Автор:

Джасинда Уайлдер

Оригинальное название: Trashed

Серия: Стриптизерша #2

Переводчик: Inna_Zulu

Сверка: Jakarta

Редактор: Ms.Lucifer

Вычитка: Jakarta

Джасинда Уайлдер

От автора бестселлеров

«THE NEW YORK TIMES»

 

ДЕВУШКА У ОБОЧИНЫ

Роман

Все права защищены. Эта книга или любая ее часть не может быть воспроизведена или использована в любой форме без письменного разрешения автора, кроме краткого цитирования в рецензии.

Это художественное произведение. Имена, персонажи, предприятия, места, события и происшествия являются продуктами воображения автора либо использованы в вымышленном образе. Любое сходство с реальными лицами, живыми или мертвыми, или реальными событиями является чисто случайным.

 

АННОТАЦИЯ:

Я – никто. Я – сирота. Уборщица. Студентка колледжа. Девственница.

А он? Он – бог. Один из самых горячих звезд боевиков, когда-либо украшавших киноэкраны, огромный, мускулистый, роскошный и знаменитый. Он мог бы иметь любую в этом мире.

Тем не менее, несмотря на пропасть, разделяющую наши миры, я оказываюсь в его номере отеля, и он ведет себя так, будто я самая красивая девушка в мире. Но я не такая. Он тот, о ком мечтает каждая женщина, а я просто... я.

***

Она не понимает, как сексуальна и по-особому красива. Но, серьезно, она великолепна. Я встречался с некоторыми самыми соблазнительными голливудскими красотками, но никто из них этой девушке и в подметки не годится. Я хочу ее. И тот факт, что она закрыта, а также то, что ее невозможно понять, только делает увлечение ею еще более интригующим.

Последнее, чего я ожидаю, что одна ночь удовольствия превратится во что-то, что я не в состоянии забыть, даже после того, как она пошла своей дорогой, а я своей. Я не могу ее забыть, как ни стараюсь. И в следующий раз, когда мы сталкиваемся друг с другом, я понимаю, что не смогу снова отпустить ее. Чего бы это мне ни стоило.

***Это самостоятельный современный любовный роман без цензуры, действие которого происходит в мире людей, лишенных покровов***

 

ГЛАВА 1

АДАМ

— ...и, если вы посмотрите направо, то увидите старый форт. Этот предмет особой гордости острова, действительно, расположен на утесе, что в порядке вещей. Построенный в одна тысяча семьсот восьмидесятом году англичанами, он был призван заменить старые деревянные конструкции Форта Мичилимакинак1, который был основан французами около одна тысяча семьсот пятнадцатого года.

Извозчик конного экипажа делает паузу, чтобы цокнуть языком на двух огромных Першеронов2, направляя их вверх на холм, а затем продолжает:

— Британский военачальник думал, что Мичилимакинак будет слишком трудно защищать, поэтому он начал строительство нового форта здесь, на острове, используя богатый природный известняк в качестве основного строительного материала. Форт использовался для контроля над проливами во время войны за независимость3 и, несмотря на условия договора, англичане не ослабляли контроль за фортом вплоть до тысяча семьсот девяносто шестого года.

Моя партнерша, Роуз Гаррет, откинувшись, сидела на скамейке рядом со мной, держа наполовину пустую бутылку воды в одной руке и телефон – в другой. Ей так же скучно, как и мне. Извозчик дергает поводья, экипаж заворачивает за угол; и мы приближаемся к центральной улице. Сегодня жаркий день, и даже тени от крыши экипажа недостаточно, чтобы нас охладить.

Режиссер, Гарет Томас, а также два исполнительных продюсера и несколько актеров второго плана сидят впереди нас. Всем нам – жарко и скучно; мы жаждем вернуться в отель, но поездка в экипаже продлится более полутора часов, и нас провезут по всему острову. Я слышал, что этот тур должен быть очень веселым, но на данный момент – меньше чем за десять минут – я устал, голоден, раздражителен и неусидчив. Уже приближается время обеда, а когда я голоден, становлюсь еще тем мудаком.

Я постукиваю пальцами по коленям; взгляд блуждает от одной части экипажа к другой, не замечая постоянное бормотание гида-экскурсовода и возницы. Никто не обращает внимания на то, что мы бы предпочли вернуться в отель. Я знаю, что бы хотел. Это дерьмовое место. Гостиницы тут чуть получше, чем мне обычно нравится, но таких здесь немного, даже среди пятизвездочных отелей, где я останавливаюсь, чтобы быстро добираться до мест съемок.

Мы застряли на острове Макино4 на все выходные, чтобы присутствовать на грандиозном гала-приеме, который посвящен сбору средств на благотворительность. Это рекламное мероприятие, своего рода пафосный голливудский торжественный прием, какие я ненавижу посещать, но пока иного выхода у меня нет. Я действительно не хочу идти на этот ужин. Это статусное мероприятие с дресс-кодом, где требуется пара и смокинг и где вы должны уметь правильно пользоваться столовыми приборами и своим внутренним голосом. Все будет неловким, формальным и неудобным, а еще я ненавижу носить костюмы, а смокинги и подавно.

И хуже всего, что единственной возможной парой, с которой я могу пойти – это моя бывшая, Эмма Хейс. Я лучше выколю себе гребаные глаза, чем снова увижу эту суку после того, что она сделала со мной, но у меня нет особого выбора. Вы не можете просто притащить левого на событие такого рода. Там будут папарацци, вспышки фотокамер, что просто является еще одной причиной, чтобы не светиться с Эм, потому что желтая пресса начнет вопить, что я принял обратно неверную шлюху.

Я погрузился в размышления, пытаясь выяснить, как, черт возьми, собираюсь продержаться все торжество с Эм и все это время быть вежливым? Я не обращаю внимания ни на что, не замечаю пот, стекающий мне под нос и Роуз, болтающую без умолку по сотовому. Я делаю все, что только можно, чтобы игнорировать окружение, и молюсь, чтобы экскурсия закончилась.

И тогда я вижу ее.

Вижу ее волосы. Бл*дь, волосы – река из черных локонов, черт возьми, почти до талии. Она отворачивается, голова запрокинута назад, волосы распущены и ниспадают на спину мерцающим черным водопадом. Как вороново крыло, они такие черные, что отливают синевой, поблескивая на солнце, когда она встряхивает ими. Девушка стягивает резинку для волос с запястья, а потом собирает волосы в конский хвост, который затем скручивает в свободный пучок на затылке. Моя сестра, Лиззи, назвала бы это шиньоном. Я не знаю, откуда, но это первое, что приходит мне в голову.

И, боже, шея. Когда она наклоняет голову назад, то шея нежно изгибается, обнажая скрытую кожу для солнца. Ее можно целовать часами.

Она приподнимает пучок одной рукой, проводит ладонью сзади по шее и по плечам. Потом оборачивается и оказывается прямо напротив меня.

Я заворожен. Пойман в ловушку. Не могу моргнуть, не могу отвести взгляд.

Кожа загорелая, не оливковая, просто с естественным загаром, который становится темнее после нескольких часов на солнце, а глаза – огромные, широкие, темно-карие, как шоколадные озера. Я меньше, чем в трех метрах от нее, когда мы проезжаем мимо, и девушка смотрит прямо на меня, застыв с рукой на шее; глаза находят мои и расширяются, когда она понимает, кем я являюсь.

Я даже не осознаю, что двигаюсь, но следующее, что делаю, – это выпрыгиваю из экипажа и бегу назад навстречу девушке. Роза только закатывает глаза, а Гарет высовывается с криком: «Адам! Какого черта ты делаешь? Адам?»

Девушка хватается за что-то, что прислонено к ее ногам, а затем быстро отворачивается от меня и отходит, как будто боится или стесняется. Может и то, и другое; говорят, чики порой пугаются меня.

Я догоняю, а затем медленно шагаю в такт рядом с ней.

— Привет, — говорю я.

Она наклоняет голову и продолжает идти, не глядя на меня.

— Привет.

У нее очень низкий голос, как если бы она не была уверена, будет ли разговаривать со мной. Но это глупо, поскольку я уже подошел к ней.

Делаю длинный шаг, чтобы оказаться перед ней, затем разворачиваюсь, идя вперед спиной, и наклоняю голову, пытаясь поймать взгляд больших карих глаз.

— Я – Адам.

— Да ладно.

Не такого ответа я ожидал.

— Хорошо, думаю, ты знаешь мое имя, — смеюсь я.

И жду ответа, все еще вышагивая вперед спиной рядом с ней.

— Скажешь мне свое?

Она качает головой, проходит мимо меня, резко сворачивает в сторону, небольшой метлой сметает пустую, мятую бутылку из-под воды в ручной совок, а затем идет дальше, не оглядываясь на меня. Только сейчас я понимаю, что на ней надето: цельный комбинезон, светло-серый с зеленой отделкой на рукавах и внизу по бокам. Еще на ней потертые черные военные ботинки, а передняя часть комбинезона расстегнута чуть выше пупка, раскрывая белую обтягивающую майку.

Черт, выглядит горячо.

И вот тогда я понимаю, насколько высока эта чика. Мой рост – сто девяносто два сантиметра, а она всего лишь ненамного ниже меня – на восемь или десять сантиметров, не больше. И, бл*дь, такая аппетитная. Я имею в виду, даже несмотря на довольно бесформенный комбинезон, маскирующий фигуру, изгибы у нее то, что надо.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я. Признаю, что это не самый умный вопрос, из когда-либо заданных мной.

Она перестает подметать уворачивающуюся от совка салфетку и бросает на меня взгляд, типа «Ты что, дурак?».

А потом, умышленно, каждым жестом демонстрируя сарказм, заканчивает заметать салфетку в совок.

— Работаю.

— Значит, ты работаешь на острове?

Я обычно не туплю, но тороплюсь найти хоть какой-нибудь способ, чтобы заставить эту девушку общаться со мной.

Она закатывает глаза.

— Ну, это остров, однозначно, и, да! Я работаю. Похоже, что, да, действительно работаю на острове.

Она продолжает идти, пока не доходит до мусорного ведра на колесиках, и затем бросает в него собранный мусор. Потом толкает ведро одной рукой, придерживая другой щетку и совок. Я стою и смотрю, как она уходит, понимая, насколько глупо выгляжу. Встряхнув головой, я оглядываю улицу. В поле зрения попадает магазин сладостей, где виднеется холодильник с напитками. В голову приходит идея, и я уже мчусь в магазин через дорогу осуществлять задуманное. Или закусочную, кажется, здесь так их называют. Я покупаю полкило сливочных помадок трех различных вкусов и две бутылки воды, стараясь приложить все усилия, чтобы вести себя как обычно – не высовываясь и надеясь, что никто меня не заметит.

Девушка за прилавком, однако, ахает, когда я выкладываю пятьдесят долларов.

— Черт подери! Ты... ты... ты..., — она запинается, явно смущенная.

Я улыбаюсь ей моей самой яркой фальшивой улыбкой.

— Адам, — говорю я, протягивая руку.

Она берет мою руку в свою, глупая, гребаная, бредовая ухмылка расползается по ее лицу. Она достаточно симпатичная для семнадцатилетней школьницы.

— Адам Трентон.

Она удерживает мою руку и не отпускает, пока я буквально не вытаскиваю свои пальцы из ее.

— Черт подери. Срань Господня. Ты – Адам Трентон.

Я киваю.

— Да. Это я. Позволь мне заплатить за помадку, милая? — Я пододвигаю наличные к ней еще ближе.

Она смотрит непонимающе, а потом произносит:

— Да. Да! Прости, простите, Адам. Мистер Трентон, я имею в виду. М-м-м. Да. Сдача.

В толпе позади меня теперь стали слышны тихие разговоры и щелканье камер сотовых телефонов. Стоило ли терпеть это из-за сраной помадки? Дебил. Я получаю свою сдачу, одариваю девушку еще одной улыбкой на миллион долларов и отхожу.

— Не мог бы ты… Прости, я не должна этого делать, но, я никогда не встречала никого… я имею в виду, хм..., — запинается она.

Я разворачиваюсь, беру салфетку, протянутую мне, и подписываю ее «Шарпи»5, который всегда ношу в кармане.

— Держи, детка, — протягиваю ей подписанную салфетку. — Я действительно должен сейчас идти. Рад был познакомиться.

Я стараюсь проскользнуть мимо толпы, но кто-то называет меня по имени, а кто-то кричит: «Марек! Марек!» – имя персонажа, которое сделало меня известным, как героя популярного комикса. Я подавляю недовольный вздох и беру сумку вместе с бутылками в одну руку. Я подписываю два рюкзака, три шляпы, шесть ноутбуков, три квитанции и позирую для десяти снимков, прежде чем смог выскользнуть из закусочной сладостей. Закусочная? Что еще за чертова «закусочная» вообще?

К этому времени девушка уже ушла. Я внимательно осматриваю улицы, продолжая двигаться, игнорируя долгие взгляды, которые получаю от толпы на тротуаре. Чуть не сталкиваюсь с парой крупных черных лошадей, тянущих длинную повозку и вынужден отпрыгнуть назад с дороги. Потом я пересекаю улицу, направляясь туда, откуда пришел и слышу, как колесики катятся по брусчатке далеко впереди меня, и с космической скоростью бросаюсь вслед за ней.

Я ловлю девушку, когда она заворачивает за угол, направляясь во внутренний двор.

— Эй! Подожди!

Она останавливается, оборачивается и закатывает глаза, когда видит меня.

— Я все еще работаю, приятель.

Хотя, судя по окружению, она должна уже закончить на сегодня. Другие люди в таких же комбинезонах приходят и уходят, и на одной стене прикреплена табличка с надписью: «только для персонала, занимающегося уборкой».

— Ты уже уходишь, да?

Она откидывает прядь волос, упавшую на глаза.

— Да. Какого черта?

Я держу пакет с помадками и бутылки с водой.

— Поужинаешь со мной?

Она на самом деле смеется над этим; улыбка освещает ее лицо, а карие глаза сияют, как лучики света.

— Помадки? На ужин?

Я пожал плечами.

— Ну, да. Почему нет?

Она кидает на меня скептический взгляд.

— Чего ты хочешь?

— Только твое имя. И тебя, чтобы съесть немного помадок со мной.

Я с резким треском открываю бутылку с водой и делаю длинный глоток.

От моего внимания не ускользает то, что хоть она и пытается казаться равнодушной, ее глаза следят за моим горлом, когда я глотаю, пробегают вниз по груди и рукам, пока она думает, что я не вижу.

Девушка мнется.

— Зачем?

Я пожимаю плечами.

— Мне скучно, а ты великолепна.

— Хороший ход, мудак. — Она морщится.

— Это не ход! Было жарко и скучно, как в аду, и я голоден. А ты действительно очень красивая, — смеюсь я.

На ее щеках появляется румянец, но она остается совершенно бесстрастной.

— Угу. Потная, вонючая и одета в комбинезон. Это очень сексуально выглядит, я уверена.

Она отворачивается от меня.

— Не знаю, что тебе нужно, Адам, но я, очевидно, не та, кем ты меня считаешь.

С этими прощальными словами она протискивается сквозь двойные двери, толкая мусорку вперед.

Облом. Боже. Давно со мной такого не случалось.

Я ухмыляюсь – люблю вызовы.

* * *

ДЕЗ

Что, черт возьми, треклятый Адам Трентон делает на острове Макино? И что еще более важно, зачем он разговаривает со мной? Ведь там была Роуз Гаррет с ним, в экипаже. Я уверена. Роуз Гаррет, которая снялась в «Унесенные ветром» с Доусоном Келлором. У нее три «Оскара» и две премии «Эмми», и она – одна из самых горячих актрис в Голливуде, а также одна из самых желанных женщин в мире.

Я трясу головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. Чокнутый, ясное дело. Наверное, подумал, что я буду лебезить перед ним или умолять его дать мне отсосать у него за магазином.

Точно.

Но я никак не могу выкинуть его глаза из головы с того момента, как закончила с работой. Они такого странного оттенка, светлые-зеленые, почти пастельного цвета. И такие яркие, пронзительные. Он смотрит на меня так, будто на самом деле видит меня, как будто может прочесть все мои секреты по глазам.

Я регистрирую время ухода с работы, машу рукой Филу, начальнику, а затем расстегиваю комбинезон наполовину, обвязывая рукава вокруг талии. Сегодня горячий, влажный, липкий день. От меня дурно пахнет, капает пот, и все, что я хочу, – это вернуться в мою маленькую комнату и принять душ. Сначала холодный – освежиться, потом горячий, чтобы вымыться. Может быть, встретиться позже с Джимми и Рут и пропустить пару стаканчиков.

Я выхожу из магазина и иду через двор быстрым шагом, подняв к шее мою майку-алкоголичку, чтобы вытереть пот с лица. На мгновение ткань закрывает обзор, и поэтому я не вижу его. Однако чувствую. Вернее, чувствую ледяную пластиковую бутылку с водой сзади шеи.

Инстинкт берет свое; я не из той породы чикс, которых вы бы хотели напугать, учитывая, где я выросла. Разворачиваясь, сильно толкаю твердое, тяжелое, горячее тело мужчины, заставляя его споткнуться и отойти на пару шагов.

— Бл*дь, я просто пытаюсь немного охладить тебя.

Он смеется, впрочем, незлобно.

Я – высокая девушка. Сильная. Мне приходилось защищать себя не единожды, так что я знаю, что могу толкнуть чертовски сильно. Но этот парень? Он едва сдвинулся. Всего на пару шагов. После такого сильного толчка большинство мужчин отлетели бы достаточно далеко.

И все же, несмотря на мою реакцию, он смеется и идет ко мне, подкрадываясь, как будто приближается к опасной собаке, и протягивает бутылку с водой.

— Вот. Возьми. Я не обижу тебя, клянусь, — говорит он, используя низкий, успокаивающий баритон. — Возьми ее. Все в порядке.

Я качаю головой и ухмыляюсь, желая быть рассерженной, но он слишком, блин, великолепен и забавен. Он крупный. Всего на несколько сантиметров выше меня, ростом около ста девяноста сантиметров, но его тело это... – крепкие мышцы без капли жира. Логично ж, так как Адам Трентон является самой большой звездой экрана после «Скалы» Джонсона – большой в плане мышечной массы и роста, а также известности и популярности.

Я беру бутылку с водой, откручиваю крышку и делаю большой глоток. Так прохладно и хорошо. Чувствую, как он наблюдает за тем, как я пью, и замираю, глядя на него.

— Что?

Он просто пожимает плечами и качает головой.

— Ничего.

Я заканчиваю пить двумя длинными глотками.

— Спасибо, — говорю я, поднимая бутылку.

— Нет проблем.

Неловкое молчание.

— Так что насчет ужина?

Он вытаскивает коробку помадок.

— У меня есть с темным шоколадом, шоколадные с арахисовым маслом и шоколадные с какими-то орехами.

— Грецкими орехами, — говорю я ему.

— Грецкими орехами?

Он кажется озадаченным. Он что, не в состоянии следить за разговором?

Я указываю на помадки.

— Орехи в помадке. Это грецкие орехи.

Я проговариваю и подчеркиваю слова; сарказм так и сочится.

— О. Точно. Да, я знал это.

Он всматривается в меня, как будто что-то просчитывая.

— Ты похожа на шоколадку.

Боже, если бы он только знал. Я кидаю на него украдкой взгляд, в то время как он ломает темную шоколадную помадку на огромные кусочки. Его кожа темная от природы, будто он родом из южной части Тихого океана, а если загорит, то, наверное, становится еще темнее. Бледные, светло-зеленые глаза выбивают меня из колеи. Я не уверена, что это наследственное, но не прочь попробовать такого рода шоколад, когда угодно.

Не то, что подобное может случиться. Не с ним и уж точно не со мной. Он – звезда Голливуда. У него в сотовом, наверное, есть номер телефона Натали Портман или кого-то в этом роде. А я – никто. Меньше, чем никто. Сборщик мусора.

Развлечение для него.

Мои мысли омрачают момент.

Но затем он протягивает мне кусочек помадки, и, естественно, я не могу отказаться.

— Ты еще не сказала мне свое имя, — его голос звучит близко.

Слишком близко. Я поднимаю глаза – он, прислонившись к фонарному столбу, всего в десяти сантиметрах от меня. Его голос похож на мурлыканье льва. Кусочек помадки прилип к губе, прямо в уголке рта, но он этого не замечает. Лишь берет еще три кусочка в рот, не чувствуя лишний шоколад на губах. Я хочу протянуть руку и убрать его пальцем, может, даже потом оближу его.

Черт, о чем я думаю?

Но рука явно не имеет никакого здравого смысла или сдержанности, потому что я все-таки дотрагиваюсь до его рта и вытираю темное пятнышко. Он застывает, напрягается, и мы оба следим за моей рукой, удивляясь тому, что делаю.

Становится только безумнее.

Я чувствую, как что-то огромное и грубое оборачивается вокруг моего запястья; смотрю вниз и понимаю, что он схватил мою руку, и, хотя у меня точно не изящные и маленькие руки, но его лапищи, на самом деле, лапищи. Ширины его руки от мизинца до большого пальца достаточно, чтобы легко обхватить обе мои руки; ладони – мозолистые, пальцы – нежные, но неумолимо властные.

— Я сожалею, я… Я не знаю, почему сделала это. — Он, должно быть, в бешенстве из-за того, что я хотела прикоснуться к нему таким образом. — У тебя просто было что-то... — Не уверена, куда словами могу завести разговор, поэтому резко затыкаюсь.

Он не отвечает. Глаза цвета листвы впиваются в меня; такие яркие, насыщенные, и загадочные. Я не могу понять, о чем он думает. Не могу даже усомниться.

А затем, до смешного нелепо, он подносит мою руку к своему лицу, направляя мой палец прямо к себе в рот.

Нет.

Нет, ведь он не собирается…

О, да. Он делает это.

Сердце в буквальном смысле слова совершенно перестает биться, просто замораживается в груди, я не могу вдохнуть воздух; его рот – горячий, влажный и теплый – охватывает палец. Язык скользит по подушечке, слизывая шоколад. Взгляд ни на секунду не покидает моих глаз. Нужно дышать, необходимо сделать вдох. Глаза опускаются на мои соски, которые, надо признать, довольно заметны на данный момент, даже в спортивном бюстгальтере и майке. Но его взгляд не задерживается, просто подмечает, оценивает и возвращается ко мне; палец все еще у него во рту. Губы вытягиваются, охватывают сустав пальца, и затем… освобождают его.

Запястье Адам до сих пор держит в руке, не отпуская, просто держит мягко, но уверенно.

Я с трудом сглатываю, моргая, а затем рывком освобождаю руку и отхожу от него прежде, чем вспылю или сделаю что-нибудь совершенно идиотское, например, согласиться на все, что он предложит мне.

— Поужинаешь со мной?

— Нет.

— Да.

Я пристально смотрю на него:

— М-м-м. Не уверена, что ты получишь «да», и это не сработает.

Он только ухмыляется, глядя на меня. Нет, это не ухмылка. Это... испепеляющий взгляд.

Помню, как сидела в гостиной последнего семейного приюта в Саутфилде, навещая любимую сводную сестру. Она заставила меня смотреть с ней мультик про Рапунцель «Запутанная история»; там был момент, когда главный герой, Флинн Райдер, уходит, говоря: «Я не хочу этого делать, но ты не оставляешь мне выбора». Затем он смотрит в глаза Рапунцель многозначительным взглядом и говорит: «Сейчас будет... испепеляющий взгляд». И он демонстрирует эту милую сексуальную ухмылочку, которая, очевидно, должна сразить наповал.

Та улыбка, как у Адама сейчас.

Но, в отличие от Флинна, она, похоже, действительно срабатывает. Уголки его губ слегка изгибаются, глаза сужены, губы плотно сжаты… ох уж эти губы, которые так умоляют поцеловать себя... да, она сработала. О боже, я не могу отвести взгляд. Пытаюсь, но не могу.

Он просто ох*еть, как горяч.

И уже из-за какой-то улыбки я помышляю сказать «да» и пойти поужинать с ним. Я хочу притвориться, что, в самом деле, нравлюсь этому развратному, знаменитому, великолепному красавчику, которой желает провести со мной время.

Он идет и тянет меня за собой; он нежный, но и неотразимо сильный. Я иду позади него, и почему-то мы держимся за руки. Пальцы не переплетены вместе в интимной манере – он просто держит меня за руку и тянет за собой; я не могу сопротивляться, лишь наблюдаю, как длинные, мощные, как стволы деревьев, ноги движутся в пляжных шортах цвета хаки, как поигрывают рельефные икры. Даже икры у него мускулистые. Это совершенно нелепо. Я не думала, что парни такого телосложения на самом деле существуют в реальной жизни.

Но вот он, настоящий, тащит меня вперед и держит меня за руку.

Какого, собственно, хрена вообще происходит? Что здесь творится?

— Куда мы идем?

Я ухитряюсь вразумительно произнести слова и выстроить их в грамматически правильное предложение.

— На ужин.

Он все еще ведет меня, отчего мне становится интересно, знает ли он, куда мы идем, поскольку Адам держит курс в обратном направлении от ресторанов, баров и кафе.

— Но я сказала «нет».

Он смотрит на меня.

— И что?

— Это значит, я не хочу ужинать с тобой, — говорю я. Слова звучат достаточно твердо.

Это была гребаная грязная ложь, но ему не обязательно знать; я не собираюсь признаваться ему. Или самой себе. Потому что пойти на ужин с Адамом Трентоном – это плохая идея.

Он будет ожидать от меня чего-то, что я не готова дать.

Адам останавливается, а потом каким-то образом обе мои руки оказываются в его, глаза скользят вниз к моим, внимательно изучая и легко обнаруживая ложь в моем сердце.

— Ты же тоже хочешь.

Я, может быть, хочу много вещей, но точно не лгунья.

— Я в своей рабочей униформе, весь день работая под солнцем, отчего теперь вся потная.

Он наклоняется ко мне:

— Но это сексуально.

Он урчит, как лев, заставляя голос звучать одновременно и многообещающе, и грязно.

Трудно глотать и даже дышать, потому что он стоит так близко ко мне, что даже лист бумаги погнется между нами; его присутствие подавляющее, доминирующее, заставляющее не замечать ни цоканье лошади, запряженной в повозку, ни рысь, проносящуюся мимо нас, ни крики чаек над головой.

— Хороший план, мудак. — Это прозвучало чертовски равнодушно.

Он игнорирует это.

— Это всего лишь ужин. Я здесь только на выходные, хорошо? Какой может быть вред?

— Просто ужин?

Он кивает.

— Просто ужин. Обещаю.

— Хорошо. Но позволь мне принять душ и переодеться.

Он ухмыляется и следует за мной до общежития, в котором остановилась на лето.

Я только что согласилась на ужин с Адамом Трентоном?

Это плохая идея.

Знаю, но по непонятным для меня причинам, я игнорирую внутренний голос.

 

ГЛАВА 2

АДАМ

Я сижу на ступеньках дома и, пока она собирается, убиваю время, копаясь в телефоне.

И до сих пор не знаю ее имени. Это же полная хрень, серьезно. Я слизывал помадку с ее пальца, был так близко к ней, что почти мог чувствовать, как бьется ее сердце, мог видеть, как пульсирует жилка на изгибе шеи. Я добился ее согласия на ужин, но так и не узнал имени.

Думаю, придется посидеть здесь некоторое время, потому что, по пройденному опыту, чикам всегда необходимо несколько часов, чтобы подготовиться. Но не проходит и двадцати минут, как она выходит из двери. На ней узкие, потертые синие джинсы с дырками на бедрах. Они не похожи на дорогие дизайнерские рваные джинсы; скорее, они кажутся старыми, изношенными до такой степени, что дырки на них появились от долгой носки. Я слышу ее прежде, чем вижу, поэтому первое, что бросается в глаза, это «чаксы»6. Белая полоска резины вокруг основания обуви на обоих кедах раскрашена черным маркером в клетку. Глядя на такую обувь, очевидно, что она носила их в течение длительного времени. Глаза путешествуют вверх по ногам и, о боже, эти женские ножки просто убийственны. Они длинные от ушей, но не тощие, как у некоторых высоких девушек. А соблазнительные, с мышцами и плотью.

Боже, я смотрю на них, и в этот момент ничего не хочу больше, чем почувствовать, как они сжимаются, обхватывая меня. Эту горячую, возбуждающую и манящую мысль я не могу выбросить из головы.

И просто пялюсь на них.

Взгляд перемещается дальше до простой черной футболки с V-образным вырезом. У меня пересыхают губы; я должен встать и отвернуться, но справедливо вношу поправку, потому что эти сильные ноги, обернутые вокруг меня, лишь начало для разгона моих похотливых мыслей.

Ее груди. Боже, просто… боже. Я не могу отвести взгляд. Футболка облегает тело, V-образный вырез обнажает глубокое, загорелое декольте, открывая взору прелестную грудь. И тогда я заставляю себя установить зрительный контакт, потому что пялюсь на нее слишком открыто и долго.

Я стою пораженный, без дара речи.

Проясним одну вещь: я находился на съемочной площадке со столькими горячими женщинами, был на вечеринках с самыми красивыми и известными девушками на земле, встречался с Эммой Хейес почти два года – это целая вечность по голливудским меркам. И Эмма... потрясающая, этого у нее не отнять, какой бы жуткой стервой она не была.

Но эта девушка в старых драных джинсах, разрисованных «чаксах» и дешевой черной футболке... убийственно красива. Не думаю, что она даже осознает это – насколько сногсшибательно прекрасна. Если бы знала, то не мела бы гребаный мусор на острове Макино.

Она умеренно пользуется косметикой, только намек на тени и тушь, чтобы выделить эти большие карие глаза, и немного цвета на щеках и губах.

М-м-м, эти губы. Пухлые и красные, умоляющие поцеловать их.

Даже уши прекрасны. У нее особенные ушки, с одним маленьким бриллиантовым гвоздиком и с тремя кольцами, поднимающимися вверх по обеим ушным раковинам.

А ее волосы.... Бог мой. Такие густые, черные, длинные. Руки вздрагивают, они так и чешутся погрузиться в эти локоны цвета черного дерева, почувствовать, как они, будто шелк, скользят между пальцами, а потом притянуть ее к своей груди… зацеловать до смерти.

— Сделай фото, чувак. А-то это надолго.

Кривая усмешка на ее губах где-то между «позабавило», «озадачена» и «польщена».

Я поднимаю телефон, провожу вверх для снятия блокировки, включаю камеру и делаю снимок. Одна ее рука – в заднем кармане джинсов, другая – небрежно свисает сбоку. Распущенные волосы черной массой обрамляют лицо, несколько прядей развеваются на ветру. Насмешливая улыбка и острый, пронзительный взгляд.

Как только я сделал фото, она бросается ко мне, пытаясь выхватить телефон.

— Я не имела в виду на самом деле сфотографировать, тупица! Я была не готова!

Она дотягивается до телефона, который держу над нами. Для большинства девушек, если я поднимаю что-то над своей головой, это становится также недосягаемо, как и Марс. Но она, безымянная красавица, такая высокая, что сможет подпрыгнуть и поймать мою руку, и черт, чика сильная. Она выхватывает мобильный из рук, прежде чем это осознаю.

— Эй!

Я вырываю его обратно до того, как она сможет удалить фото.

— Это было классное фото, нет причин для беспокойства. Ты хочешь его увидеть?

Она снова бросается на меня, одно резкое движение, и телефон – вне досягаемости, смеясь, я поднимаю телефон и держу его так, чтобы она могла увидеть снимок.

— Смотри.

Она морщится.

— Фото ужасно! Угол совсем не тот. Ты не можешь фотографировать девушку с этого ракурса. Совсем ничего не понимаешь?

— Так перестань пытаться стащить мобильник, и тогда пересниму, — говорю я.

На удивление, она уступает, затем опирается на одну ногу, другая согнута в колене, тело изогнуто, руки погружены в волосы, голова отклонена немного назад. Идеальная поза, подчеркивающая волосы и рост. Я щелкаю несколько кадров, устанавливаю фильтр, а потом показать ей.

— Так лучше? — спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

— Ну да. Нормально.

— Нормально?

Я качаю головой.

— Ты спятила. Это обалденная фотка. А ты – безумно фотогенична. Я знаю пару фотографов, которые были бы счастливы заполучить тебя в качестве модели.

Она встряхивает волосы и закатывает глаза.

— Да... да, конечно, — с сарказмом в голосе говорит она. — Расскажи еще мне.

Я убираю телефон в карман и иду вперед лицом к ней, потом останавливаюсь, из-за чего она врезается в меня.

— Ты, правда, не понимаешь, как прекрасна, так ведь?

Она толкает меня так сильно, что спотыкаюсь и едва сохраняю равновесие.

— Я уже согласилась поужинать с тобой, поэтому можешь перестать мне льстить, ладно?

Не думаю, что она понимает, кому хамит. Я быстро бросаюсь к ней и поднимаю с земли. Затем пробегаю три длинных шага, опускаю ее и прижимаю спиной к стене здания. У нее даже не было времени протестовать или пошевелиться, а я уже припираю ее к стене. Схватив обе руки и вдавливая костяшки пальцев в обшитую сайдингом7 стену, я переплетаю пальцы с ее. Придавив бедра своей массой, я тону в аромате ее кожи и волос, в том, как грудь сминается моей, как учащается ее дыхание, как она задыхается от неожиданности.

— Нехорошо толкаться, — говорю приглушенным голосом, находясь в нескольких сантиметрах от ее лица. Глаза широко раскрыты, и я чувствую, как она дрожит. — Послушай меня. Ты думаешь, я собираюсь тратить свое время на лесть? Я, бл*дь, так не думаю.

— Просто…

Я не позволяю ей закончить.

— Сейчас. Прежде чем кто-то из нас сделает еще хоть шаг, мне нужно кое-что от тебя.

Она вся трясется, глаза с блюдца, карие, глубокие, такие темные, наполненные мыслями и эмоциями, которые не могу понять.

— Что? — спрашивает она неуверенным и тихим голосом.

— Твое имя.

— Дез, — шепчет она. — Меня зовут Дез.

— Дез, а дальше?

— Росс. Дез Росс.

— Дез.

Я растягиваю слог, акцентируя звук «з» в конце и пробуя на вкус имя.

— Это сокращенно от чего-то?

— Просто Дез.

Не могу больше сопротивляться. Просто не могу. Я отпускаю ее руку и провожу ладонью по личику, а потом запускаю в густую массу черных волос. Они прохладные, шелковистые и все еще влажные. Ее рот слегка приоткрывается; у меня захватывает дух от желания предъявить права на эти красные губы, но не могу – боюсь этого, боюсь поцелуя. Я смотрю на нее, пытаюсь прочесть мысли, но она просто дышит, приоткрыв губы, ее глаза изучают мои. Я сдерживаю себя и не делаю попытку сорвать поцелуй. Дез тоже не тянется ко мне, но и не отталкивает, не пытается убежать. Ее трясет. Пальцы, все еще сплетенные с моими; они дрожат, как будто она едва сдерживает порыв эмоций. Это нервы? Желание? Или страх?

Поднимается ветер; он сильно дует вдоль аллеи, неся с собой тяжелы воздух. Это не холодный ветер, не в это время года, но он влажный, густой, сырой.

Я заставляю себя отпустить ее, отказаться от нее и, когда пространство между телами увеличивается, Дез, кажется, с трудом отходит, тяжело выпуская воздух из легких. Через мгновение она распрямляется, видимо, берет себя в руки, а затем кидает быстрый взгляд на небо.

— Кажется, дождь собирается.

Я следую за ее взглядом и вижу, как надвигаются вдруг низкие, серые тучи, закрывая голубое небо и солнце. Становится темно, и быстро холодает. Кожу покалывает, а по небу проносится оглушительный раскат грома; ослепительная вспышка молнии разрезает воздух, пронзает его и исчезает. Капля, две и три, и четыре, а потом, прежде чем мы смогли сделать хоть шаг, небеса разверзлись, и проливной дождь хлынул, как из ведра.

— Твою мать!

Я хватаю ее за руку и тяну за собой.

— Откуда, черт возьми, он взялся?

Она бежит со мной и смеется, в то время как дождь колотит по головам, и мы промокаем до ниток за считанные секунды. Я понятия не имею, куда идти, просто бегу, и она следом за мной.

— Куда мы направляемся, Адам?

— Я не знаю!

Мы добегаем до перекрестка, и она дергает меня влево, тянет вперед и ведет вниз по короткой дороге, которая выходит на центральную улицу. Дез открывает дверь и заводит меня в старый бар с низкими потолками, стертыми деревянными полами и толстыми балками; на экранах транслируются спортивные каналы, на одной стене висит мишень для игры в дартс8, около небольшой стойки восемь или десять стульев. В помещении два или три зала, несколько столов и кабинок в каждом, и, собственно, с баром в углу, в качестве центрального элемента. Это теплое, темноватое и уютное место. Можно представить, как в таком баре круглый год напивается кучка местных жителей, когда туристы уже разошлись по домам.

— Господи, все случилось так быстро, — говорит Дез, отжимая волосы. — Просто появился из ниоткуда.

Я потираю руками свои короткие, взъерошенные черные волосы.

— Без шуток. Только что светило солнце, а в следующую минуту – ливень.

Как, черт возьми, я смогу сейчас поужинать с этой девушкой? Она насквозь промокла, рубашка прилипла к телу, очерчивая чашечки лифчика, плоский живот и изгибы спины. Я вижу торчащие соски сквозь ткань ее рубашки и бюстгальтера.

Я тоже мокрый, через рубашку видно белую майку, которая превратилась в очень тонкий и мокрый хлопок. И да, будучи спортсменом и звездой боевиков, я должен быть в отличной форме, особенно во время съемок. Каждый день часами я пропадаю в тренажерном зале, чтобы сохранять форму, на которую рассчитывают продюсеры для моей роли хулигана и крутого супергероя. Что-то типа Росомахи и Бэтмена в одном лице. Он мрачный, задумчивый и ничего не хочет делать со своими суперспособностями; избегает их, пока события не вынуждают его действовать. В комиксах, по которым снят фильм, мой персонаж изображен невероятно сложенным, даже круче, чем большинство супергероев, и когда киношники начали подбирать актеров, они понимали, что должны найти кого-то, кто был бы способен достичь таких габаритов, которые необходимы, чтобы сыграть эту роль. «Скала»9 мог бы сыграть эту роль, но он старше, чем им нужно, и слишком хорошо известен. Они хотели относительно неизвестного актера, такого, кто смог бы выложиться по полной, чтобы сыграть ведущую роль, но не настолько знаменит, чтобы сразу же быть узнанным на бытовом уровне.

И тут появляюсь я. Марек в «Фулкруме»10 был моей прорывной ролью, но у меня то тут, то там было достаточно ролей второго плана, чтобы доказать мой уровень. Я по природе крупный, и при правильном режиме и тренировках, смог набрать такую мышечную массу, чтобы достичь важнейших характеристик, требующихся для персонажа. Это означало, что на данный момент, мышцы увеличены до максимума. Даже в мой первый сезон в Сан-Диего Чарджерс11 я не был таким мускулистым, и в моей насквозь промокшей футболке, я все равно, что с голым торсом.

Дез смотрит на меня довольно откровенно, пока вытирает влагу с лица кипой барных салфеток.

— Повезло, я только что приняла душ, — говорит она.

— Скажи спасибо, что на тебе нет этой рубашки, — я шучу, дергая намокшую, прозрачную ткань.

— Зато, ты, наверное, хотел бы, — говорит Дез и скользит на барный табурет.

— Черт, еще как хочу, — я располагаюсь рядом с ней на табурет и пытаюсь удержать глаза к северу от ее плеч.

Затем наступает немного неловкая тишина, во время которой она, наверное, гадает, чего от нее ждут; я же задаюсь вопросом, что сам за хрень творю. Последнее, что мне сейчас нужно – этот отвлекающий фактор и внимание СМИ. Гарет, директор, и Паркер, исполнительный продюсер, твердо уверены, что каждый причастный к проекту должен свести к минимуму взаимодействие с прессой. Мы снимаем долгожданный и давно ожидаемый сиквел «Фулкрума», что означает, что я снова буду сниматься в роли Марека. Везде, от самых известных журналов до самых маленьких блогов, люди предполагают, кто будет сниматься в фильме, каков сюжет, в общем, обычный треп. Но ведь прошло более трех лет после выхода первого фильма, а с тех пор как Гарет, Паркер и я решительно заявляли о невозможности продолжения, мельница слухов запущена и работает на всю катушку. Это означает, что любое внимание СМИ окажет влияние на съемки и может привести к возможным утечкам.

Не говоря уже о необходимости держать себя перед ними профессионально, я не вправе вляпаться во что-нибудь. После того, что случилось с Эм и того потока дерьма, что последовал за этим, последнее, что мне нужно – это быть сфотографированным с какой-то другой девушкой. Тем более, когда мы оба насквозь мокрые, ну и какой тут, предполагается, будет сбор средств в выходные?

Я не понимаю, что делаю. Не знаю, почему выпрыгнул из повозки, зачем сижу здесь с ней, почему так заинтересован в ней и почему эта хулиганистая девчонка заставляет меня быть безумным, возбужденным и голодным.

Я просто не знаю.

И понятия не имею, что будет дальше.

— Расскажи мне о себе, Дез, — говорю я, чтобы отвлечь себя от моего внутреннего самоанализа.

Она пожимает плечами.

— Я – студентка, здесь на лето по кооп-программе12. Это мой пятый год на острове.

— Специализация? — интересуюсь я, а затем обращаюсь к бармену, который остановился перед нами, чтобы получить заказы.

— Мне Сэм Адамс и девушке все, что она захочет.

— Как обычно, Дез? — спрашивает бармен.

Дез кивает, и бармен двигает мне Сэм Адамс, а затем наливает водку с тоником и ставит перед Дез.

— Как обычно, Дез? — спрашиваю я.

Она кивает и пожимает плечами.

— Ну, да. Я часто бываю здесь после работы. Наверное, чаще, чем следовало бы, но, знаешь, больше нечем заняться вечером.

Дез делает глоток коктейля и затем ставит его обратно на стойку.

— Моя специальность – социальная работа с упором на воспитание в приемных семьях.

— Приемные семьи, да?

— Угу.

Она удерживает взгляд на экране телевизора в углу и неспешно пьет свой напиток, ее поза закрытая и напряженная. Очевидно, что это не предмет для открытого обсуждения.

— Так ты здесь уже пять лет?

Она немного раскрывается в этом.

— Да. Я приехала сюда летом, когда закончила школу. К этому моменту уже была принята в государственный университет Уэйна13, и консультант в школе предложила мне вступить в кооп-программу на лето. Она знала, что эта программа сотрудничает с университетом, так я попала сюда прежде, чем фактически начала учиться в колледже. И возвращаюсь каждый год.

— Только на лето работать или как? Что заставляет тебя возвращаться?

Она отвечает сразу:

— Я не знаю. Многое. Это хороший способ накопить деньги к учебному году. Хороший опыт работы, хорошо смотрится в резюме. Это держит меня подальше от метро Детройта несколько месяцев каждое лето. Плюс, мне просто нравится здесь. Лошади, атмосфера, туристы. Это так забавно и необычно. Моя лучшая подруга, Рут, приезжает сюда со мной каждый год, и это просто то, чем мы занимаемся.

Она поглядывает на меня.

— А что насчет тебя? Что привело тебя на старый маленький остров Макино?

— Благотворительный ужин в Гранд Отеле завтра вечером. Это важное событие. Пара штук баксов на человека, закрытый аукцион, красная ковровая дорожка, фотографы и все остальное. У меня голова болит, просто говоря об этом.

Дез должно быть что-то слышит в моем голосе.

— Не похоже, что ты в восторге.

Я качаю головой.

— Нет.

Она смотрит на меня в недоумении.

— Почему, черт возьми, нет? Это звучит заманчиво!

Я смеюсь.

— Тогда ты точно никогда там не бывала. Все скучные. Лицемерные. Ты просто сидишь там весь такой разодетый и ведешь тихие задушевные беседы о погоде или еще о чем-нибудь таком. Все это просто заноза в заднице. Для начала, я ненавижу носить костюмы. А смокинги – это самое ужасное. Я – актер и спортсмен, а не любитель дорогих вин, изысканных блюд и не высокомерный и надменный парень, знаешь ли. Я люблю пиво и футбол, а не шампанское, гольф и такого рода мероприятия. Все пьют дорогое гребаное шампанское, которое просто отвратительное, если тебе интересно, и обсуждают гольф, последнее гала-представление в Беверли-Хиллз и сплетничают о том, кто кому изменил и кто получил финансирование для своего последнего сценария. Это скучно и глупо.

— Так ты просто обычный парень, который оказывается втянутым против воли на модные мероприятия, так?

Я смеюсь.

— Да, вроде того. Я клянусь, ты снимаешься в одном блокбастере, а становишься гребаным психом.

Я делюсь своей историей как бы невзначай и пытаюсь присмотреться к Дез, понять, как она воспринимает мой статус довольно известной кинозвезды.

— Цена славы или что-то в этом роде, верно?

Я киваю.

— Точно. Ты делаешь кино, а потом ты должен устраивать рекламные туры и пресс-релизы мероприятий, благотворительные акции и все такое. А я просто хочу сниматься в кино и все, но нет, это так не работает. Видимо, придется следовать их правилам.

— Что вы тут снимаете?

Теперь она слегка поворачивается ко мне. Наконец поза и язык тела становятся расслабленными и чуть открытыми.

— Вообще-то, я не могу говорить об этом. Весь проект держат в тайне. Сценарий супер засекреченный. Если мне нужно свериться с ним, я беру только одну копию. Ты не можешь просто разгуливать с ним, нельзя рисковать, вдруг кто-то увидит его. Все это безумно секретно.

— Действительно? Почему?

Я колеблюсь, не зная, как ответить, чтобы реально не сказать ничего лишнего.

— Ну, это одна из тех вещей, где режиссер и продюсеры не хотят никаких спойлеров или утечки в силу характера проекта.

Она усмехается мне.

— Хорошая отговорка.

Я киваю головой и смеюсь.

— Ну, я же сказал тебе, что не могу говорить об этом. Полагаю, уже научился не отвечать на вопросы.

— Ну, я не хотела бы, чтобы ты чувствовал, будто беру у тебя интервью или что-то вроде того, — говорит она, а потом придвигает меню ко мне. — Мы будем есть или только пить?

Я просматриваю меню и отвечаю:

— О, мы будем есть. Я чертовски проголодался, и сейчас у меня свободные выходные14.

— Свободные выходные?

— Мой тренер посадил меня на ужасно строгую диету. Например, когда я стал тренироваться для съемок он дал мне всего одну страничку со списком того, что я могу есть, когда и сколько.

Ей, кажется, трудно в это поверить.

— Это безумие! Зачем?

Я сгибаю руку, напрягаю свой бицепс и шлепаю по нему.

— Нужно выглядеть определенным образом для моей роли, детка. Ты не получишь такие банки, как эти, просто так.

— Боже мой, — она фыркает. — Ты не просто так сказал «банки», не так ли?

— Уверен в этом.

— Это просто... я вообще не могу…. Просто вообще не могу…

— Не могу вообще, что? — спрашиваю я, косясь на нее.

Она смеется в свою водку с тоником.

— Так говорят... белые цыпочки, которые просто вообще не могут...

Я качаю головой.

— Я с такими незнаком.

Она садится, выпрямившись, а ее лицо становится чопорным и жеманным. Дез поправляет волосы.

— Как, омойбог, ты видела ее туфли? Я просто вообще не могу.

Я давлюсь пивом, когда начинаю смеяться, представляя, как точно она копирует стереотип некоторых девушек, населяющих Лос-Анджелес так густо, что вы могли бы попасть в шестерых из них каждый раз, когда бросаете палку.

— Отлично сказано. Теперь точно знаю, о чем ты говоришь.

— Но, серьезно. Ты ведь на самом деле не называешь их банками?

Я хмурю брови.

— Надеюсь, бл*дь, что я не похож на такого парня.

Она качает головой.

— Нет! Нет, просто… я едва знаю тебя. Обычная встреча. Никогда не знаешь заранее, понимаешь?

— Справедливо.

Подходит бармен, мы оба заказываем бургеры и картошку фри, и, когда он уходит, чтобы отнести наш заказ, я поворачиваюсь на табурете к ней лицом.

— Так или иначе. Будь уверена, я не такой парень. Ты никогда не будешь, услышь меня со всей серьезностью, относится к моим рукам, как к «банкам» или «питонам», или еще что-нибудь вроде этой сраной дурости и глупости. Это просто руки.

— Но очень красивые руки, — отмечает она. — Просто говорю.

Я усмехаюсь ей.

— Спасибо.

Наступает еще одно неловкое молчание, поэтому не уверен, о чем я могу говорить с ней. Оттого, как она замерла, когда стал спрашивать ее о приемных семьях, думаю, вопросы о семье закрыты на данном этапе. А это то, с чего я обычно начинаю, чтобы поддержать разговор.

— Как ты стал актером? — спрашивает Дез, в конце концов.

Я поднимаю свое пиво, показывая бармену, что требуется еще.

— Ну, это не то, чем я думал когда-либо заниматься. Знаешь, этого никогда не было на моем радаре. Я был спортсменом. Футбол. Играл в него с десяти лет и во время учебы в колледже, в школе, в Стэнфорде. Я действительно думал, что буду заниматься этим. Но потом, в мой выпускной год, друг, режиссер, попросил меня сняться в его фильме. «Ты не будешь сильно занят», пообещал он. Только другой парень, что играл ведущую роль, бросил все на полпути, и Рик заставил меня играть вместо него. Знаешь, это была всего лишь маленькая вещь. Школьный проект, вот и все. Но было весело. Просто здорово. Рик все уши прожужжал о том, как я хорош, но так или иначе, я просто наслаждался этим.

Наша еда прибыла, и я остановился, чтобы сделать несколько укусов, смакуя каждый кусочек. Гамбургеры и картофель фри точно не в одобренном списке.

— Короче. Меня пригласили в Сан-Диего после окончания учебы, и я сыграл один сезон. Но потом Рика взяли режиссером в большой проект, и он захотел, чтобы и я в нем поучаствовал. Так что в межсезонье я снимался в его фильме. Это привлекло внимание одного режиссера, который искал мужчину на второстепенную роль, и так случилось, что я подошел. И какая роль! Это было очень серьезное предложение. Очень. Это могло дать старт настоящей карьере, понимаешь? И я думал в тот момент, что у меня может реально получиться стать актером, это была дилемма. Тренировки вот-вот начнутся, а у меня роль на кону. Мне пришлось выбирать. Футбол или игра.

— Когда ты говоришь, отыграл сезон в Сан-Диего… — она замолкает с выжидательным выражением лица.

— Чарджерс.

— Ты имеешь в виду Национальную футбольную лигу?

Я киваю.

— Ты играл профессионально в футбол?

Я пожал плечами.

— Один сезон, да.

— На какой позиции?

— Защитник.

— Я ничего не знаю о футболе, поэтому не знаю, что это значит.

— Защитник может быть либо блокирующим, либо задним бегущим15, в зависимости от стиля игры команды. Я был больше блокирующим. — Это не важно. Я с ним завязал.

— Ты скучаешь по футболу?

— Не очень, — говорю сразу, качая головой, но потом сдаю назад и пробую еще раз. — Ну, это не совсем верно, на самом деле. Думаю, есть некоторые вещи, по которым скучаю. Тренировки с ребятами. Отработка с десятью или пятнадцатью парнями приносит гораздо больше удовольствия, чем занятия по четыре – шесть часов каждый день в тренажерном зале с одним жестким тренером. Я скучаю по кайфу от состязаний. Это больше всего. Нагрузки на полную катушку, требования к себе по максимуму. Когда ты там, на поле, с этими нехилыми ребятами, пытающимися достать тебя, ты просто делаешь все, что в человеческих силах, чтобы выбить мяч, останавливая их и блокируя. Это кайф, понимаешь? Я скучаю по этой части.

— Чего тебе не хватает?

— Необходимость выложиться по полной в каждой отдельной игре, на каждой тренировке. Ты не можешь ни на секунду расслабиться. Так много ребят, горящих желанием подняться, таких здоровых, талантливых ребят, которые просто жаждут занять твое место в стартовом составе. И мне не хватает драк. Даже если на тебе щитки, и парень ростом под два мера со ста сорока пятью килограммами твердых мышц налетает на тебя, это ох*енно больно. Правда, я не очень скучаю по этому.

Я замечаю, что она снова перевела разговор обратно на меня.

— Хватит обо мне. Расскажи мне что-нибудь о себе.

Она немедленно закрывается. Пока задаю вопрос, она сидит лицом ко мне, ногой опираясь на мой стул, и потягивает свой напиток, кивая и посматривая на меня. Как только вопрос задан, она отворачивается, ставит ногу на подножку своего стула и наклоняет голову, смотря вниз на свой напиток.

— Нечего рассказывать.

Она поднимает плечо небольшим, пренебрежительным жестом.

— Выросла в пригороде за пределами Детройта. Ходила в школу Саутфил-Латруп. Только что окончила Университет Уэйна со степенью бакалавра в области социальной работы, начну учиться в магистратуре осенью. Убираюсь в Детройтском Университете Иезуитов, живу в центре Детройта.

Я вздыхаю.

— Дез. Это как... сокращенная версия краткого содержания. Ведь тебе есть, что еще рассказать мне.

Она пожимает плечами, качает головой и опустошает бокал.

— Не совсем. — Она поглядывает в окно. — Похоже, что дождь утих. Думаю, я пойду домой. Спасибо за ужин. И, знаешь, ты... преследуешь меня.

Прежде чем я могу осознать ее слова, она хлопает десятидолларовой купюрой о барную стойку и выходит через входную дверь, бегом поднимаясь обратно на холм. Я рычу от бессилия. Она – самый закрытый человек, которого я когда-либо встречал. Это смешно. Очевидно, ей есть что скрывать или есть что-то, о чем она на самом деле просто не хочет говорить.

Я оставляю стодолларовую купюру на барной стойке и смахиваю ее десятку в кошелек, а потом бегу под дождь за ней.

Она не сорвется с крючка так легко.

 

ГЛАВА 3

ДЕЗ

Я выбегаю из бара на мокрую от дождя улицу. Мне нужно убежать от него, необходимо скрыться от пронзительных глаз, от жара его тела, который, кажется, просто засасывает меня, притягивает к себе ближе. И кое-что еще: Адам просто... как магнит. Завораживает. Заставляет хотеть говорить с ним обо всем. Доверять ему.

Но... я не доверяю. Никому. Никогда. Даже Рут, которая многое знает обо мне и о моем прошлом. Мы обе прошли через воспитательную систему, поэтому она понимает меня и ни о чем лишнем не спрашивает. А сама я и не рассказываю. Мы все еще друзья, потому что позволяем прошлому остаться в прошлом; мы все забыли и двигаемся дальше, притворяясь, что ничего не произошло.

Я не могу доверять Адаму. Это будет верхом идиотизма. Он – известная кинозвезда, которая останется здесь только на выходные. Я никогда не увижу его снова, чтобы ни случилось. И уже не случится, теперь, когда я сбежала. У него были намерения. Когда кто-то, как он, проявляет интерес к незнакомой девушке, находясь на отдыхе в поездке, ему нужна только одна вещь. Я – определенно не тот тип девушки, что пойдет в номер отеля какой-то кинозвезды на одну ночь разврата. Нет, нет и нет. Это не для меня. По многим обстоятельствам, это просто не для меня. И ему не нужно знать никаких причин.

Хоть я и была мокрой, пройдя полквартала, то после вымокла окончательно. Дождь пропитывает водой каждый сантиметр. Обувь хлюпает при каждом шаге, волосы тяжелеют, отчего насквозь промокшая грива прилипает к спине, а джинсы – к ногам. Я медленно иду и пытаюсь убедить себя, что сделала правильный выбор, оставив Адама в «Мустанге».

Даже если и сделала... Чем больше он расспрашивал обо мне, тем больше чувствовала себя просто зажатой, закрытой. Это было несправедливо по отношению к нему, полагаю, поскольку он задавал вполне нормальные вопросы, но я лично просто не могу отвечать на такое. Как объяснить кому-то, кого вы только что встретили, что значит расти в детдоме? Будучи отфутболенной из одного дома в другой, из семьи в семью? Как объяснить, что не все семьи были прочными или... безопасными? Или что вы никогда не заморачивались с кем-то дружить или сближаться, потому что знали, что это ненадолго? Я осознала все это на собственной шкуре. И никто ничего не хочет знать. Никого это не волнует.

Когда заворачиваю за угол и приближаюсь к общежитию, то слышу шаги по тротуару позади себя. Обернувшись, вижу его – огромного, мощного, мышца на мышце, но при этом быстрого и бесшумного. Его отчетливо освещают уличные фонари, когда он проходит через круг тусклого желтого света; прилипшая к торсу футболка теперь практически прозрачная. Я вижу каждый кубик его пресса, глубокие бороздки по бокам, массивные плиты грудных мышц... его плечи настолько широки, что он мог быть Атласом16, взвалившим на спину всю тяжесть мира. Его руки, почти такие же в обхвате, как и моя талия, близки к совершенству и тверды, как гранит. Он бежит за мной грациозным, легким шагом, что не соответствует его огромным размерам. Адам выглядит, как хищник, как лев, крадущийся сквозь тень; сплошные мышцы, изящество и мощь.

Я останавливаюсь и жду его, не обращая внимания на дождь. Я уже такая мокрая, что это теперь вряд ли имеет какое-либо значение.

Молния пронзает тьму – быстрая яркая вспышка, сопровождаемая таким сильным раскатом грома, отчего у меня трясутся поджилки и чуть ли не лопаются барабанные перепонки.

Я заставляю себя оставаться неподвижной, пока он приближается ко мне легкой походкой. Этот мужчина настолько огромен, что даже бросает в дрожь. Адам излучает силу, угрозу и уверенность, что заставляет кожу покрываться мурашками; он крадет дыхание и способность мыслить. Я – не такая девушка, и всегда была абсолютно равнодушна к парням.

Но Адам? Этот мужчина с головы до ног полон мужественности, грубой сексуальности и агрессивной красоты. И я просто не знаю, что делать.

Хочу отойти от него, отползти глубже в тень, замереть и надеяться, что он не увидит меня, как будто я – мышь, а он – игривый кот, который не прочь поохотиться и поиграть. Но я не такая. Никому не уступаю и не позволяю контролировать или помыкать собой. Я – самостоятельный человек, и меня никто не испугает.

Особенно кинозвезды, которые оказываются слишком великолепными им же под стать. Неважно, каким бы заинтересованным во мне он не оказался.

Так что я ожидаю, стоя на месте, когда он останавливается передо мной, только руку протяни; поднимаю голову, чтобы встретиться с ним взглядом, и еле-еле могу устоять от искушения ткнуть пальцами в кубики мышц живота. Дыхание застревает в горле, когда он стирает последние сантиметры между нами. Точеные, мужественные черты лица – все, что я вижу, когда его запах и тепло окутывают меня. Руки тотчас накрывают мои плечи; его ладони – шершавые, а руки – огрубелые, размером с тарелку, и, хотя они достаточно сильные, чтобы стереть камни в порошок, их прикосновения нежные, такие ласковые. Ладонью он скользит вверх по моей руке, пробегается по мокрому хлопку рубашки, ласково касаясь шеи, а большим пальцем водит по контуру уха. Наверняка, он может почувствовать биение пульса на шее. Другой рукой Адам перемещается на затылок и тянет меня вперед, и я, хоть убей, не могу вспомнить, почему сбежала от него; и несмотря на то, что слишком хорошо знаю, что именно он собирается сделать, я хочу этого, и не имею ни единого шанса остановить его.

Дождь хлещет сильнее, чем я когда-либо ощущала в своей жизни, и ветер свирепый, неистовой силы, сбивает нас, заставляя дождь лить косой завесой. Гром гремит и грохочет, будто взрывающиеся дробью литавры. Молнии вспыхивают, сверкают и пронзают небо.

Адам стоит спиной к ветру и принимает основной удар силы шторма на себя, умело умещая меня в своих объятиях.

Поцелуй – это слияние губ, выражение нежности и привязанности, физическая демонстрация чувств. Поцелуй – это взаимный акт; два человека, дающие и берущие в равной мере.

Все, что будет дальше – не поцелуй. Это подтверждение обладания. Предъявление прав. Его рот требует, языком касаясь моего; ладони стискивают меня, не позволяя сбежать, а руки обвивают тело, лишая свободы.

Я должна бы ударить его, оттолкнуть, проклясть. Спастись бегством. Обозвать его дикарем, тупицей, пещерным человеком, троллем. Но ничего из этого не делаю. Только прижимаюсь ближе, растворяюсь в нем, зарываюсь поглубже в его тепло, убежище, и целую в ответ.

Позволяю себе быть одержимой этим единственным поцелуем.

Я знаю его в течение двух часов, максимум.

Он отстраняется достаточно, чтобы его губы могли двигаться, и я больше чувствую, чем слышу его слова:

— Я не буду задавать тебе больше никаких вопросов, Дез. Обещаю.

Это не то, что я ожидаю от него услышать.

— Ладно, — это все, на что я способна.

— Быстрее. — Он тянет меня подальше от моей общаги, в сторону Гранд Отеля.

— Куда мы идем?

— В мой номер.

— Это в пятнадцати минутах ходьбы.

— Так что? — Он обращает лицо к небу, обнажая зубы. — Мы уже и так мокрые.

Я не пытаюсь спорить. Просто позволяю ему тянуть меня обратно на центральную улицу до того, как она не перешла в Лейк Шор. Я подталкиваю его на Маркет Стрит, а потом налево на Кадот Авеню. Он молчит, я тоже, хотя у меня миллион вопросов и миллиард сомнений; и знаю, чего он ожидает от меня, но не могу позволить этому случиться, потому что могу привязаться, а он потом вернется к съемкам фильма. Это не имеет, блин, никакого смысла.

Но я не могу вырвать свою руку из его, потому что его пальцы переплетены с моими, и он абсолютно уверен, что я пойду за ним, и это вполне оправдано, но все равно что-то подсказывает мне, что он бы просто подхватил и понес меня с собой, если бы попыталась сбежать. А я не хочу сбегать, и это то, что заставляет меня трястись от страха. Я хочу пойти с ним, хочу увидеть его номер, хочу позволить всему случиться, хотя знаю, что не смогу пройти через то, что он хочет от меня.

Вспышка молнии разрезает воздух всего в метрах от нас, гром сотрясает землю под ногами. Как раз впереди виднеется Церковь Литл Стоун; я тащу его через улицу, рывком открываю дверь, и мы вваливаемся в притвор17, пока дождевая вода капает с нас на ковер. Воздух в церкви затхлый и застоявшийся, здесь темнее, чем на улице; освещения нет, и лишь рассеянный свет просачивается сквозь пару витражных окон. Я его не вижу, ничего не вижу. Ветер и дождь колотят в окна и стучат в дверь, а его теплое тело сзади так близко прижимается ко мне.

— Что это за место? — его голос рокочет в ухо.

— Церковь Литл Стоун

— Странно пахнет.

— Она старая, — говорю я.

Вдруг он разворачивает меня, его рот внезапно и яростно обрушивается на губы, его твердые и неумолимые руки обхватывают спину и скользят вниз к пояснице. Мое тело прижато вплотную к его. Это неотвратимо, как прилив. Мои груди касаются его торса, раздавленные им, а сердце бьется в ребра так сильно, что все косточки вибрируют под его ударами, как барабаны.

Где мои руки? Я утратила способность чувствовать, понимать, что происходит, что делаю все тоже самое следом за ним. Все, что осознаю, это губы, поедающие мои, зубы, кусающие мою нижнюю, а потом и верхнюю губу, чувствую, как руки медленно продвигаются все ниже и ниже, на опасную территорию, к изгибу моей задницы, и не знаю, как терплю это, как выношу то, что он стирает мои сомнения, страх и недоверие к кому-либо, особенно, к мужчинам, каким-то образом разжигая внутри меня это тепло. Эту потребность. Этот зверский голод, отчаяние, подобное которым я никогда не испытывала и никогда не подозревала, что смогу почувствовать, особенно после…

Нет. Нет. Я не позволю этому монстру контролировать меня, больше нет. Не сейчас. Никогда больше.

Адам обхватывает обеими руками мою задницу, собственнически прижимая к себе, как будто он имеет право на меня, право прикасаться ко мне, обнимать, щупать, ласкать, тискать. Я не знаю, какое слово правильное, потому что он делает все сразу, и я позволяю ему.

О, этот поцелуй. У него нет конца. Это океан, и я просто тону в нем.

А мои руки? Они вцепились в промокшую ткань на его груди, как будто я держусь из последних сил, будто он – это все, что удерживает меня на земле.

Я дрожу, и он внезапно отпускает меня и задыхается, как будто он потрясен силой того, что происходит между нами так же, как и я.

Но это невозможно.

— Ну же. Ты дрожишь. Тебе нужно в тепло.

Он вытаскивает меня из сухого тепла церкви наружу, где дождь льет как из ведра, где воет, бушует буря.

Небо озаряется молниями и дрожит от грома, и это не столько дождь, сколько содержимое целого моря льется из облаков. И вот мы бежим, взявшись за руки, поднимаемся вверх по склону в сторону смутно вырисовывающейся белой колоннады всемирно известной веранды Гранд Отеля.

Мы входим через ближайшую дверь в кафе-мороженом «У Сэди», где все стены белые, лавочки в черно-бело-красную клетку; всюду запах ванили, пирожных и кофе. Потом мы оказываемся в цветочном магазине, украшенном геранью и розами. Я никогда раньше не была в этом кафе-мороженом. Пришлось бы заплатить десять долларов, чтобы просто зайти туда, если только ты – не гость; у меня никогда не было ни времени, ни желания тратить деньги лишь для того, чтобы потешить любопытство. С нас капает при каждом шаге, обувь хлюпает; мы идем по длинному мраморному полу вестибюля, окна с одной стороны выходят на дорогу, и с другой – на магазины. Дорога темная и блестит от дождя, время от времени небо озаряется белыми вспышками молний; проезжает экипаж, освещенный лампами, расположенными в задней части повозки. Слышится цок-цок-цок, лошади помахивают хвостами. Мы проходим ювелирный магазин, бутик одежды, кафе, и, наконец, мы у стойки регистрации.

— Здравствуйте, мистер Трентон, — говорит стоящая за столом маленькая женщина азиатской внешности.

— Привет, — отвечает Адам с улыбкой и приветственно машет рукой.

Из толпы, стоящей около стойки регистрации, слышится шепот и бормотание, люди поворачиваются и вытягивают шеи, чтобы взглянуть на Адама Трентона. Несколько человек поднимают телефоны и фотографируют, а светловолосая девушка лет пятнадцати или шестнадцати протискивается вперед, протягивая ему серебристый сотовый.

— Можно мне автограф, мистер Трентон? Пожалуйста!

Она робкая и маленькая.

Я замечаю, как Адама резко меняется. От уступчивого и расслабленного до жесткого и напряженного в мгновение ока. Но замечаю это только потому, что держусь за его руку. Внешне он улыбается и берет сотовый, достает из кармана «Шарпи» и быстро пишет свое имя на задней крышке телефона. И одна эта подпись будто прорывает дамбу: полтора десятка человек ринулись вперед, пихая ему квитанции, шляпы и туристские карты.

И он все их подписывает.

Адам улыбается каждому человеку, когда протягивает обратно их вещи с автографами, ни разу не выказав ни раздражения, ни спешки. Тотчас собралась целая толпа, и я вижу, что улыбка Адама становится напряженной, хотя он по-прежнему раздает автографы, пожимает руки и позируют для фотографий. Я хочу отойти в сторонку и попытаться стать незаметной, слившись с толпой.

— Хватит, больше никого, — говорит швейцар, отрезая толпу от Адама и меня. — Достаточно. Пожалуйста, позвольте мистеру Трентону пройти.

Адам хватает меня за руку и тянет с собой, пока портье провожает нас прочь; другой швейцар в красном сдерживает людей. Адам вкладывает в руку портье пятьдесят долларов, когда тот вызывает лифт.

— Спасибо, — говорит Адам.

— О чем речь, — говорит портье, широкая белозубая ухмылка резко выделяется на фоне его черной кожи.

Адам нажал на кнопку четвертого этажа, и двери лифта закрываются перед нами. Как только двери закрылись, и лифт пришел в движение, Адам испускает вздох облегчения и откидывается на стену.

— И часто такое случается? — спрашиваю я.

Знаю, что он знаменит, но раньше я никогда не видела ничего подобного, по крайней мере, лично.

Он кивает.

— Все время. То же самое произошло, когда я покупал ириски.

— Это выглядит изнурительно.

Я смотрю вниз на наши сцепленные руки, удивляясь, почему он все еще держит мою руку.

Он смеется, его голос грубый и саркастический.

— Ты даже не представляешь. Знаешь, было круто первые несколько раз, когда меня узнали на улице, но это так утомительно. Однако, это часть работы, поэтому не могу жаловаться слишком много.

— Впечатлена, если честно, — признаю я. — Ты каждому уделил свое внимание.

Он пожимает плечами, но на самом деле его улыбка яркая, искренняя и немного застенчивая.

— Ну, знаешь, они – причина, почему я здесь. Им нравятся мои фильмы, им нравлюсь я. Я не получаю удовольствие от того, что никуда не могу пойти, не боясь быть узнанным, и в тоже время мне действительно это нравится. Думаю, это подтверждение тому, что я все делаю правильно.

— Это имеет смысл, — говорю я.

Дверь открывается, и Адам уводит меня от лифта, повернув направо. Вокруг все зеленое. Ковер глубокого темно-зеленого цвета, а стены бледно-мятные; на них висят оформленные в рамки фотографии гравюры и рисунки столетней давности.

— Этот отель удивительный, — говорю я, когда мы проходим копию греческой скульптуры в углу. — Он чувствуется, как... я не знаю, как сказать. Словно мы вернулись назад во времени или что-то в этом роде.

Адам достает ключ из кармана. Это настоящий ключ, а не карточка, которую можно увидеть в любом другом отеле.

— В этом-то все и дело, — говорит он. — Это часть привлекательности, поэтому они так много берут за номера и все остальное. Это некое впечатление. Ты должен быть одет в одежду для вечерних приемов, только чтобы спуститься после шести часов в вестибюль, где расположены бары и рестораны.

— Я слышала об этом. Правда, сама никогда не была в самом отеле.

— Забавно, — говорит он, открывая дверь.

Это двойная дверь в углу, где коридор поворачивает направо. Вывеска над ней сообщает, что это Мюссер Люкс18.

— Как в кино. Мы приехали вчера поздно вечером, поэтому ужинали в главном обеденном зале. Я был в костюме, галстуке и все такое, и это было очень, очень необычно.

— Звучит весело, — говорю я.

Даже слишком. У меня только одно красивое платье и нет возможности надеть его. Я даже не смею думать о том, на что бы это походило – нарядиться и спуститься в столовую под руку с Адамом. Но этого не случится. Он хочет от меня только одного, и как только он это получит, он отпустит меня. Вот как это работает. Паника накатывает, пока Адам ведет меня в комнату, тянет за руку через дверной проем и закрывает за собой дверь.

Волнение мгновенно переходит шок. Этот номер отличается от всего, что я когда-либо видела. Он... невероятный.

При входе есть большой холл, который можно использовать как кухню с раковиной и холодильником для вина, а также микроволновой печью из нержавеющей стали и посудомоечной машиной, рядом с которой находится шкаф с полудюжиной бутылок вина. На полу темный паркет из натурального дерева, на котором лежит круглый бело-черно-зеленый ковер с замысловатым «М» посередине. Три ступеньки ведут в гостиную. Пол покрыт коврами, на белом фоне синие и красные полосы образуют квадратный узор. Потолок окрашен в бледный мятно-зеленый цвет с белыми балками, расходящимися радиально, в центре висит богато украшенная золотая люстра с лампами в форме свечей. У одной стены диванчик, обитый ярко-фиолетовым атласом, а противоположная стена над белой каминной полкой обшита таким же атласом насыщенным фиолетовым цветом. Телевизор с плоским экраном, установленный на фиолетовой стене, кажется, совсем не соответствует почти архаично оформленному номеру. Шторы, обрамляющие окна, были ярко-бирюзовыми, по центру под окном находится стол со стеклянной столешницей, установленной на белой опорной стойке. На такого же цвета стульях сиденья обиты малиновым атласом. Перед камином еще один стол и два кресла, но они большие и мягкие, обитые тканью с веселеньким цветочным рисунком. На стене за диваном висят четыре картины, но не знаю достаточно об искусстве, чтобы сказать, какого они стиля.

Я делаю два шага в сторону гостиной зоны, осматривая комнату.

— Такое поискать надо, правда? — говорит Адам.

— Даже не знаю, что сказать.

Я делаю несколько шагов, оставляя лужи на полу с прижатыми к животу руками.

— Похоже, здесь ничего нельзя трогать. Как будто это музей или что-то в этом роде.

Он ухмыляется.

— Ну, лично я устроил бы все как-нибудь по-другому, но откуда что-то знать типичному крутому мачо?

Я закатываю глаза.

— Ты кто угодно, только не типичный крутой мачо, Адам, — говорю я.

Каким-то образом он оказывается за мной, и я ощущаю дыхание у уха, чувствую, как его грудь поднимается за спиной. Он кладет руки на мои бедра.

— Да? Тогда кто я?

Я с трудом сглатываю и борюсь с желанием откинуться на него.

— М-м-м. Ты – Адам Трентон.

— Уходишь от ответа, — бормочет он.

Зубами он прикусывает мочку уха, и я не могу дышать, глаза закрываются против воли, и я почему-то теряю силу; кости тают внутри меня, не оставив мне иного выбора, кроме как опереться на него. Он проводит руками по поясу моих джинсов, задерживаясь на животе.

Я снова дрожу от холода, от его близости, от губ на моей шее, потом на изгибе у плеча. Его волосы щекочут ухо, а губы двигаются, ласкают и целуют.

— Тебе нужен горячий душ, — бормочет он.

Я соглашаюсь, он с каждым нежным прикосновением постепенно овладевает моими губами. Адас тянет меня обратно в холл, и отводит в спальню. Кровать у стены накрыта одеялом с цветочным рисунком, искусно сделанное фиолетовое изголовье окружено портьерами, которые соответствуют покрывалу. Это все, что я вижу, и потом меня толкают в ванную. Он останавливается, поворачивает меня, прижимает спиной к косяку двери, облокачиваясь на мое тело всем весом. Его губы прикасаются к моему горлу, потом к шее; я наклоняю голову в сторону и ахаю, когда он целует за ухом.

Не понимаю, что происходит. Что я делаю? Мне стоит прекратить это. Остановить его. Попросить, чтобы он отправил меня в тележке обратно к общежитию. Если останусь здесь, то не смогу остановить его. Я позволю этому случиться.

Он протискивается мимо меня в ванную, открывает стеклянную дверь в душ и включает воду. В тот же миг, пар валит от брызг и заполняет маленькую комнату. И теперь он снова здесь, передо мной, просовывает палец в петли для ремня на моих джинсах. Его рука обхватывает одну сторону моего лица, пальцы зарываются в мокрые волосы, притягивая меня к себе. Губы медленно и жадно поглощают мои, а другая его рука ловко расстегивает мои джинсы, опуская вниз молнию.

Теперь сердце грохочет и колотится, я целую его, но мне так страшно, ведь позволяю ему делать это, позволяю раздеть меня, хотя знаю, что это может плохо кончиться для него и для меня... в основном для меня.

Боже, какого хрена, собственно, я делаю? Помогаю ему, вот что. Я вытягиваю руки из рукавов футболки и, движением плеч высвобождаю ее, тяну через голову и позволяю шлепнуться на пол у ног, пока воздух холодит кожу, несмотря на пар, окутывающий нас, клубится вокруг нас. Я стою лишь в лифчике и джинсах. Его руки на моем теле скользят вверх по спине, гладят кожу под бретельками лифчика, а затем вверх, до плеч. Стаскиваю с себя ботинки и носки, а теперь, о нет. Нет. Нет.

Да.

Он позволяет мне снять с него футболку с майкой.

Господи, этот мужчина идеален. Я широко раскрываю глаза и таращусь на него. Тело не просто мускулистое и стройное, оно невероятное, изумительное и гармоничное. Каждая мышца настолько четко выделяется, как будто высечена из камня. Его шорты цвета хаки, мокрые и тяжелые, низко висят на бедрах. Из-под них видна резинка нижнего белья Поло19, а соблазнительная глубокая V-образная мышца живота исчезает под эластичной тканью.

Руки так и чешутся. Я хочу прикоснуться к нему так чертовски сильно, что это причиняет боль. Он как из сказки. Просто фантастика. Это не реально. Я сплю у себя дома в Детройте в своей постели и мечтаю. Невозможно, чтобы это действительно происходило. Это кажется реальным, но я знаю, что это не так. Этого не может быть. Все происходит так быстро: встреча с ним под жарким солнцем поздним вечером, потом шторм из ниоткуда, час, проведенный с ним за ужином, и теперь вдруг в этом экстравагантном номере отеля меня целует и раздевает живое божество.

Большие руки с горячей грубой кожей скользят вверх по бокам и вокруг ребер. Я бросаю быстрый взгляд на него, и вижу, что его глаза открыты и блуждают по мне; они всматриваются так пристально, как будто он не может насытиться мной. Будто что-то во мне ему нравится. Это просто сумасшествие. Я не глупая и не застенчивая и знаю, что достаточно красива. Я держу себя в форме. Но не могу сказать, что изящная или худая. Рост чуть меньше ста восьмидесяти двух, и у меня пышные формы. Я не похожа на голливудских актрис или моделей. Я – это я, уверенная в себе и довольная тем, как выгляжу.

Но я просто не та, кто подходит такому человеку, как Адам Трентон.

И теперь, когда глаза цвета листьев разглядывают мою кожу, груди и бедра, мне интересно, о чем он думает. Я не наивная дурочка. Может, он и не разборчив, и я – очередная девушка на ночь.

— Ты так чертовски сексуальна, Дез, — рычит Адам, его голос низко гудит в ушах. Он проводит губами мне по уху. — Ты же знаешь? Ты знаешь, как о*уенно потрясающе ты выглядишь прямо сейчас?

Я только отрицательно качаю головой, потому что это чистейшая правда. Не знаю и не чувствую себя сексуальной. Я мокрая и холодная, волосы в беспорядке, макияж, который нанесла раньше либо размазался под дождем, либо совсем смылся.

— Тогда я должен показать тебе.

Он разворачивается, моя спина упирается в полотенцесушитель, и я вижу через плечо наше отражение в зеркале. Его спина, разумеется, такая же рельефная, как и весь он, и, о, боже, это очень красивая вещь, надо сказать. Мышцы двигаются и перекатываются, когда Адам наклоняется и кусает зубами нежную кожу на моей шее. Затем он снова поворачивается, и я уже перед зеркалом, а он стоит позади меня. Адам не сильно возвышается надо мной, но все равно огромен. Руки этого мужчины обвиваются вокруг моей талии чуть выше джинсов, и теперь я могу беспрепятственно видеть себя.

На мне черный бюстгальтер. Он старенький и маловат, поэтому грудь вываливается из него; край ареолы выглядывают из верхней части одной чашечки. Живот не совсем плоский, факт, который обычно не беспокоит меня, но теперь под его пристальным, словно лазер, взглядом, все, что вижу, это слегка округлый выпяченный живот. Джинсы расстегнуты, показывая зеленое хлопковое белье в V-образном вырезе открытой молнии.

Я уж точно не была готова к такому повороту – даже не надела комплект белья. Когда мне, стесненной в средствах одинокой студентке колледжа едва хватает средств на оплату квартиры и на обучение, последнее, что мне нужно, это тратить деньги на эротическое белье. Но сейчас, сейчас я жалею, что не побеспокоилась об этом, потому что я в гостинице, в ванной комнате с Адамом Трентоном, в этих джинсах и лифчике, которому лет десять и шелк которого по краям чашечек обтрепался, да и он мне мал, потому что я немного прибавила в весе с тех пор, как купила его, но это один из трех, что у меня есть, а два других находятся в стирке. А трусы? Ну, слава богу, это не бабушкины панталоны; я не ношу такие даже во время месячных. Они обычные, хлопчатобумажные, не очень сексуальные, но, по крайней мере, это шортики, которые, учитывая насколько велика моя задница, выглядят довольно хорошо на мне.

Но уверена ли я, что хочу, чтобы он видел мое нижнее белье? В смысле, уверена ли, что готова позволить ему снять джинсы и увидеть меня в одном лишь нижнем белье?

Нет.

Черт, нет.

Но пальцы скользят вниз по моим бокам к бедрам, пробираясь между джинсами и хлопковым нижним бельем. Потом, каким-то образом, я наступаю на отворот джинсов одной ноги, тяну и освобождаю ее, затем другую, и теперь меня всю трясет. Его глаза проходятся по моим изгибам в зеркале. Грудь Адама за моими плечами, как огромная гора; я чувствую, что-то твердое и толстое между нами, и знаю, что это, но не могу зацикливаться.

— Дез, — произносит он рокочущим шепотом.

— Адам.

— Ты дрожишь.

— Мне холодно.

Это правда, но это не совсем то, отчего я дрожу. Правда выскальзывает из уст.

— И страшно.

— Почему ты боишься, Дез?

— Потому что... в смысле, разве это не очевидно?

Я никогда не признаюсь в истинной причине страха, даже под пытками.

— Нет.

Он ощупывает мои бедра, затем руки накрывают ягодицы, сжимая сначала одну половинку, потом другую - играя со мной, наслаждаясь, разминая и лаская.

Я не могу остановить его, даже, если бы хотела. Просто не хочу останавливать его. Мне нравится ощущать его руки на заднице. Нравится, как он трогает ее. Я и не подозревала о хороших ощущениях, когда мужчина трогает зад. Это невероятно, опьяняюще, и меня трясет от того, как классно это чувствуется, но также и от не уходящего страха, сомнений и нервозности.

Мне необходимо восстановить хоть какой-то контроль над собой и ситуацией.

— Хорошо, тогда давай объясню. Ты - известная голливудская кинозвезда. Ты собираешь толпы в лобби отеля. А я - никто. Уборщица.

Я должна сделать паузу, чтобы вздохнуть, потому что его руки находят резинку моего нижнего белья и пробираются к оголенной плоти; еще немного, и он оголит ягодицы.

— Я, бл*дь, мусорщик. Дворник. И, по твоим словам, ты здесь только на выходные, и, Адам, я не такая девушка.

— Какая? — требует он ответить, встречаясь со мной взглядом в зеркале. — Что же по-твоему происходит?

Я гляжу на отражение.

— Ты соблазняешь меня. И я позволяю тебе, но, черт возьми, понятия не имею, зачем. И не знаю, почему ты хочешь этого со мной. Зачем привел сюда, когда я никто, когда вот выгляжу так, а ты – это ты и…

— Как ты выглядишь? Что это значит? — Его голос звучит почти сердито.

— Это просто означает, что я далеко не стройняшка, понятно?

— И что? Думаешь, что я как-то пропустил этот факт?

Я застываю на мгновение.

— Вау. Ладно. — Я вырываюсь из его рук. — Пошел ты.

Пытаюсь проскочить мимо, но не делаю и двух шагов, как он обвивает руки вокруг меня, разворачивает и притягивает к себе так сильно, что грудь полностью вываливается из лифчика, пока его большой и твердый член трется между нами.

— Остановись, Дез.

— Отпусти меня.

Ненавижу, когда меня удерживают. Это вызывает рефлекторную реакцию «бей и беги». Бурную, если я чувствую опасность.

— Дез, просто послушай… — Он держит неумолимо и нерушимо, чем вызывает во мне ярость и панику.

— Дай мне, бл*дь, уйти, сейчас же, — рычу я, толкая его изо всех сил.

Он сразу отпускает меня, и я начинаю тяжело дышать от воспоминаний, что вспыхивают в голове.

— Дез? Все хорошо. Хорошо. Дыши. Дыши.

Его рука гладит мою спину, но я хочу одновременно и отбросить ее подальше, и умолять положить другую, чтобы удержать меня, прикоснуться ко мне.

Я выпрямляюсь, усмиряя дыхание, пристально смотрю на него и тычу пальцем в его обнаженную грудь.

— Никогда не держи меня так.

Он вскидывает руки ладонями вверх.

— Не буду. Я клянусь, обещаю. Я просто….

— Черт побери, конечно же, нет, — говорю я и хватаю рубашку с пола. — Потому что я ухожу.

— Подожди одну чертову секунду, — говорит он, становясь передо мной. — Ты меня не так поняла. И что-то мне подсказывает, что сознательно. Да, у тебя не второй размер, знаю. Я вижу это. И когда увидел в первый раз, сразу положил на тебя глаз. Ты здесь, Дез. Я привел тебя сюда не просто так, а потому что ты мне нравишься, потому что ты заводишь меня.

Адам осторожно приближается, протягивая руки и осмеливаясь дотронуться до меня после того, что только что произошло. Он забирает футболку и теперь стоит напротив; его светло-зеленые глаза такие понимающие, добрые и в то же время неистовые.

— Дез. Услышь меня. Я - человек, который говорит правду независимо от последствий. Так вот, немного правды для тебя. — Ладонью он прижимается к моей щеке, поднимая пальцами лицо вверх так, что наши губы сближаются на расстояние поцелуя. — Я заинтригован. Ты удивительная. Я не могу понять тебя, и мне это нравится. Ты не впечатлена тем, кто я, и мне это нравится еще больше. Ты так убийственно, бл*дь, великолепна, что не могу устоять. Ты такая сексуальная, это даже ненормально.

Я не могу двигаться, не могу дышать. Никто и никогда не называл меня прежде красивой, тем более великолепной или сексуальной. Больше пугает то, что он не шутит. Хочется отстраниться и убежать, прежде чем сдамся, но я не двигаюсь - я уже сдалась.

Впрочем, он не закончил:

— И да, я здесь только на выходные. И ты - не никто. Ты - это ты. Таких я до сих пор не встречал. Я обещал тебе не задавать никаких вопросов и не буду. Но надеюсь, что ты доверишься мне настолько, чтобы рассказать немного о себе. Что бы это ни было, независимо от того, что происходит между нами, я хочу этого всего. Продлится ли это только на сегодняшнюю ночь или завтра тоже, может, даже будет что-то большее, я этого хочу. Поэтому не отпущу тебя.

Другая его рука собственнически перемещается к пояснице, удерживая меня на месте.

— Ты боишься. Я же вижу. Не знаю, почему, и не собираюсь спрашивать, потому что обещал. Но ты можешь сказать правду, что бы это ни было. И если ты действительно хочешь уйти, я отвезу тебя сам или найду транспорт обратно в общежитие. Но я не хочу, чтобы ты уходила. Надеюсь, что ты останешься.

— Адам... я просто…

Он прижимает большой палец к моим губам, чтобы заставить меня замолчать.

— Несмотря на то, как сильно бы хотел раздеть тебя, я не буду этого делать. И, несмотря на то, как сильно хочу тебя увидеть голой, прямо здесь и прямо сейчас, я собираюсь сдержаться. Дам тебе сходить в душ и время подумать. Реши, что ты хочешь, и приму это. Я не собираюсь давить на тебя. Теперь ты знаешь, чего мне хочется. Надеюсь, что понятно объяснил.

Он делает шаг назад, затем останавливается, наклоняется и целует меня, жестко и быстро, потом поворачивается и удаляется в гостиную.

Я дрожу, смущенная, полураздетая в дверях ванной, пока вокруг меня клубится пар.

Чего хочу?

Бл*дь, если бы я знала.

Хотя, нет. Хочу, чтобы Адам поцеловал меня. Хочу, чтобы эта мечта стала реальностью. Я все еще не убеждена, что проснусь в комнате общежития с несбывшейся мечтой. Ущипнув руку с внутренней стороны, что довольно-таки больно, и я понимаю, что до сих пор в Гранд Отеле в люксе Мюссера с Адамом Трентоном в соседней комнате, что ждет меня.

Желает меня.

Как такое возможно?

Но это похоже на правду, и должна решить, что собираюсь делать с этим.

Я стаскиваю с себя одежду и шагаю под душ.

 

ГЛАВА 4

АДАМ

Требуется весь самоконтроль, чтобы оставаться на диване, ожидая ее. Я хочу пойти в ванную и посмотреть, как она там. Хочу стянуть с себя шорты и шагнуть к ней в душ.

Хочу толкнуть к стенке душевой и взять ее прямо там.

Вместо этого жду, пока не слышу, как дверь в ванную комнату закрывается, и тогда я хватаю ее мокрую одежду с пола и несу в холл. Звоню на ресепшен, чтобы прислали кого-нибудь взять одежду Дез и высушить. Горничная уверяет, что все будет готово меньше, чем за полчаса, бутылку Пино Гриджио принесут вместе с заказанными чипсами и сальсой.

Я переодеваюсь в спортивные шорты, не утруждаясь надеть нижнее белье.

Я надеюсь, что еще сказать?

Минуты тянутся медленно, как жеванные ириски, и, наконец, слышу, как выключается душ.

— Эй! Где моя одежда? — раздается голос Дез.

Я беру халат из шкафа и встаю с ним около ванной. Дез приоткрывает дверь, лишь чтобы высунуть голову с полотенцем на груди.

Я поднимаю халат.

— Горничная все высушит.

— Я твоя заложница, пока одежда сушится, так что ли?

Проблеск юмора в ее глазах говорит мне, что она не сумасшедшая.

— Точно. На полчаса, как мне сказали. А пока надень это. — И протягиваю халат.

Перед тем, как открыть дверь, она затягивает полотенце потуже, пока я взглядом поглощаю ее красоту. Волосы, высушенные полотенцем, но немного влажные, ниспадают на обнаженное плечо. Боже, я так сильно хочу стащить это полотенце. Но вместо этого распахиваю для нее халат, и, повернувшись ко мне спиной, руками скользит в рукава. У меня дыхание перехватывает, когда она ослабляет полотенце, позволяя ему упасть на пол. И вот она обнаженная в одной комнате со мной, но спустя мгновенье Дез закутывается в халат, завязывает пояс - момент упущен.

— Получше? — спрашиваю я.

Она кивает и вздыхает.

— Да. Горячий душ поднимает настроение. Ты пойдешь?

Я пожимаю плечами.

— Н-е-е-е. Мне нормас.

Нежно сжимаю ее плечи и разворачиваю к себе лицом.

— Что? — Ее большие карие глаза на секунду встречаются с моими, но потом опускаются на мою грудь и после вниз на шорты; я задаюсь вопросом, сможет ли она различить, есть на мне нижнее белье или нет.

— Ну, так что? — повторяет она.

Стук в дверь прерывает этот прекрасный и увлекательный обмен, и я оставляю ее и иду открывать. Прибыли вино, чипсы и вошедшая за молодым человеком, доставившим еду в номер, горничная с одеждой, сложенной, высушенной и бережно уложенной в белый полотняный мешок. Я беру поднос и ставлю его на стойку, подписываю счет с внушительными чаевыми и хватаю одежду.

Когда возвращаюсь назад, Дез стоит, опираясь плечом на дверной проем в гостиной, расчесывая волосы расческой, предоставленной гостиницей. Я поднимаю сумку с одеждой одной рукой и бутылку вина другой.

— Выбирай, — говорю я.

Ее глаза сужаются, и она бросает расческу через комнату на кровать.

— Выбирать?

Я поднимаюсь с нижней ступеньки, глядя на нее.

— Вот сумка с твоей одеждой. Возьмешь, оденешься, и я отвезу тебя домой. Пойдешь своей дорогой, а я - своей. Или мы откроем вино и посмотрим, куда нас это приведет.

— Трудный выбор, — говорит она почему-то без иронии или сарказма.

Это действительно трудный для нее выбор по причинам, которые я не могу понять. Она стоит на верхней ступеньке, глядя на меня вниз, но я ничего не могу прочесть по глазам. Дез протягивает руку и дотрагивается сначала до белья, а затем до охлажденной стеклянной бутылки.

— Если я останусь, что будет? — Она переводит на меня взгляд и ждет.

Дез ожидает правду, поэтому я решаю рассказать ей ее.

— Если ты скажешь мне, что хочешь остаться, я сниму с тебя халат и уложу на кровать; буду целовать и прикасаться к каждому прекрасному сантиметру твоего тела. Я собираюсь заставить тебя кончать снова и снова, и снова, пока ты будешь не в состоянии больше этого выдержать. И когда ты уже не сможешь кончать, я собираюсь вставить тебе свой член и заставить кончить снова.

Ее глаза расширяются, рот раскрывается, и она перестает дышать. Поднимаюсь по ступенькам, пока не оказываюсь с ней лицом к лицу, девушка отступает, а я следую за ней. Ее ладони притронулись к моей голой груди, будто она хотела оттолкнуть меня, но она не делает этого.

— Для начала мы выпьем вино, поедим чипсы и сальсу, а потом я буду брать тебя снова и снова, пока ты не будешь умолять меня остановиться.

— Черт подери.

Это был вздох, проклятие, молитва. Я не уверен, что именно.

— Ты хочешь этого, Дез?

Я ставлю сумку на пол, а затем бутылку на столик у двери. Она наблюдает за каждым моим шагом, руками играя с завязанным поясом.

— Я... я не знаю, — произносит она.

Двигаюсь ближе, глубокий вдох раздувает мою грудь, руки тянутся к ней, глаза прикованы к карему загадочному взору.

— Ты не знаешь?

— Когда ты так говоришь, да, я хочу этого, но….

— Ты хочешь, чтобы я отвез тебя домой?

— Нет. — Голос тихий, пока она смотрит на меня из-под густых черных ресниц. — Да. Я не знаю.

— Дез. — Я беру узелок пояса пальцами, ослабляю, но не развязываю. — Ты хочешь остаться?

Она задерживает дыхание, и я вижу, как на шее бьется пульс. Ее пальцы касаются тыльной стороны моих кистей, но не мешает мне, когда я медленно развязываю пояс. Затем Дез руками обхватывает себя, не давая распахнуть халат.

— Я не знаю, — говорит она чуть громче шепота, не смотря на меня.

— Ты не хочешь уйти, но и не знаешь, хочешь ли остаться? — спрашиваю я.

— Точно, — кивает Дез.

— Знаешь, ты действительно испытываешь мою решимость не задавать никаких вопросов о тебе прямо сейчас. — Я берусь за подол халата, мои губы так близко, отчего задевают ее. — Я буду нежен, Дез. Не буду торопиться. В любой момент, когда ты захочешь все прекратить, мы остановимся.

— Я уже завоевана? — выпаливает она.

Я огорошен.

— Что? Ты завоевана?

— Ты делаешь это, чтобы доказать, что можешь? Это просто потому, что я здесь, и ты возбужден? Это то, что ты делаешь - соблазняешь случайных девушек? Что ты делаешь, Адам? Скажи мне правду.

Дез сжимает мои руки в своих, держась, будто я - это все, что позволяет ей остаться на ногах.

— Нет, Дез. Это не то, о чем ты думаешь. — Я делаю паузу, чтобы собраться с мыслями. – У меня никого не было уже несколько месяцев, а до этого были отношения на протяжении почти двух лет.

Надеюсь, она не будет развивать эту тему, потому что не хочу ворошить прошлое. Не сейчас, и вообще никогда.

Мне заметно любопытство в глазах, но она не задает вопросы. Вместо этого, Дез хмурится и спрашивает:

— Почему я?

Я качаю головой и пожимаю плечами.

— Потому что ты красивая. Скрытная, загадочная и сексуальная, — говорю и собираю ее густые, влажные черные волосы в руку. — Потому что, когда я увидел эти волосы, захотел зарыться в них руками. Потому что, когда в первый раз увидел твои большие карие глаза и сочные губы, я захотел узнать тебя. Поцеловать тебя. Понять. Узнать, какая ты.

— Сочные губы? — Она дышит, будто не веря.

Я чуть касаюсь ее губ своими, слегка дразня.

— Самые сочные. — Целую ее скулу, и она отклоняет лицо в сторону, чтобы я смог поцеловать ее в шею. — Я заинтригован тобой. Сам понимаю не больше, чем ты, Дез. Последнее, что мне сейчас надо, это впутаться во что-то подобное, но я не могу остановиться.

Она отпускает мои руки, не прикрываясь больше халатом, и хватается за меня, прижимаясь к груди. Я придвигаюсь ближе, сближая наши тела еще больше; она вздыхает и отчаянно выдыхает. Пальцы царапают мою грудь, сжимаются и вонзаются в грудные мышцы. Когда Дез поворачивается и откидывает голову, чтобы посмотреть на меня, я вижу ее глаза, широко раскрытые, цвета расплавленного шоколада и такие глубокие, бездонные, выразительные, но все еще не раскрывающие ничего из того, о чем она думает.

— Я - не загадочная.

— Да, точно, — смеюсь я.

Она качает головой, не отводя пристального взгляда.

— Просто... о многих вещах я не люблю говорить.

— Ясно.

Руками слегка касаюсь ее спины и наклоняюсь вперед, накрывая рот своим. Я чувствую ее дыхание, чувствую дрожь в теле. Но она все теснее прижимается, бесподобные груди сдавливаются между нами, и я теряю последние силы, чтобы не раздеть ее. Больше не могу сдерживаться.

— Я должен видеть тебя, — шепчу ей прямо в губы.

Губами Дез двигает по моим и поднимается на цыпочки, углубляя поцелуй. Я стону от вкуса ее губ, чувствуя ее тело рядом с моим, а потом языком она проскальзывает ко мне в рот и скользит по моему. Все, я пропал. Я умер.

Я дотягиваюсь и сжимаю пальцами толстый воротник халата, прямо под подбородком. Она стоит на цыпочках, такая высокая, что мне не нужно нагибаться, чтобы поцеловать ее. Последнее, что мне нужно - это быть уничтоженным, пока она трется своим язычком о мой. Я медленно скольжу руками по ее торсу; халатик распахивается, открывая загорелую кожу и участок между грудей. Она вздыхает мне в рот, пальцы царапают мне плечи. Я близок к тому, чтобы содрать с нее халат и получить полностью все ее великолепное обнаженное тело.

— Нет! — Она хватается за края халата и стягивает их вместе, резко дергаясь назад. — Адам, я не могу. Не могу.

Она задыхается, качаясь, с широко раскрытыми глазами.

Я поднимаю руки в знак капитуляции.

— Дез, все хорошо, прости, я….

Когда мои руки поднимаются, она резко отшатывается, будто боится меня, моих рук; ее глаза мокрые от слез.

— Не надо! Не трогай меня, нет… пожалуйста…

— Дез? Что случилось? Что не так? — Я совершенно запутался, потому что едва прикоснулся к ней, и, как только она произнесла слово «нет», убрал свои руки прочь. Это слишком бурная реакция на простую ситуацию, и я не знаю, как с этим справиться, что делать и что ее вызвало.

Она ударяется коленями о край кровати, садится, а потом отползает подальше от меня, рыдая; я совершенно беспомощен.

* * *

ДЕЗ

Это паническая атака.

Такое прежде уже случалось однажды, и то был последний раз, когда я позволила мужчине прикоснуться к себе. Это был парень из класса психологии двухсотого уровня20, с которым у нас было несколько общих занятий. Он был красивым и привлекательным, с ним было легко общаться и было приятно на него смотреть. Мы решили попить кофе после занятий, правда немного выпили алкоголя, а потом оказались в его машине и начали целоваться. Затем его руки пробрались под мою рубашку; тогда я не была уверена, что мне это нравилось, но все равно позволила щупать грудь, просто чтобы посмотреть, каково это.

Но потом он захотел большего и попытался расстегнуть мои брюки. Я и запаниковала. Он немедленно прекратил и извинился; мне бы стоило все объяснить, ведь он не знал, почему я была в ужасе, но не могла остановиться. Не могла дышать и видеть, потом закружилась голова, горели легкие. В конце концов, мне удалось взять себя в руки, и парень отвез меня домой, смущенный и расстроенный, но все равно милый, каким и был.

Это было год назад.

Сейчас приступ паники разрушительные и бесконечные, ужасающие по интенсивности. Я плачу и чем больше плачу, тем больше не могу дышать, и чем дольше задыхаюсь, тем сильнее ужас, который, в свою очередь, только усугубляет рыдания. Не знаю, как разорвать этот замкнутый круг.

Я слышу, как Адам зовет меня по имени, но он где-то вдалеке, и все, что я способна осознать, это слезы, необходимость дышать и ужас. Почему-то слезы льются все сильнее и быстрее - я не могу вздохнуть. Задыхаюсь, откатываюсь от него и ползу вверх по кровати, чтобы свернуться в клубок возле подушки. Эти рыдания разрушают меня.

Кровать прогибается под тяжелым весом, и я чувствую, как что-то теплое накрывает меня. Одеяло. Он укрывает меня. Адам оборачивает меня одеялом, а потом просовывает руки под меня и поднимает, как ребенка, пушинку. Он устраивается на кровати вместе со мной; моя голова оказалась на его груди, отчего слышу, как его сердце бьется размеренно, чуть быстро. Дыхание спокойное и легкое. Он обхватил меня, бормоча у уха что-то успокаивающее и ритмичное.

Я сосредотачиваюсь на сердцебиении, дыхании, и стараюсь, чтобы мое дыхание совпадало с его, как и удары сердца. Ужас медленно отступает, и учащенные вздохи уменьшается до рваных. Его руки покоятся на моем плече и бедре; я свернулась у него на коленях, как маленькая. Теперь могу расслышать его голос, и понимаю, что он поет песню; такие песни слышишь по радио раз десять каждый день, но никогда не знаешь название или исполнителя, просто узнаешь мелодию и припев. Голос низкий, тихий и мелодичный.

Я все еще плачу, но уже тише.

Мне нужно остановиться. Должна успокоиться. Я отстраняюсь и принимаю сидячее положение. Дышу глубоко и размеренно, постепенно сердцебиение возвращается в норму, и я вытираю глаза ладонями.

Теперь мне неловко смотреть на Адама.

Он сползает с кровати и идет на кухню. Слышу, как течет вода, затем бульканье чайника. Надо встать, одеться и выйти отсюда, но пока не могу даже пошевелиться. Сейчас я не задумываюсь о приступе паники и размышляю о том, что всему предшествовало.

Никогда в жизни я не была так смущена: позволить мужчине, которого знаю всего несколько часов, почти раздеть меня, позволить ему прикоснуться, позволить поцеловать меня. И он не просто какой-то случайный парень, он - богатый и знаменитый, кинозвезда.

О чем, мать его, я думала?

Вот и получила паническую атаку.

Боже, я ненормальная, вот ведь жесть.

Адам поднимается по лестнице в спальню с кружкой в руке, нитка с этикеткой от чайного пакетика свисает с края. На нем только черные спортивные шорты, и даже после всего, что случилось, я ловлю себя на том, что разглядываю его промежность, наблюдая, как член подпрыгивает и покачивается, пока Адам идет ко мне. В складках шорт вижу широкий, круглый конец. Я отвожу взгляд и усиленно моргаю, удерживая глаза на цветочном принте пледа, и забираю чашку чая.

Он садится на край кровати и наблюдает за тем, как я делаю глоток. Ждет.

— Дез, я…, — он останавливается, вздыхает и снова пытается. — Ты в порядке?

Я пожимаю плечами.

— В порядке. Спасибо.

— Хочу спросить, что случилось и что такого я сделал, из-за чего у тебя началась паническая атака…

Я перебиваю его.

— Это не из-за тебя. Просто... есть проблемы.

— Я должен был сбавить обороты. Извини, Дез. Я видел, знал, что ты нервничаешь и все такое, но не осознавал….

Я, наконец, встречаюсь с ним глазами, и вижу, что он искренне расстроен.

— Просто забудь, ладно? Дело не в тебе.

— Не корми меня этим «дело не в тебе, а во мне». Чушь собачья, Дез. Это не просто приступ паники, который взялся ниоткуда, — он говорит это мягко, очерчивая мою скулу большим пальцем. — Пей чай, малыш. Я оденусь и отвезу тебя домой.

Малыш. Он назвал меня малышкой.

Почему мне это так нравится? И почему чувствую безумное желание все ему объяснить?

Вместо этого слежу через комнату, как он хватает джинсы и черную футболку из чемодана в углу спальни. Потом идет в ванную и через несколько секунд выходит одетый. Замечаю, что он даже не надел нижнее белье, и со мной начинает твориться что-то, чего не вполне понимаю.

Делаю большой глоток чая; он какой-то мятный, с нотками лимона и вкусом трав, а это именно то, что мне нужно, хотя не осознавала это до настоящего момента. Я слушаю, как он звонит вниз на стойку регистрации и заказывает частный экипаж.

— Что это за чай? — спрашиваю я, когда возвращается.

Он спускается в мини-кухню и берет со стола упаковку.

— Harney & Sons. Вербена с мятой.

— Он реально вкусный, — пытаюсь улыбнуться ему. — Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — он улыбается, но вижу в глазах накопившиеся вопросы.

— Сожалею, что сорвалась на тебя, Адам. Это действительно не твоя вина.

Он пожимает плечами.

— Не извиняйся.

Я хочу рассказать ему насколько хорошо то, что он заставил меня почувствовать, но не знаю, как.

— И спасибо за... — Взмахиваю рассеянно рукой, испытывая неловкость за то, что краснею. — Это.

Его глаза сужаются, взгляд раскаляется.

— Что это?

Пробую другую тактику:

— Я хорошо провела время. То есть, до того, как слетела с катушек. Но ужин, и все. Просто... спасибо тебе.

Улыбка озаряет его лицо, глаза блестят.

— Мне тоже все очень понравилось, Дез. Так что спасибо тебе.

Допиваю чай двумя длинными глотками, не заботясь, что немного обжигаю рот. Мне стоит вернуться домой. Его слишком много. Всего этого слишком много. Мне стыдно за свое безумие, я потрясена тем, насколько сильно меня влечет к Адаму, не только физически, но и как к человеку. Я просто не знаю, что думать, что чувствовать или что делать.

До сих пор не могу поверить, что почти позволила ему раздеть себя. Этого не должно было случиться. Он видел вещи, которые я никогда никому не показывала, кроме Рут, и не знаю, как он отреагирует.

Я беру холщовую сумку со своими вещами в ванную и быстро одеваюсь. Когда выхожу, Адам уже в кроссовках и с ключами от номера в руках. Мы идем к лифту в полной тишине. Спускаемся вниз, не проронив ни слова. Он провожает меня на улицу, не держа меня за руку и все еще ничего не говоря.

Закрытый экипаж уже ждет, две большие черные лошади переступают ногами, машут хвостами и трясут головами. Сгорбившийся извозчик одет в плащ, перчатки, и выглядит несчастным. Швейцар открывает дверь повозки, и Адам протягивает мне руку, помогая подняться.

— Спокойной ночи, Дез, — говорит он.

— Спокойной ночи, Адам.

Миллион невысказанных вещей лежат между нами.

По-прежнему идет сильный дождь с резкими порывами ветра, грохочет гром, пока молнии пронзают небо. Я и забыла на какое-то время, что бушует буря.

Адам передает извозчику деньги, говорит ему, куда ехать, а затем закрывает дверь и, засунув руки в карманы, наблюдает за тем, как карета рывком приходит в движение. Я всматриваюсь назад, пока он не скрывается из виду.

Когда я, наконец, возвращаюсь домой, Рут уже читает в кровати.

Она хмурится на меня поверх книги.

— Я думала, ты должна была встретиться со мной и Джимми, чтобы пропустить по стаканчику?

— Собиралась, — начинаю я, а потом понимаю, что понятия не имею, как объяснить себе то, что только что произошло, не говоря уже о том, как рассказать подруге. — Кое-что случилось.

Рут знает меня достаточно хорошо, чтобы понять, когда я избегаю разговора и когда не хочу говорить о чем-то.

— Ладно. — Она пожимает плечами, а потом смотрит на меня более пристально. — Ты в порядке? Выглядишь, как будто плакала.

По меньшей мере, я должен ей хоть что-то сказать.

— Даже не знаю, с чего начать, Рут. Просто не знаю. Со мной все хорошо. Я просто... мне нужно поспать.

Она смотрит на меня, одна проколотая бровь изгибается от подозрений. Затем Рут возвращается к чтению.

— Хорошо. Но если ты захочешь поговорить, ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне все, что угодно.

— Знаю. — Я наклоняюсь и быстро обнимаю ее, чтобы она не смогла почувствовать запах Адама на мне. — Спасибо, Рут.

Сон не приходит очень долгое время. Я не могу перестать думать об Адаме, о том, что он заставил меня почувствовать. И понимаю, что он точно знал, как справиться с моей панической атакой. Почему-то меня это не удивляет. Адам просто заботился обо мне и не задавал лишних вопросов.

И когда я, наконец, засыпаю, мне снятся его руки и рот. Глаза и слова. Снится большое твердое тело рядом с моим, просто обнимающее меня, и также биение его сердца.

 

ГЛАВА 5

АДАМ

Сегодня поздно вечером состоится благотворительный ужин. Мне удалось провести день у себя комнате и старательно не думать о Дез, отвечая на письма и работая над сценарием. В конце концов, с неугасающим интересом мне пришлось спуститься на ланч. Пообедав, я обнаружил Гарета на одном из диванов в гостиной, попивающего чай и уставившегося в мобильный телефон с кислым выражением на лице.

— Плохие новости, Адам, — говорит Гарет, обращаясь ко мне.

Я сажусь рядом с ним, и он кладет телефон на колено.

— Плохие новости? — Я взглянул на него. — Что случилось?

— Только что получил звонок от Эммы. — Он не смотрит на меня, когда произносит ее имя. — Шторм по-прежнему не утихает. Они вчера провели у парома весь день, несмотря на ливень, но сегодня говорят, что волны здесь более пятнадцати футов. Паромную переправу закрыли на то время, пока волнение немного не утихнет.

Я хмурюсь.

— Не знал, что переправу когда-либо вообще закрывали.

Гарет пожимает плечами.

— Я тоже. Первый раз за двадцать лет или около того. Вроде бы, один из паромов чуть не перевернулся сегодня утром.

Он нажимает на экран телефона.

— В любом случае, дело в том, что Эмма не сможет появиться на ужине.

— Черт побери, — говорю сухо с сарказмом. — Я так расстроился.

Гарет закатывает глаза и ухмыляется:

— Уверен, что ты убит горем. Но тебе все еще нужна пара на ужин.

— Я вполне могу пойти и один. Это не конец света.

— Хорошо, делай, что хочешь. — Гарет тычет мне в плечо. — Но ты должен прийти, Адам. В одиночку или с дамой, но ты должен, по крайней мере, там появиться.

— Да, буду я, буду.

Он ставит чай со стуком и поднимает крошечный треугольный сэндвич с чем-то розовым сверху. Традиционное английское чаепитие, которое здесь устраивают каждый день после обеда, включает, по-видимому, эти странные бутерброды и причудливую выпечку.

— Ну, лучше пойду, сделаю пару звонков, — говорю я, хлопая по колену.

Хотя, к тому времени, когда вхожу к себе, я уже знаю, что сделаю. Это безрассудно, и, уверен, доставит мне неприятности, и, возможно, будет большой скандал для всех, но мне плевать. Я принимаю душ и надеваю смокинг, сражаясь с галстуком-бабочкой в течение почти двадцати минут, прежде чем добиваюсь, чтобы она выглядела надлежащим образом. Хреновы бабочки.

Я вызываю личный экипаж и достаю зонт, не то, чтобы от него будет много пользы, так как дождь все еще очень сильный. Запрыгиваю в ожидающий меня транспорт, говорю куда ехать, а потом сижу и думаю, что собираюсь сказать потом. И стараюсь не думать слишком много о том, что делаю и какая это плохая идея.

Проходит всего лишь несколько минут, прежде чем экипаж останавливается возле общаги. Я вскакиваю и бегу к подъезду, который, к счастью, не заперт. Девушка с голубыми прядями в светлых волосах и с пирсингом в брови выходит из двери одной из квартир и после запирает за собой.

— Прости, — говорю я, надевая на лицо свою публичную улыбку. — Я ищу Дез Росс.

Девушка подскакивает и прижимает руку к груди, не заметив, как я подошел.

— Черт подери, ты напугал меня, чувак. — И когда она на самом деле видит меня, ее глаза расширяются. — Срань Господня. Это же, ни, мать твою, хрена себе.

Я игнорирую пристальный недоверчивый взгляд.

— Ты знаешь, где могу найти Дез?

Она наклоняет голову в сторону.

— Зачем?

— Я встретил ее вчера, и хотел бы... поговорить с ней. — Делаю шаг ближе. — Ты знаешь, где я могу ее найти?

На лице у девушки появляется задумчивое выражение.

— Она пришла домой прошлой ночью и, похоже, плакала.

— Домой? — Я взглянул на дверь за спиной девушки. — Она – твоя соседка?

— Рут Николсон. — Девушка протягивает руку, и я осторожно пожимаю ее.

— Адам Трентон.

— Приятно познакомиться, Адам. — Она выдергивает руку и кидает на меня выразительно мощный взгляд. — Так почему она вернулась расстроенной?

Колеблюсь, не зная, что сказать. И, наконец, решаюсь на нечто нейтральное:

— Думаю, что если она не стала объяснять, то и я не буду. Но давай ты просто скажешь ей, что я здесь, и пусть сама решает, хочет ли она видеть меня.

Рут кивает.

— Годится.

Ее глаза оглядывают меня с ног до головы.

— Отличный смокинг, кстати.

— Спасибо.

Она идет назад в квартиру, а затем быстро возвращается.

— Можешь войти. — Рут сокращает расстояние между нами и свирепо смотрит на меня. — Тебе лучше быть поласковей с моей подругой, чувак. Меня не волнует, кто ты. Не делай ей больно.

— Она в хороших руках, — говорю я.

Рут кивает с печальным выражением лица.

— Да, вот этого я и боюсь.

А потом маленькая, но вспыльчивая девушка с мелированными голубыми волосами выходит под дождь, и, сгорбившись, перебегает улицу, исчезая в кафе. Дверь в их с Дез апартаменты приоткрыта, так что я стучусь и толкаю ее. Комната в общежитии ничем не отличается от других в любом колледже страны. Небольшая двухъярусная кровать у одной стены, книжная полка и два небольших письменных стола у другой, ванная комната за чуть приоткрытой дверью. Современный гардероб, мелкий и узкий, но все равно он больше, чем обычно бывает в общежитии. Всюду девчачья одежда: бюстгальтер, висящий на крючке двери ванной, вывернутые наизнанку джинсы на полу, расческа на столе под окном, крошечный лоскуток нижнего белья - похоже, что стринги, - на полу в ванной. Имея сестер, я сохраняю невозмутимость.

Дез сидит за столом, волосы собраны в хвост и ниспадают через плечо. Одета в трико и толстовку, и даже в таком виде умудряется отправить меня в нокаут.

Она смотрит мне в глаза.

— Привет.

Я подхожу к столу и облокачиваюсь одним бедром на край.

— Привет.

Дез настороженно наблюдает за мной, но даже не отодвигается, хоть я и неожиданно вторгаюсь в ее личное пространство.

— Что случилось? Почему ты здесь и почему в смокинге?

— У тебя есть красивое платье?

Она только моргает.

— Платье?

— Да. Красивое. Что-то типа вечернего платья.

Вижу, как вращаются колесики в ее голове.

— Вообще-то, да, есть. — Ее взгляд перемещается на мое тело. — Боже, ты так круто выглядишь в костюме.

Она медленно закрывает глаза и сжимает губы, будто не хотела этого произносить.

Я смеюсь.

— Спасибо. Итак, сколько времени тебе нужно, чтобы собраться?

Она морщится.

— Собраться? Куда?

— Переправу закрыли, так что человек, с которым я должен был присутствовать на ужине сегодня не сможет приехать. И хочу, чтобы ты пошла со мной.

— На ужин? На этот шикарный благотворительный прием?

— Да.

Она качает головой.

— Нет. Ни хрена!

Я наклоняюсь к ней ближе, касаюсь ладонью щеки и вдыхаю ее запах.

— Пожалуйста.

Она утыкается лицом в мою ладонь, закрывает глаза и испускает тяжелый вздох.

— Адам, это безумие. Я не хожу на такие мероприятия.

Скорее, так и есть. Я тоже, если вы спросите меня. Но меня никто спрашивать не собирается.

Просто улыбаюсь ей.

— Но я хочу, чтобы пошла ты. На самом деле, сам не хочу туда идти, но если уж приходится, то лучше, чтобы ты была там. — Я не знаю, что говорю, но, похоже, это правда. — Пожалуйста! Мне нужно, чтобы ты пошла со мной.

Она мнется, а потом тычет пальцем в мою грудь.

— Ты не можешь оставить меня в покое. Ни на одну секунду.

Я склоняюсь навстречу ее пальцу, сокращая последние миллиметры между нами и вдыхая ее запах. Беру прядь ее густых, шелковистых черных волос между пальцами и накручиваю так, что конец завивается.

— Не могу.

Она так хорошо пахнет и выглядит, что хочу поцеловать ее. Это я и делаю. Медленно, бережно, быстро.

— Я буду рядом с тобой все время.

Она, кажется, потрясена поцелуем, как будто не ожидала его и не знает, что с ним делать.

— Обещаешь? — спрашивает она шепотом.

— Клянусь.

— Дай мне сорок пять минут.

— Без проблем.

Она встает, и я ухожу с дороги. Дез проскальзывает мимо меня, глядя мне в глаза. Улыбка озаряет лицо, но потом она опускает голову и идет в ванную. Мельком вижу, как Дез сдергивает ленту с волос и встряхивает их, после чего снимает толстовку. Я успеваю заметить голое плечо и немного татуировку перед тем, как Дез закрывает дверь.

Десять минут спустя душ выключается, она выходит из ванной, окутанная паром с полотенцами, одно закручено, как тюрбан на голове, а другое обернуто вокруг тела. Я хочу рассмотреть татуировку, но она спрятана, и можно разглядеть только ее уголок. Похоже на слова, какой-то текст; это все, что я могу разобрать. Дез только что вышла из душа, мокрая и раскрасневшаяся от пара, что мне ужасно нравится. Она одаривает меня еще одной небольшой улыбкой, перебирает одежду в шкафу и вынимает красное платье. Затем идет к комоду, где вытаскивает лифчик и трусики, правда не могу разобрать какие. Потом снова исчезает в ванной комнате, и на этот раз пропадает на добрых полчаса. Я слышу некоторое время, как работает фен, а дальше – тишина.

Не могу не заметить, что для меня в ожидании женщины, готовящейся к выходу, присутствует некоторая интимность. Даже за те полтора года, что я был с Эммой, мы не разделяли такого рода личные моменты. Я никогда не видел ее только что вышедшей из душа. Никогда не ждал, когда она соберется. Мы всегда где-то встречались, или я забирал ее из дома, ожидая в фойе, пока она спустится вниз.

Наконец, дверь ванной открывается, и я краем глаза ловлю нечто красное. И вот тут мое сердце останавливается, дыхание перехватывает, а член становится твердым, как камень.

— Господи, Дез! — Я встаю и подхожу ближе. — Ты... просто нет слов, как невероятно ты выглядишь.

Она ярко улыбается, пожимая плечом.

— Это обычное платье, оно у меня уже лежит какое-то время. Но я ни разу его не надевала.

Это не вычурное или дорогое платье, но оно так облегает ее тело богини, будто было пошито специально для нее. Без бретелек, чашечки лифа приподнимают потрясающую грудь, превращая ее в аппетитные холмики, подол опускается до пяток с одной стороны и немного не доходит до колена с другой. Это невыносимо сексуально, но и не вульгарно.

Ее волосы... Боже, волосы. Дез уложила их в сияющее совершенство, оставив распущенными, ниспадающими мерцающими волнами на плечах и спине, еще нанесла достаточно макияжа, чтобы лишь подчеркнуть, как она прекрасна, выделяя особенно блеск ее ярких карих глаз и чистую загорелую кожу.

Я хватаю ее за спину и притягиваю ближе к себе.

— Дез... У меня просто нет слов.

Она надела пару простых черных туфель на шпильке, так что разница в высоте практически отсутствует.

— Правда? – произносит она скептически.

Я качаю головой. Она действительно не понимает, что делает со мной.

— Ты так великолепна, что даже грешно. Не знаю, как собираюсь провести этот вечер, не приставая к тебе. — Я притягиваю ее тело вплотную к моему. — Ты такая офигенно сексуальная, даже больно дышать, глядя на тебя. Давай, пойдем уже, экипаж ждет.

Судя по ее неуверенной реакции, не думаю, что Дез когда-нибудь слышала подобные комплименты. В конце концов, она пожимает плечами и снова смотрит на меня.

— Ты тоже выглядишь чертовски сексуально, — говорит она.

Я просто улыбаюсь ей и предлагаю руку. Дез берет ее, мы идем к выходу, и, приготовившись, бежим к экипажу.

* * *

ДЕЗ

Я купила это платье по наитию год назад. За полную стоимость оно мне было не по карману, и даже бы не задумалась приобрести его, но была распродажа, поэтому и решилась. В большинстве случаев я не веду себя, как закомплексованная или тщеславна девушка. Но когда надела это платье, то поняла, что оно смотрелось на мне хорошо. Чертовски хорошо. Так что я купила его, хотя никогда не посещаю места, где такое платье было бы уместно. И что еще более непонятно, зачем я запихнула в сумку его и туфли на каблуках, когда собиралась на лето на Макино. Я собиралась работать сборщиком мусора и время от времени выпивать с другими сотрудниками и местными жителями. Зачем я привезла вечернее платье и шпильки? Но, по неизвестным причинам, я это сделала, и теперь очень этому рада.

Также рада, что волосы достаточно длинные, чтобы прикрыть часть татуировки на спине, которая выглядывает из-под платья, потому что уверена, что такое событие - не то место, где надо демонстрировать тату. Интересно, что, если Адам увидит ее? Что бы он подумал, увидь все это, понравятся ли ему татуировки или он против них?

А потом задаюсь вопросом: почему меня это заботит?

Поездка от общежития до отеля такая быстрая, что не оставляет мне много времени морально подготовиться. Мы останавливаемся под навесом портика, от этого места до знаменитой веранды две шеренги сотрудников в униформе отеля с обеих сторон образуют тоннель из зонтиков.

Сердце резко начинает колотиться. Выше, где, как думаю, находится веранда, видны вспышки камер, безостановочно сверкающие, словно молнии. Дверь экипажа открывается, и на меня обрушивается ветер, принося звуки тысячи голосов, раздающихся хором. Перед лицом появляется рука в белой перчатке. Я беру ее, выхожу на красную дорожку, ведущую вверх по лестнице на веранду, а затем в вестибюль гостиницы. Линия зонтов защищает меня от дождя, и я делаю шаг прочь от кареты, чтобы освободить место для Адама. Он спускается, одергивает смокинг, а потом его взгляд устремляется на меня.

Адам улыбается мне, и я замечаю нервозность в его глазах. Если уж он нервничает, то мне нужно быть просто в ужасе.

Так и есть.

— Готова? — спрашивает он, предлагая мне локоть.

Я хватаюсь за его руки.

— Нет.

Адам смеется.

— Да, я тоже. Ненавижу все это. — Он смотрит мимо меня, вверх по лестнице, где непрерывно выстреливают вспышки, потом обратно на меня. — Слушай. Это может быть... ужасно. Они не ожидают увидеть тебя, так что у них появится миллион вопросов. Не отвечай, ладно? Просто улыбнись, изобрази несколько поз и не позволяй им увидеть твой страх. Знаешь, они, как акулы, могут учуять его.

— Они?

Адам хмурится.

— Папарацци, фотографы, журналисты.

Колени начинают дрожать.

— Папарацци? — Я либо забыла, либо не осознавала то, что здесь будут СМИ. Во что, черт возьми, я вляпалась?

Он расправляет плечи, делает быстрый вдох и улыбается мне.

— Знаешь, что? Забей. Все, что тебе нужно сделать, это быть собой. Ты гарантированно будешь самой красивой женщиной. Просто держись уверенно, хорошо?

Уверенно. Я могу это сделать. Он попросил меня пойти с ним. Он не сделал бы этого, если бы не хотел. Он думает, что я – самая красивая женщина в зале.

Выпрямляю спину, расправляю плечи, поднимаю подбородок и улыбаюсь ему.

— Пойдем.

Его улыбка становится шире, глаза рассматривают мое лицо, затем тело. Он наклоняется, прикасаясь губами к моему уху.

— Вот это моя девочка.

Его девочка? Мне, наверное, повезло.

Он идет вперед, и я подле, следя за походкой. Мне непривычно ходить на высоких каблуках, так что это создает некоторые проблемы, требующие внимания. Я слышу щелчки камер и хлопки вспышек, гул голосов все громче и громче, и когда лестница заканчивается, оказываюсь окруженной стеной людей за красными бархатными веревочными заграждениями, и все они кричат мне и Адаму.

— Адам! Адам! Где Эмма Хейс?

— Кто с тобой, Адам?

— Кто она?

— Как тебя зовут? Назови имя!

— Какой у тебя рост?

— Сюда, Адам!

— Улыбнись, красавица!

Сердце замерло. Все застыло уже даже не в груди, но каким-то образом одновременно и в животе, и в горле. Я заставляю губы изобразить что-то похожее на улыбку. Ладонь Адама опускается на мое бедро, обхватывая талию. Его большая рука поддерживает сзади мою спину. Он делает три шага, ограждая от толпы, затем останавливается и разворачивает меня так, что мы оказываемся лицом к одной из групп журналистов.

Его рука по-прежнему обхватывает меня; на самом деле, он поддерживает меня в вертикальном положении. Их так много. Вспышки ослепляют, освещают меня.

И вдруг я будто прозрела: «Какого ХРЕНА я тут делаю?» Макияж я сделала себе сама, сама уложила волосы. Это платье купила в Kohl's21 по сниженной цене.

Двигаясь дальше, чувствую приближение приступа паники; я пытаюсь оставить улыбку на лице, заставляю себя медленно дышать.

Адам притягивает меня ближе, прижимает к боку, не позволяя упасть. Он наклоняется и шепчет мне на ухо.

— Ты отлично справляешься. Улыбнись. Перестань думать. Все замечательно.

Шквал вопросов в режиме нон-стоп обрушивается с такой силой и быстротой, словно вспышки молний, однако я перестаю их слушать. В любом случае, не уверена, что смогла бы ответить. Не уверена, что могу говорить сейчас. Не уверена ни в чем, кроме того, что впуталась в нечто огромное, к чему я никоим образом не подготовлена.

Адам разворачивается со мной, представляя нас кучке фотографов напротив. Он, кажется, совершенно ничего не замечает, ведет себя непринужденно, как будто все это совершенно нормально, будто такое случается каждый день. Он естественный. Расслабленный, улыбающийся, спокойно переводит взгляд с одной камеры на другую. Я стараюсь подражать ему, стараюсь сосредоточиться на том, чтобы улыбка казалась более естественной и менее испуганной, чем у оленя в свете фар. Я преодолеваю страх, слегка оборачиваюсь к Адаму, встряхиваю волосами и поворачиваю голову. Камеры сходят с ума, когда я делаю это, и вопросы звучат повторяющимся рефреном:

— Кто она?

— Как ее зовут?

— Как давно вы встречаетесь?

— Где Эмма Хейс?

Эмма Хейс? Экс-подружка Адама. Номинированная на «Оскар» за роль в фильме «Марго и я». Победитель «Золотого глобуса». Трижды номинант «Эмми» за «Сад зла».

Господи. Это не моя стихия. Я словно рыба, выброшенная на берег - захлебываюсь, не в состоянии дышать.

Я снова вскидываю голову и сосредотачиваюсь на одной камере, смотрю в черный объектив; фокусируюсь на ней, а не на лице над ним. Еще один объектив, слева. Еще и еще.

Затем мы идем дальше, и мне надо сосредоточиться на каждом шаге, потому что не чувствую собственных ног. Думаю, полнейший ужас и переполняющая паника заставили меня онеметь.

Сейчас мы снова останавливаемся, на этот раз перед одним из тех квадратных задников, обклеенных логотипами компаний, о которых я никогда не слышала. Адам в нескольких шагах указывает на меня, как бы безмолвно говоря на камеру - вот она. Вопросы все еще доносятся кричащими накатывающими волнами, и от вспышек у меня возникают звездочки перед глазами, но я черпаю силы глубоко в себе из собственного источника, в том месте моей души, куда я обращаюсь, когда у меня ничего не остается. Нельзя сдаваться. Я делала так, когда Лешон напивался и становился злым, и когда становилась единственной целью для Фрэнка, приходившего в мою комнату поздно ночью…

Я жестко отбрасываю эти мысли подальше. Улыбаюсь. Позирую. Не понимаю, что делаю, почему здесь, зачем Адам втянул меня во все это, но я тут, и выхода нет, так что мне нужно продолжать. Я поворачиваюсь, улыбаюсь, откидываю волосы, смотрю в другую сторону, и тогда Адам берет меня за руку, тянет через дверь в фойе отеля. Вспышки и вопросы остались позади, но теперь я сталкиваюсь с новым испытанием.

Прямо передо мной стоит Роуз Гаррет. Рядом с ней стоит Гарет Томас, один из самых известных в мире режиссеров и продюсеров, с более чем десятком фильмов с его же участием. Все блокбастеры. Здесь же Лоуренс Брэдфорд, пожилой актер второго плана - один из тех парней, которых вы видели в десятках ролей, но ни разу в главной. Эми Джонс, такая потрясающе блистательная, которая была начинающей актрисой в конце шестидесятых и начале семидесятых. Я вижу и другие знакомые лица и еще больше тех, кого не знаю.

И все они смотрят на меня.

Разговоры прекращаются. Напитки застывают на полпути к ртам.

Роуз Гаррет первой делает шаг вперед. Она улыбается мне, но улыбка совсем не затрагивает любопытные карие глаза.

— Привет. Я - Роуз.

Беру ее руку и быстро пожимаю.

— Большая честь познакомиться с вами, Роуз. Я - Дез.

— Дез, — говорит она так, будто оценивает меня только по имени. Роуз смотрит на меня, изучает, а затем поднимает глаза на Адама. — Я думала, ты придешь с Эм.

— Я собирался. Но она не смогла. Паромную переправу закрыли.

Роуз ухмыляется:

— Спорим, ты опустошен.

Адам кивает:

— Полностью. Даже всплакнул.

Очевидно, я что-то упускаю. Знаю, что Адам и Эмма расстались некоторое время назад, что, как предполагаю, может создать неудобство, если они должны присутствовать на торжестве, как пара.

— Итак, Дез. Полагаю, ты - модель? — спрашивает Роуз.

Официант, медленно приближающийся к нам с серебряным подносом, балансирующим на его ладони, предлагает каждому по бокалу шампанского. Адам берет два, передает один мне, и я медленно потягиваю шампанское, по чуть-чуть. Последнее, что могу допустить в этой ситуации, это позволить алкоголю повлиять на мои суждения или развязать язык.

— Я… — Понятия не имею, как ответить на вопрос. Она думает, что я - модель?

— Дез студентка колледжа. Стажер, — отвечает Адам за меня.

Что достаточно верно, но, вероятно, не то, что Роуз предполагала услышать. Может быть, у Адама свои намерения. Не знаю.

Гарет Томас подходит к нашему кружку, становится рядом с Роуз, после чего Адам знакомит нас.

— Дез, м-м? Уникальное имя для уникально красивой молодой девушки. — Он энергично жмет мою руку, а глаза смотрят на Адама. — Ты что-то скрываешь от меня.

— Человек должен иметь пару секретов, Гарет, — говорит тот, подталкивая директора локтем. Это шутка, но не совсем. Я - его секрет? Очевидно, не такой уж большой.

Лоуренс и Эми присоединяются к нашей группе, и теперь я вдруг оказываюсь в окружении голливудских знаменитостей, отчего очень трудно дышать. Я стараюсь не пялиться на людей, окружающих меня, людей, которых я видела в фильмах и на обложках «People» и «ОК!»22, и «Time»23 и «US Weekly»24, на Entertainment Tonight25 или TMZ26.

И опять та же мысль поражает меня, словно удар пятикилограммовой кувалдой: «Что я здесь ДЕЛАЮ?»

Адам уходит от ответов на все вопросы, касающиеся меня, также представляя меня без объяснений, кто я для него или чем занимаюсь. Я - самозванка, верно? Мне здесь не место: мое дело – собирать мусор.

Я улыбаюсь, киваю, потягиваю крошечными глотками шампанское и стараюсь держать эмоции при себе, скрывая характер. Роуз отходит от нас, но я вижу, как она несколько раз бросает на меня взгляд, присоединяясь к разговору с другими людьми. В конце концов, Адам тянет меня подальше от Лоуренса, Эми и Гарета, и проводит сквозь толпу, приветствуя взмахом руки то одного, то другого, и останавливаясь, чтобы пообщаться с ними. Он всегда представляет меня вежливо, но нейтрально, не оставляя места для вопросов. Но я чувствую, что в каждом разговоре с каждым новым человеком, которого мы встречаем, Адам избегает того, что всех интересует. Каждый хочет знать, кто я, откуда и почему здесь вот так неожиданно стою с Адамом.

Я задаю себе те же вопросы, и нахожу столько же ответов, сколько получают журналисты... то есть, никаких.

Я продолжаю улыбаться и пожимать всем руки, пока мое лицо не начинает. Адам не отходит от меня ни на секунду, его ладонь или вокруг талии, или держит меня за руку. Я встречаю так много людей, что у меня голова идет кругом, и не имею никакой надежды запомнить имена, кроме тех, кого уже знаю. Мне удается растянуть всего один бокал шампанского в течение последнего часа, но даже теперь чувствую, как отключается голова, и это скорее не из-за алкоголя, а благодаря этим сюрреалистическим впечатлениям.

Наконец, люди начинают просачиваться в обеденный зал, каждая пара встречается метрдотелем, и официант проводит их к столу. Обеденный зал Гранд Отеля почти так же знаменит, как и веранда, так что я видела его на снимках, но никогда не обедала здесь. Я понимаю, впрочем, что он был преобразован ради этого события. Как правило, в зале маленькие, прямоугольные сдвоенные столы, расставленные в три ряда по обе стороны от главного прохода, и несколько больших круглых столов для больших компаний по всему залу. Сейчас, однако, обычная расстановка была заменена на двадцать или около того больших круглых столов, размещенных вокруг подиума, расположенного у стены напротив окон, выходящих на знаменитую веранду. На подиуме микрофон и два длинных прямоугольных стола, каждый на шесть персон.

Нас с Адамом проводили к возвышению и усадили на два места, которые располагаются в середине стола слева от подиума. Роуз сидит рядом со мной, а невероятно горячий парень сидит рядом с ней, ближе к сцене. Я узнаю этого парня с Роуз, но, чтобы вспомнить его, мне понадобилось несколько минут раздумий. Он - высокий и худой, с растрепанными каштановыми волосами и острыми чертами. Дилан Вейл, так его зовут. Он новый актер, из недавнего модного шоу на кабельном про вражду между двумя соперничающими кланами оборотней. Я не видела его, но Рут он нравится, и она всегда восторгается тем, как горяч Дилан Вейл. Теперь, когда вижу его в реальной жизни, понимаю, что Рут, пожалуй, преуменьшила, настолько абсурдно красив Дилан.

Впрочем, он - не Адам, и явно влюблен в Роуз, заставляя ее смеяться и краснеть, говоря что-то, наклонившись и уткнувшись ей в шею.

С другой стороны от Адама сидит Гарет и эффектная, среднего возраста женщина, должно быть, жена, судя по тому, как легко и комфортно они общаются друг с другом. За другим столом расположились Лоуренс с женой, Эми и ее муж, мужчина с проседью и ярко-голубыми глазами и его парой; я предполагаю, что это продюсер или кто-то в этом роде.

Остальные быстро рассаживаются за столы, и официанты разносят тарелки с супом, подносы с водой, серебряные кувшины и бутылки вина. С десяток молодых мужчин и женщин в белых куртках с полотенцем через плечо переходят от стола к столу, внимательно слушают и принимают заказы, а потом возвращаются с бутылкой вина, которую он или она затем открывает с тщательным соблюдением правил, наливая немного в стакан и ожидая одобрения.

Пока мы ждем, Адам наклоняется ко мне, и я слышу его голос, гудящий в мое ухо:

— Ты удивительная. Ты рождена для этого, Дез, правда. Ты абсолютно каждого свела с ума.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

— О чем, черт возьми, ты думал, приведя меня сюда? Я здесь не к месту, и это было бы смешно, если бы не была до смерти напугана, — произношу это кукольным, сдавленным шепотом, так понизив тон, что Адам вынужден приложить ухо к моему рту, чтобы услышать меня.

Он смеется, как будто я сказала что-то смешное.

— Дез, знаю, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке. Я все понимаю, потому что чувствую то же самое каждый раз. Просто продолжай притворяться, и никто никогда не догадается.

— Что я - гребаный дворник, ты это имеешь в виду?

— Разве это так важно? — хмурится он на меня.

Недоверчиво смотрю на него:

— Хм... почему нет? Если эти люди узнают, что ты привел сборщика мусора в качестве своей пары на благотворительный прием, где присутствуют самые знаменитые люди Голливуда, я даже не знаю, что произойдет, но точно ничего хорошего. Для меня или для тебя.

Он качает головой.

— Дез, ты преувеличиваешь. Все будет хорошо. Просто будь собой. Ты красивая. Никто из парней не может оторвать глаз от тебя. — Он поднимает лежащую на столе руку, и пальцем выписывает в воздухе небольшую дугу, указывая на зал. — Посмотри вокруг.

Я делаю маленький глоток вина из бокала, который появился в какой-то момент передо мной, и пытаюсь незаметно оглядеть все пространство. Когда делаю это, мой пульс подскакивает до небес. Адам прав. Все смотрят на меня. Все. Не только мужчины, но и женщины тоже. Мужики в этом более откровенны, поглядывая сначала на меня, потом дальше, по всему залу, и затем снова на меня. Но женщины тоже смотрят на меня, и это еще страшнее. Они более критичны. Я чувствую их пристальное внимание. Чувствую, как они изучают мои волосы, макияж, одежду, дешевый серебряный браслет на запястье и недорогие серьги с фианитом в ушах. По крайней мере, я сижу, так что рост и формы, в основном, скрыты столом.

— Спасибо, — говорю Адаму, бросая на него быстрый взгляд. — Теперь, когда я знаю, что всем в этом помещении интересно, кто я и какого черта здесь делаю, это еще больше смущает меня.

— Они задаются вопросом, как мне удалось за такое короткое время найти кого-то сексуального, как ты, да еще и пойти со мной.

— Бред собачий, — говорю я, но мне не хватает яда.

Тот факт, что Адам, похоже, искренне считает, что я – секси, как-то влияет на меня, заставляет мозг и желудок, и самое главное - сердце дрожать с таинственной, тревожной силой.

Ужин продолжается, глаза в зале, в конце концов, перестают пялиться на меня, и я чувствую себя более комфортно. До сих пор осознаю в полной мере, что не на своем месте, что я - никто в зале, который наполнен знаменитостями, но Адам втягивает меня в разговор.

К тому времени основные блюда заканчиваются, я подчистую объедаюсь, а мочевой пузырь кричит об освобождении.

— Адам? Где здесь туалет?

Роуз слышит мой вопрос и встает.

— Мне тоже нужно пойти. Я покажу тебе.

Колеблюсь, но не могу сейчас просто так отказаться. Смотрю на Адама, который привстает, обеспокоенно наблюдая за мной. Я не могу выглядеть напуганной из-за того, чтобы просто пойти в туалет, все наблюдают за нами, так что просто испускаю маленький вздох и сдержанно киваю головой Адаму, затем следую за Роуз и спускаюсь по короткой широкой лестнице в узкий коридор. Напротив расположен сувенирный магазин, сейчас закрытый и темный, а потом проход ведет к стойке регистрации. Бархатная веревка перекрывает доступ к лестнице, охраняемой дополнительно парой швейцаров отеля и еще парочкой огромных, в черных костюмах типов, похоже, телохранителей. Они кивают с уважением Роуз, и веревка оттягивается в сторону, чтобы пропустить нас. Охранник идет впереди нас, открывает дверь в женский туалет, и кричит, чтобы узнать, занят ли он. Отзывается женский голос, и через минуту девушка выходит, глядя на громадного охранника, затем на Роуз и на меня. Ее глаза расширяются, она открывает рот, но сотрудник отеля ловко выпроваживает ее, и Роуз тянет меня в уборную после нее. Дверь медленно закрывается, и я вижу, как телохранитель встает перед дверным проемом, скрестив массивные руки на широкой груди.

Мы делаем свои дела, моем руки, потом Роуз заправляет выбившуюся прядь светлых платиновых волос обратно в прическу, поправляет грудь в лифе платья от Валентино, шевелит ножкой в туфельке от Джимми Чу. А после не отрывает свои карие глаза от меня.

— Итак. Дез. — Она поворачивается ко мне лицом и опирается тонким, совершенным бедром о столешницу. — Что ты думаешь о вашем первом мероприятии?

— Разве это не очевидно? — сглотнув, пытаюсь улыбнуться.

Роуз смеется, но смех не чувствуется издевательским.

— Да, так и есть. Для начала, ты не сказала и двух слов никому, кроме Адама.

— Я никого и не знаю, кроме него, — пожимаю я плечами.

— Ясно. —Она размахивает рукой. — Мужчины, вероятно, не в курсе, как и я, и все же. Они все слишком загипнотизированы таким декольте.

Я улыбаюсь ей, не совсем уверенная, что Роуз шутит.

— Слишком большая грудь?

Она делает недоверчивое лицо.

— Дез, дорогая, если бы у меня были твои сиськи, я бы их тоже выставляла. Но нет, они не слишком большие. — Она проводит пальцем по моим волосам. — Кто тебе делал прическу и макияж? Просто и элегантно. Тебе ужасно идет.

Щеки горят, и хочется отвести от нее взгляд в смущении.

— Я сама.

— Ну, ты сделала потрясающую работу. Не уверена, что решилась бы сама сделать себе прическу и макияж для такого события, — кивает Роуз.

— Все решилось в последнюю минуту, — говорю я, что отчасти верно, но не учитывает тот факт, что не было никого, кто бы сделал это для меня, к чему она, очевидно, привыкла.

— Адам объяснил, почему он привел тебя сюда, так ведь?

— Что именно?

Глаза Роуз расширяются, в них мелькает озабоченность.

— Послушай, милая, ты на самом деле очень красивая, и я понимаю, почему Адама тянет к тебе. Но, только между нами, это же очевидно, что ты не... из индустрии, так сказать. И теперь ты говоришь мне, что он привел тебя на это мероприятие, даже не предупредив, с чем тебе придется столкнуться?

— Как я уже говорила, все случилось в последнюю минуту. — Я делаю глубокий вдох. – Мне стоит вернуться.

— Не могу поверить, — вздыхает Роуз. – Нельзя просто навесить такие вещи на девушку. Надеюсь, ты готова, детка.

— Готова? – Я с трудом глотаю. – К чему?

— К вниманию. Ты просто окажешься в центре международного внимания, Дез. Здесь, скорее всего, не будет телевидения, к счастью для вас, но это по-прежнему одно из наиболее широко освещаемых событий года. Фотографии с этого действа будут в каждом журнале развитого мира. Особенно после того, как Адам пришел с тобой вместо Эм. — Она качает головой. — Я, честно говоря, не знаю, о чем он думал. Ничего не имею против тебя, но это просто….

Сердце сжимается, а желудок переворачивается.

— Что?

— Ну, просто слухи вокруг Адама немного безумны. — Она разглаживает платье над бедрами и поглядывает на меня. — Каждый раз, когда он где-нибудь появляется, все газетенки сочиняют всякие спекулятивные истории о том, что он делает, куда идет и с кем. Когда он и Эм расстались, разговоров было по всему сообществу. Это было ужасно. Правда, очень омерзительно. И каждое его появление с тех пор стало предметом миллионов слухов. Привести тебя, сюда? В последнюю минуту, без объяснений? Он собирается запустить фабрику слухов снова, и каждый, кто связан с медиа, будет искать тебя.

— Искать меня?

Роуз кивнула.

— И найдут тебя. Они беспощадны.

Возникает слабость.

— Зашибись.

Я поддерживаю себя, опираясь обеими руками о столешницу. Дыхание переходит в короткие вздохи. Паническая атака, которую я старалась избежать всю ночь, барабанит в горле, в висках и в моих легких.

— Хорошо, что я не супер частное лицо или всякое такое. Господи.

Маленькая, холодная рука прикасается к моей спине.

— Дыши, милая. Все будет хорошо. Они напечатают все, что захотят, и, в конце концов, потеряют интерес. Просто не давай никаких интервью, хорошо?

— Зачем мне давать интервью? О чем?

Роуз смеется, что звучит снисходительно, но не так безжалостно.

— Ах, милая. Ты действительно не понимаешь, да? Они захотят знать все подробности о тебе и Адаме. И предложат тебе деньги или написать книгу, или что-нибудь подобное. Если ты хочешь остаться непубличным человеком, не отвечай. Просто говори всем «без комментариев» и живи своей жизнью. В конце концов, придет кто-нибудь, кто на тот момент привлечет их внимание.

— Извините, мистер Трентон. Не могу вас впустить, — громко грохочет за дверью глубокий голос.

Я слышу голос Адама.

— Ты собираешься попытаться остановить меня, Зак? — Тишина, а потом дверь открывается, обнаруживая Адама с телохранителем за спиной. — Не думаю.

Он шагает ко мне, и я чувствую его руку на пояснице.

— Привет, Адам. — Голос Роуз нейтральный, осторожный. – Думаю, что комната для маленьких мальчиков по соседству.

— Что ты ей сказала, Роуз?

— Только правду. — Она проходит мимо меня и останавливается напротив Адама. — Не уверена, что ты оказал себе или ей услугу, когда привел сюда, Адам.

— Черт возьми, Роуз.

— Она действительно потрясающая. Даже в этом платье.

— Не будь стервой, Роуз, — рычит Адам, голос его низкий и угрожающий.

— И не собиралась!

Я встаю, проталкиваюсь между ними, ненавидя то, что они говорят обо мне, будто меня здесь нет.

— Адам, прекрати. Все нормально. Она не была стервой. — Произношу с прерывистым дыханием. — Спасибо за советы, Роуз. Адам, давай просто пойдем, ладно?

Я проношусь мимо Адама и Роуз, выходя за дверь, мимо Зака, здоровенного охранника, прямо в толпу фотографов, ожидающих меня по другую сторону от веревочного ограждения.

Они менее чем в полутора метрах от меня, их десять, камеры заработали и начали сверкать вспышками.

— Как тебя зовут, дорогуша? Ты можешь назвать имя?

Вопросы посыпались внезапным шквалом с различными вариациями. Все они хотят знать мое имя, и я застываю в панике, уставившись на них широко раскрытыми глазами.

И тогда Адам становится за мной, кладет руку мне на талию, продвигая меня вверх по лестнице подальше от камер и вопросов, не говоря никому ни слова. Мероприятие еще продолжается, но теперь Гарет на трибуне говорит про «благородное дело» или что-то такое. Адам ведет меня прочь из зала в помещение, похожее на небольшую библиотеку с несколькими столиками, плюшевыми диванами и элегантными стульями, книжными полками, вытянутыми вдоль всех четырех стен и небольшим баром, за которым находится симпатичная, средних лет чернокожая женщина с тонкими дредами, одетая в ливрею отеля.

— Два Лабатта27, — рычит Адам, бросая двадцатидолларовую купюру на стойку.

Он тащит меня в угол комнаты, направляет к дивану, потом садится рядом со мной и прижимает к своему боку. Он огромный, твердый и реальный, рука обернута вокруг меня, а сейчас все рушится вокруг, во мне, на мне. Все, что рассказала мне Роуз, лишний раз заставляет чувствовать себя не на своем месте - лишней.

Холодная бутылка вдавлена в мою руку, и я делаю большой глоток, дышу, а затем делаю еще один глоток. Наконец, я смотрю на Адама.

— Почему я здесь, Адам? О чем ты думал? Мне здесь нечего делать. Каждый видит, что я как рыба, вытащенная из воды.

— Гребаная Роуз. Она не хотела тебя обидеть, у нее просто нет фильтра. Говорит, что думает, независимо от того, является ли это хорошей идеей или нет.

— Она во всем права. Я выгляжу так же странно, как и чувствую себя: дешевкой. Дешевое платье, дешевые туфли, макияж. Я... — С трудом сглатываю и начинаю все сначала. — И она сказала, что журналисты будут искать меня. Что мне делать, Адам? Боже. И еще все то, что происходит между тобой и Эммой Хейс?

— Мы не будем говорить о ней, — он произносит это с холодным ощущением завершенности, а затем устало вздыхает. — СМИ будут строить догадки в любом случае. Они всегда есть и всегда будут. Меня не волнует, что они говорят. Просто не отвечай им. Не смотри на них. Притворись, что они не существуют.

— Легко тебе говорить. Ты привык к этому.

— Ты никогда не привыкнешь к такому, — говорит он. — Похоже, я не подумал, что это может означать для тебя, что ж, мне жаль.

— Могу я пойти домой? – говорю это, только наполовину шутя.

— Я отвезу тебя обратно, если хочешь, но... я надеялся, что ты останешься по крайней мере на один танец.

— Танец? — Я взглянула на него сквозь горлышко бутылки пива, которого почему-то почти уже нет.

— Да. После десерта, который, думаю, они подадут, когда Гарет прекратит трепаться.

— Может быть, только один танец. Не могут же все так нарядиться и не потанцевать, правда?

— Точно, — он ухмыляется мне и выпивает пиво в два длинных глотка.

Как только я заканчиваю со своей, он ведет меня обратно в обеденный зал. Я чувствую, что все разглядывают меня, и поэтому стараюсь держать спину прямо, а голову высоко. На столе меня ожидает тарелка с нежным на вид шоколадным муссом, и благодарю Бога за это. Заставляю себя есть, как и подобает леди, небольшими, скромными порциями, хотя хочется глотать его с жадностью.

Все начинают покидать зал парами и небольшими группами, и Адам ведет меня с ними, приобняв огромной теплой рукой. Мы направляемся в банкетный зал - небольшое, уютное помещение с паркетным танцполом и сценой, окруженной столами.

На ней располагается струнный квартет мужчин среднего возраста в смокингах. Они уже играют, а несколько пар танцуют. Адам тянет меня на танцпол, берет за поясницу, пальцы другой переплетает с моими, и мы медленно танцуем. Его тело огромное, бледно-зеленые глаза напряжены и полностью сосредоточены на мне. А потом исчезает все, кроме Адама и музыки.

Мы медленно кружимся, тела тесно прижаты друг к другу. Я чувствую, как его грудь вздымается с каждым вздохом, едва заметно - тук-тук-тук-тук - бьется его сердце, и плечо под моей левой рукой, словно широкая каменная плита. Я не очень хорошо умею танцевать, но это медленный танец, только легкие круги, шаг, шаг, еще шаг. Вокруг нас несколько человек делают более сложные шаги вальса, покачиваются и кружатся, но Адам, кажется, довольствуется простыми движениями: шаг-поворот-шаг. Что просто здорово. Это дает мне шанс отдышаться, оттолкнуть водоворот сомнений и страхов.

И вдруг чувствую, как Адам напрягается.

— Могу я украсть ее у тебя? — слышится чистый мальчишеский голос.

Пара веселых, плутоватых голубых глаз встречаются с моими. Дилан Вейл хочет танцевать со мной? Ох. У Рут сорвет крышу, когда расскажу ей.

— Отвали, Вейл, — рычит Адам.

Дилан просто смеется.

— О, да ладно, Трентон. Знаешь, ты не можешь всю ночь удерживать такую шикарную девушку возле себя.

Адам опускает взгляд на меня.

— Потанцуй с Роуз.

— Уже. — Он подмигивает, делая непристойный намек. — Это всего лишь один танец, мужик. Я верну ее обратно.

В очередной раз, пойманная обстоятельствами в ловушку, я вынуждена быть храброй, когда не чувствую себя достаточно мужественной.

— Все хорошо, Адам. Я с удовольствием потанцую с Диланом.

— Только один. — Адама суживает глаза.

— Расслабься, мужик. — Дилан по-товарищески хлопает Адама по спине.

А потом одна рука Дилана берет мою, другая - на моей талии. Он, быть может, на дюйм выше меня, хотя с шпильками я немного возвышаюсь над ним. Его голубые глаза кажутся умными с авантюрными искрами. Он грациозно двигается, ведет меня по кругу быстрее, чем Адам. Между нами сохраняется некоторое расстояние, и ничего в его позе и манере поведения не дает меня думать, что это что-то большее, чем дружеский жест.

— Итак, твое имя Дез, правильно?

Я киваю.

— Да. — Даже не знаю, о чем дальше разговаривать с ним. — А ты Дилан.

— Это я. Видела шоу? — ухмыляется он.

Я качаю головой.

— Нет. Это не по мне. Зато моя соседка восхищается им. — Я позволяю себе немного улыбнуться. — Ну, больше тобой, чем шоу, если честно.

— Не совсем в твоем вкусе, да? — Он не кажется оскорбленным и не обращает внимания на комплимент.

— Вампиры, какие-то зомби, или тому подобное, нет? — Я пожимаю плечами.

— Меня ранили. Это не вампиры или что-то подобное, Дез. А оборотни. Большая разница. — Он театрально хлопает рукой по груди.

Я смеюсь.

— Ладно, хорошо. Значит, оборотни. Все-таки это не мое. Мифические существа меня не интересуют. Без обид.

— Ну, я не могу долго обижаться. В смысле, я всего лишь соавтор и ведущий сценарист. Ничего страшного.

— Не знала. Думала, что ты просто снимаешься в нем.

Дилан качает головой.

— Не-а. Я был писателем, прежде чем стал актером.

Я не могу избавиться от изумления. Он совсем не похож на Адама, это шокирует. Трентон, кажется, неохотно говорит о работе, стремится приуменьшить свои успехи и славу. Дилан, с другой стороны, тратит весь танец, говоря о шоу, о том, как он и Эд Мониган написали это вместе и предложили идею, как студия захотела увидеть его на прослушивании на главную роль, и, конечно, на его протесты, что он не актер. От Дилана исходит не совсем зазнайство, просто... пылкость. Возбуждение. И это немного занудно. Мило, очаровательно, но слегка раздражает.

Да, он красив, его ярко-голубые глаза, худощавость и подтянутость и беззаботная уверенность в себе, как парня, который всегда был популярен и кому всегда все легко дается.

Я ловлю себя на мысли, что мне гораздо сильнее нравится Адам, такой огромный, мужественный, с его чувственной энергией, его мускулистым телом и спокойной уверенностью в себе.

Песня заканчивается, Адам быстро занимает свое место, и на этот раз его тело прижимается к моему почти неподобающе близко, и рука на моей спине опускается опасно низко, расположившись едва ли не на дюйм выше изгиба ягодиц.

— Красавчик, бл*дь, — рычит Адам. — Придурок.

Я смеюсь.

— Да нет. Он милый. Забавный и пылкий.

— Забавный и пылкий, ха? — Его рот изгибается в улыбке.

— Ты знаешь, что он один из создателей и ведущий сценарист «Оборотней»? — Я пытаюсь имитировать взволнованный тон Дилана.

Адам громко смеется.

— Да. Это он. — Его лиственно-зеленые глаза вдруг начинают метать стрелы сильного возбуждения. — Ты готова убраться отсюда?

— Определенно, — киваю я.

Какая-то нервная дрожь пронзает меня, пока Адам ведет нас к выходу из банкетного зала; он машет на прощание Роуз, Гарету и еще паре человек. Ему не терпится уйти, его рука на моей спине заставляет меня двигаться вперед, пока большое тело защищает меня от папарацци, когда мы входим в лифт.

 

ГЛАВА 6

АДАМ

Я больше не могу справиться с пристальным вниманием, перешептываниями. Все говорят о ней. Мне не стоило приводить ее сюда. Она слишком красивая, привлекательная и таинственная, слишком очаровательная. Тот факт, что Дез совершенно не обращает внимание на свое магнетическое обаяние, только делает ее еще более притягательной. Гарет был околдован. Роуз, думаю, озадачена и немного ревнует. А журналисты? Словно голодные волки. Им было мало.

Так что, решая спрятать ее от назойливых глаз, я тяну ее вверх в бар «Купол», нахожу столик в самом темном, уединенном уголке наверху. Окно слева от нас выходит на остров. Когда погода ясная, отсюда можно увидеть мост во всем его великолепии, но так как до сих пор дождь льет, как из ведра, все, что мы можем увидеть, - это темнота и редкие вспышки молний.

Как только нам приносят напитки, и никто уже не нарушает личное пространство, я касаюсь большим пальцем ее подбородка и поворачиваю лицо к себе.

— Ты в порядке, Дез?

Она не сразу отвечает. А когда говорит, ее голос звучит нерешительно:

— Наверное. Это было просто... слишком неожиданно. Я действительно не понимала, во что ввязалась. Я - не публичный человек, Адам. Совсем, и не была готова к такому.

Я вздыхаю.

— Мне очень жаль, что привел тебя, поддавшись порыву, и, правда, не подумал о том, как это может повлиять на тебя.

— Все нормально. Я выжила. — Она перекидывает волосы на одно плечо, пропуская их сквозь пальцы.

— Ты больше, чем выжила, Дез. Ты просто убила всех наповал.

— Убила наповал? — произносит она скептически.

— Все говорили о тебе.

— Не каждый день увидишь великаншу под метр восемьдесят, вроде меня. Особенно на таких каблуках, — пожимает она плечами.

Я снова приподнимаю ее подбородок.

— Нет, Дез, это не так. Ты высокая, да, но ты красивая. Ты затмила там всех.

Она качает головой и пытается отвернуться.

— Как скажешь, Адам.

— Нет, не «как скажешь», — говорю, наклонившись к ней.

Ее алые и пухлые губы так и манят меня. Она перестает дышать, как и я. Не тороплюсь и даю ей время остановить меня; время, чтобы уйти или понять, что я собираюсь сделать. Сладкий вздох вырывается из красных губ, и тогда мой рот накрывает ее, ощущая вкус Дез; я прикасаюсь ладонью к ее шее под угольно-черным водопадом волос, касаясь большим пальцем под ушком.

— Адам..., — выдыхает она, отстраняется от моих губ, но и не отодвигаясь далеко.

Я вздыхаю.

— Перебор?

Она качает головой, задевая кончиком носа мой.

— Нет. Да. Я имею в виду... — Ее вздох только на одну половину вздох, на другую - самоуничижительный смех. — Тебя слишком много, Адам. Это. Все. Просто чересчур.

Я отстраняюсь, делаю глоток напитка и сплетаю руку с ее.

— Объясни.

Она берет пиво, и на мгновение замолкает, задумавшись. Но, в конце концов, пожимает плечами.

— Я просто не понимаю тебя. Или что ты хочешь от меня. Почему я здесь? Почему тратишь на меня время? В смысле: ты же известная кинозвезда, а я убираю мусор. У нас буквально нет никаких точек соприкосновения.

— Я - простой парень, Дез. Конечно, моя работа – сниматься в фильмах, и некоторые из них получились вполне неплохо, что удивительно. Я получаю от этого удовольствие. Мне нравится то, что делаю, и планирую делать это в течение длительного времени. Но... на самом деле я не такой. Не кинозвезда. Я - просто Адам. — И снова прикасаюсь пальцем к ее подбородку, когда она смотрит на меня. — Ты ошибаешься, говоря, что у нас нет ничего общего.

Дез морщится.

— Да? Назови хоть что-нибудь.

— Меня тянет к тебе, а тебя влечет ко мне.

Дез не соглашается, а просто долго смотрит на меня.

— И этого достаточно?

— Достаточно для чего?

— Для... чего бы ты ни хотел от меня.

Я пальцем прочерчиваю дорожку за ее ухом, вниз по шее, по плечу.

— И что ты думаешь, я хочу от тебя?

Она дрожит под моими прикосновениями.

— Не знаю. Именно поэтому и спрашиваю.

— Я вчера сказал тебе, чего хочу. Полагаю, что выразился чертовски ясно. — Наклоняюсь и касаюсь губами ее плеч, изгиба шеи, затем ушка и тихо шепчу. — Я хочу тебя, Дез. Всю тебя. Хочу, чтобы ты позволила мне показать тебе, насколько хорошо могу заставить почувствовать это. Хочу твою кожу, рот. Я хочу все твое тело. Хочу тебя.

Она закрывает глаза, и вижу, как ее руки сжимают в кулачках ткань платья на бедрах.

— Хорошо, но как надолго?

— Честный ответ? Я не знаю.

— Тогда честный ответ на честный ответ, — говорит Дез, поворачивая голову так, что мои губы задевают ее скулу. — Не знаю, смогу ли дать тебе то, что ты хочешь.

— Почему нет?

Она качает головой, как будто не понимает, что ответить, или не хочет.

— Потому что... просто не могу. Не могу. Не знаю, как.

— Я могу показать тебе.

— Что?

— Вот так. — Я кладу ладонь на щеку, наклоняя ее голову ко себе, как можно медленнее.

Мои глаза открыты, как и ее. Они большие, испуганные, и я хочу знать, через что прошла эта девушка, что оставило такой страх в глазах, что она пережила, что заставило возвести такие высокие, толстые стены между собой и остальным миром. Я хочу знать, что за этими стенами, но не уверен, как обойти их, не спугнув.

Поэтому я целую ее. Легко и медленно.

И на этот раз Дез смягчается. Не сразу, как масло в микроволновке, а как кусок льда в холодном, темном пруду: медленно, постепенно. Она прижимается ко мне, плечами касаясь моих, пока грудь сдавливается моей. Затем ее рука скользит по моему плечу и подкрадывается к подбородку, потом к шее, где касается кожи ниже волос; она не дышит, как и я. Обвиваю рукой ее спину и придвигаю ближе, отчего Дез изгибается в объятиях, прижимаясь еще ближе; наши губы двигаются, ищут, требуют. Ее язык скользит первым, притрагивается к моим губам, зубам, и когда я его пробую, она выдыхает мне в рот.

Останавливаюсь, и, возможно, это только в моем воображении, но мне слышится тихий стон, когда я прерываю поцелуй.

— Дез..., — выдыхаю ее имя, и этот один слог, как дуновение ветра между нашими ртами. — Пойдем со мной в номер.

Я встаю, выпиваю залпом все, что осталось, а затем протягиваю ей руку. Она смотрит на меня, и могу видеть мысли, что кружатся в ее глазах, вижу, как желание борется с сомнением. Или страхом. Или всем тем, что удерживает ее. После долгого молчания, Дез тоже поднимается и берет меня за руку. Только мы собираемся уйти, как вдруг она останавливается, поворачивается назад и опустошает бутылку. Потом слишком резко ставит ее и вздыхает, проглотив жидкость.

— Поцелуй меня еще, — говорит Дез, опираясь на меня.

Меня не нужно просить дважды. Притягиваю ее к груди, сжимаю ладонью поясницу и бережно касаюсь щеки другой рукой. Ее сладкий язык проникает в мой рот, тщательно исследует его, пока ее руки обвивают мою грудь, пальцами впиваясь в куртку.

Я жажду Дез; руки отчаянно скользят ниже, чтобы стащить это сексуальное о*уенное платье, чтобы обнажить все изгибы и кожу; я испытываю нужду в ее губах на коже, в ее плоти под губами, в аромате на языке. Не могу больше оставаться здесь. Мне нужно с ней уединиться. Я уже такой твердый, что все ноет и пульсирует.

Я разрываю поцелуй с низким, почти неслышным рычанием и веду ее за руку вниз по ступенькам по зеленому коридору в комнату. Я настолько поглощен необходимостью возобновить поцелуй, что долго вожусь с ключом. Наконец открываю дверь, и даже не замечаю ни яркого фиолетового цвета в гостиной, ни причудливое старомодное изголовье и полог кровати.

Все что я вижу - это Дез, ее яркие выразительные глаза, руки и водопад черных волос на плечах. Она стоит спиной к двери; ее задница, согнутые руки и лопатки прислонены к двери. Это поза готовности, подготовки к полету, к бою. Устремленные на меня глаза блестят. Губы слегка приоткрыты, подбородок чуть приподнят.

Я стою в метре от нее, мы просто смотрим друг на друга. А потом я трогаюсь с места. Делаю шаг к ней, сдергиваю бабочку и кидаю в сторону. Стягиваю с плеч пиджак. Расстегиваю манжеты рубашки. Заканчиваю расстегивать саму рубашку и стаскиваю ее, оставаясь в белой обтягивающей футболке. Следом отбрасываю в сторону тонкий блестящий черный ремень. Обувь сброшена. Носки сняты.

Ее ноздри раздуваются, глаза становятся еще шире, если это вообще возможно, а грудь вздымается, когда она делает глубокие вдох.

— Дез, — говорю я. — Все хорошо?

Она не отвечает, ничего не делает, просто застывает на месте и следит глазами за каждым моим движением, не двигаясь и еле дыша.

Я сокращаю пространство между нами, останавливаясь в шаге от того, чтобы прижаться к ней. Мгновение просто смотрю, оценивая смятение в ее глазах. Она хочет меня, глаза блуждают по моим рукам, груди и лицу, говоря мне об этом. То, как вздымается ее грудь с каждым вдохом, говорит мне об этом; и о том, что она нервничает или боится, может, что-то еще.

Не знаю, чего именно, и не собираюсь спрашивать. Просто я должен быть внимателен к ее настроению, к тому, как она реагирует на меня.

Я медленно опускаюсь на колени, ее глаза следят за мной, но голова не наклоняется вниз. Ее рот приоткрывается чуть шире, дыхание вырывается со свистом, когда я начинаю гладить колено с той стороны, где оно не скрыто подолом платья. Далее скольжу рукой вниз по гладким икрам. Она резко замирает. Обхватываю ее лодыжку, приподнимаю и снимаю туфлю. Она опускает стопу, а я плавно провожу пальцами вверх между ее ногами, под облегающую ткань платья и перехожу к другой ноге. Глажу коленку, скольжу к задней части ноги, словно перышками, касаюсь пальцами впадинки под коленкой и повторяю путь по икре к лодыжке, и после поднимаю ногу, снимая с нее вторую туфлю.

Я встаю, перемещая обе руки по задней стороне ног, подол платья задирается, по мере того, как поднимаюсь. Когда выпрямляюсь в полный рост, ее платье оказывается собранным на середине бедра, из-за чего она дышит глубоко и быстро. Наклоняюсь и носом касаюсь шеи, жадно втягивая воздух и скользя ладонями по бедрам.

— Адам..., — выдыхает она.

Я поднимаю руку к ее волосам, зарываясь пальцами в густую, мерцающую прохладную массу, и приближаюсь к ее губам; другая рука движется по собственной воле вверх, вверх и вверх к крепкой круглой попке. Она дышит мне в рот, а потом ее зубы клацают, когда она внезапно приближается, изголодавшись по поцелую. Дез поднимает руки, прижимая их к груди, язычком ища мой. Знаю, она чувствует эрекцию; она не может не заметить ее. Горячий железный ствол между нами натягивает боксеры и оттопыривает брюки смокинга.

Дез разрывает поцелуй и переводит взгляд на деревянные двери.

— Дез? Ты хочешь уйти? — Отпускаю платье, перемещая руку с обнаженной, гладкой и горячей плоти ее попки на бедро поверх ткани. — Я не хочу, чтобы ты боялась или делала, что тебе не хочется делать.

— Не хочу уходить, — шепчет она.

— Но ты, кажется, готова запаниковать.

— Я нервничаю. Никогда раньше не делала ничего подобного.

— Чего именно? — Нежно тяну ее волосы, вынуждая посмотреть на меня.

— Этого. Ты и я. Я едва знаю тебя. Мы только что встретились. Это безумие. — Ее руки упираются мне в грудь, глаза ищут мои. — Это не то, что обычно делаю.

— Я тоже, — говорю.

Она склоняет голову на бок.

— Нет?

Тихо смеюсь.

— Нет. Даже и близко. — Подношу руку к ее лицу, и она прижимается щекой к ладони. — Если я актер, это не значит, что я игрок или мужчина-шлюха.

— Просто ты становишься... агрессивным.

Целую ее щеку, уголок рта.

— Когда я вижу то, что хочу, то делаю это моим.

— А ты хочешь меня?

— Черт возьми, еще как.

Она прикусывает нижнюю губу, затем отпускает ее.

— Так... ты сделаешь меня своей?

— Да, — ужесточаю хватку на ее бедрах. — Ты хочешь этого, Дез?

Она моргает, и, думаю, принимает решение. Приговор застывает в ее глазах, и она давит на мою грудь. Я делаю шаг назад, давая ей немного пространства.

— Да. Хочу. — Вздох ее долгий и медленный — Только... мне сначала кое-что нужно от тебя.

— Что? — спрашиваю я.

— Не давай обещаний, которые не можешь или не хочешь сдержать.

Я улыбаюсь ей.

— Это мой основной принцип по жизни. Я никогда не даю обещаний и не беру на себя обязательств, если на сто процентов не уверен, что смогу их выполнить. И то, что происходит между нами. Знаю только, мне это нравится. Ты мне нравишься. Меня влечет к тебе безумно сильно, и знаю, что лишь хочу в этом разобраться. Не знаю, куда это нас приведет. Просто хочу попробовать и узнать. Вот и все.

Дез улыбается, но ее все еще немножко трясет.

— Я могу с этим справиться.

И тогда, вместо того, чтобы приблизиться ко мне или поцеловать меня, или дотронуться до меня, она поворачивается спиной, перекидывает волосы на одно плечо, оголяя плечи, верхнюю часть спины и молнию на ее платье. Затем смотрит на меня через плечо выжидающе. Предлагающе.

Вопреки желанию расстегнуть молнию, я незаметно сокращаю сантиметры, разделяющие нас, беру ее плечи и целую верх спины. То округлое местечко, где рука переходит в плечо. Прокладываю дорожку к основанию ее шеи. Прикасаюсь, поддразнивая, к спине у края платья, скольжу пальцем между тканью и кожей, поцелуями прослеживая путь по теплой гладкой плоти. Дез резко вдыхает, и я сжимаю холодный металл застежки-молнии между большим и указательным пальцами. Провожу губами по коже вверх по шее за ее ушко. Она не дышит, я тоже; мы оба замираем в предвкушении.

Громкий звук расстегиваемой молнии раздается в тишине. Платье на спине расходится, обнажая спину, черный бюстгальтер без бретелек и татуировку на спине между лопатками.

Это простой, рукописный текст, элегантный и женственный. Там сказано: «Тоска по дому живет в каждом из нас...».

Пробегаюсь руками по татуировке; мне хочется узнать, что она значит для нее, но не решаюсь спросить. Чувствую, как Дез напрягается, когда касаюсь татуировки, и знаю, что она готовится к вопросу. Скольжу ладонями по спине, по плечам, вниз к декольте. Еще один резкий вдох, но я дразню ее, играю с ней. Я еще не готов коснуться, о нет, еще нет. Сначала мне надо увидеть ее голой, чтобы вобрать в себя красоту Дез. Я лишь отодвигаю чашечки лифа платья, запускаю ладони между кожей и платьем, стягивая ткань. Платье спадает лужицей вокруг ее ног. Дез переступает через него и стоит, отвернувшись от меня, в одном лишь черном бюстгальтере без бретелек и черных стрингах.

У меня перехватывает дыхание.

— Ты... невероятная, — говорю я ей.

— Нет, я не…

Не давая ей возможности закончить, поворачиваю ее и обрушиваюсь на ее губы, заглушая протест.

— Да. Ты такая. — Отодвигаюсь назад, чтобы посмотреть ей в глаза. — Я красивая. Скажи это.

Она поворачивается ко мне лицом.

— Адам, я …

— Скажи это. — Она часто моргает, прикусив нижнюю губу, что нельзя игнорировать. Я захватываю зубами пухлую нижнюю губу, вытягиваю, отпускаю и требую. — Дез. Скажи это.

— Я красивая. — Она не может сдержать улыбку, говоря это. — Так лучше?

— Немного, — усмехаюсь я в ответ.

Тянусь к ней, но она пританцовывая отходит назад.

— Ты не получишь меня голой, пока сам не разденешься.

Я поднимаю руки.

— Действуй, детка.

Она снова прикусывает уголок нижней губы, потом шагает вперед и проскальзывает пальцами под хлопок майки, растягивая. Вместо того, чтобы снять ее с меня, Дез поступает непредсказуемо: она расстегивает ширинку моих брюк, дергает вниз молнию, и ее глаза поднимаются к моим. Руки скользят под ослабленный пояс брюк, и вот, они уже вокруг моих лодыжек, после чего я переступаю через них. Ее взгляд опускается к нижнему белью с внушительной выпуклостью.

Дез краснеет.

Я снова тянусь к ней, но она качает головой.

— На мне ничего нет, кроме нижнего белья, так что хочу видеть тебя в таком же виде.

Я смеюсь и позволяю ей снять с меня белую футболку, которую она бросает в кучу одежды, ее и моей, смешанной вместе на полу в коридоре. Мои глаза бродят по ее телу. Загорелая, подтянутая кожа, роскошная фигура, длинные и сильные ноги и яркие, карие возбужденные глаза.

Я беру ее за руку, веду спиной вперед в сторону спальни. Она спотыкается на последнем шаге, отчего грудь сильно колышется. Не позволяя ей сделать и двух шагов, я тяну ее к себе так, что она впечатывается в меня. После скольжу губами по ее; она сразу реагирует, поднимаясь на цыпочки, чтобы углубить поцелуй, и пульс грохочет подобно грому в ушах; сердце бешено колотится в груди. Ее руки двигаются медленно, рисуя круги на моей спине от плеч до талии, от плеч до талии, каждый раз опускаясь ниже, будто набираясь храбрости ухватить меня за задницу.

Я нащупываю застежку ее бюстгальтера, стягивают края ближе и освобождаю от крючка одно ушко, второе, а потом третье и последнее. Она прижимается к моей груди, бюстгальтер оказывается между нами; я отодвигаюсь, не разрывая поцелуя, и он падает на пол между нами. Рот Дез до сих пор у моего рта, ее тело напряжено.

— Позволь мне увидеть тебя, — говорю я, отступая назад и беря обе ее руки в свои, чтобы она не смогла прикрыться.

И рассматриваю ее. Погружаюсь в ее красоту. Боже, я знал, что она фигуристая, но... черт. Эта девушка - богиня. Большие, тяжелые груди, вздернутые и упругие, круглые и с темные ареолами, большеватые соски сморщились в твердые бусины. Бедра, я хочу похоронить в них свое лицо, и ее задница... просто охренеть. Эта попка уже была в моих руках, но теперь, когда она голая, я должен прикоснуться к ней снова. Делаю шаг ближе, направляя свои руки вверх по бедрам и сжимаю ее полную, круглую попку, которая в обнаженном виде выглядит еще лучше, за исключением на ней тонкой веревочки стрингов.

Ну, смелее, давай, скажи это себе: «Я люблю большие задницы. Так что, с Дез я в раю».

Я разворачиваю ее и отпускаю кисти, пробегаясь ладонями вниз по ее рукам, и теперь могу внимательно и детально изучить ее попку, затем прикасаюсь к ней снова, чтобы удержать. Мне необходимо прижаться к ней, и знаю, что она чувствует мое желание. Оно сильнее меня, но я представляю, как уютно устраивается мой болезненный, твердый, как камень, член между этими пышными, круглыми ягодицами, и как глубоко погружаюсь в нее, прямо сейчас.

Пока еще нет. Она дрожит, трепещет и едва дышит. Нужно действовать медленно, воспламенить ее. Подготовить.

Пришло время выполнить обещание, данное ей вчера.

— Мне нужно слышать, как ты стонешь. — Я подвожу ее медленно к кровати, Дез запинается, выпрямляется и поворачивается, прикрывая грудь руками, но я отвожу ее руки. — Никогда не закрывайся, Дез. Твои сиськи слишком, бл*дь, прекрасны, чтобы когда-нибудь прикрывать их.

— Адам, господи. Ты ведешь себя так, будто никогда не видел сисек. — Дез пожимает плечами и расслабляет руки, но не прикрывает себя снова.

— Не такие, как у тебя. — Подхожу к ней, глажу ее бока, и, наконец-то, после долгого ожидания, ее грудь оказывается в моей руке.

Боже, такая большая, такая тяжелая и мягкая. Я прижимаю ладонь к ее левой груди, затем трогаю большим пальцем сосок. Она хватает ртом воздух и вздрагивает.

Я смотрю ей в глаза и слегка ударяю по соску ногтем большого пальца, и она вздрагивает снова, приоткрывая рот.

— Ты такая чертовски чувствительная, так ведь? — спрашиваю я.

— Похоже, что так, — шепчет Дез, ее широко открытые испуганные глаза внимательно рассматривают меня.

— Тогда тебе действительно понравится это, — говорю я.

Приподнимаю ее грудь ко рту и медленно облизываю ее сосок, увлажняя.

— О боже... Адам…

— И это, — говорю я, ухмыляясь, а затем охватываю губами затвердевший сосок и сосу его.

— Бл*дь, — ругательство вылетает из ее уст, ее руки безумствуют, проходятся по моим плечам, хватаясь за меня, одна из них царапает мою голову и сжимает короткие черные волосы в кулаке.

— Тебе нравится так? — спрашиваю я.

— Адам...

Я снова лижу, потом сосу, проводя по соску языком вперед и назад десятки раз, пока Дез не задыхается.

— Тебе нравится?

— Да... — Она держит мой затылок, удерживая мое лицо у груди. — Нравится. Очень.

Я подталкиваю ее, пока Дез не упирается ногами в кровать и не вынуждена сесть. Становлюсь между ее бедер, прижимаюсь, целуя нежную плоть груди, и прокладываю дорожку поцелуев к другой, потом беру сосок в рот и заставляю стонать ее снова.

Слегка касаясь, плавно глажу руками ее бедра и сжимаю ягодицы, вдавливая большими пальцами в плоть и мышцы и продвигаясь все ближе и ближе к ее центру. Ее голова запрокидывается, и Дез дышит так тяжело, что почти задыхается; руки сжимают мои предплечья изо всех сил, но не отталкивая и не пытаясь остановить меня. Я отступаю, сажусь на корточки и просто смотрю на нее.

Наблюдая за ней, зацепляю пальцами пояс стрингов, кружа вокруг талии. Она смотрит на меня широко открытыми карими глазами, немного нервничая и ожидая. Тяну их вниз, стаскивая по ногам треугольный клочок ткани, скрывающий средоточие ее страсти. Ее грудь вздымается с каждым вздохом; Дез переводит дыхание. Глаза сужены, рот приоткрыт. Тяну еще немного, но ее задница мешает мне снять их полностью.

— Приподнимись, детка, — прошу я ее.

Дез колеблется, затем поднимает попку над кроватью, после чего я стаскиваю белье и отбрасываю в сторону. И теперь она совершенно голая передо мной, обнаженная, уязвимая и прекрасная.

— Боже, Дез. Ты такая, бл*дь, сексуальная.

Провожу ладонями вверх и вниз по ее бедрам. Чувствую, как напряжено ее тело, но она, все же, не двигается. На этот раз мои руки поднимаются между ее ног, заставляя бедра раскрыться. Дез подчиняется с мягкостью и скромной нерешительностью, закрывая глаза.

Даже ее киска великолепна. Она подстрижена, но не побрита, и губки там такие же пухлые и приятные, как на лице. Она открывает глаза и видит, что я уставился на ее киску.

— О мой бог, — она краснеет, ее загорелая кожа вспыхивает от смущения, и она пытается свести ноги, но между колен нахожусь я. — Прекрати, Адам. Не смотри на меня так.

— Как?

Она неловко пожимает плечами и пытается прикрыть киску руками.

— Будто я....

— Красивая? Вкусная? Та, кого я хочу часами ублажать?

Дез закрывает глаза, крепко сжимая веки, будто борется с собой, воюя с чем-то внутри нее.

— Ты сумасшедший.

— Давай так? — говорю я, позволяя ей прикрыться обеими руками. Внезапно она начинает стесняется. Я пальцем прокладываю путь от вершины ее бедер к коленям, затем медленно прослеживаю путь кончиками пальцев обратно вверх по внутренней стороне бедер. — Я разрешу тебе прикрыться и смогу увидеть только то, что ты позволишь, когда сама уберешь руки. Я хочу видеть тебя, Дез. Всю. Хочу прикасаться к тебе. Хочу целовать тебя.

— Целовать меня где?

Позволяю голодной улыбке скользнуть по губам.

— Везде, Дез. — Я скольжу пальцами по окружностям ее бедер, так близко к киске, как могу. Она вздрагивает, и я чувствую, как ее пальцы дрожат. Она растопыривает кисть, и я скольжу длинным средним пальцем между ее пальцами, касаясь гладкой кожи. — Здесь. Я хочу увидеть и потрогать, и попробовать тебя здесь.

Она издает звук из глубины ее горла, потом открывает глаза, фокусируясь на мне.

— Боже.

— Это не мое имя.

— Адам.

— Лучше. — Кладу свои руки поверх ее. — Сейчас посмотри в мои глаза и скажи мне, что ты хочешь, чтобы я остановился.

— Не могу.

— Знаю, что не можешь. — Я кружу большими пальцами по ее соскам, поднимаю ее груди и позволяю свободно опасть. — Потому что ты знаешь, что хочешь этого. Ты хочешь позволить мне прикоснуться к тебе.

Дез смотрит, не отводя глаз от меня, и я вижу, что внутри нее бушует война, и хочу знать, чего она боится, с чем борется. Но не спрашиваю. Вместо этого я скольжу ладонями по ее ногам, бедрам, ребрам, поднимаясь к ее груди и обратно. Заметно, как она моргает в нерешительности, и когда Дез поднимает подбородок, взгляд наполняется решительностью - она убирает руки и кладет их на мои плечи.

Я усмехаюсь и следую указательным пальцем по открывшейся плоти.

Она стонет, ее веки дрожат.

* * *

ДЕЗ

Я и раньше прикасалась к себе. Доводила себя до оргазма. Но это совершенно не похоже на те ощущения, когда пальцы Адама раскрывают мою киску.

Я уже не могу остановить это. Хочу, но не могу. Мне нужно чувствовать его пальцы внутри себя, хочу чувствовать его губы на себя. Знаю, что Адам желает доставить мне удовольствие, и я хочу этого. И сделаю. Бл*дь, я хочу этого так сильно.

Но боюсь. Я в ужасе.

Следует сказать ему, что я - девственница.

Но не буду. Он остановится и сделает из этого проблему.

Все, что Адам делает сейчас, - трогает.

Он захочет, чтобы ему пояснили, почему в двадцать два года все еще девственница. Он захочет узнать мою историю, а я не смогу рассказать ему ее. Не могу. И не буду. Это не то, что я когда-нибудь кому-нибудь расскажу. Все случилось давным-давно, и должно там и остаться, но все выходит из-под контроля. И это все часть того, почему я делаю это, почему все еще здесь, почему борюсь со страхами и смятением в душе, почему дрожу, как осиновый лист; сердце колотится, а дыхание учащается - я просто задыхаюсь. Не хочу, чтобы прошлое определяло мое настоящее или, тем более, будущее. Мне хочется, чтобы все случилось по-настоящему, потому что очень сильно хочу Адама, хочу делать с ним все, но боюсь. Именно поэтому я должна оттолкнуть страхи, поэтому должна позволить всему случиться: так я смогу двигаться дальше. Так смогу найти хоть какое-то подобие нормальной жизни. И до тех пор, пока я позволяю своему страху управлять мной, этого никогда не случится.

Ненормально бояться подпустить людей к себе ближе. Ненормально леденеть, когда мужские руки дотрагиваются до тебя.

По какой-то причине Адам пугает меня меньше всех, кого я встречала, даже когда одновременно устрашает меня больше, чем когда-либо считала возможным. Я чувствую себя в безопасности с ним. Чувствую, что могу доверять ему, так как он моментально остановится, скажи я хоть слово. Он будет в ярости, если узнает причину моего страха. Адам мне так нужен. Хочу прикоснуться к его коже, мускулам. Хочу увидеть его всего и стащить его нижнее белье; увидеть и почувствовать, какой большой, твердый, как железо, у него член, который трудно скрыть под любой одеждой.

Я - не невинная, белая и пушистая, изнеженная девушка, падающая в обмороки, потому что выросла жесткой и стойкой. Я - не наивная или невежественная. У меня есть некоторый... опыт. Я никогда не могла позволить кому-нибудь настолько приблизиться ко мне, чтобы отдать девственность. У меня не получалось выдержать чьи-либо прикосновения, даже нежные.

Конечно, я видела члены, и понимаю, как они устроены. Впрочем, как и все остальное у мужчин.

Я хочу его. Хочу его.

Но боюсь дать себе волю. Боюсь того, что произойдет. Не с моим телом, а с сердцем. И боюсь, что в последнюю секунду запаникую и все испорчу.

О боже, он трогает меня везде. Бедра, грудь, соски, ребра. И говорит, что хочет прикоснуться ко мне и целовать меня везде, все тело, и осознаю, что хочу этого и больше не могу сдерживать плохие слова из-за охватившего меня желания и страха.

— Боже.

— Говорю же тебе, это не мое имя, — снова шутит Адам, ухмыляясь своим прекрасным, талантливым ртом.

— Адам..., – выдыхаю я.

— Лучше, — говорит он, накрывая мою дрожащую руку своей.

Я прикрываюсь. Никто никогда не видел меня в таком виде, нагой, оголенной, открытой, уязвимой. И то, как он смотрит на меня, будто я что-то вкусное, что он хочет съесть, и головокружительно прекрасно, и пугающе одурманивает.

— Теперь посмотри мне в глаза и скажи, что ты хочешь, чтобы я остановился.

Он знает, что это невозможно. Я позволила этому зайти слишком далеко, и нет пути назад.

— Не могу, — признаю я.

— Знаю, что не можешь, — говорит он, надменная ухмылка бродит на его губах. — Ты знаешь, что хочешь этого. Знаешь, что хочешь позволить мне прикасаться к тебе.

Как, бл*дь, он может читать меня так хорошо? Откуда Адам знает, чего я хочу, так безошибочно? Это нервирует.

Я не могу отвести от него взгляд. Нет ни малейшего желания оторваться от его светлых, зеленых глаз. Его взгляд греет меня, заставляет что-то трепетать внутри. Проницательный, настойчивый, голодный блеск в его глазах даже больше, чем слова и уверенные прикосновения заставляет согласиться с моими собственными желаниями.

Хочу, чтобы он смотрел на меня, касался, поэтому… пусть так и будет. Заставляю себя убрать руки и цепляюсь за его широкие плечи. Чувствую, как мышцы перекатываются под кожей, как Адам не сводит с меня глаз, как самоуверенная ухмылочка касается его губ и как он проводит большим, указательным пальцем по моей щелочке.

Я чувствую, словно острие горячего ножа пронзает меня глубоко внутри, внизу живота. Жар влажный, густой, всепроникающий. А затем его палец медленно движется от края киски вниз, замирает и скользит наверх. Двигаясь вверх, Адам пальцем чуть раздвигает складочки, и стон срывается с моих губ. Глаза закрываются, но я не позволяю. Заставляю себя смотреть. Заставляю глаза оставаться открытыми и смотреть, как его палец скользит вверх и вниз, раскрывая медленно, медленно, снова и снова, продвигаясь чуть дальше с каждым движением. А потом он во мне, его палец внутри киски аж до второй фаланги. Ладонь обращена вверх, палец согнут. Глаза смотрят на меня, наблюдая за каждой моей реакцией. Мой взгляд тяжелеет, трепещет от болезненной наполненности его пальцем, внутри я вся горячая и мокрая, и становлюсь еще более влажной от его прикосновений. Влага стекает, уверена, что с меня уже капает, и мне стыдно, но Адам, кажется, не замечает этого.

Или, может быть, замечает. Он вынимает палец из меня, и я вдруг чувствую себя такой пустой. А потом, убедившись, что я смотрю, он кладет свой указательный палец в рот - палец, который только что был внутри меня. Я вытаращилась на него в недоумении, не в силах сказать ни слова. Это унизительно и эротично в равной мере, и не знаю, как реагировать, поэтому, не показывая своего отношения, просто смотрю на него. Его палец, блестящий от слюны и смазки, скользит в меня снова, медленно входя, и я, боясь вторжения, выдыхаю стон.

Сладкая боль во всем теле. Напряжение внутри увеличивается и увеличивается, растет с каждым благодарным, полным горячего желания взглядом, охватывающим мое тело, с каждым нежным, умелым прикосновения его рук и рта на моей коже. Все внизу ноет, и знаю, что только Адам может снять это напряжение, может в конце концов дать облегчение, которое мне необходимо.

Он скользит пальцем вверх и находит причину терзающего меня напряжения: клитор. Жар, влажность, напряжение и потребность, все находится там: он это знает, и, нащупав, нажимает пальцем на твердый, как алмаз, комочек нервов, и мне приходится прикусить губу, чтобы не стонать слишком громко.

— Тебе нравится это, Дез? — его голос, как низкий рокот, идущий из глубины груди.

— О да.

— Хочу услышать, как ты это говоришь.

— Мне это нравится, — говорю я.

Он снова кружит вокруг клитора, не трогая меня прямо там, и я не понимаю даже, хуже это косвенное давление или лучше. Все, что осознаю, это кружение и потирания пальцем, что заставляет меня извиваться, а бедра двигаться; жар и напряжение закручиваются спиралью все выше и перемещаются ближе к поверхности.

Тогда он ударяет клитор кончиком пальца, и мне приходится заглушить очередной стон.

— Не сдерживайся, — рычит он. — Дай мне услышать тебя.

Он хочет, чтобы я была шумной? Зачем?

Все мысли стираются, как только Адам снова начинает выписывать пальцем круги, и мои бедра начинают двигаться, независимо от контроля. Я не могу остановить их. Должна. Понимаю, что должна. Схожу с ума, и мне стыдно. Но не могу больше контролировать себя.

Адам управляет мной прикосновениями.

Слишком поздно сдерживать громкий стон, когда он снова бьет по клитору и одновременно, наклонившись вперед, берет затвердевший сосок в рот. Стон громкий и неприлично хриплый, но это, кажется, только заставляет его прикасаться ко мне быстрее, сосать грудь все более жадно.

Затем он подталкивает меня назад, и я падаю на матрас. Мои ноги свешиваются с края кровати, и я понимаю, что обнажена, еще и бедра широко раскрыты для него. Ощущаю его пристальный взгляд и чувствую, как его палец движется внутри меня, опускаясь с клитора к входу, скользя внутрь, а потом выходя. Глаза непроизвольно закрываются, и я чувствую себя переполненной всего лишь от одного пальца, а потом как-то даже более наполненной, раскрытой почти до боли, я с усилием открываю глаза, приподнимаюсь на локтях, чтобы увидеть, что Адам уже ввел в меня два пальца. Они не двигаются, и мне интересно, чувствует ли он преграду, если, конечно, можно почувствовать девственность пальцами. Если и чувствует, то ничего не говорит. Адам просто вкручивает пальцы в меня и двигает ими. Это так хорошо ощущается, что я падаю на кровать, закрываю глаза, и бедра поднимаются в такт движениям его руки.

Веки закрыты, поэтому не вижу, что он делает. Не осведомлена о многом, но постоянно увеличивающееся, словно надувной шарик, болезненное напряжение нарастает внутри меня; я так потрясена, что захожусь в безмолвном крике, когда чувствую что-то влажное, жесткое, скользкое и горячее у щелочки. Чувствую, как Адам всасывает клитор, потом поглаживает его языком, отчего постанываю, хнычу и даже не могу вспомнить наши имена. Я осознаю, что ничего, ничего подобного никогда не чувствовала.

Открываю глаза, оглядываю тело и вижу его лицо, зарывшееся между моими бедрами и двигающееся из стороны в сторону, его язык ударяет по моему клитору все быстрее и быстрее. Дерьмо, дерьмо, дерьмо... этого я никогда не забуду: широкие плечи Адама, изгиб мощной спины, короткие колючие черные волосы и ощущение языка в своем самом чувствительном, самом личном, самом деликатном месте; меня опаляет пламенем, и стон вырывается сквозь сжатые зубы. Я двигаю бедрами у его рта, задыхаюсь в безудержной страсти; язык щелкает по клитору с голодной истовой скоростью. Обхватив мою задницу руками, Адам приподнимает меня с кровати, будто ничего не вешу, и подтягивает меня к себе, и, о боже, черт подери, закидывает одну ногу, затем другую к себе на плечи, пока сам дико движется вместе с языком, отчего мои бедра вращаются, благодаря энергии беспощадного жара.

Это нереально.

Это не происходит на самом деле.

Этого не может быть.

Однако, это так.

И тогда я издаю дикий звук, кричу, стиснув зубы, мир вокруг сжимается, мое тело разрушено, все внутри трясет и взрывается. Я выгибаюсь, и Адам рычит в киску, его пальцы двигаются внутрь и наружу и задевают что—то глубоко внутри меня, что делает взрыв еще горячее и жар пронзает еще более остро.

Мои бедра сжимаются вокруг его шеи, пятки царапают его спину, бедра двигаются сами по себе. Я кричу и не понимаю, что эти звуки исходят от меня, не осознаю ничего в этом ошеломляющем хаотичном мире, где все стрелы экстаза впиваются в вены, мышцы и поры, отчего становится жарче, чем на солнце, пока Адам судорожно сжимает мою задницу и сосет клитор. Он играет на моем теле, как на инструменте, словно Адам - виртуоз, а я - его скрипка, поглощая каждый звук и дрожь и превращая их в музыку.

Я не могу дышать, не могу ничего сделать, кроме как дрожать, хныкать и стонать, и, в конце концов, его рот отрывается от меня. Мое тело опускается на кровать, а Адам пристраивается рядом, глядя на меня сверху вниз.

— Ч-е-р-т подери, — задыхаюсь я. — О, боже.

Я смотрю на него. Рот блестит от влаги, и в ужасе осознаю, что это моя влага размазана у него на лице. Смотрю, как он проводит по губам ладонью, вытирая до предплечья, и краснею. Адам понимающе ухмыляется и рукой скользит по моему животу вверх, к груди. Он теребит указательным пальцем сосок, и я вздрагиваю, настолько все ощущая, что даже легкого, нежного прикосновения слишком много.

Я смотрю на широкие плечи, на мощные грудные мышцы, на огромные, как ствол дерева, руки, сильные скульптурные кубики его пресса, а потом вижу набухший толстый член, оттопыривший эластичную серую ткань боксеров Кельвин Кляйн.

Адам пока наблюдает за мной.

Я поворачиваюсь к нему, протягиваю руку и кладу на его бок. Он не двигается, даже не моргает. Затем пробегаю пальцами по твердой коже, пока не подбираюсь к резинке его трусов. Я могу это сделать?

Эмоции перемешались. Я девственница не потому, что не чувствую желания, ханжа или из-за религиозных убеждений; я девственница, потому что испытала вещи, которые вызвали глубокие раны внутри, оставили толстые шрамы и непроходимые стены между мной и внешним миром. Девственница, потому что не доверяю никому, кто бы смог причинить боль. Но я чувствую желание. Потребность. Мне больно и одиноко. Я двадцатидвухлетняя девушка с такими же гормонами, желаниями и аппетитами, как и у любой другой, но до настоящего времени страх и недоверие одерживали победу.

Сейчас, почему-то, по причинам, которые не понимаю, побеждает желание. Побеждает влечение и безрассудство. Адам – настоящий мужчина. Он огромный и сильный, сексуальный и красивый, но также добрый, забавный, надежный и простой, несмотря на славу и богатство.

И я хочу его.

Хочу прикоснуться к нему и увидеть, как он выглядит абсолютно голым. Хочется увидеть его член и дотронуться до него. Чтобы Адам целовал меня, потерялся во мне и потеряться в нем. Хочу вместе с ним погрузиться в это, и к черту будущее и последствия.

Я хочу победить свой страх.

Поэтому глажу ладонью грудь Адама, пресс, плечо, а затем толкаю его на спину и сажусь сверху. Зацепив пальцами эластичную ткань боксеров, я испускаю долгий вздох и облизываю губы, стягивая белье вниз. Чтобы освободить эрекцию, приходится оттянуть пояс боксеров, но затем Адам приподнимает бедра, стаскивает их и откидывает в сторону.

Я голая с Адамом Трентоном.

Он все еще смотрит на меня, и только его глаза пересматривают то один бок, то другой, затем грудь, вниз между ног и обратно вверх.

Мой взгляд останавливается на члене. Черт возьми, он большой, длинный и толстый. Пульс грохочет в ушах, руки немного дрожат. Или, может быть, сильно. Адам, похоже, совершенно спокоен; одну руку согнул за головой, другую собственнически положил на мое бедро.

Кончики пальцев моей правой руки прокладываю путь вниз от небольшого скопления темных волос на его груди и животе, но я трушу и обхожу его промежность, прочерчивая пальцами линию вдоль бедра. Его поза свободная, расслабленная и уверенная, но, переводя взгляд от впечатляющей эрекция на глаза, я замечаю, что выражение его лица так же закрыто, как и у меня, будто Адам чувствует, что тонет от переизбытка эмоций и возводит столько же стен, что и я. Может быть, мне видится то, чего нет в его пустом выражении, но не думаю, что это так. Призывая все мужество и подчиняясь желанию, я провожу рукой до другого бедра, потом к животу. Адам напрягается и втягивает его, как только моя рука приближается к эрекции. Его глаза сужаются, ноздри раздуваются. Рука, лежащая под головой, сжимается в кулак, другая сдавливает мое бедро, а потом расслабляется.

Наконец, немного помедлив, я опускаю ладонь на толстый, весь пронизанный венами, темный член. Смыкаю вокруг пальцы, и Адам долго и глубоко выдыхает. Его плоть в моем кулаке такая горячая и гладкая. Член такой же твердый, как и выглядит, но не кажется грубым. Как атласная подкладка вокруг сердечника из стали. Я сдвигаю кулак вниз, и показывается круглая головка. Затем касаюсь большим пальцем самого кончика, и нахожу ее упругой и мягкой. Капля смазки сочится из крошечного отверстия, и я размазываю ее пальцем. Челюсти Адама сжимаются, дыхание становиться глубоким. Я двигаю рукой вверх, потом вниз, и бедра Адама слегка приподнимаются. Ему нравится это. В смысле, понятное дело, чего ему хочется, но знать - это не тоже самое, что видеть реакцию, чувствовать, как его живот напрягается, и мышцы на бедрах сокращаются, ощущать, как бедра двигаются навстречу в ответ на мои прикосновения, видеть его горящие глаза.

Я слегка двигаю рукой вокруг его толщины, когда опускаю ее вниз, потом опять кручу, пока медленно поднимаю запястье наверх. Прозрачные капельки смазки, выделяющиеся на его кончике, теперь все на моей руке и полностью смочили мягкую и крупную головку члена.

—Тебе лучше остановиться, — говорит Адам. — Или все закончится очень быстро.

Он так близок к оргазму? Не знала, что это будет так легко. Часть меня хочет продолжить, хочет заставить его кончить. Хочу посмотреть, что произойдет, и знать, что это сделала я. Может быть, я получу такой шанс в следующий раз. И пока убираю руку, Адам поднимается и садится в кровати, прижимаясь губами в поцелуе и проталкивая язык внутрь, отчего жар наполняет тело. В меня хлынула энергия. Руками ласкаю его грудь, плечи, руки, трогая массивные мышцы и обводя контуры и углубления.

Каким-то образом я оказываюсь на спине, против чего даже не возражаю. Мне нравится ощущать его тяжесть над собой, нравится чувствовать на себе его губы, тепло, которое излучает его кожа. Я ощущаю, как его колено скользит вдоль бедра и вдавливается в матрас у меня между ногами, после чего скользит другое, и мы тут же начинаем жадно впиваться в друг друга ртами, его язык трется о мой, ищет и требует, и я отдаю столько же, сколько и получаю, пропадая в поцелуе. Напряжение внизу живота закручивается в спираль; мои руки оживают, скребут по его спине, и теперь, наконец, я нахожу в себе мужество, чтобы схватить его за задницу, которая чувствуется жесткой и тугой. Мне это нравится, нравится, как она ощущается в руках, поэтому трачу время, лаская его там, исследуя, разминая, спускаюсь вниз к бедрам и обратно к его спине, затем возвращаюсь, чтобы ухватить ягодицы обеими руками.

Его колени расталкивают мои бедра в стороны, и сердце в груди падает вниз.

Это происходит. Это произойдет.

И я хочу, чтобы это случилось. И собираюсь позволить этому случиться.

Не только позволю, но и жажду это. Я собираюсь пойти на это с широко открытыми глазами, зная, что могу больше никогда не увидеть этого человека, поэтому хочу успеть все попробовать с ним. Страх еще кипит в глубине души, но он очень далеко и ослаблен. Мягкость, терпение Адама и его очевидное влечение ко мне, его уважение, уверенность, понимание моего нежелания отвечать на вопросы - все это ослабляет хватку страха и власть прошлого надо мной.

Теперь, я жива и изголодалась по Адаму, пьянея от энергии; моя кожа покалывает от ощущения близости.

Я чувствую его ствол на внутренней стороне бедра, и его губы покидают мои. Вот оно.

Я смотрю на него и вместо того, чтобы толкнуться в меня, Адам движется назад.

— Поласкай себя, Дез.

— Ч-что?

— Я скоро вернусь, — говорит он, слезая с кровати. – А сейчас позволь мне посмотреть, как ты трогаешь себя.

— Зачем? Куда ты идешь? — Жар, напряжение, нужда отходят назад. Страх возвращается обратно. Куда он идет, почему уходит, почему…?

Адам возвращается на кровать, его руки ложатся на мои, и ими он подталкивает мои пальцы к бедрам. Я чувствую треск электричества, когда наши сцепленные руки находят мою сердцевину, а затем начинают кружить вокруг клитора, отчего задыхаюсь. Его пальцы входят в мою дырочку, и я стону, толкаясь внутрь вместе с ним; жар накатывает волнами, а напряжение сжимает, стягивает и растекается. Я закрываю глаза, и головой падаю обратно на подушку, едва замечая, что Адам покидает кровать, сосредоточенная на нарастающем крещендо ощущений, а потом слышу шелест пластика. Открываю глаза, и вижу Адама, вскрывающего пакетик и раскатывающего на члене презерватив.

И вот теперь с опаской таращу глаза, так как вижу еще раз, какой, бл*дь, огромный у него член, и мне интересно, будет ли больно. Слышала, что в первый раз всегда больно. Я не боюсь немного боли, но обеспокоена самим фактом, что потеряю девственность.

У меня нет никакого желания сказать ему, что я девственница. Нет. Ему не нужно знать. Адам здесь только на один уик-энд, а затем он вернется в Голливуд, чтобы сниматься в фильмах, а я останусь только в воспоминаниях. Это нормально. Я знаю, во что ввязываюсь. Не хочу, чтобы секс был чем-то важным. Это давняя история, и ему не нужно знать, потому что я никак не смогу объяснить все это.

Адам смотрит на меня, и я задаюсь на мгновение вопросом, может ли он прочесть мои мысли; каким-то образом понять, о чем думаю, потому что он смотрит на меня таким пронзительным, умным взглядом, отчего кажется, что Адам, несомненно, может распознать причину моей нервозности. Он стоит на коленях между моими бедрами. Я больше не трогаю себя, уйдя в свои мысли, во внутреннюю дискуссию.

А затем его пальцы находят клитор, и я хватаю ртом воздух, когда Адам трет его кончиком пальца. Он дважды обводит вокруг, третий раз, а потом погружает пальцы в щелочку, отчего резко втягиваю воздух, когда молния пронзает меня. Бедра приподнимаются, его пальцы кружат, молнии пронизывают меня снова, заставляя стонать, после чего Адам исследует и находит точку глубоко внутри меня, заставляя меня задыхаться, хныкать, стонать и еще выше поднимать бедра.

И тогда я опять кончаю так легко, быстро от толчков его пальцев и стону, чувствуя его над собой, стремясь держать глаза открытыми и удерживать взгляд на его бледно-зеленых глазах. И понимаю, прямо сейчас наступил этот момент, прямо сейчас…

Шире раздвигаю ноги, и его горячий и твердый давит на мой вход, пока Адам пристально смотрит на меня. Я хнычу, когда он продвигается немного вперед, поскуливаю от боли, разгорающейся при попытке вместить его. Ох, это больно. Больно. Замираю от боли, все еще содрогаясь; его пальцы на клиторе, кружат и продлевают волны оргазма, но он не может погасить боль.

Я наполнена и не могу принять его, не могу вынести это... Адам на мне и вокруг меня, и во мне, и я полна до отказа, ошарашена от ощущений, что в меня вошли, проникли внутрь, пронзили.

Но это не пугает. Его нежные и уверенные глаза наблюдают за мной, и думаю, Адам понимает, что это мой первый раз, но ничего не говорит и, может, не скажет.

Адам все еще не полностью внутри меня, но останавливается; на лице видно напряжение от того, что он сдерживается. Теперь, когда Адам замер, моим мышцам дан шанс приспособиться, растянуться, и чувство жжения исчезает или превращается во что-то другое, что-то горячее и глубокое.

— Все хорошо? — рокочет он.

Я киваю.

— Да. Да. Боже, да. — Накрываю ладонью его задницу и притягиваю к себе. — Еще.

Я не называю никакой другой причины, кроме того, что хочу еще. Боль, жжение и слабость после оргазма превращается во что-то мощное внутри меня, и интенсивность этого выше меня; его глаза, рука, сжатая в кулак на подушке рядом с моим лицом, другая рука на моей груди, трогающая сосок и вынуждая меня задыхаться; все это вместе, заставляет отчаянно нуждаться в чем—то еще, в большем, в нем.

В этом.

В сексе.

Я занимаюсь сексом.

С Адамом Трентоном.

Он опирается на локоть, поддерживая вес одной рукой, пока другой все еще играет с соском. Его рот находит мой. Бедра движутся навстречу моим, и Адам толкается глубже.

Он отодвигает бедра, а затем устремляется вперед, и я чувствую короткий, острый, сжимающий спазм боли, будто что-то разрывают, но это происходит так быстро, что не успеваю даже охнуть, как Адам уже до конца входит внутрь меня, и боль уходит, не остается даже в памяти. Он скользит обратно, сосредоточенный на мне с любопытством.

Я целую его, приподнимаюсь и оборачиваю руку вокруг его шеи, чтобы проникнуть язычком ему в рот. Адам начинает двигаться медленно, и становится так хорошо, так хорошо; жар, растяжение, наполненность и ощущение абсолютной завершенности приходит, когда Адам наполняет меня, когда движется, выходит, толкается внутрь, и теперь я сгораю от наслаждения, такого удовольствия.

Адам движется медленно, и каждое отступление заставляет меня всхлипывать от его потери, каждый рывок, заполняющий меня, вырывается из моих уст стоном облегчения от того, что он вернулся внутрь меня.

— О боже, Адам, — не могу не сказать этого. Я хочу, чтобы он знал, что мне это нравится. Он, должно быть, знает это из-за звуков, которые произношу, но хочу сказать это. — Так хорошо. Ты чувствуешься так хорошо.

Адам прячет лицо у меня на шее и толкается глубоко. Я выдыхаю с криком от глубины его толчков, от волн экстаза, что дарит его проникновение.

— Ты такая ох*енно тугая, Дез. Боже, ты чувствуешься нереально прекрасно.

Адам отстраняется, и я двигаюсь, не задумываясь. Оборачиваю ноги вокруг его бедер и пятками тяну обратно ко себе.

— Нет, я хочу… о, боже...

— Что? Скажи, что тебе нужно.

— Ты. Глубже. Больше. Мне нужно больше тебя, Адам. — Я заливаюсь краской, когда слышу себя, говорящую так, говорящую такое, но он рычит, отстраняется и садится на корточки.

Его член такой большой, и мне интересно, насколько комфортно ему может быть, и то, что он делает, а потом... О…о, господи. Адам становится на колени, берет меня за бедра, скользя руками под мою задницу, и поднимает, притягивая к себе. И, о боже, я абсолютно наполнена им; Адам полностью во мне, даже под кожей - он не может уже войти глубже…

Но потом Адам сжимает сильнее мои бедра, держа при этом меня на весу, хотя не знаю, как ему это удается. Я хватаюсь за простыню, приоткрывая рот, а потом он врывается в меня.

— БЛ*ДЬ! — кричу я, все тело трясет. Мои бедра движутся сами по себе. Адам рычит, пальцами впиваясь в плоть моих бедер, и тянет меня на себя.

— Черт меня подери, Дез, ты чувствуешься так хорошо. Я хочу двигаться в тебе как можно дольше, но ты чувствуешься слишком хорошо, — Адам выходит снова, медленно, а затем скользит в меня быстро и плавно.

Знаю, чего хочу сейчас; когда Адам снова отстраняется, я жду, пока он не начинает двигаться в меня, и направляю бедра к нему, встречая его толчок, и когда наши тела сталкиваются одновременно, ахаю, задыхаясь от головокружительного, пьянящего экстаза, что потрясает меня. Адам так глубоко теперь толкается в меня, что я не могу уже физически взять больше. Он двигает, и клитор бьется при ударе о его тело, отчего меня трясет. Потом Адам выходит, рыча теперь при каждом толчке.

Все его тело напряжено, как будто он собирает все свои силы, чтобы сдерживаться. Каждый толчок размеренный и медленный, и я понимаю, что Адам сдерживается, чтобы быть нежным и осторожным.

Я не хочу, чтобы он был нежным или осторожным, не полностью. Не думаю, что готова к Адаму, который полностью выпустит на волю своих демонов, но хочу, чтобы он, по крайней мере, немного ослабил контроль. Я двигаюсь вместе с ним, вращая бедрами, и Адам начинает двигаться быстрее, отчего двигаюсь быстрее вместе с ним; я почти могу предсказать его движения. Чувствую себя ненасытной; мне нужно больше его, нужен весь он, я нуждаюсь в его тепле и силе.

Я ощущаю, как нарастает напряжение, как жар охватывает все тело, и прекрасно понимаю, что приближается оргазм, которого отчаянно жажду. Но еще больше хочу почувствовать, как кончит Адам, почувствовать, как он взорвется, ощутить, как он получает удовольствие.

Так что я двигаюсь, молча принуждая его ускориться, и он, вторя мне, наращивает темп, и даже начинает увеличивать его по собственной инициативе. Адам закрывает глаза, сжимают мои бедра еще крепче, почти до боли, но мне это нравится, нравятся маленькие признаки того, что он теряет контроль. Теперь Адам рычит не переставая, что-то бормоча, и меня, на самом деле, ублажают эти звуки; его низкий гортанный рокочущий голос, когда он начинает вдалбливаться в меня, не просто входя и выходя обратно, а вращая, толкаясь все глубже и глубже.

Он отпускает мои бедра и падает вперед на руки по обе стороны от моего лица, начиная кружить бедрами все быстрее и быстрее. Я пробегаюсь руками по его спине, жадно прикасаясь к нему, чтобы почувствовать, как волнообразно перекатываются стальные мышцы, а затем сжимаю руками его ягодицы и тяну, тяну, побуждая его двигаться сильнее.

Боже, это чудесно. Понимаю, что Адам уже близко. И чем он ближе, тем больше я получаю удовольствия. Каждое вращение бедер и каждый толчок делает меня горячее, вырывая изнутри стоны, и усиливает напряжение внутри. Адам прячет лицо у меня в груди, его позвоночник выгибается и выпрямляется, блестя от пота, и я прижимаю его голову, удерживая и повторяя его имя...

— Адам, да, Боже... не останавливайся, не останавливайся... ДА, Адам, да!

Меня не волнует, как это звучит, даже если и типично, потому что теперь понимаю, почему такого рода клише существуют. Даже нельзя контролировать, что выходит из уст, когда он в тебе, и ты теряешь контроль и принимаешь его господство, и взрываешься, пока он на грани взрыва внутри тебя.

— Ох, бл*дь, Дез, я уже скоро, детка, я так близко...

— Я тоже, Адам, Боже... трахни меня сильнее! — Черт подери, я даже не знаю, откуда это взялось, но слова делают его диким.

Адам громко рычит и устремляется ко мне ближе, глубже устраиваясь у меня между бедрами. Я сцепляю ноги вокруг его задницы и прижимаю к себе, волнообразно двигаясь, отчего он стонет.

Я не решаюсь закрыть глаза, хотя чувствую, как оргазм разрывает меня. Задыхаюсь и пронзительно кричу, когда огонь охватывает меня и напряжение взрывается во мне; я извиваюсь под ним, цепляюсь за него и двигаюсь с ним. Наблюдаю и вижу тот момент, когда он отпускает себя. Его глаза раскрываются - бледно-зеленый взгляд, как огонь, бритвенно-острый, интенсивный и решительный. Адам закрывает глаза, его толчки становятся безумными и дикими, а затем он входит глубоко, один раз жестко, потом еще раз, и наши взгляды встречаются. Что-то неосязаемое, но мощное возникает в этот момент между нами. Я не слышу, и почти ничего не вижу, могу только почувствовать резкую пульсацию, когда достигаю кульминации, и член, подергивающийся внутри меня. Тепло наполняет меня, а пот размазывается по моей коже. Его губы обрушиваются на мои, потому что невозможно не целоваться в этот момент.

Но это не просто поцелуй.

Я впитываю все чувства со слюной на его устах, с силой его губ, с тем как вонзаются его пальцы в мои бедра и с невиданным ранее горячим взрывом нашего обоюдного оргазма. Это нечто другое, нечто более глубокое.

Изнуренные, влажные и отчаянные губы скользят по моих, и я целую его в ответ со всем, что у меня есть, понимая, что что-то важное только что произошло между нами.

Адам падает на бок, перетаскивая меня с собой, и выходит из меня, выдыхая со свистом.

— Черт подери, Дез. Это ж просто черт, мать твою, подери.

Я не могу даже говорить.

— А-га.

Его глаза сверлят меня.

— Это было... невероятно, — говорит Адам, а потом соскакивает с постели и идет в ванную.

Я наблюдаю, как он использует длинную полоску туалетной бумаги, чтобы снять презерватив, оборачивая его, а затем выбрасывает. Исподтишка, поднимаюсь, чтобы проверить простыню, на которой лежу, но она чистая и белая. Если у меня и была кровь, то ее, видимо, было недостаточно, чтобы испачкать кровать, ну и слава богу.

Адам возвращается к кровати, садится рядом и тянется ко мне. Я устраиваюсь подле него; моя рука покоится на его плече, грудь прислоняется к его боку, бедро – на его бедре.

Никогда в моей жизни не была такой удовлетворенной. Полусонная, я позволяю сознанию плыть по течению.

 

ГЛАВА 7

АДАМ

Это... это не то, что я ожидал. Она не такая, как я предполагал. Сладкая, отзывчивая, полная страстного желания. Дез - сильная, независимая и закрытая девушка. Но, уступив желанию быть со мной, она преобразилась. Просто совершенно... изменилась. Превратилась в жадную, ненасытную, чувственную женщину.

Я хочу большего; это опасно.

Вопросы кипят внутри меня, но знаю, если задам хоть один, Дез психанет и замкнется.

Поэтому придется оставить все вопросы при себе, чтобы удержать ее. Моя рука едва касается Дез, вырисовывая круги на спине, отчего ее дыхание становится ровным, а тело, уютно устроившееся около меня, обмякает. Ее рука лежит у меня на груди, пальцы слегка согнуты. Нежная, женственная ручка, ногти которой коротко подстрижены и имеют идеальную форму. Ухоженные, без лака, но не длинные.

Мои пальцы замирают на спине между лопатками, где, как думаю, должна быть татуировка, и нащупываю там неровности - длинные выпуклые полосы. Рубцовые шрамы. Я вытягиваю шею и разглядываю ее спину. Внимательно прослеживаю буквы текста, набитые на коже, и обнаруживаю под ними шрамы. Татуировка что-то скрывает. Текст крупный, каждая буква, по крайней мере, больше сантиметра высотой. Шрамы существенные. Хотя, не могу никак догадаться, отчего они.

А потом замечаю еще одну татуировку. На ребрах на левом боку. Даже в маечке или в платье без бретелек тату практически незаметна, если только специально не искать ее:

...по безопасному месту...

Мои пальцы скользят по вытатуированным буквам, тянущимся под небольшим углом из подмышки к спине. И под этой тату тоже много рубцов. Такие же, как и на спине, - выпуклые следы, шершавые, бугристые линии какого-то старого шрама.

Господи. Что же пережила эта девочка?

Дез издает глубокий звук, сонно бормоча, и откатывается подальше от меня. И тогда я вижу еще две татуировки, выполненные тем же аккуратным, но простым шрифтом. Одна находится на другой стороне, справа на бедре, и также тянется по диагонали от местечка выше таза вверх к спине:

...где нас всегда примут,...

И да, под ней также много рубцовой ткани.

Дыхание перехватывает, сердце сжимается. Мне нужно знать.

Последняя татуировка находится на левой ноге - внешней стороне бедра - высоко, почти спрятана под выпуклостью ее ягодиц, где рубцы толще, грубее. Текст снова написан под углом, от внешней стороны бедра к внутренней с наклоном вниз:

...не задавая вопросов.

Дез переворачивается снова, и я вижу пятую татуировку на правой ноге на передней части бедра, где текст был бы скрыт любой одеждой, кроме коротких юбок или шорт. Тату самая маленькая, и тянется от передней части ее бедра в бок прямо, не под углом, как другие:

~ Майя Энджелоу

Я хватаю со стола телефон и открываю панель поиска Google. Ввожу начало цитаты, и он автоматически заполняет остальное. Я кликаю по первой ссылке и читаю цитату целиком: «Тоска по дому живет в каждом из нас - по безопасному месту, где нас всегда примут, не задавая вопросов» (Майя Энджелоу).

Тоска по дому.

Все шрамы на спине и ногах наклонены таким образом, что можно предположить, что независимо от того, как они появились, те были нанесены сверху, и Дез пыталась отворачиваться, чтобы защитить себя.

Я не могу удержаться и не провести пальцем по тексту на бедре, по рубцам под татуировкой, но Дез шевелится, моргает и видит, чего касаются мои пальцы, отчего чувствую ее напряжение.

Она широко раскрывает глаза, тщательно стирая с лица все нахлынувшие мысли.

— Адам... эти тату…

Но я прикасаюсь пальцем к ее губам, останавливая.

— Дез, я говорил, что ни о чем не буду спрашивать тебя. И не спрашиваю. Все, что хочу сказать, что был бы польщен, если бы больше знал о тебе. Если ты захочешь поделиться, то выслушаю и обещаю, что не буду судить.

Дез часто моргает.

— Бл*дь. Адам, это не так просто. Я не могу просто... поделиться. И дело не только в этом. Это чересчур... даже не знаю, с чего начать. — Она сидит, держа у груди простыню, и чувствую, как она эмоционально отдаляется. — И кроме того, ты уезжаешь... уже завтра? В понедельник?

— Завтра, — вздыхаю я.

Она кидает взгляд на часы, которые показывают пятнадцать минут первого.

— И угадай, что? Уже «завтра». Так что нет смысла начинать.

Киваю, хотя что-то во мне восстает против идеи просто отпустить это так легко.

— Я понял.

— И не похоже, что ты тоже много рассказал мне о себе. Не в этом дело, Адам. Вряд ли такое когда-нибудь случится. Я все понимаю и переживу это. — Дез срывается с места к краю кровати. — Мне нужно идти.

Я хватаю ее за запястье.

— Не уходи. Просто останься здесь на ночь.

Она не вырывается, но и не возвращается.

— Зачем?

Я отпускаю ее запястье и скольжу ладонью вверх по предплечью, подползая ближе к ней по кровати, а затем протягиваю руку к ее плечу сзади.

— Потому что не закончил с тобой.

Она наклоняется ко мне, возможно, невзначай.

— Не закончил?

Касаюсь губами основания ее шеи и зарываюсь пальцами в густые черные волосы, наклоняя ее голову назад, чтобы обнажить горло и поцеловать.

— Не-а. Еще не насытился тобой.

Чего я не говорю, так это того, что не уверен, смогу ли когда-нибудь насытиться. Прокладываю дорожку маленькими легкими, как перышки, поцелуями вдоль ее горла, пока не добираюсь до подбородка, потом до рта, а после ее язык оказывается между моими зубами, пока мои ладони находятся у внутренней стороны бедра, проникая внутрь и кружа. Она задыхается напротив моего рта, когда я нащупываю ее влагу и жар. Еще один вздох, и ее рука скользит по животу и находит член.

Дез резко открывает глаза, и я наблюдаю, как она оглядывает комнату, высматривая презерватив, который я бросил на тумбочку. Она толкает меня на матрас, садится верхом и тянется к квадратному пакетику. Затем Дез разрывает его пальцами, вытаскивает резинку и швыряет пустой фольгу в сторону. Сидя на моих бедрах, она играет с презервативом, поворачивая его то в одну сторону, то в другую, пока не определяет, в какую он раскатывается. Взяв член в одну руку, Дез размещает круг вокруг кончика и раскатывает вниз, затем другой рукой завершает остальную часть действия.

Я кладу руки на ее бедра, решив позволить делать то, что ей хочется. Дез наклоняется вперед, отчего ее грудь скользит по моей, такая теплая и мягкая, пока сама прижимает меня к матрасу. Губы прикасаются к моему плечу, подбородку, челюсти, уголку рта, а затем мы целуемся, отчего не могу дышать. Ее поцелуй сладкий, медленный и глубокий. Одна рука поддерживает вес, упираясь ладонью рядом с моими ребрами, другая гладит мне грудь, пока мы целуемся. Между нами есть некоторое расстояние, где ее свободная рука пробирается между нашими телами. Дез, не разрывая поцелуй, направляет член ко входу; нет, она углубляет его, открывая ротик шире и требуя мой язык. Чувствую, как половые губы раздвигаются и принимают головку члена, а потом Дез останавливается; разрывает поцелуй, тихонько вздыхая, и опускает голову, касаясь лбом моей груди и наблюдая, как наши тела соединяются, как ее бедра движутся вниз, принимая меня глубже. Ох, и так медленно, сантиметр за сантиметром Дез делает короткие, неглубокие вдохи и выдохи, и наблюдает, как член входит в нее.

— Не знаю, как ты помещаешься, но ведь как-то же ты это делаешь? — шепчет она.

— Больно? — спрашиваю я.

Она качает головой.

— Нет. Ну, ладно, да, немного, но как же это хорошо. О боже, да, так хорошо.

Дез полностью насаживается на меня, и ее попка прижимается к моим бедрам.

Обе руки упираются в мою грудь, пока я использую руки, чтобы ласкать ее роскошную, покрытую легким загаром кожу везде, где могу достать: бедра, ягодицы, спину, а после сжимаю ее тяжелые груди, пока те качаются надо мной. Дез ахает, когда пальцами нахожу ее соски, затем щиплю, перекатываю и скручиваю их. Она вращает бедрами, держа меня глубоко внутри. Ее бедра двигаются медленно, раскачиваясь и потирая. Рот открыт, глаза широко распахнуты и напряженно смотрят на меня, пока волосы густой черной завесой спускаются с одного плеча.

Ее голова опущена, и когда Дез наконец приподнимается, прикусывает уголок губ. Боже, я обожаю то, как она закусывает губки, словно хочет что-то сказать, но слишком ошеломлена, чтобы сформировать слова. Ох, бл*дь, бл*дь, бл*дь, ее киска тугая, настолько потрясающе тугая, что сжимает меня, словно тисками; настолько горячая, гладкая и совершенная, что не могу этого вынести, и получается только рычать и стонать, когда Дез опускает бедра вниз, отчего я толкаюсь глубоко в нее, и мы оба громко кричим.

— Черт, Адам. Господи, как хорошо.

— Дез. Не останавливайся. Дай мне почувствовать, как ты кончаешь.

И вот она находит ритм - поднимается и опускается. Я ужасно возбужден и еле сдерживаюсь. Еще не близко, но чувствую приближение оргазма. Дез, найдя удобные движения, просто задыхается от каждого погружения. Теперь она двигается немного быстрее, и я, стиснув зубы, двигаюсь вместе с ней, приподнимаясь и встречая каждое движение, когда она опускается на меня, отчего не могу отвернуться от нее. Ее груди подпрыгивают и покачиваются, соски уже твердые и напряженные, бедра мягкие и роскошные со сладкой шелковистой кожей. Задница хлопается об меня, а губы бормочут что-то у моих, даря влажные поцелуи, когда Дез начинает терять контроль.

Я сдерживаюсь, потому что хочу наблюдать, как она станет извиваться в оргазме, хочу увидеть выражение ее лица, считать каждую эмоцию, собрать все, что смогу, когда она кончит для меня.

— Адам, боже мой, Адам, я сейчас кончу! — неистово шепчет она, вдавливаясь лицом в изгиб моего плеча. Ее пальцы царапают мне грудные мышцы, а бедра неустанно движутся жестко, быстро и дико. — О, боже! Ох, бл*дь, ох...

— Смотри на меня, когда кончаешь, Дез, — приказываю я, убрав одну руку с ее бедра, чтобы приподнять ей подбородок. Она сопротивляется, уткнувшись лицом глубже мне в шею, поэтому я захватываю рукой ее волосы у головы и тяну назад их мягко, но настойчиво, пока она безмолвно кричит. — Посмотри на меня, детка, дай мне увидеть твои большие карие глаза, когда кончаешь.

Дез поднимает голову и едва может держать глаза открытыми, но все-таки удерживает их на мне. Ее рот широко открыт, пальцы впиваются почти до боли в мою грудь, пока она вколачивается в меня. Мокрая и скользкая киска движется вверх и вниз по члену, который пульсирует от необходимости кончить, но я сдерживаюсь. Сдерживаюсь.

И вот Дез кончает. Поднимается вверх, почти выпустив член в процессе, а потом обрушиваетесь вниз. Задыхается. Поднимается, приостанавливается и обрушивается снова, на этот раз на самом деле крича, издавая громкий, резкий звук.

Я использую этот момент, чтобы перевернуть ее на спину, а затем на живот. Располагаюсь у нее за спиной, поднимаю ее бедра, и Дез начинает двигается со мной; ее большие, красивые и круглые ягодицы обращены ко мне, обнажены для меня, словно предлагая мне себя. Я обхватываю их ладонями, оценивая по достоинству, становлюсь на колени между бедер, чтобы найти ее сладкое местечко и направить в нее член. Он болезненно пульсирует, и так тверд, что я борюсь с желанием кончить прямо сейчас. Дез опирается на коленки и локти и резко вдыхает, когда я полностью вхожу в нее одним плавным толчком.

Она дышит тихо и неуверенно, пока я неспешно выхожу и скольжу обратно еще более медленно. Я не хочу торопиться с этим; хочу растянуть удовольствие подольше. Наслаждаться. Удерживаю ее попку обеими руками и ласкаю каждую ягодицу ладонями. Я уже не могу больше сдерживаться. Мне так хорошо. Дез двигается навстречу мне, когда я толкаюсь медленно, ритмично. Снова, и снова. Чувствую, что оргазм вскипает в яйцах, безумие бурлит внутри меня, отчего начинаю двигаться быстрее.

Дез теперь тоже стонет, и звук ее голоса - громкое доказательство ее наслаждения - заставляет меня вбиваться жестче, глубже, что делает ее только крикливее, из-за чего становлюсь близок к потере самообладания. Она вытягивает руки перед собой, сжимает простыню в кулачках, а потом протискивает одну руку между ног.

— Да, Дез, потрогай себя. Прикасайся к своему клитору, пока я трахаю тебя.

— Ты уже скоро?

— Да, детка, я близко... прямо сейчас.

Хватаю ее бедра руками и тяну навстречу к себе, и теперь комната наполнена моим хрипом. Мои бедра бьются об нее, шлепаются о ее задницу, в то время как член заполняет изнутри. Чувствую ее двигающиеся пальцы, и теперь она хнычет одновременно со мной, сталкивая бедра с моими с каждым толком.

— Сейчас, Адам, кончи сейчас. Я тоже кончаю. О боже, о черт…, — ее голос звучит хрипло, и она прижимает тело к матрасу, когда погружаюсь глубже.

— Ох, бл*дь, Дез. Как же хорошо. Сейчас кончу, — бормочу слова сквозь стиснутые зубы, а потом даже не могу произнести ни слова, потому что взрываюсь, пока Дез толкается в меня сильно и быстро.

Все мое тело застывает, я чувствую, будто огонь льется по венам и собирается внутри, вырываясь и опустошая меня. Она дрожит от оргазма, рычит и вдавливает попку в меня, и я чувствую, как стенки киски сжимаются вокруг члена, пока сам все еще кончаю, не в состоянии контролировать или сдержать неистовые толчки бедер. Дез принимает это, принимает каждое жесткое вторжение моего тела в ее и еще больше стонет от удовольствия.

Боже, она божественна, создана идеально для того, чтобы принять все, что у меня есть, и ей нравится это; Дез нуждается в этом. Я ощущаю, как все желание исходит от нее на миг, и мне интересно, буду ли я думать иначе, когда этот момент пройдет - когда наш жар утихнет.

Она падает вперед. Я выхожу из нее и пользуюсь моментом, чтобы отдышаться прежде, чем снять презерватив и привести себя в порядок. Когда возвращаюсь в кровать, она лежит на спине и смотрит на меня, отводя глаза от моего размягченного члена к глазам.

Никто из нас ничего не говорит, когда я бережно обнимаю ее. Дез располагается, легко и естественно вписываясь в укромном уголке моих объятий, и мы укладываемся вместе, как две части головоломки.

Она быстро засыпает, потом и я следом за ней.

* * *

ДЕЗ

У меня паника. Боже, я паникую! Адам уже встал, хотя мы не спали до часу ночи, а сейчас только восемь. Он заказал завтрак, но не знает, что я уже проснулась.

Не хочу идти домой. Не хочу, чтобы он возвращался в Лос-Анджелес. Я наблюдаю за ним сквозь прищуренные глаза, и сердце сжимается. Прошлой ночью он был так внимателен, так нежен и мил. Но до того момента, когда начал терять контроль и стал необузданным; это была, честно говоря, самая горячая вещь, которую я когда-либо ощущала - то, как Адам желал меня и ставил в позиции, какие хотел именно он, и просто то, как... брал меня.

Я бы не возражала, чтобы Адам проделывал со мной такое почаще. Я бы поиграла с ним в недотрогу и заставила бы его настойчиво взять меня. Или бы командовала им и брала тогда, когда вздумалось.

Но этого не произойдет.

Адам уезжает, и через неделю я отправлюсь обратно в Детройт, где по утрам буду заниматься, а поздно вечером убирать аудитории. И мы никогда не встретимся снова. Это все, что будет у меня с ним, поэтому я и пытаюсь впитать все это. Запомнить эти жесткие линии и изгибы его тела, тяжелые гладкие мышцы, мужскую силу. Умную пастельную зелень его глаз, нежную силу его рук.

Как Адам целует меня, как пытается поглотить меня полностью и утонуть во мне - включить в свою сущность все тело.

То, как Адам двигается во мне, медленно и осторожно, пока уже не может сдерживаться, как теряет контроль и превращается в огромного, жесткого и голодного зверя - зверя, такого сексуального, доминирующего, экзотического и мгновенно вызывающего привыкание.

У меня п*здец, как все болит. Или... вернее, болит от траха. Бедра ноют, а мышцы горят от напряжения. И пусть занятие сексом причинило сильную боль, это ощущение я не могу описать даже самой себе. Болезненность, чувство растянутости, жар от наполненности… и мне нравится это. Невероятное чувство.

Я больше не девственница.

Хочется визжать и пнуть себя, особенно когда мои глаза останавливаются на самом горячем парне, таком как Адам Трентон, с голым торсом, на котором ничего нет, кроме пары баскетбольных шорт, низко сидящих на его бедрах. Эти V-образные мышцы живота, ведущие вниз к его члену, и боже… я хочу этого снова. Увидеть. Почувствовать его.

Может быть, даже попробовать на вкус.

Сердце переворачивается и плюхается вниз, в желудке пустота, а голова идет кругом. Я не могу поверить, что последние два дня были реальными. Что я действительно здесь, голая, в постели Адама Трентона. Что у нас только что был умопомрачительный секс...

Умопомрачительный для меня, по крайней мере, который заставляет задаться вопросом, что он думает обо всем этом. В порядке ли вещей это для него, или секс был также ожидаемо сокрушительным, как и для меня. Я имею в виду, от понимания того, что мне никогда не быть прежней.

Мое сердце сжимается, и я заставляю себя сохранять спокойствие; медленно вдыхаю и заталкиваю избыток эмоций подальше. Это был просто секс. Для него и для меня.

Просто секс. Не привязывайся к нему. Ты ничего не знаешь о нем, и Адам о тебе тоже. Он тебе ничего не должен, как и ты.

Хотя, все мое существо восстает против этой мысли. Я хочу, чтобы это было большим. Хочу, чтобы Адам хотел чего-то большего.

Стук в дверь заставляет меня закрыть глаза и притвориться спящей. Адам открывает дверь, говоря тихим голосом. Дверь снова закрывается, и я слышу его на ступеньках, ведущих в спальню.

— Ты уже проснулась, Дез? — его голос слышится возле кровати.

Я сажусь медленно и тащу простыню за собой, прижимая ее к груди. Его глаза осматривают всю меня, включая глаза, плечи и волосы, которые должно быть всклокочены и напоминают, скорее, крысиное гнездо.

— Привет, — говорю я.

В каждой его руке по кружке кофе: один черный, другой со сливками.

— Какой кофе ты любишь?

Хватаю вторую кружку.

— С сахаром?

Адам качает головой.

— Нет, тебе принести сахар?

Я беру его и делаю маленький глоток.

— Нет, спасибо. Так идеально.

Он сидит, пьет кофе и наблюдает, как пью я и наблюдаю за ним в ответ. Волшебный момент.

— Не был уверен, что ты любишь на завтрак, поэтому заказал всего понемногу. Бублик, омлет, французские тосты, яичница с беконом, несколько ржаных тостов.

Я усмехаюсь ему:

— Французские тосты и бекон.

Адам ставит чашку на тумбочку, идет в прихожую и снимает металлические крышки с тарелок, перекладывает бекон из одной тарелки в другую, где тосты и омлет, и приносит обе тарелки к кровати. Затем раскладывает их у изножья, а после возвращается за приборами, маслом, сиропом и графином с кофе. Наконец усевшись на кровать рядом со мной, Адам тянется к тарелке с французским тостом и беконом и вручает мне вместе с вилкой и ножом, а потом берется за свою тарелку.

— Налетай, детка, — говорит он.

Я сижу, скрестив ноги, и пытаюсь придумать способ, как бы поесть, одновременно удерживая простынь. Адам смотрит на меня несколько секунд, борясь с ухмылкой.

— Что? — спрашиваю я, кидая на него искоса свирепый взгляд.

Он пожимает плечами, пока улыбка мелькает на его губах и сразу же исчезает.

— Ничего. Ты просто так чертовски мила, что это просто смешно.

— И что это значит...? — подстегиваю его.

Адам отправляет в рот кусочек яйца и говорит после того, как прожевывает несколько раз.

— Ты вдруг стала такой скромной. Это просто забавно.

Я вздыхаю.

— В тот момент меня ничего не волновало, но сейчас все по-другому. Я не... я даже не переодеваюсь перед Рут, хотя знаю ее уже много лет, и мы разделяем эту каморку каждое лето.

— Почему? — интересуется Адам, хватая с пола свою футболку и протягивая ее мне.

Я гляжу на него с благодарной улыбкой.

— Почему, что? — нарезаю французский тост маленькими квадратиками и откусываю кусочек. Не могу удержать стон блаженства, когда насыщенный вкус взрывается во рту. Это не французский тост из «Айхоп»28. Это необычный изысканный тост, поджаренный со специями и ингредиентами, которые не могу определить, но понимаю, что никогда прежде такое не пробовала.

— Вкусно, да? — говорит Адам. — Почему тебе так некомфортно быть голой?

Я пожимаю плечами, уткнувшись глазами в завтрак, чтобы избегать контакта глаз.

— Просто. По многим причинам.

Адам вздыхает и несколько раз кусает тост. Думается, что он переваривает услышанное.

— Ты ведь действительно ничего не рассказала мне о себе, — в итоге говорит он.

— Это не так, Адам. Я просто... не вижу смысла. — Цепляю кусок французского тоста, обмакиваю в сироп и ем, запивая кофе.

И опять Адам отвечает не сразу:

— Не имеет смысла больше узнать друг о друге?

— Не совсем так. — И наконец смотрю на него. Он возмущен, судя по выражению лица. — Я имею в виду, не похоже, что и ты откровенничаешь со мной.

Адам соскребает остатки яиц в кучу.

— Что ты хочешь знать? — смеется он, но в этом смехе нет никакого юмора. — В смысле, то, что нельзя найти в Гугле.

Я тяжело вздыхаю от досады и отставляю тарелку в сторону, уже пустую, за исключением бекона, который решила оставить напоследок.

— Адам, боже. Речь идет не об информации. Я уверена, что ты расскажешь мне все, что захочу узнать. И не сомневаюсь в этом. И я ничего не скрываю.

— Тогда расскажи мне что-нибудь. Хоть одну гребаную вещь.

— Зачем? — Я откусываю маленькие кусочки бекона. — Какой в этом смысл? Давай не будем придумывать то, чего нет, Адам.

Он рычит в раздражении.

—Ты продолжаешь говорить это. Как понять - то, чего нет? Я думал, что мы это уже проходили.

— Адам. Ты же не занимаешься сексом с тем, кого ты знаешь только сорок восемь часов и потом думаешь, что это будет союз, заключенный на небесах. Особенно, когда ты собираешься уехать. Это все, о чем хочу дать понять. — Я не должна испытывать разочарование, когда чувствую, что он не согласен. — Я отлично провела время, Адам. Ты удивительный. Все было просто невероятно. Честно, это были лучшие два дня в моей жизни, правда. Так что, спасибо.

— Так ты собираешься сказать, что не почувствовала... не знаю, как выразиться... связь? Ты не почувствовала это прошлой ночью? — Он сверлит меня глазами, и я отчаянно пытаюсь отрицать то, что в них вижу.

Я должна защитить себя и не могу пойти на это. Не могу позволить ему узнать, что я тоже почувствовала это, что все еще чувствую. Нельзя привязаться к нему. Не могу позволить эмоциям вырваться из клетки. Поэтому лгу:

— Возможно. Не знаю. Это был невероятный секс. — Что есть правда, которую, надеюсь, выпалила случайно. Не то, чтобы у меня было с чем сравнивать.

Адам долго смотрит на меня; его глаза пронзительные, требовательные и открытые. Я отчетливо вижу его эмоции. Вижу, что он что-то почувствовал, так же, как и я. Но это еще ничего не значит. Адам уезжает, и мы никогда не увидимся, так какой во всем смысл? Я стараюсь сохранить взгляд безразличным. На это уходит все силы. У меня есть жизненный опыт в укрытии эмоций, опыт в отрицании боли от одиночества, боли от кулаков или ремня приемного отца, боли от невозможности соответствовать, быть частью чего-то, иметь настоящий дом. Я знаю, как блокировать все это, как притвориться, что мне не больно. Знаю это так же, как и дышать, потому что всегда это делаю, делала и буду делать. Я представляю, как по кирпичику выстраивается высокая и крепкая стена в моем сердце, в душе, в чувствах.

После долгих секунд Адам залпом выпивает кофе и ставит чашку на столик с нарочитой аккуратностью, как будто борется с желанием разбить ее. И после он встает, расправляет плечи, выдыхает и уходит с принужденным контролем на балкон, закрывая за собой дверь.

Я остаюсь на месте, все еще притихшая и бесчувственная.

Но не могу оставить его в таком состоянии. Не могу уйти и позволить ему думать, что это ничего не значит для меня, или отойти в сторону, не тогда, когда вижу боль в его опущенных плечах, когда Адам наклоняется, облокачиваясь локтями на перила балкона.

Сегодня солнечное, прекрасное утро - на небе ни облачка. Чайка пролетает за окном, крича и махая крыльями. Адам стоит совершенно неподвижно, его широкая спина напоминает каменную скульптуру из мышц и кожи. Я хочу пойти туда, провести руками по его спине, плечам. Хочу поцеловать каждый позвонок. Почувствовать его кожу, скользя руками под резинкой трусов. Я хочу еще побыть с ним.

Мои ноги несут меня туда. Я не в силах остановить их, хотя знаю, что бы ни случилось дальше, я по-прежнему закрыта и не смогу его впустить. Но у меня нет сил побороть движения ног и остановить руки от желания открыть раздвижные двери. Не могу одернуть ладони от прикосновения к нему.

— Передумала? — спрашивает Адам, не поворачиваясь.

Мои губы прижимаются к его широкой спине между лопаток. Хочу ответить «Да». Но не могу ему врать. Я не передумала, а если скажу, Адам узнает правду. Если он посмотрит на меня, то поймет. Так что я просто потрогаю его. Поизучаю мускулистую грудь, медленно вычерчивая ладонями круги. Адам опускает голову, будто знает, почему я не отвечаю на его вопрос. Может, нет? Конечно же, знает. Он такой умный и проницательный и каким-то образом может читать меня. Адам делает глубокий долгий вдох, его грудь вздымается.

Звук открываемой двери предупреждает нас, что мы не одни. Балкон, на котором мы находимся, является общим, по крайней мере, для трех или четырех номеров. В каждом из них балкон выделен в отдельную зону с помощью пары деревянных, белых, двухметровых перегородок, которые являются одновременно и стеной, и скамейкой. Если стоять около перил, как мы сейчас, то можно увидеть другие балконы. Я слышу голоса пожилых мужчины и женщины. Они говорят о том, как здесь красиво и какой прекрасный вид. Деревянный пол скрипит под ногами, когда те приближаются к перилам.

Адам разворачивается, толкает меня назад, берет за плечи и двигает к скамейке-перегородке. Затем поворачивает меня лицом к стене, берет запястья в свои огромные руки и прижимает ладони к дереву. Его нога скользит между моими и раздвигает их врозь. А тело, как гора позади меня, заграждает все - солнце, плеск голубого пролива, балкон. Сердцебиение ускоряется, и пульс начинает стучать в ушах. Его руки скользят под футболку и касаются моей талии. Адам вдавливается мне в спину, и я чувствую, как его сердце бьется напротив моей спины, ощущаю, как он дышит, глубоко и быстро, чувствую его член, который становится толще и длиннее, все больше упираясь в мою попу.

Его губы прикасаются к моему уху.

— Ни звука, — шепчет Адам. — Даже не дыши громко.

Я киваю, и чувствую, как покрываются влагой внутренние стенки влагалища, как жар скручивается в спираль в животе. Его ладони скользят по нему, затем выше, накрывая грудь, поднимаясь и лаская, пока пальцы царапают соски. Жар и напряжение сжимают все внутри меня. Потом одна рука опускается между моих бедер, другая остается на груди, играя с одним соском, а затем с другим. Приходится прикусить губу - трудно удерживаться от вздохов и стонов, когда он скользит не одним, а двумя пальцами в мою щелочку.

Эти пальцы, боже... они погружаются в меня, растирают влагу по клитору и кружат, кружат, и я двигаю киской в ответ на его прикосновения, молча умоляя заставить меня кончить. Адам знает, точно знает, что мне нужно, чего хочу, и дает мне это. Он не растягивает удовольствие, не играет в игры, а доводит меня до оргазма в считанные секунды, что я даже чувствую терпкий соленый вкус крови на губе, которую прикусила в попытке хранить молчание.

— О, боже. Почему мы не приезжали сюда раньше, Боб? — дрожащий немолодой женский голос издается совсем рядом по другую сторону тонких деревянных стен. — Здесь так мило и приятно.

— Не знаю, — говорит мужчина, его голос доносится у края балкона. — Но мы приедем сюда снова в следующем году.

И вот раздается голос Адама - горячее дыхание у уха, еле слышимое.

— Не двигайся.

А потом он уходит. Я поворачиваю голову, чтобы внимательно посмотреть, как Адам тихо приоткрывает дверь, шагает внутрь, достает из тумбочки и рвет квадратный пакетик презерватива. Я остаюсь на месте и наблюдаю за ним; пульс зашкаливает, дрожь возбуждения не спадает, не дает отдышаться и сотрясает меня. Он оставляет открытой дверь, стоя внутри. Его глаза находят мои, чтобы убедиться, что я наблюдаю. Теперь, зная, что Адам полностью завладел моим вниманием, опускает шорты, оголяя эрегированный член. Напряженный, выпирающий высоко и гордо. Он раскатывает презерватив по всей длине и бесшумно, словно кошка, выходит на балкон, полностью обнаженный и бесстрашный. Встав позади меня, Адам медленно проводит пальцами вверх по моим бедрам, заднице, поднимая футболку. Оголив мой зад, затем грудь, он вытаскивает из одежды мою руку, потом другую, тоже обнажая меня. Я дрожу, но не от холода, а от того, что стою голая при свете дня и собираюсь быть оттраханной.

Адам наклоняется ко мне и руками пробегается по моим плечам, по рукам, к кистям. Его пальцы сцеплены с моими, а ладони поверх моих прижаты к дереву. Горячая грудь упирается мне в спину, а толстый член - покрытый резинкой стержень - расположен между ягодицами. Дыхание греет мое правое плечо, пока губы прикасаются к шее.

— Готова? — Слово теплым потоком щекочет мочку уха.

Я киваю. Это все, с чем могу справиться. И не дышу. Не в силах пошевелить ни одной мышцей, но все-таки постепенно наклоняю голову. Адам опускается, согнув ноги в коленях, и толкается бедрами к моей заднице, и чувствую, как широкий наконечник ствола проталкивается к клитору. Адам крутит бедрами, отчего вынуждена сдержать вздох. Еще один толчок, и мне приходится, склонив голову, как можно тише втянуть воздух сквозь стиснутые зубы. И после он чуть-чуть отодвигается и толкается; головка члена раздвигает киску, и я наклоняюсь сама, насаживая себя на него.

Рот распахивается в беззвучном крике. Адам выдыхает мне в ухо, пока член скользит внутри, дюйм за дюймом, и не входит в меня полностью.

— Ни звука, Дез, — шепчет Адам. Я качаю головой, и его зубы прикусывают мочку моего уха.

Он выходит и затем вонзается вновь, отчего меня всю трясет; я заполнена, распята от ощущения пульсирующей боли и пламени внутри, потребности, пресыщенности. А затем Адам тянет мои руки вниз по стене, нагибает меня, пальцами оборачивая мои запястья, и скользят вверх по рукам. Потом он теребит опустившиеся, колышущиеся груди, в то время как сам толкается в меня. Без всякого предупреждения член вколачивается внутрь в резком и карающем ритме. Тем не менее, Адам осторожен; каждый его толчок бесшумен, даже нет влажных звуков слияния наших тел.

В двух шагах от нас, Боб и Марта спокойно обсуждают внуков, предстоящие дни рождения, супружеские проблемы сына и невестки.

Напряжение во мне становится невыносимым, мощным, горячим, словно натянутая струна, и от каждого движения члена внутри становится все хуже, или лучше, или что-то вроде этого. Внизу нарастает огненная сила, закручивается спираль, а давление расширяется будто воздушный шар. Адам держится за груди, используя их как рычаг, пока трахает меня медленно и жестко.

Затем он резко, глубоко вонзается, высвобождая груди, и хватает меня за бедра, потянув меня на себя. Я вынуждена нагнуться еще ниже, так что приходится прижиматься к нему вплотную и опираться на стену руками, чтобы удержать равновесие. Теперь Адам погружается еще более медленно, осторожно, ладонями лаская мою попку, спину, изгибы бедер.

Я заставляю себя сделать вдох, понимая, что совсем перестала дышать на несколько мгновений. Тело согнута пополам, пока Адам вбивается в меня. Стараясь стоять не шелохнувшись, я принимаю то, что он дает мне, и погружаюсь в экстаз. Мне нет нужды двигаться, я и не хочу. Просто хочу позволить Адаму сделал это со мной, взять меня.

Но потом вулкан внутри меня грохочет, начиная детонировать, и все, о чем думала, что знала или хотела, или нуждалась, стирается. Единственное, чего хочу и в чем нуждаюсь, это кончить, почувствовать его глубже, заставить Адама продолжать трахать меня. Хочется сказать ему об этом, но нет сил говорить. Не помню, почему, но знаю, что не могу. Отчего всего лишь тяжело дышу, и едва слышный всхлип срывается с губ.

Рука Адама закрывает мне рот, заглушая вскрики. Вторая рука на бедре тянет меня, подгоняя. Я двигаюсь назад навстречу его выпадам, толкаюсь и развожу ноги еще шире. Его рука скользит вниз по моему бедру, сжимает колено и поднимает его. Я ставлю ногу на скамью, выпрямляюсь и чувствую, что Адам поднимается на носочки, вколачиваясь сильнее. В таком положении он достигает таких глубин, что невозможно не стонать, но его рука заглушает звуки. Адам тоже поднимает ногу на скамейку с противоположной стороны, и теперь буйно врывается в меня, хрипло дыша у моего уха. Его рука на моей грудях обхватывает одну, затем другую, при этом массируя и щипая соски. Другая скользит по внутренней поверхности бедра моей приподнятой ноги, касаясь нежных, чувствительных складок, затем пальцами потирает клитор, отчего я стискиваю зубы, чтобы не издавать никаких звуков. Вспышка сверхновой расползается во мне от самых ног и покалывающих пальцев до горячего, подобно солнцу, пожара, сжигающего мое естество. Я наклоняюсь к колену, нуждаясь в Адаме все сильнее и глубже.

Чувствую рокот глубоко в его груди - его дыхание перехватывает, а член сжимается от спазмов внутри меня. Его ритм становится обрывистым, и он кончает со мной, кончает сильно. Лицом Адам зарывается мне в шею, в волосы, что черной массой струятся между нами, вокруг его головы и лица. Он все еще трет клитор, чтобы я кончила сильнее или еще раз. Все, что я знаю, что меня разорвет на части оргазмом, потому что Адам трахает чертовски глубоко, жестко и быстро.

— Ты чувствуешь это, не так ли? Я знаю, что ты... бл*дь, Дез, ты должна чувствовать это, — бормочет Адам мне в ухо, кусая за плечо; так сильно прикусывает, будто собирается оставить свою метку. — Отрицай это, если хочешь, но я знаю, знаю, ты чувствуешь эту связь.

Я хочу хныкать; так много непогрешимой истины в его словах. Они словно стрелы поражают меня прямо в сердце.

— Молчи, Дез. Не говори ни слова. — Адам погружается под ритм своих слов, продлевая наш оргазм, даже когда посылает стрелу за стрелой истины в меня. — Не нужно. Я чувствую тебя. Знаю тебя. Бл*дь, бл*дь, ты такая невероятная. Ты чувствуешь нас, не так ли? Да, ты чувствуешь, ты, бл*дь, чувствуешь нас, Дез.

Нас трясет, и мы дрожим от оргазма, но Адам все еще вонзается в меня, хотя я там уже становлюсь более чувствительной, болезненной от того, что он брал меня так жестко и так много раз, пока не смогла получить достаточно.

Потом Адам выходит из меня, обхватывает за ноги и несет в комнату, укладывая на кровать. Я смотрю, как он снимает презерватив и выбрасывает, затем закрывает дверь и возвращается к кровати, нависая надо мной. Его губы опускаются так медленно, так нежно, что это почти разрывает меня, почти вытягивает правду.

Мне хочется сказать, что я чувствую нас, Адам. Но не могу.

Потому что боюсь. Потому что никому не могу доверять.

Потому что все, кому я когда-либо доверилась, причиняли мне боль. Те, кому не доверяю, тоже причиняли мне боль. Все делают мне больно. Это предопределено. Дом за домом, приемные родители за приемными родителями. Я хотела им доверять, любить их, быть частью их семей, а они всегда возвращали меня, причиняли боль, предавали меня.

Поэтому не говорю ни слова. Просто целую его в ответ и надеюсь, что Адам сможет почувствовать мое сожаление и глубоко похороненные эмоции.

Но поцелуй не кончается. Адам отстраняется, его губы разлучаются с моими, его дыхание на моих губах. Он целует мою шею и грудь, и я хочу его снова, хотя знаю, что у меня было все, что могла физически выдержать.

Член утыкается мне в бедро. Я не могу не прикоснуться к нему, и, дотронувшись, не могу не ласкать изумительную длину. Удивление проносится сквозь меня от того, как Адам реагирует, и наблюдаю между нашими телами, как ствол оживает в моей руке.

Адам целует мне соски, а потом вздыхает и смотрит на меня.

— Что ты делаешь, Дез?

— Я не знаю.

— Опять? — Это предложение.

Качаю головой.

— Я не могу... я хочу, но... не могу. Это было... так долго и мне... все еще больно.

— Тогда что ты делаешь?

Могу только развести руками.

— Не знаю.

Адам не останавливает меня, а продолжает нависать надо мной, опираясь на руки и колени. Мы оба смотрим, как я поглаживаю член и возбуждаю его вновь. Адам смотрит, смотрю я, пока моя рука скользит назад и вперед вдоль его длины. Я потираю большим пальцем головку, и Адам вздрагивает. Я делаю это снова и снова, поглаживая и растирая конец. Он поднимает голову, и его глаза встречаются с моими.

Не знаю, зачем это делаю. Я бы предпочла, чтобы Адам был внутри меня, и полагаю, что он бы предпочел то же самое, но ни один из нас не предлагает этого. Адам не двигается, а я продолжаю поглаживать.

— Дез..., — его голос низкий и урчащий.

Я смотрю на него, и знаю, что все, что чувствую, отражается в моих глазах. Во мне борется желание сказать то, что он хочет от меня услышать, - что чувствую нашу связь, и не хочу, чтобы он уходил, хочу, чтобы это длилось вечно, что я хотела бы остановить время и побыть с ним еще несколько дней или недель, или месяцев, что хочу, чтобы это просто длилось, и длилось. Я знаю, что страх уже здесь со мной, и знаю, что Адам уезжает, как и я.

Я чувствую нас. Эта мысль готова сорваться с моих уст.

Адам выгибает спину и едва ощутимо двигается в моей хватке. Он уже близко. Я хочу увидеть все это. Его лицо напряжено, глаза прикрыты и томны.

Адам толкается в мою руку, и я ощущаю, как член утолщается и пульсирует в ладони. Я замедляю поглаживания и сжатия. Горло Адама хрипит, он напряжен. Обхватываю обеими руками его ствол и сдавливаю одной рукой возле основания, а другой - головку. Взгляд Адама останавливается на мне, и ни на секунду его не отводит, даже не моргает. Его рот открыт, и он, задыхаясь, двигается сейчас только бедрами.

— Дез...

Он хочет что-то сказать, но я не смогу соврать ему или не ответить, поэтому приподнимаюсь и целую, а потом Адам разрывает поцелуй, и мы оба смотрим, как он кончает. Белая струя выплескивается из него и попадает мне на живот. Он снова толкается, и еще одна горячая и обильная струя бьет из него и попадает мне на грудь. Я продолжаю поглаживать член, пока семя капает на мою кожу.

Так... много... спермы.

Мне нравится, как все выглядит на моей коже - его сперма на мне и то, что я приложила к этому руку.

Адам дрожит, глубоко втягивая воздух, пока я ласкаю одной рукой его длину еще пару раз, и чувствую, как еще несколько капель капают мне на живот. Затем Адам падает на кровать, задыхаясь.

— Господи, Дез.

— И снова все то же самое, — говорю я, используя его же собственную шутку.

Я оглядываю грудь и живот, рассматривая блестящие, белые потеки спермы Адама, охлаждающие кожу. Боже, я хотела бы остаться. Хочу, чтобы он остался. Хочу больше его. Не хочу быть такой закрытой и недоверчивой. Хочу рассказать ему о себе.

Чувствую, как Адам трогает татуировки, и слова уже готовы сорваться с языка…

Но он уезжает. Адам возвращается к голливудской жизни, и, если откроюсь сейчас, то все будет гораздо больнее.

Так что я встаю и направляюсь в ванную. Его семя стекает по телу, и мне интересно, должна ли я чувствовать хоть каплю стыда за то, что вытворяла с ним. Но мне не стыдно. Я включаю воду и становлюсь под душ пока вода ощущается еще обжигающе горячей.

И смываю его с себя.

Когда я выхожу из душа, Адам уже одет в темно-синие джинсы и черную футболку. Он протягивает мне чистые, сложенные иную футболку и спортивные шорты.

— Думаю, возможно, тебе лучше надеть эту одежду, а не платье.

В общем, спасает меня от позора. Просто ох*еть, какой тактичный. Черт бы его побрал. Я беру их, надеваю бюстгальтер и трусики, потом шорты и футболку. Он даже позволяет мне взять его спортивные сандалии вместо шпилек. Платье и туфли кладу в сумку. Затем мы идем в тишине к лифту и спускаемся в холл. Все устремляют на меня глаза, а потом отводят в сторону. Если и очевидно, что мы вместе провели ночь, то взгляды подтверждают это. Я не чувствую стыда. Только сожаление, что отношения ощущаются гораздо иными, когда на самом деле они никогда не могли бы стать больше, чем просто на одну ночь.

Конное такси уже ожидает. Адам помогает мне подняться и садится рядом. Потом протягивает стодолларовую купюру возчику.

— Еще столько же, если вы никого больше не возьмете.

— Без проблем, — говорит мужчина и щелкает вожжами. — Куда ехать?

Адам говорит ему мой адрес, и лошади начинают двигаться вперед.

Поездка долгая и напряженная. Ни один из нас не готов откровенно говорить, особенно на глазах у водителя такси. Мы останавливаемся у моего дома, Адам выходит, протягивает мне руку, помогая спуститься, и провожает до двери.

— Я уезжаю через пару часов, — говорит Адам. — Сразу, как только соберусь.

— Знаю.

Тишина.

— Дез.... послушай, — начинает он, затем вздыхает. Его пальцы касаются моего подбородка. — Знаешь, есть столько всего, что я хочу сказать тебе прямо сейчас, но даже не уверен, с чего начать.

— Это то, что всегда случается, Адам. — Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, и чувствую, как сердце сжиматься, что это конец, и становится холодно. — Ты удивительный. Прошлая ночь была... и это утро... Боже. У меня даже нет слов.

Кажется, что Адам ведет борьбу с эмоциями, ища, что бы сказать. Он касается губами моих, но это холодное и бесстрастное прощание.

— Дай мне свой номер, — спрашивает Адам.

Какая ложь. Не холодная и бесстрастная. Я просто отказываюсь что-либо чувствовать.

Просто не могу смотреть на него.

— У меня нет номера. И у меня нет мобильного.

Он, кажется, озадачен этим.

— У тебя нет телефона?

Я качаю головой.

— Не-а. Какой смысл? Мне некуда звонить. Я вижу Рут каждый день, и этого... достаточно. К тому же, сотовые телефоны слишком дорогие.

— Тогда как же мне найти тебя?

— Боже, Адам..., — вздыхаю я.

Он выдыхает и отступает назад, принимая то, что его оттолкнули. Принимая и не злясь.

— Ладно, Дез. Я все понимаю. — Адам снова отступает назад в нерешительности, как будто ждет, что передумаю.

Но я молчу, и он потирает лицо рукой.

— Тогда, прощай, — говорит он слишком буднично.

— Прощай, Адам.

Сердце окончательно каменеет, когда он поворачивается и, не оглядываясь, забирается в экипаж.

 

ГЛАВА 8

ДЕЗ

Адам уехал, уехал давно. И это к лучшему. Но, боже, это отдается такой болью, которая никогда не перестанет болеть. У меня еще есть несколько дней на острове Макино перед отъездом, и я не могу дождаться, чтобы покинуть его. Просто хочется вернуться в Детройт, в школу и в ту дерьмовую жизнь, к которой привыкла.

Я не плачу, потому что никогда этого не делаю. И кроме того случая с глупой панической атакой, не плакала очень давно. Но это не значит, что мне не хватает всякой хрени. Я сижу на кровати и стараюсь не думать, не вспоминать, не размышлять. Но терплю в этом полную неудачу. Проходит полчаса, когда я вспоминаю, что сегодня понедельник, и у меня работа... началась час назад.

Дерьмо.

Быстро втискиваюсь в униформу и бегу сломя голову через весь город в офис.

Когда я вся потная с заплетающимися ногами вваливаюсь в кабинет Фила, он был очень удивлен, увидев меня.

— Дез? Рут заезжала сегодня рано утром, чтобы сказать, что ты заболела. Что ты здесь делаешь?

Боже, благослови Рут за то, что прикрывает мою задницу. Я вытираю лицо.

— Я… чувствую себя получше.

Фил смотрит на меня долгим взглядом, явно пытаясь понять, все ли со мной хорошо. В конце концов, он просто пожимает плечами.

— Как угодно. Ты здесь. Можешь и поработать.

После выдачи задания я усердно работаю, и когда заканчивается смена, работаю еще один лишний час, чтобы компенсировать утреннее опоздание. Затем направляюсь в конюшню и нахожу Мака, ее хозяина.

Мак – низкого роста, крепкий, недавно переехавший сюда среднего возраста мужичок с густой бородой и ласковыми карими глазами. На конюшне он строг к работникам и мягок с лошадьми, но любит меня, потому что я люблю животных.

— Привет, Дез, — бормочет он и протягивает грабли, чтобы собрать навоз. — Рад, что ты здесь. В дальнем конце не помешает немного помощи.

— Звучит хорошо. — Меняю рабочие армейские ботинки на запасную пару грязных сапог, которую Мак держит здесь для меня.

Я с энтузиазмом убираю навоз из пустых стойл, задерживаясь около тех, где есть лошади, чтобы погладить их носы и нашептать им всякую чепуху. Я просто тяну время. Не хочу возвращаться в общагу. Не хочу разговаривать с Рут. Не хочу ни о чем думать.

Так что продолжаю работать. Сгребаю навоз, бросаю его в тачку, пока она не заполнится, а затем вываливаю ее и начинаю снова. Я вычищаю грязь, пока руки не покрываются волдырями и не начинают болеть мышцы.

Больше, чем они болели раньше.

Появляется Мак, останавливается рядом со стойлом в нескольких метрах от меня, наблюдая за моей работой. Мюриэль, черно-белый Клейдесдал, высотой в 17 хендов (мера длины, равная 4 дюймам; 17 хендов – около 170 см) просовывает голову в коридор и толкает носом Мака. Когда я заканчиваю убирать стойло, Мак забирает у меня тачку.

— Убирайся отсюда, Дез. Знаешь, думаю, надо что-то оставить и для других.

Он грубоват и неразговорчив, но понимает мою потребность занять руки и никогда не задает лишних вопросов.

Уже на закате я покидаю конюшню и возвращаюсь в общежитие. Руки пульсируют, спина болит, а все остальное горит. Рут лежит на кровати, читая что-то на своем Kindle. Она кладет его вниз, когда я вхожу, и выжидающе смотрит на меня. А я игнорирую ее, снимаю комбинезон и надеваю шорты.

С опозданием понимаю, что это шорты, которые Адам оставил мне. Я соплю, а Рут продолжает смотреть на меня.

— Дез. Выкладывай уже.

Продолжаю игнорировать ее, заваривая кружку чая. Наконец, я сажусь на постель у ее ног, прислонившись к стене.

— Не хочу говорить об этом.

Она фыркает.

— Ни хрена. Ты никогда ни о чем не хочешь говорить. Но... ты должна мне хоть что-нибудь объяснить. Господи. Я оборачиваюсь, а тут Адам, мать твою, Трентон стоит и спрашивает тебя. Добавь к этому, что ты выглядела как контуженая, прошлой ночью... что-то случилось, и он как-то связан с этим. И потом ты не пришла ночью домой, и теперь здесь... и на тебе лица нет. Поэтому повторяю еще раз, выкладывай, сучка.

Я тереблю мягкую, тонкую ткань шорт Адама и ненавижу, как и очень люблю, что они пахнут им. А футболка даже сильнее.

— Я вчера вечером встретила Дилана Вейла.

Ее глаза сужаются.

— Не пытайся отвлечь меня. Ты расскажешь мне ВСЕ о том, о чем уже однажды говорила, - почему Адам Трентон был здесь и почему на тебе его одежда, и где ты была прошлой ночью.

Единственный человек на Земле, который знает, что я девственница (или была ей) - это Рут, но даже она не знает почему, хотя, думаю, подозревает правду. Поэтому пожимаю плечами.

— Прошлой ночью я была с Адамом. — Провожу пальцем вверх и вниз по бедрам и отказываюсь смотреть на Рут.

— С Адамом. — Чувствую, что она обрабатывает все возможные значения слов, затем приподнимается, подвигается ко мне и берет мое лицо в руки, заставляя меня, наконец, посмотреть на нее. — И когда ты говоришь «с Адамом», ты же не имеешь в виду, что ты с Адамом…?

Я просто минуту смотрю на нее, затем отвожу лицо от ее рук.

— Может быть, — бормочу я.

— Ты потеряла девственность с Адам Трентоном? — Рут почти что орет, потом хлопает руками по рту. — Дез! Какого хрена? Ты потеряла разум? О чем ты думала? Черт подери. Черт подери. О чем ты думала?

— Рут, Господи Иисусе, женщина, успокойся.

Она подпрыгивает на кровати.

— Успокойся? Успокойся? Какого черта ты предлагаешь мне успокоиться? Как это произошло? Почему это произошло? Как это было? Говори, женщина, говори!

Я прочищаю горло.

— Если ты заткнешься на хрен на пять секунд, я расскажу, что смогу. — Делаю глубокий вдох и выдох. — Я встретила его на днях. В пятницу. Он был на экскурсии в экипаже, увидел меня, и по причинам, по которым не могу притворяться, что понимаю, решил соскочить, подойти ко мне и заговорить...

Я рассказываю ей про помадки, последующий визит в бар, про шторм, церковь, про то, что целовалась с ним и про паническую атаку. Когда добираюсь до того, как он пригласил меня на прием, Рут снова теряет самообладание.

— Подожди. Подождиподождиподожди. Он взял тебя на ВЕЧЕРИНКУ? На то грандиозное Голливудское событие, о котором все говорят в отеле ВСЕ ГРЕБАНОЕ ЛЕТО? Адам Трентон. Тот самый Адам Трентон. Взял ТЕБЯ... на прием?

Я тоскливо пожимаю плечами.

— Может быть. Да. Ладно. Да, он взял меня. Я не знала, что это будет так. Боже, я думала, что это будет... даже не знаю. Не ЗНАЮ, о чем я думала. — Стучу головой о стену достаточно сильно, чтобы стало больно. — Оу.

— О*уеть, Дез.

— Точно.

— Тебя фотографировали?

Я смеюсь саркастически.

— Только около миллиона раз, — усмехаюсь я. — Ну а теперь ты хочешь услышать о Дилане Вейле?

— Ты действительно встретилась с Диланом Вейлом? По-настоящему? Ты говорила с ним?

Моя ухмылка превращается в зловещую.

— Говорила с ним? Я танцевала с ним медленный танец.

Рут перестает дышать и обмахивает руками лицо. Я не уверена, зачем. В конце концов, она выдыхает вопрос.

— Медленный... медленный танец? С моим Диланом?

Я пожимаю плечами.

— Ну, насколько могу судить, он принадлежит больше Роуз Гаррет. Но да, с твоим Диланом. Великое дело. Я имею в виду, он был таким же горячим, как ты продолжаешь описывать его мне, плюс, может быть, даже чуть горячее. Но он зануда. Весь танец рассказывал о шоу, что это была его идея, и как продюсерам пришлось просить его пробоваться на главную роль, бла, бла, бла. Тебе бы понравилось, но мне было скучно до слез. Меня меньше всего заботит этот сериал. Но он был чертовски милым. — Я накручиваю прядь волос на пальцы и отвожу взгляд. — Но все же не таким горячим, как Адам...

Рут никак не может отдышаться.

— Господи, Дез. Я так завидую, не думаю, что смогу дружить с тобой еще пару минут.

Она встает, шарит в нашем маленьком холодильнике и достает бутылку водки. Затем садится с ней на кровать, отвинчивает крышку и делает длинный глоток прямо из бутылки. Проглатывает, шипит и протягивает мне. Я недолго смотрю на бутылку; редко пью, но эта ситуация требует пить водку прямо из горла. Делаю глоток и запиваю чаем.

Рут забирает у меня кружку и крадет пару глотков, затем протягивает ее обратно.

— Дилана Вейла в сторону - и знаешь, я серьезно сейчас, потому что Дилан буквально ВСЕ для меня – так что случилось, Дез?

Так кружится голова.

— Мы трахались.

— Хотелось бы поподробнее.

— Я не собиралась. У меня была паническая атака, ради бога. Но... он просто невероятный, Рут. И не смогла. Я пробовала. Но он поцеловал меня, и я утратила все чувства. Адам милый, и еще он не принимает ответ «нет», что просто невероятно. Когда я психанула, он обнимал меня и не спрашивал, что случилось, а сделал мне чай и отвез домой. Не задавал вопросов. А потом, после торжества, я просто... хотела его, Рут. Хотела его так сильно, не желая больше быть девственницей. И, понимаешь, я больше не хочу бояться.

Рут требуется много времени для ответа.

— Да. Понимаю. Действительно, действительно понимаю. — Она делает еще один небольшой глоток и протягивает бутылку мне. — Он знает?

Качаю головой.

— Я ничего ему не сказала. Как ты это объяснишь? Я что, просто должна была остановить его посреди самых удивительных ласк, что когда-либо случались в моей жизни, и вдруг сказать: «Эй, кстати, я девственница»?

— Да, Дез, должна была, когда это необходимо. Это не то, что ты можешь просто не сказать парню. Это серьезно.

Я тяжело вздыхаю и глотаю водку из бутылки, позволяя теплу распространяться внутри меня.

— Точно. Я не хочу, чтобы это было серьезно, а просто желала, чтобы он хотел меня. Я бы струсила, если бы рассказала ему. И он вряд ли бы продолжил, если бы, опять же, рассказала ему.

Рут пожимает плечами и кивает одновременно.

— Наверное, я понимаю. До сих пор думаю, что это пи*дец как сомнительно, и на его месте я была бы зла, но понимаю. Так ты собираешься сказать ему?

Я качаю головой.

— Не-а. Он давно уже уехал.

Рут сидит поперек кровати рядом со мной, головой к стене и с ногами, свисающими с края матраса. Затем поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня.

— Уехал? Куда он поехал?

— Адам был здесь только на выходные. Он вернулся туда, где они снимают фильм. На какую-то студию в Лос-Анджелесе.

— Итак, позволь мне кое-что уточнить: ты отдала свою девственность тому самому Адаму Трентону, с которым провела одну безумную ночь, и он не знает?

Я киваю.

— Вроде того.

— Ты собираешься снова увидеться с ним?

Качаю головой.

— Как? Он никогда не вернется в Мичиган, и даже если вернется, как бы он меня нашел или я его? И зачем? Это был просто... один единственный раз. Я знаю это, он знает это. Все. Конец.

Рут, на которой явно начинает сказываться выпитое, смотрит на меня слишком проницательно.

— Хреновая из тебя врушка, Дез Росс. Он тебе нравится. Ты расстроена и не выпила бы всю мою долбаную водку, если бы не была в полном раздрае из-за этого.

Я вдруг чувствую себя слишком пьяной, чтобы спорить. И слава богу. По крайней мере, теперь я могу не вспоминать об Адаме некоторое время.

Беру бутылку водки и пью еще, пока Рут не выхватывает ее у меня и, спотыкаясь, идет к холодильнику и убирает ее подальше.

— Полегче, детка. Тебя стошнит, если продолжишь в том же духе.

Детка. Адам называл меня деткой. Это слово было только его. «Детка» то и «детка» се. Мне нравилось.

Нет больше детки.

— Не называй меня так, — произношу я заплетающимся языком.

— Он тебя так называл?

Я киваю и не вполне могу понять, почему нахожусь уже в горизонтальном положении и почему моя подушка пахнет шампунем Рут. Она гладит меня по голове, и понимаю, что лежу на ее коленях. Подруга обнимает меня, гладит волосы, и мне интересно, почему ее колени мокрые.

— Все будет хорошо, Дез. Ты будешь в порядке. Тише, милая. Все хорошо.

Оу.

Это же плачу я.

Проклятье.

* * *

АДАМ

Поездка на пароме обратно на материк - самая длинная морская прогулка в моей жизни. А затем следует самая тихая, самая длинная и неловкая в моей жизни поездка на машине. Я сижу сзади в огромном черном «линкольн навигатор» с Гаретом и Роуз, пока мы едем назад в другой конец страны - возвращаемся к съемкам. Обратно к жизни.

В конце концов, после, примерно, трех часов напряженной тишины, Роуз ворчит в отчаянии.

— Господи, Адам. Какого черта с тобой случилось? Ты ведешь себя так, словно кто-то насрал в твои хлопья.

Не могу сдержать смех.

— Ух ты, Роуз. Неплохая фигура речи.

— Ну, это правда.

Гарет задремал на переднем сиденье, и Оливер, водитель, разговаривает с кем-то через гарнитуру Bluetooth.

Я долго смотрю в окно, прежде чем ответить.

— Просто... все пошло не так, как ожидал.

— С этой девушкой? Как ее звали? Дез?

Я киваю.

— Да. Дез.

Роуз гладит мою руку.

— Ну, в любом случае, не похоже, что у тебя сейчас есть время на такие вещи. Но я не уверена, что ты сделал такое уж одолжение бедной девушке, поставив ее в центре всеобщего внимания. Дез привлекла к себе много лишних глаз, и не думаю, что она к этому готова.

— Но хоть что-то я могу сейчас сделать, не так ли?

— Нет. Думаю, нет. — Роуз на мгновение задумывается, а потом фыркает. — Я имею в виду, если ты так считаешь, тогда так оно и есть.

— Какого черта это значит?

Она пожимает плечами.

— Ничего.

— Я не в настроении играть в игры, Роуз, — произношу, закрывая глаза.

— Всегда что-то можно сделать, ты, большой тупица. Если хочешь ее, то придумаешь что-нибудь.

— Это не так просто.

Роуз пожимает плечами.

— Конечно, нет. Когда в последнее время что-нибудь было просто?

— Она выразилась вполне ясно: одна ночь, и на этом все.

— Но?

Я отворачиваюсь и смотрю в окно.

— Но... похоже, что она просто сбежала.

— Если это то, что хочет Дез, то ты должен уважать ее решение. — Роуз убирает назад светлые волосы. — Но, иногда, мы, женщины, говорим себе и действуем, будто хотим одного, когда на самом деле, в глубине души хочется совсем другого, и мы просто... не желаем по каким-то причинам позволить себе иметь это. Как правило, потому что боимся того или иного.

— Ну, это проясняет многие вещи. Спасибо, Роуз.

Она хлопает меня по колену.

— Нет проблем.

 

ГЛАВА 9

ДЕЗ

— Хм. Дез?

Это Рут спрашивает лежа, свернувшись калачиком в углу дивана в нашей детройтской квартире. Мы только вчера вечером вернулись домой, и никогда бы не подумала, что скажу это, но я рада быть здесь. У меня после отъезда Адама оставалась еще одна неделя на острове Макино - и это была одна из самых длинных недель в моей жизни.

Я не отрываю взгляд от книги.

— Что?

— Ты должна это увидеть. — Когда я не отвечаю, она встает и швыряет свой трехлетний телефон ASUS на мои колени. — Дез. Ты должна увидеть это прямо сейчас.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы осознать то, что вижу. Это статья на сайте какого-то скандального издания о знаменитостях.

И там фотографии...

Мои.

С Адамом.

Я выгляжу горячо.

Заголовок гласит: «Новое страстное увлечение Адама?» И под заголовком я имею в виду огромные жирные буквы в верхней части сайта размером шрифта под сотню, сопровождаемый фотографией за фотографией. Крупным планом мы с Адамом, держащиеся за руки на моменте, когда он что-то шептал мне на ухо. На одном фото, где его рука вокруг моей талии. На другом - наш медленный танец, где я с выражением крайнего восторга на лице.

— Ты в Entertainment Now, Дез. — Рут шагает в шлепках и цепляет сумочку со стойки. — Я должна пойти и получить это в печатном виде.

Я сижу в шоке, пока она не исчезает за дверью. Бегло прочитываю текст, который представляет из себя обычные домыслы:

«Недавно сердцеед из боевиков Адам Трентон был сфотографирован на благотворительном ужине с таинственной новой возлюбленной. Пара отказалась давать комментарии нашим журналистам с места события, но источники говорят, что они были замечены вместе несколько раз за выходные. Адама, который по слухам будет сниматься в сиквеле прошлогоднего кассового блокбастера «Фулкрум», не видели с тех пор, как он и звезда «Сада зла» Эмма Хейес расстались в начале этого года на фоне водоворота постоянно меняющихся слухов. О его новом любовном увлечении никто не знает, но если она такая же привлекательная, как на этих фотографиях, то что-то нам подсказывает, мы ее еще увидим - и очень скоро».

И внизу статьи фотография, снятая с большого расстояния, где я сажусь в экипаж около Гранд Отеля. Одетая явно в одежду Адама.

Дерьмо. Дерьмо.

Дерьмо.

Рут примчалась обратно в квартиру с глянцевым журналом в руке. Она всматривается в статью, даже не успев сесть на диван рядом со мной.

— Мать твою, Дез! — Она сует журнал в мои руки. — Это невероятно! О тебе, девушка, пишет в своем блоге Перес Хилтон! Это грандиозно. ГРАНДИОЗНО!

— Грандиозно плохо, Рут.

Она смотрит на меня в недоумении.

— Дез. Ты провела выходные с одним из самых завидных и желанных холостяков на свете. Когда он и Эмма официально объявили себя парой, все женское население мира сошло с ума. Когда они с Эммой расстались, девчонки стали еще более помешанными. И теперь, когда Адам был замечен с новой девушкой, все станет даже еще безумнее, особенно, если ты - загадка для всех. Никто не знает, кто ты и откуда появилась, и поверьте мне, дорогая, они все выяснят.

Рут берет мои руки в свои и крепко сжимает.

— А ты, бл*дь, что думала? Ты действительно самое что ни на есть частное лицо и позволила себя фотографировать на суперэксклюзивном благотворительном ужине. А как тебе это? — Она стучит по последней картинке, где я в одежде Адама. — Этот снимок, очевидно, сделан на следующее утро. Ты выглядишь сексуально и шикарно, типа я-только-что-провела-о*уительную-ночь.

Я прячу лицо в руках.

— Что же мне делать?

Рут пожимает плечами.

— Куколка, я даже не знаю.

— Не думала, что такое могло случится. Боже, я не знала.

Рут идет на кухню и смешивает «Маргариту», которая у нее получается исключительно потрясающе.

— Хорошая новость в том, что у тебя нет телефона, и ты не арендуешь квартиру. Так что найти тебя будет чертовски трудно, практически невозможно. Ну я так думаю и хочу сказать, что на этих фотографиях ты выглядишь совсем не так, как обычно. Не то, что ты не красивая, но Дез, дорогая, ты это скрывала от меня. Я понятия не имела, что ты можешь так преобразиться!

Я беру «Маргариту» в стакане из-под сока, потому, что у нас нет специальных бокалов.

—Мне то казалось, что не делала ничего особенного. Нанесла немного макияжа! Боже. Если бы знала, куда он меня приведет, то не пошла бы. Ведь там были не только Адам и Дилан. Я там встретила Гарета Томаса, Роуз Гаррет, Лоуренса Брэдфорда, Эми Джонс... полно безумно известных людей... и я, — издаю судорожный вдох. — Роуз зажала меня в ванной на ужине и предупредила, что такое может случиться.

Рут выдает мне кислое выражение.

— Прислушайся к себе. Говоришь про Роуз, как будто она твоя подружка. Это же Роуз, мать твою, Гаррет, Дез. Боже.

Я залпом выпиваю «Маргариту», которая оказалась очень крепкой.

— Ты думаешь, я не понимаю, насколько нереально все это? И похоже на сон. Не знаю, что еще сказать, Рут.

Она снова наполняет мой стакан и садится рядом.

— Ты скучаешь по нему, да?

— Я едва знаю его и провела с ним всего… даже не полных два дня.

— Но..., — Рут делает паузу, потягивая коктейль и делая глоток, — ты все еще скучаешь по нему.

Я прикладываю стакан ко лбу.

— Да. Но стараюсь этого не делать. Не думать о нем. О той ночи. Правда это невозможно. — Приподнимаю голову, чтобы встретиться глазами с Рут. — Не думаю, что когда-нибудь смогу забыть эту ночь.

— Как бы ты смогла? Это бывает… один раз в жизни.

Мне бы хотелось, чтобы это было на всю жизнь, а не раз в жизни.

* * *

ДЕЗ

На следующий день я ухожу после последнего занятия в университете Уэйна и ожидаю автобус, который отвезет меня к Детройтскому Университету, где работаю дворником. Я стою с наушниками, забыв о времени, уставшая, и идти на работу нет никакого желания. И вдруг чувствую похлопывание по плечу. Я вытаскиваю наушники и поворачиваюсь лицом к человеку, который это сделал. Он на несколько лет старше меня, одет в узкие темно-синие джинсы, подвернутые до лодыжек выше пары блестящих, высоких, расшнурованных армейских ботинок. На нем белая рубашка на пуговицах, ярко-фиолетовый шарф, повязанный на шее как галстук и расширяющийся книзу черный пиджак с медными пуговицами, который напоминает мне чем-то тот, что могли бы носить офицеры в Гражданскую войну. Светлые волосы зачесаны на одну сторону, ресницы накрашены тушью, на скулах румяна, а ногти накрашены в тот же цвет, что и шарф.

Он восхитителен, в сказочном смысле.

— Ты Дез? — спрашивает парень, и, даже если бы у меня и возникли какие-либо сомнения в его сексуальной ориентации, голос бы все равно выдал ее.

Я делаю безразличное выражение.

— Чего тебе?

Он протягивает мне визитную карточку:

Томас Рейберн, поиск талантов

Агентство «Сидни Уивер»

12345 Пятой Авеню, Нью-Йорк

212-555-6789

Моя первая мысль – можно ли называть его «Том» или «Томас». Во-вторых, что он хочет от меня?

Я закрываю глаза, потом отдаю визитку обратно.

— Неинтересно.

— Ты даже еще не слышала, что я тебе предлагаю, Дез, — смеется Томас.

— По-прежнему не заинтересована.

— Ты когда-нибудь слышала об агентстве «Сидни Уивер»? — Он пододвигается, чтобы встать поближе ко мне.

В облаке дизельного выхлопа прибывает автобус, тормозя с визгом, и Томас заходит первым оплачивая два билета.

— Какого черта ты хочешь, Том? — я произношу «Том», полагая, что никто, неважно гей он или нет, не желал бы, чтобы его называли Томасом. — И зачем ты заплатил за мой билет?

— Присаживайся, конфетка, и я скажу тебе, чего хочу. — Он нетерпеливо машет рукой в сторону двух свободных мест в передней части салона. Я проскальзываю к окну, и Том садится рядом. От него пахнет дорогим одеколоном и чуть-чуть марихуаной. — Поскольку ты не ответила на мой вопрос, смею предположить, что ты не знаешь о нем. Мы являемся ведущим модельным агентством и представляем всех самых успешных и талантливых моделей в мире. И Дез? Мы хотим тебя. Мы видели фотографии с торжества на Макино, и сладкая, ты выглядела невероятно.

Я фыркаю.

— Не знаю насчет вашего агентства, но знаю, что модели должны быть тридцать шестого размера, так? И также знаю, что никогда не буду худой. Так что, это ложный след, конфетка.

— Тридцать шестого? Это смешно. — Том достает из кармана электронную сигарету и затягивается, что заставляет ее кончик светится синим, а затем выдыхает облако дыма без запаха. — Давай без шуток. Разве ты никогда не слышала о моделях размера плюс?

— Так теперь я плюс-сайз? — мой голос угрожающе спокойный.

Для приличия Том слегка краснеет.

— Я не навешиваю никаких ярлыков, сладкая, просто именно так это называется в индустрии моды. И им нужны таланты. — Он делает еще одну затяжку электронной сигареты, а затем кладет ее обратно в карман. — Ты знаешь, сколько звонков от интересующихся тобой мы получили после этих нашумевших фотографий? Догадайся. Мне хочется, чтобы ты угадала.

Я качаю головой.

— Четыре?

Он фыркает.

— Двести не хочешь? И это только в первый день. Все хотят знать, представляем ли мы тебя, и если нет, то как скоро мы могли бы это сделать. Кацик, Торрид, Лейн Брайант, Майкл Корс, Бетси Джонсон, они все хотят тебя. Это значит, что мы хотим тебя.

Стать моделью? Мне?

Но я отвечаю не сразу.

— Мне ничего неизвестно о том, как быть моделью. — И бросаю на него быстрый взгляд. — Плюс, смотрю телевизор, откуда наслышана о том, как жесток модельный бизнес. У меня нет никакого интереса в подписании какого-либо договора, который сделает меня фактически рабом.

Том выглядит ошеломленным.

— Дез. Дез. Мы не из таких агентств. Боже, я никогда не был так оскорблен в своей жизни. Такие контракты берутся из... Боже, они ничуть не лучше, чем гребаные публичные дома, о’кей? Мы представляем талант. Красоту. Класс. И мы можем обучить тебя. Вот что мы делаем.

— У меня есть татуировки.

Том фыркает.

— Ну, для этого есть фотошоп, ясное дело. Не для того, чтобы сделать тебя менее похожей на себя, конечно, но мы используем его для таких вещей. Прикрыть татуировки и любые дефекты.

— Да уж, дефекты. — Я защипываю лишнюю плоть на животе между большим и указательным пальцами. Потом отворачиваюсь.

Том качает головой и выглядит грустно.

— Боже, у тебя из-за этого бывали трудные времена, не так ли? Ты красивая, Дез. В самом деле. Ты видела меня? Очевидно, я знаю, о чем говорю, верно? Моя работа - находить красивых людей и ставить их перед камерой. Меня бы не было в этом, — он понижает голос и шепчет мне на ухо, — очень, очень грязном автобусе в центре Детройта, если бы ты оказалась не такой, какой мы представляли.

— Спасибо, Том. То, что ты говоришь, замечательно. Но все это второстепенно, у меня есть свои карьерный планы. Семестр вот-вот начнется. Я не могу просто все бросить.

— Карьерный план, да? — Он разглядывает меня, его длинные, густые ресницы касаются щек. — Это хорошо. Здорово. Уверен, что ты надрывала задницу, чтобы получить то, что у тебя есть. Но, дорогая, задумайся на секунду. На самом деле, подумай. Возможно, это единственная в жизни возможность убраться из Детройта, чтобы сделать что-то другое, что-то захватывающее. Ты даже не позируешь на этих фотографиях, и одета в нечто, без макияжа, волосы великолепны, но очевидно, уложены тобой. А это платье? Милая, подумай, как круто ты будешь выглядеть в платье от кутюр с профессиональной прической и макияжем. У тебя такой тип лица, волосы и тело, что можно продать сумасшедшее количество экземпляров. Я серьезно.

— Томас…

Он берет мою руку.

— Дез, это совет от одной потрясающей сучки для другой: «Если уж что-то плывет тебе в руки, грех этим не воспользоваться». Люди хотят тебя сейчас. Учеба подождет. Твоя карьера подождет. А такая возможность? Она не будет ждать. Ты востребована сейчас. У меня есть работа для тебя сейчас. Через месяц или два, или три, агентство пойдет дальше, найдут кого-то другого. Ты должна позволить мне поставить тебя перед камерой сейчас. Не завтра или в следующем году, а сейчас, пока они хотят твой образ.

— Ух ты, Томас. Ты действительно хороший продавец, ты знаешь это?

Он ухмыляется.

— Дорогая, я бы ничего не достиг в своей профессии, будучи неопытным, — он делает паузу и прикладывает указательный палец к губам. — Ну, если хорошо подумать, это может быть не единственно верным...

Я краснею.

— О мой бог.

Том смеется.

— Я всего лишь шучу... или нет? — Он поднимает руки, когда я открываю рот. — Серьезно, правда. Это не рекламный трюк, Дез. Я серьезно. — Том снова протягивает мне свою визитку. — Погугли нас. Подумай об этом. Поговори с друзьями. И когда придешь к какому-нибудь решению, позвони мне. Но не тяни слишком долго, хорошо?

— Я подумаю об этом.

— Приезжай в Нью-Йорк, Дез. Ты не пожалеешь об этом.

Автобус скрипит, подъезжая к остановке, и Том выходит. Я наблюдаю, как он кашляет и машет рукой перед лицом, чтобы отмахнуться от выхлопов, затем садится в черный автомобиль, который, видимо, следовал за автобусом, и уезжает.

Остаток пути я рассматриваю визитку.

Отрабатывая смену за уборкой учебных классов, я все время думаю о визитке, лежащей кошельке, и о том, что она значит.

Потом всю дорогу домой думаю о Томе, и мне интересно, смогу ли я сделать это.

Когда возвращаюсь, Рут смотрит последний эпизод сериала «Оранжевый – хит сезона» на ноутбуке. Я достаю визитку Тома из сумочки и кладу на клавиатуру.

Рут останавливает просмотр сериала и разглядывает карточку.

— Что это?

— Этот парень следовал за мной полпути до работы и утверждает, что модельное агентство хочет, чтобы я переехала в Нью-Йорк и стала моделью.

Рут в изумлении смотрит на меня.

— Моделью?

Я пожимаю плечами.

— Это то, что он сказал. Модель, рекламирующая одежду больших размеров. — Мне ненавистно даже говорить эту фразу; я – та, кто я есть, и нахрен ярлыки.

Рут открывает браузер и печатает название агентства. Я сижу и смотрю, как она прокручивает результаты. Через несколько минут, она поворачивается ко мне.

— Они выглядят, как настоящие. Я видела некоторых из этих моделей раньше.

— Но... хочу сказать, я? Модель? Даже не знаю, что и думать.

Рут пожимает плечами.

— Это заинтересовало тебя? Ты смотрела со мной «Топ-модель по-американски». Ты знаешь, как они представляют этот бизнес.

— Не знаю. Я имею в виду, что часть меня сомневается. После всех этих вопросов, что кричали мне, было тяжело. Но на самом деле фотографироваться... это здорово. Я имею в виду не те неприглядные утренние снимки, что есть полный отстой. Но... не знаю. Понимаешь, часть меня хочет, по крайней мере, попробовать это.

— Ты действительно переедешь в Нью-Йорк? Отложишь получение диплома магистра, оставишь Детройт, оставишь меня? — Рут закрывает ноутбук и очерчивает пальцем логотип на верхней крышке. — Послушай, Дез. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Ты мой лучший друг. И если ты уедешь, я буду радоваться за тебя, конечно, если этого хочешь. Я просто... буду скучать по тебе. Но... это большой шаг. И это не похоже на тебя.

— Никогда прежде я не чувствовала себя красивой, Рут. Я научилась принимать тот образ жизни, что выбрала, и ценить, что имею. Но это не то же самое, что ощущать себя по-настоящему красивой. И я чувствовала себя так с Адамом и на ужине. И Том, парень, которого встретила сегодня, заставил меня почувствовать себя таким же образом. Что я еще должна потерять? Мои кредиты и стипендии могут быть приостановлены, верно? Такое может никогда не повториться снова. Если я закончу магистратуру и устроюсь на работу, то, наверное, никогда не покину штат Мичиган. Вот и все. Это мой шанс... сделать что-то. Может быть стать кем-то другим, а не той, что я всегда была. Имеет ли это какой-нибудь смысл?

Рут кивает.

— Да, имеет. Я понимаю. Правда, — она мне улыбается, но это грустная улыбка. — Тогда лучше позвони ему, ладно? — И протягивает мне свой сотовый телефон.

Я набираю номер из визитки. Гудок второй, третий, четвертый, а затем слышится голос Тома на другом конце.

— Том.

— Привет, ммм, это Дез.

На заднем плане слышно много криков, смеха и музыки, затем звук закрывающейся двери, и все окутывается в тишину.

— Дез, привет. Ты поедешь со мной в Нью-Йорк или нет?

— Да. Думаю, что да.

— Ты сделала правильный выбор, Дез. Дай мне адрес, и я заеду за тобой в среду днем.

— В эту среду? — Мой голос тонкий и дрожащий. Сегодня понедельник; я приехала домой после летней работы менее недели назад.

— Я знал, что ты согласишься, поэтому позвонил Сидни, и она уже запланировала твою первую фотосессию на следующей неделе. Нам нужно очень многое успеть сделать до этого времени, сладкая. Нужно подготовить тебя к дебюту.

— Со мной заключат контракт или что-то вроде этого?

— О, конечно же, да. Но я объясню тебе все, когда мы доберемся до Манхэттена. Сидни, Рошель и я пройдемся от начала до конца и объясним тебе все шаг за шагом, постатейно. У тебя также будет около тысячи встреч с косметологами, стилистами и все такое, плюс Сидни хочет с тобой встретиться, а потом будут фотосессии и... просто куча разных забавных вещей. А сейчас собирай вещи. Увидимся в среду.

Связь обрывается, и моя голова идет кругом.

Я собираюсь стать моделью... в Нью-Йорке.

* * *

АДАМ

Гарет зол на меня, как черт, но меня это даже не заботит. Мы должны завтра поехать в Лондон, а сейчас я нахожусь в Детройте. Мы закончили студийные съемки и должны уже делать натурные. Лондон, Прага, а затем Токио. На данный момент я должен быть с остальными актерами и проводить предварительную читку сценария. Но вместо этого я в отделе регистрации Государственного Университета Уэйна и пытаюсь выследить конкретную черноволосую красавицу.

Я потратил месяц с того благотворительного ужина, пытаясь делать вид, что оставил Дез в прошлом, но не могу обмануть даже себя. Я продолжаю думать о ней, мечтать о ней. Даже Гарет заметил, что со мной что-то случилось, а он, как правило, не обращает ни на что внимание, если только это не касается фильма.

Роуз, в конце концов, вытащила меня, чтобы сдвинуть с мертвой точки; она пригласила выпить и велела - очень подробно - перестать быть гребанной киской и найти Дез.

И вот я здесь.

— Чем могу помочь? — спрашивает женщина постарше за стойкой с седеющими каштановыми волосами и усталыми глазами. Она, кажется, не узнала меня.

— Привет. Я пытаюсь найти подругу, которая, думаю, здесь учится.

— Имя?

— Дез. Дез Росс.

Она печатает на клавиатуре несколько секунд.

— Дез Росс не зарегистрирована. Она есть в нашей системе, но не похоже, что она зарегистрировалась на занятия в этом семестре.

— Не могли бы вы дать мне адрес или номер телефона, которые у вас есть?

Женщина всматривается в меня поверх оправы своих очков для чтения.

— Сожалею, но не могу, и даже если бы захотела, я не вправе раздавать эту информацию, — она прищуривается. — Я вас знаю?

Неужели я выше того, чтобы использовать свою известность, чтобы найти Дез? Нет, черт возьми.

— Возможно, — говорю, желая, чтобы она узнала меня, но не желая устраивать сцену.

Она постукивает пальцем по столу.

—Мой внук затащил меня в кино на какую-то стрелялку. Это были вы?

— Возможно. У меня есть некоторый актерский опыт. — Я склоняюсь ближе, скрестив руки на стойке и заговорщически шепчу. — Послушайте, мэм. Это важно. Мы с Дез… потеряли связь, и я отчаянно пытаюсь найти ее. Вы сможете хоть чем-то мне помочь?

Женщина щелкает мышкой, что-то набирает на клавиатуре, поглядывая на меня время от времени. Через мгновение, я слышу жужжание принтера, и она тянется, чтобы схватить лист бумаги. Затем берет ручку из стакана и придвигает ее мне с бумагой; я беру их, видя, что она распечатала промо-кадр из «Фулкрума».

— Как зовут вашего внука?

— Дэн.

Я пишу быстро и небрежно на белой рамке над картинкой: «Дэн, у тебя потрясающая бабушка. Спасибо, что смотришь нас!» Потом подписываю свое имя большими и неаккуратными буквами над моей головой на картинке и передаю картинку женщине. Она читает записку, а затем бросает на меня взгляд, одновременно кислый, довольный и польщенный.

— Хорошо, мистер Трентон. Вы знаете Рут Николсон?

— Да, я встречался с ней однажды.

— Ну, если подождать около комнаты А113, занятия закончатся через... пятнадцать минут. Может быть Рут сможет помочь.

Благодарю ее и покидаю отдел регистрации. Большую часть следующих пятнадцати минут трачу, чтобы найти кабинет, потом жду в конце коридора с бейсболка с эмблемой Чарджерс, низко надвинутой на лицо, и большими авиаторами на глазах. Такой образ я называю «знаменитости инкогнито», подразумевая, что на самом деле любой дурак узнает, если удосужится взглянуть прямо на тебя, но это заставляет чувствовать, что ты хотя бы пытаешься оставаться незамеченным.

Через несколько минут ожидания дверь открывается, и выходят студенты, большинство из них болтают парами или поодиночке, пялясь в телефоны. Некоторые бросают на меня быстрые взгляды, и только один парень, кажется, узнает меня. Легкий кивок головы, он скалится на меня и продолжает идти. И тогда я вижу Рут. Она идет рядом с молодым, симпатичным азиатом, на котором бейсболка Тайгерс, и ни один из них меня не замечает.

Они проходят мимо, когда я цепляю Рут за рукав.

— Рут. Есть секунда?

Она останавливается и смотрит на меня, ее глаза расширяются, но она быстро приходит в себя и поворачивается к другу.

— Хоанг, я догоню тебя, ладно? — Рут склоняет голову в сторону выхода, ведущего наружу. Она тянет меня за угол в нишу, закуривает и смотрит на меня. — Так, так, так. Неужели это Адам Трентон.

— Привет, Рут. Как ты?

— Как персик. Чего ты хочешь? — Ее руки скрещены на груди, она то и дело подносит сигарету ко рту. Ее поза закрытая, и она или зла, или насторожена, а может, и то, и другое вместе.

— Дез.

Рут хмурится на меня и пускает дым в лицо.

— Ты упустил ее месяц назад.

— Не по своей воле. Она... я не знаю, как даже выразить это. Дез оттолкнула меня. Просто закрылась. — Я сую руку в карман и сканирую местность вокруг нас, чтобы убедиться, что там никто не фотографирует или не замечает меня. — Мне она действительно нравится. Я хотел... попробовать построить отношения, но, думаю, ей это просто не было нужно. Я дал ей уйти, потому что Дез, казалось, хотела этого. Но я не могу выкинуть ее из головы. Мне нужно найти ее. Где она?

— Уехала.

Я жду, но больше никакой информации не следует.

— Куда уехала?

— Ты видел журналы? — Она затягивается и говорит, выпуская сигаретный дым. — Репортеры бьют по вам, ребята, жестко. Дез была в десятке разных журналах.

Качаю головой.

— Я не читаю это дерьмо. Никогда, ни раньше до того, как я стал известен, и уж точно не сейчас. Там все ложь и туфта. Девяносто девять процентов - это такой же вымысел, как и гребаные «Звездные Войны».

— Да, и у них еще были фотографии вас двоих. Не только на ужине. Но и после. На следующее утро, где она была одета в твою одежду.

— Дерьмо.

— Да уж.

Разочарованно вздыхаю.

— Ее преследовали или что?

— Нет.

Рут наверняка оберегала ее. Это хорошо.

Подхожу ближе к ней, встаю прямо и напрягаю мускулы, чтобы выглядеть более внушительнее.

— Рут. Ты избегаешь моего вопроса.

Ее глаза расширяются, и она вскидывает голову, вызывающе и смело.

— Да, потому что не знаю тебя и не доверяю тебе.

— Знаешь, я помню наш разговор, прежде чем ты впустила меня. Я не причинил ей вреда, а был добр к ней, заботился о ней.

Рут ухмыляется, а потом это выражение исчезает, сменившись на более жесткое.

— Да, я так говорила.

Я закатываю глаза.

— Ты знаешь, что я имею в виду, черт побери. Где она?

Она обдумывает мой вопрос, делает три затяжки, затем бросает окурок на землю и наступает на него.

— Она переехала в Нью-Йорк.

— Что? Нью-Йорк? Почему?

— Какое-то модельное агентство увидело ее фотографии и предложило ей контракт. Она приняла его. И уехала, приятель.

— Какое агентство? — Я в смятении. Она модель?

— «Сэм Уивер» или как-то так. Я не знаю. — Рут подтягивает ее рюкзак повыше на плечи. — Мне нужно идти.

— Подожди секунду. Какой у нее новый адрес? Я должен найти ее, Рут.

Она трет большим пальцем нижнюю губу.

— У меня нет ее адреса. И у нее до сих пор нет телефона, отвечая на твой следующий вопрос. Она звонит мне каждые пару дней, и мы разговариваем - и нет, я не знаю ее номер, он не определяется. Все, что я знаю, это то, что она остановилась с парой других моделей где-то на Манхэттене.

Я быстро думаю. Достаю из кармана свой «Шарпи».

— Есть кусок бумаги? — Рут достает записную книжку из рюкзака и протягивает его мне. Я аккуратно пишу вверху свое имя, номер телефона и адрес электронной почты и отдаю обратно ней. — Когда в следующий раз она позвонит, скажи ей, что я ищу ее. Передай ей эту информацию.

— Хорошо, я дам ей знать.

— И, Рут, я просто вынужден сказать это: не делись этой информацией ни с кем, кроме нее. Если я узнаю, что ты выкладываешь это дерьмо, для тебя не будет ничего хорошего, ладно? Я не пытаюсь угрожать тебе, но для меня это важно.

Она кивает.

— Я поняла, чувак, и не стала бы делать нечего подобного.

Я наклоняюсь и обнимаю ее одной рукой.

— Знаю. Похоже, ты очень крутая девчонка, Рут. Спасибо.

Она становится жесткой.

— Круто. А теперь отвали от меня.

Я отступаю.

— Увидимся.

— Да нет, наверное. Но я ей передам. Хотя, ничего не обещаю.

Меня ожидает машина, которую нанял. Я забираюсь в нее и прошу отвезти меня в аэропорт «Метро». У меня есть билет первого класса на ближайший рейс в Лондон следующим днем рано утром, поэтому снимаю номер в отеле и жду.

Ночь длинная, перелет еще дольше.

Неделя съемок в Лондоне, две недели в Праге, и еще две недели в Токио - и ни звонка, ни письма, ничего.

На обратном пути в Лос-Анджелес из Токио я останавливаюсь на Манхэттене и провожу два дня, разыскивая ее. Пытаю модельные агентства, о которых слышал, но они препятствуют мне. Администратор даже не говорит, работает у них Дез или нет. Короче, я устроил сцену, и меня могли арестовать - это тупик.

Наконец, я еду домой в Лос-Анджелес и начинаю долгий, болезненный процесс, пытаясь забыть ее.

Снова.

 

ГЛАВА 10

ДЕЗ

— Хорошо! Хорошо! Теперь повернись в эту сторону. Замечательно. Еще раз. А теперь попробуй выглядеть равнодушной, притворись, что ты слишком важна для этого дерьма. Хорошо, отлично. Теперь отвернись и смотри на меня через плечо. Нет, не улыбайся, просто... посмотри на меня. Никакого выражения. ДА!

Фотограф извергает в режиме нон-стоп поток распоряжений, поощрений, а иногда и бессмысленную болтовню, просто слова-символы, такие как: великолепно и потрясающе.

Я стою перед кирпичной стеной на старом складе где-то на окраине нижнего Манхэттена. На мне обтягивающие джинсы и свободная блузка с глубоким вырезом. Огромный промышленный вентилятор дует слева от меня, и я выгляжу, будто обдуваемая ветром. Дюжина людей толпится за спиной фотографа - одни из них ассистенты фотографа, другие отвечают за прическу и макияж, остальные - представители различных линий одежды. И, конечно, Рошель, обаятельная красивая женщина около тридцати лет со светлыми, распущенными волосами и строгими карими глазами. Она всегда прекрасно одета, обычно в тонкие брюки черного, коричневого, темно-синего цвета или цвета хаки, и в блузки различного кроя и цвета. Рошель никогда не носит платья или юбки, и никогда не улыбается. Но она пугающе эффективно выполняет свою работу, которая заключается в том, чтобы перевозить моделей из одного места в другое, быть уверенной, что они готовы к фотосессии и что те хорошо выглядят. Поскольку большинство моделей, которых я встречала, как правило, немного... ветрены, это может быть проблемой.

Рошель также действует, в некоторых случаях, в качестве буфера между фотографом и моделью. Часть из таких людей... просто мерзкие.

Этот парень, например. Я ощущаю его пристальный взгляд через камеру, и чувствую, как он плотоядно пялится, хотя избегаю смотреть прямо на него или взаимодействовать с ним больше, чем нужно. Он немолодой и лысоватый, а волосы собраны в хвост до плеч. У него водянисто-голубые глаза и пузо. Но, видимо, он один из лучших фотографов в этом деле, и мне повезло заполучить его.

Этот мужчина заставит меня выглядеть невероятно... во всяком случае, так утверждают Рошель и Сидни.

Я поворачиваюсь, принимаю разные позы, улыбаюсь, не улыбаюсь, делаю убийственный взгляд и взгляд таинственный. Потом переодеваюсь за ширмой с помощью двух девушек не старше восемнадцати лет и экстравагантного мужчины-гея с черными волосами, седеющими на висках. Затем снова позирую, улыбаюсь и весь процесс повторяется снова. Опять переодеваюсь, и все по новому кругу. Час, другой и еще час. Я занимаюсь этим с семи утра и с тех пор успела съесть три ложки салата «Цезарь» и выпить полбутылки воды, а сейчас уже шесть вечера.

Судя по стойке с одеждой, у меня еще есть три или четыре наряда для съемок.

Я тихо вздыхаю и иду переодеваться еще раз.

Слышу, как звонит телефон Рошель, что происходит по крайней мере раз в каждые десять минут, и она утыкается в экран.

— Дез, мне нужно выйти и ответить. Ты будешь в порядке?

Поднимаю большой палец вверх, в то время как Марк стягивает с меня через голову майку, а затем набрасывает на плечи свитер с короткими рукавами на пуговицах. Я спускаю вниз джинсы и вышагиваю из них. В этот момент фотограф Людовик заходит за ширму. И изображает удивление, как будто он забыл, куда шел, но я вижу, как его оценивающие, голодные глаза обшаривают меня. Марк выгоняет его, и съемка возобновляется.

Наконец, после еще двух смен одежды я прошу перерыв.

Рошель отмахивается.

— Десять минут. Время Людовика ценится больше, чем твое, дорогая.

Да, но Людовик сидит и курит, пока я переодеваюсь и пока стилисты подправляют прическу и макияж. А я должна стоять здесь и делать, что говорят - ни присесть, ни поесть, ни попить, нет даже минутки отдышаться.

Быстро выхожу на улицу, прихватив прозрачную пластиковую коробку, в которой уже шесть часов киснет мой салат, и полупустую бутылку теплой воды. Это все, что у меня есть, пока не вернусь домой и не упаду в обморок от голода. Сажусь на перевернутый ящик из-под молока за углом и запихиваю салат в глотку.

Я чувствую его, прежде чем вижу.

— Ты здесь? Мне стало интересно, куда ты пошла.

Людовик.

Поднимаю на него глаза и натянуто улыбаюсь, надеясь, что тот уйдет.

Но он не уходит.

— Знаешь, ты красивая девушка. — Он приседает рядом со мной спиной к стене и закуривает сигарету. Его глаза смотрят искоса и блуждают по моему телу вверх и вниз. — С правильной помощью ты можешь добиться успеха, в противном случае, для тебя это будет невозможно.

Я игнорирую его и продолжаю есть безвкусный, несвежий, отвратительный салат.

— У меня съемки на пляже на следующей неделе. Во Флориде. Я говорил с Сидни об этом, и она устроила так, что ты тоже там будешь. Много прекрасных девушек, большой пляж. Думаю, мы хорошо проведем время. — Он снова пристально разглядывает меня. — Съемки в бикини. Ты... ты будешь самой сексуальной.

Я вынуждена прекратить есть и ответить.

— Съемки на пляже? Сидни не говорила мне об этом. Я не собираюсь сниматься на пляже.

Людовик ухмыляется, а его глаза останавливаются на моем декольте.

— Она просто еще не сказала тебе. — Он облизывает нижнюю губу и выбрасывает окурок. — Если ты нервничаешь, возможно, мы могли бы сделать... частную съемку. Да? — Фотограф с намеком улыбается.

Я борюсь против тошноты в желудке.

— Давайте просто закончим снимать. — Я встаю и двигаюсь в сторону двери.

Людовик оказывается передо мной слишком близко, от него разит сигаретами и потом. Он хватает мою руку и с силой прижимает мою ладонь к своей промежности.

— Будь разумной, прекрасная Дез. Ты помогаешь мне, я помогаю тебе. — Он наклоняется, его губы прикасаются к моей шее. — Я могу помочь сделать тебе карьеру, понимаешь? Все, что тебе нужно сделать, это пойти со мной в бар, выпить и, может быть, попробовать немного десерта у меня в квартире позже. А?

Я отступаю, чтобы быть вне его досягаемости, резко выдергиваю руку и подавляю дрожь. Меня спасает от необходимости реагировать появление Рошель.

— Уже поздно, а у меня свидание. Давай, Дез. Не задерживай меня.

Я не спорю, боже, нет. Я благодарна ей за появление, и что-то подсказывает мне, что сделано это нарочно, судя по тому, как она носится между мной и Людовиком, ограждая меня.

— Вперед, Людо. Пойдем.

Мы заканчиваем съемки, и этот Людо держится поблизости, пока его помощники упаковывают инвентарь. Он смотрит на меня и даже подмигивает, когда думает, что никто не видит. Я быстро переодеваюсь обратно в свою одежду, а затем хватаю Рошель и тяну ее в сторону.

— Людовик, он…

— Знаю. Он делает так со всеми моделями. Людовик - противный старый бабник, вот и все.

Телефон Рошель выводит трели. Она достает его из сумочки и бросает на него быстрый взгляд.

— Он может создать мне проблемы за отказ от его предложения пойти с ним?

Рошель пожимает плечами.

— Проблемы? Нет, нет, если, конечно, ты не устроишь сцену или сделаешь какую-нибудь глупость, например, прямо оскорбишь его. Просто избегай его и не беспокойся об этом. — Она глядит на меня поверх телефона. — Хотя у него есть большое влияние. Он знает людей. Он может пристроить... если ты ему понравишься. Просто говорю.

— Рошель! Я не собираюсь…

— А я и не утверждаю, что ты это сделаешь, — прерывает она. — Я просто сообщаю о фактах. Твоя работа - быть моделью. Ты выполняешь ее. Что ты делаешь в свободное время - твое дело.

Я вздрагиваю и потираю шею, где его поганый рот прикоснулся ко мне.

— Людовик говорил что-то о съемках на пляже. — Я расслабляюсь и беру сумочку. — Ты знаешь что-нибудь об этом?

— Нет, давай попробую узнать. — Рошель печатает текстовое сообщение, ее пальцы двигаются так быстро, что это кажется невозможным. Слышу, как ее телефон вибрирует в руках несколькими секундами позднее, после чего она читает сообщение, затем смотрит на меня. — Он действительно будет снимать тебя на пляже на следующей неделе. Очень эксклюзивная группа, судя по тому, что рассказала мне Сид.

— Я не хочу...

Глаза Рошель стеганули по мне, твердые, как камень.

— Отвергай его предложения, избегай его приставаний, все что угодно. Меня это не волнует. Но ты не можешь отказаться от работы. Не тогда, когда это Людовик Перетти. — Она опускает телефон, показывая, насколько это серьезно. — Он противный, старый, похотливый засранец и попытается трахнуть тебя, если ты позволишь ему, но здесь он лучший фотограф.

— Хорошо, Рошель. Ладно. Я все поняла.

Она смягчается.

— Хорошо. А теперь иди домой. Завтра мы найдем тебе бикини.

Живот скручивается в узел и поднимается в пищевод. Бикини? Черт, нет, мать твою.

Но у меня, кажется, нет выбора. Нет, если я хочу остаться в Нью-Йорке и продолжать работать моделью. Это то, чего хочу, верно?

Я направляюсь домой, перехватываю сэндвич в магазинчике по пути к метро. Этого недостаточно, но, если мне придется примеривать завтра бикини, лучше быть полегче с потреблением калорий. Когда, наконец, возвращаюсь домой, никого из моих соседок еще нет, поэтому пользуюсь возможностью и звоню Рут на мобильный.

— Дез, привет. Как ты?

Я вздыхаю и плюхаюсь в кресло-мешок на полу возле телефона.

— Устала. Голодная. И чувствую себя оскверненной.

— Оскверненной? Что случилось?

— Фотограф на сегодняшней съемке приставал ко мне. Сказал, что может поспособствовать моей дальнейшей карьере. За определенную цену, естественно, и цена была очень недвусмысленно озвучена. — Я вздрагиваю, чувствуя его руки и губы на себе снова. — Боже, он такой противный. И самое худшее, фотограф практически заставил меня работать с ним на пляжных съемках на следующей неделе.

— Съемки на пляже? Разве это не весело?

— Да, когда в последний раз ты видела меня в бикини? — фыркаю я.

— О-о.

— Точно. О-о.

— Как он может заставить тебя?

Я вздыхаю.

— Потому что он лучший фотограф в этом деле, — понижаю голос, чтобы добиться насмешливого выражения. — Ты не можешь отказаться от работы. Просто не можешь.

— Думаешь, он снова попытается?

— Без сомнения.

— Так что ты собираешься делать? — спрашивает Рут, пока на заднем плане жужжит блендер.

— Буду сниматься и попытаюсь не позволить увидеть всем, что чувствую себя, как гребаный кит, одетый в дурацкое бикини.

— Боже, Дез. Ты уверена, что ты счастлива там?

— Нет.

— Я думала, что быть моделью должно было... не знаю, поднять твою самооценку?

— Я тоже так думала. Только это не так. На самом деле, все наоборот. Все, с кем работаю худее, чем я. Более загорелые, выше, и сиськи не такие большие, как у меня. Строении лица лучше. Позируют лучше. И готовы охотно отсосать фотографам. И еще это молчаливое, но очень реальное давление, чтобы снизить вес действительно истрепало на хрен мне все нервы. Никто прямо не сказал ни слова о том, что «Дез, ты должна скинуть фунтов пять». Еще нет, по крайней мере. Все, что они делают, это измеряют, взвешивают меня, критикуют мои выбор продуктов питания и кудахчут, когда мне приходится втискивать себя в такие тугие джинсы, отчего чувствую себя фаршированной, мать его, колбаской. А я просто хочу хоть немного треклятого чизкейка, Рут! Я в Нью-Йорке и ни разу не попробовала ни одного кусочка чизкейка. Это смешно. Знаешь, что я ела сегодня? Довольно маленькую порцию теплого салата цезарь с увядшими листьями, готовую индейку и швейцарский сэндвич. А знаешь, что вчера? Горстку овощных палочек и половину бублика без сливочного сыра.

— Боже мой, Дез. Это преступно.

— Это модельный бизнес.

— Ну и нах*й его.

— Я не могу все бросить сейчас, Рут. У меня только стало получаться.

— Ты жалкая.

Не знаю, что сказать. Мне не нравится тут находиться большую часть времени. Здесь шумно, неспокойно, угнетающе, напряженно. Просто это Нью-Йорк. Я голодная. Голодная с тех пор, как приземлилась в аэропорту «Ла-Гуардия». Я скучаю по Рут. Скучаю по Детройту, как бы безумно это ни звучало. Скучаю по острову Макино.

Скучаю по Адаму.

Рут молчит, а я знаю ее чересчур хорошо, поэтому могу сказать, что она что-то хочет сказать, но не знает, как начать.

— Просто скажи это, Рут.

Слышу, как она делает длинный глоток, наверное, того, что она смешивала в блендере. Уверена, что это «Пинаколада» или что-то еще вкусненькое.

— Не знаю, как бы это полегче сказать. В общем, Адам приходил на факультет.

— Он, что? Адам? В университет?

—Искал тебя.

У меня кружится голова, и если бы я уже не сидела, то упала бы.

— Черт подери. Что он… что ты ему сказала?

— Правду. Что ты работаешь моделью в Нью-Йорке и что у меня нет твоего адреса и номера телефона, — она опять замолкает, и я жду. — Он дал мне свою контактную информацию и просил передать тебе.

— Что он сделал?

— Он выглядел... как будто скучал по тебе, Дез. Как если бы сожалел, что позволил тебе уйти.

— Это не Адам. Это я позволила ему уйти.

— Почему, Дез? Он, кажется, действительно классным.

— Ну и как это будет, Рут? Я последую за ним, куда бы он ни пошел? Буду сидеть в каком-нибудь особняке в Лос-Анджелесе в ожидании его возвращения со съемок? Я едва его знаю, а он-то вообще меня не знает.

— Это называется «рискнуть», Дез. Ты должны дать ему шанс. — Она вздыхает, и это так звучит, будто она расстроена или разочарована, или просто смирилась с неизбежным. Не могу сказать точно. — Тебе нужна эта информация или нет?

— Да.

Она строчит как из пулемета все, что передал ей Адам, и я записываю. Мы говорим еще несколько минут, а потом прощаемся. Я сижу в уютном, но в тоже время ужасно неудобном кресле-мешке, уставившись на цифры и ловлю себя на том, что пишу его имя над номером телефона, обводя его и подчеркивая.

Но я ему не позвоню.

Мои мотивы туманны даже для меня. Признаться, что совершила ошибку? Что должна была... что? Поступить по-другому? Рассказать о себе больше? Рассказать, почему сделала татуировки? Какая разница, и что бы это изменило?

Так что я не позвоню.

Ни сегодня и ни на этой неделе.

Я трачу несколько дней, примеряя купальники, и все идет так, как и ожидалось. Сидни смотрит с неодобрением, Рошель хмурит в ужасе выщипанные брови. Они всучивают мне бикини за бикини и отвергают одно за другим. Наконец, они останавливаются на двух купальниках. Один черный с верхом бандо и шортиками, а другой красный с оранжевым рисунком в виде спиралей на лифе, завязывающимся на шее, и с плавками с высокой талией.

Должна сказать, что носить такое, даже стоя перед Сидни и Рошель, трудно для меня. Мне было неловко, я постоянно нервничала, поправляла оранжевый халтер-топ, подтягивала полоску бандо и храбро старалась не хвататься за врезавшиеся между ягодиц плавки с высокой талией.

И тогда Сидни сообщает ошеломляющую новость.

— Хорошо, Дез. По крайней мере, так хорошо, насколько вообще возможно. — Ее карие глаза останавливаются на мне, и она проводит рукой по тщательно окрашенным рыжим волосам. — Правда, тебе надо сбросить хотя бы несколько килограмм. Если бы ты сделала это, купальники подошли бы просто намного лучше. У тебя есть... еще четыре дня? Даже полтора, два килограмма все изменят.

Мое лицо становится красным от злости и стыда в равной мере.

— Сидни, я…

Она поднимает руку ладонью ко мне.

— Ненавижу говорить такое. Правда. Думаешь, кто-нибудь захочет это услышать? Знаешь, сколько раз я слышала это, когда была моделью? «Еще два килограмма, Сидни». Как минимум раз в неделю. Это больно, знаю. И мне очень жаль. Но это бизнес. — Она машет мне рукой, отпуская. — Ты сможешь сделать это. Уверена, что сможешь.

Я покидаю офис с небольшим пакетом бикини, и сердцем, полным боли и гнева.

Делать нечего, и следующие четыре дня я едва ем, хожу быстрее, поднимаюсь по лестнице пешком. Каждое утро примеряю бикини и каждую ночь замечаю, что, да, я теряю килограмм, полтора, затем два, и купальники сидят немного лучше. Мой бюст еще более подчеркивается в то время, как остальная часть меня становится немного более... стройной.

Но я так голодна.

И злость проникает глубоко в меня.

Во Флориде жарко и влажно. Мы тратим большую часть первого дня, выбирая место для съемок, что означает пешие прогулки вверх и вниз по пляжу, выискивая то идеальное место. Как для меня, то каждое место одинаково: отели, рестораны и пансионаты с одной стороны, песок и море с другой, насколько глаз может видеть в обоих направлениях. Но Людовик, кажется, ищет что-то особенное, мы все следуем за ним туда-сюда, плетемся как глупые маленькие утята за мамочкой.

И вот, наконец, он выбирает участок песчаного пляжа, точно такой же, как и все остальные, затем кивает, и объявляет, что это то место. Команда торопится настроить отражатели и все остальное оборудование. Стилисты приводят волосы и макияж в порядок, расчесывают, накручивают, и мы снимаем наши «прикрытия». Другие девушки все делают легко и уверенно. Они скидывают свои туники, парео на песок и поправляют бретельки и плавки, радостно разгуливают, болтают друг с другом и пинают волны, хихикая. Собирается толпа и наблюдает, и я колеблюсь. Но медлить нельзя. Я развязываю впереди накидку, скидываю ее с плеч и стараюсь не замечать толпы глазеющих и загорающих туристов. Складываю накидку и кладу ее на песок, затем сбрасываю шлепанцы, распускаю волосы и даю парикмахерам с визажистами делать свою работу. Все глаза прикованы ко мне.

Потому что я выделяюсь.

Все остальные девушки худые и гибкие как щепки, с небольшой, но идеальной формы грудью, с круглыми маленькими задницами и с кожей, которая выглядит отретушированной даже прежде, чем они украсят страницы журналов. Я самая высокая, выше почти на восемь сантиметров, и самая крупная, минимум на двенадцать килограммов.

На этих съемках я - единственная модель плюс-сайз.

Вижу, что люди смотрят на меня, просто чувствую это. Парни неторопливо прогуливаются, и я ловлю на себе их взгляды. Людовик фотографирует океан или что-то еще, бесконечно щелкает, настраивая свой огромный «Никон». С отражателем, без него, потом с каким-то серым светофильтром и снова без него.

Наконец, Людо указывает на одну из моделей, девушку из Бразилии по имени Нина. Ее бикини настолько ничтожно, что, вероятно, поместится в пустую капсулу из-под кофе.

Она ох*ительно потрясающая.

Нина лежит в нежном прибое, перекатывается, капельки воды украшают словно бисером ее темную кожу. Ее улыбка – ослепительно белая и искренняя.

Следующая - Аня, русско-американская девушка с платиновыми волосами и большими, но поддельными сиськами. У нее узкая талии и круглая попка, бедра худые, но стройные, и она смотрится просто до абсурда совершенной. Людовик уделяет ей особое внимание. Он снимает сотни ее фотографий, затем протягивает фотоаппарат помощнику и становится на колени рядом с ней, поправляет ей волосы и говорит всякие очаровательные мелочи, заставляя хихикать. Затем Людовик разворачивает ее спиной, отчего грудь устремляется в небо, распущенные волосы наполовину мокрые и лежат на песке, а волны плещутся у колен.

Это невероятный снимок. Идеально для «Спортс иллюстрейтед».

Когда они заканчивают, Людовик останавливает ее и шепчет на ухо, вручая ей что-то похожее на ключ-карту от номера. Она кокетливо ему улыбается. Следующая модель занимает место Ани у самой кромки воды, а сама Аня плюхается на прогретый солнцем песок рядом со мной.

Она использует карточку-ключ, чтобы чертить на песке линии между ее ног.

— Боже, какая свинья.

Прикидываюсь дурочкой.

— Кто? Людовик?

Она кивает, не глядя на меня.

— Да, Людовик. Притрагивается ко мне. Говорит какая я сексуальная. Конечно, сексуальная! Я ведь, черт возьми, модель, да? Хочет, чтобы я пробиралась в полночь в его комнату и позволила ему трахнуть себя. Меня не волнует это, даже если он сможет протащить меня в «Спортс иллюстрейтед». Этого не произойдет. Боже, какой мудак.

— Ты хочешь попасть в «Спортс иллюстрейтед»? — спрашиваю я.

Она смотрит на меня с выражением полного неверия.

— Конечно. Думаешь, я сижу на диете и провожу так много часов в спортзале, чтобы так выглядеть ради свидания или подобного дерьма? Нет. Я - модель, рекламирующая купальники. И каждая другая модель хочет попасть в специальный выпуск журнала с купальниками. Но делать то, что он хочет от меня, чтобы добиться этого, я не буду. У меня свои стандарты. — Она смотрит на меня снова, на этот раз с любопытством. — Прости. Ты сделала что-то подобное, чтобы оказаться здесь? Я не хотела тебя оскорбить, если это так.

Невольно смеюсь. Пытаясь не оскорбить меня, она оскорбляет. Я качаю головой.

— Нет. Я здесь только потому, что он на это надеется.

— И ты станешь?

Зарываю пятки в песок, стараясь скрыть гнев и отвращение.

— Бл*дь, нет. — Шевелю пальцами ног. — Нет, даже будь он последним мужчиной на Земле.

— Тогда, по крайней мере, у нас есть хоть что-то общее, — говорит Аня и встает, счищая песок с задницы.

Еще одно двусмысленное оскорбление. Стараюсь не позволять этому беспокоить меня, пока жду очереди предстать перед камерой.

Часом позже, когда солнце опускается на море, а я схожу с ума от скуки, все другие модели уходят, кроме Ли Фэй. Потом и она сует ноги в сандалии и удаляется, не сказав никому ни слова. Остаемся только Людовик, я и команда.

Стараюсь оставить пространство между мной и фотографом, когда прохожу мимо него, но он идет ко мне, хватает мою руку и поворачивает к себе.

— Прямо здесь, да. — Он щелкает несколько кадров, проверяет, корректирует параметры, и щелкает еще, опустившись на одно колено.

Без каких-либо указаний просто стою, руки по бокам, опираюсь на одну ногу, не улыбаясь. Мою кожу покалывает там, где он коснулся меня, что хочется протереть это место, намазать дезинфицирующим средством для рук. Людо вешает камеру на шею и кладет руки на мою талию, направляя меня в сторону моря. Я отступаю, чтобы быть вне зоны его досягаемости и вижу вспышку раздражения на его лице. Он сокращает расстояние между нами и снова кладет руки мне на талию, указывая, как мне встать. Его руки задерживаются, а глаза исследуют меня.

— Не прикидывайся скромницей, Дез, — говорит он мне, понизив голос, чтобы только я могла слышать. — Ты знаешь, что твои возможности ограничены.

И с этим заявлением, разжигающим ярость, Людо отступает и начинает щелкать, опускаясь на колени, наклоняясь, поднимаясь на ноги, переворачивая камеру, изменяя параметры, выкрикивая указания, какую позу мне принять. Следующий час тянется медленно, мышцы деревенеют и болят от слишком частой смены поз и удерживания долгого времени в какой-то конкретной позе.

В конце часа Людовик жестом указывает на меня.

— Отлично, отлично. Теперь переоденься в другое бикини.

Здесь нет ширмы, и небольшая толпа до сих пор наблюдает за нами.

— М-м-м. Где переодеться?

Он пытается подавить плотоядную ухмылку.

— Здесь, здесь. Тебе помогут прикрыться твоей накидкой, если ты так беспокоишься.

Две девушки из команды визажистов берут мою накидку и отражатель света, становясь между мной, Людовиком и толпой, так что только со стороны океана можно увидеть, как я стаскиваю лифчик и натягиваю халтер-топ. К счастью, на данный момент там нет никого на байдарках или водных лыжах. Я чувствую, что Людовик наблюдает за мной, и знаю, что тот может увидеть только мои ступни, икры и плечи. Но он бесстыдно поднимается на цыпочки, пытаясь увидеть больше, и подмигивает мне.

Когда я переодеваюсь в другое бикини, мы проводим еще час, меняя позу за позой, пока солнце наполовину не скрывается за подернутый рябью горизонт, и не начинает темнеть.

Наконец, Людовик машет команде.

— Хорошо. Мы закончили. Вы можете идти. — Он смотрит на меня с голодным выражением лица. — Мы с Дез закончим сами.

Команда обменивается взглядами, и одна из них останавливает на мне вопросительный взгляд. Она знает его репутацию, и то, что он попытается сделать. Но ничего не могут с этим поделать; ассистенты и съемочная группа еще более заменимы, чем модели.

Натягиваю накидку, пока команда упаковывается и медленно двигается обратно в отель. Людовик пролистывает сделанные снимки, кивая время от времени.

Когда он понимает, что все ушли, включая толпу любопытных туристов, на его лице появляется улыбка.

— Наконец-то мы одни, — говорит он, его низкий голос полон обещаний.

Я задираю высоко подбородок.

— Мне надо идти.

Он просто качает головой.

— Нет, нет. — Людовик жестом показывает на ресторан недалеко от нас. — Я думаю, мы должны поужинать.

— Я не голодна, — лгу ему.

Он просто ухмыляется.

— Да уж, точно, не голодна. — Фотограф делает шаг ко мне, а я напрягаюсь, чувствуя мурашки на коже от его приближении. — Ты потеряла в весе. Тебе идет. Или, скорее, еще не совсем. Сейчас, если ты сможешь сбросить еще четыре, пять килограммов, то будешь по-настоящему великолепной. Я мог бы сделать с тобой удивительные вещи, Дез.

Фотограф подмигивает, что делает его слова двусмысленными.

Я не пытаюсь скрыть отвращение и гнев.

— Я ухожу. — И отворачиваюсь, прежде чем сделаю что-то безрассудное, например, засуну кулак ему в глотку.

Он бежит за мной, тянется и хватается за мой топ, дергая его.

— Ну же, Дез. Думаешь, сможешь добиться чего-нибудь в этом бизнесе самостоятельно? На самом деле, ты не хочешь уйти от меня.

— Нет, хочу. — Я продолжаю идти, отказываясь смотреть на него.

Он шагает в ногу со мной, его рот шепчет рядом с моим ухом:

— Знаешь, тебе даже не надо много делать. Ну, если только сама не захочешь. Просто возьми член в эти пухлые губки, Дез. Тебе понравится, обещаю. Только это, и я смогу сделать тебя успешной. Смогу вытащить тебя из той квартирки, которую ты делишь с другими девушками. У меня большая квартира и большой член. Ты сможешь иметь их обоих. — Он проводит рукой по моей талии, спускаясь к заднице. — Ты знаешь, что хочешь это. Знаешь, что никогда не получишь ничего лучше, чем я.

Все во мне кипит и грозит вырваться наружу. Меня переполняет горячий и ослепляющий гнев. Я уворачиваюсь подальше от него, отступая на шаг.

— Да пошел ты..., — выплевываю я слова, шипя в слепой ярости.

А потом делаю кое-что еще более глупое: приближаюсь к нему и отвешиваю ему пощечину как можно сильнее. Он моргает, прикладывает руку к лицу, а потом со злостью в глазах надвигается на меня. Я отталкиваю его подальше. И этот слизняк пролетает назад три или четыре шага, спотыкается и приземляется на задницу в песок. Его камера тяжело ударяет его в грудь, и он перекатывается на бок, волоча «Никон» по песку.

Я гордо шествую прочь, игнорируя крик Людовика.

— Ты об этом пожалеешь, сука. Я звоню Сидни прямо сейчас! Ты больше никогда не будешь работать. С тобой покончено! ПОКОНЧЕНО!

Нелегко пытаться идти по песку в гневе. Хотелось бы убежать, но не могу. С одной стороны, сиськи будут подскакивать до подбородка из-за этого дурацкого бикини, которое хрен, как способно, поддерживать грудь. И еще не хочу доставлять удовольствие Людовику, если он увидит, как я расстроена.

Ярость, стыд и ненависть пульсируют во мне, слезы набегают на глаза, что неизбежно приведет к рыданиям. Но нет. Не здесь.

Чувствую стыд от того, что всего лишь на долю секунды, но я рассматривала представленную возможность. На мгновение, но обдумывала то, что он предложил. Но затем здравомыслие вновь заявило о себе, и меня пронзило отвращение. Вместе с разрушающим грузом ненависти к самой себе.

Ты знаешь, что никогда не получишь ничего лучше, чем я.

О, я могла бы иметь кое-что гораздо лучше. Но разрушила и это тоже.

* * *

ДЕЗ

— Черт побери, Дез. Я предупреждала тебя. — Рошель встречает меня в очереди на регистрацию в аэропорту «Ла-Гуардия».

У нее тележка со сложенными моими чемоданами. Не только с тем небольшим, что я брала с собой во Флориду, но и со всеми остальными тремя, в которых собрано все, что у меня есть.

— Рошель? — Я смотрю на свои чемоданы. — Что... что происходит?

В ее глазах сожаление.

— Я тебе говорила, что ты не должна трахаться с ним и просто не злить его. — Она качает головой. — А ты взяла и напала на него? На публике, на пляже, на глазах у десятков свидетелей?

— Ты не знаешь, что он мне сказал, Рошель.

— И не хочу знать. — Она роется в сумочке, вытаскивает папку, открывает ее и протягивает мне две бумажки. Одна - это чек на ничтожную сумму денег. Другая - билет в одну сторону на самолет в Детройт, до которого осталось тридцать шесть минут. — Единственная причина, по которой я оплачиваю твой рейс обратно - это то, что ты нравишься мне. Я заплатила за этот билет. Не Сидни, не агентство. Я. Этот бизнес не для тебя, Дез. Это просто не твое. Езжай домой. возвращайся в университет.

Я таращусь на билет. И обнаруживаю, что вместе с болью, печалью и смущением испытываю и чувство явного облегчения.

— Спасибо, Рошель.

Она одаривает меня редкой улыбкой, что выглядит странно на ее лице.

— Нет, спасибо тебе. Знаешь, как давно я хотела ударить эту самодовольную, высокомерную свинью?

И вот я тащу три моих тяжелых чемодана к выходу на рейс так быстро, как могу, запинаясь и еле сдерживая слезы. Я чуть не опоздала, так как притащилась, спотыкаясь к телетрапу, когда они уже закрыли дверь. Меня впускают, я нахожу место и усаживаюсь, держа сумочку на коленях и глядя на чек, который олицетворяет почти два месяца голода, стресса и безумных часов.

Возвратившись в детройтский аэропорт «Метро», я понимаю, что не знаю, как собираюсь вернуться домой, и мне интересно, нашла ли Рут нового квартиранта. У меня нет ни кредитной, ни дебетовой карты, и мне еще нет двадцати трех лет, так что не могу арендовать машину. У меня нет телефона и некому звонить. И у Рут тоже нет машины.

Я вынуждена позвонить в службу такси аэропорта, и поездка съедает весь остаток моих денег. Когда я вытаскиваю багаж из машины на тротуар возле апартаментов Рут, начинается дождь. Мой ключ не походит к замку, я понимаю, что его сменили на новый. Жму на звонок, но она не отвечает.

Мне некуда идти. Денег нет, кроме чека в кошельке, который не могу обналичить. Все уже закрыто.

Я складываю мокрые чемоданы на землю и сажусь на асфальт рядом с ними. Дождь льется на голову, отчего промокаю до костей за считанные минуты.

Стараюсь не вспоминать тот последний раз, когда я попала под такой дождь.

Я потеряла счет времени. В конце концов, несмотря на дождь я задремала. Или, можно сказать, «вырубилась».

Чувствую, как чья-то рука пожимает меня за плечо.

— Дез? Это Рут. — Я вглядываюсь в нее, и понимаю, что мои зубы стучат так сильно, что даже не могу говорить. — Дез, дорогая, что ты здесь делаешь? Господи, как давно ты здесь?

—Не-некуда и-идти.

— Ох, милая. Боже. Давай зайдем внутрь.

Горячий душ, смена одежды и немного куриного супа с лапшой «Кэмпбелл» заставляют меня почувствовать себя человеком. Я все рассказываю Рут, которая слишком хороша как подруга, чтобы сказать «я же тебе говорила», но вижу это в ее глазах и чувствую, что все невысказанные слова ложатся между нами. Она не спрашивает, перезвонила ли я Адаму, потому что все и так знает.

И Рут не сдала мою старую комнату.

Потому что знала, что я вернусь?

 

ГЛАВА 11

АДАМ

— Прыжок на поезд, дубль два. И... внимание, мотор, начали! — голос Пресли Миллера гремит через рупор, и я перехожу к действию.

Спрыгиваю с крыши склада на проходящий рядом в полутора метрах грузовой поезд, его скорость примерно на шестнадцать километров в час, чем моя. Все тщательно рассчитано, поставлено и проверено каскадером, так что это возможно. Черт, я уже и сам прыгал. Проблема не в приземлении, а в том, что я должен сделать после, и это сложно. Пресли хочет добиться от меня, чтобы прыжок выглядел так, будто мой герой не прилагает к этому никаких усилий, поэтому мы тренируемся на стоящем поезде. Рывок с максимальной скоростью, прыжок, падение на четыре метра, приземление на ноги на крышу, сохранение равновесия, и после я продолжаю бежать. У меня почти получилось. Почти.

На тренировке у меня уже получалось приземляться удачно, и впервые почти по-настоящему получилось, но я оступился и сделал несколько шагов, прежде чем устойчиво встать, а Пресли просто не хочет никаких заминок. Не позволит. Так что я делаю это снова.

— Ты чертов супергерой, мать твою! — кричит Пресли в микрофон. Это его способ подбодрить. — Чтоб, бл*дь, приземлился как надо, ты, задохлик! Я не собираюсь опять давать задний ход с этим сраным поездом, так что сделай все правильно! А сейчас... давай-давай-давай! Готов? Прыгай!

И я прыгаю. Сердце увеличивается в разы. Воздух свистит. Ноги трясутся от прыжков на металлическую крышу вагона поезда. Мышцы болят от постоянного бега. Поезд несется подо мной, и я понимаю, что облажался. Или кто-то облажался. Поезд должен начать двигаться за пять минут до того, как я начну свой бросок; все четко рассчитано, так что я должен был приземлиться точно посередине вагона.

Но вместо обнадеживающей ржавой металлической крыши, все, что вижу – это зазор между вагонами. Я точно промахнусь мимо цели. Разобьюсь всмятку между вагонами и превращусь в пасту.

Сердце грохочет в ушах. Чувствую, как время движется медленно, словно патока.

Расстояние между мной и поездом сокращается, а потом живот и ребра врезаются в край вагона. Ох*еть, как больно. Я цепляюсь за край, и вижу, как земля проносится под ногами. Если соскользну, я - труп. Нет резервной подстраховки, нет связи. Поезд движется слишком быстро. Можно почувствовать разницу. Не могу двинуться. Не могу дышать. Кто-то кричит, вопит: «Снято! Снято!», но Пресли вращает рукой, подавая сигнал продолжать.

Да, не обращай на меня внимания, мудак, я здесь только для того, чтобы умереть.

Поднатуживаюсь, хватаюсь крепче, скребу носками армейских ботинок о боковину вагона, скрипя стиснутыми зубами. Ребра вопят от того, что ушиблены или сломаны. Мышцы горят.

Я закидываю один локоть на крышу вагона, потом другой. Теперь я могу подтянуться и встать на ноги. Пейс-кар29 подпрыгивает рядом с поездом, и помощник режиссера прокручивает рукой. Мы все еще снимаем.

Впереди меня бежит по крыше поезда Израэль Прайс-Викерс, не обращая внимания на то, что только-что произошло. Его АК-47, висящий за спиной, заряжен холостыми патронами. Он - негодяй, и я должен его поймать. Должен побежать за ним и схватить его. Тот факт, что Пресли еще снимает, подсказывает мне, что он может просто поменять киносюжет, если я смогу двигаться. Втягиваю воздух и вздрагиваю от острой боли в груди, но прикладываю руку к ребрам и бегу через силу. Каждый шаг отдается болью, но когда играл раньше, бывало и хуже. Я прячу боль поглубже, рычу, преодолевая ее, и заставляю себя перейти на быстрый бег. Израэль поглядывает на меня и прибавляет скорость. Я перепрыгиваю на другую секцию, и теперь между нами расстояние только в один вагон. Израэлю не остается ни единого шанса. Даже с ушибленными ребрами я все еще могу загнать его как последнюю собаку.

Мы проезжаем знак - телефонный столб в лесу с нанесенным красной краской знаком «Х», говорящий нам, что наступает следующий этап сцены. Когда мы видим другой столб, помеченный знаком «Х», я должен бороться с Израэлем, и мы должны будем спрыгнуть на огромную специальную надувную подушку.

Конечно, если не считать того, что поезд движется быстрее, и мы не успеем спрыгнуть. В постановке, Израэль уворачивается в последнюю секунду и валится с крыши вагона на подушку, которая амортизирует удар. Но сейчас это не сработает. Израэль не знает, что поезд движется быстрее, чем предполагалось, и что это значит для сцены.

Так, что я выкладываюсь по полной. Я вижу помеченный столб и страховочную подушку, но она намного ближе, чем должна быть.

Прилагаю огромные усилия и выжимаю из себя все до предела физических возможностей. Израэль не замечает, как я приближаюсь и поэтому не готов к борьбе.

Три метра

Полтора.

А потом я лечу по воздуху, бросаюсь на Израэля и врезаюсь в него. Приклад АК-47 впивается в мои ребра, и мне ничего не остается, кроме как выдержать боль. Израэль крутится, дергается у меня в руках, а потом, когда мы падаем на надувную подушку, винтовка снова втыкается в меня, еще сильнее повреждая ребра.

— Какого хрена, Адам? — Израэль откатывается подальше, подпрыгивая на огромной, накачанной подушке и спрыгивает на землю. Он спотыкается, отбрасывает винтовку в сторону и хватается за бок, наклоняясь и морщась, как слабак. — Этого нет в сценарии, засранец! Какого черта ты делаешь?

— Спасаю твою задницу и сцену, — я рычу, осторожно сползая на землю.

Пресли уже здесь, выпрыгивает из своего гольф кара и спешит ко мне.

— Вашу мать, вашу мать! Это было эпично!

— Ты должен уволить этого е*аного машиниста, — рявкаю я. – Этот кусок дерьма вел поезд быстрее, чем это должно быть.

— Я знаю, знаю, — говорит Пресли, отмахнувшись пренебрежительно рукой. — Но он состоит в профсоюзе, поэтому мы ничего не можем сделать, только как наорать на него. Все-таки у тебя получилось, и так эта сцена сработает намного лучше! Кажется, это делает твоего персонажа более человечным и правдоподобным! Я не могу поверить! Это было совершенно потрясающе! Перерыв на пять минут, всем!

Я поднимаю рубашку и вижу, что огромный синяк на моем торсе уже побагровел.

— Как на счет того, чтобы взять выходной день, Прес? Или неделю? Я чуть не умер прямо там, или ты, бл*дь, не заметил этот незначительный факт?

Пресли морщится и отводит взгляд.

— Не будь таким драматичным, Адам. Но да, да, отлично, отдыхай до вторника. В любом случае, нам нужно проработать несколько следующих сцен с Израэлем, так что ты нам не нужен, — он машет мне рукой. — И покажись врачу. Для съемки следующей сцены с тобой должно быть все тип-топ.

Он тяжело опускается в гольф-кар, который прилично оседает под его весом. Пресли Миллер - немаленький мужчина.

Я наблюдаю, как он уезжает, и тогда на сцену выходит команда врачей, они срезают мою рубашку и прощупывают ребра. Они говорят, что у меня только ушибы тканей и мышц и ни одного перелома. Сообщают также, что толстый слой мышц уберег меня от каких-либо серьезных травм.

И почему я не снимаюсь в романтической комедии? Шутить и целовать горячих цыпочек весь день. Звучит неплохо.

Мне помогают забраться в другой гольф кар и везут через промышленную зону, которую используем как декорации. Мы где-то в заброшенном районе за пределами Детройта, пришедшем в упадок, и снимаем там высокобюджетный боевик в кои-то веки с оригинальным сюжетом и персонажами, что очень интересно в наш век ремейков, перезагрузок и адаптаций. Мы начали снимать «Фулкрум 2» три месяца назад, и с тех пор я работаю над этим фильмом. Съемки проходят в Детройте и около него, так как заброшенные склады и районы городских гетто создают ощущение чего-то пост-апокалиптического, и еще потому, что вновь избранный губернатор штата ввел значительные налоговые льготы для киноиндустрии, чтобы оздоровить борющийся с трудностями город.

Мой водитель и телохранитель, Оливер, ждет меня рядом с глянцевым черным «рейндж ровером» и везет на съемную квартиру. Я принимаю душ, переодеваюсь, забрасываю в себя несколько таблеток обезболивающего для снятия ломоты и боли, и потом Оливер подбрасывает меня к местному бару. Я устраиваюсь за столиком в отдельной кабинке с сценарием, пивом и гамбургером. Провожу пару часов, медленно потягивая алкоголь и освежая в памяти реплики в следующих нескольких сценах, не обращая внимания на жужжащий бар вокруг меня.

Посетители заведения приходят и уходят, некоторые узнают меня, но Оливер не подпускает их.

И тогда я случайно поднимаю глаза во время чтения особенно заковыристых реплик, бормоча их себе под нос, и вдруг вижу девушку за столом рядом с моим. Она болтает по телефону, потягивая мартини и листая какой-то каталог. Напротив нее есть свободное место, так что я предполагаю, что она кого-то ждет. Девушка сама меня не интересует, но вот каталог - да. Это каталог одежды, и первое, что бросается в глаза - модели. Так же, как и девушка, просматривающая каталог, все модели – с формами. Плюс-сайз, кажется, так это называется. Хотя после того, как узнал Дез, я перестал использовать этот термин; женщины есть женщины, и они красивы, независимо от их форм, размеров или веса.

Сердце сжимается, когда думаю о Дез. Она не перезвонила. Шесть месяцев, а от нее ни слова.

Девушка переворачивает страницу, а там она. Дез. В каталоге. Высокая, с черными волосами; красивая, такая красивая, одетая в длинное, струящееся голубое платье и простые белые сандалии.

Недолго думая, я покидаю кабинку и опускаюсь на пустое место напротив девушки. Она смотрит на меня в раздражении, но потом узнает.

— Бет? Я… я тебе перезвоню, — она заканчивает разговор и кладет телефон. — Привет. М-м-м. Привет?

Я указываю на журнал.

— Извини, что беспокою тебя, но можно посмотреть твой каталог на секунду? — Она моргает в замешательстве. — Я знаю, что странно просить об этом, просто… я ее знаю, эту девушку. — И показываю пальцем на изображение Дез.

Девушка придвигает журнал ко мне, и я разворачиваю его к себе.

Боже, Дез.

Она действительно модель. На этом фото она немного худее, чем я ее помню, хотя это может быть фотошоп. На губах таинственная полуулыбка, и косметики больше, чем нужно. Но это Дез, и она такая красивая, что начинает болеть в груди. Я касаюсь глянцевого изображения ее лица и гадаю, где она и почему ни разу не позвонила. Не удивлюсь, если она уже нашла себе парня.

Я зажмуриваюсь, отгоняя эту мысль, выдавливаю из себя вежливую улыбку и придвигаю каталог обратно озадаченной девушке.

— Спасибо, — говорю я ей. — Извини, что побеспокоил тебя.

— Нет… какое это беспокойство, — она улыбается мне под конец, и ее пальцы сжимают салфетку, лежащую возле ее бокала мартини. – А можно мне... я имею в виду…

— Конечно, милая, — вытаскиваю свой «Шарпи» из кармана и пишу на салфетке свое имя. – Вот, держи.

— Чем могу помочь? — глубокий мужской голос раздается сзади меня. — Ты беспокоишь мою девушку.

Я подмигиваю девушке, а потом разворачиваюсь и встаю в полный рост. Парень, конечно, не маленький, но все же на три размера меньше моего. Я хлопаю его по плечу.

— Не-а. Просто увидел кое-кого знакомого в ее журнале.

Он хмурит лоб и поглядывает на стол, на девушку и в каталог.

— В журнале толстушек?

По девушке видно, что она разваливается на части, боль накрывает все черты лица. Конечно же, она - девушка с формами, но она также красива с яркими голубыми глазами, волнистыми каштановыми волосами и высокими скулами. То, как быстро она прячет боль, показывает мне, что этот мудак не в первый раз говорит что-то подобное.

Я даже не думаю, а просто реагирую. Прежде чем он успевает закончить следующую фразу, тащу его через весь бар, впечатываю в стену и давлю предплечьем на горло.

— Что... бл*дь... ты сказал?

— Я… я…, — булькает он.

— Теперь послушай меня, ты, уродливый, грязный кусок дерьма. — Я наклоняюсь близко к его лицу и вижу на нем настоящий ужас. — Как насчет того, что ты съ*бешься отсюда и оставишь девушку в покое, а? Ты не имеешь права так говорить с ней или с кем-нибудь еще. Никогда. Я должен разорвать тебя, бл*дь, напополам за такие разговоры, ты, жалкий, ничтожный х*есос.

Я роняю его, разворачиваю и пинаю к выходу.

— Пошел нахрен отсюда, чмо.

Он спотыкается, падает на задницу, вскарабкивается на ноги и бежит к двери. Люди хлопают, некоторые свистят. Оливер стоит на карауле, сдерживая вышибал. Я сжимаю кулаки, встряхиваю и разжимаю их, а потом присаживаюсь напротив девушки. Она дрожит, еле сдерживая слезы.

Касаюсь ее подбородка, и она смотрит на меня.

— Эй. Как тебя зовут?

— Куинн.

— Послушай меня, Куинн. — Я удерживаю ее глаза на мне, позволяя ей увидеть мою искренность. — Тебе не нужен такой кусок говна, как он. Если этот мудак не может оценить по достоинству то, что ты красивая сама по себе, то он не заслуживает тебя.

Она изучает меня.

— Ты думаешь, что я красивая?

— Да, Куинн, думаю. И любой, у кого есть глаза тоже видит это, если только он не недалекий, безвольный мудак, как этот парень.

— Он не такой уж и плохой. Он достаточно милый большую часть времени. Он просто... он хочет, чтобы я была здоровой.

— Это бред. Он просто говорит так, потому что думает, что это самый простой способ манипулировать тобой. Думает, что сможет заставить тебя поверить, что желает тебе лучшего, когда все, чего он действительно хочет - это сделать тебя легкой мишенью. — Я беру ее за руки. — Но ты ведь не легкая добыча, да, Куинн? Ты из тех девушек, что могут постоять за себя, верно? Ты хочешь парня, который любит тебя, кто находит тебя привлекательной именно такой, какая ты есть. Разве это не так? Ты же не станешь встречаться с жалким неудачником только потому, что думаешь, что это все, что ты можешь иметь, не так ли? Ты ведь не такая девушка, Куинн?

Я вижу, как она обдумывает мои слова, мой вызов. Затем Куинн поднимает подбородок, и на ее лице появляется решимость.

— Нет. Я не такая девушка.

Я улыбаюсь ей.

— Хорошо.

Она отставляет мартини и встает.

— Спасибо, мистер Трентон.

Я тоже встаю и пожимаю ее руку, а затем тянусь к ней и быстро обнимаю.

— Когда этот неудачник попытается вернуть тебя обратно, скажи ему, чтобы отвалил. Ладно?

— Так и сделаю.

Я собираю вещи и останавливаюсь у стойки бара, и сую несколько крупных купюр бармену.

— Плачу за себя и за нее, остальное оставь себе.

Бармен выпучивает глаза от удивления и кивает.

Я покидаю бар, передаю сценарий Оливеру и прошу ему найти место для парковки. Мне нужно прогуляться. Нужно отвлечься. То, что я увидел Дез даже в журнале заставляет меня снова потерять самообладание. Я ведь все забыл, двинулся дальше. Или так думал. Но, очевидно, это не так.

Я бесцельно брожу, мысли кружатся в голове. Время от времени вижу Оливера, проезжающего мимо меня на «ровере», кружащего вокруг меня, чтобы убедиться, что меня не ограбили и не случилось что-то еще.

В конце концов, осознаю, что я около университета Уэйна. Студенты уходят поодиночке, парами и по трое. Должно быть, просто закончилось последнее занятие. Я смотрю им вслед, сканирую лица, не зная, что ищу и почему здесь. Дез здесь нет, знаю, что ее нет. Она в Нью-Йорке, работает моделью. Но я не ухожу; прислоняюсь к столбу уличного фонаря и смотрю на студентов с другой стороны улицы.

Все уже ушли. Тридцать или тридцать пять студентов быстро разошлись, и улица опять пуста.

Отворачиваюсь, а потом слышу, как двери распахиваются. Я оборачиваюсь, наверное, инстинктивно.

Это она.

Дез.

Руки в карманах джинсов, за плечами рюкзак, волосы собраны в гладкий хвост.

Я бегу через дорогу, не думая, не обращая внимания на гудки и визг тормозов. Она оборачивается на шум, видит меня, и вот я уже перед ней.

Она в моих руках, грудь к груди, ее теплые карие глаза смотрят в мои с интересом, удивлением, страхом, робостью.

— Адам?

Хочу сказать ей так много, но даже не знаю с чего начать. Я чувствую себя, как во сне.

— Прости, что не перезвонила, — начинает она.

Миллион мыслей пронзительно кричат в мозгу, и я не могу даже рассортировать их. Все, что понимаю, - это Дез, здесь, в моих объятиях; ее губы влажные, как будто она только что облизала их. Поэтому мне необходимо поцеловать ее.

Я прерываю ее поцелуем, мои губы сминают нее, пока сердце колотится в груди. Поначалу Дез застывает в шоке, потом поднимается на носочки, и ее язык находит мой. Я понимаю, что какими бы ни были ее мотивы, сейчас ничего не имеет значения.

Дез хочет этого так же, что и я.

Она стонет, опирается на меня, как будто ноги ее не держат.

Я разрываю поцелуй, чтобы шепнуть ей:

— Ты пойдешь со мной.

Дез просто кивает.

 

ГЛАВА 12

ДЕЗ

Это реально? Все это происходит на самом деле? Как он меня нашел?

Его рука в моей ощущается такой большой, жесткой и знакомой. Его присутствие рядом со мной заставляет почувствовать, какой он огромный и теплый. Светло-зеленые глаза не отрываются от моих, и от этого сердце переворачивается, а желудок скручивается, потому что он видит меня, смотрит вглубь меня.

Адам хочет меня.

Я еще не совсем понимаю, почему.

И возникает вопрос: мне все равно, почему он это делает, или меня это волнует?

Я иду рядом с ним, и вдруг черный «рейндж ровер» подъезжает и любезно останавливается около нас. Адам забирается внутрь и увлекает меня за собой. Он добирается через меня до ремня, протягивает его надо мной и защелкивает. Пристегнуть меня - милый, но странный жест. Он что, беспокоится за мою безопасность? Или опасается, что сбегу? Даже не знаю. Но его пальцы сплетаются с моими, и водитель, кажется, знает, куда мы едем без подсказки.

Я открываю рот, чтобы сказать, и Адам качает головой.

— Еще нет.

Мои губы покалывает от силы и нежности его поцелуя, сердце яростно трепещет, а легкие расширяются и сильно сжимаются, как будто одно только его присутствие рядом со мной требует больше циркуляции крови в венах, больше кислорода в легких. Я хочу вжаться и вцепиться в него. Хочу раздавить его губы своими, выпить его дыхание, почувствовать его мышцы и велеть взять меня, овладеть мной, заявить права. И в тоже время, хочу убежать; быть с ним потребует от меня правды. Я должна буду рассказать ему, как росла, о приемных семьях и о том, что пережила.

Жестокое обращение.

НЕТ. Я не могу вернуться туда, даже в мыслях. Нет.

Мне придется сказать ему, что он лишил меня девственности. Что подарила ему себя и не сказала ему.

Придется рассказать ему о Нью-Йорке и Людовике.

Нужно так много ему рассказать, так много вещей, о которых я никогда и никому не говорила.

Я могла бы даже сказать ему свое настоящее имя.

Мы въезжаем в подземный гараж, останавливаемся на зарезервированном месте рядом с лифтом. Водитель - крепкий мужчина около тридцати или чуть больше с огромной черной бородой и татуировками, обвивающими шею и выглядывающими из-под манжет его пиджака - тянется открыть мою дверь, подставляет мне руку и помогает спуститься с внедорожника. Он закрывает дверь за Адамом, провожает нас до лифта и даже нажимает кнопку вызова.

Стоять в тишине, ожидая лифт, мучительно и неловко. Я протягиваю руку водителю.

— Привет, я - Дез.

— Оливер, — его голос звучит, словно камень скребет о камень.

— Приятно познакомиться, Оливер.

— Взаимно.

Неловкость возвращается. Адам берет меня за руку снова, как будто боится отпустить меня, будто я исчезну, если он физически не притронется ко мне.

Лифт, наконец, прибывает, двери раздвигаются. Оливер протягивает руку, придерживая двери, и ждет, когда мы зайдем, потом следует за нами, тянется, чтобы вставить и провернуть ключ, а затем нажимает кнопку самого верхнего этажа.

Мне почему-то смешно, что такой умный и влиятельные человек, как Адам позволяет кому-то вызывать для него лифт.

— Наверное, здорово, — говорю я, — когда есть кто-то, кто нажмет за тебя на кнопку.

Оба - и Адам, и Оливер - смотрят на меня, как будто у меня выросла вторая голова.

— Это моя работа, — говорит Оливер, почти незаметно изгибая один угол рта. — Он не позволял мне делать это в течение первых нескольких месяцев, что я работал на него. Адам заходил первым, чтобы самому нажать на кнопку. Входит в лифт первым и нажимает кнопку. Упрямый засранец выставляет меня в плохом свете. Поэтому я сказал, что ему придется дать мне возможность заниматься своим делом.

Адам качает головой и закатывает глаза.

— Это смешно. Я взрослый мужик. Мне не нужен никто, чтобы придерживать для меня двери. Он чуть ли не разрезает для меня в тарелке гребаное мясо. Клянусь богом, он бы срезал корочку с моего бутерброда, если бы я попросил, — фыркает он. — Ты - телохранитель, Оливер, а не чертова нянька.

— Да ну, тебе точно нужна нянька, размазня! — Оливер говорит это с каменным лицом, но в его голосе слышится еле сдерживаемый юмор, и его узкие, глубоко посаженные темные глаза полны веселья.

— Мудак, — говорит Адам.

Я потрясенно смотрю на их обмен любезностями.

— Да что с вами, мужчины, происходит, что вы оскорбляете друг друга? Не могу понять.

Оливер и Адам переглядываются, и Адам смеется.

— Это такая фишка чисто между парнями.

Лифт останавливается, и двери со свистом открывается. Оливер ждет, пока мы оба выйдем, потом как-то умудряется обогнать нас, не выглядя при этом спешащим, и ведет нас вниз по длинному, узкому коридору, стены которого окрашены в синевато-серый цвет. Через каждые три, четыре метра у стены стоят небольшие столики с искусственными цветами, над которыми висят или какие-то абстрактные картины, или зеркала. Мы доходим до двери в конце коридора. Оливер открывает ее, приглашает нас войти, затем еще раз проходит вперед мимо нас, проходит через кухню, гостиную, через еще одну дверь, и, наконец, возвращаясь к тому месту, где мы с Адамом ждем его у входа.

— Все чисто, — говорит он скрипучим голосом. — Что-нибудь еще нужно?

— Занимайся своими делами до дальнейших распоряжений, — отпускает его Адам.

— Круто. — Он останавливается на полпути к двери. — Если нужно привезти какую-нибудь еду, просто дай знать. Я привезу.

Наконец, Адам и я остаемся одни.

— Итак, Оливер - телохранитель. С чего вдруг?

Адам пожимает плечами.

— Мой агент настоял. Сказал, я достиг того уровня, когда фанаты просто обязаны вытворять всякое сумасшедшее дерьмо, так что лучше быть готовым.

— Ты не похож на человека, которому нужен телохранитель.

Адам смеется.

— Оливер - бывший спецназовец. Кажется, участвовал в секретных операциях. Он обучен всем видам рукопашного боя, оборонительным и наступательным методам борьбы, технике оценки угрозы и еще всякому весьма эффективному и немного пугающему дерьму. Плюс, он просто крутой. — Адам тащит меня за руку из маленького холла на кухню. Это апартаменты свободной планировки, с таким же темным паркетом, что и в коридоре. Большие окна выходят на улицу, из них открывается потрясающий вид на реку и городской пейзаж Онтарио. Вся кухня отделана темным в крапинку мрамором и нержавеющей сталью, между кухней и гостиной стоит круглый стол. В самой гостиной имеется огромный коричневый кожаный диван с соответствующим ему креслом, а на неоштукатуренной кирпичной стене висит настенный телевизор с плоским экраном.

— Симпатичное место, — говорю я, снова чувствуя себя неловко.

— Я снял жилье в краткосрочную аренду. Просто пока я здесь снимаюсь.

Стараюсь не показать свою боль и разочарование. Я занимаю место в углу дивана, подогнув под себя ноги. Адам садится на противоположном углу лицом ко мне.

— Адам? Почему ты здесь? Почему я здесь? Как ты меня нашел?

Он берет паузу, чтобы подумать, прежде чем ответить - это то качество, которое восхищает меня в нем.

— Я снимаюсь в кино. И пробуду в Детройте два месяца.

— Так как ты меня нашел?

— А ты пряталась? — спрашивает он. Я начинаю отвечать, и Адам поднимает руку, чтобы остановить меня. — Это было совершенно случайно. Я думал, что ты в Нью-Йорке. Рут сказала мне, что ты переехала туда, чтобы стать моделью. Во любом случае, мы сократили сцену, и мне нужно было пойти прогуляться. Я просто оказался около университета Уэйна. Даже не знаю, как. Просто смотрел, как студенты уходят после лекций и... думал о тебе, честно, и вот ты тыт.

— Адам, я…

— Почему ты не позвонила?

Не знаю, что ответить.

— Просто... не могла. Что бы я сказала? Ты бы приехал в Нью-Йорк? Да, ты бы, наверное, сделал это. Но для чего? Как надолго?

Он смотрит на меня, его глаза суживаются в раздумье, а потом Адам отводит взгляд в сторону. Он прижимает ладони к ребрам и осторожно массажирует их, морщась. Наконец, Адам возвращает ко мне внимание.

— Почему ты так категорически настаиваешь, что это не сработает?

— Что не сработает, Адам?

Он машет рукой между мной и собой.

— Здесь есть что-то, Дез. Между нами. Есть, и я знаю, что ты тоже чувствуешь это. Ты просто испугалась. Но чего, не могу понять.

— Чего? Всего.

— Почему?

Я вздыхаю.

— Потому что жизнь научила меня. — Я ненадолго закрываю глаза. — Я не доверяю никому. Просто не знаю, как. Моя способность доверять разрушена гребаную вечность назад.

Лицо Адама смягчается, и он просто смотрит на меня некоторое время в тишине. А потом встает, идет на кухню и достает две бутылки пива из холодильника с пакетом соленых сушек из шкафа. Он откручивает крышки бутылок, возвращается к дивану и кладет сушки на кофейный столик между нами. Затем делает большой глоток пива, жует сушку и снова пьет. Делаю то же самое, и тогда Адам как-то оказывается ближе ко мне, его бедро задевает ногу, которую я подложила под попу.

Он смотрит на меня, и я ощущаю, как Адам приводит в порядок свои мысли и слова.

— Дез, я даже не знаю, что на это ответить. — Делает еще один глоток. — Знаю, я обещал тебе в прошлый раз, что не буду задавать никаких вопросов. Ну, так я нарушу свое обещание. Вот что, Дез – ты мне нравишься. Я скучал по тебе. Боже, мы провели вместе меньше сорока восьми часов, а я просто не могу тебя забыть. Я пробовал, хотя, бл*дь, прошло уже шесть месяцев. Я не могу выкинуть тебя из моей головы. Не могу выкинуть ту ночь. Только два дня из ста восьмидесяти, и я не могу перестать думать об этом. О тебе. И просто, чтобы ты знала, с тех пор у меня никого больше не было. Я даю тебе выбор. Если у тебя есть хоть какие-то чувства ко мне, то ты рискнешь. Ради меня. Ради нас. Что бы там ни было, чтобы там ни могло быть. Это означает, что ты расскажешь мне все дерьмо о себе. Ответишь на вопросы. Добровольно поделишься информацией. Я имею в виду, что не ожидаю, что ты расскажешь всю историю своей жизни в один присест или все твои самые страшные секреты прямо здесь и сейчас. Но хотя бы что-то. Рискни, Дез. — Он жестикулирует, пьет, ставит бутылку. — Если ты не можешь сделать этого или не хочешь, тогда скажи мне. Я попрошу Оливера отвезти тебя домой, и ты никогда больше не увидишь меня.

Все внутри меня сжимается. Мое рефлекторное желание убежать сжигает изнутри. Часть меня требует не доверять ему. Ты не можешь. Он сделает тебе больно. Он предаст тебя. Как все остальные в прошлом и каждый в будущем, и ты это знаешь.

Но другая часть меня утверждает обратное. Нет, не все. Рут никогда не сделает этого. Адам, возможно, тоже.

Адам принимает мое молчание за нерешительность. Он забирает у меня пиво и ставит его. Хватает мои руки и садится под углом ко мне, так близко, как может.

— Ты не можешь быть всю свою жизнь одна, Дез. Ты должны доверять кому-то, когда-то. Начни с меня. — Он наклоняется еще ближе, шепча. — Ты можешь мне доверять.

Моя инстинктивная реакция «бей и беги» воюет с одиночеством, стремлением быть с Адамом. Я сильно зажмуриваюсь.

— Почему ты хочешь этого?

— Потому что я никогда не встречал никого похожего на тебя. И чтобы быть совершенно честным, я не уверен, что даже могу понять точно, что в тебе такого. Я ничего не знаю о тебе, но меня тянет к тебе, сильно, и я хочу знать больше. Понять больше. — Он опять замолкает, а затем сжимает мою руку. — Как насчет такого: спроси меня о чем-нибудь. Я отвечу на любой вопрос, который ты мне задашь.

— Что произошло между тобой и Эммой Хейес? — спрашиваю я.

Адам морщится.

— Вау. Сразу хватаешь за горло. В таком случае, мне нужно еще пива. — Он встает, хватает еще две бутылки, и я пользуюсь возможностью выпрямить ноги и опустить их на кофейный столик. Адам садится рядом со мной, хватает меня за лодыжки и поворачивается ко мне так, чтобы мои ноги лежали на его бедрах.

— Итак, я и Эмма. Мы встретились на съемках «Алхимии крови». В этом фильме у нас была сцена с поцелуем, всего одна из двух или трех, что у меня были когда-либо. Как правило, мне это не приходится делать. Но в данном фильме он был необходим, и мы просто... понравились друг другу. Видимо, поцелуй был хорош. Я имею в виду, что, когда снимается сцена, то, как правило, делают минимум шесть или восемь дублей, а то и больше. В любом случае, режиссер хочет, чтобы все было снято под различными углами и с различными элементами. Так что это был не просто один поцелуй, бац и готово. Мы были на съемочной площадке, целуясь на глазах у десятков людей перед включенными камерами с Майком Хелмсом, орущим нам инструкции и указывающим, чтобы было «больше чувств». И, как я уже сказал, мы просто... понравились друг другу. Поэтому после того, как съемки закончились, мы ходили на пару свиданий. Потом это превратилось в месяц, два, три. Мы ладили. Полагаю, схожие интересы. Эмма росла с братьями, поэтому могла поговорить о футболе, и, как оказалось, мы оба получили роли случайно. Сначала она была визажистом. Когда кто-то из массовки заболел, и не было времени провести кастинг, ее взяли на это место. Эмма могла сделать себе макияж сама, и поскольку для этой роль требовалось много грима, это оказалось полезным. И, как потом оказалось, Эмма действительно может играть, так что режиссер дал ей второстепенную роль в своем следующем проекте. Оттуда все и пошло. — Адам делает паузу, чтобы собраться с мыслями, потом продолжает. — У меня было несколько случайных связей то тут, то там. Девочки в старших классах, несколько коротких романов в колледже и когда играл в футбол. Ничего серьезного. Пока не встретил Эмму. Я всегда был так сосредоточен на футболе, а потом на съемках, и... никогда ни о ком всерьез не заботился. Просто весело проводил время. Но Эмма была для меня другой. Я думал, что люблю ее. Действительно люблю. Она была великолепна, талантлива и подарила море удовольствия. Мы встречались полтора года. Мы ездили друг к другу на съемки, провели вместе пару коротких отпусков. И вот однажды я был в каком-то аэропорту. Может, в Париже? В Германии? Не могу вспомнить. Где-то в Европе. О, сейчас вспомнил. Это была Франция, после Канн. Я снялся в эпизодической роли в инди-фильме и поехал на фестиваль, чтобы поддержать его. Короче. Я стоял в очереди в магазине аэропорта купить воду с книгой и увидел журнал, таблоид. И там на первой странице были эти фотки: фото Эммы и ее партнера по последнему проекту. Это была серьезная драма, вообще никакой романтики. Но на фотографиях они держались за руки. И целовались. — Адам пожимает плечами, но для него, очевидно, трудно вести себя равнодушно. — Я прилетел в Лос-Анджелес рано, ничего ей не сказав. Появился в ее доме в Малибу без предупреждения. Автомобиль Райана был там. Впереди было большое панорамное окно, через которое можно увидеть все, что находится за домом до океана. Я увидел их вместе на веранде. Она была одета в его футболку, он был в трусах. Они пили «Мимозу». Она увидела меня, и просто... бл*дь, помахала мне рукой. Типа: «О, привет». Ничего особенного.

— Что? Ей было наплевать, что ты увидел ее?

Адам качает головой.

— Не-а. Я стал выезжать задом по ее подъездной дороге, и она вышла в переднюю дверь, одетая только в его чертову футболку; на ней больше ничего не было. Эмма останавливает меня. Я открываю окно, и она наклоняется для поцелуя. Я подумал: «Что? Что за х*йня происходит», — Адам насмешливо фыркает. — Оказывается, у нее были другие представления об... эксклюзивности наших отношений, чем у меня. Знаешь, что она мне сказала? «Мы никогда не говорили, что будем одни друг у друга, Адам. Мне жаль, если ты так думал, но я никогда не говорила этого». Она… она встречалась с другими парнями все то время, что мы были вместе. Я думал, что это… думал, что мы что-то значили друг для друга. Все это время, полтора года, когда меня не было рядом, она трахалась с другими парнями. Но шутка в том, что она никогда этого не скрывала и не врала, она просто никогда не говорила мне, а мне никогда в голову не приходило, чтобы спросить.

Я хмурюсь.

— Боже, Адам, вот ведь хрень.

— Именно так я и сказал. Эмма даже не расстроилась. Я говорю: «Да пошла ты, все кончено. Это какая-то хрень». Она просто пожала плечами и сказала, что это нормально, вроде ничего особенного. Однако, все появилось в таблоидах. Возле ее дома ошивался фотограф. Он увидел меня в аэропорту и последовал за мной к дому Эммы. И все это записал на пленку.

— Так, тогда это и закончилось…?

Адам делает глоток пива и кивает.

— Да, после этого я завязал с женщинами. С меня хватит. — Его глаза останавливаются на мне, острые и горячие. — Пока не встретил тебя.

— Чем же я отличаюсь?

— Не знаю, у меня есть такое чувство... что ты та, кто ты есть и все. Иногда немного неуверенная, может быть, но ты не похожа на всех остальных. Ты высокая, с формами, и так чертовски сексуальна, но не думаю, что ты даже осознаешь это. — Адам опирается рукой на мое колено и бросает на меня взгляд. — Так что случилось, из-за чего ты вернулась в Мичиган?

Я тяжело вздыхаю и прислоняю голову к спинке дивана.

— Много чего. — Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. — Ты хочешь длинную или короткую версию?

— Да.

Я смеюсь.

— Ладно. Прекрасно. Я возненавидела профессию модели. Они натягивают на меня одежду, в которую я не всегда влезала, и мне приходилось переодеваться в присутствии других людей. За ширмой, как правило, но никогда полностью одной. А потом я просто стояла, позировала час за часом. Никаких перерывов на обед. Никогда не было времени, чтобы поесть. Практически не было времени отдыхать. Агентство дает расписание на целый день и так каждый день, то одно, то другое. Я имею в виду, здорово, что у меня было много работы. Я была востребована, но ненавидела это. Ненавидела Нью-Йорк. Такой шумный, деловой. Все время, утром и ночью, и этому не было конца. Такой переменчивый и сумбурный. Такой большой. Все вокруг грубые и спешащие. Ничто не имеет значение. Всем на все плевать. — Я отворачиваюсь и смотрю в окно. — А потом был этот фотограф. Он большая, настоящая легенда в мире модельного бизнеса. На одной съемке он положил на меня глаз. Даже когда снимал других моделей, следил за мной. Наблюдал за мной. Постоянно трогал меня, мои волосы, одежду. Смотрел на меня как... я даже не знаю. Просто плотоядно. Так жутко. Однажды я сделал перерыв и вышла на улицу. Он, естественно, последовал за мной. Он, бл*дь, предлагал мне типа: «Я могу помочь твоей карьере, детка, все, что тебе нужно сделать, это пойти ко мне домой». Пытался заставить меня прикоснуться к нему. В тот день я разговаривала с Рут, и она сказала мне, что ты навестил ее. Я просто не смогла бы справиться еще с чем-либо. Потом, будто был недостаточно дотошным, этот фотограф уговорил директора моего агентства забронировать меня на съемку эксклюзивных купальников во Флориде. Я должна была поехать, иначе… Так что я поехала, но ненавидела это. Я ненавижу носить купальники. Просто... ненавижу, как выгляжу, как чувствую себя в них. Это было ужасно. Все остальные, кого снимали, были фактически уже готовыми модели для рекламы купальников. Стройные, миниатюрные, красивые с большим бюстом. Я выделялась как белая ворона. И, кроме того, этот мерзкий фотограф снимал меня последней, так что там оставались только он, я и команда. А когда, наконец, он сделал кучу снимков, то отпустил команду, чтобы остаться со мной наедине. Он снова приставал ко мне, но в этот раз не намекал, как раньше. Первый раз это было «ты поможешь мне, я помогу тебе». Очевидно, но не явно. Однако, в тот день на пляже, он прямо сказал мне, что сделает меня знаменитой и успешной, или все, что угодно, если я отсосу ему. Откровенно сказал мне, что я никогда ничего не добьюсь, если не сделаю это. Из-за того, что я так выгляжу.

Мне нужно сделать паузу и собраться с силами. Злость клокочет внутри меня даже сейчас наряду с чувством стыда и смущения.

— Он сказал мне... сказал, что у него большая квартира и большой член, и я могу получить и то, и другое. Что мне не следует ему отказывать, потому что не похоже, что я когда-нибудь смогу получить кого-нибудь лучше него. Он сказал, что это, очевидно, потому что я... большая, — последнее слово я произношу шепотом.

— Боже, какой мудак.

Я пытаюсь пожать плечами, но не получается.

— Да, я ударила его, а затем толкнула. Прилетела обратно в Нью-Йорк. Менеджер агентства встретила меня в аэропорту со всеми моими сумками и отправила меня домой. Типа, даже не утруждай себя, чтобы вернуться, мы с тобой закончили. Поэтому я здесь.

Адам становится передо мной на пол на колени, руками обхватывая мое лицо.

— Ты не большая, Дез. Ты красивая. Ты идеальная. Ты удивительная и ты сексуальная и ….

— Заткнись, Адам. Ты милый, но мне известно, какая я, и это погоду никак не меняет. Даже после Нью-Йорка, я довольна тем, как выгляжу. Может быть, даже и более того, благодаря всему тому, что случилось. До этой гребаной съемки в дурацком бикини владелец агентства и менеджер велели мне похудеть. Они сказали, что даже несмотря на то, что я - модель плюс-сайз, чтобы сниматься в бикини, мне нужно похудеть. Я должна была выглядеть определенным образом, и сделав так, мне не понравилось. — Я не могу смотреть на него. — Все это сделало меня такой злой. Чертова Сидни заставляет сбросить вес. Людовик уверяет, что мне никогда не найти никого лучше него. Другие модели поглядывают на меня, мол, «что она здесь делает?» Это заставило меня еще больше... закрыться. Я ненавидела все, но пережила и усвоила урок. Я стала сильнее и не изменю себе. Не буду чувствовать себя менее ценной и привлекательной, чем кто-либо другой просто потому, что выше и вешу больше или потому что выгляжу определенным образом. И не смогу выглядеть по-другому. Независимо от того, придерживаюсь ли я диеты или занимаюсь ли спортом, мне никогда не стать худой. И, если попытаюсь так сделать, если просто перестану есть, как сделала в Нью-Йорке, я стану не только несчастной, но и больной. И, честно говоря, не хочу выглядеть иначе. Мне нравится, как я выгляжу. Я учусь чувствовать себя комфортно в своем собственном теле.

К его чести, Адам не пытается убедить в моей собственной ценности ни себя, ни меня. Вместо этого он ухватывается за кое-что другое.

— И независимо от того, что я об этом думаю, ты из-за этого так не желаешь поверить, что искренне заинтересован в тебе?

Внезапно стало трудно глотать. Не хочу смотреть на него, но его руки уже обхватили мои щеки, большие пальцы гладят мой подбородок, касаясь уголков рта. Я смотрю в его глаза, что очень сложно, так как Адам видит в них все.

— Да. Частично. Не полностью.

— Тогда в чем дело?

— Потому что ты - это ты! Ты - Адам Трентон. Ты знаменит и выглядишь, как гребаный бог! Ты можешь получить, кого захочешь. Ты встречался с одной из самых известных актрис в мире. И даже если она причинила тебе боль, это просто... мне кажется, что ты будешь чувствовать себя так, словно переход от кого-то, такого великолепного, как она ко… ко мне - это... понижение в статусе. Все равно, что сменить «феррари» на десятилетний «форд-пикап». — Заранее предвосхищаю его неминуемый протест. — Не только из-за того, как по-разному мы выглядим, но и потому, что она из твоего мира. Эмма известна, гламурна и богата, и «росла с братьями», и она... знаменитость.

— А ты..., — подсказывает он.

— А я - нет.

Адам хмурится, и его глаза следят за моими. Он игнорирует очевидное и переходит к более сложному вопросу.

— Ты сказала: «Выросла с братьями». Почему это так важно?

Дерьмо. Я отстраняюсь, хватаю бутылку пива со стола и опустошаю ее, беру вторую - ту что Адам принес несколько минут назад и тоже пью из нее.

— Дез? Что это значит?

Я пожимаю плечами, скорее это чуть заметное движение вверх одним плечом.

— У меня нет семьи - только и всего.

— Дез, — говорит Адам с упреком.

Невозможно больше избегать этого вопроса.

— Я выросла в детдоме. Моя мама была наркоманкой. Умерла от передозировки, когда мне было три, и я попала в детдом. Всю жизнь меня перекидывали из одной приемной семьи в другую. — Я перевожу дыхание. — В некоторых семьях, куда меня отсылали, было хорошо, а в других... не было.

— Что это значит? — спрашивает Адам.

Пожимаю плечами.

— Неважно.

Он испытующе рассматривает меня.

— Что-то мне подсказывает, что это не так.

Я бросаю на него быстрый взгляд, ненавидя, каким проницательным он бывает.

— Было плохо, просто... тяжело. Опекуны – алкоголики и всякое подобное дерьмо. В системе так много детей, что невозможно разместить их всех, главным образом, из-за того, что просто недостаточно семей, желающих взять их на воспитание. Для некоторых, особенно в пригородах Детройта... это просто почти всегда дополнительный доход. Все это нелегко. Ты быстро учишься быть независимым и никому не доверять. Приходится часто переезжать, и ты стараешься не сближаться ни с кем. — Я снова пожимаю плечами, надеясь, что он больше не будет возвращаться к этому вопросу.

— И? — предлагает продолжить Адам.

Конечно же, он не может оставить все как есть.

Я закрываю глаза, медленно открываю их и делаю глоток.

— До меня домогался один из моих приемных отцов, — говоря это, не могу смотреть на него, потому что ненавижу его резкий вздох и вскипающие беспокойство с гневом, с выражением мне-так-жаль, которое вижу в его глазах, когда, наконец, кидаю взгляд его сторону. — Это продолжалось в течение года, прежде чем набралась смелости рассказать кому-либо. Его арестовали. Оказалось, что я не единственная такая. Но он так хорошо манипулировал, угрожал, убеждал, что бы ты знал: если кому-нибудь расскажешь, то никто тебе не поверит. Он напугал меня. Но в итоге я просто... не смогла больше этого терпеть. Поэтому все рассказала учителю в школе. Я была в ужасе, что у меня будут неприятности... из-за того, что не рассказала раньше, что позволяла ему так поступать, хотя я убеждала его, нет, умоляла его оставить меня в покое. Но учитель... миссис Эрвин. Она поверила мне. И первое, что она сделала, обняла меня и сказала, что сама убедится, что он никогда больше меня не тронет. И сдержала слово. — На данный момент я не могу понять выражение лица Адама.

— Что? — спрашиваю я. — Почему ты смотришь на меня так?

— Господи, Дез. — Он качает головой и вытирает лицо обеими ладонями. — Неудивительно, что тебе тяжело доверять мне.

— Да уж. — Я сильно моргаю от эмоций, бушующих во мне. — Знаешь, я никогда никому не говорила об этом. Даже Рут. Она тоже была приемным ребенком, и мы так близки, потому что обе понимаем это, и, думаю, она догадывается о том, что произошло и почему я такая замкнутая.

— Как ты справилась?

Я смеюсь и шмыгаю носом. Не то, чтобы я плачу, никоим образом. Не стоит оплакивать то, чего больше нет.

— В том-то все и дело, Адам. Как ты не понимаешь? Я не могу. На самом деле.

— Но ты, кажется, доверилась мне на острове Макино. По крайней мере, на какое-то время. Хочу сказать, ты позволила мне пригласить тебя на ужин, и той ночью мы... потрясающе провели время. Во всяком случае, я так думал.

Я мягко качаю головой.

— Аналогично, Адам. Та ночь... была невероятная. Вся эта затея с ужином была чертовски страшной. Все эти знаменитости и папарацци. Это было ужасно, и я не была готова к этому. Но все, что было после, быть с тобой... — Я смотрю на него, позволяя ему все увидеть в моих глазах. – Правда, это было удивительно. Лучшая ночь в моей жизни, во многих отношениях.

Адам берет мою руку, переплетая наши пальцы вместе.

— Моя тоже.

Я слышу что-то в его голосе.

— Но?

Адам не отвечает сразу.

— Но ты закрылась от меня позже в то утро. Я мог бы остаться, мог бы найти способ, чтобы провести с тобой больше времени, но ты просто закрылась.

— Потому что испугалась!

— Чего? — Он, кажется, искренне недоумевает.

— Всего! Посмотри на это с моей точки зрения, Адам. Я - девушка, убирающая мусор, сирота, и просто занимаюсь своими делами - и тут появляется горячий, сексуальный, богатый, знаменитый актер, который увлекается мной. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Это должно быть слишком хорошо, чтобы быть правдой. Такое дерьмо не может случится со мной.

— Но ты пошла со мной.

— Да, конечно. Мне понравилось чувствовать себя желанной. Я действительно почувствовала, что нравлюсь тебе, что ты хотел меня. И мне… понравилось это. — Я с трудом сглатываю, отвожу взгляд, избегая глаз Адама. — И когда ты должен был уйти, я просто тебя отпустила. Потому что не смогла бы справиться с тем, что ты вел себя так, словно хотел большего, а потом просто бросил бы меня ради очередной блестящей новой штучки. Не знаю. Для меня это был особенный вечер, и я просто хотела иметь что-то особенное только для себя.

— Он был особенным и для меня тоже, Дез…, — начинает он.

— Нет, — говорю я, чувствуя, что правда словно бомба застревает у меня в горле, осознавая, что она взорвется и причинит боль. — Ты не понимаешь.

— Понимаю, Дез. Правда, понимаю. Это было нереально, и я вижу, куда ты клонишь, думаешь, будто это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но я - просто парень, в конце концов.

Я смаргиваю слезы.

— Нет, Адам. Ты совсем ничего не понимаешь. Просто не можешь.

Адам притих. Кажется, он начинает что-то подозревать.

— Тогда что, Дез? — Его глаза сужаются, путешествуя вниз по моему телу и оценивая. — Мы не… я имею в виду, ты не…

Мои глаза расширяются, понимая, о чем он думает.

— Нет! Боже, нет. Я не беременна. Господи, я бы сообщила тебе это.

— Тогда что?

Я дышу глубоко, решая все ему рассказать. Заставляю себя посмотреть ему в глаза.

— В ту ночь, Адам... — Боже, как трудно заставить себя произнести эти слова. — Ты был у меня первым.

Адам закрывает глаза, зажмуривается, пробегает ладонью по лицу и массирует виски. Наклоняется вперед, ставя локти на колени.

— Скажи, что ты пошутила.

Я качаю головой, потому, что не могу произнести ни слова. Мне необходимо прочистить горло, которое болит, и с трудом не даю слезам пролиться.

— Никто никогда кроме тебя не заставлял меня так себя чувствовать. Был один парень, мы целовались, и он стал меня лапать, но я просто не смогла. Паническая атака, такая же, что случилась в первый день нашего знакомства. В этом дело. Когда парни приближаются ко мне, пытаются прикоснуться, я слетаю с катушек. Не могу дышать. Застываю. Просто не могу никому позволить сблизиться со мной, физически или эмоционально. Каждый мужчина, который когда-либо был в моей жизни, в лучшем случае был равнодушен, просто рассматривая меня как еще одного приемного ребенка, проходящего через систему. В худшем случае, они были такими, как Фрэнк Платт, который сексуально домогался меня. А потом я встретила тебя. И ты увидел меня. Как будто я что-то значу. Как будто я заслуживаю внимания, что со мной можно поговорить. — Мне все труднее и труднее не заплакать, потому что Адам не двигается, не смотрит на меня и не отвечает. — Ты смог меня... заставить почувствовать себя комфортно. Не бояться. И мне надоело бояться мужчин. Мне надоело быть девственницей. И ты заставил меня чувствовать себя хорошо.

— Я забрал твою девственность. — В его голосе звучит боль. — Господи, гребаный боже, Дез! Почему ты, бл*дь, не сказала мне?

— Потому что ты бы стал относиться ко мне по-другому. Ты бы сделал из этого большую проблему. — Трудно говорить, трудно даже шептать. И смотреть на него совершенно невозможно.

— Это большое дело, Дез! Это самое важное дело. Ты была девственницей. А я трахал тебя, как…

Гнев вспыхивает во мне, и у меня прорезается голос.

— Нет... ты... не смеешь. — Я подскакиваю на ноги и стою над ним. Он в замешательстве всматривается в меня обиженными и злыми глазами. — Не смей, бл*дь, делать для меня это менее значимым, чем было на самом деле. Это было именно то, чего я хотела. Это было нечто большее.

— Я сделал тебе больно?

Качаю головой и приподнимаю плечо.

— Не больше, чем это было бы в любом случае.

— Значит, было больно.

— Адам. Господи. После всего, что было до этого, после того, что ты заставили меня чувствовать так хорошо и до, и после, это было так... даже не стоит думать об этом. — Я отступаю. — Вот почему не сказала тебе тогда и почему не хотела говорить об этом сейчас. Это было мое решение, и я сделала это с широко открытыми глазами.

Адам пошатывается, опустошает недопитую бутылку пива в три длинных глотка, потом ставит ее на стол слишком осторожно.

— Мне нужно несколько минут. Мне нужно подумать. — И выходит за дверь, потирая ладонью голову.

Дверь захлопывается, и я остаюсь одна. Единственный звук, который можно услышать, - это тиканье часов.

 

ГЛАВА 13

АДАМ

Моя голова, сердце и тело находятся в состоянии войны. На данный момент голова побеждает.

Дез была девственницей.

Все стало очевидно. Ее нерешительность. Паническая атака. То, как невероятно отзывчива она была, как, с другой стороны, застенчива. И как позже стала голодна, как жаждала большего. Стало ясно даже то, почему закрылась на следующее утро.

Но Дез скрыла это от меня. Она знала, как я отреагирую, и намеренно не сказала мне. Это больно. Это меня рассердило. Нельзя такое утаивать от парня. Просто невозможно. Считаю, что у меня есть причины злиться, но разумная часть меня понимает, через что она прошла.

Только логика ни хрена не значит перед лицом боли.

Я оказываюсь снаружи, следуя со злостью вниз по тротуару. Понимаю, что если уйду слишком далеко, то потеряюсь. Что, как минимум, просто разозлит Оливера. И я заставляю себя остановиться, развернуться и медленно пойти обратно в сторону дома. Я прокручиваю все это в голове, пытаясь думать, а не просто реагировать.

А потом вижу в нескольких шагах от дома впереди на тротуаре Дез.

Я догоняю ее, хватаю за руки и останавливаюсь перед ней, не давая возможности идти.

— Дез, куда ты, черт возьми, собралась?

Она подпрыгивает, хватая от удивления ртом воздух, затем вырывается и отпихивает меня.

— Отвали от меня, Адам.

Теперь я в замешательстве. Кто из нас должен злиться?

Рычу в раздражении и оббегаю ее еще раз, останавливаясь перед ней.

— Дез, подожди. Просто поговори со мной. Куда ты собралась?

— Ты ушел. — Она говорит так, как будто это все объясняет, а потом снова идет мимо меня.

Не знаю, как остановить ее, как заставить выслушать, как заставить понять. Поэтому я делаю кое-что отчаянное. Останавливаю ее своим телом, ловлю за руку, и, как только Дез начинает отпихивать меня в сторону, хватаю другую руку и завожу ей за спину. Затем обхватываю запястья одной рукой и удерживаю их за спиной. После я наступаю на нее и заставляю пятиться назад, пока она не упирается в стену здания.

— Отпусти меня, черт возьми! — огрызается Дез.

Я беру ее хвост в кулак, тяну голову назад и когда подбородок приподнимается, накрываю ее рот своим. Ее тело извивается, борется со мной. Запястья в плену у моей руки, я держу их нежно, но твердо. Дез поднимает колено и толкает меня, и я отпускаю ее, но не позволяю высвободиться. Целую ее глубоко, крепко и сладко. И в то время, пока она сражается со мной, ее рот отвечает моему. Тело борется, но губы приоткрываются, принимают участие в поцелуе, язык выскальзывает и касается моего, и я пробую ее на вкус, вкладывая в поцелуй все свои противоречия.

Когда понимаю, что она не собирается сражаться из-за поцелуя, то отпускаю ее волосы и обхватываю ладонью щеку, поглаживая висок большим пальцем.

— Черт побери, Адам. Отпусти меня. — Дез прерывает поцелуй, приблизив губы к моему уху.

— Нет.

— Ты ушел.

— Я сказал, что мне нужна минутка. Как это можно превратить в уход?

— Я сказала тебе правду, а ты…

— Мне нужно было только тридцать гребаных секунд, чтобы переварить это, Дез. Господи, — я все еще удерживаю ее руки, но сейчас она не вырывается.

— И?

— И я понимаю. Если бы ты сказала мне, я бы... даже не знаю. Я был бы осторожен. Более нежен. Сделал бы все особенным. Сделал бы эту ночь лучшей в твоей жизни. Которую ты никогда не забудешь.

— Все так и было. — Дез прислоняется лбом к моей щеке. — Все так и есть.

— Вернись, Дез. Давай поговорим об этом наверху, хорошо?

Она кивает, и я отпускаю одну ее руку, а другую оставляю в своей. Я вообще-то не тащу ее обратно наверх, но ясно, что она сомневается, может, немного боится. Как только мы оказываемся в квартире, я останавливаюсь спиной к двери. Дез продолжает идти еще несколько шагов по пути между кухней и гостиной, когда понимает, что меня нет рядом с ней.

Она останавливается, поворачивается обратно и смотрит на меня. Видит, что я рассматриваю ее.

— Что?

Я пожимаю плечами.

— Как и сказал раньше, я понимаю. Но это не значит, что я все еще немного не злюсь. Я чувствую себя виноватым. Я взял твою девственность и даже не знал об этом. Просто не знаю, что думать, что чувствовать.

— Это что-то меняет между нами?

— Есть что-то еще, что ты мне не сказала? Я имею в виду, что я должен знать.

Она пожимает плечами.

— Нет. Я говорила тебе о том, что меня домогались. Это единственная вещь, которую стараюсь держать в себе. По понятным причинам. Люди смотрят на тебя по-другому, если знают правду. Я однажды по собственной инициативе проходила терапию. С консультантом в Уэйне. И она просто... у нее на лице всякий раз, когда мы разговаривали, был такой жалостливый взгляд, что просто не могла справиться с этим дерьмом. Так что, я еще никому не рассказывала. Это много значит для меня. Некоторые приемные отцы избивали меня, и когда кто-то встает перед моим носом или пытается удерживать меня, это становится спусковым механизмом.

У меня внутри все переворачивается и стынет кровь.

— То, что прямо сейчас я сделал внизу?

Дез качает головой из стороны в сторону, не соглашаясь и не отрицая.

— Во-первых. Еще когда ты подошел ко мне сзади и схватил за руки. Мне не нравятся такие сюрпризы или когда так хватают. Это служит толчком. Но когда ты держал мои запястья и целовал меня...? — Она замолкает и не продолжает.

— Что? — допрашиваю я.

Дез краснеет.

— Это было... возбуждающе. Я понимаю, что так не должно быть, учитывая то, что было в моем прошлом, но так было.

Я делаю медленный, крадущийся шаг.

— Дез, ты ведь понимаешь в душе, что я ни за что и никогда не причиню тебе боль?

Она наклоняет голову.

— Может быть, только если не специально.

— Ты столько пережила, Дез, и ты заслуживаешь, чтобы с тобой обращались…

Она резко поднимает голову и смотрит свирепыми глазами.

— В том-то и дело. Я заслуживаю, чтобы со мной обращались нормально. Я терпеть не могу, чтобы меня баловали или жалели, или относились ко мне, как будто я... хрупкая. — Дез говорит последнее слово так едко, как будто это гнуснейшее бранное слово. — Я, бл*дь, не хрупкая, а прошла через такое дерьмо, какое большинство людей не могут даже представить. На меня несколько раз нападали в душевой в школе, шесть или семь девочек избили меня только за то, что я новенькая и белая. Меня грабили. Домогались. Я пережила до хрена за свои двадцать два года, Адам Трентон, и я, бл*дь, в порядке. Мне не нужна помощь. Мне не нужна жалость. И со мной не нужно обращаться, как будто я какой-то гребаный нежный маленький цветочек.

Я сокращаю расстояние между нами, обхватываю ее талию и притягиваю ее пышное тело к своему.

— Относиться к тебе, будто ты нежная? Нет. — Я накрываю ее губы своими, скользя кончиком языка вдоль складок ее губ, и целую в угол рта. — Относиться к тебе как к драгоценности? Несомненно.

Она задерживает дыхание и наклоняет ко мне лицо.

— Хороший ответ, засранец, — выдыхает она.

Мои руки находят нижний край ее футболки и поднимают его. Я перебираю под ней пальцами, чтобы найти ее теплую мягкую кожу, и Дез, наконец, тихо выдыхает, кладя руки на мою грудь. Я скольжу ладонями по ее спине, поднимая ее одежду, и наклоняюсь, чтобы поцеловать Дез в шею. Она запрокидывает голову, подставляя мне горло, и я целую ее там, а потом ниже и ниже до V-образного выреза. Не в состоянии больше ждать, стягиваю ее футболку через голову и бросаю на пол. На ней фиолетовый шелковый бюстгальтер с белым кружевом вдоль верхнего края чашечки, из которой соблазнительно возвышается загорелая грудь. Лифчик я пока не снимаю, а покрываю поцелуями ее декольте и дальше живот, опускаясь на колени.

Ее руки пытаются остановить меня, когда я отстегиваю кнопки джинсов и тяну язычок молнии вниз.

— Адам... что ты… что ты делаешь?

Я улыбаюсь, пока зацепляю пальцами джинсы и стягиваю их вниз. Джинсы выворачиваются наизнанку, и она освобождается от них. Я отпихиваю одежду в сторону, обхватываю сзади ладонями ее ноги, скольжу вверх по бедрам и ласкаю мягкий упругий шелк ее фиолетовых трусиков с белым кружевом вокруг талии.

— Я рада, что надела сегодня этот комплект, — бормочет Дез. — Он единственный, что у меня есть, и я ношу его только потому, что все остальное белье грязное, а я не пошла в прачечную, но…

Она говорит бессвязно из-за своей нервозности, что мило, но не похоже на нее.

— Дез.

— Да?

— Заткнись. — Когда она хмурится, я улыбаюсь в ответ. — Ты сексуальна. И, честно говоря, мне плевать, какое белье ты носишь. Не имеет значение, стоит это пятьдесят долларов или тысячу. Для меня главное – все, что находится под ним.

Я оттягиваю вниз резинку на ее правом бедре на дюйм или два и целую обнажившуюся плоть, скольжу пальцем по животу ниже пупка к другому бедру и стягиваю трусики и с него. Она перестает дышать, ее руки скользят по моим волосам, пропуская сквозь пальцы мои короткие черные пряди. Нежно стягиваю дальше трусики, и когда обнажается ее левая тазовая кость, мои губы щиплют ее кожу, а пальцы переходят по животу прямо чуть выше ее лона. Я опускаю шелк на ее правом бедре.

Медленно делаю это снова и снова, дразня, пока из-под трусиков не появляются лобковые волосы. Ее пальцы застывают, ногти впиваются мне в кожу головы. Она задыхается, а я хватаю указательными пальцами обеих рук резинку трусиков на ее бедрах и стягиваю их одним быстрым движением.

— Адам...

— Это пентхаус, — говорю я ей, — а под ним нежилой этаж.

Дез хмурит брови, когда я бросаю на нее быстрый взгляд.

— И что?

Смотрю в ее глаза и касаюсь губами сначала лобка, а потом ее бедра.

— Не стесняйся кричать так громко, как хочешь.

Я поглаживаю носом внутреннюю сторону ее бедра, заставляя ее раздвинуть их шире, а затем погружаю язык в киску, нахожу твердый маленький клитор и медленно кружу вокруг него.

— О... черт.

— Постарайся не упасть, детка, — говорю я ей.

— Что? — выдыхает она.

Я хватаю ее левую лодыжку и поднимаю. Она переносит вес на правую ногу, и ее рука тянется к стене слева от нее. Я закидываю колено на плечо и посасываю губами киску.

— О черт. Боже мой, Адам.

Ее бедра подаются вперед, левая пятка вдавливается в мою спину, и Дез еще больше открывается мне. Я чувствую на языке ее мускусный и сладкий вкус. Ее руки вцепились в мои волосы, удерживая затылок, а дыхание становится прерывистым. Я не затягиваю процесс и не играю с ней. Скольжу рукой к ее попке и стискиваю одну ягодицу, удерживая ее центр против меня, затем подношу пальцы другой руки к подбородку, нахожу ее щелочку и скольжу в нее одним пальцем. Мокрая и горячая Дез плотно сжимается вокруг моего пальца. Я засовываю его внутрь, затем вытаскиваю, установив одинаковый ритм движений пальцем и языком, отчего она всхлипывает еще громче, стон срывается с каждым выдохом. Ее бедра двигаются вперед и назад, и я чувствую, как нога, на которой она стоит, начинает дрожать.

— Я не могу… не могу... о-боже-о-боже, Адам…, — стонет она, и ее позвоночник выгибается, выставляя вперед грудь и толкая бедра ближе ко мне, при этом крепче прижимая киску к моему лицу.

Понимаю, что Дез не сможет кончить стоя на одной ноге, поэтому, когда чувствую, что она уже близко и находится на грани оргазма, не способная удержать равновесие, я встаю, удерживая рукой ее левую ногу, обернутую вокруг талии. Сгибаю колени и поднимаю ее правую ногу. Дез смотрит на меня с явным удивлением, когда я поднимаю ее, держа под попу.

— Адам, ты сломаешь спину, идиот, — говорит она, оборачивая руки вокруг моей шеи, как будто боясь, что я ее брошу.

Дез не легкая, но я без усилий несу ее к дивану и опускаюсь на колени между ее бедер. Она вся дрожит.

— Я была так близко, — шепчет она.

— Да? Как близко? – спрашиваю я, утыкаясь носом в ее бедра, выцеловывая дорожку к ее киске.

— Прямо сейчас. Еще пару секунд...

— Ты хочешь этого, детка? Ты хочешь, чтобы я заставил тебя кончить?

Дез обхватывает ладонями мой затылок.

— Да, боже, да. Пожалуйста...

Я делаю паузу, мое лицо в сантиметре от ее лона.

— Тогда покажи, как ты снимаешь бюстгальтер. Покажите мне свои великолепные груди, Дез.

Она наклоняется вперед, заводит руки за спину, расстегивает крючки, стаскивает бретельку с одной руки, с другой, а потом бросает бюстгальтер на кофейный столик. Из моего горла вырывается низкий звук - стон благодарности.

— Боже, ты прекрасна. Посмотри на них, Дез. Какие они большие, круглые, мягкие…

— Как и все остальное, — шутит она.

Я дотягиваюсь до них, тереблю сосок большим пальцем, и она задыхается.

— Ты сексуальна, Дез. Мне не важно, какие слова ты хочешь использовать, чтобы описать себя. Ты прекрасна везде. Здесь…, — я легко ударяю языком по клитору, — ...здесь..., — и поднимаюсь, чтобы всосать ее твердый розовый сосок в рот и зажать его между языком и нёбом, — …и здесь…, — выпускаю сосок и нахожу ее губы, просовывая между ними свой язык.

Скольжу рукой вверх по ее бедру, по изгибу талии, по ребрам, глажу ее спину, обхватываю затылок, а затем разрываю поцелуй, чтобы коснуться ее виска.

— И ты красивая здесь, — потом опускаю ладонь вниз, на ее грудь, где я могу чувствовать, как бьется ее сердце. — И здесь.

— Боже, Адам. — Дез откидывается назад, ее глаза полны чувств. Ее пальцы касаются моих щек, опускаются вниз на челюсть, а затем оборачиваются сзади за шею. — Заткнись и сделай так, чтобы я кончила. — И она толкает мою голову вниз к ее киске.

Я зарываюсь лицом между ее бедер, и Дез разводит колени в стороны, откидываясь на диван. Она стонет с облегчением, когда я всасываю ее клитор между губами и скольжу в нее средним пальцем. Ее бедра покачиваются пока, я сосу, и тут резко ударяю языком по клитору и вращаю головой все быстрее и быстрее.

И когда чувствую, что она напрягается, замедляюсь. Она стонет от разочарования, которое превращается в хныканье, когда сгибаю палец внутри нее, а затем добавляю еще безымянный палец. Я начинаю двигать двумя пальцами внутрь и обратно, сгибая их так, чтобы задевать переднюю стенку. И смотрю на нее: ее глаза закрыты, уголок нижней губы закушен, на лице отчаянное выражение. Я возвращаю свое внимание к киске, протягиваю свободную руку к груди, чтобы ущипнуть и покрутить сосок между указательным и большим пальцами, пока Дез стонет, и ее бедра извиваются. Я чувствую, как стенки ее лона сжимаются вокруг моих пальцев. Ее тело трясется, вытягивается, и она тихо вскрикивает. Одно ее колено и затем другое сгибаются на моих плечах, и Дез полностью приподнимается с диванных подушек, изгибается у моего лица, пока я поглощаю ее, пока дико кружит мой язык, а пальцы уверенно трахают ее. Бедра вращаются, двигаясь у моих пальцев и рта, и Дез, задыхаясь, кричит, пока волна за волной оргазма не затопляет ее блаженством.

Я твердый, мучительно твердый от того, что поглощаю ее обнаженное совершенство, ее вкуса и звуков ее оргазма. Я нуждаюсь в ней. Мне нужна ее киска на члене, ее губы на моих губах, ее руки на моей коже. Кроме того, я по-прежнему полностью одет, и понимаю, что у меня нет презервативов. Я использовал последний полгода назад, когда был с Дез, и больше не покупал.

Она приходит в себя после пика наслаждения и обмякает на диване. Сажусь рядом с ней и целую ее плечо, грудь, горло, не в состоянии оторвать от нее свои руки и рот. Я глажу ее талию, бедра, целую между грудей.

— Адам, подожди. — Она отталкивает меня, — теперь моя очередь.

Дез хватает нижний край моей рубашки, стягивает и швыряет в сторону.

Но видит мои синяки и задыхается.

— Адам...? Что случилось?

Я качаю головой.

— Всего лишь выполнял трюк. Я в порядке, не волнуйся об этом.

Она смотрит на меня.

— Ты уверен? Я не хочу причинить тебе боль.

Дотрагиваюсь до нее.

— Детка, есть только одно, что болит из-за того, как сильно ты мне нужна.

— Тогда давай разденем тебя, — вздыхает Дез.

Наклоняясь ко мне, она целует мою грудь, ее руки ласкают мои плечи и прочерчивают дорожку к животу, затем ее пальцы подбираются к ширинке джинсов и расстегивают молнию. Мне нравится ощущать, как ее руки обнажают меня. Кнопка отстегивается, и член вырывается на свободу, сдерживаемый только боксерами.

Дез, оседлав меня, толкает обратно на диван и наклоняется, целуя плечо. Ее тяжелые груди нависают над моей, трутся о кожу так мягко, как шелк. Не могу не прикоснуться к ней, мои руки скользят вверх и вниз по ее позвоночнику. Но потом Дез встает с меня на пол, становится передо мной, стягивая штаны, пока они не снимаются. Я поднимаю ноги, и она сдергивает вместе джинсы и боксеры, ее рот касается бедра, потом другого бедра, а затем прокладывает дорожку выше.

— Полагаю, ты не принимаешь противозачаточные? — спрашиваю я.

— Нет, — говорит она, обхватывая рукой член. — Зачем?

— Потому что у меня нет никакой защиты.

Она замолкает и смотрит на меня.

— Нет?

Я качаю головой.

— Не-а. У меня было три штуки в моей сумоке с туалетными принадлежностями, и я использовал их с тобой на Макино. С тех пор у меня не было необходимости в них.

— Не было?

Я мотнул головой.

— Нет. Я уже говорил тебе, с той ночи у меня никого не было.

— У меня тоже.

Когда ее ладонь скользит вниз по моей длине, мои глаза непроизвольно закрываются.

— Нам понадобятся… презервативы, — говорю я между стонами.

Она чертит круги большим пальцем по головке члена, потом опускает кулак до его основания, затем медленно поднимает назад. Я наблюдаю, как она смотрит на свою руку, на член и потом на мое лицо.

— Так что же нам делать?

— Я мог бы пойти купить.

Дез качает головой и наклоняется ко мне.

— Нет. Я не хочу, чтобы ты оставлял меня.

— Это займет немного времени.

Она обхватывает меня кулачком, и да, ей определенно сейчас понадобится и того меньше.

— Это было бы слишком долго. — Дез смотрит на меня. — Твой парень может достать их для нас. Оливер.

— Тебе не будет стыдно, если он будет знать, что мы…

— Я более чем уверена, что он уже знает, Адам.

Сейчас уже нет никаких сомнений. Она наклоняется ко мне, обхватывая обеими руками мой член, твердый и пульсирующий, скользит по стволу кулаками, и рассматривает его, находясь всего в паре сантиметров.

— Дез?

Она игнорирует меня, тянется к полу с ее стороны, шарит в кармане джинсов, вынимает мобильный и протягивает его мне. Я вздыхаю, а потом беру телефон и набираю смс Оливеру.

«Очень нужна помощь, чувак».

Он реагирует через пару секунд:

«Думаешь, мне надо найти тебе кое-что в отделе средств планирования семьи?»

«Боже, благослови Оливера. Да».

«Ок. Но я не уверен, что ты сможешь расплатиться со мной за это».

«Я подниму тебе зарплату».

«Похоже, у тебя все аспекты «поднятия» под контролем, босс».

«Я уволю твою задницу, не успеешь даже моргнуть...»

«Лол. Прекрати писать смс во время прелюдии. Это грубо».

Я швыряю телефон в сторону и возвращаю внимание к Дез, которая полностью поглощена своим занятием. Ее руки медленно движутся вверх и вниз по моей длине.

— Я хочу попробовать тебя, Адам. — Она наклоняется еще ближе, ее губы медленно сокращают расстояние до меня.

— Дез.

— Я никогда не делала этого раньше, но очень хочу.

У меня перехватывает дыхание, когда ее губы оборачиваются вокруг головки моего члена. Ее рот теплый и влажный, и я не могу удержать стон блаженства, который вырывается из меня, когда она чуть скользит губами вниз. Я откидываю голову обратно на диван и с трудом заставляю себя держать глаза открытыми, чтобы смотреть на нее. Ее рот широко раскрыт, чтобы обхватить меня, а глаза поднимаются, чтобы посмотреть на меня.

Дез убирает голову назад, и член выходит изо рта с чмоканьем.

— Так хорошо?

Я смеюсь.

— Все, что ты делаешь, - потрясающе, Дез. Просто не укуси меня, и все будет просто невероятно.

Дез возвращается обратно, вбирая меня в рот. Язык, дегустируя, кружит вокруг головки. Ее рука обхватывает основание, не двигается, просто держит его. Потом она начинает поглаживает член, и я невольно приподнимаю бедра. Дез издает звук удивления и отступает, всасывает головку, а затем опускает рот, вбирая длину.

— Господи, Дез. Тебе нужно будет скоро остановиться.

— М-м-м м-м-м…, — не соглашается она, а затем ее рот медленно скользит по стволу, который она одновременно поглаживает рукой. Но затем прерывается. — Ни в коем случае. Тебе действительно нравится это, правда?

— Боже, да.

— Больше, чем трахать меня? — спрашивает она, а затем ее рот снова вокруг члена, отчего не могу не стонать.

— Черт, нет. Господи! — Последний возглас - возглас изумления, когда она начинает сосать жестче и глубже, пока это не становится некомфортным.

В этот момент, я слышу, как открывается дверь, и маленькая квадратная упаковка летит и приземляется на пол. Кидаю быстрый взгляд на нее и вижу, что Оливер купил презервативы самого маленького размера.

— Оливер, ты мудак! — пытаюсь говорить нормальным голосом.

Слышу его хриплый смех, а затем еще одна упаковка летит через прихожую и падает рядом с первой, в этот раз презервативы те, что действительно подходят мне.

Потом дверь закрывается, и он уходит.

Услышав, как открылась дверь, Дез остановилась и глянула в ту сторону, чтобы убедиться, что он не собирался появляться. Как только она слышит, что дверь закрылась, то озорно усмехается и снова берет меня в рот. И на этот раз не знает пощады. Ее кулак быстро двигается вверх и вниз к основанию члена, губы скользят по стволу, опускаясь все ниже и ниже, а затем обратно все выше, устанавливая ритм, медленный и стабильный.

Мне становится все труднее сдерживаться.

— Дез, остановись.

Я тяну ее, но она берет мои руки в свои и переплетает пальцы. Взгляд устремляются на меня, чтобы понаблюдать за мной. Я пытаюсь освободить руки, но она не отпускает их, крепко держит и борется против моей хватки. В ее глазах мелькает смех, а потом она движется сильнее и быстрее, и понимаю, что больше не могу сдерживаться.

— Бл*дь, Дез, я собираюсь кончить. Ты должна остановиться или я…

Ее губы обернуты вокруг головки, она жадно сосет, и я понимаю, что это безнадежно. Дес тянет наши сцепленные вместе руки к голове, кладет мои ладони на свои волосы, а затем берет ствол одной рукой в кулак, а другой обхватывает яйца. Я стягиваю с хвоста резинку и погружаю руки в черные локоны, отводя их подальше от лица. Она снова двигает головой, поглаживая основание и продолжая сосать.

Я пропал.

Вскрикиваю, когда чувствую, что подхожу к краю и отпускаю себя, не в состоянии предупредить ее; она издает возглас удивления, но не останавливается и не замедляется. Чувствую, как взрываюсь у нее во рту, но Дез продолжает движения головой, продолжает ласкать длину. Затем слышу, как она сглатывает, а я все еще изливаюсь, издавая стоны и отчаянно стараясь не толкаться слишком сильно.

После того, как успокаиваюсь, она выпускает меня, перемещается, расставив ноги по обе стороны от меня, и обхватывает мое лицо руками.

— Как это было?

Я моргаю, уставившись на нее затуманенным, обалделым взглядом.

— Господи, Дез, — прислоняюсь лбом к ее рту. — Такого я не ожидал.

— Я знаю.

— Но это было... даже не могу двигаться.

Дез целует меня, отчего чувствую свой вкус на ней, но мне плевать. Она сидит на мне сверху, и я ощущаю ее горячую сердцевину на размягченном члене. Грудь касаются моей, и рот настойчиво покрывает мой. Ее полные бедра в моих руках, и я понимаю, что не потребуется много времени, прежде чем буду опять готов, прежде чем смогу взять ее так, как мне хочется.

* * *

ДЕЗ

Адам встает со мной на руках и несет меня через всю комнату в спальню. Потом укладывает меня, упираясь рукой в кровать рядом с моим лицом и целует, лаская другой рукой грудь.

Потом он уходит на минутку, чтобы возвратиться с упаковкой презервативов.

Сердце сжимается, а лоно становится влажным.

Но он к этому еще не готов. Адам разрывает коробку, вытягивает один квадратик и откладывает его в сторону, затем разваливается на кровати рядом со мной. Его руки очерчивают мои ребра под грудью, опускаются ниже и находят край одной из моих татуировок. Глаза находят мои, и я вижу в них вопрос.

Перекатываюсь на него, уперев руки в живот, прямо над его зарождающейся эрекцией.

— Тоска по дому живет в каждом из нас. По безопасному месту, где нас всегда примут, не задавая вопросов, — произношу я. — Майя Энджелоу.

Адам кивает.

— Я видел это, когда ты спала. Что это значит для тебя?

Прислоняю голову к сгибу руки.

— Это просто о... доме. О принадлежности. Я никогда ни к чему не была привязана. Росла в системе, ни в одной приемной семье не задерживалась больше года, поэтому у меня никогда не было дома. Везде, где я жила, это было просто жилищем. Местом для сна. Так что я всегда больше всего хотела чувствовать себя в безопасности, и... иметь дом.

Он прослеживает татуировку на бедре. Шрам под ней.

— И татуировки скрывают шрамы?

Я закрываю глаза и зарываюсь лицом в его кожу. Его руки оборачиваются вокруг меня, охраняя. Защищая меня.

— Мне было шестнадцать. Я только что переехала в новую семью. Приемный отец был... плохой. По-настоящему плохой. Он был на инвалидности, маялся херней. Впадал в ярость. Обычно он нападал только на жену, но время от времени брался и за их дочь. Ее мать вставала между девушкой и отцом. Но однажды... он слишком сильно ударил жену, и она отключилась. Микаэла, дочь, начала кричать. Он стал просто... безумным. Я даже не знаю, какого хрена ему взбрело в голову. Думаю, что он был ветераном «Бури в пустыне» или что-то подобное, возможно, это были воспоминания? Не знаю. Там на столе был удлинитель, оранжевый. Микаэла последовала за отцом, а он сбил ее с ног. Просто повалил ее. Схватил провод и начал бить ее. Провод был длинный, около метра или полутора, и он просто сложил его пополам. И начал бить им Каэлу, а я просто не могла позволить ему это… не могла. Поэтому легла на нее, накрыла ее собой. А он просто продолжал бить. Я только что вышла из душа, и все, что было на мне, - это полотенце. Оно упало, а он просто продолжал бить меня. Не думаю, что он даже понимал, что делает. Может быть, и понимал. Не знаю. Часть меня думает, что он осознавал, что делает, потому что продолжал бить меня по одному и тому же месту, снова и снова, а потом бил по другому. Остались эти занятные шрамы.

— Мать твою, Дез. — Руки Адама сжимаются крепче, губы прикасаются к моему виску. — Что же его остановило?

— Сосед. Услышал крики, понял, что случилось что-то похуже, чем обычно. Он позвал на помощь другого соседа и трех полицейских, чтобы оторвать меня от Микаэлы. Я бы не отпустила ее.

— Дез, боже, детка.

Я поднимаюсь и смотрю на него, позволяя заглянуть в мои глаза.

— Все нормально, Адам. Это было давным-давно. И, честно говоря, если бы было нужно, я бы сделала это снова. Просто Микаэла - самая милая девушка, которую ты когда-нибудь мог встретить. Я осталась там... из-за нее, даже после этого…

— Что? — Он кидает на меня недоверчивый взгляд.

— Он провел шесть недель за решеткой, получил условный срок, электронный браслет, консультации по вопросам зависимости, обязательные посещения собраний анонимных алкоголиков и все такое. Мой соцработник хотела, чтобы я переехала, но я отказалась. Мне было шестнадцать, так что она могла бы настоять, несмотря на мои протесты. До этого мне было бы все равно. Это не имело значения; один дом был похож на другой. Но Микаэла... она нуждалась во мне. Ее мама была не слишком хороша даже в ее лучшие дни. Она нуждалась в друге, и я была единственной, кто у нее остался. — Я улыбаюсь, думая о Микаэле. — Порой я навещаю ее. Ей было всего пять, когда это произошло. Теперь ей одиннадцать.

— И ты сделала тату, чтобы скрыть шрамы?

— Вроде того, — отвечаю я. — Но больше из-за потребности превратить нечто уродливое во что-то красивое – больше, чем от неловкости из-за шрамов или чего-нибудь еще. А эта цитата, я наткнулась на нее в выпускном году старшей школы; делала доклад про Майю Энджелоу и прочитала целую кучу вещей, которые она написала. Я наткнулась на эту цитату, и она просто застряла в моей голове, которая нашла отклик у меня на очень глубоком уровне. Майя, она тоже понимала это. У нее была тяжелая жизнь, и она превратила всю эту боль в такие красивые стихи.

— Как и ты, — говорит Адам.

Я бросаю на него взгляд.

— Почему ты так решил?

Он улыбается, очерчивая большим пальцем мои губы.

— Только из-за тебя. Из-за того, какая ты. То, что ты можешь быть таким прекрасным человеком, несмотря на все, через что прошла - это тоже поэзия, Дез.

— Господи, Адам. Я сейчас расплачусь, — шмыгаю я носом.

— Это не смущает меня, — говорит Адам. – Знаешь, ты не должна быть сильной все время. Это нормально, показать слабость. Проявить эмоции.

Я пожимаю плечами.

— Это уже укоренилось.

— Так искорени это, — говорит он.

Не могу не засмеяться.

— Да уж, позволь, сейчас только щелкну быстренько переключателем…

Адам смеется и отпуская меня, зачесывая прядь волос мне за ухо. Он понимает, что это не так просто.

— Дез? У меня вопрос, и ты должна правдиво ответить на него. Ты можешь отмахнуться, потому что это глупо, но, пожалуйста, не делай этого.

Я откидываюсь назад, чтобы посмотреть на него.

— Хорошо, я попробую.

Он делает глубокий вдох и выдох.

— Почему я? — Хмурюсь и открываю рот, но он накрывает пальцем мои губы, потом скользит им по моему подбородку, губам и шее. — Ты - великолепная женщина, и работа моделью должна была показать тебе, что это не только мое мнение, как бы неудачно все не сложилось, и несмотря на то, какой ужасной может быть индустрия моды. Так почему я? Почему ты доверилась мне? Почему ты позволила мне взять твою девственность?

Я не отвечаю в течение длительного времени, обдумывая ответ.

— Во-первых, ты не брал, это я тебе отдала. Для меня это большая разница. А почему ты? Ты видишь меня. Не знаю, как это объяснить. Это как... кажется, ты видишь, какой я была, какая на самом деле, и ты обращаешься со мной, словно сто́ю того, чтобы меня желать. Ты видишь, что я скрываю. Это не значит, что то, что пережила, - нечто секретное; просто я не доверяю никому достаточно, чтобы все рассказать. Но ты... я просто доверяла тебе интуитивно или что-то в этом роде. До сих пор не могу объяснить почему. То есть, теперь—то я знаю, что ты сильный, добрый и понимающий и что ты заслуживаешь доверия, но тогда я этого не знала. Просто хотела верить тебе. И, честно говоря, это до смерти напугало меня. Было так много причин, почему я не осталась на следующее утро, как и все остальное. Я не могла понять, почему доверяла тебе, почему так сильно хотела тебя. Или почему ты хотел меня. Ничего из этого не имело смысла, и это просто напугало меня. — Лениво вывожу ладонью круги на его торсе. — Ты преследовал меня, как будто тебе это было просто необходимо... быть со мной. Я ничего подобного не испытывала прежде.

— Ты так отличаешься от всех, кого я знаю, — говорит он. — Ты честная. Всегда закрытая, как я, полагаю. Ты просто не могла быть такой, не с той жизни, которую прожила. Но ты та, кто ты есть. Я увидел красивую женщину, которая понимала себя и которой было комфортно с собой, но она не полностью осознавала свою собственную красоту. Это опьяняющее сочетание. — Его пальцы танцуют по моему бедру, а глаза горят. — И кроме того, я просто страстно желал тебя. Хотел тебя и хотел иметь. Только не осознавал…

— О чем ты спросил? — прерываю я.

— О том, что в тебе есть намного больше, чем вообще изначально представлял, — отвечает он. — Я знал с самого первого нашего разговора, что ты многое скрывала. Знал, что за всеми этими стенами скрывается сложная, красивая женщина. — Адам притягивает меня к себе, и я падаю на него, грудью вдавливаясь в его бок, перекинув через его ногу свою и устремив на него глаза. — Я был полон решимости пройти сквозь эти стены. Я хотел понять тебя. Хотел, чтобы ты доверяла мне, чтобы рассказала мне все те секреты, которые я видел в твоих глазах.

— Ну... теперь это так.

— Сейчас да, — соглашается он, и его губы находят мои.

Руки охватывают мою талию, Адам поднимает, сажает меня верхом на себя и прерывает поцелуй. Я смотрю на него сверху вниз в светло-зеленые глаза и теряюсь. Я была потеряна и раньше, но после того, как раскрыла правду и все, что скрывала, теперь тону в нем. Я вжимаюсь поцелуем к его груди, а затем, вздыхаю от удовольствия, когда его большие сильные руки странствуют по моей спине, заднице и бедрам, а потом зарываются в волосы и приближают мое лицо к его для обжигающего душу поцелуя. Он уже там, у моего входа, твердый и горячий. Я обхватываю ладонями его щеки и скольжу телом по его торсу, льну к его шее и опускаюсь, вбирая его глубоко в себя.

— Ох, бл*дь, Дез... Боже, чувствую, будто я на небесах...

— Не на небесах. — Я задыхаюсь, извиваясь на его длине. — Дома. Ты чувствуешь себя, будто ты дома.

— Есть разница? — шепчет он.

Я качаю головой, поднимаюсь, чтобы видеть его глаза, мои волосы водопадом рассыпаются вокруг наших лиц. — Нет, больше нет. Не для меня.

— Для меня тоже. — Адам вонзается в меня, губами прикасается к моей щеке, потом зубами покусывает ухо. — Я люблю это, Дез, чувствовать тебя такой. Быть внутри тебя без преград.

— Я тоже.

— Ты не принимаешь противозачаточные.

Я качаю головой.

— Нет. Не было необходимости.

— Тогда нам нужно остановиться на секунду. Я должен надеть презерватив, — Адам выскальзывает из меня, перекатывается и встает на колени между моих бедер. Хватает пакетик, который отложил заранее, разрывает его и одевает презерватив на член. — Итак. На чем мы остановились?

Широко раскрываю глаза и жду в предвкушении.

— Я не знаю. Забыла. Ты должен показать мне.

По моему лицу расплывается улыбка, когда вижу, как Адам сжимает рукой толстый член и направляет к моему входу, прижимаясь широкой головкой к клитору и медленно выводя круги. Я задыхаюсь, его глаза темнеют; в них горит жажда. Он скользит в меня, толкается до конца, затем перемещает колени ближе ко мне, разводя мои ноги еще шире.

Бл*дь, я так наполнена. Адам во мне, его тепло проникает сквозь кожу, его глаза пронизывают насквозь и заглядывают в мою душу, узнаю́т все секреты. Он смотрит на меня так, будто не может насытиться. И так глубоко во мне, что не могу принять его больше. Но потом Адам поднимает меня за бедра и вбивается еще глубже, и, охренеть, но, кажется, я могу взять его еще больше. Он нужен мне еще сильнее, быстрее, глубже.

Теперь Адам неспешно отступает, медленно скользит, почти полностью выходя из меня, дразня, и затем вдалбливается в меня по самые яйца так сильно, что грудь подпрыгивает, и я невольно вскрикиваю, задыхаясь. Хватаюсь за него, сжимая его бедра, и тянусь к нему, потому что, господи, это чувствуется так хорошо.

— Еще..., — я тяжело дышу. — Адам, сделай так снова.

Его ухмылка довольная и голодная.

— Тебе нравится это?

— Бл*дь, да.

— Тебе нравится жестко? Немного грубо? — Адам снова выходит так же медленно, усиливает хватку на моей талии, а затем обрушивается сильно, как и в прошлый раз. Глаза пронзают стрелы раскаленного экстаза, который взрывается во мне, когда он так глубоко.

— Да, Адам, да... Боже, да, мне нравится, когда ты трахаешь меня жестко.

— Тогда будет жестко. — Он толкается глубоко, наклоняется надо мной, и член погружается в меня, полностью заполняя. Его губы находят мои, целуя с такой сладкой, томительной нежностью, что защипало глаза, а сердце сдавило в груди. Этот поцелуй подсказывает мне, что неважно каким жестким и грубым он может быть, Адам трахает меня с сердцем, полным…

Нет.

Не-е-т!

Не позволю себе думать об этом. Даже сейчас не могу позволить себе поверить этому, этому слову. Это было бы слишком, как фантазия любой девушки, и слишком похоже на все то, что я когда-либо хотела, и, если позволю себе желать это или чувствовать это с Адамом, то все у меня его отберут, отчего буду разрушена.

Поэтому я признаю такие слова как «нежность» и «сладость», и сохраняю другое слово на привязи, похороненным глубоко, глубоко в темных тайниках моего сознания.

Адам выпрямляется, поднимает мои ноги и прижимает бедра к своей груди, так, что мои ноги оказываются у него за головой. Он подвигается ближе ко мне, мой зад располагается прямо перед ним, и я не могу даже вздохнуть от того, как глубоко Адам находится, не могу видеть из-за головокружения, пьянящего великолепия его члена, такого большого, твердого, горячего и идеального внутри меня...

И тут Адам начинает двигаться.

Он отодвигается назад, оборачивая руки вокруг моих бедер чуть ниже колен и вколачивается в меня. И в то же время делает это плавно. Предупредительный выстрел, если можно так выразиться. И, боже, у меня уже перехватывает дыхание, тугое огненное напряжение сворачивается в спираль в животе, заставляя сгибаться пальцы на ногах и отчаянно царапать те участки его тела, до которых могу дотянуться. Еще толчок, чуть жестче, и у меня вырывается вздох.

— Ох, бл*дь, Адам...

— Так хорошо?

— Хорошо.

— Хочешь больше?

— Боже, да, еще, — мой голос дрожит.

Его глаза не отрываются от моих также, как и мои от его, в то время как он задает неспешный и устойчивый ритм, глубоко толкаясь, медленно выходя, а затем вонзаясь все быстрее и быстрее. Все жестче и жестче. Между моими широко раздвинутыми бедрами я вижу, как его покрытый синяками торс двигается и напрягается. Когда он толкается, твердые, как гранит мышцы перекатываются под смуглой кожей, покрытой волосками и блестящей от бисеринок пота. Его массивные руки держатся за мои ноги как за рычаг, когда он начинает трахать уже всерьез, обрушиваясь на меня с неумолимой силой. Его плоть шлепается о мою, и внутри меня растает возбуждение. Экстаз и блаженство нарастают и толкают за грань.

Это нирвана, наверное?

Рай?

Чувство завершенности, может быть.

Я поднимаю бедра, встречая его толчки, и с каждым шлепком при оргастической встрече наших тел из меня вырываются зарождающиеся глубоко в горле неженственные хрипы. Он хрипит со мной, стонет и матерится, его кожа блестит от пота, выступают вены, а мышцы напрягаются и сокращаются. Я чувствую, как меня разрывает на части самым потрясающим образом от быстро растущей потребности, стоящей за каждым толчком его тела.

— Адам... я сейчас кончу.

— Дай мне услышать тебя, Дез. Покричи для меня, детка. Кричи мое имя, когда будешь кончать на моем члене.

— Только если ты тоже будешь кричать мое имя.

— Договорились, — он ухмыляется мне, сверкая белыми зубами и сосредоточенно и жарко глядя на меня красивыми светло-зелеными глазами.

Я чувствую, как киска сжимается, напряжение, стягивающее, словно резиновая лента, и на глазах появляются слезы, зарождающиеся судорожные рыдания неукротимой силы разрывают меня.

И именно тогда, в тот момент, когда оргазм вырывается на свободу, Адам отпускает мои ноги и наклоняется ко мне так, что мы оказываемся лицом к лицу. Член вдалбливается в меня дикими, быстрыми толчками, бешено и безумно, его рот заявляет права на мой, отчего мы задыхаемся в поцелуе.

— АДАМ! — я выкрикиваю его имя в момент, когда разбиваюсь вдребезги. Жар заполняет тело, бедра сжимают словно в тисках его талию и трутся об него.

И тогда, почему-то, он замедляется на пике моего оргазма. Я хватаюсь за его задницу руками и тяну его, разочарованно вскрикивая.

Он медленно выходит, приостанавливается и смотрит прямо мне в глаза, а затем загоняет в меня член жестко и быстро, отчего пронзительно кричу.

— Бл*дь, Дез, бл*дь, я кончаю, кончаю. — Адам отступает, и после бесконечно малой паузы толстый пульсирующий член вколачивается в меня.

Он дрожит, толчки медленные и отчаянные. Его глаза не отрываются от моих, но могу сказать, чтобы держать их открытыми требуется немало усилий. Я цепляюсь за его шею. Ноги обернуты вокруг его талии, губы прижаты к его уху.

— Давай, Адам, кончи в меня. Да..., — шепчу ему, извиваясь бедрами. — Да, не останавливайся, Адам. Трахай меня. Кончай.

У меня есть склонность к ругани, но никогда не знала, что была способна на подобные грязные слова. Однако с Адамом это кажется настолько правильным, что они просто непроизвольно выходят из меня.

Его хватка ослабевает, когда он глубоко хоронит себя во мне. Я переворачиваюсь так, что оказываюсь сверху, сдвигаю колени вперед, а попу назад. Руками упираюсь в его грудь и насаживаюсь на член так глубоко, как это возможно, толкаясь сильнее. Адам поднимает бедра, сжимает мои ноги своими мощными руками и громко рычит. Как можно сильнее вращаю тазом и наблюдая за тем, как закрываются его глаза и вздуваются вены на шее, предплечьях и бицепсах, как напрягается пресс. Я чувствую его жар внутри себя, чувствую, как пульсирует член.

Делаю так еще раз, а затем, приподнимаюсь, немного отклоняя бедра назад, чтобы оттянуть ствол и затем жестко сажусь на него.

— Блин! — стонет он. — Дез... твою же мать, Дез...

Адам тяжело дышит, мы оба дышим тяжело, и оба покрыты испариной, дрожа не переставая.

Я до сих пор содрогаюсь от собственного оргазма, отголоски которого сотрясают мое тело, когда насаживаю себя на Адама. Я вздрагиваю последний раз, и, уже неспособная удержаться на нем, разрываю контакт со стоном, а затем падаю на кровать рядом с ним.

— Господи, Дез.

— Это было... — Его грудь вздымается, мышцы живота напрягаются и расслабляются при каждом глубоком вдохе. — Это было охренеть, как сильно.

— Это самая удивительная вещь, которую я когда-либо чувствовала.

Адам перекатывается на бок лицом ко мне, обхватывает ладонями мои щеки, глядя откровенно и искренние.

— Я тоже. Никогда не знал, что может быть так. — Он скользит по моим губам коротким, горячим поцелуем.

—У тебя не всегда так?

Адам качает головой.

— Нет. Ни разу. — Он захватывает рукой подушку вместе с моей головой, приподнимает, целуя в этот раз глубоко, требующе, что очищает душу, чтобы можно было овладеть всеми эмоциями моей души.

— Между нами существует... связь..., и я даже не знал, что такое возможно. Я чувствую тебя, Дез. Не знаю, как еще можно сказать. Я не просто о физической связи, нет, бл*дь, про то, что секс с тобой является гораздо большим, чем когда-либо чувствовал раньше, но хочу сказать не об этом. Ты, я, мы - это нечто большее.

Мне хочется верить в это. Хочу, чтобы это было правдой. Потому что тоже это чувствую.

— Не лги мне, Адам. Не корми меня этой хренью. Не говори мне то, что ты думаешь, мне хочется услышать. — Я слишком уязвима, слишком эмоциональна, и все мои защитные механизмы доведены до предела.

Но Адам каким-то образом пробивается внутрь меня, внутрь этих механизмов.

— Эй. Не пытайся оттолкнуть меня сейчас, Дез. Не смей, бл*дь. — Он берет мою руку и кладет ладонью над своим сердцем. Оно стучит громко и быстро. Его глаза буравят мои.

— Вернись, Дез. Вернись ко мне, малыш.

Детка - это одно дело. Малыш..., это слово имеет надпись «присоединенный». Оно глубокое и близкое. Никто никогда не называл меня иначе, как по имени. Никто никогда не заботился обо мне достаточно, чтобы использовать слова нежности. Кроме Рут, конечно, которая действительно является самой близкой из всех, кого когда-либо знала.

Я зажмуриваюсь и сжимаю руки в кулаки, борясь со своим страхом эмоциональной уязвимости.

— Я здесь.

Адам садится и свешивает с постели ноги.

— Не двигайся. Не успеешь даже глазом моргнуть. Я скоро вернусь. — И, кажется, всего доля секунды, а он уже из ванной возвращается без презерватива.

И потом я каким-то образом оказываюсь в его объятиях. Его руки окружают меня, моя голова спрятана под его подбородком, тело сплелось с его. Член лежит на моем бедре, и чувствуется, что он липкий от спермы. Пот высыхает, кожа остывает, и я слышу его пульс, колотящийся в горле и груди.

Адам ни о чем меня не спрашивает. Не требует, чтобы я рассказала ему, что чувствую, и не пытается поцеловать меня. Он натягивает на нас обоих одеяло и обнимает меня. И это, оказывается, волшебный ключ к открытию ворот. Адам держит меня, и рефлекторный страх, инстинкт, защищающий меня от любого, кто вплотную подбирается ко мне, обращается в ничто.

 

ГЛАВА 14

ДЕЗ

Мы сидим в комнате ожидания в кабинете врача. Адам расположился рядом со мной, читая журнал. Я заметила, что он время от времени ощупывает ребра.

— Адам? — он смотрит на меня. — Как твои ребра?

— Они в порядке, — говорит он, пожимая плечами. — Заживут.

— Больно?

Он качает головой:

— Не очень. Немного побаливает.

— Что за трюк это был?

Адам закрывает журнал.

— Прыжки с крыши склада на движущийся поезд. Режиссер хотел, чтобы приземление произошло определенным образом, но я все испортил. Ну, в последнем дубле поезд двигался слишком быстро, поэтому вместо того, чтобы приземлиться в середине вагона, как прыжок и был рассчитан, я врезался в задний край и ударился животом. Пара синяков - ничего, с чем бы не справился. — Адам явно пытается пошутить.

— Погоди. Ты прыгал на крышу движущегося поезда? Как, серьезно? Разве это не опасно?

Он пожимает плечами.

— Это то, что мне приходится делать.

— Это безумие! Ты мог убиться!

— Там все тщательно срежиссировано и спланировано. И, честно говоря, если вдуматься, это не менее дико, чем надевать щитки и позволять другим парням сбивать тебя на поле. Играя в футбол, ты рискуешь получить контузию и сломать кости каждый день. Каждую тренировку, каждую игру ты рискуешь получить травму. На съемках даже самые опасные трюки планируются до мельчайших деталей. А этот трюк, м-да, он пошел не так, но один кадр из сотен. И это самое трудное, что мы будем делать в этом проекте. Ерунда.

— Прошлой ночью мы сделали все еще хуже?

Он подмигивает мне:

— Детка, я даже ничего не почувствовал. В колледже я играл несколько раз, будучи травмированным. Один раз играл всю игру с вывихнутым запястьем. А синяки были настолько обыденным делом, что не стоит даже упоминать о них, честно. Сломанные ребра – это была бы другая история, но это просто синяки.

Я фокусируюсь на нем, а не на моих нервах. Мы у гинеколога, чтобы он выписал мне противозачаточные. Адам настоял, чтобы поехать со мной, и Оливер подвез нас. Это означало, что придется избегать проницательную ухмылку Оливера. Боже. Как стыдно. Мне двадцать два, почти двадцать три, а я только сейчас впервые собираюсь начать принимать противозачаточные. И меня привез на прием телохранитель вместе с моим парнем, знаменитой кинозвездой, сидящим рядом.

Парень? Так ли это? В самом деле, это происходит между нами? Если он готов сидеть в кабинете гинеколога со мной, я думаю, что да.

У меня есть парень.

Черт подери. Это будоражит меня больше, чем я могу признаться даже самой себе.

Адам ловит мою легкомысленную ухмылку:

— Что?

Я пожимаю плечами и качаю головой.

— Просто... не знаю. Это глупо. Расскажу тебе позже.

— Ладно, потом, — он улыбается и пожимает плечами.

Дверь между зоной ожидания и смотровой открывается. Молодая женщина с айпадом в руке и вьющимися каштановыми волосами в темно-зеленом медицинском халате стоит в дверях, ногой удерживая дверь открытой.

Она поднимает глаза.

— Дестини Росс?

Адам хмурится и смотрит на меня. Я краснею и отказываюсь встречаться с его озадаченным взглядом.

Медсестра смотрит на меня.

— Дестини Росс? — повторяет она.

Я встаю.

— Это... это я. — Иду к медсестре, говоря, — зовите меня Дез.

— Хорошо, Дез. Пойдемте, доктор Гусман осмотрит вас сейчас.

Поворачиваюсь к Адаму, на его лице которого застыл озадаченный хмурый взгляд. Передергиваю плечами, а потом дверь позади меня закрывается, и медсестра говорит мне, чтобы я встала на весы, после чего измеряет мой рост, отмечая результаты в айпаде. Потом я остаюсь в смотровой, а медсестра стоит в дверях.

Ее глаза широко раскрываются, когда она наклоняется ко мне.

— Твой парень, что…?

Я киваю и не могу остановить широкую, легкомысленную ухмылку на лице.

— Да.

— Черт. Вперед, девочка!

Я машу ей.

— Но вы никому ничего не должны говорить, ладно? Пожалуйста?

Она дергает коричневый локон.

— Могу я сказать, по крайней мере, соседке, что я встретила его?

Я пожимаю плечами.

— Конечно. Просто... не делайте никаких фотографий или что-нибудь подобное. Он здесь в частном порядке, из-за меня. Это важно.

Она кивает.

— Нет проблем, — она хихикает и качает головой. — Я не могу поверить, что ты встречаешься с Адамом Трентоном. Это так круто.

— Вы не представляете. — И сейчас я неистово краснею.

И, кажется, она осознает, что за контора, где работает и что это означает, поэтому ее глаза расширяются.

— О мой бог. Он такой же большой…

Я прерываю ее.

— Черта с два я отвечу на этот вопрос.

Она наклоняет голову.

— Конечно, нет. Извини, — она улыбается мне, а затем предлагает подождать с вежливой, формальной улыбкой. — Доктор Гусман будет через минуту.

— Спасибо.

«Одна минута» оборачивается пятнадцатью. И я подумала, что было бы очень просто сказать, что я хочу узнать о методах контрацепции и получить какие-нибудь таблетки, но все не так легко. Поскольку я никогда не имела никакой медицинской страховки, у меня никогда не было надлежащего осмотра, поэтому она настаивает на нем, а только потом ведет разговор о том, какой вид предохранения мне нужен. Я останавливаюсь на внутриматочной спирали, потому что так мне никогда не придется помнить пить таблетки каждый день.

Когда я выхожу из смотровой, то слышу гул голосов, раздающихся в возбуждении. Сердце останавливается, когда я толкаю дверь и нахожу Адама в приемной, окруженного толпой женщин, часть из которых пациентки, а часть носят медицинские халаты. С маркером в руке он подписывает рецепты и крышки сотовых телефонов, и у него на лице улыбка для публики, но она выглядит натянуто. Я проталкиваюсь сквозь женщин, хватаю Адама за руку, вырываю из нее маркер, надеваю колпачок, а потом встаю между ним и женщинами, которые выглядят немного... безумными.

— Извините, — говорю я, окатывая каждую свирепым взглядом. — Этого достаточно.

— Но подождите, — говорит одна женщина. — Могу я сделать только одно селфи с ним?

Что-то держит меня в руках. Ревность? Защита? Собственнический инстинкт?

— Нет. Не можете. Мы уходим.

— Дез, все хорошо, — начинает Адам.

— Нет. Это кабинет врача, а не долбаная пресс-конференция.

— Ты его девушка? — глядя на меня, спрашивает другая женщина.

Адам отвечает за меня:

— Да. Она - моя девушка.

Полагаю, что это ответ на мой вопрос.

— Везучая стерва, — бормочет кто-то.

— Что в ней такого особенного?

— Я красивее, чем она…

— Приходи ко мне домой, Адам, и я покажу тебе, что может сделать настоящая женщина!

— Мы уходим отсюда, — рычит Адам и толкает меня вперед за дверь и на стоянку. Толпа женщин следует за нами, но Оливер уже ждет. Дверь со стороны водителя открыта, двигатель работает. Он резким движением открывает заднюю пассажирскую дверь, а затем выдвигается между нами и толпой, раскидывает две массивные руки, формируя барьер. Адам становится между мной и шумом позади нас, ожидая, пока я сяду в машину, и пригибается прежде, чем опуститься на сиденье самому.

И потом мы трогаемся, «рейндж ровер» плавно движется, мощный двигатель ревет.

— Что ж, это было весело, — говорит Оливер.

— Да уж, — говорю я, в моем голосе звучит горечь. — Действительно забавно.

Адам вздыхает.

— Боже, Дез. Мне жаль, что тебе пришлось с этим столкнуться.

— Мне? Ты не должен беспокоиться, что на тебя нападут в чертовом кабинете гинеколога.

Он легко пожимает плечами.

— Цена славы, думаю. Я привык к этому.

— Откуда они взялись, правда? Комната ожидания была пуста, когда я ушла на прием.

Адам кивает.

— Да, одна девушка в приемной отправила сообщение, и несколько минут спустя появились три или четыре ее подруги, а потом пришла администратор, и тогда начался просто гребаный цирк. Неважно. Все уже закончилось. — Он смотрит на меня. — Итак, мы с этим разобрались?

Я слабо улыбаюсь.

— Да.

Он хмурится и смотрит на Оливера в зеркало заднего вида.

— Мы ушли прежде, чем я смог оплатить счет. Можешь позвонить и позаботиться об этом для меня?

Оливер кивает.

— Конечно, босс. Считайте, что все сделано.

А потом Адам устремляет глаза на меня.

— Итак. Значит, Дестини?

Я вздыхаю.

— Ненавижу это имя. Есть причина, почему меня зовут «Дез».

— Почему? Дестини - красивое имя. Мне нравится.

Я качаю головой.

— Да, просто... все это странно, полагаю. В самом имени нет ничего плохого, только… я не знаю. «Дестини Росс» просто звучит как имя стриптизерши, что ли. Я посчитала, что и так достаточно всего против меня, поэтому мне не нужно вдобавок еще и имя как у стриптизерши. Так что, меня зовут Дез.

— Так я могу звать тебя Дестини? — спрашивает Адам с небольшой ухмылкой на губах.

Я сердито гляжу на него.

— Нет, если ты хочешь, чтобы я тебе ответила.

Он посмеивается.

— Мы еще посмотрим, — говорит Адам с озорной ухмылкой.

Не уверена, что хочу знать о значении этой ухмылки.

Мы останавливаемся на обед в мексиканском ресторанчике в центре города, скрываясь за угловым столиком. Адам садится лицом к стене, так что все могут видеть только меня. Мы едим и лениво болтаем, и когда заканчиваем, Адам смотрит на меня.

— Итак. Чего ты так сильно ухмылялась раньше в приемной?

Я пожимаю плечами и играюсь с соломинкой в стакане диетической колы.

— Это глупо.

— И что? В любом случае скажи мне.

— Ты - мой парень, — смотрю на него. — Да?

Он хмурит брови.

— Надеюсь, что так, да. То есть, я заявил это толпе у врача.

— Вот почему я улыбалась. Ты мой первый.

— У тебя раньше никогда не было парня?

Я качаю головой.

— Адам, Рут - это единственный человек, с которым когда-либо дружила, потому что никому не доверяю. Я знаю Рут с первого курса старшей школы. Как только мы ее закончили, то поселились вместе. Она - мой единственный друг, моя единственная семья. Я очень... скрытный... человек. — Тыкаю кончиком трубочки кубик льда, наблюдая, как он подскакивает и возвращается снова. — Я говорила тебе однажды. Был один парень. У нас с ним было несколько общих занятий. Он был симпатичный и привлекательный. И, казалось, был заинтересован. Мы выпили кофе, он отвез меня домой, и целовались в машине. Это был мой первый поцелуй. Мне было хорошо с ним, приятно, и у меня не было никаких проблем. Но потом он полез рукой под мою рубашку и попытался расстегнуть брюки, и я... слетела с катушек. У меня началась паническая атака. Было не так плохо, как тогда, когда была с тобой, но тоже ничего хорошего. Это был единственный раз, когда я пыталась начать встречаться, или что-то близкое к этому. После этого я просто не могла заставить себя пойти на свидание. Ребята пробовали заговорить со мной, а я просто... игнорировала их. Так что, да. Ты мой первый парень. И это заставляет меня улыбаться.

Он просто ухмыляется счастливый и довольный собой.

Когда он был рядом, это не звучало так глупо, как я беспокоилась. Или, может, это просто Адам и его способность заставить меня чувствовать себя комфортно, чувствовать себя хорошо.

* * *

ДЕЗ

Встречаться со знаменитостью никогда не бывает скучно. Я обнаруживаю это в течение ближайших двух месяцев. Несколько дней с ним совсем не вижусь. Он снимается с рассвета до заката, а у меня есть мои занятия и работа. Но потом Адам появляется у школы, надвинув низко на глаза шляпу или натянув капюшон, и увозит меня куда-нибудь на ужин, и мы, в конечном итоге, возвращаемся обратно в квартиру, где я неизменно оказываюсь голой прежде, чем за нами захлопываются двери.

У Рут из-за меня идет кругом голова.

У меня идет кругом голова из-за меня.

Мы постоянно собираем толпу. Однажды, это случилось в торговом центре. В другой раз - в метро: оказывается, у Адама есть не большое пристрастие к метро. Он всегда справляется с вниманием уверенно и с шиком. Он никогда не отказывается подписать, редко отказывается фотографироваться, и всегда отвлекает внимание на себя, зная, что я не совсем комфортно чувствую себя в таких ситуациях.

Мы сфотографировались несколько раз вместе. И для таблоидов это был счастливый день. Ходит много слухов, согласно которым к настоящему времени мы расставались по меньшей мере один раз, что, вероятно, основано на отредактированной в фотошопе фотографии, заснятой, когда я пытаюсь убрать волосы изо рта и выгляжу, будто злюсь или кричу. На снимке Адам смотрит в свой телефон и отходит от меня. Мы просто быстро попрощались: он собирался уйти, а я шла на занятия. За несколько минут до съемки, мы довольно страстно целовались. Но в журнале эту фотографию не поместили.

Адам несколько раз приглашал меня посмотреть, как он снимается, и это весело. Удивительно наблюдать за ним в действии. Я слежу за съемкой сцены большой боя. Адам без оружия борется против злодея, у которого в руках какая-то черная палка с зелеными светящимися точками, бегущими вдоль ее длины. Кто-то рядом объясняет, что вместо палки позже будет огненный меч, созданный с помощью компьютерной графики. Адам, полный взрывоопасной энергией, отступает при нападении злодея и скрещивает предплечья, блокируя удары снизу, а затем бросается в сторону и бьет кулаками противника. Даже зная, что все это постановка, удары Адама кажутся агрессивными и реальными. Он выглядит сосредоточенным и свирепым. Адам голый по пояс - одет только в рваные синие джинсы и армейские ботинки, его предплечья обернуты полосками кожи, покрытыми такими же зелеными точками. Очевидно, его предплечьям придадут каким-то особые эффекты, что, по-видимому, объяснит, как он может блокировать огненный меч.

Каждое его движение грациозно и мощно, а когда сцена кончается, он весь покрыт потом, грудь вздымается, а мои трусики становятся мокрыми от желания.

Режиссер говорит: «Снято!», и Адам ведет меня за руку к себе в трейлер. Закрывает дверь, прижимает меня к стене, резко расстегивает мои джинсы и стягивает их вниз. Я одновременно неуклюже спускаю его штаны, и тогда он сгибает ноги в коленях, вонзается в меня и со стоном скользит внутрь. Адам прикрывает мой рот ладонью, а его глаза прожигают мои. Он упирается своим лбом в мой и вколачивается, пока я не кончаю. Его руки - это все, что заглушает мои вздохи оргазма. А потом он тоже кончает, выстреливает в меня, заполняя горячей, густой струей.

Когда мы заканчиваем, он отправляется в небольшую ванную комнату, выходит с влажной салфеткой и очищает меня. Я выжимаю ткань, мочу ее еще раз и вытираю его. А потом он целует меня, мы одеваемся, и он возвращается к съемкам, а я – к занятиям.

Это наш секрет. Только, судя по тому, как ухмыляются некоторые члены команды, пока Оливер провожает меня до «ровера», это не такой уж и секрет.

Мне наплевать.

Ладно, может в глубине души я наполовину смущена и наполовину взбудоражена. Знание, что, бл*дь, за стенами трейлера находятся сотни людей, просто добавляет ко всему этому определенный уровень возбуждения.

В другой раз, ближе к концу съемок, Адам удивляет меня на работе. К концу смены, около часу ночи, я уставшая. Нам не пришлось много поспать предыдущей ночью... кхм... и я была на занятиях в семь тридцать, а потом на работе с четырех часов дня. Поэтому, когда чувствую руки на своей талии, то взвизгиваю от удивления. Адам стягивает наушники.

— Эй. — Его губы у моего горла, а руки, лаская, опускаются вниз к моей заднице.

Я расплываюсь в улыбке и убираю швабру в сторону.

— И тебе привет.

Он отпускает меня и тянется к небольшой сумке у ног.

— Меня бесит, что я не могу написать тебе, пока мы далеко друг от друга. Поэтому я купил тебе телефон. — Он протягивает мне коробку белого iPhone 6. — Там уже забит мой номер, номера Оливера и Рут.

— Адам..., — начинаю я, но не знаю, что сказать.

Никто не дарил мне подарки. У Рут и у меня есть постоянное соглашение по этому вопросу, поскольку мы обе, как правило, в слишком стесненных условиях, чтобы позволить себе многое. Мы обычно просто немного вместе выпиваем по любому случаю, требующему подарки.

— То, что я делаю, - эгоистично, — говорит Адам. — Но я должен быть в состоянии позвонить или написать тебе. Мне нравится просто заявиться, но было бы намного более эффективным, если бы я мог просто написать тебе и сказать: «Эй, я зайду за тобой, поэтому надень сексуальное нижнее белье, такое, какое мне нравится».

Я хмуро гляжу на него.

— У меня нет никакого сексуального нижнего белья.

Он ухмыляется.

— Точно. Именно так.

Я краснею.

— Адам. Я не ношу нижнее белье. Это странно.

— Ты должна попробовать когда-нибудь. Это весело.

Мой взгляд падает на юг.

— На тебе прямо сейчас надето нижнее белье?

— Что же в этом веселого, если я скажу?

И я толкаю его в кабинку мужского туалета, и обнаруживаю, что он без нижнего белья, когда расстегиваю джинсы, и член неожиданно выскакивает, твердея под моим взглядом.

А дальше он твердеет дальше в моем рту. Я обнаружила, что ему нравится брать мои волосы за хвост, когда я сосу член. Адам любит погрузить руки в мои волосы, удерживая их подальше от лица, и «помочь» мне нежно, особенно, когда он уже близко.

— Если бы я знал, как ты отреагируешь, когда я принес тебе подарки, я стал бы дарить тебе их чаще, — шутит он, когда застегиваю молнию на его джинсах.

Я полощу рот и смотрю на него.

— Ты не должен дарить мне подарки за это, Адам. Просто попроси.

Он наклоняет голову.

— В самом деле? Если я попрошу, ты просто…

Я подмигиваю ему.

— Попробуй как-нибудь.

Вообще-то, мне не совсем нравится отсасывать у него, но сама я получаю большое удовольствие, когда он лижет мне киску, что делает регулярно, жадно и умело; мне нравится его реакция, и то, как Адам благодарит меня.

Через несколько дней после того, как он подарил мне телефон, который мне очень нравится и с которым не могу расстаться, мы в его квартире смотрим фильм. У меня критические дни, и близость между нами откладывается. Поэтому он просит, и я, выполняю обещание, затягивая процесс так долго, как возможно, заставляя его сходить с ума, пока Адам чуть ли не умоляет меня позволить ему кончить. Когда это, наконец, происходит, от интенсивности он задыхается и, кажется, не может связать и двух слов по крайней мере в течении пяти минут, отчего чувствую себя очень довольной собой.

Что касается Адама, то он, похоже, всегда оставляет за собой последнее слово.

Фильм закончился, на экране бегут титры, белый текст на черном фоне, играет электронная музыка. Я лежу на его коленях; джинсы все еще расстегнуты, пока его пальцы перебирают мои волосы.

— Итак. Сегодня мы закончили снимать, — говорит Адам. — Это значит, что рано или поздно я возвращаюсь в Лос-Анджелес.

Я напрягаюсь.

— О.

Привет, паническая атака. Как ужасно видеть тебя снова.

Но он еще не закончил, поэтому я стараюсь держать надвигающийся приступ паники под контролем, глубоко дыша.

— Когда заканчивается твой семестр?

— На следующей неделе, — определяюсь я.

— И сколько у тебя осталось семестров, прежде чем ты получишь диплом?

— У меня еще один год. Может быть, немного меньше.

Адам просто кивает и на секунду замолкает. Я по-прежнему близка к панике.

— Итак, премьера «Фулкрума 2» через три недели.

— Да, — не уверена, куда он клонит, и боюсь спросить.

— Ты собираешься этим летом на Макино?

Я качаю головой, ткань его джинсов царапает щеку.

— Нет. Я хотела, но у Рут в этом году стажировка здесь в городе, и я... не знаю, что собираюсь делать. Макино без нее уже не будет прежним.

Адам берет пульт, щелкает каналы, и дергает меня за рукав рубашки с молчаливой просьбой сесть. Я выворачиваюсь, подгибаю ступни под бедра и сажусь перед ним.

— Поехали со мной в Лос-Анджелес. — Адам берет меня за руку, когда говорит, переплетая наши пальцы вместе.

— Эм... что? — Я моргаю несколько раз. — Я на полпути, чтобы получить степень магистра, Адам. Я не могу уехать…

— Только на лето, — перебивает он.

— О.

— Во-первых, я имею в виду, — Адам делает паузу, — что мой агент прислал мне сценарий фильма про полицейских. Он будет сниматься здесь в Детройте, начиная с осени. Они полагают в сентябре или октябре. Выглядит, как хороший сценарий. Это не высокобюджетный боевик, там больше полицейской драмы. Я хочу попробовать свои силы в более серьезных ролях, и это может быть хорошим способом показать мастерство в чем-то другом, а не в боевых сценах и головокружительных трюках. В то же время, я мог бы просто сохранить эту квартиру.

— Но этим летом? — подсказываю я. Не то, чтобы меня не волнует, где он сделает свою карьеру, потому что я очень этого хочу, но мне нужно закрепить то, о чем он просит меня.

— Этим летом. Вернешься в Лос-Анджелес. Пойдешь со мной на премьеру «Фулкрума». — Он большим пальцем обводит мою скулу. — Познакомишься с моей семьей.

С трудом сглатываю и моргаю, чтобы снять приступ головокружения.

— Где… м-м. Где я остановлюсь?

Он хмурится.

— Со… мной? — это сказано, как «понятное дело» с интонацией в голосе. Он дотрагивается до моего подбородка и поднимает мое лицо вверх, чтобы я смотрела на него. — Дез. Когда я сказал, что возвращаюсь в Лос-Анджелес, что ты думала, я скажу?

Горестно пожимаю плечами.

— Не знаю.

Адам еще имеет наглость смеяться.

— Дез. Серьезно? Ты думала, что съемки закончатся, и я просто... что? Возьму и уеду? Типа, пока, было весело?

Я встаю и пересекаю комнату, чувствуя злость и обиду за то, что он смеется надо мной.

— Не знаю, Адам! — огрызаюсь я. — Не знаю, что я делаю. Не знаю, что это... где мы... не знаю. Да, может быть, я так не думала. Я что, просто должна была считать, что ты захочешь, чтобы я переехала с тобой в Лос-Анджелес? И как мне это сделать? Я не могу перенести на более позднюю дату защиту степени магистра и не хочу в любом случае. А потом что? После того, как я получу степень, что тогда? Я не знаю! Я не… знаю.

Адам находится позади меня, обняв за талию и уткнувшись носом в мои волосы.

— Дыши, малыш. Ты не должна знать об этом. И я не знаю. Вот как работают отношения, Дез. У тебя - своя жизнь, у меня - своя. И в любом случае, мы найдем способ сделать так, чтобы объединить вместе твою жизнь и мою, потому что нам нравится такая жизнь, в которой мы вместе. Так? Хотя бы это ты понимаешь?

Я откидываюсь на него, позволяя ему поддержать меня.

— Да, я это хорошо понимаю.

— Тогда это все, что тебе нужно. Это все, что нужно мне. Остальное пусть будет так, как есть. Мы что-нибудь придумаем.

— Ладно.

— Ладно? — Адам разворачивает меня. — Так ты поедешь со мной в Лос-Анджелес на лето?

Пожимаю плечами.

— Конечно.

Я игнорирую страх, который приходит вместе с осознанием остальных вещей, которые он предложил: появление на таком важном, громком событии, как премьера фильма, в статусе его настоящей официальной девушки, и, что еще более страшно, - встреча с его семьей.

— Хорошо. — Адам поднимает мое лицо, наклоняется ко мне. — Теперь поцелуй меня.

— У меня во рту твой вкус, — шепчу я, предупреждая.

Адам только ухмыляется, целует меня, вылизывает языком мой рот.

— Точно. Но ведь и ты целуешь меня, когда я на вкус, как твоя киска - так что мы квиты.

Не могу ничего поделать, когда краснею и утыкаюсь лицом в его шею.

— Скажи, это делает меня грязной, что мне нравится целовать тебя, когда ты на вкус, как я?

Адам посмеивается.

— Да. Это делает тебя очень грязной девчонкой. Обещаю, что запомню это.

Интересно, во что я ввязалась. Что бы это ни было, уверена, что мне понравится.

Очень.

Я собираюсь в Лос-Анджелес с Адамом. Я собираюсь встретиться с его семьей.

Дерьмо.

 

ГЛАВА 15

ДЕЗ

Я думала, мы поедем в его дом после того, как приземлимся в Лос-Анджелесе, или, может быть, в гостиницу, или куда-нибудь еще. Думала, может, нас встретит Оливер, или другой водитель. Думала, что мы сделаем еще много разных вещей.

Вместо этого высокий чернокожий мужчина в приталенном черном костюме стоит рядом с гладким красным спортивным автомобилем, держа табличку с надписью «А. Трентон». Мужчина берет наши четыре чемодана и загружает их – что практически невозможно, как мне кажется - в багажник, передает Адаму брелок с ключами и принимает сложенную стодолларовую купюру. Адам придерживает дверь и закрывает ее за мной, а потом забирается на сиденье водителя. Он дотрагивается до кнопки, тянет рычаг передач, и машина бесшумно мчится вперед. Нет ни рева двигателя, ни даже малейшего мягкого урчания. Только... тишина.

Я смотрю на Адама.

— Что, черт побери, это за машина? Электрическая?

Он ухмыляется.

— Да. Это «тэсла». Довольно милая, да?

— Где Оливер?

— Уже скучаешь по нему? — шутит Адам. — Или он водит гораздо лучше меня?

Машина перестраивается на другую полосу, обгоняет одну машину, потом другую, с легкостью разгоняясь до ста сорока миль в час, если не больше. Это конечно не то, что ожидала, когда представляла себе электромобиль. Он элегантный и сексуальный, мощный без особых усилий, и интерьер отделан роскошной коричневой кожей с огромным сенсорным дисплеем, откуда можно управлять радио и климат-контролем.

— Просто... можно чуть помедленнее?

Он только смеется.

— Детка, это Лос-Анджелес. И движение в любой момент встанет. Кроме того, я скучал по вождению.

Я не спрашиваю, куда он везет нас. Хотя должна. Я действительно, действительно должна знать. Но не спрашиваю. Мы не направляемся в деловую часть города Лос-Анджелеса, но едем по направлению к холмам, окружающим его. После целого часа, который мы провели за разговорами, чередующимися компанейским молчанием, он съезжает с шоссе на пригородную трассу.

Мы минуем немногочисленные светофоры, оставляем позади несколько торговых центров и пальмы, выстроившиеся вдоль широких бульваров. Это как сцена из каждого фильма, когда-либо снимавшегося в Лос-Анджелесе, сразу же узнаваемая, хотя я никогда и не была здесь. Он поворачивает в тихий район, дома здесь - не чудовищные особняки, которые ожидала увидеть, но они все равно довольно большие. Конечно, это все равно хоромы по сравнению с тем, к чему я привыкла.

Несколько поворотов, и вот Адам подъезжает к высокому двухэтажному дому, полностью из необожженного кирпича с темными балками, расположенному на участке в полгектара или около того. На подъездной дорожке припаркованы «седан лексус», старый трехдверный «БМВ», и новый пятидверный «ренглер».

Адам останавливается за «ренглером», закрывает машину и одаривает меня счастливой улыбкой.

— Готова?

Я смотрю на три машины, на дорогой, но все же скромный дом - скромный по сравнению с тем, что, как я представляю, Адам может, вероятно, себе позволить, хотя и понятия не имею, сколько он стоит. Я понимаю, насколько мы далеко от Голливуда и киностудии, и что-то внутри меня соединяет все воедино.

— Мы не там, где ты живешь. — Это выходит, как заявление.

Адам ухмыляется еще шире.

— Не-а. По крайней мере, больше нет. — Он выходит, а затем наклоняет голову обратно, когда я не выхожу из «тэслы». — Давай, Дез.

Я качаю головой.

— Ты должно быть шутишь.

Он вздыхает в раздражении, закрывает дверь и обходит капот, направляясь в мою сторону. Открыв мою дверь, он опускается на колени рядом со мной.

— Дез. Это ведь не страшно. Они будут рады встретиться с тобой.

— Я была весь день в самолете! — шиплю я. — Не принимала душ с утра. Я без макияжа, и на мне гребаные леггинсы. Не так я хотела бы выглядеть, когда буду знакомиться с твоей семьей.

Адам закатывает глаза.

— Поверь мне, они последние люди на Земле, кому есть дело, как ты выглядишь, детка. А ты выглядишь сногсшибательно.

— Ты ничего не рассказал мне о своей семье.

Это неправда. Я знаю, что у него есть две сестры и знаю их имена - Лиззи и Лиа - и что они близнецы. Я знаю, что его мама с папой все еще женаты и что их имена Лани и Эрик.

— Лгунья. Рассказал, даже слишком. — Адам хватает меня за руки, потянув вверх, и я позволяю ему вытащить себя из машины. — Теперь, давай, пошли. Ты им понравишься. Обещаю.

Он берет мою руку и ведет между «лексусом» и «БМВ» вниз по дорожке, выложенной темно-красным камнем, к входной двери около трех метров высотой насыщенного коричневого цвета с черной железной фурнитурой. Теперь, когда нахожусь ближе к дому, понимаю, что он немного больше, чем первоначально предполагала. Сердце колотится.

Адам толкает дверь, и мы оказываемся в прохладном, просторном фойе, на полу которого выложена сине-белая мозаика, справа - лестница, слева - гостиная, и дальше за коротким коридором видна кухня. Адам скидывает ботинки, и я делаю то же самое.

Там, откуда я родом, никого не заботило, есть ли на тебя обувь или нет. То есть, зачем вообще снимать обувь? Это не так важно. Адам снимает свою так, что заставляет меня думать, что это ритуал, выработанный на протяжении всей жизни. Войти и снять обувь…

Я слышу голоса мужчины и нескольких женщин.

Адам ведет меня на кухню и останавливается лишь внутри. Сначала нас никто не видит. Играет музыка - топ сорок популярной музыки. Высокая, стройная женщина со смуглой кожей и длинными, прямыми черными волосами стоит в центре кухни, нарезая сыр. Она, скорее всего, мать Адама. Ее голова опущена вниз, чтобы сосредоточиться на том, что делает. Еще три человека сидят на стульях в противоположной стороне.

Все, что вижу, – это их спины, поскольку они сидят, отвернувшись от нас, но я догадываюсь, кто есть кто. Мужчина ростом даже еще выше, чем Адам, и почти так же хорошо сложен, но у него светлая кожа и волнистые каштановые волосы. Две другие, полагаю, его сестры с такой же как у Адама смуглой кожей и черными волосами.

Мне думается, что Адам происходит из смешанной семья.

Женщина поднимает голову и первой замечает Адама. Он качает головой, и женщина почему-то сохраняет безучастное выражение, пока Адам подкрадывается сзади к остальным троим, сидящим у кухонного острова. Они все жуют крекеры и нарезанный сыр, по-дружески болтая и смеясь.

Настоящая семья.

Нормальная семья.

Почему-то мне становится тяжело дышать.

Адам отпускает мою руку и подходит на цыпочках к сестрам, двигаясь удивительно тихо для такого огромного человека. Его руки хлопают по плечам своих сестер, и он открывает рот в безмолвном крике. Они тотчас оглушительно визжат, соскакивают со стульев, затем разворачиваются и сразу одновременно прыгают с места. Сестры цепляются за Адама, пока он оборачивает руки вокруг них обеих и кружит их, после чего ставит вниз и обнимает каждую.

Адам говорил мне, что они - не идентичные близнецы, но их почти невозможно различить. Было бы невозможно, если бы они не были одеты совершенно по-разному и с разными прическами. На одной юбка короче, чем все, что я когда-либо могла носить и чувствовать себя при этом комфортно, и плотный топ. Волосы скручены в замысловатый узел, а другая одета более скромно в джинсы и майку, с волосами, собранными в низкий, свободный хвост.

После того, как он обнял обеих, Адам поворачивается к отцу, который встал, ожидая своей очереди. Они с Адамом обнимаются. Это так чертовски странно. Конечно, я и прежде видела братские объятия - толкание грудью, пожатие рук, похлопывания по спине три или четыре раза - но никогда такие объятия, как между этими мужчинами. Потом Адам подходит к маме, и мне так трудно смотреть на это. Он явно обожает свою маму. Адам молча держит ее за руки, смотрит на нее, а потом притягивает ее в долгие, тесные объятия.

Она держится за его плечи, и когда он отпускает ее, шмыгает носом и вытирает пальцами глаза.

— Тори... привет, малыш. Я не знала, что ты в городе.

Тори?

Адам смотрит на меня и жестом просит меня подойти к нему, кивая головой.

— Мама, папа, Лиа, Лиззи... это моя девушка, Дез. — Он указывает на каждого члена семьи по очереди. — Дез, это моя мама, Лани, мой отец, Эрик, и мои сестренки, Лия и Лиззи.

Он смотрит на Лиззи, сестру в мини-юбке.

— И, Лиззи, не могла бы ты объяснить мне, что за хрень на тебе надета?

Лиззи прищуривает глаза.

— Нет, и ты тоже? Боже, ребята, может, хватит уже? Она не короткая.

— Об этом же я спросил ее сегодня утром, — говорит отец Адама. — Я опаздывал, поэтому у меня не было времени спорить с ней.

— Лиз, это не подойдет даже кукле Барби, — говорит Адам.

— Не будь задницей, Тори. Она не такая уж и короткая. Серьезно. Ты бы видел, что носят другие девочки в школе. Это еще скромно.

Я касаюсь плеча Адама.

— Эм. Кто это, Тори?

Вся его семья обменивается взглядами, а потом слышится дружный смех. Его мать решает ответить первой. Она проходит между отцом и сестрами, чтобы притянуть меня в объятия. Это неловко, потому что не люблю обниматься. Я напрягаюсь, и что, интересно, должна делать с моими руками, должна ли положить голову на ее плечо или что? не знаю. Но ее, кажется, это не волнует; она просто обвивает меня руками и крепко сжимает. Лани пахнет корицей, и ее объятия нежные, которые, кажется, никогда не закончатся.

— Дез, так приятно познакомиться с тобой. — Она, наконец, отпускает меня, и отступает на комфортное расстояние. — Его полное имя на самом деле Торренс Адам Трентон. Его звали Тори до средней школы, пока он не решил, что это имя слишком девчачье, и перешел на Адама. Но он остался для нас Тори на всю жизнь, и так будет всегда, тем более, что это так сильно его раздражает.

Лани улыбается мне, ее белые зубы сверкают на фоне темной кожи цвета мокко. Я замечаю акцент в ее голосе, хоть он и очень слабый, просто намек в некоторых словах.

Я поворачиваюсь к нему и улыбаюсь:

— Тори, ха. Надо же, какое совпадение.

Адам прищуривается, и острый взгляд, что кидает на меня, как в зеркале отражает подобный взгляд одной из его сестер.

— Да неужели, Дестини?

Я хмурюсь, потому что у меня не много оснований, чтобы спорить на этот счет. Я отворачиваюсь от него и протягиваю руку отцу, который игнорирует ее и приближается ко мне. Он что, собирается обнять меня? Какого хрена? Кто так много обнимается? Это противоестественно. Живот скручивается, и пульс стучит, словно молоток, потому что его мать - это одно, но отец Адама почти такой же огромный, как и его сын, и мне, мягко говоря, некомфортно, когда кто-то есть рядом, особенно мужчины. Но я не хочу показаться недружелюбной или типа того, поэтому заставляю себя успокоиться и позволить подойти ко мне достаточно близко. Такое чувство, что это происходит будто в замедленном темпе, и вот его здоровенные руки оказываются вокруг моих плеч, но он немного наклоняется, сохраняя пространство между нами, и, как ни странно, все не так страшно, как я думала. От него пахнет одеколоном, и Эрик позволяет мне быстро отойти.

— Приятно познакомиться, Дез. Добро пожаловать. — Он улыбается, и я вижу, чьи глаза у Адама: такие же светлые, умные, пронзительно зеленые.

— Мне тоже, — говорю я. — И спасибо, что пригласили меня.

Именно это и говорят обычно в таких ситуациях, верно? Я не знаю. Всякий раз, когда попадала в новый дом, я просто называла имя все остальные называли свои, а потом выискивала место, где могла бы обосноваться. Никто не обнимал меня, никто не приветствовал или говорил, что рад знакомству. Просто: «Привет, как дела. Как ты себя чувствуешь?» А потом все возвращались обратно к просмотру телевизора или к видеоигре, или к тому и другому.

Затем настал черед его сестер, которые подошли плечом к плечу, и каждая, в свою очередь, обняла меня, потому что, очевидно, эта семья объятиями встречает новых людей, а может просто подружек Адама. Не знаю. Но я выдержала эти объятия без паники или оцепенения.

— Как насчет бокала вина, Дез? — спрашивает Лани, откупоривая бутылку.

— М-м-м. Наверное…?

— Тебе нравится Шираз?

Я озадаченно пожимаю плечами.

— Я... не пью вино, поэтому, честно говоря, не знаю. Думаю, мне все понравится.

И принимаю огромный бокал рубиново-красного вина. Когда пробую его, в моем рту происходит взрыв вкусовых ощущений. Это ярко выраженный, богатый вкус, делающий что-то странное с моими рецепторами. Я моргаю и заставляю себя сделать глоток.

Адам внимательно следит за моим выражением и смеется.

— Да, Шираз такой. Я сам ненавижу это дерьмо.

Лани смотрит на меня с беспокойством.

— О, я сожалею. Думала, я не знала... вот, может, что-нибудь другое? — Лани тянется за стаканом с таким волнением, что это даже забавно.

Я качаю головой и делаю еще один глоток, который атакует мой рот так же яростно, как и в первый раз, но это не то, чтобы совсем неприятно, просто... по-другому.

— Нет, все нормально. Я опробую.

Лани хмурится.

— Ну так, не пей, чтобы просто быть вежливым, не надо, если тебе не нравится.

У девушек уже бокалы с чем-то розовым и пузырящимся, и не уверена, есть там алкоголь или нет. Когда у Адама и его отца в руках оказывается пиво, а у мамы бокал того же вина, что и у меня, мы все выходим наружу к длинному прямоугольному стеклянному столу под перголой. Слава богу за то, что есть канал HGTV, посвященный планировке домов, так что я, по крайней мере, знаю, что такое пергола. Лани приносит тарелку белого, острого сыра, другую с шестиугольными крекерами, еще один сыр, размещенный замысловатым звездообразным узором на тарелке, и сухари, уложенные в несколько рядов. Это похоже на что-то из ТВ-шоу, где люди делают модное дерьмо, вроде оформления сыра на тарелке перед тем, как его съесть.

Я устраиваюсь в кресле и делаю еще один глоток, и на этот раз почти приятно чувствовать, как вино, кажется, заполняет рот, взрывается и изменяется после глотка. Моя рука опущена вниз сбоку стула, и чувствую, как что-то мокрое утыкается в ладонь.

Я бросаю взгляд, а потом подпрыгиваю так сильно, что мое вино выплескивается через край бокала, и визжу, что есть силы. У них есть медведь. Настоящий ручной медведь. Ладно, пожалуй, это просто большая собака, но она размером с небольшого медведя, с висячими ушами и лохматым серым мехом.

— Что это, черт возьми? — спрашиваю я, отодвигая мой стул назад и прячась за смеющимся Адамом.

— Это Игги, — говорит Адам, оттаскивая огромного зверя в сторону. — Ирландский волкодав. Он большой, милый и глупый.

— Игги? — Это имя кажется, нелепым для такой массивной собаки. Я выхожу из-за стула Адама и снова сажусь.

— Он не глупый, Тори! — протестует Лиззи. — Просто его неправильно понимают. И он немного медлителен.

— Он попытается меня съесть? — Не могу удержаться от вопроса.

Я - не собачница. Кошки… возможно. Рыбы, ящерицы, очень мелкие птички... прекрасно. Собаки размером с медведя гризли? Это ненормально.

Адам смеется.

— Нет. Впрочем, он может попробовать сесть тебе на колени и раздавить тебя. Сидеть, Игги. — Он гладит зад собаки, а та садится, тяжело дыша, вывалив язык, и изо рта, полного огромных клыков, капает слюна. — Игги. Скажи привет.

Собака лает, и громкий лай заставляет меня испугаться снова.

— Привет, Игги. — Я неуверенно протягиваю руку, и собака снова лает и бежит ко мне.

Я поспешно убираю руку, но зверь уже передо мной. Он такой высокий, что в принципе может лизнуть меня в лицо, когда сижу, без необходимости подняться на задние лапы. Что он и делает. Энергично. Я встаю, чтобы отойти, но Игги просто прыгает и кладет лапы на плечи. Его лапы достают до моих плеч, а голова выше моей. И теперь он дышит мне в лицо, а его язык лижет меня.

— Уберите его! — Я хочу сказать, что это вышло как вопль, но скорее было похоже на визг.

— Игнатиус, лежать. — Эрик щелкает, и собака-медведь или волкодав, или неважно кто, опускается лапами на землю и смотрит на меня, высунув язык, глаза счастливые и невинные. Голова достает до моего пупка.

Я протираю свое лицо, а потом вытираю слюни с руки о брюки, пытаясь сдержать отвращение. Когда, наконец, оглядываюсь, то вижу, как все еле сдерживаются, чтобы не засмеяться.

Я смотрю пристально, но беззлобно.

— Почему, скажите на милость, вы держите ручного медведя? Это безумие.

— Волкодава, детка. Не медведя, — усмехается Адам.

— Медведь, волкодав. На мой взгляд, его размер делает этот вопрос спорным. — Я нервно смотрю, как Игги неторопливо отходит подальше, оборачивается по кругу три раза, а потом ложится на землю позади стула Адама.

— Так у тебя в детстве были животные, Дез? — спрашивает Лани.

Я качаю головой.

— Нет. Я... много переезжала, поэтому заводить домашних животных не было возможности.

— О, твой отец был военным? — Вопросы Лани простые, но так трудно на них ответить.

— Мама. — Адам подает своей матери многозначительные взгляды и слегка качает головой.

И теперь становится неловко. Я делаю подкрепляющий глоток вина.

— У меня не было... традиционного детства, — говорю я. Все за столом напрягаются. — Росла в приемных семьях в Детройте.

— О, — взгляд Лани становится мягким и понимающим. —Понимаю.

Это взгляд, который я ненавижу. Даже при том, что знаю, она хочет, как лучше, и именно по этой причине не люблю говорить об этом.

Я пожимаю плечами.

— Была одна семья, где я оставалась в течение нескольких месяцев, и у них был попугай. —Не могу удержаться от улыбки. — Он был таким мудаком. Полагаю, что он, на самом деле, был какаду. Попугай действительно был странным. Он мог подняться вверх по руке и сесть на плечо, когда первый раз увидит тебя, а просто будет смотреть на тебя. Это было жутковато. Нельзя было убрать его или попытаться погладить, даже поговорить с ним, до тех пор, пока он сам не решит. А еще он кусался

— Как его звали? — спрашивает один из близнецов. Лиа? Которая одета в джинсы.

— Картман.

— Как... персонаж Южного Парка 30 ? — уточняет она.

Я киваю.

— Да.

— Это довольно забавно, — говорит Лиа, улыбаясь.

— Да, пока он не цапнет тебя за ухо, — говорю я, касаясь небольшой ямки на краю уха, где Картман укусил меня, когда я впервые встретила его.

— Да уж, — состроила гримасу Лиа.

— Итак, Тори, как надолго ты в городе? — спрашивает Эрик.

— До сентября или октября, — отвечает Адам.

— О, ненадолго, значит.

Адам кивает.

— Да. В следующем месяце будет премьера, но за исключением этого, я буду здесь все лето.

Эрик обдирает этикетку с бутылки пива, посматривая на сына.

— Ну и что ты сам собираешься делать?

Адам пожимает плечами.

— Не знаю. Покажу Дез город. Потусуюсь и не буду учить роль. Не буду проводить по двадцать или тридцать часов в неделю в спортзале. — Адам смотрит на меня, и в его глазах мелькает вспышка юмора, или, может быть, обещание.

Что-то подсказывает мне, что те двадцать, тридцать часов в неделю в тренажерном зале будут перенесены в спальню, и это, вероятно, включает меня на спине. Или на коленях. Или стоящей нагнувшись. У него очень богатая фантазия. Мое лоно сжимается и становится влажным от хода мыслей, и я заставляю себя выбросить из головы пошлость и вернуться к разговору, который плавно перешел к предстоящему переезду Лиа и Лиззи в колледж осенью.

Я обращаю внимание и молча наблюдаю, как Адам общается с семьей. Смотреть на это так невероятно. Все они знают друг друга так хорошо, каждый из них так заинтересован в других, и каждый разговаривает в уникальной, присущей только ему манере. Девушки, очевидно, обожают и боготворят старшего брата, и Адам, в свою очередь, яростно защищает их, допрашивая каждую о парнях, с которыми они встречаются, с кем проводят время, и тратит несколько минут на лекцию о том, как избежать неприятностей, когда они начнут учиться в колледже. Это очаровательно и очень сексуально. Он нежный и почтительный с матерью, крутой и мужественный с отцом. А со мной Адам понемногу от всего этого. Он старается изо всех сил включить меня в разговор, направляя темы подальше от всего, что может заставить меня почувствовать некомфортно.

В какой-то момент во второй половине дня, Лани тихо выходит из-за стола, идет в кухню и начинает вытаскивать что-то из холодильника. Я встаю и присоединяюсь к ней на кухне.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спрашиваю у нее.

Она улыбается мне.

— Конечно. Можешь добавить в фарш несколько зубчиков чеснока для меня?

Плоской частью лезвия ножа разделяю головку на зубчики, очищаю их, а потом начинаю резать.

— Адам действительно невероятный, — говорю я. — Вы с Эриком должны гордиться им.

Она расплывается в улыбке.

— О, да. Мы очень гордимся. Он добился многого за очень короткое время. — Лани открывает две упаковки мясного фарша, кладет все на огромную сковороду и размешивает. Когда мясо начинает шипеть, она оборачивается ко мне и смотрит мимо меня, на Адама. — Я беспокоилась о нем, когда он подписал контракт с Чарджерс. Конечно же, гордилась им тогда тоже, потому что дойти до национальной футбольной лиги —огромное достижение для футболиста. Но даже за те четыре года, что он играл за Стэнфорд, Адам несколько раз получал травмы. Один раз очень сильную, тогда он пропустил половину сезона. Это было ахиллово сухожилие. В НФЛ ужасная конкуренция, и я беспокоилась за него.

— Как вы относитесь к его актерской игре? Некоторые трюки, что он делает, довольно опасные.

Лани пожимает плечами.

— Ну, он очень крепкий и спортивный мальчик. И всегда был таким. Он бы не довольствовался тем, что не связано с физическими нагрузками. Так что да, я предполагаю, что трюки очень опасны, но, думаю, в целом опасности меньше, чем в футболе. — Она поглядывает на меня. — Ты знаешь, что он получил полную стипендию в Стэнфорде?

Я качаю головой.

— Нет. Я знала, что Адам поступил туда и играл в футбол, но...

Гордость Лани очевидна.

— Ну да, он еще играл в футбол, но его полная стипендия была академическая, а не спортивная. Он не стал упоминать об этом, потому что ему не свойственно хвастаться, но он был выпускником с самым высоким баллом на курсе, которому доверили говорить прощальное слово во время выпускного вечера. Адам имеет степень в области психологии. Помимо этого, начиная с четырех лет он также играл в футбол.

У меня голова идет кругом.

— Вау, я не знала. Конечно, я знаю, что он умный, но... — Пожимаю плечами. — Правда, когда речь заходит об Адаме, это не сильно удивляет.

— А что насчет тебя? — спрашивает Лани, ставя на огонь воду для пасты. — Чем занимаешься ты?

— Я хочу получить степень магистра в области социальной работы.

— Что ты будешь с этим делать?

— Работать с такими же приемными детьми, как и я. Им нужен защитник. Кто-то, кто будет заботиться о них, потому что в мире просто не так много людей, которые заботятся о детях из детдомов. — Я передаю разделочную доску с рубленым чесноком Лани, которая бросает ее в сковороду с уже поджаренным фаршем и томатным соусом. — Я хочу стать тем, кого хотела бы иметь в детстве сама.

— Я понимаю это, — говорит Лани, ее голос тих, глаза далеко. — Я выросла на Фиджи, и была лишь одной из многих детей, чьи родители просто не могли позволить себе заботиться о них. Но для нас не было никакой системы.

Мое сердце замирает. Что-то в ее манере держать себя, в ее осанке, в ее голосе, говорит мне, что она меня понимает на личном уровне.

— Но вы смогли выбраться?

Она кивает.

— В конечном счете, да. У меня была тетя, сестра отца, гораздо старше его. У нее не было своих детей. Она переехала в Лос-Анджелес за много лет до моего рождения. Честно, я даже не уверена, как она сделала это. Тетя навестила нас на Фиджи, когда мне было одиннадцать. И она... вернулась со мной. Почему, не знаю. Но она это сделала. Отправила меня в школу, предоставила мне возможности, которые в противном случае, я бы никогда не получила.

— Это потрясающе, — говорю я.

— Да, мне очень повезло.

— Итак, чем вы занимаетесь? — спрашиваю я.

— Я - хирург, — отвечает она. — Эрик предприниматель. Ему принадлежит несколько жилых комплексов, торговый центр, сеть тренажерных залов, и он также руководит компанией, поставляющей предметы медицинского назначения, в первую очередь, для амбулаторного ухода на дому.

— В таком случае, вы должно быть сильно заняты.

Лани пожимает плечами.

— А кто нет? Кстати, Эрик сейчас подумывает о продаже части своего имущества, поскольку девочки обе отправятся осенью в колледж. — Взгляд переходит на меня, и выражение ее лица не совсем твердое, но вместе с тем проницательное и решительное. — Ты знаешь, Тори - добрый и всепрощающий. И он может быть большим, жестким, крутым парнем, но его эмоции действительно глубоки. Недавно одна женщина сделала ему больно, очень сильно. На это было тяжело смотреть.

Я глубоко вздыхаю и встречаюсь с ней глазами.

— Эмма. Он рассказал мне об этом.

Лани, похоже, удивляется.

— Он это сделал? Обычно он весьма сдержан, чтобы говорить о том периоде его жизни. Просто это было так… выставлено на публику, что сделало все гораздо более болезненным для всех участников. Кроме нее, конечно.

Я киваю.

— Он дал понять, что все это было неважно для нее. И это просто... сводит меня с ума. По крайней мере, так он объяснил. Ну, мы с ней не были знакомы, но каждый раз, когда видела его в период, когда они встречались, он казался... напряженным. Словно подстраиваться под нее; делать ее счастливой было более важной работой, чем даже его актерская карьера. — Она смотрит на меня. — По-моему, человек настолько красив, насколько красива его душа.

— Вы никогда не встречались? — Я нахожу это странным. — Они встречались где-то... полтора года?

— Да, пожалуй, почти два года. И нет, он никогда не приводил ее сюда. — Лани выглядит задумчивой. — Как долго ты и Тори встречаетесь?

Я пожимаю плечами.

— Недолго.

Адам становится позади меня, обнимая за талию.

— Я никогда не приводил сюда Эмму, потому что я просто... думаю, понимал, что ты и папа не одобрите ее. И не хотел этого конфликта. Дез - другая история. — Он проходит рядом со мной, опирается бедром о кухонную столешницу. — И, Дез, ты - единственная девушка, которую я когда-либо приводил домой, чтобы познакомить с родителями... не считая одну со старшей школы, помнишь, мама?

Лани кивает.

— Твоя первая девушка — Сара Уэксфорд. Это был твой второй год.

У меня ком в горле.

— Итак, я в довольно эксклюзивной компании?

Адам смеется.

— Детка, ты и есть компания. Я привел Сару сюда после того, как мы встречались в течении месяца, но она бросила меня через два дня из-за квотербека, который был в то время моим лучшим другом. Так что это даже не считается.

— Вау. — Я не знаю, что еще сказать, поэтому ничего не говорю.

Остаток вечера проходит непринужденно. Мне нравится эта семья. Нравится сидеть за обеденным столом, передавая корзинку с хлебом, смеясь, разговаривая, чувствуя, что здесь мое место. Возможно, просто его семья добрая и открытая, но я действительно чувствую, что могла бы быть одной из них. Это чувство пьянящее, захватывающее и пугающее. Я несколько раз в течение вечера щиплю себя за ногу под столом, но все так и остается реальным. Лиа, Лиззи и я долго обсуждаем моду, особенно когда они обнаруживают, что я была моделью. Я рассказываю им, что работа моделью совсем не такая, как многие считают, и особенно Лиззи, кажется, немного разочарована этим. Я узнаю, что Эрик тоже играл в футбол за USC Trojans, а затем во втором составе за Forty-Niners в течение четырех сезонов, что объясняет откуда у Адама такое телосложение и природный атлетизм.

Как же страшно мне было, когда мы впервые приехали сюда, но к тому времени, как опускается ночь и Адам, похоже, готов уехать, я чувствую, что знаю эту семью всю жизнь, из-за чего очень трудно покинуть ее.

Но мы не уезжаем, где-то ближе к десяти вечера Адам, ничего не говоря, едет в центр Лос-Анджелеса. Он привозит меня к высотному зданию в оживленном центре города, где парковщик паркует его машину, а носильщик выгружает наш багаж и забирает его. Мы входим в лифт, и Адам вставляет маленький ключик, нажимая кнопку «РН», а потом мы взмываем вверх, вверх, вверх на сорок три этажа над землей.

Двери лифта открываются прямо в огромный холл, где нас уже ждет багаж, каким-то образом оказавшийся здесь раньше нас. В пентхаусе практически нет внутренних перегородок: кухня, столовая, гостиная и библиотека занимают весь верхний этаж. Здесь площадь больше, чем я когда-либо видела. Белые стены украшены черно-белыми фотографиями старого Голливуда, есть несколько оформленных в рамки глянцевых цветных фотографий, где Адам снят играющим за Чарджерс, и еще старинные карты. Полы из черного дерева такие блестящие, что отражают освещение. Вдоль всей стены панорамные окна, в гостиной перед телевизором белый диван, не менее двух метров длиной. Это красивая квартира, мужская и обжитая.

Я все еще осматриваю все вокруг, когда Адам бросает ключи на кухонную стойку, скидывает обувь и потом снимает рубашку. Мой взгляд привлекают его темная кожа, рельефные мышцы и блеск в его глазах: голодных, хищных, заставляющих дыхание замереть, а лоно стать горячим и влажным.

— Увидеть тебя с моей семьей было невероятно, — говорит Адам, подходя ко мне.

— Твоя семья удивительная. Они все замечательные.

— Они полюбили тебя. — Он спускает пояс моих лосин вниз. — Я же тебе говорил.

— Я чувствовала, что мне очень рады. Это было... мило.

— Мило? И это все?

Я кладу сумочку на пол и опускаю руки по бокам, вглядываясь в его свирепые, изголодавшиеся зеленые глаза.

— Они заставили меня поверить, что могли бы..., что я… — Не могу закончить мысль. Не стоит и надеяться.

— Что здесь твое место? — Его губы скользят по моей челюсти.

— Да. — Я дышу, отклоняя голову в сторону и предлагая ему шею.

— Это потому, что так и есть.

— Я?

— Да.

Адам принимает мое предложение, покусывая горло. Его руки опускают лосины немного ниже, обнажая участок, где тазовые кости ведут к моему центру.

— Я хочу быть частью. — Мои руки порхают и находят его кожу. — Я никогда прежде не была частью чего-либо.

Адам стягивает мои штаны вниз, так что я почти обнажена перед ним, но не до конца, а потом берет в руки мое лицо. Его глаза находят мои. — Ну, теперь твое место здесь, Дестини.

Сердце замирает, когда мое полное имя звучит из его уст. Слова застревают в горле.

— Ты спросишь, где? Ну, так позволь тебе сказать, — он говорит это в тишине, так как я не способна произнести ни слово. – Со мной. С моей семьей. В моей жизни. В моем доме.

— Мне нравятся все эти места, — шепчу я.

— В моей постели.

— На мне слишком много одежды для постели, — говорю я, смотря на него.

Адам сдирает с меня штаны, а затем футболку.

— Позвольте мне исправить это, — рокочет он, его глаза рассматривают и блуждают по моему телу, пока Адам снимает их, потом бюстгальтер и трусики.

— Как и на тебе.

— Тогда ты тоже должна исправить это.

Поэтому я избавляюсь от его джинсов и трусов, а потом Адам ведет меня назад, ногой открывая дверь. Я задерживаюсь, чтобы осмотреться. Кровать находится в закутке слева от двери на возвышении. Это огромная кровать, похоже, сделанная на заказ, заваленная подушками и накрытая одеялом. Справа находятся французские двери, ведущие на балкон, прямо - дверь в гигантскую гардеробной, из которой, в свою очередь, можно попасть в ванную комнату.

— Мне нравится твоя квартира, — говорю ему я.

— Мне тоже, — ухмыляется мне Адам, пока его руки поглаживают мою задницу. — Я владею ей уже год. Ты - единственный человек, кроме моих родителей, сестер и моего агента, который был здесь. — Знаю, он говорит, что Эмма никогда не была здесь. Что воспоминания, которые мы создадим здесь, будут исключительно нашими. Он целует мое плечо, грудь. — Итак, моя сексуальная Дестини... у тебя есть два варианта. Первый - я положу тебя на кровать и буду поедать тебя, пока ты не сможешь дышать, а потом трахну тебя всеми возможными способами. Второй - я нагну тебя над ванной, а потом трахну тебя в ванной. И потом, возможно, мы примем душ.

Я тянусь к нему и обхватываю его эрекцию.

— Как насчет варианта номер два, за которым следует вариант номер один?

Его палец скользит между моими бедрами, находя меня мокрой и готовой.

— Мне нравятся твои мысли, детка. Думаю, мне лучше начать.

— Думаю, да.

Адам проходит мимо меня в ванную через гардеробную, которая тянется по крайней мере на двадцать или даже тридцать квадратных метров в каждую сторону. Полы ванной выложены мрамором с подогревом, поэтому под ногами ощущается тепло. В роскошной стеклянной душевой кабине такое большое количество головок и форсунок, что трудно себе представить. Есть двойная раковина, несколько полок со сложенными толстыми, белыми полотенцами и отдельная комната для туалета. Но центральное место занимает ванна. На ножках, круглая и ошеломительно огромная. Достаточно большая даже для такого крупного мужчины, как Адам, чтобы лечь в нее, и даже останется место для меня. Латунный кран и ручки такие же, как в раковине и ду́ше.

И на удивление бортики ванны идеальной высоты для меня, чтобы держаться. Я открываю для себя этот интересный способ, когда Адам приводит меня в ванную, ставит мои руки на край ванны, мягко, но настойчиво давит на плечи, пока я не нагибаюсь, а затем заставляет раздвинуть ноги шире. Мои волосы еще собраны в хвост, поэтому он медленно стягивает резинку, собирает волосы в руку и перебрасывает их через плечо. Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть на него, дрожа в ожидании.

Адам накрывает ладонями мои ягодицы, поднимает их и отпускает, позволяя им опасть с тяжелым подскоком, затем скользит рукой между бедер и находит мой вход. После Адам направляет себя к нему и вколачивается без предупреждения, без подготовки, без прелюдий. Я задыхаюсь и издаю стон от внезапной наполненности внутри себя. Наклоняюсь вперед и расслабляюсь с каждым его движением, один... второй... третий... четвертый толчок, а затем он выходит.

— Не двигайся, — говорит Адам, легонько похлопывая меня по заднице.

Он обходит ванну и открывает кран, регулируя температуру, затем затыкает пробку. Пока ванна наполняется, роется в шкафу под раковиной, находит какую-то бутылочку и выливает содержимое в поток воды. Тут же образуется пена.

Я с любопытством поглядываю на него.

— Жемчужная ванна?

Адам немного смущенно улыбается.

— Компания позаботилась об этом. Они установили всю мебель, подобрали все от полотенец до столового серебра. И зачем-то принесли пену для ванны. Не знаю, почему они оборудовали холостяцкую квартиру гидромассажной ванной, но теперь я рад, что они это сделали.

Я наклоняюсь вниз и болтаю рукой в воде, чувствуя, какая она горячая. Адам указывает на меня.

— Я сказал тебе не двигаться, Дез.

Кладу руки обратно на ванну.

— Хорошо, поторопись. Ты нужен мне.

Адам сжимает член рукой и поглаживает его.

— Он?

Я киваю.

— Да. Давай его сюда.

Но Адам качает головой.

— Как насчет того, чтобы поласкать себя для меня. Позвольте мне посмотреть, как ты это делаешь. — Поэтому я скольжу двумя пальцами к моему клитору и тяжело дышу, когда начинаю совершать круговые движения, сначала медленно, а затем быстрее. — Остановись, — командует Адам, когда я становлюсь в нескольких шагах от оргазма.

Я останавливаюсь, дрожа и испытывая боль, и тогда Адам становится позади меня, прижимая широкую, мягкую головку огромного члена к клитору. Другой рукой он обхватывает грудь, теребя большим пальцем сосок, пока я не начинаю стонать, а потом массажирует мой сверхчувствительный комочек нервов головкой, пока раскачиваюсь перед него, задыхаясь и издавая стоны.

— Адам, я… черт... черт, я сейчас кончу! — Я чувствую, как оргазм внезапно обрушивается на меня, разлетается, выстреливая наружу из моего центра, заставляя колени дрожать.

Адам проталкивает член в меня в момент моего оргазма, и я пронзительно кричу в шоке от удовольствия. Я падаю вперед, сжимая изо всех сил края ванны, а затем вновь двигаюсь к нему, выгибая спину, чтобы принять его глубже. Он сжимает мои бедра и тянет навстречу толчку, отталкивает прочь, когда выходит, а потом врезается обратно, пока оргазм все еще разрывает меня, крадя дыхание и кружа голову.

И затем, внезапно, он выходит из меня, оставляя бороться за сохранение равновесия и дыхания.

— Черт... Адам, почему ты остановился?

— Потому что еще не готов кончить, — рычит он, и могу сказать, что игра, в которую играет, стоит ему больших усилий. Он хочет кончить, и я знаю, что Адам был близок, но все равно остановился.

Он залезает в ванну, помогает мне, а затем опускается вниз, и я, устраиваясь между его бедер, отдыхаю у него на груди. Горячая вода бурлит вокруг нас, появляющиеся пузырьки щекочут кожу. Неожиданно тепло расслабляет, резкая смена от неистовой потребности в кульминации, из-за которая дрожь до сих пор пронзает меня.

Но Адам, по-видимому, еще не закончил со мной. Мы сидим спокойно в тишине в течение нескольких минут, достаточно долго для того, чтобы отголоски моего оргазма утихли, и его эрекция немного спала, потом его рука бережно держит живот чуть выше киски, а другая намыливает мое тело, обхватывает груди, гладя и лаская их, сжимая и покручивая соски, пока я не закусываю губу и не начинаю извиваться. После, его рука проскальзывает между моих бедер, обхватывает киску, и его длинный средний палец скользит в меня.

Адам массирует клитор медленно, так медленно, боже, так медленно. Раздражающе медленно. Ему понадобилось несколько минут, чтобы довести меня до того, что я начинаю дрожать, извиваясь от того, что его средний палец внутри меня, гладит кругами мой клитор, а затем трахает мою вход, постоянно меняя ритм.

Я кончаю со вздохом, а Адам поднимает меня за задницу. Я оказываюсь насаженной на него, сидя верхом. Его колени раздвинуты, чтобы удержать мой вес, вода плещется вокруг нас, разбрызгиваясь наружу. Его руки находят мои, тянут пальцы к клитору и убедительно требуют коснуться себя. Конечно же, я это делаю, и затухающие спазмы становятся предшественниками чего-то другого, чего-то большего. Его руки на моей груди продолжают массировать и ласкать, и все, что могу сделать, это сидеть верхом и позволить трахать себя, как ему хочется.

— Кончи снова, Дестини. Прямо сейчас, — его команда работает как спусковой крючок.

Я кончаю еще раз, сильно. И в этот раз кричу.

Как только первая волна оргазма отступает, Адам поднимает меня и выскальзывает, тяжело дыша и двигаясь неуверенно, как будто для того, чтобы сдержать оргазм ему требуются неимоверные усилия.

— Адам, в какие игры ты играешь? Просто кончи, малыш, — говорю ему, наблюдая в ванной, как он включает душ.

Но Адам качает головой:

— Пока еще нет.

Он протягивает мне руки, помогая вылезти из ванны и ведет меня в душ, чтобы помыть. Адам смачивает мои волосы, вспенивая шампунь от корней до кончиков, смывает, втирает кондиционер, а затем с куском мыла в руках намыливает меня. Я не могу не прикасаться к нему, поэтому мои руки блуждают по его плечам, скользят по жестким мышцам, покрытым гладкой смуглой кожей, вплоть до его эрекции. Я поглаживаю ее, пока он не заставляет убрать руку. Адам обмывает каждый мой сантиметр, а потом позволяет сделать то же самое с ним.

Я провожу бруском мыла по его животу, и дальше вниз по его бедрам, потом опускаюсь на колени, омываю его ноги и беру его член в рот. Он позволяет мне ласкать его губами и языком несколько мгновений, а потом поднимает меня и прижимает к стенке душа, целуя, пока у меня не перехватывает дыхание. Он целует меня под струей горячей воды, как будто я кислород, а он тонет.

— Господи, Адам. Я здесь, детка. Я здесь. — Обхватываю его щеку, пока вода разбрызгивается от его головы на мое лицо.

Адам просто улыбается и выключает воду.

— Ты готова ко второму этапу?

Я сжимаю член.

— Полностью готова.

Его усмешка сменяется на похотливо-горячую.

— Это не был второй этап. Ты помнишь, что там во втором этапе?

Я делаю вид, что думаю.

— Что-то о том, что ты будешь есть меня, верно?

Адам вытаскивает меня из душа, обертывает полотенцем, вытирает насухо, как будто я беспомощна, чтобы сделать это самой.

— Да, пока ты не сможешь дышать.

Я возвращаю должок и вытираю его. А затем обнимаю рукой за шею и целую его, как он целовал меня, так, будто не могу существовать без его рта.

— Я уже не могу дышать, Адам. Быть с тобой - это так... восхитительно... так сильно... что трудно дышать, и желая, чтобы это никогда не заканчивалось.

С серьезным, задумчивым выражением лица он ведет меня в спальню, поднимает на руки, как будто я ничего не вешу, и укладывает меня на кровать.

— Это не обязательно должно кончаться, Дестини.

Я никогда не думала, что скажу это, но мне нравится, как мое имя звучит из его уст.

Дерьмо. Я просто подумала о слове на букву «Л».

И, почему-то, оно не такое страшное, как раньше.

 

ГЛАВА 16

АДАМ

Я вижу что-то в ее глазах, какие-то мысли, которыми она не хочет делиться. Это не страх или нервозность, или то, что мог бы распознать. Это больше похоже на осознание какой-то истины.

Ни о чем не спрашивая, я просто скольжу лицом по ее животу, трусь щекой о внутреннюю сторону бедра и зарываюсь лицом в ее лоно, вдыхая аромат ее возбуждения, высовываю язык и дегустируя ее. Она всхлипывает и широко раздвигает ноги. Я не спешу, медленно обводя языком вокруг клитора, пока Дез не начинает задыхаться. Мышцы ее живота то напрягаются, то расслабляются каждый раз, когда кончик моего языка задевает затвердевший бугорок. И когда понимаю, что она уже близко, то всасываю ее клитор и провожу языком взад и вперед, пока она стонет и задыхается.

— Да, да..., — тяжело дышит она, приподнимая бедра, чтобы быть ближе к моему рту. — Я уже… так близко, Адам...

И это сигнал для меня. Передвигаюсь вверх, обцеловывая все на своем пути, - живот, ребра, грудь, шею, потом губы. И вот я уже рядом, прижимаю член к ее мягким складкам и вхожу в нее. Дез делает вдох, когда я скольжу в лоно, пятками поглаживая мой зад. Я медленно толкаюсь раз, другой, третий, затем останавливаюсь, похороненный глубоко внутри, и пользуюсь моментом, чтобы омыть ее соски языком, пока Дез не требует начать двигаться, вдавливая пятки в мою задницу.

Я делаю толчок, еще один и еще, отчего она хныкает и хватает ртом воздух, а из горла вырываются вскрики.

— Скажи мне, когда ты будешь кончать, Дез. Назови мое имя, когда кончишь, — нашептываю ей на ухо, и она кивает.

Я сам уже близко, но сдерживаюсь и принуждаю отступить свою кульминацию, заставляя себя делать толчки медленно и размеренно.

И в этот момент она выгибает спину.

— Адам, боже, ох, бл*дь, я сейчас кончу, Адам!

Я выскальзываю из нее и, став на колени между ее бедер, всасываю ее клитор в рот и обрабатываю его языком, пока Дез не начинает извиваться, пока я удерживаю руками ее бедра. Она хватает обеими руками мою голову, вдавливая в себя, пока я сосу и лижу. Ее бедра ритмично двигаются, дико трахая мое лицо.

Затем Дез замедляется, и ее напряженные крики переходят облегченные вздохи.

Теперь моя очередь.

Я скольжу обратно вверх и вхожу в нее, и тут Дез заставляет себя открыть глаза, чтобы посмотреть на меня.

— Твою мать, Адам. Ты что, пытаешься убить меня? Я не уверена, что смогу выдержать еще один оргазм.

— Думаю, что сможешь, — говорю я ей.

Дез качает головой.

— Нет. Я больше не могу.

Я медленно толкаюсь, держась за нее.

— Можешь. — Я легко касаюсь ее губами. — Потрогай грудь. Сожми ее, детка. Позвольте мне посмотреть, как ты играешь с такими большими сосками.

Дез обхватывает обеими руками груди и зажимает соски между большими и указательными пальцами. Ее рот раскрывается, а глаза расширяются.

— Так?

Я стону.

— Да, детка. Лизни одну для меня.

Она приподнимает одну грудь ко рту и показывает язык, ударив им по эрегированному розовому соску, и когда делает это, у меня вырывается вздох.

— Тебя это заводит, Тори? То, что ты наблюдаешь, как я ласкаю, облизываю себя?

— Да, — шепчу я.

И тут же, она начинает двигаться со мной, встречая толчок за толчком.

— Мне тоже нравится наблюдать за тобой. Дашь мне посмотреть, как ты дрочишь?

Я усмехаюсь.

— Может быть.

— Что если я позволю тебе подрочить на мою грудь?

Я чувствую, что мои яйца сжимаются, как только представляю это.

— Ох*еть! — Наклоняюсь поцеловать ее, скользя языком между ее губ.

Дез проводит языком по моим губам.

— Ты на вкус как моя киска.

— Как и мой член, — говорю ей.

Дез отталкивает меня, обхватывает ногой и разворачивает так, что я оказываюсь на спине. Я позволяю ей это, а потом замираю, когда она наклоняется надо мной и проводит языком по всей длине моего члена, от яиц до кончика.

— М-м-м. Да, точно. — Днз облизывает меня снова, потом поворачивает голову, чтобы скользить губами по длине с другой стороны, а затем добирается до головки члена и лижет ее, проводя языком, кружа и вылизывая, пока ее вкус не исчезает, и остается только ее слюна.

После Дез отрывается от меня, ложится на спину, широко расставив ноги, чтобы предложить мне свою киску.

— Съешь меня, малыш. Лижи меня, пока я не закричу. — Она проводит пальчиком по щелке и смачивает его своими соками.

Господи. Я не уверен, что смогу ждать дольше, потому что и так был на грани так долго, что теперь все болит. Яйца горят от кипящего внутри меня подступающего оргазма.

Дез подносит ко мне палец, и я обхватываю его губами, пробуя ее сущность, затем опускаюсь между ее сладкими, мягкими бедрами еще раз, пробую соки языком, и упорно встаю на коленях перед ней, пока она сжимает мои волосы в кулаках и трахает мое лицо, отчаянно толкаясь бедрами.

И вот я уже в ней.

В этот раз ничто меня не остановит. Боже, нет. Игры закончились.

Дез обхватывает спину пятками, ритмично вращая бедрами и обвивая руками мою шею, приблизив губы к моему уху.

— Не останавливайся на этот раз, малыш. Кончи со мной. Кончи в меня. Дай мне почувствовать твою сперму внутри, — призывает она, непрерывно шепча мне на ухо, в то время, как я чувствую, что киска сжимается вокруг меня. — Да, боже, да… ты чувствуешься так хорошо, Адам. Продолжай трахать меня.

Бормоча и постанывая, я вдалбливаюсь медленными, жесткими толчками, пытаясь растянуть удовольствие подольше. Не хочу, чтобы закончилось это чувство совершенства, чувство завершенности. Она обвилась вокруг меня, сплелась со мной, и ничего никогда не чувствовалось так хорошо, как ее тело, прижатое мной, ее слова, произносимые мне на ухо, ее руки, царапающие мои плечи.

Эта женщина - моя судьба (игра слов: Destiny, имя героини в переводе с английского – судьба).

Бл*дь, это глупо, но это правда.

«Ты - моя судьба». — Я не могу сказать это вслух.

Дез прячет голову в мою шею и смеется.

— Господи. Это настолько ужасно, что мне так хорошо. — Дез откидывается обратно на кровать, и мои толчки становятся медленными. Я почти останавливаюсь, борясь с сильным желанием кончить. — Но мне нравиться это. Потому что... так и есть.

Мои глаза не отрываются от нее, и я понимаю, что погиб, здесь и сейчас.

Это любовь.

И все же я не буду говорить ей об этом. Я приберегу это до лучшего момента. Если скажу сейчас, то она подумает, что это просто чувство близости от занятия сексом заставляет меня говорить эти слова. А это совсем не так. Или, по крайней мере, не совсем.

Я дрожу и неуверенно бормочу. Задыхаюсь, обливаюсь потом и не в силах отвести взгляд от ее пламенных карих глаз.

— Сейчас, Адам. Сейчас. — Она жестко толкается, и я чувствую, как ее внутренние мышцы сжимаются, когда Дез извивается, трахая меня.

И почему-то, именно она все контролирует сейчас, несмотря на то, что находится подо мной. Дез сжимает мой зад, пятки давят на мои ноги под коленками, киска сжимает член, и у меня нет выбора, кроме как похоронить лицо в шелковом раю ее грудей и отпустить себя. Я смиряюсь, потому что уже ничего не могу контролировать. Она требует мой оргазм, принимая все, что могу ей дать. И добивается этого.

Я резко становлюсь диким, сумасшедшим и грубым, словно зверь. А она просто кричит:

— Да, да, да! — И трахает, рычит на меня.

— Дестини... Я сейчас кончу, Дез. — Я упираюсь лбом в ее скулу; ее дыхание согревает мое ухо, а руки сейчас нежно сжимают мою задницу, притягивая меня, требуя. — Ох... бл*дь... бл*дь...

— Да, Тори, дай мне это, подари мне это, Адам, — должно быть не совсем обычно слышать, как она зовет меня «Тори», потому, что только моя семья использует это имя, но это не так. И совсем не странно слышать, как она использует оба имени в одном предложении.

Это только подтверждает, как мы взаимосвязаны.

А затем член взрывается внутри нее, выстреливая зарядом горячей спермы и выворачивая все мои внутренности, не оставляя никакого выбора, кроме как вбиваться в нее жестко и быстро, взрываться снова и снова, пока она поглаживает руками спину от задницы до плеч. Ее бедра трутся об мои, и Дез стонет мне на ухо, сжимаясь вокруг меня. Все исчезает, ничего не существует кроме этого момента, этого безмолвного единения.

— Охренеть, Адам. — Дез целует мою щеку, челюсть, а руки по-прежнему блуждают по всей спине.

Я падаю на нее, и она принимает мой вес, удерживая меня, пока не соскальзываю с нее, но Дез не отпускает меня далеко, а бережно прижимает мою голову к груди и гладит волосы.

— С каждым разом, Дез, все становится только более интенсивным, — бормочу я.

— Без шуток, — она соглашается. — Я и не знала, что возможно кончить так много раз.

Просто смеюсь, уткнувшись в ее кожу.

— Я сбился со счета.

— Пять, — отвечает она.

— А последний раз, когда кончил я?

Она смеется, ее грудь трясется.

— Я не уверена, честно говоря. Не знаю, что это было. Я почувствовала, как ты кончаешь в меня, и хотя только что кончила сама и не думала, что смогла бы сделать это снова, даже если бы попыталась, но я... кончила с тобой. Ощущение, что ты так сильно кончил... что-то сделало со мной. Не уверена, что это было.

Перекатываюсь на спину вместе с ней, так что теперь Дез лежит в моих руках. Она утыкается в меня носом и вздыхает. Через мгновение она кладет ладонь на мой живот и теребит еще не восстановившийся член.

— Скоро тебе потребуется еще.

— Мне нравится, какая ты возбужденная, детка. — Я не хотел использовать это слово, но она не психует.

Я чувствую ее улыбку у себя на груди.

— Ну что могу сказать? Мне нравится, как ты трахаешь меня, и мне недостаточно этого.

— Это не просто трах, Дестини.

Она наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня, ее взгляд глубокий и понимающий.

— Я знаю. Это намного больше. — Она прикасается пальцем к моим губам. — Но давай оставим это на потом. А сейчас сосредоточься на том, чтобы снова стать готовым для меня.

Черт подери, я по уши увяз с этой девушкой.

 

ГЛАВА 17

ДЕЗ

— Перестань дергаться, Дез, — говорит мне Адам. — Ты выглядишь потрясающе.

Но я не могу не волноваться. Ведь это премьера, что означает мое первое публичное мероприятие, где я появлюсь с Адамом как его девушка. У меня трясутся поджилки, сердце уходит в пятки, и перехватывает дыхание.

Адам, не прилагая лишних усилий, выглядит сексуально в сшитом на заказ костюме от «Брукс Бразерс»: черные брюки, белая рубашка на пуговицах с бабочкой такого же оттенка, что и его глаза, и черный пиджак с подтянутыми до локтей рукавами. Манжеты на рубашке расстегнуты и закатаны поверх рукавов пиджака. Его волосы немного длиннее, чем обычно, и по моей просьбе зачесаны назад с помощью геля. На лице двухдневная щетина, которая все сильнее возбуждает меня и волнует каждый раз, когда смотрю на него - примерно каждые шесть секунд, так как мои нервы находятся в состоянии повышенной готовности.

На мне платье от Бетси Джонсон того же нежно-зеленого цвета, как его галстук и глаза. Оно без бретелек и открывает татуировку между лопатками. Сшитое из шифона, струящегося до пола с разрезом на правом бедре, оно подчеркивает линию талии. Специально подогнанное под мои размеры, платье было преподнесено мне дизайнером в качестве подарка на премьеру.

Что касается прически и макияжа? Роуз одолжила мне своего стилиста, который был просто... фантастическим. Когда тебе делают макияж и укладку, потому что так требует твоя профессия, то первые пару раз действительно весело, а потом это становится рутиной. Но сидеть в элегантных апартаментах Роуз, и в то время, как возятся с твоими волосами, потягивать что-нибудь сладкое, фруктовое и с изрядной долей крепкого алкоголя для успокоения нервов? Это было невероятно.

Но теперь мы подъезжаем в арендованном «бентли» к остановке возле театра, и я не могу дышать. От двух бокалов у меня бурлит в животе.

Автомобиль останавливается, и кто-то появляется по другую сторону от окна - это парень в смокинге, который готовится открыть двери автомобиля. Адам сидит ближе к выходу, поэтому он должен выйти первым. Ослепляют непрерывно выстреливающие вспышки. Этот шум слышится даже через звукоизоляцию салона машины.

Адам хватает меня за руку и сжимает.

— Дестини. Посмотри на меня.

Боже. Он использует полное имя, когда хочет добиться моего внимания. Как всегда, это срабатывает.

Я смотрю на него и стискиваю его руку.

— Что? — мой голос дрожит.

— Ты сможешь сделать это. Мы сможем сделать это. Ты уже делала это раньше, так?

— Нет... не так. Сейчас все по-другому, — мой голос понижается до шепота. — Что, если я сделаю что-нибудь не так?

Адам качает головой.

— Не сделаешь. Я буду рядом с тобой. Сейчас просто дыши, улыбайся и сохраняй спокойствие.

И затем он стучит в окно костяшками пальцев. Дверь открывается, и на меня обрушиваются шум голосов и щелчки затворов камер. Адам выходит из «бентли» с завидной грацией, потом разворачивается и протягивает мне руку. Я перемещаюсь по сидению, ставлю одну ногу в туфле на тонком каблуке на красную дорожку, и опираюсь на руку Адама, чтобы встать. Беглый взгляд вниз, чтобы убедиться, что все порядке, и, сжимая в руке черный клатч от Прада, который Адам подарил мне на мой двадцать третий день рождения, я попадаю прямо в распахнутые объятия Адама. Он обнимает меня за талию, прижимает меня к своему боку, и затем мы поворачиваемся лицом к толпе фотографов.

Я машинально улыбаюсь. Расслабляюсь и двигаюсь вместе с Адамом уже вполне естественно, когда мы чуть поворачиваемся, чтобы дать снять нас под другим углом. Он сплетает наши пальцы, и мы идем вниз по ковровой дорожке к прессволу, на фоне которого позируют Роуз и Дилан. Они уходят в сторону театра, и теперь очередь моя и Адама. Он держит меня за руку, и мы стоим рядом, опустив и крепко сжав руки, улыбаемся, поворачиваемся и так, и этак, и снова улыбаемся. Я не обращаю внимание на ослепляющие меня вспышки, из-за которых перед глазами только пятна.

И тут Адам отходит от меня, жестом показывая остаться, и ободряюще мне улыбается. О боже. О боже. Теперь я стою одна перед фотографами, чувствуя себя как перед расстрельной командой. Это не похоже на работу фотомодели. Там все было организовано, расписано до мелочей, был только один парень с камерой, подсказывающий, что и как мне делать. А здесь я должна делать все сама. Я стою, опираясь одной рукой на бедро, выставив колено, распрямив плечи, повернув голову в их сторону, и улыбаться. Смотрю в один объектив, улыбаюсь и смотрю в другую камеру, меняю позу, поворачиваюсь и позволяю им увидеть спину и мою татуировку, что довольно страшно. Тоска по дому живет в каждом из нас….

Я решила сделать это тату для себя, но выставить ее на публику, позволить сфотографировать и обсуждать? О боже. Паника грозит вырваться наружу. Татуировка на снимках, которые передавались клиентам, всегда обрабатывались в фотошопе. Очевидно, сейчас об этом не может быть и речи. Теперь все уже все увидели и начнут строить догадки, просить об интервью, задавать вопросы. Они появились уже тогда, когда Адам объявил меня своей парой на этой премьере.

— Что означает твоя татуировка, Дез? — раздается вопрос справа от меня.

Я поворачиваюсь к человеку, который его задал.

— Адам - единственный, кто знает ответ на этот вопрос, — говорю я, и пытаюсь робко улыбнуться.

— Тогда он счастливчик, — говорит репортер с усмешкой. — Во многих смыслах.

Адам шагает ближе ко мне.

— Ты даже не представляешь, приятель, — отвечает он с игривой ухмылкой на губах.

Потом мы отходим, а Лоуренс и его жена приближаются к нам по дорожке. Адам ведет нас в фойе театра, где слоняются десятки пар, разговаривая, смеясь, улыбаясь еще большему числу фотографов, позируя, давая импровизированные интервью. Мы сливаемся с толпой, и я поражена той легкостью, с которой Адам переходит от разговора к разговору, приветствуя каждого по имени: мужчин - рукопожатием, женщин - дружескими объятиями. Они все смотрят на меня, представляются и включают меня в их разговоры.

Это продолжается, кажется, почти час, и в один прекрасный момент мы оказываемся загнанными в угол фотографом и молодой женщиной, держащей в руках блокнот, мобильный телефон и ручку. Она прикасается к экрану сотового телефона, кладет его поверх блокнота и готовится строчить. Затем задает Адаму серию вопросов о фильме, на которые он уверенно отвечает, а потом кидает взгляд на меня.

— Итак, расскажи мне о себе, Дез. Как ты встретилась с Адамом? Что заставило тебя бросить модельный бизнес?

У меня нет ни малейшего представления, как ответить на это, не потеряв самообладание. Я бросаю взгляд на Адама, с трудом сглатываю, и быстро придумываю.

— Я. Эм. Я встретила Адама на острове Макино, когда он был на благотворительном ужине. И что касается модельного бизнеса... эм. — Я должна перестать говорить «эм». Блин. Возьми себя в руки. — Это просто не для меня. Нью-Йорк был слишком суматошным, и нагрузки просто убили.

— Есть ли правда в утверждениях, что ты напала на Людовика Перетти?

Я моргаю.

— Я… это не тот вопрос, отвечая на который, чувствую себя комфортно.

Адам шагает ко мне, вынуждая меня отойти от репортера, и становится перед ней.

— Хватит, Эми. Спасибо.

Он даже знает имена журналистов. Это безумие. Я не могу никого вспомнить, если только не встречала их несколько раз.

Мы движемся сквозь толпу, и вдруг я чувствую, что Адам каменеет рядом со мной.

— Какого хрена она здесь делает? — шипит он.

Я сканирую толпу и вижу ее. Среднего роста с фигурой, как песочные часы, с огромными сиськами и изящными бедрами. Пухлые ярко-красные губы. Ясные голубые глаза, длинные вьющиеся каштановые волосы, расчесанные до глянцевого блеска и свободно спадающие на хрупкие плечи. Она одета в клочок обтягивающего сизовато-серого шелка, который прикрывает тело ровно настолько, чтобы не выглядеть шлюхой. Четырехдюймовые бежевые шпильки, бриллианты стекают каплями с ушей, переливаются вокруг шеи и свободно свисают на запястьях.

Боже, она потрясающе красива. Это заставляет меня чувствовать себя неполноценной, потому что я не могу отрицать, как она необыкновенно чувственна и прекрасна.

И она это понимает. Неожиданная гостья оказывается в центре внимания.

Эмма, мать ее, Хейес.

Она видит меня в тот же момент, что и я ее, и проходит прямо сквозь толпу фотографов и журналистов, подхалимов и страстно жаждущих ее мужчин.

— Ты, должно быть, Дез, — говорит она голосом, струящимся знойной сексуальностью.

— Какого хрена ты здесь делаешь, Эм? — спрашивает Адам, даже не пытаясь скрыть своей неприязни.

Вспышки камер, сотовые телефоны подняты для записи видео.

— Ну, Адам... меня пригласил Дрю. — Эмма протягивает руку, и мужчина, которого я видела на ужине на Макино движется в ее сторону.

Он высок и красив, с густыми светлыми волосами, искусно уложенными на одну сторону. Его карий взгляд быстро проходится по мне.

— Привет, Адам.

Я думаю, что Дрю является одним из авторов сценария, или, может быть продюсером? Не помню. Все, что знаю, - он выглядел тогда как мудак, и ничего не изменилось сейчас. Дрю обнимает Эмму за талию, элегантный, с самодовольной улыбкой на лице. Он дразнит Адама, который, я вижу, напряжен и взвинчен.

— Смотрю, ты, наконец-то, двигаешься дальше, — говорит Эмма, смотря на меня, разглядывая, оценивая и потом игнорируя.

Адам выглядит на этот раз растерянным. Он готов сорваться, но, думаю, не хочет устраивать сцен, особенно перед прессой, наблюдающей за нами. Я хочу сказать что-нибудь резкое, что-нибудь остроумное и обидное.

— Хорошие импланты, — в конце концов говорю я.

Адам фыркает в попытке сдержать смех, и Эмма краснеет, дрожа всем телом. В какой-то момент я начинаю опасаться, что она на самом деле собирается напасть на меня. Дрю, очевидно, думает так же, потому что вижу, что его рука крепче сжимается вокруг ее талии.

Эмма на мгновение замолкает, и я вижу, что она чуть ли не скрежещет зубами. В итоге она презрительно усмехается и говорит:

— Просто помни, что он был у меня первым, сука.

Как остроумно. Я закатываю глаза.

— Что только делает меня намного лучше.

Адам тянет меня за собой.

— И этого достаточно. — Он бросает взгляд назад. — До свидания, Эмма. И Дрю? Удачи, дружище. Тебе она понадобится.

А потом мы проходим фойе и движемся в сторону двери, ведущей в зрительный зал.

Реальность того, что я только что сделала бьет меня. Я просто оскорбила Эмму Хейес прямо на публике. Я стала такой злобной. Господи. Что, бл*дь со мной не так?

Слышу, как люди говорят за моей спиной, обсуждая меня и сцену, которая только что развернулась; поворачиваюсь и вижу, как люди яростно что-то печатают в сотовых телефонах. В Twitter, а может, в Facebook. Выставляя весь этот нелицеприятный обмен любезностями на весь мир в социальных сетях.

Я спотыкаюсь, и Адам подхватывает меня.

— Не могу... дышать, — хриплю я. — Вытащи меня отсюда.

Он приводит меня в гардероб. Молодая девушка в театральной униформе стоит со скучающим выражением на лице, прислонившись к стене и держа в руке сотовый. Но вдруг она видит Адама и под впечатлением от встречи со звездой, запинаясь, говорит:

— Привет. — И начинается приближаться к нему.

— Выйди, — говорит Адам, и девушка стремглав выбегает наружу, пригибая голову. Он поворачивается ко мне.

— Дез, детка, что случилось?

Наклоняюсь, опираюсь руками на колени и заставляю себя медленно дышать.

— Я просто... с Эммой… хорошие импланты? О чем, бл*дь, я только думала?

Адам смеется.

— Это было, вероятно, самое худшее, что ты могла ей сказать, потому что, и это может быть лишняя информация, но они на самом деле настоящие. Ее совершенно выводит из себя, когда люди говорят это.

— Я оскорбила ее на премьере. И все видели это. Видео уже, наверное, на YouTube. Могу теперь представить себе твиты: хэштег склока, хэштег Дез-стерва. — Адам смеется еще сильнее, и я, наконец, выпрямляюсь и смотрю на него. — Какого хрена ты смеешься надо мной? Помнишь, я сказала, что сделаю что-нибудь не так? Ну что ж, привет, позор. Да, все вышло само собой.

Он делает глубокий вдох и тянет меня к себе, прижимая к груди.

— Это было чертовски смешно, Дез. Мне совсем нестыдно. Вообще-то я слегка возбудился, когда ты высказала все это ей в лицо за меня.

— Во-первых, ты всегда возбужден. И во-вторых, ты, наверное, просто хотел увидеть, как бы мы на самом деле подрались.

Адам фыркает.

— Детка, ты бы раздавила ее, как гребаного жука.

Я прижимаюсь лбом к его груди.

— Она такая красивая, это даже не справедливо. — Я испускаю разочарованный вздох. — Ее сиськи чуть больше, чем у меня, но я вдвое больше ее. И они действительно настоящие? Да ладно. Нет, бл*дь, несправедливо.

Адам стонет.

— Твою мать. Ты же не собираешься зацикливаться на этом? Она красивая, конечно. Но она - не ты, Дез.

— Что говорит в ее пользу, думаю.

— Ты забываешь, как она со мной поступила?

Я раздосадовано пожимаю плечами.

— Значит, она - шлюха. Держу пари, что она лучше, чем я.

Адам отодвигает меня на расстояние вытянутой руки.

— Ты, бл*дь, серьезно? Дестини. Господи. Она - моя бывшая. Эмма разбила мое чертово сердце и сделала это публично, без малейшего раскаяния. И ты сравниваешь, кто из вас лучше? Ну же, детка. Забудь ты это.

Я просто смотрю на него.

— Однако, замечу, что ты не отрицаешь этого.

— Я не собираюсь сравнивать, Дез. И не буду. Знаешь, почему? Потому что даже сравнивать нечего. Ты - все, что я когда-либо хотел в этой жизни. Ты стойкая. Ты сексуальная. Ты умная и трудолюбивая, и знаешь, чего хочешь. И ты абсолютно ненасытная и сексуальная.

— Вообще-то, ты хочешь сказать, ненасытный аппетит.

Он кивает.

— Да, и это слишком меня возбуждает. Ты наслаждаешься едой. Наслаждаешься жизнью. Ты не играешь в игры. — Адам берет мое лицо в свои руки. — Для меня ты самая лучшая во всех отношениях. Ты целуешь меня лучше, трахаешь меня лучше, и да, ты отсасываешь лучше. Что еще более важно, ты видишь меня, как ты однажды сказала. Ты меня знаешь. Не просто ценишь меня за то, как выгляжу, или за то, что знаменит. Ты ценишь меня таким, какой я есть.

— Льстивый болтун.

— Нет, не льстивый, Дез, это голая правда.

— Что бы ты не затевал, это работает, — не могу сдержать улыбку.

— Хорошо. — Адам дотрагивается до моего подбородка указательным пальцем, поднимая лицо вверх. Его губы касаются моих, язык медленно путешествует по моему рту, исследуя и пробуя. — Теперь давай пойдем смотреть премьеру, хорошо?

Премьера - просто фантастическая. Адам - невероятен. Он не просто исполняет жестокие боевые сцены или заставляющие замирать сердце трюками, а раскрывает характер своего персонажа, наделяя его самоиронией и черным юмором, но и показывая все-таки какой крутой и самый настоящий Альфа.

Боже, этот мужчина потрясающий, не только на экране, но и во всех смыслах.

 

ГЛАВА 18

АДАМ

Я никогда так не нервничал. Определенно, никогда. Я переживал, когда впервые играл на глазах у переполненного болельщиками стадиона в Стэнфорде, волновался, когда в первый раз выбежал на поле, играя за Чарджерс, и был ошарашен, когда высокобюджетный фильм, в котором впервые снимался в главной роли, имел большой успех.

Но никакой опыт и в подметки не годится тому, что происходит в данный момент.

Это так глупо. Мне не следует волноваться. Шансы на то, что она скажет «нет» ничтожно малы. Я знаю мою девочку, и знаю, что она хочет этого. Но все равно нервничаю.

Я так долго ждал этого. Месяцы путешествий между Детройтом, Лос-Анджелесом и двумя съемочными площадками в разных частях земного шара. Я снялся в полицейской драме в Детройте и потом в малобюджетной характерной пьесе, снимавшейся, в основном, в студии в Лос-Анджелесе. У меня было два свободных месяца, которые я провел в Детройте с Дез. А потом был крупный исторический проект, который снимали в студии в Лондоне и натурные съемки в Германии и Испании.

И все это время я знал, чего хотел. Я хотел ее у себя в доме. В постели. Нет больше напряженных дальних перелетов, нет больше разницы во времени между городами, нет больше одиноких ночей. Но мне пришлось ждать. Она чертовски много трудилась, чтобы получить диплом, и я не хотел ей мешать. Поэтому ждал.

И сейчас все позади. На прошлой неделе она закончила учебу. Я согласовал свой график съемок в Испании так, чтобы попасть на ее выпускной, прилетел накануне и удивил ее, преподнеся ей в подарок изготовленный на заказ сапфировый кулон. Она не позволяет мне покупать ей экстравагантные подарки, поэтому, когда есть повод подарить ей что-то, с чем она не может поспорить, я играю по-крупному.

Кулон - это только первая часть подарка на выпускной. Вторая часть - это путешествие-сюрприз. Прямо сейчас мы летим на частном самолете из Детройта на юг. Я отказался рассказать ей, куда мы направляемся, только позволил ей упаковать пару платьев, шорты, топы и несколько купальников. Поэтому она знает, что мы едем туда, где тепло, но это все.

Недавно мой приятель, Доусон, и его жена, Грей, приобрели собственность на островах Карибского моря. Ну, когда я говорю «собственность», я имею в виду половину острова. Но это еще не все, потому что другую половину купил я. Гонорар за исторический фильм о войне не был моей самой большой выплатой, и я не тратил много из того, что заработал за последние четыре года, за исключением налогов и покупки пентхауса.

Поэтому, когда Доусон пришел ко мне с предложением объединиться и приобрести небольшой остров, я ухватился за эту идею. Дворцы-монстры в пять тысяч квадратных метров в Беверли-Хиллз не привлекают меня, и, как я подозреваю, Дез тоже. Квартира - это отлично, и все же нам нужно кое-что другое. Но раскинувшаяся на частном острове тропическая вилла, жизненное пространство внутри и снаружи и отсутствие соседей буквально на сотни миль в любом направлении, кроме Доусона и Грей на другой стороне острова? Черт, еще как, да.

Так что мы купили его в конце прошлого года и потратили последние шесть месяцев на строительство домов. Доусон сделал большую часть работы, контролируя строительство, поскольку взял двухлетний перерыв в съемках. Все было закончено две недели назад, и мы решили встретиться на острове для торжественного открытия.

Дез еще не встречалась с Доусоном и Грей. Мы были так заняты, а те двое еще путешествовали по миру. Я думаю, в прошлом году они посетили десятки стран и в каждом месте останавливались, по крайней мере, на неделю. Я искренне рад за них. Доусон отличный парень и Грей очень милая, но в тоже время сильная, чем напоминает мне Дез.

Я смотрю на Дестини, которая спит рядом со мной, положив голову на мое плечо. Боже, я так люблю ее.

Достаю кольцо и разглядываю его. Я потратил четыре месяца на создание эскиза, работая с одним из мировых лидеров, изготавливающим ювелирные изделия на заказ. В нем безупречный, редкий розовый бриллиант каплевидной формы в два с половиной карата. Само кольцо филигранной работы состоит из более чем трехсот отдельных нитей платины, сплетенных вместе, они сливаются и обхватывают камень ажурной, замысловатой паутиной.

Я слышу, как Дез бормочет во сне, и спешу уложить в кольцо обратно в черный бархатный футляр, пряча коробку в рюкзак. Она шевелится, потягивается и щурится на меня.

— Мы уже почти на месте?

Я улыбаюсь, вытирая большим пальцем уголок ее рта.

— У тебя здесь какое-то пятнышко, — говорю я. — Да. Мы приземлимся через двадцать минут, а потом еще один короткий перелет - и мы у цели.

— Ты все еще не хочешь рассказать мне, куда мы едем?

— Не-а. Это сюрприз.

— Не люблю сюрпризы, — ворчит она.

— Ну, думаю, этот тебе понравится.

Мы приземляемся на острове Сент-Джон, переносим наш единственный чемодан к «джипу» и сидим в непринужденной тишине, пока водитель доставляет нас из аэропорта к пристани, где нас ожидает двухмоторный гидросамолет. Пилот - седой, потрепанный мужчина с длинной седеющей рыжей бородой. Доусон выбрал его и говорит, что у него зарегистрировано даже больше полетного времени, чем любой из нас прожил, и это нас вполне устраивает.

Я беру чемодан, закидываю на плечо рюкзаки, и мы пересекаем причал. Я ставлю одну ногу на поплавок, другая нога на причале, забрасываю чемодан, а потом протягиваю руку Дез. Опираясь на нее, она переходит сначала на поплавок, а затем забирается в самолет.

Рон, наш пилот, плавно взлетает, а потом мы мчимся в сотнях метров над голубыми водами Карибского моря.

Мы в самолете одни. Я мог бы спросить ее сейчас.

Нет. Нет. У меня есть план; нужно придерживаться плана. Ужин на пляже, предложение при лунном свете.

Я теряю счет времени, придумывая сценарии того, что и как я собираюсь сказать, и вдруг Дез сжимает мою руку так крепко, что становиться больно, в то время, как мы начинаем спускаться к воде.

— Черт подери, чертподеричертподеричертподери! — Дез дрожит, окаменев и сильно зажмурив глаза.

— Расслабься, малышка. Я проделывал это сто тысяч раз. Беспокоиться не о чем, — слышится прокуренный голос Рона, у которого за ухом торчит незажженная сигарета.

— Это ужасно!

Рон усмехается:

— Полагаю, первый раз немного страшно. Просто закрой глаза и держись за руку твоего мужчины. Мы спустимся прежде, чем ты успеешь моргнуть два раза.

Действительно, не прошло и минуты, как слышится легкий всплеск, краткое ощущение невесомости - и мы скользим по воде. Я откидываюсь на сиденье, стараясь разглядеть остров через лобовое стекло. Передо мной зеленые деревья и полоска белого песчаного пляжа на берегу. Я вижу, как солнечные лучи отсвечивают от стекла. Рон мягко тормозит гидросамолет у края причала, выключает двигатель, затем пинком открывает дверь и выпрыгивает с легкостью, противоречащей его возрасту. Он привязывает самолет к причалу, а потом берет чемодан, который подаю ему. Я спрыгиваю вниз, а затем подаю руку Дез, следующей за мной.

Она делает пару шагов мимо Рона и меня, а потом останавливается, подносит руку ко рту, глядя в восторге на остров.

— Адам, это... невероятно.

Я просто смеюсь.

— Ты еще ничего не видела, детка.

Рон жестом показывает в сторону острова.

— Идите. Я принесу ваш багаж.

— Что это за место, Адам?

Я веду ее с причала на песок, вверх по каменистой дорожке, ведущей в джунгли. Незажженные факелы обозначают дорожку с обеих сторон. Она идет вверх по крутому склону и огибает его вокруг, следуя береговой линии, а потом углубляется внутрь острова к расчищенному участку. Мы направляемся вокруг острова, так что причал находится вне поля зрения. Расчищенный участок площадью около гектара с трех сторон окружен джунглями, высокие деревья бросают тень на заднюю часть дома, который находится в центре поляны. Фасад дома обращен на запад, на заходящее солнце, туда, где проходит проложенная по скалистому склону дорожка, ведущая вниз к пляжу, с бамбуковыми факелами, установленными вдоль нее, а также с гладкими деревянными ступенями и перилами для облегчения спуска.

Сам дом небольшой, чуть более пятисот квадратных метров. Но замечательно расположен - здание вытянуто с севера на юг, так что из каждой комнаты открывается вид на пляж. По периметру дома пристроена крытая веранда, который находится на выступе холма, так что, на самом деле, в доме два этажа, один на уровне земли, а нижний - на изгибе склона. Каждый уровень соединен снаружи с помощью тщательно продуманной серии проходов и мостиков. Веранда, дорожки и беседки освещены гирляндами с белыми фонарями и бамбуковыми факелами с электронным управлением.

Доусон провел со мной на прошлой неделе полный виртуальный тур, показывая мне каждый элемент, каждую панель управления, каждую уголок и закоулок, так что я знаю, как все работает. Планировка дома просто потрясающая. Несмотря на открытое пространство, площадь дома разбита на уютные уголки и комфортные зоны, все стены – стеклянные от пола до потолка, и их можно открывать, чтобы позволить карибскому бризу постоянно освежать помещение.

Я провожу для Дез экскурсию, показывая винный погреб, тренажерный зал, невероятную кухню, и, что самое главное, спальню, которая занимает целое крыло, расположенное под углом к остальной части дома и соединенное с крытым переходом. Все четыре стены спальни из стекла, как и во всем доме, и могут полностью открываться. Собственная ванная комната на открытом воздухе с душем и гидромассажем расположена прямо на склоне холма и скрыта от остальной части дома особенностями ландшафта и дизайна.

Дез потеряла дар речи

— Адам. Серьезно. Что это за место? Это какой-то курорт?

Я смеюсь. Мы сидим на крыльце главной спальни, наблюдая, как волны плещутся на пляже.

— Нет, детка. Оно наше. Добро пожаловать домой.

Она поворачивается ко мне, широко раскрыв глаза.

— Что ты имеешь в виду под словами «добро пожаловать домой»?

Я ухмыляюсь еще шире.

— Это и есть настоящий подарок, Дез. Не только этот дом, но и остров.

— Остров. Объясни мне это, дорогой. Остров?

Мне нравится, что Дез ничего не понимает.

— Мы владеем половиной этого острова.

— Ты имеешь в виду «ты».

Я качаю головой.

— Не-а. Мы. — И веду ее в кухню. — Пойдем, я кое-что хочу тебе показать.

На барной стойке в кухне лежат бумаги, разложенные по стопкам, с подчеркнутыми желтым цветом местами с пометкой «х», где нужно поставить подпись. Я беру ручку, которую оставил Доусон, подписываю каждую страницу, а затем передаю ручку Дез.

— Подпиши, и это действительно станет нашим. Твоим и моим. Там указаны оба наших имени.

В документ включено положение, позволяющее нам обновить бумаги, если Дез когда-нибудь возьмет мое имя. Но я не упоминаю об этой оговорке, пока еще нет.

Она смотрит на бумаги, потом переводит взгляд на воду и на солнце, садящееся в море.

— Я не понимаю. Как мы можем позволить себе половину острова? Кому принадлежит вторая половина?

— Моему другу, Доусону Келлору, и его жене, Грей. — Я машу рукой на другую сторону острова. — У них там дом, такой же как у нас, с причалом посередине. На противоположной стороне острова от причала есть эллинг с парусником и моторной лодкой.

— Так ты и твой друг купили целый остров?

Я задиристо ухмыляюсь:

— Точно. Пусть он и маленький, чуть больше двух квадратных километров. Им владел какой-то богатый парень, который хотел построить здесь дом. Он действительно сделал большую часть тяжелой работы, создал работоспособную, автономную электрическую и водопроводную системы. — Я постукиваю по бумагам. — И не только Доусон и я, но ты и Грей тоже.

Дез кладет ручку, выходит наружу и опирается на перила. Я следую за ней, подхожу, прислоняюсь спиной к перилам и жду.

— Это много, Тори. Очень много. И действительно, надолго.

Боже, она говорит серьезно. Она называет меня Тори только, когда взволнована.

— Ты боишься? — спрашиваю я.

Она пожимает плечами, а затем кивает.

— Ты купил гребаный остров, Адам. Боже. Чем, предполагается, я должна буду заниматься на этом острове?

— Дез, малышка. Это загородный дом. Для уединения. Я все еще собираюсь сниматься, и теперь, когда у тебя есть диплом, ты можешь делать все, что захочешь. Хочешь остаться в Детройте? Я куплю там квартиру. У нас есть где остановиться в Лос-Анджелесе, где еще ты хотела бы жить? Мне придется летать в Лос-Анджелес на съемки, и нужно будет сниматься в других местах - это не изменится. Но это ничего не изменит для нас, Дез. Это просто место, где мы можем уединиться и скрыться от киностудии, интервью и папарацци и вообще от всего. Просто побыть вместе, чтобы ничто нас не отвлекало.

— Оу. — Дез вглядывается в меня. — Я хочу знать, сколько ты и Доусон потратили на все это?

Я ухмыляюсь.

— Не-а. Ты упадешь в обморок. — Большие цифры ошеломят ее.

Когда я купил ей тот клатч от Прада, она спросила, сколько мне он стоил, и я ей сказал. Она была выбита из колеи. Пыталась убедить меня вернуть его обратно, даже при том, что сама намертво вцепилась в него. В другой раз я разговаривал по телефону с агентом, обсуждая предложение. Предлагали шестнадцать миллионов, но мой агент думала, что это было невыгодно, поэтому я сказал ей, чтобы она не соглашалась на меньше, чем двадцать пять, не видя, что Дез стояла у меня за спиной и слушала. Я попытался объяснить ей, как можно разместить большой гонорар, а она просто качала головой, отмахиваясь от меня. Как я понял, ей не нравится думать о деньгах. Всю свою жизнь она жила скромно, никогда не имея ни в чем достатка, и я думаю, что шок от перемен в жизни просто был для нее слишком большим, чтобы это уложилось в ее голове. Поэтому Дез и не думает об этом. И ее вполне устраивает, что я забочусь о деньгах и не посвящаю ее в это.

— Итак, —спрашиваю я, — ты собираешься подписывать или нет?

— Для меня это уж слишком, — она отвечает. — Я могу подумать?

Я притягиваю ее к себе и целую.

— Можешь думать хоть целую вечность, детка.

* * *

ДЕЗ

В смокинге, босиком, брюки закатаны выше щиколоток, рукава пиджака подтянуты. Черная бабочка, волосы зачесаны назад и на одну сторону. Ох*енно великолепный. Такой красивый, такой мощный, мышцы рук натягивают рукава жакета. Его глаза сверкают жарко и прочувствованно этим уникальным, невероятным оттенком зеленого. Я никогда не устану вглядываться в его глаза. Это смешно и сентиментально, но мне просто никогда не будет достаточно этого.

И он смотрит на меня этими глазами, и эмоции, которые, как я думала, мужчина никогда не сможет чувствовать ко мне, сияют в них, выплескиваются из него.

Любовь.

Я борюсь со слезами, восхищенная островом, потрясающей, захватывающей дух красотой природы и дома. Еще больше я поражена тем, что у него запланировано на этот вечер.

Он поручил кейтеринговой компании организовать небольшой стол, покрытый белой скатертью, прямо на пляже, недалеко от прибоя, так что волны плещутся у наших ног. Факелы, установленные в песке по кругу, мерцают позади нас. Такие же факелы, протянувшиеся двойным рядом в воду, образуют коридор оранжевого пламени на черной, залитой лунным светом воде. Луна, поднявшаяся только сейчас, показалась из-под волны над горизонтом, огромная, полная и белая. Ее свет сияет блестящей серебряной дорожкой, бегущей по коридору, образованному факелами.

В пятидесяти метрах от пляжа скрипач и виолончелист играют в окружении зажженных факелов.

Ужин состоит из четырех блюд легких, но сытных - цитрусовый суп, зеленый салат, какая-то ароматная, чудна́я рыба с жасминовым рисом и тушеными овощами, а затем десерт.

Мы откупориваем бутылку охлажденного, дорогого белого вина, которое имеет прекрасный вкус. Я не говорю Адаму, но для меня его вкус такой же, как и у любого другого вина.

После того, как с едой покончено, и выпиты последние капли вина, Адам встает, держа одну руку в кармане, и ведет меня прочь от стола, в воду к дорожке, освещенной луной и огнем.

Подол моего платья колышется в воде.

Адам останавливается, поворачивается ко мне лицом, окидывая меня серьезным взглядом.

Я выжидающе смотрю на него. Только увидев, что Адам приготовил для меня, я сразу поняла, что это было, что он делал, и полюбила каждую минуту. Все прекрасно. Невероятно, романтично.

Но даже если бы он сделал предложение мне в туалете аэропорта, я бы сказала ему «да».

— Ты моя судьба, — начинает он с улыбкой. — Я люблю тебя.

Не могу сказать ни слова, в глазах покалывает.

— Я люблю тебя, Адам. Очень сильно.

— Эй, этого нет в сценарии. Я что-нибудь забуду, если ты начнешь говорить.

— Ой. Прости. — Прижимаюсь к нему, поглаживая руками его спину. — Продолжай.

Он качает головой:

— Нет, теперь я уже все забыл. Придется импровизировать.

— Тебе не нужны слова, — говорю я ему.

— Не нужны?

Я жестом указываю на стол, на музыкантов.

— Вот твои слова. Просто переходи к главному.

— Видишь? Вот почему люблю тебя. Я никогда не знаю, как ты отреагируешь. — Он глубоко вдыхает и выдыхает. — Ты все изменила для меня, Дез. С того дня, как я встретил тебя на острове Макино, ты изменила все. Все, что я понимал, это то, что ты должна стать моей, что должен узнать тебя. Я так рад, что спрыгнул тогда из экипажа. И вот я здесь с тобой.

Адам вытаскивает маленькую черную коробочку из кармана, открывает ее, вынимает кольцо и засовывает коробку обратно в карман пиджака. Затем протягивает кольцо, и, когда я его вижу, у меня перехватывает дыхание - я ошеломлена.

— Я придумал его сам. Ты уникальна и заслуживаешь кольцо такое же невероятное, единственное в своем роде, как и ты. — Он берет мою левую руку, не отрываясь, и смотрит мне в глаза. — Дестини, ты выйдешь за меня?

Я уже улыбаюсь, и слезы скатываются по моим щекам, но улыбка становится еще больше, а слезы текут быстрее. Я могу только кивать, ждать, пока он оденет кольцо на палец, и тогда я бросаюсь к нему, обнимаю за шею и целую его везде, где могу.

Наконец, нахожу его губы, и мы целуемся, пока никто из нас не может дышать. Мои ноги дрожат и слабеют от желания.

Адам шепчет у моего рта:

— Дез, мне нужно услышать это от тебя. Скажи мне «да».

Я кусаю его нижнюю губу, а затем шепчу ему:

— Да, Торренс Адам Трентон, я выйду за тебя. — Отодвигаюсь и смотрю в его глаза голодным взглядом. — Но только при одном условии.

Его взгляд темнеет, и он озадаченно хмурится.

— Каком, детка?

— Забери меня в эту удивительную спальню наверху, открой все окна и трахай меня до рассвета.

Он поднимает рукой подол моего платья, пока оно не собирается вокруг талии, раскрывая тот факт, что на мне нет трусиков. Его руки скользят по моей коже.

— Может, прямо здесь?

— Музыканты..., — тихо говорю я, трогая его руки, хотя Адам и закрывает меня собой.

Адам оборачивается, машет им, и они торопятся уйти. Его рот находит мой, и Адам поглощает мое дыхание. Я теряюсь в его поцелуе, так что едва замечаю звук взлетающего гидросамолета.

— Они уехали, — шепчет Адам.

— Тогда возьми меня.

Сжимая смятую ткань моего платья одной рукой, другой он тянется и расстегивает его. Затем поднимает его над головой, снимает и кидает в волны.

— Тебе оно не понадобится, — говорит он.

Я расстегиваю ремень и застежку на его брюках, спускаю вниз бегунок молнии, добираюсь до эрекции, сжимаю в руке и скольжу вдоль длины. Он тяжело дышит в мое ухо, когда я накрываю рукой яйца и нежно их сдавливаю. Я улыбаюсь у его щеки и обхватываю член, пока Адам рычит мне в ухо. Затем спихиваю вниз его брюки.

— И тебе они больше не нужны, — говорю я ему.

Он отбрасывает их прочь, стягивает с плеч пиджак. Я развязываю бабочку, расстегиваю рубашку, и вот мы оба голые, а наша одежда уплывает по серебряной дорожке лунного света. Платье зацепилось за брюки, а притопленные туфли перекрутились с лифчиком без бретелек.

Его пальцы двигаются между моих бедер, поглаживая и кружа, пока я хныкаю и приседаю, чтобы оседлать его их, дрожа от приближения кульминации. И тогда Адам изгибается и скользит в меня, сжимая мое колено и удерживая ногу у его бедра, при этом хрипя и толкаясь.

Я держусь за его шею и начинаю смеяться, когда теряю равновесие. Падаю на него и вместе с ним сваливаюсь в воду. Мы барахтаемся и разъединяемся, затем он собирает нашу одежду и ведет меня к пляжу и вверх по лестнице на балкон, где он кладет в кучу насквозь промокшую одежду. Дальше мы поднимаемся в дом.

Адам открывает дверь в спальню, потом поворачивается ко мне.

— Пойдем в постель, детка.

Я хватаю полотенце из ванной и вытираюсь, в то время как Адам открывает все панорамные окна, чтобы морской бриз заполнил комнату. К тому времени, как он заканчивает, я уже лежу в кровати на спине, погрузив пальцы в киску, растирая влагу желания.

Адам стоит у кровати и смотрит, как я ласкаю себя, потом забирается между моими коленями, и его язык заменяет мои пальцы. Я задыхаюсь от приближающегося оргазма, а он поглощает соки, что вытекают из меня, выжатые сжимающимися внутренними стенками.

— Адам, ты мне нужен..., — задыхаюсь я и тянусь к нему. — Ты нужен внутри меня. Сейчас, малыш, пожалуйста.

Адам ползет вверх по моему телу, прижимается эрекцией к лону и наклоняется ко мне. И вот он у моего входа, твердый и жесткий. Я раздвигаю бедра, и он скользит в меня, а я задыхаюсь. Он не двигается, его светлые глаза пронзительно всматриваются в мои, пока опирается на руку, которую держит возле моего лица. Одна из его ладоней царапает мой сосок. Я хнычу, и, обернув ноги вокруг его талии, приподнимаюсь вверх, загоняя его глубоко в меня.

— Вот так, детка? — его губы шевелятся около моего рта, где-то между поцелуем и шепотом.

— Почти, — говорю я.

Толкаюсь киской ближе к нему, вбирая его глубоко, и чувствую его скольжение, резкие толчки внутри тела. Я выгибаю спину и вращаю бедрами, трахая его сильнее и жаждая ощутить еще его глубже.

— Мне мало этого, — стону я. — Мне нужно больше. Ты нужен мне глубже.

Я пытаюсь перевернуть его, держась за его бок, и Адам позволяет уложить его на спину, и вот я уже сверху. Он только ухмыляется, когда усаживаюсь на него, глубоко вбирая член, и начинаю ритмично двигаться. Мои ладони опираются на его грудь, пока волосы укрывают нас. Мои груди колышутся и подпрыгивают, когда я скачу на нем, пока мы оба задыхаемся от неумолимо надвигающегося апогея.

Но мне все еще этого недостаточно.

— Я знаю, что тебе нужно, — шепчет Адам.

Я замедляюсь и опускаю на него глаза.

— Да?

— Да. — Он садится, выскальзывает из-под меня встает рядом с кроватью. — Иди сюда, Дез. На живот. Наклонись над кроватью для меня. Покажи мне твою такую прекрасную задницу, любимая.

Я делаю, как он велит, наклоняюсь над кроватью, но, когда мои ноги касаются пола, он берет мою левую ногу и поднимает ее так, что она сгибается в колене вверх и вперед, опираясь на кровать. Я обнажена перед ним, раскрыта и наклонена.

Он скользит пальцем между моими бедрами и находит влажный и жаждущий вход, направляя себя внутрь. Адам подается бедрами вперед, медленно скользя. Его нога стоит на полу рядом с моей, одна рука на постели на сгибе моего колена, не позволяя ей сползти, другая крепко держит бедро, пока Адам насаживает меня на себя. Я задыхаюсь в то время, как его член глубоко входит в меня, и затем выходит, чуть не стаскивая меня с кровати. Колено согнуто так, что бедро прижато к моему телу, и я больше опираюсь на кровать, чем стою, удерживаемая вонзающимся в меня членом Адама.

— Как тебе это? — рычит он, поглаживая рукой мою спину.

— Идеально, — задыхаюсь я, — до тех пор, пока ты трахаешь меня.

Адам вколачивается в меня и выходит, его рука плавно поглаживает мою кожу по кругу от бедра к позвоночнику, потом по заднице и обратно к согнутому бедру. Он сжимает мою ягодицу, когда вторгается в меня, разрывая меня на части, и я не могу сдержать низкий стон, рвущийся из горла, когда он засаживает в меня член по самые яйца. Так глубоко, что я чувствую, как они шлепаются об меня.

— Бл*дь, Адам... да.., — бормочу я, задыхаясь.

— Тебе так нравится?

— Боже, да, малыш. Мне это нравится.

— Так достаточно?

Я качаю головой и отстраняюсь.

— Нет. Мне нужно еще больше.

Адам трахает все жестче, и в тот момент, когда вонзается в меня, он шлепает меня по заднице с громким хлопком, достаточно сильно, чтобы ужалить и напугать, и я взвизгиваю от неожиданности, но потом вскрики превращаются в стоны нужды, потому, что шлепки каким-то образом позволяют ему погружаться еще глубже, и теперь он трахает и шлепает, трахает и шлепает, и все, что я могу сделать, это стонать его имя.

— Адам... Адам... Адам...

— Ты хочешь, чтобы я кончил в тебя так, детка? — спрашивает он.

Я качаю головой.

— Нет. Я хочу видеть твои глаза, когда ты кончишь.

Тогда он выходит из меня, я переворачиваюсь, сажусь на край кровати. И не задумываюсь, о том, что ему не надо говорить мне, что хочу. Я просто знаю. Он устраивается между моих бедер, и я сцепляю лодыжки вокруг его талии, целуя его потную, вздымающуюся грудь, пока он скользит в меня, погружается глубоко, туда, где его пристанище, где он и должен быть. Его руки обхватывают мои щеки, зарываются в мои волосы, убирая их с лица, а его губы ищут мои, целуют лоб, скулы, подбородок, нижнюю часть лица, уголок рта. Язык проталкивается между моими губами, и мы целуемся глубоко и отчаянно, погружаясь, теряясь, сходя с ума, задыхаясь от необходимости в поцелуе, соединяющем наши души.

Мы движемся синхронно, скользя и вдалбливаясь вместе, и я чувствую, как приближается мое высвобождение, как сбивается его ритм. Мы падаем обратно на кровать, и я с радостью принимаю на себя его вес, цепляясь за него руками и ногами. Мои губы целуют его шею, зубы сжимаются, и я кричу, когда кончаю, чувствуя и слыша его рев освобождения. Наш пот размазывается и смешивается вместе, и мы задыхаемся в унисон. Бедра стискиваются, движутся, раскачиваются отчаянно в каждое мгновенье взаимного оргазма.

— Дестини, господи, Дестини, я так тебя люблю, бл*дь… — Он медленно движется на мне, пока я цепляюсь за него, чувствуя, как напрягаются, содрогаются и дрожат его бедра в посторгазменных спазмах.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — шепчу ему на ухо, задыхаясь и впиваясь, царапая пальцами его спину, пока мое тело дрожит под ним. — Я люблю тебя, любила и буду любить.

Нас вместе уносит в сон под луной, на наших губах морская соль, а на коже, липкой и скользкой от занятий любовью, играет лунный свет.

Потом мы лежим на боку, а Адам, обняв меня сзади, вбивается в меня медленно и лениво. Его толчки, как сползание ледников, неспешные и неотвратимые, и когда я чувствую, как он начинает дрожать, я скольжу пальцами между бедер и заставляю себя испытать оргазм одновременно с ним. Мы не говорим ни слова, нам не нужно даже смотреть друг на друга.

Мы спим, а потом сквозь сон я чувствую его губы на моем плече и член, упирающийся в ложбинку между ягодицами. Его пальцы скользят по моей тазовой кости к лону, и он заставляет меня извиваться и мучиться от необходимости открыть глаза. Затем Адам перекатывается на спину, так, что я оказываюсь лежащей сверху, спиной упираюсь на его грудь. Я ставлю ноги на матрас, раздвинув колени как можно дальше, и чувствую, как он скользит внутрь, вздыхаю, когда он заполняет меня, а его огромные грубые руки нежно обхватывают мои груди. Его дыхание обжигает кожу около уха, сердцебиение отдается в моем позвоночнике. Мускулы его пресса напрягаются подо мной, когда он вонзается и растягивает меня, стонет мое имя шепотом и врывается в меня все сильнее и жестче, пока моя грудь колышется, а бедра напрягаются, когда я двигаюсь вместе с ним, прижимаясь к нему задницей, чтобы принять его глубже. Вцепившись руками в его бедра, я поднимаюсь и опускаюсь...

— Я люблю тебя...

— Я люблю тебя...

И мне неважно, кто говорит эти слова первым, кто первым кончает, единственное, что нужно, - это пульсирующие взрывы огненного пылающего тумана любви, его дыхание, влажность и мощь, глубина его кульминации, его руки, обнимающие меня, его губы, шепчущие слова любви.

И когда небо розовеет с восходом солнца, он, наконец, бережно убаюкивает меня на груди. Мы оба потные и голые, и пресыщенные. Я наблюдаю, как солнечные лучи сверкают на розовом бриллианте, отражаются от граней, преломляясь в радугу на потолке, и восхищаюсь замысловатым кружевом платиновых нитей.

Мы уже почти спим, когда он говорит:

— Кстати, я зарезервировал Церковь Литл Стоун на следующее лето.

— Ты... что?

— Церковь Литл Стоун, на Макино. Где мы поцеловались в первый раз. Мы поженимся там в июне следующего года. Как раз перед этим они открываются, или даже раньше.

Я могу только сонно улыбаться. Боже, он так хорошо меня знает.

— Я люблю тебя, Адам.

— Люблю тебя больше, Дестини Росс.

 

ЭПИЛОГ

АДАМ

Миниатюрная часовня – в самый раз для свадьбы, которую мы запланировали. Большинство из приглашенных присутствуют на свадебной церемонии. Конечно же, мама идет со мной к алтарю. И папа, который ведет Дез. Она уже и так плакала из-за этого и подарила моему отцу долгое, эмоциональное объятие. Сестры, бабушка и дедушка, Роуз, Гарет и мой агент, Рейчел, с мужем.

Свадьба была организована в полной секретности, так что папарацци не узнают о ней, пока мы не объявим. Голова кружится от того, что мы на самом деле провернули тайную свадьбу.

Доусон, мой шафер, стоит слева от меня. Он ухмыляется, как придурок.

Рут, Грей, Лиа и Лиззи, и – как ни странно - Роуз Гаррет, подружки Дез, выстроились перед церковью. С моей стороны только один Доусон, но он все, что мне нужно.

После короткой речи о любви и святости брака, священник просит нас обменяться клятвами.

Я начинаю первым, говоря от всего сердца:

— Дез... я, честно говоря, никогда не думал, что окажусь здесь, ты знаешь, в церкви и что вообще когда-нибудь женюсь. А потом я встретил тебя, и просто понял тогда, что нуждаюсь в тебе и что я должен сделать тебя своей. И вот мы здесь, детка. Ты будешь моей, навсегда моей. Сейчас ты принадлежишь мне. А я - тебе. Мой дом - твой, моя семья - твоя, моя жизнь, моя любовь, мое будущее... это все твое.

Дез едва сдерживает эмоции. Она несколько минут глубоко дышит, чтобы собраться, выдыхая сквозь сжатые губы и моргая густыми черными ресницами.

— На моем теле есть татуировка. Цитата из стихотворения Майи Энджелоу. — Она моргает и тяжело дышит, а потом продолжает. — Тоска по дому живет в каждом из нас, по безопасному месту, где нас всегда примут, не задавая вопросов. Это было единственной константой в моей жизни; каждому нужно место, которое можно назвать домом, нужен кто-то, кого можно назвать близким. До тебя, Адам, я... честно, не думала, что это возможно. Думала, что ее не существует. Любви. И дома. А потом ты спрыгнул с повозки и показал мне, как я была неправа.

Дез снова останавливается, отпускает мою руку и вытирает пальцем под глазом, запрокинув назад голову.

— Я больше не тоскую по дому, Адам. Ты мое безопасное место. Ты именно тот, с кем мне суждено быть, и знаю, что ты любишь меня всякую, сломленную и целую.

Я слышу всхлипывания и вздохи, и мне не нужно смотреть на нашу небольшую компанию, чтобы понять, что все тронуты ее словами, а больше всего я. В горле пересохло, и мне с трудом удается проглотить горячий комок эмоций. Не могу отвернуться от Дез, от слез, мерцающих в ее больших карих глазах, от любви, что выплескивается из нее.

Я чуть не пропускаю следующие слова священника:

— Берешь ли ты, Торренс Адам Трентон, эту женщину в свои законные жены, в болезни и здравии, в богатстве и в бедности, пока смерть не разлучит вас?

— Да. — Я не отвожу глаз от нее в течение всей службы. Я нисколько не нервничаю и просто совершенно счастлив.

— И ты, Дестини Линн Росс, берешь ли этого мужчину в свои законные мужья, в болезни и здравии, в богатстве и в бедности, пока смерть не разлучит вас?

Она глубоко вздыхает и улыбается.

— Да. Всем своим сердцем, да.

Священник улыбается на ее дополнение.

— Тогда властью, данной мне штатом Мичиган, я объявляю вас мужем и женой. — Он берет наши руки, соединяет и поднимает их. — Позвольте представить вам, мистер и миссис Адам Трентон!

Я убедился, что священник был предупрежден о том, как представить нас, и меня позабавило раздражение, сверкающее во взгляде матери. Она была той, кто выбрал мне имя, и ее всегда сердило, что я представляюсь всем, как Адам, а меня бесило, что она продолжает называть меня Тори. Это игра, и это мой последний гамбит.

Мы выходим из церкви, на голубом небе ярко сияет солнце. Нас ожидает красивая белая карета, запряженная двумя огромными, глянцево-черными першеронами, фыркающими и бьющими копытами. На холме вырисовывается Гранд Отель с уходящей вдаль колоннадой и развевающимися флагами.

Я не могу оторвать глаз от Дез, от ее голых плеч в белом платье без бретелек со шлейфом, обвивающимся вокруг ее ног и лифом, обхватывающим ее пышную грудь и с гордостью приподнимающим ее. Я стою позади и помогаю ей подняться в карету. Сбоку стоит Рут, придерживающая ее шлейф, чтобы она не запутался.

Рут улыбается мне, когда заканчивает возню с платьем Дез.

— Я рад, что она нашла тебя, Адам.

Я просто качаю головой.

— На самом деле это я - тот, кто нашел ее, — говорю ей с ухмылкой.

Рут закатывает глаза, но продолжает улыбаться.

— Высокомерная задница.

— Ты и так это знаешь.

Рут поднимается на ступеньку кареты, обнимая Дез, и они обе шепчутся и плачут. Я поворачиваюсь и вижу подошедшего Доусона, его темные волосы собраны сзади в хвост. Он по контракту обязан так выглядеть для роли в оригинальном сериале НВО, в котором снимается. Ему идет. Доусон берет меня за руку и притягивает в объятия, хлопая по спине.

— Поздравляю, брат. — Он отстраняется и ухмыляется мне. — Ты хорошо смотрелся.

Я смеюсь.

— Это длилось всего четыре минуты, Доусон.

Он пожимает плечами.

— Лучшие четыре минуты в твоей жизни, правда? — Он наклоняется и толкает меня локтем. — Или, мне кажется, ты имеешь в виду другие четыре минуты?

Я в ответ толкаю его.

— Засранец. Наверное, ты спутал меня с собой.

Грей стоит сбоку от Доусона, слушая наш обмен любезностями с веселым блеском в глазах.

— Эй, послушай. Не сомневайся в выносливости моего мужчины. Он может делать это часами.

Доусон смотрит на жену.

— М-м-м. Ладно, тогда... спасибо, дорогая.

Она пожимает плечами и пытается выглядеть невинно.

— Точно могу сказать, что прошлой ночью было намного больше, чем четыре минуты. До сих пор все болит.

— Грей. Боже. — Доусон на самом деле выглядит немного смущенным, что пи*дец, как забавно.

Дез наклоняется из кареты, хватает меня за руку и тянет.

— Давай, сексуальный мой. Наша карета должна уже ехать. Ты можешь померяться членами с Доусоном позже, с меня уже хватит.

И это мне намек.

— Все в порядке. — Я подхожу, чтобы обнять родителей и поцеловать сестер, а потом сажусь рядом с женой, моей Дестини, моей сладкой и сексуальной Дез, и мы машем нашим друзьям и семье. Мы увидим их чуть позже на приеме в Гранд Отеле. А сейчас здесь только мы вдвоем.

После того, как толпа остается позади нас, возчик поворачивается.

— Итак. Тур или отель? — Он спрашивает с понимающей ухмылкой, подслушав наш разговор.

— На самом деле, я был здесь три года назад и должен был отправиться на экскурсию по острову, но не получилось.

— О, нет! И что тебя остановило? — спрашивает он.

— Я встретил ее, — говорю я, обнимая мою жену.

Он смотрит на нас.

— Значит, это хороший повод. Ну, у вас есть правильный человек для этой работы. Меня зовут Дэн, и я живу здесь, на острове, круглый год. Я, вероятно, смогу рассказать вам об этом месте больше, чем кто-либо другой, в том числе некоторые довольно причудливые истории о привидениях, если вы верите в такого рода вещи.

— Звучит здорово, — говорю я.

Дез прижимается ко мне, пока лошади, упираясь в упряжку, тащат нас в гору.

— Ну, малыш. Вот мы и женаты.

Я целую ее шею.

— Знаешь, никогда не скажу это Доусону, но он был прав. Минуты, когда мы говорили «да», были лучшими в моей жизни.

Она поворачивает голову, и наши губы встречаются.

— В моей тоже.

КОНЕЦ

 

Заметки

[

←1

]

французский, а позднее британский форт (крепость) и торговая точка восемнадцатого века, расположившаяся в проливе Макино; он был построен на северном мысе полуострова, в настоящее время принадлежащего штату Мичиган (США).

[

←2

]

французская порода тяжелоупряжных лошадей.

[

←3

]

в США чаще называют Американская революция, 1775—1783.

[

←4

]

остров в озере Гурон, вернее в проливе Макино, соединяющем озёра Гурон и Мичиган. Площадь — 9,78 км². Благодаря наличию многих исторических достопримечательностей весь остров имеет статус Национального исторического памятника.

[

←5

]

маркер

[

←6

]

кеды Converse Chuck Taylor.

[

←7

]

англ. siding — наружная облицовка — облицовки стен зданий и выполняющие две функции: утилитарную (защита здания от внешних воздействий, таких, как дождь, ветер, снег, солнце) и эстетическую (декорирование фасада дома).

[

←8

]

англ. darts — дротики — ряд связанных игр, в которых игроки метают дротики в круглую мишень, повешенную на стену. Хотя в прошлом использовались различные виды мишеней и правил, в настоящее время термин «дартс» обычно ссылается на стандартизированную игру с определённой конструкцией мишени и правилами

[

←9

]

Дуэ́йн Джо́нсон — американский рестлер и киноактёр, известный также под псевдонимом Скала́. С 1996 года по 2004 год выступал в World Wrestling Federation/Entertainment. С 2011 года вновь работает в WWE, нерегулярно выступая в основном на бренде Raw.

[

←10

]

Возможно, автор имеет в виду позывной, использовавшийся несколькими информаторами повстанцев в годы, предшествовавшие битве при Явине в Звездных Войнах.

[

←11

]

San Diego Chargers — профессиональная команда NFL американского футбола из г. Сан-Диего, штат Калифорния

[

←12

]

co-op programs — программы обучения, которые сочетают обучение с возможностью получить практический опыт работы в сфере получаемого образования, то есть, это по сути наличие рабочего семестра или семестров

[

←13

]

государственный университет Уэйна, Детройт, является третьим по величине университетом штата Мичиган и одним из тридцати крупнейших вузов США.

[

←14

]

система питания спортсмена, по которой, например, в определенные дни недели строго соблюдается режим питания, а в остальные «свободные» дни он может позволить себе есть что хочет

[

←15

]

blocker, running back — позиции игроков в американском футболе

[

←16

]

Атлант, Атлас (греч.) - титан, брат Прометея; в наказание боги заставили его держать небесный свод.

[

←17

]

или нартекс – входное помещение в церкви

[

←18

]

номер, открывшийся в 2014 честь Д. Р. Мюссера, младшего, президента Гранд—Отеля, который проработал там с 1951 по 2013 гг., с прекрасным видом на мост Макинак и пролив Макино. Стоимость до $911 за ночь при двухместном размещении

[

←19

]

Pol Ralph Lauren

[

←20

]

Специализированный курс в колледжах. 100-level - общие исследования, 400-level - углубленное изучение определенной темы. Изучение предметов происходит, как правило, последовательно, начиная с уровня 100. Единицы и десятки – отдельные дисциплины. Например, европейская история до середины 17 века – 101, европейская истории после середины 17-го века - 102; математика - 141, 142 и т.д.

[

←21

]

Kohl's – универсальный магазин для всей семьи с демократическими ценами

[

←22

]

«People» и «ОК!» — американские еженедельные журналы о знаменитостях

[

←23

]

американский еженедельный журнал, освещающий рейтинг людей за определенный период

[

←24

]

журнал, рассказывающий об увлекательной индустрии развлечений, о звездах с большим именем, их характере и увлечениях

[

←25

]

информационно—развлекательное телешоу

[

←26

]

сайт и ночное телешоу

[

←27

]

канадское пиво, лагер

[

←28

]

IHOP (International House of Pancakes) – сеть ресторанов, специализирующаяся на всевозможных завтраках.

[

←29

]

pace car или safety car, машина безопасности, — специальный автомобиль, который выезжает на гоночную трассу в экстренных случаях

[

←30

]

South Park – Южный парк — американский мультсериал