Еще полчаса, и люминол перестал бы его держать. Пора было накушаться таблеток для храпа и изучать жизнь во сне. Тут зазвенел дежурный по группе здоровья и подписал его на дело. На «Супертехе» в одной бригаде ведьмака на чистую воду вывели. Там сбойнула техника, кого-то зашибло или уронило. А парень уже тем засветился, что устраивал сеансы расслабления во время ночных смен. Напевал про цветы и лужайки, предлагал порхать, как бабочки. Сейчас этот юннат порхает по территории объекта. Надо отловить, ясное дело, раз уж нашлись культурные люди, оповестили институт, вместо того, чтоб веревку мылить.

Это было не кстати. Прямо сейчас вторую дозу колоть, значит, за какую-нибудь пару часов она выветрится. Но поди объясни свои проблемы. Торн все-таки укололся, надеясь обернуться побыстрее, а в крайнем случае инсценировать обморок и всхрапнуть где-нибудь в красном уголке.

Уже в проходной Дмитрий Федорович встретил начальника смены.

– Это я вызывал, – гордо сказал он, – я противник самосуда.

– Я тоже люблю, чтоб на казни все чин-чином было, без суматохи, – поддержал его Торн. – А теперь давайте смотреть в карту и многозначительно курить.

– Здесь то, а тут это, – начальник смены усердно рисовал пальцем по план-карте объекта.

– А там что? – Торн ткнул сигаретой в пятно посередине карты.

– Ничего, – содержательно ответил объясняющий, – а в будущем дискотека для рабочих.

– Надо стриптиз для рабочих, перевыполнивших план, – подхватил Торн. – Вы мне, кстати, словесный портрет паскуды дайте, а лучше фото из досье.

Досье было хорошо заначено, не доберешься, остался только словесный портрет. Начальник, правда, боялся немного ошибиться, а Торн успокаивал его. Дескать, подумаешь, немного не того товарища охомутаем.

По дороге несколько раз попадались заставы, дозорные смотрели сурово, нахмуря брови, но не задирались. Все караулили вражину и уверяли, что мимо них она проскользнуть не могла. Помаленьку Торн оказался в районе будущей дискотеки. Асмоновый пес погулял над пустырем и залез под землю. Почва содержала в себе разгадку какой-то загадки. Это напоминало о сообщениях из неподтвержденных источников про всякие преисподние и подземные царства.

Торн расстроился немного, а потом вообразил, что шарит рукой в мешке. Стало страшновато. В мешке что-то копошилось, слегка царапалось и кололось, а в левом дальнем углу вдруг вцепилось в палец и стало выкручивать сустав. Торн взвился, засновал по пустырю и в левом дальнем его углу наткнулся квазипальцем-щупом на некую твердь под поверхностью. Быстро навертел ямку, добрался до пластикового люка. Дальше была шахта. Забетонированный лаз в страну мертвецов со скобами для цепляния рук. Нырять туда не хотелось, люминоловой прочности оставалось еще на час. Можно ведь и завязнуть, если погреб окажется с секретом. Но охотничий инстинкт оказался в Дмитрии Федоровиче прочнее всех других. Собственно, без него Торн был бы довольно скучный тип. И вот он попер, попер в никуда. Метров десять ниже пустыря – ответвления, где-то мерцает свет. «Ты не таракан, не суйся в первую щель», – одна из заповедей группы здоровья. И Торн продолжал стараться. Когда от занудства движения захотелось уже вздремнуть, то в ответ показалась таинственная дыра, куда стоило проникнуть. Торн вскоре пожалел, что не родился крокодилом. Веселее было бы вытирать животом грязь, обрамляющую тоннель снизу. А потом тоннель уткнулся в решетку. Торн пошуровал немного плазменным резаком, и она исчезла. А Дмитрий Федорович свалился вниз головой в коридор, предназначенный для осмысленного хождения людей. Правда, вдоль коридора виднелись люки вместо цивильных дверей. Торн выбрал для разведки люк посимпатичнее, отвернул винты и вошел. Тут что-то работало, жужжало, сопело. Вдоль стен стояли клетки с голубями. Те делали свое дело, клевали, но были обклеены датчиками. Анализатор почувствовал напряженку и включил силовое поле. Вокруг Торна нательным нимбом появилось северное сияние. В центре помещения светилась стойка, мельтешили столбики индикаторов. Торн почитал надписи, попытался узнать слова. Он узнавал и изумлялся, здесь было что-то вроде БГУ. Ускоритель элементарных частиц для воздействия на мембраны, получения субъядерного резонанса. Только без модуля настройки на пучки. Значит, уже настроен, раз и навсегда. В институте Торн таких не видел и вообще нигде. Впрочем, ему могли не все показывать. Если так, раненных в мембрану действительно исцеляют не только люминолом и добрыми словами. В любом случае здешняя аппаратура не лицензионная. Пора выбираться, обойдемся без ведьмаков. А завтра на свежую голову писать рапорта. Но тут оказалось, что его не забыли и подготовили ему сюрприз.

Люк был задраен, причем снаружи. Торн возмутился тихо, потом громко и, наконец, сильно, даже свирепо: «Откройте, а не то хуже будет». Прямо так и сказал. Затем понял, что хуже будет только ему. Поэтому, особо не расстраиваясь, стал вырезать иллюминатор плазменным резаком. А когда уже пошел на вторую половину круга, люминол-зараза отпустил его, и резак оказался внутри мембраны Торна, неприятно преобразившись.

Снизу, откуда-то из копчика карабкается раскаленная тварь, живой разряд. Каждое движение ее тела, лапки прожигает мясо, обугливает кость. Тварь уже лезет наружу, изо рта хлещет горячая горькая желчь. Торн тужится, пытаясь выпустить ее из себя. Она застревает и разрывается в горле.

Торн, как недоумевающий козел, уставился на резак. Пусто, вернее, несколько угольков – все, что осталось. Хорошо хоть питание отключилось, а то бы и квазирука накрылась. Торн приник к полу, так меньше энергии расходуется на защиту.

Защитное поле будет еще густым минут десять, а, когда потощает, Торн начнет меняться. Станет лучше геном, потом мембрана – это по Веревкину. А по теории прототипов – вначале мембрана, потом геном. Выбирай на вкус.

У Торна покалывает то тут, то там, будто выщипывают из него перья. Голова прижата к груди, не отогнуть ее, не заорать истошно: «Караул!». Тогда Торн начинает съеживаться, закручиваться, упрощаться, становиться ноликом, сгустком детской энергии внутри твердой оболочки.

«Каждый из нас миллионы раз уже был эмбрионом. И это надо хорошо помнить».

– Эй, недоношенный, ну-ка отвечай, умер или нет?

Над Торном склонялся горшок.

– Тьфу на тебя, – Торн попытался отмахнуться от очередного кошмара.

– Ты зачем грозишь, чего лягаешь красный крест?

Горшок переоформился в шлем с забралом, за которым мелькал знакомый орган – лицо Вельских.

– О чем-то я тебя спросить хотел, Паша.

– Тут и спрашивать нечего. Из тебя сейчас делают обед, а может, уже сделали. Причем, говорящий.

Вельских нетерпеливо потащил Торна за шкирку. Дмитрий Федорович оценил свои волочащиеся ноги и поднялся.

– Как ты меня нашел?

– По запаху.

Около носа просвистела зеленая молния. Воздух треснул, как лопнувший шарик. Путь к шахте был закрыт жлобами в зеркальных противолучевых жилетах, которые без устали швыряли электронные сгустки в беглецов.

– Вот видишь как, – заметил Вельских, разряжая свою ионную пушку в могучий заслон. – Пощекотали ребят и ладно.

Вельских рванул по коридору в противоположную сторону, Торн решил не отставать от него.

Дмитрий Федорович вскоре примечает, что вроде бы никуда не гонится, а застыл на одном месте, как Пуп Земли. И все крутится вокруг него. Вихрятся коридоры, струятся лампы. Еще на него набрасываются раскаленные мускулистые кольца. Но он разводит руки, и от них остаются одни клочки. И Вельских жутковато выглядит, какая-то юла.

«Ничего страшного, такое бывает. Просто психоцентр догадался, что пейзаж можно завязать и петлей. Так нагляднее».

– Тут рядом сильная потеря плотности, может, выход? – разглядел Торн.

– Мы крошек хлебных не сыпали, заблукаем, как пить дать, – согласился Вельских.

За поворотом была дверь с изображением солнца. Они проскочили небольшой предбанник и оказались в цеху.

– Похоже, что там было нарисовано зубчатое колесо, – рассудил задним умом Вельских.

– Лучше нам отсидеться здесь, а потом ударить из засады, – прикинул Торн.

– Засада – это кому-то пригодится, или нам, или им. Но бегать дальше – только людей смешить.

Здесь на стендах, собирали аппаратуру, которую Торн уже испытывал на себе. Над головами плетение балок, свешиваются хвостами сварные и сшивные устройства, на полу ворох проводов.

Вельских и Торн улеглись за двумя соседними стендами и стали копить силы.

– Вот ты лежишь невинной сарделькой, а хоть знаешь, что вокруг? – спросил Торн.

– Проверим, – незамысловато ответил Вельских.

– Проверять раньше надо было. Ты привозил в клинику моральных, то есть мембранных уродов, ты смеялся, был доволен, что поймался еще один. Твои умные проницательные глаза смотрели мимо паровых молотов, которыми дубасили по ершистым пси-мембранам граждан, делая из них аккуратные штамповки, загоняя все оси в одну доску. Твое могучее мозговое вещество не напрягалось, когда чугунки бухнулись на город, а под ногами кругом открылись люки человекодыр. Так что ты, Паша, тоже кузнец этого счастья, не скромничай.

Вельских открыл рот, и тут дверь вылетела. Ввалилась кодла, и началась невеселая кутерьма. Богатыри, как будто перележали на сверхпроводящих печах. Они приближались, умело прикрывая друг друга огнем и маскируясь на местности. Меткие выстрелы поджигали блоки и модули на стендах. Те чихали и сморкались огоньками. Напоминало фейерверк. От Торновской плевалки толку было мало. Ампулы отскакивали от защитных жилетов чугунков, как мошкара от лампы. Только поплыли белые кучевые облака «душилки», искрозадые сразу перешли на автономное дыхание. А вот противогаз у Торна немножко запылился, и он бы посинел, что баклажан, если б не хорошая вентиляция цеха. Пришлось ему, как поединщику древних времен, швырять мощными квазируками куски потяжелее, целя по кочанам наступающих. Зато от ионной пушки Вельских искрозадым было явно не по себе. Они даже забывали о долге, погружаясь в свои неприятные ощущения. Торн усердствовал в ратном труде, а когда запыхался, то сразу понял, что слишком увлекся подвигами. Его, видать, давно отрезали от главных сил, то есть от Вельских. А теперь еще зажали в угол двое долдонов. Не хочу быть больше цыпленком, твердо решил Торн, собираясь не сдаваться, пока его не попросят. Откуда-то сверху прилетел солдатский ум, он же смекалка. Разрядив бросатель, зацепил железный шкаф зубастым кончиком троса. Потом дернул шкаф, как ковбой упрямого жеребца, и тот навалился на одного силача. Силач поерзал-поерзал и стал крупно отдыхать. Гневом обуян, другой чугунок вырос перед Торном. Не слушая протесты, оборвал Дмитрию Федоровичу обе квазируки, как лепестки розы, и вдобавок дал ему в морду. Торн прянул назад, спасая лицо, и лишился только очков, но по свисту пудового кулака понял, что тот смертью пахнет. С укрепляющим криком «И-а» ученый прыгнул головой вперед, прямо в брюхо обидчика. Брюхо всосало нападающего, потом спружинило, и тот улетучился. Однако, следующие движение богатыря не покончило с Торном как с яркой индивидуальностью, наоборот, сам богатырь сломал пол своей тушей. Правда, он хватался не за атакованный Торном живот, а за задницу, от которой шел едкий дым. Вельских успел в последний момент сделать нечистой силе короткое замыкание. Торн хотел оправиться, но не получилось. Два тиска сдавили плечи, потянули, и его ноги заболтались в воздухе. Торн догадался, что находится он не в станке, а в обычных руках. Но это не радовало его, потому что не вывернуться и не соскочить никак. Вдобавок те умелые руки оказались биоэлектродами, а сам Торн плохим проводником, даром что ученый-мембранист. Его выкручивало, как тряпку, и комкало, как газету.

– Гори, гори ясно, чтобы не погасло, – радовался электрокультурист близкой победе, но и сочувствовал, – наблюдал бы ты за своей рожей сейчас, кукиш и то симпатичнее.

Чтобы добраться до кристалла состояний, надо было поскорее разглядеть боль, вернее, ее причину – враждебные человеку кольцевики. И опытный Торн видит цепочку крыс с вращающимися, как бор, зубами. У каждой крысы позади другая, грызет ее за хвост, подгоняет. А самая передовая харчит, чавкая и хрустя, красную землю. Торн начинает всасываться в свой позвоночник, тот становится водоворотом. Торн барахтается разными стилями, пытаясь удержаться на поверхности, а в круговерть попадают и земля, и крысы. Он вспоминает любимое правило утопающих в водоворотах и перестает сопротивляться. Его завинчивает быстродействующим штопором, а следом, как за предводителем, несутся крысы.

Рев смял воздух. Захваты разжались. Торн соскочил, как гимнаст с перекладины, на пол. Порозовевший супермен ровно, шлагбаумом, опрокинулся назад и развалил стенд шлемоносной головой.

«Разряд прошел правее, а может левее, главное, что в вакууме. Успел-таки я подбросить психоцентр и уговорить кольцевики вести себя получше».

Стало тихо. Только пузырилась и лопалась горячая краска, да ползла чернота по тлеющей изоляции. Чугунки лежали, где попало. Кто вздыхал горько, кто ворочался, подбирая удобную позу для лежания. Торн для верности взял в руки электронную пушку.

– Эй, Вельских, вылезай, разговор есть. – Вельских не появлялся.

Торн прошелся по руинам. И нашел доктора. Тот разлегся, упираясь головой в ящик. Как бы на привале человек. Даже руки раскинуты. Только на виске угольное пятно. И вместо пульса пустота. А широкие зрачки смотрят уже в нездешние края, где всему есть ответ. До свидания, Паша. Бог тебе судья.

Из кармана куртки Вельских выглядывал краешек фотографии. Торн потянул бумагу и узнал отпечатанное лицо. Оно имело отношение к лешику Деревянному с тусовочной квартиры. Тот стоял в обнимку с товарищами, в рабочей спецовке. Нашлось-таки фото пациента, который, видно, был самой главной осью, местным пупом.