Как-то незаметно наступили сумерки. Мы задремали? И пусть. Рейган, кажется, нравится, что я лежу наполовину на ней, хоть я и достаточно тяжёлый. В какой-то момент она начинает водить по моим волосам, пропуская их между пальчиков, вдоль уха и по всей голове. Я на полном серьёзе могу замурлыкать от этого!

Кончик пальца Рейган касается моего подбородка, я поднимаю голову и смотрю в ее глаза небесного цвета.

— Я буду первой, кто заговорит… что бы я ни сказала, — для пущего эффекта или чтобы собраться с мыслями, она делает паузу, убирает с моих глаз прядь волос, проводя пальцами от виска до челюсти. — Это было самое… даже не знаю, что.

Я с трудом сглатываю. По большей части, надеюсь, что представляю, о чём она. И результаты немного пугают.

— Да, было не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал раньше, — признаю я.

—Только не шути, — она выдыхает, издаёт смешок, утыкаясь носом в мой лоб. Вздыхает. — Я рада, что так чувствую не только я.

— А что именно это было?

Она пожимает плечами:

— Не знаю. — Проходит секунда. Ещё несколько. Рейган мнёт пальцами моё плечо. — Мы можем вернуться назад?

У меня возникают сразу три противоречивых трактовки её слов. Сначала я думаю, что она о том, что только что произошло между нами, и она хочет повторения. Тут я пугаюсь, что она хочет повторения прямо сейчас, а я опустошён. А затем я думаю, что она говорит о повторении, чтобы мы делали это снова и снова.

И только потом я понимаю, что она говорит буквально, имея в виду возвращение домой. Домой? Для меня это тоже правдиво? Это мой дом? У меня есть дом? И ещё одно прозрение пронзает меня, более пугающее, чем другие: случилось так, что её дом, ферма, амбар, этот далёкий уголок Техаса – самое дорогое, что у меня есть и что я когда-либо имел со времени моего вступления в Корпус прямо из средней школы.

— Да, — говорю я, — поехали.

Мы седлаем лошадей и едем обратно на ферму. Лошади, похоже, знают дорогу, и это радует, потому что я не уверен, что я её знаю, и я так себе наездник. Я могу держаться в седле, но с усилием.

Через полчаса мы подъезжаем к амбару, разнуздываем лошадей и отпускаем их на восточное пастбище. Я убираю на место сёдла и упряжь. К этому времени уже совсем темно, мои чувства и мысли кружатся в безумном смятении. Не знаю, что сейчас будет и чего вообще ждать. Чего я хочу. Я боюсь того, что чувствую. Боюсь того, что, я уверен, чувствует Рейган. Не уверен, что готов к тому, что произошло, к той сильной связи, которая только что была создана между нами.

До сих пор это был своеобразный танец: притяжение и взаимная эмоциональная потребность сближали нас, создавая химические реакции в виде сексуального пыла. Но, помимо очевидного, было и нечто большее, тот подтекст, вплетение в отношения которого я, по крайней мере, не ожидал. И теперь, когда мы пришли к логическому концу этой химии, наши отношения каким-то образом выросли, углубились, расширились, и это пугает меня. Я не знаю, готов ли к этому, способен ли я на такую глубину. Тот ли я человек, в каком Рейган нуждается, и какого заслуживает.

Я допускаю, что мы вместе пойдём в дом?

Стою в открытой двери амбара и смотрю на угасающий красновато-пурпурно-оранжевый отблеск заходящего за домом солнца. Рейган позади меня. Я чувствую, как она приближается. Как прижимается ко мне, её подбородок упирается в мою спину, руки, обнимая, кружат по торсу, ладони вжимаются в грудь.

— Дерек? Что будем делать? — похоже, Рейган тоже в смятении, как и я.

Я ведь думал, что секс упростит или хотя бы прояснит наши отношения. А оказалось, что он углубил оттенки и обострил грани нашего взаимодействия, сделав нашу и без того запутанную ситуацию ещё более сложной.

Я должен ей за мою силу. Проявить решительность. Или, по крайнем случае, я обязан быть с ней хоть капельку честным.

— Я не знаю. То, что произошло между нами, Рейган… больше обычного, — я кладу ладони поверх её рук, потому что по непонятной причине это облегчает мне моё откровение. — И я не знаю, что из этого следует. Что с этим делать.

— Ты боишься?

Состояние очень похожее на начало боя: когда чувствуешь страх и знаешь, что придётся столкнуться с паникой, признаться себе в этом, принять и пропустить через себя, преодолеть, подняться и справиться со всем возможным дерьмом в себе, несмотря ни на что.

— Да.

Рейган ныряет мне под руку, проскальзывая вдоль бока, чтобы мы оказались лицом к лицу, и смотрит на меня.

— Я тоже. Не ожидала такого. — Рейган водит ладонями по моей груди вверх-вниз. Взгляд её глаз такой нежный, такой понимающий… — Давай выясним это вместе? Пожалуйста.

Рейган делает шаг назад, в сторону дома. Протягивает мне руку. Не думаю, что имею хоть малейшее понятие, на что соглашаюсь, но всё равно беру её за руку, и мы бок о бок идем к дому.

Каждый момент нашего движения – картинка в обрамлении: гравий, хрустящий под моими ботинками; взгляд сбоку на Рейган – её медовые волосы треплет и развевает ветер, сиськи чуть подпрыгивают при ходьбе; густой клок белого облака, затенённый спустившейся ночью, висит над домом; наши ноги топают по деревянным ступеням крыльца; сетчатая дверь-ширма со скрипом открывается; пауза; захлопывается.

Я следую за ней по лестнице. Пялюсь на задницу Рейган, которая качается передо мной из стороны в сторону с каждым шагом. Скольжу взглядом по череде фотографий, устилающих стену вдоль лестницы; от чёрно-белых и цвета сепии, до выцветших фото семидесятых — девяностых годов. Том в детстве, парадное фото Тома времени пребывания в Корпусе. Рейган, Том и его отец. Отвожу взгляд от неё. Наваливается чувство вины. Я останавливаюсь, пристально разглядываю Тома, Рейган и Карла. Должно быть, снимок сделан как раз перед первой военной миссией Тома, как раз тогда, когда они с Рейган сбежали из дома. Они оба очень молоды, почти дети.

Рейган понимает, что я не иду следом, и поворачивается ко мне.

— Я смотрю на это фото каждый раз, когда поднимаюсь по лестнице, — говорит она. — И каждый раз мне больно, но не могу заставить себя снять её.

— Симпатичный сукин сын, правда?

— Да, он был такой.

Что я здесь делаю? Что я наделал?!.. Это ведь жена Тома спускается по лестнице, в её глазах тревога. Его вдова.

Дерьмо.

Я перестаю дышать, дрожа и потея. У меня приступ паники. Давно такого не было.

— Дерек? — Рейган оказывается на ступеньку выше меня, трогает нежной рукой мою щеку. — Дыши, малыш. Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза.

Я нахожу глаза Рейган – они такие голубые, такие голубые… Светло-голубые и распахнутые, как небо Техаса. А я всё ещё не могу вздохнуть. Опускаюсь на ступеньку, открываю рот и пытаюсь глотнуть кислорода, часто моргая; в глазах двоится, кулаки сжимаются и дрожат.

Я вижу Рейган, вижу, как шевелятся её губы. Но ничего не слышу. Потолок. Стена. Фото, грёбаное фото, грёбаный Том и молодая, тонкая, яркоглазая Рейган с льняными волосами, светлее, чем сейчас, и одна её рука вокруг него, а другая на его груди, рядом большой мускулистый Карл, обнимающий их обоих.

Потом я чувствую руку Рейган на своей спине – царапающую, поглаживающую, кружащую. Начинаю слышать звуки, слова, сказанные ею – искаженные, но уже членораздельные.

— …рек… Дерек? Поговори со мной. Пожалуйста, вернись. Дыши. Я здесь. Всё хорошо.

Я сдвигаюсь, скручиваюсь. Снова вижу её глаза, напуганные и обеспокоенные.

— Мне нужно выпрямиться, — я ложусь, падая, сползаю по лестнице, ребро одной из ступеней врезается мне в спину. — Помоги мне сесть.

Рейган спускается ниже меня, берёт меня за руку, помогая сесть. Садится на ступеньку ниже, сбоку от меня. По её щеке скользит слеза.

— Сейчас с тобой всё хорошо?

Я все еще задыхаюсь и потею, но атака прошла.

— Да. Мне просто нужна минутка.

Рейган вытирает лицо, прижимает щеку к моему колену:

— Ты напугал меня, Дерек.

— Я и сам испугался. Просто… удар. Без предупреждения.

— Фото вызвало паническую атаку?

Я намеренно смотрю на нее и вокруг, куда угодно, кроме фотографии.

— Да.

Рейган тянется к рамке, снимает фото со стены. Держит. Вглядывается в него. Ещё одна слеза скатывается по щеке. Рейган вытирает её.

Нет. Это её. Её семья. Её память. Я не имею права позволить своей слабости заставить ее сделать это. Вынимаю фотографию из рук Рейган, заставляю себя посмотреть на снимок. Я вижу её, вижу его. Вспоминаю его таким, каким он был в лучшие годы. Легкая улыбка, похабные шутки. Постоянно говорит о Рейган, как ему не терпится вернуться домой и увидеть её. Я вижу, как он лежит на своей койке, пишет ей письмо. Блокирую волну воспоминаний, угрожающих навалиться на меня, и вешаю фотографию туда, где она и висела, уютно устроившись среди других.

— Дерек, всё в порядке. Тебе не нужно…

— Нет. Если ты снимешь фото, то ради себя. Не для меня. Это твой дом. Твоя обитель. Это… обитель Тома. Его фото принадлежит этому месту. И ты заслуживаешь большего, чем позволить мне… моим слабостям, как только что случившаяся, заставить тебя… что-либо поменять.

— Подожди чертову минуту, Дерек,  — голос у Рейган сильный, и она берет моё лицо в обе ладони, заставляя посмотреть на неё. — Это был не момент слабости. Это была паническая атака. И да, именно здесь Том вырос. Но, черт побери, я не хотела об этом думать. Черт, это очень тяжело. Том мёртв, Дерек. Он ушел. Я скучаю по нему. Ты скучаешь по нему. Но... мы потеряли его. Эта проклятая война забрала Тома у нас. И мы просто... мы должны продолжать жить без него. Ты жив, а он нет, но не смей чувствовать себя виноватым из-за этого! Ты ничего не мог поделать. И... я даже не знаю, как это выразить. Он ушел, я любила его, и всегда буду скучать по Тому. Часть меня всегда будет принадлежать ему. Но я рада, что ты выжил. Я... Я рада, что ты здесь. Я рада, что ты пришел и принёс мне жетоны и письмо, и я рада, что ты остался. Ты сделал мою жизнь лучше с тех пор, как ты здесь, Дерек. Я оплакивала Тома. Скорбела по нему. Но пока ты не приехал, я не исцелялась. Я даже не пыталась этого сделать. Я застряла. Я не знаю, что происходит. Здесь, между нами, я имею в виду. Это пугает меня, признаю. Но это происходит, и я не могу этого отрицать. Я хочу идти дальше. Хочу увидеть, что это такое. Я больше не хочу быть одинокой. Не хочу чувствовать себя... в ловушке. Застрявшей. Потерявшейся между тем, что было, что есть и что может быть.

Что я должен был сказать на все это?

— Я не знаю, что делать с чувством вины. Сказать себе, чтобы не чувствовал… Это не заставит вину исчезнуть. Но... впервые с тех пор, как рейнджеры вытащили меня из афганской деревни, я чувствую себя живым. Как будто я что-то из себя представляю. Как будто жизнь может что-то значить для меня. Всю мою сознательную бытность я знал только войну. Корпус. И я был военнопленным, и с тех пор я не знал… Я не знаю, кто я? Кто я такой? А быть здесь, работать на ферме... Проводить время с тобой — это дало мне кое-что, — я прячу голову, набираюсь смелости, чтобы сказать самую обнаженную правду, которую я могу собрать в слова. — На самом деле, это не ферма. Это ты. Ты мне подарила жизнь. Но даже это сопровождается чувством вины. Потому что здесь всё равно должен быть… должен быть Том.

— Но всё не так. Это не он. Это ты, — Рейган открыто плачет.

Я и сам близок к этому.

— Что ты со мной делаешь, Рейган? Всю свою грёбаную жизнь я был самым обычным парнем. Случается всякое, бывают очень тяжёлые времена, но ты переживаешь их и всё. Не плачешь. Я не плачу. Но с тех пор, как пришёл сюда, я больше времени, чем всю прошлую жизнь, плачу, как чертова баба, — я втягиваю воздух, дышу и моргаю. Не помогает. — Дерьмо.

Рейган вскакивает на ноги, забирается ко мне на колени и прижимается лицом к груди. Обхватывает руками мою шею и вцепляется так крепко, что мне даже больно. Но то, что она так стиснула меня, и мои колени ощущают её вес, а слёзы Рейган пропитывают мою рубашку, утешает. Я не чувствую себя отвергнутым, осуждаемым.

— Знаешь, что я думаю? — бормочет она мне в хлопок рубашки. — Я думаю, твоя способность плакать делает тебя сильнее. Мне кажется, это делает тебя ещё мужественнее. Это человеческие чувства, и они у тебя есть. Тебе это можно.

— Даже чувство вины?

— А как ты можешь не чувствовать этого?

— Вообще-то это отстой, — что-то мокрое стекает по моей щеке, капая на ее волосы.

Рейган изворачивается, глядя на меня снизу вверх и не отрывая щеки от моей груди, вытирает ладонью моё лицо. И делает это снова, и снова. И ни разу её взгляд не такой, будто она думает обо мне хуже, потому что я плачу как чёртова девчонка. Она просто стирает каждую капельку, и её собственные слёзы текут по щекам, смешиваясь с моими.

Я точно и не скажу, о чём плачу. Обо всём сразу. Война. Потеря друзей. Гибель Тома. Плен. Чувство вины выжившего. И вины от радости, что я жив. При том, что Том, Авраам, Окузава, Льюис, МакКонелл,  Нильсен, Мартинес, Сильва, Бласт и Аллен погибли…

Ещё я плачу, как мне кажется, от облегчения. Всё это я держал в себе, и если выпускал, то неохотно; обычно из-за Рейган и всего, что между нами происходит.

Ступенька врезается мне в поясницу. Я просовываю руку ей под ноги и встаю вместе с ней. Несу её в спальню. Кладу на кровать, ложусь рядом. Вскоре каким-то образом Рейган оказывается сверху, целуя меня. Я ощущаю вкус соли, и знаю, что на моих губах тот же вкус. Мы целуемся и плачем. Её дыхание у меня во рту и на губах, а её язык, ласкающий мой, крадёт и мои слёзы, моё дыхание – всё, кроме осознания её.

Руки двигаются и тянут ткань рубашек. Медленно обнажаются тела. Поцелуи сливаются с поцелуями. У меня во рту оказывается одна её грудь, после того как Рейган оседлала меня, упершись в меня руками, откинув голову и прогнувшись, как будто подталкивая сосок к моим губам. Её бёдра корячатся, но мы оба до сих пор в джинсах. Рейган трётся об меня, и мы дружно выдыхаем.

Рейган резко отстраняется, с хлюпающим звуком выдёргивая из моего рта сосок, рывком расстёгивает ширинку моих джинсов и тянет их вниз, спускаясь по моему телу, ртом касаясь живота, пупка, тазовых костей, потом по бедру и колену. На ботинках возникает заминка, Рейган со смешной досадой смотрит на меня, пока возится со шнурками. Протягивает руку, гладит ладонью член, а потом возвращается к освобождению меня от обуви. Как только шнурки развязаны, я стряхиваю ботинки на пол, а Рейган, срывая носки, стаскивает джинсы с моих ног. Бросает их на пол, затем ныряет за ними и снова подхватывает. Тянет из кармана презервативы. Отрывает один пакетик. Встаёт с кровати, глядя на меня, в рекордные сроки освобождается от своих брюк. Эти трусики, боже… тёмно-красный шёлк. Высокий вырез на бёдрах V-образно обрамляет её киску. Ткань над входом влажная, потемневшая от её соков.

Взгляд прикован ко мне; большими пальцами Рейган цепляет эластичный пояс трусов, спускает их вниз и вышагивает из ткани. Ладони поверх живота, как будто она думает прикрыть ими себя, но она этого не делает. Она просто стоит, опустив руки, подняв подбородок, волосы распущены и растрёпаны, в них видны запутавшиеся травинки. Она в согласии со своим телом и полна красоты. И это, чёрт возьми, горячо – видеть, как она откинула страх, видеть, как Рейган наполнилась осознанием своей сексуальной мощи. Она чуть отводит в сторону бедро, ещё приподнимает подбородок; кончик языка облизывает губу, а затем её ладонь скользит по бедру. Гладит промежность, потом ныряет в небольшой промежуток между ногами. Рейган задыхается, проводя пальцами между бёдер, трогая себя. Одно короткое кружащее прикосновение – и её колени сходятся вместе, а Рейган хнычет. Я сажусь, спуская ноги с кровати, тянусь к ней. Хватаю за руки и притягиваю, располагая между своих ног. Наклоняюсь, легонько щёлкаю языком по её соску.

Изучаю щель её киски пальцами.

— Откройся, — командую.

Рейган расставляет ноги до тех пор, пока они не оказываются на уровне плеч. Кладёт мне руки на плечи, а я проникаю в неё двумя пальцами. Так мокро, так жарко, так туго. Я стону и лижу между её грудей, собирая в это время пальцами влагу её возбуждения и размазывая её по клитору. Рейган падает на меня, хватается за мои щёки и поднимает лицо для поцелуя. Но поцелуй заминается и забывается, Рейган хнычет от моих действий, её рот над моим лицом, лоб упирается в лоб, и Рейган сжимает мою челюсть обеими руками, стонет.

И никаких игр с ней в этот раз. Задача как можно быстрее довести её до кульминации, кружа по клитору и проникая в её тесную вагину, буквально рисуя узоры. Она кричит, когда кончает, прислонившись ко мне, оседлав мои пальцы, припадая коленями и вращая бёдрами. Когда волна оргазма затухает, Рейган открывает глаза, и они, обычно ясные, затуманены и полуприкрыты. Она наваливается на меня, толкая на постель, залезает сверху. Нашаривает презерватив, разрывает упаковку. Раскатывает его по члену. Я неудобно лежу – ноги всё ещё на полу, но Рейган не хочет ждать, не позволяет мне устроиться поудобнее. Она наклоняется ко мне, упираясь руками в грудь, целует меня и приподнимает попу. Я задыхаюсь в её рот, когда она тянет руку между нашими телами, направляя мой член, и садится на меня. Пронзая себя мною, издавая рычащий стон, когда я наполняю ее.

Глаза у Рейган дикие, рот распахнут, губы искривлены, и из неё вырывается низкий хрип, когда она елозит задницей на моих бёдрах, катая член внутри себя, двигаясь кругами, а затем из стороны в сторону, погружая меня в себя всё глубже. Рейган подбирает колени под себя, широко расставляет бёдра и, черт подери, я глубоко внутри неё. Пальцы Рейган царапают мою грудь, сгребая мышцы. Она кусает губы и смотрит на меня, продолжая двигаться. Из стороны в сторону. Из стороны в сторону и до тех пор, пока я не оказываюсь так глубоко, как только могу физически, а затем Рейган начинает двигаться по кругу, ещё и ещё, отклоняясь телом, чтобы расширить круг, который ограничивают её бёдра. И эти жернова вызывают желание двигаться навстречу, Рейган так давит, и всё, что я могу – позволить ей быть со мной таким образом.

А потом она резко поднимается вверх, отрывая задницу от моих бёдер, колеблется пару секунд на высоте, так, что внутри неё едва только кончик моего члена. И затем с громким шлепком опускается вниз с такой силой, что наши бёдра сплющивает от удара.

— Чёрт… да! — рычит она.

Теперь Рейган поднимается медленно. Ощущение от скольжения её губок вдоль моего члена сводит с ума, и я пытаюсь толкнуться вверх, но она давит на меня, качая головой.

— Ш-ш-ш-ш… — она зависает, дразня нас обоих. — Ещё нет.

Рейган качает попой, прикусывая язык и нижнюю губу, быстрыми движениями трахает только головку моего члена.

Я мычу и ругаюсь.

— Чёрт, бля! Боже, Рейган, боже! Дай мне это! — я сжимаю её бёдра и держу их, стараясь опустить её вниз, но не могу. Она сопротивляется, наклоняясь вперед и продолжая совершать частые неглубокие погружения.

— Ты этого хочешь? — требовательно спрашивает она.

— Да, — я снова тяну её на себя. — Мне это нужно.

— Что тебе нужно? — Медленнее, так, что головка моего ствола едва держится между её губок; бёдра сгибаются, чтобы моей плоти скользнуть в неё на четверть дюйма, а затем снова оголиться. Дразня.

— Тебя.

Рейган качает головой.

— Я хочу полный ответ, Дерек, — она ведёт руками от моей груди к животу, постепенно отклоняя член к ногам, пока не находит равновесие в своём положении сверху. Затем Рейган упирается ладонями в свои бёдра, поднимается в довольно неустойчивое и трудное для удержания положение. — Умоляешь? Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я с тобой сделала?

О, игры в контроль, да? Я загребаю в ладони её охренительные сиськи, зажимая соски между указательным и средним пальцами.

— Что… боже, ты великолепна… Что, значит, я хочу, чтобы ты сделала?

— Да, расскажи мне. И я это сделаю.

— Я хочу, чтобы сделала, что хочешь. Как ты это хочешь.

Рейган свешивает голову. Я растянут до такой степени, что это даже больно. Напряжён. Она берёт по очереди мои руки, пропускает свои пальцы сквозь мои, и мы переносим баланс на наши соединённые руки. Рейган тянет голову вперёд и наклоняется надо мной, а я поддерживаю руками вес её торса. Её сиськи висят и раскачиваются прямо надо мной, твёрдые соски цвета густого загара выпрашивают мои губы. Я приподнимаюсь, облизываю каждый, а затем снова падаю на постель.

— Я хочу этого, — выдыхает Рейган и опускается вниз, хороня меня глубоко-глубоко в себе.

— Чёрт, да…

И затем она снова начинает двигаться, качая бёдрами, позволяя мне взять весь её вес на наши сцепленные руки. Задыхается, стонет, поднимается, потом опускается. Трущими движениями она крутит кончик моего члена между своих половых губок, добиваясь того, что ей нужно. Ее сиськи подпрыгивают и качаются с каждым движением, я жадно наблюдаю за ними. А ещё больше мне нравится смотреть между наших тел, как мой скользкий от ее соков член погружается в Рейган; наблюдать, как её киска вбирает меня внутрь и выпускает наружу; смотреть, как губки её промежности расплющиваются и растягиваются, когда я вхожу в неё; вижу соки, которые капают и мажут меня, размазываются по нам обоим.

Рейган исходит влагой, и, чёрт, чёрт, это горячо – наблюдать за нами. И она тоже это видит. И Рейган это тоже очень нравится.

Она находит положение под углом, немного наклоняясь вперёд, поднимает бёдра, чтобы мой член почти вышел из неё, а затем выдвигает и опускает их, с силой двигаясь назад, чтобы глубоко загнать меня в себя, используя мой член для воздействия на её точку G. Как только она находит это сладкое место, то задаёт темп фрикциям, и мне уже всё равно, дрожат ли мои руки, болят ли предплечья и устали ли мышцы – я буду держать её до тех пор, пока не кончу. Я рычу и толкаюсь навстречу Рейган, работая бёдрами так, чтобы помогать ей тереть головкой члена её заветную точку, отчего она вопит:

— О-о-о-о-о, да, блять! Да, Дерек! Божедачёртда!..

Её крик заставляет меня двигаться жёстче и быстрее, наши бёдра бьются друг о друга, тела встречаются с громким влажным вкусным шлёп-шлёп-шлёп, и Рейган кричит, а я рычу и реву, потому что чувствую, как её киска сжимается, поршнеподобные движения становятся неистовыми и содрогающимися. Темп её замедляется, теперь Рейган медленно приподнимается и с хлопком опускается.

Затем происходит это. Я смотрю во все глаза. Как кривится лицо Рейган, сжимаются веки, и я целиком беру вес наших тел на себя, толкая нас обоих, трахая её так сильно, как только могу, всё ещё пытаясь ударить Рейган в самую сердцевину сладости, и она тоже пытается двигаться, но ничего не может, потерявшись, упустив ритм и способность что-либо делать, кроме как рыдать и кричать, теряя дыхание…

Рейган рушится на меня, задыхаясь, исходя дрожью, рыдая, всё ещё держа меня за руки; член всё ещё похоронен внутри нее.

Когда мне кажется, что она уже восстановила дыхание и немного утихла, а мне удалось снизить собственный почти кульминационный момент, я пожимаю её руки.

— Рейган? — она приподнимает голову, волосы свисают занавесью, глаза широко раскрыты, зрачки расширены, губы приоткрыты. — Моя очередь.

— О, боже…

Я перекатываю Рейган на спину, на краткий миг даю ей почувствовать весь свой вес, толкаюсь в неё, ощущая, как её стеночки сжимаются вокруг меня. Пара медленных, нежных толчков, пока она не начинает двигаться вместе со мной. А потом я полностью выхожу из неё. Наклоняюсь, крепко целую Рейган, засовывая язык меж её зубов, всасывая в рот её язык, вкушая её красивый рот. Затем разрываю поцелуй, просовываю руку между кроватью и её телом, чтобы обхватить её задницу и перевернуть на живот. Рейган ползёт вперед от меня, к изголовью кровати. Я следом за ней. Хватаю её за лодыжки и подтягиваю к себе. Она изворачивает шею, чтобы взглянуть на меня, широко распахивая глаза и рот. Поджимает колени.

— Да, детка, оставайся в таком положении, — я ласкаю полукружья её попы. — Только взгляни на эту задницу. Черт, мне нравится твоя задница. Такая круглая, мягкая и идеальная... — Я подхватываю ладонями её ягодицы, широко расправляю их, поднимаю тяжелую плоть и мышцы, отпускаю её с пышным отскоком.

Рейган смотрит, как я становлюсь на колени позади неё, играя с ее попой, а мой член стоит, высокий и невероятно напряжённый. Наблюдая за мной молча, в ожидании, делая долгие вдохи.

Предвкушая.