Как говорила старшая призывательница Вира-и-Дэни: «Жизнь сивиа – это переплетение уступок и компромиссов». Хотя откуда знать жрице о супружестве, ежели она и пределов храма не покидала? С другой стороны, время от времени бродили слухи о связи жрицы со старшим ледяным призывателем. И все же Каре-и-Наис эти слова запали в душу. А глядя на своего сивиана, кошка склонялась к мысли, что уступок все же больше. Ну а чем еще считать ее долготерпение?

Вот, например, на днях никакого компромисса и не наблюдалось! Глэн, псы его забери, приперся в компании своих друзей – оболтусы оболтусами, прости, Снег! И ладно бы пришли, тихо посидели, поговорили. Так нет! Этот наемник недоделанный, Тофр который, все силушку свою показывал. И ладно бы по делу, ан нет, дурью маялся. Итог: пять согнутых вилок, семь ложек, две кочерги, шесть сломанных ножей и один погнутый котел. (Как? Ну как можно было котел погнуть? Головой он в него, что ли, бился?) А этот, который под умного косит? Бад… Бадри… Зануда, короче. Два часа читал лекцию о вреде алкоголя, распивая этот самый алкоголь. Причем не мальвазию или благородный коньяк, а самопальное дешевое пойло! И где только нашел? В ближайшей таверне такого не подают, уж это Кара точно знала – хозяйка заведения значилась у нее в подругах. Муженек же – да, Кара-и-Наис, как порядочная сивиани, старалась привыкнуть к местным наименованиям, – ударился, как в прямом, так и в переносном смысле, в поэзию: неудачно обнявшись со шкафом, головой поймал стихотворный сборник. А потом битый час в чем-то объяснялся кошке. Увы, из всего словоблудия Кара поняла только «я», «тебя» и «белый снег». И только Савариш молчал, уставившись перепуганным кроликом на Наис: почти не дышал, изредка икая. Надо отметить, что подобная реакция у Шари была всегда при встрече с кошкой – трезв он был или пьян.

Вообще, знакомство с друзьями мужа – отдельная песня, которую и хотелось бы забыть, но не получится: во-первых, такое не забывается, во-вторых, в призыватели с плохой памятью не берут. Дело было не в первый день после «свадьбы» и даже не во второй, а только после того, как стихла буря вокруг женитьбы Тофра. Ведь обряд над ним и его невестой не был совершен на самом деле. В первую брачную ночь новоиспеченный супруг был мертвецки пьян, в первое брачное утро маялся похмельем. К слову: похмельем маялись все участники свадебного процесса и невеста тоже. Все, кроме Кары, которая попала в сей дурдом абсолютно трезвой и отнюдь не по своей воле. Вечер того же дня был ознаменован пожаром в таверне, где проходило сие серьезное мероприятие, – Каре это поименовали «свадебными посиделками». На следующий день, не дождавшись исполнения супружеских обязанностей, невеста осознала, что исполнять-то их и некому. После такого невеста (Кара так и не запомнила ее имя) собрала свои вещи и вернулась в отчий дом, а Тофр… «Бедняга» Тофр запил. Не сказать, что Глэн его полностью в этом поддержал, но норму алкогольную все-таки перебрал. И лишь когда все рыдания утихли (кто сказал, что мужчины не плачут? коты не плачут, а эти…), похмелье прошло, Глэн собрал друзей и торжественно (ну, это ему так казалось) представил свою жену, то бишь Кару. Что тут началось!.. Савариш то терял сознание, то рыдал, перемежая обмороки и рыдания иканием. Тофр ревел раненым медведем: «Почему это Глэну всегда везет?», – а Бад… Бадри… короче – Зануда сперва ошалело хлопал глазами, а потом закатил длиною в час нотацию на тему: «Много пить – плохо». Так снежную призывательницу еще ни разу не встречали. И она все стерпела, а что хвост змеей бился, так под местными юбками и незаметно.

Однако ж, возвращаясь к недавней пьянке: после всего этого Кара даже скандал не закатила! Да еще собственноручно лечебный отвар мужу приготовила. Глэн не оценил сей подвиг, даже от лекарства отказывался. Но от снежной призывательницы еще никто не уходил, не зря ее хвоста опасались даже бывалые вояки.

Решительный стук в дверь прервал печально-возмущенные размышления Кары. И нельзя сказать, что кошка была искренне рада визитеру.

– Доброго дня, госпожа Кара! – зычный голос соседки-гномы заставил в страхе дребезжать оконные стекла.

– И вам доброго, почтенная Фру, – ответила кошка, с тоскливым вздохом направляясь в прихожую.

Явление «подруги» – да-да, той самой владелицы таверны – не значилось в делах на сегодня. Но не выгонять же почтенную гному? Во-первых, это неприлично. Во-вторых, ссориться с хозяйкой таверны – себе дороже. В-третьих… а вот «в-третьих» самое приятное: госпожа Фру никогда не приходила в гости с пустыми руками, а в последнее время зачастила с чем-нибудь сладеньким.

– Да какой же он добрый, если тин Мряу с утра пораньше по делам убежал и даже не взглянул на десерт! А я до рассвета встала, чтобы меренги испечь! – захлюпала носом гостья.

М-да, не ценит тин Мряу своего счастья: встать до рассвета, когда спать ложишься далеко за полночь, только чтобы порадовать мужа, – это ли не подвиг?

– Совсем-совсем не взглянул? – сочувствующе поинтересовалась Кара.

– Уже третий день на сладкое не смотрит, – поделилась «бедой» гостья. – Да вы кушайте, кушайте, а то такая худенькая…

Кара кушала, не стеснялась. Откровенно говоря, за последние два месяца кошка перепробовала столько сладостей, сколько за всю прежнюю жизнь не видела. И за это надо благодарить Глэна. Не столько за проведенный по пьяни ритуал, сколько за удачно подобранный дом.

Надо отдать должное мужу: когда до замутненного выпитым накануне мозга дошло, что Кара – не привидение и исчезать не собирается, мало того, является законной супругой владельца замутненного мозга, он, то есть мозг, а может, и хозяин, всерьез озадачился исполнением супружеских обязанностей. Во-первых, снимаемая им комната была отвергнута как недостойная семьи. Удивительное дело, но подходящий дом (двухэтажный, хотя на каждом этаже лишь по паре комнат да кухонька – небольшая, зато своя!) был найден всего за пару часов. Во-вторых, Глэн считал, что именно он должен обеспечивать семью. Откровенно говоря, Каре-и-Наис такая точка зрения была глубоко симпатична. Правда, отрицательным моментом стали частые отлучки сивиана: за дальние дороги курьерам все-таки больше платят. Вот и получилось так, что кошка если и не сдружилась со всеми соседями, то приятельствовала со многими.

– Уж что я только не пекла! – продолжала изливать свое «горе» соседка. – И баклаву, и харису, и бурму – это только из ненашенских сладостей. А пирогов обычных – без меры!

Кошка, состроив сочувствующее выражение лица, кивала и продолжала размышлять о чем-то своем. Вообще при храме в Найрабе был специальный служитель, который выслушивал все непонятности и проблемы. Его так и именовали – Слушатель. Не сказать, что Каре к нему необходимо было ходить, разве что поведать о сундучках, ларцах да шкатулках. Ах, какие прелестные вещицы иногда привозили из-за гор: с гравировками, резные деревянные, с серебряной зернью, с филигранью, инкрустацией перламутром и жемчугом, рубинами и аметистами… Ох, об этом Кара-и-Наис могла говорить часами. Так вот, уважаемый Слушатель по какой-то причине считал Кару своей преемницей. Да-да, он об этом открыто заявлял даже на общехрамовых сборах. С чего бы это? Ну, подумаешь, выслушала пару-тройку раз соплеменников, так это еще не повод тащить ее в Слушатели! Ей, между прочим, и в снежных призывательницах неплохо. Было, пока Глэн обряд не провел. Но не будем о грустном. Тем более судя по звуковому ряду, скоро почтенной Фру понадобится ответ, а не простое согласное угуканье.

– И как мне быть? – активно всхлипывая, вопросила гнома.

– Почтенная Фру, а скажите-ка мне: с чего вы вдруг решили кормить мужа сладким? – пошла на хитрость Кара: ну не признаваться же, что не слушала печальный монолог?!

– Ну так… я же… вот… – отчего-то засмущалась хозяйка таверны.

– Да-да, я внимательно слушаю! – Кошка изобразила интерес.

– Ах, мне, право, неудобно, – продолжала смущаться гнома.

Кара могла бы сказать, что именно бывает неудобно, но от нее таких фраз явно не ждали.

– И все же.

– Я… ну… понимаете…

После продолжительных метаний Фру все-таки выдала, что в супружеской жизни с почтенным тин Мряу не все так гладко, как хотелось бы. Вот гнома и решила посоветоваться со знающими. И все бы ничего, но к «знающим» она отнесла девиц наилегчайшего поведения. Ну, в чем-то она была права, ведь не зря испокон веков к шлюхам мужики ходят. Вот только почтенная Мила, дабы не подрывать свой авторитет, обратилась не к одной из девиц, а к травнице, к которой оные частенько заглядывают. Нет, госпожа Фру не будет говорить милой Каре, зачем они туда ходят, ей, приличной даме, такое ни к чему знать. Так вот эта травница и заявила, что семейных мужчин на клубничку тянет.

– Я сперва клубничный крем приготовила. Но сами посудите, крем отдельно от торта или пирожных – что-то не то. Вот и торт специально испекла. Потом пироги с клубничным вареньем. Слойки еще были, – старательно припоминала гнома. – Первое время супруг понемногу ел, а потом у него сыпь пошла. Лекарь осмотрел и заявил, что это аллергия, наверное, на клубнику, – тяжко вздохнула Фру. – Вот я и подумала: ну какая разница – клубника, малина, все ведь сладкое!

Кара усердно сдерживала смех. Конечно, местный язык кошке не был родным, понимала она его исключительно благодаря магическому воздействию проведенного Глэном обряда. Однако даже в этой ситуации она сообразила, что не о той клубнике говорила травница, совсем не о той. Но как сказать об этом гноме?

– Почтенная Фру, я вот что подумала: клубника и сладости – это хорошо, очень… кхм… интересно, но ведь многоуважаемый тин Мур – мужчина в самом расцвете сил. А мужчине, как известно, для сил нужны отнюдь не сладости, тут лучше мясо подойдет.

– Вы так думаете? – уточнила гнома, но по глазам видно, что уже прикидывает мясное меню на ближайшую неделю.

– Думаю, именно так и думаю, – со всей возможной серьезностью ответила кошка.

– А сладкое?

– А сладкое – раз в месяц, чтобы соскучиться успел. Ну, вы понимаете: меренги да пироги там всякие, – сохраняя серьезную мину, ответила Кара: жаль, конечно, каждодневных чаепитий со сладостями, но с ними пора завязывать, а то такими темпами тонкой талии можно вскоре сказать прощай.

– Благодарствую, соседушка, от всего сердца! – расчувствовалась почтенная гнома.

Кошке только и оставалось – улыбаться и вежливо провожать, провожать и вежливо улыбаться.

– Ой, чуть не забыла! – заполошно всплеснула руками Фру. – Вы поосторожней, госпожа Кара: муж ваш опять ведь по делам уехал, а вы одна-одинешенька в доме!

– И что такого? Улица у нас тихая, спокойная, – пожала плечами кошка, искренне недоумевая: как ей – снежной призывательнице – может быть страшно?

– Тихая да спокойная, однако ж куда-то кольца у госпожи Ирмы пропали!

– Пропали или украли?

– Да в том-то и дело, что непонятно: то ли сама задевала, то ли свистнул кто.

– Ну, вот как станет ясно, что украли, тогда и буду опасаться, – постановила Кара. – Спасибо за беспокойство, почтенная Фру.

Гнома довольно засияла: никто у виска пальцем не крутил (как некоторые!), а с благодарностью принял опасения.

Надо сказать, Кара-и-Наис училась искренне радоваться даже, казалось бы, неприятностям. Попав в чужой мир, она старательно находила повод для маленьких радостей: поход к зеленщику, в обувную лавку, на рынок – все здесь было иным, непохожим на дом – ярким, шумным, быстрым. Но в этом и вся прелесть: обилие цветов против снежной белизны, гомон голосов против ледяного безмолвия. Нет, свой мир кошка искренне любила, считая самым лучшим из миров. И да, душа болела за оставшихся там родичей и знакомых. Но что поделать? Будто от истерических рыданий что-то изменится! Родня же… А что родня? Искать, конечно, будут, но скоро выяснят, если уже не выяснили, что в Найрабе ее нет, а бегать по мирам и спрашивать у всех подряд: «Вы снежную призывательницу не видали?» – не имеет смысла: мало ли куда портал откроется. А храм… Была Кара в том храме, куда ее обрядом вынесло, да ничего хорошего не выяснила: стараниями Глэна и сотоварищи пентаграмма разрушена. Удивительное дело, что им вообще удалось заставить ее работать!

– Госпожа Кара! Госпожа Кара! – окликнул кошку зеленщик. – А что ж вы мимо-то идете?

И что на это ответить? Примерно то же, что и спросившему в храме: «Это зеркало?» и указавшему при этом на подсвечник, то бишь ничего.

– Добрый день, тин Зурон. – И где взять столько терпения бедной кошке, которая вообще-то мяско любит, а не всякую там траву-мураву?

– Добрый, добрый! Так что ж не заходите? У меня сегодня вся зелень свежая! Даже травница из дома с резными окнами у меня травки разные берет! – горделиво приосанился зеленщик. Учитывая, что росту в нем – три вершка, да и те в прыжке, выглядело это забавно.

Пришлось кошке щебетать всякие глупости, дабы не обидеть «милого тина Зурона», а то еще подсунет от обиды зелень плохую, а от зелени отравление страшное может быть. Да-да, лечить приходилось. Кстати, от случайно затесавшегося среди всяких кориандров да базиликов пучка мяты отказываться не стоит – пора бы уже на дом защиту наложить!

– Маловато вы сегодня берете, вот травница Нжижа полную корзину набрала! – недовольно нахмурил брови зеленщик.

– Тин Зурон, так ведь она – травница! Настоящая травница, представляете? И кто я? – кошка захлопала глазами, изображая полнейшую наивность, а сама думала: ну какая нормальная травница будет покупать травы в обычной лавке зеленщика? Да полно, травница ли это?

Считалось, что чужие разговоры слушать будет лишь тот, у кого своей жизни нет. Вот только это «считалось» осталось там, в Найрабе, а посему кошка искренне наслаждалась, бродя по торговым рядам и выслушивая, прислушиваясь, слушая…

– Вай, Тарзун, ты разве не знаешь? Давеча Саронт зелье прикупил, ну что б этому делу поспособствовать.

– Какому этому?

– Да такому! Ну, силы мужской добавить!

– Ну и как, получилось?

– Что ты! Он его в грибы жареные налил.

– Ну и…

– Что «ну и»? У Тарзуна от грибов завсегда понос бывает! Вот и давеча: сила вроде добавилась, конкретно так добавилась, а некогда ею попользоваться!

А рынок шумит, ворчит, хлопочет. Вон бабулька какая-то мешки с картошкой набрала, сама явно до дому не дотащит, вот и кричит:

– Насильник, насильник!

Усталый носильщик с расшатанной тележкой пытается вяло поправить крикунью:

– Да не насильник я, а носильщик.

– А, – недовольно кривится и машет рукой владелица корнеплодов. – Все одно потаскун…

Подозрительного вида субъект с бегающим взглядом на что-то подбивает солидного горожанина:

– Ну так что?

– Овощ в помощь! – отмахивается тот.

– А конкретнее?

– Хрен с тобой…

А вот явно студиозы у трактира медитируют на дивные ароматы:

– Магистр говорил, что от всякой болезни можно таблетку изобрести! Интересно, а вот есть таблетки от голода?

– Есть, конечно, только они большие.

– Да какая разница – большие или маленькие, лишь бы помогали.

– Они точно помогают, – тяжко вздыхает студент.

– А как называются? – отвлекаясь от дивного запаха, интересуется второй.

– Котлеты… – с нежным придыханием отвечает первый.

Радетельная жена мужа выкликает:

– Иди есть кашу!

– Ты же вроде суп варить собиралась? – отвлекаясь от покраски навеса над лотками, удивленно интересуется муж.

– Мало ли что я варила! Ну, собиралась! Ну, подумаешь!

Чего только не услышишь. Разговаривают явно подруги, точнее, одна другую наставляет:

– Что значит «не любит»? Ну что ты как маленькая? Пару раз сковородкой по морде дашь, и все как в сказке: «Прафти, милая, я афыбался!»

Или совсем непривычное:

– Мама, муж снова накричал на меня, я возвращаюсь домой!

– Нет, дочура, он должен заплатить за свои ошибки. Я переезжаю жить к вам!

И кого только на рынке не встретишь: и домовитых хозяек, и деловых управляющих, и крикливых торговок, и шельмоватых купцов. И обязательно, ну просто непременно должны быть пьяные: ну не так чтоб вусмерть, но шатает их уже изрядно, даром что время до полудня не доползло.

– Не… ну ты… это… ну представь… ик… Прихожу я, значитца, домой… ик… открываю шкаф… А там… ик-ик-ик… мужик голый!

– Подумаешь… ик… – Тон такой важный, да икание весь эффект портит! – Еще древние говорили: все жены – стервы, чё хошь отмочат… ик…

– Ты чё? Пьяный, да? Ик… Какая жена? Ик… Я ж холостой! Ик…

И такого за один поход на рынок наслушаешься… Хоть берись за перо да книгу пиши!

Дом встретил Кару-и-Наис прохладой и тишиной. Кошке нравилось даже само слово – «дом»: такое основательное, серьезное, внушительное. В отличие от той же «жены». Ну и что, что дом съемный. Не зря говорят: кошке угол покажи, а она его своим посчитает. Вот и это строение Кара считала своим. Наверное, Глэн не такой уж и плохой сиви… то есть муж. А вот Кару-и-Наис к хорошим си… то есть женам нельзя отнести: ну как можно было забыть охрану с защитой на дом поставить? Ведь только сейчас, увидев у зеленщика мяту, кошка вспомнила об охранках. А кто как не жена должна заботиться о доме?

Слегка привядшая мята – самое то для охранного плетения, кто бы что ни говорил. Вообще-то мэтресса Далия, учившая не одно поколение призывательниц понимать растительный мир, искренне считала, что самое лучшее, эффективное и, чего скрывать, эффектное лечение травами – это жгучей ботвой по попе. И к вопросу охранок она подходила весьма оригинально. «Возьмите то, что навевает вам покой, умиротворение, – говорила старая кошка. – Добавьте того, что дарит радость, смешайте с тем, что вызывает желание жить. Ну а слова вы и сами знаете, поди в призывательницы абы кого не возьмут!»

Лично для Кары мята была всем сразу: успокаивала, радовала. Вдохнешь освежающий аромат – беды неприятностями покажутся. А что привяла – не беда, так еще лучше: у свежесрезанной травы, не важно какой, запах приторно-ядовитый, что совсем не подходит для охранного обряда.

Мелкие листики истолочь в ступке – вот когда пожалеешь, что в этот мир выдернули без скарба, а ведь в нише остались и ступки мерные, и пестики удобные! – и добавить щепотку соли. Листья побольше и стебли осторожно, дабы не порвать, размять, возвращая утихший аромат. Треть дела сделана. Да-да, именно так. Ведь собрать нужное – еще не сделать ожидаемое. Да и что самое главное для снежной призывательницы? Естественно, снег!

Только глупенькие послушницы думают, что снег бывает лишь там, где холодно. Нет, снег приходит туда, куда его позовут. В этом весь секрет призывательницы: суметь сложить так слова и знаки, чтобы снег пришел на зов. А страшным оружием со злом или утешителем с исполнением желания – зависит от призывающей.

Несведущие зачастую полагают, что магия – это как плетение кружева: замысловатые узоры движений рук, старательно проговоренные слова, и со стороны смотрится красиво. Кара же сравнила бы магию… с мозаикой. Да-да, именно так: разнокалиберные кусочки нужно сложить в единую картину – цельную, гармоничную, будто такой от начала времен была. С самого первого дня в храме послушницы собирают мозаику. На первый взгляд ну что такого в том, чтобы сложить несколько кусочков в определенном порядке? О, если бы кусочков было несколько… Многогранные мелкие осколки не сосчитать в одиночку. И ладно бы простой узор складывался. А когда сто оттенков белого? Послушница проходит первое посвящение, собрав свою первую мозаику. Да-да, из тех самых ста оттенков белого. Ну не черный же снежным призывательницам собирать? Хотя бывают и исключения.

Вот лег первый ряд мозаики – ровный фон, ничего лишнего, только основа. Второй. Третий… Пятый… Двадцать пятый. Пожалуй, для основания хватит, можно и мятный узор пускать. Осторожно, на вдохе, чтобы не потревожить мерцающий любопытством еще не снег, но его отражение. Мягко, нежно, будто лапу на первый хрупкий ледок ставишь.

И снова белый фон. Один ряд, второй, третий. Бросить россыпью истолченные листья. И снова белые ряды – один, второй, пятый…

Первая снежинка, будто случайно выбившаяся из перины пушинка, кружит по комнате. Вторая. Третья… Малый хоровод закружился вокруг кошки в радостном приветствии: «Ты звала! Ты звала! А мы пришли! Видишь? Видишь!» И вот уже огромные хлопья падают из ниоткуда, не долетая до пола. Скоро-скоро снег разделит мир на две части: в одной ты, в другой – весь мир.

За снежной пеленой прячутся звуки: шаркающие шаги здравого смысла, ворчание рассудка, даже непоседа-время замирает, завороженно вглядываясь в пушистые хлопья. А снег танцует, снег поет свою безмолвную песню. Вот странность – звуков нет, а песня есть. И пусть другие говорят, что нету, ты-то слышишь! Ты чувствуешь ее всем телом: от макушки до кончика хвоста!

Снег пришел. Снег идет. Снег укрывает…

Не прошло и часа, а защита для дома была готова. От лихого бандита не спасет, ибо кто жаждет, тот таки найдет способ. Но от косого взгляда и недоброго слова точно защитит. Кара довольно разглядывала пока еще заметный охранный узор – через час его не будет видно, а пока… Пока можно насладиться хорошо сделанной работой. Да, Кара-и-Наис очень-очень хорошо поработала. Жаль, оценить некому. Быть может, Глэн смог бы что-то понять, но он пока далеко и дома будет лишь через пару-тройку дней.

А может, это и к лучшему?

Тин Мур недовольно хмурился. И дело было не в кружке эля, эль-то был достойным, весьма и весьма. Это мысли хмуриться заставляли. Наверное, стоило бы проклясть тот день и час, когда судьба свела почтенного гнома с графом де Хэнедоара.

– И за что мне это? – тихо подвывая, поинтересовался гном у эля.

Удивительное дело, но он, то есть эль, не ответил. Хотя гном был уверен: умей эль говорить, он бы точно перечислил полученный от сделок с графом доход.

– Не так уж и много! – проворчал гном, встряхивая кружку. А то что себе этот эль позволяет?!

– Плохо, да? – Девичий голос отвлек Мряу от гневного созерцания эля – все никак не успокоится!

– Э? – основательно хмельные глаза уставились на, видимо, девушку в плаще. Или это не плащ, а достойному Муру из рода Мряу кажется?

– Говорю: вам, наверное, так плохо, что решили горести утопить в вине? – пояснила девушка, подсаживаясь к гному и откидывая капюшон плаща.

«Фух, не показалось. В плаще она!» – непонятно чему порадовался гном.

– Это эль, – для чего-то уточнил Мур.

– Ну да, ну да, – покивала головой девица.

Выпитое мешало рассмотреть незнакомку, да и желания особого не было: после женитьбы почтенному тин Мряу с женщинами вообще как-то не того…

– В семье, наверное, проблемы? – участливо спросила девица.

Гном в ответ промычал то ли одобрительно, то ли отрицательно. Незнакомка предпочла услышать согласие.

– Ах, гляжу на вас, и душа разрывается: у такого видного, серьезного мужчины – и проблемы, – сочувственно вздохнула незнакомка.

Мур шмыгнул носом и гордо выпятил подбородок: вот он какой видный и серьезный!

– И так мне вас жалко, что аж помочь хочется! – продолжила сочувствовать девица.

– Чем? – аж икнул от удивления тин Мур.

– Есть у меня одно средство, – доверительно прошептала незнакомка.

Будь тин Мур немного трезвее, его внутренний голос во всю мощь завопил: «А! Что-то тут не то! Нам такого не надо!» Но внутренний голос, как и сам гном, был пьян. Не так чтобы в стельку, но весьма основательно. Посему внутренний голос пробурчал что-то невнятное и уснул.

– Так как? – Похоже, пока почтенный гном пытался услышать свой внутренний голос, речь незнакомки прошла мимо ушей.

– Ась? – захлопал глазами гном.

Будь тин Мур потрезвее, он бы заметил недовольный взгляд незнакомки, а так… Так он попытался вспомнить, что же он слышал от подсевшей к нему девицы. И какого тшехта ей надо?

– Я говорю: могу вам помочь. Есть у меня порошок особый, из пятнадцати трав стертый. Он обязательно поможет вашей беде, – повторила незнакомка.

Мур из рода Мряу ничего не понимал: какой еще порошок из пятнадцати трав? Почему из пятнадцати? Почему порошок? А главное, на тшехта он ему?

«Ой… не Фру ли отравить?» – от пришедшей мысли Мур почти протрезвел и уставился на незнакомку испуганными глазами: гном многое мог – соврать, украсть, обмануть, но убить… Нет, это как-нибудь без него.

– Будете по щепотке в горячей воде растворять и на ночь пить – все беды враз пройдут.

«Самоубийство?» – не то чтобы заинтересовался, но призадумался гном.

– Уже через неделю дела наладятся! А через месяц, быть может, даже за добавкой прибежите! – многозначительно поиграла бровями незнакомка. Или это в глазах рябит?

«Уф, жить буду!» – расслабленно выдохнул гном. Сказать, какой тшехт потянул его за язык, тин Мур из рода Мряу и под угрозой смертной казни вспомнить бы не смог:

– Сколько?

– Ой, вы меня смущаете! Я же по доброте душевной! – залепетала девица, пряча взгляд.

– А… ежели и я по… доброте душевной? – еле осилил сложную фразу гном: все-таки тин Мур и «доброта душевная» – понятия весьма далекие друг от друга.

– Сколько не жалко, – смущаясь и краснея, пролепетала незнакомка.

Гном крякнул, подумал, прикинул, опять подумал и достал… целых четыре медяка.

– Вот, держите, – протянула холщовый мешочек незнакомка. – Запомните: одна щепоть на ночь!

– А… э… найти-то вас как? Ну… потом…

– Спросите травницу Нжижу, вам любой покажет! – улыбнулась девица и была такова.

– Ага… травница… Ну, понятно, конечно-конечно, – покивал своим мыслям гном. – Значит, щепоть на ночь? Ну, не так это и страшно.

Ночь пришла не одна, а с холодным ветром. Но Кара-и-Наис не жаловалась: она любила ветер. Ведь дома зачастую ветер приносит снег – такой обычный и простой. Да и на что жаловаться, когда в руках кружка с горячим молоком с медом, гора подушек на полу, а в окно подмигивает луна?

Налетевший холод легко можно было бы списать на ночной ветер. Можно было бы. Если б вдруг не повеяло мятой: кто-то недобрый прошел мимо, да не просто так прошел, а зло глянул на дом, будто дом или его обитатели чему-то помешали. Выйти на улицу? А смысл? Того, кто глянул, уже нет: прошел, пробежал, пролетел. А защита хороша, не зря Кара-и-Наис числилась одной из лучших снежных призывательниц!

Зачем тин Мур оказался среди ночи у входной двери, а главное – как, сам тин Мур сказать не мог. Вот же спал спокойно, даже сны какие-то видел. Как вдруг у двери стоит. И серьга в руках. Ага, одна штука. Серьга жены. Не так чтобы любимая, скорее броская: длиной в пол-ладони, сплошь усыпанная каменьями. Каменья, правда, дешевые – крашеное стекло, но издалека смотрятся на диво дорого и солидно. И какого тшехта она у него? Какого тшехта он вообще тут оказался?

– Воды попить хотел? – поинтересовался шепотом у сережки гном.

Серьга, понятное дело, не ответила.

Почтенный гном потоптался у двери, подергал засов, проверил замок. И почти со спокойной совестью отправился в кровать, оставив то самое «почти» на утро.

В первый раз оказаться у двери после полуночи – это странно, но понимаемо. Но в десятый? Это пугает. Мало того, это замечают и другие.

Фру стояла у кресла и в отчаянии ломала руки: ее верное сердце точно знало – с мужем случилась беда! А он молчит! Совсем молчит! Только тяжко вздыхает и отводит взгляд, будто виноват в чем-то. Может, так и есть? Одна надежда на госпожу Кару – уж непонятно почему, но с ее появлением на их улице что-то неуловимо менялось: помирились бывшие в давней ссоре соседи, зеленщик перестал смешивать свежую зелень с пропавшей, известная сплетница поутихла. Вроде бы мелочи, но как-то… спокойней стало, что ли.

– Скажите, тин Мур, что-то происходило в последние дни, что так сильно беспокоит ваш сон? – едва ли не мурлыкала госпожа Кара.

Вроде бы и мурлыкала, но от ее тона хотелось мышкой забиться в уголок. Фру даже плечами передернула, стряхивая непонятное ощущение.

А бедняга Мур уже и взгляд отвести не мог: глядя в глаза сидящей напротив госпожи Кары, бедный гном чувствовал себя так, будто попал в снежный буран и выбраться не может.

– Так что происходило? – напомнила вопрос кошка.

Гном вздохнул, попытался отвести взгляд – безуспешно, а потому…

– Порошок на ночь пью, – сознался тин Мур: Мур из рода Мряу был упрямым, прижимистым, всяким был, но глупым… сам-то он считал, что никогда не был глупым, ну за исключением некоторых случаев, когда обстоятельства были против него. То есть единственным событием, выбившимся из череды привычных, был тот самый порошок.

– Что за порошок? – навострила уши кошка.

Тин Мур со вздохом извлек из кармана увесистый мешочек с проданным травницей порошком.

– Кто? Когда? Зачем? – по-военному четко спросила Кара.

Кряхтя и тяжко вздыхая, гном поведал героическую, а может, и романтическую историю о том, как он хотел порадовать свою жену, которая так печется о нем, своем супруге. На пятой минуте кошка откровенно заскучала, что не могло не расстроить ее деятельную натуру. А потому, пока почтенный гном разливался соловьем перед супругой, кошка реквизировала порошок и тут же сунула в мешочек любопытный нос.

Ну что можно было сказать о сем странном сборе? Шарлатанство, дилетантство и полнейшая подстава! Петрушка, фенхель, кориандр, «заполированные» весьма обильно базиликом. Это основная масса. А вот малая доля, точнее, один ингредиент придавал этой бессмысленной смеси преступный характер – полное принуждение на уровне подсознания! Нехило работают местные травницы…

– Как вы должны были его принимать? – разрушила семейную идиллию кошка: Фру млела от счастья – муж думал о семье, Мур победоносно выгибал бровь – его рассказу поверили.

– А? – захлопал глазами гном.

– Травница дала вам этот порошок с указанием, как его принимать. Каковы были эти указания?

– Пить на ночь, растворив в горячем вине, – преданно глядя в кошачьи очи, поведал гном.

– Точно? – удивленно изогнула бровь кошка.

Гном активно закивал головой: все так и было!

Кара-и-Наис всеми силами пыталась не рассмеяться: у почтенного семейства Мряу практически горе, а она… Но как тут удержаться, когда кое-чья безалаберность обернулась спасением? Это ж надо было умудриться смешать зелье принуждения с вином! М-да… При всем богатстве своего лексикона кошка не находила нужных слов.

Однако смех смехом, но ведь преступный замысел налицо. В своем мире Кара-и-Наис была и обвинителем, и судьей для преступивших закон, иногда и палачом, когда призывала Снег наказать виновных. А здесь… Ну, пойдет она к стражникам, а что сказать? В том-то и дело, что нечего. Самой разобраться? Почему бы и нет! Как раз до приезда сиви… то есть мужа развлечется.

– Тин Мур, я так понимаю, имени этой травницы вы не знаете, – решила на всякий случай уточнить Кара.

– Ну почему же не знаю? – удивился гном. – Оно у нее такое жужжащее было. Так еще и сама сказала, что я точно к ней приду за новой порцией. Нжижа ее зовут!

«Опять Нжижа?» – искренне изумилась кошка. В совпадения Кара верила слабо. И если Судьба сталкивает кошку с травницей в который раз, стоит задуматься. Помнится, первый раз с травницей Нжижей она заочно познакомилась у зеленщика, когда тот нахваливал свой товар. Второй раз от молочника она услышала хвалебные оды ей же. Третий раз столкнулись лично: странная девица в плаще с надвинутым капюшоном вещала что-то непонятное про белую кожу и защитную мазь. Каре, что ли, предложить хотела? И вот четвертый раз.

Хорошо, Кара поняла: все не случайно, нужно что-то делать. Но само это «что-то делать», по мнению кошки, напрямую зависело от того, «для чего это нужно». Действительно, для чего, а точнее, к чему нужно принуждать гнома? Неизвестно. Ладно, зайдем с другой стороны: что вообще дает принуждение? Власть, понятное дело. Для чего нужна власть? Чтобы что-то получить. Логично? Очень даже. А что получить? Загадка без ответа. Хотя… постойте-ка, а как приходил в себя тин Мур? У входной двери с сережкой жены в руке. Не это ли ответ? Причем вполне простой и логичный. Как говорил ледяной призыватель Фираз-э-Долу: «В основе любой загадки лежит простой ответ. Он вам только кажется сложным, ибо вы не знаете его». Так почему бы не предположить, что травница собиралась таким образом разбогатеть? Почему бы и нет: под действием зелья хозяева сами приносили ей ценности, наутро не помня о ночных хождениях, и живет Нжижа в этом квартале, а быть может, и городе, недавно, иначе в разговорах были бы отсылки к ее прошлым благим деяниям. По личному мнению кошки, это была вполне логичная версия происходящего. А чужое мнение? Не нравится? Ищите сами!

– Тин Мур, никогда, слышите, никогда больше не используйте этот порошок. Выкиньте его так, чтобы он ни к кому не попал. Посоветовала бы сжечь, да дым от него тоже вреден, – вынесла вердикт Кара. – А мне пора, стемнеет скоро.

– А как же травница? – семейным дуэтом вопросили гномы.

– О, я уверена, Судьба не оставит без наказания ее преступления, – глубокомысленно изрекла кошка. – Судьба – она такая: и не ждешь, а все решится.

И с сим философским замечанием и подозрительно довольной улыбкой отбыла домой.

Утром квартал шумел потревоженным ульем: у арендуемого домишки застывшей, будто ледяной статуей сидела травница, та самая, что недавно перебралась в здешние края. И все бы ничего – ну мало ли, вдруг у нее транс специальный, кто их, травниц, разберет? – но на ее коленях горкой возвышались чужие вещи! Почему чужие? Да ведь это же кольца госпожи Ирмы! Наборный пояс тина Мурзыя! Браслеты госпожи Кириады! Серьги близняшек Тррилль! И еще куча дорогих – не только воспоминаниями – вещей. Все то, что казалось потерянным, заныканным куда-то, что точно где-то лежит, но никто не помнит где. А оно вот как!

Надо сказать, что утро у Кары-и-Наис тоже было тревожным: с рассветом в дом ввалился – а ровно идти от количества выпитого не получалось – муж собственной персоной. Трогательно обхватив какой-то предмет в холщовом мешке, Глэн пробормотал нечто приветственно-ласкательное и завалился спать. Быть может, Кара это и стерпела бы: первый раз, что ли, муж является домой в пьяном виде? Но когда мешок из рук мужа перекочевал на ее плечо, да с размаху!.. Нет, такого она точно терпеть не будет!

Глэн проснулся от странного звука, будто змея под боком шипит. С трудом разлепив глаза – эх, хорошо вчера отметили что-то, вспомнить бы еще что, – Глэн узрел свою супругу. Злую, ей-ей, практически в неконтролируемой ярости.

– Мужшш… – Шипеть у кошки получалось не хуже, чем у змеи.

– Да… дорогая? – Нормально ответить не получилось, только пискнуть.

– Это что такое? – Кара потрясла перед носом благоверного холщовым мешком, едва не заехав мужу в нос.

– Э… я принес? – обреченно поинтересовался Адияри.

Последовавшие в ответ звуки словами вряд ли можно назвать.

Память активно сопротивлялась попыткам извлечь из нее мало-мальски приличный ответ. Потом в голове все-таки прояснилось, и Глэн сумел вспомнить: Савариш подбил их выкрасть, раз уж так удачно все сложилось, какой-то артефакт. Адияри с тяжким вздохом вспомнил этот «артефакт»: шкатулка не шкатулка, а непонятно что из двух крышек и трех камешков. Какого тшехта он им нужен, не смог с ходу понять даже Бадристер. Саваришу пришлось все-все рассказать: и как попытался украсть («Нет, не украсть, а позаимствовать на время, я бы потом вернул!») на постоялом дворе «У Хомыча» артефакт порталов и перемещений. И как их поймали («Ну… все случайно получилось, там гному одному заказ был дан…»), и как чуть не женили. Точнее, женили, но не его. И как потом «добрые люди» поведали, кто опередил их («Нет, я к этому… как его… Жмуху не лез! Ну, совершенно не лез! А что заказ завалил, так это он сам виноват. Я тут ни при чем! И не лез я в ту драку, они сами на меня налетели!»). И что вор Жмух, да-да, тот самый, пакости доблестному Шари устраивал («Нет, рассказывать не буду, настоящий мужчина не жалуется!»). В общем, рассказывал долго, друзья даже запутаться успели: кто, кому, когда, а главное – зачем? С трудом пробившись через путаницу объяснений и рассуждений, Бадристер сумел понять: в придорожном трактире, куда их четверку занесла подступающая непогода, обретается вор Жмух, и, судя по его довольному виду, он успел заполучить что-то ценное. Савариш был уверен: нечто ценное – артефакт перемещений. Он даже минуты не сомневался, что у вора может быть что-то иное. Спор грозил затянуться, когда Тофр внаглую подошел к сидевшему в уголке («Стратегическое место занял, ну точно у него артефакт!») вору и так же внаглую спросил: «А это у вас артефакт порталов?» Бадристер только за голову схватился, а Глэн поспешил воспользоваться случаем и вытащить заветный мешочек (не зря, ой не зря воришка инстинктивно потянулся к чему-то под плащом).

Как они, четыре здоровых лба, убегали из того трактира, даже вспомнить стыдно. А прихваченное Тофром в том же трактире красное огненное только поспособствовало амнезии. И ведь на тот момент объяснения казались вполне логичными: за ними погнались, дождь перешел в ливень, попавшийся на пути сарай продувало со всех сторон, вывод – огненное аккурат подойдет для сугрева и поправки здоровья, как физического, так и морального.

А вот кто предложил сперва рассмотреть, а потом и испытать укра… то есть добытое, Глэн не смог бы вспомнить даже под страхом смертной казни. Собственно, весь эксперимент остался в памяти расплывчатым пятном: куда-то потянуло, на что-то наткнулись – очень странное, а главное страшное, и быстренько дали деру. Причем так быстренько, что чуть дверь сарая, приютившего промокших странников, не снесли.

Уже перед самым домом друга Савариш принялся активно впихивать укра… то есть добытый артефакт Глэну. Бадристер и Тофр не поняли, абсолютно. С пятой попытки понял Глэн, поскольку Шари не первый раз выступал с подобной инициативой: считая себя виновным в проведении обряда с последующим вызовом кошки, друг активно искал способы возвращения нежданной «жены» домой. Помнится, в первый раз он притащил какую-то дюже сложную схему вызова демона. Глэн только отмахнулся от нее: хватит, навызывался уже. Потом были амулеты, наговоры, зелья – друг никак не хотел успокаиваться. А Глэн…

Ну что – Глэн? Спросил бы кто его мнение, он бы честно ответил: женитьба его вполне устраивает. Да, есть разногласия, различия во вкусах, привычках, культуре. Но глобальной несхожести нет! Да и просто смотреть на Кару приятно. Ему вообще было с ней всё приятно: говорить, обедать, молчать, размышлять. Так с чего он должен отправлять кошку назад? Был один ответ, который Глэн активно запихивал на задворки сознания, но он постоянно вылезал на первый план. А что, если сама Кара-и-Наис хочет вернуться? Вот поэтому он и полез за этим артефактом порталов. И пусть он толком не помнит, как все получилось. Но результат налицо, причем конкретно в данный момент – на лице самого Глэна.

Тяжко вздохнув, Адияри, не глядя на жену, принялся объяснять, что это такое.

– А ты меня спросил? – вновь змеей зашипела кошка.

– А? – округлил глаза Глэн.

– Ты меня спросил: мне оно надо – возвращение домой?

– Ну… я… э… – смутился Адияри, а потом рискнул спросить: – Ты останешься со мной?

Удивительное дело, но кошка успокоилась.

– Конечно, останусь. Я ведь твоя жена, – старательно выговаривая чужое слово, ответила Кара. – А теперь спи!

– Жена… – блаженно заулыбался Глэн, с радостью возвращаясь к прерванному занятию, то бишь сну.

Возникший вопрос: а что теперь делать с артефактом, промелькнул по краю сознания, но зацепиться не сумел – Глэну снилось будущее, а быть может, и не будущее, но нечто очень хорошее с его женой в главной роли. Да-да, женой! И пусть весь мир удавится от зависти!