Бёфери, 10-я ночь месяца Гусыни
Холодное зимнее солнце ушло, и добропорядочный город Бёфери погрузился в сон. Почтенные матери семейства с чувством выполненного долга отложили спицы, на которых вязались теплые чулочки; солидные отцы семейства употребили кружечку согретого со специями вина; после чего чада и домочадцы, зевая, отправились спать. Попутно молодежь получила выговор, что не о том она мечтает на ночь глядя, кухарки — указания насчет завтрака, а сторожа — приказ спустить с привязи волкодавов. Мало ли… Конечно, воров в Бёфери нет — вернее, нет таких воров, которые рискнут залезть ночью в дом соседа своего. Сосед ведь тоже человек, в крайнем случае — полугном, или даже чуть-чуть эльф, у него, как и у нас, по всему дому охранные заклинания, ловушки — магические и рукодельные, наемники, скучающие по хорошей драке… Нет, господа, воровать что-то у соседа можно только тогда, когда другим способом получить желаемое нельзя. Кстати, — на всякий случай задумались отходящие ко сну главы бёферинских семейств. — А есть ли у соседа то, что мне позарез требуется? И, надвинув на уши вязаные колпаки, принимались считать чужие доходы и строить планы, как увеличить свои.
Если планы были хорошими, то в самом скором времени семейство ожидал переезд на Бурдючную улицу.
Уж там-то простые преступления не свершались с года Бледного Удава. А сложные… Что ж, потому-то самые отпетые мошенники герцогства Пелаверино и живут на Бурдючной улице города Бёфери, что умеют проворачивать заковыристые сделки. Из тех, до чего обычному человеку додуматься трудно — например, продавать вампирам расфасованный в стеклянные банки лунный свет, простачкам — экскурсии в параллельный мир, кентаврам — туфли на шпильках, или даже гномам — ими самими сделанные гвозди. Себя они называют скромно — «Честные братья», или, как это звучит на пелаверинском диалекте — «Фрателли онести». И, поверьте, мало кто в этом мире ценит полночный покой больше, чем бёферинские фрателлы.
Вот уже третий месяц ночи Бурдючной улицы проходили на редкость тихо и благообразно. Последний раз заварушка была… хмм… да, в начале месяца Чаши, когда из поездки в Эль-Джалад вернулся фрателла Бонифиус Раддо. Обычно из подобных турне Раддо возвращался довольным, наглым, потирающим руки и еще более богатым, чем был прежде. На этот раз Бонифиусу не повезло. Он заперся в доме и избегал показываться даже ближайшим конкурентам — фрателле Мильгроу пришлось нанимать шпиона, чтоб тот залез в дом Раддо и подслушал, чем закончилась для старины Бони попытка выиграть Гонки Года. Нет, что маг-эльджаладец, с которым Раддо делал бизнес, помер, это мы знаем, а вот подробности…
Разнюханные шпионами подробности взбудоражили весь город. Оказывается, Раддо прокляли! Ллойярдская некромантка напустила на него стаю скорпионов! Нет, змей! Нет, демонов! И все они, как один, попили фрателловой кровушки, отчего тот стал вампиром и теперь на людей бросается!
Напрасно мэтр Иллариан, хозяин дома 7, убеждал, что все перечисленные слухи не имеют оснований и что Раддо поправится. «Честных братьев» залихорадило предвкушение грядущего перераспределения паев консорциума, и всё закончилось тем, что самые нетерпеливые попытались действовать на собственный страх и риск.
Да, весёленькая вышла ночка…
Господа конкуренты наняли на Диком Рынке Вертано пять дюжин громил и велели им проверить самочувствие безвинно укушенного. Вооруженные до зубов брави выбрали час потемнее, перелезли через высокий каменный забор и попробовали проинспектировать сейфы, содержимое погребов и тайных деловых записей господина Раддо.
Совершенно неожиданно их встретило ожесточенное сопротивление. Почему неожиданного?
Дело в том, что Фломмера, лучшего наемника господина Раддо и бо-о-ольшого любителя свернуть кому-нибудь глотку, в Бёфери боялись все. Поэтому-то и исхитрились вовремя опутать неутомимого рубаку снотворными чарами. А кто еще Раддо будет защищать? Огги Рутфер? Да боги с вами, он еще более больной на голову, чем сам фрателла, его испугать — и всё, нет Рутфера. А кроме Фломмера да Огги в доме всего восемь охранников (обычных, не троллеподобных), конюх да две женщины… Одна, кажись, кухарка, а вторая — жена Фломмера.
Нападавшие совершенно не учли, что первую звали Луса, а вторую — Любомарта, и что обеих женщин удерживала в доме Бонифиуса Раддо страстная, пламенная любовь.
Страстью Лусы были табак, дешёвое вино и Бонифиус Раддо, который по недосмотру богов влюбился в смешливую девчонку лет тридцать назад. С тех пор Луса из смешливой стала сварливой, променяла Бонифиуса на какого-то купца, чью восковую куколку сейчас хранила под подушкой и время от времени тыкала булавками, состарилась и полюбила читать нравоучения, подхлестывая фантазию очередным выпивоном. Бывший сердечный друг из совершенно несвойственной пелаверинцам сентиментальности подбрасывал Лусе работенку — приглядеть, как разгружают ворованное, или, допустим, посторожить пленницу, пока за нее не заплатят выкуп. Когда Луса была в плохом настроении, она ворчала, что Бонифиус мог бы на ней жениться, не будь она такой елено; хорошее настроение в расписании женщины не встречалось никогда. Но при любом раскладе она отстаивала право самолично портить жизнь тому, кто обеспечивал ей крышу над головой.
Жизнь Любомарты складывалась совершенно по-другому. Ее детство, юность, то, что следует за юностью и то, что никак нельзя, во избежание удара в челюсть, считать началом зрелости, прошло в деревне Нижняя Исподвысковочка, где-то между юго-западной Буренавией и северным Кавладором. Пока Любомарта наливалась красотой, ее матушка Ханна, считавшаяся в деревне чем-то вроде ведьмы, успела овдоветь двенадцать раз. У дочки даже с первым официальным браком вышла серьезная заминка. Любой мало-мальски вменяемый мужчина обходил спелую красотку стороной; невменяемые попадались, спору нет, но потом утекали со всех лап, визжа или поскуливая, не в силах вынести любовного жара, полыхающего в Любомартовой груди. Однажды Любомарта и Ханна не выдержали и покинули родную трясин… то есть Исподвысковочку. Что их разыскивало кавладорское Министерство Спокойствие, это вопрос отдельный; важно, что обе дамы нашли свое женское счастье. Ханна сподобилась стать владычицей Царства Мёртвых и императрицей гиджа-пентийской (хоть и пришлось для этого обвенчаться со старой, трухлявой мумией и остаться во мраке древнего некрополя), а Любомарта уловила Фломмера.
Она не слушала злопыхателей, утверждавших, что Фломмер по уровню интеллектуального развития чуть-чуть обогнал троллей. В мужчине мозг не главное. И что избранник агрессивен, злопамятен и вспыльчив, Любомарту тоже не смутило. Хвала богам, не тонкие тростиночки, и памятью не обижены, а сковородкой и сами махать могём. Чего, спрашивается, бояться деве из Изподвысковочки? Там, где Фломмер сопел, зло раздувал ноздри и думал, будет ли Раддо платить за него очередной штраф, Любомарта сразу била в глаз, пах и с разворота в ухо. Одним словом, брак двух прирожденных убийц удался на славу.
Как потом рассказывал Огги, в ночь покушения на фрателлу Бонифиуса получилось следующее.
Опоенный Фломмер, пошатываясь, брел по двору; преступники перебирались через забор, а Любомарта и Луса как раз затеяли на кухне выяснение отношений. О чем шептались милые, хрупкие женщины, неизвестно, но во двор они выскочили с воплями. Любомартушка — вооруженная тяжелой чугунной сковородой, а Луса — с ножом и скалкой. При этом старая подруга далекой Бонифиусовой молодости пыхтела трубочкой, распространяя запах отвратительного дешевого табака.
В тот миг, когда наемники ловко спрыгнули с высокого забора, Любомарта пронзительно завизжала и стукнула сковородкой первого попавшегося. Как ни странно, это оказался Фломмер. От удара он чуть протрезвел, с чего-то подумал, что его молодую жену нагло домогаются (ну, мы ж говорили о его интеллекте…) и, обезумев от ревности, бросился в бой. Луса не визжала, она деловито била скалкой случившиеся рядом стекла и дверь. Услышав шум, охранники фрателлы выскочили из дома и лоб в лоб столкнулись с налетчиками — тем не повезло попасть в ядовитое якобы табачное облачко, и они с благодарностью пали под ударами обороняющейся стороны. Фломмер и Любомарта тем временем крушили всё подряд: громила сгреб какого-то бедолагу за шиворот и бил им тех, кто еще держался на ногах, нежная женушка с яростью берсерка кого-то вколачивала в землю. Двор дома Раддо был утоптанный, да и вообще Бёфери отличается повышенной каменистостью, но перед праведным гневом и сковородкой такие мелочи отступают. Короче, когда изжелта-зеленый Бонифиус слез с постели и доковылял до места событий, покушаться на его едва теплящуюся жизнь было некому.
Говорят, после той ночи Бонифиус увеличил жалованье всем охранникам и даже перестал сопротивляться попыткам Лусы хозяйничать на кухне его дома.
В любом случае, вот уже три месяца ночи Бурдючной улицы проходили на редкость спокойно. Не цокали копытами спешно прибывающие гонцы (нечего давать повод конкурентам узнать, какие срочные дела нас волнуют!). Не скандалили ревнивые аманты и оскорбленные жены (здесь от золотоносных любовников не уходили, а если уходили, то травили напоследок; впрочем, те, кто боялся быть отравленным, предпочитали, чтобы их любовницы жили в каких-нибудь других домах). Даже волкодавы на Бурдючной улице редко лаяли: уж кто-то, а фрателлы умели считать деньги, а потому предпочитали купить один, но сильный охранный артефакт, чем кормить десяток, но прожорливых псов.
Поэтому ничего удивительного, что сумрак сонной Бурдючной улицы привлекал кошек.
Больших и маленьких, степенных котяр с порванными в уличных драках ушами и наивных котят с острыми, как бритва, коготками, томных кошечек, злых старых кошек, уверенных в том, что жизнь богата на пакости, белых, полосатых, рыжих, черных, пятнистых, пушистых, гладких, наглых, осторожных — одним словом, всех.
Любознательный Мильгроу снова нанял шпиона, и тот выяснил, что по ночам Огги Рутфер, подтверждая славу больного на голову, выносит из дома плошку, кувшин молока и о чем-то перемяукивается с кошачьей братией. Как добытый факт можно использовать против Бонифиуса, Мильгроу еще не придумал. Впрочем, внезапная котомания не мешала Огги оставаться пронырой и ловкачом, кошки распугали местных крыс, а раздававшееся порой «МММЯЯЯУУУУ!» лишь оттеняло привычную тишину.
К кошачьим набегам привыкли и перестали считать их чем-то необычным.
Поэтому никто не обратил внимания на большого, упитанного котика, появившегося на Бурдючной улице ровно в полночь.
Шкура животного являла собой причудливый хаос белоснежных и угольно-черных пятен, большую круглую голову венчало правое белое и левое черное уши, золотые глаза смотрели нагло и самодовольно. Метнув по мостовой пышным хвостом, Черно-Белый Кот с достоинством принюхался к окрестным запахам, фыркнул и шмыгнул в ближайшую подворотню.
Пробежал за спиной медленно бродящего по двору охранника. Прокрался вокруг дома, бесшумно запрыгнул на подоконник, попробовал лапой, не открываются ли ставни. Убедившись, что те незыблемы, как вера фрателлы Мильгроу в необлагаемый налогами доход, Черно-Белый путешественник стал искать другой вход в здание.
Котик спрыгнул на землю и прищурился, склонил остроухую голову набок, деловито осматривая очередную человеческую нору, встретившуюся ему на пути. Золотистые кошачьи глаза видели солидный трехэтажный особняк под черепичной крышей, видели они и сетку опутывавшего строение охранного заклинания. Вернее, Кот, будучи существом неразумным, вряд ли знал, как это заклинание называется и на что способно, но благодаря инстинкту догадывался, что пушистую шкурку под огненные нити неизвестно-чего-висящего-в-воздухе лучше не подставлять.
Заклинание было сделано на совесть, оно выдавало мастерство сделавшего его волшебника, оно было прочным и действенным, но, увы, рассчитанным на двуногое существо ростом не менее трех локтей. Тринадцатифунтового четвероного пришельца оно пропустило.
Вцепившись когтями в кирпичную стену, Черно-Белый Кот пробрался до второго этажа, посмотрел с высоты и на всякий случай мяукнул, честно предупреждая засевших внутри дома грызунов о своем появлении. После чего заелозил, заурчал, распластался, втирая пушистое пузо в каменную стену — пока не втянулся в нее полностью, до кончика хвоста.
Преодолев столь нестандартным способом все охранные устройства, Кот оказался внутри дома.
Так, кухня — дело хорошее, но нас хозяйка и так неплохо кормит… Подвал… хороший, но сейчас не до крыс. Наверх… комнаты… спящие люди… фр-фр, опять неизвестная-бяка-висящая-над-полом… Прыжок, пробежка… Сейф! Мрряу!!
Кот набросился на металлический шкафчик и активно застучал лапами по крышке. Кошачья интуиция подсказывала, что в холодной коробке скрыто немало ценностей, что хозяйка за такое сокровище угостит Черно-Беленького на славу… мр… мррр… но как же до него добраться?!!
Произведение гномьего мастерства упорно не поддавалось на кошачьи царапки. Разозлившись, Черно-Белый выбросил когти и снял с замка стальную стружку, попробовал протаранить дверцу лбом, оказался отброшен, после чего испустил душераздирающий вопль и попробовал взять сейф с наскока.
В доме кто-то проснулся. Послышались голоса. Тем хуже для них! Боевой дух Черно-Белого Кота резко подскочил, хвост воспарил, усы встопорщились, и пушистый воришка сделал еще одну попытку добраться до содержимого сейфа. Мрраууу!! Фрфрфр… Мр… мрр… раааууууу!!!!!!
Шкафчик из закаленной стали был сделан на века, но, к несчастью, его создатель не знал, на что способны кошки, особенно те, которых хорошо кормят за совершенный грабеж. От очередного броска сейф закачался, не удержался и грохнулся на пол; ЧБК прыгнул сверху, впиваясь клыками в беззащитную ручку и принялся что было сил раздирать когтями замочную скважину. Что-то щелкнуло — и удача! Крышка сдвинулась; приоткрылось сияющее нутро…
— Что случилось? — хрипло спрашивал в это время Жиль Мильгроу. Наемники пожали плечами, взяли наизготовку — кто арбалет, кто парные короткие клинки, оттеснили кутающегося в ночной халат фрателлу, и приготовились застать грабителя на месте преступления. Шестеро мужчин замерли перед запертой дверью хозяйского кабинета и прислушались. Наглый вор кричал нечто нечленораздельное, что-то вроде «Ура-ура-умммряу! Мясо мне дадут, мьяяясссоооуууу!» — наверное, нашел в сейфе фрателлы что-то ценное.
Эх, судьба, — подумал каждый из наемников Жиля Мильгроу, — почему мы сейчас сторожим под дверью, вместо того, чтобы, как честные уважающие себя воры, взламывать чужие сейфы и экспроприировать неправедно нажитое добро? С другой стороны, — подумал самый мудрый из брави, пока его товарищи ломали дверь, — меня сейчас не схватят, не поволокут на городскую площадь и не будут совещаться, какой казнью меня прикончить…
Известный долгой памятью на былые обиды Мильгроу вполне мог добиться того, чтоб побывавшего в его доме вора четвертовали.
Охранники ворвались в кабинет; щелкнули арбалеты, одна из стрел попала точнехонько в декольте госпожи Мильгроу, чей портрет висел над сейфом… Бывшим сейфом, как оказалось. Развороченный и опозоренный, тот лежал на боку и серебрился рассыпанным добром.
Через минуту, когда взволнованный фрателла добрался до своего имущества, трехэтажный особняк сотряс панический вопль. Рубины! Мои рубины! Рубины, которые я должен был перепродать с двухсотпроцентной прибылью! Меня ограбили!!!
Черно-Белый Кот тем временем быстро отнес добычу хозяйке и вернулся в уже не сонный и не тихий переулок. В доме, где он только что побывал, мелькали огни, суетились люди и звенело оружие, — по странному стечению обстоятельств, практически все визиты Черно-Белого Кота заканчивались суетой, мельтешением огней и появлением большого количества вооруженных людей, мечтающих прибить наглую пушистую тварь.
На сей раз обошлось без жертв. Люди выскочили на улицу, с воплями потребовали предъявить им наглого вора — Кот сел на мостовой, обернул лапы хвостом и сделал вид, что понятия не имеет, о ком идет речь. Что и требовалось… Глупые люди побежали по улице, преследуя им одним ведомые цели.
А Кот…
Втянул носом воздух. Ночные тени пахли тайнами, золотом и утренним морозцем. А еще молоком.
Мряу. Надо проверить; может быть, получится стащить еще что-нибудь…
— Кушай, моя красавица, — приговаривал Огги, поглаживая полосатую тупоухую кошечку. Кошечка не привыкла к тому, что ее берут на руки и ласкают. Судьба поместила зеленоглазую кису между лавкой сапожника и подвалом, в котором делали поддельный гномий самогон. Когда из года в год твоим хвостом занюхивают быстро выпитое неправедно заработанное, это, знаете ли, не способствует осознанию красоты и сексуальной привлекательности. Поэтому кошка вырвалась, оставив на руках Огги порцию царапин, и жадно набросилась на налитое в миску молоко.
— Кушай, кушай, — ни капельки не рассердился Рутфер.
— Мяяяуууу! — напомнили о себе два молодых, из осеннего помета, котика. Они еще не вошли в возраст, когда пора интересоваться женским полом, а потому усиленно наедали бока, готовясь к тому, что преподнесет им далекая весна. Один был рыжим, другой серым, но в темноте казались одинаковыми. И одинаково нагло требовали от человека добавки.
Пожалуйста, наклонил кувшин над их миской Огги. Мне не жалко.
Пятнистые, полосатые, светлые и почти черные кошки терлись о ноги помощника фрателлы Раддо, требуя продолжения ночного застолья. Мр-мр, наш хороший человечек, мьяяялоуукаууу нам, мрряуууу!
Черно-Белый Кот осторожно приблизился к мурлыкающей стае. Хм, так вот где собирается местное общество! Привет, девчонки!
Девчонки кокетливо взмахнули хвостами. Парни, почуявшие приближение конкурента, прижали уши, вздыбили загривки и издали угрожающий рокот. Драться? Вы хотите драться?! Давай, я готов! Мрррр-йяяяуууууу!!
— Не сердитесь, всем хватит, — попробовал утихомирить готовых к схватке бойцов человек. ЧБК принюхался и убедился, что интуиция его не подвела и на этот раз. Он этого человека знал. Уже встречались…
— Мне кажется, я тебя знаю, — задумчиво пробормотал Огги, рассматривая большого черно-белого котяру, присоединившегося к угощению. — Ты, случайно, разговаривать не умеешь?
Кот оторвался от миски, поднял удивленный взгляд и выдержал многозначительную паузу. Я?! Умею ли я разговаривать?! Шутишь, да?
— Нет, тот Кот был божественным, а ты его слабая тень, — решил Рутфер. ЧБК презрительно фыркнул и занялся молоком. — Хотя похож, очень похож…
Фррр… Ладно, мы подкрепились, теперь пора заняться делом. Щас по-быстрому грабанем очередную человечью нору — и к девчонкам! Мяу, кисани, ждите, я очень скоро вернусь!
Черно-Белый Кот пролез в подворотню и проследовал к дому фрателлы Раддо.
Однако прежде, чем он достиг многообещающе приоткрытой двери черного хода, послышался стук колес.
— Кто это к нам пожаловал? — задал вопрос Огги. Кот насторожился: судя по звукам, человек предоставил кошкам бороться за последние капли угощения, а сам прошел к большим воротам, встречать не вовремя нагрянувших гостей. — А, донна Кассандра… Хорошо ли съездили? Удачно ли поохотились?
Ответа Черно-Белый не расслышал — чуть слышно скрипнули, открываясь, ворота, потные, усталые кони завезли карету во двор. Учуяв кучера, Кот сжался и приготовился к схватке — от безмолвного, малоподвижного создания, что сидело на козлах, на сотню лиг разило мертвечиной. И как только люди терпят подобный запах?!
Не замечающий зомби Огги тем временем помогал даме выбраться из кареты. Он несколько суетливо болтал о том, что фрателла несколько раз справлялся о донне Кассандре, беспокоился о том, как прошли переговоры с герцогом Тирандье, и вообще, и в общем…
Пассажирка вышла, зябко передернула плечами и поспешила в дому. Каблучки ее туфелек звонко простучали по вымощенной камнем дорожке; рассеянный лунный свет на минуту выхватил девичий профиль и кривящую губы уверенную, самодовольную улыбку…
Кот зашипел, поднимая дыбом шерсть и выпуская когти. Глупые люди этого не видели, но по стопам за девушкой шла многоликая тень. Она тянулась черным шлейфом, окутывала ладную фигурку плотным плащом, и могла поглотить любого, кто по неосторожности рискнет приблизиться.
Самым умным, с кошачьей точки зрения, было удалиться от этого кошмара как можно дальше. Издав предупредительное рычание, Черно-Белый Кот отважно скрылся из виду.
Не услышавшая, но почуявшая еле заметный шорох Кассандра на секунду замерла. Неуловимое движение — и пальцы привычно сжали рукоять стилета. Теперь можно встречать опасность…
Девушка обвела пристальным, испытующим взглядом пустынный двор — лошади, карета, кучер-зомби, глупец, разбирающий ее саквояж и сундуки… Калитка, суетящиеся у глиняных мисок кошки…
Какая чушь. Здесь нет ничего, что могло бы ей помешать.
А если бы и были… Донна Кассандра покрутила в пальцах стилет и неторопливо, аккуратно убрала оружие в тайник. Если бы неприятности и были — разберемся.
Талерин, Королевский дворец
11-й день месяца Гусыни
Казалось, город пропитан ощущением неясной тревоги. Маги телепортационной станции, куда Фриолара переправил его работодатель, как-то уж очень подробно выясняли, кто таков молодой человек, с какой целью прибыл в Талерин и не замышляет ли чего противозаконного. Дальше стало еще хуже. Горожане о чем-то боязливо перешептывались, по улицам спешили верховые в армейских мундирах, придирчиво оглядывали чужаков служаки Министерства Спокойствия. Даже в стуке колес проезжающих карет чудилось нечто нервное.
Что-то случилось? Что именно?
Дав себе зарок посетить дом тетушки Пионы и выслушать подробный пересказ талеринских сплетен, Фриолар свернул к Королевскому Дворцу. Тут его поджидал еще более неожиданный сюрприз.
Начиная от площади, на которой возвышалась охранявшая Вечный Дуб часовня, через каждые десять локтей возвышался стражник; если не стражник — то «спокушник», если не «спокушник», то какой-нибудь вояка, чрезвычайно серьезный и нерасположенный пропускать во Дворец всяких там подозрительных алхимиков. От Фриолара потребовали предъявить хоть какой-нибудь пропуск, удостоверение, что его знакомая действительно служит во Дворце, подтверждение, что он действительно знаком с той знакомой, свидетельство, что он — это он, а не магический фантом, и еще пару десятков бумаг того же содержания.
Фриолар попробовал спросить, а в чем, собственно дело. Ему не объяснили, но очень уверенно скрутили руки за спиной и приставили к горлу алебарды. Потом, когда охранники обыскали карманы господина алхимика и извлекли на свет дюжину артефактов самого разного назначения, выданных заботливым мэтром Вигом, у Фриолара возникло сомнение, а не растерзают ли его на месте. Уфф, повезло — его всего лишь отволокли в Королевский Дворец, где прикрутили к жесткому стулу, весьма напоминающему орудие пыток, и бросили на съедение магэссе-менталистке.
В романах, которыми зачитывалась маменька и кузины, специалисты магии Четвертого Шага бывали двух видов. Или беспринципные моральные уроды, только и жаждущие, что навязать свою волю любому мало-мальски пригодному мозгу, или отрешенные от всего земного мудрецы, подметающие перед собой дорожки, дабы случайно не задеть какое-нибудь создание. Но обязательно — загробного возраста старцы с длинными сединами и в белых бесформенных одеждах.
Мэтресса Хлоя, как оказалось, принадлежала к третьей разновидности менталистов. К ней бы очень подошло определение «всклокоченная», не будь она просто очень уставшей и захлопотавшейся молодой симпатичной женщиной. Может быть, усталостью и объяснялось, что не было никакого «сверлящего взгляда, ледяным клинком пробивающего мозг» или какой-то другой романтической ерунды; мэтресса Хлоя просто положила ладони Фриолару на виски и закрыла глаза. А он попытался думать о чем-нибудь нейтральном. Как назло, в голову алхимика лезли совершенно ненаучные мысли о заполонившей весь мир фигуре магэссы — фигуре, надо сказать, совершенно роскошной, стройной и одновременно полногрудой. Совершенно классическая красота, как у статуй Древнего Фносса — талия тонкая, бедра пышные, куда там дацианской вампирше… нет, стоп, не надо о вампирше, лучше о чем-нибудь нейтральном, например, о Далии, а еще лучше — о мэтре Виге… тьфу ты, старый сморчок, такой роскошный ассоциативный ряд превратил в демоны знают что… тьфу ты…
— Совершенно безвреден, — поставила диагноз мэтресса Хлоя и убрала руки от висков прослушиваемого. — Он действительно пришел к мэтрессе Далии по личному делу. Можете пропустить.
И наградила Фриолара взглядом, в котором без всяких дополнительных телепатий ясно читался вердикт: «Кобель».
— Что тут вообще происходит? — попытался выяснить Фриолар у стражника, который провожал его в башню придворного мага. — Все какие-то грустные… Умер кто-то?
— Тьфу! — плюнул стражник. — Типун тебе на язык!
«Однако», — решил алхимик и отложил расспросы до лучших времен.
Апартаменты, в которых ныне обитала госпожа придворный сапиенсолог, до умиления напоминали мансарду в «Алой розе», в которой прошли школярские годы юного Фриолара. Ряды книг, стеллажи с реактивами и оборудованием, заваленный всякой всячиной стол, теряющиеся под ворохом одежды и стопками книг кресла и табуреты, огромное ярко-синее пятно на полу… В такой милой захламленной обстановке и должен жить настоящий алхимик!
— Экспериментируешь? — уточнил Фриолар, когда Далия соизволила появиться.
Мэтресса отреагировала совершенно парадоксальным образом. Едва переступив порог, она замерла, ястребиным оком приметила пятно реактива и завопила:
— И ты, Фри-Фри?!! Ты тоже решил меня обокрасть?!!
— Что ты, что ты, — Фриолар в который раз пожалел, что не уродился маленьким — очень хотелось где-нибудь спрятаться.
— Ну-ка, показывай руки! — напустилась алхимичка. — Повадились, понимаешь ли, мои книги читать! Мои реактивы использовать! Думала, хоть у кого-нибудь проснется совесть — король при смерти, королевство в опасности, чернокнижники по лесам шастают — нет! Они опять за свое! Руки!!! — завизжала она, наскакивая на растерявшегося Фриолара.
Тот осторожно, стараясь двигаться плавно, будто Далия была вовсе не дипломированным талеринским алхимиком, а очередной коброй, сотворенной мэтром Вигом от нечего делать, продемонстрировал ладони.
— Хм, — нехотя признала мэтресса. — Чистые… А Бтубур клялся, что составец можно отдраить только подогретой серной кислотой…
— Бтубур? — понимая, что гроза миновала, рискнул уточнить Фриолар.
— Наш студент. Гном и родственник того гнома, который когда-то пытался продать Напе экспериментальные масляные краски. Ну, ты должен помнить — после того, как наша добрая Кордсдейл попробовала использовала их для оформления интерьера, «Алая роза» начала светиться по ночам. Но какая разница, кто такой Бтубур — гораздо важнее, что меня опять пытались ограбить! Ни стыда, ни совести…
Далия тяжело рухнула в кресло и принялась усиленно тереть глаза.
— Так что случилось с королем, что он при смерти? Я думал, он охотится в Борингтоне, — заметил Фриолар.
На лице придворной сапиенсологини промелькнуло беспокойство.
— Кто тебе рассказал о короле?
— Ты. Только что.
— Немедленно забудь. Это государственная тайна, особенно до тех пор, пока министр Ле Пле не разберется со всеми деталями преступления, — приказала Далия.
— Уже забыл, — покладисто согласился Фриолар. И тут же уточнил: — Всё настолько серьезно? Что, он действительно при смерти?
Несколько секунд Далия мужественно боролась с собой. За час до визита Фриолара мэтрессе пришлось выслушать краткий курс придворного конспиратора, прочитанного министром Спокойствия. Жорез Ле Пле призывал хранить в секрете случившееся в Борингтоне; на вопросы о самочувствии короля Гудерана рекомендовалось отвечать оптимистично и тут же вызывать охранника с целью узнать, чего ради монаршим здоровьем интересуются; письма друзьям и трёп с родственниками категорически запрещался, а за беседы с чужеземцами вообще предполагалась казнь через усечение болтливой конечности…
И вот появляется Фриолар. Сам, никто его на аркане не тащил. И ведь человек надежный, проверенный, свой, алхимик, опять же… С кем поделиться переживаниями, у кого спросить совета, как не у него?
— Ну… как бы тебе сказать… — откашлялась Далия. — Одним словом, на короля напали волки. Крепко напали, не случись рядом принца Роскара с его геройством, сейчас бы по всей столице в церквях шла поминальная служба… Он жив, — заметив, как вытянулось лицо коллеги, поторопилась сообщить самую главную новость алхимичка. — Слабость, потеря крови, болевой шок и всё прочее, но он жив. Ночью спешно вызвали целителей из Обители Премудрой Прасковии, они погрузили короля в лечебный сон. Обещают, что резервы жизненных сил восстановятся через пять-шесть дней, а до тех пор… Мэтресса Розанна швы наложила, — несколько бессвязно продолжала Далия. Фриолар слушал так внимательно, так сочувствующе… как никогда не слушал инспектор Клеорн! Уу-у, мерзкий спокушник! Поговорю я с тобой, когда придешь записывать мои официальные показания!
Расчувствовавшись, алхимичка хлюпнула носиком. А может, сказалась бессонная ночь.
— У меня тут королева в гневе, три принцессы в истерике, принц в депрессии, другой на лестнице, не знает, чем себя занять… И как я в этих условиях буду думать?!
— Насколько я тебя знаю, вмешательство помехообразующих факторов лишь укрепляет твое стремление приобщиться к тайнам Высшего Разума, — подбодрил собеседницу Фриолар. — И над чем ты собралась думать?
— Над тем, куда пропали трупы волков. А-а, ты ведь не знаешь! Вообще-то, это секрет, еще больший, чем болезнь короля, — торопливо добавила Далия. Воровато оглянулась, подвинулась к Фриолару, таинственно понизила голос и кратко пересказала историю обнаружения отсутствия следов преступления и бедняги Фотиса. — Вот скажи, Фри-Фри…
— Я тысячу раз просил не называть меня этим дурацким прозвищем, — рассердился Фриолар. Далия отмахнулась.
— Не ворчи. И как ты вообще можешь обижаться на подобные пустяки, когда королевство в опасности? Лучше давай поразмыслим над сложившейся ситуацией. Скажи мне — вот, например, твой мэтр Виг может заколдовать волков так, чтоб они по его команде на кого-нибудь набросились?
— Легко.
— Ага! — издала торжествующий вопль Далия.
— Только для этого ему надо находиться вблизи животного. И чем животное умнее, тем большее мастерство требуется, чтобы им управлять. В идеале самые послушные звери — те, которых волшебник воспитывает с самого рождения. А пока ты обдумываешь следующий вопрос, спешу тебя уверить, что мы с Вигом путешествовали на остров Дац и не приближались к Борингтону ближе, чем на сто лиг.
— Я вовсе не подозревала Вига. Хотя жаль, что это не он. Старикашку могли бы оправдать по причине невменяемости… А волшебник может приказать мёртвым зверям встать и уйти?
— Может, — признал Фриолар. Он действительно нахватался околомагических знаний, пока переписывал Вигов трактат о новейших открытиях магии Крыла и Когтя. — Особенно если волшебник — некромант. Специалистам Магии Смерти совершенно безразлично, управлять ли сознательной и несознательной биомассой. То, что некроманты поднимают мертвецов-людей, всего лишь соображение целесообразности.
— Что-то я сомневаюсь, чтобы Фотис практиковал некромантию, — задумавшись, алхимичка поднялась с места и прошлась по кабинету. — У меня почему-то сложилось впечатление, что он и с обычными Природными Началами договаривался через раз…
— Позволь заметить, что ты ошибаешься. Есть такая штука, как естественная предрасположенность мага к какому-то роду магии. Многие кентавры чувствуют родство с растениями, поэтому-то из них и получаются замечательные друиды; кому-то легче отреагировать на жизненную силу животных, кому-то — на энергию Природных Начал. Конечно, после того, как волшебник достигает определенного мастерства, скажем, пятой-шестой ступени, он может освоить заклинания других магических школ. Только для применения магического действия ему может потребоваться в несколько раз больше елен, или заклинание сработает в полсилы… Значит, говоришь, трупы волков исчезли? — вдруг переспросил Фриолар. — Я тут подумал — а были ли они вообще?
— Волков видели и Роскар, и Клеорн, и Лео…Уж не хочешь ли ты сказать, что на короля напали призраки?
— Не говори глупости. Контакт с призраками может привести к душевному расстройству, но никак не к физическому ущербу. Просто я подумал… Помнишь, летом, когда мы путешествовали по подземельям, на тебя набросилось призрачное чудовище? Это было заклинание Огори-иэ. Создается эктоплазматическое, псевдоживое существо, которое существует до тех пор, пока не выполнит волю мага. Нечто подобное делает и заклинание Хальгастиарр. А еще один вариант — Призыв. Маг проецирует энергию на особую астральную матрицу и создает магическую копию известного ему животного; потом, когда животное выполнит свою миссию или получит серьезные повреждения, оно исчезает, как и было в вашем случае…
— Не годится, — обдумав слова коллеги, покачала головой Далия. — С нами был Лео. Разве бы он не почувствовал, что волки не настоящие?
— Лео — тот самый мэтр Лео, похожий на грустного спаниеля, который был в Эль-Джаладе во время гонок Покровителя Года? И какой у него уровень мастерства? Второй, третий?
— Вообще-то, четвертый, — вступилась за молодого волшебника алхимичка. — Он активно совершенствуется и планирует будущим летом пройти испытания и перейти на пятую ступень.
— Так вот, пока он не достиг пятой, а то и шестой ступени — его можно обмануть. Замаскировать заклинание Призыва иллюзией или фантомом, например. Отвести глаза, сделать телепатическое внушение…
— Другими словами, тот, кто направил волков на его величество, был весьма сильным и умелым магом, — подытожила сапиенсологиня. Она сложила руки в замок, оперлась на переплетенные пальцы подбородком и сфокусировала взгляд на пламени камина. — Хмм, интересненько, интересненько… С одной стороны, высокая квалификация резко сужает круг поисков, а с другой… причем тогда здесь смерть Фотиса? Уж он-то точно не был ни умелым, ни сверхобразованным!
Пришел черед Фриолара нахмуриться и сосредоточиться на камине. Будто играющее пламя могло подсказать ответы.
— Есть один вариант. Правда, он не ответ на вопрос, а всего лишь ключ к нему. Фотис мог управлять артефактом. Для этого не требуется ни умений, ни знаний, а всего лишь магическая энергия.
— Если оставить в скобках вопрос, чего ради мальчишке потребовалось совершать государственную измену, твоя версия объясняет многое… Даже то, что причиной смерти Фотиса стало полное истощение жизненных сил организма. Но где он взял артефакт? Да еще такой убийственный? — пробормотала мэтресса.
Некоторое время оба алхимика искали ответ. Часы на каминной полке тихо тикали, мерцала кристаллами и таинственными рунами собранная Фледеграном коллекция магических штучек, деликатно потрескивало горящее поленце…
— Кстати, ты чего пришел? Не то, чтобы я не была рада тебя видеть, — спохватилась радушная хозяйка. — Насколько мне известно, ты весьма ловко избегаешь мест, где можешь столкнуться со своими кузинами и тетушками. Не то, чтобы они оккупировали Королевский Дворец… Но ведь и в Эль-Джаладскую Пустыню ты в своё время отказывался ехать под предлогом, что можешь встретить родственниц.
Фриолар мог бы многое рассказать про шелково-кисейный батальон кузин, которые под руководством трех сверхзаботливых тетушек превратили его детские и юношеские годы в изысканный, пропахший духами, чрезвычайно изящный, кокетливый, неизменно нежный и ласковый ад. Но промолчал. Его дед, Фриолар-старший, герой Луазской Кампании, и его отец, тоже храбрец не из последних, личным примером объяснили господину будущему алхимику золотое правило выживания: никогда не спорить с женщинами.
Поэтому Фриолар не отреагировал на выпад Далии, а предпочел увести дискуссию в сторону:
— Виг просил одолжить ему на некоторое время зеркало мэтра Фледеграна. Понимаешь, покойный был великим специалистом в редкой области магии, возникшей на стыке Магии Иллюзий и Магии Пространства, которая позволяет…
— Слушать не желаю ни единого слова про то, каким гением был бывший придворный маг, — резко оборвала алхимичка. — Последние две недели у меня уши болят от славословий в его честь. Еще раз заикнешься про таланты Фледеграна — и, клянусь Напиной секирой, ты от меня схлопочешь! Мало того, что ты гробишь собственный алхимический Дар, тратя время на переписывание монографии чокнутого мага, так еще и отвлекаешь меня от дедуктивных размышлений! А я, между прочим, пытаюсь понять, откуда у Фотиса мог появиться смертоубийственный артефакт, а ты меня отвлекаешь! Забирай клятую стекляшку, и уматывай.
Уловив в голосе мэтрессы привкус злости, Фриолар не стал испытывать судьбу и послушно приступил к выполнению поручения работодателя. Он достал из кармана бронзовые фигурки, представлявшие собой артефакт с заклинанием грузового телепорта, подошел к огромному зеркалу в бронзовой раме, стоящему рядом с книжным стеллажом…
— Слушай, Далия. А ведь это не то зеркало.
— Как это — не то?
— Виг просил доставить ему зеркало на драконовых лапах.
Молодой человек указал на подставку — та была тяжелой, внушительной, но совершенно не разлапистой. Плюс покрытой не чешуей, а сложным растительным узором.
— Фри-Фри, не издевайся. Бери, что дают. Знаешь ведь — у Вига маразм, у Вига вместо памяти вечная радость новых открытий; есть ли разница, перед каким зеркалом ему бороду расчесывать?
— Есть, и большая, — серьезно возразил господин зануда. — Зеркало на драконьих лапах содержит сложное заклинание, позволяющее искать пропавшего человека, а это зеркало… скорее всего, просто зеркало. Но, может быть, я и ошибаюсь. Маловероятно, чтобы у практикующего волшебника столь высокого ранга, как мэтр Фледегран, нашлась хоть одна обычная вещь, не являющаяся артефактом…
Далия собиралась съязвить на тему, что еще месяц общения с магом-криптозоологом, и у мэтра Фри-Фри психика станет что тот сарай — пошатнувшейся и обескрышевшей, но тут ее собственный мозг наконец сопоставил место, в котором она находится, информацию о роде занятий предыдущего владельца апартаментов, труды Ньюфуна Кордсдейла, ослепительно-синее пятно на полу, выстроившиеся на полках загадочные штукови…
Инспектор Клеорн с неудовольствием выслушал доклад подчиненных. Капрал Брык докладывал гордо, мэтр Лео дипломатично молчал, а вот улик, которые детективная команда отыскала в комнатах покойного Фотиса, для реконструкции ясной, последовательной картины преступления явно не хватало.
Ни одно злодеяние не обходится без последствий, считал Клеорн. Всегда что-нибудь, да остается. Записка, след от сапога, отпечаток ауры, небрежно сказанное слово…
Если верить сведениям, которые собрали о нем «спокушники», мэтр Фотис был невиннее ягненка. Письма родным, записки от друзей, аккуратная стопка шпаргалок с заклинаниями, одежда, магические фолианты, запасы к зельям, спрятанный от чужих глаз кошелек с жалованием, карандашный портрет Мелорианы Тирандье, батистовый платочек с ее монограммой, тоненькая брошюрка «Как достичь успеха» за авторством фрателлы Зунорайе… Насчет брошюрки надо бы уточнить, не запрещала ли ее комиссия по цензуре, но всё остальное настолько обычно, настолько естественно, что хочется поверить в невиновность убитого волшебника.
Или — в то, что парень был ой как не прост…
Был бы Клеорн помоложе, он бы с удовольствием ухватился за отсутствие улик — вернее, отсутствие очевидных улик, — и принялся бы расследовать всю жизнь Фотиса начиная с первого вздоха. Но сейчас… То ли сказались поучения старшего коллеги, инспектора Дуки, который настоятельно рекомендовал интересоваться не первыми, а последними вздохами жертвы преступления, то ли сыграло роль искреннее недоумение придворных, как это Фотиса угораздило ввязаться в сомнительное дело, то ли беспокойная интуиция решила дать о себе знать…
Конечно же нет. Источником сомнений была прилипчивая мысль о сходстве смерти мэтра Фотиса с обстоятельствами кончины Лека-Притворщика, Шилы Розенвальд и мэтрессы Луизы. И прочих бедолаг, которых недотепистый мэтр-помощник включил в давешний список.
Маг, стилет, колдовство… Нет, не так. Шила Розенвальд колдовать не умела, она всего лишь торговала травами. Значит, ее исключаем и ищем общее для других случаев. Маг, стилет, управление магическим потоком… Опять чушь. Лек-Притворщик был телепатом, а магия Четвертого Шага, как уверял покойный мэтр Фледегран, действует иначе, чем магия Природных Начал. Для управления элементалями Стихий действительно важен размах, вычурные жесты и словесная абракадабра, телепаты действуют иначе. Им нужно быть как можно ближе к прослушиваемому объекту.
Нет, если применяемые мэтрессой Луизой и мэтром Фотисом чары и имели что-то общее, Лек-Притворщик действовал совершенно иначе. А значит, вывести закономерность не получится. Надо вернуться к началу и действовать методично и последовательно.
Мэтресса Луиза, Шила, Лек, Фотис. Две женщины, двое мужчин. Нет, снова не так — мужчиной был Лек-Притворщик, тертый, битый жизнью пасынок удачи, который явно знал, какое дерьмо бывает скрыто в уголках чужой души. А Фотис был мальчишкой, легковерным и наивным… Мальчишкой, который хранит потрет придворной красавицы; наивный сопляк, надеющийся, что та лишний раз на него посмотрит. Такого убить — раз плюнуть, ровно как и увлеченную поддержанием чар опытную волшебницу, госпожу Луизу… Убивать мальчишек и женщин, знающих о войнах и оружии понаслышке, всегда легко. Надо указать на сей факт «гению сыска», а то мэтр Лео от большого ума догадался назвать жертвой Убийцы со Стилетом и Альна де Дьюра, погибшего с мечом в руках. Нет, смерть де Дьюра и ограбление Золотого Каравана явно оказались в списке случайно и не имеют никаких логических связей с прочими преступлениями. Стилет убивает тех, кто не ожидает, не подозревает нападение, он убивает магов доверчивых и простодушных…
Но тогда становится непонятным убийство Шилы — старуха ведь неплохо разбиралась в людях. Как она могла допустить, чтоб убийца подобрался к ней на расстояние удара? Не подняла шум, не позвала на помощь, она ведь явно догадывалась, что маниакально-подозрительный полицейский задался целью обнаружить ее преступления и наверняка прячется где-то поблизости. Почему она не…
— Ии-иии!
Вопль доносился издалека, был едва слышным, но он был! Кто-то звал на помощь! Вперед, быстрее!
— КТО?! — закричал Клеорн, единым рывком преодолев пять поворотов винтовой лестницы. — Что случилось? — добавил он чуть спокойнее. Всё-таки вламываться в покои придворного мага, без стука, снося дверь, как-то невежливо.
— У нас совершенно всё в порядке, — ответил за Далию Фриолар.
Сыщик решительно отстранил молодого человека.
— Мэтресса?
Алхимичка застыла на лабораторном столе, почти дотянувшись до стеллажа с магическим оборудованием. Рука ее попалась в капкан, вся мантия — та, что не опадала длинными лоскутами на пол, — была облита какой-то синей дрянью и присыпана мукой; у горла Далии недвусмысленно блестела стальная игла, выскочившая из тайника в стеллажной боковине. Похоже, атакованная мэтрессой мебель собиралась сражаться до последнего: с верхней полки, оказавшейся фальшивой, спустилась троица взведенных арбалетов, на уровне чуть выше пояса мелькала раскачивающаяся из стороны в сторону секира, а внизу, у пола, из-за коробов и сосудов выдвинулось нечто, похожее на жерло пушки.
— У госпожи Далии, — объяснил Фриолар, поскольку все остальные молчали. Сыщики подбирали слова, коллега боялась лишний раз вздохнуть, — появилась мысль, что кто-то неблагонадежный и нечистый на руку мог украсть артефакты из коллекции покойного мэтра Фледеграна. И она попыталась… э-э… возвести систему укреплений, долженствующую воспрепятствовать вышеозначенному деянию, и проверить ее эффективность.
— Круто! — восхищенно выдохнул Брык, осматривая художественную композицию из алхимички и средств защиты собственности. Лео выразил аналогичные эмоции громким несколько ребяческим свистом.
— Здесь действительно надо проверить каждый дюйм, — признал сыщик. Как же он сразу не подумал, что Фотис мог воспользоваться запасами покойного волшебника!
И почему через каждое слово вредная интуиция подсказывает слово «покойный»? Нет, это всего лишь расшалившееся воображение. Мэтра Фледеграна никто стилетом не тыкал, по крайней мере, Клеорна не вызывали освидетельствовать мертвое тело.
Хм…
Ладно, на эмоции нет времени. Мэтресса, вы в порядке?
Та, вместо того, чтобы поблагодарить за спасение, прошипела нечто невнятное.
— Между прочим, — спокойным, флегматичным тоном продолжал Фриолар, будто находился у себя дома и ничего странного или необычного вокруг него не происходило. — У мэтра Фледеграна должна быть опись его имущества. Уверенность в существовании указанного документа у меня появилась по причине, что Фледегран в свое время предлагал моему работодателю завести нечто подобное.
— Вот как? — Клеорн задумчиво потер подбородок. — Лео, найдите список и проверьте наличие всего, что в нем указано. А ты, Брык, — добавил сыщик в приступе вдохновения, — ступай обратно к Фотису и поищи, нет ли там подобного документа.
Капрал повиновался беспрекословно, а вот от мага ожидать такой же исполнительности было верхом наивности.
— Хорошо, — согласился Лео, не трогаясь с места и для надежности складывая руки на груди. — Только пусть шкаф предварительно разоружат. Мне слишком дорого мое здоровье, чтоб позволить всяким алхимикам, будь они хоть сто раз придворные, проводить на мне какие-то опыты…
Горячая вода смыла ощущение усталости. Бритье, полотенце, чистая одежда… Слуга велел принцу не двигаться, и, прикусив для пущего усердия язык, что-то такое делал с кружевным воротником, что всякие выдумщики от эстетики почитали важным и необходимым. Роскар покорно терпел, рассматривал в зеркале свое отражение — темные круги под глазами, чуть запавшие щеки, кривящийся в зевоте подбородок… Эх, как бы кстати пришлись два, а то и три часа сна!
Но он обещал. Везувия всю ночь просидела рядом с Гудераном, и согласилась прервать бдение у постели больного только при условии, что Роскар приведет себя в порядок и вернется. Не то, чтобы Роск разделял убежденность невестки, что стоит Гудерану на секунду остаться без чуткого внимания ближайших родственников, как на него опять нападет бешеная стая, но… но… Везувии и так не сладко, зачем с ней спорить?
Хвала богам, всё обошлось. На рассвете господа целители облегченно вздохнули и бодрым шепотом объявили, что самая страшная угроза миновала. Ангелика от счастья прослезилась, а Везувия утратила сходство с пробуждающимся вулканом. Теперь оставалось только дождаться, когда подействуют расставленные вокруг спящего Гудерана артефакты, и всё будет хорошо.
Кружевной воротник всё-таки достиг совершенства, чуть не задушив своего обладателя, и мучитель-эстет приступил к укрощению шевелюры его высочества. Эх… нелегко быть принцем!
— Пропустите… вы не понимаете… я настаиваю… — послышался из-за закрытых дверей голос герцога Тирандье. Роскар поморщился — мало ему тяжелораненого брата и вонзающихся в макушку зубьев расчески, еще и Тирандье объявился!
— Ваше высочество, — настырный герцог все-таки преодолел преграды и просочился в покои. Согнулся в поклоне, прижал руку к животу (должно быть, считает, что это сердце у него такое огромное) и давай болтать какие-то глупости. — Ваше высочество, в этот темный час позвольте принести искренние соболезнования и, пользуясь оказией, уверить в той преданности и величайшем почтении, которое питаем к вам моя дочь и я. Верой и правдой служа вашему батюшке, вашему несчастному брату, я намереваюсь столь же честно и беспорочно служить вам, если будет на то ваша высочайшая воля.
И склонился еще ниже, чуть ли не подметая паркет кудлатым париком. Лицо «честного» герцога тут же налилось дурной краснотой.
— Э-э… — глубокомысленно произнес Роскар. Гудеран в ответ на подобные словоизвержения говорил что-то умное, а у него даже мало-мальски связной фразы не выходит. Да еще маньяк-улучшатель со своей расческой, демоны его раздери!
— Ваше высочество, вы во всем можете на меня положиться, — заверил Тирандье. Он по-хозяйски огляделся, подхватил табурет и присел рядом с принцем, не дожидаясь разрешения. — Вы можете быть уверены — я намереваюсь поддерживать вашу кандидатуру. И не беспокойтесь насчет министра Рудженти, он, конечно, любит поворчать, но он верный слуга его величества, и никогда, никогда, поверьте, не посмеет перечить возлюбленному брату своего монарха!
— Э-э… — на этот раз Роскар вообще ничего не понял. Какие-то кандидатуры, да еще — тьфу-тьфу-тьфу, возлюбленные братья… Пришлось принять глубокомысленный вид и уточнить. — Рудженти? А причем тут министр Золота?
— Как? Разве вы не знаете? — всплеснул руками герцог. Роскар в ответ попытался изобразить неснизошедшее до мелочей всеведение, но получилось плохо.
— Неужели вы действительно не знаете о сговоре? — патетическим шепотом повторил Тирандье. — Тогда мой долг сообщить вам подробности. Тайно, — и округлил глаза, показывая, что лишние свидетели разговора ему не нужны.
Хвала богам, хоть от пытки гребешком избавимся. Воспользовавшись оказией, Роскар выпроводил слугу, привел прическу в порядок — как обычно, пятерней, — и велел Тирандье рассказывать по порядку.
— Они, — заявил самозваный помощник, не уточняя, а лишь напуская таинственности, — хотят, чтобы регентом королевства стал Октавио Громдевур.
— С чего это вдруг?
— Вы же знаете, какой интриган министр Ле Пле! Уверяю вас, главный Скряга ничуть не лучше! Они собираются воспользоваться тем, что в королевстве нет министра Чудес, и что генерал Громдевур имеет счастье быть супругом ее высочества Ангелики, и провозгласить его королевским регентом!
Роскар второй раз попросил объяснений, с чего это господами овладела столь бредовая идея, и Тирандье закудахтал:
— Но как вы не понимаете! Его высочеству Ардену всего одиннадцать! Он не сможет править вплоть до своего совершеннолетия! Он нуждается, чтобы рядом с ним находился верный, понимающий человек, готовый разделять с ним заботы об управлении государством! Друг, а лучше — родственник, который будет помогать, защищать, советовать…
— Ваше сиятельство, это вы меня не понимаете. Я вас спрашиваю о том, зачем вообще назначать регента на какие-то пять-шесть дней? Через неделю Гудеран поправится, вот увидите, а неделю мы как-нибудь переживем.
— Поправится?! — поразился герцог. Роскар кивнул, раздумывая, а не избавиться ли от мерзких кружавчиков. — Ваше высочество, так значит, его величество жив?!
— Еще бы он не был жив! — с некоторым самодовольством заявил принц, будто он сам, а не придворная целительница, чистил раны, накладывал швы и шептал исцеляющие заклинания. — Ангелика подняла на уши всех мало-мальски умелых лекарей Талерина, а к вечеру обещала разыскать истинных чудотворцев, способных и мертвого возвратить с порога. Вчера просто не успели, но сегодня утром Везувия заручилась поддержкой отца — если Гудерану вдруг станет хуже, сюда прибудет мэтр Аэлифарра или даже сам мэтр Пугтакль. А мне мэтресса Розанна — наш, талеринский алхимик, — объяснила, что Гудеран вполне способен поправиться без всякой магии. Только с помощью артефактов ему потребуется недели три, а так — всего пять дней. Или шесть. Но никак не больше семи.
— Вот как! — изумленно воскликнул Тирандье. Он округлил рот, став похожим на удивленную курицу, да так и застыл, пораженный известием. Подобная верность и искренность сопереживания растрогали Роскара, и он, не в силах подобрать правильных слов, от души хлопнул герцога по плечу.
Малость не рассчитал… ой, простите, я не нарочно…
— Меня просто убили ваши слова… то есть, я хотел сказать, это же неслыханное счастье! Его величество останется жив! Какая удача!
— Ага, — искренне признал Роскар. — Вы меня извините — я обещал побыть с братом, пока Везувия отдыхает. А еще с Арденом и девочками надо словечком перемолвиться…
— Конечно-конечно, ваше высочество! — расшаркался герцог. — Это вы меня простите, что отнимаю по пустякам ваше драгоценное время. Но, раз уж я всё равно позволил себе оторвать вас от важных занятий… Может быть, вы позволите моей дочери засвидетельствовать вам свое почтение? Бедняжка так волнуется! Вчера, когда она увидела вас, окровавленного, израненного, ее нежное сердечко преисполнилось тревогой и сочувствием! Она умоляла меня прийти и убедиться, что сами вы не пострадали и находитесь в добром здравии!
— Уж в этом не сомневайтесь, — проворчал Роскар. Вообще-то, только Мелорианы ему для полного счастья не хватало. Да, именно ее сиропного голоса и очередной слащавой песенки про то, как ноет девичья душа от неразделенной любви. Ну ее, эту Мелориану… Вот только как сказать любящему отцу, что даже минута в обществе его дочуры — настоящая пытка? — Э-э… Вечером, я поговорю с ней вечером, — наконец, выдавил Роскар.
— Отлично! Она с нетерпением будет ждать встречи с вашим высочеством! — обрадовался Тирандье.
Так. Теперь, пока будем сидеть у постели счастливо почивающего братца, надо придумать, как уговорить даму Мелориану одарить своей заботой кого-нибудь другого, а не принца Роскара.
И все-таки хорошо, что день наступил. Ночь прошла, опасность растворилась в ушедшем сумраке, и оставалось надеяться на лучшее. Почему бы не воспользоваться затишьем и не помечтать о том, что случится какое-нибудь чудо, и на месте надоедливой Мелорины окажется Джоя.
Джоя…
Наверняка это было дурно и подло, но впервые за несколько месяцев Роскар был счастлив от того, что не видел Джою во сне. Нет-нет, он радовался не потому, что разлюбил чудесную, загадочную и добрую девушку, а из-за того, что утро все-таки наступило, мрачные тени ушли и брат остался жив.
Или из-за чего-то еще.
Герцог Тирандье не жалел спины и отвешивал поклоны все время, пока принц Роскар спускался по лестнице. Когда же его высочество удалился окончательно, его сиятельство подскочил, будто нежданно получил укол булавкой, и поспешил к обожаемой дочери.
— Пошла вон, — с порога заявил он горничной.
— Вы чем-то расстроены, папенька? — промурлыкала Мелориана. Она, как и Роскар, сидела перед зеркалом. Однако там, где его высочество покорно подчинялся, юная герцогиня наслаждалась — Мелориана перебирала расставленные на туалетном столике флаконы, оценивала пудру и румяна или примеряла, как будут выглядеть украшения.
Едва дождавшись, пока горничная сделает последний книксен и, наконец, удалится, герцог вырвал из рук дочери длинное перо цапли и в раздражении смял его в кулаке.
— Ты знаешь, как твоя подруженька нам удружила?!
— Папенька! Не ломайте перышко! За него еще даже не уплачено!
— О боги, и за какие грехи вы послали мне дочь! — потрясая кулаками, возопил Тирандье. Мелориана раздраженно закатила глазки. Опыт предшествующих семнадцати лет показывал, что нотацию все равно придется выслушать, так что ладно, дражайший родитель, вопи себе на здоровье. — Почему у меня, как у всех нормальных герцогов, не родился сын?! Почему я вынужден воспитывать ту, которая тратит мои деньги на шелк, драгоценности, духи — ты в них купаешься, что ли?!
— Потому что если бы у вас был сын, вам было бы трудно породниться с королевским семейством, — холодно ответила Мелориана.
— У меня был шанс с принцессой Ангеликой! — запальчиво возразил герцог. — Если бы не возвращение Громдевура, я бы уговорил ее выйти за меня замуж!
— Ага, тринадцать лет уговаривали, а вмешался генерал и всё испортил, — съязвила доченька.
Тирандье стащил парик и утёр выступивший пот. Вырастил, на свою голову… была бы Мелориана сыном, давно бы выпорол, по-отечески, любя, чтоб говорил, да не заговаривался. А так… Жалко. Красивая она у него все-таки, нежная, ранимая…
— Я только что разговаривал с Роскаром. Он утверждает, что король поправится в течение недели.
— Ах, папенька, нашли, кого слушать! На Роскара хорошо смотреть, — уверена, что на парадном портрете мы будем выглядеть просто великолепно! — а слушать его совершенно не обязательно.
— Он говорит, — герцог подошел к дочери, положил руки на ее плечи, чтоб удержать кокетку на месте, и повторил еще раз, подчеркивая интонацией каждое слово. — Что король поправится в течение недели. Это означает, что твоя пелаверинская цаца напортачила! Что она не довела дело до конца! Что она такая же неумеха, как и все вы, бабы!
— Я попросила бы не обобщать и избегать в моем присутствии столь оскорбительных вульгаризмов, — возмутилась Мелориана. — И вообще, госпожу де Неро нашли вы.
— Не я, а фрателла Раддо, — тут же отвел обвинение Тирандье.
— Но господин Бонифиус ваш друг, так что в конечном итоге виноваты вы, и никто другой.
— Я?! — поразился Тирандье. Мелориана поджала губы, и герцогу не оставалось ничего другого, как признать правоту дочери. Да, выходит, что я… Остальные не сознаются… Его сиятельство схватило парик, нервно закусило буклю и принялось метаться по комнате, приговаривая: «Что же делать, что же делать?!»
— Не нервничайте, папенька, — приказала заботливая Мелориана. — А то опять до несварения доволнуетесь. Возьмите себя в руки. Нам надо срочно известить Кассандру, что…
— Нет! Ни в коем случае! Не вздумай встречаться с донной Кассандрой, я тебе запрещаю! И не сверли меня взглядом, ты не гном, а я не стенка! Разве ты не знаешь, что во Дворце теперь круглосуточно дежурит телепат, что он может уловить любую враждебную мысль, прочитать любое намерение?
— Ах, папенька, — улыбка, которой девушка наградила отца, была самодовольной и снисходительной. — Сразу видно, что ваше мышленье сформировалось в неподходящих условиях. Как меня может услышать мэтресса Хлоя, когда она дежурит в противоположном конце здания? А как она сможет разобраться, насколько враждебны мои намерения и в чей конкретно адрес они направлены? Я поступлю проще.
Мелориана встала, перешла к письменному столу и решительно подвинула к себе надушенную розовую бумагу.
— Что ты делаешь, душенька? — заглянул из-за плеча герцог. — Ты что, не понимаешь, какой радостью будет для министра Ле Пле и его сыщиков написанная тобой улика?
— Не понимаю, что вы имеете в виду, папенька, — на сей раз улыбка Мелорианы была лукавой. — Я всего лишь даю объявление в газету о том, что купленное 10-го числа текущего месяца траурное платье нуждается в подгонке по фигуре. Хотела бы я знать, сумеет ли кто-нибудь из господ менталистов углядеть заговор в подобном сообщении!
— Совсем человеки ополоумели, — ворчал Ньюфун. — Сначала ловушки для них делай, потом вообще разоружай, а теперь опять переделывай!
Спонтанно начавшийся обыск затянулся на весь день. Сейчас всё пространство кабинета и гостиной заполняли расставленные и разложенные магические и околомагические штучки — чаши, коробки, тигли, статуэтки, ножи, лопаточки, стеклянные емкости и многая прочая. Фриолар, изображая нечто среднее между предметом меблировки и абстрактным символом Неизбежности, с сожалением констатировал пропажу зеркала на драконьих лапах. Что утешало — пропало не только зеркало. Недосчитались еще пятнадцати артефактов из списка, плюс двадцать семь наименований ингредиентов, плюс шестнадцать готовых к применению микстур и зелий…
Кое-что (и это утешало) нашлось в апартаментах запасливого и, увы, покойного мэтра Фотиса. Кое-что (и это настораживало) исчезло окончательно и бесповоротно. Инспектор Клеорн был недоволен — теперь еще, помимо покушения на короля, придется расследовать кражу!
Раздражение усиливал тот факт, что мэтресса Далия, как ни крути, опять оказывалась в списке подозреваемых. Правда, на сей раз ее оправдывало то, что она сама подняла тревогу, но мало ли… И в Луазе, когда убили Лека-Притворщика, Далия находилась в ста шагах от места преступления. Тревожно, не правда ли?
Может быть, стоит поговорить с алхимичкой, попробовать прощупать почву? Вдруг она видела кого-то или что-то, что позволит пролить свет истины на дело Убийцы со Стилетом?
Клеорн встряхнулся, будто таким образом можно было избавиться от дурных предчувствий. Всё равно мэтрессы нет, она удалилась выполнять основные обязанности; к тому же — мэтр Нюй предупреждал, что Далия попытается что-то скрыть от сыщика.
Нет, погодите-ка. Астролог говорил, что Клеорну будут лгать женщины, особенно рыженькая. А мэтресса сапиенсолог, при тысяче недостатков, присущих ее полу, роду занятий и складу личности, является шатенкой.
Брр… Что за чушь все эти звездочетские бредни!
— А вы что здесь делаете? — чтобы отвлечься от настырных мыслей, Клеорн напустился на тех, кто подвернулся под руку. А именно — на двух мэтров, алхимического и волшебного. Лео и Фриолар расположились в креслах у камина, где-то сумели разжиться вином и закуской, и теперь увлеченно обсуждали обнаруженные в библиотеке Фледеграна манускрипты.
— Консультируюсь по поводу незнакомых мне артефактов, — объяснил Лео. Слишком поспешно, по мнению Клеорна. Значит, каждое сказанное волшебником слово следовало считать враньем сивой кобылы, — Если вы не помните, мэтр Фриолар имеет честь быть секретарем мэтра Вига, величайшего специалиста магии Крыла и Когтя и весьма умелого артефактора. Я пользуюсь случаем и повышаю свое образование…
— Лучше б вы делом занялись, мэтр, — проворчал сыщик. — А вы, сударь? Зачем прибыли в Талерин, а?
Невозмутимый Фриолар степенно принялся объяснять — в шестой раз за день, — обстоятельства, которые и заставляют его сидеть в башне королевского алхимика, ожидая обнаружение зеркала на лапах. Понимаете, у меня есть мэтр-работодатель. А у него четыреста лет назад была семья, а теперь обнаружилось, что часть ее (семьи) пропала, и мэтр Виг желает найти ее (ту часть, которая выросла на острове Дац и откликается на имя Джоя), а для этого требуется волшебное зеркало…
— Джоя? — переспросил Ньюфун.
Всё то время, пока люди изнывали от сомнений или предавались иной человеческой разновидности безделья, гном трудился. Было так легко не замечать увлекшегося работой мастера, лишь изредка вздрагивая от звона очередной пружины или стука гномьего молотка, что о его присутствии почти забыли. Да, копошится кто-то низкорослый, заново снаряжая ловушки против охотников за артефактами, а он, оказывается, всё слышит! И имеет кое-что сообщить!
— Ты знаешь Джою? — удивился Фриолар.
— А как же! Девчонка ж у Напы живет! Вернее, жила, пока летом не уехала на свой Сумрачный Остров!
— Ее там нет, — покачал головой алхимик. И тут же его озарило: — Так это Напа писала Джое письма!
— Не Напа, — Ньюфун, будучи гномом, предпочитал точность, — а ее человечка. Спроси саму Далию, если не веришь — я ведь им сразу сказал, что искать девчонку надо в Вертано, она там все ходы-выходы знает…
Клеорн насторожился. Вертано? Вот как? Интересно, случайно или все-таки не случайно разговор о столице Пелаверино заходит на следующий день после покушения на жизнь правящего монарха?
Пришлось вмешаться и допросить мастера Кордсдейла по всем правилам. Кое-что Клеорн помнил — да, ему кто-то говорил, что из «Алой Розы» кого-то похитили. Правда, сыщик почему-то подумал, что речь шла о Далии, и отправился искать пропавшую алхимичку в Луаз. А на самом деле вторую алхимичку — ведь Джоя, будучи студенткой Университета, имела право так называться, — увезли куда-то на северо-восток, в сторону Триверна. Точного направления Ньюфун указать не мог, так как по причинам, сообщать которые он наотрез отказался, путешествовал под землей.
Последний раз гном видел Джою в Вертано. Вернее, не видел; ему сказали, что она там, и он пошел проверить… А потом? Тут Ньюфун задумался и стал постукивать по затылку молоточком. Что-то такое было … или это было уже не в Вертано, а в Пустыне? Нет, не вспоминается, хоть тресни. В Пустыне-то Ньюфун был, ему дали пушку и велели приглядывать за двумя человеками, а вот подробности…
Или та девчонка вообще не Джоей была? А, вспомнил! Девчонка была совершенно другая, только Оск почему-то звал ее Джоей.
— Оск? — хором переспросили Клеорн, Фриолар и Лео.
— Тот дылда, который моего Кота чуть не прибил, а потом принцем Роскаром оказался. Я не верил, чтоб мне пива не пить! Ей-ей, не верил, думал, у парня с головой не порядок. Ан нет, оказалось, не врет…
Сыщик второй раз попросил изложить ему подробности, но и тогда осталось слишком много неизвестностей.
— Пожалуй, я поговорю с Напой, — решил Фриолар. — С вашего разрешения, господа, откланиваюсь.
— А я поговорю с его высочеством, — задумчиво протянул Клеорн.
— А я, — заявил Лео, едва за начальством закрылась дверь. — Поговорю с дамой Элоизой.
— Кто такая? — осведомился гном. — Откуда она знает Джою?
— Самая лучшая девушка на свете! — восторженно ответил волшебник, забираясь в камин и кастуя заклинание телепорта. — Совершенно не знает эту вашу Джою, в теоретической магии не сильна, о расследованиях понятия не имеет — за это я ее и люблю!