Однажды папа сказал, что скоро уже весна.
В Больших Лесах начал таять снег. Отсыревшие хлопья падали с ветвей, и в мягких сугробах под деревьями образовывались ямки. В полдень большие сосульки, свисавшие с крыши, сверкали и искрились на солнце, на кончиках у них дрожали капельки воды.
Папа сказал, что ему надо сходить в город выменять шкурки диких зверей, которых он поймал за зиму в капканы. Однажды вечером он связал шкурки в плотный узел. Их было очень много, и узел получился величиной с папу.
Как-то рано утром папа взвалил узел со шкурками себе на плечи и отправился в город. Узел был такой большой и тяжелый, что он не смог взять с собой ружье.
Мама очень беспокоилась, но папа сказал, что если он выйдет из дому до рассвета и пойдет быстрым шагом, то к вечеру успеет возвратиться.
До ближайшего города было очень далеко. Лора и Мэри никогда не видели города. Они никогда не видели лавки. Они даже никогда не видели, чтобы два дома стояли рядом.
Но они знали, что в городе много домов и что там есть лавка, где полно конфет, ситца и других чудесных вещей — пороха, дроби, соли и сахара.
Они знали, что в обмен на шкурки лавочник даст папе чудесные городские вещи, и весь день ждали папу с подарками. Когда солнце спустилось к верхушкам деревьев, а с сосулек уже больше не капало, девочки стали с нетерпением смотреть на дорогу.
Солнце скрылось, лес потемнел — а папы все не было.
Мама приготовила ужин, накрыла на стол — а папы все не было.
Настало время задать корм скотине — но папа все не приходил.
Мама разрешила Лоре взять фонарь и пойти с ней доить корову.
Лора надела пальто, мама его застегнула, потом Лора засунула руки в красные рукавички, которые висели на красном шерстяном шнурке у нее на шее, а мама тем временем зажгла в фонаре свечку.
Лора очень гордилась, что помогает маме доить корову, и несла фонарь очень осторожно. Стенки у фонаря были жестяные с дырочками, сквозь которые проходил свет горящей свечки.
Когда Лора шла вслед за мамой по тропинке к хлеву, на снегу вокруг нее плясали отсветы от фонаря. Еще не совсем стемнело. Деревья почернели, покрытая снегом тропинка светилась серым светом, а на небе уже появились звезды. Но они мерцали так слабо, что огоньки фонаря казались гораздо теплее и ярче.
Лора очень удивилась, увидев темный силуэт рыжей коровы Сьюки у самых ворот забора, которым был обнесен хлев. Мама тоже удивилась.
Весной Сьюки выпускали пастись в Большие Леса, но сейчас земля была еще покрыта снегом, и Сьюки жила в хлеву. В теплые зимние дни папа иногда открывал дверь хлева, чтобы Сьюки могла погулять по двору. А теперь мама и Лора увидели, что она стоит и ждет их у забора.
Мама подошла к забору и толкнула ворота, но они не открылись, потому что их подпирала Сьюки.
— Отойди, Сьюки! — крикнула мама, протянула через забор руку и похлопала Сьюки по спине.
В эту минуту свет от фонаря запрыгал между перекладинами ворот, и Лора увидела длинную косматую черную шерсть и два блестящих маленьких глаза!
А у Сьюки шерсть была тонкая, короткая и рыжая, а глаза большие и ласковые.
Иди домой, Лора, — вдруг сказала мама.
Лора повернулась и двинулась обратно к дому. Мама шла вслед за ней. Пройдя несколько шагов, мама сгребла в охапку Лору вместе с фонарем и бросилась бежать. Вбежав в дом, она опустила Лору на пол и захлопнула дверь.
— Это был медведь, мама? — спросила Лора.
— Да, Лора, это был медведь. — ответила мама
Лора заплакала и вцепилась в мамину юбку.
— Он не съест нашу Сьюки? — всхлипывая, лепетала она.
— Да нет же, — успокоила ее мама. — Ведь Сьюки заперта в хлеву. Ну подумай сама: стены хлева сложены из больших толстых бревен, дверь тоже толстая и крепкая. Ее никакому медведю не сломать. Нет. медведь никак не может забраться в хлев и съесть нашу Сьюки.
От этих слов Лоре стало легче.
— Но ведь он мог съесть нас, — прошептала она.
— Он нас не тронул. Ты хорошо себя вела. Лора. Ты сразу меня послушалась и не стала ничего спрашивать.
Мама вся дрожала, а потом тихонько рассмеялась.
— Подумать только, — сказала она, — я отшлепала медведя!
Она поставила на стол ужин для Мэри и Лоры. Папа все еще не вернулся. Девочки поужинали, разделись, прочитали молитву и улеглись в свою кроватку.
Мама сидела у лампы и чинила папину рубашку. Без папы дом казался тихим, холодным и каким-то странным.
Лора лежала и слушала, как вокруг дома плачет ветер. Он плакал так жалобно, словно заблудился в холодном темном лесу и ему очень страшно.
Мама кончила чинить рубашку, и Лора увидела, как она аккуратно ее сложила и разгладила ладонью. Потом мама сделала то, чего раньше никогда не делала. — подошла к двери и втянула внутрь кожаный ремешок от задвижки! Теперь, пока мама не поднимет задвижку, никто не сможет войти в дом. После этого мама подняла с большой кровати сонную Крошку Кэрри. Увидев, что Лора и Мэри еще не спят, она сказала:
— Спите, девочки. Все в порядке. Папа вернется утром.
Потом села в кресло-качалку и стала тихонько укачивать Крошку Кэрри. Она хотела дождаться папу и поэтому не ложилась.
Лора и Мэри тоже решили его подождать, но незаметно уснули.
Утром папа был уже дома. Он принес девочкам конфет и два куска красивого ситца на платья — белый с синим рисунком для Мэри, а для Лоры темнокрасный в золотисто-коричневый горошек. Маме он тоже принес ситец — коричневый с узором из больших белых перьев.
Все радовались, что папа так выгодно выменял шкурки и смог привезти им такие чудесные подарки.
На снегу вокруг хлева осталось много следов большого медведя, а на стенах — царапины от его когтей. Но Сьюки и лошади спокойно стояли в хлеву.
Весь день светило солнце, снег таял, и с сосулек стекали струйки воды. Они постепенно становились все тоньше и тоньше, а когда солнце село, от медвежьих следов на мокром рыхлом снегу остались только бесформенные пятна.
После ужина папа посадил девочек к себе на колени и сказал, что сейчас расскажет им еще одну историю.
Рассказ о том, как по дороге из города папе повстречался медведь.
«Вчера, когда я отправился в город со шкурками, оказалось, что идти по мокрому снегу очень тяжело. Поэтому я пришел в город очень поздно. Другие охотники принесли свои шкурки намного раньше, лавочник был занят, и мне пришлось долго ждать, пока он освободится и посмотрит мои шкурки.
Потом мне еще пришлось с ним поторговаться за каждую шкурку, а потом выбирать то. что я хотел за них получить.
Поэтому в обратный путь я двинулся уже перед самым заходом солнца.
Я очень торопился, но идти было трудно, к тому же я устал и поэтому дотемна успел пройти совсем немного и очутился в Больших Лесах совсем один и без ружья.
Оставалось пройти еще миль шесть, и я прибавил шагу. Ночь становлюсь все темнее и темнее, и я пожалел, что не взял с собой ружья. Я знал, что некоторые медведи уже вылезли из своих зимних берлог — утром по пути в город мне попадались их следы.
В это время года медведи бывают голодные и злые. Всю зиму они спят у себя в берлогах. Есть им там нечего, они худеют и просыпаются очень сердитыми. Мне совсем не хотелось встретиться с таким медведем.
Я старался идти как можно быстрее. Уже совсем стемнело, в густых зарослях ничего не было видно, и только на открытых местах еще можно было что-то разобрать. Впереди виднелась покрытая снегом дорога, а вокруг стеной стоял темный лес. Я очень радовался, когда выходил на открытое место, где тускло светили звезды.
Всю дорогу я смотрел в оба и прислушивался, не трещат ли где кусты, сквозь которые продирается медведь.
Потом я снова вышел на открытое место и прямо посреди дороги увидел большущего черного медведя.
Он стоял на задних лапах и смотрел прямо на меня. Я увидел его горящие глаза и свинячье рыло. При свете звезд я даже разглядел его когти.
Волосы у меня на голове поднялись дыбом. Я остановился как вкопанный. Медведь не шевелился. Он стоял и смотрел на меня.
Я знал, что мне его не обойти. Он пойдет за мной в темный лес, где он видит лучше меня. Мне не хотелось драться с оголодавшим за зиму медведем. Ох как мне не хватало ружья!
Чтобы попасть домой, мне надо было пройти мимо этого медведя. Я подумал, что, если мне удастся его напугать, он сойдет с дороги и пропустит меня. Поэтому я набрал в грудь побольше воздуха, заорал во все горло и. размахивая руками, бросился на медведя.
Медведь не тронулся с места.
Можете мне поверить, что близко я к нему не подбежал! Я остановился, глянул на него, а он стоял и глядел на меня. Я снова завопил. А он — ни с места. Я орал, размахивал руками, а ему — хоть бы что. стоит себе как вкопанный, и все тут.
Бежать от него было бесполезно. Но лесу бродят другие медведи. В любую минуту я мог встретить одного из них. Уж лучше мне покончить с этим. Ведь я возвращался домой к вам и к маме, а если бы я стал удирать от всего, что может напугать меня в лесу, домой мне было бы не добраться.
И вот я огляделся, схватил огромный толстый сук, который обломился под тяжестью снега, поднял его, ринулся прямо на медведя и изо всех сил треснул его по голове. Трах! А он как стоял, так и остался стоять, потому что это был вовсе не медведь, а просто большой черный обгорелый пень!
Утром по дороге в город я проходил мимо него, а теперь в темноте принял его за медведя, потому что все время думал про медведей и боялся их встретить. Я вопил, скакал и размахивал руками один-одинешенек в Больших Лесах, и все для того, чтобы напугать какой-то пень!»
— Зато наш медведь был настоящий,— сказала Лора. — Но мы не испугались. Мы думали, что это Сьюки.
Папа ничего не сказал, а только еще крепче обнял Лору.
— Ой-ой-ой! Этот медведь мог съесть нас с мамой. — сказала Лора, прижавшись к папе. — Но мама подошла и шлепнула его по спине, и он ей ничего не сделал. Почему он ей ничего не сделал?
— Он, наверное, был очень удивлен.— ответил папа. — Когда ему в глаза ударил свет фонаря, он испугался. А когда мама подошла и шлепнула его, он понял, что она его не боится.
— Ты тоже не испугался,— сказала Лора.— Хоть это был пень, ты думал, что это медведь. Если бы ты знал, что это настоящий медведь, ты бы все равно треснул его по голове, правда?
— Да. — ответил папа. — Конечно треснул бы. Деваться-то мне было некуда.
Тут мама сказала, что пора спать. Она помогла девочкам раздеться и застегнуть красные фланелевые ночные рубашки. Мэри и Лора встали на колени у своей кроватки и прочитали молитву.
Мама поцеловала девочек, хорошенько укрыла их и со всех сторон подоткнула одеяло. Они немножко полежали, глядя на мамины гладкие волосы, аккуратно расчесанные на пробор, и на мамины руки, которые шили при свете лампы. Мамина иголка пощелкивала по наперстку, а нитка, шурша, прошивала красивый ситец, который папа выменял на шкурки.
Потом Лора стала смотреть на папу, который смазывал жиром свои сапоги. В свете лампы его волосы, усы и длинная темно-коричневая борода казались шелковистыми. а шерстяная клетчатая куртка пестрела яркими красками. За работой папа весело насвистывал, а потом вдруг запел:
Бутоны цветочные утро раскрыло,
И птичий напев зазвенел в небесах,
И солнце над миром, светя, восходило.
Когда у могилы застыл я в слезах.
Ночь была теплая. Дрова догорели, но папа не стал раздувать тлеющие угли. Из Больших Лесов, которые со всех сторон обступали маленький домик, доносился тихий шорох — это падали на землю хлопья мокрого снега, а с сосулек, висевших на крыше, звонко капали капельки воды.
Пройдет совсем немного времени, и деревья покроются розовыми, желтыми и бледно-зелеными листочками, а в лесу расцветут цветы и запоют птички.
По вечерам больше не будет папиных рассказов у горящего камина, но зато Лора с Мэри будут играть и бегать среди деревьев, потому что наступит весна.