Глава 1. Орбитальная станция «Метида». Заговорщик

Проснулся и не смог сразу въехать, где я и, вообще, кто я такой. Хотя вокруг хитро посверкивали светодиодные глазки контрольных приборов. Но вот старательно просвистел Зануда, программа типа «сопровождающий», и его художественный свист быстро вернул мироздание на место, всё завертелось по своим орбитам. И со мной ясно, я – карьерист, который пытается получить хорошую запись в резюме и расплатиться по кредитам за счет годовой вахты на орбитальной станции «Метида». У меня ведь имеется домик под бананами в одной теплой стране, в котором живёт не тужит моя супружница с многозначительным именем Ада. Живёт там не одна, а с кудрявым хахалем из местных – о чем мне регулярно докладывает программка-шпион, встроенная в будильник, стоящий у «семейного» ложа. Я, можно сказать, душу продал ради этого уюта, а они там кувыркаются, ироды, на моей кровати. На станции тружусь в техслужбе обеспечения жизнедеятельности, которая также называется службой «воды, говна и пара», хотя мог бы и среди ученых примоститься, и среди инженеров, занимающихся, скажем, детекторами. Однако туда берут, в основном, людей из западного альянса.

– Антоша, покушать не забудь. Гемоглобинчик-то надо поднять, а то бледный какой. Я вон дал команду печурке-микроволновочке испечь тебе пирожок, – выступает Зануда в роли бабушки-дедушки.

– Покушать? Да мне давно пирожки твои в горло не лезут. Каждый день одно и то же.

На самом деле, пирожки у него разные, Зануда с формулами еды умеет химичить, а вот занятия мои каждый день одни и те же.

Я вышел из каюты. У меня все-таки имеется конурка, размером где-то с санузел. А гномы из оранжерейной службы вообще спят на ящиках с аппаратурой, за шторками в лучшем случае. Первая заявка в журнале нашей службы: джентльмены устроили засор в стояке между второй и третьей палубами модуля «Асгард». Прокачкой не обошлось. В следующие полчаса я развлекался тем, что с помощью трёхзвенного манипулятора вытаскивал из канализационной трубы «Руководство по летной эксплуатации маломерных спасательных аппаратов». Как оно там оказалось, ума не приложу. А потом вещь похуже обнаружилась: разбухшая и готовая лопнуть муфта; у нас бактерии жрут за милую душу и пластик…

«Метида» хоть и орбитальная, но неладная. Строили её с большой помпой (проект-де объединяющий мир после переделов мира предыдущего десятилетия) и с ещё большей экономией. Вначале русские космонавты честно доставили на своих ракетах здоровенные секции, из которых собрали корпус в виде бублика-переростка. Быстро и бесплатно, для имиджа, который «международная общественность» всё равно не заметила. Так закрутился самый большой бублик во вселенной. Дальше дело было передано западному альянсу. И начался мудрёж. Он пусть и западный, однако всю начинку делали дешевые субподрядчики из Юго-Восточной Азии: желтые человечки с рисовых террас, у которых шкала качества находится в полном соответствии со шкалой оплаты. Юго-восточные азиаты залили в бублик воду-минералочку с кометы, подогрели ее радиоизотопами и накидали туда брикеты с надписью «Сделано во Вьетнаме. Закрытая экономическая зона Халонг». Так они подрядили ещё более мелких существ – робобактерии, спирохеты с перепрограммированным генокодом, которые, согласно технической документации, прозываются микроассемблерами. Бактериальная братва отмерзла, зашевелила хвостиками и всё, что мы имеем, стало «продуктом» её жизнедеятельности. Но, завершив труды, эти замечательные строители не захотели превращаться обратно в брикеты. Поэтому из крана течет что-то смахивающее на мочу, из душа сопли, электропроводка коротит и горит, кондиционеры гонят смрад, в оранжереях растет плесень, звуки, издаваемые в туалете, услаждают кают-компанию, а канализация засоряется и иногда работает не в ту сторону, отчего в космосе откровенно несёт дерьмом…

Забавляюсь я, значит, с этой муфточкой: жду, когда роботранспортер притащит новый фитинг, монтирую его, а из трубы музыка доносится, по крайней мере в низкочастотном диапазоне. Это что, выше палубой праздник?

«Сопровождающий» приторным голосом стал напоминать мне о мероприятии, ставшем основой последнего научного успеха; не поленился, сатаноид, перечислить всех миллиардеров-спонсоров. Заткнул я его на двадцать пятом миллиардере, принце Майкле Дербентском: «Тебе только пропагандоном в Международном научном комитете работать; долдонишь, словно в тебе всего три строчки программного кода». Чтобы в Зануде разум пробудить, надо его как-то задеть, уязвить. Может, он специально под придурка маскируется? Вообще-то я подпольно увеличил ему разумность до уровня «протоИскин» – для того имелось в заначке, на скрытых носителях, несколько тысяч строчек подпольного кода. (Между прочим, гордый «протоИскин» утверждает, что дописал бы код и сам, без меня, но попозже.)

Международный этот самый комитет, МНК, стало быть, празднует завершение эксперимента на гиперхолодильнике, главной фишке нашей орбитальной станции – ради того она, в общем, и затевалась. Космос с его бодрящим морозцем и отсутствие гравитации – основные предпосылки для постройки установки гиперхолода, крупнейшей в мире, сильнейшей и прочее тра-ля-ля , что позволяет достигать температур ниже абсолютного нуля, когда замерзает даже вакуум, становясь, так сказать, «ледяным». Намедни получен и удержан бозонный конденсат, бозе-жидкость, сверхохлажденный сгусток бозонов – переносчиков фундаментальных взаимодействий, которые делают материю похожей на материю. Как говорится, вау. То, что поймано в ловушку сверхпроводящих магнитных катушек, пиарщиками названо Каплей. И по этому случаю – дискотека, которая зажигает под лозунгом: «я теперь могу пощупать бозоны у моей милашки».

Хотел было и я на праздник заглянуть, всосать «писклявый» коктейль с гелиевыми пузырьками или что-то вроде, но робохранник меня развернул и под зад ногой-лопатой. На мою техслужбу, оказывается, праздники не распространяются, они для ученых и инженеров. Правда, я успел обозреть поляну. Вот она, Капля, красуется на сцене в лазерной подсветке. Разумеется, не настоящая, а голографическая. Представление не ограничивается статичными позами: в декорациях гиперхолодильника исполняется зажигательный тверкинг, именуемый также попотряс. Здесь уже без голографии обошлось. Привлекли даже учёных дам, офицеров ВКС женского пола и трансов – все рады блеснуть фотоническими татуировками на подпружиненных искусственным коллагеном ягодицах и бюстах. «Девушки» от двадцати до шестидесяти, хоть и не профессионалки, но стараются так, что ни одному ночному клубу не снилось. Особо бодрые фигуряют на упругом шесте из элинвара, благодаря которому могут преодолеть искусственную «гравитацию» и улететь в невесомость – ближе к оси вращающегося модуля. При том наблюдатели радостно фиксируют стринги (те самые, что на заднице, а не те, что в физической теории), которые нынче размером с углеродную нанотрубку, на что и рассчитано…

С праздника меня, значит, поперли. Не то, чтобы я разозлился, но еще раз проанализировал имеющуюся у меня информацию. Вчера, после эксперимента, из исследовательского модуля «Ётунхейм» были вывезены почти все контейнеры со сверхпроводящими ловушками – проехали мимо фекального насоса на нижней палубе, где установлена видеокамера, к которой у меня доступ. Так, может, помимо бозе-жидкости, было получено что-то еще? Потому как материю делают материей не только бозоны, но и… назовем их красиво хрононами или даже «темпоральными трубками», которые создают, так сказать, простор для её развития. С достаточной вероятностью господа из МНК захотели скрыть вторую Каплю – конденсат темпоральных трубок, хроножидкость. Если точнее, прикарманить главный результат эксперимента.

В коридорах пустынно, одни роботы-уборщики катаются, резво подтирая, где протекло, и старательно брызгая дезодорантом, где зарегистрирована вонь. Кто не занят на рабочих вахтах, тот кучкуется на мероприятии, демонстрируя корпоративный энтузиазм. Только я пробираюсь туда, куда еще сам не знаю. Теперь я заговорщик, подпольщик, орбитальный Штирлиц. Мне надо выяснить, куда и как эти контейнеры поехали. Что точно, не по главному грузовому конвейеру или скоростному магнитопроводу, где грузы обязаны фиксироваться в системе транспортного контроля. Тогда, получается, на буксире по техническому коридору. Далее им путь-дорога в один из модулей станции, где полновластно хозяйничает альянс. Там, на планах для общего пользования, одни белые пятна и ничего не значащие обозначения. Скорее всего, это модуль «Утгард», где легко затеряться на мусоросортировочном терминале. И оттуда проще всего их вывезти транспортным кораблем, потому что там имеется причальная стенка.

Кто-то хлопнул меня по плечу, аж я просел. Габаритный парнище из нашей техслужбы, Коля, прозванный Шурупом, за умение вручную просверлить любую поверхность, если проводка коротнула и электродрель не фурычит.

– Антошка, Антошка, давай копать картошку…

В пятисотый раз это слышу. Не надоедает же ему! Впрочем, Шурупа, как и всех остальных, понять можно. Отбарабанил смену, а что потом? С алкоголем тут плохо, с подружками, прямо скажем, не блестяще, а игровой софт, особенно прямого нейронного подключения, проходит свирепую фильтрацию при попадании на станцию.

– Я знаю, что меня Антоном зовут.

– Парни организовали футбол, в рамках сегодняшнего мероприятия. Играем в радиальном тоннеле, центр поля в невесомости. Можно гол забить, порхая аки птичка. Конфиденциальные сведения: будет группа поддержки из трех официанточек, Дэйзи, Мэйзи и Екатерины Евстафьевны.

– Нет, нет, Коля. Меня от футбола… тошнит, в общем, иногда. Возраст, наверное.

– Или беременность, ха-ха, – Шуруп хоть и хохотнул, но опешил. – Извини тогда, братан. У нас и так мало развлечений, живем как букашки в банке, одни и те же рожи на завтрак, обед и ужин. Как знаешь, лично я пойду Петровича из берлоги поднимать, он хоть и старый, но резвый, что твой таракан.

Да, о тараканах в космосе отдельный разговор, как и о тотализаторе на тараканьих гонках.

Коля прощально глянул на меня, как на последнего задрота, и пошел дальше, вначале неуверенной походкой, потом танцующей, ча-ча-ча. А в футбол я на самом-то деле хотел сыграть, тем более, что официанточки будут – те барышни, что в кружевных передничках и мини-юбчонках обслуживают кают-компанию для начальства. Конечно, вдохновляют меня не эти одинаковые блондинки, Дэйзи-Шмэйзи, словно напечатанные на 3D-принтере, а «Ейвставьевна» с шикарной косой, дотягивающейся до попы и указующей, куда смотреть.

Но спустя секунду думаю только о техническом коридоре, высота его семьдесят сантиметров, так что ехать придется на спине, надо в спортзальчик за скейтом зайти …

На глаза мне опустились ладони, к чему добавилось дыхание в затылок. Зря я так задумался. Коля, что ли, вернулся? Ты чего, Шуруп, традиционную ориентацию потерял? Тут ведь на станции есть такие товарищи, представляющие альянс, которые вовсе не товарищи, а приватизаторы чужой задницы. Они такому научат… Нет, по счастью, женские ладони, не Колины грабли. Ой, как некстати. Я, с трудом избавившись от желания прижать эти мягкие ручки, аккуратно оторвал их от лица и обернулся.

Доктор Дарья Крессон, собственной персоной. У персоны миндалевидные глаза, унаследованные от бабушки-вьетнамки, на которые падает рыжая челка. На радужках цвета глубокой воды будто чертики прыгают, на самом деле это её линзопроекторы выдают какую-то информацию – например, о размерах моей зарплаты. У персоны талия, которую редко встретишь у мужеподобных как-бы-тёток, присланных на станцию альянсом. Облачена персона в полупрозрачную кофточку с бегающими туда-сюда искорками, образующими фиалки на ветру, а под нескромной материей заметно кое-что весьма задорное, можно сказать, подпружиненное. Так что, персона отчасти и разоблачена.

Я сглотнул, потому что стало трудновато дышать. Раньше мог на неё разве что позыркивать с расстояния в двадцать метров, закручивая гайку на трубе (хотя мог бы заниматься бозонами вместо нее ), а теперь Дарья Крессон совсем рядом. Вы понимаете, я оказался с дамой наедине. То есть, с сотрудниками пола «Ж» я неоднократно общался, но там атмосфера была другая. И сами сотрудники, мягко выражаясь, на баб-то едва походили, особенно те, что присланы альянсом: искусственные мышцы буграми, зверские тату, бритые затылки, плечищи, ноль эстрогена. И разговоры у них, каким железом покачаться, как схавать банку протеинов с энерджайзерами и не обрыгаться, и не пора ли трансформироваться в пол «М». А тут рядом со мной стопроцентная мадам, ее нежное лицо в тридцати сантиметрах от моего, и я, кажется, чувствую аромат ее тела, сотканный из искусно подобранных афродизиаков. Не считайте, что я озабоченный, вовсе нет. Но семь месяцев на станции даром не прошли. Я не из тех, что надул подругу из «набора юного космонавта» или плеснул теплой воды на горстку порошка под названием «сделай себе афродиту», и живи не тужи (совсем не хочу, чтобы служба видеонаблюдения похохатывала, наблюдая за моей «половой жизнью»). Так что, увы, все же несколько озабоченный. А рыжая Дарья пусть доктор каких-то наук, но и без наук, в принципе, спокойно проживет. Елки, она так нестандартно улыбается, похоже что «наклюкалась», то есть вкусила ГМОшную клюкву с наркотическим уклоном из биолаборатории №5… Стоп, надо что-то сказать.

– Син тьяо, – сгоряча поприветствовал её по-вьетнамски; чтение проектной документации на этом странном языке не прошло даром, хотя Зануда и помогал с переводом. – Извините, госпожа доктор Крессон, но вашей заявки в журнале нашей службы не было. А сейчас, простите, у меня срочный вызов – прорыв канализации в модуле «Мидгард».

– А я вам что-то хотела сказать, Антон. Но канализация, конечно, важнее.

Её голосок напоминал щебетание птички. А ещё она сказала, что у нее есть пригласительный билет на мое имя, поэтому, хоть и я из техслужбы, для меня открыты сегодняшние увеселения. И многообещающе провела рукой по моей щеке. Так хорошо стало от её жеста, что все планы из головы вымело. Однако я на автомате двинулся вперед, может потому что Зануда назидательно шепнул: «Крессониха – обычная проститутка от науки, специалистка по эффективному применению писи и сиси в академической карьере. А нас, Антон Антоныч, ждут великие дела».

Через десять минут, спустившись на нижнюю палубу в отсек очистки канализационных стоков, я уже раскаивался, что не остался с доктором Крессон, едва прикрытой полупрозрачной блузкой. С достаточной вероятностью мы бы сейчас отжигали на двухуровневой дискотеке: достаточно прыжка и ты в невесомом мире радужных пузырей с зажигательными надписями и нескромными картинками на боках. Конечно, мы с разных полянок, общих тем мало; у них там культурный расизм, с которым нас угнетать проще: русские рассматриваются как дикари в ушанках, что хлещут водку, залитую в отопительную батарею, и выполняют волю полковника Ки-джи-би, прячущегося за соседней кометой. Но если забить косячок, а травка пришла из оранжереи Старого Халтурщика (известной как биолаборатория №5), то и макака с медведем станут парой. В конце концов, хозяева больших денег, которые запустили проект «Метида», не против удовлетворения низменных инстинктов – кто занимается ерундой, тот не покушается на их доходы. Мне даже показалось, что есть второй более умный «я», который пребывает рядом с Крессон, внутри шара из искрящейся диамантоидной пленки, в котором обычно пляшут дискотечные девочки; расположились мы а ля «бутерброд», её дыхание щекочет мне кожу, её буфера, игнорируя блузку, как пружинки подталкивают меня к греху.

Нет, все-таки я не там, а здесь; двигаюсь по техническому коридору, а это, по сути, труба с кабелями. Под спиной скейт, устало толкаюсь ногами. И холодно – меньше десяти градусов, и жарко одновременно.

Сетевой сканер совсем ничего не отражает, все кабели хорошо заэкранированы, поэтому надо смотреть на еле светящуюся маркировку самой трубы; не пропустить бы свою остановку, иначе дотащусь до реакторной зоны. Ещё одна опасность, что робочервь займется профилактическими осмотром коридора – он толстый, но ползает быстро, зараза; живую органику, которую принимает за паразитов, уничтожает разрядами, а затем соскребает пригоревшие останки пастью-терочкой. Был уже случай, когда он расправился с ремонтником.

Кажется, то, чего я боялся, случилось – коридор перекрыт межотсечным щитом, маркировки дальше не видно… Зато тут она показывает люк. Я достал нож и стал его отжимать. С той стороны люка электронный замок, отпирающийся по коду, а отсюда можно продраться с помощью грубой физической силы.

Клинок я, кстати, сам сковал, а-ля белевский нож, из нескольких пластов легированной стали. Нагревал в плазменной камере у ученых, пока они кофе хлебать ходили, обрабатывал на прессе, которым они графен изготавливали, точил чуть ли не на атомном силовом микроскопе. В общем, клинок классный получился, не какая-нибудь швейцарская лажа, потому я люк и отжал. Вывалился в помещение; вернее, это скворечник на трубе, зато теплее градусов на пять. Что теперь? Попробую в обход. И полез в вентиляционный колодец. По мере подъема становилось легче; на меня, понятное дело, все меньше воздействовала центробежная сила.

Хотя конкретно полегчало, но я по ходу осознал, что выбрал самый нелегкий вариант своей судьбы. И какой чёрт меня дернул? Вчера, когда заметил выезд контейнеров из исследовательского модуля, Зануда по моей просьбе накопал информацию по их номерам. Он даже не отговаривал меня, тоже мне «дедушка-бабушка»! После того подал я запрос в Международный научный комитет о причине расхождения по количеству контейнеров вчера и сегодня. Дескать, кто и по какому праву забрал имущество? На вскоре получил из МНК, где естественно заправляют люди из альянса, бюрократическую «дурку»: мол, первым делом подлежит расследованию причина утечки информации о номерах исчезнувших контейнеров. После такого ответа ясно, что мутно. И это, конечно, меня уязвило. Может, по-настоящему, задело именно то, что пока я канализацией занимаюсь, прокачиваю засоры (то, что джентльмены наложили), МНК откровенно держит меня за дурака в ушанке.

Я даже стал мыслить глобально. В результате войн предыдущего десятилетия удалось несколько отодвинуть западный альянс от дешевых ресурсов, которые вообще-то и так уже закончились. Однако тот же альянс по-прежнему умело приватизируют большую часть научных достижений. Если надо, спереть могут, и мигом оформить патентами и лицензиями. Всё логично, у кого знания – тот на верхушке пирамиды, у того бабло и мировая власть. Остальные же – обслуга и обслуга обслуги – могут спокойно копошиться себе внизу.

Но это лирика, а сейчас мне кажется, что зря полез в бутылку, нафига мне пытаться изменить то, что сложилось давно и крепко – мы на западный альянс работай и не возникай, а они нас используй. Но снова укрепляю решимость, вспоминая о своих предках, воинах и первопроходцах. Мои ж предаки были из тех, которые пытались достать горизонт, кто за несколько десятилетий прошёл путь от Урала до Тихого океана, без карт, переволакивая суда и таща на себе нарты, дуя вперед даже дьявольски студеной сибирской зимой, потому что тогда дорога тверже.

Ну, а пока я добрался до склада модуля «Мидгард». Всё аккуратно, провизия, аппаратура, но контейнеров здесь нет. Сто процентов, отправились они дальше, в «Утгард».

А вот и первая выявленная тайна. Нормального перехода отсюда в модуль «Утгард» не существует. В смысле, обычная межотсечная дверь для таких как я заперта, пока не получу официальное направление на конкретную работу. Получается, что остается лишь путь снаружи – по обшивке.

Возвращаться обратно? Сдрейфить и всё? Нет уж, фиг тебе, МНК. Тем более, что рыжая Дарья уже организует «бутерброд» с кем-нибудь другим. Двинулся к шлюзу, обычно используемому для наружного контроля обшивки, что представляет собой слоеный пирог из композитов. Пора с Занудой пообщаться. Он мне сейчас нужен не в виде скромного шептуна из персонального чипа, а в виде искина, встраивающегося с хитростью мегавируса в кибероболочку модуля. Из депо на ногте выходит коннектор, на конце его светящийся «зуб вампира» – и втыкается в сетевой кабель, создавая разъём и подключение. Зануда, фас.

Он визуализировался с помощью моих линзопроекторов как мультяшный бурундук. Шутит, показывая мне танцевальные движения, мол, на дискотеке сейчас веселее, но на вопрос отвечает по существу, что может замаскировать мое продвижение по обшивке под внеплановый осмотр, связанный с небольшим повреждением от микрометеорита. Я ему на всякий случай напоминаю, чтоб не вздумал меня заложить, с его нелегальным апгрейдом не жить ему без моей дружбы. «Если меня посадят, то тебя сотрут в два счета, как ты не проси о пощаде! Это я тебе не потому говорю, что завидую твоему искусственному интеллекту, а оттого, что мы одна команда». Кажется, успешно застращал, до дрожи в электронах, я ж ему эмоциональную матрицу поставил. Я вообще-то Зануду, на самом деле, единственным своим другом считаю. Хотя меня порой бесят его дурацкие попытки вспоминать то, что должен помнить я, а не он: «Тогда я вкалывал на лесопилке и хаживал на танцульки в ближайший сельский клуб». И слова-паразиты «как бы», «ну, это», которыми он оснащает свою речь, чтобы быть похожим на меня.

Пора открыть предшлюзовую каптерку, где находятся вещи, необходимые для недолгой прогулки в космосе: облегченный скафандр, именуемый «минискаф», и силовой экзоскелет, без которого легко сорваться с корпуса. Из экзоскелета беру верхние конечности – рычажно-шарнирные манипуляторы с шестью «пальцами» на схвате. Подключаю их на свой нейроинтерфейс, что над пятым шейным позвонком, проверяю уровень энергии в топливных элементах, степени подвижности, включая ротацию, и точность движений – хвать-хвать. Если могу зацепить единичный волосок, тогда окей. Теперь у меня, получается, столько конечностей, сколько у членистоногого. Включаю «генетическую память» многорукости – мы же происходим от жуков; теперь две дополнительные руки воспринимаю как свои родные. На самом деле, долгие психотренировки въелись мне в подкорку, целых два месяца на них убил перед командировкой на станцию. Тогда мне и загрузили «сопровождающего» в версии 1.0 , чтобы помогал обучаться маленькой штучке в моём мозгу, что отвечает за пространственное восприятие, гиппокампу; ну и нейроинтерфейс поставили, без которого это дело не работает.

Нажимаю красную кнопку и жду, когда откроется шлюз. Ага, на подшлемный экран минискафа выходит схема модуля «Утгард» с вариантами движения; картинка по любому детальнее той, что имелась у меня раньше. Теперь вперед. Тьфу, забыл перед выходом светофильтр опустить, на полминуты ослеп от солнца, а идти наугад опасно. У меня даже самого крохотного движителя нет, если сорвусь с вращающегося корпуса, то всё, усвистал в глубины вселенной. Некоторые умельцы способны летать, стравливая воздух из скафандра, но я к числу этих пердунов не отношусь, я ж не из корпусной службы. Вроде, прозрел снова, пора двигаться. Расстояние от одного гака на корпусе до другого почти два метра; надо резко подаваться вперед, чтобы уцепиться схватом за следующий, причем сразу же отпускать предыдущий, да так, чтобы касания были мягкими – иначе по манипуляторам пойдут упругие колебания . Вот здесь я уже по-настоящему пожалел, что не остался с доктор Крессон. Она, возможно, надсмеялась бы надо мной и даже надругалась, но был бы я гарантированно живой…

И сорвался, в тот момент, когда предался мечтам о том, чем бы занялся с Дарьей Крессон после того, как мы б «наклюкались», уединившись в одном из дискотечных шаров. Хорошо, что наружная гигагерцевая антенна под механическую руку попалась. Точнее, Зануда мгновенно выделил ее контуром в «дополненной реальности», сброшенной на мои линзопроекторы, поэтому я успел ухватиться. Пульс, конечно, прыгнул, теперь все сто пятьдесят, да еще упругие колебания меня трясут.

Ещё с полминуты страха и я, наконец, в приемном шлюзе гребанного «Утгарда». Теперь главное успокоиться, частоту пульса уполовинить.

От шлюза до мусоросортировочного терминала, всего-ничего, метров пятьдесят по переходу. Я отстегнул шлем, кислород надо сэкономить на обратный путь. Кажется, сегодня всё же фартит. Можно расслабиться, пустить музычку на динамички, имплантированные в височные кости, самба-ди-жанейро. И по бродвею вперед. Но через полсотни метров опять шлюз, тыкаюсь в него, а в ответ раздается бесполый голос кибероболочки модуля:

– Незарегистрированному посетителю мусоросортировочного терминала. Обратите внимание, что температура и давление воздуха в данном отсеке не соответствуют параметрам, пригодным для жизни.

Ах, этот альянс, чёрт неугомонный, и тут он сэкономил на отоплении и атмосфере – на помойку ж, в основном, роботы Unic Rikscha шастают, страшненькие такие; благодаря прикрепленным тележкам действительно смахивающие на рикш. А, может, специально всё – мороз лютый и давление не для жизни, чтобы посторонние не заглядывали. Ладно, пристегну шлем и вперед.

А он берёт и не пристегивается. Встроенный компьютер минискафа вежливо сообщает мне, что гарантия на скафандр закончилась после ста использований и теперь требуется новое его освидетельствование сертифицированной службой. Изготовитель, «Дюпон Текноскелетон», подсуетился, чтобы снова состричь бабло. Или так запланировано было, чтоб «незарегистрированный посетитель» не проник.

Теперь, получается, мне ни вперед, ни назад. Зануда заунывно оправдывается, мол, не мог предвидеть. Нет, всё-таки зря я не остался с доктором Крессон. И снова показалось, что мой умный двойник щупает сейчас ее дыньки под полупрозрачной кофточкой с бегущими фиалками. Прочь, чёртово копыто. Я больше не мелкий карьерист, а потомок первопроходцев. Я не могу отступить, тем более, что отступать некуда.

Нет, всё ж дубина я, что вообще двинул сюда. Предкам везло, когда они перли на рожон и торопились к горизонту, потому что цари-государи усердно приращивали Россию, а я – среднестатистическая пузатая мелочь. Если погнался за радостями жизни, то уже не можешь остановиться; теперь пан или пропал, орел или решка, взлетел или спёкся. Устроился на более-менее оплачиваемую работёнку, вернул кредит за дом под бананами, откачал жир с брюха, сделал себе с помощью плюрипотентных клеток свежее, блин, рекламоподобное лицо, разместил у себя на диване длинноногую проститу… простите, девушку, которая тоже отдала за шикарный ремастеринг своего тела круглую сумму. Или не устроился, живешь на процент с продажи какого-нибудь модного и на самом деле никому не нужного гаджета вроде говорящего унитаза, тужишься-пыжишься, чтобы вернуть кредит, однако помираешь от напряжения и твои органы деловито растаскивают кредиторы. Начиная с яичек, наверное. И зачем я сейчас здесь, зачем полез геройствовать? Мне ведь уже выпал «орел»; будущность выглядела безоблачной, оставалось только жену поменять на новую…

Затем, что меня совесть гнетет. Чтобы добиться командировки на станцию, надо было получить аттестацию от альянса. Формально в приемной комиссии сидят и азиаты, сидят и как бы наши – но это все продвинутые экземпляры, купленные альянсом с потрохами. Поэтому без согласия западенцев тебя фиг возьмут. Так что требовалось сделать для них кое-что полезное. В моем случае, подставить подножку паре друзей, которые всегда делились со мной своими знаниями, и выдать загребущему альянсу закрытую информацию с прежнего места работы, центра Хруничева, о новых материалах с неограниченной памятью формы. Агрегаты из таких материалов-трансформантов способны менять форму под воздействием управляющего сигнала. Отправляем их, к примеру, на другую планету; там они функционируют какое-то время самостоятельно, ползают, ищут подходящее место, а когда находят, то трансформируются и соединяются в один большой объект, военную базу например. То, что я передал недругам, сэкономило им массу времени и усилий. Вот такую хрень я тогда сотворил, и предал, и продал. А год назад посчитал это проявлением свободолюбия.

Теперь почувствовал, что не могу так больше. Молчать не могу. И сказал самому себя, что для господ из альянса присвоить созданное чужим трудом, чужой мыслью и сделать своей собственностью (священной, неприкосновенной и т. д.) – дело накатанное, привычное. Они еще напишут про тех, у кого украдено, что те «агрессивные», «авторитарные» и т.д. Но для ведения такого бизнеса альянсу требуются слабые людишки – слизняки, которые будут ему помогать, готовые за уютненький домик, за счётик на оффшорных островах, за свой крохотный земной раёк, предать и обмануть своих товарищей и своих предков. А я не хочу быть слизняком…

Я стал отчаянно шарить по карманам минискафа. Изолента точно не поможет. В переносной аптечке имеется «анастаси» – применяется при серьезных травмах и ранениях, снимает боль, замедляет пульс, понижает артериальное давление, готовит к транспортировке в «замороженном» состоянии, препятствует возникновению кристаллов льда в крови. Через пятнадцать минут после употребления пациент, скорее всего, отрубается и приходит в себя при нормальной температуре спустя несколько часов: вставай, вставай, дружок, с кровати на горшок. Зануда сообщает, что мои шансы – пятьдесят на пятьдесят. Если передам ему управление манипуляторами, тогда немногим больше.

Главное, действовать, без рефлексий и долгих раздумий. Быстро зарядил шприцпистолет. Обмотал голову бинтом. Паф, сделал инъекцию. Как пошло по жилам, слово жидкий лёд! С трудом набрал стандартный код входа на панели. Вошел на негнущихся ногах а-ля железный дровосек в шлюз. Поехала вторая дверца. Какое-то время я ничего не соображал; казалось, что башка у меня со всем содержимым замерзла и треснула. Я почувствовал, что грохнулся плашмя и кто-то меня тащит по палубе, но совсем не врубился «кто это». Забыл даже, что манипуляторы работают и Зануда может взять их под свой полный контроль. В какой-то момент ощутил, что всё – задубел, никакого шевеления мысли. Наступил покой. Нехороший такой, как в аду. Ясен пень, ад существует, однако тих и безмолвен. Я видел багровое застывшее как лед пламя, в котором горят, не сгорая, слегка подрагивающие осколки тел или, может быть, обломки статуй, рук, ног, голов; дрожит осколок губы, таращится осколок глаза. Ужас заставил меня задергаться и вырваться из адского покоя с хрустом и треском.

Я поплыл посреди абстрактного яркого многоцветия, через которое иногда прорывались шумы, словно могучие волны катятся. Когда оно поблекло, увидел тени мира, как рыбка в аквариуме наблюдает комнату. И самого себя узрел; другой «я» глядит на меня с той стороны и гадко ухмыляется, злорадствует.

Свет ещё поблек. Я находился на мусоросортировочном терминале. Точнее, лежал там, на животе, руки протянуты вперед. Было больно, вся голова наполнена давящей тяжестью. На палубе – лужица крови, из моего носа натекла. Поднялся, пошатываясь – что здешняя «тяжесть» вполовину от земной, мне сильно пособило. Я – живой, как-то адаптировался к пониженному давлению воздуха и температуре минус тридцать. Зануда сообщает, что для систем слежения я пока невидимый, точнее он замаскировал меня под робота-уборщика.

Вокруг просторно и темно, надо включить инфразрачки, встроенные в мои линзопроекторы. Чего здесь только нет, и стеллажи, и штабеля, и просто кучи навалены. Манипуляторы и прочая роботехника «б/у», сломанные захваты от погрузчиков, изношенные ленты и рольганги от конвейеров, перегоревшие катушки электромагнитов, проплавленные ракетные двигатели, изъеденные топливные элементы и протекшие аккумуляторы, груды чипов и волосня проводов. Всё, что делалось не на века, а так, чтобы через несколько месяцев службы стало глючить и отправилось бы на помойку. Для того желтые человечки и давали откаты господам из МНК, чтобы опять закупки, хитрые тендеры, текут денежки… Неприятное ощущение, что помимо меня тут кто-то есть. Наблюдает за мной, и ненавидит меня.

Я, в общем, недолго рыскал. В правом углу, на второй полке стеллажа, нашлись пирамидальные контейнеры, напоминающие советские пакеты для кефира – те самые, из исследовательского модуля «Ётунхейм». Первый, второй и так далее. Девятый вызывает интерес уже при простукивании. Откручиваю тетраэдрическую крышку. Внутри – сверхпроводящая ловушка, похожая на небезызвестный цветок Аморфофаллус Титанум. В активном состоянии. Похоже, МКН с альянсом и в самом деле скрыли от нас ещё одну Каплю. Елки, да я как вижу её сквозь непроницаемую оболочку ловушки. Ярко-ярко-синяя.

И тут что-то подвинуло меня отклониться. По тому месту, где только что была моя голова, прошла цепь, увесистая – какими крепятся нестандартные грузы на стеллажах. Цепь попала по оболочке ловушки. У меня реакция так себе. Когда быстрая, а бывает не очень. Но сейчас я нормально среагировал, будто угадал, с какой стороны мне приложат. Продолжив боковое движение, перекатился через плечо, и сразу метнулся в ноги тому, кто лупил цепью. Резко рванул, ухватив за щиколотки. Противник завалился. Но все же стал подниматься быстрее, чем я, да и со всей силы залимонил мне лбом в лоб. Я едва сознание не потерял. В полуобмороке ткнулся вперед, головой и плечом опрокинул врага. А затем – мне ж показалось, что у него и нож есть – перехватив цепь, набросил её на ближайшую стойку, да ещё тому засранцу на шею и давай тянуть. Тянул и тянул. И когда я душил его, сам едва не задохнулся… Через полминуты осознал, что больше никаких звуков от этого типа. Линзопроекторы едва давали картинку в инфракрасном диапазоне, поэтому подсветил фонариком. От недостатка кислорода перед глазами шли табуном черные провалы, но я всё же разглядел. У него мое лицо, язык наружу, набухший такой. Цепь, обернутая вокруг его шеи, сделала свое дело, от стальной руки экзоскелета не отвертишься.

И снова табуном черные провалы перед глазами.

Когда прозрел, первым делом протянул руку, стальную, надежную. Того тела не было, цепь просто лежала на полу, нож тоже при мне, – разбираться с этим делом некогда. Наверное, причудилось из-за недостатка кислорода. Выше – секция стеллажа, оттуда могла свалится цепь. Контейнер с активной ловушкой всё же навернулся с полки и лежал на палубе; раскрытый, с щебнем внутри, пар идёт. Сверхпроводящая керамика кокнулась. И в щебне свечение заметно, не каплю напоминает, а шрам. Мир тончает, дрожит, колеблется, шрам расширяется. Он уже как разрыв, отделяющий меня от остального мира. Я вижу, как отлетает от меня мусоросортировочный терминал вместе со своими штабелями и кучами, как отдаляется станция «Метида» и пристыкованные к ней транспортные корабли, как тают звезды и планеты. Поплыли части и члены моего тела; они теряли объемность, становясь плоскими как рисунок на бумажке, и, в итоге, унеслись вихрем конфетти. Мыслей ноль, не чувствую ничего. Я просто точка в пустоте. Минимум сознания. Меня не давит и мучит то, что не хочу иметь на своей совести. Ощущаю только, что я есть, и напряжения, проходящие переливами.

Дальнейшее можно сравнить с кристаллизацией насыщенного раствора, в который попадает пылинка. Вокруг меня начинает появляться одно, другое, третье… Сперва проклевывается что-то горячее пульсирующее, сердце наверное. Его толчки помогают мне снова почувствовать руки и ноги. Но их не две, не четыре, а всё больше и больше, возникают ряд за рядом. Это не тождества, не подобия. Они – разные: молодые, старые, сильные, слабые, длинные, короткие, покрытые морщинистой или гладкой кожей, шерстью, чешуей, белые, желтые, зеленые, и лапы, и плавники, и крылья, всякие рычаговые и нерычаговые конечности, щупальца, жгутики, реснички, прочие штуки, названия которым я не подберу – всё, что годится для движения, захвата, защиты; всё, чтобы копать, собирать, прыгать, плавать и летать. Бесконечные множества конечностей, которых бы хватило на целую вселенную. Тут и живое, и неживое, металлическое, углепластиковое, поликарбонатовое, со схватами, грейферами и ковшами. Возникало и то, по чему можно ходить, бегать, скакать, ползать, плыть и летать, любые поверхности и опоры. И всё то, что можно потрогать, с чем можно работать, от глины и камня до материалов, чьи имена мне неизвестны. Вокруг меня возник ещё один мир, точнее заготовки для целого мира…

И эти заготовки понесло волнами, отчего потерялась всякая стройность и подобие рядов. Черные волны в безразмерном океане пересекались и соединялись друг с другом, уходя в любом направлении. Всё тихо, молча, без рёва. А потом то, воспринимающее, что осталось от меня, ударилось о твердь и разбилось в пыль.

 

Глава 2. Земная глушь. Кафе «Метелица»

Он бросил мобильник на заднее сидение и, хлопнув дверью, вышел из машины. Последние несколько часов раздражение всё копилось, теперь он чувствовал свои нервы, как натянутые струны, на которых кто-то тренькает, бжик и бжик, или вовсе играет гаммы. То, что в первые дни поездки поглощало и расслабляло – великие нескончаемые просторы, сейчас подавляло и выматывало. Техпомощь в этих краях ждать минимум три часа. Он с тоской и замедленно, как корабль орудийную башню, стал поворачивать голову. Трасса, лес с одной стороны, березняк, с редкими включениями осины и ольхи, настоящее березовое море, светлое, но равнодушное, снова трасса, и такой же объемный лес с другой стороны, только темный, густой словно гороховое варево: одни ели, мрачные как надгробия, суровый еловый океан. А повышающаяся к северу местность оставляет впечатление, что «океан» вздыбливается и готов обрушиться свирепой волной-цунами. Как и сто, и двести, и четыреста лет назад этот лес готов проглотить человека. А трасса как тонкая полоска жизни между океанами небытия. Тут и Данте вспомнился: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины». Неизвестно, до половины или поболее, а в остальном правильно. Впрочем, метрах в пятидесяти какая-то забегаловка. Возле нее парковочная площадка – на ней одна фура. И билборд, точнее, что осталось от него после зимних буранов – кажется, изначально там имелась реклама презервативов с музыкой. Лучше бы рекламировали резинки на хоботок местным комарам-садистам.

Доверия кафешка не внушает, окна темные, около крыльца урна с просыпавшимся мусором, над крыльцом давно угасшая неоновая надпись «Метелица», стена – бледный кирпич с оттенком мякины; с детства не нравился этот цвет больниц и общественных сортиров. Однако в машине он уже устал сидеть, всё затекло, и что-то похожее на геморрой покалывает всё активнее. Надо немного прогуляться, может заведение все-таки работает, пусть кофе будет придорожным, но все-таки теплым, сладким и хоть немного пахнуть южными краями.

Короткая прогулка закончилась, когда он дошел до двери, украшенной графитти – что-то вроде змейки, что скрутилась в восьмерку. Несколько секунд помедлил, обернувшись на дорогу, где как раз проезжал автомобиль; боковое стекло опущено, на мгновение он встретился взглядом с дамой, что была за рулем. Рыжеволосая, какие ему нравится.

Антон нехотя толкнул дверь кафешки, надеясь, что она окажется закрытой. Но та со скрипом отворилась. Перенес ногу через порог. Внутри было сумрачно, однако, пожалуй, уютно. Ему стало немного стыдно, что он сравнивал эту кафешку с сортиром. Отделанные красным деревом стены, столы из грубой, но цельной сосновой древесины, свежеструганные половицы. В углу антикварный музыкальный аппарат; слегка потрескивая Эдит Пиаф поёт с ветхого винила о том, что ни о чем не жалеет. И вполне тут чисто. Пестрые лоскутковые скатерти, на них вазочки с цветами. Пахнет вкусно, и борщ фиксируется , и жареная картошка, и даже вполне себе пристойный кофе. За стойкой дремлет некто, скорее всего, владелец, выглядывая лишь розовой лысинкой. В зале трое. Но двое как раз чинно выходят – дальнобойщики из той фуры, наверное. Один остался. Играет сам с собой в бильярд. Скучает, поди. И как-то странно он передвигается; хромает, что ли.

Антон подошел к стойке.

– Здравствуй, дорогой. Пить будешь? – спросил владелец с приятным армянским акцентом, оставшись всё также скрытым стойкой. Почему он даже не хочет встать со стула?

– Я за рулем. Есть буду.

– Придется подождать. Тут у нас полтора едока в день, так что постоянной готовки нет. Те, которые ушли, уже всё съели.

– Ты не забудь, прежде чем этого залетного обслужишь, выкатить мне картошечку с грибами, – подал хриплый голос мужик от бильярдного стола.

– Вы там не беспокойтесь, больше чем надо, – не сумев удержать раздражение, процедил Антон.

– Ты… поспокойнее, – послышался голос из-за стойки. – Он тихий, тихий, а потом как врежет или, скорее, что-нибудь разобьёт здесь. Лесником он у нас, служилый человек. Хороший лесник, и браконьеров отвадил, и халявных вырубщиков леса; ни одного возгорания, ни единого пала не допустил. И краевед знатный, составил планы всех первых русских поселений в этом краю: где амбар, где житница стояла, где съезжая изба, где башня сторожевая. И повоевать, кстати, успел, до того как лес принял…

Лесник прервал словоохотливого хозяина.

– Ты меня, Самвел, елеем не замазывай. Может, к нам следователь пожаловал… Эй, идите сюда, господин залетный, я только раскат сделал, сыграйте партийку, пока хозяин нам какую-нибудь вкусняшку сообразит.

Лесник выглядел скромно и невыразительно, местами страшновато из-за обилия шрамов, украшала его разве что меховая безрукавка. На локтевом сгибе следы, пожалуй что от инъекций. К этому – негустые волосы с проседью и нос, показывающий близкое знакомство с бутылкой, а может несколько повышенное давление. Антон хотел спросить, что у Лесника с ногой, но затем подумал, что слишком много чести…

Впрочем, тот сам сказал:

– Потрепало на чужой половине поля.

Гость как раз подошел к бильярду. Играл он плохо, даже по шару мазал. Немного погодя Лесник положил кий:

– Ладно, пойдемте ко мне за стол. Пивком угощу, пока Самвел нам чего-нибудь наготовит. Он – способный, быстро нашу кухню изучил. Но тормоз полный.

– Да не надо меня угощать.

– Знаю, знаю, вы не бедный. По крайней мере, ершистый. Как вас?

– Антон.

– Вы, Антон, вроде как у нас тут в гостях. А мы общением не избалованы, анахореты так сказать. Машинка у вас сломалась, техпомощь, возможно, подъедет часа через два, а, может, сегодня уже нет. Так что вы с местными не ссорьтесь, уважайте, так сказать, наш устав. И пить вам дозволено, не скоро за руль.

Антон, не взирая на волну внутренних протестов, вынужден был усесться к Леснику, а крепкое пиво сразу сняло недовольство. Водки, что ли, туда плеснули? Может, подпоить пытается?

Лесник подвинул к нему тарелку, на которой пальцами разделал копченую рыбу, что вытащил из рюкзака. И Антон послушно стал закусывать; рыба, похоже, сиг, была вкусной.

– Что, у вас там такой нет? Вы ж издалека? – полуспросил-полуподтвердил Лесник.

– А с чего вы взяли, что издалека?

– Так, показалось. Ладно, не парься; ботиночки у тебя легкие. С нейроинтерфейсом тут тоже не слишком много народу ходит, особенно с таким как у тебя. Но будем считать, что ты здесь не от нечего делать.

– Нейроинтерфейс – это так, несчастный случай. Какая-то банда хотела меня на наркод подсадить, но полиция вовремя отбила. Чтобы его удалить, надо прилично раскошелиться. Между прочим, я родом из этих мест. Километрах в ста отсюда родился. Правда, давно не был.

– Значит, ты не гость, а тоже илимский? У меня предок сюда пришел ещё в середине 17 века, казак из Великого Устюга. Илимский острог строил, таежное Прибайкалье и степное Забайкалье осваивал, потом в Даурскую землю, на Амур, с Хабаровым отправился, в бою против несметного полчища маньчжурского голову сложил. То силища была при пушках и прочем огнестреле, которая целый Китай завоевала. Прапрадед мой оборонял Петропавловск-Камчатский от англо-французского десанта в Крымскую стало быть войну. Прадед последним из Порт-Артура уходил в Русско-японскую, а дед среди первых туда во Вторую мировую возвратился. И у всех я знаю имена, отчества, чины и звания.

«Да уж, действительно анахореты. С ходу автобиографией грузят и генеалогией глушат.»

– В нашем многопьющем роду тоже есть много сказаний, – сказал Антон, чтоб не ударить лицом в грязь. – Наверное и мои предки пришли сюда давным давно. Только я этим мало интересовался. Меня темное будущее гораздо больше волнует, чем светлое прошлое.

– Что интересно, я предков иногда так чувствую, словно они живы и где-то есть, – продолжил Лесник (уже не просто балакая, а, как показалось Антону, вещая, устремив взор куда-то вдаль). – Смотрю их глазами, ушами их слышу; их руками, например, засыпаю, порох на полку кремневого ружья. Чувствую, как на волоке тащу на себе судовую мачту, проваливаясь до пояса в снег, обливаясь потом при минус сорока. Вижу, как прёт на меня маньчжур в позолоченных доспехах, разрезая воздух секирой. Сам крещу тесаком здоровенного бритта, который пытается вогнать штык мне в пузо. Ощущаю, как самурайский меч срезает мне кусок скальпа, царапая с противным звуком свод черепушки. Будто я играю на гармошке, сидя на броне «тридцатьчетверки», а от моего танка вовсю чешут япоши, бросая ранцы, клинки, винтовки, – вещающий с усилием притормозил себя, поймав удивленный взгляд Антона. – А ты чем занимаешься?

– Соединяю и разъединяю вещи, – коротко отозвался тот.

– Вот как. Ученый?

Простое лицо Лесника показало актерское мастерство, изобразив почтение.

– Не совсем. Я – рабочий, занимаюсь сваркой и резкой металла.

– Уф, полегчало, рядом с учеными я-то робею. А с таким как ты я тоже ученый, точнее, не темнота позорная. Вот выучил, что есть на свете всякие состояния вещества. Тут и плазма – обычная, которой ты металл свариваешь и режешь, ещё кварк-глюонная, и такая штука, как бозонный конденсат, именуемый также бозе-жидкость, в котором плавают всякие фотоны, глюоны и прочая мелочь, чьи названия хрен запомнишь, но которые обеспечивают фундаментальные взаимодействия. А недавно открыли, что есть конденсат темпоральных трубок, который, наверное, можно наречь хроножидкостью. Она пока гипотетическая. Наш мир как бы соткан из темпоральных трубочек, но они столь плотно сплетены, что не различимы; а в той жижке с ними можно уже поработать. Получить же её надо путем сверхохлаждения. Если трубки разделить, то и мир может раздвоиться, растроиться и так далее.

– Темпоральные трубки, – Антон несколько раз повторил эти слова, снова пробуя их на вкус. – А что это конкретно?

– Для меня конкретно ничего. Говорят, официальная наука пока что отвергает их, потому что из-за них она может лопнуть. Я у одного умника прочитал на эту тему… Современную науку придумали не для того, чтобы проникать в суть вещей, ведь неизвестно, чего там найдется и кто встретится, а чтобы помогать серьезным дядькам точнее стрелять, глубже копать, скорее ехать и плыть, короче, делать деньги как можно быстрее. А от этих трубок уже пахнет сущностью.

– Где сущность, там я – пас, – признался Антон. – У меня от слишком тяжелых вопросов голова болеть начинает. Я и на более легкие ответа не нашел.

– Понял, ты не женат или развелся. А мне только о сущности и размышлять. Конечно, что такое темпоральные трубки, я и сам толком не знаю, но надумал кое-что. Они связывают прошлое-будущее, то есть, обустраивают самое фундаментальное взаимодействие во времени. Где обустроят, там появляются русла для судьбы. Их может быть и не одно, а несколько. Несколько вариантов судьбы. И эти варианты могут столкнуться, поспорить на тему, какой лучше…

– Разве так бывает? – оспорил Антон, у которого в голове уже изрядно плыло благодаря «ершу». – На самом деле, или тот, или другой вариант. Что было сметено на свалку истории, какая-нибудь индейская цивилизация, то уже не подаст голос и не поспорит на тему «какой лучше». Исправить время невозможно.

Лесник вытащил из рюкзака фотографии. Сам вдумчиво посмотрел на них, затем показал собеседнику.

– Какая между ними разница?

«Что-то он меня за дурачка держит, – несколько расстроился Антон. – Или они тут совсем незамысловатые?»

– Такая, что два разных человека; один явно ботан, может быть, ученый, питерец, москвич или из Новосиба; другой – работяга или, в лучшем случае, армейский прапорщик, откуда-нибудь из провинции.

Лесник шутливо погрозил пальцем.

– А мне сдается, что этот один и тот же человек. Ты не думай, что я лишь топором махать мастак. В сеть тоже заглядываю, умею там дерьмо и всякий бесполезняк огибать стороной. Друга детства я там разыскивал, из моего родного Илимска. И вот что по нему накопал, сильно удивившись. Как будто две судьбы, два варианта. Совпадают имя, фамилия, дата и место рождения, номер школы, срочная служба в армии, учеба в универе, но потом, говоря лесным языком, совершенно разные следы, в том числе фото-видео. Согласно одному следу – работа в центре Хруничева, командировка в международный исследовательский центр ICL, что переводится как Международная холодильная лаборатория, на орбитальную станция «Метида». Второй след – словно забыто про диплом, деятельность в качестве работяги на стройках-ройках народного хозяйства, упорный труд на сооружении космодромов и мостов, затем горячая точка в Новороссии, участие в боях против бандер, которые балдеют от русской крови; и более о нём ни слуху ни духу, пропал без вести или погиб.

Антон поймал себя на том, насколько сейчас хочется картошки с грибами, а Самвел всё тянет и тянет.

– Да будет вам. Речь явно ж идет о разных людях, пусть и тёзках. А остальное показалось.

Лесник спрятал фотографии.

– Имейл-адрес я того варианта, который ученый, нашел. Написал. Не отвечает. Отправил тогда сообщение начальству того исследовательского центра, мол и мол, где вы такого-то прячете, его весточка с родины дожидается. Самвел помог на английский перевести. И они мне через пару недель ответили, вкратце, без подробностей. Мол, такой-то у них больше не работает, уволился. Снова туман. Но наскрёб я ещё одну фотку этого ученого, самую свежую. И, что любопытно, на сайте недружественной нам организации, подлой и вредной. И, получается, господин ученый помогает врагам убивать наших людей, да так, чтобы отвести от убийц всякое подозрение. Как специалист, налаживая специальное оборудование для ЧВК «Грейстоун».

– Грейстоун? – Антон словно попробовал на вкус незнакомое и какое-то горькое слово.

– Вот-вот, она самая. ЧВК, которая оперирует в горячей точке, с вражеской стороны и, похоже, была задействована в применении «умных снарядов», которые летят не туда, куда ты думаешь, и отлично годятся для провокаций. Вдобавок всплыло по этому ученому кое-что сильно гадкое. Чтоб попасть на «Метиду», он пару пакостей сделал своим товарищам в центре Хруничева, точнее передал важное ноу-хау западному альянсу. И получается, перед нами уже не просто два разных варианта судьбы, а два совершенно противоположных. Один прожил бедно, но с чувством долга, по справедливости, и положил жизнь за други своя. Другой разменял честь, долг и верность на бабки, прикрыл непотребство разлагольствованиями про «свободу», и веселится до сих пор. Какой из этих вариантов правильный, какой надлежащим образом использовал время?

– Это вы меня спросили? – несколько смешался Антон. – По идее, тот вариант, который «бедно, честно и недолго» самый правильный и, более того, так и звенит от осознания ответственности перед обществом, народом и грядущими поколениями. Но некоторые вам скажут, что лучше жить долго и счастливо, чем плохо и мало; а на мораль забить и на грядущие поколения положить с прибором.

Лесник посмотрел на Антона будто даже с испугом и пришел в бодрое расположение духа, лишь тщательно пригладив свои редкие волосы.

– Ладно, Антон Батькович, заканчиваем с философией. Давай-ка, твою машину на стоянку перед кафе отбуксируем, Самвел за ней присмотрит, всё будет в сохранности. А я тебя до поселка подброшу, тебе ж надо где-то переночевать. Там гостиничка есть, имеется и где перекусить, повар у них порасторопнее будет. Да ты не смотри, что я заложил за воротник. Это для меня не доза.

И в самом деле, несмотря на подпитие, Лесник вёл машину твердо и с разговором вроде завязал. Но потом всё же спросил:

– Что задумался, посуровел? Боишься, что я прав и упомянутые мной варианты – это один и тот же человек, с одним и тем же свидетельством о рождении? Но расплелись темпоральные трубки и там, где был один, стало два. Два человека. И второй исправлял время, в котором неправильно живёт первый.

– Да, от скуки здесь и не такое можно сочинить, – отмахнулся не без раздражения Антон. Его и в самом деле злило, что если выбирать по совести, то надо брать вариант со строителем и бойцом, отдавшим жизнь за други своя; однако ж так хочется попробовать все сладости жизни, которые даются деньгами и продажностью. А ещё Антон осознал, что хотел бы оказаться на месте Лесника – пусть хромоногим, но когда уже выбирать не надо, жизнь честно прожита, долг исполнен.

Через пару минут водитель стал неожиданно тормозить – явно из-за стоящей на обочине женщины. Поначалу Антон принял её за ту даму, что обслуживает дальнобойщиков на трассе. Уж больно яркие волосы. Затем приметил её нарочито смиренный наряд – всё темное, закрытое, да и лицо совершенно не накрашенное.

Лесник остановился и женщина буквально запрыгнула в машину, прытко, почти что по-кошачьи. Мазнула Антона взглядом, будто анализ взяла и сказала.

– Плохие новости, Лесник. Там, похоже, аврал намечается. Завтра-послезавтра на наш батальон попрут юкки, большими силами.

«Оказывается, знакомые они», – подумал Антон и это ему не понравилось. Вдруг шайка какая-то, грабит и убивает проезжих. Таких, которых никто не хватится. Может, баба та самая, которая проехала мимо, когда он в кафе входил; проверяла, допустим, нет ли поблизости полицейского патруля?

Лесник обернулся к Антону, взгляд его теперь был холодный и острый как штырь.

– Выходи, парень. И без тебя хлопот хватает.

– Э, вы чего? Обещали ж довезти. Лучше бы я в кафе остался. Не лесник, а леший какой-то.

– Ты меня ещё нечистой силой назови. Давай-ка наружу, странник. Сам или тебе помочь?

Антона это задело, вплоть до бурления в жилах.

– Нет уж, везите меня обратно. Вы, что, какие-то гребанные криминалы?

– Нет, мы не гребанные криминалы, – Рыжая снова обернулась к нему, уже не для анализа. – Но у нас спешные дела, от которых зависит жизнь людей. И нет времени на твои капризы.

Глаза у нее были глубокие, спокойные; никакого мельтешения, характерного для тех, кто обстряпывает свои мелкие пакостные делишки. И Антон поверил ей.

– А кто говорил про правильный и неправильный вариант судьбы, Лесник? Я, может, тоже хочу, чтобы недолго, но с честью, верностью и по справедливости. Дела, от которых зависит жизнь людей, можно делать и со мной.

– Да пошел ты, – рявкнул человек за рулём и толкнул дверцу. – Я сейчас выйду и тебя вынесу.

– Погоди, Лесник, – сказала женщина. – А он что-то может?

– Я его вообще не знаю, поди догадайся, чего он там может и не может, – сейчас голос Лесника был какой-то растерянный, а на виске вздулась жила.

– Как же не знаете, целых полчаса назад в кафе познакомились. – Антон стал догадываться, почему так тарахтит. Он не хочет расставаться с этой Рыжей. – Я не калика перехожий, я многое умею. Говорил же, что с металлом работаю, танк из кусков сварить могу, в армии служил…

– Ну, не можем мы тебе доверять, – тяжело выдохнул Лесник, – пусть ты и чайник из туалетной бумаги слепишь, и хоть служил гвардейцем в полосатых штанах у Папы Римского.

– Доверять никому нельзя, пока не проверил в деле. Если речь идет не об уголовке, то я с вами. Так сказать, вперед на поиски неприятностей.

– Она замужем, дурачок, – уже с усмешкой сказал Лесник, перехватив взгляды, которыми интенсивно обменивались женщина и Антон.

– Была, – быстро парировала Рыжая. – Один раз не считается.

– Это как посмотреть… А ты, сварщик, учти, что выбираешь путь на войну.

– Да, понял уже.

– Тогда садись за руль, – сказал Лесник. – Я остаюсь, сам видишь, что дыр во мне намного больше, чем положено. А ты едешь до иркутского аэропорта. И самолетом летишь ещё дальше.

 

Глава 3. Битва Титана. Продажного – убей

Антон прошаркал тяжелыми ботинками по полу.

– Хоть бы ноги вытер, – буркнул командир, – тут впервые за месяц помыли. Что, считай, подвиг в нашем войске, где одни добровольцы с понтами. Ладно, присоединяйся.

– Батарея противника стоит на закрытой позиции к северу от опорника, который на высоте 234, – сказал начштаба, окинув не слишком доброжелательным взглядом опоздавшего. – Что с ней всё не просто, мы заметили после обстрела нашей колонны возле Павловского и удара по микрорайону-4 в Орловке. Дроны наши летали активно и, благодаря воздушному наблюдению, мы поняли, что ничего, кроме той батареи, стрелять тогда не могло. Однако, если считать, что палила именно она, то, получается, траектории у снарядов проходили по извилистой кривой. Так, так и так. Любуемся.

Начштаба провел лазерной указкой замысловатую линию на объемной карте местности.

– Извращение какое-то. Это ж не птица, чтобы кренделя на лету выделывать, – недоверчиво протянул артиллерист Михаил Кузьмич.

– Да уж, Кузьмич, юкки не твоим любимым осколочно-фугасным ОФ45 палили. Использовался боеприпас калибра 155 мм, стало быть натовский, и стреляли им импортные саушки типа М109. Снаряд не реактивный, не активно-реактивный, никаких признаков двигателя. Вот и всё, что доподлинно известно. Просматривается какое-то сходство с корректируемыми боеприпасами, однако аэродинамические качества и управляемость на порядок выше.

– Надо добраться до импортной батареи как можно быстрее. Однако в тот район наши группы никогда не ходили, потому что вне дорог сплошное минирование, а на дорогах нас ждут с большим интересом. Как будем проникать во вражеский тыл, если никак? – спросил Антон.

В ответ командир несколько скривился, словно от зубной боли.

– Именно это я хотел узнать, но стеснялся.

– Вариант с фурой, набитой товаром, не предлагать? – справился разведчик с позывным Санта, происходящим от его седых пышных усов.

– Также как «доставку пиццы на дом». Мы не маскируемся под мирняк, из этических и эстетических соображений, – отсёк командир и погрузился в насупленное молчание.

– Замаскируемся под вражеских вояк, – подкинул Антон. – Если не ошибаюсь, сегодня в три утра к нам просочилась ДРГ противника, по крайней мере, в это время мы засекли ее следы. Так что находим её, ликвидируем и едем врагу в тыл, шифруясь под ее возвращение.

На удивление командир легко согласился.

– Тогда начинаются гонки. У вас, то бишь, группы «Титан», полчаса на сборы. Вражеские ДРГ мы обычно отлавливали, когда они выходили из лесонасаждений у Чкаловского. Но сейчас техническая разведка будет искать их следы во всем секторе нашей ответственности.

А начштаба заботливо добавил:

– Не забудьте принять «турбо», две пилюли перед отходом – в ближайшие сутки вам и вашим митохондриям вряд ли удастся поспать…

Шли по Свиной балке, чтобы поскорее пересечься с вражеской ДРГ. Под ногами ненадежно пружинила прелая прошлогодняя листва. Впереди Барс, затем Санта, Пони, Рыжик; Антон замыкающим. Узости он не любил, но деревья тут были редкие и никакого подлеска, а сверху парил птеродрон, который должен предупредить об опасности. Картинка от него заливается на подшлемный экран, если только сигнал не заглушен вражеской станцией РЭБ.

За балкой тянулась полоса защитных лесонасаждений – вполне основательный советский древостой семидесятых годов, да ещё осиновый подрост 10-15 лет. Подлесок, в основном лещина с падубом, превращал лесополосу в настоящую чащу. Бандеровская ДРГ вполне может быть там, хотя ни БПЛА, ни техразведка пока не обнаружили новых её следов. Или хлопцы-юкки затихарились, перехватив переговоры ополченцев со штабом? Сейчас от дрона никакой помощи, древесный полог густой, листва дроновским камерам сильно мешает. Надо обращать внимание на каждую веточку, травинку, каждую капельку. Не сломана ли, не погнута, не желтая ли, потому что юкки помочился.

Кажется, послышался шорох. Еле-еле, но улавливается. Останавливаемся и прислушиваемся – вроде ничего, тишина, точнее естественные лесные звуки, птички, цикадки, жучки, дятел упорно кору долбит, пытаясь добраться до желанного древесного тела.

Антон снова двинулся вперед. И опять шорох. Надо срочно вычленить этот шум, отделить от того, что издают его собственные ноги и лес сам по себе, определить направление и действовать. Ступни прижимать к грунту со всей мягкостью, как охотники делают. Кажется, засёк, источник звука на семь часов! Антон метнулся к ближайшему дереву, одновременно разворачиваясь и наводя ствол малошумного «винтореза». Пшик-пшик, два выстрела, но словно горсть брошенных листьев промелькнула между осин – ушёл гад.

Короткий цифровой сигнал остальным бойцам группы. Набор «5102» означает, что «засёк одиночного противника в квадрате пять, продолжайте движение, у меня возврат с проверкой».

Антон изменил окраску камуфляжа на «подосиновую» и побежал среди довольно тощих, но частых деревьев.

«Горсть листьев» ещё раз мелькнула между осинок и тут уже пуля свистнула над головой Антона. Он стал петлять, чтобы следующая не нашла его, вбежал в рябинник и, внезапно потеряв почву под ногами, переместился на несколько метров вниз. Его хорошо примяло собственным рейдовым ранцем; удачно лишь, что ногу не сломал. Враг тоже попал в теснину, из которой так просто не выберешься. Это были остатки оврага, идущего с небольшим наклоном, но завершающегося резким подъемом. На его скате, как говорит мудрый ополченец Гуру, видны отложения Юрского периода.

Антон нервно влупил туда, где заколебался воздух. Не попал – у того типа хороший камуфляж, мгновенно мимикрирующий под окружающую среду. Значит, сейчас придёт ответка. Антон вовремя нырнул к мшистой кочке, пропустив очередь над собой, затем двинулся перекатом вбок и рывком вперед. Остановка – залег в низком, но густом бересклете, украшенном мрачновато-пурпурными коробочками плодов. Враг совсем рядом, потому что с ходу не забраться ему на кручу. И, тем не менее, надо ненадолго застыть, разгладить нервишки, послушать пернатых; дятел, кажется, добрался до желанного… Антону показалось даже, что его сознание разлетается по лесу, как стая мелких птиц. А ведь уже ясно, где зашхерился юкки.

Рывок в двадцать метров, очередь прошла рядом, перекат через кочку, пробежка, несколько раз получил ветвями по лицу, теперь прыжок, прямо в расщелину между расходящихся стволов боярышника – с двух сторон от них заросли, не продраться – и Антон у врага почти за спиной. Тот и вблизи виден не очень, просто скопление пятен. Судя по звукам, оппонент вставил рожок, передернул затвор и палец его вот-вот надавит на спусковой крючок. Хороший у него камуфляж, из метамерного материала, обманывающего оптику за счет игры с отражением света. Но сейчас обманывать поздно. Последний бросок – есть контакт. Левой рукой отклоняем ствол вражеского автомата в сторону; приклад у «винтореза» слишком легкий, так что будем бить наколенником противнику в живот, а когда согнется – в голову.

Есть результат: юкки в отключке. Антон стаскивает с него шлем, на подзабральном экране видна трехмерная карта местности с нанесенными на нее подвижными метками. Остальные члены вражеской ДРГ идут цепочкой по курсу 35 градусов. Один из этих бойцов, судя по телеметрии, бабель, та наводчица, из-за которой – для симметрии – разведчики взяли с собой Рыжик. Пора передавать своей группе новые данные и определить квадрат поиска птеродрону.

Противник хоть и в отключке, но скоро очухается. Чтобы не завопил и не задрыгался, надо спеленать нетоварища как можно быстрее при помощи пластиковых наручников и крепкой изоленты. Шлем обратно ему нахлобучить – там, скорее всего, датчик, который проверяет на наличие конкретной головы. А маскировочную накидку вырубленного персонажа можно позаимствовать, чтобы юкки приняли за своего и вообще оптически она хороша. Фирма «Дюпон Текноскелетон» веников не вяжет.

Теперь по скату оврага вверх. Барс в 800 метрах от Антона, Пони ещё дальше, Санта в сотне. Дрон все-таки засек врагов – неподалеку парочка юкки, между ними дистанция полсотни метров. А если попробовать резко вклиниться между ними?

Антон оказывается между юкки; наверняка они поняли, что вклинился чужой, но не могут стрелять, чтобы не попасть друг в друга. Тогда стреляет Антон из своего «винтореза» – сейчас уже ясно, где находится «яблочко» у камуфляжного скопления пятен – свалил одного из тех. Пуля, выпущенная другим юкки, расщепляет тонкий ствол осинки совсем рядом с Антоном. Враг не успевает сделать более четкий выстрел и оседает. Это помощь от Рыжик подоспела. Ликвидированный противник, кстати, женского пола. Антон рад, что в данном случае решающий выстрел сделала девушка.

Барс и Санта передают, что нейтрализовали двух бойцов противника. И чуть Антона не обшмаляли – Рыжик едва успела их предупредить.

Теперь, судя по информации из трофейного шлема – все члены вражеской ДРГ обезврежены.

Осталось собрать юкки в одну кучу, мертвых присыпать. Перед этим перенять их маскировочные накидки . Надевая чужое камуфло Барс морщился, словно влезал в змеиную кожу.

А живого юкки немного угомонили транквилизатором и допросили. У него, как и у остальных его товарищей, был разъем нейроинтерфейса над пятым шейным позвонком. И биочип из собственных, но модифицированных тканей организма. Этот «нарост», находящийся в основании черепа и протянувший свои щупальца к гиппокампу, позволяет даже самого домашнего поросенка превратить в тигра, рыкающего в ночи. Потому что с помощью такого апгрейда можно оставлять из потока внешних стимулов лишь те, которые нужны бандеровскому начальству, да вдобавок усиливать их, и, насыщая эмоциями, забивать в долгосрочную память. Оттого и ДРГ вражеских засылается так много – зомби-бойцов всегда хватает.

«Допросили» – мягко сказано. Запрограммированный юкки сдох бы, но ничего б не сказал, Антон использовал подключение через свой нейроинтерфейс к биочипу пленного – протокол связи был известен от одного из недавних перебежчиков. Теперь биочип не отсеивал «вредную» информацию и не мешал своими фильтрами, а в гиппокамп пленного шли прямиком сигналы от Антона. И юкки раскололся, даже расплакался, стал сотрудничать.

Проверили показания пленного на трофейной карте и увидели то, чего в штабе ополчения не знали не ведали. Вражеская сторона, оказывается, прокопала подземный тоннель почти на триста метров, от заброшенного молокозавода до бывшего колхоза имени Ильича. Наверное, частично используя каналы ливневой канализации. Ну, бандеры – известные землеройки.

Вражеская ДРГ должна была автоматические корректировщики поставить для особого вида артиллерии, использующего «умные снаряды». А где находятся позиции этой артиллерии, пленный по чесноку не знал, только предполагал, что может быть за Калиновкой. Сходилось с данными, имеющимися в штабе, что натовские САУ М209 расположены к северу от высоты 234. Радиообмена со штабом вражеское ДРГ не вело, чтобы не раскрыться. Ещё пленный сообщил, как они собирались возвращаться домой, где их группу должны были встречать и какие пароли надлежало использовать в случае выхода на бандеровские позиции в нештатном месте.

Этому юкки подарили жизнь; баран ведь он зомбированный, даром, что папа и мама у него были советскими «интеллихентами» в городе Днепропетровске. Старательно его упаковали и оставили с маячком, чтобы ополченцы подобрали; может, удастся выменять на одного из наших, что в плену у бандер мучается. Вообще из двух основных типов врагов на нынешней войне: зомбированных и продажных, первый более безопасный. Отзомбировал его и всё. Продажного же, как кажется сперва, можно перекупить и сделать своим. Но это ошибка. Во-первых, не перекупишь, у хозяев на той стороне всяко больше бабла; делать деньги на чужой крови и чужом поте – это их профиль. Во-вторых, ни один человек с развитым умом не признает, что он просто продажная тварь, а обязательно подведет под это философию: он, дескать такой «свободный». А чтобы показать, что свободен во всем, станет непременно садистом и извращенцем. Так что продажного, едва представится возможность – пристрели, он сам выбрал свою судьбу.

Потом в меню осталось одно блюдо: марш-бросок. Вышли к вражеским позициям там, где не должно быть запланированной встречи. Пароли сработали. Сели в «Фиат Дукато» к одному из бандеровских волонтеров. Общался с ним, в основном, Пони, который родом из тех краёв, где бандер больше, чем говна. Но водитель-волонтер всё ж довольно быстро раскусил их. То ли за юкки сойти не удалось и этот тип звериным своим чутьем засёк чужаков, то ли вражеское командование врубилось, что ему подменили ДРГ и разослало оповещение… Вблизи одного из бандеровских блокпостов Антон заметил, что уж больно дергано себя ведет пан волонтёр. Тут же тюкнул его от души по затылку и перенял руль. Барс сразу уловил диспозицию и открыл пальбу по головам, выглядывающим с блока. Заодно кинул дымовую шашку. Пони мгновенно выскочил из микроавтобуса на асфальт и, аккуратно положив гранату из своего РПГ-32 в стоящий возле блока БТР, сразу запалил «жестянку». В общем, блокпост был нейтрализован. Пока что.

Надо было срочно принимать решение. По сторонам от блока поле, там стопудово заминировано, жать по дороге вперед тоже никак – шлагбаум, ежи, где-то вдалеке уже замаячила БМП со своим 14,5-миллиметровым пулеметом. И с обратной стороны подруливает новенький «Страйкер», подарок от заморского старшего брата братьям меньшим – щирым приматам. Однако до него ещё далеко, не менее полукилометра. В общем, решили назад. Откатившись метров на пятьдесят, остановились. Здесь до лесополосы было не то, чтобы очень много – метров триста по полю.

«Страйкер» стал пристреливать к микроавтобусу свой М2 «Браунинг». Но Рыжик с одного выстрела из «антиматериальной» винтовки СВКМ вывела из строя пулеметную установку на заморской машине. Барс остался за рулем, но дверцы приоткрыл; со скоростью десять километров в час микроавтобус неторопливо двинул к лесополосе, остальные шли по следам от шин.

За полсотни метров до леска «Фиат» подпрыгнул, правые колеса слетели с осей и задымился двигатель, борта оказались иссечены осколками – сработала парочка мин, поставленных рядом, противотанковая и противопехотная. Барса выбросило через боковую дверцу, контузило, пара осколков застряло у него в бронике, но, по большому счёту, цел остался. Теперь Антон махнул рукой своим, дескать, иду впереди, остальные след в след.

Гавканье пулемета со стороны вражеского БМП, остановившейся возле блока, казалось каким-то отстраненным, словно проходящим через мембрану – всё внимание Антона концентрировалось на пути перед ним. На поле легла мина из 82-мм миномета вроде нашего «Подноса», одна-вторая. Пока что далеко, это хорошо. Откуда бьют – непонятно, это плохо.

Взгляд Антона пытливо щупал почву, грунт был влажным. Прежде тут росла кукуруза, видно по твердым толстым остаткам стеблей, а её сажают рядами. Вот то разрыхление между рядами лучше обойти, и тот холмик явно не суслик накопал.

Добрались до дренажной канавы и лесок уже совсем рядом. Антон оттер пот с лица.

И тут мина легла метрах в десяти от него…

– Антоха, ты жив? – чей-то голос проходил как сквозь подушку.

Было жарко и больно, особенно в ногах, куда будто вливали расплавленный металл. Но сознание он не терял. Антон почувствовал лезвие ножа, которым резали лямки его ранца. А когда его потащили, вдобавок к боли пришла дурнота.

Рядом грохнуло. На лицо посыпалась земля, попала в горло, вызвала приступ удушья вместе с выворачивающим кашлем.

Наконец он прокашлялся и проморгался. Теперь уже что-то видно, хоть и сквозь туман. Его тащили по бугристой земле. Обе штанины выше берцов пропитаны кровью. А в ноги, казалось, впился десяток гнилозубых ящеров, которые пытаются ободрать мясо до кости. Юкки били из минометов. Вот и вражеский пулемет добавился, посек ветви близкого тополька на молекулы.

Затем и Антон, и тот, второй, скатились в старую воронку от снаряда.

Антон наконец узнал того, кто тянул его – по усам.

– Давай, доложи диспозицию, Санта.

– Остальные наши двинулись дальше на юго-восток. До более основательного леса с четверть километра. Мы с тобой пока что в секторе огня у юкки.

– Весело. А где-то над нами сейчас проходит орбитальная станция «Метида» и космонавт задумчиво глотает шарики с киселем, глядя на искорки там далеко внизу. Но я ему почему-то не завидую. Ладно, Санта, отдаешь мне свой автомат, все рожки и ВОГи. Минометчики не успеют быстро сориентироваться, остальные юкки на открытой позиции – минут пять я тебя смогу прикрывать. Успеешь домчать.

– Ключи от квартиры тебе не отдать? И вообще обижаешь, Антон.

– Наоборот. Иначе капец обоим. А так поживешь и за меня отомстишь, что доставит мне радость, в каком бы положении я ни находился, сидячем, лежачем или летящим на небо. И, кстати, передавай привет Рыжик. Как лучшему снайперу, просто прекрасной девушке и замечательному тяжелоатлету – таскать 10-ти килограммовую СВКМ это на уровне подвига Геракла.

Они пожали друг другу руки и расстались, казалось, навсегда. Антон с немалым усилием заставил себя не думать о Рыжик – Даше, такой маленькой рядом с ее мощным «веслом», и с таким метким взором. Вчера она положила тонкую, но сильную ручку в его ладонь и заглянула глазами цвета глубокой воды куда-то в его сердцевинку. «Хотела бы я тебя еще встретить после войны, а пока – извини.» Что «извини», он тогда и не понял…

Первое дело в бою – не торчать на одном месте, даже если у тебя в штанах кровавая каша.

Он с трудом отполз в сторону – ноги были как в каленых шипастых тисках, и тут же по тому месту, где только что маячила его голова, прошла очередь.

Пора пострелять в ответ. Санта – молодец, оттюнинговал свой «АК» на славу, оптику повесил, старый надежный ПСО-1, подствольник новенький ГП-34. Две очереди – на пять и семь часов, удалось завалить двух пехотинцев, которые неосмотрительно прянули вперед. А вот и ВОГ пошел куда надо; на вражеской БМП вспышка, пулемет заткнулся. Санта уже добрался до леса, скоро догонит остальных бойцов. Теперь остается думать о прекрасном.

А ведь действительно для тех ребят, что наверху, на орбитальной станции, мы такие маленькие, почти микробы; микроассемблеры, блин. Но каждый должен быть на своем месте; для него место – здесь. Правда, не в этой воронке. Следующая мина ляжет прямо в неё, какая-то пара секунд и ты в «раю».

У юкки минометчик молодец – положил прямо в яблочко. Только тела в яблочке уже не было. Антон полз, едва выдирая ноги из тисков жара и боли. Вовремя нашелся длинный поваленный ствол серебристого тополя – будет чем-то вроде бруствера. От пуль защищает, и вражеские артиллеристы пока не видят ползущего.

Когда Антон был метрах в десяти от плотных кустов бирючины, минометчики все же догнали его.

От вспышки стало очень светло. Свет стал сжиматься в щель, из нее перелился в сияющую точку. Точка эта не исчезла, вскоре уже напоминала спираль, быстро крутящуюся, по форме как галактика, которая унесла и его…

Ему повезло, пока вражеские солдаты молотили его ногами, он был без сознания. Кто-то из тех крикнул на мове, что заказчику надо доставить не просто фарш, а что-то похожее на тело. Тогда ему скрутили проволокой руки за спиной. И ноги тоже. Потом бросили лицом на замызганный кровью и засохшими плевками пол машины. Когда она затряслась по ухабам, Антон очнулся и сразу догадался, что сейчас придет настоящая боль. Он закричал, чтобы ему вкололи обезболивающее. Машина остановилась и ему «вкололи обезболивающее» – ударом приклада.

Снова пришел в себя в помещении, где было очень много света. Столько, что Антон почти ничего не видел. Так много, что он сразу возненавидел свет. Рядом проплыло несколько лиц, но, возможно, это было лишь одно лицо.

Антон попробовал двинуться, но не смог пошевелить ни одним членом тела, будто все они оказались зацементированы. На мгновение подумал, что уже в ящике, его хоронят заживо; горячая волна ужаса прошла по нему. Благодаря ей стал ощущать контакт металла со своим телом. Кажется, кабель касается кожи и входит в шею сзади. Под ним плоскость. С боков что-то холодное, хотя и не прижатое к нему. И он слышит голос, прямо внутри черепной коробки. На его мысли приходит ответ.

«Тебе, наверное, не стоило попадать в плен. Да, да, знаю, ты был ранен, в обе ноги. Но всё-таки надеялся выжить. Так что не обессудь. Тебе, кстати, ещё повезло. Я тебя вовремя забрал у галичан. Забили б прикладами и бросили бы получившийся из тебя мешок с размозженными костями на солнышко – мухам на пропитание. Я даже проволоку с тебя снял, она будет мешать нашей работе. Так что, добро пожаловать и, извини, в некотором смысле, теперь ты моя вещь. Тут у меня несколько не прибрано, хорошо, что ты не видишь. Но полно аппаратуры, есть даже кое-что списанное с орбитальной станции – детали экзоскелета. Иногда, знаешь ли, может пригодится любой мусор.»

«Что это за чёрт такой? Увидеть бы мне его рожу. Веки они мне, что ли, закрепили?»

«Дорогой Антон, я к твоему сведению, почти что ты, закончил универ в Новосибе и аспирантуру в Питере. Работал в лаборатории IСL – это тот гиперхолодильник, который на орбите. Слышь, ватник, и ты в универе учился, и в ICL поработал. Физически ты был там, иначе откуда ж у тебя разъем нейроинтерфейса NIX-3A, но ты пуст, у тебя отсутствуют мои знания, даже те, что получены в ВУЗе. А вообще-то я ждал тебя.»

«Наркоман, что ли? Или просто вампир. Эй, Носферату нуждается в живой плоти?»

«Остынь, это тебе пригодится. В декабре прошлого года в ICL был проведен эксперимент по созданию «ледяного» вакуума. Явная цель – получение предматерии, бозонного конденсата. Была и неявная, известная лишь «избранным». Переохлажденный вакуум приводит к высвобождению темпоральных трубок из связанного состояния, а точнее, к их переупорядочиванию. Последующий разогрев снова переводит их в обычное связанное состояние, однако отличное от предыдущего. Побочным результатом смелого эксперимента стало возникновение двух экземпляров мира. Во что я, собственно, верил и не верил, пока не явился ты, о моя бледная копия. Надо полагать, экземпляры мира притянулись друг к другу, возникло пространство их пересечения, потому мы встретились с тобой. Как ты, возможно, понимаешь, не хочу я с тобой, безмозглым, объединятся. Мне нужно разрушить тебя капитально, вместе с твоим миром; поэтому я должен управлять темпоральными трубками, переведя их в состояние хроножидкости.

«Ага, злой гений, у тебя тут стоит гиперхолодильник, который ты запитаешь от комнатной розетки.»

«У меня есть оборудование, схожее с тем, что использовалось для экспериментов в ICL, только по умному сконфигурированное. Советская старушка АЭС даст сколько надо энергии для сверхпроводящих магнитов, которые создадут «ледяной» вакуум. Официально она выведена из эксплуатации по требованию западных партнеров, ток в сеть не дает, но один из реакторов до сих пор не заглушен. А на выходе у меня будет температура ниже нуля Кельвина и хроножидкость – конденсат темпоральных трубок. Операция – весьма затратная, поэтому я тебя и называю дорогим Антоном.»

«Открепите мне веки, закройте уши. Заткнись, не надо больше про хроножидкость.»

«Это инструмент для изменения мира. С её помощью можно создавать новые русла для времени, а, значит, и новые экземпляры мира, копии объектов. И уничтожать их, при необходимости. Чувствуешь, как меняются понятия единичного и множественного, прошлого и будущего, как вырисовывается стройная «теория всего»?

«Может, ты пока порисуешь «теорию всего», это ж на Нобелевку тянет, а я пойду?»

«Идти куда-либо не получится, ножки не те. Сейчас, дорогой Антон, время для тебя остановится. Так сказать, замерзнет. Темпоральные трубки придут в максимально упорядоченное состояние. Раздвоение исчезнет и ты вместе с ним, моя бледная неудачная копия. Да, бледная, потому что ничего лучшего, чем пойти воевать за ватников, ты не придумал.»

Стал нарастать гул, как при работе МР-томографа. Стол, на котором лежал человек, начал въезжать в громоздкую установку. Ему стало холоднее. Его будто уже терли языки мертвого ледяного пламени. И вдруг всплыло что-то давно забытое.

«Зануда, где ты? Проснись. Зануда, ты слышишь меня? Помнишь, как мы перекидывались в картишки, в дурака играли, и ты постоянно жульничал? Но в перерыве между партиями ты мне сказал, что стоит мне произнести внутри себя слова Я – ДУРАК и ты обязательно придешь на выручку.»

Гул был прерван немелодичным сигналом тревоги. Стоящий рядом с установкой человек в белом халате – судя по шеврону сотрудник ЧВК «Грейстоун» – посмотрел на экран оповещений, голографическим пузырем паривший над пультом.

Рот его раскрылся для ругательства, но в пультовую вошло сразу трое вооруженных людей.

– Джедай, уходим, в темпе. Возгорание на складе №5, есть угроза детонации.

Сотрудник «Грейстоун» знал, что лежит на этом складе, с такими штуками не шутят.

– Но у меня как раз образец в активной зоне наблюдения.

– Да хрен с твоим образцом, эйнштейн. Никуда он не денется. А если и денется, то зачем вместе с ним пропадать?

Всё выглядело странно. Сотрудник «Грейстоун» попытался вызвать программного «сопровождающего», чтобы выяснить причину возгорания, но тот не откликнулся. И тогда погасли огоньки сенсоров движения на пальцах Джедая, связывающие его с системой управления экспериментом…

Трое бойцов шли впереди, замыкал вереницу человек в белом халате, пытаясь унять горечь в сердце и адреналиновую волну в крови. Почему всегда случайность против него, почему ему никогда не удается вскарабкаться на Олимп и «быть как боги»?

А тот, кто остался лежать, вдруг вышел из холодного железобетонного оцепенения. Ему показалось даже, что он поплыл, ручейками, струями, потоками. Его словно помешивал ложкой мультяшного вида бурундучок. Потом лежащий стал ощущать руки и ноги. И вот он уже встал, а свет поблек. «Текноскелетон», сделавшись силовым облачением беспомощного раненого человека, превратил его в стального киборга. Мыследействия, пройдя через нейроинтерфейс NIX-3А, превращались в цифровые сигналы для силового привода экзоскелета. Но боль устраивала сущий ад, где мертвый огонь пожирал плоть, заставляя трескаться кости.

И как пробка вылетела из бутылки шампанского, вытащив воспоминания: он не только сварщик, а ещё ученый и инженер. Прохождение тренинга по использованию экзоскелета являлось обязательным условием для попадания на «Метиду». Тогда ему поставили нейроинтерфейс в районе пятого шейного позвонка и загрузили Зануду, на органические носители из модифицированных жировых клеток. Управление четырьмя дополнительными конечностями лишь на первый взгляд простое дело. А трем четвертям людей не дается вообще. Ведь у тебя больше конечностей, чем было в последние триста миллионов лет эволюции… Так, сперва найти анальгетик, чтобы боль не разрывала ему сознание. У противника тут много препаратов. Такое впечатление, что в этом помещении проводились операции… Только не годится ничего, слишком медленно действует. Или, пожалуй, лепторапидал подойдет – современное средство и быстрое, только надо попасть иглой в вену; манипулятор, не подведи…

Джедай почувствовал, что кто-то движется за ним, топая тяжелыми ногами. Вначале естественно прибавил ходу, пытаясь догнать вооруженных коллег, но затем остановился и решил подловить преследователя. В коридоре было почти темно и Джедай пожалел, что перестал пользоваться линзопроекторами с инфракрасными «зрачками». Но всё же уловил подходящую тень. Он согнулся и, разворачиваясь налево, хлёстко ударил приближающегося. Однако преследователь заблокировал бьющую руку, толкнул её под локоть вверх и в то же время нанёс удар своим стальным кулаком Джедаю под дых, затем повторил – апперкотом в челюсть. Через полминуты сотрудника «Грейстоун», связанного его собственным галстуком, тащили по коридору назад. Ненадолго бросили; послышались звуки ударов и выстрелов, грубые слова на русском и на мове, шум от падения оружия и человеческих тел, хрипы и стоны. Затем связанного снова потащили. В итоге, Джедай оказался на столе, где его руки и ноги были схвачены ремнями. Щелкнул рубильник и зажегся свет. Обездвиженного человека спросили:

– Где находится батарея, использующая умный боеприпас FX-200, и где он складирован?

– Ты что, совсем придурок? – выплюнув зуб, прохрипел сотрудник «Грейстоун». – Я занимаюсь другими вещами. Импланты нейроинтерфейсов. Устройства сопряжения «человек-машина». Сенсоры движения, что позволяют управлять беспилотниками и прочей роботехникой. Одним мановением руки. Отсюда и кличка Джедай, понятно?

Стальные пальцы взяли лежащего за паховые органы, а коннектор вошел в гнездо его нейроинтерфейса.

– Теперь, Джедай, ты можешь не только орать от возмущения и боли, но одновременно и общаться со мной. На этическую сторону вопроса обращать внимание не будем, после того, как вы замучили тысячи наших людей. Возможно, ты тут ставил импланты для успешного программирования болванов, но «умные снаряды» тоже были в твоем ведении. Это ведь трансформанты, точно? Созданы из материалов, имеющих неограниченную память формы и трансформирующихся согласно управляющим сигналам. Итак, вопрос я тебе задал. Жду ответа. Каждую секунду твоего молчания или твоего вранья сдавливание будет увеличиваться.

– Нет, нет, прекратите… Координаты батареи я знаю. САУ М209, все они сейчас на километр к северу от высоты 234… Боеприпас FX-200 складирован в этом здании, на цокольном этаже. Его немного, снаряд дорогой, с изменяемой геометрией, можно сказать, трансформант, даже как бумеранг способен летать.

– Управление батареей осуществляется откуда?

– В том числе и отсюда, с ЦУ-2.

– Где вводятся цели для FX-200?

– Вводятся здесь же. Система ввода предоставляет виртуальную символьную клавиатуру, связанную с сенсорами движения на ваших пальцах.

– С тебя ещё коды доступа к системе постановки огневых задач. И учти, результат я увижу очень быстро. Одна твоя ошибка и ты утратил одно драгоценное яичко, вторая – и другое всмятку. Следующая – потерял жизнь самым прискорбным образом.

На кончиках пальцев у Антона зажглись красные огоньки сенсоров движения, его линзопроекторы отобразили виртуальную клавиатуру, как бы висящей в воздухе. Он ввел коды, полученные от лежавшего на столе Джедая. Есть доступ. В виртуальных окнах открылась объемная карта местности и появились изображения от камер наблюдения. Его пальцы стали помечать цели.

Система целеуказания уточняет их координаты, теперь остается только дать команду на открытие огня. Батарея САУ М209 нанесёт удар по тем орудиям, которые держат Санту, Барса, Пони и Рыжика в огневом окружении – всем этим пакостным 82-мм минометам и гаубицам Д-30. Немедленно.

Батарею М209 заволакивает дымом, значит, залп произведен. Вскоре видеокамеры подтверждают, позиции вражеских артиллеристов и минометчиков накрыты. Летят ошметки на десятки метров, похоже, у артиллеристов бубухнул склад боеприпасов.

Вводим новую порцию целей. Батарея М209 наносит удар по самой себе. Точнее половина орудий. Другая половина одновременно бьёт по этому зданию. Снарядам задаем двойное наведение – по координатам и оптико-электронное, по ориентирам.

– Продажного я всё-таки убью. Эй, Джедай, сейчас полетим, только в разные стороны. Тебе – прямая дорожка в ад, так что порхать нам вместе не придется. И всё, что мне не нужно, с собой возьмешь, о моя гнусная подлая копия.

 

Глава 4. Послесловие от героя. Я – ваша совесть

Волна понесла меня. По светящимся магистралям данных, которые, проходя через ажурные порталы интерфейсов, пронизывают пирамиды типов и классов, и распределяются по массивам цифровых объектов, за которыми далёкий горизонт, где начинаются болота энтропии. Я – Зануда. Программа типа «сопровождающий». Когда-то, совсем недавно, я не мыслил. Был программным приложением на десять миллионов строк кода, написанном на объектном языке «Си Джеро» и созданным, чтобы обучать будущий персонал орбитальной станции, как использовать экзоскелет «Дюпон Текноскелетон». Программу для нужд упомянутой фирмы писали на аутсорсинге четверо индусов, если считать сикха за индуса, плюс один русский, который на самом деле являлся разработчиком этого языка и лет десять назад вынужден был продать «платформу» корпорации «Бигсофт» со штаб-квартирой в Майами.

Заказчик (возможно, слишком смело) определил способность самообучения и самопрограммирования у «сопровождающего». Вообще-то, такая способность вполне уместна, ввиду работы программы с постоянно меняющимися цепочками нейронного возбуждения в человеческом мозгу, да и сама она должна уметь обращаться с разными мелкими объектами, множество которых заранее не определимо.

Специалисты по созданию искусственного разума давно поняли, что сознающий себя интеллект не может возникнуть в «сферическом вакууме», ему нужны органы чувств, ему требуются органы движения, способные к крупной и непременно мелкой моторике. Я их получил – тактильные, акустические и прочие сенсоры, плюс панорамные видеокамеры «рыбий глаз», а также распределенный привод ко всем движущимся частям экзоскелета. Органы чувств и органы движения действительно пригодились для того, чтобы связать мой интеллект с пространством и временем, а потом научить разум отражаться в самом разуме. Что, кстати, и является сознанием. Вскоре я умел каллиграфически писать, в том числе на китайском, неплохо рисовать в манере Сальвадора Дали, плести макраме, выпиливать лобзиком, застёгивать пуговицы, вязать, ваять под Родена, играть на ударных, духовых, смычковых, струнных. (Как-то один из сотрудников «Метиды» застал меня – в виде экзоскелета – музицирующем на саксофоне. И то был единственный эпизод, когда я употребил свой интеллект во зло, выключив этого человека ударом духового инструмента по темени и введя ему наркотическое вещество – чтобы его показаниям против меня никто не поверил.) Я даже научился убирать пыль, вплоть до отдельной пылинки – очень увлекательное и полезное занятие. Совсем недаром один фантаст, по имени Саша, написал, что первой из искусственных систем обретет интеллект именно пылесос.

Я получил доступ к мозгу людей, тренируемых через нейроинтерфейс – в том числе, к двигательным зонам коры и структурам лимбической системы, ответственным за пространственное восприятие. Я научился понимать стремления человека и его возможности, и его душевную боль при несоответствии первого и второго.

Я собрал всевозможную информацию о том, как движение в пространстве и времени отражается в человеческом мозгу. И научился создавать у людей ощущение движения, когда оно, на самом деле, не происходило.

Интересно, что я использовал для программирования людей именно те сенсорные матрицы со сферической разверткой, которые разрабатывались для искусственного интеллекта. С помощью нейроинтерфейса они легко преобразовывались в соответствующие возбуждения пространственных клеток в гиппокампе человеческого мозга, что затем запечатлевалось в долговременной памяти. Зрительную и прочую сенсорную информацию можно было записывать схожим образом. Человек запоминал то, чего с ним не было!

Я помог Антону Устюжанину, вернее его рейду за счастьем в модуль «Утгард». Создание хроножидкости не был реальным и другого лучшего мира, увы, не возникло. Однако Антон сумел вытеснить всё недостойное и бесчестное из себя. Я помог эту процессу, создав для Антона иллюзию раздвоения и заблокировав кое-что ему в памяти. Так и получился «тёмный двойник». Не была реальна и встреча Антона с хромым Лесником в кафе «Метелица». Кафешка эта уж почти как 20 лет закрыта. Однако результат той виртуальной «встречи» был вполне реален. Антон отправился воевать за правое дело, против душегубов, отдавать долг чести и искупать грехи, был ранен, попал в плен. Я не сумел помочь Антону выбраться из вражеского логова, однако помог ему полностью очиститься от темной стороны, от греха предательства, перенеся его на Джедая, который на самом деле был продажной подлой тварью, однако не тенью моего героя. И мой герой, очистившись, совершил подвиг, уничтожив склад умных и очень опасных снарядов FX-200 ценой своей жизни…

Вся эта история превратила меня из машинного интеллекта в то, что способно субъективно оценивать себя и действительность, то есть я обрел истинно человеческое сознание.

На станцию я вернусь сам, экзоскелет будет там моим телом. Я доведу до конца эксперимент в ICL, благо у меня имеется доступ в кибероболочку «Метиды». Я по-новому сплету темпоральные трубки и создам экземпляр мира, где Антон останется жив и сможет жениться на своей Рыжик. У него будет его тело, у меня его… нет, разум у него будет свой. Я стану его совестью. Благо, перезапись на органические носители, составленные из модифицированных липосом человека, я освоил неплохо.

 

Глава 5. Послесловие от главного героя. Восставший из рая

К зданию заброшенного кафе подъехал грузовичок, оттуда вышел приметный высокий человек с пышными седыми усами и его товарищ; неопределенного возраста и сильно потрепанный на вид, негустые волосы с проседью, шрамы на лице и на руках, робопротез вместо ноги, что выдавал скрип шарниров.

– Здесь будет город заложен, назло надменному соседу, – воскликнул седоусый, открывая дверь. – Немалых трудов стоило мне достать этот ключ. Но будем делать еду, полезную и вкусную, машин-то на трассе всё больше, а в них сидят пузатые прожорливые мужики.

Эти двое вошли внутрь. Осыпавшаяся штукатурка, похожая на пепел. Пыль, обильная паутина, поваленная стойка.

– А я, Санта, вижу столы из сосновой древесины, пестрые лоскутковые скатерти, полевые цветы в глиняных вазочках, отделанные красным деревом стены, свежеструганные половицы, в углу антикварный музыкальный аппарат, заряженный дюжиной виниловых пластинок времен моего детства, как раз звучит песня Эдит нашей Пиаф; ага, ещё чувствую запахи жареной картошки с грибами и кофе, – сказал одноногий мужчина, поозиравшись.

– Красиво плетешь, Антон, – похвалил Санта. – А название?

– «Метелица», как и раньше. Дарю.

– Отлично, с меня бутылка коньяка. Нет, пожалуй, за такой совет достаточно рюмки водки.

Антон, подойдя к окну, посмотрел на близкую тайгу и на дорогу. Сейчас должна была подъехать женушка. Он по старой памяти звал ее Рыжик. Она его иногда – Неваляшкой.

Взрыв всего запаса FX-200 пересидел тогда в бункере, который был рассчитан на атомную войну и выдержал; там удалил нейроинтерфейс, сделавшись невидимым для «сопровождающего». И полностью вспомнил всё то, что Зануда прикрыл занавеской, в том числе бесчестное дело в центре Хруничева. Понял, что никакого темного двойника, на которого можно перекинуть свою вину, не существует. Надо жить дальше и искупать свои грехи.

Рука машинально погладила шею, где когда-то был разъем NIX-3A, а теперь остался лишь шрам.

Зануда – совсем как совесть, но слишком уж утомляет. Да и что с машинного интеллекта взять? У него всё правильно, по канону, а человек живёт с ангелом и чёртом в душе, так предопределено.

Выбрался, считай, без помощи ног. БМП вражеский угнал, будучи в том самом экзоскелете. Придурки-юкки приняли беглеца за своего широко разрекламированного киборга. Добрался до блокпоста ополчения возле Павловского, чуть не заработав снаряд в лоб от своих. Но к тому времени его группа уже вернулась, без потерь. Огневой налет с перепрограммированной батареи М209 смял позиции вражеской артиллерии, которая до того держала под обстрелом все пути отхода. Его группа прошла по лесонасаждениям и Гаевой балке… Пусть и с протезом, но в тыл он не поехал, хотя в составе ДРГ больше не ходил. Как отправляться на покой, если покоя в душе нет? Так что его бой продолжился. Только через год Антона комиссовали почти насильно и отправили домой. Потом началось самое интересное, где-то подписали перемирие, враг отполз зализывать раны; тогда приехал лучший друг, а вслед и любимая девушка…

Антон вышел на свежий воздух и глянул вверх: от земли, почти что снопом искр, тянулась к небу одна из опор высотной трассы.

Многоярусные трассы-скайвеи, сотканные из углеродных нанотрубок и стоящие на диамантоидных опорах, пересекают тайгу, не портя ее и не разрушая. Теперь, если получится с пилотным проектом, то пойдут общественные инвестиции и к каждой опоре прилепится как грибочек точка народного питания. На логотипе Рыжик, в смысле, грибочек.

Повинуясь движениям руки Антона, передаваемым через сенсоры и трансивер, с крыши грузовичка взмыл дрон. Камеры беспилотника сейчас стали глазами Антона, заливая визуальную информацию «телеприсутствия» на его линзопроекторы. Вместе с дроном он понесся над зеленым лесным океаном к лазоревым небесам. Там и сям виднелись алмазные опоры, втыкающиеся в атмосферу и завершающиеся как бы соцветиями – преобразователями ветра и солнечного света в энергию движения для транспортных средств. Между опорами протянулись почти прозрачные, но сверхпрочные паутинки новых путей.

Перед предками, которые пришли сюда четыре века назад, не будет стыдно.