Они прибыли в Ханахин и подъехали к дому по длинной гравийной дорожке. По пути Лизл видела жокея, который выезжал коня на специальном поле посреди изумрудно-зеленых лужаек. Все вокруг было в самом разгаре цветения. Отдаленный вид горной цепи Каха поражал взгляд сочетанием пурпурного и серого; и даже деревья, казалось, приветствовали ее, поднимая свои тяжелые ветви.

Ханахин был так прекрасен, и так прекрасно было вернуться сюда, что Лизл пребывала в атмосфере радости и красоты. Однако, даже несмотря на это, она страшилась двух предстоящих часов нового знакомства.

По пути из аэропорта Лизл пыталась выяснить у Джеймса, что за разговоры происходили между ним и старой тетушкой, но Джеймс не спешил рассказывать ей о реакции Хэрриет на известие о грядущей свадьбе. И Лизл могла только догадываться, что же ей предстоит.

У Лизл возникло ощущение, что Джеймс что-то скрывает, но, сколько она ни старалась, она не могла понять, что. Он шутил, иронизировал, был нежным и любящим — и эти часы были счастливейшими в жизни Лизл. Пока они вместе, призрак недоброжелательства со стороны Хэрриет Ловелл не разрушил счастья общения с Джеймсом.

Сумерки наступили поздно; по небу протянулись оранжевые и золотые полосы, и закат солнца поставил точку в этом памятном для Лизл дне.

Они вышли из машины, и она вновь заметила странную усмешку на лице Джеймса. Она спросила:

— В чем дело, Джеймс? Что такого забавного ты нашел?

Он кивнул в сторону черной старомодной машины, припаркованной у центрального подъезда.

— Кажется, у нас гости.

Лизл последовала за ним взглядом — и морщина пересекла ее озабоченный лоб.

— Джеймс, эта машина… я знаю, чья она!

Сердце Лизл упало. И без того ее страшила встреча со старухой. А тут еще это осложнение. И именно сегодня, в такой день…

— Было бы лучше, чтобы мы приехали попозже…

Джеймс, видя ее озабоченность и растерянность, взял ее за руку, и улыбка на его лице стала еще шире.

— Пойдем-ка, не робей. Давай посмотрим, кто это приехал.

— Прямо сейчас?

— Конечно, входи.

Они вошли в дом. Бриджит ставила букет цветов в вазу возле лестницы и взглянула на них.

— Ну вот, благодарение всем святым. Я рада, что вы вернули ее в Ханахин, мистер Джеймс.

— Я же говорил, что привезу ее, Бриджит. — Джеймс сжал руку Лизл и спросил: — Моя тетя где-нибудь поблизости?

— Да, конечно. Вот там. — Бриджит кивнула в сторону теплицы. — Там с нею одна леди, и странная такая. Они там уже два часа, и им, кажется, есть о чем поговорить: говорят, говорят и говорят. Я заглянула, чтобы предложить чаю, но испугалась: мне показалось, у мисс Хэрриет вот-вот лопнет сосуд на лице — такая она вся раскрасневшаяся. Думаю, там большой скандал.

Джеймс взглянул на Лизл.

— В таком случае, я думаю, нам стоит войти к ним и узнать, в чем дело.

— Если ты так считаешь… — пробормотала Лизл.

Он открыл дверь оранжереи и, взяв ее за руку, провел за собой. Хэрриет Ловелл стояла возле полуоткрытой двери, ведущей в сад.

Взгляд ее бледно-голубых глаз был совершенно иным, чем раньше. Он был таков, какого Лизл не доводилось видеть раньше — и это удивило ее: то был взгляд не побежденного, но примирившегося и успокоенного человека. Джеймс, обняв Лизл за плечи, повел ее в комнату, однако Лизл остановилась, как вкопанная, когда увидела другую леди.

— Бабушка!

Она быстро, инстинктивно двинулась к своей бабушке. Старая леди радостно вскрикнула и распростерла широкие объятия, прижав Лизл к своей пышной груди.

— Дорогая моя Лизл, — бормотала бабушка, и слезы блестели в ее накрашенных старых глазах.

Джеймс наблюдал, как Лизл обнимает бабушку. Он видел уже Павлу Эдриан, и теперь стоял, как завороженный, потому что фигура Бабушки была совершенно фантастическая.

Присутствие Бабушки преобразило комнату. Она была высока, грузна, и ее фигура с широкими бедрами была задрапирована в летящий шелковый кафтан, который шуршал при любом движении. Седые волосы Бабушки были элегантно завиты и подколоты на затылке. Пронзительные голубые глаза под макияжем любовно оглядели Лизл — а затем метнули взгляд на Джеймса, и не сводили с него взгляда до тех пор, пока Лизл не прервала свои объятия и не отступила, чтобы с любовью взглянуть на Бабушку.

— Бабушка, помнишь, я писала тебе? Это — Джеймс… Джеймс Ловелл.

Старая актриса долго изучала Джеймса: так долго, что тот начал чувствовать себя несколько некомфортно под ее взглядом. Он знал: она оценивает его, не упуская ничего из виду.

Она снисходительно кивнула своей величественной головой:

— Да, я догадываюсь. — Она протянула ему руку для поцелуя.

Когда знакомство состоялось, Лизл бросила взгляд на Бабушку, а затем — на тетю Джеймса. Перед ними были две старые леди: одна — высокая и полная, другая — крошечного роста и сухонькая; обе как бы были высушены временем, обе были из другого века, из иного мира, который когда-то существовал, неведомый Лизл с Джеймсом.

— Что происходит? Что ты тут делаешь, Бабушка? — наконец спросила Лизл, все еще не веря, что все это происходит на самом деле, и она не спит. — И откуда ты узнала, что я буду здесь сегодня?

Прежде чем Павла Эдриан смогла ответить, Хэрриет Ловелл улыбнулась и отошла от окна. Хотя ее бледные щеки были холодны по-прежнему, впервые Лизл увидела отсвет теплоты в глазах тети Джеймса.

— Это длинная история, и Джеймс знает о ней больше, чем говорит, — сказала тетя Хэрри, поворачиваясь к Джеймсу.

Лизл повернулась к нему с интересом и удивлением:

— Ты ведь знал, что моя бабушка здесь, Джеймс?

Он улыбнулся и поцеловал ее в щеку.

— Именно мне она обязана приездом. — Он поцеловал тетю, спокойно добавив: — Не буду лгать тебе, Лизл. Я написал твоей бабушке и попросил ее приехать в Ханахин.

Хэрриет двинулась в места.

— Но перед тем, как я расскажу, что именно эта необыкновенная женщина здесь делает, я думаю, нам всем нужно выпить чаю.

— Думаю, мне нужно чего-то посущественнее, чем чай, — хитро добавил Джеймс.

Когда убрали чай, все четверо уселись вместе — и тетя Хэрри начала свой рассказ.

— Трудно даже решить, с чего начать, — сказала она.

— Нам всегда было трудно, Хэрриет, с того момента, когда мы встретились. Начни лучше с самого начала, — предложила Павла Эдриан.

Хэрриет слегка кивнула головой.

— Ты, как всегда, права, Павла. — Она некоторое время смотрела в стену, будто вновь переживая все события давно минувших дней. — Берлин… — тихо начала она. — Все началось в Берлине.

Рассказ начался, и, по мере того, как он развивался, Лизл становилась все более серьезной, слушая воспоминания двух старух, которые выуживали из памяти одно воспоминание — а за ним тянулись другие.

Бабушка Лизл была молодой актрисой, когда заканчивалась война, и ее послали воодушевлять бойцов Объединенного фронта после взятия Берлина. В это же время тетя Джеймса, Хэрриет Ловелл, была призвана в британскую армию в качестве водителя одного из генералов. Именно в осажденном Берлине, среди руин, встретились две женщины. Две молодые и красивые женщины, столь разные по происхождению и темпераменту.

Хэрриет встретила там же молодого русского офицера. Он отличался от других солдат тем, что был сыном князя. Звали его Никки. Он был молод, красив, аристократичен и выглядел шикарно в долгополой серой шинели и высоких сапогах. Широкоплечий, с глазами голубыми, как ясный летний день.

Никки ходил на свидания с Хэрриет, и весьма скоро она отчаянно, безнадежно в него влюбилась.

В один из вечеров, на свидании, он с возбуждением сообщил, что ему удалось достать два билета на представление, которое должно было быть в американской зоне. Он отчаянно желал видеть игру молодой актрисы, чье имя гремело в России до войны, и игру которой прославляла в восторге вся его семья.

Хэрриет вспоминала, как был очарован Никки игрой Павлы Эдриан. Потом в бар, куда Никки повел Хэрриет на ужин, ко всеобщему изумлению и восторгу, вошла Павла Эдриан с группой актеров и американских офицеров.

Никки был ошарашен и настаивал на том, чтобы представиться, поэтому Хэрриет, которая знала большинство американских офицеров и желала сделать приятное своему любимому, выхлопотала ему приглашение за столик Павлы.

То был славный вечер. Они болтали за столиком все трое, а потом их часто видели вместе то там, то здесь. Хэрриет и Павла настолько подружились, что стали совершенно как сестры.

— И, конечно, произошло неизбежное, — продолжала Хэрриет быстро взглянув на Павлу. — Ситуация была дикой. Казалось, Никки любит нас обеих. Один вечер он приходил ко мне, заверял в своей неизменной преданности, а в следующий вечер уходил к Павле.

— Но я так его любила, — пробормотала Павла, — что могла бы простить ему все.

— Не совсем все, — спокойно возразила Хэрриет. — Видите ли, ни одна из нас не догадывалась, что он любит другую. Во время войны все так непостоянно, так эфемерно, что такие вещи случаются часто. Любовь достигает такой невероятной силы, которой бы хватило в мирное время на долгие годы. Затем людей перебрасывали в иное место дислокации, иногда стремительно, и большинство таких романов оканчивалось ничем. — Она скорбно улыбнулась. — К несчастью, в нашем романе на троих все было более сложно и более запутанно.

— В самом деле, — кивнула бабушка Лизл. — И очень трагично.

Лизл почувствовала, как рука Джеймса обняла ее за плечи, и она прильнула к нему, ощущая приятное тепло его рук — и ожидая продолжения истории.

Голос Павлы продолжил:

— Помню, как-то вечером я завершала представление: я сидела в своей гримерной и ожидала, что Никки зайдет за мной. Помню, дверь была открытой — и из двери мне был слышен смех и шум голосов. Девушки болтали о какой-то свадьбе, которая вызывала у них большое оживление. В те дни свадьбы вызывали всеобщий ажиотаж. Немногие решались тогда на такой шаг, и вечно были трудности с разрешением, с пропусками и с преодолением канцелярской волокиты. Власти старались не допускать браков в войсках, в особенности если желающие пожениться были подданными разных стран. В особенности это касалось русских, поэтому когда я вначале услышала имя Хэрриет, а затем — Никки, я ушам своим поверить не могла. Или не хотела поверить. Как он мог жениться на Хэрриет, когда он был влюблен в меня? — Она глубоко вздохнула, вспомнив эту сердечную рану. — Но это оказалось правдой! Когда я это осознала, меня охватили отчаяние и злость. — Павла понизила голос. — Я думала, здесь какая-то ошибка. — Голос ее стал совсем почти неслышен, и Лизл затаила дыхание. — Видите ли, Никки уже обещал жениться на мне… и мы даже согласовали с ним дату свадьбы.

Хэрриет Ловелл долго смотрела на Павлу, и ее глаза была затуманены воспоминаниями.

— Я хорошо помню этот день, Павла. Я помню, как ты вбежала в мою квартиру на Хайнештрассе, задав один вопрос: "Правда ли это?" Я помню твое лицо…

— Так ты действительно собиралась за него замуж, Хэрри?

Хэрриет глубоко, тяжко вздохнула, и седая ее голова затряслась от волнения. Она вспоминала годы юности — она вспоминала прошедшее.

— Да. Мы с ним… — Она взглянула на Павлу. — Да, я собиралась выйти за него замуж — ведь я так любила его…

Лизл увидела, как ее правая рука ожесточенно вертит на пальце сапфировое кольцо. Старая леди была в большом эмоциональном напряжении.

— Но так и не вышла, — тихо подсказал Джеймс.

— Нет, не вышла. Видите ли, — голос ее упал, — я же не знала, что Павла любит его так же сильно. Как бы мы ни были с ней близки, мы никогда не говорили о нем, кроме как по-дружески. Я выяснила правду лишь тогда, когда она спросила меня: правда ли то, что мы обручились. Я не могла тогда понять, отчего она так погрустнела: ведь я думала, она будет рада за меня…

Голосок Хэрриет стал совсем неслышен.

Тут вступила Павла:

— Я так и не сказала ей, отчего я была в таком отчаянии. В особенности не могла я этого сказать, потому что видела, как сильно она его любит. По правде говоря, в тот момент я вообще не могла говорить — поэтому я просто ушла. Но Никки сам рассказал ей.

Она повернулась к камину и, поднявшись, встала у него. Она стояла неподвижно, и в луче солнца, загораживающего ее лицо, не видно было его выражения.

— Так что ты не смогла сказать ей? — Лизл встала и подошла, взяв бабушку за руку. — Что ты так и не сказала ей, бабушка?

Две старые леди переглянулись.

Затем Павла взяла Лизл за руку и глубоко вздохнула:

— Я не смогла сказать ей, что у меня будет ребенок. Я была беременна от Никки.

Повисла мертвая тишина, и Лизл сжала руку бабушки в своих руках. Глаза Павлы Эдриан смотрели в глаза Лизл, и ее голос, когда она заговорила, был наполнен нежностью.

— Я носила ребенка от Никки, и когда Хэрриет спустя некоторое время это узнала, она… она покинула нас. Она выхлопотала перевод в другую часть — подальше от меня и Никки.

— Я просто не вынесла бы этого, — прошептала Хэрриет. — Мне нужно было уехать. И как можно дальше.

Хэрриет Ловелл встала и стояла молча, глядя в камин. Лизл переводила взгляд с одной старой леди на другую, искренне переживая за обеих.

— И что случилось с ребенком, 6абушка? — спросила она. — Что случилось с тобой и твоим русским солдатом?

Бабушка долго смотрела в хрупкую спину Хэрриет, прежде чем начала говорить вновь:

— Мы с Никки тайно обвенчались в деревушке неподалеку от Берлина. Нас венчал немецкий пастор. Некоторое время мы были очень счастливы, но когда известие о нашем браке дошло до русского командования, они отослали его в Россию… — Глаза Павлы сделались пустыми. — Мы никогда не увиделись больше, хотя оба прилагали к этому усилия много-много лет.

Она закрыла глаза и стала совсем неподвижна. В памяти она все еще держала прекрасное юное лицо солдата из своей молодости.

Джеймс тихо спросил:

— А он — все еще живет в России, если это вам известно?

Павла покачала головой.

— Он умер двенадцать лет тому назад. Они, по крайней мере, снизошли до того, чтобы сообщить мне это. Я получила письмо — хотя вряд ли это можно назвать письмом. Скорее официальный документ — так, кажется, такие вещи называются. Пришло оно из посольства и извещало меня о смерти Никки. Я помню его очень ясно: этот документ будто выжжен в моем сердце: "Николай Ашков скончался естественной смертью 2 октября сего года, и мы приносим наши соболезнования".

— А ребенок? — мягко спросила Лизл. — Что случилось с ним?

— Ах, ребенок. Та прекрасная девочка, которая у меня родилась, стала твоей матерью, Лизл.

Лизл почувствовала, как у нее прервалось дыхание. Она подозревала некоторые подробности, но теперь некоторое время не в силах была произнести ни звука. Через какие страдания прошла ее бабушка! Бабушка всегда была ее главной опорой в жизни: ее и ее матери, и она до сих пор вспоминала детские годы, когда ждала подарков, присылаемых Бабушкой. Когда ей было наиболее трудно после смерти матери, бабушка всегда была рядом, поддерживала и любила ее. Лизл встала на колени возле бабушки:

— Спасибо, Бабушка, за все, что ты сделала для меня. Твоя жизнь была так нелегка. О, Бабушка, спасибо за все!

— И именно поэтому вы ответили на мое письмо и приехали к нам? — спросил Джеймс. — Вам было известно, что Лизл собирается выйти замуж за племянника Хэрриет Ловелл?

Павла кивнула:

— Я всегда поддерживала связь с Хэрриет, хотя эта связь была несколько односторонняя, по правде говоря. — Она глубоко вздохнула. — И моей идеей было послать сюда Лизл в отпуск. Я думала, что покой и тихое уединенное место излечат ее после той возмутительной чепухи, которую писали в прессе. Я, конечно, не предвидела, что красивый молодой человек — вы, Джеймс, — вознамерится похитить сердце моей внучки. Из тех нескольких писем, которые я получила от вашей тетушки за много лет, я так и не узнала о вашем существовании. Но когда я получила письмо Лизл — то, которое она послала мне перед отъездом во Францию — я поняла, что некий молодой человек значит для нее много больше, чем она признавалась в письме. Я поняла, что она очень опечалена тем, что тетушка его, кажется, задалась целью разрушить их союз — но Лизл никак не могла понять почему. Я-то поняла сразу, — печально произнесла Бабушка, — отчего Хэрриет столь ожесточенно настроена против моей внучки, и решила, что настала пора действовать. А потом пришло и ваше письмо, Джеймс, и я узнала, что вы любите друг друга оба. И вот я здесь — чтобы разрядить обстановку и пресечь вражду.

Хэрриет Ловелл повернулась к ним лицом.

— История будто повторяется, да, Павла? — Она оглядела всех и тихо добавила: — Думаю, теперь моя очередь сказать кое-что.

Она вновь села, поглядывая с улыбкой на Павлу, а затем — на Лизл.

— Когда я поняла, что Никки любит Павлу больше, чем меня, — тихо начала она, — я почувствовала обиду, злость и горечь. Она была так красива и талантлива, как никогда не была. А тут еще я узнала, что она ждет ребенка. Я не смогла этого вынести. Мне нужно было как можно скорее уехать из Берлина. Я любила когда-то Павлу как свою сестру. Я верила ей. И я знала, что она ничего не знала про нас с Никки. Да и как она могла знать, если я даже самой себе признаться не смела? Вам не представить моего отчаяния. Я возненавидела всех, в особенности возненавидела всех актрис. И все эти годы я прожила с ненавистью, разъедающей меня изнутри. Когда вы приехали, Лизл, — голос ее смягчился, и она взглянула Лизл в лицо, — в вашем лице я вновь увидела Никки: вы же знаете, вы очень похожи на него. Я действительно верила, что вы обманете Джеймса — как я уверила себя, что ваша бабушка обманула мое доверие; поэтому я решила сделать все, чтобы не допустить вашего брака. — Она протянула Лизл худую, костлявую руку. — Как же жестока и несправедлива я была к вам с Джеймсом. Сможете ли вы простить меня?

Лизл вскочила и встала на колени возле старой несчастной леди, которая причинила ей столько горя и неприятностей. Она взглянула в глаза Хэрриет Ловелл — и впервые поняла, как грустно и тяжело было ей жить все эти годы.

— Конечно, я простила вас, — заверила ее Лизл. — Каким-то образом, не знаю, почему, я всегда понимала, отчего вы такая.

Павла Эдриан встала и протянула к Хэрриет Ловелл руки.

— Столько лет прошло, Хэрриет; нужно оставить обиды в прошлом и начать жить настоящим.

Хэрриет кивнула, и ее рука схватила руки Павлы. Она улыбнулась:

— Да, пора. А теперь, полагаю, нужно устроить свадьбу твоей внучки и моего племянника.

Лизл почувствовала, как рука Джеймса сжала ее руку. Он ступил шаг вперед и одарил двух старых женщин своей неподражаемой улыбкой.

— Тетя Хэрри… Бабушка… Я обеих вас люблю, и никто другой так не рад, как я, что старые скелеты позабыты в шкафу. — Он обернулся к Лизл, взяв ее за руку. — Но, с величайшим уважением к вам, мы с Лизл должны сказать, что наша свадьба — это то, что мы желаем устроить сами.

Тетя Хэрри ступила ему навстречу, и на щеках ее появилась краска. Старые привычки с трудом забываются, подумала Лизл. Но Бабушка положила на плечо Хэрриет сдерживающую руку, одобрительно проговорив:

— Теперь наступило их время, Хэрриет.

Хэрриет с потемневшими глазами и улыбкой нерешительности поглядела на Джеймса, а затем — на Павлу.

— Хорошо… Ты права, Павла, и прости меня, Джеймс. Мне так жаль, — добавила она.

Темные глаза Джеймса пристально глядели на тетушку.

— Разве я не говорил тебе, тетя, как много значит для меня Лизл? И разве я не говорил, что что бы там ни случилось, я женюсь на ней? — Тетушка медленно кивнула, а он продолжил: — Разве я не говорил, что тебе не стоит жалеть ни о чем?

Хэрриет Ловелл ненадолго прикрыла глаза, а затем открыла их и улыбнулась:

— Благослови Господь вас обоих.

Джеймс вывел Лизл из комнаты, оставив двух старушек предаваться воспоминаниям, и они пошли в сад. Они гуляли в тишине, и каждый пытался выйти из круга воспоминаний о давно минувших событиях — в свой собственный мир, мир наслаждения, радости, мир сегодняшнего и завтрашнего дня.

Джеймс нежно поцеловал ее и прижал к груди.

— Ты не возражаешь, Лизл?

Она взглянула в его лицо, но сумерки скрывали выражение его глубоких темных глаз.

— Против чего?

— Против того, что я сказал: мы бы хотели сами устроить свою свадьбу.

Она улыбнулась и снова положила голову ему на грудь.

— Конечно, я не возражаю.

— А что касается самой свадьбы, Лизл…

— Что?

— Мне удалось заполучить разрешение: десять часов утра тебя устроят?

Лизл поглядела ему в лицо, не веря.

— Завтра?

— Ты против?

— Ты слегка торопишься, не так ли?

— Не думаю. Зачем ждать еще?

Лизл рассмеялась.

— Что ж, я согласна. Я предполагаю, что и медовый месяц уже продуман, так?

Он притянул ее к себе.

— Я бы желал провести некоторое время на острове…

— О, да… на острове.

Он обнял ее за шею, и Лизл почувствовала его близость.

— Ты не замерзла, моя любовь?

Лизл затаила дыхание.

— Нет. Как я могу замерзнуть возле тебя?

Он тихо рассмеялся, покрывая ее лицо поцелуями.

— Прижмись ко мне сильнее — и я согрею тебя. — Он сунул руку в карман и вынул маленькую коробочку, вручив ей: — Возьми этот подарок, любовь моя, от всего моего сердца.

Она открыла коробочку и обнаружила изумрудное кольцо, которое сверкнуло всеми своими гранями в заходящем солнце. Она надела кольцо на палец.

— Джеймс, какое оно красивое, — тихо проговорила она. — Я буду носить его до самой своей смерти, чтобы доказать свою любовь. — Она еще раз поцеловала его и покачала головой: — Клянусь: сегодня ночью я не засну.

Его губы коснулись ее волос.

— Прижмись ко мне, и я покажу тебе, как насладиться сном сполна.