Маришка встала на стол, сделала книксен, как положено артистке.

— Дорогие ребята, сегодня я расскажу древнюю легенду, о которой взрослые слышат в детстве, а потом...

— Ну, не выделывайся, а?..— возмутился Даня долгим вступлением.

— А вот дядя Миша говорит, что театр, даже маленький, должен быть настоящим.

— Это он посоветовал тебе на столе топтаться? — При случае Даня становился ехидным до невозможности. Глаза у него становились рыжее шевелюры, а веснушки посверкивали этакими искорками. Дня два назад Винтик кинулся бы в перепалку, но вчерашнее утро оставалось где-то рядом: «Веселишься? А тот мальчишка...»

— Ладно, Мариш, расскажи так...

...Никто не знал, когда началась эта Война.

Тысячи лет возвышались в долине реки Грант могучие стены, и тысячи лет вели их осаду черные полки мрачного народа, в незапамятные времена явившегося вслед за строителями Крепостей. Много позже вернулись сюда потревоженные войной земледельцы, мастера, весь тот люд, который боится Меча. Осмотрелись они, увидели, что никто не тронет их поселения, и устроились, работая да торгуя и с Крепостями, и с Черными полками.

Так шел век за веком, и никто не мог одержать победу. Если же Черные полки собирали все силы для штурма одной из Крепостей, из других в сверкающих доспехах выходили колонны рыцарей и пеших копьеносцев, сметавших Черных. По всей долине разбредались уцелевшие. Приходил Мир. Но проходили годы, вновь собирались полки и окружали Крепости дымом бивачных костров.

А жители долины, те, что не воевали, смотрели да ухмылялись: «Ишь ведь, забаву себе нашли! Ну, да нам все равно, лишь бы те и другие платили исправно за наши товары».

И настал год, поначалу казавшийся обычным, как тысячи лет до него. Старый вождь Черных полков умер. Три человека оспаривали высшую власть. Один был великий Воин, сражавшийся у стен всех Крепостей. Другой — Искусник, знавший секреты хитроумных подкопов и устройство осадных машин. В одном они были едины: не обещали легкой победы. Третий был сыном старого вождя, но все полагали его сумасшедшим. Ему было девять лет, когда в драке он лишился правого глаза, и с тех пор ненавидел детей. В семнадцать лет он остался без ноги, раздробленной на лесосеке упавшим под топором кленом, и возненавидел деревья и всех людей. В двадцать пять, соблазнившись зеленой лужайкой, провалился в трясину, и там, пока он ожидал помощи, болотные твари объели ему левую руку. С тех пор он ненавидел все, что только есть на свете. Он попросил отца, и тот не посмел отказать: из лучшей брони была построена стальная комната, влекомая тридцатью лошадьми. И самый мудрый человек в долине взялся учить сына вождя всему, что знал сам. Когда учитель отдал все, ученик убил его, чтобы никто более не узнал того, что знает он, и только книги остались его друзьями. Эти книги повествовали о властных людях и коварных интригах, но когда очередная из них была прочитана, злая улыбка трогала губы сына вождя: книги кончились победой добра или осуждением зла, что не одно и то же. Однако он знал, как сделать так, чтобы торжество зла было неизменным, а потому улыбался наивности придумавших книги. До тридцати лет дожил он затворником, ибо ненависть и страх идут рядом, и он ненавидел так давно, что стал бояться и подозревать всех.

Когда же старый вождь умер, его сын впервые появился перед людьми и пообещал им победы не близкой, но легкой, если же ему не верили—только улыбался. Улыбка его была такой страшной, что ему не перечили, только чтобы не видеть ее, и все больше привыкали молчать.

Воин сказал, что обещание такой победы — ложь или подлость. На следующий день его убил в поединке маленький и хилый человек, недостойный даже стоять рядом с великаном.

Искусник сказал, что эта победа недостойна полководца, и его завалило в одном из подземных ходов, подведенных под стены ближней крепости. Тогда молчание стало правилом—и, само собой, сын вождя стал править Черными полками.

Однажды он призвал советников и сказал им, что настало время осуществить план. Никто не узнал, о чем они совещались, но на другой день поскакали гонцы по всем дорогам долины, и впервые за тысячи лет без сражений потухли костры военных лагерей.

Под стенами Крепостей появлялись гонцы и звали открыть ворота, ибо правитель предложил Мир.

И открывались ворота.

— Как они ведут себя? — спрашивал вождь.

— Они радуются, как дети,— отвечали ему.

Странные люди стали появляться среди торговцев: они сидели за одними столами с воинами Крепостей и рассказывали им истории осад. Будто невзначай, поминали они каких-то людей из ближних или дальних Крепостей, сказавших о сотрапезниках нечто оскорбительное. Так шли годы, и прошло пять лет.

— Что они делают? — спрашивал вождь.

— Они хмурятся, когда появляется человек из другой Крепости,— отвечал Главный советник.— Только их дети как ни в чем не бывало играют друг с другом... и с нашими детьми,— шепотом добавлял он.

На дороге долины объявились грабители, и все чаще в одной крепости узнавали о том, что обоз с хлебом, шедший к ним, оказался в соседней цитадели. И снова прошли годы, и настал на десятое лето день, когда на вопрос вождя Главный советник ответил:

— Они точат мечи друг на друга... Но их дети все так же играют друг с другом. И с нашими детьми,— сказал он во весь голос, ибо это уже начало тревожить Главного советника.

— Наш час пришел,— провозгласил вождь.— Мы не можем долее терпеть этих игр. Пусть наших детей теперь обучают сражения.

Исчезли с дорог торговцы и грабители, подосланные вождем. Одними путями двинулись Черные полки и воины тех Крепостей, каким была обещана поддержка против других. Чуя поживу, слетелись со всей долины те, кто не упустит случая пограбить попавшего в беду.

Зазвенели мечи, и увлекшись войной, не заметили взрослые, как в Крепостях и в поселениях черных не осталось ни одного мальчишки, ни одной девчонки. Они ушли в другие страны за юными командирами, выросшими из ребят, за первыми из тех, кто подружился на пепелищах тысячелетней войны.

Впрочем, среди старших тоже нашлось немало людей, отказавшихся лить кровь без цели и ковать мечи неведомо для кого. Воинственные правители выселили их к морю прежде, чем начались последние сражения, чтобы не страдал боевой дух солдат. Переселенцы дали начало трем народам Галеранского побережья — Кен, Этре и Нэль.

А в долине жизнь мало-помалу замерла, ибо без детей не может быть ей продолжения.

Разошлись те, кто кормился около войны, но бывший вождь еще долго жил в своем стальном склепе. Почуяв однажды приближение смерти, отправился он к волшебнику, устроившемуся на развалинах одной из Крепостей.

— Я хочу сохраниться. Пусть не сам я, но что-то от меня должно остаться на этой земле...

— Зачем? Ты принес ей столько зла, ты сделал ее мертвой...

— Неужели в моей душе нет ничего такого, что можно было бы сохранить для будущего?

— Я посмотрю,— согласился волшебник. Он удалился и вскоре вернулся с непонятными бронзовыми инструментами в руках. Он прикладывал к груди и к голове бывшего вождя палочки и трубочки, смотрел на них и хмурился все больше.

— Только одно ты сможешь оставить на Земле после себя: черный ужас. Я не стану этого делать.

Долго еще метался по планете бывший вождь, оставив свое стальное жилье. И набрел наконец на Землю Древних Мастеров. Они умели многое, но не все из них обладали прозорливостью мага. Говорят, что кто-то из них был в то время весьма зол на соседа. И, чтобы досадить ему, выполнил просьбу бывшего вождя, оговорив на всякий случай, что только один день в году сможет показываться ТЕНЬ в разных мирах, поднимаясь из глубокого ущелья с поворотом оси звездного света.

Но бывший вождь пустил и вторую стрелу в грядущие времена; нашел он человека, обозленного достаточно, чтобы воспринять от него все, что выросло в нем за годы жизни. С тех пор бродят по свету люди с черной душой, а раз в году шевелится в глубоком ущелье жуткая тень, способная нестись над миром черным ураганом, сжигать в пепел одних, оставлять другим частичку жизни, чтобы ее взяла Ледяная плесень. Только тех, чья душа так же черна, как ТЕНЬ, не тронет вихрь. Да еще говорят, что от тех, кто не испугается и встанет на пути вихря, остается после смерти маленький тревожный огонек.

Дети, исчезнувшие из долины, разошлись потом по Кольцам Миров, и с них начался таинственный Орден Радуги, приходящий на помощь тем, кто сражается за чистую мечту и сказку, против подлости и грязи...

— Это что такое?! Кто вам позволил залезать на столб?—рявкнули от дверей. Ученики посыпались на места, класс наполнился грохотом сдвигаемых стульев. Школа древняя, класс—два пролета между колоннами, сверху — купола, как рупоры. Оттого деревянный перестук мебели раздавался, как салют. Очки завуча по специальным вопросам воспитания сверкали победно, как генеральские угольники после удачи, доставшейся в трудном бою.

— Что-то он сегодня чересчур довольный,— шепнул Даня на ухо Винтику.

— На дверь погляди,— тихонько ответил тот.— Там «черная шляпа» стоит...

— Кен Грамм, Нэлль Норра! Что за проблемы вы решаете? — лысина над очками вспыхнула праведным гневом. Темный хохолок сверху затрясся.— Кстати, почему Нэль Норра сегодня без формы? Конечно, вы — сын господина старшего юрисконсульта, но для нас вы все — ученики единой Школы Благонамерения. Должен заметить также Мари Нэль Катто, что прыжки по столу, напоминающие обезьяньи, не идут примерным ученицам. Позволю себе напомнить вам, что завтра — день Грифона, покровителя нашего города...

«Что ему надо? Скорей бы кончал треп...— Винтик видел краем глаза, как побледнел Ласька, человек болезненный и падающий в обморок даже на свежем воздухе.— Г-гад, он что, нарочно издевается?»

— Господин завуч, разрешите Этре Канталю сесть, ему сейчас плохо станет...— Винтик бестрепетно смотрел в блики очковых стекол.

— Что?.. Вы, стало быть, полагаете, что я не думаю о здоровье учеников? Так, Нэль Норра? Кто еще так считает?

— Господин завуч, Инэ сказал не так,— враз побледнел Даня.

— Конечно, Кен Грамм, конечно, вы поступаете весьма благородно, становясь на защиту товарища, но...— Ласька прикрыл глаза, на лбу выступили бисеринки пота.

— Господин завуч, он сейчас в обморок упадет!

— Ты еще и перебиваешь?!.. Ладно,— голос завуча обрел ледяное спокойствие.— Этре Канталь может сесть, а ваш отец, Нэль Норра, сегодня же узнает о недостойном поведении сына.

Завуч отошел к двери: «Зайдите». Что-то там брякнуло, щелкнуло, скрипнули сапоги: «Я слышал фамилии... Нет нужды...»

«Это «черная шляпа»...— страх сжал на мгновение, но перед глазами Винтика снова вспыхнули и скатились в пыль красные искры-капельки.

— Ну, как хотите,— разочарованно вздохнул завуч.— Но узнаете ли вы потом...

— А это уже не ваша забота.

Завуч сухо кивнул, отчего хохолок на темени обиженно дернулся, затем повернулся к классу:

— Садитесь. Напоминаю, что все, кому дорога честь школы, обязаны явиться завтра на праздник Дня Грифона. Вас, Нэль Норра и Кен Грамм, это касается в первую очередь, вы должны загладить сегодняшнюю вину. Уроков больше не будет, идите готовиться к празднику.

Завуч растянул губы в бледную улыбку и вышел из класса.

Как камни из жерла вулкана, взлетели вверх портфели и сумки.

— Мою, мою оставьте, ее галантерейщик Этре Рафатль отцу за двадцать пять монет толкнул! — вопил, бегая по классу, всегда аккуратный сын начальника отдела налогов. Драгоценную сумку выбросили во двор, и хозяин с воем кинулся за нею.

Винтик сидел, смотрел в окно. Между домами на площади Обороны синел залив, а дальше, отрезая его от сверкающего морского горизонта, высился белый гребень Крепостного полуострова с ребристым конусом Артиллерийской горки.

— Инэ,— Даня подсел к нему, взглянул тревожно, немного даже испуганно.— Тебе нельзя идти завтра...

— А тебе? — Маришка уселась на учительский стол, покачала свалившейся с пятки сандалией.

— Давайте соберемся сами на Горке? Фейерверки и оттуда увидим. Данькин дом рядом, если что, слободские помогут.

— Н-не знаю,— с сомнением протянул Даня.

— Ну и трусь дальше...— буркнул Винтик. Наверное, Даня был прав, но он же не видел, как пробивает худого мальчишку тяжелая, тупая штуцерная пуля.

— Кто трусит?! Просто разумнее всем остаться дома. Тебя твой отец лучше всех защитит.

— А тебя, а Маришку?.. Папа говорит, завтра «черные шляпы» будут хозяевами в городе...— Винтик отчаянно презирал сейчас все страхи—и свои, и Данины.

— Он тебя не отпустит и правильно сделает,— сердито сказал Даня.

— Его завтра дома не будет, мамы тоже... Загремев ведрами, в класс заглянула уборщица:

— А вы чего сидите? Остальные-то давно разбежались...

В классе было пусто и гулко. Винтик поднялся:

— Пойдем?.. Дань, я к тебе завтра на первом ялике доберусь.

— Ладно,— грустно ответил Даня.