддаваться влиянию Меркулова, кем бы и в каком поколении он там не был.
Девушка даже незаметно приоткрыла глаза. Все, кроме нее и Меркулова, добросовестно пытались достичь состояния нирваны.
Зинаида Петровна расслабленно катала голову по плечам, а Маркиз де Сад, раскачивался вперед- назад, как кобра.
— Мысли уходят… — посмотрев на Ингу, повторил Меркулов.
Пришлось закрыть глаза и слушать музыку.
— Вы лежите на берегу моря… Солнце мягко светит, приятно ласкает кожу. Все тело расслаблено. Тело расслаблено. Волны накатывают на берег, касаются ваших ног. В небе плывут облака, исчезают за горизонтом. Вы провожаете облака за горизонт. Каждое облако — образ, спонтанно возникающий в подсознании. Вы наблюдаете, как ваши ассоциации уплывают за горизонт. Вы отпускаете их.
… Первое облако, огромный шар или космический корабль, каких нет на земле, исчезает за скалами… Большая белая птица, нет, не птица, Одинокий Лот — следом за ним. Какие странные очертания… Очень длинное облако извивается по небу, как… «Поймайте змею»… Я тебя отпускаю. Чтобы провожать взглядом две алые розы — это уже не облака, но они тоже исчезают за скалами. Что там, за скалами, куда уплыли две алые розы?
— Вы отпускаете образы, — мягко приказал голос Меркулова.
Голос Меркулова — как чаша цветка. Нет, это не лотос. Эта кувшинка из мыла — для ванной. Атлантида, летающий остров, не может его догнать, и тоже исчезает за скалами. За ними, быстрее других облаков, дракон без крыльев, но летит очень быстро. А белый корабль плывет очень медленно, потому что вместо мачт у него острые стрелы и нет парусов… Очень странный корабль, и с кончиков стрел капает яд, похожий на капельки крови. И чайки, белые- белые, целая стая…
— Вы делаете глубокий вдох… Поднимаете руки вверх. Так, хорошо.
Инга не заметила, как вместе со всеми потянулась к облакам.
— Вдох-выдох… — голос как водяная лилия. — Просыпаемся… Открыли глаза, посмотрели друг на друга.
Как в экскурсионном автобусе. «Посмотрели друг на друга, все ли соседи на месте».
Сергей улыбнулся Инге. «Я ему нравлюсь». Незнакомые люди редко вызывали у Инги антипатию, но это был именно тот самый случай. А еще говорят, если кто-то раздражает без причины, значит, раздражают именно те качества, которые есть и в тебе. Нет, нет, это, конечно же, глупости. Что может быть общего у современной экстравагантной девушки с этим эзотериком?
Странно, что он не испытывает ответной антипатии. Явно, не испытывает.
Женя-Оригами улыбался еще шире. Его улыбку в тридцать два зуба вполне можно было бы назвать голливудской, если бы не глупое выражение лица, как, впрочем, у всех в этой комнате. Неужели — у всех? А чего еще ожидать? Еще несколько дней в такой атмосфере, и можно будет смело глотать яды.
Инга вздохнула и попыталась взглянуть на происходящее с иронией. Верный способ увидеть действительность в истинном свете.
Меркулов выключил магнитофон и снова с интересом посмотрел на Ингу:
— Я вижу, у нас новые лица.
Новое лицо в общем — то было всего одно, хотя, наверное, третьим глазом виднее.
— У нас такая традиция, — продолжил за Меркулова Сергей, явно давая «новым лицам» своей хвастливо- простодушной напористостью понять, что имеет на это право. — Каждый новый человек должен немного рассказать о себе. И не стесняйтесь, — покровительственно обратился он к Инге. — Чувствуйте себя, как дома, как говорится. Мы все сюда приходим, как к себе домой, правда, Зинаида Петровна?
Женщина кивнула.
— Сережа, не совсем правильно будет сказать, что каждый должен рассказать о себе, — Зинаида Петровна сделала ударение на «должен». — Правильнее будет сказать, что каждый, если захочет, может рассказать о себе. Не обязательно на первом занятии. А пока можно просто представиться.
Инга благодарно посмотрела на Зинаиду Петровну. Бывают же тактичные, ненавязчивые люди, и с радостью воспользовалась послаблением, любезно улыбнувшись всем сразу:
— Инга.
— Очень красивое имя! — одобрил Сергей.
— Как и его обладательница, — согласился с ним Меркулов.
Симпатия Меркулова не раздражала.
Нет, совсем не так должен выглядеть экстрасенс- убийца. Вот Сергей… Нет, нельзя судить по внешнему виду. То, что Меркулов похож на Жерара Депардье, еще не значит…
— Ой! Прошу прощения… — в приоткрытую дверь (видно, Сергей родился в трамвае) суетливо проскользнула с виноватой, но приятной улыбкой женщина лет пятидесяти, в шляпе и почему-то с зонтиком. Наверное, вчера попала под дождь.
— Ничего, ничего, Анна Николаевна, — поспешил успокоить ее Меркулов. — Вы почти ничего не пропустили. Почитаете нам сегодня что-нибудь?
— Конечно! — с восторгом согласилась женщина с короткими слегка поседевшими кудряшками и все еще красивым одухотворенным лицом.
Ну конечно же, поэтесса!
Странная компания.
— А теперь прошу всех за стол, — весело пригласил Женя. — Нас мало сегодня. Все поместимся!
И принялся рассовывать чашки в ящики стола, а которые не вместились, просто составил на стул.
«Мало», значит, обычно бывает больше, но скорее всего, ненамного.
— Мы здесь и чай пьем! — довольно сообщил Инге почти на ухо «просто Серж».
Инга поспешила вместе со стулом к столу, чтобы успеть занять место между Женей-Оригами и Анной Николаевной, подальше от Сержа.
— Прошлый раз мы делали лилию! — продолжала вводить Ингу в курс дела Зинаида Петровна.
— Кувшинку! Это была кувшинка! — широко улыбаясь, изобразил обиду Женя- Оригами. — А сегодня мы будем делать журавликов! — и принялся весело раздавать белые листы.
— Вот эти кусудамы, — Меркулов перевел многозначительный взгляд с белых и серебристых шаров, качающихся под потолком, на Ингу, — сделал Женя.
— А что такое кусудамы?
Еще один вопрос профана, но Меркулов понимающе кивнул головой:
— Кусудамы забирают отрицательную энергию.
— Давайте лучше делать кусудамы! — предложил Тетерев.
— Ну что ты, Саш! — встала на защиту журавликов Анна Николаевна. — Журавлики ничем не хуже!
— Если сделать тысячу журавликов, исполнится заветное желание! — привел решающий довод в пользу журавликов Женя-Оригами.
— Тысячу! Попробуй их сделать тысячу! — фыркнул Тетерев.
— В день по десять журавликов… Сто дней — и вот тебе тысяча журавликов! — подсчитал Геннадий Иванович.
— А кусудамы мы будем делать в следующий раз! — поставил в споре радостный восклицательный знак Женя-Оригами, и все, даже Тетерев, остались довольны.
Торжественно выдержав паузу, Женя-Оригами, как фокусник перед тем, как собирается обычной ловкостью рук заставить и доверчивых, и скептиков поверить в магию, показал всем присутствующим белый лист. Важно и медленно, продолжая интриговать, сложил его пополам, приглашая других последовать его примеру.
— Этого журавлика придумал я сам! — гордо произнес Женя и тут же, состроив расстроенную гримаску, сокрушенно добавил. — Но меня угораздило отправить схему в один международный журнал по оригами. И его опубликовали… — Женя-Оргами выдержал интригующую паузу и радостно выпалил. — И моего журавлика сперли создатели «Перл Харбор»!
— Да, да, там есть такой момент, — вспомнила девушка, интересовавшаяся Атлантидой. — Это когда летчик дарит своей девушке журавлика.
— Он самый!
— Но почему ты решил, что это твой журавлик?
Женя-Оригами смерил девушку насмешливым, чуть ли не презрительным взглядом:
— У него хвост характерный. Это мой хвост. Я сразу его узнал.
Против хвоста никто ничего возразить не посмел, а Женя ревностно следил, насколько добросовестно посвященные и непосвященные следуют его указаниям.
— Бумагу не надо мять!
Инга ощутила на своей шее прерывистое дыхание Жени, который словно коршун выхватил из ее рук сложенный пополам лист.
— Бумагу надо гладить с любовью! Вот так! — мурлыкал он на ухо и, успокоившись, вернул будущего журавлика его законной владелице.
Когда дело дошло до характерного хвоста, Инга и впрямь чувствовала себя значительно счастливее, чем когда сидела рядом с Сержем.
— Складывая фигурки, мы массируем кончики пальцев, — улыбался Женя-Оригами. — От этого улучшается настроение и самочувствие.
И все-таки как не хорош был журавлик с эксклюзивным раздвоенным хвостом, но прошел уже целый час — и ни слова ни о ядах, ни о змеях, ни тем более об Аникшине.
— А что нужно сделать, чтобы открылся третий глаз? — осторожно перевела Инга разговор на интересующую тему.
— Надо больше медитировать, — охотно отозвался Серж.
— Не обязательно медитировать, — мягко возразил Меркулов. — Можно писать картины или стихи… Это тоже разновидность медитации. Правда, Анна Николаевна?..
Меркулов вопросительно посмотрел на поэтессу, явно, не ожидая отрицательного ответа.
— Правда, — пропела она. Ее лицо засветилось еще больше. Ей не терпелось почитать стихи.
Но прежде, чем все остальные настроились на лирический лад, Инга поспешила вставить очередной невежественный вопрос:
— А для чего нужен третий глаз?
— Как для чего? — с жаром набросился на непосвященную Серж. Он, явно, не представлял себе жизни без третьего глаза. — Только третьим взглядом можно увидеть ИСТИНУ?
— А нужно ли видеть истину? И в чем эта истина? — с не меньшим жаром встала на сторону Инги девушка с длинными волосами.
— Так, подождите, подождите… — с видом арбитра, вставшего между боксерами, нарушившими правила на ринге, Меркулов параллельно расставил ладони. Обратился сначала к девушке с длинными волосами. — Скажи, Ася… Ася — я не ошибся? — видимо, Ася (Меркулов не ошибся) в «Третьем глазе» второй, максимум третий раз. — Ты согласна с тем, что добро должно уравновешиваться злом?
Инга успела безразлично кивнуть, хотя вопрос относился не к ней. Но это уже значительно ближе к загадочной смерти Аникшина, чем бумажные лилии.
Девушка подумала несколько секунд и категорически замотала головой:
— Нет! Добро — это добро, а зло — это зло.
— Но как же тогда узнать, что белое — это белое, если не знаешь, что такое черное? — Меркулов был готов к любому ответу.
— Это изначально заложено в каждом человеке, — ответила Ася высокопарно и не слишком уверенно.
Меркулов снисходительно улыбнулся.
А улыбка у него красивая. Немного циничная и беззаботная.
— А ты как считаешь? — резко и манерно (или у него природная грация?) повернулся, как ведущий телешоу, как будто накаляя зрительский интерес, президент «Третьего глаза» к другой непосвященной.
Раздумывая, как лучше ответить, Инга пожала плечами.
— Но какое отношение это имеет к третьему глазу?
— Самое прямое! — Меркулов в этот момент совершенно не был похож не Жерера Депардье. Губы эзотерика искривились в странной усмешке, холодной и липкой, как след дождя на стекле. — Жизнь и смерть — две стороны бытия. Чтобы родиться заново, нужно сначала умереть.
— Как это родиться заново? — не поняла Инга.
Меркулов усмехнулся почти презрительно. Точно также кривил рот, поблескивая зрачками, и Женя- Оригами.
— Третий глаз есть только у посвященных, а посвященным может стать только тот, кто прошел второе рождение. А для этого надо пройти через искусственную смерть.
— Что это за смерть такая? — забеспокоилась Инга, снова утратив (который раз за последние несколько дней?) бесстрастное выражение лица.
Меркулов заметил ее беспокойство, и в его голосе появились успокаивающие и даже веселые интонации.
— Вон — Женя знает. Правда, Женя?
— Да-а, — радостно подтвердил бывший ученик Шао-Линя. — Ничего страшного. Просто долго идешь по длинному — длинному коридору. А все вокруг только черное и белое…
— Подожди, Женя, ты не умеешь рассказывать! — перебила поэтесса и закатила глаза, как будто собралась пророчествовать, и начала рассказывать, будто вспоминая, быстро-быстро. — Ты не идешь, тебя толкает какая-то сила, и ты не можешь ей сопротивляться. Просто идешь — шаг за шагом, и каждый шаг как удар сердца. Ты понимаешь, что спишь. Сначала с тобой происходят какие-то цветные метаморфозы, которые уводят тебя так глубоко, что сон перестает быть сном и становится ЕДИНСТВЕННОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ. Ты идешь по белому коридору в белых одеждах. Все вокруг вдруг становится черно-белым, и, может быть, именно поэтому ЧУВСТВО РЕАЛЬНОСТИ обостряется, как никогда. Но ты еще пытаешься проснуться, пытаешься остановиться… Ты заворачиваешь в какие-то комнаты идеальных квадратных форм, где какие-то люди чертят какие-то схемы. Некоторые даже пытаются тебя задержать, но ты уже чувствуешь запах обугленных нервов, невидимая сила двигает тебя вперед, и, кажется, этому не будет конца, потому что рассыпаться на атомы очень больно. Шаг за шагом… ты идешь по тому же коридору, но он уже в космосе, и все остальное уже неважно. Только боль и запах гари. Вдыхая его, задыхаешься, но конец уже близок. Ты его уже видишь, не понимая уже, кто ты, потому что тебя уже нет. Память — прошлое, настоящее, рассыпается на атомы… А впереди, там, где кончается коридор, воронка и хаос, который засасывает, закручивает то, что было когда-то тобой… Ты еще слышишь какие-то голоса и видишь какие-то лица, которые не можешь уже узнать…
И проще уже умереть, чем вернуться назад, но ты должен родиться заново…
— У вас тоже открылся третий глаз? — перебила Инга, раньше, чем Анна Николаевна принялась во всех эзотерических подробностях рассказывать о своем возвращении на землю, но этого избежать не удалось.
— Конечно!
— Вы стали ясновидящей?
— Я начала писать стихи! — и достоинством ответила Анна Николаевна. — Ведь поэзия — это то, что нельзя увидеть обычными глазами. Ведь мир совсем не такой, каким мы видим его. Вот видите эту стену… — поэтесса сверкнула глазами на стену напротив. — Вот стена. В стене дверь. Но дверь на самом деле не нужна, потому что можно пройти и сквозь стену. Но мы не можем сделать этого, потому что видим дверь. Да и стены не нужны, потому что все, что мы видим, все, что создаем вокруг себя — это только образы, а образ мира проходит. Каждый из нас — только материя и память. И любовь. Память и материя — это и есть наше Я, оно разрушается, когда ты умираешь. А любовь… Любовь остается.
— Но как это умереть, чтобы сразу же родиться?
Инга поймала себя на том, что женщине в большими глазами и улыбкой Джаконды все-таки удалось ее заинтриговать.
Меркулов загадочно усмехнулся:
— Не все сразу. Сначала надо подготовиться.
— Нужно очень далеко зайти в астрал, — догадалась Ася.
— Можно и так сказать, — согласился Меркулов.
— Но если посвященные могут проходить через стены, то почему вы вошли сюда через дверь? — обратилась Инга ко всем сразу, глядя в бледно- голубые глаза Меркулова. Глаза без определенного выражения. Такие же были у Аникшина.
Меркулов весело рассмеялся, но глаза (издалека, из угла казалось, что он улыбается и глазами) остались холодными.
— Зачем проходить через стену, если есть дверь? Да и что скажут те, кто не умеет этого делать? А если серьезно… — Меркулов перестал улыбаться. — Для того чтобы пройти через стену, нужно долго входить в особое состояние, и сделать это достаточно сложно. Даже не у каждого посвященного это получится.
— Об особом состоянии я уже слышала от другого посвященного, — выпалила Инга. — А еще он говорил, что будет жить вечно, выпил керосина и отравился.
Меркулов остановил на Инге неподвижный взгляд, в котором по-прежнему не отражалось ничего.
— Он не был посвященным, — медленно, спокойно произнес Меркулов.
У Инги ни на секунду не возникло сомнения, что Меркулов говорит об Аникшине. Что-то, похожее на страх, промелькнуло на лице президента клуба «Третий глаз». И все-таки, чтобы не оставалось сомнений, Инга возразила:
— Он мог исцелять и глотать яды. Разве это может делать непосвященный?
Меркулов не услышал или, скорее, не захотел услышать вопрос. Во всяком случае, отвечать на него.
— Так это вы мне звонили?
Меркулов чем-то был разочарован. По всей видимости, он предпочел бы, чтобы ему позвонил кто-то другой. Интересно, кто. Инга быстро опустила глаза. Пусть думает, что да.
— Вы его ученица? — продолжал допытываться Меркулов о чем-то, о чем не знала, но очень хотела узнать Инга.
— Я только хочу знать, кто убил его, — честно ответила она.
— Змея, — тихо ответил, почти прошептал Меркулов и уже громче добавил. — Больше я ничего не знаю об этом.
Восемь пар глаз, не отрываясь, смотрели на Ингу. Зинаида Петровна комкала в руках журавлика.
Пожалуй, единственное, что уместно в такой ситуации, это сказать «до свидания».
— До свидания! — Инга решительно направилась к двери.
— Как? Вы уже уходите? — пыталась удержать Анна Николаевна. — Мы еще чай пить будем, я и Женя почитаем стихи. Вы слышали когда- нибудь японские трехстишья?
— Хойку, — уточнил Женя.
— Спасибо. В другой раз, — улыбнулась Инга.
Журналистка выскользнула за дверь и быстро сбежала по ступенькам, с силой потянула на себя тяжелую железную дверь и едва не столкнулась с девушкой, явно, забывшей, что нормы этикета предписывают сначала пропустить выходящих, а уже потом нестись непонятно куда сломя голову.
Инга смерила нахалку негодующим взглядом с ног до головы и едва не отпрыгнула от неожиданности. Марина!
…На Ингу смотрели бессмысленные глаза, болезненно большие, окруженные тенями. Даже если бы ученица Аникшина постриглась наголо, трудно не узнать эти полусумасшедшие глаза, особенно если постоянно думаешь о них.
В бессмысленных глазах промелькнуло сначала удивление, потом страх.
Девушка с афрокосичками сделала шаг назад.
— Тебя ведь зовут Марина?
Ученица Аникшина, казалось, не расслышала. Пружинисто, как кошка, отступив еще на несколько шагов, девушка с афрокосичками, легко отталкиваясь от асфальта, усыпанного сочными кленовыми листьями, уже мчалась мимо пустых скамеек.
— Подожди, я хочу узнать то же, что и ты! — Инга попыталась догнать странную девушку, но та уже успела скрыться за углом желтого двухэтажного здания.
18
Вызванивая заводную мелодию «Holliday», в сумочке запульсировал мобильник. «Макс вызывает». У Макса всегда праздничный голос, с летними позитивными интонациями, как у ди-джея модной радиоволны.
На такие интонации совершенно нелепо отвечать усталым унылым голосом. А какой еще может быть после «Третьего глаза» и неудачной погони?
— Привет! Что делаешь?
— Пыталась догнать одну сумасшедшую… — Инга улыбнулась в трубку.
— Ну и как?
— Безуспешно. Сейчас вернусь в гостиницу, отдохну часок, а потом еще в одно место надо.
— В какое такое место?
— Место встречи неформалов, ночной клуб или что-то вроде того.
— Ну-ну.
— Что значит «ну-ну»?
— Ничего. Ну ладно, пока.
В трубке заметалась короткие гудки.
Инга с раздражением спрятала мобильник и опустилась на скамейку возле дома, за которым исчезла неуловимая последовательница Аникшина. Может быть, спряталась где-нибудь за углом или юркнула в какой-нибудь из подъездов… Вот только пока будешь обследовать один из них, она вполне может вынырнуть из другого.
Осеннее лимонное солнце в тон опадающим листьям тускнело, как будто кто-то приглушил свет, и от этого становилось одновременно тревожно и весело.
— Мой уже «баба» говорит! — хвалились бабушки на скамейке напротив внуками.
— А мой, засранец, наверное, директором будет. Все мобильники в доме переломал.
Внуки, и будущий директор, и тот, который говорит «баба», и еще какие-то ребятишки возились рядом возле клумбы, на которой отцветали астры.
В теплый осенний вечер и цветы, и дети, и старушки — все по-особому трогательно.
Инга поднялась со скамейки, не спеша направилась наугад. Куда не иди — все равно рано или поздно выйдешь к какой-нибудь остановке.
Сумерки опустились незаметно, прослезились мелким дождем. Так всегда бывает, когда осень такая капризная, как эта. Садишься в автобус — еще довольно светло и только слегка прохладно, проедешь несколько остановок, и вот, пожалуйста, и почти стемнело, и дождь начинает накрапывать.
У входа в старое кирпичное здание с яркой вывеской «ДИЛИЖАНС» в стиле «граффити» курили длинноволосые девчонки в джинсах.
— Каки-ие лю-уди! — радостно подскочил к ним откуда-то из-за угла молодой человек с повадками рыси, с налету обнял сразу обеих. Хотя, наверняка, виделись если не сегодня, то вчера — позавчера.
Ингу обогнала высокая девушка с каштановыми волосами до плеч и тоже остановилась у входа:
— Всем привет!
Расцеловала в губы всех троих.
Народ постепенно собирался.
Инга юркнула в прохладное, если не сказать промозглое помещение.
Билетерша у входа, совершенно не вписывающаяся в образ «forever young», с безразличным усталым лицом поставила на запястье Инги светящуюся в темноте отметину, чтобы можно было входить и выходить, когда вздумается.
Ночной клуб, по всей видимости, тоже или бывший дом культуры или бывший просто клуб, являл собой просторное помещение с потрескавшимися стенами, довольно профессионально разрисованными крылатыми мотоциклами, черепами и симпатичными космическими монстрами.
Публика подобрались разношерстная — от тринадцати до двадцати пяти. В порядке исключения были моложе и старше. На Ингу, вопреки ее опасениям выглядеть великовозрастной дамой, затесавшейся среди тинейджеров, никто и не думал обращать внимания.
В основном приходили компаниями, но были и те, кто, как Инга, стоял в гордом одиночестве.
Давненько же она не бывала на подобных мероприятиях, и только сейчас заметила, что соскучилась по ним.
— Малыш, а Малыш, — приставала к мальчику лет десяти девушка лет семнадцати с длинными пшеничными волосами, заплетенными в две косички. — А ты водку пил?
— Пил, пил. Я сама видела! — ответила за него ее спутница, симпатичная брюнетка с редкими засаленными волосами средней длины.
— А анашу курил?
— Курил! — буркнул Малыш исподлобья.
Обе девушки рассмеялись.
— А женщину голую видел? — не унимались девушка с двумя косичками.
Мальчик покраснел и ничего не ответил.
— И куда только смотрят твои родители? — покачала головой девушка с косичками.
— Не трогай моих родителей! — возмутился Малыш. — Смотри лучше за своим Эриком.
— А что за ним смотреть? Не маленький. Сам за собой посмотрит, — перешла девушка с насмешливого тона на примирительный. — Вот, кстати, и он. Легок на помине.
Воспользовавшись тем, что девушки переключили внимание с него на Эрика, полноватого невысокого парня лет двадцати четырех во всем черном от «гриндерсов» до кепки, Малыш незаметно исчез где-то за сценой. Впрочем, сценой это, сооруженное из каких-то составленных досок и ящиков, можно было назвать только условно. Рыжий молодой человек ловко устанавливал на импровизированных рок- подмостках колонки и микрофоны. Инга подумала, что кого-то он ей напоминает. Ну конечно же, Рыжего, того самого, который на той пресс-конференции ходил за ацетоном и тосолом. Может быть, и у этого погоняла Рыжий. У многих рыжих такое прозвище, даже в неформальной среде.
Инга с интересом рассматривала завсегдатаев рок- тусовок. Все-таки образы хиппи мало меняются со временем.
Как-то давний знакомый Инги Ларс (он тогда только что вернулся с практики в Америке) рассказывал ей, что познакомился там с одной восьмидесятилетней байкершей, объездившей весь мир за «Харлее». Кажется, ее зовут Бет.
Жаль, но институт после той самой практики Ларс бросил, так и не стал переводчиком. И вообще пока никем не стал, но, конечно, остался байкером. Ангел дорог! Ну вот, не хватало еще ностальгии по Ларсу. Интересно, как выглядела эта Бет?
Наверное, в джинсах и косухе — как многие из тех, кто находится здесь.
Только одна девушка — с длинными ореховыми волосами почему-то пришла в длинном почти вечернем, а, может быть, и вечернем черном платье. Красивая. А платье, наверное, одела — чтобы выделиться из джинсовой массы. В знак протеста.
Странно. Когда все вокруг такие неординарные, во всяком случае, каждый здесь, наверняка, считает себя анархистом и ходячим эксклюзивом, то необычность, протест становятся нормой, а то, что считается скучным и правильным, воспринимается как супер- необычное.
К Эдику шумно подбежали две девицы — обе сатанистки. По какому признаку это безошибочно угадывается? Нет, дело даже не в амулетах. Иногда и какой- нибудь безобидный байкер нацепит зачем-то шестиконечную звезду или что-то еще в этом роде и даже не догадывается, что она означает. Да и в черном здесь очень многие. Нет, дело в каком-то особом выражении лица, уродующем даже очень красивые лица. Взгляд, который ничто не освещает изнутри. Кожа холодного мертвецкого цвета, не зависимо от того, какой ее естественный оттенок.
Обе по очереди поцеловали Эдика в губы. Девушки, стоявшие рядом с ним, одна из которых дразнила Малыша, никак не реагировали на это. Видимо, привыкли.
Зал достаточно просторный для того, чтобы в нем могли вместиться все неформалы города, и достаточно мал для того, чтобы все могли видеть друг друга. Ни Марины, ни Ани в нем не было.
Инга сосредоточенно обдумывала, что ей делать дальше. Можно подойти к кому-нибудь, спросить: «Не знаешь, как найти Марину? Такая, с афрокосичками. И Аню, ее подругу».
Например, у той девушки в вечернем платье. Нет, девушка в платье, скорее всего, не знает. Вот у сатанисток можно поинтересоваться. У Марины в глазах тоже есть что-то такое, омертвевшее. Но вряд ли она зашла так далеко, хотя, может быть, и ввязалась в какую-нибудь секту. Вот только вряд ли они станут разговаривать. Вот уже пять минут молчат и портят своим мрачным видом настроение девушкам, испортившим настроение Малышу.
Кого же еще спросить? Может быть, Эрика? Такие, как он, обычно знают всех неформалок города. Но Эрику не семнадцать, что-то заподозрит, удивится: «Почему не знаешь погонялы?»
Из-за сцены, откуда-то из-за ударных вынырнул Малыш. Инга подошла к краю сцены:
— Тебя, кажется, Малыш зовут?
— Зовут меня Антон, но можно и Малыш, — покосился на Ингу мальчик с голубым доверчивым и в то же время нервным взглядом.
— Ты не можешь мне помочь?.. Я ищу двух девушек — Марина и Аня. Они часто вместе ходят.
— Снайк и Ванга? — по видимому, Малыш догадался, о ком идет речь.
— Не знаю, — призналась Инга. — Наверное, они. Они бывают здесь?
— Весной были, — пожал плечами Малыш.
Так, значит стоит еще подождать.
— Что, Малыш, опять девушки пристают? — с насмешливым сочувствием потрепал мальчика по голове парень лет восемнадцати-девятнадцати, очень похожий на Курта Кобейна. Раньше такие Инге очень нравились. Но на этот раз заинтересованная улыбка красавчика хоть и польстила, но восторга не вызвала. — Вот бы ко мне так!
Инга улыбнулась в ответ, но только для того, чтобы дать понять, что оценила шутку.
Смешно, конечно, но права та девушка, куда только смотрят родители Малыша? И как билетерша его пропустила? Годик — другой — и мальчик со светлыми глазами — закоренелый наркоман.
Многие были уже под кайфом. Это Инга тоже определяла безошибочно, хотя сама, несмотря на настойчивые уговоры Ларса, а может быть как раз благодаря им, не пробовала наркотики.
К микрофону подошел вынырнувший откуда-то из-за бардовых кулис (странное дело — настоящей сцены нет (или была когда-то?), а кулисы есть), молодой человек в клетчатом сером пиджаке, брюках в синюю полоску и галстуке неопределенного оттенка, близкого к цвету хаки, завязанному прямо на голой шее. Вместо рубашки — видавшая виды, некогда, вероятно, белая майка.
Вот, кстати, и модернизированный деловой стиль. Покруче, чем вечернее платье!
— Раз, раз, раз! — проверил микрофон обладатель галстука (на этот момент единственный в зале). — Все готовы? Начинать можно?
— Начинай, Митяй! — разрешили из зала.
— Сначала я хочу представить вам одного человека, очень хорошего человека. Многие из вас его знают. А тем, кто не знает, представлю, потому что таких людей надо знать в лицо! — последние слова Митяй прокричал, и получил в ответ одобрительные визги. — Киряй, подойди к микрофону, чтобы все тебя видели.
Киряй, мрачный молодой человек, на вид слегка за тридцать, в черном свитере и светлых джинсах неловко взобрался на сцену, зацепив по пути какой-то провод.
Звук пропал, но было слышно и без микрофона. Рыжий быстро и (не в пример некоторым) легко запрыгнул на сцену, и Митяй продолжал уже на полную громкость представлять Киряя, который вместе с ним, Митяем и другими ребятами (какими — знают сами) стояли у истоков клуба.
Так именно и сказал — у истоков.
Не просто же тряпка болтается у него на шее.
— Сегодня у Киряя день рождения, и не просто день рождения, а можно сказать — юбилей — двадцать лет.
От восторженных визгов едва не сотрясались стены.
— Скажу по секрету, мы с Митяем близнецы, — дорвался до микрофона Киряй.
— А я ваша бабушка! — выкрикнула из зала стоявшая возле сцены девчонка лет тринадцати.
— Ну-ка, бабуля, поднимись-ка сюда, — Митяй протянул ей руку, помог взобраться на сцену. Легко поднял на руки. — Прошу поприветствовать нашу бабулю!
«Бабуля», худенькая шатенка, получила свою порцию восторженных визгов. Митяй опустил ее на сцену, и, довольная, девчонка спрыгнула вниз.
— Вообще-то у меня День рождения в мае, — признался Киряй под одобрительный смех. — Но сегодня у меня, можно сказать, второй день рождения. Открытие сезона для меня всегда как День рождения. Потому вот так и выгляжу! А на правах юбиляра, если, конечно, Митяй не возражает… — Митяй не возражал. — Второй сезон нашего клуба объявляю открытым. А откроет его группа с ну очень красивым названием. — Киряй выдержал интригующую паузу. — «Мешок с дерьмом»! Вы все ее знаете. — Бурная реакция зала подтверждала, что группа знакома здесь если не всем, то во всяком случае большинству. — Название старое, но состав немного изменился. Сами увидите.
Группа «Мешок с дерьмом» уже грозно взвизгивала гитарами. Как выглядела группа в старом составе, Инга не могла знать, но догадаться, что именно (а вернее — кто) изменилось в ее составе, было не сложно и по одобрительному смеху в зале, и по тому, с каким довольным и гордым видом Малыш держал ритм-гитару. Малыш- Малыш, а когда вырастет, будет, наверное, ростом под два метра. Уже сейчас почти догнал солиста — взрослого, лысого, толстого парня. Голос у солиста оказался неожиданно писклявый, почти женский. К тому же, он, по всей видимости, старался сделать его еще тоньше.
— Нет, я не женщина. Я другой.
Наверно, вы ошиблись телефоном.
Ах, это просто голос у меня такой.
Нет, нет, не надо приходить ко мне с Антоном.
Нет, я не Маша, тем более, не Анжела.
Зачем вообще ко мне вы пристаете?
Да не пугайте вы меня. Я смелый!
Мне кажется, вы слишком много на себя берете. *
(*Тексты песни группы «Мешок с дерьмом» приводятся в оригинале)
…и дальше в том же духе.
Ни Ани, ни Марины в зале не было. К третьему шедевру «Мешка с дерьмом» (что-то о войне и Винни-Пухе) зал понемногу начала охватывать истерия. Кто-то визжал, кто-то подпрыгивал на месте, и никто уже не обращал внимания друг на друга.
А четвертая песня оказалась неожиданно лиричной. Слова, конечно, не возвышенные, что- то вроде «На щеке небритой вскочил огромный флюс. Похмельный блюз», но музыка нежная, даже волнующая.
— Можно?
Не дожидаясь ответа, тот самый молодой человек, похожий на Курта Кобейна, который завидовал Малышу, потому что к нему пристают девушки, взял Ингу за руку.
Инга не возражала. Почему бы не потанцевать с молодым, красивым, раз уж она все равно здесь?
Молодой человек был, явно, настроен на продолжение знакомства:
— Почему я раньше тебя здесь не видел?
— Потому что раньше меня здесь не было.
Инга ожидала, что молодой человек спросит, почему ее здесь не было раньше, и уже приготовилась ответить, что, жаль, но дело в том, что она вышла уже из неформального возраста, а здесь потому, что ищет одну знакомую, вернее, двух знакомых. А между строк следует читать: и знакомиться с мальчиками-неформалами, даже такими красавчиками, — увы — мне уже поздно. А он, конечно, удивится: сколько же тебе лет? Глупо. Но молодой человек молчал, потом спросил:
— Как тебя зовут?
Приятно, когда спрашивают просто, безо всяких там, «а можно узнать, как зовут такую красивую девушку?».
Назвать свое имя Инга не успела. У стены стояла, вернее, сползала по стене Аня. Снайк? Ванга?
— Извини…
Мягко отстранившись от блондина, Инга направилась к ученице Аникшина.
— Привет. А где Марина?
В таких местах можно начинать сразу с главного. Все — свои, никого ничем не удивишь. Мало ли кому и кто зачем нужен, тем более, что Аня, по всей видимости, уже под кайфом. Глаза стеклянные, и, конечно же, Ингу, которую видела один раз в жизни, не узнает.
— Марина! Твоя подружка! — кричала, пыталась докричаться Инга.
Аня бессмысленно мотала головой.
— Снайк мне больше не подруга! Я ненавижу ее! Она убила его, потому что ОН ЛЮБИЛ МЕНЯ!!!
Последние слова Ванга прокричала в истерике. Почему «Ванга»? Почему «Снайк»? «Снайк» по-английски «змея». Змея. «Поймайте змею».
Девушка в черном вечернем платье поднялась на сцену с каким-то типом лет сорока. Солидный господин. В костюмчике, хотя и без галстука. Зачем она его сюда затащила? Зачем он согласился сюда прийти? Кто-то из спонсоров этого открытия?.. Вряд ли… О спонсорах вообще ничего не было сказано. Да и какая разница? Девушка извивалась под «Осенний блюз», обнимая господина, поддатого, но не слишком. Ей хотелось, чтобы о ней думали, смотрели на нее.
Кто-то в зале зажег зажигалку. Издалека похоже на пламя свечи. В другом углу зажегся еще один огонек. «Осенний блюз» кончился, но огни качались на поднятых руках.
Ударник неистово тряс длинными черными прямыми волосами, оглушая бешеным ритмом.
Девочку возле сцены, ту самую, которая назвалась бабушкой Митяя и Киряя, поднял на руки какой-то парень, посадил к себе на шею. «Бабушка» бросила на сцену куртку. Следом полетели черная футболка. Девочка стянула с себя маленький бюстгальтер, и, визжа, размахивала им в воздухе.
Инга направилась к выходу.
Толпа уже находилась в том состоянии транса, когда каждый не существовал по отдельности. Аня не пришла, и, скорее всего, не придет. Что-то произошло у них с Мариной.
Взгляд невольно выхватывал из беснующейся толпы отдельные лица. Один профиль показался Инге знакомым. Рельефный профиль, черные прямые волосы. Что-то очень знакомое. Одет во что-то яркое. Может быть, просто ассоциация с кем-то из неформального прошлого? Так же, в нелепые пестрые обноски из Second hand одевался Ларс…
Молодой человек с рельефный профилем как будто почувствовал на себе любопытный взгляд, резко обернулся, и Инга узнала Адониса…
19
Дождь уже вовсю барабанил по асфальту и крыше маршрутки. Хорошо, долго ждать не пришлось. Хотелось поскорее вернуться в гостиницу, выпить кофе, завалиться с книжкой на кровать.
Адонис исчез также неожиданно, как появился. Инга хотела с ним заговорить, но он сделал вид, что не узнал, растворился где- то за кулисами. Может, в самом деле исчез? Нет, это уже бред какой-то.
Что за безумный клубок, и как его распутать? «Она убила его, потому что ОН ЛЮБИЛ МЕНЯ»! Аникшин любил Аню, Марина ревновала. Чем он привлек их обеих? Гипнозом? Значит, Марина убила его? Но как тогда объяснить сцену на кладбище? Да и жена Аникшина тоже какая-то странная… И не удивительно. Подобное, как говорится, притягивается к подобному. Осталось после разговора с ней какое-то ощущение недосказанности… Или все-таки Меркулов? Зачем он ждал Аню? Теперь вот еще Адонис… Вряд ли он приехал из другого города специально, чтобы побывать на открытии сезона в неформальном клубе. А ведь знакомство с Чуриловым и Адонисом — почти случайность. Значит, наверняка, есть и другие действующие лица этого трагифарса? Может быть, кто-то из тех, кто был в тот день в гостинице, кроме Марины? Или кто-то, кто остановился в какой-нибудь другой гостинице, а, может, и не в гостинице вовсе… А может быть, Аникшина и не убивал никто? Да, нужно дождаться результатов экспертизы…
А пока — согреться горячим чаем, перед тем, как отправиться в промозглый номер.
Кафетерий на первом этаже был уже закрыт.
Администратор сосредоточенно считала петли на махровом голубом полотне.
— Здесь есть где-нибудь поблизости круглосуточный магазин? — отвлекла ее от вязания Инга
— Поблизости нет, — сочувственно покачала головой женщина. — Хотели что-то купить?
— Чаю, — вздохнула Инга.
— Я сама не могу без чашки чаю на ночь, — вошла в положение администратор и кивком головы показала девушке на стул. — Подождите здесь, сейчас схожу за чаем.
Женщина скрылась в конце коридора и через пять минут вернулась с двумя большими кружками. В окрасившимся кипятке плавали пакетики черного чая.
Инга отхлебнула горячую мутную жидкость, с наслаждением ощущая, как по всему телу разливается тепло.
— Что-то у нас сегодня много постояльцев, — не то похвалилась, не то пожаловалась администратор. — Вот только час назад молодой человек остановился, красивый такой брюнет в чем-то пестром. Очень странный молодой человек. Все пытался узнать, кто у нас остановился в последние дни.
Адонис!
Инга вдруг почувствовала дискомфорт, граничащий с каким-то мистическим ужасом оттого, что эту ночь ей придется провести под одной крышей с этим странным Адонисом. Вряд ли он стал бы снимать номер в гостинице, если бы собирался до утра развлекаться в «Дилижансе».
— Кстати, — вспомнила администратор. — Вчера кто-то спрашивал по телефону, в каком номере вы остановились.
— Кто? — насторожилась Инга.
— Не знаю. Связь оборвалась, — пожала плечами женщина.
Поблагодарив приветливую администраторшу за чай, Инга поднялась в номер. Взгляд упал на недописанную рукопись Аникшина. Сквозь розовый пластик просвечивал профиль Одинокого Лота. Не осознавая, зачем это делает, Инга вынула первый лист из папки. Конечно же, это профиль Адониса! Может быть, и сегодня в клубе она узнала не Адониса, а Одинокого Лота? Только одно странное несоответствие: тот же нос с горбинкой, тонкие губы, маленькие, проницательные глаза — те же черты, но Адонис — загадочный красавец, а Одинокий Лот — безобразен. Как карикатура, нарисованная непрофессионалом. А может быть, так оно и есть?
Отчего-то вдруг стало жутко, это и не удивительно, когда второй вечер подряд изучаешь в одиночестве эзотерические бредни экстрасенса, дух которого, может быть, еще бродит где-то поблизости.
В дверь тихо постучали, так тихо, что Инга не сразу поняла, показалось ей это или нет. Но постучали снова, на этот раз немного громче.
— Кто? — Инга постаралась спросить четко, безразлично. Вышло настороженно.
— Бессмертный гость из Долины Скал, — ответил ночной посетитель голосом Макса.
Бывают же в жизни сюрпризы! Инга повисла на шее у Макса.
Он, явно, остался доволен произведенным эффектом.
— Снял номер по соседству. Надеюсь, ты не против?
— Как ты узнал, где я? — Инга все еще не могла прийти в себя от удивления и восхищения
— Просто решил обзвонить районные гостиницы. Представь себе, начал именно с этой. Даже искать не пришлось!
Вместе с Максом в мрачноватый номер гостиницы ворвался праздник.
— Как ты смотришь на то, чтобы отметить нашу встречу? У меня и коньяк есть с собой.
Как фокусник, Макс достал откуда-то из кармана бутылочку коньяка и шоколадку.
Развел руками:
— Рюмок нет. Извини. Пить будем прямо из горлышка.
Коньяк с шоколадом и Макс — именно те три вещи, которых Инге сегодня не хватало. С коньяком и шоколадом, конечно, при желании проблему можно было решить, а вот Макс очень кстати. И все-таки для порядка, чтобы Макс не думал, что она принимает как должное его романтические безумства, Инга посмотрела в глаза Максу долгим укоризненно-благодарным взглядом:
— Я бы все равно завтра приехала…
— А я не могу ждать до завтра. Итак неделю не виделись.
И правда, почти неделю. В понедельник — газетный день в «Криминальной хронике», а потом та безумная пресс-конференция…
Инга с наслаждением выбралась из колючего малинового свитера, осталась в сиреневом топе, под которым ничего не было. Стянула с Макса красно-черно-белый свитер и светлые джинсы.
Макс нежно и в то же время настойчиво поцеловал Ингу в губы, потом сквозь тонкий трикотаж — каждый нагло вырисовывающийся сосок.
Да уж, это гораздо лучше, чем опять бродить по Долине Бессмертных вслед за воспаленным воображением Аникшина. Стягивая джинсы, Инга уселась на розовую папку и с раздражением переложила рукопись на подоконник.