На холме, где стояла хижина Ягини, было хмуро и холодно. Пропаханные поля пестрели бороздами, проложенными плугом. Крестьянин в красной куртке крался по курящейся борозде, бросая в землю семена. В воздухе витал запах Вечности, слегка смешанный со слабым ароматом сладко благоухающих цветов.

— Ах, нет огня в ее окне, — заметил Голукс, — темно, как в склепе, и становится еще темнее.

— И дыма нету в дымоходе, — добавил принц, — там холодно и будет, думаю, все холоднее.

Голукс прерывисто вздохнул и печально промолвил:

— Но что меня тревожит здесь всего сильнее, то паутины сеть густая, которая опутала оконца, проемы двери, косяки, щеколду.

Принц почувствовал пустоту в темени и тяжесть в пятах.

— Постучи в дверь, — попросил Голукс дрожащим голосом.

Цорн постучал, никто не ответил.

— Постучи еще раз, — закричал Голукс, и принц постучал снова.

И вдруг произошло чудо: дверь приоткрылась и на пороге появилась Ягиня. Она прислонилась к дверному проему и приглядывалась к пришельцам. Принц с удивлением понял, что перед ним совсем не старая женщина: ей можно было дать лет тридцать восемь-тридцать девять. Голукс, как это часто случается со стариками, ошибся лет на пятьдесят.

— Поплачь для нас, — попросил Голукс, — иначе принц никогда не получит в жены принцессу.

— Нет больше слез и нет печали. Я плакала, когда тонули корабли, когда ручьи пересыхали, когда плоды перезревали, когда овечки пропадали. Но нету больше слез и нет в душе печали, — ответила Ягиня, и глаза ее оставались сухими, как пески пустыни, а губы казались высеченными из крепкого камня. — Из этой двери вышли тысячи людей, но ни один из них не нес камней. Добро пожаловать, друзья, но вам помочь не в силах я, — добавила Ягиня.

Принц и Голукс вошли. В комнате стояла кромешная тьма, и они еле разглядели стол и кресло, а в углу нечто, напоминающее сундук, сделанный из дуба и по углам обитый медью. Голукс грустно улыбнулся, а затем печально промолвил:

— Я знаю дикие, ужасные истории, которые заставят плакать даже палача, и из злодея выжмут слезы горькие, и сон дракона страшного смутят. И даже Тодал жуткий зарыдает, когда мои истории узнает.

При имени Тодала прядь волос Ягини побелела и она прошептала:

— Раньше печалилась я и рыдала, когда чья-нибудь свадьба на апрель выпадала. А теперь, если в мае девицу хоронят, ни слезинки Ягиня уже не уронит.

— Ну и ну, у тебя эмоции, как у рыбы, — раздраженно пробурчал Голукс. Уселся Голукс тут на пол и речь свою он так повел: во-первых, гибель короля он описал, но вышло — зря. Потом о детях рассказал, которых удушил Тодал. Но тут опять их ждал провал.

— У меня больше нет слез, — напомнила Ягиня. Тогда ей Голукс рассказал про лягушек в курятнике и про кур в лягушатнике, как разграбили они все чепухятники и разрушили все ерундятники.

— Я больше не плачу, — повторила Ягиня.

— Смотри и слушай! — торжественно промолвил Голукс. — Прекрасная принцесса Саралинда не выйдет замуж за молодого принца, пока юнец не выложит на стол дубовый, перед дядей Саралинды, блестящих тысячу камней бесценных.

— Я бы поплакала для принцессы Саралинды, если бы пришли слезы, — печально вздохнула Ягиня.

Принц, плутая по комнате, приблизился к дубовому сундуку, приподнял крышку и открыл сундук. Яркое сияние наполнило комнату и даже темные углы осветились сияющим светом. В сундуке лежали, светясь и переливаясь, тысячи тысяч драгоценных камней: сапфиры и алмазы, жемчуга и рубины — здесь было все, чего мог только пожелать холодный герцог. Алмазы сверкали, рубины пылали, сапфиры обжигали, изумруды ослепляли. Цорн и Голукс посмотрели на Ягиню.

— Эти камни — добыча смеха, — пояснила она. — Две недели назад я нашла их на кровати, пробудившись поутру, когда мне приснилось что-то смешное. Я так смеялась во сне, что смех вызвал слезы на моих глазах.

Голукс схватил светящиеся сапфиры, потом сгреб искрящиеся изумруды, вереща от возбуждения и восхищения.

— Положи немедленно назад, — приказала Ягиня. — Ты, Голукс, должен понимать, что камни эти — добыча смеха, и нам приходится признать, что слезы тут — одна помеха. Но главного еще я не сказала. Вот что недавно я узнала: как только две недели минет, волшебный дар их вмиг покинет, и вместо сладостных камней здесь будет горьких слез ручей. Сегодня срок тому подходит, волшебный дар из них уходит. Сегодня ровно две недели, как камни я нашла в постели.

Пока Ягиня произносила эти слова, свет постепенно мерк и наконец совсем угас. Опалы опадали, сапфиры съеживались, изумруды истаивали, рубины растворялись, и наконец все драгоценные камни, добытые смехом, со звуком, напоминающим печальный вздох, обратились в слезы. В сундуке не осталось ничего, кроме прозрачного потока, который, казалось, насмешливо подмигивал.

— Ты должна припомнить, — завопил Голукс, — что тебе приснилось и почему ты смеялась, когда проснулась.

Глаза Ягини по-прежнему оставались пустыми.

— Не помню, что приснилось мне и как нашла я камни те в постели, ведь минуло с тех пор уж ровно две недели.

— Подумай! — взмолился Голукс.

— Подумай! — присоединился к нему принц.

Ягиня нахмурилась:

— Я никогда не могу вспомнить, что мне приснилось.

Голукс судорожно стиснул руки и задумался.

— Как я отчетливо припоминаю, добытые слезами камни вечны. И я совсем уж точно знаю, что Гвейна дар — был дар сердечный. Но что он делал, непонятно мне, в такой дали, в чужой стране?

— Охотился, — ответила Ягиня, — насколько помню, на волков.

Голукс нахмурился.

— Люблю я жить согласно логике. И надо мне решить по собственной методике, что в день ужасный произошло, что Гвейна в ярость привело, и почему он слезы предпочел, что в смехе скверного нашел. Ответь на мой прямой вопрос: чем смех настолько хуже слез?

— Когда в капкан король попался, над ним злой фермер посмеялся, — напомнила Ягиня. — Тогда король добавил строго: «Свой дар улучшить я желаю. Печали камни чти глубоко — их вечными я оставляю. Но камни смеха станут шуткой и проживут они минутку».

Голукс застонал:

— Есть одна вещь на свете, которую я ненавижу, это всяческие исправления и улучшения. — Глаза его сверкали все страстнее и он стискивал руки все сильнее. — Попробую заставить ее смеяться, пока она не заплачет, — порешил он наконец.

Голукс поведал Ягине множество прелестных историй о происшествиях, которые произошли или могли бы произойти, но глаза ее оставались сухими, как пески пустыни, а губы казались высеченными из крепкого камня.

— Меня не может рассмешить ничто, случившееся в этом мире, и ничто, что могло бы здесь случиться, — сказала Ягиня.

Голукс улыбнулся:

— Тогда мы подумаем о чем-нибудь, что может еще случиться, но чего никогда не было. Сейчас я что-нибудь придумаю. — И он думал, пока не надумал. Жил на свете дурак очень меткий,

Ягиня засмеялась и смеялась до тех пор, пока смех не перешел в слезы, и семь опалов скатились по ее щекам и со стуком упали на пол. — Она плачет полудрагоценными камнями! — запричитал Голукс. — Попробую еще разок:

Ягиня засмеялась и смеялась до тех пор, пока смех не перешел в слезы, и семь сверкающих бриллиантов скатились по ее щекам и со стуком упали на пол.

— Теперь она плачет ювелирными изделиями, — горестно вздохнул Голукс.

Принц попытался рассказать повесть посмешнее и за свои старания получил поток турмалинов, кошачьего глаза и жемчужин.

— Герцог ненавидит жемчуг, — простонал Голукс, — он считает, что жемчуг мечут рыбы.

Между тем в комнате становилось все темнее, и уже с трудом можно было что-то различить. Луна и звезды путь свой завершали, а принц и Голукс неподвижно все стояли. Застыли, будто статуи, в молчанье, и с ними замерла природа в ожиданье. И вдруг без всяких слов, без просьб и уговоров, рассказов, повестей и долгих разговоров Ягиня принялась смеяться, веселиться и не могла никак остановиться. И что причиной стало хохота такого? Ведь не случилось ровно ничего смешного. Ну, может быть, сова во тьме нелепо прокричала, или улитка что-то глупое сказала. Ягиня между тем безудержно смеялась, и хижина камнями заполнялась. Текли из глаз огромные алмазы, за ними вслед роскошные топазы, рубины и сапфиры им вдогонку стекали, ударяясь об пол звонко. И вот уж тысячу камней собрали и в бархатный мешочек увязали. Голукс спрятал мешочек, вздохнул и сказал:

— Надеюсь, ее рассмешили мои рассказы.

А Цорн взял Ягиню за руку и торжественно промолвил:

— Да поможет тебе Создатель сохранять зимой тепло, а летом прохладу.

— Прощай, — прибавил Голукс, — и прими нашу признательность.

А Ягиня все смеялась и смеялась, и сапфиры, сверкая, стекали, скользили и со стуком падали на пол, стремясь вдогонку за Голуксом, пробирающимся к двери.

— Сколько часов у нас в запасе? — спросил принц.

— Час сейчас нечетный, — пробурчал Голукс себе под нос, — мой желудок обычно лжет в этот час, а он мне подсказывал, что Ягиня умерла.

— Сколь часов у нас в запасе? — повторил принц.

Ягиня между тем, усевшись на сундук, продолжала смеяться.

— Сорок часов нам осталось, и признаюсь, что этого мало, но дорога под горку ведет, так что, принц мой, смелее вперед! — ответил Голукс. Они вышли за порог в темную, безлунную ночь и застыли, всматриваясь в черноту.

— Думаю, надо идти этой дорогой, — сказал наконец Голукс, и они двинулись в направлении, которое, как думал Голукс, должно привести их куда нужно.

— А как нам быть с часами в замке? — строго спросил Цорн.

Голукс встревоженно вздохнул и печально промолвил:

— Это уже другая проблема, отложим ее до иного часа.

А в избушке Ягиня вдруг увидела на полу среди драгоценных камней что-то красное, похожее на рубин, но гораздо большего размера. Она наклонилась, подняла находку с пола и прошептала:

— Роза. Должно быть, путники потеряли ее.