Очнулся я в большой светлой комнате. Белые стены. Рядом тихо жужжит какой-то аппарат, трубки от него тянутся ко мне, скрываясь под белой простыней, которой я накрыт до половины груди. Взгляд зафиксировал картинку, но сознание все еще продолжало спать, не проявляя ни к чему ни малейшего интереса.

– Очнулся, милый? Или как?

Вопроса я не понял, но скосил глаза на звук. У кровати стояла девушка в белом халате и в такой же белой шапочке, кокетливо сдвинутой набок. Секунду я смотрел на нее, затем прошелся глазами по палате, после чего снова остановил взгляд на девушке.

«Сестра. Госпиталь, – дал заключение мозг и лишь потом спохватился: – Что со мной?»

Низко наклонившись надо мной, сестра потрогала мой лоб прохладными пальцами.

– Вроде нормальный. Как ты себя чувствуешь? Пятый день уже идет, как ты у нас. Три дня в регенерационной камере. Вторые сутки здесь, в палате.

Большие, влажные, серые глаза и высокая грудь, нависшая надо мной, заставили меня отвлечься, поэтому я не сразу ухватил суть вопроса, а когда наконец собрался ответить, то неожиданно ощутил сухость в горле.

– Пить, – прохрипел я.

Скользнув за ширму, которую я до сих пор не удосужился заметить, она появилась оттуда с кувшинчиком и стаканом. Напившись, я уронил голову на подушку. Все мои силы ушли на это простое движение.

– Теперь хорошо?

– Да. Что со мной?

– Много чего. Но все уже позади, солдат. – Наткнувшись на мой настойчивый взгляд, стала перечислять: – Голова. Рука. Ребра. Бедро. Внутренним органам также досталось. Плюс к этому контузия и сильная потеря крови.

Закончив перечисление, медсестра замерла в ожидании моей реакции. Не зная, что сказать, я решил перевести разговор на другую тему:

– Где я?

– Военный госпиталь. Шестое управление.

«Шестое? Это же для высшего командного состава. Почему я здесь?»

Видно, удивление явно отразилось на моем лице, следствием чего стал звонкий смех сестры.

– Ты еще ничего не знаешь. Ты сейчас выше любого генерала.

Ей явно хотелось, чтобы я попросил ее рассказать, что я и собирался сделать, как вдруг ее лицо стало терять резкость, расплываться. Я потерял сознание.

В следующий раз я пришел в себя не плавно, а резко, скачком, словно кто-то меня вытолкнул из небытия. Только открыл глаза, как сразу увидел сидящего рядом с кроватью незнакомого капитана в парадной форме. За его спиной стояли врач и медсестра. Рядом со столиком с аппаратурой стоял еще один человек в белом халате. Увидев, что я пришел в себя, он тут же присоединился к медикам за спиной офицера. Капитан встал. Одернул мундир. Ничего не понимая, я переводил взгляд с одного лица на другое до тех пор, пока капитан не начал говорить:

– Рядовой Дэвид Сакс?

– Так точно, сэр, – хриплым, неустановившимся от долгого сна голосом отрапортовал я. Даже в этом положении я попытался вытянуть руки по швам, принять строевую стойку.

– Штаб-капитан Фрэнк Касики. Являюсь офицером особых поручений при командующем округом. – Он помолчал, дав тем самым время на усвоение информации, потом продолжил: – За проявленное мужество и героизм при выполнении боевого задания вы награждаетесь солдатским крестом славы первой степени и медалью «За отвагу». Вам также присваивается звание сержанта. От лица командования, а также от себя лично приношу вам наши самые искренние поздравления. Ты настоящий герой, сержант! Мы гордимся тобой! Твое имя, Дэвид Сакс, будет навечно занесено в книгу воинской славы! Армия и народ не забудут твоего подвига!

Возникла пауза. Наконец я сообразил, что надо ответить:

– Служу отчизне! Сэр!

– Так держать, герой! Отдыхай и набирайся сил, сержант! По выздоровлении тебя ожидает торжественный прием и вручение наград.

– Так точно, сэр! Спасибо, сэр!

– Надеюсь, мы еще увидимся, парень. Теперь мне надо идти.

Сохраняя торжественное выражение на лице, капитан, четко развернувшись, вышел из палаты в сопровождении семенивших за ним врачей. Я проводил его взглядом, полным недоумения. Потом перевел взгляд на оставшуюся в палате сестру. Та подошла к кровати. Она явно была под впечатлением произошедшего.

– Сестра, я хотел спросить…

– А у меня есть имя. Ванесса. Не люблю, когда меня называют сестрой. Хорошо, Дэвид?

Говоря это, она присела на краешек моей кровати, наклонившись ко мне. Сейчас мне хорошо была видна большая часть груди. Стоило расстегнуть верхнюю пуговичку и… У меня даже во рту пересохло от таких мыслей. Эротический импульс был настолько сильным, что у меня даже наметилось непроизвольное шевеление ниже пояса. Ванесса, поняв мое состояние, томно улыбнулась. Рука, начавшая подниматься, бессильно упала. Неожиданно накатила слабость. Сестра испуганно вскочила.

– Все нормально, – прошептал я.

Но ее успокоили не мои слова, а показания диагностической аппаратуры. Видно, у меня действительно все было в норме. Но попыток присесть, разговаривая со мной, она больше не делала. Соблазнительные мысли исчезли, но я знал, что это только на время. Знала и она, лукаво поглядывая на меня. Я усмехнулся. Она звонко расхохоталась. Мы прекрасно поняли друг друга. Когда она насмеялась всласть, я попросил ее рассказать все, что она знала. Усевшись в кресло и целомудренно придерживая расползающиеся полы короткого халатика, она начала свой рассказ. Звучал он несколько сбивчиво, и мне приходилось переспрашивать и уточнять отдельные моменты по два-три раза.

Толстяк оказался прав в своем предположении. Мы стали на пути высокопоставленных мятежников, которые собирались удрать с планеты. На орбите их уже ждал звездолет. Кроме резидента шпионской сети, в группе были два предателя в генеральских званиях со свитой и несколько высокопоставленных чиновников. И даже вице-президент одной из корпораций. Правда, медсестра тут же поправилась, сказав, что это из области слухов. Они под охраной роты солдат (опять из области слухов, там от силы два взвода было), пытались уйти от возмездия, а мы, все из себя такие геройские, помешали им это сделать. Далее она расписала, причем в деталях, как я сражался, весь израненный, но очень храбрый и мужественный. Если ей верить, то не надо было ставить взвод солдат на защиту космопорта, вполне хватило бы меня одного. Истекая кровью, я сдерживал натиск врага, пока не подоспели части нашей славной армии. Лишь только после этого я разрешил себе потерять сознание от ран. Мило и наивно. Наподобие рождественской сказки.

«Сестричка, где ж ты такой чепухи наслушалась?!» – подумал я. Ванесса, возбужденная, с порозовевшим личиком и сияющими глазами, встала и подошла к моей кровати. В такт учащенному дыханию ее высокая грудь ритмично поднималась, заставив эротические мысли вернуться. Теперь мне уже пришлось искусственно изобразить слабость, чтобы иметь повод закрыть глаза и тем самым погасить разгул фантазии.

Еще через день в моей палате стали включать «голо», утром и вечером. Выпуски новостей. По полчаса. Из них я сумел почерпнуть кое-какую интересную информацию. Например, узнал, что для бегства были подготовлены оба стоявших в порту челнока-транспорта, также увидел официально объявленный список, состоявший из шести фамилий высокопоставленных мятежников. Пятеро военных: генерал, два штаб-полковника, обер-полковник и майор. Гражданский – представитель правительства в нашем штате. Подобные ему чиновники являются промежуточным звеном между правительством и местными властями. Осуществляют общий контроль, следят за перегибами в политике и экономике и в случае явных нарушений докладывают наверх для принятия соответствующих мер.

«А Ванесса сказала, что их было больше. Два генерала, а тут один. Впрочем, с ней все ясно. Что услышала, то и сказала. С грузовиками тоже ясно. Не с пустыми руками предатели убегать собрались. Вчера передали, что во время мятежа два банка распотрошили. Наверняка они. В штабной машине ехал генерал со своими полковниками. Тут тоже все понятно. А кто тогда ехал в трех легковых машинах? Ближайшие родственники представителя правительства? Смешно. Понятно, что список сократили и откорректировали и только потом отдали журналистам. Да и какое мне, в конце концов, дело до этого всего?! Плюнуть и забыть!»

Через пару дней меня навестил еще один капитан, но уже в гражданской одежде. Глаза – холодные, колючие льдинки. Предъявив специальный жетон следователя армейской службы безопасности, начал допрос под протокол. Его интересовало все, что я видел и слышал. К этому моменту я уже знал, что из четырех человек в капонирах выжил только я один, но вот судьба лейтенанта и остальных парней мне была неизвестна. В новостях и репортажах это было подано как подвиг четырех человек. Рассказав все, что знал, я поинтересовался судьбой товарищей. Ответ был сухим и предельно лаконичным. В живых, помимо меня, осталось пятеро. Кто именно, капитан сообщить отказался, объяснив тайной следствия. Когда он ушел, я проанализировал нашу беседу и пришел к выводу, что следователя больше всего интересовали факты расстрела той самой колонны. И даже не столько мои действия, а то, что я видел. Что это была за машина? Ее особые приметы? Не видел ли я людей из других легковых машин? Когда мне эти вопросы надоели, я ему заявил, что мне было не до деталей и хватить жевать одно и то же. Тогда он перешел к новым вопросам. После допроса я еще больше утвердился в мысли, что на поле боя действительно была машина вице-президента какой-то там корпорации. Если так, то, судя по всему, я убил большого босса. Но тогда… Тогда ой-ой-ой! Мало того, что на меня одна корпорация зубы точит, так теперь еще и вторая… От подобной мысли мне стало неуютно и зябко в теплой палате.

Из тех же самых новостей я узнал, что журналисты открыли счет в банке на мое имя. Этакая благотворительная акция в пользу тяжелораненого героя из нескольких коротких репортажей, начиная от напыщенной речи председателя общества армейских ветеранов и кончая сентиментальным сюжетом о том, как маленький мальчик разбил свою копилку, чтобы отдать свои деньги дяде-герою на лекарства. Я только диву давался всей этой беспардонной шумихе. Не скрою, вначале было приятно, но потом славословие в мою честь стало настолько приторным и слащавым, что я казался себе тортом, выставленным для угощения. Его едят все кому не лень, нахваливая и облизывая от удовольствия пальцы. В эту ночь я долго ворочался на кровати, все никак не мог уснуть.

А еще через неделю порог моей палаты переступили родители. Разговор получился скомканный, натянутый, и все из-за того, что вместе с ними в помещение набилось около десятка журналистов, которые должны были соответствующим образом осветить это событие. Мама то и дело подносила к глазам платок. Отец, неловко себя чувствуя среди всей этой суматохи, расспрашивал меня сухо и деловито, касаясь только обстоятельств моей армейской службы. Он словно чувствовал, что ни о чем другом спрашивать меня не надо. И я был ему благодарен за это. Зато журналисты лезли с вопросами и тут же со своими комментариями отправляли мои ответы в эфир. После этого несколько дней потоком шли делегации от различных фондов и обществ. Палата стала похожа на цветочный магазин. Родители навестили меня еще два раза, а потом уехали домой. Когда за ними закрылась дверь палаты, я облегченно вздохнул. Я устал лавировать между правдой и ложью.

Комиссия признала меня годным, а я, вместо того чтобы радоваться, что у меня все в порядке, расстроился. Меня не армия пугала, а то, что я снова нахожусь в центре внимания моих таинственных преследователей. Если тогда они потеряли мой след, то теперь знают, где меня искать. Что делать? Однажды, сидя на кровати и готовясь к ужину, я как раз думал над этой темой. Внезапно дверь ушла в сторону. Я никого не ожидал в это время, поэтому тело и мозг отреагировали на такой визит как на опасность. Рука потянулась к кнопке срочного вызова, но, увидев, кто стоит на пороге, вернулась назад. Губы сами собой растянулись в радостной улыбке. В палату ввалился в парадной форме штаб-сержанта мой бывший командир отделения, Гастон Марше. От него приятно пахло дорогим одеколоном и хорошим джином. На его груди красовались новенькие медали «За особые заслуги» и «За отвагу». Я вскочил с кровати. Мы обнялись.

– Привет, Дэв.

– Привет, Гас. Где ты пропадал? Может, хоть ты мне расскажешь, что произошло на самом деле. Ведь, кроме того, что говорят по «голо», я ничего не знаю. Правды никто не говорит! Был у меня особист и тоже отделался общими словами. Тайна следствия и тому подобное. Ну, рассказывай. Не томи.

Сержант был подшофе, из него фонтаном хлестало возбуждение. Садиться отказался. Стал мерить палату шагами.

– Расскажу. Еще как расскажу! Слушай, мы с тобой отхватили по такому куску пирога! По громадному! Никогда не думал! Есть Бог на свете! Есть!

– Гас! Что за бред ты несешь? Совсем как журналисты! Объясни толком!

– Слушаюсь, сэр!

Комично отдав мне честь, он наконец взял себя в руки. Сел на стул и начал свой рассказ:

– Первый внешний пост, отдыхающую смену и лейтенанта мятежники захватили обманом. Дескать, смена пришла. Потом лейтенанта пытались заставить снять посты, но он наотрез отказался. Тогда на его глазах застрелили Берга и солдата из третьего отделения. Когда он снова отказался, его принялись пытать. В конце концов его бы сломали, но время поджимало. С помощью струсившего сержанта из первого отделения им удалось выманить начальника караула блокпоста на периметре, но и тот отказался участвовать в провокации. Его застрелили. Легко пролитая кровь словно с ума свела этих уродов. Нас согнали в кучу, как баранов, и погнали в сторону блокпоста в качестве живого щита. Позади ревели моторы «Сиверов». Нас предупредили, что пулеметчики бронетранспортеров в случае малейшего признака неповиновения получили приказ стрелять на поражение. Ребята с поста во главе с Дакроном пробовали стрелять аккуратно, крича, чтобы мы ложились, но, как только первый из нас бросился на землю, он тут же был прошит пулеметной очередью. Что в лоб, что по лбу. Под прикрытием бронемашин и наших спин гвардейцы в считанные минуты захватили пост, а ведь у наших ребят было по две гранаты на нос. Что тут скажешь, парни погибли как герои. Из нас осталось в живых только четверо. Во время захвата поста мятежники стреляли во всех без разбора. И в тех, кто с оружием, и кто без него. Я, улучив момент, подхватил автомат убитого гвардейца и успел пристрелить двоих, пока не получил две пули и не рухнул на землю. Мятежники сочли меня убитым. Дальше не помню, лежал в беспамятстве до тех пор, пока не прибыл отряд «охотников». Одновременно с ними был сброшен с воздуха десант. Прямо на взлетное поле. Кстати, тебя десантники там и нашли. Под челноком, вместе с лейтенантом. Он теперь тоже в героях ходит. Правда, не в таких крутых, как ты. Вот, в общем, и все.

Гастон замолк, я тоже молчал в ожидании продолжения, но когда понял, что он ждет вопросов и собрался открыть рот, его снова прорвало:

– Кстати, ты знаешь, что тот штаб-полковник, который грозился тебя убить, жизнь тебе фактически спас? Ха! Я так и знал, что ты удивишься! Тебя с лейтенантом уже отправили вертолетом в госпиталь, когда нашли меня и привели в сознание, накачав стимуляторами. Пока я лежал в ожидании погрузки в вертолет с другими ранеными, мне удалось услышать часть допроса полковника, которая как раз касалась тебя. Армейские особисты зря времени не теряли, кололи его, что называется, по горячим следам. Что, интересно стало, парень? Дальше еще круче будет! Когда мятежники, превратив капониры в груду развалин, посчитали, что покончили с вами, ты вдруг восстал из мертвых. Этой подлости они от тебя не ожидали и поэтому очень сильно разозлились. Они уже собирались накрыть тебя второй ракетой, но поняли, что ты отключился окончательно и путь свободен. Тогда полковник послал нескольких солдат, чтобы вытащить тебя из обломков. Знаешь для чего? Чтобы запечь тебя, как цыпленка в духовке. До хрустящей корочки! Полковник, очевидно, хорошо разбирался в готовке подобных блюд. Чего смотришь?! Непонятно?! Для вас с лейтенантом приготовили особую смерть. Под дюзами челнока, когда они будут взлетать. Там, как мне сказали, сотни тысяч градусов. От вас, парень, даже копоти не осталось бы! Вот такая история, парень. Так что вам крупно повезло, что вовремя появились «охотники». Как, впрочем, и мне.

– Да-а, – только и смог я сказать.

Попытался представить себе подобную смерть, но сумел представить только запеченного цыпленка, вытащенного из духовки. Хрустящая корочка. Аромат печеного мяса! Вместо страха, который я должен был испытать, мне неожиданно захотелось есть. Во рту стала накапливаться густая слюна. Стараясь перебить некстати пришедшие мысли, не соответствующие моменту, я спросил:

– А с нашими парнями как?

– С парнями плохо. На них завели дела. По статьям «дезертирство и пособничество мятежникам». Ну, что на меня уставился?! Я, что ли, на них дела завел? Пробовал я говорить с офицером службы безопасности, который вел мое дело. Рассказывал не раз, как все произошло. Говорил, что они не виноваты. А мне в ответ: вы вступили в схватку, а они почему не взялись за оружие? Я ему говорю: я кадровый военный, а они резервисты, наполовину гражданские. Первый раз в бою, испугались. А мне в ответ: они солдаты, давшие присягу. Что ты будешь делать?! Я сделал все, что мог, Дэвид!

Его слова не соответствовали тону. В голосе не слышалось ни напористости, ни уверенности. К тому же ему была явно неприятна эта тема.

«Похоже, он даже не пытался их спасти, – подумал я. – Да и зачем ему это? Тут уж как говорится: каждый сам за себя, только один Бог за всех».

– И с лейтенантом с самого начала не все хорошо получилось. «Охотники» приняли его за мятежника. Хотели добить, чтобы не возиться с раненым. Если бы не я, так бы и произошло. А так он остался в живых и стал героем. Как и мечтал. Все. Хватит об этом! Ты лучше посмотри, какие мне побрякушки повесили. – Тут он небрежно провел рукой по своим новеньким медалям. В его голосе теперь звучали хвастливые нотки. – Тебе тоже перепало. Слышал-слышал. Герой. Тебе в самом деле сержанта дали?

Я кивнул. Глаза сержанта завистливо блеснули.

– И крест дали. Крупно тебе повезло. Три месяца службы, один бой, – он покачал головой, – и в шоколаде с ног до головы. Круто получилось у тебя, парень.

– Ты что, Гас, мне завидуешь?

– А ты как думал? У меня за спиной два контракта. Свои нашивки я зубами выдирал. По2том и кровью. А ты в герои и сержанты одним махом попал. Знаешь почему? Ты же к пулемету полностью обколотый встал. Герой-наркоман! Ха-ха-ха! Ты что, этого не знал?! Ха-ха-ха!

Я постарался как можно качественнее изобразить улыбку, дав понять, что оценил его юмор, после чего замер в нетерпеливом ожидании. Сержант, вдоволь насмеявшись, объяснил, почему меня, контуженного, с разбитой головой и сломанными ребрами, потянуло на подвиги. Как оказалось, последние разработки подобного автоматического оружия имеют медицинский блок. Привязка человека к одному месту при атаках противника есть сильное давление на его психику – посчитали в свое время военные психологи. Решили они эту проблему с помощью специального «боевого» наркотика, снабдив блок-медик чипом, который считывал психофизические данные с оператора оружия. Если те начинали выходить за определенные рамки, то блок считал, что оператор-человек нуждается в снятии стресса, и делал ему инъекцию боевого наркотика.

– Видно, твой блок-медик так тряхнуло тогда, что он вколол тебе не одну, а целых две дозы. А где кайф ловить пулеметчику?! Только за пулеметом! Ха-ха-ха! – так закончил свой рассказ мой бывший командир отделения.

Сначала я слушал его, потом стал вспоминать. Вроде все складывалось. Теперь мне хотелось знать, откуда он знает об этом, но Гастон уже переключился на женщин, с жаром рассказывая о своих любовных похождениях. Некоторое время я рассеянно слушал его россказни, пока он вдруг не перешел на написанную о нем статью и как он давал интервью журналистам. Услышав об этом, я невольно скривился. Увидев мою гримасу, он разозлился:

– Чего кривишься, герой?! А хочешь знать, как ты им стал?! Эти журналюги мне такого понарассказали за стаканчиком джина, такого! Не поверишь!

Оказывается, после начала военных действий в трех из четырех городов, охваченных мятежом, на сторону врага перешла часть подразделений Национальной Гвардии. Этого вполне хватило, чтобы дать повод СМИ заклеймить позором всю армию. Отряды «охотников» формировались из тех же солдат, поэтому на роль народных героев они также не годились. Нашли пару полицейских, отличившихся в уличных боях. Показали их по «голо», наградили медалями. На этом все закончилось, так как рейтинги передач и опрос населения показали, что это не то, что нужно народу. Срочно требовались народные герои и эффектный подвиг. И тут подвернулся наш случай. Герои-резервисты, выходцы из народа. И подвиг соответствующий!

– Ты бы посмотрел, что делалось на улицах, когда хоронили Толстяка и Мориса. Толпы! Гробы утопают в цветах. Женщины плачут…

– Подожди, а Седой?

– От Седого вообще ничего не осталось. Его просто размазало между плит, когда в капонир ударила ракета. Сам должен понимать. Не выставишь же мокрое пятно на куске плиты на всеобщее обозрение.

Из изложенного Гасом нетрудно было сделать вывод, что мы явились подарком судьбы не только для журналистов и народа, но и для армии, хотя бы частично оттенив этим подвигом предательство высших армейских чинов.

«Теперь понятно, как я оказался здесь, в отдельной палате».

Гастон, закончив философствовать на тему героизма, стал собираться, заявив, что его ждут горячие девочки и холодное пиво. Он уже был готов переступить порог моей палаты, как я вспомнил еще о кое-чем:

– Гас, секунду. Один вопрос!

– Давай быстрее.

– А зачем они с собой боевых роботов и «Гоблина» прихватили? Они же считали, что с нами одной левой справятся.

– Хороший вопрос. Я тоже этим интересовался. Мне ответили, что все это железо было взято для прикрытия челноков в первые минуты старта. Когда они все на борт заберутся. Своего рода автоматическая охранная система. Выздоравливай! Пока!

На следующий день во время обхода лечащий врач заявил, что мое здоровье в полном порядке и завтра меня выписывают. Осталось только проститься с пылкой и любвеобильной Ванессой. Утром, невыспавшийся, но вполне довольный жизнью, я получил бумаги в канцелярии госпиталя, и среди них предписание, где черным по белому было сказано, что по получении наград я должен явиться на военную базу «Норфолк» для дальнейшего прохождения службы.

Выйдя из здания комиссариата, некоторое время стоял в раздумье. Сразу ехать на базу не хотелось, а просто болтаться по городу я опасался. Заглянуть в кафе? И тут мне на глаза попался проезжавший мимо шикарный автомобиль в сопровождении целого эскорта машин охраны. Это был точно такой автомобиль, который я расстрелял на взлетном поле.

«На этой – эмблема строительной корпорации, а на той машине было что-нибудь?»

Но, сколько я ни терзал свою память, так ничего и не смог вспомнить.