Не успел принц отойти от угрюмого замка, как почувствовал, что кто-то осторожно притронулся пальцем к его локтю.

— А вот и Голукс, — гордо объявил его приятель, — единственный в мире Голукс.

У принца не было никакого настроения поддерживать шутки и прибаутки веселого старичка. Голукс уже не казался ему таким необыкновенным, и даже его неописуемая шляпа приобрела вдруг вполне заурядный вид.

— Герцог не считает, что ты такой мудрый, каким, он считает, ты считаешь себя, — выпалил принц.

Голукс улыбнулся.

— А я думаю, он не такой мудрый, как, он думает, я думаю про него, — ответил Голукс и продолжил: — Я побывал в покоях герцога и знаю сроки. Ах! Я не был ни ангелом, ни стрекозой, но думал — о времени мыслят они. Для нас же секунды-то звук лишь пустой. А что для нас месяцы, что для нас дни?

— Но как ты пробрался в покои? — удивился принц.

— Я — Слыш, — пояснил Голукс, — вернее, герцог так считает. Никогда не доверяй шпиону, которого не можешь увидеть. Я очень стар, но герцог наш хромее, я очень мал, но герцог холоднее. Ах, он не глуп, но я его умнее, довольно мудр, но я, ей-ей, мудрее.

Покинувшее было принца мужество постепенно возвращалось.

— Мне кажется, ты самый замечательный на свете человек! — воскликнул он.

— Кто мнения меняет каждую минуту, не отличит жирафа от верблюда, — назидательно изрек Голукс и нахмурился. — У нас осталось лишь восемь часов и еще девяносто на поиски драгоценных камней.

— Ты сказал, что в запасе у тебя имеются иные планы, — напомнил принц.

— Какие такие планы? — удивился Голукс.

— Ты не объяснил, — вздохнул Цорн.

Голукс сосредоточенно смежил веки и стиснул руки. Подумав, он сказал:

— Тут поблизости, не далее чем за сорок часов ходьбы отсюда, потонул корабль с сокровищами. Но, держу пари, герцог уже порыскал по палубам, порылся в поклаже путешественников и похитил сокровища.

— Похоже на то, — печально промолвил принц.

Голукс подумал еще немного.

— Если бы шел град, мы могли бы покрасить его кровью в красный цвет, а потом превратить в рубины.

— Но града нет, — заметил Цорн.

Голукс глубоко вздохнул.

— Похоже на то.

— Задание слишком сложное, и мне его не выполнить, — печально признал принц.

— Я могу исполнить множество задач, которые никак нельзя исполнить, — возразил Голукс. — Могу найти я вещь, которую не вижу, и увидать предмет, который не могу найти. Тебе понятно, что это за вещи? Так вот: то, что могу найти я, но не вижу — время, а то, что вижу, но найти не в силах — то яркое пятно перед глазами. Еще умею я почувствовать предмет, который я потрогать не могу, и тот предмет потрогать я могу, который чувствам не дается. Что ж первое и что второе? Ты догадался? Первое — печаль и горе, второе — сердце бедное твое. Ах, милый принц! Что станешь делать ты без Голукса? Ответь мне! Скажи: «Без Голукса не выйдет ничего!»

— Ничего! — покорно подтвердил принц.

— Отлично! Итак, ты беспомощен, и я помогу тебе. Я говорил, что в запасе у меня имеются иные планы, и я вспомнил об одном. Тут есть старуха, которой стукнуло восемь и еще восемьдесят лет, так вот, она одарена диковинным даром. Когда она плачет, что катится по ее щекам, как ты полагаешь?

— Слезы, — ответил Цорн.

— Драгоценные камни, — торжественно сообщил Голукс.

Принц удивленно уставился на него.

— Но это немыслимо и неправдоподобно, — заметил он.

— Не понимаю, почему? — удивился Голукс. — Даже маленькая устрица жемчуга готовит шустро. Ни глаз, ни рук, ни инструментов, но вот тебе жемчужина — в момент. А что такое эта крошка? Так — хлюп от хлюпа, просто вошка. Так почему же нам старуха не принесет камней без звука?

При упоминании хлюпа принц припомнил Тодала и почувствовал, как у него похолодели пяты.

— А где проживает эта потрясающая женщина? — спросил он.

Старичок скорбно простонал:

— Через горы и потоки, между бурей и грозой путь лежит наш непростой. А избушка у старушки где-то то ли очень низко, то ли страшно высоко, в общем, вспомнить нелегко. Но запомнил я отлично то, что зрением обычным домик тот не увидать и старушки не сыскать, — он перевел дыхание и продолжал: — Надо найти надежный путь. Дорога туда и обратно должна занять у нас девяносто часов, или чуть больше, или чуть меньше. То ли это вот та дорога, то ли вот эта. Помоги-ка вспомнить.

— Как я могу тебе помочь? — удивился принц.

— У тебя есть роза, — сказал Голукс, — вынь ее и подними повыше.

Принц достал розу, поднял ее, и стебель цветка медленно и плавно повернулся, а потом замер.

— Вот наш путь! — воскликнул Голукс, и они резво припустили в направлении, указанном нежным цветком.

— Расскажу-ка я тебе теперь о Ягине, — предложил Голукс и начал повествование: — Когда Ягине исполнилось одиннадцать, как-то раз она шла по лесу, собирая ягоды и асфодели, и нечаянно набрела на доброго Гвейна, короля Долины тысячелистников. Нога несчастного короля попала в волчий капкан и накрепко застряла в нем. «Поплачь над моим несчастьем, девочка, — попросил король, — я выгляжу таким нелепым и нескладным с ногой, засевшей накрепко в капкане. Увы, я больше не эрт, потому что утратил свою эртность. Одним мановением пальца или легким хлопком в ладоши я изменял судьбы многих людей, а теперь не в состоянии вытащить ногу из этой западни». — «У меня нет времени на слезы», — объяснила королю Ягиня. Но она знала, в чем секрет капкана, и пришла на помощь Гвейну. Когда несчастная нога неудачливого короля начала потихоньку покидать подлую западню, показался фермер из соседней фермы и принялся подшучивать над Гвейном. Король разгневался и превратил фермера и его жену в кузнечиков, а кузнечики, как известно, выглядят так, будто ноги их всегда в капкане. «Смотрите-ка, девочка освободила мою несчастную ногу! — воскликнул король, — но нога онемела и кажется мне чужой». Тогда Ягиня сняла с него сапог и как следует растерла ногу, пока та не стала снова живой, и король смог самостоятельно передвигаться. За доброту благодарный король наградил девочку даром плакать, когда она роняет слезы, не каплями влаги, а драгоценными камнями. Но люди тотчас услыхали о дивном даре короля, и толпы к девочке стекались, надежды тайные храня. Брели они и днем, и ночью, в жару и в стужу, в зной и в гром, чтоб убедиться им воочию в волшебном, дивном даре том. И чтобы камни им добыть, пришлось девице слезы лить. Она выслушивала страшные рассказы, рыдала, и текли из глаз алмазы. К ней приходили с грустными вестями, и уносили камни полными горстями. Мостки мостили жемчугами, реки текли, полные рубинов, дети резвились и радовались, перебирая разноцветные сапфиры, собаки с хрустом жевали опалы. У каждого павлина в зобе переливалось по меньшей мере по девять алмазов, а у одного, которому разрезали зоб на день святого Хвостария, их оказалось аж тридцать восемь. Росла цена на камни и песок и падала на жемчуга, рубины, алмазы и сапфиры. И наконец, пришел тот срок, когда на тех, кто девочку до плача доводили, штраф или казнили. Ну а потом настал тот час, когда король отдал приказ: костер огромный развели и камни все на нем сожгли. Затем король распорядился: «Я сам велю ей плакать раз в году, и реки жемчугов я в берега введу. Тогда наступит смысл во всем, мы равновесье обретем». Но к сожаленью общему и горю ее тот дар покинул вскоре. И страшные рассказы, полные печали, слез девочки, увы, не вызывали. Что девушку убил дракон, ей рассказали, но в сердце юном не нашлось печали. Разбитые сердца, потерянные дети — нет, не печалило ее ничто на этом свете. Ни днем, ни ночью, ни в жару, ни в стужу — ничто не угнетало больше душу. И так она росла, взрослела, мужала, старилась, хирела. И вот теперь ей восемьдесят восемь и ждет, когда поплакать мы ее попросим. Надеюсь, эта история правдива, — завершил рассказ Голукс. — Ведь ты же знаешь, я все время выдумываю.

Юноша печально вздохнул и промолвил:

— Знаю. Но даже, если твоя повесть и правдива, из нее следует, что Ягиня больше не плачет. Почему же она станет плакать для нас?

Голукс подумал и произнес:

— Я чувствую, она слаба, стара, надеюсь, что печальна и покорна, уверен, что она еще жива, и думаю, что будет жить упорно. А нам теперь придумать надо какую-нибудь повесть помрачней, и будут нам тогда наградой старушки слезы, что сокровищ всех ценней. Подними свою розу, — прибавил он, — по-моему, мы потеряли правильный путь.

Путники пробирались сквозь плотный лес, их обступали могучие, старые деревья, к тому же они попали в густые заросли терновника, и колючие шипы терзали платье и тело принца. Ослепительная молния осветила небо, прогремел гром, и в наступившей полной тьме пропали все тропинки и пути. Принц поднял повыше розу, стебелек цветка покачался, потом повернулся и показал правильный путь.

— Пойдем сюда, — промолвил Голукс, — да, кстати, здесь и посветлее. Он обнаружил узкую тропинку, которая вела в гору. Они пошли по ней и вскоре повстречали Джека-Фата, его платье пестрело заплатами, он весь состоял из лохмотьев и лоскутов. Вот что он рассказал путникам:

— Я поведал печальную повесть Ягине: ни слезинки Ягиня не пролила. О принце, которого съела гусыня, рассказал, но осталась она холодна. Передал о разбитой любви ей рассказ и об умершей девушке в утренний час. Я поведал ей даже про то, что не знает в округе никто: рассказал, как племянницу младшую я потерял. Но Ягиня была холодна, ни слезинки не пролила.

— Да, все это печально, — промолвил Голукс, — и станет, думаю, еще печальней.

— А путь далек, — добавил Джек-Фат, — и будет, думаю, еще длиннее. Тропинка ввысь идет и дальше вьется — выше, выше, выше. Я вам желаю счастья, оно вам пригодится вскоре. — И он исчез в зарослях терновника.

Единственным источником света в густом лесу оставалась молния и когда она сверкала, путники смотрели на розу, следили за движением ее стебелька и следовали путем, который подсказывал цветок. На второй день этот путь привел их в долину. И тут они повстречали Джека-Постника, одежда которого состояла из лохмотьев и лоскутов. Вот что он поведал путникам:

— Я рассказывал страшные были Ягине: ни слезинки Ягиня не пролила. О возлюбленных, сгинувших в моря пучине, но осталась Ягиня, как лед, холодна. О малютках, пропавших в чащобах глухих, и о крошках, украденных в дебрях лихих. Но осталась Ягиня, как лед, холодна, ни единой слезинки не сронила она. — Поведав сию печальную повесть, Джек-Постник добавил: — Темна дорога и становится еще темнее. Высоко хижина, и путь лежит все выше. Желаю счастья вам, я ж счастья не нашел. — И его понурую фигуру поглотили плотные заросли терновника.

Шипы шиповника и колючки терновника становились все жестче и цеплялись все цепче, пока путники пробирались через чащу, где трещали сотни сверчков. А по тропинкам и болотцам лягушки взад-вперед скакали, и квакали ужасно звонко, и лес окрестный оживляли. Над головой кружили мухи, мешались овцы под ногами, брели по лесу, будто духи, стекались с гор они ручьями. А змеи скользкие скользили в потоке быстром, неприметном, казалось, путникам твердили о чем-то древнем и заветном, свои извивы извивая, секреты страшные скрывая. Яркая комета ясным светом озарила небо, и друзья увидели хижину Ягини, высоко висящую в вышине на вершине высокого холма.

— Если она умерла, там могут оказаться чужие, — заметил Голукс.

— Много ли времени прошло с тех пор, как мы покинули замок? — спросил принц.

— Если бы нам удалось собрать слезы за час, мы были бы спасены и счастливы, — ответил Голукс.

— Надеюсь, что она жива и печальна, — промолвил принц.

— А я чувствую, что она умерла, — вздохнул Голукс. — Чувствую это желудком. Я так устал, все по холмам скакал. Идти не в силах, я пропал. Пожалуйста, взвали меня на спину и понеси, как будто я корзина.

Цорн из Цорны взвалил Голукса на спину, и они двинулись дальше.