— Мы с Юлей Симоновой из одного города, из Ростова-на-Дону. Вместе в Москву приехали. Учились в одном классе, — начала я. — В школе мы не очень сильно дружили, зато в Москве практически всегда перезванивались и встречались. Очень сдружились. Постоянно вспоминали, как шалости наших одноклассников доводили до белого каления бедного учителя истории, за что он ставил неизменные двойки. Немаловажный фактор — первое время мы друг друга поддерживали как могли. Москва ведь довольно жесткий город. К концу института наши пути разошлись — но то, что происходило непосредственно во время учебы, стоит отдельного рассказа.
Учились мы в разных институтах. Я — после того, как срезалась на экзаменах в МГУ, поступила в Университет Управления. А Юлька — в Суриковское училище. Она всю жизнь мечтала рисовать, окончила художественную студию в Ростове. Поэтому, видимо, Бог так распорядился, что ей сильно повезло, и она поступила куда хотела — а в Суриковку просто так не берут. Но поступить-то она поступила, и даже закончила, но обрести любимую работу так и не смогла — ибо далее в ее жизни случился довольно драматический поворот, после которого Юлькина жизнь разделилась на «до» и «после».
На пятом курсе Суриковки Юлька влюбилась и выскочила замуж. Юлькин муж, Борис Мазурин, был абсолютным психопатом и домашним деспотом — человеком очень властным, но в то же время не очень общительным. Появился он в жизни Юльки Симоновой довольно неожиданно — она познакомилась с ним на улице, переходя дорогу на светофоре. Рядом с ней притормозила машина, молодой человек представился, любезно предложил подвезти, но она отказалась. Тогда он предложил обменяться телефонами, и поскольку Юле он понравился, та с радостью согласилась. Так и началось их знакомство.
Кем был Борис Мазуров, и чем он занимался, никто так и не узнал. Юля же на этот счет не распространялась, намекая, что ее новый бойфренд работает в «какой-то закрытой структуре», в какой — это большой секрет. Попытки друзей посмеяться над скрытностью жениха и намекнуть на его неверность, с гневом отвергались — Борис поводов для сомнений и ревности не давал: каждый день вечером встречал ее с работы, отвозил домой, дарил цветы и вообще довольно трогательно ухаживал, растопив Юлькино сердце окончательно. Так продолжалось месяца три или четыре, и вдруг мы все узнаем, что парочка подала заявление в загс и буквально через месяц уже женится.
Свадьба была довольно скромная. Не поскупились разве что на наряды жениха и невесты — Юлька так мечтала блеснуть в белом роскошном платье, и ей это удалось — по мне так она была самой нарядной невестой на свете. Борис тоже был в дорогом белом смокинге, вот только держался он немного угрюмо, сторонясь гостей. К слову, приглашенных оказалось всего шесть человек — родители Юли, пара ее коллег, я в качестве подружки невесты. Родители Бориса по каким-то своим причинам не приехали (как потом выяснилось, Борис был сиротой), а в качестве свидетеля в дальнем углу стола восседал мрачный мужчина с тяжелым подбородком, который за весь вечер не произнес ни слова.
Далее потекли семейные будни. Как только Юлия вышла за Бориса замуж, первое, что он сделал, отбросив добрачные политесы, это запретил ей общаться и встречаться с подругами. Чуть позже я узнала, что он и работать по окончании Суриковки ей запретил тоже — как я уже рассказала, Борис служил в какой-то закрытой структуре, где по слухам занимал приличную должность и мог позволить себе содержать жену. Я в Юлькины семейные дела не вникала, хотя было немного обидно, что Юля не настояла на своей свободе передвижения и общения. Мне показалось, что Юльку ожидают большие проблемы — и не ошиблась. Но я наивно думала что-то о самоопределении, о независимости женщины, о том, что нужно иметь профессию, чего-то добиваться в жизни. Я сокрушалась на ее счет — если сидеть у мужа на шее, то никем никогда не станешь. Однако мне даже в голову не приходило, что есть вещи гораздо страшнее, чем потеря пресловутой независимости.
Прошло довольно много времени. Лет пять или шесть. Я к тому моменту уже имела собственный бизнес и даже собственное жильё. Однажды поздно вечером, когда я готовилась спать, вдруг раздался телефонный звонок, которого я совершенно не ждала:
— Лариса, — послышался в трубке тихий голосок Юльки. — Это Юля, привет. Помнишь меня? Ты спишь?
Я очень удивилась. Мы с Юлей не общались — у меня даже не было ее координат. Я сразу уловила в ее голосе какую-то дрожь. Похоже, она плакала.
— Нет, не сплю, — ответила я взволнованно. — Юля, привет, какой удивительный сюрприз, откуда у тебя мой телефон?
— Лариса, — вдруг всхлипнула Юля в трубку. — Забери меня отсюда, пожалуйста. Я боюсь…
— Юля, девочка, что случилось, почему ты шепчешь в трубку? — Встревожилась я.
— Он спит в другой комнате, — так же шепотом ответила Юлия. — А я… а у меня… я руку вывихнула…
— Что? — Не поняла я. — Кто «он»? Что ты такое говоришь?! Буди скорей Бориса, пусть он отвезет тебя в больницу!
На другом конце провода повисла гробовая тишина.
— Юля, почему ты молчишь? — Повторила я свой вопрос. — Тебе нужно обязательно в травмопункт, слышишь?
— Лариса, я не могу его разбудить, — прерывистым шепотом ответила Юля. — Я не могу его будить, потому что это сделал… он.
— Как?! — Поперхнулась я, мгновенно вникнув в ситуацию. — А что он еще сделал?!
Было очевидно, что вывихом руки здесь не ограничилось, и, вероятно, Юльку сильно избили.
— Он… — Юлька снова всхлипнула. — Он меня ударил… Сильно…
— Юль, я вызываю милицию, — отчеканила я.
— Не надо милицию! — Заплакала Юля в трубку. — Ты только, пожалуйста, приезжай за мной, забери меня отсюда. Пожалуйста, приезжай!
— Хорошо, Юля, — я ни секунды не раздумывала. — Сейчас я за тобой заеду. Скажи адрес, пожалуйста…
Подрулив к незнакомому дому, я увидела у подъезда знакомую худенькую фигурку. Юля ждала меня — холодной осенью в легком пальтишке и в сапогах на босу ногу. Я не узнала ее. Нос был разбит, щека распухла, правая рука висела плетью вдоль тела.
— Садись, давай, — распахнула я дверь. — Осторожнее руку, сейчас в травмопункт поедем.
Пока доктор накладывал гипс и делал Юльке примочки, он сочувственно качал головой:
— Хорошо, что хоть нос не сломан. Давай вызовем милицию, протокол составим, — увещевал он. — Медицинское заключение я тебе дам.
Юлька только головой мотала.
— Да пойми ты, дура! — Рассердился врач. — Одним вывихом дело не ограничится. А если он тебя в следующий раз об косяк башкой и насмерть?
Юлька ничего не отвечала и только плакала.
— Дети хоть есть? — Участливо спросил врач.
— Нет! — Юлька снова замотала головой и вдруг завыла в голос. — Нет у меня детей! Нет у меня детей! Нет! Нет!
С ней случилась истерика. Она рыдала навзрыд, прислонившись к стене и закрыв голову здоровой рукой, не в силах успокоиться.
— Вот возьмите воды, пожалуйста, — тихо сказал доктор, поднося к ней небольшой граненый стаканчик. — Выпейте, Вам легче станет.
Стуча зубами об стакан, Юлька сделала несколько глотков и потихоньку начала успокаиваться, то и дело всхлипывая и глядя на меня, словно затравленный щенок.
— Я плеснул туда успокоительного немного, — объяснил доктор. — Дайте ей как следует выспаться теперь. И на прием к хирургу везите уже в районную поликлинику потом. Госпитализация ей не требуется.
— Спасибо…
Из травмопункта я повезла ее к себе домой. Мама причитала и охала, бегая вокруг Юленьки, еще недавно такой веселой и такой задорной, а ныне напоминающей просто живой труп. Я вообще не знала, что и сказать — на часах четыре утра, Юлька здесь у меня дома, мне завтра на работу. А Борис, проснувшись поутру, наверняка хватится жены и начнет обзванивать подруг.
Юльку уложили спать. Намыкавшись и почувствовав себя в безопасности — видимо, впервые за долгое время, она повздыхала немного и довольно быстро уснула, свернувшись калачиком и отставив немного в сторону больную руку.
Утром я еле выдрала себя из постели. Хочешь не хочешь, а надо было ехать на службу. Как назло, на сегодня были намечены важные переговоры.
«Ну что ж. Чему быть, того не миновать. Будет звонить — поговорю с ним».
Но через час позвонила мама.
— Лариса! — Кричала она. — Тут такой ужас! Пришла милиция, требуют открыть дверь. Что делать?
— Ничего не делать, — ответила я коротко. — Сейчас я приеду, оставайся на месте, дверь никому не открывай. Скажи, что одна, больная и старая, сейчас родственники подъедут.
Дав инструкции помощникам, я тут же примчалась к дверям своего дома.
У дверей меня ждали… Борис Мазуров и пара сотрудников милиции.
— Откройте дверь, — холодно потребовал Мазуров. — У Вас моя жена, ей запрещено выходить на улицу без разрешения, тем более общаться с посторонними.
— Кем запрещено? — Так же холодно ответила я.
— Некоторые знания приводят к неприятностям, — для вескости уточнил Мазуров. — Открывайте.
— Можно документы Ваши посмотреть? — Обратилась я к сотрудникам милиции. — И на каком основании Вы вообще вламываетесь в чужие квартиры?
Оба офицера молча достали свои корочки и предъявили мне. Пока я с пристрастием их изучала, один из них уточнил:
— Я Вам не советую раздувать скандал, Лариса Геннадьевна. — Просто откройте дверь, мы ничего Вам не сделаем. Просто заберем Юлию, ей требуется медицинская помощь. А если Вы откажетесь нам помогать, то известное Вам происшествие будет признано как Ваших рук дело.
— Это шантаж? — Вскинула я брови.
— Нет, что Вы, — дружелюбно пояснил офицер милиции. — Что Вы…
Я открыла дверь квартиры. Юлька уже ждала на пороге, обувшись в свои сапоги опять на босу ногу и кое-как напялив пальтишко, ни жива, ни мертва.
— Юль, — попросила я ее. — Одно только слово, и я не отпущу тебя, закричу на весь подъезд, позовем людей, всё будет хорошо. Хочешь?
— Нет, — тихо ответила Юлия. — Я поеду. Всё будет нормально. Не волнуйся, пожалуйста.
Она вышла за дверь, сзади тут же пристроились как конвой, сотрудники милиции. Я окликнула Бориса:
— Ваша жена сказала, что не хочет писать заявление в милицию, — отчеканила я, глядя ему прямо в глаза. — Но не обольщайтесь на этот счет. Вы подонок.
Мы смотрели друг другу в глаза, и во взгляде Бориса я видела скрытую угрозу — он был абсолютно спокоен, но в то же время это было обещание стереть меня с лица земли, если потребуется. Он промолчал. Через мгновение он развернулся и шагнул в подошедший лифт вместе с остальной троицей. Через пару минут я уже видела их — он, Юлька и пара милиционеров — выходящими из подъезда.
Я знала, что дело закончится трагедией. Так и вышло. Прошла еще пара месяцев до того момента, как снова раздался тревожный звонок.
— Лара, Лариска, приезжай, пожалуйста, скорее, — плакала Юлька навзрыд. — Приезжай, я его, кажется убила…
— О, Господи! — Воскликнула я, шмякнув трубку.
«Только этого не хватало. Сесть за решетку из-за зарвавшегося негодяя».
Я примчалась к перепуганной насмерть Юльке буквально за полчаса. Она открыла мне дверь, стоя на пороге с абсолютно безумными глазами и окровавленным охотничьим ножом в руке.
— Что… что ты сделала? — С ужасом выдавила я.
— Нет, нет, я его не зарезала, — твердила она как полоумная. — Он просто упал. Просто упал.
Юлька и сама выглядела не самым лучшим образом. Ее скулу украшал огромный багровый синяк и, бьюсь об заклад, на теле тоже было немало отметин. Я прошла в комнату, куда Юлька притащила меня, и увидела лежащего на полу Бориса. Он был без сознания. Даже я, не будучи доктором, быстро вычислила, что он пока еще жив.
— Срочно. Вызывай скорую и милицию, — скомандовала я.
Юлька посмотрела на меня жалобно.
— Быстро! Я кому сказала! — Заорала я, и Юлька, бросилась к телефону набирать 03. — Он еще жив, его нужно срочно в больницу… Иначе сядешь. Говорили же тебе, дура ты. Дура, — я с досадой уселась на кресло наблюдать за Борисом. — Надо было подавать тогда заявление и срочно разводиться.
Приехавшая скорая отвезла Бориса в местную клиническую больницу. Милиция составила протокол, Юльку отправили в КПЗ, несмотря на все мои вопли и протесты. По дороге в отделение Юлька рассказала мне подробности произошедшего.
Еще до свадьбы Борис начал вести себя довольно странно. Он постоянно твердил, что она неумеха, и руки у нее не оттуда растут, и с таким лицом ее замуж никто не возьмет, что она тупая и неотесанная — только он один ее «терпит, не знает, почему». Юлька, развесив уши, слушала — а ведь и правда, кавалеров у нее особо не водилось, да и занята она была по большей части работой. В общем, он ее убедил.
После свадьбы он запретил ей общаться с людьми, даже в магазин она могла выйти только с его разрешения. И потихонечку начал ее поколачивать. То подзатыльник, то по заднице шлепнет — она терпела, а он и вовсе озверел. Впервые он всерьез поднял на нее руку примерно через год после свадьбы. Довольно сильно ее избил, наставил синяков, потом просил прощения, обещал исправиться.
Однако чем дальше, тем хуже — после он стал бить ее насмерть, а извиняться перестал. Нашел безропотную жертву.
Почему Юлька не уходила от него — было загадкой, ведь однажды он действительно мог забить ее насмерть. Но она все терпела. С ее стороны, как со стороны жертвы, все, естественно, выглядело иначе. Юлька боялась Бориса. Боялась, что она сбежит, а он найдет ее чуть ли не на краю света (что было отчасти правдой, поскольку он работал в органах) и что вообще может убить за непослушание.
«С некоторыми людьми свяжешься — и будешь умолять потом Господа, чтобы отмотал время вспять».
Насильнику всегда нужно знать, что его действия — это медленно скручивающаяся пружина, зажимать которую невозможно бесконечно долго. Однажды пружина неожиданно разожмется в тот самый момент, когда терпеть уже невыносимо. Так и вышло. Когда Борис решил в очередной раз «проучить» супругу, ударив ее по ребрам, она от страха решила, что он хочет ее убить. Бегом помчалась в спальню, схватила из тумбочки огромный охотничий нож с зазубринами и выставила его на обидчика.
Борис думал, что она шутит. Он попытался отнять у нее оружие, но Юлька вонзила ему в руку нож и даже чуть-чуть провернула. От боли Борис заорал, отшатнулся и, оступившись, ударился головой об косяк. С чем я, собственно, и застала Юльку, приехав к ней домой.
Юльке тоже потребовалась медицинская помощь. У нее было сломано ребро. Поначалу в состоянии аффекта она не чувствовала боли, а сейчас тихо стонала, согнувшись и прижав руку к боку. Мы вызвали скорую, и Юльку снова — в третий раз уже за прошедшие полтора года — доставили в больницу. Дежурный врач долго охал и причитал над ней, накладывая швы на шрамы и заковывая ее тело в жесткий корсет.
Но самое жуткое я выяснила много позже, когда вся эта история уже закончилась, и Юлька выписалась из больницы. Оказывается, где-то через год-полтора после свадьбы Юлька забеременела.
Когда она находилась на третьем месяце, Борис так избил ее, что у нее случился выкидыш с осложнениями.
Началось маточное кровотечение, Юльку едва успели привезти в клинику. Ее-то саму спасли, а вот относительно потомства сказали, что это событие в ее жизни теперь маловероятно, если не невозможно. Иными словами, у Юльки больше не могло быть детей. Разумеется, Борис всё замял, но Юлька осталась инвалидом.
… Спустя много времени я размышляла, почему же Юлька не ушла от своего Бориса сразу. Он же негодяй, и это было очевидно почти сразу же. Не нужно было столько терпеть. Не нужно было ждать, когда всё обернется драмой.
Но, как известно, простым всё кажется лишь со стороны. Вообще кажется, что с тобой такого, разумеется, никогда не случится — ты человек взрослый, самостоятельный, на посулы не покупающийся, на насилие отвечающий отпором.
Только любовь не разбирает ни лиц, ни методов. Человек, который любит, становится очень уязвим — а если у него до этого имелись хоть какие-нибудь проблемы с самооценкой, то в тяжелых условиях эти проблемы только усилятся. И я думаю, что Юлька не раз думала о том, что ей в этом большом городе просто некуда и не к кому идти.
Влюбленная женщина безгранично терпима. Она в силах всё простить и всё оправдать. Она до последнего будет отказываться взглянуть правде в глаза, пытаться склеить то, что априори не склеивается — только бы быть рядом с ним, с любимым, и даже если он триста раз наплевал на нее.
Ведь Женщина — это Вселенная. Она отличается от мужчины тем, что ей не свойственна какая-либо гражданская общечеловеческая позиция. Если, конечно, она не политик и не врач-психотерапевт.
Большинство женщин придерживаются некого морально-этического кодекса (так называемые, «правильные» женщины) или, наоборот, отвергают его («плохие девочки»). Но анализ каких-то стратегических личных способностей мужчины им, как правило, даже в голову не приходит.
Женщины продолжают оперировать категориями «плохо-хорошо», «морально-аморально», «правильно-неправильно», «подходящий мне — неподходящий».
Холодно же отслеживать чьи-то манипуляции и делать выводы относительно планов и намерений того или иного мужчины — глобальных намерений, жизненных концепций, структуры его личности — сопоставлять, почему и для каких далеко идущих целей он выбрал ту или иную женщину, они не в состоянии. Поэтому влюбленную женщину ничего не стоит сломать. Она действительно ничего не видит. Не понимает. Не разбирает.
Юля тоже была не в состоянии отследить тот факт, что Борис тупо ломал ее под себя, потому что ему нужна была бессловесная рабыня, груша, девочка для битья. Он не собирался жить с ней вечно, он собирался доломать свою игрушку и выкинуть. Именно поэтому он не щадил её. А уж Борис знал в этом толк, его специально этому учили. Я слышала, что есть методы, с помощью которых можно достаточно быстро сломать чью угодно волю — только дайте срок. Юльке просто не повезло, что она влюбилась не в того парня. Достаточно было только любви, чтобы попасться в эту ловушку. После того, как ловушка защелкнулась, ничего нельзя было повернуть вспять. До того самого момента, пока не вмешались посторонние. То есть я.
Юлька всё-таки написала заявление в милицию. Но до суда дело не дошло — Юльку и Бориса тихо развели к вящей Юлькиной радости, поскольку она уже не знала, куда ей деваться от столь нежданно-негаданно свалившегося на ее голову «женского счастья». Борис выплатил Юльке небольшую денежную компенсацию в виде отступных.
Я не думала, что когда-либо в своей жизни еще встречу Мазурова. Он исчез — а мы с Юлей поспешили все поскорее забыть. Прошло почти четыре года после их разрыва — поначалу тяжело, конечно, пришлось, но мало-помалу у Юли все начало налаживаться, а я вздохнула спокойно. Сейчас Юля работает дизайнером в одной полиграфической компании, вышла замуж. А Мазуров решил баллотироваться в Президенты.