–  Явился! То-то чувствую, собаки завыли, а петухи замолчали! – произнес ангел, оглядываясь на демона, шагнувшего из темноты. – И чего тебе неймётся? Опять какую-нибудь гадость придумал?

– Ну, зачем же так грубо… – Демон присел на край кровати и, как давеча в самолете, поправил спящему Глебу одеяло. – Просто мне интересно наблюдать, как живёт этот человек. Раньше, развлекаясь, я постоянно не давал ему дойти до конца, осуществить планы и получить результат. Сначала это доставляло мне удовольствие, он мучился, искал выход, анализировал ситуации и считал, что может перехитрить меня. Однако со временем я стал ловить себя на мысли, что мне все больше и больше приходиться думать, планировать и создавать. Этот умник, превратив слабость в силу, продолжает стоять на ногах как кукла-неваляшка, научившись извлекать выгоду из поражений. Сейчас он напоминает мне пловца, на закате дня удаляющегося от берега. Поднимая голову из воды, он видит полоску ускользающего света, делает вдох, понимает, что все дальше и дальше уходит в открытое море, но, все-таки опуская голову на выдохе, возвращается в темноту воды, пронизанную страхом, и упорно куда-то плывёт. Такое развитие событий мне совсем не нравится! Мне не понятны его действия и не ясна цель. И если этот человек сменил тактику своей жизни, то мне сам Бог… – Демон задумался, улыбнулся и продолжил: – Ну, конечно, Создатель мне этого не велел, но и абсолютно точно – не запрещал. Поэтому я решил в этот раз дать ему дойти до конца, и предоставить ту самую богатую жизнь, о которой он постоянно грезит.

– Я не понял, – перебил демона ангел, – тебе что, больше играть не с кем? В твоей армии темных людей нет достойных экземпляров для развлечения? И потом, однажды мы с тобой уже обсуждали нечто похожее.

Демон улыбнулся, ему понравилось, что ангел проявляет нетерпение, и он, выждав небольшую паузу удовольствия, продолжил:

–  Даже маленькие дети, играя в песочнице своими игрушками, всегда смотрят на чужие. Что же ты хочешь от меня? Стойкость твоей «куклы» вызывает у меня непреодолимое желание дотронуться, присвоить, а, в случае отказа или невозможности поиграть, вырвать её из твоих рук и… сразу сломать. – Демон дотронулся до ангела и, придав взгляду глубину искренности и честности, спокойным голосом подвел итог: – Давай все сделаем правильно, я буду сидеть на одном его плече, а ты – на другом. Поверь, я стану беречь его, как собственное дитя, достану из темных глубин удачу, редкий случай и подчиню все его воле и желаниям. Опасности лишь немного коснутся его лёгким ветерком страха, и то – лишь для того, чтобы антураж нашего представления был более правдоподобным и интригующим.

– Нет, я против! И против уже только потому, что в веках твои слова ни разу не отразились правдой сказанного. Бог даровал тебе право творить не только зло, но и добро. Но ты – демон самого низшего, девятого чина – стараясь выслужиться перед Мамоной, усердно ищешь скользкие души, пытаясь развратить их богатством. Похоже, ты забыл, – ангел грозно посмотрел на демона и повысил тональность разговора, – что именно я выражаю волю Бога и, если ты попытаешься ослушаться меня и нанесёшь вред этому человеку, природа твоя будет рассеяна, а обратная сторона Луны станет местом твоего духа.

– Что ты, что ты! – Демон поднялся с кровати и вернулся в тёмный угол. – Я действительно хочу, чтобы этот человек, измеряющий свои знания пройденными дорогами, наконец-то получил то, к чему так упорно шёл многие годы. Поверь, мои мысли чисты и добро, – то самое добро, о котором ты говорил, – единственный предлагаемый мною дар, без всяких кривых теней и скользких поворотов.

Ангел внимательно посмотрел на демона. Память рождала в нём недоверие и двойственные чувства. Ему не хотелось больше говорить, а тем более – чего-то доказывать, но неприятная, светящаяся на лице демона улыбка опасениями будущего царапнула его сознание, и он резким жестом указал демону на дверь.

В это же мгновение свет открыл очертания комнаты, на улице эстафетой прокатилось петушиное эхо, пришло обычное утро, положившее начало не совсем обычному дню…

Глеб проснулся, открыл глаза и обвел взглядом спальню. Все было привычно и стояло на своих местах, но странное ощущение тревоги и волнения, поднимающееся из глубины сознания, натянуло ниточку предчувствия звенящим холодом надвигающейся неизвестности. Он снова внимательно изучил взглядом каждый предмет обстановки, медленно поднялся, надел клетчатые штаны, тапочки и тихо, словно боясь спугнуть незваного гостя, стал обходить квартиру.

Открыв дверь в спальню сына, Глеб увидел привычный беспорядок. Разбросанные вещи, незаправленную кровать, гитару, обрывки и мятые листки незаконченных песенных мыслей, провода, сабвуферы и аплефаеры.

– Странно, – сказал он сам себе, поднимая с пола новую замшевую куртку. – У меня такое чувство, что ночью, сквозь сон, я слышал шорох и звуки хождения по квартире.

Повесив куртку в гардероб, Глеб прошел на кухню и, включив чайник, в раздумье застыл у открытой двери холодильника.

Неожиданно в его спальне раздался щелчок, потом заиграла музыка и нежный женский голос произнес:

– Доброе утро, сегодня двадцатое февраля, текущее время – девять часов, одна минута.

– Акико, – громко выкрикнул Глеб, – включи телевизор в зале, я готовлю себе завтрак!

Через мгновение большой плазменный телевизор вспыхнул светом, открывая изображение рисованной кукольной японки, стоящей на фоне танзанийской вершины Килиманджаро.

– Приятного аппетита, Глеб Михайлович! Вы проснулись самостоятельно?

– Да! Хожу по квартире, как неприкаянный, отчетливо помню – ночью слышал чьи-то голоса, а сына дома нет. Вот и мучаюсь над вопросом: приснилось мне это или все-таки тут кто-то был.

– Система безопасности и датчики движения ночью не срабатывали, – сложив ладони, как буддист и слегка склонив голову, ответила японка. – Савва под утро прислал вам сообщение. Включаю.

– Папа, ты опять переключил телефон на своего электронного секретаря? Ну, ты нашел себе игрушку! Скоро забуду твой голос, а Акико буду звать мамой! Ладно, звоню сказать, что домой не приеду, сегодня ночую в доме у Натали. Обнимаю. Да! Если все-таки захочешь со мной поговорить, раньше часа не звони – до утра работал над новой песней. Я выложил ее в YouTube. Захочешь послушать, попроси Акико, она знает, как войти в мой аккаунт.

Глеб улыбнулся – ему очень нравилось желание сына творить, создавать свой мир, укладывая эмоции души в строки зарифмованных мыслей.

– Питер Мулине прислал вам дополнения к программе PROGECT NATAL, – японка продолжила информировать его о поступивших сообщениях. – Если хотите, я коротко познакомлю вас с основными положениями…

– Нет! – перебил ее Глеб. – Не сейчас. Пойду на балкон! Хочу сесть на диван, выпить кофе и пожалеть москвичей, утопающих в уличных реагентах и теряющих смысл жизни в автомобильных пробках.

Опустившись на горячий от солнечных лучей кожаный диван, он закрыл глаза. Звуки, жившие в окружающем его мире, проникли в сознание воробьиным шумом, хриплым лаем старого пса, рокотом газонокосилки и резкими криками соседских детей, вырвавшихся из квартир на простор двора.

Тревога, проснувшаяся вместе с ним утром, таяла, уступая место ленивой истоме. Открывать глаза, поднимать руку за чашкой кофе, думать, а тем более говорить – не хотелось. Пустота, словно музыка китайского семиструнного Цисянци, плавно текла по телу, открывая дорогу приятным воспоминаниям. Он отчетливо увидел своего внука, его хитрюжно улыбающиеся глаза, зеленую палатку, стоящую на берегу озера Гурон и скунса, спокойно роющегося в мусорных пакетах.

– Глеб Михайлович, – услышал он слабый голос Акико, – вам по Скайпу звонит Яков Шкловский, будете разговаривать?

Он вздохнул, молча поднялся, взял уже остывший, но так и не тронутый кофе, и вернулся в зал.

– Не хочется, конечно, но что поделаешь, соединяй…

Японка поклонилась, и на экране телевизора появился его старый товарищ, давно живший на Кипре.

– Не разбудил? – Голос того был взволнован и для утра звучал несколько резковато. – Представляешь, сегодня утром в Санкт-Петербурге арестован мой шеф. В доме был проведён обыск, все документы, ценности изъяты, а его самого увезли в Москву.

– Не понял! – Глеб сел в кресло напротив телевизора и не без усилия заставил сознание понять смысл услышанных слов.

– Думаю, в этой ситуации мне нужно сворачиваться и возвращаться в Москву.

– О ком ты говоришь? Какой арест? Что за паника!

– Повторяю: председателя совета директоров нашего холдинга арестовала ФСБ.

– Как это? Ты же говорил, что у него связи, все схвачено, крепость тылов стопроцентная! – Глеб не скрывал удивления.

– Сам не пойму… Но, если он из тюрьмы в ближайшие дни не вырвется, «верные» друзья и чиновники растащат его компании на кусочки, а на развалинах банков и фабрик станцуют джигу, радуясь пополнению своих личных счетов. И, поэтому, сегодня рано утром, как только открыл глаза, меня словно чёрт в ребро толкнул. Представляешь, вспомнил о тебе! Может, возьмешься и вывезешь шефа из России в Стамбул?..

– Я! – Глеб от неожиданности подавился одной буквой и нервно прокашлялся.

– Ты что, Яша! Игры со спецслужбами и государственной машиной правосудия очень опасное и неблагодарное занятие.

– Глеб, не крути! На Кипре все знают, что ты из Африки не вылезаешь, в намибийской тюрьме сидел, в Ливан завтракать летал, даже когда Израиль Хесболлу ракетами бомбил… – Он сделал паузу, глубоко вздохнул и продолжил: – У меня других знакомых с такой автобиографией и репутацией нет. Возьмись, помоги хорошему человеку!

В комнате повисла тишина, мысленно Глеб уже сказал себе категорическое «нет» и сейчас подбирал нужные слова для вежливого отказа.

– И потом, – продолжил Яков, – если ты вытащишь банкира, то войдешь в круг его доверенных лиц. Я точно знаю, что, находясь за границей, ему понадобятся надежные и проверенные люди. Деньги лишними не бывают, подумай и соглашайся.

Несколько секунд молчания по-разному наполняли их мысли, но Яков, чьё беспокойство и опасения достигли состояния, когда речь и желание сказать что-то важное заставили потерять рассудительность, сбивчиво продолжил:

– Я отключаюсь, а то у моей молодой жены от этих событий мигрень так нервы раскачала, что приходится под предлогом выгула детей держаться от неё подальше. Кричит! Впервые замечает мои разбросанные носки, чувствует, когда я забываю освежить подмышки, и постоянно напоминает о моей ответственности за детей. Странно, но страх лишить её богатого антуража жизни пугает меня больше, чем собственное разорение. Представляешь, в голову лезут мысли о том, что бывшая жена в этой ситуации понимала бы меня больше. Поэтому давай, соглашайся, а то чувствую – по жизни с сумой мне придется брести одному.

Секунда, и изображение взволнованного лица Якова исчезло, и на экране появилась японка.

Глеб посмотрел на чашку остывающего кофе, на Акико, склонившую голову в молчаливой покорности, несколько раз задумчиво провёл ладонью по колючему подбородку, поднялся и снова пошёл на балкон. За то время, что он разговаривал, на диван шагнула тень, даря обивке прохладу. Солнце, поднявшись, спряталось за козырек крыши, позволяя легкому ветерку принести приятную свежесть, дымка, скрывающая горы на горизонте, исчезла, открывая его взору главную вершину Кипра, гору «Олимп».

– Вытащить из тюрьмы! – стал рассуждать он вслух, наслаждаясь видами открывшихся гор. – Снова рисковать, убегать и догонять; снова пробовать вкус страха, слышать стук пробитого адреналином сердца, испытать утраты и разочарования. Видеть крылья самолетов, рассекающие облака, слышать запах общественных туалетов, спать в чужих кроватях, есть из пластиковых тарелок и пить водку, заглушая усталость алкоголем. Нет, Яша, я только-только успокоился, и в моих мыслях появилась доброта.

Каждое утро я хожу по дорожке сада, делаю гимнастику и наслаждаюсь миром, живущим в моем сознании.

Он сел на диван и закрыл глаза, разрешая утреннему настроению снова услышать нотки так сладко звучащей в нем всего несколько минут назад китайской Цисанци.

Но сознание, продавив песок чёткими следами произнесённых Яковом слов, пошло гулять по мыслям аргументами в пользу перспективы сладкой жизни с деньгами, платиновыми банковскими карточками и домиком с видом на лазурное море и уходящее в него на закате солнце.

– Паршивец! – произнес он, открывая глаза. – Зацепил всё-таки! Спокойствие как ветром сдуло! Вот так всегда бывает – чьи-то демоны рикошетом отлетают в мою жизнь, заставляя снова стоять у перекрёстка раздумий. Акико, – возвращаясь в зал, обратился к японке Глеб, понимая, что время принятия решений уже начало свой отсчёт, – соедини меня с Николаем Ивановичем.

– Ой, не к добру! – Услышал он скрипящий голос своего старого друга – генерала военной разведки на пенсии.

– Иваныч, мне срочно нужна информация! Фразы о том, что заботы о бетонном заводе в Белоруссии отнимают у тебя все силы и время не пройдут.

– Ой, ещё хуже! Если ты, не спрашивая о моём здоровье, сразу напоминаешь о «Версальских кружевах», значит, хочешь повесить на меня, старика, что-то очень большое и отказа не приемлешь…

– Точно так! – по-военному четко, а главное – так, как любил генерал, продолжил Глеб. – В Санкт-Петербурге арестован некий олигарх, золотая виза его банка лежит в твоем портмоне. Догадываешься, кого я имею ввиду?..

– Конечно. Но можешь не шифроваться, весь интернет забит подробностями его задержания. Дело вырисовывается очень привлекательное. Я из своего кабинета слышу, как причмокивают и слипаются губки заинтересованных в его аресте людей. Если надумал поучаствовать и звонишь спросить у меня совета, то я в команде и всеми своими ресурсами готов оказать содействие.

– О, как! Если честно, я весь в сомнениях. Боюсь, не потяну…

– Да, ладно! – перебил его генерал. – Не прибедняйся. Лучше садись на телефон и начинай собирать свою «банду». А то эти балбесы всякой ерундой от безделья страдают. Алексей со стакана не слазит, а Михаила семейные дела двуручной пилой пилят.

– Ты и правда считаешь, что мы можем справиться?

– Боже, да о чём ты говоришь! – Старик крякнул от удовольствия; чувство, что он снова возвращается в мир интриг, трепетом побежало по его нервам, даря лицу улыбку, а телу бодрость. – Мы же не будем противопоставлять себя силовикам! Я разработаю план мероприятий, потом созвонюсь с ФСБ и получу разрешение на его осуществление.

– Хочешь сказать, что сможешь согласовать наши действия с федералами? – Неожиданный оборот дела заставил Глеба выпрямить спину и почувствовать как волнение, поднимаясь по шее, прижало горло.

– Да! В моей голове, уже строятся «полки» и развеваются знамёна! Подумай, именно сейчас, в эту минуту, мы с тобой поднимаем занавес и открываем дорогу новому «спектаклю»! Пройдёт немного времени, и сотни пока еще ничего не подозревающих людей будут жить, дышать, разговаривать и делать так, как мы задумали и решили. – Произнося эти слова, генерал почувствовал, как предвкушением начала застучало его сердце, в глазах появились слёзы радости и собственной гордости, – он жил, мог, а его опыт был нужен и незаменим. – Глебушка, – стал говорить он доверительно и ласково, – завтра покупай билет на самолёт и вылетай ко мне. Знаешь, в прошлые выходные в Москве шёл дождь, я не поехал на дачу, сидел в кресле качалке на балконе и думал, что скоро, очень скоро болячки победят меня окончательно, и я останусь один на один с последними днями моей жизни… Но сегодня все по-другому! Твой звонок стёр меланхолию и вернул радость скучным стариковским вечерам. Поэтому давай будем прощаться, сегодняшнюю норму адреналина я уже получил, а варенье, которое ты сейчас хочешь намазать на бутерброд лести перед тем, как выключить телефон, припаси для других. Обнимаю тебя и очень жду.

Глеб, который почувствовал настроение генерала, действительно собирался сказать несколько тёплых слов поддержки, но, услышав гудки отсоединившегося от связи телефона, сначала ухмыльнулся, а потом ощутил, как тепло слов старого разведчика потекло по его сознанию потоками живущей между ними правды.

Тишина комнаты, легкое колыхание шторы, прикрывающей выход на балкон, чашка нетронутого кофе, которое он всё утро носил по квартире, эмоции разговоров, мысли, стреляющие вопросами в разные стороны сознания, родили в его голове неожиданное, но чётко соответствующее его духу действие.

Глеб прошёл в свой рабочий кабинет, открыл копилку, достал оттуда три одинаковых монеты и, положив перед собой чистый лист бумаги с авторучкой, громко, в интонациях театрального представления, произнёс:

– Интересно, что по этому поводу думают великие духи китайской книги Перемен И-Цзин? – Он глубоко вздохнул, медленно выдохнул, закрыл глаза и, задержав дыхание, успокоил сердце, настраивая себя на гадание. – Поехали, – произнёс он тихо, зажимая деньги в кулаке.

Шесть раз звон ударяющихся о столешницу монет заполнял кабинет, шесть раз он брал ручку и чертил линии: прерывистую, если главенствовали решки, и сплошную, обозначающую победу орлов.

Закончив, он поблагодарил провидение за предоставленную возможность выбирать, и открыл всегда лежащую на его столе книгу Перемен.

– Вот моя комбинация, первых три линии прерывистых, потом две сплошных, и последняя – снова разорвана.

Двигаясь пальцем по странице, он опустился до номера «46», где было приведено описание именно таких сочетаний, как у него. – Внутренняя энергия Шен, являясь более тонкой и чистой, – стал он читать толкование знаков, – по сравнению с другими энергиями человека поможет найти силы в самый последний момент предстоящих испытаний. Изначально можно говорить о том, что всё задуманное получится. Юг будет стороной успеха, а встреча с «Великим» благоприятно скажется на вашей дальнейшей судьбе. Начинайте, и результат не заставит себя ждать.Он отложил книгу в сторону. Слова «всё задуманное получится» вычеркнули остатки его утреннего спокойствия осознанным пониманием надвигающихся событий.Неожиданно, словно включившейся в ночи фонарь, его память осветила картинки потерянного при пробуждении ото сна.– Дом, – произнёс он, теребя верхнюю губу, – бассейн, беседка, дорожка, идущая от крыльца прямо к морю, яхта, стоящая у пирса, а потом – степь, красные тюльпаны, ветер, поднимающий серебристые волны шелковистого ковыля и птицы, парящие высоко в небе. Красивые женские руки, тонкие пальцы, держащие фужер красного вина, разговор тихий, доверительный, домашний. Алмазы… – Произнеся это слово, он замолчал. Последние пятнадцать лет Глеб, несмотря на потери и поражение, упрямо шёл к своей цели – найти единственный и неповторимый кристалл сказочного, фантазийного цвета. – Алмазы, – повторил он снова с гримасой удивления на лице, – коричневые, серые, словом – никакие, и вдруг – раз, свет, разряд! И они – белые, розовые и голубые… Каша какая-то, обрывки мыслей, воплощённые в сновидения, не более того, – стал уговаривать он себя, пытаясь принести в сознание хотя бы росточки понимания происходящего, чувствуя, как подошедшая к лицу кровь окрасила его щёки румянцем волнения.Неожиданно откуда-то из области печени выпрыгнула мысль о холодной рюмке водки, малосольном огурчике и корочке черного хлеба. Глеб удовлетворенно с силой потер ладони и, подойдя к холодильнику, достал из морозильника двухсотграммовую бутылочку зевании, местной виноградной водки.Он не пил крепких напитков уже несколько дней, во-первых, потому, что боялся увлечься собственным настроением, во-вторых, было не с кем, а в-третьих, и это было главным, жил без потрясений, страха, преследований, интриг и любовных переживаний.Холод водки обжёг ему горло, но удовольствие раствориться в предвкушении начала подхватило его, и он спокойно, как воду, допил всё до конца. Секунды пошли медленнее, а тепло, распространяющееся по телу, – быстрее; казалось, алкоголь прошёл не только через стенки сосудов, но и открыл мыслям координаты четырёхмерного пространства.– Неужели провидение снова даёт шанс! Неужели мне наконец-то удастся решить самый главный вопрос…«ОН!» – издалека услышал его слова демон и мгновенно оказался рядом. – Интересно послушать! – произнося это, он снова подтолкнул Глеба к холодильнику. – …Получить столько денег, чтобы хватило оплатить учёбу и купить дома детям, найти нормальную женщину и построить в горах дом с видом… – Глеб осекся – дурацкий язык делил шкуру неубитого медведя, а строчки известной сказки напомнили ему о разбитом корыте.–  Вот! – крикнул Демон. – Тебе, как и всем, нужны деньги! Давай… – Он помог Глебу открыть холодильник и вылить в стакан следующую бутылку. – Прекращай прислушиваться к лепету ангела, начинай обманывать, предавать, лукавить, и ты увидишь, как богатства потекут к тебе, словно взбунтовавшиеся во время половодья реки. Опыт, набранный преодолением страха в горящих самолётах, тюрьмах и автомобильных авариях, будет тебе незаменимым помощником и позволит очень быстро достичь желаемого. Глеб поднял стакан и, раздумывая, посмотрел на него. Холод водки побежал инеем по стеклу, отдавая пальцем прохладу.–  Ну же! Не мешкай! Ты уже много раз нарушал данные тобою обещания, устраивал красивую жизнь женщинам за чужие, не тобой заработанные деньги. Собирал под знамёна своих идей бизнес-партнёров, но, проигрывая, никогда не разделял с ними убытки. Пей, и двери моего величия распахнутся перед тобой, открывая дорогу случаю и удаче! Глеб посмотрел по сторонам, неожиданно сделал несколько шагов в сторону мишени для игры в дартс, достал оттуда дротик и, отступив на пять шагов, метнул его точно в десятку.– Е-моё, – произнёс он многозначительно, – бывает же такое!Он снова посмотрел на рюмку, снова метнул дротик точно в центр, перевёл взгляд на горы за окном, крякнул от пришедшего к нему удовольствия и… влил в себя водку.

–  Ой!!  – растаяв в улыбке, иронично продолжил демон. – Совсем забыл предупредить тебя, что в моей мышеловке сыр тоже стоит… – Он задумался, посмотрел по сторонам, убедился, что ангел его не слышит и тихо прошептал: – Пожалуй, цену я назначу чуть позже… А пока – наслаждайся предчувствием идущих на тебя перемен…

Лето устало, солнечные лучи обшаривали траву в поисках зеленого цвета, насекомые молчали, смог от пожаров мучал москвичей мыслями о море и лесной прохладе.

Глеб, гонимый желанием скорее воплощать в жизнь план старого генерала, собрал в номере Подмосковного оздоровительном комплекса «Ватутинки» старых друзей и уже целый час, подбирая слова, уговаривал их сойти с ума, прыгнув в омут государственных интриг.

– …Следующая наша задача – вывоз опального олигарха из России. Все мероприятия по этому делу согласованы с ФСБ и пройдут при полном их участии и поддержке. Однако хочу сказать, что возможны любые сюрпризы, поэтому самым главным нашим достоинством должна быть импровизация и способность быстро улавливать нюансы, делая их нашими союзниками. Ещё раз обращаю внимание на то, что операция строго секретная, в её проведение не посвящены следственные органы полиции и прокуратуры. Поэтому для всех силовиков мы можем запросто стать участниками преступного сообщества и организаторами побега человека, которого сразу после исчезновения объявят в федеральный розыск. – Глеб сделал паузу, обвёл присутствующих взглядом и продолжил: – Если всё понятно и вопросов на сегодня больше нет, дуйте по домам, падайте в ноги жёнам и старательно вымаливайте разрешение на своё длительное отсутствие в семье.

Алексей, его старый товарищ и охранник, прошедший с ним алмазные войны в Африке, развалившись на диване, странно крякнул, громко хлопнул в ладоши и немного резковато, противореча предыдущему тону разговора, произнёс:

– А больше не у кого индульгенцию получать! Нет моей Манечки. Была красавица, да вся сплыла! Так сказать, без остатка растворилась в красивой жизни и «медных трубах»…

– Что? – Глеб внимательно посмотрел на Алексея, стараясь уловить в выражении его лица серьёзность, подтверждающую сказанное.

– Да всё то же! Война и немцы…

– Отлично!! – поднимаясь с кресла, произнёс Михаил, получивший после участия в операции «Версальские кружева» прозвище «Ворток». – Мне тоже отпрашиваться не нужно. Вера устроила скандал! Считает, что у меня есть любовница и больше терпеть мои отъезды не собирается. Уже неделя, как я живу на съёмной квартире, а она даже и не звонит…

– Мужики, да вы что, совсем охренели?! – Глеб от удивления выругался: – Б….!! Да как это может быть?!! Лешка, у тебя два отличных пацана, спортсмены, ты в Манечке души не чаял… Что произошло? Мишка!! А у тебя что стряслось? Вера была эталоном терпения и понимания!

В комнате повисла тишина. Обменявшись немыми взглядами, они, опустив головы, думали каждый о своём. Эти вопросы они уже задавали себе, но не могли в своих мыслях и рассуждениях даже близко подойти к ответу.

Первым нарушил молчание Алексей. Умение находить шутку в трудной ситуации было его достоинством, и поэтому, состроив хитрую гримасу, он, театрально выкинув в сторону Глеба правую руку, произнёс:

– Михалыч, но твоё-то солнце, Виктория батьковна, слава Создателю, вернулось к тебе, и мы… – Он скрестил руки на груди и продолжил: – Будем думать и надеяться, что наши непутёвые жёны уразумеют смысл жизни и кинутся умолять принять их обратно, как поступила твоя многоопытная супружница, пожив годик самостоятельно.

– Размечтались, – тихо произнёс Глеб, – у меня снова революция. Виктория, получив остатки не забранного в первый свой уход имущества, наконец-то определила, где живет её счастье и бодро ушла ему навстречу.

Алексей, присвистнув, вскочил с дивана, словно ужаленный завертелся на месте и стал сильно, в голос смеяться, заражая присутствующих улыбкой.

– Вот это да, вот это, скажу я вам, компот получается! Что удумали бабы? Целый заговор! Все разбежались! Бывает же такое! Так мы, оказывается, братья не только по оружию! Интересно, очень интересно, что у них в голове сломалось. Мне Маня заявила, что память у неё короткая, квартира, «Мерседес» – мой любимый «стосорокетник», отели, моря и океаны – всё теперь в прошлом. Говорит, пью много, а зарабатываю мало.

– А Вера, – перебил его Михаил, – написала мне по электронке, что я плохой человек, кидаю на деньги коммерсантов, использую свой боевой опыт в целях наживы… – Выждав паузу, он тяжело вздохнул и продолжил: – В общем, её совесть мучается, глядя на мою жизнь. А ещё, как назло, Марго из головы не выходит… Братцы, верите, случайно за завтраком с языка имя её сорвалось, так потом сколько ни заплетал тень за плетень в своё оправдание, ничего не получилось.

При этих словах Глеб и Алексей как по команде повернули к нему головы.

– Надеюсь, ты не рассказал жене о «Версальских кружевах»? – Глеб взглянул на товарища, пытаясь в выражении его лица найти правду.

– Немного, самую малость. Как-то нужно было объяснять, откуда появились деньги и почему я отсутствовал полгода.

– И что твою Веру не устроило? – Алексей стал хлопать дверцами шкафов бара, раскрывать полиэтиленовые пакеты с продуктами в поисках принесённого ими спиртного. – Моя Манечка, если я домой деньги приносил, никогда не спрашивала, где взял! Наоборот, постоянно твердила, что её не интересует, как я их заработаю, а потом вообще помешалась – тряпки, машины, отдых и большие суммы денег стали единственной темой наших разговоров. И кстати… – Он оглянулся и посмотрел на Глеба. – Это твоя Виктория промыла мозги моей вертихвостке рассказами о красивой жизни! А сейчас ещё хуже – я узнал, что… – Алексей запнулся, лицо его стало серьёзным, желваки на скулах заходили ходуном. – …Меня поменяли на кошелёк в пиджаке. Демонстративно! Так, чтобы все видели и знали – она с каким-то фраером из дешёвых блатных катается по выходным на водохранилище, «рыбку ловить»! – При этих словах эмаль его зубов хрустнула, скалываясь на резцах. – Хотел поехать, башку ему отбить, сукиному коту! А потом подумал – зачем это всё?.. – Алексей наконец-то нашёл в морозильнике бутылку, открыл её и, наполнив рюмки, поднял свою в воздух. – Знаете, братцы, если тётка сама, первая делает шаг, чтобы разрушить свою семью, бегает, как сучка во время течки с мыслями, кому бы подороже дать или как Вера – обвиняет постоянно рискующего в поисках заработка Мишку в непорядочности, то пошли они все… к чёртовой матери, курицы безмозглые!!

– Нет, подожди, – остановил его Глеб, – куда погнал! Ну, взбрыкнули немного, ну, глупость свою продемонстрировали, так на то они и женщины. Поищите у себя немного терпения и всё снова наладится. На своём примере знаю, чего стоит слова и поступки жены. Когда Виктория ушла от меня во второй раз, говорила, что знать меня не хочет, и ни с кем наше расставание обсуждать не желает. Но, как только у меня появилась подружка… – При этих словах Алексей улыбнулся и подмигнул Глебу. – Её мнение тут же изменилась, я снова стал хорошим мужем, замечательным отцом и, оказывается, любили меня все двадцать пять лет совместной жизни.

Присутствующие обменялись взглядами, состроили недовольные гримасы, переваривая в голове слова Глеба, и потянули рюмки навстречу друг другу.

Рюмки лязгнули сиплым звуком столкнувшегося стекла и понесли обжигающую прохладу по назначению.

– Эх, хорошо пошла, огненная водица! – Алексей почесал затылок и посмотрел на товарищей в поисках поддержки мыслей о повторении.

– Не суетись, – быстро отреагировал на его рыскающие глаза Михаил, – напиться всегда успеем. Лучше скажите мне: как это один каприз или дурная мысль может толкнуть женщин разрушать то, что они сами годами создавали и берегли?

– Ну, Ворток, – рассмеялся Глеб, – ты и копнул тему – ни глубины, ни краев не увидим! Если хотите, у меня в памяти отпечаталась одна старинная притча, но её содержание, скорее, разрушает, нежели объясняет сущность их поступков…

Присутствующие кивнули головами в знак согласия, а Алексей снова наполнил рюмки.

– Пришло время, и перед Богом предстала женщина. Стоит она вся в белом, лицо чистое, открытое, глаза светятся добрым светом… – начал свой рассказ Глеб. – «Так, – говорит создатель, – перед тобой две двери: одна в Рай, другая в Ад. Подумай: как прожила ты свою жизнь и – иди». Но, не успел он закончить свое предложение, как женщина шагнула к дверям Рая. «Стой! Почему ты сразу направилась в Рай, разве в твоей жизни не было ошибок, разве тебе не в чем каяться?» – «Я всю жизнь трудилась, зарабатывала деньги, воспитывала детей, никого не предавала и была хорошим человеком…» – «Подожди, – перебил её Бог, – А что, работала только ты одна? Миллионы и миллионы людей рано утром встают из своих тёплых постелей с единственной мыслью: заработать деньги и принести их в семью». – «Я была честной, у меня нет долгов!» – с улыбкой осознания собственной правоты произнесла женщина. Бог насупил брови – он не любил когда его перебивали. «Долгов… – повторил он за женщиной. – Ну, тогда ответь мне на следующие вопросы: умерли твои родители; ты не ухаживала за ними, когда они болели, и не нашла времени проститься с ними, когда они покидали мир. У тебя был муж; ты перед людьми клялась делить с ним радость и горе, но, как только его заработок перестал соответствовать твоим желаниям, ты ушла к другому мужчине, даже не оглянувшись. Ты родила детей, но постоянно жила с чувством усталости от них; с трудом выполняла свои обязанности, а, как только они подросли, перестала помогать им, заявив, что материнский долг ты выполнила. У тебя есть внуки; в последний раз ты видела их два года назад, открытки к дням их рождения – единственное тепло, которое ты смогла найти и подарить им. Исходя из этого, я считаю, что ты не вернула долг своего рождения родителям, очень быстро отказалась от долга воспитания ещё не вставших на ноги детей, нарушила клятву, данную мужу, и сразу отказалась от обязанностей перед внуками. Поэтому я хочу, чтобы ты снова подумала, а потом выбрала – в какую дверь тебе нужно входить». Женщина опять улыбнулась, её лицо продолжало хранить чистоту и искренность, она посмотрела на двери и, ни секунды не колеблясь, опять шагнула в сторону Рая…

Глеб замолчал. Парни смотрели на него; суровость, вызванная несправедливостью рассказанного, сделала их взгляды злыми и тяжёлыми.

– И что было дальше? – нарушил молчание Михаил. – Неужели Бог разрешил этой пустышке войти в Рай?..

Глеб поднял рюмку и, выдержав небольшую паузу для усиления значимости произносимых слов, продолжил:

– Эта женщина всю жизнь слушала только собственный голос, и Бог понял: ему не удалось коснуться её сознания правдой, не удалось достучаться до сожалений и признаний собственных ошибок, и он разрешил ей войти в Рай, потому что знал – там живёт любовь, и каждая душа имеет свою пару.

– То есть, ты хочешь сказать, – задумчиво произнёс Михаил, – что, предоставив ей Рай, Бог тем самым обрёк её душу на вечные муки одиночества?

– Да, парни, получается именно так. Наши жены думают, что идут вперёд, тратят силы на своё благополучие, создавая собственный «Рай», а, получив его, в конце концов ощутят пустоту. Пусть у них будет всё: квартиры, дачи, «Мерседесы» с прозрачными крышами, новые и такие же наивные мужья, но им будет не дано сидеть за большим семейным столом, они никогда не ответят на вопрос о смысле своей жизни. Парни, я пережил два брака… – Михаил и Алексей улыбнулись и лукаво подмигнули друг другу. – О любовницах и случайных связях не говорю, – понимая кривляние друзей, тут же поправился Глеб. – Поэтому могу сказать так: когда между мужчиной и женщиной есть любовь, проблемы придают отношениям силу, а, как только это чувство уходит, жизнь становится дорогой компромиссов, ожиданий и пустых иллюзий…

Глеб подошёл к окну и поставил на подоконник полную рюмку водки. Пить больше не хотелось, его настроение неожиданно заскрипело осознанием слова «пережил».

«Зачем, я говорю им все это? – продолжили разговор его мысли. – Чему хочу научить, от чего уберечь?.. Женщины – люди с другой планеты. Шастают между звезд, когда хотят – ныряют в собственные оправдания и легко приспосабливаются к любому мужчине, способному материализовать их мысли в реальность. Они никогда не проигрывают, обращая периодически наваливающееся на память сожаление в легкий приступ меланхолии. Уговорить ушедших жён вернуться… Бред какой-то! Разве мне самому это помогло? Разве не обернулось моё терпение и ожидание понимания в насмешку над наивностью или даже глупостью произносимых мной слов?.. Нет, нужно всё сделать строго наоборот. Признать себя плохими мужьями, сломать остатки поломанного, поднять знамёна и – всё начать с самого начала».

Глеб оглянулся и посмотрел на ребят.

Те молчали – каждый думал о своем, складывая в памяти счастливые дни и вычитая месяцы пустоты.

Ночь опустилась на город, в домах загорелись окна, открывая суету чужой жизни прозрачностью стекла. Осень сделала сумерки тёмными, сжимая свет уличных фонарей в маленькие колечки падающего вниз света. Ветер, подталкивая одиноких прохожих, скрипел оцинкованными карнизами и посвистывал, ускоряясь в водосточных трубах.

– Ворток, а что, Марго тебе больше не пишет? – неожиданно для себя спросил Глеб.

– Недавно получил от неё очень хорошее сообщение, но оно прощальное. – Михаил тоже отставил свою рюмку. – После того, как ушла Вера, вспоминаю её почти каждый день, и не могу себе объяснить – почему. Знаю, плохого в ней больше, она часто обманывала меня, даже предавала, но злости и обиды нет. Что-то между нами было такое светлое, личное и тёплое, перечёркивающее всё, что мы натворили.

– Так чего же ты? – оживился охранник. – Позвонил бы, поговорил. Глядишь, и сошлись бы снова.

– Нет, ребята! Ветка отрублена, слеза вытекла, упала и высохла.

Глеб оглянулся и посмотрел на Михаила. Чувство вины, что именно он сначала подтолкнул его к Марго, а потом, подбирая обстоятельства таким образом, чтобы наиболее ярко высветить её пороки, разрушил хотя и призрачный, но всё-таки – мир их отношений, пронзило его.

– Глеб, а у тебя, помнится, «Птичка» была… – Игривое настроение стало возвращаться к Алексею, желанием поболтать о любовницах друзей.

– Ого, что вспомнил!

– Ну, так расколись уже! Поведай товарищам о своей таинственной подружке! Знаешь… – Алексей оглянулся на Михаила и, прищёлкнув от удовольствия языком, продолжил: – Он даже из-за неё сбрил свои колхозные пшеничные усы.

– Лёшка, иди к чёрту! Её ж нет давно; считай, это была мимолётная страсть.

– Что?! Ворток! – Он дёрнул Михаила за рукав. – Ты посмотри на этого ловеласа! Мимолётная! Страсть!!

– Ладно, ладно, – видя, как оживился охранник, быстро произнёс Глеб, – не смакуй, всё равно ничего не получилось. А сейчас я вообще склонен думать, что у нас изначально не было никакого шанса быть вместе. Мы начали с обмана, жили, обрастая ложью, и расстались плохо.

– Везёт вам, мужики! – перебил всех Алексей. В голосе промелькнули печальные интонации. – У вас были любимые женщины, ваши нервы трещали по швам от предвкушения встречи, вас мучала страсть, а я – в лучшем случае – мог позволить себе снять девку в ночном клубе… Завидую! В вашем сексе есть чувства, трепет желания, а мои платные тёлки без алкоголя не воспринимаются. Бахну пару стаканов водки, поверчу, покручу их задницы, чтобы рожи их пустые не видеть, а утром – похмелье тяжёлое и чувство такое гадкое, словно я предал всех. Сейчас я уже не психую, привык по утрам себя прощать, а главное – совсем не слышу голоса совести. Правильная жизнь с ее семейными заботами, субботними походами по магазинам, обязательным посещением тёщи и плановым воскресным сексом растаяла, как сигаретный дым, оставив лишь горечь во рту… Понимаете, я почему-то вбил себе в голову, что между мной и Манечкой не должно быть слов. Я считал, что это на подсознании, и поэтому ждал и надеялся, что она сама подойдёт, удержит от падения, выльет водку в раковину или просто посидит рядом. Но – ничего нет. Мои фантазии умирали, только родившись, а она так явно жила для себя, что, испепелив остатки моей памяти, заменила в моём сознании любовь на ненависть…

Глеб посмотрел на Алексея и отчётливо понял, что это состояние он пережил, когда ветер перемен, принесённый улыбкой Пеликена, стоящего в его серванте между рюмок и тарелок, толкнул его тем далеким утром сделать зарядку и почувствовать в себе силы начать всё сначала. Он вздохнул.

– Да пошли они на хрен!! – неожиданно резко и громко выкрикнул охранник. – Сколько можно о них говорить и думать! Не помню, где, но я слышал одно восточное выражение: бесполезно показывать кошке золото, и бесполезно женщине показывать кошку. Пусть живут, как хотят. Лично мне все надоело аж по самые гланды. Завтра пойду в ЗАГС и подам заявление на развод. Я из-за неё столько дров в жизни наломал, а она…

– Не надо, Лёш, не заводись, – перебил товарища Михаил. – Ничего уже не изменить, мы всегда будем дураками, считающими, что нас можно любить просто потому, что мы есть. Наши принцессы, в поисках лучшей жизни, даже если и найдут себе других мужиков, то через какое-то время станут обменивать своё терпение на кошелёк, топя редкие крики души в шопингах, массажах и прочей яркой мишуре. И, если именно это они называют счастьем, то пусть именно такого счастья у них будет очень много. И на этой ноте давайте заканчивать – время уже позднее, а я ещё не задал вопроса, который весь вечер крутится у меня на языке… Скажи, Глеб: кто будет оплачивать расходы по перевозке олигарха, и что будет причитаться лично нам?

– Ничего себе – спросил! Похоже, ты не очень внимательно слушал и мне опять придётся многое повторить. Да вот, только, после такого напряжённого разговора войдёт ли это в ваши головы?..

– Войдёт, – уверенно произнёс Михаил, оглядываясь на кивающего в знак согласия Алексея.

– Мне стало известно, – снова начал говорить Глеб, как только ощутил на лицах товарищей внимание и сосредоточенность, – что в Санкт-Петербурге арестован очень влиятельный человек, руководитель нескольких банков, заводов и прочих крупных компаний. Арестовало его специальное подразделение ФСБ, в настоящее время он содержится в Бутырской тюрьме. Вытащить его оттуда под подписку о невыезде хотят его жена и партнёр по бизнесу. Наш бравый генерал вышел на людей, от которых зависит принятие решения: сидеть банкиру дальше или можно и по улице под присмотром ходить. Им разработан план нашего внедрения в ближайшее окружение олигарха, и первый этап этой операции называется «Босфор». Деньги мы зарабатываем сами, а на старте всё финансирует Николай Иванович, заслуженный пенсионер щита и меча России.

– М-да… – нагружая каждую букву сарказмом, произнёс Алексей, – если раньше мы были просто авантюристами, то теперь становимся контрабандистами живого товара.

– Подождите! – Михаил, как ученик поднял руку. – Вот это… что ты раньше говорил – по поводу министра, следователей СКП, парламентских партий… вот это всё каким боком подходит к нашему делу?..

– Сегодня, как ни крути, они все – наши противники. Министр, упрятавший банкира в тюрьму, сразу после побега олигарха бросится ловить его всеми дозволенными и недозволенными методами. Получив своё кресло при поддержке банкира, он никогда не допустит, чтобы эта информация попала в чужие руки. И, если у следователей СКП появится хотя бы маленький намёк на нашу причастность к побегу банкира, сушите вёсла и готовьте сухари, потому что погонят нас по полям и лесам, как зайчиков-попрыгайчиков.

– Ни фига себе перспектива! – Лицо Михаила сделалось серьёзным.

– Спокойно, парни! Во-первых, нам нечего терять! Как выяснилось, жён у нас нет, а, зная их нравы – и совместно нажитого имущества тоже. Во-вторых, методы, которыми мы будем пользоваться, мягко говоря, незаконные, а это значит, что у нас равные с Министром шансы. В-третьих, и в случае победы, и в случае поражения о нашей троице знают два человека – руководитель федеральной службы и наш бравый генерал, связи и возможности которого вам хорошо известны. Для всех остальных мы – частные лица, пилигримы пыльных дорог, искатели приключений на свою голову и просто неудачники, гоняющиеся за лёгкими деньгами.

– Братцы! Давайте ещё по маленькой пропустим. – Охранник поднялся и пошёл к одиноко стоящей на столе бутылке водки. – А то уж больно день сегодня нервный получился… Ударим, так сказать, посошком по идущим на нас проблемам, а звоном стаканов отпугнём неудачи и сидящих за нашим столом чертей.

– Миш, тебе не кажется, что Алексей с возрастом становиться сентиментальным и болтливым?.. Я бы даже сказал – поэтически лиричным.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Наполненные стаканы опять встретились и перенаправили настроение друзей в русло крепких мужских рукопожатий, весёлых разговоров и анекдотов, где уже не было места женщинам, воспоминаниям и поискам виноватых.

Поздно за полночь, проводив товарищей до дверей лифта, Глеб, словно машина, набравшая обороты, уже не мог остановиться. Лёгкая, нервная дрожь, пришедшая к нему с пониманием начала нового дела, отгоняла сон. Поэтому, вернувшись в номер, он, не раздумывая, прошёл в зал и, сев за стол, включил компьютер.

Папка с файлом «40» хранила всю информацию. Он читал её десятки раз, делал наброски мероприятий и чувствовал, что, постигая ход мыслей арестованного олигарха, всё больше и больше импонировал ему.

Отсидев почти год в следственном изоляторе, олигарх не раскололся перед опытными следователями, сохранил тайну иностранных компаний, выдержал болезни, явное нежелание тюремных врачей лечить его, умудрился создать команду из адвокатов и упорно добивался своего освобождения до суда.

Переведя взгляд с монитора на стоящую на столе фигурку толстуна Будды, восседающего на горе денег в окружении лягушек и экзотических плодов, Глеб улыбнулся; весёлая мысль подтолкнула его переименовать файл и он, удалив цифру «40», написал «Ленинградский Будда».

Ветер за окном ударил по стеклу косыми полосками дождя, начавшийся ливень и упоминание о Ленинграде – а именно так в своей памяти Глеб продолжал называть Санкт-Петербург – переключили его сознание и он, выдвинув ящик письменного стола, достал оттуда СД-диск.

Устанавливая его в лифт компьютера, он сразу почувствовал, как быстрее побежало его сердце, а лёгкое напряжение прижало горло нарастающим волнением встречи с постоянно гонимым из воспоминаний прошлым.

Он не смотрел этот фильм уже больше года. Сначала потому, что был зол на неё, позднее потому, что вернулась жена, а потом просто, чтобы не раскачивать давно уплывшую лодку их отношений. Сожаление и липкое чувство чего-то безвозвратно утраченного поселилось в нём сразу после расставания с Настей и, спрятавшись в уединённых местах памяти, закрылось массивными замками сознания.

Однако сейчас происходило что-то невероятное, приказы не думать и не вспоминать о ней не подали своего грозного голоса, и он просто нажал на воспроизведение.

На веранде уже давно проданного им загородного дома за столом сидели друзья. Полупустые бутылки, остатки салатов, недоеденный шашлык – всё оживало в его памяти, открывая мельчайшие подробности того вечера…

Настя нервничала. Глеб увидел её пересохшие губы, слегка растерянное выражение лица и судорожное поглаживание ногтей.

– Да, – неожиданно для себя произнёс он вслух, – устроил я тебе испытание. Позвал кучу народу, музыкантов, даже своих стариков, и выставил тебя напоказ, как хрустальную вазу в Эрмитаже, забыв о том, что у тебя есть семья и муж. А ты, находясь в самой середине этого праздника, облизывала от волнения губы, отводила глаза в сторону и терпеливо выдерживала любопытные взгляды собравшихся посмотреть на тебя друзей.

Глеб нажал на паузу и провёл пальцами по монитору, мгновение застыло, проявляя в его сознании чувство огромного количества совершённых им глупостей и ошибок..

– Куда всё это уходит? – произнёс он, еле шевеля губами. – Где живут чувства? Почему в один период времени мы одни, а потом обстоятельства делают нас абсолютно другими? Я придумал тебя, воткнул вату в уши, нацепил шоры и пошёл в страну бутиков, дорогих побрякушек и ярких развлечений, даже не замечая, что именно это и стало разменной монетой наших отношений. – Он вздохнул и снова нажал на воспроизведение. После танцев все стали дружно собираться домой. Друзья, говоря «до свидания», целовали её, как старую знакомую и шутливо подмигивали, желая нам «спокойной» ночи. Они не знали, что застенчивая и растерянная Настя, так очаровавшая их своей скромностью, уедет следом за ними в свою другую жизнь и другой мир, наполненный заботами о маленьком сыне, страхами разоблачения супружеской неверности и не управляемому даже ей самой желанию покупать, получать и складывать в гардероб всё новые и новые вещи.

Фильм кончился. Экран монитора потух, компьютер перешёл в режим сна, а растроганная воспоминаниями душа звенела в его голове новыми мыслями. Ерзая на стуле и листая в старом телефоне смс сообщения, он приказал себе больше не прятаться от прошлого и прямо сейчас позвонить Алексею, понимая, что брат должен знать, что происходит в судьбе его Насти.

– Да, Михалыч… – Услышал он заспанный голос охранника. – Что стряслось? Четыре часа ночи…

– О, Лёш, ты прости меня… Я, знаешь, сначала решил тебе позвонить, а на часы посмотрел только потом. Но, если ты спишь, то давай поговорим завтра, – произнося эти слова, Глеб внутренне напрягся – в эту минуту он меньше всего желал, чтобы воспоминания о Насте прервались в самом апогее его внутреннего кипения.

– Что-то очень важное?

– Даже и не знаю, как тебе сказать… – выигрывал время Глеб, судорожно собирая в кучу свои эмоции, пытаясь окольно подойти к главному. – Понимаешь, сильно меня сегодня кольнула твоя проблема с женой. Хожу по дому, круги нарезаю и места себе не нахожу, а главное – как вспомню, что и сеструха твоя в прошлом году тоже была на грани развода из-за скандала с любовником, так успокоиться не могу. Две такие хорошие семьи, дети… и вдруг – распадаются!

– Эх, и не говори даже! – голос Алексея зазвучал бодрее. – Моя шлендра только о гулянках и думает, Настюха тоже – звезда балета! За дорогие тряпки душу продаст. А вот мужики, Михалыч, разные бывают. Мы с тобой баб наших и на хер послать можем, и дверью хлопнуть, а у сеструхи – рыжий – тот совсем другой породы будет. Может, внутри у него и бомбы рвутся, но в жизни он даже ухом не повёл. Представляешь, вызвал её на разговор. «Вот, – говорит, – тебе порог… Но, если останешься, всё прощу и попрекать не буду». А Настюха дура, что ли?.. Море, заграница – пожалуйста, квартиру вторую купил, деньги по магазинам – без ограничений, катает её, как сыр в масле. Да вот, только, кажется мне, она снова хвостом крутит. Зачем-то закончила курсы эротического танца и мотается одна по ночным клубам. То ли опять мужика ищет, то ли от мужа бежит, фиг её разберёт. Глеб положил телефон на стол. Неожиданно он ощутил, что не хочет это слышать. Мысль что он ошибся когда-то, считая её своей женщиной, снова неприятно обожгла его сознание правдой.

– Михалыч, ты меня слышишь? Куда пропал? Эй!!

– Тут я, Лёш… Извини, у меня вторая линия. Давай, я тебе завтра утром перезвоню.

– A-а, давай, давай! – Услышал он голос охранника, отключая телефон.

Мужчина поднял глаза и посмотрел на окно – природа буйствовала, ветер бросал потоки воды на стекло, сотрясая раму.

– Что? – произнёс он, обращаясь к дождю, – решил смыть старое и плохое! Думаешь, это поможет? Считаешь, нужно выкинуть всё из головы и начать жить с чистого листа?

Глеб поднялся, подошёл к окну и посмотрел на бушующую за окном непогоду. Он почувствовал, как усталость, кольнув под лопаткой, съела последние силы.

Эмоции, которые всего несколько минут назад толкали его действовать, звонить и добиваться, трусливо уступили место пустоте. Мысли снова загнали воспоминания о Насте в дальние уголки памяти, отыскали массивные замки на двери, а, закрыв их, выбросили ключи.

Модный, сверкающий хромом и белым пластиком пятидесятифутовый катер летел по воде, оставляя за собой пенную полосу, взбитую спаренными винтами мощных дизелей.

На нижней палубе, укутавшись в пледы, за столом сидели три человека. В стаканах из-под виски медленно таяли остатки льда, легкий ветерок приятно ласкал прохладой, большие и красивые дома заковали берега в камень.

– Господа! – Из рубки вышел капитан, держа на подносе бутылку шампанского и фужеры. – По принятой морской традиции, проходя Босфор под мостом, связывающим Европу и Азию, нужно выпить шампанского. Прошу вас расценивать эту процедуру обязательной, а бутылку – моим личным подарком и знаком благодарности за выбор в этом путешествии именно моей яхты. – О, капитан! Моёт! Это именно то, что нужно, – освобождая середину стола от полупустых тарелок и апельсиновой кожуры, громко, с настроением произнесла Марина. – Шесть дней… Боже! – почти целую неделю мы неслись по волнам Чёрного моря, глотали таблетки от качки, пили виски и наконец-то мы в Турции. Глазам своим не верю! Давайте, мальчики, встряхнитесь и скажите красивый тост… – Она взяла сидящего рядом с ней мужчину за руку и, посмотрев ему прямо в глаза, продолжила: – Ведь это же – воздух настоящей свободы!

– Да уж, с тюремным его точно не сравнить! – слегка улыбнувшись, хриплым голосом произнёс Сергей. Капитан разлил шампанское по фужерам и поклоном головы простился с гостями, после чего вернулся обратно в рубку.– Тост, говорите… – поднимаясь с кресла вместе с фужером, взял на себя инициативу Глеб. – Давайте выпьем за окончание нашего путешествия, скромно сказать, не очень простого, но виды Босфора – отличная награда для победителей.Они соединили фужеры, звук хрусталя растаял в крике чаек, шуме города, принесённого морским бризом и грохоте идущих по проливу сухогрузов.– Сережа! Ты помнишь, тебе сухого вина разрешили только маленький глоточек, – останавливая руку мужа, участливо произнесла Марина.– Да мне и глоточка не хочется… Укачало и голова болит.– Ничего, ничего, подлечим тебя, восстановим… Всё будет хорошо. Теперь… – Она снова посмотрела на мужа. – Мы справимся со всем.Глеб видел – каждое слово, спрятанное за улыбку, давалось ей с большим трудом, видел переживания и заботу, которой Марина окружила мужа и немного завидовал. Отпивая шампанское маленькими глотками, он удивлялся своим мыслям – оказывается, остались женщины, готовые ради мужа на поступок. Шесть дней перехода измотали её больше всех, она не могла есть, плохо спала, а дневная качка клещами вытягивала из неё последние силы.«Удивительно, – говорил он сам себе, – откуда она берёт энергию и находит улыбку! Зачем ей это нужно? Сидела бы в Англии – Мекке опальных олигархов – и доживала свой век, но вместо этого, еле живая, с дрожащими от усталости руками, лопнувшими от переутомления глазными сосудами, зашкаливающем давлением, едет с мужем в чужую страну и имеет только одну перспективу – меняя отели, прятаться и бежать, не привыкая к одному месту проживания».– Ты чего это загрустил? – обратилась к нему Марина. – Устал?– Нет, просто думаю… По моим подсчётам… – Глеб посмотрел на часы. – …До пристани отеля «Four Seasons» осталось минут десять. А там нас встречает Алексей, он поможет вам с багажом и размещением в отеле.– Хорошо, только, Глеб, ты помнишь, я просила тебя даже случайно не называть наших настоящих имён и по возможности информировать твоих помощников только в рамках их конкретной работы и поручений.– Я помню, – доставая телефон и набирая номер, спокойно ответил Глеб.– Алексей!– Да, Михалыч! Я уже вижу, как вы выруливаете. Стою у причала, номера забронированы, машина арендована.– Молодец! – Глеб отключил мобильный и, поднявшись, пошёл в рубку капитана.Марина оглянулась на мужа, погладила его холодные, обветренные пальцы и тихо произнесла:– Не верю… Неужели – получилось?– Получилось, – вздыхая, так же тихо повторил Сергей. – Но есть один момент, который меня постоянно беспокоит. Откуда взялся этот Глеб?– Как – откуда? Ты сам мне его посоветовал, дал телефон, а сейчас спрашиваешь. У тебя что, есть какие-то сомнения? – Марина поправила на муже плед и придвинулась к нему поближе, продолжила говорить шёпотом: – Ты же сам писал мне, что Рома Разумовский знает его много лет. Они вместе живут на Кипре, а бизнес Глеба связан с контрабандой бриллиантов.– Писал, – оглядываясь по сторонам, шёпотом ответил Сергей, – как раз это меня и смущает. Задумайся: человек много лет занимается алмазами. Что – сам по себе? Я уверен, без крыши в этом бизнесе существовать невозможно, тем более, опять же со слов Ромы, он попадал в Африке в тюрьму. Как думаешь, кто его оттуда вытащил?– Деньги! Что тут думать. Там всё покупается и продаётся на раз-два-три, или у тебя есть другие соображения по этому поводу?– Сомнения у меня, сомнения… В голове навязчиво крутятся мысли, что Глеб если не федерал, то агент, работающий на ФСБ или военную разведку. Представь, если нам его подставили, как нашего проводника и организатора побега из России.– Ты хочешь сказать, что сегодняшнее плавание организовали спецслужбы? – Марина от волнения налила себе фужер шампанского и залпом выпила, как воду.– Не исключаю такой возможности. И потом, не стоит забывать, что нас ищут люди Морозова, им сейчас ой, как нужно, чтобы мы бесследно исчезли.– Ну, это ты зря! Если бы Глеб был человеком министра, то давно бы отправил нас рыб кормить, а мы… – Она оглянулась – яхта левым бортом подходила к пристани отеля. – Ладно, всё, потом договорим, но знай – я твоих сомнений не разделяю.– Подходим! – открывая дверь рубки, громко крикнул Глеб. – У вас вещи собраны?– Да, с утра ещё, – ответили супруги хором, вставая с кресел.Молодой матрос, выйдя на корму, бросил швартовые стоящему на причале человеку. Капитан, работая двигателем, по очереди включая то передний, то задний ход, выровнял яхту; закреплённые на стенках пристани резиновые пузыри – кранцы, скрипнули, принимая на себя тяжесть бортов катера, швартовые натянулись, гася последнюю инерцию судна.Когда закрепили трап и пассажиры вышли на берег, первое, что они сделали, тут же сели на деревянную скамеечку. Ноги, неделю не ходившие по твёрдой поверхности, отказывались стоять без пританцования и поиска равновесия, поэтому им пришлось взять несколько минут передышки и, медленно разминая мышцы, пробовать шагать снова.Алексей появился неожиданно, словно возник из ниоткуда в чистом поле. Его красная бейсболка и чупа-чупс за щекой вызвали улыбку у Глеба, а у его спутников интерес. Слишком сильно пожимая руку Сергея, он ойкнул за него, понимая, что переборщил, обхватывая своими тисками руку человека, чьей профессией было банковское дело, и поэтому, исправляя предыдущее действие, он, здороваясь, поцеловал руку Марине. Потом Алексей громко позвал носильщиков, указал им на стоящие у трапа чемоданы и, довольный собственной расторопностью, закрутил козырёк бейсболки на затылок.– Ну, что, вот теперь, кажется, мы действительно дошли до места назначения, – улыбаясь гримасам охранника и наступившей возможности идти по земле, произнёс Глеб. – Может, мы зайдём в ресторан и отметим это событие? Я, если честно, так соскучился по горячему… Очень хочется еврейского аспирина – куриного супчика с лапшой.– Нет, Глеб, извини. – Марина взяла мужа под руку и устало улыбнулась. – Очень хочу спать. Мне эта проклятая качка нарушила весь жизненный ритм, поэтому сначала сон, а потом – куда скажите и чего захотите.Сергей виновато улыбнулся и они, поддерживая друг друга, пошли следом за носильщиком.– Я очень хочу большую тарелку аспирина, жареный кусок мяса и… – Охранник поднял глаза к потолку, пытаясь в своём сознании оживить картинку чего-то необычного вкусного и большого. – И… – повторил он снова.– Пошли уже, – перебил его Глеб, – что ты тут фантазиями слюни гоняешь! Сейчас двенадцать часов дня, сто процентов везде шведский стол.– Шведский с-т-о-л, – произнёс он, смакуя каждый звук. – Это же праздник живота! Слышишь? – Он открыл двери ресторана. – Как это звучит! Стамбул, пятизвёздочный отель и – шведский стол.Алексей не обращая внимания на уже окруживших его официантов, не выбирая стола, сразу отправился смотреть, чем сегодня его будут баловать турецкие повара. Глеб, настроение и силы к которому стали возвращаться, как только он сделал несколько шагов по земле, взяв у официантов карту вин, выбрал стол в самом дальнем углу ресторана.– Боже, чего ты сюда забился? Если бы эти турецкие паши с кисточками на шляпах не подсказали, не нашёл бы тебя, – ставя на стол две огромные тарелки, слоями наполненные салатами, мясом, рыбой, макаронами и рисом, в интонации игривого упрёка произнёс охранник.– Во-первых, обжора, давай выберем хотя бы цвет вина.– Красный! – подвигая к себе тарелку и уже не отрывая взгляда от еды, выпалил Алексей.– Во-вторых, паша – это титул только высших военных или гражданских сановников, а в третьих, шляпа с кисточкой называется «феска», и красного вина я пить не хочу – и так давление скачет. Тебе всё равно, чем запивать, а мне очень хочется стаканчик холодного сухого вина.– Феска, меска – какая разница! Вот нудный ты становишься с годами! Знания, которыми ты всегда щеголяешь, сделали тебя стариком. Ну, какая девушка будет терпеть такого сухаря, как ты, особенно – если формой вашего общения будет постоянное назидание. Иди лучше выбери себе вкусняшек, наешься до отвала и начни рассматривать прелести лежащих на пляже красавиц. Глядишь, сытый желудок и округлости местных девиц подскажут тебе, как прекрасна жизнь не в платоническом, а в эротическом выражении.– Лешка, у тебя последнее время что не за здравие, то точно за упокой. С чего это ты вдруг на меня наехал, да ещё под таким странным углом? Считаешь, мне пора найти себе женщину?К столику подошёл официант, Глеб заказал ливанского вина, лоза которого несла свою историю от французских виноградников, и порцию домашней лапши на курином бульоне.– Не знаю! Пустое сидение и ожидание делают меня злым и раздражительным, а отсутствие секса и узкие джинсы приносят моим органам боль. Девок – полный отель, водки – хоть залейся, а ты шлёшь мне смс не отвлекаться, быть сосредоточенным и внимательным, – тяжело вздыхая, произнёс охранник. – Может, хотя бы сегодня, в честь вашего прибытия, я смогу угостить коктейлем какую-нибудь малышку с пляжа?..Глеб посмотрел в окно. На лежаках, прямо по самой бровке берега, лежали несколько молодых девиц, кокетливо демонстрирующих свои тела.– Наши, – тут же прокомментировал его взгляд Алексей. – Уже два дня нежатся. Сегодня утром я видел, как они друг друга кремом мазали… Думал – молния на ширинке разойдётся.– М-да, – многозначительно произнёс Глеб. – Хорошую я тебе работу нашёл, красивую. Но теперь послушай, как обстоят наши дела. Деньги на эти прелести нам ещё только предстоит заработать. Бардак начался в Москве… Я думал, силовики между собой договорятся, и мы спокойно, без придирок и досмотров отчалим по специальному коридору. Но всё провалилось и, как это обычно бывает, в самый последний момент. Украинский президент откусил немного от нашего, российского газа, отношения тут же натянулись, и вся операция встала, как осёл – на самой середине дороги.– И что? – возвращаясь к еде, с интересом спросил Алексей.– И ничего! Пришлось, как всегда, забыть о том, что планировали, и начать импровизировать. Пограничные визы в паспорта Сергея и Марины ставить в Москве, и сажать их на яхту в пяти километрах от берега.– Не понял! А что, в судовом журнале капитан не написал фамилии идущих с ним пассажиров?– Применили старый, проверенный ещё в Советском Союзе вариант. На яхту в Одесском порту зашёл я и подставная пара с такими же фамилиями, как в паспортах у наших олигархов. Пограничники и таможенники нас увидели, сличили фотки, досмотрели багаж и поставили свои штампы, а в море они поменялись – подставные ушли обратно на моторке, а Сергей и Марина зашли на судно…Появившейся официант прервал их разговор, поставив перед Глебом тарелку куриного супа с ароматным дымком и мелко порезанным укропчиком, разбросанным по поверхности бульона.– Ах-ах-ах, – качая от удовольствия головой, произнёс Глеб, – какие запахи! Лёш, ты можешь себе представить чувства человека, который неделю в пустыне без воды?– Я это чувство испытываю каждый вечер, если пропускаю обед. Но ты давай не отвлекайся, рассказывай красиво, с картинками и по порядку.– Поднялись они на борт, – продолжил Глеб, – расположились в каюте, а тут капитан получает радио сбавить ход для проверки перед пересечением морской границы Украины. Сам понимаешь, как нас это напрягло, но больше всех нервничали мои подопечные. А когда на яхту зашли два щекастых, с рыскающими глазами таможенника, Марина так явно стала краснеть и суетиться, что это не осталось без внимания. Бегло пройдя по каютам и ничего подозрительного не найдя, они стали задавать вопросы и прямо-таки клещами вытягивать из неё информацию. Допустить такое я не мог, и пришлось их застрелить!– Что? – подняв голову, удивлённо произнёс охранник, не переставая жевать.– Но, к сожалению, у меня ничего не получилось, таких пулей не убить, у них вместо бронежилетов пачки денег, – продолжил шутку Глеб. – Так что все мои пули отлетали от них, как от стенки горох. Стою, смотрю и вижу, как у них под черепной коробкой мысли копошатся. Все такие гаденькие, липкие и ужасно простые. Короче, выбрал я того, что постарше, и отозвал в сторону – для общения. Он моё подмигивание и жест воспринял, как выстрел стартового пистолета, вылетел на палубу и сразу перешёл к делу. «Давайте, – говорит, – колитесь: чего незаконного везёте? Мы же найдём! Сейчас тормознём вас часов на двенадцать, собачку подождём и аж до шпангоутов яхту вскроем. Я вижу – тётка нервничает, значит, что-то у вас, ребятки, нечисто».– Во, гад, мордастый! – Алексей вытер салфеткой рот и отодвинул от себя пустую тарелку.– «Вызывай, – говорю я ему, – ни наркоты, ни оружия у нас нет. Всё строго наоборот – люди настолько законопослушные, что даже маленькое нарушение заставляет их нервничать. Уже в море, когда они распаковывали свои чемоданы, вспомнили, что не задекларировали бриллиантовые украшения, и сейчас очень переживают, как ввезут их обратно». – «Якщо б ни мий дурень, так и я б смиявся, – ответил он мне на украинском и, тут же снова перейдя на русский, пояснил: – Мой напарник Микола веселит меня больше вашего, и такие сказки рассказывает, что верить хочется, аж зубы болят. Пятёрка евро, вот в эту шапочку… – Он снял головной убор, показывая глубину фуражки и лысину, старательно прикрытую прядью волос, – и везите ваши бриллианты, куда хотите».– Что, вот так просто попросил денег за проезд? – Охранник выпрямился, в его глазах читалось недоверие.– Попросил! – Глеб облизнул ложку, сожалея, что куриный суп закончился. – Лёша, ты меня удивляешь! Когда это человек, обременённый властью, что-то просит? Мы можем с тобой не понимать или просто не догадываться, но он-то сам точно знает, какая часть нашего кошелька принадлежит ему.– Слушай, почему нам так долго не несут вина? – оглядываясь по сторонам, раздражённо произнёс охранник.– Не знаю, – ответил Глеб, ловя себя на мысли, что впервые, рассказывая Алексею о своих приключениях, он не получает удовольствия от процесса, не испытывает состояния интриги и не хочет будоражить воображение охранника подбором красок повествования.– Скучно! – подытожил его мысли охранник, приступая к опустошению второй тарелки «шведских» изысков.Горячий суп, наступившее чувство сытости, отданные в дороге силы и ощущение, что он наконец-то может расслабиться, навалились на Глеба тяжестью непреодолимого желания рухнуть спать. Поэтому в тот момент, когда наконец-то принесли вино, он, не обращая внимания на налитый ему фужер и просьбу Алексея остаться, поднялся и пошёл к выходу из ресторана, так и не закончив своего рассказа. В дверях он на секундочку остановился, а, оглянувшись, улыбнулся – охранник всем своим естеством был там, за окном; его мимика и мысли, соединившись в одно целое, обнажали загоравших девушек, наполняя пульс сердца ритмом желания.В номере было тихо. Панорамные окна открывали чудесный вид на постоянно движущийся мир идущих по Босфору кораблей.Глеб, откинув покрывало, сел на кровать. Нужно было раздеться, но усталость согнула спину и опустила плечи. Всё кружилось и качалось, под лопатками нудно покалывало, отёкшие ступни ног, наконец-то избавившись от ботинок, гудели.Почувствовав, что сил на раздевания у него нет, он завалился на правый бок, поджал ноги, как в детстве и, натягивая на себя покрывало…, услышал настойчивый стук в дверь.Сознание отказывалось понимать и реагировать на шум, продолжая разрешать телу засыпать, но крики и мощные удары в дверь, раздражая, дёргали натянутые усталостью нервы.– Какого чёрта!! – открывая дверь, выругался Глеб, принимая в объятия Михаила.– Дрыхнуть собрался? Так вот – нет тебе! Наши подопечные с чемоданами ушли через запасной выход. На улице их ждало такси; хорошо, удалось поймать частника и проехать за ними.– Как уехали? С какими чемоданами? – отгоняя сон и уже понимая смысл сказанных Михаилом слов, задавал он вопросы, ответы на которые были очевидны.– Видишь, я был прав, когда говорил, что их нельзя ни на минуту терять из вида.– Так-так-так… – Глеб, нервно потирая ладони, стал кругами ходить по номеру. – Куда, говоришь, они поехали?– В Редиссон, сняли себе номер триста два, кстати! – Михаил поднял указательный палец вверх, жестом подчёркивая важность произносимых им слов. – Предъявили паспорта на фамилию Шнайдер.– Откуда ты знаешь?– Да я рядом с ними стоял, когда они регистрировались. Всё видел и слышал. Паспорта австрийские, они – туристы, прилетевшие полюбоваться видами Стамбула. Сами еле на ногах стоят от усталости, у неё один глаз весь кровяной – похоже, сосуды лопнули, по-немецки говорят плохо, но удивительно другое – когда турок листал их документы, то там стояли визы, как будто они только что прилетели.– Ты и это видел?– А что там видеть! Крупная, жёлтая с зелёными разводьями марка, погашенная на въезде красной печатью. У меня у самого такая вклеена.– Твою бабочку…! – Глеб перестал ходить и сел в кресло напротив Михаила. – Ну, и что мы теперь будем делать?– Не знаю. Ты думай, я поехал заселяться в Редиссон, так мне удобнее будет за ними наблюдать.– Правильно. Иди. – Глеб провёл рукой по лицу, словно хотел что-то стереть с него, остановился на месте, где когда-то были усы и, привычно теребя верхнюю губу, погрузился в раздумья.Михаил, захватив из своего номера только туалетные принадлежности, вскоре уже ехал в такси по дороге в Редиссон.Для него было очевидно – кто-то третий, более доверенный и осведомлённый, вступил в игру на этапе, когда олигарх и его жена попали в Стамбул.«Правильно говорил Михалыч, – рассуждал он про себя, – плана у нас никакого нет и, похоже, не предвидится. Сплошной экспромт. Сейчас понятно – Сергей, или теперь господин Шнайдер, готовился и не доверял Глебу с самого начала… Нет, наверное, всё-таки доверял, но – только организацию своего побега из России; а вот дальнейший уход он поручил кому-то более близкому». – Мысли его работали, как хорошо отлаженный механизм, рассуждения придавали уверенности, вырисовывая ниточку, за которую можно было потянуть.Такси остановилось у главного входа, швейцар открыл дверь автомобиля, Михаил вышел, оставляя в его ладони пять долларов.Взяв себе номер подешевле, с окнами во внутренний двор, он, понимая, что его подопечные спят, устав после морского плавания, решил прогуляться по отелю с целью изучения баров, ресторанов и холлов на предмет поиска в них укромных мест для наблюдения. Отмерив шагами коридоры, выяснив расположение лифтов и запасных выходов, Михаил, довольный своими действиями и в хорошем настроении, проходя мимо бара, поймал на себе острый взгляд брюнетки мальчишеского вида с фужером «Маргариты» в руках.И, как это часто бывало в жизни, ноги сами повернули в её сторону, даже не поинтересовавшись, что думает по этому поводу голова.– Русская? – спросил он, подходя к девушке.– А вам какое дело! – ответила она спокойно, глядя прямо Михаилу в глаза.– Понравилась, – неожиданно для себя выпалил он, усаживаясь рядом с ней.– И что теперь, спасибо тебе сказать?– Извини! Я как-то грубовато начал. Меня Никитой зовут, – назвал он первое, пришедшее на ум, имя, – приехал немного встряхнуться, отвлечься. А ничего не получается. С девушкой расстался и никак не могу её из головы выкинуть.– Во здорово! – Она хмыкнула и удивлённо качнула головой. – И ты решил выбрать меня в качестве утешителя или в качестве развлекателя!Михаил вздохнул, медленно провёл рукой по затылку, подбирая нужные слова. Ощущение, что сморозил глупость, завернув в бар, крепло в нём с каждой секундой.– Ладно… – Он поднялся. – Извини ещё раз. Просто, хотел с кем-нибудь поговорить.Она не успела ответить – их разговор прервал бармен, протягивая незнакомке подписать чек за выпитый коктейль; в верхней части чека было крупно выведена цифра «302»… В этот момент ладоши удачи так громко и звонко хлопнули в голове Михаила, что сначала улыбка, а потом и смешок непроизвольно вырвались наружу.– Что? – удивлённо произнесла она. – Самому от своих глупых слов смешно стало?Михаил согласно кивнул головой, но в этот момент внутри него подпрыгнул чертёнок, и он зажал себе рот рукой, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех.– Слушай, ты точно ненормальный! – сказала она, улыбаясь. – Пожалуй, я пойду, а то ещё целоваться кинешься.Не имея возможности говорить и с трудом переводя дыхание, он несколько раз махнул ей рукой, жестами показывая, что прощается, но, как только она встала, приступ смеха навалился на него с такой силой, что слёзы потоком побежали по щекам.Когда незнакомка ушла, Михаил сделал несколько глубоких вдохов и медленных выдохов, восстанавливая свой нормальный вид и самочувствие.Поднявшись в номер, он, не обращая внимания на то, что с момента расставания с Глебом прошло всего два часа, и тот вполне мог ещё спать, набрал его мобильный номер.– Да, говори!– Михалыч, сейчас мы с госпожой Удачей хохотали в голос! Представляешь, я нашёл того, кто им помогает. Это молодая женщина, брюнетка, около тридцати лет, хорошего сложения, острого ума и обладательница обалденно красивых кошачьих глаз.– Миша! Какие глаза! Лучше скажи, как ты на неё вышел.– В баре увидел. Когда она подписывала счёт за выпивку, на чеке стоял триста второй номер.– То есть, ты хочешь сказать, что девушка их родственник? Может, это дочь?– Нет, это ты далеко в рассуждениях шагнул. Дочь?.. – Михаил замолчал. Он мысленно сравнивал лицо незнакомки с фотографиями Сергея и Марины. – Хотя… похоже, очень похоже. И я надеюсь, мы скоро узнаем это наверняка. Теперь у меня есть «конь», а вернее – его ход. До того, как перед моими глазами мелькнул чек, я подсел к ней в баре поболтать, и сейчас могу смело продолжить линию поисков знакомства, по крайней мере, это будет выглядеть очень логично – девчонка действительно симпатичная.– Боже, что с вами творится! Лёшку еда уже не радует, шею свернул, на девок глядючи, ты – в баре флиртуешь. Почему вас так тянет на любовные интрижки во время работы?– Михалыч, святого не трогай! А потом, я же не замуж её зову, попью пару раз кофе, расскажу что-нибудь интересное о жизни, и заодно узнаю о планах семьи на дальнейшее.– Ладно, шучу я. Чем ближе подойдёшь, тем лучше; а сможешь в доверие войти, пойдёшь вместо меня главным лицом всей операции. Понял?– Буду стараться! – произнёс Михаил, отключая телефон и чувствуя, как волна чего-то нового, необъяснимо большого, накрывает его сознание звенящими нотами радости.Михаил глубоко вздохнул и почувствовал, как воздух неожиданно стал сладким и пьянящим, кровь потоками энергии, играя эластичностью сосудов, устремилась к голове, открывая сознанию дорогу к блаженству.«Вот, вот! – кричали его мысли, когда он, давая набежавшей энергии выход, стал отжиматься от пола. – Я опять в деле, в обойме, а, может, как обещает Глеб, и в самой его середине!»Трицепсы, работающие, как стальные пружины, наливаясь тяжестью нагрузки задрожали, когда он, перейдя на громкий счет, дошёл до ста.Поднявшись с пола, он снял рубашку и, подойдя к зеркалу, стал рассматривать себя.Тело горело, пот, пробив лоб, стекал по лицу и шее, мышцы, словно каменные глыбы, надувшись от напряжения, проявили рельеф и объёмную мужскую красоту.– Отлично! – произнёс он вслух. – Ударил нагрузкой по организму, теперь в душ и – на пост в вестибюль. Кто их знает, сейчас проспятся и дальше куда-нибудь рванут… – Он потрогал свои бицепсы, вдохом надул грудную клетку, подмигнул своему отражению и пошёл в ванную.Глеб, после разговора с Михаилом бросив телефон на кровать, принялся нарезать круги по своему номеру, всё больше и больше склоняясь в своих размышлениях в пользу того, что вся операция медленно, но верно идёт ко дну. В Москве федералы, готовящие его вхождение в бизнес Сергея, планировали несколько направлений и сценариев, по которым могли развиваться события, но то, что на горизонте появятся новые документы и дочь, пропавшая из поля их зрения где-то в Латинской Америке, не укладывалось ни в какие рамки. И, чем больше он анализировал и раскладывал варианты, тем сильнее в его голове пробивала себе дорогу только одна мысль – нужен спектакль под названием «блеф». Поэтому, ещё не отдавая своим действиям отчёта, но, уже понимая, что время работает против него, он набрал номер Михаила. Телефон сначала долго не отвечал, но, когда терпение, пробежав по нервам, подходило к стадии кипения, линия наконец-то соединилась.– Ворток, ну, где тебя носит? – выкрикнул он в трубку.– Душ принимал. А что случилось?!– Хочу тебя остановить, да и вообще всё сломать. Слушай меня внимательно и не перебивай. Если это их дочь, – а она вполне подходит под твое описание, то извини – твой белорусский опыт с Марго тут не поможет. У неё два высших образования, шикарное знание языков и отличный математический склад ума. Если предположить, что после ареста отца именно она взяла на себя руководство компаниями и заграничными филиалами банков, то, во-первых, она вряд ли сюда приехала одна, во-вторых, её мысли сейчас заняты только спасением отца и денег. Да и потом, если честно, ты, Миша, всем своим видом – в костюме ли, в рубашке – очень похож на оперативника, а про суровое выражение лица и говорить не приходится… Но именно этим мы и воспользуемся.– То есть?– Tie перебивай, тебе говорят! Я и сам собьюсь… Всё, что я тебе говорю, прямо сейчас рождается в моей голове, поэтому будь ласков, сопи там тихо-тихо. Продолжаю: я с Алексеем приезжаю в твой отель, и мы все вместе идём к ним в номер, а там… – Глеб замолчал, винегрет мыслей, крутящихся в его голове, не позволял быстро подбирать слова. – Хотя, нет! Иди в вестибюль и жди нас у входа. Если увидишь, что они снова с чемоданами куда-то уезжают, падай на хвост и тяни на себя, что есть силы. Понял?– Не понял, но уже выхожу вниз.Глеб положил трубку, и всё понеслось с другой скоростью. События, смешав расширенные удивлением заспанные глаза Алексея, задремавшего на пляжном шезлонге, с желтым такси и не разговаривающим на английском водителем, пролетели, как один миг, соединив друзей в холле отеля Редиссон.– Так, ребята, теперь всё делаем на одном дыхании. Слушайте мой план. Михаил, ты сидишь в вестибюле прямо напротив выхода из отеля, читаешь газету, пьёшь кофе и смотришь по сторонам. Твоя задача увидеть девушку и вежливо помахать ей ручкой. Алексей, ты берёшь два такси и ждёшь у запасного выхода из отеля, Ворток расскажет тебе, где он находится. Я пошёл к ним. Вникайте: нас всех троих уже видели, а, раз убежали – значит, не доверяют. Думаю, как только они отдохнут, то возьмут машину и поедут в аэропорт, тогда шанс потерять их из вида возрастает в несколько раз. Поэтому я решил применить старый, испытанный покерный приём – блеф. Скажу им, что Михаил офицер ФСБ, и его цель – арест всех членов семьи.– И что? Ты думаешь, они поедут с нами? – неуверенно произнёс охранник.– Всё, думать уже поздно! Просто доверьтесь мне! – Глеб развернулся и быстро пошёл к лифтам.Подойдя к номеру 302, он был спокоен. Энергия Шен, описанная в Книге Перемен, жила в каждой клеточке его тела, а память о гадании приносила уверенность.Когда дверь номера открылась, он увидел расширенные страхом глаза Марины, потерянное лицо сидящего в кресле Сергея и явный интерес девушки, сделавшей несколько шагов ему навстречу.– Яна, – начал говорить он, за доли секунды перелистав в памяти всю информацию, хранившуюся в его компьютере о дочери олигарха, – это хорошо, что вы хотите помочь родителям раствориться заграницей, но плохо, что вы привели с собой огромный хвост.– Глеб Михайлович? – от неожиданности отступая в угол номера, произнесла Марина.– И плохо, что вы, господа, нарушаете своё слово и уходите, не простившись.– Как вы нас нашли? – бросил реплику Сергей.– По агентам спецслужб, крутящимся вокруг вас! И давайте больше не будем задавать вопросов, а просто внимательно меня послушаем. Вы посчитали, что, покинув Россию, можете жить своей головой. Но я хочу показать вам, что в этом мире не нужно изобретать велосипед, а стоит воспользоваться услугами тех, у кого он есть. Итак, Яна с австрийскими паспортами, на фамилию Шнайдер, прилетела в Стамбул, но привела за собой оперативника ФСБ, причём она знает, о ком я говорю.– Что? – Она подошла к Глебу вплотную и уверенно подняла на него глаза.– Я говорю о крепком, высоком парне, разговаривающим с вами в баре сегодня днём. Этот мужчина сейчас сидит в холле отеля прямо напротив выхода, перекрывая возможные пути вашего отступления. Теперь сложите мои слова о паспорте, подумайте, как я вас нашёл, сходите вниз, посмотрите на улыбчивого федерала и начинайте быстро собирать чемоданы. Мой человек и две машины стоят у запасного выхода.– А я и схожу! Посмотрю! И, если его там нет, вам придётся многое объяснить! – Яна прошла мимо Глеба в открытую дверь номера.– Марина, начинайте собирать вещи. Я не исключаю возможности, что в отеле сейчас находятся несколько федеральных агентов. И, если они будут терять контроль над ситуацией, ваш арест – это только вопрос времени.– А как вы узнали про паспорта и наши фамилии? – тяжело поднимаясь с кресла, спросил Сергей.

– О, тут большое количество ответов. Например, мне приблизительно известно время вашего заселения в отель, я точно знаю, как вы выглядите, и уверен, что в стандартном номере вы жить не будете. Поэтому сжимая круг поисков, вычислить, где вы находитесь, очень легко.

– Они замолчали, но уже через несколько секунд услышали приближающиеся шаги.

– Точно, эта горилла, что приставала ко мне в баре, сейчас сидит внизу. И, когда я подошла к стойке регистрации, спросить про экскурсии, он снова попытался заигрывать со мной. – Теперь лицо и глаза Яны отражали гигантскую работу мыслей и напряжение, вызванное поиском ответов.

– Собирайте вещи! Пора уходить. – Глеб развернулся и вышел, прикрыв за собой дверь.

В коридоре было пусто, красная ковровая дорожка уходила вперёд, как стрела, упираясь в большое окно. В неожиданно возникшей паузе тишины он почувствовал, как гудят его ноги, и тянет усталостью спина. Кованый сундук, стоящий у стены и являющийся элементом этнического декора, скрипнул, когда он присел на него и закрыл глаза.

Мысли и рассуждения, напряжённо бегающие в его голове, немного притихли, тело расслабилось, но, провалившись в секундный сон, дёрнулось, испытывая страх потери контроля.

– Мы собрались! – Услышал он голос Сергея.

Глеб открыл глаза – они стояли с чемоданами в руках, готовые слушать и делать всё, что он скажет. Ему не нужно было играть или притворяться, его уставший вид и состояние говорили сами за себя.

– Эх, – произнёс он, вздыхая, – намаялся я сегодня. – Он поднял на них глаза и медленно обвёл всех взглядом. – Не делайте так больше. – Глеб поднялся, взял чемоданы из рук Марины и пошёл к лифту, слыша, как, по-разному ступая, они идут следом за ним…

День, такой длинный и сложный день подходил к концу. Глеб и его подопечные ехали в лифте; Михаил, улыбаясь своим мыслям, собирал в номере чемодан; а Алексей, сидя на заднем сидении такси, нервно грыз ноготь указательного пальца – Маня, его девочка, прожившая с ним почти двадцать лет, прислала смс, сообщив, что он может больше никогда не набирать её номер.

Глеб лежал на диване, поставив фужер на живот. Настроение, опустошив одну бутылку красного вина, приканчивало вторую. Глаза сквозь щелочки, пытаясь возвращать его к реальности, смотрели «Белое солнце пустыни», а голова и душа парили высоко в небе и хотели ещё вина и зрелищ. Икая, он немного приподнялся, тихонечко хлопнул себе по лбу, пытаясь вернуть ориентацию в пространстве, но приличная доля употреблённого алкоголя не хотела возвращать память и резкость картинок этого мира.

– Твою мать, как мне хорошо! Никто по душе не скрепит! Никто не делает вид, что любит, опустошая банковскую карточку, а главное – никто не «жертвует» ради меня жизнью, коря судьбу и провиденье за то, что живёт с неудачником. Но, если честно, – решил он поговорить сам с собой, – всё строго наоборот. Это вы, женщины, проявили свою сущность, откусив райское яблочко, а потом уговорили нас, доверчивых, ранимых и слабых последовать вашему примеру. Эх, – Глеб глубоко вздохнул, почесал затылок и продолжил неожиданно выскочившую из опьяневшего сознания тему: – Сейчас бы лежал себе на берегу залива, ел банан, любовался обнажённым телом какой-нибудь молоденькой Евы и ни о чём не думал, наслаждаясь теплом и пением райских птиц. Так нет же, какой-то ползучий гад зацепил лестью ваши слабые головы и простой укус любопытства обернулся для нас, мужиков, бурлацкой лямкой нескончаемых компромиссов и поисков «корыт, домов, дворцов и океанов».

Неожиданно вырвавшийся каламбур и назидательный упрёк в адрес женщин вызвал у него улыбку и подстегнул настроение к лёгкому озорству.

Он попытался подняться, но тут же уронил фужер, и оставшиеся в нём капли вина, упав на футболку, растеклись по груди.

– Е-к-л-м-н, завтра не отстираю!! Придётся идти замачивать. Ну, ничего в этом мире не меняется! Если пятно, то обязательно на животе. Правильно все надо мной смеются, нужно худеть, тогда жир и прочая пища, пролетающая мимо рта, будет падать на пол, а не растекаться по… – Он с удовольствием похлопал ладонями выпирающий живот и, усмехнувшись, продолжил: – По тугому шарику мышц моего необычного пресса.

Глеб встал, Верещагин в телевизоре боролся с контрабандистами и искренне говорил об обиде за державу. Раскачиваясь из стороны в сторону и помогая руками держать уплывающие куда-то стены, он дошёл до умывальника, включил воду и посмотрел на своё отражение.

– Вот это да!! – Он медленно провёл ладонью по лицу. – Хорош, нечего сказать!! Морда пьяная, под глазами мешки синюшные, небритый, одежда вином залита, и… – Глеб поднял руку и указательным пальцем грозно постучал по зеркалу. – …Эта образина лежит себе на диване и философствует! Да если тебя такого заросшего, неухоженного показать интеллигентной женщине, она стометровку пронесётся быстрее чемпиона Мира. Хотя… – Его плавающие в алкоголе мысли быстро отыскали в памяти анекдот про француженку, которая, в отличие от русской и американки, с удовольствием подобрала на улице пьяницу. – Если быть объективным… – Он втянул живот, надул вдохом грудь, расправил плечи. – Именно выпивший я чертовски остроумен, да и вообще – совершенен. Предрассудки, морщины, покалывание и поскрипывание в теле уходят, растворяются без осадка, как только моя кровь, перемешиваясь с алкоголем, достигает головы, придавая органам энергию и стойкость. – При этих словах он оттопырил резинку трусов и визуально убедился в правоте сказанных слов. – И что это за манеры у нас, у русских, – сменило его настроение тему рассуждений, – с горя напиваемся, удача подвернётся – обязательно закрепим её литром водочки. Время убить – тоже будьте любезны остограмиться. Как ни крути… – Он зашёл в душевую кабину и включил воду. – Вся жизнь – это шаги от одного бокала до другого. Среди нас, пожалуй, только евреи знают другие маршруты. Они с самого детства под чутким маминым руководством держат в руках смычки и книги, а не пластиковые стаканы с бормотухой в тенистых дворах родных домов.

Горячая вода принесла ему удовольствие, отрезвляя голову и мысли.

– Вот, к примеру, взять меня. С какого это перепуга второй день пью? Нет, чтобы культурно выйти в город, посмотреть местные достопримечательности, памятники, девушек красивых… – произнося эти слова, он похолодел и почти мгновенно протрезвел.

Быстро обернувшись в полотенце, Глеб, выскочив из ванной, прошёл кабинет и, открыв входную дверь в спальню, встал, как вкопанный.

В кровати точно кто-то лежал… Головы видно не было, комочек, накрутивший на себя одеяло, казалось, даже и не дышал.

Глеб с силой растёр себе лоб, постучал ладонью по затылку, но имя его ночной гостьи не проявилось.

– Зараза!! Знаю же, что много пить нельзя!! – Он вздохнул и решил подойти к кровати, предположительно думая, что увиденное лицо поможет ему отыскать в коридорах памяти вчерашний вечер.

– Ну, и чего ты крадёшься? – Услышал Глеб голос своей гостьи, едва сделав первый шаг.

Она вынырнула из-под одеяла и улыбнулась.

– Мало того, что ты всё ночь колобродил, как медведь шатун, так ещё и утром выспаться не даёшь!

Глеб стоял посередине спальни и продолжал уверенно терять дар речи. На него смотрели глаза женщины, которую он не видел тридцать пять лет.

– Знаешь… – Она встала. Его футболка поглотила её настолько, что почти доходила до икр. – Я думала – ты особенный, читала твоё досье и удивлялась количеству изворотов, вывертов, счастливых везений, а увидела обычного выпивоху с джентельменским набором пустых философских фраз.

– Вывертов? – растерянно повторил за ней Глеб, пытаясь вспомнить вчерашний вечер и отыскать ответы на бегающие в сознании вопросы.

Он внимательно осмотрел комнату. Аккуратно сложенная одежда Лены лежала на пуфике, вторая подушка была не смята и мебель стояла строго на своих местах, не нарушая общую гармонию помещения.

Память проблесками сознания возвращала ему её лицо, ресторан, но дорогу до номера, а тем более – ночное общение он, несмотря на невероятное напряжение, вспомнить не смог.

– Глеб. – Она уверенно направилась к туалету. – Я пойду одеваться и схожу в местное управление, а ты давай ложись спать.

– Лена! Как ты тут оказалась? – Глеб опустился на кровать, его ноги и голова, став ватными, не хотели работать и выполнять команды. – Похоже, у меня водочная амнезия, ничего кроме картинок из ресторана не помню. Если тебе не трудно, хотя бы штрихами обозначь наше вчерашнее общение.

– Совсем ничего? – Она подняла на него удивлённые глаза и снова улыбнулась.

Глеб отрицательно покачал головой и состроил гримасу глупого сожаления.

– Я прилетела за твоей душой! – Она усмехнулась и скрылась за дверью туалетной комнаты.

– Боже, – произнёс Глеб еле слышно одними губами, – Лёшке нотации читаю, а сам допился до галлюцинаций. – Он потрогал рукой лоб. – Похоже, у меня температура.

– Лена! – выкрикнул он громко, – это действительно ты или у меня алкогольная делирия?

– Белов, – услышал он её голос, – дай мне спокойно одеться. А если тебя терзает вопрос о нашем сексе, так не мечтай – ничего не было. Я не сплю с подследственными.

Глеб облегчённо вздохнул, но колючее слово «подследственный» сдавило его сознание далёким холодом металлических засовов и решёток на окнах.

– А я вчера был полный дурак, или надежда на хорошие отношения осталась? – произнёс он очень громко, подходя к двери туалета именно в тот момент, когда она, резко распахнувшись, чуть было не расплющила ему нос.

– Белов! Какого черта ты стоишь под самыми дверями? – Она обошла его, получая огромное удовольствие от своей выправки и его, широко открытых от удивления, глаз. – Сегодня в семь часов, в ресторане этого отеля у нас с тобой теплый, дружеский вечер встречи выпускников. Будь любезен… – Она миновала комнату, открыла входную дверь и, не оглядываясь, уже из общего коридора выкрикнула: – Не опаздывай!

Вдруг где-то далеко, казалось, даже не в его комнате, раздался телефонный звонок. Поиски мобильного и непрекращающаяся трель звонка вскоре принесли результат и, выуживая аппарат из складок дивана, он нажал на трубку, даже не взглянув на экран.

– Да, – тихо произнёс Глеб голосом умирающего в очереди пенсионера.

– Михалыч, напомни – какой у тебя номер? Я уже шагаю по вестибюлю отеля.

– Ворток! Тебя-то каким ветром сюда принесло?

– Здрасти, я ваша тётя с Таганрога!! Не ты ли ночью мне звонил? Настаивал, чтобы я первым же самолётом прилетел к тебе в Волгоград, адрес сказал – гостиница «Южная», – выпалил Михаил, заходя в открытую дверь номера. – Ну, я, конечно, понимаю, что ты вчера до бровей наелся, но спрашивать у меня, как называется гостиница, в которой ты живёшь уже два дня – это круто.

– Да подожди ты прикалываться! Ты даже не понимаешь, что сейчас сказал! Гостиница, в которой я остановился, называется «Южная», Волгоград входит в состав южного федерального округа России, а что там написано в моём предсказании?..

Глеб быстро подошёл к компьютеру, набрал сайт книги Перемен и снова пробежал глазами толкование под номером «46».

– Юг – это же к счастью! Ты понимаешь, в моём сне… – Он замолчал. Неожиданно в памяти всплыло предупреждение ничего никому не рассказывать, пока не сбудется. – Ай, ладно! Чего я тебе голову морочу, всякой ерундой. Давай говори, почему я тебя вызвал.

Михаил опустился на диван и стал сначала тихо, но потом всё громче и громче смеяться.

– Ну, что ты заливаешься? Доживёшь до моих лет, узнаешь, почему алкоголь стирает память лучше ластика в тетрадке.

– Нет уж, извините! Это ваши с Алексеем упражнения – водка да селёдка, а я всё, завязал. Стакан шампанского на Новый год будет моим самым большим грехом… ну, конечно, если не считать хорошенькой блондинки или брюнетки.

– Молодец! Я тоже так хочу, но по слабости характера каждый раз завязываю и развязываю одновременно.

– По телефону, – продолжил Михаил, – ты сказал, что Сергей переписал на тебя компанию в Волгоградской области, занимающуюся поиском полезных ископаемых. Сказал, что проведена сейсмическая разведка и пробное бурение. Потом произнёс странные для меня слова о каком-то керне и каротаже.

– Ах, вот почему у меня праздник! Вот почему я пью и гуляю! Слушай меня внимательно. Керн – это то, что вытаскивают из бурового инструмента. Геолог видит, какая порода, находится на глубине бурения; а каротаж – это метод, основанный на поглощении этой породой радиации, идущей от источника постоянного излучения.

– И для чего ты всё это рассказываешь?

– Мишка, там, в волжских степях, почти у самой границы с Казахстаном, калийные соли!

– Соли! Я думал, ты сейчас скажешь нефть или, на худой конец, газ! А соли – это что?

– Соли, дружок, это, говоря любимым тебе белорусским языком, практически весь бюджет этой Республики. Калийные удобрения – это не солонка на столе, без них ни одна картошка с огурчиком не вырастет.

– Это ты о Солигорске говоришь?

– Да, и «Беларуськалии» тоже. Сегодня благодаря этому месторождению они вышли на третье место в мире по добыче… Понятное дело, уступая России.

– Ты хочешь сказать, что в наших руках компания, имеющая лицензию на добычу удобрений?

– Я хочу сказать, что у нас в руках данные разведки и знания, на каких территориях находиться месторождение. Поэтому сейчас тебе предстоит поездка по мелким местным Советам и встречи с главами администрации на предмет покупки или аренды земли, где, по нашим данным, начнутся масштабные буровые работы и последующее строительство обогатительного комбината.

– У тебя телефон звонит!! – Михаил показал Глебу на светящийся экран мобильного.

– А, точно! – Азарт, с которым он стал рассказывать о месторождении, а главное – возвращающаяся память увлекли его настолько, что вибрации и звуки звонка прошли мимо его сознания.

– Алё, кто это?

– Это я! – Знакомая интонация в секунду сдула шарик его настроения, а тяжёлый вздох напряг нервы мгновенной тяжестью проявившихся воспоминаний.

– И что ты хочешь? – Глеб жестом показал Михаилу, чтобы тот закрыл входную дверь и удобно расположился в кресле. – Помнится, я выполнил все твои условия. А если учесть, что совместно нажитое имущество ты «честно» поделила, то даже и не представляю, какую услугу мне ещё нужно тебе оказать, чтобы мой номер телефона был удалён из твоей жизни.

– Зло, Белов! Очень зло! Ты же не такой, так зачем же раздуваешь щёки? Помнится…

– Стоп! – Глеб перебил её, чувствуя, как желание сказать ей всё, о чём он махал кулаками в своих рассуждениях, рвётся наружу. – Я не в Москве, и сейчас у меня в комнате люди, поэтому говори, зачем звонишь, опуская лирику и воспоминания.

– Хорошо, – голос Виктории был спокоен и настроен на уверенную тональность. – Конечно, ты устроил мне испытание с разводом. Я не ожидала, что твои друзья так быстро всё организуют, но раз уж ты так сильно хочешь со мной расстаться, что…

– К делу переходи, – снова перебил её Глеб.

– А чего ты меня постоянно перебиваешь? В чём дело? Откуда такая раздражительность? Не хочешь ли ты сказать мне, что я виновата в нашем с тобой расставании?

Глеб опустил телефон, прикрыл пальцем микрофон и, посмотрев на Михаила произнёс:

– Твоя тебе тоже звонит? Тоже пытается показать свою пушистость? – Ворток улыбнулся и уверенно закачал головой.

– Я ушла, потому что мне… – Убрав палец, услышал Глеб продолжение долгой речи. Секунда колебания и мысль свободы, вырвавшаяся из-под плиты прошлого, шевельнула нервные окончания пальца, выключающего телефон.

– М-и-и-ша, – протяжно произнёс Глеб, собирая мысли в кучку и снова настраиваясь на разговор, – давай продолжим. Правда, этот звонок стёр у меня идею, ради которой я начал тебе рассказывать о месторождении…

– Вчера, когда ты звонил и просил срочно приехать, намекал на совместную поездку…

– Собака! Чёрт знает что! – громко выругался Глеб, снова поднимая звонящий телефон.

– Папа, папа, ты меня слышишь?

– Шурка, девочка моя, это ты?

– Да, это я. Рассказывай как твои дела, чем занимаешься и где снова мотаешься? Я так понимаю, ты не на Кипре, и в Москве тебя нет, я домой звонила. Вот, еле разыскала на мобильном.

А Глеб слушал и ликовал. В данный момент его жизни только голос его дочери оставлял надежду на то, что в мире ещё есть женщины, живущие искренностью.

– Всё отлично, я работаю, сейчас нахожусь в Волгограде по делам буровой компании. Словом, всё замечательно. Лучше ты расскажи, как там мой внук? Какие дела у зятя, что сваты? – Глеб стал ходить кругами по комнате, его радость от общения с дочерью передалась Михаилу, мысль, что ему тоже очень хочется когда-нибудь поболтать с детьми о внуках приятно погладила сознание, проявив на лице улыбку умиления.

– Папа, слушай внимательно. На твои вопросы я коротко отвечаю: всё хорошо; и хочу сообщить тебе главную новость – ты снова станешь дедушкой!

– Что?! – Глеб включил громкую связь на телефоне и поднёс трубку к уху товарища.

– Говорю, что ты снова станешь дедушкой. Ходила к врачу, ставят семь недель, ты там слышишь меня или нет?

– Конечно, слышу! Девочка моя, как здорово! Ты не представляешь, как прекрасно в дорогах, суете и мишуре дней остановиться и услышать, что где-то в далёкой Канаде появилась новая жизнь. Я очень счастлив, ты молодец! – Глеб почувствовал, как слегка дрогнул его голос, глаза сделались влажными, и маленькая слезинка побежала по окрашенной волнением щеке.

Михаил, чувствуя настроение друга, поднялся с кресла, суетливо захлопал дверцами шкафов в поисках бара и, найдя водку в маленьких бутылочках, быстро отвернул им «головы».

– Папа, мне очень хочется дочку. Я сказала Франсуа, что у него будет сестричка, так он – представляешь – не отходит от меня, по дому стал помогать и даже сегодня в школе никого не толкнул и не обидел.

– Ну, вот видишь, как всё славно получается. Вы думали, гадали, как его к усидчивости и порядку приучить, а жизнь сама воспитала. Только не упустите этот момент, похвалите мальчишку лишний раз, ему приятно и вам удовлетворение. А насчёт девочки или мальчика – так это свыше… но мне кажется, что у тебя опять будет сын.

Михаил достал из холодильника орешки, чипсы, шоколадку и жестом показал Глебу, что для праздника всё готово.

– Ладно, папуля, не буду тебя отвлекать, да и звонить в Россию из Канады – самый дорогой тариф, поэтому давай прощаться. В конце хочу сказать, чтобы ты следил за своим здоровьем. Говорю как врач – ты сейчас находишься в возрасте мужского риска, береги сердце от чрезмерных нагрузок, сосуды и печень от избытка алкоголя и скорее прилетай в гости, очень, очень скучаю по тебе. Целую, целую, зацелую!

– Обязательно прилечу. И я тебя очень люблю! – произнёс Глеб, отключая громкую связь и телефон.

– Ну, что, дедуля, выпьем за новость или будешь печень беречь? – Михаил сиял, как начищенная пряжка солдатского ремня, сверкая белизной крепких зубов.

Глеб сел за накрытый товарищем стол, взял в руки маленькую бутылочку столичной, покрутил её в руках, поднял глаза на Михаила, улыбнулся и произнёс:

– А знаешь, не только Франсуа с появлением ещё одного ребенка в семье будет лучше себя вести. Не только его это событие сделает лучше, мне тоже нужно подумать и изменить отношение к жизни. Уже только потому, что очень хочется дожить до того момента, когда я сяду за большой рождественский стол, и все мои дети, их мужья и жёны, внуки и друзья поднимут за меня, как главу семьи, тост… – Говоря это, Глеб неожиданно ощутил теплоту доброты, уловил нотки сентиментальности и розовой, порхающей по настроению радости. – Давай, Миша! – Он поднял над головой бутылочку. – Выпьем за жизнь, которая сейчас растёт и развивается, за мою девочку и её семью.

Бутылочки стукнулись горлышками, водка одним глотком ушла на встречу с желудком, солёные чипсы захрустели на зубах, оставляя во рту вкус жжёного масла, а душа Глеба уже ничего, кроме счастья, не ощущала, и очень хотела говорить и вспоминать.

– Однажды прилетел я в Дели, – начал он рассказывать Михаилу, который уже понял, что Михалыч в настроении, и поэтому следующие две маленьких бутылочки, но уже с виски, тут же оказались на столе. – Арендовал автомобиль и поехал в Джайпур – главный город Раджистана. До этого дня я уже трижды бывал в этих местах, сотрудничая с компанией по продаже изумрудов. И вот, где-то на середине пути, случилась у меня оказия – боковое стекло моей водительской двери слетело с направляющих и упало внутрь обшивки. Казалось бы, Индия, тепло, можно продолжать путь и так, обдуваясь ветерком, но дорога, по которой я ехал, была забита караванами верблюдов и вереницами старых, выцветших грузовиков, скрипящих под непомерными тюками. Запах, вонь, пыль и грязь очень быстро привели меня к мысли, что нужно останавливаться и восстанавливать стекло. И вот, когда первая звезда блеснула на небе, а заря окрасила горизонт красным цветом, мне удалось справиться с проблемой и наконец-то снова обратить внимание на происходящее вокруг меня. На краю поля, совсем недалеко от дороги, стоял платан, увешанный разноцветными гирляндами и яркими бумажными цветами. Под деревом стояли столы, накрытые белыми скатертями с большим количеством простой еды. Люди веселились, сантур – древний индийский инструмент, похожий на наши гусли – издавал резковатые звуки, которые, несмотря на расстояние, были хорошо различимы. Я постоял немного, увлечённый красками непонятного мне торжества, потом слегка размял отёкшие от сидения на корточках ноги и пошёл садиться в автомобиль. Но, вставляя ключ в замок зажигания, заметил, как двое мужчин, взяв большую ножовку, стали на глазах у всех пилить разукрашенное дерево. Люди, даже те, кто сидели за столом, поднялись и, соединившись руками, образовали живое кольцо. Музыка стихла, шум пилы и распевная молитва десятками голосов заполнили пространство. Зеваки, – такие же, как я путники, остановились, увлечённые красотой и необычностью происходящего. Дерево упало, ломая ветки о крепкую землю. Хоровод остановился, поднял руки к небу, а из общего потока молящихся людей вышел одетый во всё белое юноша. Он, сложив на груди руки, трижды поклонился и, оторвав один листочек, одел на себя белую гирлянду живых цветов под одобрительные крики своего окружения. Потом я завёл двигатель и поехал дальше. Обряд и таинство, которое я видел, забылись на третий день моего пребывания в Джайпуре, уступив место мыслям о работе. Но судьбе суждено было рассказать мне продолжение этой истории. Почти перед самым отъездом у меня выдался выходной день, и я решил немного погулять по уникальному, – думаю, единственному в своём роде, розовому городу.

Розовым его назвали потому, что при строительстве использовался красный песчаник или, если говорить точнее, терракотовый. Дворец был построен махараджей Джай Сингхом и, как гласит легенда, рассказанная мне на базарной площади индийским экскурсоводом, потому, что махараджи взял себе в жёны четвёртую и самую обожаемую им жену. По странному закону, существующему в те времена, третий брак запрещался при условии, что у тебя уже есть две жены. Четвёртый был снова разрешён, но вот как обойти запрет третьего – очень долго оставалось ребусом, который преодолел просветлённый ум махараджи. Он узаконил обряд, существующий в штате Пенджаб, и разрешил мужчине жениться на дереве. Свадебная процессия отправлялась в лес, украшала выбранное дерево, устраивала пир у его корней, желая молодым счастья. Потом дерево, – а обычно это был платан, срубалось, и местный брамин объявлял «безутешному» мужу о безвременной кончине его жены, открывая тем самым «вдовцу» дорогу к следующему браку. Так же поступил и великий раджа, перешагнув через третий брак с деревом, страстно желая свою четвёртую жену. Миша! – Он поднял виски, уже отчётливо понимая, что настроение, встретившись с желанием, хотят напиться и снова ударить по его печени сомнительного качества алкоголем. – Давай для разнообразия сотрём границы стереотипов, и устроим себе свадьбу с деревом. Представь: оно не будет бегать по магазинам, заставляя часами сидеть в примерочных и восторгаться неземной красотой в сочетании с изящностью бренда. И главное – безропотно встретит с тобой старость, несмотря на пороки и недостатки… Михаил молчал. Он любил такую разговорчивость товарища, и поэтому с удовольствием слушал его, начинающие пьянеть, рассуждения.Но неожиданно в идиллию общения вмешался резкий, скрипучий звук вращающейся ручки входной двери, и тут же на пороге появилась Лена в форме советника юстиции.– Нет, вы только поглядите на него! – произнесла она нарочито громко, усаживаясь за стол и отбирая бутылочку виски из рук Глеба. – Я же оставила тебя отдохнуть, привести себя в порядок, а ты чем занимаешься?..– Миша, – обратился он к товарищу, – представляю свою школьную подругу. Правда, если честно, то абсолютно не помню, как ей удалось из детства вот так незаметно проскочить в кровать моего номера.– Лена, – протянула она руку Михаилу и крепко сжала его ладонь. Долгие годы работы в строгой профессии и среди мужчин научили её суровому общению и выкинули из лексикона прилагательные.– Женщина, у меня праздник! Дочь позвонила, ещё одного внука ждём…– У тебя третий день праздник, – перебила она его, подвигая к себе пакетик с орешками, – но я прилетела испортить тебе всю обедню и вернуть на землю. Вставай, и пошли в ресторан, во-первых, хочу есть, во-вторых, нам нужно поговорить без посторонних.Глеб поднялся, не особо понимая, почему он должен слушаться, но чувствуя, что странность появления Лены в его жизни нуждается в ответах, пошёл надевать ботинки. Через несколько секунд они, оставив Михаила в номере, уже шли по коридору к лифту. Молчание, идущее вместе с ними, было наполнено мыслями Лены о предстоящем разговоре, а Глеб снова вернулся к утреннему рассуждению о том, что в этой жизни женщины, отведав райского яблочка, знают ровно на одно мгновенье, один укус и шаг больше мужчин.И, наверное, именно поэтому в это же самое время Маня, простившись с Алексеем, каталась по городу на «Мерседесе» и с любопытством поглядывала на импозантных мужчин, давая возможность своим мыслям разбежаться в мечтах о богатом олигархе; Вера читала сообщения Михаила и абсолютно спокойно говорила себе, что ещё рано, и в воспитательных целях нужно продолжить мучить мужа молчанием; Виктория, после того, как Глеб прервал их телефонный разговор, снова мысленно представила, как он обнимал на яхте Настю, как говорил ей ласковые слова и как тратил деньги на эту вертихвостку. Дорогие наряды и украшения, прошедшие мимо неё, не давали ей покоя даже больше, чем сам факт его жизни с другой, и поэтому она твердо решила снова обзвонить своих подружек и, после обсуждения темы магазинных скидок, обязательно ещё раз рассказать, как именно нужно отбирать у загулявших мужей деньги и собственность.Дождь – единственный, кто знал правду о мире людей – плакал где-то под Минском. Он жалел тех, кто тратит жизнь на поиски денег и очень жалел тех, кто измеряет семейное счастье новыми туалетами, украшениями и путешествиями. Но так, как падающая с неба вода и пахнущий после дождя озоном воздух в этот день был очень далеко от наших героев, никто из них не усомнился в своих поступках и никто из них не подумал о мире в своей душе.

– Головы опустили! Сидите тут, сопите! Вашу мать!

Седой генерал посмотрел на портреты Президента и Премьер Министра, висящие над его рабочим креслом, хмыкнул и продолжил ходить по кабинету.

– Почему, я вас спрашиваю, инициативу порученного нам дела вы с лёгкостью передали федералам и какому-то сомнительному киприоту? Что, только мне одному видно, как смешно они водят нас за нос? И вы думаете, с такой работой можно пройти переаттестацию?! А вот хрен вам всем! – Генерал скрутил фигу и выставил её вперёд. – И думать забудьте! Пока это дело мне на стол не положите, никто в Следственный Комитет России не перейдёт.

– Николай Федорович, – решил подать голос один из присутствующих, – там такая каша заварилась! Мы не знаем, кто нам дорогу переходит, кому мы мешаем, межведомственная суета очень сильно затрудняет работу. Вы помните, я был против освобождения олигарха под залог. Мы бы его карцерами замордовали, но какой-то умник из ФСБ предложил схему внедрения в его окружение своего агента, и всё пошло наперекосяк. Сейчас нам приходится следить за олигархом, благо мы знаем, где он скрывается, и за русским-киприотом, введённым в его окружение.

Генерал подошёл к своему рабочему столу и, громко скрипя ножками кресла по паркету, сел.

– Не нужно мне повторять то, что я и без того знаю! – раздражённо перебил он следователя. – Где деньги пенсионного фонда? Где кредиты, выведенные из банков по поддельным договорам? Где, я спрашиваю, результаты вашей слежки? Что, – он звонко хлопнул ладонью по столу, – мне докладывать наверх?! Когда будет арестован олигарх и его жена? Когда… – Генерал замолчал, и снова обвёл присутствующих колючим, начальствующим взглядом. – А знаете, я сегодня разговаривал по телефону с Морозовым, и он поведал мне ужасные вещи. Этот Белов по своему второму, кипрскому, паспорту получил в управление все ключевые компании олигарха. И сегодня, пока вы тут упорно работаете, они восстанавливают бизнес, а главное – совершенно легально ведут разведку углеводородов и калийных солей в Астраханской и Волгоградской областях!

Присутствующие подняли глаза на генерала, неожиданно возникшая тишина нарушалась только жужжанием бьющихся о стекло мух.

– Всё, баста! Разговоры окончены! Расходитесь по кабинетам, и к вечеру родите мне бумагу, из которой я увижу, что вы двумя руками держите за горло всех, кто помогает олигарху в работе. И знайте – отмазка, что вам дорогу переходят федералы, больше не пройдёт. У нас – наше начальство, и оно требует результатов. Идите!

Скрипы стульев, тяжёлые вздохи и шаги ещё какое-то время жили в кабинете генерала, но, когда массивная дверь закрылась за последним, он тут же набрал номер Морозова.

– Иван Шамильевич, как обещал – накрутил своим следа-кам по самое «не горюй», теперь бегать будут, как ошпаренные.

– Федорович, ты молодец! – произнёс министр с явным восточным акцентом.

– Тут ещё одно дельце скользкое нарисовалось. По телефону сказать не могу, поэтому отправил тебе курьера. Ты, когда письмецо прочитаешь, порежь его машинкой тоненько-тоненько. А вечером встретимся в ресторане на Тверской и всё обсудим.

– Шамильевич, любишь ты сюрпризы! – Генерал посмотрел на телефонный блок – кнопка с надписью «секретарь» загорелась жёлтым цветом. – Вот, похоже, и весточка твоя прилетела.

– Ну, тогда до вечера.

Генерал опустил телефон, откинулся в кресле и закрыл глаза. Он почувствовал усталость. Мысли, и в последнее время всё больше тяжёлые, крутились в голове страхами и опасеньями. Реформа, затеянная Президентом и направленная на создание в России единого следственного органа СКР, пугала его не только предстоящей аттестацией, но и ветром неизбежных перемен.

Проведя руками по давно отполированным его локтями деревянным подлокотникам кресла, он тяжело вздохнул – дилемма: уходить на пенсию или продолжать работать грызла его изнутри, не давая покоя.

Неожиданный звонок заставил его вздрогнуть. Он покосился на стоящий в отдалении телефон, кряхтя, потянулся и понял трубку.

– Слушаю! – Не узнал он собственный голос, полный энергии и подчинения.

– Николай Федорович, мне нужно на следующей неделе докладывать Премьеру о выполнении его личного поручения.

– Товарищ Председатель, мы работаем! Я только что провёл совещание со следственной группой, завтра к утру подготовим записку о проделанной работе и дальнейших мероприятиях.

– Ну-ну, смотри не подведи. – В телефоне что-то щёлкнуло, и генерал вернул замолчавшую трубку на прежнее место.

– Эх, – произнёс он с досадой, – накрутят, навертят, в шпионов поиграют, потом провалят всё к чёртовой матери и звонят – Федорович, выручай, найди олигарха, верни стране деньги, нам докладывать нужно! – Генерал придал лицу гримасу брезгливости. – А мне перед пенсией нужно следующее звание и дачу государственную, на личную-то с вами не заработать… – Он посмотрел на продолжающую светится кнопку вызова секретаря и задумчиво произнёс: – Хорошо, на свете есть добрые люди, может быть, они-то и помогут старому генералу продвинуться по службе и домик в деревне купить… – произнося это, он уверенно нажал на вызов.

– У меня почта должна быть, курьерская, неси её сюда!

– Так точно… – услышал он обрывок фразы, выключая селектор.

Несколько секунд генерал смотрел на входную дверь, нетерпение и сдобренные перспективами хорошей жизни мысли подталкивали его как можно быстрее прочитать документы, присланные Морозовым.

– Разрешите! – выглянуло из-за двери всегда румяное и улыбчивое лицо молодого лейтенанта.

– Давай-давай, без церемоний! – раздражённо, но не повышая голоса, скомандовал генерал. – Почту клади на стол и, если кто сидит в приёмной, пусть ждут.

Лейтенант слегка кивнул головой, положил папку, беззвучно развернулся и так же тихо притворил за собой дверь.

– Вот… – Мужчина выбрал из большого количества корреспонденции розовый конверт и, торопливо разорвав его, достал несколько скреплённых между собой листов. – Ваша честь, – стал читать он написанное от руки заявление, – я – так называемый «потерпевший» по настоящему уголовному делу. С нынешним министром Морозовым И. Ш. я познакомился на Кипре весной 1999 года, где проживал совместно с семьёй. Уже в то время Морозов, активно интересующийся моим банковским бизнесом, предложил мне поддержку в различных государственных структурах, Генеральной Прокуратуре, ФСБ и Счётной Палате на условиях финансирования его личных бизнес-проектов. К настоящему моменту мною оплачены приобретённые в Испании и на Кипре дома, легковые автомобили, яхта, которыми владеет министр. Сейчас Морозов перешёл к откровенному вымогательству и угрозам мне и членам моей семьи, его разгульная жизнь и неумение вести бизнес привела к образованию многомиллионных задолженностей, погасить которые он требует от меня. Возбуждённые против меня уголовные дела являются частью его давления и преследуют только одну цель – завладеть принадлежащим мне имуществом и средствами. Подпись, дата, – медленно произнёс генерал, проводя ладонью по небритой щеке.

За окном пошёл дождь, голубь, который всё совещание сидел на подоконнике, вспорхнул и улетел. Следователь, ожидающий в приёмной, смотрел на часы и всё больше и больше приходил к выводу, что сегодня его не пригласят. Считая это хорошим знаком, а главное – возможностью уйти с работы пораньше, он поднялся и прошёл несколько шагов к выходу, как вдруг скрипучий голос его начальника в селекторе приёмной громко выкрикнул:

– Если меня все ещё кто-то ждёт, пусть проходит!

Следователь с сожалением посмотрел в зеркало, потом на лейтенанта, поправил воротник белой рубашки и вошёл в кабинет генерала.

– О, Петров! Если пришёл меня злить, то можешь сразу уходить.

– Никак нет, товарищ генерал! Я намереваюсь вас веселить, – присаживаясь за Т-образный стол, с улыбкой на лице начал следователь. – Мне удалось найти практически всю информацию о Белове и его группе, но она… – Следователь пожал плечами и в недоумении развёл руки в стороны. – Попахивает какой-то грандиозной авантюрой. Мы считали Белова человеком ФСБ, и поэтому согласились на его участие в операции по вывозу олигарха из России. Федералы думают, что он человек ЕРУ, так как постоянно мотается по Африке и Ближнему Востоку, оказывая услуги ныне находящемуся на пенсии генерал-лейтенанту Ливанову. Короче, я почти уверен, что Белов Глеб Михайлович, воспользовавшись неразберихой между нашими ведомствами, ведёт какую-то свою игру. Посмотрите: олигарх на свободе, он становиться его доверенным лицом, возглавляет бизнес, а мы получаем оперативную информацию, что из каких-то там соображений арестовывать банкира нельзя. Но это ещё не всё… – Следователь посмотрел на генерала, желваки на его скулах ходили ходуном. – Они – а говоря «они», я имею ввиду Беловскую компанию – подкинули нам и федералам информацию о министре Морозове. Счета, фотографии, дома и прочая роскошь, а главное – так подвели свои выводы, что, чувствую, нам тоже нужно будет подумать о своей непричастности к делишкам министра.

– Что ты имеешь ввиду? – тихо, почти одними губами произнёс генерал.

– Год назад, когда мы арестовали банкира, обвинения исходили от Морозова, и в деле даже сохранился его личный бланк с заявлением. Он тогда напрямую, через наши головы, сразу к первому заму Председателя явился. А, после побега олигарха из России, тут же и суд собрался, и срок банкиру присудили, и в Интерпол на розыск подали. Получается, Николай Фёдорович, что министр через наше ведомство свои личные вопросы решает, причём, гаденькие такие вопросы, а мы ему в этом честно помогаем.

– Да, Петров, ты действительно меня веселишь! По-твоему, выходит, банкир – агнец божий, а Генеральная Прокуратура, ФСБ, следователи и все, кто над этим делом работают, не разглядели, кто настоящий вор?..

– Да я, товарищ генерал, не об этом… Просто, если представить, что кто-то отдаст информацию о Морозове и его давних финансовых отношениях с олигархом в СМИ, то вывод, который я только что озвучил, будет у всех на устах, и наше начальство, а, может, даже служба собственной безопасности зададутся только одним вопросом: действительно – откуда, если не от банкира, у министра дома, яхты и компании, оформленные на родственников, и кто из наших силовых генералов, зная об этом, молчит.

– Ой, вот только не нужно глупости говорить! Ты что, не знаешь, что у нас любая политическая или разоблачительная статья – заказные? Тебе ли не известно, что федералы держат это в своих руках очень крепко! Никакие Беловы или другие Остапы Бендеры не имеют шансов просунуть пальчик в эту отлаженную машину. Морозов открыл дверь ногой к нашему заму, великих людей знает, руководителей партий, депутатов, в конце концов, сам министр, и что думаешь – не расплющит беглого банкира? Поверь, хлопнет в ладоши, и места сухого от этого червя не останется!

– Руководителей партии, говорите… – снова перебил следователь.

– У меня есть информация, что Белов ищет встречи с лидером коммунистов и, если предположить, что ему удастся передать сведения о том, как через Морозова проплачивались выборы депутатов в Госдуму, то коммунисты с удовольствием покажут всему миру, какие они правильные, и как коррумпированы остальные партии. А потом, у них есть свои СМИ, и им не нужно никого просить опубликовать скандальный материал.

– Петров, твои шутки и веселье заходят очень далеко! У меня есть чёткое указание найти и арестовать олигарха, выявить его счета в зарубежных банках, и мне не важно, кому это на руку или на ногу. И ты больше занимайся делом, нежели прогнозированием возможных осложнений! Если у тебя на сегодня приколы иссякли, то отправляйся работать.

– Нет, ещё есть. – Следователь придал своему лицо серьёзности, но внутренне так сильно рассмеялся, что сделал небольшую паузу, возвращая себе рассудительность. – Вот, из ФСБ пришло письмо адвоката банкира – ему угрожает Морозов. Два дня назад наш уважаемый министр, изрядно приняв на грудь, позвонил адвокату на домашний телефон и сказал, что натянет его еврейскую жопу на его еврейскую голову, а членов семьи зарежут приехавшие с востока абреки. Запись этого разговора адвокат приложил к своему заявлению.

– Твою мать! – вырвалось ругательство у генерала.

– Да-да, по матери там весь разговор. Похоже, зарвался наш министр. Решил, что правоохранительные органы у него в личном услужении работают.

– Ну, а этот вывод ты откуда взял?

– Так из записи, товарищ генерал! Морозов открытым текстом козырял фамилиями первых руководителей силовых структур и говорил, что ему достаточно только позвонить им, и от бедного еврейского адвоката даже кипы на дороге не останется. И я не удивлюсь, если в ближайшие дни господин министр лично позвонит вам, попросит аудиенции, и потом аргументированно, или приложив новое заявление, потребует расправы над Беловым и его людьми.

Генерал прищурился и внимательно посмотрел на Петрова. «Хороший следак, толковый, через землю видит, – стал мысленно рассуждать он. – Может, и правда – прислушаться к его выводам и в ресторан сегодня вечером не ходить?.. Скажу, что у меня очень много работы, и встречаться с Морозовым не стану».

– Да, – сказал он громко.

– Что? – следователь подался корпусом вперёд, словно хотел лучше расслышать слова своего начальника.

– Да, говорю! Плохая история, пахнет дурно… Но что прикажешь начальству писать? Председатель на следующей неделе встречается с Премьером, нужны конкретные дела и предложения.

– А я вот тут уже написал свои мысли. – Следователь достал из папки один, не полностью заполненный лист.

– И это всё! – пробегая глазами документ, удивлённо произнёс генерал. – М-м-м, так ты предлагаешь потянуть резину! Считаешь, нам опять поверят, что мы уже почти приблизились к его банковским счетам?

– А почему бы и нет! Давайте оформим Белова нашим официальным источником информации, напишем об удачной агентурной работе – ведь, как ни крути, он дал нам очень важные сведения и указал, по каким адресам проживают члены семьи олигарха, под какими документами они находятся за границей, сколько у него компаний за рубежом и чем они занимаются. Спокойно всё обобщим и представим это руководству как нашу заслугу.

– Ох, Петров, хитёр ты, нечего сказать! Я сегодня утром всем пистоны вставил, а, оказывается, мне нужно было вас хвалить и начальству нашу работу тоже в том же соусе подать. Ох, и хитёр!

– Разрешите идти! – поднимаясь со стула, громко, в интонации лёгкой иронии произнёс следователь.

– Свободен! – снова перечитывая докладную записку и уже не поднимая глаз, ответил генерал.

Петров, выйдя из кабинета, с настроением пролетел по лестнице два этажа вверх и, преодолев длинный коридор, зашёл в комнату для курения. Немного помяв в руках сигарету – эта привычка осталась у него после папирос – он наконец-то закурил. Дым щекотал ему горло и приятно отпускал напряжение, вызванное долгим и не очень приятным разговором с начальником. Выпуская колечки, он провожал их взглядом, улыбался и вспоминал свои слова, специально подобранные аргументы, вспоминал и чувствовал, как игривое настроение захватывает его нарастающим желанием скорее позвонить и рассказать, какой он сегодня был молодец.

Выйдя из курительной, он поднялся ещё на один этаж, открыл дверь своего кабинета, постоял у окна, наблюдая за летящими по проспекту машинами и разноцветием идущих по тротуарам зонтов, потом развернулся и подошёл к телефону.

Но верёвочки наверху и чьё-то нетерпение, достигнув оговорённого времени, соединились в страстном желании узнать последствия его встречи с начальником и заставили советника юстиции Елену Смирницкую набрать его номер на одно мгновение раньше.

– Да, – сказал он, отлично понимая, зачем ему звонит бывшая жена.

– Всё плохо? – не здороваясь и пропуская формальности предисловия, в тональности волнения спросила Лена.

– Нет, всё отлично! Отмазал я твоего школьного друга. Генерал не будет форсировать события. Команда «фас» не прозвучит, и поэтому я – очень хороший человек.

– Спасибо! Огромное тебе спасибо! Я всегда знала, что на твои изощрённые мозги можно положиться.

– Так, может, отблагодаришь меня лично, пригласив в ресторанчик? У меня как раз сегодня вечер свободный…

– Петров, держи себя в руках! У тебя жена молодая, ребёнку год, иди домой, а то получишь историю, аналогичную нашей.

– А что, хорошо жили! Даже есть чего вспомнить. – Он прошёл к креслу и, усаживаясь поудобнее, приготовился с настроением поболтать.

– Если честно, то меня сейчас нет в Москве.

– О, как! А будет ли мне разрешено спросить, где ваше высочество находиться?

– Нет! Маленький что ли. – Лена засмеялась, представляя, как он в привычной манере трёт ладонью лоб.

– Плохо, очень плохо. Я надеялся, что ты всю жизнь будешь любить только меня.

– Всё, давай заканчивать, а то ты сейчас плакать начнёшь. Прилечу в Москву, отведу тебя в Макдональдс и угощу кофе с пирожком. Целую в щёчку.

Лена убрала телефон в карман, после разговора её настроение заметно улучшилось, чувство опасности, живущее в ней последнее время, уступало проявившемуся желанию расслабиться, забыть на время работу и, сняв все барьеры, шагнуть навстречу своим желаниям.

– Сыщик, ты там не заснула? – Услышала она голос Глеба.

Лена улыбнулась, что-то тёплое и простое чуть коснулось её мыслей, открывая дорогу воспоминаниям юности. Она встала с кресла, медленно прошла по комнате и вошла в спальню:

– Ты случайно не помнишь: мы целовались в юности или только заигрывали друг с другом?

Глеб молча пожал плечами, но его память утвердительно говорила, что поцелуев не было.

– Я тоже не помню… – Она подошла к нему вплотную, положила его руки себе на плечи и, чуть откинув голову назад и закрывая глаза, произнесла: – Может, если поцелуешь, я смогу вспомнить?..

Глеб стоял, смотрел на неё, пытаясь ощутить в себе, хотя бы маленький намёк влечения, но пауза, которую она определила для себя, истекла, и Лена, открыв глаза, раздражённо оттолкнулась от него.

– Давай выкурим по одной? – устало произнесла она, стараясь смягчить возникшую между ними неловкость.

– В переговорной?

– Лучше тут. – Глеб понял: ей нужно немного побыть одной, и поэтому без лишних слов, развернувшись на месте, вышел из комнаты. Оставшись одна, Лена глубоко вздохнула, нервно потянулась, провела руками по бёдрам и на выдохе издала сладкий звук, выражающий ещё не остывшее желание любить. Мысли закручивались в её голове, как роящиеся пчёлы и она, не успевая дойти до конца одной линии рассуждения, перепрыгивала на другую.

Глеб вернулся через пять минут с зажжённой сигаретой.

– Не нравлюсь, значит? – прищуриваясь от дыма, произнесла она с сожалением. – Я думала, ты, если не по любви, то хотя бы для здоровья и секса потискаешь меня своими здоровыми ручищами. Помнёшь моё ещё очень даже крепкое тело и доставишь старой подружке удовольствие близости. Но… – не успела она договорить, как он перебил её.

– Лен, а как ты всё-таки оказалась в моей спальне, и почему я ничего не помню?

– А как тебе моё тело? – продолжила она свою линию разговора, расстёгивая несколько пуговиц на блузке и открывая вполне привлекательное декольте.

– У тебя очень красивая грудь, – так же демонстративно, как она, Глеб сделал шаг назад.

– Мне это уже говорили. – Но разве можно вам, мужчинам, верить?

– А! Так тебе нужна правда? Я могу её озвучить, но, думаю, это не то, что ты хотела бы сейчас услышать.

– Вот так всегда, – состроила она гримасу недовольства, – вы даже берётесь за нас решать, что нам приятно, а что нет. А я, после двадцати лет работы в мужском коллективе, не то что слова, мысли ваши как рентген читаю и вижу. Хочешь, – не дожидаясь его ответа, стала она говорить быстрее, – я скажу, почему ты не сгрёб меня в охапку и не кинулся терзать вот на этом долбаном командировочном диване, знающим задницы всех местных красоток.

– Нет, – тихо произнёс Глеб, понимая, что обидел её и задел какую-то старую боль. – Я сам хочу тебе всё рассказать, а ты потом честно подведёшь черту под своей прозорливостью. Этой зимой, а если быть точным в конце февраля, на Кипре, мне приснился странный сон. В нём было много мистики и событий, которые сейчас, как ни странно воплощаются именно в той последовательности, как запомнились мною при пробуждении. Но одно единственное из этого сна ещё не открылось мне – я не встретился с женщиной, которая по моим ощущениям и разговору была моей женой.

– Ну конечно! Чтобы ты ещё нового мог сказать! Стой, – она резко провела в воздухе рукой, – дай угадаю. Это была блондинка с голубыми глазами, точёной фигуркой и смазливым личиком, стиля «я не против, чтобы ты поимел меня сейчас, потому что потом я поимею и тебя, и твои финансовые возможности».

Глеб почувствовал, Лена заводиться, становиться агрессивной и злой.

– Нет, не угадала, – сказал он как можно мягче, – я не видел её лица, её фигуры, одежды, но зато в памяти, как следы на снегу, отчётливо остались её длинные красивые пальцы с телесного цвета маникюром. Она сидела напротив меня, держала в руке бокал красного вина и разговаривала о простых, домашних делах. И как бы это странно или смешно ни звучало, но где-то за следующим поворотом будущего, эта женщина обязательно должна со мною встретиться.

– Дурак ты! – выдохнув злость, более спокойно произнесла Лена. – Честное слово, как ребёнок. Сон ему приснился. Ладно, – она подняла трубку отельного телефона и чётко, как будто держала в руках меню, заказала ужин, – в конце, концов я прилетела сюда для того, чтобы с тобой поговорить и объяснить, почему я оказалась в этом городе и твоём номере. Я следователь Генеральной Прокуратуры. Вхожу в состав группы занимающейся поиском бежавшего за границу президента холдинга СКИФ. Мой бывший муж работает в следственной структуре МВД, которая по своей линии тоже занимается этим же делом. Не спрашивай, как и почему, но мне стало известно о твоей причастности к побегу олигарха из России. Поэтому, исходя из данных оперативного слежения за тобой, я легко нашла, где ты находишься. А так как я реально владею информацией и представляю масштаб угрозы, то собралась в дорогу с единственной целью предупредить тебя и уговорить как можно быстрее на какое-то время уехать из страны. И нечего улыбаться, – снова повысила она голос, видя, как неправильно реагирует Глеб на её слова. – Я волнуюсь за тебя! Ладно – Прокуратура, МВД, но люди министра – они законов не знают и перерывов на изучение материалов не делают. У тебя есть семья, родители, друзья, ради чего ты собираешься подвергнуть всех такой опасности.

– Ого! Ничего себе заявление от работника правоохранительных органов. Ты сейчас вслух сказала, что у нас в стране есть министр – бандит, и его люди неподсудны закону.

– Ой, как ты мне сегодня надоел! Ты что, в наивность решил поиграть? Твой протеже из СКИФА создавал таких, как министр, пачками. Именно клан олигархов развратил чиновников и генералов, заставив всех плясать под дудку больших денег. Разве ты не знаешь, что, находясь в камере, он написал целую поэму, с указанием кому и за что переводились деньги…

– Знаю! – Теперь уже резко перебил её Глеб. – Знаю, как лидер парламентской партии продавал депутатские места в государственной Думе. Как машиной ему в течение месяца возились наличные деньги, знаю и удивляюсь, почему эти же самые знания не дали право разорвать таких министров и таких продажных политиков, но зато дали право сделать из олигарха мишень для обстрела из всех видов государственных орудий. Что, только моей группе удалось собрать сведения о количестве недвижимости министра в разных странах мира? Разве только у меня возник вопрос, на какую зарплату государственный служащий летает на частном самолёте, имеет дома на Кипре и в Испании? Долго это Зазеркалье будет жить в головах людей, чьей работой является борьба с коррупцией и казнокрадством?

Глеб замолчал. Они смотрели друг другу в глаза, мысленно подбирали аргументы, набирали воздух для ответов, но так ничего и не говорили, понимая, что эта стена для них слишком высока.

Через несколько минут тишины, бурлящей в каждом из них, Лена, не прощаясь, вышла из номера, лязгнув дверной ручкой, а он ещё долго стоял в самом центре своего гостиничного номера, всё больше и больше понимая, что странное стечение обстоятельств – не случай, а логичное звено, продолжающейся с ним игры потусторонних сил.

А где-то на крыше, прямо под звёздами, свернувшись клубочком, дремала белая кошка, ей ничего не снилось. Тут же, но по самому краю карниза, ходила чёрная кошка. Она торопила следующий день, так как уже точно знала, какие события произойдут в жизни многих людей.

Выехав из Волгограда на УАЗ «Патриот», машине начальника геологоразведочной партии, Глеб и Михаил, удобно расположившись на заднем сидении, первые два часа болтали о работе, неожиданном визите Лены и очень жалели, что Алексей не смог к ним присоединиться.

Дорога шла левым берегом Волги, открывая чудесные виды на разливы, идущие по реке сухогрузы и летящие на крыльях пассажирские «ракеты». Ухабы, выбоины и ямы в сочетании с голубым простором и волнами серебристого степного ковыля на третьем часу поездки принесли им умиротворение и желание помолчать.

Глеб сполз ниже по сидению и, упёршись коленями в спинку водителя, прикрыл глаза; ноты его настроения перешли в анданте, открывая сознанию двери в комнаты его раздумий.

«Ну, что? – сказал, он сам себе. – Опять, уже в который раз нарушил собственные установки и данные слова о прекращении напиваться в хлам. – Он улыбнулся, вспоминая глупости и дурачества, обёрнутые в утренний стыд следующего за пьянкой дня. Я знаю, – произнесли его мысли так громко, что он открыл глаза и посмотрел на похрапывающего Мишу, словно хотел убедиться, что не разбудил. – Верхом моего падения всегда является последняя стадия опьянения или, говоря простым языком, телефонная пурга. Все, кого я помню, кто дорог и далёк, тут же попадают в историю под названием «а поговорить?..». Бывает, что эмоции захлёстывают меня настолько, что пробуждают давно забытые истории и события, спрятанные в сознании под грифом «лучше не вспоминать». И тогда пьяные слезы и телефонные звонки обрушиваются на головы не понимающих моего состояния людей. Допустим, – начал он анализировать своё поведение, – любое человеческое сердце стучит и рисует свой, присущий каждому человеку, синус, задавая одинаковую амплитуду верхних и нижних скачков. Допустим, что за годы своей жизни я приобрёл в дорогах и испытаниях образ мышления, отличающийся от среднестатистического, поэтому и выбираю сложные и запутанные задания, задирая планку своих возможностей на невероятную высоту. Но тогда, по теории сердечного пульса, мои нижние пики по своей амплитуде падения тоже отличаются от обычных людей и уходят глубоко вниз, в темноту и слабость». – Говоря себе это, Глеб почувствовал, что поймал ту, самую главную мысль, то самое трепетное состояние рассуждений, которое продвигает его на пути понимания своих пороков.

– Да, – произнёс он твёрдым голосом, – без сомнения, это очень похоже на главный код моей жизни. Сила духа, идущего к поставленной цели, и детские падения с утренними угрызениями совести – это всё ритмы моего сердца. Знаю, что алкоголь размягчает и увеличивает мою печень, знаю и чувствую, как теряют эластичность сосуды ног, как голова утрачивает память, погружаясь в алкогольный угар, как давление, уже давно победившее меня, отступает под тяжестью алкоголя. Знаю, и всё равно делаю это с завидным упорством и постоянством. Всё это – отличные примеры моего падения, но… – Он задумался и поймал в своих мыслях другой пример: «Трезвый я отчётливо понимаю, что моя потенция с каждым годом слабеет, а секс становиться формальным, рождая в голове страхи неминуемого конца юношеского гусарства. Но после внушительной порции виски эта проблема не только не маячит в голове знаками трусости и позора, а наоборот – пробуждает силу и хорошую стойкость, принося сексуальное удовлетворение».

– Нет, – произнёс он тем же твёрдым голосом, – плохое – это гармоничная часть хорошего, а успех и победа, выношенные в муках и ошибках – часть слабого. Ну, и буду я есть правильно, похудею и справлюсь с лишним весом и подрагивающим при смехе животом… Перестану пить водку с друзьями, сделаю своё лицо и речь умными – и что дальше? Где будет моё сердце, стучащее ниже ватерлинии? Где будет отдыхать от трудностей быта моя душа?.. Значит, так! – Он открыл глаза и посмотрел на спящего Михаила. – Моя жизнь – это клубок, состоящий из светлого и тёмного, хорошего и плохого, умного и глупого, и во всём этом есть борьба. Пусть я бываю наивным, вздыхая по утраченной любви, пусть я бываю неэкономным, разбрасываясь деньгами и подарками в угоду женщинам и шальному настроению, но в другие, уникальные моменты жизни, я собран и необычайно организован.

«Африка, ну же, – толкнул он свою память, – вспомни Анголу! Луанда, город португальской архитектуры и картонных коробок, служивших убежищем миллионам бедных африканцев. Это ли не пример находчивости и сообразительности, загоняющий мои положительные пики в высоты удовольствия? Тогда, ты прилетел из Намибии, и поселился в отеле Талатона… – переключился он на воспоминание об Анголе. – Алмазы были главной твоей целью. Ты уже знал, что месторождение Катока, что на севере страны, на шестьдесят процентов принадлежит АЛРОССЕ, но тебе хотелось просунуть пальчик, чтобы хотя бы ноготочком царапнуть по откатившемуся в сторону кристаллу. Прихватив с собой только триста хрустящих банкнот с изображением назидательно поглядывающего Франклина, ты сразу заявил местным продавцам алмазов о своих коммерческих намерениях. Опыт и поражения научили тебя не ходить на отбор камней с деньгами и не хранить их в сейфе отеля, поэтому на встречу с теневыми дилерами ты отправился, спрятав доллары в туалетной комнате, под плиткой потолка «армстронг». Камушки, которые тебе показали, были прекрасны, но подвох и ироничные взгляды ты уловил сразу. Лот был подобран, словно по заказу, а размеры и цена алмазов, походили на бесплатный сыр в мышеловке. «Тридцать тысяч зелени – и они твои», – вспомнил он разу седеющего негра, нервно стучащего длинными и грязными ногтями по столу. – «Камушки супер, только денег с собой нет. Сами понимаете – вопросы безопасности. Приходите вечером, в отель Талатона, мой номер триста семнадцать, и я у вас их куплю…» Полиция ворвалась в номер рано, в восемь вечера. Очевидно, кто-то из чёрных, присутствовавших при разговоре, был чёрен не только кожей, но и душой, продав алмазным полицейским всю информацию о предстоящей сделке. Но ты-то предвидел это. Просчитал!» – Глеб улыбнулся, отчётливо проявляя в памяти картинки тех событий.

…Их пышные губы и расплющенные носы дрожали от волнения и предвкушения, но, прощупав всё и не найдя денег, они нервничали и выкрикивали ругательства на португальском. Покидая разорённый номер, ты видел, как налились злостью их мутные зрачки, как скрипели эмалью их белоснежные зубы, видел и ликовал, хваля свою проницательность, планируя продолжить опасное состязание и бизнес. А утром ты снова пошёл к седому продавцу и, выложив на стол тридцать тысяч зелёными, заставил его отдать алмазы тебе.

Выйдя на улицу, ты слышал, как дилер звонил по телефону в полицию, но план абсолютно наглого вывоза камней уже буравил адреналином сосуды, разгоняя то телу нервный озноб. Не мешкая, понимая, что полицейские уже ищут и вышли на охоту, ты помчался в аэропорт. Но эти же парни уже стояли и ждали тебя в зоне таможенного контроля. Помнишь, как страх сковал тебя, не давая нормально дышать, красные пятна волнения покрыли шею, но ты шагнул к ним навстречу, вывешивая на лице дрожащую улыбку спокойствия.

«А-а, господин Белов, вы всё-таки отважились нарушить закон и купили алмазы? – принимая документы из его рук, просипел на плохом английском мутноглазый полицейский. – Кладите чемодан на стол, воду и телефон на поднос, а сами идите на личный досмотр». – «Как скажете!» – Глеб выполнил все указанные ему действия и прошёл с двумя полицейскими в маленькую, с облезлыми стенами, комнату. Раздевшись, он несколько раз приседал, раздвигая руки в разные стороны, они светили фонариком ему в рот, щупали своими розовыми ладошками одежду, переговаривались между собой и нервно потели, заполняя маленькое пространство комнаты неприятными запахами. Вернувшись к мутноглазому, Глеб уже улыбался по настоящему. Его вещи, ботинки с оторванными подошвами, выдавленные тюбики зубной пасты – всё красноречиво говорило о безрезультатном кипении уставших обыскивать его полицейских. Поэтому, отчётливо понимая, что наступило время его ответного хода, он заговорил первым: «Господа полицейские, посмотрите на мои визы в паспорте. Мне знакомы схемы, когда лежащие под вами продавцы алмазов сдают своих покупателей властям. Вы не утруждаете себя поисками, отбираете камни и снова возвращаете их продавцу, – до следующего глупого новичка. Но против этого есть отличный приём… Почему вы решили, что я прилетел один?»

Полицейские переглянулись и молча указали на багаж и документы. Глеб, не говоря больше ни слова, вернул разбросанные на столе вещи в чемодан, положил его на ленту и прошёл через контрольную рамку. Они смотрели на него, следили за каждым движением и терялись в догадках, а он, в ожидании просвечивания своего багажа, забрал с подноса телефон и небольшую, полулитровую, сделанную из голубоватого пластика, бутылку воды. Жажда и пережитое волнение сжали его горло сухостью, и Глеб, выкрутив пробку, сделал несколько маленьких глоточков, улавливая ухом лёгкий шорох катающихся по дну бутылки алмазов.

«Я советую вам больше никогда не прилетать в Анголу!!» – зло крикнул ему в спину мутноглазый, когда Глеб снял с ленты чемодан и пошёл на посадку…

«Да, это была победа, это был отличный пример верхнего пика сердечного импульса. Ну, а поскольку нижних падений мне не миновать, исходя из природы человека, то будет правильным прекратить съедать себя изнутри. Буду жить, как сложится, веселиться, выигрывая, напиваться и плакать, проигрывая, складывая в одну копилку знаний хорошее и плохое», – подытожил он свои вспоминания и рассуждения, понимая, что промыть себе косточки у него опять не получилось.

– Проснулся? – заметив его шевеление, спросил Михаил. – Да я не спал! Так, знаешь, размышлял в дремоте, а ты, похоже, хорошо покемарил. – Сколько до «Южного» осталось? – адресовал Глеб свой вопрос водителю.– Ещё двести километров, – не отвлекаясь и, не оглядываясь на пассажиров, произнёс шофёр.– Часа четыре пилить, не меньше! – зевая, произнёс Михаил и, решив, что разговор лучшее времяпровождение продолжил: – Представляешь, моя Вера в Евангелии нашла выражение о том, что нечестный человек бежит, даже когда за ним не гонятся. Она считает, что эта мысль имеет ко мне прямое отношение. Ты как думаешь? Может, и правда – деньги, полученные кривым путём, выйдут мне боком, заставят потерять спокойствие и чувство уверенности? Я понимаю, что состояние у токарного станка не зарабатывается, но капля камень точит, и дурацкие фразы жены скребут по моей душе железными когтями.– Ну, ты даёшь! Сидишь, зеваешь, внешне спокойный, но как спросишь, словно водой холодной обольёшь. Ты же воевал, красную звезду с гордостью носишь, дети растут красивые, а буксуешь на банановой кожуре, брошенной под ноги твоей собственной женой. – Глеб сел поудобнее, внимательно посмотрел на Михаила и, собрав в небольшой паузе свои рассуждения, продолжил: – Когда я писал сценарий к операции «Версальские кружева», главный акцент делал на твою искренность. Я уверен, что тебя давно уже ничего, кроме детей, с женой не связывает, и если её упрёки в непорядочности ещё тяготят тебя, то об этом точно стоит поговорить. Вот, ответь ты мне на вопрос: Марго хороший человек, лучше Веры?– Да ты что!! Какие тут могут быть сравнения!! Вера – самый терпеливый ангел, она – настоящая мать, порядок в доме, дети под присмотром, она…– Но ты почему-то влюбился именно в Марго, – перебил его Глеб. – Причём, так влюбился, что кинулся спасать её семью, забирать документы у адвокатов, делал всё, чтобы она, твоя белорусская принцесса, не пострадала.– Да. – Михаил напряжённо растёр ладонью лоб. – Это было затмение. Я ничего не видел и ничего плохого слышать про неё не хотел. Всеми силами старался изменить её, был уверен, что воздух искренних отношений пахнет особенно сладко и способен делать людей чище. И ты знаешь… – Он задумался. – У неё был момент, когда мы так смешались сознаниями и чувствами, так растворились друг в друге, что никакая выгода и лукавство между нами не стояли.– Видишь, получается, что не только в юности между мужчиной и женщиной отсутствует корыстная составляющая в отношениях. Но не об этом мне хочется спросить тебя… Вера считает главной причиной расставания с тобой твою связь с Марго или нечестность в бизнес-операциях?– Да ну, ты что! – замахал руками Михаил. – Какая там Марго? Она догадывается, что у меня есть роман на стороне, но точно ничего не знает.– Тогда получается, что она просто хочет «укусить» тебя за наступивший в ваших отношения вакуум. Надуманный предлог о твоей нечестности в бизнесе, её намёки и цитаты из Библии – это всё от лукавого. Задумайся: ну, если бы мы были идеальны и велики, как боги, за что бы тогда, за какие грехи человеческие принял на себя в муках смерть Иисус. На мой взгляд Вера уже давно не любит тебя, иначе боролась бы, сражалась, как ты за Марго, а сегодня она сама порвала судьбы детей, лишив их семьи, и кидает на почву семейного быта зёрна сомнений, формируя у тебя чувство вины. Между прочим, это типичная психология женского эгоизма: если в семье всё хорошо – она впереди на лихом коне, если появились трудности – виноват муж. У таких красавиц пополам делиться счастье, а проблемы или – упаси Боже – беда, она вся твоя, от начала и до конца.– Ты считаешь, Вера совсем ушла? Думаешь, мне нет смысла уговаривать её вернуться?– Ой! – Глеб опять вздохнул и внимательно посмотрел в напряжённое лицо друга. – Ты что, и правда думаешь, что на свете есть советы, которые помогут разобраться в семейной жизни? Делай, как тебе подсказывает первый порыв сознания, и потом не жалей, если ничего не получилось. Представь: сидел я как-то на лавочке, прямо на берегу моря, рядом – пешеходная дорожка, люди прогуливаются, солнце садится, волна камушками шуршит… словом – красота. А мимо меня медленно проходят десятки разных жизней. Через два часа я поднялся и уехал, а в памяти осталась одна английская пара преклонных лет. Два седых человека в светлых одеждах держали друг друга за руки, шли, обменивались взглядами и ничего не говорили. Но именно они зацепили меня, заставили порадоваться и снова поверить, что настоящие чувства существуют. Я уверен, у этой пары в жизни было всё: лишения, горе, войны и кризисы, но даже морщинки на их на лицах сохранили выражение доброты. Все настоящие чувства просты, но, стоит запустить туда слова, как всплывают двойные смыслы и прочая ерунда, за которую прячут телесную пустоту.Глеб остановился. Он понял – всё произнесённое им больше имеет отношение к нему самому, и поэтому, громко выдохнув, подвёл итог:– Не закручивай свои мысли и нервы в тугие узлы оправданий. Много работы – первое лекарство для мужика. Заработай денег, купи квартиру, и у твоей жены появятся новые цитаты из Библии. Думается мне, не бизнес её беспокоит, а постоянные колебания вашего бюджета. Было густо, привыкла, стало пусто, чемоданы собрала.– Сама первая пусть звонит! – неожиданно для Глеба, лаконично произнёс Михаил. – Ну, не получается у меня по-другому! Как могу, так и зарабатываю! А то, ишь, моду взяла – за моей спиной шушукается. В глаза мне всё скажи, помоги если знаешь! Нет, ты прав, хватит кланяться в ножки!– А что касается олигарха… – Глеб решил оставить без внимания вспыхнувший темперамент Михаила, и быстро перешёл к теме работы. – Мы сегодня честно на него пашем, подставляя себя под разборки с силовыми структурами. И будущее не известно – может, он сам, из благодарности даст нам достойное вознаграждение, и не будем мы чернить себя ни делами, ни мыслями плохими. Не хотел тебе говорить до срока, ну, да ладно, скажу. Он переписал на меня две действующих компании на Кипре, с домами, пальмами и катерами. И по одной – в Питере, Самаре и Волгограде, что геологоразведкой занимаются. Ты думаешь, вот эта машина, на которой мы сейчас едем, она дяди чужого? Нет, буровая техника, автомобили – всё принадлежит сейчас мне, а значит – и вам, моим помощникам и друзьям.Михаил смотрел на Глеба, глаза его расширялись от удивления, мысли крутились вопросами, ускоряя работу сердца.– Ты хочешь сказать, что Сергей на законных основаниях переписал на тебя компании с весомым капиталом?– Да!!– Так мы сейчас начинаем руководить и вести бизнес, представляя его интересы?..– Именно так!! Ни я, ни ты, ни Алексей не обладаем опытом работы в крупных компаниях, и поэтому без его корректирования можем запросто развалить даже устоявшийся бизнес. Поэтому у нас сейчас замечательный, школьный период. Он учится управлять через нас, мы – работать легально, как и мечтала твоя Вера.– Вот это да, вот это поворот!!! Так что – теперь нам не нужно планировать «кидалово» олигарха? – Глаза Михаила светились нескрываемой радостью и лучиками счастья.– Не нужно!! Я сразу вам говорил, что это дело будет самым необычным нашим проектом и у меня есть устойчивое предчувствие, что не только мы от этого выиграем, но и сами Сергей с Мариной смогут со временем доказать легитимность своих финансовых операций и вернуться к нормальному образу жизни.– Да ладно!! Прямо сказка какая-то с хорошим концом. Овцы целы и волки сыты. Не верю!!!– Понимаешь, у Сергея личный конфликт с министром Морозовым – тот на его деньгах пост свой получил. Но, как это всегда бывает, очень быстро забыл, кому он обязан своим рождением, а, забыв, решил ещё и придавить своего протеже, наложив лапки на бизнес и счета Сергея. Поэтому после этой экзотической Тьмутаракани… – Глеб посмотрел по сторонам. – Мне нужно лететь в Вену, встречаться с Сергеем для получения материалов, раскрывающих истинное лицо министра. Я уже сегодня знаю, где именно чиновник построил себе дома, сколько ему ежемесячно откатывается от компаний за крышевание, и какие деньги загонялись на его личные счета в России и за границей.– Слушай, Глеб, а зачем нам нужно лезть в эти мерзкие разборки? Чего он хотя бы министр?– Не бери в голову. Это будет только моим направление работы. Ты, – а именно поэтому я и тащу тебя на буровую, будешь контролировать работу по разведке калийных солей на участке «Южный». Это и будет твоя ближайшая перспектива на жизнь. Хочу, чтобы ты немного пожил на природе, вспомнил свои армейские ощущения, походную жизнь и выкинул из головы самоедство по поводу собственной вины за разрушение семьи.– Подъезжаем!! – громко, словно подал команду, произнёс водитель, сворачивая в сторону буровой и окруживших её вагончиков. Глеб и Михаил прильнули к окнам машины.Тяжёлые тучи, гуляющая под ветром степь, распаханная гусеницами дорога и воздух, настоянный на травах, приятно кольнули глубины их воспоминаний ностальгией по беззаботным временам далёкой юности, когда работа приносила удовлетворение, а поцелуи в подъезде рождали желание жениться.

Глеб проснулся рано, кипрское солнце, пробивающее все шторы и преграды, с удовольствием издевалось над ним, пока он не поднялся. Знакомые по тембру петухи, передавая эстафету друг другу, вызвали у него улыбку мыслями о привычном начале дня.

Включив телевизор и компьютерную приставку, Глеб тут же нырнул в туалет, понимая, что через несколько секунд появится Акико. Прошедшие месяцы их совместного общения научили его ничему не удивляться, однако последнее время он всё чаще и чаще ловил себя на мысли, что стесняется показываться японке сразу после пробуждения, по-настоящему забыв, что имеет дело всего-навсего с электронной камерой и компьютерной программой.

– Ну, вот… – Через некоторое время, благоухая одеколоном и будучи гладко выбритым, он вернулся он в спальню в свободного кроя футболке и спортивных шортах. – Я готов поговорить с тобой.

– Доброе утро, Глеб Михайлович! – Она, сложив руки на груди, медленно поклонилась, а, снова выпрямившись, продолжила: – Могу ли я задать вопрос о ваших ближайших планах?

Японка улыбнулась и снова уважительно поклонилась.

– Акико, ты день ото дня становишься все прозорливее, а главное – быстро начинаешь осваивать женские паритеты. – Глеб заправил постель и, удобно расположившись на покрывале, продолжил: – Я помню, ты хотела рассказать мне о новинках, выпущенных к программе Project Natal и каких-то удивительных её возможностях. Сегодня я располагаю и временем, и настроением послушать тебя.

– Глеб Михайлович, это было уже давно. К настоящему моменту уже появились дополнения к этим программам. Суть их заключается в том, что вы можете сами по своему сценарию и фантазии создать фильм, где герои будут говорить и действовать так, как вы этого захотите.

– Герои… – задумчиво повторил Глеб. – А их внешний вид, лицо, жесты я тоже могу создать сам?

– Конечно! К примеру, вы можете взять фотографии ваших друзей или родственников, программа изучит строение их тел и перенесёт это в фильм. Диалоги и действия вы распишете сами, укажете тембры, темпераменты, характерные повадки и особенности персонажей, которые в дальнейшем так же будут учтены программой.

Телефон, как это бывает всегда, зазвонил неожиданно, а главное – некстати.

– Да, – глядя на монитор, но не понимая абракадабру цифр, спокойно произнёс Глеб.

– Это Сергей! Понимаешь, кто говорит? – Голос в трубке, несмотря на вымышленность имени, поднял его на ноги, как выстрел стартового пистолета.

– Узнал! – Быстро выходя из спальни, направился он через зал на балкон.

– Мне нужно, чтобы ты как можно быстрее вылетел в Вену и встретился там с Мариной!

– Я? – растерянно произнёс Глеб.

– А что, есть какие-то проблемы? Виза тебе не нужна – насколько я помню, ты имеешь кипрский паспорт. Поэтому открывай интернет, покупай билет и завтра в одиннадцать часов утра у оперного театра, в том месте, где начинается пешеходная улица, она будет тебя ждать.

– Хорошо! – уже более уверенно сказал Глеб и, отключив телефон, вернулся в спальню.

– Акико, срочно посмотри все сайты по продажам билетов на самолёт, мне нужно сегодня вечером улететь в Вену, номера моей карточки VISA у тебя есть, поэтому, как только найдёшь место, выкупай билет, а мне на телефон сбрось сообщение о времени вылета.

– Могу ли я заказать вам такси?

– Конечно, ты молодец! Пусть машина подъедет к подъезду дома за пару часов до вылета. Ты знаешь, твои слова о чудо-программе заинтересовали меня, я подумаю, и мы обязательно что-нибудь сотворим. А сейчас я хочу поехать на курионоский пляж… Ты не представляешь, как хочется искупаться в море.

– Хорошего дня! – Компьютерная японка улыбнулась, помахала ему маленькой ладошкой и отключила экран телевизора.

Глеб быстро собрался, кинул в сумку очки для плавания, полотенце, и уже через несколько минут сел в машину.

Это была совсем новая «Тойота AVENSIS», купленная им в кредит всего неделю назад. Сев за руль и запустив двигатель нажатием пальца, он посмотрел на приборы, выставил климат-контроль, включил погромче музыку и выехал с парковки. Машина шла плавно, мысли, получив удовольствие от управления, снова согласились с выбором автомобиля и вернули его память к разговору с сыном, произошедшим в день покупки автомобиля.

«Странно, пап – ты отдал мне свой спортивный «Мерседес» и купил себе «японку»? Когда я сегодня сказал об этом маме, она брезгливо поморщилась и выдала фразу, смыслом которой являлась полная непрестижность такого автомобиля».

«Знаешь, Савва, мой достаток и моё положение в жизни позволяет купить новую «Тойоту»; покупать подержанный «Ягуар» или «БМВ» – это производить впечатление лишь на бедных людей. Те же, кто живёт в достатке и покупает новые бренды лучших мировых фирм, снисходительно улыбаются, когда видят жалкие потуги людей, изо всех сил рвущихся жить так же богато, как они. Конечно, это плохо, но такая мораль уже устоялась в нашем обществе, разделив его на чёткие слои именно по принципу достатка и финансового благополучия. Человеческая природа устроена таким образом, что хочется, очень хочется быть не хуже неожиданно разбогатевшего знакомого или соседа, строящего новый дом прямо перед твоими окнами. К сожалению, больше всех страдают и мучаются от такой несправедливости женщины. Им нужно всё. Пусть это будет не новая машина, но обязательно «Мерседес», пусть это будет турецкая подделка Bvlgari, пусть эти платья и кофточки будут куплены на распродаже в толкучке и без примерки, но именно это поднимает их собственное достоинство и гордость к небесам сладкой лести подружек».

«Да, пап, ты прав! Но, только, это больше подходит именно русским женщинам. Моя английская подружка выросла в собственном доме, ходила мимо ярких витрин бутиков и не заболела дорогими брендами и прочей яркой мишурой жизни».

«О, ну ты сравнил. Очень долго мы все были одного цвета и достатка. Бедность и терпение были нашими спутниками жизни, а пришедшие в страну изменения многим свернули головы желанием скорее получить блага, достойные их величия. Как-то раз я вместе с мамой попал в компанию её подружек, – мы отмечали день независимости Кипра и хорошо выпивали в прибрежном ресторане. Не хочу говорить, кто там был, потому что ты очень хорошо знаешь этих людей. Но скажу главное: в Советском Союзе мы говорили о работе, семье и увлечениях, а тут, под алкогольный угар, я в течение трёх часов слушал про жадных любовников, про купленные украшения, одежду, сумочки в тон туфелек и видел, с каким наслаждением они демонстрируют друг другу обновки. Потом я ещё несколько раз встречался с эти людьми за одним столом и понял, что это – их настоящая жизнь, и они искренне говорят о своих ценностях. У этих женщин не было детей и семей в обычном понимании этого слова; они, уехав жить за границу, получили то, к чему стремились, но бедность, ушедшая из кошельков, осталась в их головах».

«Вот именно поэтому я и не хочу встречаться с русскими девушками». Глеб, продолжая управлять машиной, отчётливо вспомнил глаза сына, говорящего эту фразу. «У них на уме одни развлечения и тряпки. Не хочу, чтобы меня ценили, как кошелёк и гладили только тогда, когда он полный».

Глеб остановился, воспоминания, жившие на протяжении всего маршрута, ушли вместе с нажатием кнопки, отключающей двигатель, он вышел из машины и пошёл во вторую таверну, находящуюся прямо в центре курионовских пляжей.

Найдя свободный шезлонг, он постелил полотенце, намазался кремом и лёг, надев чёрные очки. Солнце приятно грело, ветерок создавал ощущение отсутствия жары, а девушки в разноцветных купальниках ласкали глаза изящными формами, близостью и расцветающими в голове фантазиями.

Рассматривая через тёмные очки одиноко лежащую блондинку, он слегка повернул голову в другую сторону, считая, что таким образом не вызовет в её мыслях обвинения в бесцеремонности при разглядывании её природных достоинств.

Девушка лежала на спине, верхняя часть купальника, высохнув, чуть приподнялась, открывая его взгляду маленькие, словно у подростка, бугорочки сосков. Косточки бёдер наоборот – натянули полоску трусиков, и в сочетании с провалившимся юным животом позволили взгляду дойти до лобкового бугорка, а мыслям – сделать вывод об отсутствии на нём волос.

«Что? – сказал он сам себе. – Что из того, что есть у этой красотки, я в своей жизни не видел? Но, – он улыбнулся, повернул голову в её сторону, – тянет, зараза, глаз оторвать невозможно!»

Вдруг она приподнялась, посмотрела по сторонам, явно собирая в свою коллекцию взгляды и, довольная количеством смотрящих на неё мужчин, стала медленно укладываться на живот.

«О-па-на!» – Вырвался откуда-то из области киноварного поля, расположенного чуть ниже пупка, рефлекторный возглас Глеба. Повернувшись, девушка обнажила округлые, загорелые ягодицы, красивую поясничную впадинку и, расстегнув замок лифчика, положила руки вдоль туловища.

«Точно, русская красавица!» – Глеб вспомнил, как сын учил его отличать русских девушек от киприоток. Наши, говорил он, все ходят в трусиках с тесёмочкой в попу, а местные ходят в широких, закрывающих все мысли, плавках.

Близость обнажённого женского тела, пригревающее солнышко и разгулявшиеся в голове фантазии заставили Глеба тоже перевернуться на живот, правда, не с целью демонстрации ягодиц, а в связи с потерей контроля над одним, плохо поддающимся внушению, органом. Специально отвернув голову в сторону, он ждал, когда планер его настроения приземлится и, успокоившись, выключит двигатель. Но, как назло, чем больше он уговаривал себя успокоиться, тем более твёрдый характер проявлял непослушный орган.

– Нет, – сказал он, улыбаясь и снова поворачивая голову в сторону блондинки, – это какое-то безобразие, чего встрепенулся-то?

– Это вы мне? – Неожиданно услышал мужчина её голос, отчётливо понимая, что произнёс эти слова вслух.

– Что? – решил он не расслышать и выиграть немного времени.

– Вы что-то сказали! – Девушка привстала на локти и даже подалась немного в его сторону, тем самым открывая свою миниатюрную грудь и маленькие, не знавшие детских губ, соски.

– Как вас зовут? – сказал Глеб, поправляя очки, в надежде, что через их тёмные фильтры она не сразу определит, куда направлен его взгляд.

– Настя! Но вы сказали о каком-то безобразии? – Девушка ещё больше приподнялась и, прикрывая правой рукой одну грудь, удивительно кокетливо преподнесла красоту другой.

«Опять Настя!» – произнёс он про себя, а вслух выпалил:

– Извините меня! Это я разговаривал со своими мыслями, и вот одна фраза нечаянно выпрыгнула наружу.

– A-а! Я, было, подумала, вы осуждаете меня за лёгкий то-плес.

– Да ну, что вы! На этом пляже считается нормой, если девушки загорают в одних трусиках. А в вашем случае это очень красиво.

– Ой, как хорошо! А я лежу и мучаюсь – можно тут без верха загорать или нельзя? – произнося это, Настя смело перевернулась на спину, показав всему пляжу достоинства своего тела.

– Я вам представилась, а как вас зовут? – Девушка, потянувшись, немного выгнула спину и закрыла глаза.

– Глеб Михайлович, – продолжая оставаться на животе, но уже чувствуя, что ветряный порыв прошёл, ответил он.

– Дистанцию устанавливаете или подчёркиваете разницу в возрасте?

Неожиданно Глеб услышал, как звуком и лёгкой вибрацией телефон уведомил его о поступившем сообщении. Оставляя вопрос Насти без ответа, он надел очки и открыл свой мобильный.

Акико сообщала, что билет до Вены куплен на шесть вечера, а такси вызвано на три. Перекинув взгляд на текущее время, он понял, что его загоранию и купанию пришёл конец.

– Пора! – произнёс он, поднимаясь. – Через час улетаю.

– Жаль, – произнесла Настя с нескрываемой досадой в голосе, – могли бы хорошо провести время. Киприоты мне не нравятся, цепляются, как подростки, а ты сразу видно – мужчина солидный, обеспеченный.

– Извини, не судьба! И потом, в моей жизни уже была Настя, и она тоже хотела только одного – хорошо проводить время. – Глеб взял в руку собранную сумку и, не прощаясь, пошёл к машине. Параллель между его Настей и этой искательницей спонсоров болезненно пробежала по нервам, снова напомнив о его наивности в понимании молодых женщин.

Дорогой до дома он молчал, выключив музыку. Почему-то ничего не хотелось, предстоящий полёт стал в тягость, а все планы и мысли утонули в одном единственном желании – напиться.

Дома, собирая чемодан, он поглядывал на холодильник, даже дважды подходил и открывал дверь, проверял наличие в нём водки, но всё-таки сдерживал себя, и тем самым ещё хуже раскачивал настроение.

Самолёт, аэропорты, такси и лица прошли перед ним, не оставляя следа и, лишь только когда, добравшись до бара в номере отеля, он открыл бутылку виски, сразу почувствовал, как первый глоток начал тормозить его, громыхающий стонами прошлого, состав раскисших мыслей.

Засыпая, он посмотрел на потолок. Блики города играли отражением реклам и проезжающих машин. Глеб закрыл глаза и почувствовал, как долго он сегодня, ехал, летел и шёл…

Утро началось замечательно. Во-первых, Акико прислала ему на телефон пожелания хорошего дня, а, во-вторых, печали и тяжёлые воспоминания растаяли, словно их никогда и не было.

Отель SACHER, в котором он остановился, парадным крыльцом выходил прямо на Венскую государственную оперу и пешеходную дорожку, где на одиннадцать часов ему была назначена встреча с Мариной. Поэтому Глеб, привычно пропуская завтрак и очень красивый и богатый шведский стол, выпив только чашку кофе, вышел на Фильхармоникерштрассе и, завернув за угол, пошёл в сторону Собора святого Стефана. Несмотря на раннее время, разноязычные туристы с вечной улыбкой радости на лице хаотично шли в разных направлениях, фотографируясь у всего, что хотя бы издалека напоминало древность или выглядело исторически ценно.

Выйдя на площадь перед Собором, Глеб увидел ярко одетую молодёжь, разъезжающую на странных электрических самокатах с цветами и проспектами в руках.

Подняв голову вверх и прикрывшись ладонью от солнечных лучей, он стал рассматривать одну из старейших готических построек Австрийской столицы. Яркая чёрно-бело-жёлто-зелёная крыша, выложенная майоликовой черепицей, отражала солнечные лучи и дарила окружающим зданиям разноцветие красок. Южная башня, «Штефль», удивляла высотой и ажурным орнаментом декора. Самые старые, романские части Собора – «Резентор» и «Хайден-тюме» – чернели пылью веков и манили секретами старых легенд. Вот и сейчас, когда Глеб подошёл к «гигантским воротам», быль, рассказанная ему пятнадцать лет назад одним колоритным старичком, проявилась в его сознании и расцвела отчётливым воспоминанием.

Внутри Собора есть «чудесное кольцо» небольшого размера, называемое «Фрайюнг». Интересно оно тем, что человек, преступивший закон или совершивший не очень честный поступок, получал неприкосновенность, пока держался за это кольцо. Королевские стражники, не могли войти внутрь и арестовать виновного, до тех пор, пока он, изнемогая от усталости и борясь со сном, сжимал его в своей руке.

Откуда, из какой глубины веков пришла эта быль – старичок не знал, но после этого рассказа Глеб, когда бы ни прилетал в Вену, всегда шёл к заветному кольцу и хотя бы ненадолго ощущал холод кованого металла.

Так было и в этот раз: не изменяя традициям, он прошёл внутрь, но, тут же увидев очередь столпившихся у кольца людей, улыбнулся. Мысль, что количество «преступников» и нарушителей растёт день ото дня, развеселила его.

В ожидании окончания возни у стены с кольцом, Глеб присел напротив каменной кафедры с портретами четырёх основателей католицизма, и совершенно неожиданно для себя поймал взглядом небольшие фигурки ящериц и жаб.

«Странно, – сказал он сам себе, – сколько раз приходил сюда, и никогда раньше не видел на перилах кафедры этих животных».

Он поднялся и подошёл ближе.

«Интересно, почему их так расположили друг относительно друга…»

Проведя рукой по перилам и фигурками, он задумался. Получалось, священник, поднимающийся на кафедру, каждый раз проводил по ним рукой, полируя спины рвущихся в бой животных.

– Что, молодой человек, задумались? – Услышал Глеб за своей спиной вопрос на английском языке. Обернувшись, он обомлел.

Прямо перед ним стоял всё тот же старичок и, казалось, пятнадцать прошедших лет не добавили его лицу ни одной морщинки. -

Я вижу в ваших глазах удивление? Наверное, мы знакомы или, по крайней мере, разговаривали друг с другом.

– Да, – растерянно произнёс Глеб. – Много лет назад вы показали мне, где находится «волшебное кольцо».

– А теперь, я вижу, вас заинтересовали перила? – Странные фигурки. Кажется, они вот-вот набросятся друг на друга. Но… – Глеб замолчал, подбирая английские слова. – Почему они на перилах, которые ведут к кафедре?– Жаба – это зло, ящерица – добро. Вечная борьба и постоянное напоминание любому, кто поднимается на кафедру, о единстве и борьбе противоположностей.– Жаба! – повторил Глеб и снова провёл рукой по фигуркам.– На этих перилах жизнь, все размышления и сомнения. Смотрите, внимательно смотрите в себя и думайте: кто из этих животных побеждает в вашем мире, в ваших мыслях и поступках.– А, я когда приезжаю в Вену, всегда прихожу дотронуться до кольца, – неожиданно глупо отреагировал он на слова старика.– Просите уберечь вас от наказания? – Его глаза улыбнулись, а морщинки приятно подчеркнули живущую в лице доброту.Глеб молча кивнул головой.– Часто рискуете и принимаете сложные решения?Глеб снова кивнул, но на этот раз ощутил, как адреналин погнал сердце, а мысли наполнились сожалением и раскаяньем.– Испытали страх смерти?Вопрос пригвоздил его душу к столбу позора, и он, склонив голову, прикрыл ладонью влажные глаза от неожиданно быстро подступивших слёз.– Дайте боли выйти. Намоленность Собора – его великое благо. Эти стены знают, как успокоить. Останьтесь у перил и дайте вашим чувствам пообщаться с энергией давно ушедших из жизни людей.Глеб сжал зубы и закрыл лицо ладонями. Ему не хотелось, чтобы вырвавшаяся наружу слабость была доступна окружающим, и он, глубоко дыша, сделал попытку вернуть себе спокойствие.– Нет. – Он почувствовал на своём плече руку старичка. – Если сейчас придержишь это в себе, то не испытаешь настоящего возрождения души, твои жабы и ящерицы будут с новой силой пожирать друг друга, принося боль и страдания.– Добро тоже, – убрал он от лица руки и оглянулся, – тоже использует силу, чтобы биться со злом?– А как же! Смирение – часть выживания, но – ровно до того момента, когда у тебя или твоих близких отнимают жизнь, кусок хлеба, дом и покой.– Но, нанося удары, я делаю кому-то больно! Как понять: где мои действия служат добру, а где являются злом; кто решает: где проходит грань между этими понятиями; кто берёт на себя смелость судить и обвинять?Старичок внимательно посмотрел на него и, улыбнувшись, неожиданно развернулся и пошёл к выходу.Какое-то время Глеб постоял около кафедры, потом вспомнил о кольце и, пробившись через неуменьшающейся поток «преступников», провёл рукой по металлу и вышел на яркий уличный свет.Пока его глаза привыкали, а руки искали в карманах солнцезащитные очки, прямо перед ним остановился молодой парень на электрическом самокате и, не говоря ни одного слова, протянул ему гвоздику и скрученный в трубочку буклет.– Что это? – спросил на английском Глеб. Австриец пожал плечами и, нажав на ручку газа, покатил дальше.Посмотрев по сторонам и не заметив в ближайшей перспективе урны, он, отломив стебель, воткнул головку цветка в петлицу пиджака и пошёл к месту назначенной ему встречи.Марина, словно стоящая за углом, под башней с часами, появилось точно в назначенное время.Она шла ему навстречу, улыбалась и теперь совсем не походила на ту уставшую от морского перехода женщину. Волосы, косынка и лёгкий плащ развевались, придавая её походке плавность.– О! Гвоздика, журнал «Огонёк» в руках! Наверное, нужен пароль? – улыбнувшись, протянула она руку для приветствия.– А как же! – подыграл её шутке Глеб.– Господин, у вас продаётся славянский шкаф? – вспомнила она фразу из старого советского фильма о разведчиках.– Шкаф продан, могу предложить никелированную кровать с тумбочкой. – Они рассмеялись и, развернувшись, пошли к дому, стоящему совсем рядом с местом их встречи.Зайдя в подъезд, Глеб увидел старую парадную лестницу, уходящую к ажурным, кованым дверям лифта, сказочно красивые светильники и настенную мозаику с видами псовой охоты на кабана.Переступив порог квартиры, он увидел в гостиной большой стол, деловой беспорядок, разбросанные бумаги, два ноутбука и Сергея, делающего шаг ему навстречу.– Добрался, наконец! Вот, смотри, – Сергей, показал рукой в сторону стола, – теперь это – наш Смольный, так сказать, маленький Питерский филиал. Ты присаживайся. Марина, – обратился он к жене, – неси виски, разговор нам предстоит долгий и основательный, поэтому в самый раз для старта смочить горло.Марина застучала дверцами шкафов, подбирая закуску к алкоголю, а Глеб, удобно устраиваясь в кресле, стоящем рядом со столом, в небольшой паузе подготовки праздно развернул переданный ему у Собора буклет. То, что он увидел, пробило его лоб испариной, а сознание – лёгкой дрожью приоткрытой занавеси в мир тайн и неподвластных человеку явлений.На русском языке, чёрным фломастером, прямо поверх приглашения на вечер органной музыки было написано: «Твой вопрос – это цена за прошлые ошибки. Твой сон – это жаба, опыт – ящерица, а грань всегда проходит через человеческое сердце».Глеб посмотрел по сторонам, его растерянность и удивление остались без внимания.– Сон, – еле слышно прошептал он, пряча буклет во внутренний карман пиджака, как самую дорогую реликвию, – чертовщина какая-то!Выдав несколько крепких мыслей о необъяснимости высших сил, он достал свой iPad и приготовился слушать олигарха, чувствуя, как новые, мистические ощущения жизни пропитывают каждую клеточку его тела.А в это самый момент, в соборе Святого Стефана, деревянные фигурки жаб и ящериц ожили, приготовившись снова сразиться, но на этот раз – именно в его голове.

– Ну, что ж, давай начнём, – деловито потирая руки, произнёс Сергей, как только убедился в готовности Глеба слушать его. – Сейчас и в дальнейшем под номером один я буду подразумевать и говорить о делах компании, занимающейся разведкой калийных солей и углеводородов. Мы сделали тебя генеральным директором этих компаний, изменили уставные документы, передав тебе пять процентов акций. Выписали доверенность на право управления дочерними и подрядными организациями, обслуживающими данное направление в работе. Установили зарплату в десять тысяч евро и дали указания бухгалтерии оплачивать все твои билеты, проживание в отелях и прочие служебные расходы…

От удивления Глеб поднял глаза на олигарха.

– Это привилегии, которые мы дали тебе. Теперь внимательно слушай и записывай, что мы хотим получить от тебя. Ты работаешь с Волгограднедра – государственной структурой, контролирующей выполнение нами лицензии; принимаешь на работу двух замов: одного делаешь ответственным за бурение, другого за геологию; подписываешь договора на изучение и проведение химических анализов керна, готовишь все материалы к защите запасов месторождения на участке «Южный». Вторым, и тоже очень важным направлением в твоей работе, будет Кипр. Вот документы, – Сергей жестом показал в сторону лежащих на краю стола четырёх массивных папок. – Здесь банковские выписки, договора и реквизиты счетов кипрских компаний. Сейчас наши адвокаты и юристы официально вывели меня из состава учредителей и ввели в акционеры тебя. Вот, – он положил перед Глебом, чистый лист бумаги, – подписывай внизу, это будет документ о том, что UBO, то есть фактическим владельцем компаний, буду оставаться я.

Глеб, ни секунды не колеблясь, достал авторучку и, подписав в правом углу, вернул лист Сергею.

– В настоящее время эти кипрские компании владеют двумя домами в разных частях острова, общей стоимостью пять миллионов евро, семидесятифутовой яхтой, водными мотоциклами, тремя автомобилями премиум класса и ещё большим количеством разной бытовой мелочи. Но всё это, как ты понимаешь, сразу после моего ареста было захвачено министром Морозовым и его родственниками. Тебе, как новому владельцу компаний, ставится задача официально обратиться в полицию и с помощью адвокатов, судебных исполнителей, может, и твоих личных связей забрать имущество обратно для его последующей продажи.

Глеб записывал и думал. Его мысли ветром носились по углам памяти, взвешивая силы и возможности.

– Я понимаю… – Сергей откинулся на спинку кресла и продолжил в более доверительной тональности: – Всё мы не заберём. Этот мот и пьяница уже умудрился опустошить счета компании. К сожалению, я сам, лично, делал ему корпоративные карты VISA, передавал ключи от домов, где проходили его встречи с влиятельными политиками и лидерами партий. Сейчас у министра трудное время. Ему на хвост наступили налоговые службы. Заменив себя во многих компаниях на родственников, он всё равно очень явно, а главное – безнаказанно отнимает деньги у таких же, как я, коммерсантов. Впрочем… – Он приподнялся, взял со стола верхнюю папку и сел обратно в кресло. – Ты увидишь всё сам. Тут выписки из личных счетов на Кипре, оплата его развлечений, самолётов и покупка автомобилей. – Неожиданно он замолчал. Глеб смотрел на него и тоже ничего не говорил.

– М-да, – протяжно произнёс Сергей после небольшой паузы, – тут синхронные распечатки телефонных звонков с угрозами в адрес московского и кипрских адвокатов, меня лично и членов моей семьи.

– Не понял! – удивлённо произнёс Глеб. – Это же улики, почему такие материалы не переданы в Прокуратуру, ФСБ… словом, в соответствующие инстанции?

– Да всё передано! – резко и быстро ответил Сергей. – Только я сегодня – человек, находящийся в розыске, бежавший из России, а он – министр, со связями и положением. Разве кто может услышать мой голос? Разве кто будет заступаться за человека, которому уже повесили ярлык преступника, расхитителя государственных средств и жулика, укравшего пенсионный фонд. Ладно! – Он нервно провёл ладонью по лицу. – Продолжим. Третьим направлением твоей работы будет наука. Или, если сказать точнее, разработки в области нанотехнологии. Сегодня в Москве есть институт, который занимается вопросами изменения цвета природных алмазов. Тебе нужно встретиться с директором и предложить ему свои и мои возможности. Я знаю, что раньше ты активно занимался покупкой, огранкой и продажей бриллиантов. Наверняка сохранились связи, партнёры…

– Да, – перебил Глеб, мгновенно ощутив радость от возвращения в алмазную тему.

– Прекрасно! Итак, ты встречаешься с директором, понимаешь проблему и пишешь мне план наших действий и затрат на этапе формирования нового бизнеса.

– А с какого на какой меняют цвета алмазы?

– Глеб, это – технические вопросы, и мне туда лезть не хочется, а главное – незачем. Меня интересует изначальная цена покупки – я так понимаю, не очень качественного, коричневого камня – а потом его продажа после обработки в какой-то машине. Вилка, которая образуется в этом превращении, и есть предмет моего любопытства. А, так как эта тема, судя по твоим ожившим глазам, тебе известна и понятна, бери флаг в руки и пиши аналитическую записку. Деньги на этап изучения, а в последующем и работы, я выделю. Четвёртое и последнее. В Санкт-Петербурге одна из моих компаний владеет дворцом Михаила Романова, внука Николая I. В сложившейся ситуации удержать это здание не представляется возможным. Мы с Мариной посовещались, и я решил, – при этих словах он оглянулся на жену и весело подмигнул ей, – продать дворец через принадлежащую теперь уже тебе кипрскую компанию. Думаю, что лично тебя мы привлечём на этапе, когда нужно будет подписывать договора и встречаться с представителями покупателя.

– Всё! – громко произнесла Марина. – Деловая часть закончена, давайте плавно переходить к ужину. Конечно, это не я у плиты стояла, но венские мясные деликатесы, сыры и нежная печень индейки с шафраном ждут, когда вы начнёте их дегустировать.

Дружно поднявшись, они прошли на кухню, сели за накрытый стол, разлили виски по стаканам и перешли к праздным разговорам о жизни.

А в далёкой Москве Алексей сидел в квартире мамы и напивался в хлам. Прошло два месяца, как он получил на телефон сообщение о разводе. Тогда он сидел в такси у отеля Редиссон, в Стамбуле, и не знал – радоваться ему или огорчаться. Но сегодня, несмотря на то, что не смог обсудить эту новость с Глебом и Михаилом, отчётливо понимал, что скинул с плеч тяжёлую ношу постоянного непонимания.

– Да, я пью! – шутливо произнёс он, разговаривая сам с собой. – Да, я шут, я паяц, так что же… Пусть… – Его сознание побежало по строчкам известной арии, но, сократив и изменив, он продолжил: – …и я ей не подам руки. Это же какой надо быть дурой, чтобы так глупо себя вести?! Х-м-м, – он расплылся в улыбке и обеими руками с силой, царапая кожу, почесал свой затылок. – Приходит, хвостом крутит! Вино подайте мне дорогое, смотрите на меня, какая я принцесса! «Мерседес» паркует, чтобы я видел, ухажёра себе завела и выпендривается!

Алексей поднял со стола бутылку, убедился, что там ещё что-то осталось, вращательным движением кисти раскрутил водку и влил в себя всё на одном дыхании.

– Ох-ох-ох, цыпа! – Он зацепил вилкой внушительных размеров ком солёной капусты и, теряя капельки рассола, отправил его в рот. – Я, простой охранник ресторана, стою, никого не трогаю, а этой вертихвостке нужно после развода именно сюда жрать приходить, именно тут вино заказывать, кофточки, вырезы демонстрировать! Дура, и других слов у меня нет…

Он поднялся, прошёл к холодильнику, достал следующую бутылку, ещё постоял у открытой двери, рассматривая заботливо подготовленные мамой закуски, потом улыбнулся мысли о непреходящей материнской опеке и закрыл холодильник. Возвращаясь обратно, он пощупал в кармане телефон, потом достал его, проверил экран и, убедившись, что никто его в этом мире не хочет, сел на своё прежнее место.

– Ну, если я такой плохой, чего ты всё ходишь и ходишь? – продолжил он разговаривать сам с собой. – Развелась, и живи себе. Думаешь, если ты мне будешь свои богатства демонстрировать, я пожалею, волосы на себе рвать буду… А вот хрен тебе! – Он скрутил фигу и поднял её высоко вверх над головой. – Видела?! Всё строго наоборот. Это ты за мной бегаешь! Ты унижаешься и фордыбачишь, ты мучаешься и психуешь.

Он налил себе водки в стакан и поднёс его к лицу. Запах неприятно кольнул сознание и он, сморщившись, стал медленно пить ее.

– Водка, гадость какая! Фу! Но даже она, эта зараза, приятнее мне, чем ты и все твои выкрутасы. Детей забросила: Турции, шмурции, бегает – кобелька себе ищет. А на хрен ты кому нужна, дура сорокапятилетняя! Думаешь, косметику положила, сиськи имплантированные открыла и всё, звезда! Да двадцатилетних с ногами от гланд, с кожей гладкой и упругой очереди стоят, только деньги плати… – При этих словах он запнулся, в нескольких секундах тишины отыскал в голове нужные мысли и, достав телефон, набрал номер.

– Ворток, твою мать, ты где! – крикнул в трубку, едва услышав звук соединения.

– О, Лёха, привет. Бухаешь что ли? Отсюда чую, водкой пахнет!

– А у меня настроение хорошее. Во-первых, я развёлся и уже целых два месяца свободный мужчина. Во-вторых, эта зараза – я Манечку имею в виду – мотает мне нервы и почти каждый день шастает в ресторан, где я работаю, а в третьих – так не честно: ты на буровой, Глеб в Европе, а я что – пасынок у вас? Имейте совесть, дайте работу! Деньги кончились, докатился до того, что дома пью. Жопы бабьи только по телевизору и на улице вижу, никакой личной жизни, и это – в рассвете моих прекрасных лет!

– Ничего себе! – присвистнул в трубку телефона Михаил. – Развёлся всё-таки! И что? Зачем она ходит в твой ресторан?

– Эта дура приходит показать, какая она благополучная и что всё у неё в шоколаде. Хочет ещё раз подчеркнуть разницу между нами, пожалеть меня, горького пьяницу.

– Ну, а действительно: чего ты пьёшь-то? Помнится, когда мы в Ватутинках собирались, ты завязать обещал.

– А что я – пью?! Самую малость, только чтобы время убить. Дела нет, да и вы пропали, друзья называется!

– Понял. Обязательно свяжусь с Глебом, и мы персонально для тебя что-нибудь придумаем, только ты… – Михаил на несколько секунд замолчал, обдумывая свои следующие слова и, быстро приняв решение, уверенно произнес: – Увольняйся к чёртовой матери из своего ресторана и прилетай ко мне на буровые, тут и для тебя работа найдётся, а Глебу мы всё позже объясним.

– Щассс… всё брошу и поеду грязь месить! Ты что, с ума сошёл – оставить постоянную работу в Москве и поехать на край земли! Буровые, алюминиевые миски, маки в степи и прочая лирика у меня в жизни уже была, когда я с Глебом по Африке мотался. Теперь хочу огромный плазменный телевизор, тренажерный зал и молоденькую подружку, стучащую крышками кастрюлей на кухне.

– Лёшка, ты дурак! Какая это для тебя работа! Давай не хандри и прилетай меня менять. Я ужасно соскучился по своим детям, а главное – Вера сменив гнев на милость, хочет со мной встретиться и поговорить. Может, еще и склеим чего, всё-таки двадцать лет вместе прожили.

– А, ну так и говори – бабу свою проведать хочешь. – Алексей состроил гримасу, водка растворила кровь, убрала резкость и с трудом позволяла следить за линией разговора.

– Ты, дурачина, бабами своих тёлок называть будешь, а это жена моя! Понял, дятел пьяный?

– За козла ответишь, – отключая телефон, прошептал охранник. Стены, качнувшись, поплыли в далёкое плавание, глаза закрылись, провожая мир ярких красок, а тело, скатившись по спинке стула вниз, удобно расположилось на полу, положив под голову тапочки.

Глеб, закончив ужин с Сергеем и Мариной на ноте прощальной улыбки и стаканчика хорошего, выдержанного виски, шагал по вечерним улицам Вены. Он шёл гости к своему давнишнему другу тех времён, когда Советский Союз ходил в консерватории, а рабочие и служащие понимали разницу между скрипкой и альтом. Подойдя к дому на Чернингштрассе, он внимательно посмотрел по сторонам и, убедившись, что не ошибся, нажал на звонок нужной ему квартиры.

– Да, вас слушают. – Услышал он тембр, знакомый ему уже тридцать лет.

– Это квартира профессоров Венской консерватории? Или мне нажать другую кнопочку?

– Глеб! Наконец-то! – Он услышал, как щёлкнул электронный язык замка, дверь распахнулась, и прямо по лестнице, вниз, ему навстречу принялся спускаться Лёня.

Они обнялись; время, безжалостно съевшее их фигуры и распылившее белую краску на виски, отступило, и они обнялись, как много лет назад – сильно и уверенно, как мужчины, дарящие тепло многих лет дружбы.

– Пойдём, пойдём, – пропуская вперёд Глеба и указывая рукой дорогу, торопливо произнёс его старый московский товарищ.

Поднявшись на лестничную площадку и войдя внутрь квартиры, Глеб утонул в светлых глазах и улыбках встречающих его людей.

Кора, жена Леонида, первая из присутствующих, сообразно своему рангу и статусу хозяйки дома, по обычаю трижды расцеловала Глеба, передавая эстафету приветствия своим сыновьям и их жёнам. Шумно и очень тепло, касаясь друг друга прошлым, вскоре они все вместе перешли в гостиную к накрытому столу.

– Глеб, это фантастика! Когда Лёня сказал мне, что ты в Вене и прислал сообщение о том, что зайдёшь к нам в гости, – радостно, улыбаясь даже глазами, стала говорить Кора, рассаживая всех на заранее продуманные места, – я не поверила. Десять лет, целых десять лет назад мы виделись в последний раз, когда ты с семьёй проезжал через Вену на горнолыжный курорт.

– Да, – многозначительно произнёс Глеб, разглядывая обстановку зала и фотографии на комоде.

Скрип ножек стульев по паркету, вопросы, перемещающиеся по столу тарелки и столовые приборы ещё какое-то время создавали суету, но вскоре фужеры взмыли ввысь, и наступившая тишина открыла дорогу первому тосту.

– Как бежит время! – начал говорить Леонид, вставая. – Дети уже не дети, и у них уже давно есть свои тёти, а ты, я знаю, целых шесть лет как дедушка, но… – он обвёл всех взглядом. – Но так приятно поднять рюмку и, оглянувшись назад, сказать: за нашу, не потерявшуюся в трудных годах Советского Союза, перестройках, иммиграциях и просто трудностях жизни, дружбу. Обычную дружбу, дарящую радость встреч и общения! – Они чокнулись, – кто алкоголем, кто водой, а кто соком и с удовольствием допили всё до дна.

– Кстати, – взял слово Глеб, едва прожевав лёгкую закуску, – а вы знаете… – Он посмотрел на сыновей своего друга. – Как ваш папа в восемьдесят первом году, на Курской косе бежал марафон? Представьте, – видя внимание и оживление, продолжил Глеб, как только ему снова наполнили рюмку, – я – спортсмен, играл за свой институт в волейбол, плавал в Лужниках на первенство Москвы, на лыжах бегал, и вдруг – ваш папа. Такой с виду вообще никакой, юноша с нежными пальчиками, стоит и совершенно спокойно заявляет, что запросто преодолеет сорок два километра с копейкой! «Ну-ну! – думаю я. – Видели мы таких ботаников консерваторского образования!» Утром следующего дня, чуть солнце побежало по макушкам сосен, Лёня нарисовался в трусиках с белыми полосками, типа а-ля Адидас, и такой же маечке биробиджанской фабрики «Заря Революции»… – При этих словах присутствующие громко хихикнули, а Глеб, почувствовав настроение, продолжил: – В общем, он побежал, а мы с Корой и маленьким тогда Антоном… – Глеб перевёл взгляд на старшего сына Леонида. – Через некоторое время поехали догонять его на автобусе. Знаете… – Он поднял рюмку над головой. – Я тогда был под огромным впечатлением от его тренированности и выносливости. Когда он финишировал, – не дополз, не упал без чувств, а спокойно закончил дистанцию и попросил водички, я понял: любое чудо требует подготовки и огромного старания. Давайте выпьем за Лёню, его профессорские пальчики и спортивный характер.

Рюмки снова потянулись навстречу друг другу, а, встретившись, зазвенели на разные тона, даря пространству ноты великой музыки общения.

Вечер, появившаяся на лицах собравшихся розовощекость, алкоголь, пряная свиная ножка, салат «нежность» с дольками мандарина подтолкнули собравшихся за столом к доверительным разговорам о жизни, работе и перспективах.

Через три часа Глеб, проиграв в шахматы Саше, младшему сыну Лёни, проводил убегающего на концерт Антона с женой и, переместившись на кухню, почувствовал усталость.

Кора разливала чай, складывала в раковину посуду, убирала остатки еды в холодильник и бросала взгляды на Глеба, думая: спросить или не спросить его о жизни с женой. Те редкие кусочки информации, приходящие из скромной компьютерной переписки, разорванной большими интервалами времени, говорили ей, что в его семье не всё гладко. И вот, когда младший сын и его девушка побежали на последний автобус, а Лёня, закончив суету, тоже приземлился на диванчик рядом с Глебом, она всё-таки спросила:

– А что у тебя с Викторией? Не пойму: вы живёте вместе или разошлись?

Глеб, чей стакан уже был наполовину пуст, тяжело вздохнул и, понимая, что плохие новости – это тоже часть дружеских отношений, стал рассказывать свою историю.

Они слушали его, понимающе кивали головой, сочувствовали и переживали, рисуя в своём сознании намибийскую тюрьму, алмазные конфликты, Викторию, непреклонно решившую расстаться с ним, а потом так же непреклонно жаждущую его возвращения. Картины ревности и глупых ссор дёргали их морщинки то удивлением, то улыбками, рождая в сознании твёрдую уверенность в необычности пережитых им событий.

– Ну, а сейчас у тебя кто-то есть? – спросил Лёня, отпивая уже остывший чай и тем самым закрывая тему с женой.

– Да, – решила поддержать мужа Кора, – интересно, после всех твоих, надо прямо сказать, сложных общений с женщинами у тебя ещё сохранилось желание начинать новые отношения?

– Новые… – задумчиво произнёс Глеб. – То есть, иными словами, вы спрашиваете: есть ли у меня мысли жениться снова?

– Да, – ещё более твердо произнесла Кора.

– А если я скажу вам, что претендентка есть, только она об этом ничего не знает? Как, впрочем, и я тоже, – память снова открыла ему красивые тонкие пальцы с бокалом красного вина.

– Не знаю, честно ничего не знаю. Прошёл год, как я обещал внуку не терять головы, но, видно, давать слово легче, чем его выполнять. И, похоже, в скором времени мне снова придётся отправиться на поиски потерянного ума.

– Мы ничего не поняли, – подытожила сбивчивые и разорванные по смыслу фразы Кора, – но одно видно и заметно сразу: ты не расстроен расставаньями и открыт для новых впечатлений, а, значит, скоро порадуешь нас интересными подробностями своей жизни. Давайте… – Она положила руку на плечо мужа. – Будем расходиться, пора отдыхать. Глеб, твоя спальня прямо напротив кухни.

Быстро раздевшись, он выключил свет и, прыгнув в кровать, накрылся одеялом. Лёгкая прохлада постельного белья заставила его поджать ноги и затаиться в ожидании тепла. Подняв глаза на потолок, он увидел полоски света, проникшие через прозрачность оконного стекла. Тишина, созданная мощностью старых стен и удалённостью дома от оживлённых дорог, принесла ему расслабление, навалившись тяжестью сна на веки. Но, в самый последний момент, когда сладкая истома сделала его дыхание ровным и спокойным, мысль, которая приходила к нему за ужином, снова выскочила, включив яркий свет любопытства.

– Так, – сказал он, открывая глаза, – где этот чёртов буклет, и как это могло получиться, что надпись в нём сделана на русском языке?

Дотянувшись рукой до пиджака, он быстро вытащил из внутреннего кармана яркую рекламу органного концерта, развернул её и, наклонив к идущему от окна свету, снова начал читать:

– «Твой вопрос – это цена за прошлые ошибки. Твой сон – это жаба, опыт – ящерица…»

Он остановился, вспоминая, что говорил старик, показывая ему на перила, ведущие к кафедре: о жабах, как символе зла, а о ящерицах, как символе добра.

– Странно, – произнёс он, присаживаясь на кровать, – почему именно сон – жаба! Это какая-то мистика! – Он поднялся и стал ходить по спальне, нарезая круги вокруг кровати. – Записка передана мне, а это значит, что старик хотел этим что-то сказать, так выходит? – Глеб снова взял в руки буклет и продолжил его чтение: «…а грань всегда проходит через человеческое сердце». Грань, что значит грань? Место, где сходятся в поединке силы добра и зла? И что! И что! И что! – громко выкрикнул он своим мыслям, заставляя их быстрее искать ответы на странные события и ребусы загадочного послания. – Кто такой этот старик? И как быть с тем, что мой сон воплощается наяву в точной последовательности сновидений? Сколько раз мы могли провалиться, вывозя олигарха из России, так нет же, всё получилось. Юг будет стороной успеха, – процитировал он фразу из выпавшей ему во время гадания комбинации Книги Перемен, – а мы ведём в южном административном округе разведочное бурение и находим соли на участке «Южный». Дом, яхта, пальмы и автомобили, – теперь он вспомнил картинки из своего сна, – это же Кипр! А Сергей говорит мне, что кипрские компании владеют именно таким набором недвижимости. А алмазы! Это просто сносит крышу! Я во сне точно видел, как коричневые кристаллы после вспышки становятся белыми, розовыми и голубыми. И сегодня мне говорят, что в Москве есть институт, и именно я должен буду соединить нанотехнологии с кошельком олигарха. Через сердце, – повторил он последние слова, написанные стариком, и подошёл к окну.

На карнизе соседнего дома сидели два голубя, но Глеб, погружённый в свои мысли и рассуждения, не придал этому значения.

– Если предположить, что все мы, люди, живущие на земле, в той или иной мере так замешаны Богом, что в нас сосредоточены желания и поступки светлых и тёмных сил, то те, кто, устав идти праведным путём, срываются, начинают хотеть всего и сразу, пополняя армию легионеров зла. А кто, несмотря на поражения и неудачи, тянет лямку «вола», радуясь маленьким успехам, с годами становится примером человеческой доброты и эталоном счастья. Но, чёрт меня побери, как быть с такими, как я? С такими болтающимися посередине, преступающими закон ровно до черты чужой жизни, с людьми, не берущими у бедных, но и не отказывающихся от возможности заработать лёгкие деньги. Конечно, мой сон – это от лукавого, а его воплощение, удачи и случайности, бьющие точно в десятку, это чья-то покровительствующая рука. А, может, я не заметил, и уже давно стою в ряду чёрных солдат тьмы, и поэтому демоны, дьяволы и прочая нечисть поддерживают меня?..

Глеб вернулся в кровать, лёгкая простуженность комнаты принесла ему озноб и он, укутавшись в одеяло, продолжил рассуждать:

– Белый свет распадается на семь цветов, и варианты разной жизни даны только светлым людям, а черные всегда будут только черными, и никаких тонов и компромиссов у них нет.

Глеб замолчал, холодные ступни никак не согревались, и он начал тереть ноги друг о друга, стараясь вернуть тепло и комфорт телу.

– Да, – снова произнёс Глеб, – хотел что-то себе объяснить, разложить по полочкам и успокоиться, а только мути нагнал. Итак, в моём болоте «жабы» квакают, так теперь ещё и видимости нет. Надо же было этому старику такую записку написать. Сон как рукой смыло. Стоп!! Что я только что сказал? Сон – смыло! Понял! Старик хотел сказать, чтобы я больше руководствовался своим опытом, а не слепо следовал за исполнением сновидения. Иначе… иначе… – Он почувствовал, что тепло наконец-то стало возвращаться к нему, и привычно почесал указательным пальцем место над верхней губой. – …Иначе я куда-то провалюсь или ещё хуже – со мной что-то случится!

При этих словах голуби взлетели с карниза соседнего дома и полетели к его окну.

–  Вот, умник, разговорился! А ты тоже хорош, записочки пишешь! – обратился демон к сидящему на стуле ангелу. – Мы же договаривались вести честный бой, а ты что делаешь? Я создаю условия, даю информацию, подчиняю ему случай и удачу, «кладу» на дорогу деньги, а вот наклоняться за ними или проходить мимо – это только его желание.

– Я тебе сразу сказал, что всё задуманное тобой мне не нравится, и никакой договорённости между нами быть не может. Поэтому последний раз предупреждаю тебя: хватит испытывать моё терпение и дёргать соблазнами и искушениями жизнь моего подопечного. Хватит подвергать его опасности и рискам, сталкивая его с интересами влиятельных людей…

–  Ч-ч-ч-ч! – перебил демон, возбуждённую речь ангела. – Лучше посмотри на меня: я – стройный, поджарый, ношусь по миру в заботах и трудах, а ты жирком оброс… вон, животик на ремешок в атаку идёт. Лучше скажи мне спасибо, что не даю тебе дремать на солнечном подоконнике, как мартовскому коту. И знаешь… – Демон задумался, очень близко подошёл к Глебу и почти шёпотом произнёс: – Не я хочу с тобой спорить и ссориться, тем более что в его голове уже поселилась твёрдая уверенность любыми методами помогать бежавшему олигарху, любыми методами восстанавливать его бизнес, и заработать лично для себя много денег. Поэтому этот этап ты уже проиграл, его мысли и мои желания совпадают, и повлиять на происходящее, даже используя материализацию в соборе Святого Стефана и записочки с предупреждением, ты уже не в состоянии.

Демон улыбнулся и исчез. Ангел тяжело вздохнул, посмотрел на продолжающего рассуждать Глеба и, обернувшись белым голубем, полетел вслед за чёрным, отчётливо понимая, что время большого сражения приближается…

Глеб сидел в офисе «своей» компании и слушал тишину. Всё, о чём он когда-то мечтал – сбылось. Работа своей объёмностью и серьёзностью приносила ему моральное удовлетворение, а зарплата и вознаграждение, получаемое лично от олигарха, ежемесячно росла, как на велосипедном счётчике километров, стирая из памяти время экономных подсчётов и размышлений перед ценами магазинных витрин.

Он не знал, а главное – не спрашивал себя: почему именно сегодня его настроение радостно купалось в молчащих телефонах, разбросанных на рабочем столе документах, четвёртой выпитой подряд кружке кофе и огромном количестве развешанных по стенам фотографий соляного керна с девятнадцатой буровой и сертификатов Американского гемологического института GIA.

Привычно поглаживая место над верхней губой, он переводил взгляд с одного снимка на другой, опускал глаза на отчёт геофизиков, лежащий прямо перед ним, и мысленно бегал по кругу вопросов и ответов, ощущая нарастающую радость.

– Да, – произнёс он со значением, – уходит год. Последние часы моего последнего рабочего дня. С момента, когда монеты Книги Перемен, прыгая по столу, предсказывали мне будущее, прошло уже десять месяцев. За это время мы вытащили Сергея из Бутырки и переправили в Европу. Я стал генеральным директором и учредителем четырёх кипрских компаний, но самое главное – снова вернулся к алмазам. Камушкам, создаваемым природой миллионы лет, кристаллам, игра и цвет которых вывернули мою жизнь наизнанку, прежде чем подпустили к себе. Вот… – Он выдвинул ящик стола и достал прозрачную пластмассовою коробочку. – Вот они, мои любимые углеродные пирожки.

– В этом месяце мы превратили, – он задумался и стал водить пальцем по крышке, подсчитывая алмазы, – двадцать четыре коричневых лайта в абсолютно белые, цвета D.

Сейчас ему не хотелось воспоминать Африканские промахи, радость и голубой блеск граней отсекли мрачные картинки прошлого и он, достав из коробочки самый большой кристалл, стал разглядывать его в лупу.

– Прямо на рундисте американская гемологическая лаборатория, написала лазером номер камня и то, что он получен в результате использования технологии НРНТ – высокого давления и высоких температур. Вот жизнь! – Глеб откинулся на спинку стула. – Пятнадцать лет назад я коричневые алмазы даже в руки не брал. Знать не знал, думать не думал, что существуют типы алмазов, и что именно тип два, безазотный и не флуоресцентный, можно положить в установку коричневым, а достать – идеально белого цвета. Какие горизонты открываются, голова кругом идёт! К примеру, не будем мы больше отправлять на сертификацию камни в Америку, а отправим их в Израиль. Там – братья евреи, а у них калькуляторы в мозгах так подсчитывают деньги, что мораль даже пальчик просунуть не может, не то, чтобы голос подать. Чего один только Симон стоит!

Глеб открыл iPod и нашёл сообщение от своего биржевого партнёра, где тот писал, что стёр лазерную надпись американских геммологов на рундисте, получил на камень сертификат EGL, и продал его как натуральный. Потому что никто никакими приборами не смог в абсолютно чистом, без примесей камне, найти подтверждение вмешательства человека.

– И, если этот еврейский папа Карло делает бабки на моих камушках, то мне-то сам Бог велел такой возможности не упускать.

–  Бог! – усмехнулся демон, рассматривая из-за плеча Глеба коробочку с бриллиантами. – Сколько раз тебе нужно повторить, чтобы ты запомнил: мне нужно спасибо говорить, на меня молиться, и тогда камушки не лопнут в печке, поменяют цвет и продадутся, принося тебе огромные деньги. Например, бриллиант, который ты сейчас крутишь в руках, очень скоро заинтересует жену одного банкира, его блеск так ранит её сердце, что бедный муж сам будет искать тебя, чтобы отдать деньги и успокоить прихоть жены.

– И зачем мне все эти американцы и евреи, я же сам могу стереть все надписи на рундисте и продавать бриллианты по полной цене Рапопорта! – Он взял ручку и тут же на листочке начал писать: «Дорога в Юханесбург, потом машиной на шахту и обратно в Москву – пять тысяч евро; покупка лота камней без включений типа два «а» – от трёх до четырёх тысяч за карат; обдирка, обработка в установке, последующая гранка и полировка – копейки». В итоге из десятикаратного алмаза получим бриллиант 3.5 карата с самыми лучшими характеристиками, и стоить такой камушек будет… – он открыл таблицу Рапапорта за декабрь. – Триста шестьдесят семь тысяч долларов. Вот это прибыль, вот это я понимаю – доход, в десять раз больше, чем вложил! – Цифры на калькуляторе, бриллианты, поблескивающие в коробочке, раскачали его воображение реальной перспективой больших денег настолько, что он не сразу заметил вибрирующий на столе телефон.

– Слушаю! – произнёс он громко, не взглянув на экран мобильного.

– Белов, ититская ты сила! Сколько ты на работе ещё сидеть будешь? Сегодня тридцатое декабря, почему не звонишь? Трудоголик несчастный!

– И очень даже счастливый! Только, вот, не пойму – как ты узнала, что я на работе? – Глеб посмотрел на свой, недавно приобретённый, золотой Breitling, бережно протёр сапфировое стекло, и продолжил: – Сейчас десять часов, я ещё часик посижу, мысли разные авторучкой по бумаге погоняю, и домой. Ты же не ляжешь без меня спать?

– Какой часик! Бегом вниз, я у подъезда стою, мёрзну. – Лена отключила телефон и посмотрела по сторонам. Несмотря на позднее время, машины неслись по Ленинскому проспекту, словно участвовали в соревнованиях. Лёгкий снежок тихо порошил тёмные городские сугробы, стрелочки на подаренных Глебом часах бежали, не изменяя своему кругу, когда её взгляд, поймал припаркованную в тридцати метрах от входа в офис грязную «девятку».

– Так, – скомандовала она сама себе, снова доставая мобильный, – номеров не видно, окошко приспущено, фары выключены, а двигатель работает. – Дежурный, – произнесла она как можно тише, поворачиваясь спиной к автомобилю, – срочно, Ленинский девять. Рядом с третьим подъездом стоит девятка с заляпанными номерами, отправьте для проверки любой экипаж. Слышите, срочно! – Она снова убрала телефон и медленно двинулась в сторону парадного подъезда, из которого вот-вот должен был появиться Глеб.

«Что это? – думала она, не отрывая взгляда от машины. – Чутьё следователя, паранойя, выросшая на постоянных мыслях и тревогах за Глеба или действительно – реальная угроза, затаившаяся в темноте салона автомобиля?»

Неизвестность и страх наполнили её сосуды адреналином за считанные секунды. Сердце, превратившись в набатный колокол, удар за ударом разбивало привычную лёгкость тела, принося мышцам лёгкий озноб и дрожь.

В это же самое время палец Глеба тянулся к выключателю света, а глаза пробегали взглядом по кабинету, принося понимание законченности всех сегодняшних дел. Однако в самую последнюю секунду нажатия клавиши его мобильный разразился новым звонком. На это раз он посмотрел на дисплей, думая, что нетерпение заставило Лену набрать его ещё раз, но высветившийся номер был ему незнаком.

– Вас слушают, – произнёс Глеб спокойным голосом, считая, что в это время ему мог звонить только перепутавший что-то человек.

– Это, хорошо, что ты, сука, слушать умеешь! – Пьяный и резкий голос мгновенно разрушил все его мысли и настроения.

– Кто это?

– Я это! Морозов!

– Мо-ро-зов, – по слогам произнёс он фамилию министра, включая на телефоне функцию записи разговора.

– Ты чего же, хрен моржовый, со мной силами собрался меряться?! Какого ты суёшь нос, куда не следует? Хочешь, чтобы мои нукеры тебя яйца оторвали, а твоим близким головы отрезали?

Глеб улыбнулся – всё, что он знал о министре и делал в последнее время, отлично вписывалось в тональность неожиданно возникшего разговора.

– Чего молчишь? В штаны наложил! Запомни: у меня такие связи, что тебе и не снилось! Могу председателю ФСБ позвонить, в генеральной прокуратуре любую дверь ногой открою, и будешь так же, как твой олигарх, по Лондонам разным зайчиком скакать, пока тебя «легавыми» не затравят!

– Не боитесь, что я запишу наш разговор? – Глеб расстегнул куртку, вернулся к своему рабочему столу и, переведя телефон на громкую связь, для страховки включил программу записи на iPade.

– Белов, ты дебил что ли? – громко рявкнул министр. – Документы, которые ты пытаешься собрать против меня – пшик! Я ничего и никого не боюсь! Когда твоего долбаного банкира хлопнули и год в тюрьме держали, он на меня десятки разоблачительных бумажек настрочил. И о том, что должность министра он мне купил, и о том, что у меня три дома в разных странах за границей, и о том, что принадлежащие мне компании оформлены на моих родственников, и ещё полно всякого бреда. Да вот, только, я как был министр, так и остался, а твоего протеже после побега из России даже Интерпол в розыск объявил, не говоря уже о наших структурах. Поэтому твои заявления в полицию, а главное – писк комариный, мне до одного места! – Министр хрипло рассмеялся и отключился.

– Угрозы, опять угрозы, – тихо произнёс Глеб. – Но в одном этот «государственный» человек абсолютно прав: пока весь собранный на него компромат кто-то держит под сукном, и этот кто-то более властный, чем министр, на справедливость можно не рассчитывать.

Застегнув куртку, он, стоя на пороге кабинета ещё раз убедился, что ничего не забыл, выключил свет и, захлопнув дверь, пошёл вниз по лестнице.

«Вот было бы хорошо, – произнесли его мысли, понимая, что спускаться с двенадцатого этажа долго и можно пофантазировать, – отворить большие, дубовые двери и вот так, запросто войти к Президенту России. Заглянуть в его глаза и, помня русскую веру в справедливого царя-батюшку, положить на стол папку, которую передал мне Сергей. «Господин Президент, – сказал бы я ему, – здесь документы, банковские поручения, кредитные договора, подтверждающие продажность партий, получающих деньги за депутатские мандаты, серые схемы обогащения министра Морозова, дома и яхты, записанные на родственников государственных чиновников, счета в офшорных компании на Виргинских и Каймановых островах…»

– Я, понимаю, – продолжил он с нарастающей в словах и жестах театральностью, – вы можете сказать, что Санкт-Петербургский банкир – преступник, объявленный в международный розыск и, убежав из-под следствия, он лишился моральной возможности кого бы то ни было обвинять и разоблачать. И с этим нельзя не согласиться, но именно на это и рассчитывала Морозовская банда. Министр давно считает правоохранительные структуры своим собственным оружием наказания неугодных, а офицеров спецслужб – бультерьерами, готовыми по первой команде кинуться на любого, пахнущего деньгами, человека. Что? Вам интересно, как ко мне попали эти документы? – Глеб посмотрел на табличку с цифрой восемь, желание договорить с президентом, заставило его спускаться по лестнице ещё медленнее. – И вы хотите знать, кто я такой? Извольте, мне давно хочется рассказать всё, что крутится в моей голове и действительно волнует. Вернёмся в август 1991 года – я работаю на Чукотке, в райкоме партии. Молодой, наверное, глупый и неопытный, но точно честный, трудолюбивый и полный желания отдавать все силы своей стране. Но Борис Ельцин, став Президентом России, приостанавливает деятельность КПСС, то есть распускает ту самую партию, из которой сам и пришёл в политику. «Раз» – сказал я себе тогда, поняв, как легко переступил этот человек через мораль и принципы. Декабрь 1991 года, Борис Ельцин, Президенты Украины и Белоруссии в Беловежской пуще подписывают соглашение о создании союза трёх независимых государств, не получив полномочий от Верховных Советов. «Два» – сказал я себе, когда увидел, что соблюдение законов и Конституции являются обязанностью только простых людей. А «три» наступило сразу, как только я узнал подробности событий, произошедших сразу после подписания Беловежского соглашения. С. Шушкевич, Президент Белоруссии, никак не мог дозвониться до Горбачёва М. С., который присутствовал на каком-то совещании. Зато Борис Ельцин набрал тогдашнего Президента Америки Джорджа Буша, и бодро отрапортовал, что нет больше Советского Союза. Сказал, что нет больше страны, с которой долгие годы все виды иностранных разведок вели холодную войну, нет больше коммунистического режима и ненавистной ленинской партии, он радовался сам и очень хотел обрадовать «Дядю Сэма», надеясь получить за этот подвиг большую «буржуинскую» медаль. Поэтому… – Глеб остановился, словно действительно разговаривал с человеком, стоящим напротив него, сделал небольшую паузу, подобрал слова для заключительной фразы и, повысив тональность продолжил: – Когда моё терпение досчитало до трёх, а голова поняла, как легко лидеры предали наше общее прошлое в угоду своих должностей и привилегий, как легко построенное нашими отцами и матерями стало чьей-то собственностью, как миллионы русских, оставшись за пределами России, стали не нужны своей стране, потому что жили в республиках СССР, я собрал чемоданы, и со всей семьёй уехал на Кипр. Улыбаетесь! Считаете: убежал от проблем и сейчас со всей язвительностью собираю компромат. Посмотрите вот это мой старый заграничный паспорт… – Глеб достал из внутреннего кармана документ и раскрыл его. – Тут нет свободного места. Шутливо я называю эти странички дипломом о моём жизненном образовании. Тут Африка, Индия, Китай, Ливан, Арабские Эмираты, Афганистан и везде я жил и работал, как русский человек. Я был русским, когда сидел в Намибийской тюрьме; когда с оружием бегал по самым дальним провинциям Анголы с единственной целью – заработать денег; был русским, когда напивался, вернувшись живым домой; когда лежал в больницах; когда не приносил домой денег; когда уходила жена, измеряющая счастье достоинством купюры; когда всё рушилось и исчезало; когда от обид и разочарований скрипела на зубах эмаль и текли слёзы. Но эти годы и испытания изменили меня до неузнаваемости… – Глеб почувствовал, как задрожал его голос, и как искренность и правда завладела его грохочущим сердцем. – Я уже не могу быть бедным. Желание красиво и обеспеченно жить взяло надо мной верх. Сейчас наш разговор вошёл в стадию правды, а так, как тут никого кроме нас нет, – Глеб обвёл взглядом лестничный пролёт, – а вы сохраните мои слова в тайне, могу честно вам всё сказать. Весь собранный на Морозова компромат и моё рвение в наказании министра обуславливается не желанием избавить родину от казнокрада и мошенника, а самым банальными и меркантильными ежемесячным пополнением моего банковского счёта. Вот, – Глеб с досадой прищёлкнул языком и пошёл дальше вниз по лестнице, – вся моя правда, весь мой порыв честности и все мои мысли о кривохождении по жизни.

Открывая тяжёлую дверь парадного подъезда, он ещё всеми мыслями был в разговоре с Президентом, но глаза, искавшие Лену, сразу обратили внимание на полицейские машины с включёнными мигалками, бегающих с оружием силовиков и двух разложенных прямо на снегу мужчин в наручниках за спиной.

– Ну, я даже не знаю! – Услышал он голос Лены, идущей ему навстречу. – Даже не представляю, как ты расплатишься! – Она улыбалась, а возбуждённость делала её шаг резким и размашистым.

– Привет, – всё ещё порхая в своих мыслях, удивлённо произнёс Глеб, – бандитов ловишь?

– Поймали уже! – Она подошла, привстав на цыпочки, поцеловала и, взяв под руку, предложила прогуляться до метро пешком. Дорогой она рассказывала, как, скорее сердцем, чем головой, ощутила опасность, исходящую от припаркованной рядом с подъездом машиной. Рассказала, что вызвала наряд для проверки документов, а приехавшие полицейские в салоне, под сиденьями нашли два итальянских пистолета. Она говорила о своём состоянии, промелькнувшем страхе и волнении, но ничего не сказала о том, что чувствовала и что нуждалось в проверке. Но одно она уже знало точно – чья-то рука именно сегодня привела её к офису, чьё-то покровительство подтолкнуло её к действию, и чья-то воля задержала Глеба на рабочем месте, дав время приехать полиции и арестовать злодеев.

Зайдя в квартиру под звуки радостной кукушки, отчитавшей двенадцать, они тут же почувствовали, как желание продолжить общение завернуло их на кухню – пить чай с бутербродами.

Обсудив несколько бытовых тем, связанных с празднованием Нового года, и дважды подрезав сыра с колбасой на тарелку, Лена, чьё состояние ещё хранило возбуждение, решила, что какой-нибудь рассказ из прошлой жизни Глеба обязательно отвлечёт её.

– Хомяк, – а именно так она стала называть его ровно с того дня, как в конце ноября он всё-таки уступил её напору и переехал жить к ней домой, – мне помнится, что в воспоминаниях ты постоянно обходишь события в Конго.

– И что?

– А то, что мне интересно и очень любопытно: что такого могло там произойти, что ты упорно уклоняешься от этой темы?

– Водки нальёшь? – Глеб подмигнул ей, в надежде, что она откажется, и они пойдут спать.

– Даже компанию составлю! – Лена поднялась из-за стола, достала из холодильника «Белугу» и наполнила рюмочки до краёв.

– Ничего себе! – бросило реплику удивление Глеба. – Хорошо начинаешь, в первом-то часу ночи.

– А что – завтра выходной, можно валяться, сколько захочется, и потом – я так люблю, когда ты мне что-нибудь на ночь рассказываешь.

Они подняли рюмки, посмотрели друг другу в глаза, выпили, и Глеб начал одно из самых своих тяжёлых воспоминаний…

Это был февраль 2004 года, Москва похрустывала крещенскими морозами, а в Демократическом Конго и его столице Киншасе жара загнала ртуть термометра за отметку сорок.

Я и Алексей, – которого ты теперь знаешь, оставив тёплую одежду в Шереметьево, через Эмираты и ЮАР полетели в Киншасу с единственным желанием – купить алмазы.

Дэ Нджили – аэропорт – встретил нас горячим воздухом и новыми запахами, как только отворилась дверь самолёта.

Доехав на такси до единственного, пригодного для проживания, места под названием Гомбе, мы быстро подыскали себе небольшую гостиницу и сняли номер на втором этаже с окнами, выходящими во внутренний двор и крышу прилегающей к дому веранды…

Глеб замолчал, воспоминания, обрастая яркими картинками, так явно проявились в его сознании, что, перестав нуждаться в словах, замелькали, словно кадры цветного кино, и он перешёл к повествованию в лицах…

– Твою маковку, Михалыч, куда мы с тобой припёрлись! – крикнул Алексей, заваливаясь на покрывало кровати не снимая одежды и прямо в пыльных ботинках с заострёнными носами. – Похоже, ты специально в последнее время выбираешь самую дальнюю и страшную дыру в Африке, и мало того, что сам туда лезешь, так ещё тянешь меня, красивого и сексуального. – Он положил под голову руки, поднял глаза на потолок и продолжил: – Перед отъездом я открыл интернет и немного почитал о Конго и, скажу тебе, эта информация подняла мне волосы даже на лысеющей макушке. Во-первых, тут чёрт ногу сломит – постоянная война. Беженцы голодными толпами носятся туда, сюда, пытаясь убежать от этнических конфликтов и геноцида. Войска Уганды, Руанды и Бурунди постоянно нарушают границы, убивая… – Он задумался, видимо, вспоминая заученный текст, но, не найдя в памяти нужных слов, полез в задний карман джинсов и достал сложенный вчетверо листочек. – Вот, – продолжил он говорить, распрямив его, – вооружённые группы народности Хуту устроили геноцид в своей стране, а, проиграв гражданскую войну, бежали в Конго. Ну, чего ты улыбаешься?! – видя реакцию Глеба на чтение политинформации, громко выкрикнул Алексей. – Если я твой охранник, то мне нужно знать, как тут обстоят дела, и с какими проблемами мы можем столкнуться! Гляди, – он поднял мятый листок и с силой потряс им в воздухе, – тут написано, что четыре года назад тут была такая рубиловка, – погибло более четырёх миллионов, девять стран были участниками конфликта.

– И что, – присаживаясь в кресло и настраиваясь на разговор, весело произнёс Глеб, – ты хочешь защищать меня от всех повстанцев, партизан и бандитских формирований? Знаешь, – на вдохе перебил он пытающегося сказать что-то охранника, – а ведь тут в лесах живут пигмеи, а главным их оружием является отравленный природным ядом дротик! Представь: попадает в тебя такой ядовитый наконечник, ты полностью обездвижен, а они большими, тупыми ножами начинают отрезать от тебя самые упитанные кусочки и прямо на твоих глазах поедать их.

– А-а-а, взрослый человек, а балбес балбесом! Страшилки рассказывает… Ещё вспомни про чёрную-чёрную руку и завывающий на кладбище ветер. – Глеб рассмеялся, его собственная шутка понравилась ему больше, чем рассказ о войне в Конго.

– Как ты думаешь. – Охранник поднялся и подошёл к холодильнику. – Тут есть нормальная, человеческая еда? – Открыв дверцу, он увидел две бутылки с минералкой, причмокнул от досады языком и вернулся в кровать.

– Лёш, – доставая из чемодана палку сухой колбасы и бородинский хлеб, решил ещё раз проговорить перспективы работы Глеб, – давай лучше я снова повторю тебе наши планы. Завтра у отеля Киншаса, в одиннадцать часов я встречаюсь с генералом Этьеном. Не знаю, останемся мы в холле или поедем к нему в дом, но при любом раскладе деньги будут у тебя. Жди моего звонка в номере и никуда, слышишь – ни на какие пробежки или разминки ты не выходишь. Если я не вернусь к вечеру, не волнуйся – ровно в девять я скажу тебе о своих планах, может, мне предложат остаться переночевать.

– Ну, конечно! Как обычно – ты будешь за столом мясо, виски поглощать, а я сиди тут, как дурак, в четырёх стенах и жди.

– Не перебивай! Генерал мне лично не известен, мы вышли на него через Унитовских старателей и, несмотря на протеже, нужно подумать о плохом. Скажем, наступил вечер, а моего звонка нет. Жди до утра и отправляйся, вот по этому адресу, – Глеб протянул охраннику листочек с написанным от руки названием компании, улицы и номером дома. – Телефона нет, пойдёшь в офис, там с девяти утра всегда есть люди, спросишь Николая Макарыча, он распорядитель полётов местных авиалиний, и расскажешь ему, куда я пошёл. Да, перед тем, как выйти на улицу, сними часы, цепочку, авторучку убери во внутренний карман, а если услышишь к себе обращение «мунделе», то есть белый, не кидайся бить морду и ломать кости – тут с оружием не ходит только слепой.

– Мунделе! Вот, правильное слово для русских идиотов, приехавших в воюющую страну с наличными долларами, а из оружия имеющих только иглы дикобраза и пару моих, увенчанных шрамами, кулаков. Мунделе, да и только!

– Да, – решив развить шутливый тон разговора, продолжил Глеб, – не забудь, когда выйдешь на улицу, одеть бейсболку и засунуть в рот чупа-чупс, как сделал это на Кипре.

– Ты смеёшься, – охранник снова распрямил листок и продолжил читать подобранный им материал, – а тут написано, что в руках у боевиков самое современное оружие, но они не забыли и ужасающие древние культы. Так, воины народности Ленду пожирают сердца, печень и лёгкие убитых ими врагов: согласно старинному поверью, это делает мужчину неуязвимым для пуль врага и придаёт магические силы.

– На, – Глеб протянул Алексею оторванную половину палки копчёного сервелата, – съешь уже чего-нибудь, а то мысли о еде направляют твой мозг в сторону каннибалийских традиций.

– Колбаска, – замурлыкал охранник, откусывая большой кусок и убирая листочек обратно в карман.

Ночь прошла в тревожных снах, частом вставании в туалет, вздохах и ёрзание на подушках.

Утро своим молчанием сохранило волнение и прошло в нарушении прежних традиций. Алексей не пошёл в душ, не горланил под струёй воды песен и, проснувшись, не рвался завтракать. Глеб, собираясь на встречу, одел свою колониального стиля одежду, распихал по пистончикам и карманам мелкие доллары, иголки дикобраза, телефон, визитную карточку отеля, присел на дорожку, поймал в молчаливом взгляде товарища тревогу, хлопнул ладонями по коленям и, поднявшись, вышел из номера…

Сейчас, сидя в московской квартире Лены и вспоминая о Конго, он неожиданно ощутил странную параллель с событиями в Намибии.

– Дежавю, никуда не деться, – чуть слышно прошептал он одними губами и продолжил воспоминания.

…Так же, как это было в Намибии, сразу на выходе из отеля его взяли какие-то люди. Сунули в лицо непонятные документы, указали стволами автоматов на старый «Фольскваген-бас», грубо запихнули на заднее сиденье с такой же рваной обивкой и крошащимся поролоном.

Попытки задать несколько вопросов на английском разбились о молчаливые и суровые лица конвоиров, и Глеб, уговорив себя предположением о таком своеобразном гостеприимстве генерала, начал рассуждениями тушить холодок родившегося в нём страха.

Машина ехала быстро, натруженный дизель грохотал растянувшейся цепью коленвала. Оглядываясь по сторонам, он с удовольствием рассматривал улицы, людей, несущих свои грузы на головах, и на всякий случай цеплял глазами приметные вывески и здания, надеясь запомнить дорогу к отелю.

Но прошло полчаса, и «Фольксваген» выехал из города, а асфальтовое покрытие перешло в хорошо укатанную грунтовую дорогу. Обочины, никогда не знавшие слова «чистота», заваленные размокшим картоном, пищевым пластиком, какими-то скрученными железяками, ржавыми запчастями автомобильных кузовов, снова стали поднимать в его сознании волну страха; неизвестность и потёртый металл автоматов в руках его конвоиров заёрзала неприятным холодком где-то в районе живота.

Следующий час Глеб уже даже и в окно не смотрел. Пыль, пробиваясь через плохо прилегающую дверь, висела в лучах света, заполняя все пространство салона автомобиля. Колено правой ноги тряслось и накачивало чертей в ускоренном ритме, желваки челюстей ходили ходуном, мысли, испробовав все варианты, натянули нервы и издали звук порванной струны. Но именно в этот момент дорога снова стала асфальтовой, появилось некое подобие кустарников, а потом деревья, высокий забор и огромные ворота с кучей вооружённых людей.

Выйдя на ступеньки величественного дворца, – а именно так можно было назвать огромное сооружение, построенное много лет назад в каком-то странном, смешанном стиле крепости и помпезности, Глеб сразу заметил вооружённых солдат, облачённых в камуфляжную форму, и лежащее на земле, прямо у них под ногами, оружие.

Осматриваясь по сторонам, он на всякий случай отметил высоту каменной ограды, отсутствие на ней колючей проволоки, видеокамер и хаотически бегающих по двору людей.

– Это ты что ли хотел встретиться с генералом Этьеном? Глеб повернулся – на одну ступеньку выше него стоял мужчина лет сорока, с обветренным лицом и красными воспалёнными глазами, одетый в форму французского иностранного легиона.– Что, удивлён, услышав тут русскую речь? Микола или, если хочешь, Майкл, – протянул он руку для приветствия.

– Глеб, – с силой сжал жилистую ладонь легионера.

– Тут стой! Генерала сейчас нет, а без него никто в дом войти не может – бзик хозяина, если, конечно, ты понимаешь, о чём я говорю.

Глеб кивнул головой в знак согласия, посмотрел на солнце, давая понять, что стоять на жаре не самое лучшее, и только хотел сделать пару шагов к ближайшему дереву, как цепкие пальцы хохла впились в его плечо.

– Стой, не дёргайся, – зло произнёс он, расстёгивая кобуру.

«Оп-п-па!» – произнесли его мысли, давая дорогу страху и адреналину, мгновенно брошенному в кровь корой надпочечников. Надменная улыбка и правая рука Миколы на поясе без слов объяснила Глебу обстановку, а пот, выступивший на лице и предательски обмякшие ноги, довершили картину его падения в глазах легионера.

– Не ссы! А то вижу, в лице переменился! Сейчас привезут твоего хлопца. Посмотрим, сколько вы денег имеете, тогда и решим, что с вами делать.

Вдруг во двор, шумно и поднимая пыль, один за одним въехали три грузовика.

– О! – переключил своё внимание хохол, убрав правую руку с пояса. – Беженцев Хуту привезли! Сегодня будет интересная ночь, шумная и… – Не успел он договорить, как ощутил на своей гортани острый наконечник иглы дикобраза.

– Тихо, – прошептал Глеб, обнимая легионера и пряча его пистолет под своей жилеткой. – Пошли, прогуляемся за ворота! И не надо делать резких движений, а то не хлебать тебе больше самогонки. – Он пощупал предохранитель пальцем и, воткнув ствол в бок хохла, потянул его вялое тело к выходу.

Суматоха, крики, выстрелы и стоны заняли внимание солдат стоящих у ворот настолько, что бодро шагающая парочка белых не вызвала у них ни вопросов ни подозрений.

– Куда ты меня тянешь? – подал голос легионер, когда они вошли в высокий кустарник. – Ты что, и правда думаешь, что тебе удастся бежать? Да тут в округе даже спрятаться негде, а тем более – с твоей белой мордой.

– Так, – сказал Глеб, отступая на шаг и тут же с размаху нанося удар в лицо Миколы, – это раз.

Хохол был крепок и, устояв на ногах, попытался принять позу обороны, но вторым ударом приклад пистолета разрушил его защиту, и легионер рухнул.

– Два, – скомандовал себе Глеб, придавив ногой легионера, – а на счёт три – пристрелю.

– Чего тебе нужно? Зачем убивать? Иди себе куда хочешь! – вытирая кровь и глядя прямо в глаза Глебу, уверенно продолжил говорить хохол. – Не моя это война. Тебя кто-то свой продал! Ты знаешь, кому принадлежит эта усадьба? Нет тут никакого генерала Этьена и не было никогда. Мы – партизаны УНИТА, за алмазы купили себе право находиться в Конго, и это наша штаб-квартира.

– И что? – Глеб ослабил давление ноги. – Зачем я вам понадобился? В жизни не поверю, что вы позарились на мои жалкие доллары!

– Мой шеф потерял в Лубанге брата. Говорят, это сыночек губернатора сделал, когда с тобой на вертолёте летал… – Кровь из разбитой губы сочилась и мешала ему говорить.

– Что ты несёшь? Всё строго наоборот! Мы действительно, когда летали с Коутинью на алмазный прииск, сделали посадку, увидев копающих на его земле старателей. Но, когда вышли, – а с нами было только шестеро охранников из свиты губернатора, то из кустов появилось до полусотни отмороженных унитовцев, так мы сами еле ноги унесли!

– А знаешь, что было потом? – Легионер хмыкнул носом и вытер о форму окровавленную ладонь. – Папаша губернатор послал в это место самолёты, и всех – гражданских, военных – всех под снаряды и пулемёты, пять сотен в кусочки разнёс! Мы когда туда добрались, то и хоронить-то некого было, животные завершили дело.

– И что? – снова повторил Глеб, как испорченный автомат. – Почему вы хотите спросить с меня за эти события?

– А как ещё мы можем губернатору насолить? Сына его не достать, да и в Анголу мы больше не ходоки, армия постоянные рейды по стране делает, а ты у него в дружках ходишь, чаи с ним гоняешь. Вот и придумал мой шеф хотя бы так за смерть брата рассчитаться. Резкий и неожиданный крик птицы, заставил Глеба присесть и внимательно посмотреть по сторонам.

– Не тушуйся, пока нас никто не ищет. Но, как только друж-бана твоего привезут, сразу хватятся, и тогда вам вилы! Давай… – Он попытался присесть, но Глеб снова придавил его к земле. – Будем договариваться. Я тебе скажу, в какую сторону идти к городу, тут, кстати, не так далеко, просто мои бараны дороги не знают – сам понимаешь, не местные. Ты меня отпускаешь, а я ничего не говорю шефу. По крайней мере, до завтрашнего утра.

Глеб посмотрел на легионера и левой рукой потянул его на себя, помогая подняться, и в тот момент, когда уверенность проявилась на его лице улыбкой, Глеб коротким и резким ударом пробил ему голову рукояткой пистолета.

– Вот теперь ты действительно никому ничего не скажешь. – Обшаривая карманы потерявшего сознание унитовца, шёпотом произнёс Глеб…

А в это время Алексей, устав отжиматься и приседать и нарушив слово не покидать номера гостиницы, решил поправить свои нервы, звенящие в ожидании шефа, в маленьком баре на первом этаже, заказав яичницу с беконом на трёх человек. – М-м-мм! – издавал он звуки удовольствия, орудуя одной вилкой. – Жалко, нельзя махнуть стаканчик винца или, к примеру… – его глаза побежали по ассортименту бара, жадно читая название этикеток на бутылках, – кубинского рома безо льда и дурацкой кока-колы.Минуты удовольствия от приёма европейской пищи, сменяя друг друга, вскоре сделали его тарелку абсолютно чистой. Кусочки не очень хорошего хлеба, предварительно подсолившись, тем же путем отправились один за другим догонять яичницу, а, когда принесли чай, только крошки напоминали ему о том, что на столе когда-то была еда.Специально громко, почти с выражением прихлёбывая не очень горячий чай, он праздно смотрел в окно, открывающее ему вид на главный вход в гостиницу.Старый «Фольксваген-бас» и двое вышедших из него солдат с автоматами, висящими на плечевом ремне, вызвали у него улыбку своей грязной формой и полосатыми, вязаными шапочками.– Одни клоуны кругом, – веселился он, чувствуя, как съеденная им пища наконец-то сообщила голове о сытости. – Все, кому только не лень, таскаются с оружием по улице и норовят суконным рылом в калашный ряд протиснуться.Вдруг шум и крики заставили его оглянуться и посмотреть в вестибюль, где охрана настойчиво преграждала путь потешным солдатам.Улыбка, с которой он стал наблюдать за развёртывающими событиями, очень быстро уступила место пониманию происходящего. Мало того, что все, включая охрану, стали тыкать пальцем в его сторону и выкрикивать это ласковое слово «мунделе», так ещё и на улице из машины вышли два таких же вязанных баши-бузука и заняли место у парадных дверей.– О-о-о, черти припёрлись, – протяжно произнёс он, соображая – по какой лестнице ему лучше прошмыгнуть в номер, не встречаясь с незваными гостями.Сумка, деньги и билеты были собраны за считанные секунды, но, именно в тот момент, когда он прильнул ухом к двери и положил руку на задвижку замка, коридор наполнился звуками, которых Алексей так надеялся избежать.Дверь резко дёрнули, остатки мыслей относительно того, что вязаные шапочки явились не по его душу, улетели, и он тут же, не мешкая, выпрыгнул из окна сначала на крышу веранды, а потом и на землю.Шагая так быстро, как только позволяли ему джинсы и лёгкие, Алексей, взяв направление в сторону высотных домов, решил для себя, что именно там он может найти хорошие отели, а, следовательно, охрану и телефон.Подозрительные люди, грязь, дома без штукатурки и окон, машины, давно потерявшие свой родной цвет по мере его продвижения стали уступать место зелёным газонам, широким улицам, появившимся светофорам, витринам и ресторанам.– Наконец-то, – переводя дух и замедляя шаг, удовлетворённо произнёс он, подходя к четырёхэтажному зданию с яркой надписью «Отель Султан».Осматриваясь по сторонам, Алексей поймал себя на мысли, что больших, чёрных секьюрити, стоящих у ворот и главного входа, наконец-то достаточно, чтобы ночью закрыть глаза и забыться в сладком и спокойном сне, не опасаясь вторжения в номер.Зайдя внутрь, он сразу отправился к стойке регистрации, натружено и коряво заполнил анкету гостя, сунул один доллар и сумку в руку услужливого боя и отправился в бар, но на этот раз с чёткой мыслью найти хорошее место для наблюдения за улицей и входом в отель.Пиво, которое он всё-таки разрешил себе в виде лекарства от пережитого стресса после третьего стакана стало горчить, направляя его настроение на путь хандры и сожаления.– Нет, Михалыч, это всё! Выскочим из этой заварушки, и в Африку больше ни ногой! Вернусь домой, стану детей водить в спортивные секции, выносить мусорное ведро и по выходным пылесосить квартиру… – начал он длинный монолог, наблюдая, как вечерний сумрак зажигает окна и открывает на небе звёзды…В это же время Глеб, спеленав потерявшего сознание легионера его собственным ремнём и шнурками от ботинок, рел-шил вернуться на опушку кустарника, найти укромное место и понаблюдать за дорогой и воротами в надежде увидеть «Фольксваген-бас». Расположившись, он сделал несколько бесполезных попыток объясниться по телефону с администратором гостиницы. Французского языка он не знал, а шепелявый африканский акцент не позволял ему понять, почему его не могут соединить с номером 210. Видя, как тает остаток батарейки мобильного и ощущая нарастающую злость, Глеб убрал телефон в карман и стал рассматривать движущейся у самых его ног поток муравьёв, думая о своих дальнейших действиях.– Значит, так, – сказал он сам себе, – Алексей сидит в номере и никуда не выходит. Следовательно, они должны войти внутрь гостиницы, подойти к дверям номера и как-то попытаться вытащить его оттуда. Чужим он не откроет, внутренний засов очень крепкий и тихо его не сломать, это первое. Почувствовав опасность… – Глеб воткнул высохшую травинку в бегущую муравьиную дорожку. – Он наверняка выпрыгнет на улицу, это два.Треск автоматных очередей заставил его вздрогнуть, он поднял глаза и увидел, как падают, пытающиеся вырваться из ворот, беженцы Хуту. Пули, выпущенные с короткого расстояния, разбивали их головы, перебивали руки, ломали позвоночники, не оставляя никаких шансов на спасение.Глеб поморщился. Несмотря на пятидесятиметровое расстояние, он совершенно отчётливо ощутил запах крови и пороха. Страх остановил его дыхание, сковал мышцы и лишил мыслей. Он видел, как поднявшиеся к руке по травинке муравьи накинулись на его пальцы, откусывая своими кривыми клещами частички кожи, видел, как из ворот выехал грузовик, и как туда стали забрасываться окровавленные тела. Видел и чувствовал, как выступила и скатилась по щеке слеза жалости к самому себе, открывая дорогу молчаливому и трусливому плачу по ускользающей возможности спастись…Глеб замолчал. Лена смотрела на него и, казалось, не дышала; её лицо и глаза отражали боль сопереживания.Он тяжело вздохнул и провёл ладонями по щекам. Пальцы, ощутив влажность, указали ему на реальные слёзы, ожившие вместе с его воспоминаниями.– Лена, – произнёс он громко, словно хотел окликом вернуть её из страны видений обратно на кухню, – ты меня извини, но, похоже, мне снова не удастся закончить рассказ.– Господи, – произнесла она, едва шевеля губами, – зачем же ты избрал себе такую жизнь? Что, – сказала она чуть громче, – заставило тебя так рисковать? И как после всего этого твоё сердце ещё не лопнуло от стрессов и переживаний?Глеб взял её за руку, понимая, что интонацией, паузами и театральностью своего рассказа поразил её мысли настолько, что сейчас она сама нуждается в поддержке.– Не волнуйся, у меня героический ангел-хранитель. Всё, что выпало мне пройти и испытать, отмерено кем-то выше с одной единственной целью: в итоге сделать из меня хорошего человека.Она внимательно посмотрела в его глаза, мысль о вмешательстве какой-то потусторонней силы, задержавшей сегодня Глеба в офисе, ещё больше укрепила её предположение о том, что крылья ангелов действительно спасают человеческие жизни.А в комнате отдыха рабочего кабинета Глеба, в полных сумерках, друг против друга стояли шахматные фигуры. Они не знали своих ходов и судьбы, им было неведомо, кто из них станет жертвой стратегии и чей эксцельсиор приведёт к победе, но они ждали начала и были готовы продолжить вечный поединок белых и чёрных сил.

Четвёртый день Нового года начался для Глеба с лёгкого покалывания в правом боку, полного отсутствия желания завтракать и вообще – вставать.

– Белов, я сворила тебе геркулесовой каши. – Услышал он голос Лены с кухни. – И хватит валяться! Если бы я не знала тебя в юности, в жизни бы не поверила, глядя на тебя сегодняшнего, что ты занимался китайской борьбой.

Глеб обвёл взглядом спальню, разглядел пыль на люстре, подумал над тем, что с вечера неаккуратно положил свою одежду на стул, представил себе кашу и её пользу для желудка, медленно поднялся с кровати и, воткнув ноги в тапочки, пошёл на кухню.

Присев на своё место, он тут же получил кофе с лимоном, геркулесовую кашу и вопрос, ответ на который он знал давно, но всё не решался произнести его вслух.

– Хомяк, – Лена провела ладошкой по слегка небритой щеке Глеба, – а тебе не кажется, что мы живём вместе, скорее, как старые друзья, а не как молодые любовники? У тебя нет ощущения, формальности наших отношений?

Но в ту секунду, когда Глеб набрал в лёгкие воздух и собрался с духом для непростого ответа, резкий дверной звонок оборвал их мысли, повернув головы к настенным часам.

– Кто это в такое время? – Всё, что успела сказать Лена, убегая в спальню переодеваться.

– Посмотрим, – подходя к входной двери и наклоняясь к глазку, произнёс Глеб.

Увиденное расширило его глаза удивлением и сильно кольнуло печень пониманием неизбежности следующих событий.

– Давай, открывай! – услышал он громкий и нетерпеливый крик, – нечего на нас в глазок смотреть! Это мы, твои лучшие друзья пришли, «Цирроз» и «Белая горячка».

Глеб открыл дверь и в прихожую, с шумом, морозным воздухом и двумя литрами водки, вошли, выдыхающие, как средневековые драконы, пары алкоголя, Михаил и Алексей.

– Братцы, – обнимая ребят, взмолился Глеб, – у меня нет второй печени.

– Ничего, – сбрасывая с себя дублёнки, почти хором произнесли друзья, – если узнаешь, по какому поводу мы к тебе явились, сам разливать начнёшь!

– Лена! – крикнул Глеб, заводя товарищей на кухню. – У нас нарисовались два утренних татарина, которые разрушили все наши планы на спокойное утро, притащили с собой два литра отравы, и сейчас, как саранча, будут выедать внутренности нашего холодильника.

– Глеб, – укоризненно произнесла Лена, как только поздоровалась с гостями, – ну, что ты прямо с порога шокируешь своих друзей!

– Вот этих! – Он сильно хлопнул по плечу Михаила, усаживая его на стул.

– Тихо! – перебил всех Алексей, откручивая бутылочную пробку. – Все разговоры прекращаем и слушаем новость. Не знаю, – он стал разливать водку в только что выставленные рюмки, – по чьей прихоти или велению это произошло, но на девятнадцатой буровой…

– Стоп! – перебил его Михаил. – Ну, что ты сразу всё выпалить хочешь! Давайте, – Ворток поднял рюмку и обвёл присутствующим взглядом, – выпьем за Новый год и свалившуюся на нас удачу…

– Слушайте вы, говорящие с бутылками пьяницы, не томите уже наши нервы напряжением! – Глеб, оглянулся на Лену, ища поддержки. – Говорите толком, без прелюдий и двусмыслиц – что произошло?

– Только спокойно! Только спокойно, – охранник несколько раз погладил свою грудь, театрально демонстрируя внутреннее напряжение, – давайте без нервов. Наша буровая, пройдя отметку одна тысяча сто тридцать метров, была остановлена из-за угрозы взрыва или пожара… я не очень разбираюсь.

Глеб, чьё расслабленное понимание ожидало приятной новости, услышав эти слова, поставил рюмку на стол и бросился в спальню искать телефон.

– Э-э, как ты рассказываешь, так лучше бы сразу убил! – снова взял слово Михаил. – Там всё нормально! Михалыч, иди сюда, не нужно звонить буровому мастеру! Понимаешь, – продолжил он, как только Глеб вернулся на прежнее место, – мы всё остановили, потому что возникла угроза взрыва или пожара, а причина такой угрозы заключалось в том, что пошла нефть.

– Нефть… – растерянно произнесла Лена.

– Да, знаете, такая непонятная масса черно-коричневого цвета, сочится сейчас через все замки, выдавила буровой растров и стекает в дождевое озеро, покрывая его нефтяной плёнкой.

– Не понимаю радости. – Глеб посмотрел на сияющие лица товарищей и продолжил: – Это была наша последняя буровая. Она замыкала поисковый квадрат, давала возможность перейти к подсчёту запасов. А что будет теперь?

Михаил поднялся со стула, его возбуждение толкало его вперед желанием объяснить, разжевать, обрадовать и выпить за свалившуюся удачу.

– Глеб, как ты знаешь, – начал он свой рассказ, – на девятнадцатой мы идём с отбором керна, начиная с пятисот сорока метров, то есть, как только вошли в соляной купол. На тысячеметровой отметке мы остановились, керн с буровой вывезли в лабораторию на изучение, а геофизики приехали и в этом интервале сделали каротаж. Потом ты провёл совещание и дал распоряжение продолжать бурение. Поэтому все солевые данные по буровой будут у нас в отчёте, а вот что касается углеводородов, то появление нефти на такой глубине стало полной неожиданностью. Мы уже связались с «Волгограднедра», и сейчас там работает куча спецов – ломают голову, как сдержать давление в стволе и не допустить пожара.

– Ну, братцы, – поднял рюмку Алексей, – давайте, соображайте быстрее. Черти вместо печали нам нефти накачали! Представляете, какие бабки нам в руки плывут!

Все подняли рюмки, Лена посмотрела на Глеба – его лицо отражало озабоченность и тревогу.

– Ура! – крикнул охранник, и водка снова пошла в атаку на печень.

Вторая, третья и четвёртые рюмки, по мере их принятия, привели друзей в состояние полной эйфории. Они твердили одни и те же слова, пытались считать запасы и переводить их по цене барреля в доллары. Лена, вначале не понимающая технических терминов, реагировала на происходящее исходя исключительно из наблюдений за Глебом. Но со временем, когда общий настрой друзей, слившись с поглощением алкоголя, полетел в самые верхние слои возбуждённых эмоций, она поняла, что произошедшее – действительно удача и, успокоившись, не пропускала ни одного тоста.

Глеб проснулся ночью. Все части тела были чужими и, казалось, принадлежали какому-то каменному гостю. Осторожно, чтобы не разбудить Лену, он поднялся. Безрезультатно поискав ногами тапочки, Глеб сполз на пол и продолжил поиски руками.

– О-хо-хо, – выдохнуло его тело немного алкоголя. – Не помню, когда ребята свалили… – Он посмотрел на стены, но, как только убрал от головы руки, стены качнулись, принося боль вискам. С трудом найдя в себе силы, Глеб встал и, покачиваясь, прошёл на заваленную мусором кухню.

«Ничего себе!» – произнесло его сознание, как только зажегся свет.

– Мы что, вчера пиццу заказывали? С водкой кока-колу пили? Вот балбесы! – Он сел на стул, сбросил коробки и пустые бутылки на пол и снова обхватил голову руками.

Сил говорить и двигаться у него не было. Даже мысли, пытаясь возникать, приносили страдание, не говоря уже о «гудящем» холодильнике и «страшном» тиканье настенных часов.

– Сидишь? – Услышал он голос Лены, вошедшей на кухню. Закутавшись в простыню, она села напротив него. – Давай чаю попьём? А то жажда пожаром рот жжёт. – Не дожидаясь ответа, она повернулась и, дотянувшись до чайника, включила его.

– Ты знаешь, – неожиданная мысль, пришедшая из глубин подсознания, заставила его говорить, – почему-то именно сейчас, а не завтра, когда мы будем богаты и счастливы, мне хочется рассказать тебе продолжение истории о моём спасении в Конго.

Она встала, разлила по чашкам кипяток, бросила пакетики с заваркой, размешала сахар и, вернувшись на своё место, кивком головы предложила начинать.

– Итак, напоминаю тебя события, на которых я остановился в прошлый раз. Алексей, чей нос был не хуже собачьего, почуял опасность и успел выскочить из номера отеля, прихватив с собой наши деньги и документы. Я, действуя на авось, смог выйти из охраняемой штаб квартиры унитовских партизан и спрятаться в небольшом кустарнике прямо напротив въездных на территорию особняка ворот.

Глеб взял ладонями горячую кружку, тепло было приятным, а глоток чая тут же принёс радость уменьшения давления височных тисков.

– Ты помнишь, что я закончил рассказ на том месте, когда унитовские наёмники расстреляли на моих глазах беженцев племени Хуту?

Лена, и в этот раз не произнося ни одного слова, ободрительно кивнула.

– Ну, а теперь представь… – Он на секунду задумался, давая воображению включить картинки тех событий и продолжил: – Мелкий кустарник, едва скрывающий мой рост, а вокруг него – открытая на километры местность. Солнце в зените, нет воды и понимания направления побега, зато есть страх и апатия, сковавшая мысли абсолютным пониманием конца. Неожиданно я понял, что ухожу из этой жизни просто так, ни за что. Где! – он громко крикнул и почувствовал приступ головной боли. – Где то, ради чего я рисковал?! Где всё это? Что из того, что сделано моими руками, сохранилось? Своего жилья нет. Семьи нет. Жену сломала бедность и она ушла. Дети выросли, но я не успел им помочь встать на ноги, не успел сделать их жизнь легче, я даже не смог обеспечить достойную старость родителям, ютящимся в однокомнатной квартире! Всё, услышал я свои мысли, и почувствовал, как душа, уставшая падать и подниматься, хочет выйти из укрытия и, встав под автоматы, покинуть глупое, «израненное» жизнью тело.

Глеб, замолчал, сделал глоток чая, посмотрел в глаза Лены и тут же понял, что она там, рядом с ним в африканском кустарнике.

– Сжолько прошло времени, пока я прощался сам с собой, – продолжил рассказ Глеб, – я не помню. Однако ноги привели меня обратно к тому месту, где был оставлен украинский легионер.

Увиденное не просто потрясло меня невероятностью, но и ужаснуло происходящим…

…Муравьи, огромные чёрные муравьи клещами рвали кожу лица так и не очнувшегося после удара по голове Николая. Беглого взгляда на происходящее было достаточно – тысячи насекомых поедают плоть уже мёртвого человека.Но именно эта смерть встряхнула моё сознание, заставив каждую клеточку тела жить и бороться. В секунду в голове всплыли слова легионера о том, что город где-то недалеко, а память даже проявила невольный взмах его руки, указывающей направление движения.Быстро преодолев зону кустарника, я, не раздумывая, лёг и пополз вперед, считая, что прежде, чем подняться, нужно как можно дальше удалиться от опасного особняка.Земля была удачно твёрдой, но ужасные колючки и шипы высушенных веток мгновенно стали ощутимой проблемой. Несмотря на то, что я очень старался убирать их со своего пути, локти и колени то и дело ощущали болезненные уколы. Через час, весь потный, грязный с ноющей болью ног и рук, я принял решение подняться и перейти на бег.Но, как только я приподнялся, сразу услышал нарастающий звук моторов, заставивший меня снова лечь на живот.Грузовые машины в армейском камуфляже с набитыми в кузове, как сельди в банке, солдатами целой колонной ехали по невидимой дороге в направлении предполагаемого города. Я затаился: расстояние между нами, а, главное – высота обзора у солдат могла выдать меня, и этот факт снова холодным страхом неизвестности заскользил по сознанию.Не знаю, почему, но всеми своими ощущениями вжавшись в почти каменную, красноватую почву, я вдруг вспомнил, как в предновогоднюю ночь полз по льду Анадырского лимана. Память отчётливо вернула холодную дрожь мышц, скрип зубной эмали и последние шаги по ступенькам крыльца, приносящие понимание преодоления выпавшего испытания. Удивительно, но именно воспоминание тех, уже ставших очень далёкими событий, успокоили мой страх и принесли веру. Поэтому, когда шум моторов стих, я поднял голову, убедился, что все машины проехали, встал на ноги и пошёл параллельно дороге.Несколько часов, включая в работу все органы контроля, я шагал, вслушивался и всматривался, стараясь найти ямку и спрятаться раньше, чем проедет по дороге машина.Сумерки, которых я так ждал, появились на небе северной звездой, желанными огнями города и опасением. Дневное солнце держало змей в норах и корнях кустарников, а с наступлением темноты они должны были выйти на охоту и, если раньше я старался не шуметь, то теперь всё делал строго наоборот, рассчитывая отпугнуть всех, кто мог оказаться на моём пути. К счастью, эти мысли и бездорожье скоро закончились, а небольшая возвышенность прямо у подножья города дала возможность увидеть, где находятся многоэтажные дома и горят огни витрин.Однако, войдя в пригород, я, поймав на себе взгляды прохожих, понял, что снова могу стать добычей. Идеи и предложения закрутились в моей голове с новой силой поиска спасения. Но господин Великий Случай, который, похоже, не оставлял своего покровительства весь этот день, достал из кармана сюрприз, и на пустынной дороге появилось такси.Мне даже не пришлось поднимать руки, старый автомобиль с эмблемой «Renault» остановился прямо около меня, и улыбчивый водитель на французском предложил свои услуги. Пощупав на всякий случай рукоятку отобранного у легионера пистолета, я нырнул на заднее сиденье, сняв его с предохранителя.Машина рванула с места, словно хотела от кого-то оторваться. И, чем быстрее она ехала, тем отчётливее я понимал, что водитель, рот которого не закрывался, тоже не очень любит эту часть города…Глеб снова остановился, сделал несколько глотков уже ставшего холодным чая, улыбнулся, почувствовав, как отступает алкоголь и возвращается лёгкость.– Давай я опущу подробности моих поисков Алексея, так как ни опасности, ни каких-то интересных событий не происходило. Обычная логика и знание таксистом всех дорогих отелей города очень скоро помогли мне обнять охранника и ещё раз поблагодарить провидение за счастливый конец этой истории. Вернувшись в Москву, я отдал обратно одолженные для покупки алмазов деньги. А, так как ни жена, ни кто-либо другой не спросил меня о событиях в Конго, эта история сейчас прозвучала впервые.Лена вздохнула и уже хотела что-то сказать, но он жестом остановил её.– Сегодня я точно знаю, что ни тюрьма в Намибии, ни арест и депортация из Анголы, ни перенесённые болезни, ни горящий над Занзибаром самолёт так не испугали моё сердце, как это случилось в пригороде Киншасы. Мне очень трудно объяснить себе, почему именно этот страх стал самым запоминающимся. Кажется: ну полз, ну шёл, ну озирался, проверяя пистолет, на каждый шорох, ну и что? Не знаю… но, едва сновидения возвращают меня в это место, утром я просыпаюсь без сил с высоким давлением и грохочущем сердцем.– Может, это потому, что ты убил человека? – наконец решилась и сказала Лена. – Мне кажется, что смерть легионера, этот ужас быть съеденным муравьями терзает тебе душу, и поэтому ты не можешь это забыть.Глеб растёр ладонями лицо, прогоняя возвращающееся желание спать и, старательно подбирая слова, подытожил:– Нет, это существо уже не было человеком. Кровавые разборки, участие в уничтожении простых людей сделали его глаза звериными, и поверь – именно по его взгляду я понял, что моя жизнь отсчитывает последние мгновения. Тут совсем другое. Раньше, отправляясь в свои алмазные походы, я, понимая, что будут проблемы, морально готовился их преодолевать. У меня всегда хватало сил, умения, изворотливости выйти из затруднительного положения. А там, на полянке, обросшей кустарником, ко мне пришло понимание краха всех моих крепостей и тылов. Постоянные промахи и неудачи сделали во мне дырку, а страх ринулся в это отверстие, лишая меня воли, злости и даже желания жить.– Всё равно не понимаю, почему от тебя ушла жена, – неожиданно перескочила Лена на другую тему. – Ты рискуешь, зарабатываешь деньги, как умеешь, а она это не ценит. Тут что-то не так… Вы прожили вместе очень много лет, и если она ушла и потребовала развод, значит, у неё были весомые причины.Глеб улыбнулся, неожиданный поворот разговора подсказал ему, что любопытство Лены в отношении его жены достигло максимума, просится наружу и требует ответов.– А ты точно хочешь знать, почему мы с Викторий расстались? – решил он подразнить её перед тем, как начать новый рассказ.– Конечно! Мы живём с тобой два месяца, а мне так и не удалось понять тебя. Узнать, что тебе дорого, что тебя волнует, а твоя скрытность и ровность наших отношений очень часто удивляет меня. Я всю жизнь проработала в следственном аппарате, видела и допрашивала отъявленных преступников, чувствовала их мысли, предсказывала их действия, но, встретившись с тобой – потерялась. Смотрю на тебя и не знаю – о чём ты думаешь, слушаешь ли ты меня, любишь ли ты меня, как люблю тебя я?.. – Она нервничала. Рассказ Глеба раскачал её мысли и достал из глубин вопросы, ответы на которые мучили её с того самого дня, как они решили жить вместе. – Я уже и не говорю о том, что мне совсем не понятно – на кого ты работаешь в деле Морозова? Ты участвуешь в секретной операции, проводимой федералами, и вывозишь олигарха из страны, но в тоже время СКП охотится за тобой и очень хочет допросить. И в тот момент, когда всё вокруг тебя закипает, моё руководство общается с генерал-лейтенантом военной разведки, и ты тут же перестаёшь ихинтересовать. Поясни, какая из силовых структур, участвующих в этом деле, тебе действительно дом родной, а какая – мачеха?– О-о-о! – Глеб рассмеялся в голос. – Ты определись, на какой вопрос ты хочешь получить ответ. Что тебе более интересно – мой развод с женой или шпионские страсти по олигарху.Лена сделала вид, что задумалась, протянула руку и снова включила чайник, давая понять, что намерена сидеть на кухне до победного конца.– Начни с развода! – произнесла она утвердительно и стала доставать из холодильника рыбные консервы, не найденные жадными руками вечно голодного Алексея, уничтожившего все их запасы во время «нефтяной» гулянки.– Понимаешь, – Глеб игриво подмигнул, – тут такие личные подробности, что мне даже неудобно говорить.– Что? – Интерес чертёнком запрыгал в её глазах, – Ну-ка, давай, быстро говори!– Семь лет назад, вернувшись в очередной раз из Намибии, – начал он свой новый рассказ, – я открыл входную дверь своего дома и увидел пустые шкафы, валяющиеся вешалки и катающийся от ветра большой пыльный шарик. Помню, как, присев на край кровати, я смотрел по сторонам и, остро чувствуя пустоту, понял, что это – начало одиночества. Потом я долго бегал за ней, упрашивал вернуться, дарил подарки, просил одуматься и не разрушать семью… И через месяц она сжалилась и, не объясняя причин ухода, молча внесла свои чемоданы в дом. Но, добившись своего, я впервые ощутил: Виктория меня не любит, и физическое возвращение не принесло душевного удовлетворения. Продолжая жить вместе, я уже не видел в её глазах того света, который когда-то не давал мне покоя. Всё чаще между нами возникали эпизоды, подчёркивающие расхождение, а молчанки и обиды стали нормой существования. Образовавшаяся между нами пустота с каждым днём стирала память прожитых лет, разрушая незыблемую ранее преданность.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивлённо произнесла Лена, поставив банку с консервами посередине стола.

– Я хочу сказать, что три года назад в моей жизни появилась Настя.

– Вот так я и думала! Вот так я и знала! Все эти ваши слова о наступившем непонимании, женском эгоизме придуманы мужиками только с одной целью – завуалировать ваш разврат и распущенность. – Она взяла вилку и, демонстративно подвинув консервы к себе, стала есть, бросая на Глеба гневные взгляды.

– Да, мы с Викторий не были разведены, если ты именно это имеешь в виду. Но так случилось, что, не догадываясь о Насте, она сама твёрдо решила и настояла на разводе.

– Всё Белов, ничего не хочу слышать! Зная, как мастерски ты можешь подбирать факты и тасовать события, я сразу принимаю сторону твоей жены и понимаю, почему она ушла от тебя.

– То есть, – Глеб успел, пока она говорила, подцепить вилкой кусочек рыбы и проглотить его, не пережёвывая, – ты не хочешь слушать дальше?

– Прибью! – Она улыбнулась и вернула консервы обратно на середину стола. – Продолжай давай!

– Настя, была совсем молодой и замужней женщиной…

– Кошмар! – вырвался непроизвольный вскрик Лены, струна её нервного напряжения натягивалась.

– …Но самым большим испытанием, пришедшим в наши отношения, была постоянная ложь. Она врала мужу, своему брату, и мне ничего не оставалось, как следовать её примеру.

– Не поняла! Ну, и врала она своим родственникам, тебе до них какое дело?

– Понимаешь… – Глеб задумался, его лицо стало серьёзным, мысль говорить или не говорить Лене всей правды какое-то время боролась с аргументами, но, проиграв желанию сегодня рассказать всё, отступила, давая дорогу искренности. – Настя – это родная сестра Алексея. Можешь представить, как тяжело мне было общаться с ним, смотреть ему в глаза, пить водку, а потом вставать и, обманывая, уезжать на свидание.

– А сколько же ей лет? – с трудом выговаривая вопрос, произнесла Лена, чувствуя, как её накрывает злость, замешанная на ревности и желании нагрубить Глебу.

– Тогда ей ещё не было тридцати.

– Вот всё-таки гад ты, Белов! – уже не шутливо произнесла она. – Девочке голову заморочил. Уверена, посмотрев на твою героическую жизнь, алмазные войны, она возомнила тебя исключительно интересным человеком, а, зная твои порывы делать постоянные подарки, ты окончательно добил её сердце видимостью красивой жизни.

– Ты злишься? Мне кажется, твоя интонация хочет меня укусить, – сделал он попытку смягчить разговор, – а потом, если ты помнишь своё желание, то тема нашего диалога – моё расставание с женой.

– A-а, что уже о ней говорить! Ясно, что она выставила тебя, и сейчас, наверное, не нарадуется, что рассталась с таким бабником.

– Не угадала! – Глеб облегчённо вздохнул, почувствовав лазейку. Он тут же стал сворачивать тему любовницы, отчётливо видя, как нервничает Лена. – Виктория выставила мои чемоданы, но – до появления Насти; а, как только узнала, что, несмотря на мою церковную бедность я всё-таки кому-то нужен, тут же стала принимать меры и возвращать меня в семью.

– Ох, мы дуры бабы! Чужой пиджак поносить рвёмся! Ушёл – и скатертью дорожка, так нет же, амбиции заедают. Брошенной не хочется быть, вот и унижаемся перед вами, да вот, только, сломанного не склеишь, по себе знаю…

– Я это тоже знал, но почему-то поверил ей, решил, что шанс начать всё сначала есть у каждого из нас. Поэтому я расстался с Настей и вернулся к жене. Думал, что пережитое изменит её, уберёт показную доброту и постоянное служение деньгам.

– Глеб, вот только не нужно одно и то же твердить! – Лена состроила гримасу недовольства и раздражённо продолжила: – Разочаровался, не изменилась, деньги любит! Ох-ох-ох, скажите, пожалуйста – какой ранимый и порядочный, прямо челюсти сводит! Бедная женщина натерпелась, видя, как ты с молодой развлекаешься, вернула тебя в семью, а тебе снова плохо. Это не так, то не этак!

– Леночек, по-моему, ты пытаешься меня загрызть. – Глеб провёл по её лежащим на столе рукам и, чувствуя, что разговор исчерпал себя, подвёл черту: – Я пошёл спать, и, если ты не возражаешь – в зал на диван, очень хочется ещё немного побыть наедине со своими мыслями.

Лена, оставшись на кухне среди кучи грязной посуды, пустых бутылок и только что прозвучавших слов Глеба, плакала.

Она не знала, что конкретно выдавливало из неё слёзы, но точно понимала, что совершила ошибку, уговорив Глеба жить вместе.

А за окном спальни, буквально в нескольких метрах от дома, ночной фонарь выполнял свою работу, освещая тротуар. Какое-то стечение обстоятельств или просто отсутствие желтых ламп привело к тому, что в череде своих собратьев он был единственным, кто раздвигал темноту белым светом. Но почему-то именно в эту ночь жизнь необычной лампочки истекла, лишив одиноких прохожих возможности пройти этот участок дороги, не испытывая страха.

Пятый день Нового Года начался для Глеба так же, как и предыдущий – с лёгкого покалывания в правом боку и полного отсутствия желания завтракать и вставать.

«Сейчас меня позовут есть кашу», – успела промелькнуть в его голове мысль еще до того, как действительно раздался голос Лены, пригласивший его к столу.

– Ты знаешь, – сказала она ему, как только он приземлился на своё место, – я подумала и решила, что ты – необычайно везучий. Так дёргать тигра за усы может только отъявленный проходимец, коим ты, без сомнения, являешься.

Глеб отрезал кусочек масла и, положив его в тарелку, стал смотреть, как, тая, оно растекается по поверхности каши.

– Ты не бойся, я не буду приставать к тебе с вопросами, – продолжила говорить она, – просто мне не хочется тебя потерять…

Она подошла к нему сзади и звонко поцеловала в макушку.

– Дай мне слово, что это – твоё последнее дело. Успокой меня и скажи, что больше риск и испытания не будут твоим ремеслом. Пообещай, что следующим применением твоих способностей станет мой загородный домик, не знавший мужской руки уже очень много лет.

Глеб откинулся на стуле и запрокинул голову назад, пытаясь увидеть лицо склонившейся над ним Лены. Но это движение головы принесло ему неожиданную боль в затылке и качнувшееся изображение кухонного потолка.

– Ox, – произнёс он, закрывая глаза, – поплыло всё…

– Вот, дождались! – Она кинулась в комнату и уже оттуда выкрикнула: – Это у тебя давление скачет! Сейчас найду манометр!

Глеб закрыл глаза и сделал несколько спокойных вдохов и выдохов. Вертолёт, крутанувший его сознание и качнувший стены кухни, медленно «улетал», отпуская голову. Он поднялся и пошел в спальню, намереваясь прилечь. Масло, растаяв в тарелке, образовало на поверхности каши красивое жёлтое озерцо, но насладиться им у Глеба так и не получилось.

Зайдя в спальню, он тут же услышал громкий звонок своего мобильного.

– Мишка, ты что, снова хочешь разрушить моё замечательное утро? – произнёс он в трубку, как только увидел на дисплее, кто ему звонит.

– Михалыч, извини, конечно, но обстоятельства такие, что тебе нужно срочно приехать на «Октябрьскую». Тут, рядом с метро, есть итальянский ресторанчик, и мы все – я, чиновник «Волгограднедра», Лёшка и чел из Министерства – будем ждать тебя в зале на втором этаже.

– Хорошо, я выезжаю, – произнёс он тихо, отключая телефон.

– Подожди, – засуетилась вокруг него Лена, – давай сначала померим давление.

Глеб присел на кровать, она подключила к нему прибор, дважды накачивала и спускала воздух в манжете и в заключение, подняв глаза на Глеба, вынесла вердикт:

– Очень высокое давление, сто семьдесят на сто двадцать. Может, останешься и полежишь, а я позвоню ребятам и отменю встречу?..

Глеб знал и чувствовал, что Лена права. Его голова кружилась, лицо сжигал нездоровый румянец, но нефть и сложное положение на буровой родили в его голове мысль о двойной дозе таблеток, понижающих давление.

– Ленок, давай лучше выпьем лекарство, и я тихонечко поеду. Ленинский сегодня свободен, выходной день. Народ опохмеляется и сидит у телевизоров, поэтому пробок на проспекте точно не будет.

Они смотрели друг на друга и думали строго противоположно своим действиям. Она сомневалась, но мысленно отступала, видя его решительный взгляд, а он, придав серьёзность голосу, наоборот колебался, чувствуя по своему состоянию, что она права, и ему нужно остаться дома. Но, именно так, как это и бывает обычно – мысли пошли своей дорогой, а судьбы своей.

Поэтому уже через десять минут Глеб ехал по Ленинскому в ещё не прогретой машине и понимал, что ошибся, предполагая отсутствие пробок на проспекте.

Езда от светофора до светофора с постоянным перестроением особо рвущихся вперёд не раздражала его, однако требовала постоянного просматривания зеркал и поворотов головы.

Музыка с единственного диска Митяева уже целую неделю ходила по кругу, и сейчас своей лиричностью совпадала с его головной болью и желанием ещё раз ощутить удивительную нежность рифм.

Однако очень скоро он почувствовал горечь во рту и подошедшее к горлу ощущение тошноты.

«Печка, – мелькнули его мысли, как только сознание начало анализировать ситуацию. – Нужно убавить температуру и немного открыть окно. Холодный воздух должен помочь».

Выполнив всё, что он сам себе скомандовал, Глеб продолжал прислушиваться к себе и всё отчётливее чувствовать состояние надвигающейся рвоты.

– Не понимаю, что происходит! – произнёс он несколько раздражённо и открыл водительское окно полностью. Холод принёс облегчение всего на несколько мгновений, но невидимая причина, продолжая разрушать, переступила через этот манёвр и сдавила голову так сильно, что единственная пробившееся в сознании мысль дала голове команду срочно останавливаться.

Нажав на кнопку аварийного сигнала, Глеб стал гасить скорость и, уходя из среднего ряда, выруливать на полосу, отведённую только для движения автобусов.

Сила, которую он с трудом нашёл для выполнения задачи – остановить машину – была разрушена именно в тот момент, когда правое колесо его автомобиля, ткнулось в бордюр, а яркая масса жёлтой желчи рвотным потоком хлынула на куртку, кулису переключения передач и приборную панель. Последнее, что он видел, теряя сознание, был бегущий прямо на него полицейский…

–  Ну, вот же ты гад какой! Ну, что же ты удумал! – метался демон вокруг спокойно стоящего ангела. – Твоя задача оберегать, поддерживать и предостерегать, а ты что сделал? Ну, скажи на милость, почему ты решил отправить его в полосу белого цвета?

Ангел посмотрел на демона и улыбнулся. Впервые за долгие годы их взаимоотношений всё происходило строго наоборот. Он был спокоен, а демон выпрыгивал из своего существа, негодуя и ругаясь.

–  Мы же с тобой договорились! Я сделал всё, что обещал, поставив на службу этому человеку удачу и случай. И теперь, когда всё на мази, всё создано и развивается, когда большие деньги стали реальностью его жизни, ты всё сломал. Причём, – демон замолчал и оглянулся на Глеба, лежащего на носилках в машине скорой помощи, – подвергая его жизнь опасности.

– Есть вершины, – решил всё-таки ответить ангел, наслаждаясь своим поступком и нервозностью демона, – которые нельзя покорить, не поранив рук. Есть боль, пережив которую, память запомнит навсегда.

–  Да хватит говорить ерунду! – перебил его демон. – Ты ещё скажи, что нужно сбросить человека в пропасть, чтобы он понял, как она глубока.

– И скажу, – продолжили они разговор в мчащейся по городу машине скорой помощи, – падение, близость смерти, её манящий свет всегда были и остаются самым действенным, пусть даже и опасным, методом, заставляющим человека задуматься о своей жизни. Мне с самого начала не понравились твои затеи, и сейчас я отчётливо вижу, как сильно меняется его жизнь. Как желания заработать денег быстро и любым способом уничтожают его прошлые заслуги, а опыт служит низким целям. Если ты хочешь, я даже могу признать за тобой некую промежуточную победу.

– Что? – удивленно произнёс демон. – Да ты разыгрываешь меня! Морочишь голову и пытаешься сбить с толку. О какой победе тут вообще можно говорить? Я дал ему удачу, а он делит её между друзьями, у него появились деньги, а он стал помогать детям и оплачивать их обучение. Я надеялся – он кинется в ночные клубы, заведёт себе длинноногую «Барби» и снова откроет двери казино, а он, вместо роскоши и огней, сошёлся с бывшей школьной подружкой и раскладывает на кухне пасьянс как старикан.

–  А алкоголь?

Скорая помощь остановилась у приёмного покоя первой Градской больницы, и Глеба покатили в отделение экстренной реанимации.

–  Посмотри, сколько в последнее время он стал пить. Уверен, это – твоя заслуга, ведь это именно ты подмешиваешь в его водку рассуждений на пьяную голову.

– Что? – закипел от возмущения демон. – Про какой алкоголь ты говоришь? Я по пальцам могу посчитать случаи, когда его память отключалась полностью, и он совершал именно те поступки, которые я от него ждал. И вообще, почему ты построил нашу беседу так, что мне приходится постоянно говорить о его достоинствах, вместо того, чтобы перечислять недостатки?

Ангел засмеялся, впервые ему было так хорошо. Ощущение долгожданной победы, хотя и на очень маленьком промежутке времени, подняло его состояние высоко вверх. Понимание того, что ему удалось отобрать любимую игрушку демона, приносила радость и сладкое состояние собственной значимости. Но одна маленькая, тёмная точечка в огромном пространстве его белой души всё-таки была видна его сознанию и портила вопросами идиллию света.

Ангел видел, как суетились вокруг Глеба врачи, видел, как лекарства входили в его кровь, видел и знал, что теперь его власть бессильна. Черта, за которую он так убеждённо отправил Глеба, белая дорога, по которой должна пойти его душа, были владеньями Бога, и неясность происходящих там событий своей неизвестностью ставила вопрос и так беспокоящую его точку.

В реанимации наступила долгожданная всеми тишина. Главный герой, а именно так в этот момент можно было назвать Глеба, лежал посередине «сцены», и все силы, положив на него свои «руки», ждали Высшего решения.

Миг, когда один зубчик шестерёнки ангренажа, войдя в зацепление, сдвинул время, прошёл… и Глеб открыл глаза…

– Ну, вот. – Услышал он гулкое эхо отражённых слов. – Совсем другое дело. Везите путешественника в восьмую палату.

Лампочки и яркий, выдавливающий слезу свет поплыл перед его глазами, с каждой секундой возвращая понимание происходящего. Звуки работающих дверей, лифт, выбитая напольная плитка стуками колёс каталки возвращали его обратно в мир живых.

Неожиданно для сопровождающих его санитара и медсестры он стал смеяться. Первая мысль, пришедшая в их головы – пожалеть его, но, когда он остановился и стал пояснять причину смеха, они с удовлетворением поддержали его слова улыбками, но убедительно попросили воздержаться от разговоров.

«Не понимаете, – произнёс он про себя, – ничего вы не понимаете! Разве можно молчать в такой удивительный момент. Разве можно тратить время на больничное возлежание?»

– А скажите, когда я могу уйти отсюда? – произнёс он громко и именно в тот момент, когда его вкатили в палату.

– Да прямо сейчас и идите, – бодро произнесла женщина, принимающая у медсестры сопроводительные документы. – Чего тут прохлаждаться, – продолжила она говорить, перелистывая листочки, – сразу видно: здоровый, крепкий мужчина. Ну, подумаешь, сжало немного сосудики головы, ну, нарушилось кровообращение, ну перестали клетки мозга получать кислород, но ведь это всё мелочи по сравнению с мировой революцией!

Она наклонилась над ним и, заглядывая в лицо, стала спрашивать дату его рождения, название города, в котором он сейчас находится, номер мобильного телефона, прося пальцами рук касаться носа.

– Ну, что ж, дела действительно не так плохи, как показалось вначале, заканчивая своё обследование, подытожила заведующая отделением с красиво выведенной на бейджике фамилией Ангел.

– Анна Петровна, – прочитал вслух её имя-отчество Глеб и улыбнулся. – Вот, оказывается, куда я попал! Вот где духи, получив телесную оболочку, спасают человеческие жизни.

– Ой, чувствую, весёлый к нам пациент попал. – Она указала жестом, и два санитара с трудом перенесли Глеба на кровать. – Значит, так, Глеб Михайлович, будем считать, что вы попались и, хотите вы этого или нет, а неделю постельного режима я вам твёрдо обещаю. Сейчас вам поставят капельницу, и вы поспите, а завтра утром сделаем МРТ и кардиограмму.

– А сказку на ночь? – решил продолжить шутливую линию разговора Глеб.

– Это обязательно, – доктор подошла к дверям палаты, – даже, думаю, вы услышите свою самую любимую, потому что в вашем случае рассказчиком будет жена.

Она открыла дверь и вышла.

Глеб, словно увидевший привидение, побледнел и, пробежав мыслями и логикой по всем возможным вариантам прихода сюда Виктории, напрягся, услышав в коридоре шаги.

Секунды пока он думал и не верил, измеряясь шагами приближающего к палате человека, кольнули его нехорошим предчувствием, и он, зажмурив глаза, оставил только маленькую щелочку всегда жившего в нём любопытства.

– О, Господи! Лена! – Глеб протянул руку для приветствия и, попытавшись найти в себе бодрость, продолжил: – Как это вам, товарищ «жена», удалось обмануть доктора и пройти в отделение реанимационной терапии?

– Ты что, забыл, где я работаю! – Она села на край кровати, сложила руки так же, как делала его мама, и продолжила с утвердительных вопросов: – Ну, что, добегался! Получил звоночек от высших сил! Ощутил, как небрежное отношение к своему здоровью тут же наказывается больничной койкой! – Лена улыбнулась, взяла его за руку и уже более мягко, но иронично подвела черту: – Не будешь слушаться, своими руками прибью.

– Вот она, жизнь! Со всех сторон опасности! – он попытался рассмеяться, но противный, внутренний кашель вырвался наружу и смял его улыбку, заставив прикрыть ладонью рот.

– И кашель твой дурацкий тоже лечить нужно. Сколько лет назад ты уехал с Чукотки, а всё кашляешь по утрам, как туберкулёзник или курильщик заядлый. – Она подвинулась ближе к нему и нежно провела ладонью по его небритой щеке. – Врачи говорят, ты в реанимации «уплыл» на несколько минут. Мало тебе на земле дорог, решил полюбопытствовать и «туда» заглянуть?

– Что сделал? – удивлённо произнёс Глеб, пытаясь вспомнить свои ощущения в момент и после потери сознания.

– Так говорят, когда пациент на какое-то время выпадает из жизни. Я слышала, что некоторым даже удаётся запомнить подробности общения в «том» мире.

– A-а! Вот ты о чём! – Глеб придал лицу театральное выражение подчёркнутой серьёзности, сложил руки на груди и, закрыв глаза, громко произнёс: – Так-так-так, действительно что-то вспоминаю. Подожди-подожди, вот память открывает мне подробности моего общения с ангелом, потом я один куда-то иду… – Он открыл глаза. – Всё, вспомнил!

Однако Лене было не до шуток. Сейчас она с трудом сдерживала тяжёлые мысли. Как только ей позвонили и сказали, что произошло с Глебом, покой оставил её рассуждения, удерживая в сознании только одну мысль: вот так просто, закрыв за собой утром входную дверь, он мог уйти навсегда.

– Слушай, – дёрнул он Лену за халат, видя, как её мысли на секунду оставили больничную палату, – перестань летать в своих страхах, лучше послушай мой рассказ: вначале я ничего не видел, – начал он говорить, надеясь разговором снизить владеющее ею напряжение. – Мозг ощущал нарастающую головную боль, и потеря сознания стала для меня спасением. Медсестра, вошедшая в палату с капельницей, остановилась – интерес обездвижил ее, она замерла, немного склонив голову направо. – Потом свет, родившись из одной маленькой точки, стал умножаться и, по мере нарастания у меня лёгкости, съедать темноту со скоростью геометрической прогрессии. Какое-то время гармония окружившего меня белого света, попадающего в меня при каждом вдохе, уравновешивала моё состояние, но, как только ощущения слились в одно целое, появился ангел. Подойдя почти вплотную, он взял меня за руку и предложил идти вместе с ним. Дорогой, – если так можно назвать не имеющее очертаний направление нашего движения, он ругал меня за совершённые поступки и очень сожалел, что ничем не может помочь мне при разговоре с Богом.

– Вот, – неожиданно перебила его рассказ Лена, – даже ангел недоволен твоей жизнью!

Медсестра, очнувшаяся от игр своего воображения и продолжая хранить на лице интерес услышанного, подошла к Глебу и стала устанавливать капельницу.

– Нет, на самом деле ангел больше сожалел. Он сетовал на то, что не смог уберечь меня от ошибок выбора пути. Понимаешь, почти год назад, на Кипре, я увидел удивительный сон. Его необычность доказана моей нынешней жизнью. Хочешь – верь, хочешь – нет, но все события, кроме этого, были сначала увидены мной во сне, а потом повторены в чётком соблюдении последовательностей.

– Подожди, – снова перебила его Лена, – ты что, всё это с ходу придумываешь, головы нам… – она посмотрела на медсестру, – морочишь. Только, вот, не очень это хорошо, фантазировать на такие темы.

– Ой! – Глеб вздрогнул, иголка больно проткнула вену, медсестра повернула зажим, и физраствор с димедролом встретившись с кровью, устремился к голове.

– Клянусь, это чистая правда! – Он поднял свободную от катетера руку в символическом жесте клятвы. – И, если ты не будешь меня больше перебивать, мне удастся закончить рассказ до того, как я засну.

– Молчу, – произнесла она, наконец-то улыбнувшись и возвращая клятвенную руку Глеба на прежнее место.

– Итак, сравнив сновидение и жизнь, я понял, что моя судьба опять вляпалась в какую-то историю. Пройденные дороги научили меня считать столкновение сил или, если хотите, игру по правилам и без между ангелом и демоном, – той самой судьбой человека. Очень часто мы обращаемся к высшим силам за помощью в надежде улучшить свою жизнь. Очень часто, получив удар, мы понимаем, что нужно исходить из того, что исправить или изменить свершившееся невозможно. Очень часто весь наш выбор состоит из двух позиций: смириться и отступить или найти силы и всё начать с самого начала. Но я опять ошибся. Исходя из того, что в нашем мире всё переплетено и подчинено высшим силам, я считал, что могу находить для себя лазейки, место для маневрирования и компромисса. С помощью подарков и удач от демона я хотел получить много денег, а с помощью ангела – избежать неминуемых за это расчётов.

– Ах, ты какой! – Мысли Лены снова дёрнули её эмоции. – Прохиндей!!

– Вот именно так «они» там, наверху, и подумали. Кто-то один из этой «сладкой» парочки решил, что я достоин за свои кренделя наказания, и показал свою власть, остановив меня в самом красивом прыжке моих сладких фантазий о нефтяной скважине. Я могу ошибаться, но думаю, что это «проказы» демона. Наверное, он всё-таки разглядел мои узоры и выкрутасы. Одаривая меня удачей и благоприятным стечением обстоятельств, он наверняка хотел за это свою цену.

Глеб почувствовал, что его рассказ складывается вполне логично, оставляя слушателям версию возможности такого развития событий.

– А теперь я возвращаюсь к самому началу моей истории… – Он закрыл глаза, чтобы сохранить немного сил и успеть сказать все, что задумал. Димедрол делал его веки тяжёлыми, язык косным, а сознание – погружающимся.

– Помните, я упомянул ангела, сказав, что он взял меня за руку и повёл за собой?

Лена кивнула головой, а медсестра, дойдя до дверей, остановилась и, облокотившись на косяк, приготовилась дослушать рассказ пациента.

– Шли мы недолго. Если вообще можно назвать ходьбой то действие, которое совершали мои ноги. Сейчас мне даже кажется, что это не я приближался к свету, а он стремительно летел ко мне навстречу. И в тот момент, когда белая яркость пронзила меня, как рентгеновский луч, ангел исчез… Ничего себе, думаю, какая каша заварилась! С одной стороны приятность по телу разливается, с другой – опять страх неизвестности заползает.

Глеб приоткрыл один глаз, проверил наличие любопытства на лицах своих слушателей, ухмыльнулся и продолжил повествование.

– Стою, жду чего-то. Мысли крутятся. Сознание вроде присутствует, но как пудинг подрагивает и ничего не сигнализирует. И вдруг, как фотография под проявителем, появилась понимание, что существует очень много миров. Мы, люди, живем в круге Земли, между нами существуют связи и взаимоотношения. Ангелы, демоны и прочие мифические существа находятся в своём круге, они легко ходят в наш мир, мы же попадаем к ним, только умирая. Но это предположение жило во мне очень давно, а, оказавшись «там», я понял, что есть ещё один круг, и он такой огромный, что включает в себя два предыдущих.

– Да ты нам голову морочишь! – громко смеясь, остановила его Лена. – Если болтаешь всякий вздор, значит – точно живой и мозги твои с сосудами спазм выдержали.

– Подожди, – не дрогнув ни одной мышцей лица, спокойно произнёс Глеб, – подхожу к самому главному. Просто двигаюсь в воспоминаниях неровно, сбивчиво, именно так, как это происходило в действительности. Итак, я стою на границе миров и понимаю, что третий и самый главный круг – это и есть Бог. Мне хорошо, яркий белый свет принёс ощущение безграничной пустоты, в душе появилась доброта, сердце замерло, мысли слились в одно целое, открывая дорогу, скрытую от меня ранее. Сделав несколько шагов вперёд, я почувствовал, как какой-то магнит тянет мою железную душу всеми своими силовыми линиями и полями. И вдруг, где-то из засыпающего, уходящего сознания, словно в порыве последнего глотка воздуха, появилось реальное понимание происходящего. Если предположить, что мои рассуждения о подчинённости меньших кругов большим имеют хотя бы условное право на существование, то получается, что переход из одного мира в другой происходит путём пересечения границы.

Глеб открыл глаза, энергия произносимых им слов победила растворённый в крови димедрол и вытеснила сон нарастающим желанием говорить и объяснять.

– Получается, – он приподнялся на локте, стараясь приблизиться к Лене и тем самым обозначить важность произносимых слов, – эту черту человек проходит сам, настраиваясь на встречу с Богом. А это значит, что именно в этом интервале, именно в этом промежутке нахлынувшей радости, света, тёплых чувств и порхающей в душе гармонии ещё можно остановиться и посмотреть назад. В моей жизни уже была похожая аллегория – однажды я вышел на моторной яхте в море. Огромная Луна бросила на волны яркую, играющую бликами дорожку. Потянув ручку газа на себя, я добавил двигателю оборотов и полетел в серебряный свет. Морской ветер ласкал чувства, текила приносила бодрость мыслям, а сердце стучало в ритме нарастающей радости общения с природой. Но мои глаза посмотрели на датчик топлива, компас, а, оглянувшись, я увидел чёрную пустоту, царящую сразу за моей спиной. «Ну, вот! – сказал я тогда. – Море, сзади ты чёрное и страшное, впереди ты светлое и лунное, но мне, как обычно, нужно именно туда, где темно». Рассказываю это потому, что та же мысль, те же ощущения, заставили меня сначала остановиться, потом оглянутся и увидеть маленькую, почти исчезнувшую точку темноты. И, как только, развернувшись, я сделал шаг назад, чёрная точка полетела ко мне навстречу, принося боль голове, усталость мышцам и непомерную, давящую тяжесть выбора.

В палате повисла тишина, Глеб лёг, его мышцы, пока он держал себя на локтях, задрожали от усталости, взгляд медсестры ничего не отражал и блуждал, не сосредотачиваясь на предметах, а Лена, опустив плечи, не знала, что ей думать и как соединить услышанное с произошедшим.

– Ничего себе! – резкий голос вернувшегося врача вернул всех из страны раздумий обратно в палату.

– Что тут происходит? Почему больной не спит? – Врач прошла к кровати Глеба, просверлила взглядом Лену, укоризненно посмотрела на медсестру и проверила правильность установки капельницы.

– О, наш строгий и неулыбчивый доктор вернулся, – решил шуткой оправдать затянувшейся разговор Глеб.

– Тихо, тихо! Никаких разговоров, лишних движений и напряжений. Вы только после реанимации, и поверьте – ваше состояние всего несколько часов назад было очень серьёзным. Поэтому общение прекращаю, свет выключаю и приказываю спать.

Через пару минут тусклые лампочки прикроватного монитора Стартэк в темноте палаты играли отражением на лице Лены. Глеб, вспоминая свой рассказ, лица слушателей и собственный азарт, рождённый повествованием, слегка улыбался, понимая, что с этого момента, ему будет очень трудно разделить правду и вымысел. Ясно представив свои раздумья в пустоте белого света, он ещё раз отметил большую вероятность рассказанных им событий, глубоко вздохнул и, не успев досчитать до пяти, ушёл в страну снов.

–  Нет, это переходит всяческие границы! Мало того, что этот умник своими рассуждениями полез в сады знаний самого Создателя, так он ещё обвиняет меня в том, чего я не совершал! – громко и раздражённо выкрикнул демон. – Ты-то чего помалкиваешь? – обратился он к ангелу, тихо восседающему на подоконнике. – Почему за твои эксперименты ответственность должен нести я?

– Угомонись и перестань выяснять отношения. Лучше загляни в его сон. Если то, что ему сейчас снится, создано не мной, не инициировано тобой, то… – ангел поднял удивлённые глаза на демона. Мелькнувшая в сознании догадка лишила его возможности договорить.

–  Что ты замер?  – Демон чьё естество, было настроено на установление справедливости, подошёл к Глебу и, наклонившись над ним, заглянул в сон.

Китайский запретный город Гугун хранил тишину двадцати четырёх императоров династий Мин и Цин. Тёмно-красные стены дворцов подчёркивали строгость прошедших веков, а позолоченная черепичная крыша сияла так, что вполне могла быть солнцем на Земле.

Эхо шагов, рождённое от каменной мостовой, гулко играло звуками, приближая Глеба к белой, мраморной лестнице. Время подарило дворцам Гугуна много секретов, мифов и тайн, но только одна загадка владела его мыслями, ведя прямо к стоящей справа от лестницы огромной статуе – собаки Фу, прижавшей лапой большой шар. Подойдя ближе, Глеб стал внимательно изучать и считать точки, обрамлённые равными шестиугольниками.

– Да, – произнёс он многозначительно, – в китайской книге Перемен шестьдесят четыре гексограммы, а в каждой – по шесть линий. И, если сложить эти линии в фигуры, получатся шестьдесят четыре тетраэдра, ровно столько, сколько в шаре под лапой собаки. Китайские философы говорят, что гексограммы отражают эпопею взаимодействия света и тьмы, объясняют события и предсказывают будущие, но… – Сон перенёс его в лабораторию Стэндфордского университета к микроскопу, позволяющему исследовать белок в реальном времени.

–  Не понял! – Демон выпрямился и пристально посмотрел на ангела.

–  Чего ты опять не понял? Закончились твои игры и интриги. Похоже, находясь в Белой Пустоте, этот человек был замечен Создателем. Например, сейчас профессор университета говорит ему о том, как четыре миллиона лет назад метеориты, богатые углеродным материалом, падая на Землю, принесли с собой из космоса огромное количество нуклеотидов.

– Ерунда какая-то! Лично мне это даже скучно слушать, не то, что понимать! – Демон сел на спинку кресла, в котором спала Лена. – Молекулы, спирали, генетический код – кому это нужно? Неужели ты думаешь, что секреты и тайны могут перевесить ощущение реальных денег? Сейчас на буровой идёт нефть, завтра он – богатый человек, а будет уважителен со мной – и олигархом станет. А потом, про эту гипотезу знаю всё! Метеорит с одной галактики доставил биологический материал и получились одни виды живых организмов, с другой – для других, и так далее…

– Вот поэтому ты – демон самого низшего, девятого чина! Создатель уже давно, через выбранных им на Земле людей, приоткрывает тайны сотворения мира, подбрасывая думающим вопросы магии чисел тридцать два и шестьдесят четыре. Загляни снова в сон этого человека! Шар под ногой собаки Фу, процесс дробления оплодотворённой яйцеклетки, двойная спираль ДНК и количество её триплетов, гексограммы Книги Перемен, количество шахматных полей и фигур – всё это показывается ему не просто так. Буровые, машины, меняющие цвет алмазов, дом с пальмами во дворе, деньги и прочая мишура земного круга теперь остались для него позади.

– Пари, – Демон улыбнулся, в его голове уже сложился корректированный план действий, – что он выберет богатую жизнь, и вся эта бредятина отвалится от него, как грязь с ботинок студента!

– Опять!!  – вырвался возглас недовольства у ангела. – Ты надоел мне хуже рыбьего жира, хуже пенки на молоке, хуже варёного лука в супе, хуже ишака, вставшего посередине дороги. Какие между нами могут быть споры? Ты дёргаешь одни ниточки, а там, наверху, дёргают наши с тобой. Поэтому гадание по Книге Перемен, которое выпало этому человеку, даже тобой было истолковано неверно. Встреча с Великим – это не знакомство с олигархом, а тонкая энергия Шен, это – неподвластный нам вид внутренней энергии человека, позволяющей ему чувствовать и слышать в себе Бога.

– То есть, ты считаешь, что у меня не осталось никаких возможностей воплотить задуманное? Мне всегда удавалось влиять на его жизнь через женщин. Не могу поверить, что какие-то знания могут цениться больше благополучия..

– И снова ерунду говоришь! – Ангел чувствовал – демон цепляется за соломинку и пытается, уходя, хлопнуть дверью. – Я прекрасно знаю твой последний козырь в рукаве, да вот только и тут тебе ничего ловить. Потому что не ты, а я сведу его с той самой женщиной, которую он видел во сне. И всё, больше не приставай ко мне с глупостями, мне ещё нужно понять, почему Создатель разрешил ему вернуться.

Глеб проснулся поздно. В воздухе пахло котлетами. Лена застелила тумбочку салфетками и красиво расставила всё для завтрака. Нетерпение и желание что-то делать, как только открылись глаза, толкнули её на больничную кухню. Набрав еды на добрую дюжину людей, она, довольная своей находчивостью, отчётливо услышала, как горны её души зовут к решительным действиям. И в тот момент, когда он глубоким выдохом простился со страной снов и, приподнявшись на локтях, стал разглядывать интерьер больничной палаты, она строго произнесла:

– Теперь у тебя будет другая жизнь! Каждый день гимнастика, прогулки по парку, еда домашняя, командировки и полёты отменяются, олигархи и министры уходят в прошлое.

– Да… – открыл он рот и тут же получил огромный кусок котлеты, – ты умеешь уговаривать. А главное – находишь правильные аргументы, – пытался шутить Глеб, с трудом глотая следующую часть котлеты.

– Ты что, и правда не понимаешь? – Неожиданно её глаза стали влажными. – Жизнь важнее всего. Деньги, дома, тряпки в могилу не заберёшь! – Её рука застыла с ложкой гречки. – Можно просто ходить на работу, получать зарплату, просыпаться вместе со мной, поровну делить маленькие радости обычных дней, отдав риск и шампанское более молодым.

– Кашки-то дай! – предпринял он ещё одну попытку избежать серьёзных разговоров, замечая, как Лена украдкой смахивает с лица слезу.

Она взглянула на него, пожалела, что завела разговор, мгновенно потеряла желание продолжать и, показав взглядом разочарование, продолжила кормить его с ложечки.

Глеб ел, смотрел на неё, не понимал свои чувства и не знал, что ему нужно сказать. Впервые за многие годы его жалели, хотели уберечь, а главное – ничего не просили взамен.

«Странно, – говорили его мысли, – неужели я снова ошибся, перечеркнув всех женщин одной чертой корысти и любви, построенной на взимании платы за совместную жизнь? Неужели есть место, где живёт память юности с глупой верой в искренность отношений, честность слов и правды в глазах?..»

Но эта линия рассуждений неожиданно прервалась. Огромный поток информации, вырвавшийся из памяти сна, обрушился на его сознание.

– Так просто, – прошептали его губы, – так просто! – повторил он ещё раз, перестав жевать.

– Что? – испуганно дотрагиваясь до лба Глеба, спросила Лена.

– Всё! Кажется, я перешёл! Понимаешь, я… – Он попытался подняться, но она в испуге прижала его к кровати, не понимая происходящего – Я стал человеком НЕБА! Вспомни мои рассказы о старом китайском мастере Ли Фэй, жившем со мной на Чукотке. Он говорил, что есть люди Земли, живущие категориями человеческих отношений и ценностей, а есть люди Неба, они не отвечают на зло и агрессию, в них не живёт зависть и желание казаться лучше, чем есть на самом деле. Они терпеливо дарят себя, надеясь, что когда-нибудь ложка всё-таки ощутит вкус пищи.

– Ложка? – удивлённо произнесла Лена, всем своим видом показывая странность услышанных слов.

– Всю жизнь глупый человек может прожить возле мудреца и не познать истины, как ложка – не понять вкуса переносимой пищи. Столько лет! Столько пустых лет, обёрнутых обязанностями и пустотой тикающих стрелок, пролетели, не оставив никаких следов. – Глеб присел на кровати, приборы отражали ритм и силу амплитуд его сердца. – Небо, вот где теперь будут жить мои мысли и дела. А начну я с того, что избавлюсь от камней, отягощающих мою душу обидой и угрызениями совести. У меня есть ты, мой самый надёжный и преданный друг, – он остановился, потянул Лену за руку и, посадив рядом с собой, продолжил: – я должен как можно быстрее подняться и идти на встречу к женщине, которая уже столько лет живёт в моём сердце и которая так же, как я, ждёт нашей встречи.

– Подожди, – осмелилась перебить его Лена, – я ничего не поняла! Ты не считаешь меня своей женщиной?

– Да, – произнёс он громко, замечая как крупная слеза быстро скатилась по её щеке. – Не надо, не плачь! Мы оба знали, что совершили ошибку, начав жить вместе. Ты любила меня и считала, что твоих чувств хватит на двоих. Я малодушно молчал, затягивая сегодняшнюю петлю разочарования. Но вчера всё изменилось. Я не знаю, сколько мне отмерено судьбой. Когда ещё раз может повториться подобный спазм сосудов головного мозга? Но точно знаю, что хочу успеть встретиться с женщиной из своего сна, хочу выпить с ней вина на кухне и всей силой своего сознания ощутить простое семейное счастье.

Тишина повисла в больничной палате. Приборы чертили синусоиды его сердца. Лена молча провела рукой по его голове, тяжело вздохнула, встала и вышла из палаты.

А на улице шёл снег. Приближалась Рождественская ночь, резались салаты «Оливье», селёдка лишалась косточек, холодец разливался по формам, водка остужалась в холодильниках, открывались дачные заготовки и баночки с красной икрой. Люди суетились, покупали подарки и очень хотели хотя бы в этот день быть добрее друг к другу, чуточку внимательнее, честнее и искреннее. Волшебство наступающего праздника набирало обороты, раздавая слёзы свечам, улыбки – незнакомым прохожим, а детским глазам – счастье от сидящих рядом родителей, рвущейся обёрточной бумаги, ярких игрушек и возможности заснуть от усталости прямо на полу…

Глеб сидел в кресле на берегу озера Гурон. Ветер рябью искривлял холодное зеркало воды, превращая отражения неба и облаков в мазки на картинах импрессионистов. Солнце пригревало, добросовестно отдавая тепло последним погожим дням

осени. Воздух пах началом увядания, а клены, шурша фиолетовой листвой, вспоминали уходящее лето.

Он был счастлив. Во-первых, потому, что рядом с ним, на песке, его старший внук, хитрюжно посматривая по сторонам, улыбался, надеясь получить от деда защиту от строгой мамы, уже трижды крикнувшей ему прекратить «стрелялки» на iPade; а, во-вторых, потому, что младший внук, лежащий на его руках, проснулся, и сейчас, причмокивая губками, всей глубиной своих голубых глаз разглядывал его.

– Ну, что, малыш, пойдём к маме или ещё пообщаешься с дедом? – Глеб нежно провел по розовой щечке внука, ощутив, как понимание счастья коснулось его теплотой тающей от умиления души. – Господи, спасибо, что не отнял у меня шанс заглянуть в глаза внука! – прошептал он тихо и, наклонившись, поцеловал носик-пуговку, сморщенный гримасой недовольства.

– Папа! – Услышал он голос дочери. – Я уже иду с бутылочкой.

Глеб понял: Шурка смотрела, контролировала и, несмотря на общее настроение отдыха на берегу озера, видела и чувствовала всё, что происходит с её малышом.

– Как думаешь, – произнесла она, протягивая тёплую молочную смесь Глебу, – может, ему памперс поменять?

Но именно в этот момент Франсуа на своём танке пробил вражеские заграждения и в радостном порыве эмоций от долгожданной победы вскочил на ноги с единственным желанием – показать деду, как он справился с трудностями компьютерной игры.

– Так! Да сколько я могу говорить! – возвращая сына из мира фантазий, сознательно завышая тональность, выкрикнула Шурка. – Ты уже три часа сидишь у ног деда, и хоть бы словом с ним обмолвился. Эти дурацкие игры, да ещё в таком количестве портят тебе глаза, а мне – нервы. Всё! – Она резко выхватила из рук сына iPad и, развернувшись, пошла обратно к палатке, оставляя на его лице растерянность и удивление. Выдохнув, Франсуа, понимая, что спорить и ссориться с мамой бесполезно, рухнул обратно на песок, сложив руки на груди.

Шурка, отшагав твердим и уверенным шагом метров двадцать, оглянулась, понимая, что немного резко разрушила настроение сына. На секунду ей показалось, что он очень зол и расстроен, и она, скорее бессознательно, показала ему язык, тут же получив в ответ его улыбку.

– Деда, – решил Франсуа пусть не так интересно, как до этого, но все-таки занять свое время беседой с Глебом, – а я видел на полке, в зале, стоят книги. Там сзади, на обложке, твоя фотография. Ты что, писатель?

– Писатель? – повторил он за внуком, раздумывая как лучше и понятнее ответить. – Наверное, нет. Просто, мне в голову пришла мысль рассказать тебе, маленькому Филину, будущим детям твоего дядьки и всем, кого я люблю, истории и приключения, случившиеся со мной в разных странах.

– А-а-а! – Интерес чертёнком запрыгал в глазах внука. – Так чего же ты! Мы уже тут, рядом с тобой. – Он вытянул шею, посмотрел на активно чавкающего и сосущего младшего брата и подытожил: – Расскажи чего-нибудь такое, страшное-пре-страшное.

– Тайну?

– Да! – Лицо Франсуа в секунду преобразилось. Глеб ощутил, как его искренность открыла дверцы души, а сознание приготовилась впитывать и запоминать всё, что он сейчас расскажет.

– Холодает, ветер с воды, может, уйдёшь с песка и разместишься на моём правом колене?

Не отвечая, внук поднялся, ёрзая попкой, удобно разместился на его бедре, обхватил своими маленькими ручками его большое тело, положил голову на грудь и скомандовал:

– Давай!

– Много, много лет тому назад на Землю прилетел космический корабль…

И Глеб стал рассказывать сказку о Пеликене и маленьком мамонтёнке.

– Это я знаю! – перебил его через несколько минут Франсуа. – Мама читает мне её перед сном. Другое давай! Тайну! – Он немного запрокинул голову назад, внимательно посмотрел на деда и, словно ещё раз проверяя свои мысли, произнес: – Да! Глеб положил на песок пустую бутылку, бережно прижал к себе Франсуа, посмотрел на опять задремавшего Филиппка, улыбнулся состоянию своего счастья, поднял глаза к небу, глубоко вздохнул и начал следующий рассказ.

– Бог, создав людей думающими, наделил нас возможностью развиваться. Открывая перед нами одну тайну за другой, он позволяет находить ответы на вопросы о сотворении мира. Накопленные поколениями знания и опыт являются ступеньками, поднимаясь по которым, мы можем увидеть доселе необъяснимые и загадочные явления, – произнёс Глеб шёпотом, стараясь создать у внука ощущение прикосновения к тайне. Но Франсуа шмыгнул носом, ковырнул в носу козюльку, покосился на сидящую у палатки маму и, убедившись, что его действия остались незамеченными, скрутив из сопли шарик, щелбаном послал его в сторону озера.

– В Китае есть затерянный город, – продолжил Глеб, рассмеявшись над непосредственностью внука, – там много веков жили императоры и их слуги. Вход в этот город охраняют две огромные собаки, больше похожие на львов. Тот, что слева от входа, держит лапу над младенцем, а тот, что справа – над шаром, состоящим из шестидесяти четырех тетраэдров. Символичность этих статуй заключается в том, что процесс развития оплодотворённой яйцеклетки, или новой жизни, начинается с её дробления. Это происходит до тех пор, пока шестьдесят четыре бластомера не сформируют один слой, образуя так называемую бластулу, на которой и заканчивается упорядоченный процесс дробления. Но и это еще не все. Сведения о своей будущей структуре развивающийся организм берёт из своей генетической программы, заложенной в ДНК, которая содержит шестьдесят четыре кодона – по тридцать два в каждой из цепей двойной спирали. Представляешь! – Глеб оглянулся на звук шагов – дочь и зять крадучись, чтобы не потревожить спящего Филиппа и не перебить рассказа, на цыпочках подошли к ним и, не издавая звуков, сели на песок с желанием послушать, о чём разговаривают внук и дед.

– Представляете, – повторил он снова, – какие удивительные закономерности сопровождают нас с самого рождения! А, если вспомнить и внимательно посчитать клетки шахматной доски, то их тоже окажется шестьдесят четыре. Китайская книга Перемен И-Цзин, история создания которой скрыта от нас в веках, в своих предсказаниях и гаданиях опирается на шестьдесят четыре гектограммы.

Шурка, прикрыв рот ладошкой, хихикнула и показала пальцам на Франсуа.

– Он спит, – прошептала она чуть слышно, вытирая с его губки маленькую слюнку заснувшего вместе с ним удовольствия.

– Теперь вы видите, дорогие родители, – повернул Глеб свой рассказ в сторону новых слушателей, – какие сказки нужно рассказывать детям, чтобы они быстрее засыпали. А то Ipad в руки сунете, мультик включите – и всё, вечер себе освободили. А вы расскажите ребёнку о тридцати двух белых и тридцати двух чёрных клетках шахматной доски, где тридцать две фигуры сходятся в непримиримом сражении. Расскажите ему правила игры, объясните, как ходят фигуры… – Глеб замолчал, мысль, которая уже пришла в его голову, но ещё не успела слететь с языка, холодком ясности сравнения пробежала по его нервам.

– Что, пап? – заботливо произнесла дочь, улавливая на его лице волнение.

Глеб хмыкнул и улыбнулся.

– Бывает же такое! Вот так просто, в обычном разговоре для меня наконец-то проявился самый главный смысл моих дорог. Поверьте, я долго искал объяснения своих странных путешествий в поисках денег, и всё никак не мог логично объяснить себе: почему именно так сложилась моя жизнь? Почему, когда ты выходила замуж, я угодил в намибийскую тюрьму, почему, когда родился Франсуа, я еле ушёл от ангольской полиции? Почему мне приходилось столько рисковать ради каких-то – поверьте, очень небольших – денег? Зачем мне понадобилось участвовать в сомнительных, а, если честно сказать, очень сомнительных операциях в Белоруссии, Арабских Эмиратах, Ливане, Индии, Африке, а теперь вот и в России.

– Пап, да ты не волнуйся! – Чувствуя тревогу и повышение тональности в словах отца, дочь подсела ближе к нему и, положив голову на плечо, постаралась обнять его и своих детей.

Глеб тяжело вздохнул, нервы в секунды перелистали всю его память, и сожаление слезой проступило на глазах.

– Когда, – продолжил Глеб тихо, – расставляют на доске шахматные фигуры, то отводят каждой своё место. Пятнадцать белых фигур, могут ходить по белым и чёрным клеткам, и только офицер, поставленный перед сражением на чёрное поле, никогда не сходит с него. Вот так, похоже, и я, по сути своей, являясь светлым, вынужден сражаться на тёмных полях. Но, – он остановился, подбирая слова и, соединив свои мысли с разгулявшимися эмоциями, продолжил: – полгода назад со мной произошел неприятный и в тоже время очень странный случай. Я потерял сознание за рулём автомобиля и очнулся уже в реанимации. Сны и видения, сопутствующие не то в действительности, не то из-за наркоза, подсказали мне, что «белый» офицер сражается не сам по себе, он – часть команды, и его работа тоже нужна и важна для победы. Ну, а если продолжить говорить аллегориями, подойдя к тому свету и вернувшись опять на этот, мне показалось, что какой-то отрезок пути моей жизни пройден, а, следовательно, впереди у меня новая дорога.

– А-а, – улыбаясь и чувствуя, что отец успокаивается, весело произнесла Шурка, – это поэтому ты говоришь, что стал человеком Неба?

– Человек Неба, – повторил Глеб и рассмеялся. – Давайте я расскажу вам, откуда у этого понятия растут ноги. На Земле есть дорога, которая начинается от берегов реки Ганг в городе Варанаси. Проходя по горным вершинам Непала, она петляет в ущельях и идёт до столицы гималайского княжества города Лех. Тысячи паломников, начиная этот путь, молятся своим богам – Шиве, Иисусу – и просят здоровья, благополучия, семьи… словом, всего, что просим мы, желая сделать свою жизнь легче и обеспеченнее. Люди, отмеряя шагами сотни километров, верят, что преодоление этого сложного и тяжёлого пути очищает их мысли, делает помыслы праведными, а молитвы и просьбы – услышанными богами. Они идут среди гор, поднимаясь всё выше и выше. Спят под яркостью ночных звёзд, едят скудную пищу, пьют родниковую воду, им холодно и тяжело, но каждый новый день, делая свой первый шаг с первым лучом солнца, паломники понимают, что приближаются к заветной цели. И вот, когда они, преодолев пятьсот шестьдесят шесть ступеней, поднимаются к белоснежной Шанти Ступе [1] и опускаются на колени, к ним приходит просветление. В своей последней молитве пройденной дороги и в своей первой молитве, открывающей для них новый путь, они уже ничего не просят у богов, а лишь благодарят за возможность ощутить в себе свет и увидеть мир по-другому.

Условно все мы идём «по дороге». И начинаем, как эти паломники, с желания хорошо жить, покупать новые машины, иметь свой дом, отдыхать на берегу моря, видеть, как счастливо растут наши дети и не страдают от болезней старые родители. Я тоже не являюсь исключением из общего правила и пока ещё живу категориями сочетаний материальных и моральных ценностей, но после реанимации уже точно знаю, где находится моя личная Шанти Ступа. А человек Неба – это аллегория и светлая точка где-то там, наверху, к которой стремиться душа белого шахматного офицера, живущего на тёмных клеточных полях.

Франсуа, который сопел и спал до этого мгновения, проснулся, посмотрел на деда и, словно не выпадая из событий, произнёс:

– Дед, а что ты там говорил о шахматах? Я играть не умею… может, завтра с самого утра покажешь, как ходят фигуры? Только, чур – у меня белые!

– Конечно! – Глеб поднялся, передал маленького Филиппка маме и пошел с Франсуа на руках в сторону палатки, где уже целых шесть часов макая разговор в рюмочки, канадские сваты и их друзья разговаривали о жизни в Москве, перемешивая реформы нового Президента с воспоминаниями юности.

Уложив детей спать, они все вместе ещё какое-то время купались в общении, выпивали мягкий канадский виски, слушали и перебивали друг друга, но вскоре счастливая усталость долгого дня, настоянная на алкоголе и воздухе шуршащего в ночи леса, сморила их и развела по палаткам.

Глеб разделся быстро, надувной матрац и ватное одеяло комфортно приняли его тело. Он чувствовал, что теперь у него было абсолютно всё; дети, внуки, хорошая, приносящая доход, работа, неболеющие старики, живущие в далёкой Москве, и мечта, ставшая ему более дорогой именно своей несбыточностью. Уже давно, смирившись и перестав в ресторанах и общественных местах рассматривать руки незнакомых ему женщин, он решил для себя, что эта часть сна была показана ему, как философский камень, как эликсир и источник жизненной энергии. Поэтому засыпая, он снова окунулся в свои расцветшие фантазии, дорисовав воображением внешность своей незнакомки..

…Утро следующего дня началось для Глеба с крика голодного Филиппка, которому проспавшие родители не успели подогреть смесь, и заползающего в его палатку с шахматной доской Франсуа.

– Эй, старый, да малый! – услышали они голос сватьи, накрывающей стол к завтраку, – Вы не хотите сначала позавтракать?

Франсуа хитро улыбнулся, подмигнул Глебу, и они хором выкрикнули:

– Потом!

– Деда, а скажи папе, чтобы он купил мне кроссовый мотоцикл, – как бы невзначай произнёс внук, неправильно расставляя фигуры на доске.

– Ах, вот ты где! – В палатку вошла Шурка и села рядом с сыном. – Папа, ты не играй с ним в шахматы – он зубы чистить не хочет, умываться не хочет и есть тоже не хочет! Но, зато когда ему самому что-то нужно, он все жилы достанет, сто раз за руку дёрнет, кругами будет ходить, но своего добьётся.

– Так это же здорово, – исправляя ошибки внука в расстановке фигур, нарочито громко произнёс Глеб. – Упрямство – замечательная черта, только «ослика» не нужно тянуть, если он упирается, его нужно погладить, отвлечь и, пройдя несколько шагов в выбранном им направлении, незаметно повернуть в нужную для тебя сторону. Поэтому делаем так. Франсуа сейчас идёт умываться и чистить зубы, а я иду уговаривать папу купить ему мотоцикл. По рукам? – Глеб выставил вперёд свою ладонь, в которую тут же шлепком, в знак согласия, влетел кулак внука.

– Ну, раз мы так быстро и правильно всё решили, то мне бы хотелось сделать тебе маленький подарок. – Глеб потянулся к своему чемодану и достал деревянный меч. – Смотри, это – «Дао». Ему столько же лет, как и твоей маме. Иероглифы на нём говорят о принадлежности к школе Ба-Гуа Цуань Суэ. Сейчас ты можешь играть с ним как хочешь, но постепенно я научу тебя владеть им правильно, а он научит тебя управлять своим характером.

Внук взял в руки меч, дёрнул плечами, освобождаясь от маминого объятия, и пулей выбежал из палатки с единственным желанием как можно быстрее приступить к сражению с зарослями крапивы и кустарника у береговой дюны.

– Ох, егоза! – по-доброму вздохнула Шурка, выходя следом за стремительно выбежавшим из палатки Франсуа.

Глеб, оставшись в одиночестве, снова лёг на надувной матрац. Его мысли затихли, простое состояние радости владело его настроением, а желание валятся и ничего не делать приятно растекалось по телу.

– Эй, Белов! – снова услышал он голос сватьи именно в тот момент, когда глаза закрывались, а дремота, расслабив мышцы лица, немного приоткрыла его рот, сделав дыхание посвистывающим. – Хорош валяться, семья садится за стол!!! Выползай уже из своей берлоги.

Дружный хохот и последовавшие за этим несколько шуток на тему его затянувшегося одиночества подняли его на ноги и заставили выйти из палатки.

– Ну, Глеб Михайлович, – громко произнесла сватья, – мы даже уже и не знаем, как это у тебя получается! Ночью спишь, утром не разбудить, днём мало пьёшь, но почему-то именно твой курносый нос и пухленькие губки перебили все наши гены. Второй внук – и тот опять в вашу «фамилию» пошёл. Ну, что тут делать!!!

– Налить! И немедленно!! – подал голос канадский дедушка и выставил на стол из походного холодильника водку.

– Мне же нельзя, братцы, я «Бишофит» принимаю! – робко попытался напомнить Глеб о своём желании начать лечить сосуды и сердце. Но запотевшая на солнце рюмка, улыбки родных ему людей, поджаренный бекон, зелёные стрелки лука и отличное настроение уже разрешили ему делать всё, а уж принимать водку с утра – тем более.

– Да, чувствую, лечиться я буду, вернувшись, домой! – поднял он рюмку и встал сам. – И заметьте – не я это начал! Поэтому предлагаю тост: давайте выпьем за мою девочку, родившую нам двух внуков. И за то, чтобы наши канадские родственники в скором будущем дождались внучки, носиком и губками похожей на их «фамилию»!!!

– Уррра!!! – понеслось над стоянкой и улетело высоко вверх, где на ступеньках лестницы, идущей в небо, сидели ангел и демон.

С высоты своего положения им были доступны мысли и поступки, слова и дела всех людей. Поэтому они видели Михаила, нежно обнимающего Веру, и их детей, играющих в соседней комнате; Алексея, наконец-то победившего в себе слабость к алкоголю, и его девушку, стоящую в очереди за яблоками; Викторию, дающую советы другим, но потерявшуюся в собственной жизни; Маню, разрывающуюся между нынешней обеспеченной пустотой и памятью о счастливой бедности с любимым, но оставленным ею мужем; старых родителей Глеба, готовящих на кухне под телевизор курицу в электрогриле; Савву, купившего маленькую собачку и искренне считающего, что иметь детей ему ещё рано; Настю, нарезающую привычные круги по бутикам на новом джипе «Инфинити»; Марго, вынужденную жить с нелюбимым человеком, и поэтому часто вспоминающую Михаила и первые их ночи в небольшой спальне уютного деревянного дома; Нину, отдающую свою жизнь близким ей людям, жертвенно считая, что её время уже прошло; Масюковича, сидящего в пустой квартире на кухне перед телевизором, закрывшего все свои железные двери на замки и засовы; Вову, вынужденного любить и ненавидеть жену; Сергея и Марину, решивших не возвращаться в Россию; Морозова, сменившего кресло министра на депутатский мандат и тем самым получившего неприкосновенность от всех карающих структур…

Все эти люди были неотъемлемой частью мира Глеба, а он, в свою очередь, был инструментом во взаимоотношениях между ангелами и демонами. Поэтому его возвращение обратно в мир живых было воспринято ими, как подарок Создателя, и они, улыбаясь друг другу, уже мысленно расставляли на своей шахматной доске фигуры будущих сражений. Закручивая все смысловые комбинации вокруг «белого офицера», ангел и демон начали новую партию с того, что где-то в огромной автомобильной пробке нашли женщину, уставшую от серого неба, самостоятельных решений и холодного одеяла. Они по разному разместили в её голове свои мысли, перемешали желания с опытом прошлого, проявив в её сознании предчувствие приближающейся встречи.

А на берегу озера Гурон, совсем недалеко от шумно гуляющих родственников, устав сражаться с кустарником, на самой высокой дюне сидел Франсуа. Он смотрел на линию горизонта и вдыхал воздух путешествий. Меч, подаренный Глебом, лежал на песке рядом с ним, словно страж, оберегающий покой маленького воина. Впервые его мысли, ожившие от рассказов деда, как паруса фрегата, наполняемые ветром, унесли его в далёкий Китай к зубастой собаке Фу и воротам в Затерянный город…

Лёгкий ветер ласкал его лицо бризом, солнце играло бликами на мелкой ряби озера, одинокая чайка, чуть касаясь воды крылом, летела к линии горизонта, когда он повернулся и посмотрел назад.

В двадцати метрах от него, тоже на песке, сидел Глеб. Франсуа пристально посмотрел на деда, улыбнулся, но, поняв, что его романтическое настроение было подсмотрено, смутился и снова повернулся лицом к озеру.

– Эй, деда By, ну, чего ты там сидишь? – произнёс он через минуту, не оборачиваясь. – Иди сюда! Расскажи мне, почему меч, который ты подарил мне, называется Дао?

Глеб поднялся, медленно прошёл по склону песчаного бархана, опустился на песок рядом с внуком, взял в руки деревянный меч, провёл пальцами по свежим зарубкам и произнёс:

– Дао – это путь.

Франсуа посмотрел на деда, вернул меч себе, аккуратно положив его на свои колени, и поднял глаза на небо.

– А ты ведь не умрёшь? Не уйдёшь туда по своей дороге?

– Нет, – прошептал Глеб еле слышно, – я всегда буду с тобой…

Они обнялись, согревая друг друга теплом искренности, и ещё долго смотрели, как двигалась и жила вокруг них природа.

А когда сумерки и тяжёлые тучи съели воды озера, поглотили береговой лес и пробудили ночные звуки, они поднялись, включили фонарик и, взявшись за руки, освещая друг другу дорогу, пошли к палатке. Где у костра, образуя круг, сидели их самые главные и важные люди, где улыбки, дым и теплота глаз питают любовь, придавая силы для ответных ходов, уже сделанных демонами и ангелами…

февраль 2011 – август 2012 Кипр.

Примечания

1

Ступа Шанти – буддийская белокупольная ступа (чортен) на вершине холма Чанспа, округ Лех, Ладакх, в северной Индии в штате Джамму и Кашмир. С санскрита слово «шанти» переводится как «мир», поэтому второе название ступы – Пагода мира