Глава 1

Лучший друг… или лучший бойфренд?

Сентябрь

Я не всегда была влюблена в Колтона Кэллоуэя. Сначала я любила его младшего брата.

Кайл был моей первой и единственной любовью. Первым во всех смыслах.

Кэллоуэи были нашими соседями. Мы с Кайлом одного возраста, наши матери рожали в одной больнице с разницей в две палаты и два дня. Кайл был старше, к моему немалому раздражению. Двух дней разницы ему хватало, чтобы немилосердно важничать и дразниться. Детьми мы сиживали в одном манеже, деля между собой кубики и куклы (Лет до трех Кайл играл в куклы не меньше моего. И тут уж я отводила душу, всячески его дразня.). Мы вместе выучились ездить на велосипеде — нас учил мой отец, потому что мистер Кэллоуэй был конгрессменом и редко бывал дома. Мы вместе учились и вместе делали уроки. Мы изначально были лучшими друзьями. Должно быть, никто не сомневался, что в конце концов мы полюбим друг друга и будем вместе.

Никто об этом не заговаривал, просто все так считали. Отец Кайла — перспективный конгрессмен; мой папа — генеральный директор и сверх-успешный бизнесмен. Любовь между их идеальными детками? Само собой разумеется. Кому-то это покажется снобизмом, но это правда. Я, конечно, не совершенство, у меня есть недостатки. Для своего роста я широковата в бедрах, и грудь у меня крупновата, но тут уж ничего не поделаешь. Я знаю, как выгляжу, и, честное слово, понимаю, что гордиться особо нечем.

Мы даже не догадывались о предположениях близких до второго года старшей школы. До того мы были просто друзьями, хотя и лучшими. Я не была помешана на парнях. Во-первых, мой консервативный папа этого бы не допустил, во-вторых, все знали, что пока мне не исполнится шестнадцать, ни о каких свиданиях и речи быть не может. Через неделю после долгожданного шестнадцатого дня рождения Джейсон Дорси пригласил меня в ресторан. Джейсон был серебряным призером заявки Кайла на полное совершенство: блондин, тогда как у Кайла волосы черные как вороново крыло, тяжелее и мускулистее Кайла с его поджарой волчьей грацией. Правда, Джейсону далеко до моего лучшего друга, с его умом и обаянием, но тут я, возможно, сужу пристрастно.

Я даже не колебалась, когда Джейсон спросил, не поужинаю ли я с ним после занятий. Какие могут быть сомнения? Буквально все девчонки в школе мечтали получить приглашение от Джейсона или Кайла, а я была лучшей подругой Кайла и шла на свидание с Джейсоном. Он заговорил со мной в раздевалке у моего шкафчика, там всегда людно, поэтому это событие сразу стало достоянием гласности. Девчонки все видели, слышали и зеленели от зависти, должна вам сказать.

Как всегда, после шестого урока я подошла к сверкающей чистотой «Камаро» Кайла, и мы отъехали от школы, визжа шинами. Кайл всегда выжимал максимум, будто уходя от погони, но он был очень умелым водителем, поэтому я не боялась. Его отец позаботился, чтобы сынок закончил курсы вождения в экстремальных ситуациях, где инструктором настоящий агент ФБР, поэтому мой друг с легкостью уходил от копов из местного отделения полиции.

— Слушай, ты представляешь? — возбужденно начала было я, пока Кайл плавно сворачивал влево, на грунтовку, ведущую к нашему кварталу. Кайл взглянул на меня, приподняв бровь, и я схватила его повыше локтя и сжала бицепс, завизжав: — Джейсон Дорси пригласил меня на свидание! Мы с ним сегодня ужинаем!

Кайл чуть не съехал в кювет. Он ударил по тормозам, отчего машина буквально прыгнула на обочину, извернулся на кожаном сиденье, опершись рукой на подголовник, и уставился на меня горящими карими глазами.

— Что ты сказала? — яростно спросил он, отчего я смутилась. — Могу поклясться, мне послышалось, что Джейсон пригласил тебя на ужин!

У меня перехватило дыхание от неистового взгляда и бешенства в голосе Кайла.

— Ну да, пригласил, — отозвалась я почти вопросительно, смутившись и оробев. — Он заедет за мной в семь, и мы отправимся в «Брэннс». А чего ты вскинулся-то?

— Чего я… — не договорив, Кайл закрыл рот, клацнув зубами, и потер лицо: — Нелл, но ты не можешь пойти на свидание с Джейсоном.

— Это еще почему? — обиделась я, немного придя в себя. Я ничего не понимала, и во мне поднималось раздражение. — Он красивый, милый, он твой лучший друг, так почему же нельзя? Я так рада, Кайл! Вернее, была… Меня еще никто никуда не приглашал. Мне уже, слава богу, шестнадцать, можно ходить на свидания, а ты чего-то психуешь, хотя мог бы и порадоваться за меня!

Кайл сморщился. На его лице отразилась целая гамма эмоций. Он открыл рот, снова закрыл его, простонал какое-то проклятие, выскочил из машины, с грохотом хлопнув дверцей, и зашагал через кукурузное поле мистера Энниса.

Я опешила, не зная, как поступить. Перед бурным исходом Кайла все выглядело так, будто он ревнует. Он что, ревнует? Тогда почему сам не пригласит меня куда-нибудь? Я стянула резинку с понитейла и снова собрала волосы в хвост. Колесики в голове крутились так быстро, что дух захватывало.

Кайл? Да мы же буквально не расстаемся! Каждый день вместе обедаем, ходим в походы, ездим на пикники, катаемся на велосипедах с обязательным заездом в кафе-мороженое «Молочная королева». Пропускаем ежемесячные политические суаре его папаши, чтобы выпить краденого вина на мостках за моим домом. Однажды, наклюкавшись, мы затеяли купание нагишом.

Помню, когда Кайл отвернулся снять трусы, у меня в животе стало сладко и щекотно при виде его обнаженных ягодиц. Тогда я приписала это опьянению. Я тоже разделась, и взгляды, которые Кайл бросал на мое тело, только усилили горячее покалывание внизу. Я на него наорала, чтобы перестал пялиться, и он отвернулся. Он зашел в воду до пояса, но мне вдруг подумалось: а не скрывает ли он реакцию на мое обнаженное тело? Когда мы плавали, Кайл старательно держал дистанцию, хотя обычно мы обнимались, чесали друг другу спинку и немилосердно щекотали друг друга, причем щекоточные войны всякий раз выигрывал Кайл.

И вдруг я взглянула на это совсем иначе.

Кайл? Он же мой приятель! Подруги у меня, разумеется, тоже есть — Джил и Бекка, с которыми я каждую неделю ходила на маникюр и педикюр, а потом в «Биг бой», выпить по молочному коктейлю. Но если я бывала расстроена или рассержена, или ссорилась с мамой или папой, получала плохую отметку или вообще что-нибудь случалось, я шла к Кайлу. Мы садились на мостки за его или моим домом, и он меня утешал, пока не улучшалось настроение. Обнимал и держал, пока я не повеселею. Я тысячу раз засыпала с ним в обнимку и на мостках и на диване перед телевизором. На диване, на коленях Кайла, положив голову ему на грудь, в его объятиях.

С приятелем ведь так не делают? С другой стороны, мы ни разу не целовались и не держались за руки, как влюбленные. Если нас спрашивали, мы всегда отвечали — нет, мы не встречаемся, мы лучшие друзья.

А что, если мы больше чем друзья?

Господи, ну как тут разберешься?

Я вылезла из машины и поплелась за Кайлом. Он давно исчез из виду, но я знала, куда он направляется. На холме, где заканчивается поле мистера Энниса, у нас есть излюбленное местечко. С гребня холма можно видеть весь наш городок, серебристую нить ручья и темную полосу леса.

Кайла я нашла на огромной, рассеченной молнией сосне, венчавшей холм. На высоте примерно двадцать футов от ствола отходил толстый длинный сук, на который удобно было залезать, и мы часто сиживали на нем — Кайл спиной к стволу, а я спиной к груди Кайла. Я поднялась на мощный сук ниже нашего и ждала. Кайл, обхватив ногой ветку, поднял меня, как куклу, и усадил перед собой. Сейчас наша близость вдруг обрела новое значение. Я слышала, как сердце молотом стучит в груди Кайла, он тяжело дышал, от него пахло потом. Видимо, бегом поднимался на холм.

Я запрокинула голову ему на плечо и посмотрела на точеный прекрасный профиль, озаренный золотым предзакатным светом. Брови Кайла были сведены, челюсти сжаты. Все еще злится.

— Кайл, поговори со мной. Я не…

— Чего ты не? Не понимаешь? Вот это точно. — Он глянул на меня, закрыл глаза и отвернулся, словно ему больно на меня смотреть.

— Мы же лучшие друзья! Если ты считаешь, что не только, так и скажи.

— Если я считаю? — Кайл в отчаянии с глухим стуком ударил затылком о ствол. — Не знаю, Нелл. Конечно, по умолчанию мы лучшие друзья — вместе росли, всегда были неразлучны и всем говорили о своей крепкой дружбе, но…

— Что — но? — У меня забилось сердце. Его ответ мог все изменить.

Кайл взял прядь моих светло-русых волос и принялся накручивать на пальцы.

— А что, если между нами что-то большее?

— Большее? Типа любовь?

— А почему нет?

Во мне уже рос гнев.

— Почему нет? Ты что, серьезно, блин? Это ты мне такой ответ даешь? — Я отодвинулась на ветке, перекинула ногу и спустилась на нижний сук.

Через несколько секунд я была уже на земле и бежала через кукурузное поле. Следом несся Кайл, криками прося подождать, но я не останавливалась. До дома оставалась всего миля, вот я и бежала. Я распахнула входную дверь так, что дом затрясся, а мама уронила стакан. Я слышала звон и шорох стеклянных осколков, разлетевшихся по полу, проклятие, вырвавшееся у мамы, а через секунду хлопнула дверью и, всхлипывая, упала на кровать. Я долго сдерживалась, но, укрывшись в своей комнате, дала волю слезам.

— Нелл! Что случилось, детка? — спросила из-за двери обеспокоенная мама.

— Я не… ничего не хочу объяснять.

— Нелл, открой дверь, поговори со мной.

— Нет!

За дверью послышался мужской голос. Кайл.

— Нелл, здесь Кайл, — сказала мама.

— Я не хочу его видеть. Пусть уходит.

Было слышно, как мать обещает Кайлу поговорить со мной и уверяет, что все будет в порядке. Однако в порядок ничего приходить не желало. Почему я так горько плакала, я и сама не понимала. Ну, просто ни единой догадки на этот счет.

Мне очень нравилась идея пойти на свидание с Джейсоном — по крайней мере до разговора с Кайлом. Я представила, как держу Джейсона за руку, а он обнимает меня за талию и целует. Содрогнувшись, я отогнала видение, борясь с дурнотой. Чему же я так радовалась? Что меня пригласил на ужин красивый юноша? Может быть. Вся школа знала: Нелл Хоторн — запретная зона для всех и каждого. Меня и раньше приглашали. В прошлом году, когда мне было пятнадцать, Аарон Сварницки, довольно симпатичный, хоть и зануда, позвал меня на бал выпускников. Папа разбушевался и заявил, что я никуда не пойду и чтобы после торжественной части сразу домой. После этого меня побаивались приглашать — папа в нашем городке довольно влиятельная фигура. Важнее него разве что отец Кайла, и то потому, что конгрессмен. У папы несколько торговых центров в нашем городе и еще несколько в соседних округах. Он член городского совета, вхож к мэру и губернатору штата. Через мистера Кэллоуэя у него есть выходы на политических деятелей национального масштаба. Я это к тому, что в школе не нашлось охотников переходить дорожку Джиму Хоторну. Все-таки странно, как подумаешь об этом. Может, папа что-нибудь сказал этому Сварницки?

Мыслями я все время возвращалась к Кайлу, к его непонятной, дикой реакции на приглашение Джейсона. О том, как он смотрел на меня на дереве.

О своей реакции на его замечание «почему нет».

«Почему нет?» А получше ничего не придумал? Я снова вскипела и не могла успокоиться, хоть и знала, что для злости нет причин. Не хотелось думать, что Кайл решил со мной просто гулять. Я желала, чтобы за этим крылось что-то серьезное.

Попыталась представить, что мы с Кайлом больше чем друзья, что бы это ни значило. В воображении без труда возникли наши переплетенные пальцы, ужин при свечах, мое лицо у его лица, губы Кайла, приближающиеся к моим, а за нами — солнечный закат…

Я поморщилась от этой мелодраматической ерунды, но не могла прогнать видение. Я так и чувствовала его руки на спине, на талии, в опасной близости от моей задницы. Я испытывала тайный трепет, желая, чтобы они переместились ниже. Почти осязала его губы, теплые, мягкие и влажные, скользнувшие по моим…

Я вспыхнула и заерзала на кровати, перекатившись на спину и растирая лицо.

Что это со мной? С чего эти неожиданные фантазии?

Надо пройтись, а лучше — пробежаться. Я стянула школьную форму и надела шорты, спортивный лифчик и майку, короткие носки и «найки». Взяла айпод. От бега проясняются мысли, а мне сейчас это остро требовалось.

Сунув плаги в уши, я сбежала по ступенькам и выскочила в дверь, притворяясь, будто не слышу, как меня зовет мать. Я включила плей-лист, подходящий для бега — глупые, пустенькие мажорные поп-песенки, которые можно не слушать, а просто передвигать ноги. Наскоро размявшись, я побежала свои обычные пять миль.

Пересекая дорогу у дома Кайла, я мысленно выругалась. Ну, я вообще отключила голову. Разумеется, он меня ждал, стоя в наушниках, в спортивных шортах и без рубашки. Я видела его тысячу раз — четкие кубики пресса рельефно выделяются на солнце, темная вертикальная дорожка волос на животе исчезает под шортами, — но в этот раз во рту отчего-то пересохло. Я знала, что Кайл красив. Я всегда это знала, и мне это нравилось. Я ведь нормальная шестнадцатилетняя девушка с правильным, здоровым восприятием сексуального мужского тела. Я просто не думала о Кайле в этом смысле. Ну, как об объекте желания.

Я и не подумала замедлить бег, и Кайл побежал рядом, быстро поймав темп. Наши ноги двигались синхронно. Даже ритм — два шага вдох, два шага выдох — выровнялся почти мгновенно.

Мы не разговаривали, не глядели друг на друга, просто бежали. Милю, вторую, затем оба начали выдыхаться. Я прибавила темп, Кайл тоже, мы побежали еще быстрее, и вскоре открылось второе дыхание. Тяжело дыша и обливаясь потом, мы пробежали мимо кривого узловатого пня, отмечавшего третью милю. Я заставляла себя смотреть только на дорогу и ни о чем не думать. В наушниках пела Леди Гага. «Беги, беги, дыши, сосредоточься, работай руками. Не гляди на Кайла. Не смотри на блестящую от пота грудь, не провожай глазами струйку пота, задержавшуюся на соске и подтекшую под выпуклую грудь. Не воображай, как слижешь эту каплю, заблудившуюся на холмистой территории накачанного живота».

Черт, ну откуда эти мысли? Лизать Кайла?! Соберись, Нелл. Соберись, черт тебя побери! Попытки приструнить себя не помогли — глазами души я видела Кайла, лежащего на спине где-нибудь в поле, на траве, пот струйками стекает по бронзовой от загара коже, влажные волосы спутаны. Я наклоняюсь к его груди, приникаю губами к коже и слизываю сверкающую каплю соленой жидкости.

Боже, боже… Боже мой. Плохо дело. Нехорошие мысли. Совсем не невинные. Так о лучших друзьях не думают. Я девственница, я никогда никого не лизала, даже не целовалась ни разу. Конечно, мы с Джил и Ребеккой уже видели порнофильмы и втихаря смотрим «Настоящую кровь», так что мы знаем, как все происходит. У меня бывали фантазии и девчоночьи грезы на эту тему, но… с Кайлом?

Не иначе я получаю мысленные послания от Сьюки и Эрика. Вот только Кайл больше походит на Билла.

Я вернулась к реальности, когда Кайл был в нескольких шагах позади. Я побежала на пределе сил, бешено работая руками. Я отталкивалась от земли сильнее и неслась быстрее, отбиваясь от разыгравшегося воображения и внезапного нелепого вожделения к лучшему другу. Ноги стали ватными, дыхание сбилось, в груди жгло, перед глазами плавали пятна; вместо крови — отчаяние, вместо кислорода — смущение, вот такой вот бег.

Боковым зрением я заметила, как Кайл поравнялся со мной. Несколько секунд мы бежали бок о бок, напрягая мышцы, затем победил обладатель лучшей физической формы — Кайл вырвался вперед с такой скоростью, какая мне и не снилась. Что ж вы хотите, восходящая звезда футбола нашего штата, уже замеченная университетами Мичигана, Алабамы и Северной Каролины.

Я начала спотыкаться, замедлила бег, остановилась и рухнула на четвереньки, тяжело дыша. Кайл в нескольких десятках метров впереди стоял в той же позе, дыша не лучше. Мы были на гребне холма, слева лес, позади, в нескольких милях, дома. Наша сосна со сломанной верхушкой виднеется в отдалении справа. Полевые цветы покачиваются на ветру, приносящем приятную прохладу в вечерний зной начала сентября. Я заставила себя походить. Забывшись, стащила через голову майку и вытерла лицо.

Остановившись, запрокинула голову, стараясь выровнять дыхание. Майку набросила на лоб и глаза, чтобы впитала жгуче-горький пот.

— Тебе надо потянуться, — произнес Кайл в нескольких дюймах.

Я вздрогнула от звука его голоса, раздавшегося неожиданно близко. Сердце снова забилось, на этот раз больше от волнения, чем от физического напряжения. Глупо. Это же Кайл, он знает обо мне буквально все. Он меня голую видел.

Вот об этом я напрасно подумала. Я сняла с глаз майку и посмотрела на Кайла. Он глядел на меня с напряженным выражением, дыша прерывисто и глубоко. Я поняла — если не поостерегусь, то поверю, что это у него не только от бега.

Я облизнула губы. Кайл, не отрываясь, следил за моим языком. Плохо. Ой, плохо.

— Кайл… — начала я, не зная, как продолжать.

— Нелл? — отозвался он спокойно и уверенно. Равнодушно. Но глаза его выдавали.

Отвернувшись, он низко нагнулся, держа стопы вместе, и принялся тянуть мышцы. Странное мгновение ушло, и я тоже начала тянуться. Размявшись, мы сели в траву, и я чувствовала, что дальше оттягивать разговор не получится. Чтобы скрыть волнение, я распустила понитейл и встряхнула волосами.

Кайл глубоко вздохнул, нервно посмотрел на меня, зажмурился и решился:

— Нелл, послушай. Когда я сказал «почему бы и нет», я ляпнул глупость. Я не это хотел сказать. Ты извини, я представляю, как это прозвучало, но я был так расстроен и растерян…

— Растерян?

— Да, растерян! — едва не заорал Кайл. — Все, что произошло между нами сегодня, — тут есть от чего растеряться. Когда ты сказала, что Джейсон пригласил тебя на свидание, у меня в голове будто что-то лопнуло. Я представил тебя с ним, как вы, может, даже целуетесь, и… Нет. Вот просто нет, и все.

Кайл потер лицо и лег на траву, глядя в синее небо с белыми клочками облаков и темно-оранжевым пятном заходящего солнца.

— Я отдаю себе отчет в том, как это выглядит, но когда представил, как Джейсон обнимает тебя и тянется губами, я не выдержал. Первой мыслью было: «Черта с два, Нелл моя». Вот тогда я и побежал через поле. Не мог понять, откуда во мне вдруг такие собственнические инстинкты. До сих пор не знаю, откуда что взялось.

— Я, кстати, тоже. Я здорово удивилась твоей реакции, но когда пришла домой и представила, что действительно пойду на свидание с Джейсоном… Картинка просто не складывалась, я не могла себе такого представить.

— Так ты идешь с ним или нет?

— Не знаю, — ответила я после паузы. — Наверное, нет.

Кайл вынул свой айфон, с которого свисали маленькие наушники.

— А он об этом знает?

Я беззвучно ахнула: я ведь не звонила Джейсону, чтобы отменить встречу.

— Черт! Нет, не знает.

Губы Кайла изогнулись в улыбке.

— Ты бы ему позвонила. Он небось уже теряется в догадках, где тебя носит.

Я покосилась на мой айпод: без шести минут семь.

— Можно с твоего позвонить?

Кайл просмотрел список телефонов, выдернул наушники и протянул мне айфон. Я нажала вызов и прижала айфон к уху. Резиновый чехол был влажным и теплым от руки Кайла.

Жизнерадостный голос Джейсона раздался в телефоне:

— Привет, Кайл, дружище! Что стряслось?

Я нерешительно набрала воздуху в грудь.

— Джейсон, это Нелл. Я звоню с телефона Кайла, мой остался дома.

— Дома? А где же ты? Я уже подъезжаю к вашему дому, — в дружелюбном, радостном голосе послышалась растерянность.

— Слушай, извини, но я не могу никуда с тобой поехать.

Долгая пауза.

— Понял. — Его голос изменился, я так и видела, как уныло заострилось его лицо. — Что-нибудь случилось? Ну, то есть…

— Просто я… несколько поспешно согласилась, Джейсон. Прости. По-моему, у нас все равно ничего не получится.

— Так, значит, это не до другого раза. — Видимо, это был вопрос, но интонация слышалась утвердительная — монотонная и напряженная.

— Извини, пожалуйста.

— Не за что. — Он засмеялся вымученным, отрывистым смешком. — Черт, обидно. Как-то это нечестно, Нелл. Я-то обрадовался…

— Мне очень-очень жаль, Джейсон. Я только что поняла, хорошенько поразмыслив. Твое приглашение очень лестно, но…

— Это из-за Кайла, да? Ты сейчас с ним, говоришь по его телефону, значит, это из-за него?

— Нет! То есть он тут, конечно, но…

— Ладно, все нормально. Я понял. Надо было мне раньше догадаться, сейчас бы не удивлялся. Чего ты до последней минуты-то дотянула?

— Джейсон, прости. Я не знаю, что еще сказать.

— Ничего не надо говорить. Все нормально. Я… Ладно. Увидимся на химии в понедельник.

Он хотел уже положить трубку, когда меня осенило:

— Джейсон, подожди!

— Что? — совсем уж безжизненно спросил он.

— Я, наверное, не должна тебе говорить, но Бекка влюблена в тебя с седьмого класса. Гарантирую, она с тобой пойдет.

— Бекка? — Я так и видела, как Джейсон обдумывает идею. — А это не покажется странным? А что я скажу? Она сочтет себя запасным вариантом. Конечно, фактически так оно и есть, но ведь все не так просто?

Я подумала.

— Скажи ей правду: я отказала тебе в последнюю минуту, когда ты уже все заказал, и проболталась, что она с радостью пойдет вместо меня.

— Думаешь, получится? Правда? — снова оживился Джейсон. — Она ведь красивая.

— Получится. Звони. — Я выпалила номер Бекки. Джейсон повторил.

— Ну, спасибо. В следующий раз, если надумаешь разбить парню сердце, делай это не за минуту до свидания, о’кей?

— Не смеши меня, Джейсон, я тебе сердца не разбивала — мы еще не начали встречаться. Я извинилась, потому что невольно подставила тебя.

— Не стоит беспокоиться. Может, у нас с Беккой и выйдет что-нибудь. Она почти такая же красивая, как ты… черт, что-то я заговорился. Ты смотри, Бекке не скажи. Вы обе одинаково красивые, я только…

Я не удержалась от смеха.

— Джейсон, заткнись и звони Бекке.

Я нажала «конец разговора» и подала айфон Кайлу. Он так и уставился на аппарат.

— Ловко у тебя получилось, надо признать. — Он странно посмотрел на меня. — А что, Бекка правда влюблена в Джейсона?

Я засмеялась:

— Еще как! Она сходит с ума по Джейсону Дорси с… Я ему сказала — с седьмого класса, но это тянется намного дольше — с четвертого. Сто лет, словом. Поэтому я вообще не должна была соглашаться идти на ужин с Джейсоном. Но я так обрадовалась, Кайл. Не каждый же день меня приглашают красивые парни, а вы с Джейсоном самые красивые в нашей школе.

Кайл ухмыльнулся двусмысленно-лукаво.

— Ты считаешь меня красивым?

Боже, боже. Вот это засада. Я не могла посмотреть ему в глаза. Трава вдруг стала очень-очень интересной.

— Ты прекрасно знаешь, что красив, Кайл Кэллоуэй, и не напрашивайся на комплименты. — Я взяла игривый, шутливый тон, надеясь, что Кайл не заметит, что я стала свекольного цвета от лба до кромки бюстгальтера.

Не помогло.

— Ты — восемь оттенков красного, Нелл. — Голос Кайла раздался слишком близко. Его дыхание обжигало шею.

Что происходит? Что он делает?

Я подняла глаза. Лицо Кайла было в считанных сантиметрах от моего. Он лежал на боку. Вдруг его пальцы двинулись ко мне, и я перестала дышать. Он заправил мне волосы за ухо, а я вдруг будто впервые увидела его скульптурное тело, горящие глаза, руку у меня в волосах, красиво очерченные губы, язык, пробежавшийся по нижней губе. Кайл вдруг стал не мальчишкой, с которым я выросла, а юношей с лицом Кайла, глазами Кайла, его твердым подбородком и пристальным взрослым, почти голодным взглядом.

Такого Кайла я не знала, но он мне понравился. Мне захотелось его узнать.

Меня словно пронзило электрическим разрядом, глаза зажмурились, и с губ сорвался резкий выдох, когда Кайл припал к моим губам. Я задрожала от влажного тепла и мягкой силы. Удивление постепенно сменялось восхищением и удовольствием.

Кайл целовал меня. Боже, боже… Боже мой! Как это приятно… Мой первый поцелуй. Непривычный, но прекрасный, ищущий и робкий. Кайл отстранился, оставив меня совершенно задохнувшейся и сразу пожалевшей о том, что он закончился.

— Нелл, я… ты… — Он не был уверен в себе.

Я улыбнулась ему. Наши лица все еще были так близко, что мои губы скользнули по его лицу. Рука переместилась с коленей на предплечье Кайла, к его лицу, пальцы коснулись уха, а ладонь задержалась у щеки. Кайл с облегчением выдохнул, и новый поцелуй стал взаимным. Я приникла к его рту, водя губами по губам и замирая от нового — или прежнего? — восхищения.

Когда случалось смотреть фильмы с поцелуями, у меня возникала масса вопросов: например, куда целующиеся девают носы. Какой там нос, все, что я ощущала, — рот Кайла, чуть косо прижатый к моему. Руки? Казалось, руки сами знают, что делать с его лицом, затылком, плечами. Как выяснилось, дышать можно даже во время поцелуя. В детстве я все думала, придется ли задерживать дыхание. Теперь с радостью поняла, что могу всласть целоваться, не отрываясь, чтобы глотнуть воздуха. Мне не хотелось прерываться.

Не знаю, сколько времени мы так целовались. Для меня все потеряло смысл, кроме горячечной радости от Кайла, от первого поцелуя, от объятий с лучшим другом — единственным парнем, который мне небезразличен.

Все оказалось не просто совершенно естественным, но и именно таким, как я себе представляла, и я не могла понять, отчего это не случилось раньше.

Вдруг я оказалась лежащей на траве. Примятые травинки щекотали спину ниже лифчика. Кайл склонился надо мной, опираясь на локти, немного придавив к земле. Его ладонь упиралась в землю рядом с моим лицом, и я схватила его повыше локтя и за затылок, чтобы он точно не отодвинулся и не перестал меня целовать.

Я сразу многое почувствовала.

Я уловила опасность, таящуюся в поцелуе, — пробудившееся возбуждение, и силу, и пробегающие между нами искры. К бедру прижалось что-то твердое, и я, внутренне вспыхнув, поняла, что это. Поцелуй прервался, и Кайл отодвинулся подальше в сторону. Он поглядывал на мое тело, и я покраснела и от его внимания, и от своих ощущений.

Он тоже покраснел, и я спохватилась, что не в силах надолго отвести от него взгляд: я то и дело поглядывала на скульптурный пресс и ниже, где предательски бугрились спортивные шорты.

— Черт… — пробормотал Кайл и откатился в сторону, закрыв лицо руками, явно умирая от смущения. — Нелл, извини. Не знаю, что на меня нашло…

Я хихикнула.

— Кайл, мы с тобой оба понимаем, что это ерунда. Я знаю, что происходит, и ты это знаешь. Мы целовались, ласкали друг друга, и ты… возбудился.

Он проворно оттянул резинку шортов и что-то там поправил.

— Да, но… это так неудобно.

Я перекатилась на живот и оказалась на Кайле.

— Да ладно, все нормально. Мы не дети. Да, какую-то секунду было странно, но…

— Это все меняет между нами? — перебил Кайл.

Я ответила растерянно, сбитая с толку внезапным вопросом:

— Да, наверное.

— Мы по-прежнему друзья?

Я смутилась.

— Я… Ну да. По крайней мере я надеюсь. Не знаю, что случилось, с чего мы кинулись целоваться, почему ты взревновал, а я не пошла на свидание с Джейсоном. В смысле, знаю, но не пойму, почему сейчас. Ты меня понял? Целоваться с тобой мне… понравилось. Но ты по-прежнему ты, а я — это я. Мы по-прежнему друзья, разве что… немного ближе.

Кайл вздохнул с облегчением.

— Я даже испугался… Я не намеревался тебя целовать, само вышло. Оказалось, это потрясающе, я не хотел останавливаться. — Его глаза наконец встретились с моими, а пальцы принялись играть прядью моих волос. — Я снова хочу тебя поцеловать, прямо сейчас, но боюсь, что не смогу остановиться.

— А кто сказал, что я хочу, чтобы ты остановился? Я ответила на твой поцелуй. Не знаю, что это означает и кем это нас делает. Мы что теперь, влюбленная парочка? А что скажут предки? Хотя давно все уверены, что мы с тобой гуляем.

Кончиком языка Кайл провел по нижней губе. Я знала, он думает о том, как бы поцеловать меня, и опередила его. Я нагнулась — волосы шатром опустились и скрыли наши лица, и мир вокруг нас перестал существовать. Рука Кайла скользнула по моей, неловко замерла на плече и затем двинулась по спине. Он колебался, и я тоже. Поцелуй прервался, но наши губы едва разъединились. Мы глядели друг другу в глаза, и я видела — он думает об этом, хочет еще, но не решается. Я передвинулась — слегка, но достаточно, чтобы сильнее налечь на Кайла, уперевшись руками ему в грудь. Я видела такую позу в фильме и сейчас поняла ее смысл. Она интимна. Удобна, но двусмысленна.

Я чувствовала себя опытной. Взрослой. Искушенной. Полной желаний, которые сама не до конца понимала и не знала, что с этим делать. Я снова ощутила что-то плотное, торчащее у Кайла под шортами; его нерешительный взгляд говорил, что он болезненно воспринимает происходящее. Как поступить? Отодвинуться? В фильмах поцелуй легко и естественно переходит в соответствующий процесс. В «Настоящей крови» Эрик умело раздевал Сьюки, затем сцена менялась, он оказывался сверху, весь состоящий из бугрившихся мускулов, стройных линий и точных движений, и они занимаются любовью… трахаются… прекрасно понимая, что делают.

Я в отличие от них в этом уверена не была. Достаточно было увидеть Кайла без рубашки, чтобы я покраснела. Ощущение его тела под ладонями и пальцев на моей спине ниже лифчика порождало в животе щекотное покалывание. Но… остальное?

Я была не готова к этому.

Кайл, должно быть, почувствовал мое смятение или услышал, как громко застучало у меня сердце. Он отодвинулся подальше и сел, заставив меня сделать то же самое.

— Нелл, нам надо притормозить.

— Да… да. — Я вскочила на ноги и подобрала с травы футболку.

Она была мокрой от пота, поэтому я ее не надела. Мышцы сводило, поясница болела. Я потянулась, прогнувшись, вскинув руки над головой, ладонями к небу. Расслабившись, я поймала на себе взгляд Кайла. Он смотрел на меня по-мужски оценивающе. Пристально разглядывал. Я покраснела.

— Что? — спросила я, не сдержавшись.

— Ничего. — Взгляд Кайла метнулся в сторону, а я не могла отвести глаз от его блестящей от пота кожи, рельефных мышц, все еще заметного бугра под шортами спереди, отчего я покраснела еще гуще.

Помню, однажды мы с Джил уселись смотреть порнофильм, который она нашла в Интернете — из любопытства и от сознания, что такие фильмы смотреть нехорошо. Я обратила внимание, как выглядят мужчины — огромные, жилистые, волосатые и содрогающиеся. Это не было интересно, возбуждающе или красиво. Женщины казались… ненатуральными. Все вместе выглядело уродливо, шокирующе и даже пугающе. Мы выключили фильм, не досмотрев и до половины, и никогда о нем не говорили. Включив повтор «Берега Джерси», сделали вид, что те ужасные кадры вовсе не стоят у нас перед глазами.

И теперь, полгода спустя после неудачного порноэксперимента, я, с трудом отводя глаза от паха лучшего друга, гадала, похож ли он там на мужиков из фильма, не вывернет ли меня, когда увижу его обнаженным. И нужно ли нам вообще этим заниматься.

— Пора возвращаться, — напомнил Кайл. — Мы черт-те когда ушли.

Солнце уже садилось, когда мы побежали через поле к шоссе. Я трусила по тропинке, ведущей с холма, чувствуя на себе взгляд Кайла. Я не сомневалась — он смотрит на мою задницу. Решив не обращать внимания на мучительное смущение и горячий румянец, я изогнулась, чтобы бросить на него взгляд через плечо с видом скромным, но соблазнительным. Сбавив темп у подножия холма, я повиляла бедрами.

— Кайл, ты на меня смотрел, — негромко сказала я, когда он меня догнал.

— Ничего подобного. — Он пытался улыбнуться, но щеки порозовели, выдавая обман.

— Нет, смотрел. Ты разглядывал мою задницу.

— Я… — Он втянул голову в плечи и почесал сзади шею, после чего поднял на меня глаза и криво улыбнулся: — Знаешь, что? Да, разглядывал. О’кей? Пялился на твою задницу. А в чем проблема?

Я пожала плечами:

— Я не сказала, что для меня это проблема.

Я не собиралась признаваться, что мне это понравилось.

Примолкнув от некоторой неловкости, мы шли плечом к плечу. Первым нарушил молчание Кайл:

— Знаешь, я пытаюсь не пялиться на тебя уже целую вечность. Всякий раз, как выходим на пробежку, мне приходится бежать впереди, чтобы не смотреть на твою задницу и не видеть, как у тебя подпрыгивают груди. Даже в этом лифчике они у тебя здорово прыгают. Это, блин, очень отвлекает.

— Кайл! — Я едва не лишилась чувств, вспыхнув до корней волос, но отчего-то не удержалась от смеха.

— Что? Я тебе правду говорю! Ты моя лучшая подруга, неправильно пялиться на тебя, как на остальных девчонок. Я стараюсь не пялиться и на них, потому что это бесцеремонно и все такое, но ты — другое дело. Однако, черт побери, Нелл, на тебя трудно не смотреть. Ты очень секси!

Я остановилась и повернулась к нему:

— По-твоему, я сексуальная?

— Ты это прекрасно знаешь, Нелл Хоторн, и нечего напрашиваться на комплименты, — парировал Кайл. Улыбка растаяла, и он уставился на меня пристальным взглядом, серьезным и полным эмоций. — «Сексуальная» не совсем верное слово… Нет-нет, все наши парни считают тебя секси, кроме Томаса Эвери, потому что он голубой. Но я нахожу тебя красивой. Ты… прекрасна.

Мне стало неловко от столь пристального разглядывания и обжигающего взгляда, от которого начинало покалывать кожу.

— Спасибо.

Он считает меня прекрасной? Мысль, что для Кайла я не просто сексуальная, но и красивая, вызвала странное чувство, вроде необъяснимого острого испуга. Сердце готово было лопнуть от напряжения.

Мы направились домой. В какой-то момент наши руки соединились, а пальцы переплелись, будто так было всегда. Первым стоял дом Кайла — его мать у калитки проверяла почтовый ящик, зажав мобильник между ухом и плечом. Наверное, говорила с моей матерью.

Автоматические кованые ворота открылись, и она увидела нас, держащихся за руки. Брови миссис Кэллоуэй поползли вверх и едва не исчезли под волосами. Она замерла на полуслове с открытым ртом. Я сообразила, что волосы у меня сбились в мокрый от пота колтун и что мы с Кайлом оба без футболок. Губы снова закололо при воспоминании о поцелуе, и мне стало интересно, догадается ли миссис Кэллоуэй, что мы целовались. Может, она решит, что мы…

— Рейчел, я тебе перезвоню. Явились наши детки… рука об руку. Да, знаю. Уже. — Оливия Кэллоуэй отключила телефон и повернулась к нам: — Почему вас так долго не было?

Она взглянула на наши соединенные руки. Мы с Кайлом обменялись долгими многозначительными взглядами. Я демонстративно сжала его руку, показывая, что не собираюсь ее отпускать. Я не стыдилась этого и не пыталась ничего скрыть.

Кайл едва заметно кивнул мне и ответил матери:

— Мы отправились на пробежку и остановились поболтать на холме Келлера.

Миссис Кэллоуэй, прищурив глаза, окинула нас взглядом и отметила, что мы полураздеты и у меня спутанные волосы.

— Поговорить? Хм. А это как понимать? — Она показала на наши руки.

Кайл высоко поднял голову.

— Теперь мы пара.

Этого мы, собственно, пока не обсуждали, потому что начали целоваться, ни о чем конкретно не договорившись. Но я не стала напоминать об этом. Не здесь и не сейчас. Все равно мы пара, хотя и не подтвердили свои отношения, так сказать, делом.

— Понятно, — сказала миссис Кэллоуэй. — Значит, вы теперь пара. Вы уверены, что правильно поступили? Ведь вы еще так молоды!

Кайл нахмурился.

— Ты что, серьезно? У Кольта в шестнадцать лет была подружка, и что-то не припоминаю, чтобы вы хоть слово вякнули!

— Придержите язык, молодой человек, — строго оборвала его миссис Кэллоуэй. — Чтоб ты знал, мы ему много чего сказали. Примерно то же, что я сейчас тебе говорю. Если ты не слышал разговора, это не значит, что мы смолчали. Тебе тогда одиннадцать лет было. Мы с отцом не стали бы вести подобный разговор с Кольтом в твоем присутствии.

— Пожалуй, ты права, — вздохнул Кайл. — Но…

— Будьте аккуратнее, ясно? — прервала его мать.

— Мам, да мы же не… Мы еще не…

— А эту тему я вообще не собираюсь развивать, особенно в присутствии Нелл. Все, что я вам могу посоветовать на будущее, пойдете вы до конца или нет… будьте аккуратнее. И осторожнее, — отвернувшись, она сунула под мышку стопку свежей почты, но тут же снова повернулась к нам: — Не только в физическом плане, в эмоциональном тоже. Всю жизнь вы были лучшими друзьями. Если перейти границу, решившись на нечто большее… прежние отношения уже не вернуть.

Что-то в ее голосе и отсутствующем взгляде навело меня на мысль, что миссис Кэллоуэй знает это по личному опыту.

— Мы понимаем, мам. Об этом и говорили.

— Ну, хорошо, — и она направилась в дом.

Мы с Кайлом остались стоять на дорожке.

— Могло быть и хуже.

— Это пока только мама. Она позвонит отцу, он позвонит мне… В общем, настоящий мужской разговор обеспечен.

Я понимающе сморщилась:

— Меня дома, наверное, ожидает то же самое.

Кайл рассмеялся.

— Нам же вроде в детстве все очень понятно объяснили.

— На этот раз все будет иначе. В детстве нам объясняли, что есть что, что куда суют и почему. А сейчас… — Я не закончила фразы, не зная, как продолжать.

— А сейчас объяснят, почему мы должны подождать и какая ответственность ляжет на нас, если не удержимся.

— Вот именно, — согласилась я с облегчением. Кайл умело обошел все неловкие подробности.

Все-таки я еще не готова. Вообще не готова.

Но тут его руки легли мне на спину, Кайл заключил меня в объятия, и вдруг мысль о чем-то большем перестала так уж меня пугать.

Нечто большее… от нас не уйдет.

 

Глава 2

Хорошо, что я влюблена

Январь

У нас с Кайлом сложились спокойные, но трепетные отношения. В самом главном между нами ничто не изменилось. Как всегда, мы держались за руки в школе и целовались в коридорах, в его машине и на диване перед телевизором. Родители действительно провели с каждым из нас унизительный до обморока «разговор» о предохранении, не дав объяснить, что мы не продвинулись дальше поцелуев и о сексе еще толком не задумывались.

По крайней мере я. Кайл вроде бы понял намек, и я только рада была оставить все как есть. Мне нравилось целоваться. Мне нравилось обмениваться ласками на диване. Возможно, я не хотела принудительно переводить наши отношения из дружбы в любовь, не желая менять то, что приносило мне одну только радость.

На самом деле в глубине души я боялась. Может, отчасти я накрутила себя виденными ранее шоу и фильмами, где показывали секс. Я опасалась, что реальность не будет соответствовать ожиданиям, хотя понимала, что телевидение и фильмы нельзя считать отражением реальной жизни. Даже экранные поцелуи не похожи на настоящие, хотя разницу я не могла объяснить даже себе.

Я не могла рассказать об этом Кайлу. Я сомневалась, что он поймет, зато была уверена, что мои слова прозвучат глупо. Это казалось нелепым даже мне самой, но избавиться от страха не могла. Теоретически я знала, что первый раз для девушки вовсе не так уж приятен и даже болезнен. У многих девчонок в школе уже имелся сексуальный опыт, и подробности я узнавала от них. Взять хоть Бекку: поездка в ресторан с Джейсоном возымела именно тот эффект, на который я надеялась. С тех пор у них все шло прекрасно, они начали встречаться, и однажды вечером Бекка пришла ко мне раскрасневшаяся, взволнованная, сияющая и сдерживающая слезы.

Я усадила ее на свою кровать и прибавила громкость в телевизоре, чтобы «Дочки-матери» заглушали наш разговор. Я ждала, играя с завязками пижамных штанов, зная, что Бекка все объяснит, как только подберет слова. Бекка никогда не начинала говорить, не продумав наперед все, что скажет. В детстве она лечилась от заикания и в результате речевой терапии привыкла проговаривать про себя каждое слово и предложение. Порой создавалось впечатление, будто Бекка читает заготовленный текст, и эту ее особенность не все понимали.

Но я ее понимала, потому что дружила с Беккой, еще когда она ходила к логопеду. Я научилась терпеливо слушать, угадывать слова, которые она хочет произнести, и не торопить ее. Даже после речевой терапии Бекку торопить было нельзя. Она скажет, что хочет, когда будет готова, и не раньше.

— Я п-переспала с Джейсоном, — сообщила она. В минуты крайнего волнения Бекка все еще заикалась.

Я резко вскинула голову. Волосы упали мне на лицо и закрыли расширившиеся от волнения глаза. На лице Бекки играла полуулыбка, тугие черные кудри скрывали половину лица. Она покраснела, хотя через ее смуглую плотную кожу полуитальянки-полуливанки румянец пробивается с трудом.

— Что?! Что ты сделала? Серьезно? Когда? Где? Как это произошло?

Бекка намотала на палец упругий локон и потянула, что служило у нее признаком крайнего волнения.

— В точности как описывают, Нелл. Все было замечательно, неловко, неистово и поначалу немного больно. Примерно как щипок, ничего особенного, а после этого просто потрясающе. Джейсон был осторожен и очень нежен. У него это тоже было впервые. Правда, долго это не продлилось. Не как у Эрика со Сьюки, это точно. Но было хорошо.

— А кровь у тебя была? — спросила я.

Бекка кивнула:

— Чуть-чуть. Мы сказали родителям, что едем в «Грейт-лейкс кроссинг» за покупками, а сами пошли в гостиницу. Это не было спонтанным излиянием чувств. — Бекка озорно улыбнулась. — Второй раз было лучше и не так неловко.

Я нахмурилась:

— А что там неловкого?

— Помнишь, как ты в первый раз целовалась? По-настоящему, с ласками? Помнишь, как совершенно естественно все получилось, будто ты с рождения умела целоваться, но все равно тебя не покидало ощущение, что вам еще учиться и учиться? Ну, куда девать руки, и все такое? Так вот, здесь то же самое. — Она посмотрела в окно, за которым на зимнем ветру раскачивались ветви дуба, и я видела, что мыслями подруга в номере отеля, с Джейсоном.

Я молча сидела, наблюдая, как на экране Дженелл спорит с матерью.

— Ты чувствуешь себя другой? — наконец спросила я.

Бекка кивнула:

— Да. Совсем. Это трудно объяснить, но все теперь видится иначе. Физически я ничего особенного не чувствую — немного болит, и все, а вот душевно я стала старше. Мудрее. Хотя на самом деле, наверное, не так… Не знаю, сложно объяснить. Может, я наконец поняла, в чем состоит великая тайна.

— Ты внутренне уже была готова?

Бекка ответила не сразу.

— Наверное. Не знаю. Понимаешь, я этого хотела, честно. Мы говорили об этом несколько недель, планировали, когда и где. Сперва устроили романтический ужин… Но я боялась. И Джейсон тоже, правда, меньше моего.

В ее глазах читалась нерешительность.

— Бекка, он тебя заставил?

Она отвела взгляд, но тут же снова поглядела на меня.

— Немножко. Если бы это зависело от меня, я бы подождала еще немного.

Я не знала, что сказать.

— Но вы были осторожны?

Бекка энергично кивнула:

— Мария, моя двоюродная сестра, ей двадцать три года, сводила меня в клинику подобрать противозачаточные таблетки. И мы воспользовались… э-э-э… Ну, ты поняла. Контрацептивом.

— А твоя сестра может… меня тоже сводить?

Бекка посмотрела на меня.

— Я ее спрошу. Только ты подожди, пока не почувствуешь, что готова.

Она пару раз глубоко вздохнула, опустив плечи. Я крепко обняла ее.

— С тобой все нормально?

Бекка пожала плечами, покачала головой, но ответила:

— Да, наверное. Я сейчас сама не своя от волнения. Самой не верится, — отодвинувшись, она посмотрела на меня. — Я больше не девственница, Нелл. Я женщина.

Она засмеялась, но в смехе слышались слезы.

— Ты не была готова, да? — прошептала я.

Она бросилась в мои объятия.

— Н-нет. Но я люблю его, Нелл. — Она протяжно, прерывисто вздохнула, села прямо и вытерла лицо. — Люблю и не хотела разочаровывать. Мы не могли больше уклоняться от неизбежного, как делали столько времени.

— Что ты имеешь в виду?

— О, да ладно, Нелл. Ты знаешь, о чем я. Вы ласкаете друг друга, ласки становятся все более настойчивыми, ты понимаешь, к чему дело клонится, и приходится постоянно останавливать себя, прежде чем это случайно произойдет. Я правда хотела. Не думай, что Джейсон меня грубо принудил. Это не так. Я хотела, просто… не знаю, как объяснить.

— Кажется, я понимаю, — сказала я. — В наших с Кайлом ласках тоже наступает момент, когда мы вынуждены все прекращать, чтобы не зайти слишком далеко.

Бекка взяла меня за руку.

— Ну, так поступите так же, как мы. Поговори с ним об этом. Рано или поздно это все равно случится, значит, лучше договориться, чтобы все произошло на ваших условиях. Управляйте процессом, понимаешь?

Я кивнула, пытаясь справиться с нахлынувшими мыслями, переполнившими мою бедную голову. Бекка осталась у меня еще ненадолго, досмотрела «Дочки-матери» — сериал вдруг приобрел для нас новый смысл, и ушла домой.

После ухода подруги я долго не могла заснуть. Все, о чем я думала, — как трудно было оторваться от Кайла этим вечером. Я тонула в нем, забываясь в его поцелуях. Насколько легче было бы продолжать и позволить страсти захлестнуть нас!

Но я не хотела, чтобы у меня оставались сомнения. Я не хотела бежать потом к Бекке и рыдать, оттого что не была на сто процентов готова к сексу с Кайлом.

Однако где-то в глубине души меня мучил вопрос, а буду ли я хоть когда-нибудь полностью готова и вообще уместно ли говорить о стопроцентной готовности, когда речь идет о первом сексуальном опыте.

Две недели спустя, в пятницу вечером, я сидела на пассажирском сиденье Кайловой «Камаро». Мы ехали домой под густейшим снегопадом. По радио передавали нашу любимую песню, нашу песню — «Счастливчика» Джейсона Мраза, и я подпевала. Кайл сосредоточенно хмурился — фары дальнего света едва позволяли видеть дорогу сквозь сплошную снежную пелену. С черепашьей скоростью мы ползли по раскисшей дороге, которую он знал как свои пять пальцев.

— Снег, блин, валит как сумасшедший, — сказал Кайл. — В трех шагах ничего не видно, задние покрышки вообще не держат.

— Может, остановимся и переждем? — предложила я.

— Да ну, зачем. Уже почти приехали. Просто не будем торопиться.

Я округлила глаза — нечего было и спрашивать. Я знала, что он не захочет останавливаться. На повороте задние колеса занесло. Кайл чертыхнулся. Вглядевшись в снежную круговерть, я поняла, чего он испугался: посреди дороги стояла, раскорячившись, здоровенная оленуха. В свете фар ее глаза отливали зеленоватой синевой и серебром. Неподвижно застывшая, она увеличивалась в размерах с каждой секундой. Кайл, бормоча ругательства, переключил передачу, пытаясь заставить машину слушаться руля, но «Камаро» потеряла управление.

— Уйди с дороги, зараза ушастая! — заорал Кайл, пока нас несло на оленуху.

Он специально учился вождению в гололед, поэтому надавил на тормоз, дождался, пока машина пошла юзом, и тронул газ. «Камаро» в третий раз совершила полный оборот, уже завязая в грязной каше из гравия и снега, и передом мы сбили животное. Машина содрогнулась от удара. Я закричала и вцепилась руками в приборную панель, но не успела отвернуться, когда ее отбросило назад. Подергав ногами, оленуха повалилась на бок. Кайлу, наконец, удалось остановить машину. Фары освещали лежащее без движения посреди дороги животное и сплошную стену снега. Мы тяжело дышали. Кайл вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев.

Я судорожно вздохнула. Кайл поймал мой взгляд, и мы захохотали, почти истерически. Я перегнулась через рычаг переключения передач и обняла Кайла за шею, дрожа от прилива адреналина. Ремень безопасности врезался в грудь, я его отстегнула и прижалась к Кайлу. Он поставил машину на паркинг и притянул меня к себе. Я неловко перелезла через консоль и уселась ему на колени верхом, не разжимая объятий. Он нежно приподнял мое лицо и поцеловал долгим, горячим поцелуем.

Я забыла обо всем на свете, растворившись в этом поцелуе. От адреналина кровь кипела в жилах раскаленным металлом. Я запустила пальцы в шевелюру Кайла, затем впилась ему в плечи. Я ухватилась за его рубашку, и ладонь скользнула под хлопковую ткань, замерев на гладкой коже. От жара его тела у меня перехватило дыхание. Меня будто электрическим разрядом поразило от этого прикосновения.

И тогда он коснулся меня. Боже мой… Его пальцы проникли под куртку, под блузку и принялись гладить разгоряченную спину. Выгибаясь от его ласк, я почувствовала, как его язык проник в мой рот и коснулся моего, и у меня закружилась голова. Я забылась, тонула в чудесных ощущениях. Руки сами потянулись к рельефному прессу и крепким мышцам груди. Кайл повторил мое движение — его пальцы скользнули по моему телу и принялись кружить по животу. Поцелуй прервался, хотя губ мы не отрывали, смотрели друг на друга во все глаза, и нас наполняло жгучее нетерпение. Я затаила дыхание, когда он прикусил мою губу, повел ладонями вверх и глубоко вздохнул, когда коснулся моего кружевного лифчика.

Соски от прикосновения напряглись. Я не отстранилась, молчаливо разрешая трогать меня и дальше. Руль уперся в спину, когда я сдвинулась назад, перенеся основной вес на колени Кайла. Он колебался, держа руки у меня на груди. Я видела, как он жаждет этого. Ему хотелось трогать мою обнаженную кожу, а мне захотелось ему это разрешить. Мне нравились его ласки, нравился жгучий восторг от ощущения его рук на моем теле.

Я запустила руку под блузку и сбросила лямки лифчика с одного плеча, потом с другого. Кайл осторожно взялся за края чашечек и потянул бюстгальтер вниз, высвободив грудь. Блузка все еще болталась на мне, куртка была распахнута. Обогреватель по-прежнему работал на полную, согревая нас и без того разгоряченных. Я на ощупь выключила его и снова посмотрела на Кайла. Он напряженно глядел на меня из-под полуопущенных век. Желание боролось в нем с рассудком.

Во мне шла такая же борьба. Я хотела этого с Кайлом. Здесь и сейчас. Я хотела его, остальное потеряло значение. Внутренний голос настойчиво напоминал о разговоре с Беккой пару недель назад — я отмахнулась от непрошеного воспоминания. Руки Кайла блуждали по моему телу и возвращались к грудям. Он высвободил их из чашечек и нежно ласкал.

Я выпуталась из куртки и, не давая себе времени передумать, стянула блузку. Кайл судорожно вздохнул, на губах заиграла возбужденная улыбка.

— Боже, как ты хороша, — выдохнул он, разглядывая мою светлую кожу, более темные ареолы и розовые пуговички сосков.

Я прикусила губу, когда он накрыл мою грудь ладонью и начал кружить большим пальцем вокруг соска, заставив меня зажмуриться в приливе наслаждения, и вдруг почувствовала себя совершенно беззащитной. Стыд боролся во мне с желанием. Я хотела этого. Мне это нравилось. Это же нормально? Кайл мой бойфренд и лучший друг, я его люблю.

Последняя мысль вызвала шок. У меня вырвался беззвучный вздох. Я люблю Кайла? А люблю ли я его? Сердце замирало и сладко болело всякий раз, как он оказывался рядом, я боялась расстаться с ним. Это же любовь, верно? Я хотела быть с ним все время, каждую секунду…

— Хотел бы я сейчас увидеть тебя всю, — сказал Кайл, лаская мою грудь.

Сотрясаясь от желания, я тоже хотела, чтобы он увидел меня всю. Но здесь, сейчас? Вот так? Я открыла рот, собираясь заговорить, когда Кайл меня опередил.

— Но, конечно, не здесь, — скрипнул он зубами, зажмурившись. — Не буду лгать, Нелл, я тебя хочу.

Он убрал руки. Я едва не заплакала, лишившись его прикосновения к моей коже. Я подтянула лифчик и уложила груди в чашечки, но не стала надевать блузку. Взгляд Кайла был ясным и настойчивым.

— Я тоже тебя хочу, — сказала я.

— Но давай все сделаем правильно. Обставим по-особенному, — проговорил он, борясь с собой.

При этих словах у меня сжалось сердце. Я нагнулась и поцеловала Кайла, нежно коснувшись его лица руками.

— Вот почему я тебя и люблю, — вырвалось у меня шепотом.

Он замер. Расширенные глаза впились в меня.

— Что?

Я прикусила губу, испугавшись, что поспешила с признанием.

— Я… — закрыв глаза, я подыскивала правильные слова, но в конце концов решилась: — Я сказала, вот почему я тебя люблю. Это правда, Кайл, я люблю тебя.

Его руки скользнули по моей талии и принялись поглаживать вверх и вниз спину, прежде чем опуститься на бедра знакомым, чувственным, изумительным движением. Вот бы они там и оставались, желательно навсегда! Ощущение его ладоней на бедрах у самого пояса джинсов было таким прекрасным…

— Я пока промолчу, — буркнул он и нахмурился. — Не хочу, чтобы ты решила — я признался, потому что ты сказала. Но я тебя люблю.

У меня в голове будто сверкнула молния.

— Любишь?

Он кивнул, водя большими пальцами у меня по бедрам.

— Да.

Я улыбнулась и нагнулась к нему для нового поцелуя.

— Хорошо. Ты и должен меня любить.

Кайл рассмеялся мне в губы.

— О, еще как люблю. — Он провел ладонями по моим бокам, и я выгнула спину, чтобы ему было легче добраться до грудей. — Особенно их. Я их очень люблю.

Тут уже я засмеялась.

— Да ладно? Особенно их? А может, только их? Ты меня за сиськи любишь?

— Хм. — Он притворился, что обдумывает мои слова. Ладони снова скользнули по бокам, и я почувствовала знакомую хватку на ягодицах. — И это. Это я тоже люблю.

Я запустила руки ему под рубашку и ущипнула за соски. У Кайла вырвался смешной писк.

— А ну, еще раз попробуй, сладострастник!

Он засмеялся и обнял меня, прошептав в волосы:

— Я дразнюсь, Нелл. Я люблю тебя всю, такую как есть.

Я подняла лицо и поцеловала его в подбородок.

— Знаю. Я тоже дразнюсь.

Кондиционер был выключен, в машину понемногу проникал холод. Кожа у меня покрылась мурашками. Кайл это почувствовал и подал мне блузку, одновременно включив отопление. Я слезла с его коленей и оделась.

— Интересно, оленя мы насмерть ухайдакали? — сказал он.

Я вгляделась в силуэт оленухи, еле различимый за засыпанным снегом капотом.

— Лежит неподвижно, — сообщила я, застегивая молнию на куртке. — Проверим?

— Я сам посмотрю, — сказал Кайл. — Сиди в машине.

— Еще чего! — возмутилась я. — Я тоже хочу!

Он покачал головой, подавив смешок. Мы выбрались из машины — ноги сразу утонули в пушистом снегу. Снежные хлопья таяли на носу, опускались на волосы, осыпая холодной белой пудрой. Скрестив руки на груди, я прижалась к Кайлу. Не доходя нескольких шагов до оленя, он остановился и положил мне руку на плечо, удерживая на месте, после чего сам снова двинулся вперед. Возникло напряженное молчание. Позади тихо работал мотор в машине, и свет фар заливал нас ярким светом, пронизывавшим темноту зимнего вечера.

Я смотрела, как Кайл с опаской приблизился к животному и осторожно коснулся его бока краем ботинка. Реакции не последовало. Я с облегчением выдохнула. Кайл присел и тронул оленуху еще раз, после чего с удивлением обернулся ко мне:

— Слушай, она живая. Еще дышит.

— Что будем делать? — спросила я. — Нельзя же ее здесь оставлять.

Он ошарашенно пожал плечами.

— Может, она без сознания или у нее какие-нибудь повреждения… Нелл, я не знаю.

В этот момент оленуха задергала ногами, по телу прошла крупная дрожь, она шумно фыркнула. Кайл отшатнулся, выругавшись от испуга, а животное дико забилось, проворно подобрало под себя ноги, вскочило и отошло на несколько шагов в сторону. Остановившись, оленуха уставилась на нас полными скорби глазами, прядая ушами. Кайл сидел в снегу по пояс, а оленуха, видимо, наглядевшись на нас, вдруг поскакала через дорогу и исчезла в лесу.

— Черт! — сказал Кайл, поднимаясь и отряхиваясь. — Вот напугала, зараза. По-моему, я даже штаны намочил.

Я так хохотала, что мне пришлось ухватиться за Кайла, чтобы не упасть.

Остаток пути мы проехали без происшествий, но воспоминание о минутах, которые мы провели в машине, не шло из головы ни у меня, ни у Кайла. Мы не обменялись на прощание привычным долгим поцелуем. Теперь я знала силу влечения, и сейчас, когда возбуждение спало, понимала, что еще не готова. Вряд ли готов и Кайл.

 

Глава 3

Поездка в гостиницу

День Святого Валентина

После уроков я нервничала и была рассеянна, думая только о том, что приготовил для нас Кайл. Сегодня день Святого Валентина, и я знала — он что-то затевает. Он уже намекал на нечто особенное. Мы осторожничали уже пару недель — поцелуи не затягивали и себя контролировали. Мы оба знали без слов, что если не сдержимся и увлечемся, то не захотим останавливаться.

Рано или поздно нам придется об этом поговорить. Я это знала, Кайл тоже. Но мы избегали разговора. Это было довольно странно — мы же молодые, гормонам полагается играть, я не сомневалась, что Кайл тоже хочет сближения… Но мы боялись. Наверное, потому что знали — придется окончательно перейти некую важную границу.

На всякий случай я сходила в клинику с двоюродной сестрой Бекки за противозачаточными и принимала их уже неделю. Кайлу я, впрочем, об этом не сказала — как-то не представилось подходящего момента.

Наконец закончился шестой урок, и я встретилась с Кайлом у машины. Он с улыбкой открыл дверцу и захлопнул ее за мной.

— Ты скажешь, что вечером-то будет? — не выдержала я.

Он наморщил лоб якобы в недоумении.

— Вечером? А что вечером?

Я смотрела на него, гадая, то ли он шутит, то ли я неправильно поняла намеки.

— Прикалываешься, что ли?

Уловив угрожающие нотки в моем голосе, он захохотал.

— Шучу, конечно. Но о вечере я тебе не скажу. Предки знают, что мы вернемся поздно, я уже договорился. Сегодня нам дозволяется гасить огни в два часа ночи.

Я искоса посмотрела на него.

— В два? А ты до двух-то продержишься, Кайл?

Он покраснел.

— Может, и продержусь.

Я глубоко вздохнула, видя, что придется поднять тему, которую он обходит молчанием.

— Насчет вечера… Мы… раз мы сегодня допоздна в городе, значит, ты собираешься… ну… — Я не смогла договорить до конца.

Кайл тронул с места, покусывая губу. Вскоре мы остановились на красный свет, и Кайл взглянул на меня.

— Слушай, я знаю, к чему ты ведешь, и… Я кое-что подготовил. На случай, если мы захотим. Но нам не обязательно… Мне хочется, чтобы все было… правильно.

— Что значит — ты что-то подготовил?

Краска на его щеках стала ярче.

— Заказал номер в гостинице «Красная крыша», рядом с рестораном, где мы будем ужинать.

Я попыталась пошутить:

— А вы не слишком самонадеянны, мистер Кэллоуэй?

Кайл улыбнулся, хотя шутка вышла несмешной.

— Я… на всякий случай.

В этот момент меня поразила одна мысль, и я выпалила:

— Кайл! Слушай, а вдруг мы не готовы, раз даже спокойно говорить об этом не можем?

Он нервно засмеялся.

— Да, мне это тоже приходило в голову.

— Мы идем на это только потому, что наши друзья уже… того?

Кайл взглянул на меня с раздражением:

— Нет! Джейсон рассказывал о них с Беккой, Аарон и Кайла тоже спят друг с другом, но — нет, Нелл, нет. И нам не обязательно что-то делать. Я просто хотел обеспечить нам потенциальную возможность.

Я засмеялась — скорее над собой, чем над чем-то еще.

— Не знаю, растрогаться, что ли, такой предусмотрительностью, или обалдевать от того, что ты возомнил, будто у нас все произойдет.

— Ничего я не возомнил, — отрезал Кайл почти зло. — Я… Хорошо, да, я возомнил. Я хочу быть с тобой. Ну и что ж, если мы еще очень молоды, я ведь люблю тебя и считаю, что мы готовы.

Я смотрела на него во все глаза: он все сказал!

— Нам уже по шестнадцать, Кайл, — шевельнула я бровью. — Кстати, признаваться в любви вроде принято за романтическим ужином. В пылу ссоры весь эффект теряется.

— Разве мы ссоримся?

Я пожала плечами:

— Типа того, не знаю. Я не хочу ссориться.

— Я тоже. Ты, наверное, права, но так уж вышло. Я люблю тебя. Я уже несколько недель хотел тебе сказать об этом, но трусил. Собирался открыться вечером. Даже записал признание… Накатал, можно сказать, шпаргалку.

Он достал из кармана сложенный линованный листок с неровными краями, вырванный из блокнота.

«Я знаю, мы очень молоды, — значилось там. — Многие скажут, что мы еще дети или слишком юны, чтобы знать, что такое любовь, но мне наплевать на такие разговоры. Я знаю тебя всю жизнь. Мы все переживали вместе, все трудности делили пополам. Вместе учились ездить на велосипедах, плавать, водить машину, вместе завалили алгебру в восьмом классе (помнишь этого гада, мистера Дженкинса? Сколько раз в той четверти нас вызывали в учительскую?). А сейчас мы вместе учимся любить. Не думай о том, кто и что скажет. Я тебя люблю и всегда буду любить, что бы ни готовило нам будущее. Я буду любить тебя вечно.

Твой любящий бойфренд Кайл».

Я перечитала записку несколько раз, не замечая, что плачу, пока что-то не шлепнулось на мятую, много раз сложенную страницу, оставив мокрое, быстро синеющее пятно. Признание все изменило.

— Я люблю тебя, Кайл, — засмеялась я, всхлипывая. — Какое прекрасное письмо! Такое чудесное… Спасибо.

Он пожал плечами:

— Это правда. Может, не самый романтический способ признаться в любви, но…

— Все замечательно, Кайл. — Я сложила листок и убрала его в кошелек, в отделение для купюр.

Это послание стало для меня самым большим утешением и самым трагическим воспоминанием.

В ресторане, который выбрал Кайл, оказалось удивительно людно — даже при наличии брони на места мы ждали почти час, пока освободится наш стол. В зале сидели десятки пар — от наших ровесников до пожилых супругов. Мы не торопясь съели по салату, супу и отдали должное горячему и десерту — огромной порции чизкейка.

Мы были странно спокойны теперь, когда объяснение в любви ушло с повестки дня, и весело обсуждали все на свете — от учителей до слухов, кто в школе с кем спит, а кто нет. Наконец Кайл заплатил по счету, и мы вернулись к машине. Покинув парковку, он медленно, в плотном потоке, поехал по городу — просто так, убивая время, давая нам возможность поговорить, прежде чем решим, ехать в отель или нет.

Болтая, мы кружили по грязным переулкам и через полчаса выехали снова на главное шоссе, которое вело к гостинице. Кайл взял меня за руку.

— Хочешь домой? В киношке сегодня хорошие фильмы, давай сходим. — Он нервно перехватил руль, когда мы стояли на светофоре, повернулся ко мне и серьезно сказал: — Или можем поехать в гостиницу.

Время принятия решения.

О Боже. Его карие глаза влажно блестели, напоминая посыпанное корицей мокко — с крошечными топазовыми точками и рыжими крапинками. Он был так серьезен и мил, предлагая, но не настаивая. Когда впереди показалась красная черепичная крыша отеля, я сжала руку Кайла и сказала, проглотив комок в горле:

— Давай в гостиницу.

Мы по-прежнему изъяснялись обиняками, используя кодовые слова — «давай в гостиницу», то есть «давай займемся сексом». От этой мысли я покраснела, но тут же взглянула на Кайла, на его уложенные «иглами» волосы, волевой подбородок, высокие скулы и мягкие губы. Длинные черные ресницы часто трепетали, но он, сверкнув белыми зубами, улыбнулся весело, хотя и нервно. Волнение немного отступило. Сердце по-прежнему бешено колотилось. Трепет в груди лишь усилился, когда мы оставили машину на парковке и подошли на ресепшен.

Там нас встретила довольно пожилая женщина, седеющая блондинка с серо-голубыми все понимающими глазами. Она оглядела нас с ног до головы, будто раздумывая, рискнем ли мы продолжить, и неодобрительно поджала губы, подавая Кайлу карту-ключ. Было видно, что она хочет что-то сказать, однако она промолчала, и мы с Кайлом, сдерживая смех, поднялись на лифте на третий этаж.

— Господи, настоящий допрос третьей степени, — не выдержав, фыркнул Кайл.

— Да уж, — согласилась я. — По-моему, она поняла, чем мы собираемся заняться, и это ей очень не понравилось.

— Еще бы не поняла, — отозвался Кайл. — Есть только одна причина, по которой шестнадцатилетние без всякого багажа снимают номер в отеле на четырнадцатое февраля.

— Думаешь, она всем расскажет?

— А что она может сказать? Мы же не сбежали из дому.

Я не нашлась с ответом и молча согласилась. Мы подошли к двери с номером 313, Кайл вставил карту в замок — тоненький сигнал прозвучал неожиданно громко в тихом коридоре — и загорелся зеленый огонек. Кайл распахнул дверь и первой в темную комнату впустил меня, крепко держа за руку.

Он щелкнул выключателем, и номер осветился неприятно ярким, режущим светом. Кайл, видимо, тоже счел здешнее освещение слишком сильным и поспешил включить бра у двуспальной кровати. Я погасила верхний свет, и мы вздохнули с облегчением.

Кайл присел на краешек кровати, теребя галстук. Я улыбнулась — он был так хорош в черном костюме и черной рубашке с ярко-розовым галстуком. Кайл расстегнул пиджак и потер ладони о колени.

Я облизнула губы, тиская подол кораллового платьица без рукавов. Наши взгляды нечаянно встретились и сразу же метнулись в сторону. Теперь, когда мы были одни в номере отеля, волнение вернулось с новой силой.

Дома у меня или у Кайла, в машине в безлюдных переулках, везде, где целовались, меня не покидало опасение, что нас могут увидеть. Переулки регулярно патрулировали шерифы округа, дома всегда был кто-нибудь из родителей. Сейчас мы впервые оказались по-настоящему одни, и никто не мог нам помешать.

Мое сердце билось так сильно, что Кайл наверняка слышал его на другом конце комнаты.

Я снова посмотрела на Кайла. Он провел языком по нижней губе, я почти бессознательно повторила это движение, и вдруг Кайл сорвался с кровати и обнял меня, не успела я опомниться. Большая сильная ладонь прижалась к моей щеке, другая рука легла на талию, где начинался более крутой изгиб. Но Кайл не сразу поцеловал меня. Он колебался, оставив какой-то дюйм между нашими губами, глядя мне в глаза горячо и нежно.

— Боишься? — прошептал он, обдавая губы теплым дыханием.

Я едва заметно дернула плечом.

— Немного.

— Можем уйти, если хочешь.

Я помотала головой.

— Я хочу быть здесь, с тобой.

Я потянулась к его волосам. Пальцы прошлись по нагеленным «колючкам», оказавшимся мягкими, несмотря на свою колкость, ладони коснулись его затылка, и я потянула Кайла к себе для поцелуя.

— Давай начнем с этого, — чуть отодвинувшись, предложила я. — Не будем спешить.

— Я так и хотел.

Мы целовались посреди номера, касаясь лиц кончиками пальцев, тиская друг друга в объятиях. Мы не хотели торопиться. Я чувствовала, как колотится сердце Кайла — моя рука лежала у него на груди. Сознание, что он взволнован не меньше моего, придавало смелости.

Я отстранилась, прервав поцелуй, встретилась взглядом с Кайлом и стянула с его плеч пиджак, который упал на ковер. Я обеими руками уже распутывала узел галстука. Стянув гладкую шелковую ленту, я отправила ее к пиджаку. Кайл ждал, пристально глядя мне в глаза. Помучившись с крохотной верхней пуговицей, я наконец расстегнула ее с нервным смехом. Кайл тоже засмеялся, положив ладони мне на бедра. Мы не отводили взглядов, пока я дрожащими руками расстегивала на нем рубашку по одной пуговке. Наконец, рубашка распахнулась, обнажив белоснежную майку, обтягивающую мускулистый торс. Я взяла Кайла за руку и расстегнула манжету, затем другую и стянула рубашку за рукава. Она тоже спланировала на пол, к нашим ногам.

Он потянулся к молнии на моем платье, но я его остановила. Я еще не закончила. Я решила все сделать правильно, как себе это рисовала. Я много раз мысленно представляла эту минуту: медленно раздев его, подожду, пока он расстегнет мое платье, и оно соскользнет на пол. Правда, дальше этого мое воображение не заходило.

Он сбросил обувь и снова встал смирно и выжидательно, робко улыбаясь. Я облизнула губы, глядя, как его глаза следят за моим языком, взялась за его майку, помедлила и потянула ее вверх, обнажая тело дюйм за дюймом. Кайл поднял руки, и мы вместе избавились от майки, и он остался стоять посреди комнаты, полуобнаженный, в своей победоносной красоте.

Оставалось самое для меня непростое. Глубоко вздохнув, я потянулась к ремню. Глаза Кайла расширились, пальцы впились в мои бедра, сжимая плоть сквозь ткань платья. Руки у меня тряслись, как листья на ветру, когда я справилась с пряжкой, вытянула свободный конец ремня и взялась за пуговицу. Кайл задержал дыхание и втянул живот, когда я расстегнула пояс; его глаза на секунду закрылись, когда я повела вниз замочек молнии. Брюки упали на щиколотки. Кайл переступил через них. Плотно сидящие эластичные «боксеры» спереди были сильно натянуты. Мы оба покраснели и отвели взгляды.

Кайл поцеловал меня, обнимая.

— Моя очередь, — прошептал он.

Я кивнула, и сейчас уже мое сердце бешено билось в груди. С меня снимать требовалось гораздо меньше. Он провел ладонями по моим обнаженным плечам, отчего кожа покрылась мурашками. Я задержала дыхание, когда он сжал в пальцах замочек молнии, и закусила губу, изнемогая, когда Кайл потянул его вниз. Шепот пальцев на коже, а через мгновение платье лежит веером вокруг моих ног, оставив меня перед Кайлом в лифчике и трусиках.

Он уже видел меня в бикини, но на этот раз все отчего-то было иначе.

— Ты красива, Нелл, — в тишине его шепот казался отрывистым дыханием.

— Ты тоже.

Кайл покачал головой и улыбнулся уголком рта. Пальцы бродили по моим плечам, играя с лямками бюстгальтера. Улыбка исчезла, когда я завела руки за спину, чтобы расстегнуть лифчик. Кайл остановил меня, придержав за руки.

— Ты уверена? — Он ловил мой взгляд, и в глазах у него читались нежность и нерешительность.

Нерешительность. Внутренний голос бормотал о сомнениях, но я велела ему замолчать.

Я кивнула в ответ. Кайл положил мои руки себе на плечи и сам взялся за крючки бюстгальтера. Некоторое время он возился, высунув от напряжения кончик языка. Я подавила смех, уткнувшись ему в плечо.

— А ну тебя, — буркнул он. — Я же никогда этого не делал!

— Знаю, — сказала я. — И это очень мило.

Он тихо зарычал, освободив один крючок, затем второй, чертыхнулся на третьем и взялся за четвертый.

— Это не должно быть милым, — огрызнулся он, заглядывая мне за спину через плечо в попытке разглядеть, что он делает. — Это должно возбуждать и настраивать на эротичный и романтичный лад.

Я посмеивалась, пока он слал проклятия, воюя с последним крючком и петелькой. Наконец застежка поддалась, и мой смех сразу утих, сменившись волнением и желанием. Я хотела этого. Нервничала и немного боялась, но хотела. На всем свете не было никого, с кем я могла бы представить себя сейчас, кроме Кайла.

Лифчик полетел в кучу одежды на полу. Кайл отступил на шаг, чтобы поглядеть на меня. Я переступила с ноги на ногу под его пристальным взглядом. Я знала, что он считает меня красивой, и в принципе не стеснялась своей наготы, но откровенное разглядывание трудно было вытерпеть непринужденно.

Оставалось немного. Я прикусила губу, набираясь смелости. Большими пальцами Кайл оттянул резинку своих трусов; я повторила его движение.

— Вместе? — уточнил он.

Я кивнула — голос вдруг пропал. После секундного колебания Кайл сдернул трусы до колен и вышагнул из них. Я замерла, не в силах двинуться, парализованная видом обнаженного мужского тела.

Настал черед Кайла неловко переминаться под моим взглядом. Он был прекрасен. Мне не с чем было сравнивать, но там он был большой и вовсе не похожий на незабываемых персонажей фильмов для взрослых. Кайл был пропорционально сложен, и его гордо вздымающийся член словно манил меня.

Я очнулась от голоса Кайла:

— Мы же договорились — вместе!

— Извини, — сказала я, — увидела тебя и…

Договорить я не смогла.

Кайл поднял голову, повел плечами и выгнул пальцы, стараясь обрести уверенность. Он шагнул ко мне, и я заставила себя расслабиться.

— Может, ты и мои тоже… — вдруг предложила я, пугаясь собственной смелости.

— С радостью.

Его ладони легли на излюбленное место — изгиб моих бедер.

На мне были красные кружевные трусики, подходящие к бюстгальтеру. Пальцы Кайла двинулись по экватору ягодиц, идя по эластичному кружевному краю. Задохнувшись, когда он потянул трусики вниз, я заставила себя не закрывать глаза и смотреть на него, пока он ласкал мои ягодицы.

Я вильнула бедрами, и кружевной лоскуток упал на пол. Мы остались обнаженными. Сердце выбивало дикую барабанную дробь, отдаваясь гулом в ушах. Я дрожала с головы до ног от страха, волнения и желания. Прикосновения Кайла к обнаженным бедрам и талии жгли словно угли, горячее бедро прижималось к моей ноге. Задев сосками его грудь, я почувствовала, будто меня пронзили маленькие молнии. Руки скользнули по моей спине и, осмелившись, спустились на ягодицы, гладя и разминая — довольно сильно, но я не возражала.

Мои руки двинулись сами, огибая бугры мышц на его спине, следуя выступам и впадинам его позвоночника. Кайл шумно втянул воздух, когда я тронула его ягодицы, с удовольствием ощутив их прохладную упругость. Подражая ему, я сжала их и слегка запустила ногти в твердые полушария.

Что-то уперлось мне в живот. Опустив глаза, я увидела его эрекцию. Из крошечной дырочки сверху выступила прозрачная жидкость.

Подняв голову, я увидела, как расширились глаза Кайла, когда моя рука нырнула между нами. Он перестал дышать, когда мои пальцы коснулись его.

— Боже, Нелл… отпусти. Слишком рано.

Я послушалась и погладила Кайла по груди, а потом, надавив на затылок, привлекла к себе для поцелуя. Тлеющее пламя обычных поцелуев вырвалось обжигающим жаром. Я прижималась к Кайлу, ощущая твердость его плоти и мягкость моей, распаляясь от близости его разгоряченного мускулистого тела.

Он теснил меня к кровати. Я легла на спину и, извиваясь, отползла к изголовью. Волнение вернулось, когда Кайл лег сверху.

— Ты уве… — начал он.

— Уверена, — перебила я. — Я нервничаю и боюсь, но хочу этого больше, чем боюсь. — Закусив губу, я призналась: — Я принимаю противозачаточные. Уже неделю, на всякий случай.

Глаза Кайла расширились.

— А почему ты мне не сказала?

Я пожала плечами:

— Не знаю, как-то к слову не пришлось. Стеснялась, наверное.

Кайл легко вскочил с постели и, покопавшись в пиджаке, достал бумажник, откуда извлек два презерватива и положил их на тумбочку у кровати.

— У меня вот что есть.

— Ты уверен? — спросила я. Теперь, как мне казалось, нервничал Кайл.

— Да, уверен. Я тоже немного нервничаю — не хочу сделать тебе больно или как-нибудь не так.

— Ты не можешь ничего испортить или сделать мне больно. Только… давай не спешить, хорошо?

Он кивнул и разорвал пакетик с презервативом, который надел и раскатал по фаллосу.

Затем Кайл встал надо мной на четвереньки, упираясь ладонями по бокам от моего лица, колени между моих, испытующе глядя на меня.

Я потянула его к себе, положив руки на спину, и приподнялась для поцелуя. Привычное теплое ощущение укротило наш страх — по крайней мере стало значительно легче. Кайл медленно вдвинулся в меня.

Я почувствовала натяжение, затем резкий и быстрый щипок. Я вздрогнула, и Кайл замер. Он дышал неровно, я ощущала напряжение его мышц. Я закусила губу, чувствуя, как колючая боль проходит, сменяясь ощущением неизведанной прежде наполненности. Я взяла его за ягодицы, побуждая Кайла двигаться.

Вскоре он остановился, застонав.

Не было фейерверков, криков и диких потных судорог, но все равно это было прекрасно.

Кайл встал, ушел в ванную и скоро вернулся. Я положила голову ему на грудь. Минуты текли в молчании. Кайл был твердым и горячим; лежать с ним рядом обнаженной было удивительно приятно, едва ли не лучше того, что произошло.

По щеке покатилась слеза и капнула Кайлу на грудь. Не знаю, откуда она взялась и что означала. Я заморгала, не желая, чтобы Кайл подумал, будто мне не понравилось.

— Ты плачешь? — спросил он.

Я кивнула, дав волю слезам.

— Это не… я не расстроилась, это просто от эмоций.

— От каких?

Я пожала плечами:

— Трудно объяснить. Я уже не девственница. Мы уже не будем такими, как прежде. Не то чтобы я хочу что-то вернуть, все было замечательно. Но это, по-моему, важно.

— Я понимаю, о чем ты.

Я подняла голову и поглядела на него.

— Я люблю тебя, Кайл.

— Я тоже тебя люблю, Нелл.

Второй раз оказался невероятным. Внизу живота разгорался живой огонь, я готова была взорваться или, наоборот, схлопнуться. Правда, я испытала это одна, но это уже другое дело.

Интересно будет дойти до этого момента одновременно с Кайлом.

 

Глава 4

Предложение руки и сердца. Дерево рухнуло

Август. Два года спустя

Если наши родители и знали, что мы с Кайлом часто занимаемся сексом, они ничем этого не показывали. Разумеется, мы соображали, когда и где уединяться. Два или три раза в неделю мать Кайла ходила в клуб по интересам — для тех, кто собирает вырезки в альбом; его отец почти безвылазно работал в Вашингтоне, поэтому мы встречались в основном в комнате Кайла. Мои родители бывали дома чаще, но их не интересовало, сколько времени я провожу в доме Кайла. Конечно, мы говорили, что занимаемся, делаем домашние задания или смотрим фильмы. Мы действительно все это делали, только не в таком объеме, как говорили родителям.

Когда с разницей в два дня нам исполнилось восемнадцать лет, наши родители решили вместо экстравагантной вечеринки подарить нам уикенд в коттедже на берегу озера, к северу от нашего городка. Мы просили об этом все лето, а они отвечали, что подумают. Мы почти пали духом, когда нас вызвали для разговора.

— Вам теперь по восемнадцать, вы уже официально взрослые, — начал отец Кайла в качестве вступления. — Встречаетесь целых два года. Мы понимаем смысл этой поездки… и ничего не имеем против. Сами были молоды.

Всем стало неловко, но папаша Кайла откашлялся и продолжал хорошо поставленным голосом опытного конгрессмена:

— Суть дела в том, что мы решили отпустить вас в эту поездку вдвоем, и по этому поводу я обязан кое-что сказать. Пусть это неудобно и интимно, но обговорить необходимо. Вы уже не подростки, вы теперь взрослые люди и несете определенную ответственность. Вам дали хорошее воспитание, чтобы вы выросли умными и умели принимать правильные решения. У нас уже были разговоры на эту тему, но я считаю нужным повторить это вам обоим.

— Говори уже, пап, — вздохнул Кайл.

— Мы призываем вас быть осторожными. Предохраняйтесь! — Мы с Кайлом переглянулись, но промолчали. — Я человек заметный, твой, Нелл, отец тоже на виду. Вы обязаны отнестись к этому со всей серьезностью. На данном этапе карьеры я не могу допустить скандала. В воздухе носится идея выставить через два года мою кандидатуру на президентский пост, и вам, конечно, не нужно объяснять, насколько для меня важна безупречная репутация.

— Пап, мы будем осторожны, — сказал Кайл. — Обещаю, мы будем предохраняться.

Мои родители сверлили меня взглядами. Я поняла — от меня тоже ждут обещания.

— Я принимаю противозачаточные, ясно? С тех самых пор, как мы… ну, вы поняли. И мы пользуемся чем надо. Не будет никаких случайных беременностей, понятно? Можно на этом закончить?

— Это было бы великолепно, — пробормотал Кайл.

— И сколько это у вас тянется? — спросил мой отец.

Мы с Кайлом снова переглянулись.

— Вряд ли это так уж важно, сэр, — сказал Кайл.

— Это очень важно, — грубо и угрожающе отрезал отец, жестко глядя на Кайла. — Она моя дочь. Так сколько?

Я порадовалась, что он смотрит не на меня: это и в самом деле было страшно.

Кайл выпрямился.

— Извините, мистер Хоторн, но я считаю это нашим личным делом. — Он встал, за ним встала я. Остальные тоже поднялись. — Я еще не говорил об отношениях с Нелл ни с одним из своих друзей и, при всем уважении, не собираюсь обсуждать это с вами, сэр. Это слишком интимная тема.

Мой отец кивнул и протянул Кайлу руку. Они обменялись рукопожатием.

— Хороший ответ, сынок. Мне он не нравится — видимо, у вас началось раньше, чем я предполагал, но я уважаю твое желание оставить это между вами. Что ж, главное, оберегай репутацию моей дочери.

Кайл кивнул:

— Я люблю вашу дочь, сэр, и никогда не сделаю ничего, что обидит ее или оскорбит, равно как и вас и моих родителей.

Я взяла Кайла за руку, гордясь им. Мой отец кого угодно заставит присмиреть. Я уже несколько раз ездила к нему в компанию — я собираюсь поступать на отделение «бизнес и управление» в Сиракузский университет — и успела узнать и этот жесткий взгляд, и резкий тон, которым папа распекал подчиненных. Получавший головомойку всякий раз реагировал одинаково: трясся как осиновый лист и готов был бежать со всех ног, чтобы выполнить требование начальника. Взглянув на мистера Кэллоуэя, я увидела, что он тоже горд тем, как сын справился с ситуацией.

Мы немного рассказали о планах на уикенд, и нам с Кайлом дозволили идти собираться. Поднявшись в мою комнату, Кайл плюхнулся на кровать и потер лицо руками.

— Елки-палки, ну и грозный же у тебя папаша!

Я уселась на Кайла верхом и принялась целовать.

— У-у, что ты! Солидные дядьки чуть штаны не мочили, когда папа их отчитывал. — Я легонько куснула Кайла за подбородок. — Я горжусь тобой, малыш. Хорошо держался.

Он взял меня за ягодицы и придвинул к себе.

— А награду я получу?

Я засмеялась и отодвинулась.

— У озера, не раньше.

Мы быстро собрались — все уместилось в одну из огромных футбольных сумок Кайла. Укладывать наши вещи вперемешку казалось нам чем-то очень взрослым и семейным.

Я заметила, что Кайл, собираясь, что-то взял из ящика с носками и сунул в задний карман джинсов. Что-то совсем маленькое, я не разглядела. Я вопросительно посмотрела на него, но он только пожал плечами и улыбнулся. Я не стала настаивать. Кайл мне не солжет и ничего не утаит, поэтому я и не волновалась.

В машине Кайл сел за руль, а я занялась наведением порядка в кошельке. Вытряхнула старые квитанции, корешки билетов с концертов и на фильмы, полдюжины подарочных карточек «Старбакса» и «Карибу», пустых или с остатком в несколько центов. Среди хлама нашлась записка, которую Кайл написал полтора года назад. Я с улыбкой перечитала. Боже, будто сто лет прошло… Я помню дрожащую девчонку, какой была в тот вечер. За два года мы с Кайлом открыли друг в друге чудесную страну наслаждений. Он научился доводить меня до сладостного трепета и дальше до самой вершины. Я узнала радостное умиротворение в объятиях Кайла после любви и сонное, дурманящее удовольствие от занятий любовью в дремотную летнюю жару на одеяле для пикника под нашим деревом на холме.

Кайл взглянул на меня и улыбнулся при виде записки.

— Ты ее еще не выбросила? По-моему, она страшно слюнявая.

Я прижала листок к груди с выражением ужаса на лице.

— Я ее никогда не выброшу, черствое ты чудовище. Я ее обожаю. Она милая, и прекрасная, и вызывает улыбку.

Кайл покачал головой и включил «Я, ты и любовь» «Эветт бразерс». Взявшись за руки, мы слушали песню, под которую занимались любовью столько раз, что я сбилась со счета. Взглянув друг на друга, мы отвели глаза, охваченные общими воспоминаниями.

До озера ехать было несколько часов, и я в конце концов заснула. Проснулась, когда губы Кайла коснулись моих, а его голос шепнул: «Мы на месте».

Кайл, опираясь на дверцу с моей стороны, гладил меня по щеке тыльной стороной ладони. Я томно потянулась и, не опуская рук, обняла его за шею.

— Я совсем сонная. Отнеси меня.

Пока я потягивалась, Кайл покрыл поцелуями мою шею, отчего я зашлась смехом, подхватил меня на руки, без усилий вынес из машины и поднялся со мной по ступенькам на крыльцо.

— Ключи у меня в кармане, — сказал он.

Я сунула руку в его карман, вытянула связку и начала перебирать, пока Кайл не указал на правильный. Я быстро отперла дверь, сидя на руках у Кайла. Он ничем не выдавал напряжения, только сжимал губы. Перешагнув через порог, он внес меня в гостиную и остановился у лестницы на второй этаж.

— Держись крепче, — сказал он. — Поднимаемся.

Я начала брыкаться, стараясь вырваться.

— С ума сошел! Зачем же меня наверх тащить?

Он отпустил меня, но едва мои ноги коснулись ступеньки, как Кайл наклонился ко мне, заставив попятиться. Приземлившись на задницу, я вскарабкалась повыше, притянув его к себе для поцелуя, не обращая внимания, что край ступеньки врезается в спину, а волосы прижаты плечом к следующей ступеньке. Не успела я глазом моргнуть, как вновь оказалась на руках у Кайла, и мы начали подниматься на второй этаж. Я слышала его напряженное дыхание, но он внес меня в большую спальню и уложил на кровать, залез на нее сам и стащил с меня футболку. Чуть помедлив, он принялся ласкать мои груди. Я выгибалась навстречу ласкам, расстегивая его джинсы.

Мы едва не сломали ту кровать.

Когда потом мы лежали, блаженствуя, и пальцы Кайла выводили узоры у меня между грудей, он повернулся и встретился со мной взглядом. Он был серьезен.

— Что ты решила насчет колледжа?

Мы уже некоторое время обсуждали это. Пройдя тест на проверку академических способностей и тестирование для колледжей, мы подали заявления сразу в несколько учебных заведений. Мы обсуждали, куда хотим пойти, чем заниматься. Вот о чем мы не говорили, так это в один ли университет будем поступать. Наш разговор на эту тему ограничивался негласным соглашением, что разлучаться мы не будем и колледж выберем такой, куда возьмут обоих.

Вопрос был мне неприятен. Я пожала плечами.

— Я думала в Сиракузский или в Бостонский. В общем, куда-нибудь на Восточном побережье. Хочу пойти на бизнес и управление.

Кайл несколько секунд не отвечал, из чего я заключила, что мой ответ его огорчил.

— Меня берут в Стэнфорд. Предлагают огромную стипендию.

— Футбол?

— Да.

Что ж, следовало ожидать. Оценки у Кайла были хорошие, и размер стипендий его, как правило, не устраивал. За последние несколько месяцев его пригласили к себе несколько университетов, но он ожидал большего. Вот и дождался.

— Стэнфорд в Калифорнии. — Мой голос прозвучал чересчур ровно.

— А Сиракузский — в Нью-Йорке. — Его рука замерла на моей коже. — Вообще-то меня и в Пенсильванский приглашали…

Я кивнула.

— Вопрос в том, вместе ли мы будем это решать. Что, если ты сочтешь, что для тебя лучше Стэнфорд, а я захочу пойти в Сиракузский универ?

— Не знаю, — не очень огорченно сказал Кайл. — Сам об этом думаю. Предложение Стэнфорда очень интересное, от такого трудно отказаться. Пенсильвания тоже хорошо, но Стэнфорд — это Стэнфорд. — Он пожал плечами, будто не в силах найти сравнение Стэнфорду.

Пауза затянулась. Я не знала, как закончить разговор. Наконец я села.

— Ладно, хватит об этом. Я есть хочу.

Кайл облегченно вздохнул, будто с плеч упала тяжесть. Мы включили гриль и очень по-семейному жарили бургеры и кукурузные початки. В кладовой стояла упаковка «Будвайзера», оставшаяся после недавней вечеринки, и мы выпили пива. Ни Кайл, ни я вечеринок не любили. В гостях у друзей мы выпивали бокал-другой, но до беспамятства не напивались. Я упилась всего однажды, причем в компании Кайла. Мы упросили двоюродную сестру Бекки, Марию, купить нам литровую бутыль «Джека Дэниэлса» и пронесли ее на мостки за домом, пока родители смотрели трансляцию какого-то политического заседания.

Сперва состояние опьянения даже понравилось, но вскоре началась, что называется, кислая отрыжка после сладкого греха. Меня вырвало, после чего я отключилась прямо на мостках. Кайл дотащил меня до кровати и приглядывал, чтобы я не задохнулась, подавившись собственной рвотой. После этого я решила: надираться — не мой конек. А некоторые мои подруги просто живут вечеринками, напиваются и спят с кем попало.

У меня есть Кайл, и больше мне никто не нужен.

После ужина мы развели у озера костер и купались обнаженными, смеясь и бегая друг за другом по берегу бухточки. На озере был остров около четверти мили в длину, маленький клочок земли с щетинистыми соснами, кустами и тоненькой полоской пляжа. Мы с Кайлом плавали на этот остров еще детьми, и сегодня, вынырнув, занялись любовью на песке, а после лежали обнаженными на теплом августовском воздухе, глядя на мерцающие звезды и болтая ни о чем и обо всем, старательно обходя тему выбора университета и нашего будущего. У меня было тяжело на сердце — я чувствовала, что эту проблему не решить запросто и к удовольствию сторон. Кайл настроился на Стэнфорд — это читалось в его глазах, угадывалось в голосе, а я очень хотела на Восточное побережье, ближе к финансовому центру — Нью-Йорку. В мои планы входило окончить университет по специальности «бизнес и финансы» и пройти хорошую стажировку в Нью-Йорке, после чего прийти в папину компанию — по заслугам, а не по знакомству, без неоправданной протекции.

Папа рвался ввести меня в совет директоров, едва получу диплом, но я твердо решила делать карьеру самостоятельно. У Кайла с родителями была похожая проблема: отец хотел, чтобы Кайл пошел по его стопам и стажировался в Вашингтоне. Подсуетившись, он обеспечил сыночку роскошное теплое местечко при политике. А Кайла манил мир спорта. Играть в мяч за университет, стать профессионалом, а если не удастся, то тренером — это был больной вопрос, но Кайл, как и я, твердо решил не плясать под чужую дудку.

Мне не хотелось просить его отказаться от вожделенного колледжа ради меня. Бизнес и финансы изучают в каждом университете, а со связями мистера Кэллоуэя и моего папы я попаду в любой колледж по выбору.

Ради любви к Кайлу я готова была изменить свои планы. Кайл был настроен выбирать из лучших предложений, в которых у него недостатка не было, поэтому я не особо волновалась.

Завернувшись в полотенце, я сидела у огня и смотрела, как Кайл перебирает гитарные струны, глядя куда-то вдаль. Предстояло что-то решить. Поеду ли я за Кайлом, потому что люблю его, или все же начну воплощать в жизнь свой план?

Тогда я еще не знала, что сама жизнь не оставит мне выбора.

Субботу мы провели в праздности, на понтонной лодке. Мы пили пиво и ели бутерброды, занимались любовью и слушали музыку на моем айподе. И старательно избегали неприятного разговора, наслаждались друг другом, любовались синей рябью озера, необъятностью бледно-голубого неба и свободой от чужих честолюбивых ожиданий.

Дома над нами тяготела репутация семьи. Мой отец метил в мэры нашего городка, а Кайлу тем более приходилось быть очень осторожным в своих поступках — с тех пор, как его отец собрался баллотироваться в президенты, за каждым шагом семьи Кэллоуэй пристально следили массмедиа. Мы с Кайлом только и думали, как бы нас не застали в какой-нибудь сомнительной, компрометирующей ситуации, не говоря уже о том, чтобы ненароком сделать или сказать что-нибудь, способное бросить тень на репутацию конгрессмена Кэллоуэя.

Здесь, у озера, мы были свободны.

Воскресенье было дождливым, и мы остались в коттедже, смотрели фильмы, а на ужин поехали в единственный приличный ресторан в часе езды — действительно элитное итальянское заведение, где Кэллоуэев хорошо знали. Кайла приветствовали по имени и немедленно нашли столик, хотя на улице ожидала толпа отдыхающих.

Это был еще один приятный, но несколько неловкий ужин, омраченный неизбежностью предстоявшего непростого разговора. Мне предстояло отправить официальное согласие на учебу в Сиракузском университете либо просить наших отцов поднять свои связи и пропихнуть в Стэнфорд и меня. Время истекало. Мы долго тянули с ответом, к вящему огорчению наших родителей. Пора. Уже август, а учебный год начинается, как известно, в сентябре.

Едва я открывала рот, чтобы начать разговор, Кайл всякий раз опережал меня, словно зная, что я скажу. Обратно мы ехали в напряженном молчании. Кайл держал руку в кармане своих «докерс» и поглядывал на меня с загадочным видом. Мы подъехали к дому и некоторое время сидели, глядя, как капли дождя распластываются на ветровом стекле. Огромные сосны, окружавшие коттедж, раскачивались и гнулись под ветром, превратившимся уже в настоящий шквал. С бьющимся сердцем я смотрела, как одна из сосен под порывами ветра согнулась почти вдвое, и внутренне собралась, ожидая, что она вот-вот треснет. Судя по направлению ветра, сломавшись, дерево рухнет на крышу коттеджа и нашу машину.

Кайл посмотрел на меня, и я увидела на его лице капли пота, несмотря на прохладу в машине. Вцепившись в обтянутый кожей руль, он поглаживал его пальцами, что делал только в минуты волнения или сильного огорчения. Я ждала, понимая, что торопить его сейчас не надо.

Он снова посмотрел на меня, глубоко вздохнул и вынул руку из кармана. У меня бешено заколотилось сердце — я только сейчас поняла, в чем дело. Боже мой. Боже мой! Он собрался сделать мне предложение. Нет, нет, я к этому еще не готова!

Он разжал ладонь, и там, конечно, оказалась маленькая черная коробочка с тонко выведенной золотом надписью «Кей джувелерс». Прикусив губу, я старалась не дышать слишком часто и не упасть в обморок.

— Кайл, я…

— Нелл, я люблю тебя. — Его рука слегка дрожала, когда он открыл футляр, откуда сверкнуло великолепным квадратным бриллиантом карата в четыре кольцо простого и прекрасного дизайна, вселившее в меня ужас. — Я не могу жить без тебя ни минуты. Мне все равно, что будет с футболом и колледжем, ты для меня всего дороже. Мы придумаем, как остаться вместе, сейчас и в будущем.

Он вынул кольцо и подал его мне. Дождь часто стучал по ветровому стеклу, ветер завывал, как банши — машина раскачивалась под его порывами. Ну почему сейчас, думала я, и здесь? В машине, в ливень? Не в ресторане за ужином, не у костра, с которым у нас связано столько воспоминаний? Сердце понеслось галопом, глаза щипало, все вокруг начало подпрыгивать и расплываться. Губа заболела, и я ощутила во рту привкус крови. Я заставила себя разжать зубы, чтобы не прокусить губу насквозь.

— Нелл, ты выйдешь за меня замуж? — нарушил молчание Кайл.

— Боже мой, Кайл, — кое-как выговорила я, напрягая сведенное судорогой горлом. — Я люблю тебя, клянусь, но… замуж, сейчас? Не знаю. Я не знаю. Как же можно? Нам на прошлой неделе всего восемнадцать исполнилось. Я люблю тебя, я хотела тебе сказать, что, как и ты, буду поступать в Стэнфорд, папа договорится о переводе, ничего, что поздно… — Я затрясла головой и зажмурилась, чтобы не видеть полных обиды и недоумения глаз Кайла.

— Подожди… — Он помотал головой, немного отодвинув кольцо. — Ты что, отказываешь?

— Это… преждевременно, Кайл. Не то чтобы я тебя не любила, но…

Меня охватили сомнения.

Я не встречалась ни с кем другим — не важно, что мне и не хотелось, — и временами казалась себе совсем юной. Я никогда не расставалась с родителями больше, чем на неделю. Я еще никогда не уезжала из дому. В эти выходные я впервые поехала куда-то без папы с мамой. Мне хотелось узнать жизнь, немного повзрослеть. Я не готова выйти замуж.

Но я не смогла этого сказать. Только качала головой, а слезы капали не хуже дождя снаружи. Я открыла дверцу машины и выбралась, не обращая внимания на крики Кайла с просьбами подождать. За пару секунд промокла насквозь, но мне было все равно.

Я слышала, как Кайл бежит за мной. Я убегала не от него, а от сложившейся ситуации. Я остановилась. Высокие каблуки скользили и зарывались в мокрый гравий.

— Нелл, я не понимаю. — Его голос звучал ниже и грубее от эмоций. Дождь заливал его лицо, и я не понимала, плачет он или нет. — Я думал… Мне казалось, это будет наш следующий шаг…

— Обязательно будет, только не сейчас. — Я вытерла лицо и шагнула к Кайлу. — Я люблю тебя, люблю всем сердцем, но еще не готова к помолвке. Мы оба не готовы. Мы еще дети, три месяца назад школу окончили.

— Я знаю, что мы молоды, но… ты — то, чего я хочу, и все, чего я хочу. Мы могли бы жить семьей и… быть вместе, взрослеть вместе…

— Мы и так можем жить вместе. Давай снимем квартиру. Может, не прямо сейчас, но… скоро. — Я отвернулась, расстроенная своей неспособностью выразить, почему я не готова. — Кайл, просто это слишком рано. Разве ты сам не понимаешь? Я не хочу разлучаться, я поеду с тобой в Стэнфорд, буду с тобой везде, куда бы ты ни отправился. Я выйду за тебя замуж, только не сейчас. Через несколько лет. Давай окончим университет и мало-мальски наладим карьеру. Повзрослеем немного.

Теперь отвернулся Кайл. Он провел ладонью по мокрым волосам, отчего с них слетела водяная пыль.

— Мы говорим, как наши предки. Ты — в точности как твой отец. Я его спрашивал, чтоб ты знала. Поэтому они нас сюда и отпустили. Он сказал — не уверен, что мы готовы, нам нужно время, чтобы лучше узнать жизнь, но поскольку ты уже взрослый человек, в случае твоего согласия он не видит препятствий для нашей помолвки.

Дождь унялся, но ветер дул сильнее, чем прежде. Деревья вокруг гнулись, как былинки. Даже сквозь завывания шквала было слышно, как скрипят стволы. В ночном небе сверкнула молния, затем еще одна, и небо раскололось от грома, настолько мощного, что он показался ударом под ложечку. Снова хлынул дождь, холодный, хлещущий что было сил.

— Я люблю тебя, Кайл. — Я шагнула вперед, протягивая к нему руку. — Пожалуйста, не сердись на меня.

Он отвернулся, сжав пальцами переносицу.

— Я думал… ты этого хочешь…

— Давай зайдем в дом, ладно? И обо всем поговорим. Здесь небезопасно находиться. — Я снова попыталась тронуть его за рукав, но он отодвинулся.

Снова сверкнула молния — так близко, что волоски у меня на руках поднялись, как наэлектризованные, а в воздухе запахло озоном. Деревья стонали и гнулись, напор ветра стал таким, что меня бросало из стороны в сторону, а машину раскачивало.

Я покачала головой и прошла мимо Кайла к коттеджу.

— Я пошла в дом. Оставайся тут, если решил быть неблагоразумным.

Над головой снова раздался оглушительный треск, но это была не молния. Будто выстрелила пушка или петарда взорвалась под ногами. У меня все сжалось от страха. Я замерла, успев поставить ногу на первую ступеньку, подняла голову и увидела приближающуюся смерть.

Дерево сломалось. Как в замедленной съемке, на меня валилась огромная старая сосна. Я слышала, как с хрустом подается крыша, как отскакивает и трескается сайдинг, как сыплются кирпичи. Я не могла сдвинуться с места, зачарованно глядя на мокрый блестящий ствол, черным мазком выделявшийся на фоне темно-синего неба, на длинные темно-зеленые иглы, трепетавшие на ветру.

За спиной что-то крикнул Кайл, но слова потонули в шуме ветра и в объявшем меня ужасе. Я не могла двинуться с места. Надо было бежать, но ноги не слушались. Я смотрела на падающее дерево и не могла даже закричать.

Что-то с силой врезалось мне в спину, опрокинув на бок, и сразу послышался глухой удар дерева о землю. В ушах звенело, дыхание сбилось — я хватала воздух ртом. Я лежала на боку. Одна рука оказалась подо мной, странно вывернутая. Секундой позже пришла мучительная боль. Сломала, подумала я. Перекатившись на спину, я не удержала крика из-за отвратительного хруста, за которым последовала новая волна острейшей боли. Я посмотрела на прижатую к груди руку и увидела кровь, смешивающуюся с дождем, блестящими полосками стекавшую по коже. Предплечье было вывернуто под неестественным углом, у локтя торчал белый обломок кости. Я едва успела повернуться на бок — вырвало.

И тут меня сильнее, чем громом, поразила мысль — Кайл!

Извиваясь, я кое-как встала на колени, прижимая покалеченную руку к животу, и у меня вырвался новый крик, перекрывший ветер и гром. Гигантская сосна, рухнувшая на поляну, разрушила полдома — правую сторону буквально снесло. «Камаро» тоже пострадала — лобовое стекло вдребезги, капот, крыша и багажник сплющены. Обломанные ветки торчали из земли колючками и щепками, зеленые иглы кроны упавшей сосны заслоняли небо и землю.

Вдруг я увидела пустой ботинок. Черная мужская вечерняя туфля, слетевшая с ноги Кайла. Эта картина — черный кожаный ботинок, мокрый от дождя, с испачканным в глине мыском — останется в моей памяти навсегда.

Кайл лежал, придавленный сосной, его ноги скребли по грязи и щебню, будто ища опоры. Я снова закричала, не слыша своего голоса. Я чувствовала крик в горле, боль в голосовых связках.

На коленях поползла через гравийную дорожку, опираясь на здоровую руку. Меня передернуло от боли, когда я неосторожно подтянулась на сломанной руке. Я доползла до ног Кайла и перегнулась через ствол между футовой толщины ветками, расплющенными в зазубренные копья.

— Кайл! Кайл! — Я слышала, как его имя срывается с моих губ отчаянной мольбой.

Он шевельнулся и повернул голову, ища меня. Он лежал ничком, лицом вниз. Щека вымазана в грязи. Кровь, сочившаяся со лба, размазалась по носу и рту. Я перебралась через дерево, опираясь одной рукой, обдирая колени о кору, вымазав смолой бедра и икры. Платье зацепилось за ветку и порвалось, открыв мою плоть беспощадному небу. Пытаясь освободиться, я упала на плечо, и что-то сдвинулось в моей несчастной руке. От боли перехватило дыхание — меня трясло, а я не могла даже закричать. Глаза широко открылись и встретились со взглядом Кайла. Он медленно моргнул и зажмурился, потому что розовая струйка дождя, смешанного с кровью, попала ему в глаз. Дышал он с трудом, странно посвистывая при каждом вздохе. Из угла рта стекала струйка крови.

Я изогнулась, стараясь не давить на сломанную руку, — и тут я увидела. Сосна не просто придавила Кайла, одна из веток пробила его насквозь. У меня вырвался новый крик, перешедший в сипение — сорвался голос.

Здоровой рукой я стерла дождевую влагу с его лица и кровь с щеки и подбородка.

— Кайл? — У меня получился шепот, прерывистый, чуть слышный.

— Нелл… Я люблю тебя.

— Все будет в порядке, Кайл, я тебя тоже люблю. — Я заставила себя подняться на ноги, уперлась плечом в ствол и напряглась изо всех сил, пытаясь приподнять сосну. — Я тебя вытащу. Отвезу в больницу. Тебя вылечат. В Стэнфорд поедем вместе.

Дерево сдвинулось, и Кайл застонал от боли.

— Перестань, Нелл… Не надо…

— Нет, нет, я должна, должна тебя вытащить. — Я нажала снова, поскользнулась в грязи и проехалась лицом по коре.

Я упала на землю рядом с Кайлом. Его рука двинулась, поползла по грязи и сжала мою.

— Сил не хватит, Нелл. Ты подержи меня за руку. Я люблю тебя. — Он неотрывно смотрел мне в лицо, будто запоминая черты.

— Я люблю тебя, Кайл. Ты поправишься. Мы поженимся… пожалуйста… — слова текли несвязно, прерываемые рыданиями.

Я заставила себя подняться, неверными шагами пошла к машине — красная с двумя черными полосами на капоте «Камаро» была смята, как консервная банка, — и сунула руку в разбитое окно, ища свою сумку. Осколок стекла прочертил на коже длинную алую линию, но я не почувствовала. Кое-как прижимая сумку к груди сломанной рукой, я нашарила телефон и торопливо провела пальцем по экрану, снимая блокировку. Ткнув в бело-зеленую иконку, я едва не уронила телефон. Забытая сумка упала в грязь.

Спокойный женский голос пробился сквозь окружающий ужас:

— Девять-один-один, что у вас случилось?

— Дерево упало… мой бойфренд оказался под ним. По-моему, он сильно пострадал. Кажется, большая ветка… пожалуйста, пожалуйста, приезжайте и помогите ему, — несвязно говорила я, не узнавая своего голоса, в котором звучали безнадежность и ужас.

— Назовите ваш адрес, мисс.

Я затопталась на месте, бестолково поворачиваясь в разные стороны.

— Я не… я не знаю! — Адрес я, конечно, знала, но вспомнить не могла. — Девять три четыре… — говорить мне помешало рыдание. Я рухнула на землю рядом с Кайлом. Острый гравий вонзился в колени и бедро.

— Назовите ваш адрес, мисс, — спокойно повторила оператор.

— Девять… три… четыре… один… Рейберн-роуд, — прошептал Кайл.

Я повторила адрес оператору.

— К вам выехали, мисс. Хотите, я побуду с вами на телефоне?

Ответить я не смогла. Я уронила телефон, слышала, как ее голос повторил вопрос. Я рассеянно смотрела, как дождь пятнает экран с красным столбиком «закончить разговор». Белые иконки «пауза» и «клавиатура» стали серыми — операторша положила трубку либо пропала связь. Я потянулась за телефоном, будто это могло помочь Кайлу. Я схватила его, но сломанной рукой. Пальцы не слушались, и красная жидкость смешивалась с дождем на потемневшем экране, стекая по руке и капая с пальцев.

Я повернулась к Кайлу. Его глаза стекленели, глядя куда-то вдаль. Я взяла его руку в свою и легла щекой в грязь, ближе к его лицу.

— Не оставляй меня. — Я едва расслышала собственный голос.

— Я… я не хочу, — прошептал он. — Я люблю тебя. Я люблю тебя… — Казалось, сейчас он помнит только эти слова. Он повторял их снова и снова, а я отвечала, словно эти слова удерживали его здесь, в жизни.

Вдалеке послышался вой сирены.

Кайл испустил прерывистый вздох и сжал мою руку, но сил у него уже не осталось — пожатие получилось совсем слабым. Его глаза часто-часто заметались, ища меня.

— Я здесь, Кайл. Я рядом. Сейчас прибудет помощь. Не уходи. Не сдавайся, — рыдала я. Его взгляд скользнул по моему лицу, словно не видя.

Я приникла к его губам, ощутив вкус крови. Губы Кайла показались мне холодными. Но он же лежал под дождем, вот и замерз, правильно? Конечно. Он просто замерз. Я поцеловала его снова.

— Кайл, поцелуй меня. Ты мне нужен. Проснись. — Я поцеловала его в третий раз, но губы Кайла остались холодными и неподвижными. — Проснись. Проснись. Пожалуйста. Мы обязательно поженимся. Я люблю тебя.

Чьи-то руки подняли меня и увели. Я слышала, как меня о чем-то спрашивали, но слова не доходили до сознания. Кто-то кричал. Неужели это я? Кайл лежал неподвижно. Он не умер, он просто замерз. Не умер. Нет. Нет. Его рука застыла так, будто он держал мою, но я была далеко, уплывала куда-то, уносимая ветром.

Я ничего не чувствовала, даже боли, когда задели сломанную руку, пока клали меня на носилки. Я видела Кайла — далеко, еще дальше, и снова какие-то голоса задавали мне вопросы, осторожно делали что-то со сломанной рукой. Боль казалась далекой, как затихший уже гром. Как дождь, холодный и забытый.

Я люблю тебя. Я говорю это вслух?

Кто-то пытается разжать мне кулак — я что-то сжимаю в здоровой руке. Надо мной взошло круглое лицо человека средних лет, который произносил неслышные слова, двигая губами. Глаза закрылись, накрыв меня темнотой, как одеялом, затем свет вернулся — веки поднялись. Я втянула воздух и сделала выдох. И снова. И снова. Я бездумно гадала, почему я по-прежнему дышу. Кайла нет. Зачем теперь дышать?

На рот и нос мне кладут что-то холодное, твердое и чистое, и я снова вдыхаю.

Я поглядела на свой сжатый кулак. Что я держу? Я не знала.

Я заставила пальцы расслабиться, и на ладони показался серебристый ободок со сверкающим бриллиантом. Я попыталась надеть его на левую руку, где ему место. Я скажу Кайлу, когда выйду из больницы: «Я люблю тебя и выйду за тебя замуж». Но сперва я должна надеть кольцо. Толстая рука с пальцами, поросшими черными волосами, взяла кольцо с моей ладони и надела на безымянный палец правой руки. Не той руки. Что-то красное замарало серебристый металл, и я потерла руку о колено, о мокрое платье, оттирая красноту.

Доброе лицо, глубоко посаженные бледно-голубые глаза, над мясистыми щеками. Губы двигаются, но я не слышу звуков. Подает мне что-то. Телефон. Мой телефон? Я нажала круглую кнопку с прямоугольником. Там есть Кайл, такой красивый, и мы целуемся. Мой телефон.

Я в замешательстве перевела взгляд с телефона на этого человека. Кажется, человек чего-то от меня хочет. Он показал на телефон и что-то сказал.

Из ушей словно выдернули пробки.

— Мисс, вы можете кому-нибудь позвонить? — Его голос был низким и гортанным.

Я смотрела на него. Звонить? Кому я должна звонить? Зачем?

— Вы меня слышите?

— Д-да. Слышу. — Мой голос звучит слабо, медленно.

— Как вас зовут, милая?

— Меня зовут?

Я снова уставилась на него. У него прыщ на лбу, красный, воспаленный. Надо бы выдавить.

— Нелл. Нелл Хоторн.

— Нелл, вы можете позвонить родителям?

О, он хочет, чтобы я позвонила родителям.

— Зачем?

Лицо надо мной сморщилось, глаза медленно закрылись и открылись, словно он собирался с духом.

— Произошел несчастный случай, помните? Вы пострадали.

Я опустила глаза на руку, которая болела, но как-то отдаленно, и вновь подняла взгляд.

— Несчастный случай? — В голове все кружилось, свиваясь в вихри, туманные и путаные. — Где Кайл? Мне надо сказать ему, что я его люблю… И выйду за него замуж.

И тут я все вспомнила. Рухнувшее дерево. Я, лежащая без движения, и остекленевшие глаза Кайла.

Я услышала крик и рыдания. Телефон выпал у меня из пальцев. Где-то далеко послышался голос.

На меня навалилась тьма.

Последней мыслью стало, что Кайл умер. Умер. Меня спас, а сам умер. Рыдания отдавались эхом, вытекая из разбитого сердца.

 

Глава 5

Жидкое средство от разбитого сердца

Два дня спустя

Подобрав последнюю прядь, я закрепила ее «невидимкой». Я едва узнавала себя в зеркале — бледную, как привидение, с почерневшими веками. Глаза, взглянувшие на меня из зеркала, казались серыми, как зимнее небо, и такими же пустыми.

— Нелл! — За спиной голос мамы, мягкий, нерешительный. Она взяла меня повыше локтя. Я не отодвинулась. — Пора, дорогая.

Я заморгала, прогоняя… нет, ничего. Я ничего не чувствовала. Слез не было. Внутри поселилась пустота. Пустота лучше, чем боль. Я кивнула, повернулась и прошла мимо матери, не обращая внимания на рванувшую руку боль, когда гипс стукнулся о дверной косяк. Папа придержал дверь, поглядывая на меня с опаской, будто я могла взорваться или рассыпаться.

В принципе возможно было и то и другое, но этого не случилось, потому что для этого надо что-нибудь чувствовать. А я ничего не ощущала. Ничего. Ничего. Ничего не чувствовать — это прекрасно.

Я спустилась с крыльца на подъездную дорожку и отключила с брелка сигнализацию папиного «Мерседеса»-универсала. Села на заднее сиденье, пристегнулась и молча ждала. Я видела, как родители переглянулись, и поймала на себе встревоженные взгляды. Папа отпер переднюю дверь, и они сели в машину. Мы отъехали в молчании.

Папины глаза встретились с моими в зеркале заднего вида.

— Хочешь, включим музыку.

Я покачала головой — горло перехватило. Папа отвел взгляд и дальше управлял машиной молча. Мама обернулась на сиденье, словно собираясь что-то мне сказать.

— Не надо, Рейчел, — сказал отец, тронув ее за руку. — Оставь ее в покое.

Я встретилась с ним взглядом, молча поблагодарив мертвыми глазами.

Пошел дождь — медленные большие капли в неподвижном теплом воздухе. Совсем не похожие на шквал, укравший у меня Кайла. Серые тяжелые тучи, низкое небо, будто прохудившийся потолок. Мокрый цемент, блестящая трава и лужи на тротуарах.

В руке я сжимала мятый сложенный листок — уцелевшую записку. Я помнила ее наизусть — столько раз перечитывала.

Прощание. Маленькая комната, где собралось слишком много людей. Я стояла рядом с гробом, не желая смотреть в него. Рядом прекрасный коллаж из фотографий Кайла, одного и со мной. Разглядывая счастливую себя и живого Кайла, я словно смотрела на снимки незнакомых людей.

Сказаны слова, произнесены пустые утешения. Руки, пожимающие мою, губы, касающиеся моей щеки. Плачущие подруги. Двоюродные сестры. Бекка, обнимающая меня. Джейсон, постоявший передо мной молча, не пытаясь обнять, предложивший свое молчание как лучшее, что он мог дать.

Затем — о боже — передо мной оказались мистер и миссис Кэллоуэй. Они были здесь с самого начала, но я их не видела. Я не могла смотреть им в глаза. И вот они стоят, взявшись за руки и переплетя пальцы, и две пары карих глаз, так похожих на глаза Кайла, видят меня насквозь, заглядывают в душу. Я скупо рассказала о случившемся. Была гроза, дерево рухнуло. Кайл спас мне жизнь.

Я не говорила о предложении, о кольце у меня на пальце не на той руке. Ничего о нашем споре и о том, что под деревом должна была лежать я.

Если бы я умерла, боже, столько всего изменилось бы… Их сын был бы сейчас жив.

Ничего о том, что его смерть — моя вина.

Если бы я ответила Кайлу «да», он был бы жив. Мы поднялись бы в спальню и занялись любовью. Дерево не причинило бы нам вреда — оно разрушило другую половину дома.

Я смотрела им в глаза, ища слова.

— Мне очень жаль, — выдавила я едва слышно. Слова рассыпались, осколками падая с языка.

— О Нелл… мне тоже. — Миссис Кэллоуэй обняла меня и зарыдала на моем плече.

Я по-прежнему стояла неподвижно. Физический контакт для меня — слишком много. Мне, дрожащей и напряженной, пришлось протяжно вдохнуть через нос и выдохнуть в прямые черные волосы матери Кайла. Нельзя позволять себе что-то чувствовать. Если я буду чувствовать, у меня истерика начнется.

Вряд ли миссис Кэллоуэй поняла, что я просила у нее прощения за то, что убила ее сына, но кроме этих трех слов, я ничего не смогла выжать из себя. Наконец мистер Кэллоуэй взял ее за плечи и, безутешно рыдавшую, прижал к себе.

Люди подходили и уходили, говорили какие-то слова. Сменявшиеся передо мной лица плавали в каком-то тумане. Я кивала, что-то бормотала, просто чтобы показать — я не впала в кататонию, я еще жива.

Впрочем, это было не так. Легкие дышали, синапсы работали, кровь циркулировала, но я была мертва. Мертва, как и Кайл.

Сбоку подошел папа и обнял меня за плечи:

— Пора, Нелл.

Не поняв, куда пора, я повернулась под папиной рукой и взглянула на него, наморщив лоб.

— Начинать панихиду, — пояснил он. — А потом закрыть гроб и… похоронить его.

Я кивнула. Папа подвел меня к стулу, и я села. Мистер Кэллоуэй говорил речь, стоя спиной к гробу. Я слышала его слова, но они ничего не значили. Он говорил, каким замечательным, каким прекрасным был Кайл, как много от него ждали, и тому подобное. Правдивые, но пустые слова. Все потеряло смысл. Кайл умер, и слова утратили значение.

Миссис Кэллоуэй говорить не могла. Вышел Джейсон и рассказал, каким хорошим другом был Кайл, и это тоже было правдой.

Настала моя очередь. Все смотрели на меня и ждали. Встав, я подошла туда, где становились остальные, — на маленькую кафедру с отключенным микрофоном, и вцепилась в старое дерево ногтями, выкрашенными моей матерью в темно-сливовый цвет.

В тот момент я поняла, что изменилось. Прежде Нелл знала бы что сказать, нашла бы правильные слова, напомнив собравшимся, каким классным парнем был Кайл, каким любящим и внимательным, как мы хотели всегда быть вместе.

Ничего этого я не сказала, потому что уже не была прежней Нелл.

— Я любила Кайла. — Я упорно смотрела на выбеленное дерево кафедры, потому что взгляды пришедших на панихиду грозили пробить броню бесчувствия, и через отверстия наружу вырвалась бы клокочущая во мне магма. — Я очень его любила. И сейчас люблю, но… он умер. Я не знаю, что еще сказать. — Я сняла кольцо с правой руки и подняла его. По рядам собравшихся пронесся дружный «ах-х-х». — Он просил меня выйти за него замуж. Я ответила, что мы еще слишком молоды. Я сказала… что поеду с ним в Калифорнию. Он собирался поступать в Стэнфорд и хотел играть в футбол. Но я сказала — со свадьбой подождем… А теперь его нет.

Я больше не могла сдерживаться, но пересилила себя. Подавив рыдания, глубоко втягивая воздух и загоняя крик внутрь, я снова надела кольцо на правую руку и вышла из комнаты, не взглянув на гроб. С похорон бабушки Кэллоуэй я запомнила — то, что лежит в гробу, уже не Кайл. Это оболочка, скорлупа, пустой сосуд. Я не хотела это видеть. Я хотела помнить Кайла сильным красавцем Адонисом в расцвете молодости, вспоминать, как ходят и бугрятся его мускулы, как касаются меня его руки и как смешивается наш пот.

Но вот беда — закрывая глаза, я видела только пустой ботинок, тускнеющие глаза Кайла, из которых уходит жизнь, его руку, только что державшую мои пальцы, а теперь бессильно лежавшую, вялую и пустую, когда меня уносили.

Я выбежала из похоронного бюро с черного хода и по мокрой траве бросилась к огромному дубу с роскошной кроной, росшему во дворе. Когда я прижалась к шершавой коре, промокшее насквозь черное платье прилипло к коже. Мокрые волосы сосульками свисали на плечи и спину. Меня трясло, но я сдерживалась. Я давилась собственным языком, пытаясь буквально проглотить рыдания.

Я повернулась и прижалась к дереву лбом, стиснув зубы и тяжело дыша, поскуливая сквозь сжатые губы. Я не плакала, потому что не могла. Не могла дать волю своим чувствам.

На плечи вдруг снизошло тепло. Ощутив ласковое прикосновение шелковой подкладки, я обернулась и встретила сапфирово-синий взгляд поразительных, пронзительных, невероятных глаз. Лицо с четкими чертами было мучительно знакомым, напоминающим Кайла, но тяжелее, жестче, старше. Грубее. Не такое совершенное, не такое классическое. Небрежно лежащие черные волосы, спутанные, густые, блестящие, смоляно-черные.

Колтон. Брат Кайла, на пять лет старше.

Я не видела Колтона очень давно — он уехал, когда мы с Кайлом были детьми, и ни разу не приезжал. Я даже не знала, где он живет и чем занимается. По моим догадкам, с мистером Кэллоуэем они не ладят.

Ничего не сказав, Колтон накрыл мои плечи своим пиджаком и прислонился к дереву в насквозь промокшей тонкой рубашке, под которой на плече проступила темно-синяя татуировка. Вроде бы какой-то узор.

Я во все глаза смотрела на Колтона. Он ответил взглядом ровным и спокойным, но полным невысказанной боли. Он понимал, что мне необходимо помолчать.

Во внутреннем кармане пиджака чувствовалось что-то твердое. Я сунула туда руку и достала пачку «Мальборо» и зажигалку. Колтон поднял бровь и забрал их у меня. Открыв пачку, он вытащил сигарету, щелкнул зажигалкой и прикурил. Я смотрела. Так мне было легче удерживать лаву внутри.

Зажав губами сигарету, Колтон вдохнул дым, и при виде его запавших щек со мной произошло что-то странное. Мне вдруг показалось, что я его знаю, хотя это не так. Будто я всегда смотрела, как он затягивается и медленно выпускает дым, округлив губы. Будто я всегда смотрела на это неодобрительно, но держала свое мнение при себе.

— Знаю, знаю, это меня убивает. — Голос Колтона оказался грубым и сиплым, низким, но при этом мелодичным.

— Я ничего не говорила.

Это была самая длинная фраза, сказанная мной за последние сорок восемь часов.

— Незачем. Я по глазам вижу, что ты меня не одобряешь.

— Да, наверное. Курить вредно. Должно быть, это неодобрение у меня наследственное, — пожала я плечами. — Просто у меня нет знакомых курильщиков.

— Теперь есть, — сказал Колтон. — Я вообще мало курю. Обычно на вечеринках или после стресса.

— Сегодня, значит, от стресса.

— Смерть младшего брата? Да, от такого начнешь смолить одну за одной. — Колтон произнес это небрежно, почти жестко, но в глазах застыла огромная боль. Он сразу отвел взгляд, уставившись на ярко-оранжевую точку горящей сигареты.

— Можно мне попробовать?

Он посмотрел на меня, подняв брови, будто спрашивая, точно ли я этого хочу, но протянул сигарету, зажав ее двумя толстыми пальцами. Под ногтями у него была грязь, а кончики пальцев в мозолях, как у гитаристов.

Я взяла сигарету и нерешительно сунула в рот. Помедлив мгновение, потянула в себя дым и ощутила резкий запах, вроде мяты. Обожженные легкие тут же воспротивились, и я, закашлявшись, поспешно выдохнула. Колтон засмеялся густым смешком.

У меня так закружилась голова, что едва не упала, но успела схватиться за дуб. Колтон огромной лапищей придержал меня за локоть.

— От первой затяжки всегда так бывает, даже у меня, если с отвычки. — Он забрал у меня сигарету, затянулся и выпустил дым из ноздрей. — Только не привыкай, о’кей? Меньше всего мне надо подсаживать тебя на курение. Скверная привычка, надо бросать, — при этом он снова затянулся.

Колтон стоял у огромного дерева, ссутулившись, будто под тяжестью горя. Я понимала, что он чувствует. Я забрала у него сигарету, не обращая внимания на странное, нереальное ощущение, появившееся, когда наши пальцы соприкоснулись.

Я затянулась, ощутила вкус дыма, выдохнула и снова закашлялась, но на этот раз уже меньше. Голова стала странно пустой. Мне это понравилось. Я сделала еще затяжку и отдала сигарету. Тут я увидела, что у черного хода стоит моя мать и смотрит на меня.

Колтон проследил за моим взглядом.

— Черт. Наверное, пора двигать.

— Можно мне с тобой поехать?

Колтон замер, не успев оторваться от дуба. Он выше меня больше чем на фут, широкоплечий, будто под рубашкой щитки для регби, мышцы рук мощные, как канаты. Он огромный. Кайл был стройным и подтянутым, Колтон… совсем другой. Явно очень сильный. Грубый. Можно сказать, диковатый.

— Поехать со мной? — казалось, его озадачила моя просьба.

— На кладбище. Они… захотят поговорить. Начнут задавать вопросы. Я… не в состоянии.

Он снова затянулся, погасил сигарету и сунул окурок в карман.

— Конечно. Пошли.

Я побрела за ним к «Форду Ф-250» с огромными колесами и дизельными выхлопными трубами, забрызганному грязью, с металлическим ящиком в кузове. Колтон шел, не касаясь меня. Просто был рядом. Я слышала, как меня зовет мать, но не обернулась. Я не могла сейчас ни с кем говорить.

Открыв дверь у пассажирского сиденья, Колтон подал мне руку и подсадил. И снова от прикосновения меня пронизал сильнейший импульс странной энергии, сразу сменившийся острым чувством вины.

Залезая в кабину, я оказалась совсем близко от Колтона. От него пахло сигаретами, одеколоном и чем-то неопределимым. Я видела, как он сглотнул и отвернулся, сразу же отпустив мою руку, и потер ладонь о брюки, будто стирая память о проскочившей между нами искре.

Через секунду он сел в кабину и повернул ключ. «Форд» хрипло зарычал. Кожаное сиденье завибрировало подо мной, и не скажу, что это было неприятно. Я сняла пиджак и положила на сиденье между нами. Когда мотор заработал, из динамиков зазвучала музыка. Мужской и женский голоса выводили навязчивый мотив: «…и если я умру во сне, Бог не примет мою душу… Я ходячий мертвец… Я ходячий покойник…»

В груди будто что-то взорвалось. Я скрипнула зубами так, что заболели челюсти.

— Что это… Кто это поет? — хрипло спросила я.

— «Гражданские войны», песня называется «Бартон-Холлоу».

— Потрясающе.

— Ты слушала тридцать секунд.

Я пожала плечами.

— Она… говорит со мной на одном языке.

Колтон что-то тронул на приборной доске, и песня зазвучала с самого начала. Я слушала не дыша. Следующая песня тоже захватила меня, и Колтон молча вел машину, давая мне возможность слушать. Гнетущая тяжесть на душе немного уменьшилась.

Я все время чувствовала присутствие Колтона, будто раскаленный шип не давал мне покоя. Колтон полностью заполнял четырехдверный салон — было отчего начаться клаустрофобии, да вот только его присутствие почему-то действовало как бальзам на мое кровоточащее сердце.

От понимания этого во мне открылись шлюзы бездонной вины. Я не должна этого чувствовать. Я не должна ничего ощущать. Для моей раны не должно быть ни бальзама, ни утешения.

Я этого не заслуживаю.

Потом был тент, натянутый у открытой могилы, и два ряда стульев. Дождь стал холодным — я задрожала, выйдя из машины. И снова Колтон оказался рядом, открыл дверцу и протянул мне руку.

Он казался слишком грубым, слишком огромным, слишком неотесанным, чтобы быть таким джентльменом. Он был воплощенным противоречием. Грязные ногти. Твердая, мозолистая рука показалась моей мягкой ладони шероховатым бетоном.

Его взгляд метнулся к моим глазам, задержался на долю секунды, колеблясь, будто ища что-то или запоминая. Кадык прошелся по горлу, когда Колтон с усилием сглотнул. Глаза сощурились, он облизнул пересохшие губы и отпустил мою руку, задержав чуть дольше, чем нужно.

Он с усилием втянул воздух, сунул руки в карманы брюк и позвенел ключами:

— Придется выдержать это до конца.

Я пошла за ним. Я не собиралась этого делать. Мне хотелось убежать, а не смотреть, как деревянный ящик с телом моего любимого опустят в землю. Я готова была развернуться и кинуться прочь.

Тогда Колтон остановился, сверля меня своими невероятно синими глазами, и едва заметно кивнул — коротко опустил подбородок, но этого оказалось достаточно, чтобы я принялась ставить одну ногу перед другой по направлению к могиле. Он словно прочел мои мысли и понял, что я хотела убежать. Но он не мог этого знать. Откуда ему меня знать? Старшего брата Кайла я видела всего два раза в жизни.

Остановившись у темного гроба вишневого дерева, я почувствовала на себе взгляд матери. Я приложила пальцы к губам, стараясь удержать в себе звуки и эмоции. Я поймала на себе взгляд отца. На меня смотрели мистер и миссис Кэллоуэй. Все смотрели на меня. Я положила руку на холодное дерево, потому что от меня этого ждали. Я ничего так не хотела, как забраться в гроб, лечь рядом с Кайлом и перестать дышать, чтобы найти его в послежизнье.

Повернувшись, я споткнулась, запутавшись каблуком в траве. Меня поддержала мгновенно метнувшаяся рука Колтона. Снова электрический разряд от прикосновения, на который я не обратила внимания. Он тут же убрал руку, и я села. Священник или проповедник в черном костюме и черной рубашке с белым стоячим воротничком встал над могилой и начал нараспев читать стихи из Библии и привычно говорить слова, якобы несущие утешение.

Я не могла дышать. Я задыхалась от сдерживаемых эмоций. Откуда-то у меня в руке оказался цветок, когда гроб опускали в ужасную черную бездну. Я подошла к краю ямы и бросила цветок на гроб, потому что так полагается.

— Прости меня, — прошептала я. Никто не слышал, но я в любом случае обращалась к Кайлу. — Прощай, Кайл. Я люблю тебя.

Затем повернулась и побежала. Сбросив туфли, я босиком побежала по мокрой траве, через усыпанную гравием парковку, не обращая внимания на голоса, звавшие меня.

Кладбище было всего в нескольких милях от нашего дома — и от дома Кайла. Я бежала по грязной дороге, несмотря на острую боль от камней, ранивших ноги. Я была только рада физической боли. Я бежала и бежала, то и дело теряя равновесие. Каждый шаг беспокоил сломанную руку, добавляя к привычной боли острые всплески. Я свернула на нужную улицу и побежала дальше. Я слышала, как подъехала машина, как отец умолял меня сесть. Дождь обрушился мне на голову, все тот же дождь, вечный дождь, который не кончался со дня смерти Кайла. В ответ на просьбу отца я покачала головой. Мокрые волосы прилипли к подбородку. Кажется, я плакала, но горячая соленая влага смешивалась с дождем.

Другая машина, другой голос. Не обращаю внимания. Бегу и бегу. Платье облепило меня, как вторая кожа, цепляется за бедра, мешает. Боль жгучая, острая, резкая. Руку страшно дергает при каждом толчке. Сзади послышались шаги — кто-то шагал широко, ритмично, неспешно, но не отставая от меня. Я знала, кто это. Он не пытался меня догнать, и на секунду я представила, что это Кайл сзади, что он снова пропустил меня вперед, дабы попялиться на мою задницу. Воспоминание о легкой походке Кайла, о наших пробежках заставило меня хватать ртом воздух и изо всех сил сдерживать подступающие слезы.

Я прибавила скорости. Шаги за спиной участились. Я покачала головой, и мокрые волосы попали мне в рот. Еще несколько шагов и Колтон поравнялся со мной, в совсем прозрачной мокрой рубашке, расстегнутой до середины груди. Он легко держал мой темп. Он не говорил и даже не глядел на меня. Просто бежал рядом. Наше дыхание начало выравниваться: два шага вдох, два шага выдох, знакомый ритм.

За милю до дома я наступила на крупный булыжник и подвернула ногу, нырнув вперед. Не успела я удариться о землю, как оказалась на руках у Колтона. Он шел, неся меня, как пожарный спасаемую — одной рукой под колени, второй — за плечи. Он тяжело дышал, походка была неровной.

— Я могу идти, — сказала я.

Колтон остановился и опустил меня на землю. Едва я встала на ноги, щиколотку снова пронзила боль, и мне пришлось запрыгать на месте, чтобы не упасть.

— Давай понесу, — предложил Колтон.

— Нет. — Я схватилась за его руку, стиснула зубы и сделала шаг. Было больно, но выдержать можно.

Я не хотела, чтобы он меня нес. Если я окажусь на пороге дома на руках у Колтона, это вызовет слишком много вопросов. Меня и так ждет скандал.

Впрочем, истинная причина была в том, что на руках у Колтона мне было слишком хорошо. Слишком приятно. Слишком естественно, совсем как дома.

Снова нахлынуло чувство вины, и я намеренно наступила на больную ногу, отчего ее пронзило болью до самого бедра. Боль — это хорошо. Она отвлекает, оправдывает скулеж и ручьи слез. Плачу от боли в щиколотке, и все тут. Я не стану плакать от боли в сердце, потому что она не пройдет. С каждой минутой она становится только сильнее, острее и беспощаднее.

Я споткнулась. Меня удержал Колтон.

— Обопрись на меня, Нелл, — сказал он. — Не упрямься.

Я остановилась, приподняв ногу. Колеблясь. Раздумывая.

— Нет. — Я оттолкнула его руку и сделала шаг. Ни хромоты, ни ковыляния.

Больно стало так, что перехватило дыхание, и это было хорошо. Это отгоняло вину. Избавляло от боли в душе. Отодвигало надвигавшийся кошмар — сознание, что Кайл ушел навсегда, умер, навеки потерян для меня.

Погиб, спасая меня.

Я сделала еще шаг, позволив волне боли разлиться по телу. Я опустила голову — мокрые волосы свесились на лицо, отгородив от всего. Я слышала, как Колтон шагает за мной следом, слышала его дыхание, чувствовала острый, но уже выветрившийся запах табака, еще слабее — одеколона и пота. Запах мужчины. Свойственный только Колтону, слишком приятный, слишком знакомый.

Оставшееся расстояние до дома я шла очень долго. Щиколотка опухла и страшно болела, посылая вверх стрелы боли. Я распахнула входную дверь, не обращая внимания на родителей в гостиной, которые повскакали с мест и принялись звать меня по имени. Колтон вошел за мной.

— Она ногу подвернула, — сообщил он. — По-моему, растянула мышцы.

— Спасибо, что ты с ней пошел, — сказал отец с сомнением в голосе. Я была уже на верху лестницы.

— Нет проблем. — Я слышала, как скрипнули подошвы Колтона на мраморной плитке и открылась входная дверь.

— Колтон, мы скорбим о твоей потере, — послышался голос мамы.

— Да, — единственное слово от него и звук закрывающейся двери. Он ушел. Я поковыляла к себе в комнату, уже не сдерживая хромоты, раз меня никто не видит. Заперев дверь, сорвала с себя липкое платье, промокшие трусы, обернула пленкой гипс и встала под душ. Горячая вода, почти ошпарившая спину, смывала боль, но не вину.

Когда вода пошла уже еле теплая, я вытерлась, завернулась в халат и легла на кровать, натянув на себя несколько одеял. В комнате стояла глубокая тишина.

Закрыв глаза, я увидела Кайла, раздавленного деревом, проткнутого обломком толстой ветки, истекающего кровью. Услышала свистящее дыхание и шепот: «Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя…» Он повторял это снова и снова, пока уже не мог дышать, и вой сирен вдалеке ознаменовал его уход.

Я услышала, как открылась дверь, и почувствовала, как дрогнул матрас, когда мама присела рядом. Я зажмурилась, и что-то горячее и мокрое потекло по щекам. Это не слезы. Я не буду плакать, не могу. Расплакаться означает излить печаль, а она бесконечна. Я не выдержу. Я просто умру. Наверняка по щекам сочится кровь моего израненного сердца.

— Нелл, доченька, — мягко начала мама. Она откинула одеяла и попробовала пальцем мою щиколотку. — Господи, Нелл, тебе нужен врач — все распухло и посинело.

Я покачала головой:

— Ты перебинтуй и приложи лед. Там ничего не сломано.

Мама вздохнула, долго сидела молча и, наконец, принесла пакет со льдом и эластичный бинт. Обиходив меня в лучшем виде, она снова присела.

— Я не знала, что ты знакома с Колтоном.

— Мы не знакомы.

— Ты курила.

Я не ответила. Мне нечего было сказать в качестве причины или предлога.

— Поговори со мной, дочка.

Я покачала головой:

— О чем?

Я накрылась одеялом с головой. Мама стянула одеяло и откинула прядь моих мокрых волос, падавших на глаза.

— Я не могу сказать, что боль пройдет. Но постепенно жить с ней станет легче.

Ее старший брат разбился на машине, когда мама училась в колледже. Она до сих пор плачет, когда говорит об этом. Должно быть, они были очень близки.

— Я не хочу, чтобы становилось легче.

— Почему? — Мама взяла щетку с тумбочки и заставила меня сесть. Она расчесывала мои волосы долгими плавными движениями, напомнив о днях детства, когда она пела мне колыбельную и расчесывала волосы на ночь.

— Потому что если боль ослабеет, я его забуду. — В сломанной руке я по-прежнему сжимала записку Кайла. Сейчас я взяла ее здоровой рукой, открыла и прочла. Бумага была сырой, синие чернила выцвели, но строки еще читались.

Мама прерывисто вздохнула, словно всхлипнула.

— Нет, дочка, нет, ты его никогда не забудешь. Ты должна дать себе возможность исцелиться. Излить боль — вовсе не предательство его памяти. Он бы сам хотел, чтобы с тобой все было в порядке.

Меня начало душить что-то плотное и горячее. Я считала как раз наоборот. Если перестану помнить, отпущу боль, я предам Кайла — и нас.

— Это не твоя вина, Нелл.

Меня передернуло. Дыхание сбилось, стало неровным.

— Спой мне, а? Как раньше?

Мне требовалось ее отвлечь. Я не могла признаться, что Кайл погиб по моей вине. Мама попытается убедить меня, что это не так.

Она вздохнула, словно разгадав мою хитрость, и запела, продолжая водить щеткой по волосам. Она пела «Песню Дэнни» Кенни Логгинса, свою любимую. Я знала слова наизусть — мама много раз пела ее мне на ночь, чуть не каждый вечер, пока я росла.

Когда последний дрожащий звук замер в воздухе, я затряслась, чувствуя, как из глаз снова течет кровь сердца. Я не вытирала лица, позволяя ей стекать по губам на подбородок.

Мама отложила щетку и встала.

— Поспи, Нелл.

Я кивнула и легла. В конце концов я заснула, и мне снились сны. Неотвязные, мучительные сны. Взгляд умирающего Кайла, устремленный на меня. Все понимающий взгляд Колтона.

Я несколько раз повторила записку, шепотом проговаривая слова, как стихи.

Я проснулась, задыхаясь от тяжести горя, когда часы показывали 3.38 утра. Казалось, стены грозят сомкнуться надо мной и размозжить мне череп. Сняв пакет с растаявшим льдом, я заново перебинтовала щиколотку, надела свои любимые широкие спортивные штаны и анорак Кайла. Толстовка все еще пахла Кайлом, и на сердце стало еще тяжелее, но запах отчасти и успокаивал, пробивая окутавшее меня онемение и трогая сердце, щипая его горячими пальцами. Я сошла вниз тихо, медленно, неловко, не в силах толком наступить на ногу. С черного хода на крыльцо, по мощенной булыжником дорожке, ведущей к мосткам.

Тихие гитарные аккорды долетели до меня с мостков Кэллоуэев. Я знала, кто это играет. Влажная от росы и прошедшего дождя трава пружинила под стопами, холодная, бодрящая. Ночной воздух был тонким и прохладным, небо раскинулось будто черное одеяло, вышитое серебром. Мои босые ноги беззвучно ступили на отполированное бесчисленными подошвами дерево мостков. Гитарные аккорды не сбились, но я знала — Колтон понял, что это я.

Он сидел в деревянном шезлонге, скрестив ноги, положив гитару на живот. Рядом стояла бутылка.

— Надо было обуться, — сказал он, заиграв медленную напевную мелодию.

Я не ответила. Второй шезлонг стоял в нескольких футах от Колтона. Перехватив гитару за гриф, он переставил его поближе, для меня. Я села, почувствовав его напряжение — Колтон протянул руку, чтобы я могла опереться.

— Как нога? — Он поднес к губам бутылку, сделал длинный глоток и подал мне.

— Болит, — ответила я и нерешительно отпила. Горло обожгло. — Боже, что это? — прошипела я, хрипя и кашляя.

Колтон засмеялся.

— Ирландский виски «Джеймсон», детка. Лучший виски на свете. — Он опустил руку куда-то по другую сторону своего кресла и подал мне пиво. — Вот. Заполируй.

Я открыла банку и сделала глоток.

— Хочешь меня напоить?

Колтон пожал плечами:

— Ты всегда можешь отказаться.

— А это помогает? — кивнула я на виски.

Он отхлебнул пива из своей банки.

— Не знаю. Я еще мало выпил, — и сделал большой глоток из «Джеймсон». — Как выясню, сразу скажу.

— Может, я сама узнаю.

— Может, и узнаешь. Только не говори родителям, что бутылка моя. Ты несовершеннолетняя.

— Какая еще бутылка? — Я сделала новый обжигающий глоток.

В голове стало легко и пусто. Тяжесть вины и горя не уменьшилась, но действительно отошла на второй план, отодвинутая виски.

— Если мало пьешь, придержи коней, а то в два счета опьянеешь.

Я отдала бутылку и сжала холодную пивную банку.

— Откуда тебе знать, что я мало пью?

Колтон открыто засмеялся.

— Ну, я не проверял, конечно, но ты не пьешь.

— Как ты это определил?

— Ты хорошая девочка. Кайл бы не стал встречаться с гулящей. — Он приподнялся в шезлонге и принялся шарить в карманах в поисках сигарет и зажигалки. — Да и твоя реакция на первый глоток все мне сказала.

— Ты прав, я не пью. Мы с Кайлом однажды напились — это был ужас.

— Если пить правильно, бывает довольно приятно. Но похмелье всегда вещь тяжелая. — Колтон выдохнул султан серого дыма, рассеявшегося в звездном небе.

Некоторое время мы сидели молча. Колтон потягивал то виски, то пиво. Почувствовав опьянение, я решила поддержать приятную пустоту второй банкой пива.

— Ты не сможешь сдерживаться вечно, — ни с того ни с сего сказал Колтон.

— Смогу.

Мне не остается ничего другого.

— Ты с ума сойдешь. Это так или иначе выйдет наружу.

— Лучше стать полоумной, чем сломленной, — вырвалось у меня. Притом что я так не думала и не собиралась этого говорить.

— Ты не сломлена. Тебе больно. — Колтон неуверенно встал и побрел к краю мостков. Я услышала звук расстегиваемой молнии и журчание.

Я покраснела в темноте.

— Тебе обязательно делать это прямо здесь, при мне? — спросила я. Голос дрогнул от раздражения и сдерживаемого смеха.

Он застегнулся и повернулся ко мне, покачиваясь на месте.

— Извини. Грубо, да? Я не подумал.

— Еще как грубо, блин!

— Я же извинился! К тому же ты не показалась мне слабонервной неженкой.

— Я не неженка! Просто мне тоже надо пописать, а я не могу как ты, с мостков.

Колтон засмеялся.

— Оу… Даже не знаю, что тебе сказать. Ну, присядь у края на корточки.

Я фыркнула.

— Бли-и-н… Как же. Либо упаду, либо описаю себе ноги. Или и то и другое.

— Могу тебя придержать.

— Это уж точно. — Я кое-как встала, придерживаясь руками, стараясь поймать равновесие и не опереться на растянутую ногу. Рука Колтона опустилась мне на плечо и поддержала.

— Пойдешь наверх? — спросил он. Я кивнула. — Вернешься?

Я пожала плечами.

— Наверное. Все равно не засну.

Колтон отошел, чтобы завинтить бутылку, и мы заковыляли по дорожке. Когда я хотела свернуть левее, к нашему дому, Колтон потянул меня за руку.

— У родителей есть туалет в цокольном этаже. Там отдельный вход, тебе не придется подниматься по ступенькам.

Знаю, много лет я торчала в этом доме. Но я промолчала.

Колтон пошел вперед и включил свет. Дождался меня за дверью и помог вернуться на мостки, молча поддержав, когда я поскользнулась на мокрой траве.

Мы снова уселись. Он взял гитару, сделал несколько аккордов и заиграл. Я сразу узнала «Напоминание» группы «Мамфорд и сыновья». Мне казалось, Колтон умеет только играть, поэтому я была поражена, когда он взял дыхание и запел низким, мелодичным, сипловатым голосом. Он не просто исполнял известную песню, он переделал ее, изменил, сделал своей. «Напоминание» и без того уникальная вещь, но версия Колтона тронула какие-то струны в душе.

Я слушала, закрыв глаза, чувствуя, как горе становится чуть-чуть легче. Когда Колтон допел, я не стала открывать глаза.

— Сыграй что-нибудь еще, а? Пожалуйста…

— Конечно. Что ты хочешь послушать?

Я пожала плечами, откинув голову на спинку шезлонга. Колтон тронул струны, кашлянул. Я слышала, как жидкость полилась в его глотку, а потом холодное стекло коснулось моей руки. Я взяла бутылку и отпила, не открывая глаз. На этот раз жжение было желанным. Я чувствовала себя относительно мирно, покойно, немного пьяной и совсем легкой. Чувство вины и горе, как ссыпанные вместе угли, тлели под алкогольным дурманом.

— «Мост над бурной водой», Саймон и Гарфинкел, — услышав, как привычно Колтон объявил песню и автора, я поняла, что он часто это делает. Неужели он где-то выступает? При этой мысли Колтон снова показался мне чересчур огромным, слишком грубым, диковатым и жестким, чтобы сидеть в барах у микрофона, напевая инди и фолк. Но слушая, как он играет, как берет высокие открытые ноты, я поняла, что это для него совершенно естественно.

Меня потрясла грубая красота его голоса. Он превратил эту песню в стихи. В тот момент мне отчаянно хотелось найти свой собственный мост над бурной пучиной моего горя.

Но моста не было, лишь клокочущая река непролитых слез.

Допев, Колтон начал новую песню, которой я не знала, а он не назвал, — негромкую, мягкую, повторяющуюся мелодию с переходами вверх и вниз. Местами он пел с закрытым ртом, глубокой басовой вибрацией в горле. Что-то в песне проникало сквозь алкогольный туман и панцирь бесчувствия, в который я заковала свое горе. Слов у песни не было, но все равно это была элегия, источавшая скорбь, оплакивая невозвратное.

В горле встал плотный горячий комок, и я поняла — на этот раз не удержусь. Я попыталась проглотить его, как мы справляемся с позывами к рвоте, но он прорвался наружу, вылетев сквозь сжатые зубы отрывистыми рыданиями. Я услышала собственное рваное дыхание и острый, высокий звук — длинный, мучительный стон.

Колтон прихлопнул струны ладонью.

— Нелл, ты как?

Вопрос стал последней соломинкой, сломавшей хребет моей выдержке. Я сорвалась с места и, хромая, поковыляла прочь. Тут же перешла на бег, припадая на больную ногу. Спрыгнула на траву и побрела прочь. Не домой, не к дороге, просто прочь. Куда глаза глядят. Вскоре нога провалилась по щиколотку в песок и подвернулась. Я упала на колени, рыдания клокотали в горле, дрожали во рту.

Я поползла по песку, таща себя к кромке слабо плескавшейся воды. Ужасная боль прострелила руку, подогнувшуюся на песке. Холодная вода лизнула кончики пальцев. Я чувствовала слезы, текущие по щекам, но оставалась неподвижной. Я слышала, как шуршат по песку шаги, увидела в футе от себя босые ноги Колтона. Поджатые пальцы скрылись в песке, а пятки оставили глубокие следы, когда он, перенеся на них тяжесть тела, присел на корточки.

— Оставь меня, — простонала я сквозь стиснутые зубы.

Он не ответил и не двинулся с места. Я втягивала воздух длинными глотками и шумно выдыхала, стараясь сдержаться.

— Тебе надо выплакаться, Нелл. Дай себе волю.

— Не могу.

— Никто не узнает. Это будет наш секрет.

Я покачала головой, почувствовав песок на губах. Я дышала отчаянно, неровно, раздувая песчинки. Колтон тронул меня за плечо.

Я изогнулась, стараясь отодвинуться, но его рука осталась на плече, будто сросшись с ним. Это простое невинное прикосновение казалось пламенем на коже, прожигающим насквозь, открывающим шлюзы моего горя.

Сперва у меня вырвался одинокий всхлип и быстрый судорожный вдох. Прошла секунда, и после этого я уже не могла остановиться. Слезы. Целый водопад. Наводнение. Песок под моим лицом стал холодным и вязким, тело непроизвольно дергалось. Колтон не говорил, что все будет хорошо, не пытался посадить меня к себе на колени. Он держал руку на моем плече и молча сидел рядом.

Я чувствовала, что не могу остановиться. Я перестала сопротивляться, и реки хлынули, прорвав все дамбы.

Нет. Нет! Я мотала головой, сжимала зубы, приподнималась и нарочно тяжело валилась на песок, отчего сломанную руку пронизывала сложная паутина боли. Боль была лекарством, и я охотно принимала его. Она была плотиной, сдерживавшей слезы. Я задыхалась, скулила, я заставила себя встать, закопошившись в песке как сумасшедшая, с перемазанными в песке и грязи волосами. Колтон подхватил меня под руку и помог подняться на ноги. Я встала слишком решительно и, не удержав крика от боли в ноге, упала вперед, на Колтона.

Он меня подхватил.

От него пахло спиртным, одеколоном, табаком. Его руки обхватили меня за плечи и придержали. Рыдания рвались наружу, вызванные чувством вины за то, что в чужих объятиях я нашла утешение и отраду, но сразу стихали — по этой же причине.

Я уткнулась лбом ему в подбородок — всего на секунду, чтобы отдышаться. Это ведь ничего не значит.

«Это просто секунда спокойствия, Кайл, — оказалось, я говорю с ним, будто он меня слышит. — Ничего не значащая секунда. Я люблю тебя, только тебя».

Но Колтон шевельнулся, глядя на меня. Поэтому, естественно, мне пришлось поднять голову и встретиться с ним взглядом. Чертовы глаза, такие мягкие, понимающие, яркие, синие и прекрасные. Его глаза… я тонула в них. Они меня затягивали. Темно-сапфировые, васильковые, синие как небо, голубые как лед, так много оттенков синего…

Я упала ему на грудь. От Колтона пахло виски, и моим губам стало мягко, влажно и тепло от касания его губ. Это длилось долю секунды, кратчайший миг. Поцелуй, мгновенная слабость, неизбежная сила земного притяжения. Простая гравитация.

Сознание случившегося волной прошло по мне, затопив сердце.

Я отшатнулась, вырвавшись от Колтона. Прочь от необоримого покоя его объятий и губ.

— Что я делаю? — попятилась я, хромая. — Что делаю? Да что я, блин, творю?!

Развернувшись, я поковыляла как могла быстро, цепляясь за остатки рассудка, с трудом удерживая угрызения совести, грозившие сожрать меня живьем.

Колтон пошел за мной, забежал вперед и остановил, положив руки на плечи.

— Нелл, подожди. Постой. Просто подожди.

Я вывернулась, не желая его прикосновения.

— Не прикасайся ко мне. Так нельзя! Это же… бессовестно! Я виновата, я так виновата…

Он покачал с сожалением головой. В синих глазах кипели и плавились эмоции.

— Нет, Нелл, просто так вышло. Я тоже виноват. Это пустяк, случайность.

— Какой это тебе пустяк! — почти закричала я. — Как я могу целоваться с тобой, когда он мертв? Когда мой любимый ушел навсегда? Как я могу с тобой целоваться, когда… когда я… когда Кайл…

— Ты не виновата. Это я себе позволил. Здесь нет твоей вины, так вышло, — повторял Колтон, будто знал мою вину, тайное бремя ужасного сознания.

— Перестань это повторять! — вырвалось у меня против воли. — Ты ничего не знаешь! Тебя там не было! Он умер, а я… — Я оборвала фразу.

Думать об этом, знать, что это правда, — одно дело. Признаться вслух в присутствии брата Кайла, с которым я только что целовалась, — совсем другое.

Колтон снова оказался рядом — не коснувшись меня, но нас разделял лишь какой-то дюйм свободного пространства. Узенькая прослойка воздуха между нами трещала от напряжения, искрила и шипела.

— Давай не будем больше говорить о поцелуе. — Его низкий голос дрожал, наполненный страстью и пониманием.

Я покачала головой — один ответ на многие, очень многие вопросы:

— Я не могу… не могу… не могу.

Я повернулась к нему спиной, и на этот раз Колтон Кэллоуэй дал мне уйти. Мне казалось, он читает мои мысли, смотрит в самые дальние тайники души, где чувство вины и горе разъедают меня изнутри, как абсцесс.

Я добралась до своей комнаты и легла. Закрыв глаза, я снова и снова видела умирающего Кайла. Картины последних минут его жизни сменялись надвигающимся лицом Колтона и ртом, приникшим к моему…

Мне хотелось кричать, плакать, рыдать, но я не могла. Если начну, уже не остановлюсь. Вообще никогда. От меня останется только океан слез.

Горячая кровь сердца заливала лицо, вытекала из глаз, из носа, изо рта. Это не слезы, потому что слезы никогда не иссякнут. Это всего лишь влага из разбитого сердца сочится сквозь поры.

На меня давила огромная глыба вины и горя. Больше я ничего не чувствовала. И знала, что теперь всегда буду испытывать эти чувства. Еще я знала, что когда-нибудь научусь снова выглядеть обычно, жить как все и вроде бы быть в порядке.

Все это будет лишь фасад.

Записка Кайла по-прежнему лежала у меня под подушкой. Я развернула листок.

«…а сейчас мы вместе учимся влюбляться. Не думай о том, кто и что скажет. Я тебя люблю и всегда буду любить, что бы ни готовило нам будущее. Я буду любить тебя вечно».

На бумаге появилась клякса от упавшей слезы, оставившая темное пятно на синих строках. Рядом упала новая капля, на этот раз между строчек.

Я не стала ее вытирать. Наклонная петелька «у» в быстрой небрежной подписи Кайла промокла и расплылась.

Наконец слезы унялись, и я уснула. Во сне я видела карие и синие глаза, призрак любимого и живого мужчину из плоти и крови, сидевшего на мостках, потягивающего виски, играющего на гитаре и вспоминающего недозволенный поцелуй. Во сне он гадал, что бы это означало. Во сне он прокрадывался в мою комнату и целовал меня снова. Я проснулась мокрая от пота, дрожащая, снедаемая чувством вины.