Дэниел очнулся не сразу. Он проспал более десяти часов. Увидев нечто жуткое во сне, вздрогнул и пробудился. Открыл глаза и еще долго не мог вспомнить, где находится и как туда попал. Память постепенно восстановилась. Вспомнил судебное заседание, присяжных и подсудимого:
— Невиновен! — присев на койке, воскликнул он.
Огляделся, вокруг никого не было. На корабле было время сна. Тишину в отсеке нарушало тихое пощелкивание медицинской аппаратуры. Немного отлежавшись, поднялся с койки. Он не был привязан ремнями, и это обрадовало и в то же время удивило его.
«Значит, я не представляю больше опасности. Вероятно, они поверили, что приступы шизофрении прошли», — с горькой иронией подумал Гатеридж.
Вышел из давящей на психику комнаты и побрел по отсеку, производя осмотр местности. В палатах дремали несколько больных, медицинский персонал спал в отведенном для него помещении, да и дежурные клевали носом. Они не заметили вышедшего из палаты пациента. Гатеридж добрался до кресел, расположенных напротив большого иллюминатора, сел в одно из них и устремил взор на мерцающие звезды. Этот необычайный пейзаж приносил покой израненному сердцу землянина. За последние дни переживаний он еще не ощущал себя столь безмятежным. «Сфинкс» держал путь к созвездию Лебедя. При его сверхсветовой скорости светила казались маленькими огоньками.
«Как свечи на торте», — подумал Дэниел.
Неожиданно перед глазами встали эпизоды из прошлого. Напротив него был красочный торт с двенадцатью свечами. Вокруг стола собралось много-много гостей. Рядом с ним стояла его подруга — Элинор. Это был их день рождения. Дети семейства Браун и Гатеридж родились в один и тот же день, поэтому соседи всегда справляли их дни рождения вместе.
— Задувайте же свечи! Не забудьте загадать желание! — кричали им приглашенные на празднество дети.
Дэниел задумался. У него было все, что мог желать двенадцатилетний мальчик. Посмотрел на свою подругу, ища подсказки. Ее небесно-голубые глаза сияли радостью, она лучезарно улыбалась. И тут он понял, что хотел больше всего в своей жизни. Взяв руку Эллен, крепко сжал ее в своей ладони.
«Я хочу, чтобы мы всегда были вместе», — и задул свечи на торте.
Белый дым от свечей, словно летучий змей, поднялся ввысь и растаял в воздухе. Последнее, что он услышал в своем воспоминании, были радостные выкрики детей.
Картины прошлого вновь сменила звездная панорама. Молодой человек тяжело и болезненно вздохнул, прикрыл веки, пытаясь припомнить приятные моменты жизни, проведенные со своей возлюбленной.
Вздрогнул, почувствовав чью-то руку на своем плече.
— Наш эскулап никогда не спит?
— Бессонница, как вижу, не только у меня, — отозвался ибн Салим на вопрос пациента. — Пришел созерцать звезды?
— Вспомнить свое прошлое…
— Не мешало бы подумать и о будущем.
— Зачем? Ведь все, что мы планируем, все равно не сбывается. Так зачем занимать свои думы, бессмысленно пытаясь построить будущее?
— Тот, кто не верит в свое будущее, конченый человек, — Ахмед Али присел в кресло рядом.
— Значит, я такой и есть, — выдержав непродолжительную паузу, заявил Дэниел.
— Мысля так, ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни — теряешь надежду!
— Надежду? Во что? Что мне осталось в этой жизни? Ради кого теперь жить? Я потерял всех, кого любил.
— Ты живешь лишь для себя. Никакая потеря не должна лишить тебя жизни.
— А одиночество? Что мне делать с ним?
— Жизнь непостоянна, и насмешница судьба часто лишает нас самого дорогого. Однако время лучший лекарь, — в голосе египтянина чувствовалась тоска, и чуткий слух собеседника уловил это.
В наступившем молчании былые соперники пытались предугадать мысли друг друга.
— Признайся, Ахмед, что тоже скучаешь без Эллен.
Не стоит скрывать, я знаю, что ты был неравнодушен к ней.
— Я любил Мэриан. Она была моей путеводной звездой. Я готов был жизнь отдать за нее, если бы знал, что этим спасу ее… Но я был бессилен. Всевышнему было угодно разлучить нас.
— Как ты мог полюбить Эллен, ничего о ней не зная? — Дэниела рассердило признание былого конкурента.
— Истинная любовь не требует дознания, она не терпит излишних слов и порой должна примириться с безответностью.
— И у тебя никогда не было задних мыслей?
— Задние мысли бывают у низких и погрязших в пороке людей.
Собеседнику показалось, что слова эти были обращены к нему.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что сказал.
— Ты намекаешь на меня?
— Если ты считаешь себя таковым человеком, в этом нет моей вины.
— Это оскорбление?
— Понимай как хочешь.
— Ты ненавидишь меня!
— Как мой пациент ты вызываешь во мне только жалость, — сдерживая свои чувства, ответил врачеватель.
— Жалость, ненависть и отвращение?
— Sit venia verbo!
Дэниел обозлился, поняв слова доктора.
— Так почему же, позволь спросить, ты все еще терпишь меня? Отчего не передашь на лечение другому врачу?
— Не могу. Я обещал Мэриан позаботиться о тебе и я обязан сдержать свой обет.
— Ах вот оно что?! Тогда я отказываюсь от лечащего меня врача.
— Это невозможно! Никто не возьмется за лечение безумца, — на губах египтянина заиграла надменная улыбка.
— В таком случае, я докажу всем свое выздоровление.
— Никто не поверит словам психопата, если это не подтвердит его врач.
— А ты, как вижу, не собираешься делать этого?
— Нет. Мне не нужны проблемы. Когда ты спишь, я избавлен от лишних попечительских забот.
— Но ведь это подло!
— А кто посмеет обвинить меня в этом?
Дэниел побагровел от злости. Он поднялся с кресла и отошел от ибн Салима. Глаза его сузились, изучая противника. Тот без малейшей тревоги или боязни взирал на пациента.
— Я удушу тебя, прибью как паразита!
— Ничего ты мне не сделаешь, — усмехнулся египтянин. — Canis timidus vehementius latrat, quam mordet.
Последнее изречение доктора буквально взбесило эрудита. Он набросился на противника, намереваясь придушить обидчика. Ахмед не ожидал такой реакции больного. Ему казалось, то Дэниел, ввиду своих умственных способностей и рассудительности, никогда не посмеет переступить грань дозволенного. Однако ситуация вышла из-под контроля. Повалив доктора на пол, юноша вцепился тому в горло. Несмотря на продолжительное голодание и воздействие успокоительных препаратов, силы юного интеллектуала не совсем покинули. Застигнутый врасплох, египтянин не мог оказать должного сопротивления. Навалившись на него всем весом, недруг прижал его к полу.
— Так вот что скрывала в действительности твоя добродетель! Ах ты, подлая тварь! Подкрался к Эллен как змея, чтобы разлучить нас. Ты заслуживаешь смерти.
— Да не разлучал я вас… Сами вы по глупости разбежались, — прохрипел ибн Салим, пытаясь сбросить с себя противника.
— Врешь, подлюка! Я слышал, как ты шипел днем и ночью над ухом Эллен, настраивал ее против меня. Это ты убил ее… из ревности! Ты!
— Недоумок! Я любил ее и никогда бы не причинил ей боль!
— Ты ослеп от ревности, не смог смириться с потерей Эллен и убил ее!
Это немыслимое обвинение рассердило Ахмеда Али. Он сделал рывок и повалил недруга на пол. Но Дэниел не позволил противнику покорить себя. Пнув ногой, отшвырнул того в сторону и набросился с большей яростью. Кувыркаясь, они принялись ожесточенно дубасить друг друга.
— Гнусный лжец! — крикнул Ахмед, ударив кулаком по лицу противника. — За эту клевету я прикончу тебя!.. Я и пальцем бы не тронул Мэриан. Я любил ее и поклялся всегда оберегать…
— И где же ты был, гнилой заступник, когда ее жестоко избивали?
— Я не знал…
— И в ту ночь в пустыне ты тоже не знал?
Ибн Салима будто током ударило от этих слов. Вытаращив налитые злобой глаза, отпрянул от поверженного, как от смертельной чумы.
— О какой еще ночи ты плетешь?
— Не притворяйся, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.
В помещение, где они находились услышав крики прибежали дежурные санитары.
— В чем дело? Что стряслось? — завидев душевнобольного и доктора истрепанными и запыхавшимися, тревожно заголосили они.
— Все в порядке, — тяжело дыша, бросил ибн Салим через плечо. — Это новый метод психотерапии.
Однако его объяснение не успокоило снедаемых любопытством парней.
— Я ведь сказал, что все в норме. Оставьте нас наедине!
Санитары не стали противоречить ему. С сомнениями, теряясь в догадках, они покинули место стычки врача с пациентом. Недруги вновь остались одни.
— Ну, я жду. Чего же ты молчишь? Выкладывай, раз уж начал вспоминать.
— Понятия не имею, о какой ночи ты говоришь, и нечего мне вспоминать, — Ахмед встал на ноги.
— Опять врешь, — противник поднялся вслед за ним.
— Я ведь слышал вашу с Эллен беседу. Призрак, какой-то бешеный ублюдок, ножевые ранения… Надеюсь, эти слова освежат твою память?
— Чего уж теперь скрывать? — подавленно пробурчал другой. — Садись, остуди свой пыл, и слушай, ежели желаешь узнать всю череду происшествий той кошмарной ночи.
Гатеридж послушно выполнил требование рассказчика. Египтянин пересказал события ночи расправы, учиненной заговорщиками.
— Я выжил благодаря паутине веревок в склепе.
— А что стало с Эллен? — с замиранием сердца, боясь задать этот вопрос, все же решился слушатель узнать конец этой истории.
— Ее спас сияющий фантом. Как утверждала Мэриан, призрак был сотворен Агивой.
Это имя всегда внушало трепет юному интеллектуалу, а после услышанного от императора Трионагриса о мощи царя спиритов, Дэниел не посмел усомниться в словах египтянина.
— Все участники этого заговора погибли. Предполагаю, что это их кровью были сделаны надписи на стенах последнего тринадцатого склепа.
— Но почему Эллен решила скрыться? Зачем она не рассказала о том, что на нее покушались?
— Мэриан не хотела, чтобы истина стала всем известна. Постоянные расспросы любопытных людей каждый раз напоминали бы ей об изнасиловании.
Сердце Дэниела облилось кровью при этих словах. Он ощутил бессильную ярость и презрение, но не к тем, кто содеял это зло по отношению к его любимой. Нет, презирал он себя за те низменные чувства и мысли, которые испытал из-за глупой и слепой ревности. В ту ночь, подслушав разговор в фургоне МОЗ, он сделал преждевременные выводы. Даже подумывал, как отомстить своей подруге за мнимое предательство. Однако только сейчас он понял, как глубоко ошибся. Никакого предательства и в помине не было. Просто он неверно истолковал услышанное. Дар речи к слушателю вернулся не сразу.
— Как же она вынесла все это? Как не упала духом, не ушла в себя? Я ведь, слепец, не видел в ней никаких перемен.
— Мэриан была сильной, не позволила чувству горя погубить ее. Она предпочла страдать молча. Пыталась выглядеть безмятежной и беззаботной, когда глаза выражали глубокую душевную боль. Я не раз пробовал поговорить с ней, и все время натыкался на непробиваемую скалу. Она никому не позволяла проникнуть в ее душу. Никогда не жаловалась и молчаливо сносила все невзгоды. А злой рок преподнес ей еще один фатальный удар, — последние слова говорящего таили скрытый смысл, и собеседник понял его. Египтянин намекал на его взаимоотношения с Джинджер. Эллен знала об их связи — и это причиняло ей боль.
«Какой же я кретин! — с упреком подумал Гатеридж, оставшись один в своей палате. — Думал, что своим вниманием к рыжей я свожу счеты с Эллен за предательство и измену, не ведая, что причин для этой вендетты не было».