Все бумаги подписаны. Теперь она официально Рания Ли. Проклятье. Я женатик. С ума сойти.

Я официально аттестован и уволен, и теперь мы едем домой. Ну, обратно в Штаты. Я ей еще не говорил, что дома как такового у меня нет. Если бы речь шла только обо мне, я бы, наверно, переждал на диване в доме родителей Дерека, но сейчас это не вариант. Будет слишком много вопросов.

Дерек. Чертов Дерек зачислен на сверхурочную. Говорит, что хочет сержантом стать. Я мог бы надрать его задницу за то, что теперь мы разделены, но это, думаю, его выбор. Отстой. Впервые с проклятого второго курса мы с Дереком будем заниматься разными делами по отдельности. Я еду домой, чтобы устроить жизнь со своей женой, а он остается позади, в дерьме, под названием «Операция «Свобода Ирака». Может, дальше будет Афганистан, если верить слухам.

Мы на самолете, направляющемся на запад. Рания сидит рядом со мной, сжимая мою руку так сильно, что, думаю, она мне кости поломает. И я ее не осуждаю. Мы в эпицентре ужасного проклятого шторма, и самолет трясет, как разъяренного быка. Это первый полет у бедной девушки, и он оказывается самым жестким из всех, на которых я когда-либо бывал.

Мне нужно ее отвлечь.

— Эй, Рания. — Она, стиснув зубы и широко раскрыв глаза, поворачивается ко мне. — Когда мы поедем в Де Мойн, посмотрим там на дома. Будет неплохо, правда?

Она, кажется, в замешательстве.

— Посмотреть на дома? Что это значит?

— Это значит, что мы едем выбирать дом.

— Я думала, ты говорил, что мы идем домой.

Я пожимаю плечами.

— Я имел в виду город, в котором вырос, Де-Мойн. У меня нет своего собственного местечка. Я вступил в пехоту после старшей школы, поэтому своего дома у меня никогда не было.

— Теперь мы вместе, но одни и без дома?

— Да, детка. Только ты и я. Вместе мы найдем чудесное местечко.

— Детка? Я не детка. — Она морщит носик.

Я смеюсь.

— Да, знаю. Это… проявление нежности. — Она непонимающе смотрит на меня. — Как «милая» или «сладкая».

Кажется, она до сих пор не понимает, что я имею в виду.

Смеюсь и качаю головой.

— Это просто значит, что я тебя люблю.

— Как скажешь, — отвечает она. — Но это странно — называть любимую женщину деткой. Ну, да, американцы странные.

— Да, есть немного, — соглашаюсь я. — Никогда об этом не задумывался. Думаю, это продиктовано культурой. Мы называем друг друга животными и уменьшительно-ласкательными именами. Это способ… показать привязанность, думаю.

Она кивает.

— А, теперь я понимаю. Это как назвать сына или младшего брата «habibi», даже если он уже не малыш.

Я киваю.

— В общем, да.

Она меняет тему.

— Так мы выберем дом вместе? В твоей стране они много стоят?

— Ага, но мы его купим сразу. У меня накоплено много денег, и я знаю одного специалиста по кредитам в городском банке, поэтому мы заключим удачную сделку. У нас будет хороший дом.

— Как скажешь. — Самолет попадает в жесткую зону турбулентности, и она замолкает, снова сжимая мою руку.

Я позволяю ей ломать мне пальцы и пытаюсь представить наш с Ранией дом. Мне нравится.

* * *

Снимаю меблированный кондоминиум в центре города с месячной оплатой на то время, пока мы не найдем жилье. У Рании нет одежды, поэтому первым делом я веду ее в магазины. Сначала Рания просто бродит между стеллажами «У Мейси»11, выглядя озадаченной.

В конце концов, она останавливается и поворачивается ко мне.

— И что мне делать? Здесь так много всего.

Я смеюсь.

— Выбирай то, что тебе нравится. Набери кучу понравившихся вещей и примерь. Возьми те, что подходят тебе, а остальное ставь.

Она снимает с вешалки юбку, но потом возвращает ее на место. И так дюжину раз.

— Я не знаю, что мне нравится.

В конце концов я прошу одного из консультантов «У Мейси» помочь ей, и все заканчивается кучей красивой одежды. Сейчас на ней как раз одна из покупок: облегающая бедра и свободная у лодыжек юбка, блузка на пуговицах, которая подчеркивает ее фигуру, при этом не слишком ее показывая. Я тщательно убеждался, чтобы ни один из ее нарядов даже отдаленно не напоминал ее старую одежду: мини-юбку и топ с низким вырезом. Все наши покупки сделаны со вкусом, одежда скромная: все юбки ниже колена, а блузки не открывают много кожи. Беру ей нижнее белье, косметику, пижаму, туфли, сандалии, шампунь, кондиционер — всё, что, насколько я знаю, нравится девушкам.

Кажется, Рания подавлена

— Зачем мне все это? У меня никогда этого не было. Немного макияжа, немного одежды. А это… это так много.

Я смеюсь.

— Тебе это не нужно. Но я хочу, чтобы у тебя все это было. Просто мелочи.

— Это больше, чем у меня когда-либо было в жизни. Ты не должен так много денег тратить на меня впустую, Хантер.

Склоняюсь к ней через кабину такси и целую.

— Это не пустая трата, Рания.

— Как скажешь.

Я рычу. Ох уж эта ее фраза-отступление, когда она не соглашается, то ничего не говорит.

— Рания. Серьезно. Спорь со мной иногда. Не принимай просто так все, что я говорю. Я хочу, чтобы ты высказывала не свое мнение и придерживалась его. Если тебе не нравится то, что я говорю, скажи мне об этом. Если тебе кажется, что я неправ, скажи мне об этом.

— Ты мой муж. Мой долг — тебя поддерживать.

— Бред. Ты моя жена, и твой долг — говорить мне, когда я веду себя как упрямый осел. А не просто уходить в себя и принимать все.

Она смотрит в окно и долгое время не отвечает.

— У меня никогда не было такой роскоши, как свобода мнения, — говорит она на арабском. — Мне многому нужно научиться.

— И ты научишься. А я тебе помогу, — отвечаю на арабском. — Я хочу, чтобы ты стала той, кем захочешь стать. Кто она, Рания? Чего она хочет? Что ей нравится? О чем она мечтает?

Такси останавливается и выпускает нас, я несу сумки в кондоминиум. Рания пересекает комнату, чтобы встать у окна, скрестив на груди руки.

— Я не знаю ответов на эти вопросы. Эти вопросы для тех, кто живет, а не просто выживает. Я не знаю, как жить. Как быть… личностью.

Встаю за ней и обнимаю за талию.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь «как быть личностью». Ты личность.

Она качает головой, и ее волосы щекочут мне нос.

— Нет. Ну, может, сейчас я становлюсь ею. Но раньше я была лишь шлюхой. А шлюха — это вещь. Как холодильник или корова, которую используют ради молока. Меня использовали. У шлюхи нет мечтаний или желаний на будущее. Есть только следующий клиент.

— Теперь ты не такая. Ты личность. Замечательная личность.

Она поворачивается в моих руках, чтобы взглянуть на меня.

— Ты думаешь, что я замечательная?

Я улыбаюсь и целую ее.

— Да.

Она кладет голову мне на грудь.

— Тогда так и есть. Я твоя замечательная личность.

В первую ночь мы так устали после перелета, что могли лишь завалиться спать, лежа совсем рядом, но не касаясь друг друга. Надеюсь, сегодняшняя ночь будет другой.

А потом я понимаю, что ее жизнь полностью поменялась, смысл ее существования исчез, и Рания столкнулась с задачей переоткрытия себя в новой стране с мужем, которого знает едва ли месяц.

Может, мне просто следует дать ей немного пространства. Позволить ей подстроиться самой, а не толкать ее во все с головой.

Мне было так чертовски плохо, но опять же… я не могу ее торопить.

Когда мы заканчиваем с ужином, я показываю ей душ. Заказал пиццу, и Рания была в восторге от нее, но съела немного, что, наверно, было разумно. Большую часть съел я. Больше всего во всех этих пустынях я скучаю по пицце.

Она на автомате раздевается, шагает через открытые двери душевой, одной рукой прикрыв грудь, а вторую подставив под капли, чтобы проверить температуру. Ее душ в Ираке почти всегда был холодным. Она регулирует воду на горячую, обжигающе-горячую. Я ничего не могу поделать, просто наблюдаю за ней: ее длинные ноги мелькают в потоке воды, влажная кожа сияет, манит, опьяняет. Ее длинные светлые волосы мокрыми прядями ложатся на спину, свисая между лопатками.

Я так сильно хочу раздеться и шагнуть в душ с ней.

Вижу, как она наблюдает за мной краем глаза. Интересно, ждет ли она, что я присоединюсь к ней? Хочет ли она этого?

Я боюсь слишком сильно надавить на нее. Или дать ей понять, что я только этого и жду. Хочу, чтобы она возжелала меня по своим правилам, в свой срок. Своим способом. На это уйдет некоторое время. Возможно, под конец я взорвусь, но другого выхода я не вижу.

Отворачиваюсь, но прежде вижу вспышку чего-то вроде разочарования в ее глазах, но она меня не окликает. Раздеваюсь до боксеров, ложусь на кровать и жду. Рания выходит в полотенце и останавливается, увидев меня на кровати. Ее глаза расширяются.

Горло пересохло, сердце стучит. Я могу почувствовать, как твердею.

Смотрю, как капли воды стекают по ее шее, исчезая между грудей под полотенцем.

Мы оба глубоко дышим, никто ничего не говорит. Я клянусь себе всегда позволять ей сделать первый шаг, всегда ждать ее.

Рания испытывает мой контроль. Влажная, чистая и сексуальная, как ад, и я хочу переползти кровать, сорвать с нее полотенце и поцеловать каждый сантиметр ее гибкого пышного тела.

Не могу себе этого позволить. Мне приходится сжать простынь в кулаках, чтобы остановиться.

РАНИЯ

Он ничего не делает, просто наблюдает за мной. Знаю его достаточно хорошо, чтобы увидеть бушующее в его глазах желание. Его мужественность отвердела, а руки сжимают простыню. Но он не делает ничего.

Он меня не хочет? Я чистая, душ был прекрасным. Таким горячим. Горячая вода не кончалась, напитывая меня, согревая меня. Очищая меня. Чувствую себя чище, чем когда-либо. Но он не двигается. Только смотрит. Не знаю, чего он ждет.

Я хочу его. Хочу почувствовать, как его руки окружают и держат меня. Все еще нервничаю из-за идеи реального секса с ним, но в то же время хочу этого, даже если желание само по себе кажется странным, чужим чувством.

Все в моей жизни сейчас странное и чужое. Я в огромном, постоянно загруженном богатом месте. Хантер купил мне так много всего, больше, чем мне нужно было. Я знала о существовании не всех вещей, что он мне купил. Не знаю, как пользоваться косметикой. И все это для моих волос, эти шесть видов шампуней. Одежды хватит, чтобы я ходила в ней месяц и ничего не надевала дважды. Количество потраченных денег — цифра, которую я увидела на компьютере в магазине — была больше, чем я могла понять, а Хантер, передавая карточку, и глазом не моргнул.

Но сейчас это не имеет значения. Сердце стучит, словно барабан, в моей груди. Мне хочется отпустить полотенце и попросить Хантера показать мне, как его любить.

Руки дрожат, когда сжимаю полотенце над грудью. Бедра тоже дрожат, и вспоминаю, как я тряслась и стонала, когда он касался меня там, целовал меня, был между ними. Я хочу, чтобы он снова это сделал. Хочу молить его: «пожалуйста, коснись меня, поцелуй меня, прошу». Когда Хантер касается и целует меня, я не так напугана. Могу забыть ужасающую тьму, которой была моя жизнь… мое существование.

Мне нужно это. Нужно. Нужно то забвение, которое существует только в его руках.

Язык примерзает к нёбу, слова застревают в горле. Не могу говорить. Пытаюсь, шевелю губами, но не издаю ни звука. Я могу попросить его дать то, что мне нужно, лишь своими действиями.

Заставляю свои ноги двигаться и внезапно оказываюсь рядом с ним. Хантер стоит слева от кровати, на нем лишь пара свободного черно-красного нижнего белья, похожего на шорты, но… не шорты. Кажется, он назвал их боксики. Я вижу, как его твердое мужество натягивает ткань, и между материалом и его кожей образуется щель, через которую я могу видеть его.

Грудь поднимается и опадает из-за коротких хриплых вдохов, и из-за этого полотенце то напрягается, то ослабляется. Я не испугаюсь, если он увидит меня обнаженной; он уже видел раньше. Я боюсь по-настоящему сдаться своей похоти, потому что тогда я буду абсолютно в нем нуждаться. Умение сопротивляться тому, как сильно я хочу почувствовать его и прикоснуться к нему, — последний оплот моей независимости. Это мелочно и глупо. Я хочу его, и он мой муж, поэтому разделить то, что мы оба так сильно хотим, — естественно. Но он нужен мне.

Я никогда ни в чем не нуждалась, кроме денег на еду и места для ночлега.

И сейчас я нуждаюсь в этом мужчине.

— Ты нужен мне, — шепчу я на арабском. — Поэтому я боюсь.

Хантер не отвечает. Он садится, свесив длинные худые ноги с края кровати, и зажимает своими коленями мои. Кладет руки на мои бедра прямо туда, где заканчивается полотенце.

— Ты мне тоже нужна, — говорит он на арабском. — И поэтому я боюсь.

Понимание того, что его страхи похожи на мои, успокаивает меня, разрушая паралитическое оцепенение.

И теперь я могу улыбнуться ему искренней улыбкой. Не пытаюсь быть соблазнительной, потому что знаю: он хочет меня. Хантер обхватывает руками мои бедра и притягивает меня ближе. Опускаю взгляд на его нежные, полные любви голубые глаза и нахожу в себе силы освободить конец полотенца. Расширив глаза, Хантер облизывает губы. Его руки напрягаются на моих бедрах.

Думаю, он слышит мое сердцебиение, настолько сильное, что дрожат ребра.

Сделано. Полотенце падает на пол, и я стою перед ним обнаженной. Теперь пути назад нет. Я могла бы задохнуться, но нет. Продолжаю дышать, заставляя себя делать глубокие медленные вдохи, опускаю подбородок и смотрю на него.

Его подбородок легко касается моего пупка. Хантер смотрит на меня сквозь ложбинку между грудей.

— Скажи мне, что ты хочешь, Рания. Скажи, чтобы я смог дать тебе это.

Я лишь качаю головой.

— Я не… не знаю.

— Нет, знаешь.

Он прав. Знаю. Я запутываюсь пальцами в его волосах и притягиваю его прекрасное точеное лицо к себе, к своему животу. Немного отстраняюсь, и его лицо спускается ниже. Хантер немного поворачивается и с ухмылкой смотрит на меня.

— Скажи, Рания. Я знаю, чего ты хочешь, но я хочу это услышать.

— Зачем? Я стесняюсь. Я не могу это сказать.

— Нет, можешь, — говорит он мягко и уверенно.

Его влажные горячие губы касаются кожи сжавшегося от нужды живота. Я мокрая, горящая и дрожащая там, между ног. Теперь я знаю, как ощущаются его губы и язык, когда они прижаты там, двигаются там, и, о, Аллах и святой пророк его Мухаммед, я так сильно этого хочу. Чувствую вспышку вины за эту молитву, но теперь мне все равно. Кощунство это или нет, в Аллаха я больше не верю. Он меня не спас. Это сделал Хантер Ли.

И я хочу, чтобы рот Хантера оказался на моем интимном месте.

— Я хочу, чтобы ты поцеловал меня… там, внизу, — шепчу эти слова настолько тихо, мягко и с сомнением, что сама едва себя слышу.

Хантер слышит. Его губы касаются моего бедра, язык щекочет кожу и оставляет за собой жар. Потом он поднимается выше к складке кожи, где бедра переходят в таз. Я расставляю ноги немного шире. Хантер оставляет дорожку поцелуев ниже, его руки обхватывают меня за талию так, что большие ладони накрывают ягодицы. Он прижимает меня ближе, и я задыхаюсь, когда его язык накрывает мой вход.

— О, Боже, — говорит он. — Ты чертовски хороша на вкус.

Я яростно краснею из-за его слов, но не могу высказать свое смущение. Спина выгибается, голова откидывается. Хантер не дает мне немедленного удовлетворения, он растягивает его. Ах, какое мучительное наслаждение дарит мне его игра, как его язык врывается в меня, всасывает мои соки, щелкает по маленькому чувствительному комочку нервов.

Одна его сильная рука все еще сжимает мою ягодицу, а вторая ласкает мое бедро рядом с его лицом, а потом я снова задыхаюсь, потому что его пальцы слегка входят в меня, двигаясь по мягким влажным складочкам и дальше, изгибаясь, чтобы задеть чувствительную точку внутри.

Ноги отказываются удерживать мой вес, но руки Хантера подхватывают меня под ягодицы, и я сжимаю его волосы так сильно, что это должно причинять боль, но он не возражает.

Во мне разгорается огонь, сосредотачиваясь в горячей влажной сердцевине. О, как хорошо. Это небеса. Пальцы Хантера двигаются внутри меня, язык скользит по клитору, а потом он прижимается ко мне губами и всасывает его. Я не могу прекратить стонать. Даже не пытаюсь. Мне плевать, кто меня слышит. Ноги подводят меня, но я нахожу в себе силы и поднимаюсь. Хантер находит ритм: лижет меня, целует и проникает пальцами.

Я вновь нахожусь на краю пропасти и на этот раз охотно падаю. Буря настигает меня, накрывая дрожью экстаза.

На пике моего удовольствия Хантер отстраняется, и я смотрю на него вниз в панике.

— Пожалуйста, не останавливайся, — умоляю я, но меня это не заботит. — Прошу, не останавливайся. Не сейчас.

Хантер лижет меня, но этого не достаточно, чтобы толкнуть меня за край.

— Скажи мне кое-что, детка.

— Что угодно.

— Хочу, чтобы ты сказала: «я сейчас кончу».

— Кончу?

— Это наше английское слово. Оно означает оргазм. — Он снова медленно лижет меня.

Я практически сажусь на его язык, застывший на моей женственности.

— Прошу, Хантер. Я сейчас кончу. Прошу, позволь мне кончить.

Он рычит напротив моих складок.

— Черт. Я заставлю кончить тебя так сильно, Рания.

Он скользит пальцами внутрь меня, быстро задевая особую точку. Его язык выводит круги по моему клитору, и я сгибаю ноги, чтобы быть к нему ближе. Не знаю, когда, но в какой-то момент он встает передо мной на колени. Он на коленях передо мной. И из-за этого мне хочется плакать. Не знаю, почему.

Внезапно напряжение взрывается во мне. Я на краю, все ближе и ближе, а потом падаю, не способная удержать собственный вес. Задыхаюсь и громко стону, пока он лижет и посасывает мой клитор, даруя мне освобождение за освобождением.

А потом я понимаю, что не могу больше держаться.

— Пожалуйста, Хантер. Я больше не могу.

Ноги подкашиваются, и его руки окружают меня, подхватывая под шею и ягодицы. Хантер без лишних усилий поднимает меня. Я могла бы вечность провести в его руках. Полная блаженства и чувства безопасности в его руках, прижатая к его груди так, что можно слышать стук сердца. Хантер кладет меня на кровать и склоняется рядом, ничего не делая, просто глядя на меня несколько секунд.

— Ты так прекрасна, — шепчет он. — Ты знаешь об этом?

Я качаю головой.

— Я знаю, что думают мужчины…

Он прерывает меня поцелуем.

— Мужчина. Один мужчина. Я. Имею значение лишь я. Никто больше не может тобой обладать. Ты моя.

От его слов я дрожу.

— Обещаешь?

— Да, любовь моя. Обещаю. — Он целует челюсть, а потом шею, а я все еще дрожу от силы оргазма.

Но Хантер еще не закончил со мной. Он целует плечо, грудь, а потом и под грудью. Одна его рука скользит по моему телу, по талии, животу и груди, задевает лицо и возвращается к верхней части бедра.

Он склоняется не прямо надо мной, но достаточно близко, чтобы я почувствовала, как его мужество толкается в мое бедро.

— Хочу прикоснуться к тебе, — говорю я. — Сделать так, чтобы ты кончил.

— Хорошо, — шепчет он, обхватывая губами сосок. — ТЫ сделаешь это. Но сначала позволь мне поцеловать тебя.

И он это делает. Тратит вечность на то, чтобы просто поцеловать меня. Хантер целует каждую клеточку моего тела: руки, ладони, пальцы, колени и стопы; он перекатывает меня на живот и целует кожу вдоль позвоночника, ягодицы, заднюю часть бедер. Он целует меня, пока мое терпение не подходит к концу.

Я останавливаю Хантера, толкаю его на спину и стягиваю с него боксики. Не уверена, что это слово правильное. Прежде чем кинуть нижнее белье на пол, я поднимаю его.

— Как называется это нижнее белье? — спрашиваю я. — Боксики? Что-то вроде этого? Не могу вспомнить.

Он громко смеется.

— Боксики? Боже, Рания. Так забавно. Боксеры. Они называются боксеры, милая.

Я хмурюсь.

— Ты надо мной смеешься? Я еще не знаю все ваши слова.

Он обхватывает мое лицо, а потом сгребает в объятья, все еще посмеиваясь.

— Нет! Детка, конечно нет! Я не смеюсь над тобой. Просто это весело. Ну, «боксеры» — довольно забавное слово, если подумать, но почему-то «боксики» забавней.

Хантер перестает смеяться, и мы просто смотрим друг на друга. Его глаза — первая черта в нем, которая завладела моим вниманием — сейчас невероятно голубые в свете ламп из ванной.

Он ласкает ладонью мою щеку.

— Я люблю тебя, Рания Ли.

Я вновь собираю все свое мужество и говорю ему то, что хочу:

— Займись со мной любовью, Хантер.

Касаюсь его мужества, твердого как камень. На кончике собралась жидкость. И все же, когда я обхватываю его, кожа мягче щелка, и мне нравится эта восхитительная противоречивость, нравится, как Хантер извивается, когда я так касаюсь его. Так же, как мне нравятся его губы на мне и мое имя у него на губах.

Я люблю его.

И даже здесь, в невероятно роскошном доме, который он зовет кондоминиумом, я все еще не могу поверить, что такой мужчина, как Хантер, может любить меня. Проститутку.

Но я ведь не проститутка, так? Хантер расстроится, если узнает, что я думаю так о себе. Нужно прекратить. Я не шлюха.

Я не Сабах.

Я — Рания Ли, и я — жена Хантера.

Хантер целует меня, и я теряюсь в его поцелуе, в его сильном жестком теле, прижатом к моему. Я готова. Откидываюсь на спину в такую знакомую позу и готовлю себя к нему. Хантер целует меня, упираясь ладонями в кровать рядом с моим лицом, медленно нависая надо мной.

Не могу справиться с ударившей в голову паникой от чувства, что воспоминания о том, как много мужчин нависало надо мной, накрывают меня. Я вонзаю ногти в плечи Хантера и борюсь так сильно, как могу, но проигрываю. Дышу коротко и хрипло. Задыхаюсь. Я плотно закрываю глаза и сжимаю колени. Хантер что-то шепчет мне на ухо, но я не слышу его, не понимаю.

Потом в одно движение Хантер хватает меня за талию и перекатывает так, чтобы я лежала на нем. Упираюсь лбом в его плечо и плачу.

— Прости, Хантер. Я… я не могу. Думала, что у меня получится, но…

Он касается моих губ.

— Эй, все хорошо. Я не подумал. Не знал, что это так на тебя повлияет. Все хорошо.

Не могу перестать плакать. Я подвела его; не могу сделать то, чего так сильно хочу и чего — я знаю — хочет он.

— Прости, Хантер, — я хочу встать с кровати, чтобы убраться подальше от него, от его разочарования.

— Эй, погоди секунду, — говорит он и не позволяет мне двигаться. — Посмотри на меня.

Поднимаю лицо, и он большими пальцами стирает мои слезы. Хантер целует меня, и на мгновение я снова теряюсь в небесном блаженстве его губ. Я вновь начинаю забываться, голод к нему растет внутри; я отчаянно целую его.

Он отстраняется и встречается со мной взглядом.

— Знаешь, это не единственная поза.

— Что? — поначалу я не уверена, о чем он говорит.

— То есть… слушай, я не пытаюсь торопить тебя или давить на тебя. Если ты не можешь, если ты не готова, все абсолютно в порядке.

Я качаю головой.

— Хочу. Просто… это так напугало меня. Так много всего в голове и сердце, что я не могу дышать. Но я не хочу тебя подводить.

Хантер обхватывает мое лицо и прижимает ближе к себе. Он двигается выше, и теперь я сижу на нем верхом, оседлав талию, будто он — конь, а я — наездница.

Его глаза сверкают.

— Ты никогда, никогда не сможешь подвести меня, Рания. Если ты не готова, то все в порядке. Я хочу, чтобы ты этого хотела. Когда ты захочешь. Как ты захочешь. Только то, что ты захочешь. Понимаешь? Ты не можешь меня разочаровать, и ты никогда этого не сделаешь. Даже не думай об этом.

— Я действительно этого хочу. Это ставит меня в тупик, Хантер. Большая часть меня хочет этого, хочет тебя. Но… оставшаяся часть боится; эта часть чувствует страх, когда ты нависаешь надо мной.

Хантер улыбается и потирает мои бедра. От его прикосновений я выпрямляюсь. Руки Хантера скользят вверх, все ближе к моей сердцевине, и во мне разгорается желание. Я чувствую влажное доказательство моей нужды в нем, в том, чтобы он наполнил меня и согрел изнутри.

— Мне не нужно быть над тобой, — говорит он.

— Нет?

— Нет, — шепчет он, улыбаясь.

Хантер скользит руками по моему телу, сжимает грудь, касается плеч и спины, прежде чем остановиться под ягодицами и приподнять меня. Я наклоняюсь вперед, упираясь руками в его грудь. Моя женственность теперь повисла над его телом. Хантер немного двигается подо мной, и я чувствую, как мягкий толстый кончик его мужества толкается в мой вход, просто невесомо касаясь.

Я удивленно хрипло вдыхаю.

— Так?

Он мягко выводит круги на моей спине.

— Да, так, моя любовь.

Моя любовь. Эти слова поражают в самое сердце, проникают в самые сокровенные уголки моей души. Я его любовь. Как такое возможно? Как я могу быть достойна его любви?

Хантер ждет. Наблюдает за мной. Он никогда ничего не сделает, пока не будет уверен, что я этого хочу. Он напряжен и нуждается во мне. Я могу чувствовать, как это витает в воздухе. Целую Хантера и пробую его нужду на вкус с его губ, языка, дыхания.

Он чувствует мою нужду? Он нужен мне. Я хочу его. Но Хантер не двигается, просто ждет, и, думаю, он не сделает это за меня. Я должна сделать это сама.

Горло пересохло и сжалось, я покрываюсь потом, и дрожу на нем. Сижу на бедрах Хантера, а его подтянутый мускулистый живот упирается в мою сердцевину. Руки Хантера вокруг меня, они на мне.

— Поцелуй меня, и я смогу сделать это, — говорю я.

Он медленно сближается со мной, до последнего момента не отводя от мен глаз. Смотрю, как его глаза закрываются, когда мы соприкасаемся носами, а потом и губами, я почти теряюсь в сладком забвении. Протягиваю руку между нашими телами, сжимаю его мужество, направляю его к своему входу, ввожу внутрь и останавливаюсь.

Он знает, что мне нужно услышать.

— Я люблю тебя, Рания.

Он внутри меня. Я могла бы взорваться, разойтись по швам, потому что он безостаточно заполнил меня. Теперь Хантер не двигается, его руки сжимают мою талию, голубые глаза расширяются, нежные, любящие, застывшие на мне в своем «смотрю тебе прямо в душу» стиле. Он погружен в меня не полностью. Я тяжело сглатываю и наклоняюсь к Хантеру, запутываясь пальцами в его волосах и прижимаясь губами к горлу.

Я дрожу, как лист на ветру.

Двигаю бедрами, поднимаясь. Из меня вырывается стон. Хантер издает глубокий грудной рык, его руки сжимаются на моей талии, но он не делает ничего, чтобы заставить меня двигаться быстрее или глубже.

Когда он почти выскальзывает из меня, я глубоко вдыхаю, и боль в легких говорит мне о том, что я задерживала дыхание. Я опускаюсь еще ниже, вбирая его глубже, полностью, выдыхая, когда он пронзает меня.

— Боже, — говорит Хантер, но это слово растягивается на множество слогов до тех пор, пока у него, как и у меня, не перехватывает дыхание.

— Прошу, коснись меня, — шепчу я. — Скажи мне, что ты чувствуешь. Твой голос… я хочу слышать твой голос, пока мы занимаемся любовью.

Его ладони поднимаются и ласкают мою грудь, приподнимая и обхватывая ее.

— Так хорошо, Рания. Быть внутри тебя… это как чертовы небеса, детка.

Я снова двигаюсь, высоко поднимая бедра так, чтобы во мне оставалась лишь мягкая широкая головка, а потом останавливаюсь и жду, пока Хантер заговорит, потому что я слышу, как он дышит, как сквозь его голосовые связки проходил воздух. Я плотно закрываю глаза, и остальные чувства обостряются, натягиваясь, как струны на ситар12. Я могу почувствовать запах Хантера: пот, слабый одеколон, мыло, дезодорант… и я, мой запах, смешанный с его. Тело Хантера подо мной наполняет мои тактильные ощущения. Я не чувствую ничего, кроме Хантера, его рук на мне, его ног, словно покрытых кожей камней, его мужества во мне, его дыхания на моей щеке, пока он говорит.

— Мне так это нравится. Я люблю твою кожу. — Он немного двигается, его бедра мягко приподнимаются и опускаются. Это легкое движение посылает в меня заряды восторга, и я позволяю себе опуститься на него так, что мои бедра сталкиваются с его, загоняя его мужество глубоко в себя. — Я люблю твои глаза. Люблю твое дыхание на своих губах.

И я снова двигаюсь. Скольжу вверх по его длине и снова вниз не только бедрами, но и всем телом, мягким, на фоне его твердости. Хантер двигается вместе со мной, только один сладкий медленный толчок, и он ощущается так хорошо, что мне приходится вонзить ногти в его плечи и застонать.

— Двигайся со мной, Хантер.

Он рычит:

— Черт, спасибо. Держать себя в руках — сложнейшая из задач.

Он проводит ногтями по моей спине, и я содрогаюсь, извиваясь над ним и вбирая его глубже. Когда он во мне, внутри происходит маленький взрыв трепета, а теперь…

Что-то надламывается внутри меня, когда Хантер начинает медленно двигаться во мне. Больше нет страха, беспокойства, воспоминаний. Ничего, кроме Хантера и немыслимых ощущений.

— Ох, Боже, так хорошо, так чертовски хорошо, — голос Хантера раздается низким рычанием в моих ушах, из-за чего я двигаюсь быстрее.

Мне так нравится доставлять ему удовольствие. Я хочу большего.

Целую его с голодом и необходимостью. Он двигается еще быстрее, я подстраиваюсь под него. Не могу не двигаться синхронно. Его мужество скользит с меня, наполняет, растягивает, и я подхожу к освобождению.

Он не просто заполняет мое тело, мою женственность. Он заполняет меня саму. Сердце, душу. Хантер заполняет ужасную пустоту, которая росла во мне всю мою жизнь. И когда он вошел в меня, я кое-что узнала. Просто потребовалось много времени, чтобы понять это странное чувство, которое течет в жилах вместо крови.

Счастье.

Чувствую, как по щекам катятся слезы, и позволяю себе заплакать. Не прекращаю двигаться, контролируя ритм, распадаясь на кусочки над Хантером, моей любовью, моим мужем, моим всем. Я двигаюсь, как сумасшедшая, как одержимая. Скольжу вверх до тех пор, пока он почти выходит из меня, а потом снова глубоко вбираю его в себя.

Наши тела сталкиваются в идеальной симфонии, мои крики удовольствия становятся все громче, неистовей и отчаянней. Хантер присоединяется ко мне, и мне нравится, как его голос становится выше от удовольствия, экстаза, и причина этому — я. Моя любовь.

— Я люблю тебя, Хантер. Прошу, не останавливайся. Никогда.

— Никогда. Обещаю. Я буду любить тебя вечность. Я буду заниматься с тобой любовью, пока не исчезнем ты и я, и останемся только мы. Вот так. Навсегда.

— Да, пожалуйста! Я хочу этого навсегда. Только нас. Я люблю это. Люблю, — говорю в ритме единения наших тел, их скольжения, словно в ритме песни, и мои мысли — бессвязная поэзия, мои слова — смесь арабского и английского. Я могу лишь кричать, двигаться и целовать его там, где могу достать. Хвататься за него и царапать.

Во мне расцветает тепло, усиливаясь теплом тела Хантера. Этот жар разрывается и растекается по всему моему бьющемуся в конвульсиях телу. Я сжимаюсь, беспомощно крича. Оргазм, до которого он довел меня в прошлом, казался землетрясением; он был сильнее, чем я могла себе представить. Но это… по силе это на несколько ступеней выше того удовольствия. Я кончаю и кончаю, и Хантер все еще отчаянно двигается во мне. Я могу лишь цепляться за него, когда он яростно и совсем не нежно врезается в меня. Я бы не хотела, чтобы он останавливался, что-то менял или был нежным.

— Да, Хантер! — Я упираюсь руками в его грудь и двигаю бедрами навстречу его. Хантер так глубоко входит в меня, что я думаю, будто глубже уже нельзя, но потом он приподнимает меня и мягко наклоняет. Я поднимаю ноги, и он снова толкается бедрами, заполняя меня еще больше. Я опять кончаю, краем сознания отмечая одну мысль. Одно из его высказываний, сказанных по отношению к оргазму, идеальное и правильное для описания опыта оргазма с любимым человеком. Ты не просто находишь физическое освобождение, ты возвышаешься в новое царство, познаешь небеса, становишься своим любимым.

А потом Хантер кончает, и я думаю, что действительно потеряла себя в нем. Он кончает, и я чувствую, как его горячее влажное семя заполняет меня, и мне это очень нравится. Нравится, как он рычит без слов, практически кричит, толкаясь в меня все жестче и жестче. Я падаю на него, обвив руками шею Хантера, и рыдаю у него на плече, корчась от слез.

Мы успокаиваемся.

— Почему ты плачешь, Рания? Ты в порядке?

Я вздыхаю, дрожа от последствий шока и затихающих рыданий.

— Да. И даже больше, чем да. — Я поднимаюсь и переворачиваюсь так, чтобы прижать ладонь к его щеке и позволить увидеть мою душу сквозь глаза. — Я плачу, потому что это было так невероятно, так прекрасно, что я не могу найти слов ни на твоем, ни на своем языке.

Он глубоко вдыхает и выдыхает, прижимая меня ближе к себе.

— Как и я. Это было самым потрясающим из всего, что я когда-либо испытывал.

— Помнишь, ты спрашивал меня, была ли я когда-нибудь счастливой?

— Да.

— Сейчас я счастлива. Ты даришь мне счастье.

Я вижу, как его взгляд светится и блестит, руки сжимаются вокруг меня. По его щеке скатывается слеза.

— Ты тоже делаешь меня счастливым, Рания, а я думал, что не смогу быть счастлив после смерти родителей.

— Мы можем быть счастливы вместе.

— Да, пожалуй, — шепчет он. — Мне это нравится.

ХАНТЕР

После занятий любовью мы спим, и я просыпаюсь с самым жестким в своей жизни стояком. Рания прижимается спиной к моей груди, и мой болезненно твердый член упирается в ее попку. Рания такая нежная в моих руках, такая теплая, хрупкая и маленькая, хоть я и знаю, что она невероятно сильная.

Мне не важно, кем она была. Знаю, некоторые мужчины не смогут оставить в прошлом тот факт, что она была проституткой, но для меня это не имеет значения. Важно лишь то, что она так сильно любит меня, не сдерживается и не прячет свою любовь.

Я думал, что умру от чистейшего экстаза, когда она скользнула по моему телу и толкнула мой член в свою влажную горячую киску. Думаю, я на самом деле умер. И вознесся на небеса. Оставаться неподвижным, пока она искала себя и училась позволять себе чувствовать, было самым сложным.

За всю мою жизнь.

Я хотел погрузиться в нее жестко, дико и отчаянно, но не мог. И я очень рад, что не сделал этого. Казалось бы, у Рании ушла вечность на понимание удовольствия от любви, на то, чтобы открыть сердце, разум и тело и позволить мне действительно ее любить. Она сделала это, сокрушив мой мир.

А сейчас я хочу все повторить.

Мои ладони сами собой скользят вверх по ее бедрам и животу к груди. Из окна льется приглушенный серый свет, даруя нам мягкое свечение рассвета. Я сжимаю ее грудь, нежно играя с соском. Рания стонет во сне и ерзает. Скольжу ладонью вниз к ее бедрам и к треугольнику между ними, она снова немного двигается, расслабляя сжатые ноги.

Не уверен, что должен это продолжать, но не могу прекратить касаться ее, желать ее. Средний палец находит ее щель и скользит внутрь. Рания просыпается, ее веки трепещут, открывая мне блеск глаз цвета шоколада.

— Хантер? — Ее голос слабый и сонный.

— Прости, — говорю я. — Просто ты так сексуальна, когда спишь, что я не могу удержаться от прикосновений к тебе.

Рания улыбается, поднимает руки над головой, стонет, изгибается и томно потягивается, как кошка. Ее грудь поднимается, и я скольжу по ней ладонью. Когда она на пике своих потягушек, я наклоняюсь, чтобы взять сосок в рот, щелкнув по нему языком.

Она невероятно эротично стонет. Я скольжу пальцем к ее влажной киске и внезапно, без предупреждения, проникаю внутрь. Рания хихикает и извивается, притягивая меня ближе. Звук ее смеха, правдивого, невинного хихиканья… Самый удивительный звук из всех, что я слышал.

Нависаю над ней, устраиваясь между ее бедер и смещая свой вес на локти. Мои губы замирают в сантиметре от губ Хантера, и ее смех угасает. Я не хотел возвышаться над ней, это произошло случайно. Мой член толкается к ее входу, и мне приходится сжать каждый мускул моего тела, чтобы не войти в нее.

Она распахивает глаза, ее смех исчезает, но руки на моих плечах спокойны и не дрожат. Я двигаюсь, чтобы слезть с нее, но Рания качает головой.

— Нет, прошу. Просто подожди. — У нее такой нежный, неуверенный, невинный голос.

Я жду. И целую ее. Кажется, в моих поцелуях она находит смелость и утешение. Начинаю с изгиба ее плеча, потом двигаюсь к ключице, к впадинке под горлом. Рания хнычет, но не двигается и ничего не говорит. Я рискую, поочередно целуя ее грудь. Обхватываю губами один сосок и щелкаю по нему языком. То же самое с другим.

Рания обхватывает мою шею, пока я целую ее грудь. Потом поднимаюсь, чтобы поцеловать ее в губы, и пальцы Рании мягко, словно призраки, скользят вниз, чтобы схватить меня за зад.

— Посмотри на меня, — говорит она.

Я смотрю ей в глаза. Она снова боится, но в выражении ее лица я вижу решимость.

— Рания, ты не должна мне ничего доказывать.

Она качает головой.

— Не тебе. Себе. — Она выводит на моем заду маленькие неуверенные круги. — Это место на спине принадлежало Сабах. А я хочу сделать его своим, Рании. Нашим. Я не хочу позволять Сабах красть свое удовольствие.

Между нами на долгие мгновения воцаряется тишина, а потом она тянет меня на себя, мягко прижимаясь ко мне. Ее маленькие теплые руки на моей заднице подталкивают меня к ней. Я останавливаюсь, прежде чем войти.

— Уверена? — спрашиваю я.

Она кивает:

— Да. Просто… медленно. И поцелуй меня. — Она касается своими губами моих и продолжает. — Мне нужно, чтобы твои поцелуи стерли воспоминания.

На этот раз в них буду я. Нужно сделать все идеально, сделать все правильно.

Я вдыхаю ее запах и целую эти сладкие губы со всей нежностью, пробирающей до костей любовью и потрясающей душу страстью к моей женщине. Так много всего. Я и чертова понятия не имел, что могу так много всего чувствовать. Словно внутри открылся глубокий колодец, и теперь вся любовь мира льется через меня в нее.

Теперь Рания настойчиво сжимает мой зад, переношу свой вес, приседая на колени, и вхожу в нее. Медленно и восхитительно мучительно. Так медленно, что это и за движение считать трудно. Рания снова хнычет, и когда я погружаюсь глубже, еще всхлипы превращаются в стоны.

Наши тела встречаются, и ее спина выгибается, пока я хороню себя в ней по самые яйца, из-за чего стону сам.

— Боже, Рания… так невероятно… Я обожаю быть внутри тебя.

— Пожалуйста, больше, — шепчет она. — Больше, больше.

Я даю ей больше, но медленно, мягко. Пытаюсь заниматься с ней любовью так же нежно, как и целую. Так, будто она не хрупкая, просто чувствительная. Вхожу в нее так медленно, что каждое движение кажется вечностью, небесной бесконечностью.

Рания сжимает мой зад и прижимает к себе, поэтому я двигаюсь немного быстрее, проникая глубже. Чуть меняю ритм своих движений: толкаюсь в нее медленно, а выхожу быстро. Рания стонет и дышит все чаще и чаще. Чувствую, как пот скользит по ее телу, смешиваясь с моим.

— Хантер, — выдыхает Рания. — Мне так нравится это с тобой. Не останавливайся. Это чувствуется так хорошо, так правильно. Прошу, дай мне больше, еще немного больше.

Что-то в ее словах кажется мне странным, и я понимаю лишь через несколько толчков: она начала говорить намного лучше.

Я и не пытаюсь сказать, что не смогу остановиться, даже если захочу. Могу лишь двигаться вместе с ней, чувствуя, как ее сладкое мягкое тело скользит подо мной, словно самый нежный шелк, пробовать ее губы и ее дыхание. Боже, я люблю ее. Люблю так чертовски сильно, как, наверно, невозможно. Люблю ее еще больше с каждым своим вдохом, с каждым погружением моего члена в блаженство ее киски.

Я люблю ее все больше и больше. Интересно, как сильно я смогу любить ее через десять-двадцать лет. От попытки представить это — кружится голова.

Ногти Рании впиваются в мою спину, и она хнычет, кричит. Ее ноги обхватывают меня за талию и притягивают ближе и ближе, жестче и жестче. Блаженство. Сладкое восхитительное совершенство. Ангел любви создал плоть женщины, имя которой — Рания.

Ее грудь прижимается к моей, упругая, но податливая. Рания тяжело дышит и эротично стонет рядом с моим ухом — песня секса и любви. Ее внутренние мышцы сжимаются вокруг меня, когда я вхожу в нее, и разжимаются, когда отстраняюсь. Проклятье. Не знал, что девушки могут так. Такое ощущение, словно ее киска притягивает меня к себе, а потом отпускает. Самое горячее из всего, что я когда-либо чувствовал.

Обхватываю руками ее шею и целую Ранию в ее бездыханном забвении; целую, пока она не задыхается и не набрасывается на меня — страсть подталкивает к дикости. Внезапно, Рания становится животным, выгибает спину, цепляется за меня руками и ногами — всем своим телом — и выкрикивает мое имя, кончая. Я больше не могу сдерживаться, могу ишь только кончить вместе с ней, и, гребаный господь, это самое интенсивное освобождение из всех, что я испытал в жизни. Все мое тело объято огнем удовольствия.

— Рания, — я выдыхаю ее имя.

Сейчас ее имя — единственное известное мне слово. Я знаю лишь ее. Ее имя, ее тело, ее любовь. Ничто другое не существует.

Война, проклятые воспоминания, полные ужаса, смерть, предательство Лани… все это исчезает, уходит, смывается рекой любви Рании.

Она все еще крепко держит меня, цепляясь так, словно потерпела кораблекрушение, а я — ее спасательный круг. Рания медленно глубоко дышит, ее грудь поднимается у меня под боком. Ее ладонь лежит ниже моего живота в миллиметрах от моего члена. Наши ноги переплетены. Рания пальцем выводит круги на моей коже, потом протягивает руку, чтобы коснуться моего члена, водит ладонью по его длине и поигрывает кончиком.

Мы ничего не говорим. Рания дразнит меня, и я снова твердею. Она садится на меня верхом и объезжает. Сама направляет меня внутрь и садится так, что я оказываюсь глубоко внутри ее прекрасного тела. Рания поднимается и опускается, ее длинные светлые волосы прилипают к ее лицу, плечам и задевают соски. Я сжимаю ее бедра и начинаю сам поднимать и опускать ее. Целую живот и грудь Рании.

Напрягаюсь и сдерживаюсь до тех пор, пока она не кончит в первый раз, а потом сажусь лицом к лицу с ней, делаю так, чтобы она обернула ноги вокруг моей талии, и целую ее. Мы обнимаемся и скользим друг напротив друга, и я чувствую, как река расширяется и становится глубже, как меня наполняет ее любовь, из-за чего я люблю ее еще больше.