Глава 33

— Надень, — буркнул Пайк, подав Галену вязаную шапку и черный плащ из грубой ткани. — Сегодня ты тут слишком большая знаменитость, а мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь заметил твой отъезд.

Отдав приказ, седобородый воин отвернулся и размеренной поступью направился к окраинам города. Если Гален и хотел возразить, шанса на это ему не дали.

Так что молодой человек быстро надел все, что велено, бросил прощальный взгляд на дверь в подвальное жилище Клюни и поспешил вслед за Пайком.

— А куда мы отправляемся?

— Сначала на север. Ты верхом ездишь?

— Да ради всего святого! — возмутился Гален. — Я же конюх! Как же иначе?

— Если ты умеешь расчесывать гриву, это еще не значит, что умеешь ездить верхом, — недоверчиво проворчал Пайк.

— Но я умею!

Пайк вывел его на задворки. Они шли довольно быстрым шагом, и Гален в своих семи одежках уже скоро чуть ли не залился потом. Помощник Тарранта был не в военной форме, да и вместо меча имел при себе лишь короткий палаш. Мало кто из прохожих поднимал глаза на эту пару. Двое воинов поджидали их у входа в трактир на северной окраине города, но и они оказались в штатском. Солдаты с любопытством осмотрели Галена, но промолчали. Королевские стражи держали для них наготове двух коней, и, обменявшись всего парой слов с остающимися, Пайк с Галеном тронулись в путь.

Пайк пустил коня рысью по главной дороге, ведущей из города на север. Но едва дома Крайнего Поля остались позади, он сбавил аллюр, перейдя на иноходь. Вскоре они свернули на восточную дорогу.

— Теперь можешь снять, — разрешил Пайк, и Гален с радостью избавился от плаща и шапки. — Дотемна можем добраться в Катовер, — заметил воин. — Если, конечно, удержишься в седле.

Гален постарался пропустить презрительное замечание старого вояки мимо ушей; куда больше заинтересовало его сообщение о том, куда они едут. Катовер был маленьким городком в соседнем баронате Кварри, прямо у границы с Крайним Полем, и, подобно последнему, находился на расстоянии менее чем в пол-лиги от соляных пустошей. Гален несколько раз бывал там, но все равно плохо знал этот город.

— Там мы и встретимся с археологами? — осведомился он.

— Да. Но прежде чем мы доберемся туда, мне надо сказать тебе парочку вещей.

— Ну так валяй.

Галену не терпелось услышать, чего, собственно, от него ожидают.

— Тут тебе не шахматы. — Пайк искоса посмотрел на него. — Тут на карту поставлены человеческие жизни, твоя в том числе, так что слушай внимательно. Ты можешь одновременно и с конем управляться, и внимательно слушать?

Гален дернул поводья. Пайк на протяжении нескольких шагов не отставал от парня, затем остановился и развернулся к нему лицом; сам воин оставался совершенно бесстрастным.

— Послушай, — взорвался Гален. События минувшего дня и издевки старого воина окончательно вывели его из себя. — Нужен я вам или нет? Тарранту вроде бы очень хотелось, чтобы я согласился… и, что бы ты там обо мне ни думал, я постараюсь справиться. И не дурак я вовсе и не трус. Я и с конем справлюсь, и тебя выслушаю, и твои слова непременно запомню. — Он смешался, увидев на губах у Пайка ленивую усмешку. — А если тебе кажется, что я вам не подхожу, так я ведь могу и обратно повернуть, — уже более спокойным голосом закончил юноша.

— Сейчас повернуть назад ты еще можешь, хотя я бы тебе этого не советовал, — согласился ветеран. — Потому что позже, когда я введу тебя в курс дела, у тебя и такой возможности не останется. Ты умрешь, прежде чем проскачешь сотню шагов. — Говорил он мягко, но не могло быть никаких сомнений в том, что совершенно всерьез. — Так что давай, делай выбор.

Мужчины уставились друг на друга оценивающими взглядами. Галену стало ясно, что его вдобавок еще и испытывают.

— Я еду, — твердо заявил он. — Так что давай рассказывай.

— Ладно, — кивнул Пайк. Гален пристроился с ним рядом. — Когда мы приедем в Катовер, ты встретишься с человеком, которого зовут Алый Папоротник. Он твой начальник и твой связник. Он держит трактир, так что для встреч тебе не придется ломать голову над тем, чтобы придумать повод.

На этот раз Пайк говорил без малейшей издевки, бесстрастно и деловито.

— А что за трактир? — спросил Гален.

— «Ворон». На соляной стороне. Знаешь такой?

Гален покачал головой.

— Разок побываешь, так вовек не забудешь, — ухмыльнулся Пайк. — Да и Алого Папоротника ни с кем не спутаешь. И если он прикажет тебе сделать что-нибудь — сделай. Понял?

— Да.

— После этого тебя сведут с археологами. Предводителя той группы зовут Пейтон.

— А я их знаю, — вскинулся Гален. — Или, вернее, слышал о них.

Группа Пейтона пользовалась определенной известностью. Эти люди несколько раз наезжали в Крайнее Поле.

— А они тебя знают? — сразу же поинтересовался Пайк.

— Не думаю, — ответил Гален. — Да нет. Точно, не знают.

Пайк задумался.

— В любом случае, новости о твоей недавней победе до них еще дойти наверняка не успели. По крайней мере, будем на это надеяться.

— А как я войду в группу? — продолжил расспросы Гален.

— Они вечно высматривают новичков, — хмыкнул старый воин. — Кого-нибудь, кто сделает за них грязную работу. — Он криво усмехнулся. — Знаешь, как они живут?

— Понятия не имею.

— Тогда придется держать ухо востро, — остерег его Пайк.

— А я и так всю жизнь только так себя и веду.

Галену пришлось вновь уйти в оборону.

— Так или иначе, — заключил ветеран, — угости их парой стаканчиков, побренчи деньгами в кармане и подружишься с ними до гробовой доски. Или, по меньшей мере, до тех пор, пока не закроется трактир.

— Вообще-то денег-то у меня ни гроша, — прозрачно намекнул Гален.

— Деньгами я тебя обеспечу. — Пайк похлопал себя по карману. — Будем надеяться, что ты потратишь их благоразумно.

— А как мне объяснить, откуда у меня взялись деньги? Не больно-то я похож на богатого купца.

— Да сколько ж, по-твоему, я собираюсь тебе дать?

Пайк поневоле рассмеялся.

— Просто хочу знать, что меня не подымут на смех после первого же слова, — серьезно отметил Гален.

— Да уж, им палец в рот не клади, — согласился старый воин. — Дай волю своему воображению. Ни в чем не сознавайся, а только намекай, что, мол, не исключено то и это.

— А как мне сказать, почему я решил составить компанию археологам?

— Скажи, что встрял между женихом и невестой, — ухмыльнулся Пайк. — Такое они поймут.

— А подлинную историю им рассказать нельзя?

— Ни в коем случае. Они все равно сочтут ее выдумкой, и нам не хочется, чтобы твое имя хоть как-то было связано с Ребеккой.

Пайку понравилось, что парень с такой основательностью все продумывает.

— Ну а что потом? — продолжил расспросы Гален.

— Отправишься с ними на юг — через денек-другой.

— А это-то тебе откуда известно?

Об археологах рассказывали, что их поведение совершенно непредсказуемо.

— По двум причинам, — веско указал Пайк. — Во-первых, у них как раз сейчас кончились деньги, а это значит — никакой выпивки, да и девок не больно-то подманишь. Твое прибытие на время вернет веселье, но я организую пару карточных проигрышей, так что и этим деньгам скоро придет конец. Вторая причина — это купец по имени Шаан, который уже два дня дожидается того, чтобы его перевели через соль. Терпение у него уже на исходе, а раз их собственные деньги подошли к концу, то золото Шаана должно показаться им более привлекательным.

Гален кивнул. Он и не подумал спросить у Пайка, откуда тому все это известно.

— И куда же мы направимся? — вместо этого спросил он.

— В Риано. Туда нужно Шаану. Да и нам хочется, чтобы ты попал именно туда.

— Это ведь вотчина барона Ярласа?

— Точно.

Пайк с удивлением посмотрел на Галена.

— А он друг или враг? — шутливо полюбопытствовал Гален.

— Тут не до шуток, парень, — рявкнул Пайк.

Гален сразу же посерьезнел.

— Извини, — пробормотал он.

— С Ярласом у тебя никаких дел не будет, — смягчился Пайк. — А его политическая позиция тебя не касается.

— Если поставлены на карту человеческие жизни, включая и мою, то я имею право знать, — огрызнулся Гален, злясь сейчас не столько на ветерана, сколько на самого себя.

— Ну хорошо, — после легкой паузы ответил Пайк. — Нет никакой тайны в том, что Ярлас — один из самых яростных противников идей Монфора. Но ограничится ли он одними речами — это другое дело. Именно это мы и пытаемся выяснить.

Гален мало что знал о предполагаемых королевских реформах, но вывод из пояснений Пайка сумел сделать безошибочный. «Значит, враг», — подумал он.

— И чем мне предстоит там заняться?

— У нас есть свой человек в Риано, при дворе у Ярласа. Его зовут Дэвин. Ты свяжешься с ним — тайным образом, понятно, — передашь ему послание, получишь ответное и доставишь этот ответ Алому Папоротнику.

— А как Дэвин меня узнает?

— Есть пароль. Заговорив с ним, болтай что хочешь, но так, чтобы как бы между делом произнести два слова: «пламя» и «дело». И в его ответных словах должны непременно прозвучать два других — «дым» и «деньги». Если он не скажет их, это будет означать одно из двух: либо ты напал не на того человека, либо контакт в настоящее время невозможен. Если в его ответе прозвучит слово «вода», это будет означать, что кому-то грозит опасность — или ему самому, или тебе, или вам обоим. И если такое случится, сразу же исчезни. А если он ответит тебе надлежащим образом, тогда обратись к нему вновь со словами, одним из которых должна оказаться «дорога». А дальше уж распорядится он сам. Понял?

Гален повторил слова пароля, заучивая их.

— Ну, как думаешь, справишься? — спросил Пайк.

— А почему бы и нет, — фыркнул Гален. — А каков этот Дэвин из себя?

— Плюгавый, гладко выбритый, черные волосы, зеленые глаза, изящные маленькие руки, — ответил ветеран. — Он писец главного казначея при дворе у Ярласа, поэтому, можно сказать, в самой гуще более чем любопытных сведений. Но не дай ему одурачить себя невзрачной внешностью — это один из самых умных и самых отважных людей, с какими мне доводилось встречаться.

— Мне следует узнать еще что-нибудь?

— Попробуй. Приглядывай за Шааном. Он может оказаться совсем не тем, за кого мы его принимаем. Купец-то он купец, но может быть, не только купец, и не худо бы узнать, зачем ему понадобилось попасть в Риано.

— Буду смотреть в оба, — пообещал Гален.

— Вот именно, — согласился ветеран. — И не только за Шааном.

Гален кивнул. Страх, волнение и предвкушение опасности, сплетаясь в один тугой клубок, заворочались у него в животе.

— И последний совет, — угрюмо бросил Пайк. — И восприми его буквально. Никаких подвигов. Делай только то, что требуется, и ничего сверх того. Ты в таких играх новичок, так что не лезь поперек батьки в пекло. Еще какие-нибудь вопросы?

— Пока никаких.

— Тогда помчались, иначе и к утру не доберемся.

Пайк дал шпоры своему скакуну, и Гален помчался следом, упиваясь силой и стремительностью своего коня, стуком копыт и ударами ветра в лицо. «До сих пор, — подумал он, — я и впрямь не жил, а ехал иноходью. Зато теперь началась самая настоящая скачка Бог знает куда».

Только в сумерках они сменили аллюр и какое-то время проехали шагом, давая лошадям, дыхание которых клубилось белым паром в уже остывшем воздухе, немного передохнуть. К тому времени, как они прибыли в Катовер, уже совсем стемнело, но Пайк уверенно ориентировался на улицах городка даже в полном мраке.

«Ворон» занимал большой бревенчатый сруб, двор перед ним был вымощен галькой, а из окон трактира призывно лился мягкий янтарный свет. Едва Пайк с Галеном миновали ворота, как навстречу им вышел конюх, принял у них лошадей и увел в стойло. Вновь прибывшие вошли в трактир. Караван-сарай изнутри более всего походил на обыкновенный сарай, разве что с высоченным — на столбах — потолком. Обстановка была простой и удобной, пол — безупречно чист. Посетителей было немного и почти все они сидели у длинной стойки, о чем-то приглушенно и даже как бы несколько робко беседуя. Причину этой робости установить было нетрудно: за стойкой возвышался настоящий великан, каких Галену видывать еще не доводилось. Он был на полторы головы выше юноши, а Гален отнюдь не считал себя недомерком, гигантские, поросшие густой рыжей шерстью ручищи трактирщика выглядели устрашающе могучими, а буйные шевелюра и борода, казалось, никогда не знали расчески. Выражение лица при такой волосатости и не разглядишь, но все же видно было, что великан чем-то недоволен, а глазки его посматривали настороженно-внимательно. К такому человеку и обращаться-то не хотелось, не говоря уж о том, чтобы нечаянно его рассердить.

— Это и есть Алый Папоротник? — прошептал Гален.

— Точно. И он сегодня трезвее, чем когда-либо, — хмыкнул Пайк.

Он подвел своего новобранца к стойке и заказал по кружке пива.

Алый Папоротник со стуком выставил кружки на стойку.

— Пиво-то скверное, — гулким утробным голосом заметил он. — Уверен, что тебе так уж хочется?

— Да, — твердо ответил Пайк.

— Просто хотел удостовериться, — пояснил трактирщик, и Гален с любопытством уставился на него: таких слов от хозяина заведения он никак не ожидал.

— Алый Папоротник, дружище, это Гален, — нарочито громко произнес Пайк.

Никто, казалось бы, не обратил на его слова никакого внимания, люди продолжали разговаривать приглушенными голосами, и Пайк про себя усмехнулся.

— Рад познакомиться.

Трактирщик подал юноше ручищу, юноша взял ее не без трепета. Однако рукопожатие Алого Папоротника оказалось хоть и крепким, но ничуть не сокрушительным.

— Мы бы и поесть не возражали, — с явным удовольствием потягивая пиво, сообщил Пайк.

— Давай за стойку, — пригласил трактирщик. — Можете и пивко с собой прихватить, если вас от него не тошнит.

— Да уж не дам добру пропасть, — хмыкнул старый воин. — Пошли, — скомандовал он Галену.

Они обогнули стойку и очутились в коридоре с несколькими дверьми. Открыв одну из них, Пайк вошел в уютную комнатку со столом и несколькими мягкими креслами.

— Здесь Алый Папоротник принимает самых дорогих гостей, — пояснил он, усевшись и жестом предложив юноше последовать собственному примеру.

— А почему народ вообще к нему ходит? — поинтересовался Гален. — Радушным хозяином его не назовешь, верно? Выглядит так, будто ему на пьющих и смотреть-то противно.

— Да это у него игра такая, — ухмыльнулся Пайк. — А народ приходит потому, что здесь подают лучшее пиво во всем Катовере. Попробуй и убедишься!

Гален осторожно пригубил пиво, распробовал, сделал добрый глоток.

— А-а, теперь понятно, — усмехнулся он.

— Когда слывешь чудаком, это имеет свои преимущества, — рассуждал Пайк. — Начнешь делать что-нибудь совсем странное, а люди не обратят на это никакого внимания.

— В том числе и держать притон для лазутчиков, — уточнил Гален.

— Схватываешь с полуслова. — Пайк извлек из кармана кожаный кошелек и перебросил его Галену. — Только смотри, сразу всего не трать.

Гален развязал шнурок кошелька и заглянул внутрь.

— Хватит? — с улыбкой спросил Пайк.

— Да я таких денег сроду в руках не держал!

— Только не позволяй Пейтону и его парням выведать, сколько у тебя.

— Не идиот же я!

— По твоим словам, нет. — Старый воин достал из кармана сложенный лист бумаги и передал его Галену. — Это должно попасть в руки к Дэвину, — приказал он. — Ты постараешься передать письмо из рук в руки, и так оно было бы надежнее всего, но если по каким-либо причинам это окажется невозможным, проследи за тем, чтобы твой гонец тебя не подвел. Не вздумай отдавать письмо слуге — он наверняка отнесет его не туда, куда нужно.

Гален кивнул. Он развернул листок, пробежал глазами несколько строк.

— Что это? — недоумевающе спросил он. — Расписка?

— Угадал, — хмыкнул Пайк. — С документами такого рода писцу казначея приходится иметь дело постоянно.

— Но на самом деле это зашифрованное послание?

Пайк кивнул:

— Надежно храни. И сожги, если не сможешь передать Дэвину.

Гален убрал «расписку»:

— А что мне сказать, если кто-нибудь посторонний найдет у меня эту бумажку?

— Скажи, что ты сам не знаешь, что это за штука. Придумай какую-нибудь историю… нашел где-нибудь, тебе показалось, будто это может оказаться важной бумагой. Прикинься дурачком. Внешность у тебя для этого самая подходящая.

— Как трудно скрывать от людей природный ум! — в шутку посетовал Гален.

— А ты все-таки попробуй.

Ветеран и юноша поглядели друг на друга и разом ухмыльнулись.

С большим подносом в руках вошел Алый Папоротник.

— Отличная закусь! — радостно провозгласил он. — Ешьте на здоровье!

Он хлопнул изрядно нагруженный поднос на стол, и по всей комнате разлились дразнящие аппетит ароматы.

— Гален — наш человек, — сообщил трактирщику Пайк. — В дальнейшем ему может понадобиться твоя помощь.

— Запросто, — отозвался Алый Папоротник. Широко улыбнувшись, он блеснул двумя рядами здоровых белых зубов. — Дело привычное.

Он вышел и закрыл за собой дверь.

— И все? — оторопело спросил Гален.

— И все. Алый Папоротник с одного взгляда запоминает любое лицо. И любое имя.

— Хорошо, что он на нашей стороне, — искренне порадовался юноша.

Тут они решили, что пора уделить внимание и еде. Они воздали должное и отменной стряпне, и колоссальным порциям — и тот, и другой.

— Ну хорошо. Представь себе, будто перед тобой Дэвин, — в последний раз удовлетворенно рыгнув и похлопав себя по животу, продолжил Пайк.

— Что?.. А-а, понял.

— Я занят, — изменив голос, просипел Пайк. Он сделал вид, будто что-то пишет. — Что вам нужно?

— Да мне… мой хозяин хочет узнать, не сильно ли мешает пламя пожаров казначейскому делу?

— Что за вздор ты несешь? Где деньги, там и дыма-то не бывает.

— Он только что с дороги и сильно отстал от жизни, сымпровизировал Гален.

Пайк откинулся в кресле, расслабился.

— Недурно, — похвалил он.

Гален довольно ухмыльнулся.

— А этой штукой ты владеешь? — Старый воин указал на кинжал за поясом Галена.

— Если понадобится.

— Будем надеяться, что не понадобится. — Пайк замолчал, всмотрелся в лицо юноше. — Что ж, может быть, Таррант на твой счет и не ошибся.

— Ничто не рождает такого взаимопонимания, как похвала со стороны старшего товарища, — хмыкнул Гален.

Пайк рассмеялся, но ненадолго.

— Бывают случаи, когда самое правильное — испугаться, — заметил он. — Запомни это. А позабудешь хоть на миг, и второго шанса тебе могут уже и не дать.

— Я запомню, — пообещал Гален.

— А почему ты вообще за это берешься? — понизив голос, спросил ветеран.

— Потому что я знаю, что Монфор — человек хороший. И если он борется за то, чтобы изменить жизнь, которая свела в могилу мою мать, то я на его стороне.

— Понятно, — задумчиво пробормотал Пайк.

— И кроме того, сколько можно оставаться конюхом?

— И это правильно. — Ветеран допил кружку до дна. — Трактирщик меня убьет, — насмешливо заметил он, после чего поднялся с места. — Ну, как ты? Готов встретиться со своими новыми товарищами?

Они вернулись в передний зал трактира и спросили у Алого Папоротника, где сейчас могут оказаться археологи. Оказалось, что в последний раз их вроде бы видели в трактире «Пастух», но сейчас они, должно быть, оттуда уже ушли. Правота слов Алого Папоротника подтвердилась. В «Пастухе» было слишком тихо, так что Пайк с Галеном отправились оттуда в «Рыболов». Не успели они приблизиться к этому трактиру, как из его дверей вылетел — и тут же грохнулся наземь — крупный бородатый мужик. Пару мгновений пролежал, потом застонал, неуверенно поднялся на ноги и шатнулся обратно.

— Нормальные у меня деньги, крыса помоечная, — орал он. — Так какого ты…

Остаток вопроса был заглушен грохотом двери, которую открыли ударом ноги. Из трактира донесся шум драки, звон разбитой посуды.

— Ну вот, — расплылся в улыбке Пайк. — Мы их нашли.

 

Глава 34

Гален рванулся было в трактир, но Пайк цепко схватил его за руку.

— Подождем, пока там не станет малость потише.

— Ну уж нет! — огрызнулся Гален. — Отличный случай познакомиться.

Пайк какое-то время смотрел юноше в глаза, а затем, пожав плечами, отпустил его. Гален, освободившись, ринулся в трактир и застыл посреди невероятного кавардака. Столы были опрокинуты, стулья поломаны ударами об стену, осколки посуды плотным слоем устилали пол. Общая драка разбилась на несколько частных стычек, в воздухе мелькали кулаки, один из поединков протекал прямо на стойке бара. Гален несколько замешкался, огляделся по сторонам, отчаянно выискивая того единственного человека, который был ему нужен.

В середине зала двое противников чутко следили друг за другом, готовясь к решительному выпаду. Один, тощий верзила с всклокоченными черными волосами, сжимал нож, тогда как другой, ниже и малость дородней, оставался безоружен.

— Все вы, археологи, одинаковы! — вопил верзила. — Обманщики, лгуны и воры!

— Поговорим об этом за стаканом, — предложил его противник, не спуская глаз со смертоносного лезвия.

Но верзила только омерзительно рассмеялся.

— Вот я тебе сейчас глотку перережу, — пообещал он, — и посмотрим, захочется тебе пить или нет.

Он сделал выпад, но его противник успел увернуться. Вот только, уворачиваясь, споткнулся, тщетно попытался ухватиться за поставленный на попа стол и рухнул на пол. Верзила, ухмыльнувшись, приблизился к нему.

Гален стремительно шагнул между ними, твердой рукой сжимая кинжал, напустив на себя самый безмятежный вид.

— С дороги, малыш! — прорычал верзила, но Гален не дрогнул, хотя сердце у него в груди бешено застучало.

Остальные любители помахать кулаками внезапно притихли, заинтересовавшись началом нового — и столь неожиданного — поединка. Зрелище обещало стать настолько захватывающим, что самим им драться сразу же расхотелось.

— Попроси повежливей, — бросил Гален верзиле.

— Чего-чего?

Взгляд верзилы растерянно метнулся из стороны в сторону. Никто не спешил броситься ему на помощь. Внезапно он стал похож на жалкого сорванца, который, напав на беззащитного заморыша, вынужден держать ответ перед его старшим братом.

— Не нравится мне, когда с ножом нападают на безоружного, — спокойным голосом пояснил Гален. — Давай уж… — он помахал в воздухе кинжалом, — на равных.

— Но это же подонки! За кого ты заступаешься?

— Каждый заслуживает честного к себе отношения. А сразу глотку резать — по-моему, несправедливо.

— Вот именно, — донеслось с пола. — Моя глотка заслуживает лучшей доли.

Кое-где в ответ на это замечание рассмеялись, а один из зевак добавил, что и лихие парни с ножами доверия у него не вызывают.

— Он передернул! — выкрикнул верзила, свободной рукой указав на разбросанные по полу игральные карты.

Кое-кто одобрительно закивал.

— А сам к тому же играл на занятые у меня деньги, — сообщил трактирщик, вынырнув из-под стойки, где он до сих пор прятался, и теперь оглядывавшийся по сторонам, в ужасе подсчитывая понесенный ущерб. — А этот вот угрозами пытался выманить у меня еще.

Он указал на крупного широкоплечего бородача, которого только что вышвыривали из трактира, но тот в ответ на обвинения только презрительно ухмыльнулся.

— Да поди ты со своими деньгами! — крикнул все еще распростертый на полу археолог. — Со всеми своими деньгами. Ты…

— Вот воистину разумное предложение, — обрадованно подхватил Гален. — Надеюсь, вы все его примете?

Руку с кинжалом он держал по-прежнему наготове, да и глаза его ни на секунду не отрывались от верзилы, который все еще мешкал, не зная, как поступить.

— А как насчет… — начал было трактирщик.

— Заткнись! — рявкнул верзила. — Убирайтесь отсюда! Все! Убирайтесь, пока я не передумал.

— И поганцев своих прихватить не забудь, — встрял трактирщик.

В наступившей после этого тишине поверженный коротышка не спеша поднялся на ноги, отряхнулся от пыли, затем повернулся и вышел на улицу. Пятеро его товарищей, покинув партнеров по внезапно затихшей драке, последовали за ним, кое-кто из них на ходу прихватил с собой какие-то небольшие ящики. Кинжалы были вложены в ножны, и Гален тоже собрался уйти.

— И чтобы я тебя с твоим хорошеньким личиком тут больше не видел, — предостерег юношу верзила. — Не то оно перестанет быть таким хорошеньким.

Теперь, когда угроза поножовщины отпала, к верзиле вернулась былая смелость.

— Спасибо за совет, — отрезал Гален. — Таким страшилой, как ты, я и впрямь стать не хочу.

Он вышел, с преувеличенной тщательностью закрыл за собой дверь и обернулся поглядеть на своих новых товарищей.

— Ничего не осталось? — поинтересовался один из них, чуть помоложе прочих.

И это прозвучало наполовину как вопрос, наполовину как обвинение.

— Ничего, — вздохнул толстый коротышка. — Похоже, парни, пора опять приниматься за работу. — Тут он обратил внимание на Галена и жестом подозвал его к себе. — Знаешь, я у тебя в долгу. К сожалению, у меня нет денег, чтобы отблагодарить тебя как подобает.

— Тебя звать Пейтон, верно? — спросил Гален.

— Он самый.

И его круглое лицо расплылось в улыбке.

Через полчаса Гален сидел с шестью археологами в переднем зале «Ворона». Все они потягивали пивко, выставленное Галеном, осознавая, что это, возможно, их последняя кружка до тех пор, пока они сами не разживутся деньгами. Предложение выпить за чужой счет, сделанное их новым приятелем, было принято с бурным восторгом, да и названный им трактир всех устроил, потому что, как пояснил Пейтон, во всех остальных питейных заведениях города компания уже несколько злоупотребила хозяйским радушием. А здесь трактирщик, со всей своей обычной неохотой обслужив компанию, лишь хмуро посматривал на них из-за стойки. Исподтишка следил за происходящим и Пайк, прибывший сюда через пару минут после археологов и усевшийся в сторонке.

Пейтон познакомил Галена со своими друзьями. Первым, кого вышвырнули из «Рыболова», оказался Холмс. Седобородого мужчину с острыми чертами лица звали Милнером. Трое остальных были заметно моложе: Киббль, высоченный, с всклокоченной шевелюрой и вечно бегающими глазками; Фланк, маленький, крепкий и медлительный; и шестнадцатилетний или вроде того Дрейн, самый младший из всех, с неизменно падающим на глаза чубом. Гален сказал, что его самого зовут Грант, втайне понадеявшись на то, что никто в трактире не вспомнит о том, что его здесь уже представили под собственным именем, и объяснил, что прибыл из захолустной деревушки удела Крайнее Поле. Его выслушали вполне доброжелательно, в чем не было ничего удивительного, потому что он платил за выпивку, и не сделали больших глаз, когда он объявил, что был бы не прочь присоединиться к их компании.

— Однова живем, — меланхолически заметил Холмс, уставившись на дно своей кружки.

— Так-то оно так, — поморщился Пейтон, — но нашу жизнь спокойной не назовешь. Почему это тебе вдруг приспичило пополнить собственной персоной победоносную армию археологов?

— Да дома у меня кое-что стряслось, — пояснил Гален.

— Вот как?

Пейтон приготовился послушать интересный рассказ…

— Вышла одна заварушка… с девкой… и ее суженым…

— Слышали мы такое, — заметил Милнер.

— Вот я и решил, — закончил Гален, — что лучше всего мне будет на какое-то время смыться. Так не отсиживаться же в какой-нибудь норе? Хочется вдохнуть полной грудью.

— Этот парень мне по душе, — заявил Холмс.

— Ну и о сокровищах я, ясное дело, наслышан, — добавил Гален.

— В очереди будешь последним, — быстро вставил Дрейн.

— В какой еще очереди?

— Когда мы находим что-нибудь в соли, — пояснил Пейтон, — то распределяем находки по старшинству. Я первым, Милнер вторым, потом Холмс, Киббль, Фланк и наконец Дрейн. А потом уж ты.

— А что, если мы найдем только шесть вещей?

— Значит, тебе не повезло. Сурово, но таков наш закон. Ну что, хочешь пойти с нами?

Гален кивнул.

— А как насчет продвижения в очереди? — напоследок спросил он.

— Придется подождать, пока кто-нибудь из нас не отдаст концы, — рассмеявшись, сказал Холмс.

— Или не покинет компанию по какой-нибудь другой причине, — согласился Пейтон. — А если кто-нибудь присоединится к нам потом, он окажется позади тебя.

— Разумеется, ты всегда можешь открыть собственное дело, — ухмыльнувшись, предложил Милнер. — И тогда сам станешь первым.

— Но надолго тебя не хватит, — предупредил его Пейтон. — Там, на равнинах. Тебе когда-нибудь случалось перейти через соль?

— Нет.

— А бик у тебя есть?

— Нет.

— Тогда тебе придется держаться впритык за кем-нибудь из нас, пока не накопишь денег на покупку бика.

— А может, он поймает дикого? — предположил Киббль.

И эти нелепые слова заставили всю компанию расхохотаться.

— Все время, пока мы на соляных равнинах, я для тебя бог и царь, — продолжил Пейтон. — В других местах делай что хочешь, хотя мы все равно стараемся держаться вместе и в добрый час, и в недобрый. Понял?

Гален кивнул.

— Все еще хочешь присоединиться к нам?

— Да.

— Значит, нас стало семеро. — Судя по голосу Пейтона, он был этому рад. — Хорошее число.

Каждый поднял кружку в честь новичка. «Для начала неплохо», — подумал Гален, борясь с искушением оглянуться в сторону Пайка.

— Для начала тебе повезло: не вылазка, а прогулка, — сообщил ему Холмс. — С нами пойдут «салаги».

— «Салаги»? — не понял Гален.

— Пассажиры, — пояснил Холмс. — Путешественники через соль.

— Всего лишь купец с дружками, — хмыкнул Пейтон. — Они платят нам, чтобы мы безопасно переправили их через соль.

— А что за дружки?

— Телохранители. Двое телохранителей! — Пейтон насмешливо развел руками. — Можно подумать, что он нам не доверяет.

— Но ведь и с троими мы всемером без труда управились бы, — загорелся Гален.

— Да? — Милнер удивленно поднял брови. — Этому палец в рот не клади.

Гален испугался, не зашел ли он слишком далеко. Ему хотелось показать себя бывалым, тертым парнем, но доверия своих новых спутников лишаться было нельзя.

— Управились бы, — подтвердил Пейтон. — Но в будущем это не принесло бы нам ничего хорошего. В нашем деле главное — чтобы тебе доверяли. А если замыслишь авантюру вроде той, на которую ты намекнул, то прикинь сначала, стоит ли овчинка выделки. Такие новости быстро разлетаются по всем равнинам, а деньги «салаг» нам еще не раз понадобятся. Мы не можем полагаться только на наши находки.

— Так и с голоду помереть можно, если тебе, конечно, не подфартит, — поддакнул Милнер.

— Не говоря уж о том, что извлечь находку из земли бывает порой довольно трудно. Всю душу вытянет, — закончил Холмс.

Последнее замечание послужило для старших археологов поводом начать плести байки о своих бесчисленных приключениях. Гален внимательно слушал повести о спасении от верной гибели, о жутких моментах поисков и раскопок, о самих находках, которые могли оказаться и бросовыми, и бесценными, и совершенно понятными, и целиком и полностью загадочными. О каменных изваяниях, равно как и о загадочных письменах сами археологи не заговаривали, а Гален не решался нарочно расспросить их. От него ждали другого: он должен был разинув рот внимать годами обкатанным и, по всей видимости, сильно преувеличенным байкам да размышлять о том, много ли археологов прежних лет, имена которых всплывали в рассказах, удалились, отходив и отъездив свое, на покой. По его предположению, таковых оказалось весьма немного, а шутки его нынешних приятелей насчет «отдать концы» поневоле заставили его задуматься и над судьбой тех, кто когда-то работал вместе с ними. Как там выразился Пайк? «Кто-то должен делать за них грязную работу». Гален мысленно посмеялся над собой. «В любом случае уходить уже слишком поздно, — решил он. — И мне хочется попробовать!»

Новые товарищи очаровали Галена вопреки тому, что их образ жизни сразу же пришелся ему не по душе. В их веселую, хотя и вспыльчивую ватагу хотелось — и запросто можно было — влиться, а их рассказы казались страшно интересными. Галену, но не тем археологам, которые были помоложе и, судя по всему, успели уже досыта наслушаться подобных историй. Сами они почти не принимали участия в разговоре. Киббль и Дрейн, не скрывая скуки, то и дело оглядывались по сторонам: не происходит ли в каком-нибудь здешнем углу чего-нибудь поинтересней. А Фланк и вовсе не сводил глаз с собственной кружки, влага в которой все убывала и убывала.

Пейтон в последний раз поднял кружку, осушил до дна, затем многозначительно уставился в глубины пустого сосуда.

— Даже и не знаю, — начал он, подняв глаза на Галена.

Его новый товарищ покачал головой.

— У меня осталось совсем немного, а то, что есть, понадобится на экипировку, — пояснил он.

— Да ладно… Все равно уже поздно, а нам завтра рано вставать, — уныло протянул Пейтон и повернулся к соседу. — Пойди разыщи Шаана. И скажи ему, что завтра утром мы выходим. На рассвете.

— А почему я? — очнувшись от обычного оцепенения, посетовал Фланк.

— Потому что я так велел, — буркнул вожак. — Не Гранта же за ним посылать!

Фланк тяжело поднялся на ноги и, угрюмо бормоча что-то себе под нос, поплелся на выход.

— Половину денег вперед! — крикнул Пейтон ему вослед.

Он явно собирался сделать еще какие-то распоряжения, но смешался под пристальным взглядом Алого Папоротника и так ничего и не сказал.

Через пару минут и Пайк поднялся со своего места и вышел в ночь.

— А чем торгует Шаан? — поинтересовался Гален.

— Меха, пряности, драгоценности, — тихо перечислил Пейтон. — Все такое ценное и такое легкое.

— И это еще не все, — голосом знатока добавил Дрейн.

— Дрейн у нас специалист по части политики, — насмешливо обронил Холмс. — Он считает Шаана шпионом, — подчеркнув последнее слово, выложил он.

— А он и есть шпион, — фыркнул самый младший из археологов. — Дело ясное. Всегда при нем какие-то письма и тому подобное.

— А ты их читал? — вкрадчиво осведомился Пейтон.

— А это и ни к чему, — хмыкнул Дрейн. — Они с Ярласом — вот так!

Он обхватил ладонью одной руки большой палец другой и стиснул его в кулаке.

— А может, с женой Ярласа?

Пропев это, Холмс изобразил жест Дрейна другим, куда более грубым, способом.

— Тупицы! — под общий смех рассерженно выкрикнул Дрейн. — Я кое-что знаю…

Он провел рукой по вечно взъерошенным волосам.

— Ух ты! — Холмсу явно хотелось вывести юношу из себя. — У нас секреты!

Дрейн не клюнул на эту удочку. Он откинулся в кресле, его щеки полыхали. Гален про себя решил разобраться попозже, а не кроется ли что-нибудь существенное за этими чуть ли не мальчишескими намеками.

— А меня больше интересует золото Шаана, — заметил Милнер. — А вовсе не его письма.

Галена страшно заинтересовала эта перепалка, хотя он и постарался не выдать собственного интереса.

— Так куда же мы отправимся? — спросил он.

— В Риано, — ответил Пейтон. — В город тысячи пороков.

— Да уж трех это как минимум, — мечтательно подтвердил Холмс.

— Ми, Селия… — Милнер замешкался, задумчиво поморгал. — Ну а кто же третья?

— Эсте, разумеется.

— Ах да. Как я мог забыть ее?

— Есть способы спустить свои денежки и более разумно, — кисло заметил Киббль.

— Просто ты не знаешь, чем тебе заняться, когда ты окажешься в городе, — ухмыльнувшись, бросил Холмс. — Может, тебе стоит попросить Гранта преподать парочку уроков?

— Чтобы какой-нибудь разъяренный женишок вышвырнул меня из города? — возмутился молодой археолог.

Холмс повернулся к Галену, сокрушенно покачал головой и развел руками.

— Видишь, с каким народом приходится иметь дело, — жалобно произнес он. — Археологи всегда слыли самыми беспутными людьми. — Он уныло покачал головой. — Но прошли золотые денечки.

Гален усмехнулся, тогда как Киббль и Дрейн переглянулись, а затем в напускном молчании уставились на уходившие к самому потолку столбы. Гален, еще не зная толком, как он впишется в компанию, но желая в равной мере понравиться и «старикам», и «юнцам», решил в данном случае промолчать. Пиво у всех давно уже кончилось, и наступила тишина, нарушаемая только писком биков из ящиков, которые археологи держали под столом.

Алый Папоротник вышел из-за стойки и направился в сторону притихшей компании, те настороженно следили за его приближением. Трактирщик выставил на стол плетеную корзину, доверху наполненную ломтями хлеба.

— Поешьте, — обронил великан. — Надо же и закусить. Хлеб за счет заведения.

С этими словами он отвернулся и пошел на свое привычное место. От удивления все словно онемели.

— Нам надо заглядывать сюда почаще, — в конце концов только и сказал Холмс.

Какое-то время все с упоением жевали: угощение было бесхитростным, зато от чистого сердца.

— А вы не думаете, что это вражеская вылазка, чтобы заставить нас протрезветь? — с набитым ртом прогудел Холмс.

— Протрезветь? — удивился Пейтон. — Да мы и напиться-то не успели!

— Поглядишь на этого громилу и без всякой закуси отрезвеешь, — добавил Милнер. — Ничего удивительного, что здесь всегда так мало народу.

Пока они ели, в зал вернулся Пайк. Он подсел к стойке.

— А сколько времени мы будем добираться до Риано? — спросил Гален.

— Зависит от зыбучей соли, — пожал плечами Пейтон. — Шаану наверняка не захочется, чтобы мы устраивали слишком частые привалы… Дня четыре, может быть, пять.

— А ты ходил когда-нибудь дальше собственного огорода? — поинтересовался Милнер.

— Да уж как-нибудь справлюсь, — буркнул Гален. — А почему пешком? Почему не на лошадях?

— А у тебя есть лошадь? — вскинулся Холмс.

— Нет.

Гален заметил, что Пайк в этот миг улыбнулся.

— Какая жалость.

— С лошадьми через соль нельзя, — пояснил Пейтон. — Даже если она тихая, а не зыбучая. Копыта пробивают корку, и лошадь сломает ногу, стоит пустить ее побыстрее. А на зыбучей соли они и вовсе пугаются.

— И воды им нужно слишком много, — вставил Милнер. — Большую часть их поклажи составит пища и вода для них же самих. Так что нам все равно придется топать пешком и тащить мешки на плечах. Они просто чересчур тяжелые.

— А как насчет припасов, которые нам надо взять?

— Все достанется тебе, как новенькому, — с самым невинным видом сообщил Холмс.

Но прежде чем Гален успел возмутиться, лицо бородача расплылось в довольной ухмылке.

— Холмс у нас шалит, как маленький. Тебе придется привыкать к его шуткам, — хмыкнул Дрейн, явно обрадованный тем, что положение самого младшего в команде, а следовательно, и главной мишени для насмешек теперь отошло к Галену.

— У Шаана будут сани с собачьей упряжкой, — успокоил новичка Пейтон. — Так что нам особенно надрываться не придется.

— «Соль в ночи, соль в ночи, нам страданье облегчи», — хором продекламировали Милнер и Холмс, после чего постучали себя по вискам пальцами обеих рук. И дружно рассмеялись, когда более молодые археологи с презрением покосились на них.

— Думаешь, они в состоянии запомнить хоть пару слов, если те между собой не рифмуются? — саркастически заметил Киббль. — И это в их-то возрасте!

Это замечание развеселило его старших товарищей еще пуще.

— Вот в чем беда с нашей молодежью! — выдохнул Милнер. — Никакого уважения к традициям.

— Лучше никаких традиций, чем такие дурацкие, — возразил Дрейн, хотя теперь он и сам уже улыбался: абсурдное ребячество старших не оставило его равнодушным. Только Киббль сидел с каменным лицом.

— Ну, когда тебе стал известен девиз археологов, твое образование можно считать законченным, — обратился к Галену Пейтон. — С завтрашнего утра ты становишься одним из нас.

— Что мне взять с собой?

— Одеяло, воду, еду. Раздобудь кожаную бутыль — Алый Папоротник поможет, если у тебя остались хоть какие-то деньги. А об остальном мы позаботимся вместе.

— А где мы сегодня ночуем? — поинтересовался Киббль.

— У Пии, — ответил Пейтон.

— Но послушайте, — запротестовал Холмс. — Она, конечно, очень милая малышка, но всемером даже у нее покажется тесновато.

— Места всем хватит, — постановил Пейтон.

Холмс огляделся по сторонам с самым несчастным видом.

— Если тебя волнует вопрос об уединении, — заметил Милнер, — то ночь сегодня теплая. Можешь подняться с нею на чердак.

— Благодарю покорно!

— Только поберегись летучих мышей, — ехидно вставил Дрейн.

— И сов, — с явным удовольствием добавил Киббль. — Они могут принять твои причиндалы за большую, жирную, сочную крысу!

— Смейтесь сколько влезет, — проворчал Холмс. — В молодости ревность переживается особенно болезненно.

У Галена появилось ощущение, что эта перепалка затянется чуть ли не до утра, но тут к товарищам возвратился Фланк.

— Завтра на рассвете, — мрачно сообщил он. — На задворках «Драконовой мухи».

— А деньги? — с надеждой спросил Пейтон.

— Не дал он мне никаких денег, — ответил Фланк. — Даст половину, как только мы выступим. Сказал, что это его последнее предложение.

— Это мы еще посмотрим… — начал было Пейтон.

— Можно подумать, что он нам не доверяет, — хором закончили археологи за своего начальника.

 

Глава 35

На появление семерых мужчин в своем маленьком и тесном доме Пия отреагировала без особого возмущения: судя по всему, такое имело место уже не впервые. Они с Холмсом тут же уединились, пропустив мимо ушей насмешки и подначки, которыми сопровождался их уход, предоставив остальным устраиваться кто где может, то есть практически вповалку и более чем неуютно. Пейтон и Милнер, естественно, заняли лучшие места и в скором времени мирно захрапели.

Галену повезло куда меньше: завернувшись в одеяло, он улегся прямо на полу, а кожаная бутыль послужила ему подушкой. Этими двумя предметами он уже обзавелся по указанию Пейтона, тогда как обо всем остальном предстояло позаботиться с утра. Покупая бутыль и одеяло, Гален успел шепнуть Алому Папоротнику и сидевшему у стойки Пайку о предстоящем походе. Хотя Пайк в ответ не произнес ни слова он одобрительно кивнул и в результате не последовал за Пейтоном со товарищи, когда те покинули трактир. Гален воспринял это как знак того, что отныне его предоставили самому себе.

Археологи поднялись с рассветом и принялись укладывать свою не слишком обременительную поклажу. Холщовые заплечные мешки, смена одежды, бутыли с водой, особый — облегченной конструкции — инструмент для раскопок, ну и, конечно, бики. Холмс и Пия появились из какого-то укромного места и ласково попрощались друг с дружкой под смех и шутки остальных, причем некоторые шутки были весьма смачными.

— Окатите их водой из ведра, — велел Пейтон. — А то они в жизнь не разлепятся, а мы не выедем.

— Вода их не остудит, — захохотал Милнер. — Вы только поглядите на них. Вот-вот дым повалит.

— Не обращай на них внимания, любовь моя, — заметил Холмс. — Старые, ревнивые, глаза завидущие, и сами давным-давно окоченели без всякой воды.

В конце концов сборы закончились и археологи всемером отправились к «Драконовой мухе». Шаан уже дожидался их, нетерпеливо расхаживая из стороны в сторону. Гален пристально посмотрел на купца. Это был высокий костлявый черноволосый мужчина с острым взглядом внимательных глаз на угловатом и бесстрастном лице. На нем был дорогой и почти не ношенный наряд, за исключением сапог, отнюдь не щегольских, эта удобная обувка наверняка отмерила уже немало лиг.

Из-за его плеч, неподвижно застыв и подозрительно уставившись на вновь пришедших, выглядывали двое телохранителей. Оба были крупными и крепко сложенными. Один почти лысый, с кожей странного пепельного цвета, тогда как другой, блондин, был острижен так коротко, что его голова походила на щетку со щетиной. У обоих с поясов свисали короткие мечи. Гален подумал, что выглядит эта парочка жутковато. У ног телохранителей стояли принадлежащие купцу сани. Груз был покрыт рогожей, и Гален оценивающе посмотрел на поклажу, прикидывая, окупится ли риск, если он решит попозже выяснить ее характер. И тут он вспомнил слова Пайка: никаких подвигов. Делай то, что нужно, и ничего сверх того. Сами сани были изготовлены из легкого, но прочного дерева; сейчас вместо полозьев они были поставлены на съемные колеса. Плоские деревянные полозья лежали здесь же; их черед придет потом, когда путь пойдет по соли. В сани были впряжены четыре крупные собаки. Едва собаки и сидевшие в клетках бики почуяли друг друга, как начался обмен любезностями: собаки залаяли, а бики завыли.

— Невероятно польщен тем, что вы все же соблаговолили почтить меня своим появлением, — саркастически выговорил, обращаясь к археологам, Шаан.

— Всегда к вашим услугам, — радостно сообщил Пейтон, улыбнувшись купцу и отвесив ему поклон.

— Тогда в путь, пока мы не потеряли и этот день.

— А деньги? — по-прежнему любезным тоном осведомился Пейтон. — Половину вперед, как и договаривались…

Шаан достал кошелек, отсчитал несколько монет и с еле скрываемым отвращением вручил их Пейтону.

— Ну а теперь в путь, — распорядился он.

— К моему великому сожалению, предстоит еще одна небольшая отсрочка, — бесстрастно произнес Пейтон. — Один из моих товарищей должен купить провиант в дорогу.

Он бросил монету Милнеру, тот поймал ее на лету и уже поворачивался в поход за покупками. Но его остановили слова купца.

— Нет! — крикнул Шаан. — Мы отправляемся немедленно. Я прождал уже предостаточно — мы сейчас могли быть на полпути к соли.

— Но без пищи-то мы далеко не уйдем, — заметил Пейтон.

— Я предусмотрел и это, — язвительно отметил купец. — У меня хватит еды на всех.

Он указал на сани.

— А можно взглянуть?

— Покажи ему! — рявкнул купец, и лысый телохранитель приподнял край лежавшей на санях попоны. Пейтон осмотрел припасы, затем удовлетворенно кивнул.

— Теперь можем отправляться? — сердито спросил Шаан.

— Разумеется.

То, что им удалось сэкономить на провизии, изрядно порадовало археолога. И поход наконец начался — сперва с прогулки по все еще безлюдным утренним улицам. Выйдя за городскую черту, они остановились у колодца, наполнили фляги и бурдюки, а затем двинулись по узкому проселку в сторону соляных равнин. Собаки никуда не спешили, но чувствовалось, что поклажа для них не обременительна. Довольно скоро археологи обошли защитные насыпи и канавы и оказались на самом краю соли.

Гален смотрел на белый и вроде бы бесконечный простор, внезапно испытав почтение и нечто вроде растерянности. Соль блестела под лучами утреннего солнца, на нее больно было взглянуть, и она была повсюду.

— Твой новый дом, — заметив реакцию юноши и правильно истолковав ее, проговорил Пейтон. — Красиво, не правда ли?

— Да.

Гален сказал это едва ли не шепотом.

— Красивое место, но не доброе, — добавил кто-то из археологов. — Все, что из соли, добывается в поте лица своего. И этот пот зачастую кровавый. — После паузы последовало: — Последний шанс отказаться. Или тебе по-прежнему хочется с нами?

— Хочется, — вновь проникшись решимостью, громким голосом заявил Гален.

— Вот и отлично, — обрадовался Пейтон. — Тогда можешь начать прямо сейчас. Держи. — Он подал Галену хорошо потрудившуюся на своем веку лопату. — Когда еще заведешь собственную, а пока поносишь мою.

Они с ухмылкой посмотрели друг на друга. Гален накинул лямку лопаты на плечо.

К этому времени с саней уже сняли колеса, а сами сани перенесли на белую кристаллическую поверхность. Пейтон, который, едва они вышли на соль, казалось, стал выше ростом и шире в плечах, удостоверился в том, что все в порядке, и открыл поход в южном направлении. Этот человек, похожий на пивной бочонок, явно чувствовал себя теперь в родной стихии, и на его авторитет отныне никто бы и не подумал покуситься. Именно он и определил темп перехода, уверенный, но неторопливый, и он же возглавил шествие на пару с Милнером. Следующим шел Шаан, шагая вровень с санями, а у него за спиной держались оба телохранителя. За ними — по-прежнему пребывающий в прекрасном настроении Холмс и, как всегда молчаливый, Фланк. Эти двое всем отличались друг от друга — и ростом, и телосложением, и темпераментом, — однако, судя по всему, предпочитали держаться вместе.

Гален шел в хвосте вместе с Кибблем и Дрейном. В Крайнем Поле он, случалось, совершал вылазки на соль, но на этот раз смотрел на все вокруг новыми глазами. Скрип соли у них под ногами, присвист санных полозьев, легкий звон, стоящий в воздухе, — все это вместе придавало ощущение, будто ты только начинаешь жить настоящей жизнью.

Пройдя сравнительно небольшое расстояние, Пейтон, Холмс и Дрейн выпустили своих биков из клеток. Сделали они это практически одновременно, словно по тайному приказу, хотя Гален не заметил, чтобы они подали друг другу какие-либо знаки. Три зверька, вновь обретя блаженную свободу, заметались из стороны в сторону, принюхивались, выискивали что-нибудь интересное, кружили всей троицей, исподтишка поглядывали на остающихся в упряжке собак. На какое-то время жалобный вой биков (троицы зверьков на свободе и той троицы, которая еще томилась в клетках), казалось, наполнил весь воздух, но вот они смолкли, успокоились и, как и подобает разведчикам, возглавили шествие, бегая несколько впереди всей колонны по мере того, как караван углублялся все дальше и дальше в соляные просторы. Гален полюбовался их прыжками и воспользовался освобождением биков для того, чтобы завязать беседу со спутниками. Очарование утра не помешало юноше вспомнить, что ему необходимо узнать как можно больше о своей новой профессии — с точки зрения «салаги». Гален решил доказать, что Таррант поставил на него не напрасно, а его возраст и неискушенность превращали Киббля и Дрейна в самых подходящих приятелей, хотя бы для начала.

— У вас что, у всех есть бики? — спросил он.

— Да, — односложно ответил Киббль.

Его глазки, как всегда, бегали по сторонам.

— Но мы не выпускаем их всех сразу, — добавил Дрейн.

— А почему?

— Они устают. К тому же они иногда дерутся, — пояснил молодой археолог. — А так, по крайней мере, половина у нас всегда отдыхает и готова к действиям.

— Вот когда у самки течка, тогда возникают проблемы, — вздохнул Киббль. — О работе они тогда совершенно не думают.

— Хорошо еще, мы знаем, когда это случается, — смахнув чуб со лба, пробормотал Дрейн.

— Да? А как же?

Киббль рассмеялся, глаза у него злобно сверкнули.

— Меняют окраску, — пояснил он. — Сперва становятся розовыми, потом красными. Как сейчас щеки у Дрейна.

Самый младший из троицы и впрямь отчаянно покраснел, но Гален удержался от того, чтобы посмеяться над замешательством то ли юноши, то ли подростка.

— А трех хватит, чтобы предупредить нас об опасности? — поинтересовался он.

— Более чем.

— Тогда для чего нам их столько?

— Потому что некоторые из них плохо обучены, — ядовито усмехнулся Дрейн. — Тот, что у Киббля, в любую минуту может и вовсе удрать.

— Вздор!

— Тогда почему ж ты его никогда не выпускаешь? — нажал Дрейн, чувствуя, что инициатива перешла к нему, и намереваясь не упустить удачу. — То есть ее. У него самочка. А?

— Вот придется нам плохо, тогда и моя понадобится, — глухо пробурчал Киббль.

Дрейн презрительно сплюнул.

— В любом случае, у каждого из нас есть по штуке, — сказал Киббль. — Потому что у них есть все, что нужно на тот случай, если нам вдруг понадобится разбиться на группы.

— Что так, то так, — согласился Дрейн. — Соль не такое место, чтобы остаться здесь без бика.

От одной мысли об этом его бросило в дрожь.

— Выходит, и мне стоит обзавестись биком.

— На это нужны деньги, — заметил Киббль. — Бики недешево стоят.

— Да уж как-нибудь постараюсь. — И, игнорируя вопрошающие взоры спутников, он продолжил: — А почему у такого купца нет бика? — Он указал на Шаана. — Деньжищ-то у него невпроворот.

— А зачем? — хмыкнул Дрейн. — Чтобы завоевать доверие бика и научить его кое-чему, нужно время. А если не выпускать их на соль слишком долго, они теряют навык, и тогда приходится начинать все сначала.

Киббль кивнул.

— Наши натренированы на то, чтобы предупреждать нас о зыбучей соли и уводить от нее, — пояснил он. — А дикий, вырвавшись, просто убежит.

— Так или иначе, на нас он хорошо экономит, — продолжил Дрейн. — Мы знаем лучшие маршруты, мы следим, чтобы никто не пропал по дороге, мы выигрываем для них время и расстояние.

— Не говоря уж о налогах, — вставил Киббль. — Кое-кто из баронов, живущих на восточной стороне, следит за этим куда строже, чем в Кварри и в Крайнем Поле.

— Вот уж сущая правда, — рассмеявшись, подтвердил Дрейн.

— А вот это меня не удивляет, — кивнул Гален. — Что касается Бальдемара, то другого такого разиню во всем свете не сыщешь!

И все трое дружно рассмеялись.

— Ты с ним, видать, неплохо знаком? — внезапно оборвал смех Киббль.

Вздрогнув, Гален мысленно проклял собственную беспечность.

— Разумеется, — ухмыльнулся он, решив свести все дело к шутке. — Я ведь, знаешь ли, вращаюсь в высшем свете.

— Вот это да! — воскликнул Киббль. — Нам составил компанию знатный господин.

Дрейн неуверенно посмотрел сперва на одного, потом на другого и, наконец поняв, что его разыгрывают, негромко хохотнул.

— Любому известно, что Бальдемару и драчунов в пивной разнять не под силу, — поделился Гален. — Не говоря уж о том, чтобы наладить сбор налогов.

— Я слышал, что его дочь — штучка с ручкой, — заметил Киббль.

«Полегче, приятель, — мысленно предостерег себя Гален. — Пора сменить тему!» И вслух произнес:

— Никогда не видел.

После чего пренебрежительно пожал плечами.

— Она вроде бы выходит замуж за какого-то барона с севера, — важно сообщил Дрейн.

— Повезло ублюдку, — уныло пробормотал Киббль.

Гален же решил держать язык за зубами.

Какое-то время они прошагали молча. Становилось все теплее, солнце казалось ослепительно белым шаром на бледно-голубом небе. Гален, прищурившись, смотрел вдаль. Он уже начинал верить историям о людях, ослепших от такой невероятной белизны. Открыл бутыль и отхлебнул теплой воды.

— Только много не пей, — одернул его Дрейн. — Этого тебе должно хватить на несколько дней.

— Ага, забил кладезь премудрости, — язвительно заметил Киббль. И тут же добавил: — Впрочем, в этом деле он случайно прав.

— Ха-ха-ха! Очень смешно, — тут же взвился Дрейн. — Просто потому, что ты не понимаешь моих рассуждений…

— Да брось ты, — перебил его Киббль. — Сам должен признать, что по сравнению с твоими байками даже мысль о том, что луна сделана из соли, кажется сравнительно здравой.

Дрейн яростно покосился на Киббля, но промолчал, а Гален решил воспользоваться удобной минутой.

— А с чего ты взял, что Шаан — шпион? — спросил он у Дрейна.

— Ох, что угодно, только не это! — воскликнул Киббль, но Дрейна было уже не остановить.

— Имеющий уши да слышит, — таинственно произнес он.

— Слышит что?

— Просто слышит.

— Но что же он все-таки слышит? — уперся Гален.

— Тсс… не то он сам нас услышит. — Дрейн перешел на шепот, бросая испуганные взгляды в голову колонны. — Кроме того, я тебя не знаю. А может, ты тоже шпион.

Услышав это, Киббль затрясся от хохота, и Гален сделал все, что было в его силах, чтобы последовать такому примеру.

— Тсс, — зашипел на них Дрейн.

— Тогда поведай нам какую-нибудь из твоих сногсшибательных сказок, — по-прежнему смеясь, предложил Киббль. — Порази нас своею мудростью.

Объект насмешек нервно осмотрел обоих спутников, потом перевел взгляд на тех, кто шагал впереди. Никто из старших не обращал, казалось, внимания на их веселье, но парнишка все еще не решался начать.

— Ну, так за кем же или за чем ты шпионишь, Грант? — продолжил Киббль, явно вознамерившись взять достойный реванш за недавние насмешки над его биком. — Хочешь выведать, чем питаются археологи? Хочешь раскрыть темную тайну мешка, который носит на спине Дрейн? Неужели у него действительно имеется запасная пара носков? Это же крайне важно для всей страны, верно? За такую информацию кое-кто наверняка отвалит тебе целое состояние, а?

— Да дашь ты ему самому сказать? — прервал эту тираду Гален.

Даже в шутку разговор на эту тему причинял ему определенное беспокойство.

— Как угодно. — Киббль сразу же надулся. — Только не говори потом, что я тебя не предупреждал. — И, сказав это, умолк окончательно.

Дрейн тоже молчал, но по лицу его было видно, что он испытывает облегчение и благодарность.

— Я слушаю, — мягко подтолкнул его Гален.

— Никто никогда не видел, как он торгует. И чем, — торопливо начал Дрейн. — Все скажут тебе, что у него за товар, но никто никогда этого товара не видел. Под этой попоной может лежать все, что угодно. Он всегда торгует в каких-нибудь других местах, а попросишь его что-нибудь продать, он скажет, что все уже упаковано, даже если у него полны товара вот эти самые сани. Неужели, по-твоему, нормальные купцы так себя ведут?

Гален медленно покачал головой.

— Но денег у него всегда полно, — продолжил Дрейн. Говорил он, по-прежнему понизив голос, но все более и более проникаясь собственным рассказом. — И всегда у него в сумке на поясе какие-то письма. И он не расстается с этой сумкой, даже когда ложится спать!

Гален промолчал, и Дрейн закончил:

— Да и телохранителей у купцов, как правило, не бывает. Да еще таких страшилищ. Они вполне могут оказаться солетрупами.

— Ну нет! — взорвался Киббль, более не в силах молчать. — Ты совсем спятил! — Он изумленно смотрел на Дрейна. — Где это ты набрался такой чуши?

— А что такое солетрупы? — куда более рассудительно спросил Гален.

— И не спрашивай, — отмахнулся Киббль. — Совсем спятил!

— Это существа, созданные из отдельных частей мертвых тел. Тел тех людей, которые оказались погребены под солью, — совершенно невозмутимо выдал Дрейн. — Сила у них сверхъестественная, а создавать их умеют только колдуны.

Гален поневоле улыбнулся, но Дрейн, судя по всему, говорил с предельной серьезностью и пристально смотрел при этом на обоих телохранителей. Киббль постучал себя пальцем по лбу.

— И еще одно. — Дрейн резко свернул в сторону вопроса, который, собственно говоря, и интересовал Галена. — Шаан тесно связан с Ярласом. Это барон из Риано, и всем известно, что у этого барона на уме.

— Ну почему бы тебе не заткнуться, — простонал Киббль, не попытавшись, однако же, отстать от спутников или обогнать их.

— А что у него на уме? — осведомился Гален.

— У него то и дело бывают заморские гости, — привел свои самые веские доводы Дрейн, выплюнув слово «заморские» так, словно оно было ядовитым. — И он водится с этими чертовыми монахами, а они совершают человеческие жертвоприношения. Когда прибудем туда, тебе следует поостеречься, — многозначительно добавил он.

— Да уж поостерегусь, — пообещал Гален.

— Да не запугивай ты его, — возмутился Киббль.

— А откуда тебе все это известно? — спросил Гален.

— Имеющий уши да слышит, — подвел итог Дрейн, после чего снова замолчал.

Гален тоже молча пошел дальше, он наблюдал и думал: «А может, он все это выдумал?» На первый взгляд, россказни Дрейна и впрямь выглядели беспочвенными, но Гален сомневался, что парень обладает достаточным воображением для того, чтобы взять да и высосать все это из пальца. Должно быть, до него действительно дошли какие-то слухи, а в слухах, пусть самых диких, порой содержится доля истины. «А кроме того, — подумал Гален, — по поводу Шаана Дрейн не ошибается, по крайней мере отчасти».

Незадолго до полудня Пейтон устроил короткий привал, и самую жаркую часть дня путники провели отдыхая. Шаан не стал протестовать против задержки — даже его костлявое тело взмокло от пота, а в этой безводной суши пить слишком много тоже было нельзя. Поели чего-то из припасов Шаана, запили теплой водой. Прежде чем они вновь выступили в дорогу, Гален получил еще одно доказательство того, что его держат за младшего. Под бдительным взглядом Пейтона ему пришлось выкопать яму для отходов. Соль ложилась на лопату легко, но все равно работа оказалась довольно утомительной. Яма должна была быть глубиной нормальному человеку по пояс и достаточно просторной, чтобы все в ней поместилось.

Пока Гален трудился, Пейтон поведал, что у археологов есть обычай, согласно которому соль после них должна остаться девственно чистой и ровной. «Трогательная забота, — подумал Гален. — Особенно когда, кто-то другой копает вместо тебя!»

Перед тем как сняться с места, они уложили все отходы в яму, засыпали ее солью и в несколько пар сапог ровно утрамбовали поверхность. Потом Пейтон достал из заплечного мешка флягу и пролил из нее несколько капель на свежеутрамбованную соль. От этих капель на поверхности расплылось круглое синее пятно.

— А это еще зачем? — остолбенел Гален.

— Мы зарабатываем себе на хлеб тем, что извлекаем вещи из-под соли, парень, — указал Пейтон.

— И нам не хотелось бы как-нибудь невзначай выкопать собственное дерьмо, — ухмыльнувшись, закончил Холмс.

Караван в том же порядке двинулся дальше. Гален почти ничего не говорил, прислушиваясь к жалобам Киббля и Дрейна на Пейтона, Милнера и Холмса. Стало ясно, что парням не нравится то, что ими безоговорочно верховодят старшие, да и жизненные правила и привычки «стариков» были им явно не по вкусу. Оба парня были преисполнены решимости не «кончить подобно им» и уповали на неопределенно далекое будущее, когда они окажутся в состоянии открыть собственное дело. Гален с радостью предоставил им грезить наяву, а сам предался неторопливому ритму настороженного шага, стараясь при этом не обращать внимания на то, что его все сильнее и сильнее мучит жажда. Равнина вокруг них оставалась без изменений; о том, что проходили часы, можно было судить лишь по тому, как изменялись на соли собственные тени путников.

Когда стемнело, они встали на привал, и Галену было милостиво указано на необходимость выкопать еще одну яму. Археологи поставили самой простой конструкции палатки; ночью дежурить договорились по двое — двое мужчин и два бика. Гален обрадовался долгожданному отдыху и с облегчением завернулся в одеяло. Его первый день в качестве археолога подошел к концу, он положил голову на самодельную подушку и сразу же уснул.

Ему снился глухой грохот — откуда-то снизу, из-под соли, — а когда он проснулся, выяснилось, что непонятной природы гул проникает в палатку и наяву.

 

Глава 36

— В чем дело? — недоумевающе спросил Гален. Фланк, только что вернувшийся с ночного дежурства, ответил усталым шепотом:

— Глубинные слои. Ничего страшного… за много лиг отсюда. Спи давай.

Несколько мгновений спустя он подал Галену наглядный пример того, что следует делать ночью, однако проснувшийся Гален уже не мог расслабиться. Он лежал во тьме, прислушиваясь к далекому гулу, гадая, что это может означать. В конце концов он все-таки уснул и не просыпался до тех пор, пока Пейтон на рассвете не разбудил всю команду.

Все мышцы юноши ныли после непривычных вчерашних трудов, и он с облегчением вздохнул, когда, закончив сборы, археологи смогли выступить в путь. По крайней мере, от ночного дежурства его освободили. Кое-кто из археологов поворчал по этому поводу, но Пейтон напомнил, что у новичка нет бика, и заверил остальных, что лично проследит, чтобы Гален с лихвой воздал товарищам за такую поблажку. Юноша мысленно смирился с тем, что отныне ему придется рыть по две ямы в день.

Пейтон вновь возглавил шествие, на этот раз он приказал Галену пойти рядом. Предводитель археологов шел быстрым шагом, намереваясь пройти как можно больше на приятном утреннем холодке.

— У тебя все в порядке с ногами? — поинтересовался он, заметив, что Гален идет несколько неуверенно. — Не стер?

— Да нет, не стер, — отозвался Гален. — А вот в икрах ломит.

— Ну, это пройдет, — весело хмыкнул Пейтон. — А вот ноги надо беречь. Я знавал людей, которые умоляли бросить их умирать только потому, что им жали сапоги.

— Я поберегусь.

— Думаю, сможешь, — задумчиво произнес Пейтон. — Если я кое-что в людях понимаю, ты парень башковитый, не то что некоторые. — Он брезгливо ткнул пальцем через плечо. — Но не думай, что сумеешь всему научиться за какую-нибудь пару дней. Нужны годы на то, чтобы стать частью этой соли, чтобы понять, как она живет и дышит. Да-да, дышит, — продолжил он, прочитав на лице у Галена изумление. — Сейчас она тебе кажется гладкой и неизменной, но поверь, у соли имеются тайны и она умеет хранить их. И недооценивать этого не надо.

Гален огляделся по сторонам. Соляные равнины тянулись до самого горизонта во все стороны, бесформенные и безжизненные. И все же Пейтон избрал сегодня утром дорогу, не поколебавшись ни мгновения.

— А как ты узнаешь, в какую сторону идти? — спросил Гален. — По солнцу?

— Отчасти. А ночью, если понадобится, по луне и звездам. Хотя такого я бы тебе не посоветовал — лунный свет выкидывает странные номера на соляной корке. Но в основном меня ведут опыт и чутье. Некоторые маршруты, вроде нашего нынешнего, совсем легкие. Я уже столько раз проделывал этот путь… Скоро и ты научишься отличать, куда надо, а куда нельзя.

— Надеюсь, — искренне сказал Гален. — Не хотелось бы мне здесь затеряться.

— Точно, соль не прощает ошибок, — подтвердил Пейтон. — А уж что приберет к себе, то сохранит.

В его голосе послышались восхищение и еще какое-то, более глубокое, чувство. Гален не без удивления отметил, что археолог говорит о соли не только в женском роде, но и так, словно та является живой женщиной.

— А тебе ведь здесь нравится, верно? — тихим голосом спросил юноша.

— Она мне вроде дома родного, — ответил Пейтон. — Такое западает в душу.

Они опять замолчали, погрузившись каждый в свои размышления, и когда старший заговорил вновь, его голос утратил былое благоговение, и недавнее очарование пропало.

— Погляди сюда, — указал Пейтон. — Отметины. Это санный след. Здесь полно примет для того, кто умеет искать.

Под ослепительным солнцем Галену не было видно никаких отметин, но он на всякий случай кивнул.

— И синие метки от ям с отходами? — предположил он.

— И это тоже. Понятно, со временем они исчезают, но пока суд да дело, соль успевает впитать любую дрянь.

С этого момента Гален принялся зорко оглядываться по сторонам в поисках примет и памяток прежних переходов. И обрадовался, заметив, что соляная равнина перестала казаться ему беспросветно однообразной. Теперь он различал и фактуру, и цвет соли, даже скрип кристаллов под ногами звучал в разных местах по-разному. И каждый раз, когда Галену удавалось заметить отпечаток каблука или шрам от заступа или лопаты, Пейтон с улыбкой подтверждал его находки. Археолога и самого радовал такой энтузиазм со стороны юноши.

Утро пролетело быстро. Воздух снова прогрелся, правда, сегодня над соляными равнинами веял легкий бриз. Шаан со своими безмолвными телохранителями держались особняком, и Гален даже не пытался подступиться к ним. «Не беги там, где и шагом поспеешь».

После обеденного привала Гален обнаружил, что ноги у него едва не сводит от усталости, но тут уж ничего нельзя было поделать: пришлось, стиснув зубы, идти дальше. Чтобы не думать о боли, он мысленно сосредоточился на обстоятельствах самого перехода. И решил понаблюдать за повадками биков. Этих зверьков он видел, конечно, не впервые, но никогда до сих пор они не попадались ему в своей, так сказать, естественной стихии.

Остаток дня прошел без каких бы то ни было происшествий, пока, за час до заката, не возобновился подземный гул. Караван остановился, все прислушивались. Даже собаки застыли на месте.

— А откуда берется этот шум? — осторожно спросил Гален.

— Перед нами глубинные слои, — врастяжку пояснил Милнер.

Он уже какое-то время шел рядом с Галеном, но сейчас, даже повернувшись лицом к собеседнику, смотрел куда-то мимо него; все его тело, казалось, не хуже чуткого прибора ловило подземную дрожь. И Гален решил погодить со следующим вопросом до тех пор, пока караван вновь не двинулся с места.

— Зыбучая соль?

— Может, она и не поднимется, — ответил Милнер. — Завтра поймем, — мрачновато добавил он.

Они продолжали идти, пока не стемнело, потом остановились на ночлег. На протяжении ночи подземный гул то возобновлялся, то затихал, заставляя людей держать ухо востро и практически не давая им спать. Когда гул поднимался почти до грохота, к нему примешивался и вой биков.

Гален подметил, что Шаан явно озабочен. Археологи, конечно, держались куда спокойнее, но и они внимательно поглядывали на биков и под всем их напускным добродушием и балагурством ощущалось скрытое напряжение.

— Это соль приветствует тебя, новичок, — заметил Холмс. — Она устраивает такие спектакли далеко не для каждого.

— Я польщен, — ухмыльнувшись, ответил Гален.

— Не больно-то радуйся, — хмыкнул бородач. — К утру мы все запросто можем отдать концы. Верно, Фланк?

— Заткнись, — рявкнул молодой археолог. — Где она сейчас?

Его голос, всегда тихий и спокойный, звучал в вечерних сумерках резко и взволнованно.

— Три-четыре лиги отсюда, — хладнокровно подсчитал Пейтон. — Еще не так близко, чтобы начать беспокоиться.

— Зато там сильно, — обронил Киббль.

— Это верно, — согласился командир. — Сильно.

С утра все было тихо, и Гален ошибочно предположил, будто соль успокоилась. Когда он поделился своими мыслями, Пейтон объяснил юноше, что гул означает движение глубинных слоев соляных отложений, которое само по себе не представляет для путников никакой опасности.

— Но когда глубинные слои трогаются с места, рано или поздно это движение выйдет на поверхность, причем подползет совершенно бесшумно, как подкрадывается паук. И лишь по поведению биков мы догадываемся о том, что это вот-вот должно случиться.

— А почему этого не случилось сейчас? — полюбопытствовал Гален.

— Иногда так и бывает, — ответил многоопытный археолог. — А другой раз мы бредем три-четыре дня, пока не столкнемся с зыбучей солью. Но соль, новичок, спуску не дает никому!

Гален задумчиво кивнул.

— Как правило, выброс происходит через день-другой после такого гула, — закончил Пейтон. — Так что будь начеку!

Он весело рассмеялся и продолжил путь, ступая по соли обычным уверенным шагом.

После этого Гален поймал себя на том, что следит за биками особенно внимательно. Не укрылось от него и то, что и остальные ведут себя точно так же. Каждый неожиданный прыжок того или иного зверька или внезапный пронзительный вопль заставлял путников вздрагивать, и тем не менее караван неуклонно двигался на юг. Ведь никто не знает заранее, где может ударить зыбучая соль, поэтому идти вперед было ничуть не более опасно, чем оставаться на месте.

И вот вскоре после полудня три свободных бика напряглись, навострили уши, их длинные хвостики встали торчком. На этот раз даже Пейтон, остановившись, принялся наблюдать за ними, а Гален почувствовал, как у него бешено заколотилось сердце. Все зверьки смотрели на юго-запад, подобрав под себя лапки, словно изготовившись наброситься на какую-то добычу. Раздался новый звук: резкое бульканье, какого Галену никогда не доводилось слышать. Бульканье трех зверьков призрачно поплыло по воздуху, и даже у тех, кто слышал такое уже много раз, по спине побежали мурашки. Никто не произнес ни слова, каждый сейчас пребывал наедине с самим собой и со своими остающимися без ответов вопросами,

Бики словно вросли в соль, неотрывно глядя в ослепительно белую даль. Вдруг один из них повернулся и пробежал несколько шагов, прежде чем, упав на все четыре лапы, остановиться. Это зрелище вызвало у людей желание немедленно броситься бежать куда глаза глядят, однако два других зверька оставались на месте, да и Пейтон предостерегающе поднял руку.

— Стоять! — крикнул он, и это короткое слово прозвучало более властно, чем все, что ранее слышал из уст археолога Гален. Даже Шаан застыл на месте.

Время утратило какое бы то ни было значение. Единственный звук нарушал кристально чистую тишину — горловое бульканье биков.

«Неужели мы так и останемся здесь стоять?» — в недоумении подумал Гален. Да что, собственно говоря, происходит? Он уставился в соль — в ту же сторону, куда смотрели бики, — но ничего необычного не увидел. Правда, воздух у него перед глазами заметно дрожал, и он внезапно понял истоки историй о миражах и снах наяву, представлявших заметную часть застольного репертуара археологов. «Пока бики на месте, с нами ничего не произойдет, — внушал он себе, надеясь, что эта бесхитростная примета окажется верной. — Но если они побегут…»

Тишина. Зверьки перестали булькать. И Гален нутром почувствовал, как исчезло и витавшее в воздухе напряжение. Бики вновь принялись вести себя как обычно, кто-то в маленьком отряде полуистерически рассмеялся. И скоро караван отправился дальше, путники оглядывались по сторонам и улыбались друг другу.

— Представление окончено, — объявил Пейтон.

Не произнеся больше ни слова, он зашагал дальше. Остальные машинально последовали его примеру. И вскоре Гален, по-прежнему присматривавшийся к старшему археологу, понял, что Пейтон постепенно меняет курс перехода. Если раньше они шли на юго-юго-восток, то теперь повернули на юго-запад. Это озадачило и даже несколько напугало юношу, однако он ничего не сказал. И никто из остальных путников не подал виду, будто заметил что-нибудь необычное.

Первым заметил курган Холмс.

— Глядите! — воскликнул он, показывая чуть вбок. Пейтон поглядел, кивнул и с самодовольной улыбкой взял еще круче на запад.

— Что происходит?

Прибавив шаг, Шаан нагнал этих двоих.

Пейтон молча указал на большую круглую соляную насыпь, шагов сорока в поперечнике, которая выросла посреди совершенно ровного места. Поверхность насыпи была темнее и грубее, чем остальная соль вокруг.

— Я плачу вам не за то, чтобы вы копались в каждой мусорной куче, — сердито бросил купец. — Я настаиваю на продолжении пути.

— Мы мимо таких возможностей не проходим, — спокойно заметил Пейтон. — Да и времени на это уйдет не много…

— Плевать мне, сколько на это уйдет времени! — взорвался Шаан. — Я спешу, иначе бы не пустился в путь через соль. Вы и так уже своими проволочками вогнали меня в убытки.

Археолог, не теряя времени на дальнейшие препирательства, устремился к темной насыпи. При этом он не сводил с нее глаз. Шаан протянул руку, вроде бы намереваясь схватить его за плечо, но потом передумал. Ярость купца заставила Холмса ухмыльнуться.

— Разумеется, никто не мешает вам продолжить путь на собственный страх и риск, — кротко заметил Пейтон.

— Это ни в какие ворота не лезет! — побагровев от ярости, заорал Шаан. — Если мы немедленно не отправимся дальше, я больше не заплачу вам ни гроша.

— Это было бы глупо с вашей стороны, — невозмутимо отметил Пейтон. — По крайней мере, если вы и впредь собираетесь путешествовать через соль с помощью археологов.

— Да и несчастные случаи на соли бывают, — радостно поддакнул Холмс.

— Да вы мне, никак, угрожаете? — Купец чуть ли не лопался от злости. — У меня есть могущественные друзья…

— На земле нам, наверное, и впрямь следует поостеречься, — пожал плечами Пейтон. — Но сейчас-то мы на соли. И, кроме нас, у вас тут никаких друзей нет.

Они уже подошли к самой темной насыпи. Шаан с отвращением отвернулся и уселся возле своих саней, лишь бы не видеть злосчастный курган. Оба телохранителя последовали его примеру. Археологи пристально вглядывались в склоны насыпи. Вблизи кристаллическая природа соли казалась чрезмерно преувеличенной, блестящие осколки почти с кулак размером усеивали поверхность кургана. Тогда как повсюду кругом соль была мельчайшим порошком и при малейшем дуновении ветра вилась поземкой.

— Прекрасно! — объявил Пейтон. Потом посмотрел на Галена. — Пора, парень, изучать ремесло.

— А что мне надо делать?

Гален постарался не придавать значения ядовитым усмешкам своих спутников.

— Копать! — провозгласил Пейтон. — Кое-какой опыт в этом отношении у тебя уже есть, но настоящая работа начинается только сейчас. Почему, по-твоему, я позволил тебе столько времени нести мою лопату?

Гален снял с плеча инструмент, остальные археологи тоже принялись избавляться от поклажи. Сняв заплечные мешки, они сосредоточенно рылись в них. Холмс достал из своего мешка веревку и накрутил ее себе на руку.

— Это и есть зыбучая соль? — спросил, стараясь не выдать собственного волнения, Гален.

— Уже нет, — ответил Пейтон. — Какое-то время назад это было зыбучей солью, зато теперь она должна быть совершенно безопасной.

«Должна?» — подумал Гален. Он поглядел на биков. Зверьки сидели у насыпи и, судя по их виду, ничего не боялись, но и подниматься наверх почему-то не спешили.

— Если что-нибудь найдешь, вытаскивай, — приказал Пейтон. — Если соль задрожит, беги.

Он ободряюще улыбнулся.

— Судя по тому, как шумело прошлой ночью, эта штука могла подняться из довольно глубоких слоев, — заметил Милнер. — Может попасться что-нибудь интересное.

— А где мне начать?

— В середине, — указал Пейтон. — Там мягче всего.

Поначалу Гален чувствовал себя довольно неуверенно. Кристаллы соли скрипели и оседали под сапогами юноши, и ему казалось, будто почва вот-вот уйдет у него из-под ног. Но он справился с собою и, дойдя до середины, обернулся и посмотрел на товарищей. Пейтон кивнул, и Гален начал копать. Соль здесь и впрямь оказалась мягкой — и скоро он стоял уже по колено в вырытой собственными руками яме. Соль продолжала вести себя нормально, и юноша осмелел, даже позволил себе помечтать о поджидающих его здесь находках. Из-под земли или, как он тут же мысленно одернул себя, из-под соли. «Я с этой работенкой неплохо справляюсь», — думал он по мере того, как яма становилась все шире и глубже. Он почти не обратил внимания на то, что и остальные наконец-то поднялись на темную насыпь; и Фланк, Дрейн и Милнер рыли каждый по яме. Зато он заметил, что расхрабрился и один из биков, словно вознамерившись проинспектировать работу самого Галена. Зверек присел на краю воронки, завилял хвостом, его уши и усы затрепетали. Присутствие зверька пришлось Галену по душе, и он продолжил раскопки.

Час прошел без каких бы то ни было результатов. Молчание прерывалось лишь редкими сетованиями Шаана да кашлем молодых археологов, потому что дышать в клубах соли было не так-то просто. И тут по всей площадке разнесся крик. Дрейн наткнулся лопатой на что-то твердое. Пару мгновений спустя на смену радости пришло отвращение, а потом, когда выяснилось, что незадачливый археолог нашел лишь старые побелевшие кости, грянул общий смех.

— Брось их собакам, — предложил Холмс, но даже те не проявили никакого интереса к этим жалким останкам.

Когда раскопки закончились, Гален невольно подумал о том, стоила ли такая находка всех этих хлопот.

— Пошли, — звал Шаан. — И так уже понапрасну потеряли кучу времени.

— Чуточку терпения, — возразил Пейтон, окинув взглядом своих товарищей. — Нельзя же отказываться от раскопок, ничего не найдя.

— Но здесь же ничего нет! — взмолился купец. — Любому дураку ясно.

Гален последний раз занес в воздух лопату, мысленно согласившись со словами Шаана. Он стоял в яме, уже дошедшей ему почти до плеч, горло у него саднило, и его невероятно раздражало то, что соль, которую он забрасывал на край ямы, постоянно ссыпалась обратно. К тому же он ничего не нашел, кроме бесчисленных и бесконечных белых кристаллов. От огорчения он вонзил лопату в соль глубже, чем уже привык это делать. Послышался громкий треск — и юноша почувствовал, что соль поплыла у него под ногами. Охваченный ужасом, уже падая, он издал сдавленный крик. Тьма объяла его, и он с глухим стуком упал на спину. «Поднимите меня! Поднимите меня!» Он отчаянно боролся с осыпающейся на него солью, но слышал только ее сухой шорох со всех сторон. «Я умираю». Но вот в его темницу пробился свет, а вместе с тем и надежда. Возможно, его героическое поприще все же не прервется в самом своем начале. Гален заметил, что вопреки всему продолжает дышать — хоть процесс этот весьма болезнен — и что под ним твердая — какой бы природы она ни была — почва. «Но почему же бики ни о чем не предупредили?»

Он стер соль с лица, поднял глаза и посмотрел вверх — в воронку, в которую провалился. Далеко и высоко над ним в солнечных лучах показались лица его товарищей. Ему бросили веревку, и он с благодарностью ухватился за нее.

— С тобой все в порядке? — крикнул Холмс.

— Вроде бы да.

— Это не зыбучая соль, а всего лишь воздушная яма.

Его сердце билось уже ровнее. Соль ссыпалась с края ямы в глубину, и Пейтон сердито одернул археологов:

— Прочь от края! Или вы хотите, чтобы его по самые уши засыпало?

Лица отпрянули от воронки.

— Там есть что-нибудь? — спросил Пейтон.

Глаза Галена уже привыкли к темноте, и теперь, несколько оправившись от шока, он начал оглядываться по сторонам в своего рода пещере, весь пол которой был сплошь устлан солью. Его пальцы ненароком дотронулись до чего-то твердого — и он торопливо убрал руку. Но понял, что коснулся камня или металла — и преисполнился надеждой.

— Здесь что-то есть, — сообщил он, — но мне не разобрать что. Сбросьте мешок.

Мешок тут же шлепнулся прямо ему под ноги. И вместе с мешком — новая порция соли.

— Назад, идиоты, — донеслись до Галена слова Холмса. — Не то все провалимся.

Часть прежнего страха вернулась к Галену, он торопливо покидал свои находки в мешок, огляделся по сторонам в поисках еще чего-нибудь, затем подергал за веревку, свисавшую сверху:

— Здесь больше ничего нет! Вытаскивайте!

Невидимые снизу археологи так и поступили — и Гален, к превеликому собственному облегчению, вновь оказался на воле. Он передал мешок с находками Пейтону, а сам принялся выбивать соль из одежды.

— Поднялся из глубин, как призрак, — прокомментировал Милнер.

Они сошли с темной насыпи и окружили Пейтона, жадно наблюдая за тем, как он разбирает содержимое мешка с находками. Черепки посуды, покрывшаяся соляной коростой деревянная палочка, ржавый нож без рукоятки и маленькая, с зеленоватым отливом монета. Даже Гален сразу понял, что среди его находок нет ничего ценного. За свое жутковатое приключение он был вознагражден явно недостаточно.

— Хлам, — презрительно бросил Фланк.

Археологи разочарованно разбрелись.

Пейтон выбросил все находки, кроме монеты, обратно в яму.

— Ветер скоро заметет ее доверху, — пояснил он. После чего протянул позеленевший металлический кружок Галену. — На память, новичок! Твоя первая находка.

Гален взял монету, со скорбной улыбкой осмотрел ее стершуюся чеканку и положил в карман.

— Ну а теперь-то в путь? — нетерпеливо вскричал Шаан.

Пейтон кивнул, и караван после недолгих сборов тронулся с места. Гален обнаружил, что идет рядом с Холмсом.

— Поди, разочарован? — осведомился бородач.

— А что, воздушные ямы вам часто попадаются?

— Довольно часто.

— Можно было и предупредить, — рассердился Гален. — А я уж решил, будто угодил в зыбучую соль.

— Не-а, — осклабился Холмс. — Если б ты попал в зыбун, то никакая веревка не спасла бы.

 

Глава 37

Едва стемнело, археологи встали на привал. Ночью соль вела себя тихо, зато поднялся теплый ветер, он раскачивал веревки, на которых крепились палатки, и гудел в полотнищах. На следующее утро Гален полюбовался восходом, подобного которому он в жизни не видел. На его глазах в нескольких лигах к востоку от лагеря в небо поднялся исполинский соляной смерч. Там он медленно и зловеще закружился в воздухе, потом поднялся еще выше, словно вознамерившись затмить солнце. По краям смерча искрилась многоцветьем радуга, а в самой его середине воздвигся столб непроглядной тьмы.

— Изумительно, — выдохнул Гален, очарованный великолепным зрелищем.

— Издалека, — сухо заметил Холмс.

— Он уходит, — успокоил всех Пейтон. — В любом случае, к ночи рассосется.

Никто не оспаривал этого утверждения, однако весь день не только Гален, но и другие то и дело поглядывали на восток. Дрейну даже почудились в темной середке смерча какие-то образы, и он, разумеется, завел речь о предзнаменованиях. Гален не взялся бы сказать, серьезно ли рассуждает об этом его юный спутник или нет, но восклицания Дрейна не оставили его равнодушным. Остальные же реагировали по-разному.

— Поглядите-ка! — крикнул Дрейн. — Когти демона. Они тянутся влево. Вон туда!

— Опять твой всегдашний вздор, — насмешливо закатив глаза, молвил Киббль. — В жизни не слыхал таких глупостей.

— Это означает, что кому-то суждено умереть на соли, — продолжил Дрейн, не обращая внимания на насмешку. — Это верный знак.

— Теперь понятно, о чем я? — Киббль огляделся по сторонам в поисках поддержки. — Безнадежный случай!

Гален пожал плечами, не зная, что сказать. Предсказания Дрейна звучали смехотворно, но Гален заметил страх и в глазах у Фланка.

— Выходит, соль подает знаки? — задумался новичок.

— Ты ничуть не лучше его, — презрительно фыркнул Киббль и, рассердившись, отошел от Галена.

Дрейн же завел речь о духах, демонах и прочих призраках, о бесследно сгинувших людях, о неземных звуках, порой доносящихся из глубин Блекатора. Там, где соль приходит в движение, следовало, по его словам, ждать всяческих несчастий. Фланк, шагавший сейчас по равнине рядом с ними, молча внимал россказням, в его глазах можно было прочесть невольный интерес и глухой страх. Гален слушал заинтересованно, хотя и не без скепсиса.

— И ты сам все это видел? — наконец спросил он у Дрейна.

— По большей части, — неуверенно ответил Дрейн. И тут же добавил свое обычное: — Имеющий уши да слышит…

— Только уши надо держать востро, — удивив обоих спутников, внезапно произнес Фланк.

— Да уж, — язвительно протянул Дрейн. — В отличие от некоторых. — Он кивнул на Киббля и Холмса, потом смахнул со лба прядь волос.

Остаток дня прошел без каких бы то ни было происшествий, если не считать наскоков соляной поземки, взвивавшейся на теплом ветру довольно высоко в воздух. Поземка, казалось, играла с людьми, она тревожила ездовых собак, но в остальном была совершенно безобидной. Бики относились к ней как к самодвижущейся игрушке. И лишь подумав о том, что поземка — предвестница бури, бушевавшей у них за спиной на северо-востоке, Гален испытал определенное беспокойство.

На следующее утро пошел последний день перехода, поэтому Гален предпринял запоздалую попытку завязать разговор с телохранителями Шаана. Сперва они встретили его подозрительно, но поскольку он не проявил никакого видимого интереса ни к их хозяину, ни к его товару, угрюмые силачи несколько успокоились. Гален расспрашивал лишь об их собственных путешествиях, постепенно подводя разговор к городу Риано, в который они направлялись. Выяснилось, что оба телохранителя часто работают на тамошних купцов и потому хорошо знают город. Но особенно им нравилось наниматься к Шаану, потому что на службе у него они непременно проводили две-три ночи в сказочной роскоши гостевых покоев в замке Ярласа. Гален попытался выжать из неразговорчивых силачей как можно больше сведений.

— Хотелось бы мне и самому погостить там! — позволил себе помечтать он.

— Да уж, подфартило бы тебе, парень!

Одна мысль о подобном повороте событий развеселила телохранителей.

Незаметно разговор зашел и о других соблазнах, которые сулил путешественнику город Риано. Судя по всему, этот город походил на Крайнее Поле — только в увеличенных масштабах, — и вскоре Гален не сомневался, что не потеряется на тамошних улицах, особенно если в роли проводников выступят его друзья-археологи.

В третьем часу дня караван дошел до южной кромки соли. Пейтон так хорошо выбирал путь на соляном просторе, что сумел выйти в каких-нибудь ста шагах от прямой дороги на Риано. Пока телохранители переставляли сани с полозного хода на колесный, Шаан выплатил Пейтону вторую половину оговоренной суммы, злобно посматривая при этом на археолога. Тот, не обратив внимания на поведение заказчика, роздал деньги своим людям. Характеры археологов и здесь дали себя знать: Холмс открыто ликовал, тогда как Фланк и не думал сбросить маску обычной угрюмости, хотя и выглядел несколько более умиротворенным, чем всегда. Галену, как и положено, заплатили в последнюю очередь — и он предположил, что и денег ему дали меньше, чем остальным. Тем не менее его приятно удивила полученная сумма; по-видимому, труд археологов стоил весьма недешево.

Теперь, когда караван сошел с соли, Шаана никто уже не сдерживал — и вскоре он со своими могучими спутниками далеко обогнал археологов. А товарищи Галена, хотя вроде бы и не испытывали усталости, явно вознамерились пройти две лиги, оставшиеся до Риано, приятным прогулочным шагом. Холмс, не обращаясь ни к кому в отдельности, принялся во всех деталях описывать, как именно он собирается потратить честно заработанные деньги. Программа намечалась чрезвычайно утомительная и крайне дорогостоящая, но Гален не сомневался в том, что бородач ничуть не преувеличивает. Он начал догадываться, почему археологи вечно сидят без денег. Остальные держались поспокойнее, что же касается Киббля и Дрейна, то они и словечком не обмолвились о своих планах. Так или иначе, а первый вечер археологи собирались провести все вместе, поочередно обходя все трактиры Риано. Все спутники Галена, включая самых младших, казалось, принимали это условие как нечто само собой разумеющееся. Священный обычай нельзя было ни нарушить, ни даже поставить под сомнение.

Гален предпочел бы последовать за купцом в замок Ярласа, но быстро понял, что из этого не вышло бы никакого проку. Да и бросать товарищей в первый же вечер, когда они сошли с соли и в карманах у каждого полно денег, было бы откровенным дезертирством. А Галену вовсе не хотелось в результате одной оплошности разом потерять и компаньонов, и единственных друзей, и способ существования.

Они вошли в Риано к вечеру, и Шаан почти сразу же затерялся в лабиринте городских улиц. Окраины города были застроены жалкими лачугами, на порогах которых процессию археологов с подозрением и любопытством встречали и провожали суровые женщины и полуголые дети. Под их пристальными взглядами Гален почувствовал себя неуютно, но его спутники, привычные к такому приему, не обращали на это никакого внимания.

И когда Галену уже начало казаться, что Риано довольно-таки негостеприимный и мрачный город, они выбрались к высоким воротам и под предводительством Пейтона проникли во внутреннюю часть города или, собственно, в город как таковой. Огромные деревянные ворота в старой каменной стене были раскрыты, по бокам от них стояли стражники, виднелась стража и на расположенных по обеим сторонам от ворот башнях. Гален невольно подумал о том, на каком основании одних пропускают в город, а других — нет, но всю их компанию пропустили без каких бы то ни было возражений.

Контраст между внутренним городом и окраинами сразу бросался в глаза и был просто потрясающим. Хотя улицы здесь, во внутреннем городе, были узкими и не слишком чистыми, дома содержались в превосходном состоянии, люди щеголяли в богатых нарядах, повсюду кипела торговля. Но при всем этом в самом воздухе здесь витало что-то странноватое — и Гален сразу почувствовал это, хотя поначалу и не смог точно определить, в чем дело. А почувствовав, забеспокоился. Его былая самоуверенность быстро сошла на нет: Риано вовсе не был увеличенным Крайним Полем. На этих улицах жизнь явно шла по каким-то другим правилам, и Гален лишний раз порадовался тому, что прибыл сюда в обществе многоопытных путешественников.

Словно по безмолвной договоренности, археологи направились прямиком в самый центр города и в конце концов вышли на ратушную площадь. С одной стороны там возвышался внушительных размеров замок — приют и опора барона Ярласа. Крепостные стены и башни из серого камня мрачно нависали над площадью. Главные ворота были наглухо заперты, и Гален, быстро осмотревшись по сторонам и нигде не обнаружив Шаана, решил, что тот уже проник в замок. По трем остальным сторонам площади теснились красивые разномастные дома, а в центре стоял грубого дерева помост, никак не вписывающийся в общую картину. Подойдя поближе и увидев темные пятна на его досках, Гален с ужасом догадался о предназначении этого помоста. Кровь застыла у него в жилах при одной только мысли о правителе, который выставляет на всеобщее обозрение — да еще в таком месте — зловещий символ своего правосудия, и он вспомнил слова Пайка: «С Ярласом шутить нельзя».

Спутников Галена, судя по всему, не тревожили подобные мысли; они дружно рванулись в большой и шумный трактир в дальнем углу площади. Пейтон первым нарушил неприкосновенность этого заведения и уверенным шагом направился к стойке. Его спутники, горланя во весь голос в радостном нетерпении, сгрудились у него за спиной. Хозяина и нескольких половых это вторжение скорее встревожило, и трое крепких мужчин тут же поднялись со своих мест в темном углу трактира. Археологов это ничуть не смутило. Вообще-то Пейтон даже наслаждался впечатлением, которое произвел на местную публику их приход; он со стуком выложил несколько монет на стойку. Взгляд трактирщика неуверенно скользнул с лица посетителя на монеты и тут же вернулся обратно.

— Теперь полегчало? — милостиво осведомился Пейтон.

Трактирщик, кивнув, выдавил из себя улыбку и гостеприимно всплеснул пухлыми белыми руками. Трое поднявшихся вновь уселись на места, хотя, как показалось Галену, с явной неохотой.

— Чем могу служить, господа?

— Семь кружек лучшего пива, — распорядился Пейтон. — Да не вздумай разбавить, нас не проведешь.

— Уверяю вас… — возмутился было трактирщик, но потом, передумав, умолк и знаком велел двум служанкам подать вновь прибывшим пиво. Он смахнул со стойки монеты, отсчитал сдачу и заторопился к другим посетителям.

Пока археологи рассаживались за одним из соседних со стойкой столов и раскладывали под ногами свои немногочисленные пожитки, служанки уже поднесли им пиво. Одна из них прямо-таки окаменела от ужаса, зато другая дружески подмигнула Холмсу.

— Опять припожаловал, — поприветствовала она археолога.

— Подсядь попозже, — отозвался тот.

— Этого нам надолго не хватит, — добавил Пейтон, поднимая кружку. — Так что проследи…

— Не волнуйся, — оборвала его бойкая служанка. — Лично позабочусь, чтобы никто не зачах от жажды.

Она отошла, покачивая пустым подносом и бедрами.

— Кто такая? — спросил Милнер у Холмса.

— Понятия не имею, — хмыкнул бородач, провожая взглядом удаляющуюся женщину. — С возвращением на твердую землю!

Он поднял кружку, и остальные последовали его примеру.

Пару мгновений тишину нарушало лишь жадное бульканье и удовлетворенное отфыркиванье. Остальные посетители, до этой минуты настороженно следившие за археологами, постепенно успокоились и вернулись к прерванным разговорам. Только из-за соседнего столика раздалось одно замечание: какая-то женщина во весь голос объявила, что от сидящих под столом в ящиках биков плохо пахнет. Холмс развернулся в кресле и уставился на нахалку.

— К сожалению, госпожа, вы ошиблись, — с комически преувеличенной вежливостью произнес он. — Бики невероятно чистоплотные зверьки. — Широко, во весь рот, ухмыльнувшись, он закончил: — А воняем мы сами!

Значительно позже — когда время уже перестало играть какую бы то ни было роль — события вечера слились в единый блаженный поток. Даже Гален, у которого имелись и причины, и желание оставаться трезвым, понял, что эта задача выше его сил. Одно питейное заведение сменялось другим, каждое новое казалось еще более убогим, чем предыдущее, так что в конце концов он просто перестал понимать, где они находятся. Последний трактир разительно отличался от первого, хотя пиво, как это ни странно, оставалось на вкус столь же превосходным, и шумели здесь не только археологи, но и все остальные посетители.

Гален смутно припоминал, что кое-где в ходе нынешнего вечера играла музыка и пели певцы, а кто-то даже пустился в разудалый пляс. К археологам то и дело присоединялись местные, главным образом девушки, — всем хотелось выпить на дармовщину. Казалось, полгорода были давным-давно знакомы именно с этим отрядом археологов, а сами они купались в собственной важности и чужом внимании, причина которого коренилась в деньгах, которые пока еще бренчали у них в карманах.

Гален не без труда останавливал взгляд то на одном, то на другом из спутников. Раскрасневшийся и обливающийся потом Пейтон потчевал благодарных слушателей байками, которые и начинались-то небывальщиной, а в ходе рассказа выливались и вовсе в нечто несусветное. Холмс, усадив к себе на колени очередную деваху, веселился пуще всех, пел, передразнивал своих спутников, отпускал остроты по адресу всех присутствующих и отсутствующих. Особенно язвительной и даже жестокой оказалась одна из его шуток по поводу медлительного, угрюмого и косноязычного Фланка. Не все откликались на его остроты добродушно — особенно когда их мишенью становились не сами археологи, а люди из-за соседних столиков. Посетители торопились покинуть трактир, прежде чем на них обрушилась бы волна насилия, близость которой они чуяли за удалым весельем могучего бородача.

Милнер вел себя куда менее вызывающе, но и он, пропустив пару кружек, принялся разглагольствовать без умолку. Он говорил, даже когда его никто не слушал, явно упиваясь звуками собственного голоса. Прилагая колоссальные усилия к тому, чтобы все услышать и все понять, Гален пришел к выводу, что Милнер или говорит на чужом языке, или несет какую-то тарабарщину. Для него самого разницы в этом не было. Потеряв к Милнеру всякий интерес, Гален повернулся к Кибблю, который между тем уже давно держался без обычной отстраненности, даже его угловатое тело, казалось, приобрело несколько более округлые очертания. Лицо его разрумянилось, вечно бегающие глазки застыли, а сам он развалился в мягком кресле, лениво оглядывая слабо освещенный зал трактира.

Фланк, напротив, сидел молча и неподвижно. Щеки его побледнели до мучнисто-белого цвета, а пальцы обеих рук крепко сжимали кружку. Гален, сам не зная почему, решил, что Фланка вот-вот вытошнит. Дрейн сидел рядом с Галеном. Сперва он держался тихо, «держал ухо востро», как он сам любил говорить, но по мере того, как нарастало веселье, самый младший из археологов тоже пришел в праздничное настроение и присоединился к общей беседе, украшая рассказы Пейтона лично выстраданными подробностями мистического свойства. Лишь одна тема заставляла его моментально умолкнуть — и это был разговор о женщинах. Как только беседа заходила на эту тему, Дрейн умолкал, затихал, и никакими подначками нельзя было выжать из него хотя бы пару слов.

К счастью для Галена, никто не ждал от него верховодства в вечерних забавах и застольном трепе, поэтому ему легко было умолчать о подлинной причине своей добровольной вербовки в археологи. Так или иначе, разговор все чаще переходил на женщин, а Дрейн все глубже уходил в себя, и Гален понимал, что рано или поздно с расспросами пристанут и к нему.

— Ну что, новичок, — начал Милнер. — Похоже, ты до девок охоч, да и они до тебя тоже.

— Точно, — не обращаясь ни к кому в отдельности, пробормотал Киббль. — Наверняка целую кучу спортил.

Гален пожал плечами, сохраняя напускное безразличие.

— Так, парочку-другую, — неохотно подтвердил он.

— Это ж он отбил невесту у жениха, не забывайте, — рассмеялся Холмс. — Извращенец, каких поискать, — радостно закончил он.

— Ну-ка, поделись, парень, — приказал Пейтон.

Гален, понятно, не собирался выкладывать собутыльникам подлинную историю и начал уже прикидывать, что бы такое позабавней сочинить, как на него волной накатили воспоминания об Эмер. И острое чувство вины — он понял, что вспомнил о девушке впервые за все время с тех пор, как покинул Крайнее Поле. Он не оставил ей даже записки — и слова Тарранта о том, что необходимо поторапливаться, не показались ему сейчас даже маломальским оправданием подобного небрежения. Сцены их близости замелькали перед его мысленным взором. Закрыв глаза, Гален судорожно сглотнул. Все его мышцы, вопреки опьянению, сковало напряжение. Чувства, обостренные алкоголем, свидетельствовали, что он страшно тоскует по Эмер, а все остальное уже не имело значения. Он обнаружил, что внезапно лишился дара речи.

— О боги, — под общий смех прокомментировал его замешательство Холмс. — Коли она была так хороша, так, может, стоило побороться до конца?

— Или прихватить ее с собою в нашу компанию, — предложил Милнер. — А то у нас порой бывает так одиноко.

— Оставьте его в покое! — с неожиданной страстью воскликнул Дрейн. — Не лезьте не в свое дело.

Остальные археологи с удивлением уставились на юношу, поняли, что он говорит серьезно, — и тут же их отвлекло появление служанки с очередным подносом пива.

— Я понимаю, как тебе тяжело, — посреди поднявшейся суматохи прошептал Дрейн Галену. — Все они свиньи!

Гален кивнул. Дара речи он еще не обрел. Да и вообще поклялся себе не произнести больше ни слова, пока не протрезвеет. Что должно было произойти денька через три.

 

Глава 38

Пока археологи праздновали возвращение на твердую землю и пропивали честно заработанные деньги, Шаан, не теряя времени даром, прибыл с рапортом в замок. Быстро распорядился о покоях для себя и телохранителей, проследил за тем, чтобы надежно уложили его товар, а потом отправился в зал для аудиенций.

Барон был уже здесь, он в одиночестве дожидался прибытия Шаана. Встречая гостя, Ярлас поднялся во весь рост, слегка расставил массивные ноги, руками в кожаных перчатках уперся в бока и мрачно уставился на вновь прибывшего. Шаан поспешил к барону, пытаясь сохранить хотя бы каплю достоинства, и преломился в поклоне. Ярлас был господином непредсказуемого поведения, подверженным внезапным вспышкам гнева, и Шаан слишком хорошо знал его, чтобы осмелиться заговорить первым.

— Ты опоздал, — сухо сказал барон.

— Археологи — люди вздорные, — начал оправдываться Шаан. — Мало того, что заломили неслыханную цену, так и…

— Плевать, — перебил его барон. — Полагаю, у тебя есть для меня новости.

Шаан кивнул:

— Да, мой господин.

— Тогда садись и рассказывай, — приказал барон. — В ногах правды нет, а ты наверняка устал.

Хотя последнее замечание, учитывая присущий барону сарказм, вовсе не обязательно было принимать начистоту, Шаан, не сказав ни слова, проследовал за бароном к большому столу.

Рианский барон был коротышкой с невероятно широкими плечами, мощь которых ему нравилось подчеркивать дополнительно, надевая камзолы с набивными кожаными наплечниками. А потому он казался чуть ли не квадратным — и это, в сочетании с густой шапкой черных волос и такою же бородой, вызывало в памяти образы детских страшилок — троллей, карликов и гоблинов. Разумеется, никто не решался на такие сравнения в присутствии самого барона: тот идиот, который осмелился бы на это, произнес бы тем самым последнюю глупость в своей жизни. Давно доказано, что человек, умеющий вовремя прикусить язычок, лишнего не скажет.

Зловещая репутация барона имела в подтверждение целый ряд шрамов, которыми было осыпано его лицо. Поговаривали, что часть этих ран он в припадке ярости нанес себе сам, но никто не рвался проверить правдивость таких рассказов.

— Все готово, — доложил Шаан, когда они с бароном уселись. — Так или иначе, но Крайнее Поле выйдет из игры через два месяца. Все идет по плану.

Ярлас, кивнув, налил вина из графина в два серебряных кубка.

— Фарранд и Крэнн уже там? — спросил барон, подтолкнув один из кубков гостю.

— Когда я уезжал, готовились к помолвке, — ответил Шаан, даже не прикоснувшись к кубку. — Но я бы не очень полагался на них. Крэнн способен провалить любое задание, для исполнения которого требуется хоть что-нибудь, кроме слепой силы.

Барон, соглашаясь, кивнул.

— Он глупее даже собственного отца, — мрачно проворчал он. — Ну, так что же?

— Неудачному сватовству, если так уж случится, не следует придавать излишнего значения, — пояснил Шаан. — Помолвка нас, конечно, вполне устроила бы, но и в случае отказа у них появится великолепный повод еще раз наведаться в Крайнее Поле, не возбудив при этом никаких подозрений. Даже при самом худшем стечении обстоятельств разведку бароната они уже произвели. — В продолжение он изложил несколько запасных вариантов плана и закончил такими словами: — Спустить шкурку с кролика можно многими способами.

— Мясо Бальдемара будет твердым и жилистым, даже когда спустишь с него шкуру, — хмыкнул Ярлас. — Вот у его дочери мясцо небось понежнее.

Шаан отхлебнул вина, не желая показать, что подобные аппетиты ему не по вкусу.

— Если наши планы потребуют прямых действий, — продолжил он, — то мы всегда сможем устроить так, что у Монфора не будет ни шансов, ни времени вмешаться, прежде чем события не развернутся в полном объеме. А тогда вмешиваться будет уже слишком поздно.

Ярлас лениво улыбнулся. Зрелище это было не из приятных.

— Значит, бросаем шутить, — подытожил он.

— Замечательно! Вот именно! Наконец-то! — закивал Шаан, довольный, что его отчет принят без каких бы то ни было нареканий. Если бы от него потребовали подтвердить собственные умозаключения фактами, ему пришлось бы худо. — Ну а какие новости с юга?

Разговор закончился сильно за полночь; прощаясь с бароном, Шаан ликовал по поводу открывающихся отныне перспектив. Он также получил новое тщательно разработанное задание и знал, что перед отъездом сможет провести два дня в Риано. Он намеревался извлечь из этого краткого отпуска все возможное — как в плане поддержания торговых дел, что было необходимо для сохранения его купеческой «легенды», так и в плане удовольствий, обещаниями которых был так богат город Риано, если искатель наслаждений прибывал сюда не с пустым кошельком.

Оставшись в одиночестве, барон Ярлас допил кубок, наполнил его вновь и с довольной улыбкой на губах откинулся в кресле. Впрочем, хорошее настроение продлилось недолго. Почти сразу же после того, как Ярлас расслабился, в зале раздался громкий треск, от которого по спине у барона забегали мурашки. Он решил во что бы то ни стало сохранить хладнокровие, когда воздух над третьим от него креслом задрожал, а потом и вовсе заходил ходуном, но все равно в его темных глазах мелькнули искорки страха.

Знакомая фигура в монашеской одежде материализовалась из воздуха прямо перед Ярласом. Когда процесс воплощения завершился, тощая рука откинула капюшон и пара невероятно светлых глаз уставилась на барона.

«Сколько же он тут находится? — раздраженно подумал Ярлас. — Мне не нравится, когда за мной шпионят!»

Барону не было известно, что всего двое монахов, включая только что материализовавшегося Хакона, были способны проделывать подобные номера без риска для жизни. Привилегированное положение первого постельничего давало Хакону доступ к силам, пользоваться которыми, кроме него, имел право лишь настоятель, а в решающие дни, которые вот-вот наступят, даже им обоим надо будет проявлять особую осторожность. Остальные братья приберегали силы до поры до времени. Вся их совокупная мощь понадобится в последний час растянувшейся на жизнь нескольких поколений битвы.

Хакон заговорил — привычно сухим и скрипучим голосом, — и его первые слова ничуть не развеяли поднявшуюся при появлении монаха тревогу барона.

— А можно ли доверять купцу? — спросил он.

В конце концов алкоголь одержал безоговорочную победу над археологами: как над телами, так и над душами. Гален внезапно обнаружил, что Холмса и Киббля уже нет среди пирующих, а когда оглянулся по сторонам, то увидел, что за окном уже светает. Пейтон и Милнер безуспешно пытались поднять неподвижное тело Фланка с самого неудобного ложа из всех возможных, а именно — с пола прямо под столиком. Понаблюдав некоторое время за их стараниями, Гален решил, что для оставшихся на ногах археологов куда проще будет последовать примеру храпевшего Фланка.

Тут ему заехали локтем под ребра, и он тихо выругался.

— Вставай, — прошептал ему Дрейн. — Пусть сами разбираются. Забирай свои вещи и пошли.

Они собрали нехитрые пожитки, взяли ящик с Дрейновым биком и, качаясь на ходу, выбрались из трактира. Яркий утренний свет заставил их отчаянно заморгать.

Вот так и вышло, что вся семерка разбрелась кто куда. Никто ни с кем не договорился, где они встретятся; подразумевалось, что это произойдет как бы само собой. Вообще-то Галену больше хотелось бы оказаться не в обществе Дрейна, но в его нынешнем состоянии выбирать не приходилось.

— Куда мы идем? — пробормотал он.

— В замок, — не без гордости объявил Дрейн. — У меня девчонка из замка. Только, смотри, никому ни слова. Ты-то нормальный парень, а вот остальные… да они все следом приплетутся.

Они заковыляли в сторону замка. У Галена в голове царил полный хаос: одна мысль цеплялась за другую и перескакивала через третью, так что он не мог ни одну додумать до конца. Тихий голосок в мозгу твердил парню: «Тебе только что неслыханно повезло», но в чем смысл этого везенья, понять он был не в силах. Другой голосок вопрошал: «А не эта ли девица из замка — источник странной осведомленности Дрейна в делах, которые никак его не касаются?» Так или иначе, сейчас главной целью для Галена было устроиться на ночлег. И если в планы его поводыря входит именно это, то лучшего и пожелать нельзя. С явным опозданием он обнаружил, что Дрейн уже строит какие-то новые планы:

— …можно и заработать немного, пока мы их дожидаемся.

— «Их»? — в полнейшем замешательстве переспросил Гален.

— Остальных.

— А что они будут делать?

— Холмс пойдет по бабам — и это надолго, — начал перечислять Дрейн. — Пейтон и Милнер будут пить, пока у них не кончатся деньги. Чем занимается Киббль, никому не известно, а Фланк, думаю, будет просто дрыхнуть.

Судя по всему, свежий воздух более чем благотворно подействовал на самого молодого из археологов, по-прежнему пьяному Галену оставалось только завидовать ему.

— Девчонка? А как ее звать? — вдруг вспомнил он.

— Я тебе уже говорил. Ее зовут Бет. Она служит на кухне. И подыщет местечко для нас обоих.

К этому времени Гален уже брел как лунатик и лишь с превеликим трудом поспевал за своим более трезвым товарищем. Затем кто-то положил его руки на ступеньку приставной лестницы и женский голос откуда-то сверху скомандовал: «Сюда! Живо!» Он машинально вскарабкался по лестнице, привлеченный приятным и знакомым запахом. Поднявшись на самый верх, он потерял равновесие и кубарем полетел вперед. Он с ужасом ожидал страшного удара, но ничего такого не случилось. Гален мягко шлепнулся на сено и заснул в тот же миг, когда, всего пару секунд спустя, к нему присоединился и Дрейн.

Когда Гален проснулся, было темно. Он не имел ни малейшего представления, где находится. Он лежал не шевелясь, пытаясь тем самым образумить и того злодея, который, забравшись ему в голову, колошматил по черепу изнутри молотком или даже, пожалуй, молотом. Еще Галену казалось, будто язык у него порос густой щетиной, а все тело невыносимо болело, буквально разламываясь на части. Не могло быть и речи о том, чтобы хотя бы пальцем пошевелить.

Он тупо глазел во тьму, где так ничего и не увидел. Зато кое-что учуял. Теплый воздух наполняли хорошо знакомые ему запахи: здесь пахло сеном, навозом и конским потом. Откуда-то снизу до него донесся шорох, сопровождаемый легким звяканьем железа по камню, — так переступает во сне подкованная лошадь. Сначала Гален решил было, будто попал домой, в Крайнее Поле, но постепенно события последних дней вспомнились ему одно за другим, и он понял, что, хотя и впрямь спит на конюшне, конюшня эта принадлежит барону, замок которого далеко на юге от родного дома Галена.

Юноша попытался сесть — и на него тут же накатила волна тошноты, поэтому он вновь откинулся на спину и стал дожидаться, пока совершенно обезумевший между тем злодей не отложит в сторону свой кузнечный молот. «Никогда больше, — клялся он себе, вспоминая, как провел вечер и ночь накануне. — Боги, надеюсь, я хоть ничего спьяну не разболтал». Он мог только порадоваться, что в таком состоянии не попался на глаза Пайку. «Но зато я попал в замок!» На такую удачу он не мог и надеяться. «По крайней мере, мне кажется, что я туда попал», — внезапно усомнившись, мысленно добавил он. Воспоминания о том, как именно он очутился на сеновале, были более чем зыбкими, и это еще мягко сказано. Он не мог собраться с силами даже для того, чтобы предпринять новую попытку пошевелиться, поэтому решил еще полежать, чувствуя себя жалким и ни на что не годным. Тем не менее у него имелись и другие причины для того, чтобы выйти из оцепенения. Его мочевой пузырь был готов вот-вот лопнуть и ему отчаянно хотелось хотя бы глоток воды, чтобы смочить пересохшее горло.

Поэтому Гален все-таки кое-как поднялся на четвереньки, постоял, пережидая, пока мир не прекратит вертеться волчком, и надеясь, что его хотя бы не вытошнит. По крайней мере, он оказался в состоянии как-то передвигаться и для начала вслепую пошарил вокруг себя руками. Нащупав гладкую перекладину приставной лестницы он еле-еле перетащил на нее тело и начал медленно спускаться. Все его тело билось в судорогах каждый раз, как нога упиралась в очередную ступеньку, и к тому времени, как Гален спустился до самого низу, он весь дрожал и одновременно обливался холодным потом.

Тусклая лампа горела в дальнем конце длинной конюшни, но навозную кучу Гален нашел, полагаясь не столько на свет, сколько на запах. Облегчившись, он впервые позволил себе оглядеться по сторонам. Высокие стены с двух сторон обрамляли пустой, освещенный лишь звездами двор, в дальнем углу которого можно было разглядеть замысловатые контуры замка Риано с его арками, башнями и уходящими будто в бесконечность стенами. Пару мгновений Гален простоял в неподвижности под впечатлением от увиденного, мысленно пытаясь сравнить эту громаду с замком Крайнего Поля. Ему это не удалось: само слово «крепость» внезапно обрело для него совершенно иной смысл.

Наконец его внимание привлекло к себе нечто куда более знакомое. С одной стороны двора был мостик, а за ним пруд, вода которого призывно поблескивала в серебряных лучах. Вновь оглядевшись, Гален не обнаружил ни единой живой души и понял, что жажда заставляет его презреть опасность оказаться замеченным. Крадучись, он подобрался к пруду. Напился, затем опустил голову в воду, вынырнул, отплевываясь и отфыркиваясь. Холод излечил его от тошноты и успокоил горло, хотя голова по-прежнему разламывалась. Он вернулся на сено в конюшне, зарылся в него с головой и с превеликим облегчением заснул.

Шахматная партия была в разгаре, живые фигуры осторожно двигались по гигантской доске, лица их закрывали черные и белые маски. Но эта доска была расчерчена на помосте, воздвигнутом на ратушной площади Риано, по ее клеткам ручьями текла кровь, заливая все шахматные поля без разбору. В воздухе веяло смертью. И на этот раз Гален нырнул с высокого кресла, испытывая не торжество, а страх, и вместо рук ликующей толпы его встретила непроглядная пустота.

Его кисти и ступни налились тяжестью, затем и сами руки и ноги окаменели. И вот уже от всего Галена живой осталась одна только голова. И прежде чем оглохли и помертвели его уши, он услышал женский голос, нашептывающий: «Тебе все еще кажется, будто древние предания не имеют никакого отношения к твоей жизни?»

И тут все объяла тьма, наступило безмолвие сырой могилы.

 

Глава 39

— Боги! — воззвал его мучитель. — Да легче разбудить мертвого, чем тебя.

И Галена вновь основательно встряхнули.

— Что такое? — пробормотал он, все еще пребывая во власти ночного кошмара.

— Да ты что, в камень превратился, что ли? — разозлился Дрейн. — Проспал целый день, а потом вдобавок еще целую ночь.

— Что?

«Неужели действительно прошло столько времени?»

— Пошли! Вещи можешь оставить здесь — их никто не тронет.

Гален сел и огляделся по сторонам. Впрочем, глядеть было не на что.

— Если успеем, — давил на него Дрейн, — Бет раздобудет нам позавтракать. Ты что, не голоден?

Гален задумался над этим вопросом и, к собственному удивлению, обнаружил, что умирает с голоду. Его больше не тошнило, руки и ноги затекли, но болеть перестали, а голова всего лишь слегка ныла. Следом за Дрейном он спустился по приставной лестнице и очутился во дворе. Здесь уже хозяйничали несколько конюхов, но, увидев новичков, они не обратили на них никакого внимания. А двое даже поздоровались с Дрейном, который решительным шагом направился прямо к замку. Пока они проходили по двору, Гален расслышал невнятный многоголосый гул и, бросив взгляд в главные ворота, увидел на ратушной площади волнующуюся толпу.

— Что там происходит? — поинтересовался он.

— Сегодня утром казнь, — бросил Дрейн.

— Ого! И кого же казнят?

— Всего-навсего крестьянина, который не смог уплатить налог, — презрительно хмыкнул Дрейн. — Пошли, не задерживайся.

Гален чуть не споткнулся, вспомнив кровь из недавнего сна, но его товарищ мчался во весь опор, так что волей-неволей пришлось поспешать. Когда парни наконец добрались до кухни, их встретил взрыв веселья.

— А вот и они! А я уж думала — куда подевались?

Их встретила совсем юная девушка. Ее лицо и фигура были приятно округлыми, но в голосе слышался неподдельный гнев, а щеки раскраснелись от жара жаровен. Дрейн сразу смешался, а Гален пробормотал какое-то извинение.

— Еда — там, — насмешливо показала она. — Берите, не стесняйтесь, вам не больно-то много осталось.

Какое-то время спустя Бет присоединилась к ним за столом. Они уже умяли весь хлеб и все мясо и подъедали несвежие, чуть ли не сгнившие фрукты. Девушка подсела на скамью рядышком с Дрейном.

— Ну и сколько же ты прогостишь у нас на этот раз? — чуть спокойней, чем раньше, спросила она. — У Гильгамера для вас обоих куча работы. В последние дни все время что-нибудь происходит.

— Да знаю, — вздохнул Дрейн. — Я с ним уже повидался.

Он обнял подружку за плечи, и они улыбнулись друг другу.

— Кто такой Гильгамер? — робко осведомился Гален.

Бет мрачно уставилась на него, вмешательство новичка ей явно пришлось не по вкусу.

— Третий постельничий барона Ярласа, — пояснила она.

— Оказавшись в Риано, я всегда делаю для него кое-какую работенку, — добавил Дрейн.

— Дрейн умеет читать и писать, — с гордостью объявила Бет. — Поэтому ему дают важные задания. — Она оглядела Галена, заметили солому у него в волосах и усмехнулась. — Ну а ты-то чем собираешься заняться? На конюшне работать?

— Работал я и на конюшне, — подтвердил Гален. — Но я тоже умею читать и писать — и такое дело мне больше по душе. Так-то оно жить малость полегче будет.

Он изо всех сил старался не проявить чрезмерной заинтересованности.

— Умеешь читать и писать? — Бет откровенно изумилась.

— Так это ж здорово! — воскликнул Дрейн. — Я возьму тебя с собой. Пошли. — Легонько поцеловав Бет в губы, он поднялся с места. — Увидимся позже, — многозначительно попрощался он.

Она ничего не ответила, только проводила обоих юношей горящим взглядом.

Гален последовал за Дрейном, не осмеливаясь поверить в собственное везенье. Выход на Дэвина оказался куда проще, чем можно было надеяться.

— Приятная девица, — заметил он, когда Бет уже не могла услышать его слов.

— От нее есть прок, — рассмеялся Дрейн. Затем вновь посерьезнел. — Послушай-ка, — продолжил он, — Гильгамер — старый лентяй, он пьянствует круглыми сутками. Но у него всегда найдется пара лишних монет для того, кто сумеет избавить его от кое-каких забот. И он не глуп, пожалуй, даже толков. — Он запнулся, явно над чем-то задумавшись. — Ты и вправду умеешь читать и писать?

— Умею.

— А я было подумал, что, может, ты прихвастнул.

— Это не в моих правилах, — ухмыльнулся Гален.

— Вот и отлично. — Дрейн неуверенно улыбнулся. — Я тут неплохо устроился…

— Я тебе ничего не испорчу, — заверил его Гален. — А что нам придется делать?

— Все, что угодно. Писать письма, делать копии со счетов, исправлять ошибки и тому подобное. Скучная, честно говоря, работенка, но…

— «Но»?

— Иногда кое-что удается узнать, — таинственно прошептал Дрейн.

— Например?

— Сам увидишь.

Они прошли по нескольким коридорам, поднялись по нескольким лестницам, пока не выбрались на открытый каменный мостик, соединявший две башни замка. На другом его конце стоял тяжело вооруженный бдительный стражник. Когда юноши подошли к нему, воин, выставив руку, преградил им путь и пристально осмотрел незваных гостей.

— Куда это вы собрались, парни?

— Мы работаем на Гильгамера, — важно ответил Дрейн. — Вот, у меня его задание.

Он потряс перед носом у стражника стопкой каких-то бумаг, тот уставился на них, явно ничего не понимая. Гален заметил, как губы стражника складываются, произнося знакомые буквы.

— Вот его подпись. — Дрейн указал в конец письма.

— Вижу, — рявкнул страж. — Тогда сдавайте оружие. Правила всем известны.

— Нет у нас никакого оружия, — запротестовал Дрейн.

— А это что? — Страж указал на кинжал за поясом Галена.

— Нож для разрезания бумаг, — фыркнул Гален, но стражник не собирался шутить.

— Снимай, или я тебя не пропущу.

Гален, сдавшись, отстегнул ножны.

— А как я получу его обратно?

— Попросишь меня хорошенько, — со скверной ухмылкой ответил стражник.

Они вошли в башню и в конце концов добрались до дверей в кабинет Гильгамера. Дрейн постучал и, не дожидаясь ответа, прошел внутрь. В теплом, чуть затхлом воздухе кабинета отчетливо пахло спиртным, на что желудок Галена отозвался бурным протестом. Исходя из пояснений своего спутника, он ожидал увидеть Гильгамера дряхлым старцем, доведенным до слабоумия усиленным употреблением алкоголя. Но единственным обитателем кабинета оказался безбородый блондин лет двадцати с небольшим. Ярко и богато одетый, он раскачивался в удобном кресле с мягким сиденьем, сжимая в ладонях бокал.

— Как раз вовремя, — тихим голосом произнес он. — У меня полно работы. — Бледной рукой он указал на большой письменный стол, заваленный грудами неразобранных документов. — А это кто такой? — добавил он, наконец-то заметив и Галена.

Дрейн представил товарища и объяснил, что тот может ему помочь. Гильгамер недоверчиво покосился на Галена, затем нехотя поднялся из кресла и подошел к столу. Выбрал из стопки какой-то документ и протянул его юноше.

— Вот, перепиши.

Гален уселся за стол, взял перо, чернила, чистый лист бумаги, потом посмотрел на записку. Совершенно неразборчивые каракули.

— В точности так и переписать? — спросил он. — Или так, чтобы что-нибудь можно было понять?

Дрейн испуганно заморгал, но Гильгамер только рассмеялся.

— Тебе что, не нравится мой почерк?

— Должно быть, господин мой, записывая это, вы очень спешили, — пробормотал Гален.

— Естественно. У постельничего барона нет времени заниматься чистописанием. Перепиши так разборчиво, как сможешь.

Новичок явно забавлял Гильгамера.

Гален, постаравшись, переписал текст быстро и аккуратно.

— Сойдет, — одобрил постельничий. Даже если сноровка, проявленная Галеном, и произвела на него впечатление, он и виду не подал, что это так. — Необходимо переписать все это, так что принимайся за работу прямо сейчас. Дрейн, а вот эту стопку нужно разнести. Как закончишь, возвращайся, а сейчас мне нужно прочесть кое-что важное.

Раздав поручения, он вернулся в кресло, подлил себе еще вина, взял для виду какую-то книгу и демонстративно раскрыл ее.

Гален проводил взглядом напарника, гадая, не адресована ли часть этих бумаг Дэвину, и сетуя на неудачный для него расклад ролей. Впрочем, он тут же мысленно одернул себя: «Не беги туда, куда поспеешь и шагом». Ему и так невероятно повезло — причем удача привалила сразу же по прибытии в Риано. Он уселся за переписку, что оказалось простым, но страшно скучным занятием, — документы представляли собой перечни товаров и фискальные ведомости. Попалось среди них и несколько писем, но тоже ничего хотя бы в какой-то мере интересного. Третьему постельничему важных дел, судя по всему, не доверяли.

Гильгамер между тем не подавал никаких признаков жизни, и Гален даже подумал, а не заснул ли хозяин кабинета. Так или иначе, прежде чем он успел набраться смелости обернуться и посмотреть на постельничего, в кабинет вернулся Дрейн, и Гильгамер сразу же подал голос, приказав тому рассортировать и переписать еще одну стопку бумаг. Иногда и Дрейн, и Гален сталкивались с затруднениями, справиться с которыми самостоятельно не могли. Но на любые вопросы Гильгамер отвечал одинаково:

— Отложите в сторонку. Я сам этим займусь.

Утро еле ползло. В полдень постельничий проверил, как идут дела, и, никак не оценив работу юношей, отправил обоих на кухню пообедать.

— Только не больше получаса, — наказал он им. — Попросите для меня вина и сами же принесете, как только управитесь с едою.

Двое юношей с радостью покинули кабинет постельничего, вознамерившись извлечь из недолгого перерыва все, что только можно. Бет нигде не было видно, но повара дали им поесть, не задавая лишних вопросов. Наевшись до отвала, они вышли во двор подышать свежим воздухом.

— А что, у него всегда так скучно? — спросил Гален, когда они с Дрейном уселись на крыльцо.

— Не всегда. Иногда попадаются секретные документы, причем шифрованные.

Произнеся это, Дрейн смутился и отвернулся.

— Шифрованные? Чего ради?

— Откуда мне знать, — мрачно буркнул Дрейн.

— Что ж, тебе не интересно?

— За «интересно» денег не платят. — Дрейн явно уже жалел, что проболтался. — Да и вообще, не стоило мне говорить об этом.

— А может, Гильгамер пишет любовные послания жене какой-нибудь важной шишки? — ухмыльнувшись, предположил Гален.

На мгновение Дрейн, казалось, обмер со страху, но тут же взял себя в руки и, вяло усмехнувшись, согласился:

— Все может быть.

Они взяли поднос с вином для Гильгамера, но на обратном пути были еще раз остановлены на мосту, правда уже другим стражником.

— А где мой кинжал? — поинтересовался Гален.

— Поищи в оружейной палате, — хмыкнул стражник, всем своим видом давая понять, что на месте юноши он не больно-то рассчитывал бы на такую удачу.

— Но он мне дорог, — запротестовал Гален, когда они с Дрейном уже миновали пост.

— Да получишь ты его обратно, — успокоил его Дрейн.

— Надеюсь, мне не придется во всем этом раскаяться. — Гален понял, что пришла пора подтвердить взятую им на себя роль. — А сколько нам заплатят?

— Зависит от того, в каком он окажется настроении, — ответил юный археолог. — Но в любом случае, не сомневайся, этого будет более чем достаточно. Сможешь, если тебе захочется, купить три кинжала сразу.

— Выходит, ты тут сколотил неплохой капиталец?

— Достаточный. — Дрейн насторожился.

— Тогда зачем тебе крутиться с Пейтоном и его компанией? — задал очевидный вопрос Гален.

— Потому что мне это нравится!

— Что ж, честный ответ. Я ведь не собираюсь тебя допрашивать.

Его слова возымели нужное действие: он действительно не собирался настраивать против себя своего самого полезного знакомого.

Вторая половина дня прошла не менее томительно — медленно и скучно. И вновь Галену поручили самую обыкновенную переписку бумаг, тогда как их рассортировка была доверена Дрейну.

— А можно и мне заняться сортировкой? — попросил он постельничего. — Если вам нужны хорошие результаты, то неплохо бы поручить мне что-нибудь посложней.

— Я сам решу, что тебе делать, — отмахнулся Гильгамер. — Так что давай переписывай.

В итоге под конец этого длинного-длинного дня голова у Галена разболелась, а руку начали сводить судороги. Гильгамер проверил сделанное, после чего рассеянно отослал подручных прочь, вручив напоследок по монете каждому.

— До завтра, — попрощался он. — Только не опаздывайте.

Юноши, поблагодарив, откланялись.

— Вот видишь, — гордо заявил Дрейн, когда они вышли наружу.

При свете лампы он рассмотрел полученную монету. Это был серебряный четвертак — и впрямь щедрое вознаграждение за один-единственный день.

— Недурно, — согласился Гален. — Ну, чем займемся теперь?

— Ты — чем хочешь, — безмятежно зевнул Дрейн. — А я пойду разыщу Бет. Что я тебе, нянька?

— Действительно.

— На ночлег можешь вернуться на конюшню, если не найдешь чего-нибудь поинтересней, — добавил Дрейн. — Увидимся утром.

— Что ж, не подкачай, — ухмыльнулся Гален. — И большое спасибо.

Дрейн кивнул, и юноши разошлись каждый своей дорогой.

Гален вернулся к себе на сеновал проверить, на месте ли его вещи, потом отправился в оружейную палату и уговорил тамошних стражников вернуть ему кинжал, поужинал на кухне и провел остаток вечера, шатаясь по двору, хотя и не заходил ни в одну из башен. Двор замка был настолько обширен, что он смог составить о нем лишь самое смутное впечатление; и все же ему стало ясно, что все самое важное сосредоточено в цитадели, все входы куда охранялись с особой тщательностью. Он поговорил кое с кем из челядинцев, но имя Дэвина в этих беседах так ни разу и не всплыло, а сам Гален решил не упоминать его. Он вернулся к себе на конюшню, когда стемнело, вкратце перебрал все, что ему удалось узнать, и провалился в глубокий, без сновидений, сон.

Следующее утро прошло до обидного похоже на предыдущее. Гален преисполнился решимостью что-нибудь предпринять после перерыва на обед, но постельничему позарез понадобилась дополнительная помощь, и он настоял на том, чтобы юноша остался за письменным столом. Вопреки внутренним протестам, Гален оказался вынужден переписывать и дальше, причем Дрейн то и дело обеспокоенно посматривал на него.

В конце концов Гален решил взять инициативу на себя. В бумагах на письменном столе перед ним теперь царил несколько меньший беспорядок, и не было и намека на то, когда его призовут сюда вновь, да и призовут ли вообще, так что он решил пойти на риск. Возможность представилась, когда очередной документ оказался перечнем сумм, поступивших из одного из отдаленных поместий барона Ярласа. В самом низу неряшливым почерком Гильгамера было приписано: «дополнительную копию — Уолдо в казначейство». Гален тщательно скопировал эту приписку, положил документ в стопку бумаг, подлежащих отправке, потом якобы неуклюже махнул рукой и позволил нескольким документам свалиться на пол.

— Дубина стоеросовая, — рассерженно прошипел Гильгамер, не предприняв, однако, ни малейшей попытки подняться из удобного кресла.

— Сейчас подберу, — торопливо пробормотал Гален, ныряя под стол.

Когда он вновь уселся на рабочее место, копия счетов Ярласа уже лежала у него за пазухой. Остаток рабочего дня он держался с предельной осторожностью, опасаясь, что его может выдать нечаянный шорох бумаги.

К сумеркам стол был почти расчищен от бумажных завалов, а последняя задача, которую предстояло решить Галену, разрешилась сама собой: Дрейну напоследок дали поручение разнести кое-какие документы.

— И можешь не возвращаться, — разрешил ему Гильгамер, выдавая очередную монету. — Грант теперь уже и один управится.

Дрейн вышел, а Гален с новым рвением набросился на работу. Гильгамер, понаблюдав за его трудами, одобрительно кивнул.

— Славно потрудился, — заметил он. — А у меня срок только завтра в полдень.

Он положил на письменный стол монету и, не сказав больше ни слова, ушел. Гален взял монету и тоже вышел, тщательно закрыв за собой дверь.

Очутившись в коридоре, он на мгновение замер в нерешительности, а затем развернулся и смело направился мимо кабинета Гильгамера в лабиринт коридоров замка. Отойдя подальше, он извлек бумагу из-за пазухи, разгладил ее и постучался в ближайшую дверь. Ответа не последовало, так что он постучался в другую. Услышав оттуда какой-то возглас, зашел и столкнулся нос к носу с невероятно толстым человеком, который сидел за большим письменным столом.

— В чем дело? — скривился тот.

— Я ищу Уолдо, — сообщил Гален, помахав документом. — У меня тут…

— Казначейство дальше по коридору. Поверни налево, а там за второй дверью — направо. И третья дверь вдоль по коридору, — пояснил толстяк, после чего вернулся к прерванной работе.

Гален вышел и отправился по коридорам, руководствуясь полученной инструкцией. Замерев от волнения, он легонько постучал в нужную дверь. Та бесшумно открылась, и перед Галеном предстал бледный темноволосый мужчина.

— Уолдо? — робко осведомился Гален.

— Да. Что тебе нужно?

В тихом и тонком голосе прозвучали подозрительность и, может быть, даже страх.

— У меня для вас бумага. — Гален предъявил собственноручно сделанную копию. — Гильгамер забыл передать ее с посыльным.

Уолдо взял бумагу и просмотрел ее.

— А я уж удивлялся, куда она подевалась, — раздраженно пробормотал он. — Этот идиот и одеться с утра забыл бы, не позаботься об этом его слуги. — Снизу вверх он посмотрел на более рослого Галена. — Можешь идти.

— А не подскажете ли, как мне найти Дэвина? — быстро вставил Гален. — Мне и ему нужно кое-что доставить.

Уолдо хмыкнул, получив лишнее доказательство нерадивости третьего постельничего; не произнеся ни слова, он указал на дверь по другую сторону коридора, после чего закрыл собственную. Гален повернулся к указанной ему двери. «Дело пошло», — подумал он. Каждый новый — пусть и совсем небольшой — шаг к цели прибавлял ему уверенности в собственных силах. Смело постучавшись, он зашел внутрь.

Человек, сидевший в этом кабинете за письменным столом, в точности соответствовал описанию Пайка. Он что-то деловито писал, сидя в точно такой же позе, как старый воин в ходе репетиции, устроенной у Алого Папоротника. И хотя эти двое мужчин ничем не были похожи друг на друга, Гален с первого взгляда уловил определенное сходство между Дэвином и Пайком.

Дэвин мельком посмотрел на вошедшего, затем вновь уставился в бумаги.

— Чем могу служить? — холодно спросил он.

— Прошу вас, мне нужна ваша помощь, — стремительно начал Гален. Он столько раз мысленно повторял слова пароля, что сейчас они, казалось, утратили всякий смысл. — Если я не займусь делом моего господина, он наверняка бросит меня на костер, в самое пламя.

Дэвин вновь поднял голову. Но теперь в его зеленых глазах можно было прочесть вовсе не безразличие пополам со скукой.

— Было бы жаль превратить такого славного парня в дым и пепел лишь из-за какой-то незначительной суммы денег, — спокойно ответил он.

Голос у него был громкий и твердый, он казался чересчур громким для этого человечка с острыми чертами красивого лица.

— Значит, я не зря пустился в дорогу? — радостно закончил Гален.

— Надеюсь на это, — мягко ответил Дэвин. — Вы мне что-нибудь принесли?

— Да. Расписку.

Дэвин взял поданный ему документ, просмотрел его и убрал в ящик письменного стола. Достал чистый лист бумаги и быстро написал письмо. Гален стоя дожидался, пока он не закончит. Писец аккуратно сложил письмо и запечатал его. Адресовал какому-то купцу в Катовере и передал Галену.

— Вам известно, куда его передать?

Гален кивнул и надежно спрятал письмо за пазухой.

— Вот и прекрасно.

Дэвин вернулся к своим трудам.

Гален растерялся, столкнувшись со столь явным пренебрежением к собственной персоне. «И это все?» — подумал он. Дэвин вновь поглядел на него, приподняв брови в безмолвном вопросе.

— Может быть, что-нибудь еще? — неуверенно спросил Гален.

Он был разочарован. Все оказалось слишком просто. Дэвин нахмурился.

— Ваш хозяин будет доволен вашей работой, — тихо, с некоторым неудовольствием, пояснил он. — Но, в соответствии с вашим положением, вам следует знать только то, что мне будет угодно сообщить вам. — Зеленые глаза пристально смотрели на Галена, что он истолковал как приказ не докучать хозяину кабинета и уже повернулся было, чтобы уйти. — Вам следовало бы понимать, что любое сказанное слово имеет, как правило, несколько истолкований, — добавил Дэвин, и тут Гален наконец понял: слова пароля, которым его снабдили, означали, что ему доверено передать письмо, но и только, а к более щекотливым делам доступа у него нет. Слова писца прозвучали как объяснение — или, если угодно, как извинение, — но рассчитывать на большее доверие с его стороны Галену не приходилось.

Кивнув, он вновь повернулся к двери — и тут его задержали во второй раз.

— Мальчик! За твои хлопоты!

Дэвин произнес это нарочито громким голосом, после чего бросил Галену мелкую медную монету. Гален поймал ее на лету и спрятал в карман.

— Благодарю вас, мой господин, — пробормотал он и вышел, чувствуя себя все же несколько обиженным.

Выбравшись во двор, Гален задумался, что же ему делать дальше. Было ясно, что временная служба у третьего постельничего не затянется надолго, но ему наверняка удастся найти какой-нибудь другой предлог, чтобы задержаться в замке. Это было для него единственной возможностью узнать что-нибудь по-настоящему интересное, к тому же он не сомневался в том, что археологи задержатся в Риано еще несколько дней. С другой стороны, он уже выполнил задание, порученное ему Пайком, и, оставаясь в замке, мог поставить под угрозу не только собственную безопасность, но и покой Дэвина. Предостережение писца прозвучало достаточно однозначно. И опять-таки, на конюшне было чертовски хорошо, а главное привычно спать. Чувство долга боролось в его душе с желанием отличиться; в конце концов он решил провести здесь еще одну ночь, а уж на свежую голову решать, как быть дальше.

Поздним вечером, проболтав пару часов в привычном и приятном окружении кухонного люда, Гален пересек двор и уже собрался было скользнуть на конюшню. Но прежде чем он успел подойти к воротам, его путь пересекли двое мужчин в плащах с капюшонами, причем один из них вел на поводу лошадь. Вид у них был самый зловещий, и Гален инстинктивно отпрянул во тьму.

Парочка прошла совсем рядом с ним, правда, лиц под капюшонами было не разглядеть. Они говорили тихими голосами, не столько шепотом, сколько шипением, из-за чего у Галена невольно застучали зубы. До его слуха донеслись лишь обрывки их беседы, да и те немногие слова и выражения, которые ему удалось разобрать, не имели вроде бы никакого смысла. «Полуостров…» «Наш час близок…» «Око Ночи…»

Ночь стояла теплая — и все же Галена бросило в дрожь. Он несказанно обрадовался, когда эти двое прошли мимо. Один из них вскочил на лошадь и исчез в створе главных ворот, тогда как другой вернулся в замок. Задержавшись под фонарем, висевшим над дверью, он огляделся по сторонам и, как показалось юноше, посмотрел прямо на него. В этот миг Гален и увидел лицо, больше всего похожее на череп давным-давно умершего человека, ослепительный взгляд бесцветных глаз, казалось, дышал смертельной угрозой. Даже стоя во тьме, Гален почувствовал себя обнаженным и беззащитным и страшно перепугался, но монах, не обратив на него никакого внимания, вошёл в дом.

Гален перевел дух. Так мучившее его решение было принято как бы само собой. В этом замке ему больше не хотелось оставаться ни единой минуты!

 

Глава 40

Гален поспешно собрал пожитки и выскользнул из Ярласовой твердыни, никем не остановленный на выходе. Он был по-настоящему потрясен чудовищами в образе монахов и, даже очутившись вне стен замка, не ощутил желаемого облегчения. Поэтому принялся разговаривать сам с собой в попытке восстановить самоуверенность.

«До сих пор все казалось чересчур легким! Если бы Пайк был здесь, он сказал бы, что мне везет как новичку. Единственное, что от меня требуется, сохранять хладнокровие!»

Город вокруг застыл, равнодушный к его судьбе. В мерцающем свете ламп и уличных фонарей перед Галеном представали картины ночной жизни, хорошо знакомые ему по родному городу. Голоса и шаги, стук обитых железом колес по булыжнику и отзвуки пьяных песен смешивались с запахами дыма, отбросов и пищи. И хотя во всем этом не было ничего необычного, Гален шарахался от каждой тени, вздрагивал, услышав шаги навстречу. Он чувствовал себя затерянным в чужом и скорее всего враждебном окружении.

«Надо взять себя в руки, — думал он. — У меня куча денег и не обременяют домашние заботы. Я не идиот, чтобы трепетать от страха в чужом городе. В конце концов, столько людей без труда находят здесь пристанище — неужели я не справлюсь хотя бы с этим?» Утешив себя таким образом, он несколько бодрее зашагал по ночным улицам.

Чем дальше Гален отходил от замка, тем больше места получал в его растерянной душе здравый смысл. Чудовищное лицо монаха начало казаться уже не столь пугающим, когда и время, и расстояние развели юношу с этим полупризраком; он даже подумал, а не сыграло ли с ним такую злую шутку тамошнее освещение. И по мере того как ужасное воспоминание блекло, он оглядывался по сторонам со все большей уверенностью, мало-помалу начав присматриваться к окружающему.

Жизнь кипела по большей части вокруг трактиров. Люди всегда найдут повод повеселиться и напиться в честь этого или, напротив, нализаться с горя, а в Риано, судя по всему, и радостей, и печалей было хоть отбавляй. На смену оживленной торговле на улицах дневного города сейчас, ночью, чуть ли не в каждой подворотне заключались куда более таинственные сделки. Мошенники собирали вокруг себя кучки зевак, прельщая простофиль перспективой легкого выигрыша, музыканты демонстрировали свое искусство, отчаянно борясь за внимание состоятельных горожан со столь же многочисленными нищими. Мужчины стайками слетались в самые темные углы, где торговали запретным товаром, сулящим неземные радости, даже торговаться о цене которого у них хватало храбрости только шепотом, тогда как «ночные красавицы» подстерегали прохожих под фонарем или у окошка на первом этаже собственного дома, порой не гнушаясь и тем, чтобы первой предложить свой товар. На одних улицах было полно народу, другие оставались почти совершенно пустыми; бродяги разводили костры прямо на земле, собаки, воя, переругивались друг с другом; тут и там проходил армейский патруль, при одном появлении которого повсюду воцарялась тишина, хвостом тянувшаяся за стражниками.

Гален терся и крутился среди зевак, приглядывая местечко для ночлега. В некоторые заведения лучше было не заходить, а к некоторым людям — даже приближаться, и он инстинктивно понимал это. Кое-где вспыхивали драки, но и избежать стычки было сравнительно легко. Тем не менее с кинжалом за поясом Гален чувствовал себя гораздо спокойнее.

Какое-то время он подумывал, а не отыскать ли кого-нибудь из археологов, но было уже очень поздно, поэтому он решил отложить поиски на завтра. Найти дешевую комнату в маленьком постоялом дворе на задней улочке оказалось довольно просто; с облегчением закрыв за собой дверь, донельзя вымотанный юноша провалился в глубокий сон.

Проснувшись поутру, он решил как следует рассмотреть письмо Дэвина. Выглядело оно на первый взгляд вполне невинно: послание одного купца другому, но Гален понимал, что истинный смысл, разумеется, не таков, и был изрядно раздосадован тем, что не может узнать, в чем же дело. «Да брось ты, оно же зашифровано», — внушал он себе, преодолевая искушение взломать сургуч. И тут он вспомнил монахов на замковом дворе. Что они там говорили? «Наш час близок». Интересно, что бы это могло означать? Он решил разузнать все, что сможет, о необычных гостях барона Ярласа, конечно же с предельной осторожностью. При ближайшей встрече с Пайком ему будет о чем рассказать старому воину и о чем спросить тоже.

Гален ушел с постоялого двора, пряча заветное письмо за пазухой. Он отправился на поиски археологов. План его был прост и заключался в обходе всех кабаков в Риано. Если репутация археологов и рассказы Дрейна хоть в какой-то мере соответствовали действительности, рано или поздно подобные поиски должны были привести его к Пейтону. Хорошо это оказалось, увы, только в теории, а на деле, проведя несколько утомительных часов, Гален обнаружил лишь то, что город Риано куда больше, чем он полагал, и что всевозможным питейным заведениям здесь воистину нет числа. Кое-кто из трактирщиков и выпивох сообщали Галену, что археологи наведывались к ним в последние два дня, но никто не знал, где их искать сейчас. Другие, едва Гален заводил речь о своих товарищах, приходили в дикую ярость, что вынуждало юношу торопливо покинуть заведение. Он утешался мыслью, что так, по меньшей мере, изучит город и узнает его кабаки во всем их разнообразии.

В конце концов, первыми знакомыми, на которых наткнулся Гален, оказались вовсе не археологи, а та пара бугаев, которые обслуживали Шаана в качестве телохранителей. Они были сильно навеселе и тут же потребовали, чтобы Гален составил им компанию. Юноша нехотя присоединился к ним и какое-то время внимал всяким россказням и похвальбе силушкой и роскошной жизнью, которую они ведут в гостевых покоях замка. Сам Гален не упомянул, что тоже провел две ночи за стенами цитадели Ярласа, а его собутыльникам такое, разумеется, и в голову прийти не могло. Но прежде чем Галену удалось отвязаться от наемников, он успел спросить, служат ли они по-прежнему у Шаана. С пьяной спесью ему объявили, что так оно и есть и что следующая поездка купца сулит еще большие барыши.

— А куда вы едете? — спросил Гален.

— Сами не знаем. Куда-то на юг, — пожал плечами лысый.

— Да и не все ли равно куда, — подхватил его напарник. — Деньги везде одинаковы. Давай нальем!

Вот и все сведения, которые Галену удалось из них выжать; и к тому времени, как он выбрался на улицу, в городе уже стало смеркаться. Дальнейшие поиски увенчались полным успехом примерно через час, когда привлеченный взрывами раскатистого хохота, он вошел в большую, отлично освещенную, но неимоверно грязную таверну в северной части города. За большим столом посреди питейного зала председательствовал Пейтон, да и Милнер с Фланком держались под рукой. Группа веселых пьянчужек внимала невероятным россказням археолога. Когда Гален вошел в зал, Пейтон как раз повествовал о том, как он нашел застывшие в соли тела двух любовников, сплетенные в самом неистовом объятии.

— Ничего себе способ расстаться с жизнью, — загоготал один из слушателей.

— Верно, — согласился Пейтон. — Соль, должно быть, уже начала их засыпать, а они не обратили на это никакого внимания. Так и продолжали свое дело, пока оба не задохнулись.

— В соли их тела высохли, — добавил Милнер. — Глаза как сушеные сливы, но они так и не удосужились их раскрыть.

— Высохли или нет, — хмыкнул Пейтон, — а только он из нее так и не вылез. И штука у него была вот такая.

Он расставил руки чуть ли не на ширину плеч, вызвав тем самым крики изумления и недоверия.

— Все сущая правда. — Многолетний опыт научил Милнера в нужную минуту приходить на помощь другу. — Штука была просто гигантская.

— Ага. А она, представьте себе, лежала с улыбкой на устах, — закончил свой рассказ Пейтон — и в награду ему раздались новые раскаты смеха. В этот миг он заметил Галена и жестом подозвал юношу к столику. — Новичок вернулся! — радостно объявил он, когда тот подошел к столу. — Где это ты пропадал?

— Да так, повсюду, — улыбнулся Гален.

У него не было никаких причин выкладывать археологам правду о том, что провел два дня в замке, и он понимал, что и Дрейн, в свою очередь, будет держать язык за зубами.

— Надеюсь, муженек тебя на этот раз не застукал? — поинтересовался Милнер.

— Ну уж нет. Я парень быстрый. Со мной такое — дважды — произойти не может, — с ухмылкой отозвался Гален.

— Ага! — заорал Пейтон. — Чую: сейчас нас попотчуют хорошей историей.

И замер в ожидании, так что Галену пришлось дать волю воображению. Хотя повествовал он самым скромным тоном — и, разумеется, плел небылицы, — ему удалось нарисовать картину достаточно увлекательного и бесконечно скабрезного приключения, а закончил он, понятно, байкой о том, как ему только чудом удалось ускользнуть от справедливого возмездия. Его рассказ явно понравился подвыпившим слушателям.

— Отлично, новичок! — Пейтон захлопал в ладоши. — Холмс будет гордиться тобою.

— Будем надеяться, что муж не притащится за тобой прямо сюда, — в своей обычной кислой манере заметил Фланк. — Не хватает нам еще мордобоя на свою голову!

— У Фланка начисто отсутствует авантюрная жилка, — веско отметил Пейтон. — И все же, если вдуматься, его собственная жизнь сплошь и рядом висит на волоске.

— Что? — Фланк явно забеспокоился.

— Жизнь каждого из нас — а строго говоря, и само человеческое существование как таковое — может прерваться в любое мгновенье, — вещал Пейтон, с особой тщательностью выговаривая каждое слово.

— О чем это ты? — Фланк совершенно растерялся.

— А ты сам подумай, — буркнул предводитель. — Ты лишь звено в длинной цепи развития.

— Такая длинная цепь развития — и все для того, чтобы на свет появился Фланк. Какая дикая мысль, — скорбно вздохнул Милнер.

Кое-кто рассмеялся, но Фланк и Пейтон не обратили на эти слова никакого внимания. Пейтон продолжил излагать свои мысли, внезапный экскурс в философию явно пришелся ему по душе.

— Совершенно определенно, что хоть кто-нибудь из многих тысяч мужчин и женщин — твоих прямых предков — еще до того, как они успели зачать и родить дитя, также ставшее впоследствии одним из твоих предков, в какой-то момент своей жизни попадали в неприятные переделки и, значит, находились в смертельной опасности. — Он сделал паузу, дав возможность полупьяным слушателям обдумать только что сказанное. — Они могли заразиться смертельной болезнью, лекарство от которой люди нашли только несколько поколений спустя. Могли быть приговорены к смерти за неуплату налогов, и лишь внезапное заступничество какого-нибудь благодетеля избавило их от горькой участи. Каждый что-нибудь слышал про чудесные спасения из пламени пожаров или при каких-нибудь естественных катастрофах…

— Вроде старика Реденелли, — с удовольствием прокомментировал Милнер. — Мы вытащили его из зыбучей соли, думая, что извлечем труп, а его спас воздух из пустой бочки.

— Вот именно, — кивнул Пейтон. — Только богам ведомо, почему эта бочка не треснула, а насколько нам известно, старина Ред по меньшей мере один раз ухитрился стать отцом после своего чудесного спасения из зыбучей соли.

— Ну и какое все это имеет отношение ко мне? — нахмурившись, спросил Фланк.

— Это имеет отношение к любому из нас, — пояснил Пейтон. — К тебе, ко мне, к любому. — Властной рукой он описал круг по воздуху. — Шанс на то, чтобы каждый из нас появился на свет, составляет один против миллиона! — Ответом на эти слова послужило изумленное переглядыванье, кто-то что-то глухо пробормотал, и почти все с удовольствием хлебнули пива. Пейтон, однако, явно наслаждался собственным красноречием и был преисполнен решимостью довести монолог до логического конца. — И разве речь должна идти непременно о гибели? — продолжил он. — А возьмем воина, раненного в бедро. Скользни вражеский меч на пядь ближе к центру — и уж отцом бы он не стал ни в коем случае. И в тот же миг оказалась бы уничтожена вся линия его возможных потомков.

Задумавшись над этим, кое-кто из слушателей беспокойно заерзал на стуле, а двое-трое даже закинули ногу на ногу. Милнер отчаянно замигал, привлекая к себе внимание, и Пейтон указал на него как на живое подтверждение собственных слов.

— Взять хоть моего друга, с которым произошла точь-в-точь такая история, — провозгласил он. — Я бы попросил его продемонстрировать вам шрам, но пусть уж он лучше ублажает этим зрелищем прекрасных дам.

Слушатели рассмеялись, но даже в их смехе можно было расслышать нарастающее беспокойство.

— А как насчет парочек, которые жаждали соединиться, но которые разлучила сама судьба? — вмешался Гален, которому этот разговор, напротив, пришелся по душе. — Какой-нибудь несчастный случай или что-нибудь в том же роде. И вот все их потомство исчезает тем самым в одно мгновенье.

— Возможности бесчисленны, — согласился Пейтон. Затем археолог сделал еще одну паузу, потому что в голову ему пришла новая мысль. — Возможно, существуют не только духи умерших, но и духи, являющиеся из будущего, — тихо сказал он. — Призраки людей, которые могли появиться на свет, однако так и не появились, потому что их родители не встретились друг с другом или же умерли слишком рано.

— Не зря же говорится, что в Паутине возможно все, — заметил один из выпивох после краткого молчания. Кое-кто осуждающе посмотрел на него, зато Пейтон кивнул, прежде чем радостно вскинуть голову.

— А вот как раз сейчас, — громко объявил он, — единственная возможность, которая интересует меня по-настоящему, заключается в том, чтобы кто-нибудь немедленно наполнил мою кружку!

Он постучал кулаком по столу, и некий холодок, повеявший было над пьяной компанией, тут же рассосался, и пошли обычные развеселые кабацкие разговоры. Гален оживленно всем поддакивал, — оказавшись в обществе друзей, он наконец-то почувствовал себя в безопасности, — но при этом думал, что вожак археологов вовсе не так прост, каким он кажется на первый взгляд.

 

Глава 41

На следующее утро к компании археологов присоединился Дрейн и Пейтон со товарищи приветствовали его как блудного брата. Когда у младшего археолога потребовали отчета о том, как он провел время, Дрейн, как и ожидал Гален, ответил уклончиво и не выдал их общей тайны. Позже, когда они остались наедине, Дрейн с любопытством посмотрел на Галена.

— А куда ты вчера делся?

— Стало слишком скучно, — пожал плечами Гален. — Просто не мог больше этого вынести.

— А он расплатился еще щедрей, — смахнув чуб со лба, похвастался Дрейн. — И всего за полдня работы.

— Не повезло, — равнодушно ответил Гален.

— И кое-какие интересные письма ты тоже прозевал.

— Что, опять какие-нибудь фискальные ведомости?

Гален постарался, чтобы его слова прозвучали как можно более безразлично. Постоянные намеки и важничанье юного напарника раздражали Галена, и он был склонен списать их на буйное воображение этого полуподростка. Но с другой стороны, если ему действительно что-то известно…

— Не думаю, что мне стоит и дальше распространяться на эту тему, — саркастически заметил Дрейн.

Гален молча проглотил укол. Дрейн и так сильно помог ему, позволив беспрепятственно проникнуть в замок, и вполне может оказаться полезным впоследствии. Настраивать против себя этого парня Гален просто не имел права.

— Как тебе угодно, — пожав плечами, обронил он.

Гален понадеялся, что его напускное равнодушие только раззадорит Дрейна, но, к несчастью, тот вроде бы и впрямь решил держать язык за зубами. Гален томился, не зная, как выудить из упрямца секреты Ярласа, и уже сомневаясь, а существуют ли таковые вообще. Внезапно он понял, что раздумывает над тем, как поведет себя, когда в следующий раз прибудет в Риано.

— А ты рассказал им, где побывал? — тем временем взволнованно спросил у него Дрейн.

— Еще чего! Наговорил всякого вздора, лишь бы их позабавить.

— Отлично! — улыбнулся Дрейн. — А Пейтон сказал, когда мы отсюда уходим?

— Нет.

А между тем срок отбытия хотелось бы узнать и самому Галену. Чем скорее он сумеет доставить письмо Дэвина Алому Папоротнику, тем удачнее справится с заданием.

Следующим в компанию археологов вернулся Киббль. Он появился ближе к вечеру, его длинное лицо лоснилось от удовольствия, а глаза сверкали.

— Клянусь богами! — воскликнул он, увидев товарищей. — А я уже думал, что никогда не найду вас!

Даже не переведя дыхания, он поведал друзьям о том, что прослышал о богатом купце, желающем переправить свой товар на север. За простой поход через соль археологам могут отвалить изрядный куш.

— Но только, если мы выступим завтра, — закончил свой рассказ Киббль. — Так что надо поторапливаться.

— Никаких проблем, — повеселел Пейтон. — Кстати, я за последние три дня изрядно поиздержался. Понять не могу, на что… Так или иначе, мы с радостью поведем этого «салагу» завтра. И нечего так волноваться.

— Вообще-то есть чего, — возразил Киббль.

— А в чем дело?

— В городе появился еще один отряд археологов.

— Ах ты черт. — Пейтон задумался. — А кто именно?

— Джуд со своими людьми.

— Купца они у нас за милую душу увести могут, — вставил Милнер. — Отличные парни.

— Но не такие отличные, как мы, — фыркнул Пейтон. — Ладно, Киббль. Пошли.

Двое мужчин поспешно покинули трактир, предоставив остальным радоваться забрезжившей удаче. Пейтон по возвращении — а вернулись они с Кибблем рано вечером — пребывал прямо-таки в радушном настроении. О переходе и плате договорились, все, что необходимо, было уже закуплено. Пейтону удалось столковаться даже насчет задатка, и в предвидении того, что через пару дней их всех ожидает еще одна щедрая выплата, командир археологов решил спустить за один вечер все оставшиеся у него деньги. Многолетний опыт свидетельствовал, что, как бы ни напился Пейтон в последний вечер, на следующее утро он все равно в состоянии достойно возглавить любой переход через соль, поэтому он с легким сердцем задал прощальный пир в Риано. Гален охотно присоединился к пирующим, сохраняя тем не менее осторожность, потому что понимал, что не так стоек, как их командир.

— А куда мы идем? — спросил он.

— Назад в Катовер, — ответил Пейтон. — По накатанной колее, а все равно платят!

Он радостно хмыкнул, улыбнулся и Гален. Удача по-прежнему сопутствовала ему.

— Это самый исхоженный маршрут через соль, — пояснил Киббль. — Переход короток, а кружная дорога очень длинная, поэтому «салаги» экономят с нашей помощью уйму времени.

— А что Холмс? — вдруг вспомнил Гален. — Где он?

— Да уж не потеряется, — спокойно отозвался Пейтон.

— А как он узнает?

— Прослышит. Он всегда узнает, — хохотнул Милнер.

— Наверное, он заставляет своих девах поработать заодно и телепатками, — фыркнул Пейтон.

— Поработать кем? — переспросил Дрейн.

— Посылать и получать сообщения мозговыми усилиями, — объяснил Пейтон.

— Вот уж не думаю, что девицам Холмса приходится работать и мозгами, — как всегда уныло, пробурчал Киббль.

Последний член группы и впрямь появился на следующее утро — как раз когда остальные завершали последние приготовления. Вид у Холмса был утомленный, однако он, как всегда, довольно ухмылялся.

— Уже уходим! — заорал он. — Никакого уважения к моей репутации? Или к прекрасному полу этого города, добрая половина которого еще не успела воспользоваться моими милостями?

— Дело зовет, — коротко произнес Пейтон.

— И деньги, — добавил Милнер. — Куча денег.

— Ну что ж, — вздохнул Холмс. — Нам всем приходится идти на определенные жертвы.

— Не ты один оставляешь в этом городе черепки от разбитых сердец, — заметил Милнер. — Грант тоже мастак по этой части. Так что, Холмс, у тебя завелся соперник.

— Соперник? Да никогда! — покосившись на Галена, возразил бородач. — Союзник! Но я требую отчета во всех интимных деталях.

Гален нехотя подчинился, понадеявшись, что как следует запомнил свои небылицы, так что особых нестыковок между вечерним и утренним рассказами не возникнет. К тому времени, как он закончил свою повесть, компания уже подошла к расписным хоромам, в которых жил купец. Товар торговца разместили на трех санях с шестью собаками в каждой упряжке; вскоре появился и сам купец в сопровождении приказчика и трех телохранителей. Он собрался идти через соляные равнины вместе с археологами. Наниматель сразу же объяснил Пейтону, что важнее всего для него скорость, потому что вслед за прибытием в Катовер ему предстоит важная встреча в Гарадуне. Затем объявил остальным, что их ждет особая премия, если они совершат переход за три дня или даже быстрее.

Переход протекал без каких бы то ни было происшествий — соль «молчала», никаких бурь на пути. Ночные привалы тоже были сокращены: археологи не шли только в часы полной тьмы, а в дневное время поддерживали самый высокий темп. У Галена возникло смутное ощущение, будто такой, больше похожий на прогулку, переход не больно-то по душе Пейтону: их командир был молчалив, а в тех редких случаях, когда заговаривал, немногословен, произнося только самое необходимое. На третий день Гален услышал, как Пейтон что-то бормочет себе под нос, и осведомился у него, все ли в порядке.

— Слишком уж все спокойно, — проворчал Пейтон. — Ничто не скрипнет, ничто не шелохнется. Мне это не нравится.

— Но мы ведь, можно сказать, уже пришли, разве не так? — удивленно спросил Гален.

Пейтон посмотрел на него с некоторым неодобрением.

— Так-то оно так, — подтвердил он. — Но мы ведь не в последний раз идем. Раньше или позже соль берет свое — и тогда за спокойную жизнь приходится расплачиваться.

Говорил он с таким холодом, что Гален воспринял это как прямое указание и оставил командира наедине с его размышлениями. А сам подумал: интересно, разделяет ли еще кто-нибудь беспокойство Пейтона?

Едва начало темнеть, а они уже видели северную кромку соли. Археологи, за исключением Пейтона, пребывали в отличном настроении, понимая, что заслужили премию, не говоря уж об и без того хорошей оплате. Но когда до твердой земли оставалось всего каких-нибудь двести шагов, бики повели себя крайне странно. Путники сразу же занервничали, но тут Холмс указал на орла, который пролетал над берегом соляного моря, сжимая что-то в когтях.

— Дикий бик, — пояснил он. — Ничего удивительного, что наши засуетились.

А еще через несколько шагов Гален краешком глаза уловил какое-то шевеление на соли. Нагнувшись, он обнаружил крошечного детеныша бика, который на всех четырех лапках медленно полз в сторону земли. Тельце детеныша было едва прикрыто пушком, глаза еще не расклеились, он жалобно подвывал. Когда Гален, присев на корточки, решил рассмотреть его поближе, к нему подошли и другие археологи.

— Должно быть, орел унес мамашу, — предположил Холмс.

— Умрет, — решил Киббль. — Слишком слабенький.

Гален легонько коснулся пальцем тощего тельца. Бик зашипел и на свой жалкий лад попытался защититься.

— Умрет, — повторил Киббль. — Оставь его.

— Он прав, — кивнул Холмс. — Жалкий заморыш. Пошли.

Гален остался в одиночестве. Юноша растерялся, здравый смысл подсказывал, что его куда более опытные товарищи не могут ошибаться. Но что-то мешало ему бросить на верную смерть осиротевшего зверька. Осторожно, предельно осторожно он попробовал поднять детеныша с соли. Бик на мгновение открыл глаза и попытался укусить его за палец. Зубы его были подобны тонким иглам, но сам звереныш так слаб, что укус отозвался лишь легкой щекоткой.

— Пошли, Кусака. — Гален назвал зверька первым именем, пришедшим ему в голову. — Пошли посмотрим, сумею ли я о тебе позаботиться.

Даже если ему и не удастся спасти бика, то попытка — не пытка. Бик еще малость посопротивлялся, затем сдался и заснул на ладони у Галена. И юноша то и дело посматривал на зверька, чтобы определить — жив он или нет, вздымается или опускается его грудка.

Пейтон подошел посмотреть на найденыша и тоже не остался к нему безучастным.

— Или бичонок вот-вот умрет, — объявил он, — или, если он не сдастся, считай, что тебе крупно повезло.

И уже через час археологи ввалились в «Ворон», только что заработанные деньги жгли им карманы. Кое-кто предлагал начать в каком-нибудь другом заведении, но Гален убедил всех сначала пойти именно сюда.

— Лучшее пиво во всем городе, и вы сами знаете, что это так, — внушал он. — А позже мы… пожалуй… чересчур расшумимся для того, чтобы это понравилось Алому Папоротнику. Так что весь смысл начать именно отсюда. И если уж на то пошло, первую кружку выставляю я!

Такое щедрое предложение произвело сильное впечатление на археологов, пусть даже Пейтон настоял на том, что угощать первой кружкой всю компанию — это законное право предводителя, и в итоге все отправились в «Ворон». Едва войдя в зал, Гален сразу направился к стойке и попросил у Алого Папоротника помощи в своих попытках спасти жизнь бику. Великан подхватил крошечного зверька с такой заботой, что это изумило даже видавших виды археологов.

— Тепло, молоко, а чуть позже немного сырого мяса, — распорядился трактирщик. — Пошли со мной.

Гален прошел с Алым Папоротником на кухню; они уложили Кусаку в корзинку, поставили ее поближе к печке и придвинули к зверьку блюдечко с молоком. Кусака подозрительно понюхал молоко, потом полизал его немного и вновь уснул.

— Оставь его здесь, — велел Алый Папоротник. — Пускай сам поборется за жизнь.

Потом трактирщик жестом приказал Галену следовать за собой и провел его в свою комнату. Здесь Гален вручил ему письмо Дэвина. Алый Папоротник молча взял письмо и опустил во вместительный карман.

— Есть какие-нибудь новости? — спросил Гален.

— Новости? — Сам этот вопрос, казалось, удивил трактирщика. — Никаких.

— Что мне теперь делать?

— Что хочешь. Когда понадобишься, с тобой свяжутся.

«Только и всего, — подумал Гален. — Тогда чем мне заняться сейчас?»

Алый Папоротник вышел из комнаты. Гален следом за ним вернулся в общий зал. В некотором замешательстве он на ходу предпринял еще одну попытку.

— И что же, Пайк ничего не передал мне?

Алый Папоротник резко развернулся и смерил юношу жестким взглядом.

— О ком это ты?

Слова его звучали мягко, но взгляд был совершенно ледяным.

Гален покраснел до корней волос. Он почувствовал себя преданным и никому не нужным.

«Делай что хочешь».

И когда юноша подсел к археологам, их веселье показалось ему просто невыносимым.

 

Глава 42

Этим вечером пир археологов в честь возвращения с соли не задался с самого начала. Легкость и быстрота, с которой они провели переправу, принизила обычную радость от возвращения на твердую землю, и, скажем, Пейтон явно веселился через силу. Он никак не мог оторваться от размышлений о переменчивом характере соли, и выпивка, казалось, лишь усугубляла его раздражение. Остальные археологи видели, что с их вожаком что-то неладно, и даже заводила и весельчак Холмс вскоре оставил малейшие попытки отпраздновать возвращение в привычном «бурном» стиле. Но особенно сумрачен был Дрейн. На протяжении всего перехода он держался замкнуто и отмалчивался в ответ на любые расспросы. Гален, все еще взволнованный встречей с Алым Папоротником и расстроенный ее результатами, также пребывал в задумчивости и не участвовал в общем разговоре.

Вечеринка окончательно расклеилась где-то возле полуночи — то есть в смехотворно ранний час, — и археологи один за другим скрывались в ночи. Первым исчез Киббль, за ним — Фланк, следующим — обескураженный Холмс, который отправился на поиски компании повеселее. Стоило им уйти, как нервы Дрейна окончательно сдали, он нервно озирался по сторонам, словно ожидая, что из стен трактира вот-вот появятся привидения. За вечер компания уже не раз меняла один кабак на другой, и тот, в котором они сейчас осели в обществе самых упорных местных пьяниц, назывался «Карета с кучером». Гален заметил беспокойство приятеля, однако ничего не сказал. Он все еще размышлял, что же ему теперь делать, а выпитое пиво — хотя, понятно, и не в тех количествах, как в Риано, — не больно-то способствовало остроте ума.

Дрейн резко поднялся с места и последний раз огляделся по сторонам.

— Луна уже высоко, так что пойду-ка я спать, — громко, на весь зал, объявил он.

Гален оказался единственным, кто принял к сведению эти слова. Он с любопытством уставился на Дрейна, а тот, помахав рукой, быстрым шагом направился к двери. Пустые столики он обходил несколько покачиваясь, хотя и с самоуверенностью человека, не подозревающего о том, что он порядочно пьян. Гален, проводив его взглядом, вдруг почувствовал явный интерес и даже легкое волнение. Последние слова Дрейна прозвучали столь чудно, а его уход был столь внезапен, что Гален был немало заинтригован. Уж не пароль ли произнес парень? Гален еще раз обдумал услышанное и вспомнил реплику Дрейна: «А еще ты упустил парочку интересных писем». Повинуясь порыву, который наконец-то придал ему уверенности после нескольких часов, проведенных в унынии и тоске, Гален тоже поднялся со стула и простился с Пейтоном и Милнером. Впрочем, оба «старика» едва ли заметили его.

«Возможно, доставить донесение велено не мне одному, — думал Гален, выходя из трактира и оглядываясь в поисках Дрейна. — Вот, наверное, почему он так скрытничал во время всего перехода! — Он разглядел удалявшуюся фигуру и, ухмыльнувшись, бросился в погоню. — И все же Дрейн не смог удержаться от искушения намекнуть мне кое на что — и все для того, чтобы выглядеть важной персоной, — уже совсем трезво размышлял Гален. — Я-то, по меньшей мере, умею держать язык за зубами!»

Самодовольство Галена только обострилось, когда он понял, что Дрейн не замечает, что его преследуют. Гален крался в тени домов, стараясь не проходить под немногими горящими еще фонарями и держась на приличном расстоянии, пока преследуемый не сворачивал за очередной угол. Тогда Гален стремительно наверстывал упущенное и осторожно выглядывал из-за угла.

В конце концов Дрейн остановился и осмотрелся. Гален отпрянул под «козырек» ближайшей двери и затаил дыхание. Между юношами не было тридцати шагов, и когда Дрейн тихо постучал в дверь, Гален превосходно это расслышал. После долгой паузы дверь открыли, внутри мелькнул тусклый огонек. После недолгих переговоров шепотом Дрейн вручил тому, кто был в доме, не то письмо, не то посылку. Ему тоже дали что-то, после чего дверь захлопнулась. Дрейн поспешил скрыться — да так, что едва не споткнулся, — но Гален, не шевельнувшись, стоял на месте. Убедившись в правоте своей догадки о тайных делишках товарища, он решил продвинуть расследование еще дальше. Посылка была наверняка от Гильгамера — но кому же она предназначалась? Обо всем этом следовало доложить Алому Папоротнику, в частности и для того, чтобы доказать, что Гален не сидит сложа руки.

Юноша дождался, пока Дрейн не отойдет подальше и на улице все затихнет, а потом подкрался к заветной двери. Подойдя поближе, он увидел, что из-под двери пробивается все тот же неяркий свет, и подумал, а не припасть ли ему к замочной скважине. Еще три-четыре шага — и он окажется у цели…

И тут на него напали. Чья-то рука в кожаной перчатке сдавила ему лицо. Правую руку самого Галена заломили за спину и со страшной силой рванули вверх. Юношу поволокли в темную аллею.

— Ни звука, — зашипели ему в ухо.

Свободной рукой Гален зашарил по поясу в поисках кинжала и обнаружил, что того нет и в помине. Его охватила паника, он попробовал было оказать сопротивление, и ему тут же заехали под ребра. И теперь все оставшиеся у него силы вынужденно уходили на то, чтобы продышаться. Тем временем его затащили в тесный, едва освещенный двор. Сделали подножку — и Гален рухнул на плоские плиты, отчаянно разевая рот; он был в слишком жалком состоянии, чтобы вдобавок к этому испытывать страх.

Медленно, мучительно Гален восстановил дыхание. И только тогда заметил пару сапог в каком-нибудь шаге от собственной головы. Потом и вторую пару. Две пары неподвижных сапог вполне наглядно демонстрировали, что поймавшие его люди по-прежнему здесь, и Гален испугался по-настоящему. Он осторожно поднял голову и чуть не вскрикнул от облегчения, узнав предполагаемых противников.

— А я-то возлагал на тебя большие надежды, — презрительно бросил Пайк.

— Новобранцы все одинаковы, — хмыкнул его спутник, которого Гален видел впервые. — Усердия много, а толку никакого.

— Я… Я… — Голос отказал Галену.

— До поры до времени ты вел себя правильно, — продолжил Пайк. — Даже последовав сюда за своим приятелем, ты проявил похвальную инициативу. Но затем полез поперек батьки в пекло и чуть все не испортил.

— В замочную скважину надо подсматривать тем, кто умеет это делать, — указал его спутник.

— И никаких подвигов, — подвел итог Пайк. — Или ты об этом забыл?

Гален кивнул — ему стало по-настоящему стыдно, но все равно он был зол. Какое право имеют эти люди разговаривать с ним так презрительно? Он сделал все, что они от него требовали, — и сделал на славу, — а они отвергли его. Сперва привлекли к своим тайным делишкам, а потом отвергли! От злости он принялся браниться, хотя вслух это прозвучало всего лишь нечленораздельным шипением. Но даже от такого шипения ему полегчало.

— Очухивается, — заметил спутник Пайка.

— Встать можешь? — спросил ветеран, даже не подумав о том, чтобы предложить свою помощь.

Гален кое-как поднялся на ноги, тут же скорчился, с трудом распрямился и встретился глазами со спокойным взглядом старого воина.

— Кинжал ему лучше пока не возвращать, Ковелл, — фыркнул Пайк. — А то он нас сейчас зарежет.

Ветеран откровенно издевался.

— Да нет, думаю, стоит рискнуть, — возразил его спутник. — Урок он уже получил.

Он подал Галену обнаженный кинжал. Гален принял его, трясущейся рукой вложил в ножны.

— Но… почему… так?.. — Вот и все, что он сумел сказать.

— Потому что мы сами не знали, — ответил Пайк. — Мы подозревали, что они обзавелись связником в твоей группе, но не имели ни малейшего понятия о том, кто это и что у него за контакты здесь.

— Зато теперь мы это знаем, — добавил Ковелл. — Удивительно, что им не удалось завербовать кого-нибудь получше, чем Дрейн.

— Вот именно, теперь мы знаем, за кем надо присматривать, а это еще важнее, — сказал Пайк. — А вы, молодой человек, чуть было не пустили все это насмарку.

— Прошу прощения.

— На этот раз обошлось без неприятностей, — утешил его Ковелл. — Но впредь будь внимательней.

— И еще одно, — закончил Пайк. — Никогда не начинай ничего подобного, если перед этим выпил. Выпитое позволяет человеку чувствовать себя неуязвимым, но на деле-то все обстоит прямо наоборот. К сожалению. Ты поднял такой шум, что и глухой заметил бы. Удивляюсь еще, что тебе удалось перехитрить Дрейна.

Получив заслуженную выволочку, Гален последовал за обоими мужчинами в неказистый домик на задней улице. Здесь у него потребовали подробного отчета обо всем, что произошло по пути в Риано, в самом Риано и по дороге обратно. Вот это юноша с удовольствием выполнил: он гордился достигнутым, гордился и тем, что доставил Пайку дополнительные сведения. Главный интерес вызвали три места его рассказа, хотя ветеран и постарался никоим образом не подчеркивать этого. Во-первых, роль Гильгамера как рианского резидента тех, на кого работал Дрейн; во-вторых, то обстоятельство, что Шаан сейчас направляется еще дальше на юг. И наконец, подтверждение того факта, что в замке у Ярласа появляются или живут монахи. Гален попытался узнать у старших о том, что же все-таки происходит в Эрении, но Пайк предпочел не распространяться на эту тему.

— А что нового в Крайнем Поле? — поинтересовался Гален.

— Там все спокойно. Ничего не происходит, — ответил Пайк. — Крэнн со своей компанией убрался восвояси.

— Кто-нибудь ищет меня?

— Насколько мне известно, нет.

— Ну и что мне делать теперь?

— Вернись к археологам. Раньше или позже они опять отправятся на юг, и мне хотелось бы, чтобы ты передал Дэвину еще одно письмо. — Он вручил послание Галену.

— А как мне быть, если мы не пойдем в Риано? — после некоторой паузы спросил Гален.

— Сделай, что сможешь, — кратко приказал Пайк.

— А пароль остается тот же?

— Он тебя уже знает, — напомнил ему Пайк. — Скажи слово «дело» — и это будет означать, что ты прибыл с посланием. «Вода» по-прежнему означает опасность.

Гален кивнул. Потом зевнул.

— Возвращайся в «Ворон», — посоветовал Ковелл. — В конце концов, у тебя есть хороший предлог.

— Так вам известно и о бике?

Пайк кивнул.

— Кусакой звали когда-то и меня, — ухмыльнулся он.

Следующие пять ночей Гален провел на крошечной мансарде в «Вороне». Все это время он почти не видел своих друзей-археологов, а в короткие встречи, вопреки всем своим усилиям, так и не смог добиться от них ответа, когда они теперь снова отправятся на юг. Пейтон по-прежнему пребывал в странном настроении, а всем остальным, казалось, было на все наплевать. Заработанные деньги следовало пропить, а все прочее не имело никакого значения. При следующей встрече с Дрейном Гален почувствовал определенную неловкость, однако юноша держался с ним так, словно и впрямь не заметил ничего необычного. Никто из купцов не изъявлял желания переправиться через соль, так что никто не мешал Галену коротать время в обществе Кусаки.

Под конец их жизни в «Вороне» крошечный зверек изменился до неузнаваемости. Его белый пушок — с серыми разводами вокруг хвоста — стал мягким и шелковистым, стал самым настоящим мехом, его глаза светились теперь ярко и осмысленно, а огромные, не по росту, уши принимались трепетать в ответ на малейший шорох. В весе он прибавил почти вдвое, ему явно пошла на пользу диета из хлеба, теплого молока и ломтиков сырого мяса. Кусака с каждым днем становился все игривей и задиристей. Окончательно убедившись в том, что бик не умрет, Гален забрал его в корзинке к себе на мансарду. И наблюдая за причудами зверька, под аккомпанемент тихого урчанья и громкого шипенья, проводил долгие часы.

Вопреки собственной малости — а Кусака по-прежнему умещался у Галена на ладони, — зверек, казалось, был совершенно лишен чувства страха. Он вскарабкивался по балкам под самую крышу и, усевшись там, заводил победную песню; опасность свалиться с огромной высоты его явно не пугала. А впервые увидев мышь — не слишком уступающую ему своими размерами, — немедленно напал на нее. И уже собирался последовать за добычей в ее нору, когда Гален помешал ему из страха, что Кусаке будет ни за что не вылезти оттуда.

Поначалу Кусака вел себя со своим хозяином настороженно, шипя и выпуская крошечные коготки при каждом приближении юноши. Но постепенно начал доверять ему, и поначалу серьезные схватки между человеком и зверьком переросли в шутливые сражения. Гален с удовольствием разрешил использовать себя как дерево, по которому можно лазить куда только не захочется. А отправляясь на прогулку, он брал Кусаку с собой, опуская его в карман. Правда, такая — почти тюремного типа — прогулка быстро разонравилась зверьку, и он начал предпринимать отчаянные попытки побега. И так продолжалось до тех пор, пока Гален не нашел разумного решения, позволив Кусаке путешествовать у себя на плече. Тот с восторгом катался на такой высоте, он крепко вцеплялся в плечо Галену всеми четырьмя лапками и поднимал отчаянный вой, стоило кому-нибудь приблизиться к его хозяину.

Алый Папоротник и его работники все без исключения привязались к маленькому искателю приключений; вопреки вздорному характеру, он стал общим любимцем. Галену даром давали еду для Кусаки, а одна из служанок бесплатно и в охотку стирала его куртку после неизбежных маленьких неприятностей.

В полдень на пятый день пребывания в Катовере Гален сидел в общем зале трактира и лениво перебрасывался словами с кем-то из посетителей. Кусака сидел у него на плече, держась непривычно тихо, но, как всегда, настороженно. И тут дверь с грохотом распахнулась и в трактир ввалился Пейтон, а следом за ним Холмс, Киббль и Дрейн. Увидев Галена, они решительным шагом направились к его столику и тут же были встречены гневным шипением Кусаки, которому, судя по всему, пришлось не по вкусу столь бесцеремонное вторжение.

— Интересно, за кого он себя принимает? — удивился Пейтон. — За попугая, что ли?

Гален никогда не слышал о попугаях, не говоря уж о том, чтобы увидеть хотя бы одного из них, поэтому он пропустил замечание предводителя мимо ушей.

— Молодец, что выходил его, — похвалил его Холмс.

— А где у тебя ящик? — спросил Киббль.

— Ящик нам ни к чему, — гордо заявил Гален.

— Он у тебя удерет, едва мы приблизимся к соли, — заметил кто-то из археологов.

— Сомневаюсь.

— Что ж, скоро узнаешь наверняка, — пожал плечами Пейтон. Изумление, в которое он пришел, увидев успехи маленького бика, рассеялось без следа. — Можешь выступить завтра на рассвете?

— Разумеется. А куда мы пойдем?

— Будем гоняться за солью, — провозгласил Пейтон. — Хватит ждать у моря погоды.

Гален ничего не понял, так что Холмс взялся объяснить ему только что сказанное:

— Скоро начнется серьезное беспокойство соли. И она может выбросить на поверхность немало интересного. Нам надо успеть первыми наложить руки на все находки.

— А откуда вам это известно?

— Мне это известно, — подчеркнул Пейтон. — Я такие вещи шкурой чую.

— До сих пор он еще ни разу не ошибся, — поддакнул Холмс. — Но гоняться за зыбучей солью — это занятие куда более опасное, чем переправлять «салаг». Тебе и вправду хочется пойти с нами?

— Еще бы, — возмутился Гален, и Кусака тоже подвыл нечто одобрительное.

— Значит, договорились, — рассмеялся Холмс. — Берем вас обоих. Ну а как насчет того, чтобы напоить умирающего от жажды добрым пивком?

Археологи уселись за стол, и Алый Папоротник с обычной напускной неохотой обслужил их.

— А где остальные? — поинтересовался Гален.

— Отсыпаются после пьянки, — сообщил Пейтон. — Но завтра будут как штык.

— А куда мы пойдем? В каком направлении?

— Я еще и сам толком не знаю.

Пейтону явно не хотелось раскрывать свои планы в присутствии посторонних: те, с кем Гален пил до появления археологов, до сих пор оставались за столом.

— Не волнуйся, — успокоил его собутыльник Галена. — Меня на соль калачом не заманишь. Не говоря уж о том, чтобы гоняться за зыбучей солью.

Пейтон пристально всмотрелся ему в лицо, затем, по-видимому удовлетворенный, пожал плечами и ответил на вопрос Галена:

— На юго-запад.

Гален мысленно кое-что прикинул.

— То есть прямо туда, где под солью погребен город Дерис? — уточнил он.

— Есть такое мнение, — кивнул Пейтон.

 

Глава 43

Гул начался на вторые сутки пребывания археологов на соли. Кусака, на своем привычном теперь месте на плече у Галена, ответил на это воем, и Пейтон удовлетворенно хмыкнул, тогда как остальные настороженно переглянулись.

Прощание с Катовером прошло чересчур суетливо: на каждого из археологов накатило своего рода безумие. Будучи на этот раз избавлены от необходимости считаться с заказчиком, они провозились дольше обычного, возбужденно переругиваясь и пересмеиваясь, что не могло не вылиться в сплошные проволочки.

Галена посетила та же блажь, что и остальных. Наконец-то он чувствовал себя равноправным участником экспедиции — особенно теперь, когда у него была собственная лопата и завелся свой бик, пусть маленький и необученный. Хотя Галену и пришлось мириться с тем, что все по-прежнему считают его новичком, на свой собственный взгляд он уже стал самым настоящим археологом. Да и Кусака держался без всякой робости. Одной из самых забавных картинок, на которые оказалось настолько щедро их отбытие, стала встреча Кусаки с одним из взрослых биков, который был больше детеныша чуть ли не в пять раз. Оба уставились друг на друга и грозно зашипели. И сдался в конце концов взрослый бик, после чего Кусака был принят в компанию зверьков как равный и, когда они начинали возиться, не уступал и не давал спуску никому.

Радостное настроение, с которым археологи вышли из города, мало-помалу развеялось за два дня перехода без каких бы то ни было происшествий, но предвкушение добычи никого не покидало и даже усилилось после того, как они услышали гул.

Пейтон, чутье которого к поведению соли было особенно обострено, распорядился о том, чтобы на привале они разбили «быстрый» лагерь — то есть такой, сняться с которого при необходимости можно в один миг.

Ночью небо и соль, казалось, слились воедино. Блистали молнии и грохотал гром, но дождя не было, и соляные равнины отвечали небесам протяжным гулом. Вспышки света отражались на корке соли, вызывая призрачное мерцание, а временами казалось, будто соль светится сама по себе. Переливчатые всполохи появлялись и исчезали то здесь, то там, поневоле заставляя думать о духах и призраках. Воздух звенел едва слышной музыкой, которой — правда не в лад — подвывали бики. Эта была одна из тех ночей, когда, согласно поговорке, сам черт ногу сломит. Даже археологи были несколько испуганы, понимая, что находятся посреди таинственного моря.

Этой ночью они практически не спали. Едва рассвело, путники собрали пожитки и готовы были выступить в путь, но Пейтон повел себя с непривычной нерешительностью, могло даже показаться, будто он впал в своего рода транс. На ночь из клеток выпустили всю шестерку взрослых биков — и они тоже вели себя очень странно: их обычная гибкость куда-то исчезла, движения стали нервными и угловатыми.

Археологи застыли, обнаружив, что их вожак пребывает в сомнениях, и ожидая сигнала трогаться в путь. Молчание затянулось, и Милнер уже раскрыл было рот, чтобы задать старшему неизбежный вопрос, но тут он увидел, что глаза Пейтона вспыхнули.

— Господи, какое огромное, — выдохнул Пейтон. И тут же закончил неожиданно изменившимся голосом: — И ведь идет прямо на нас!

И в этот миг бики, сорвавшись с места, побежали на юго-восток.

— Бежим! — крикнул Милнер. — За ними!

Он пустился вдогонку за улепетывающими зверьками, да и всем остальным дальнейших понуканий не понадобилось. Когда бики метнулись вправо, археологи тут же последовали их примеру; они были в ужасе, соль под ногами ходила ходуном. Несколько минут бики мчались в одном направлении, потом бросились врассыпную — одни направо, другие налево, и люди, догонявшие их, слегка растерялись. В этот миг Гален ощутил острую боль в левом ухе. Кусака, оправдывая свою кличку, впился в него со всей юной прытью. Не останавливаясь, Гален потянулся к плечу, чтобы утихомирить зверька, потерял равновесие и со всего маху полетел прямо на соль. Застыл, оглушенный, чувствуя, как кровь из уха стекает по щеке, и тут соль под ним затряслась. На мгновение Галену отказали руки и ноги, а подняв глаза, он с ужасом увидел, что соль вздыбилась стеной в каких-нибудь пятидесяти шагах от него.

Соль в лучах заходящего солнца была подобна призрачному кораблю, восстающему со дна, на котором он пролежал столетия. Корабль, пусть и наполовину истлевший, все же сохранял определенные очертания. В призрачном сиянии поднимались мачты, палубы и борта — и тут же корабль захлестнул девятый вал вздыбленной и запенившейся соли. Раздался грохот чудовищного взрыва. И только Кусака жалобно подвыл в ответ.

Киббль, бежавший первым заметно впереди остальных, не имел ни малейшего шанса на спасение. Чудовищный кристаллический смерч мгновенно объял и поглотил его. Гален, побледнев от ужаса, следил за буйством неукротимой стихии, тогда как остальные археологи предпринимали отчаянные попытки избежать злосчастной судьбы товарища. Пейтон, Холмс и Фланк метнулись влево — и им удалось-таки вырваться на относительно спокойный участок, а Милнер и Дрейн, следуя подсказке своих биков, сначала побежали направо, но тут же повернули вспять, поняв, что стремятся навстречу собственной гибели.

Гален попытался встать, но Кусака тянул его за руку, на этот раз не так сильно, и положил мохнатую лапку ему на плечо. Так что юноша остался лежать где лежал, уповая на то, что вера в нюх его крошечного напарника не обернется смертью в соляной пучине.

Тем временем неистовое солетрясение сменилось ровной дрожью, а вулканическое извержение соли практически прекратилось. Волна неистовства отпрянула от него и пошла направо. Скоро все вокруг более или менее успокоилось, оставив как воспоминание о только что минувшем лишь сухой и отчетливый громкий шорох. Вихри соли улеглись и раскатились во все стороны ленивой рябью. Крупные кристаллы то взмывали в воздух, то падали, подобно дельфинам, резвящимся в белом море. Но непосредственно вокруг Галена соль оставалась совершенно спокойной, так что он в конце концов поднялся на ноги и восхищенно смотрел на неописуемое зрелище, растекавшееся вокруг. Кусака взвизгнул, и Гален чисто инстинктивно поднял его и усадил к себе на плечо. И зверек тут же принялся вылизывать кровь из прокушенного уха хозяина.

— Ага! — заморгав, воскликнул Гален. — Лихо! — Он рассмеялся. Скосил глаза на Кусаку и ласково пожурил его: — А ты ведь все знал, верно? Ты все знал!

Кусака радостно подвыл в знак согласия.

Гален расслышал голоса, зовущие его бежать дальше, однако пропустил их мимо ушей, понимая, что находится в безопасности именно там, где стоит. Постепенно буйство соли пошло на убыль. Смерчи улеглись, да и рябь стала слабее. Соляное плато неторопливо возвращалось к привычному покою, и только большущее темное пятно напоминало о недавней катастрофе — настолько крупное, что по сравнению с ним площадка, на которой в первом переходе производил раскопки Гален, выглядела бы ничтожной кляксой.

Во вновь наступившем безмолвии до слуха Галена донеслись шаги. Археологи подошли к нему и как зачарованные уставились на отметину, оставленную грандиозным взрывом. Долгое время никто не решался заговорить.

— Никогда не видывал ничего подобного, — выдохнул наконец Пейтон, прервав затянувшееся молчание.

Гален окинул взглядом растерянные лица друзей: Холмс и Милнер были бледны и безмолвны, а Фланк все еще дрожал и глаза у него были подозрительно влажны.

— Все кончилось? — негромко спросил Дрейн.

— До поры до времени, — ответил Пейтон.

— А Киббль? — повернулся к нему Гален.

— Мы бессильны помочь ему, — грустно, но твердо промолвил Пейтон. — Даже если бы мы отыскали его во всем этом… — Он безнадежно махнул рукой. — Он уже стал частью соли.

Никто не усомнился в справедливости слов вожака, да и попрекнуть его никому не вздумалось. Все они осознавали риск, связанный со своим ремеслом. Задача Пейтона изначально сводилась к тому, чтобы вывести их туда, где соль неустойчива, но никто не смог бы заранее предсказать жуткое извержение, свидетелями которого они только что стали.

Теперь к людям вернулись и бики. Их разбросало по всей равнине, избежать ударов им не помог даже их особый инстинкт. Казалось, они столь же потрясены происшедшим, как и люди. Один из зверьков погиб вместе со своим хозяином, и остальные не сумели даже предупредить его.

Милнер положил руку на плечо Пейтону.

— Ладно, старина, — врастяжку произнес он. — Ты оказался прав.

— Что так, то так, — согласился Холмс. — Такого извержения я еще не видел!

Эти слова как будто стряхнули с людей ужас и оцепенение, в котором они пребывали, и все разом заговорили, они говорили без умолку, собирая свой скарб, раскиданный в паническом бегстве по всей равнине.

— Видел тот выплеск? Шагов, считай, на двадцать в высоту!

— А вспышки в нем? Всех цветов радуги.

— Если наверх не вышвырнуло ничего стоящего, значит, мы ошиблись в выборе профессии.

— Наверное, нам даже не придется глубоко копать. Все может оказаться прямо на поверхности.

Теперь, когда непосредственная опасность миновала, каждый из археологов вновь загорелся обычными надеждами и мечтами. Да и рассказ о только что происшедшем прикует всеобщее внимание в застольных беседах в любом трактире на много лет вперед. Причем на этот раз им даже не придется преувеличивать.

Как только люди собрались с духом, Пейтон распорядился о начале и организации работ.

— Работать будем парами. — Его голос звучал с былой властностью. — Сперва расчертим площадку на четыре части, чтобы проверить, не выбросило ли что-нибудь прямо на поверхность. И одновременно наметим места предстоящих раскопок. Только надо действовать осторожно. Могут быть ямы. А уж трясина — непременно. Выпустим всех биков сразу. Держите их при себе и следите за их поведением. Возможно, все успокоилось еще не окончательно. — Сделав паузу, он добавил: — И припасы тоже разделим. Часть оставим здесь, а часть возьмем с собой. Так мы не останемся совсем без еды, если зыбучая соль вдруг вернется.

— Будем надеяться, не вернется, — пробормотал Холмс.

— Когда определите места раскопок, дайте мне знать, — продолжил Пейтон. — Если найдете что-нибудь крупное, зовите остальных. Тут надо играть всей командой.

Он огляделся по сторонам в ожидании дополнительных вопросов, но таковых не последовало, и археологи приступили к работе.

— Пошли, — предложил Галену Дрейн. — Возьмем себе тот участок.

Пейтон с Милнером занялись центром, а несуразная, но неразлучная парочка в составе Холмса и Фланка взяла себе дальний участок.

Уже на первых шагах Гален задумался об изначальных причинах, которые побудили его присоединиться к археологам. Он вспомнил каменные таблицы и таинственные зашифрованные письмена и подумал о том, не удастся ли и ему найти что-нибудь в том же роде. Эта мысль взволновала его куда сильнее, чем мечты о золоте и драгоценных камнях, обуревавшие его товарищей. Так или иначе, вскоре у него не осталось времени на праздные размышления — все силы и вся энергия стали уходить на работу лопатой. Грубая соль осыпалась и забивалась в голенища сапог, приходилось тщательно выверять каждый шаг, прежде чем перенести тяжесть тела на одну ногу. Медленный и изнурительный труд привел к тому, что все выдохлись задолго до полудня.

Первое прочесывание выброса не увенчалось успехом. Пригоршня почерневших костей, несколько цветных камушков и невдохновляющая коллекция всевозможного хлама оказались единственным вознаграждением за утомительные утренние труды. Утешало археологов только то, что зыбучая соль вроде бы не возвращалась, да и бики, по-видимому, не ждали от нее никакого подвоха. В конце концов, как подчеркнул Пейтон, пищи и питья им хватит на несколько дней, если, конечно, они будут разумно вести себя, так что причин спешить не было. Самые жаркие часы дня они провели отдыхая, а когда зной пошел на убыль, возобновили поиски и раскопки.

Гален с Дрейном решили копать там, где нашли кучку древних костей, что и составило их единственную лепту в общий улов. Взяли лопаты и причитающуюся им часть припасов и отправились к заранее отмеченному месту. На этот раз им удалось сократить путь, потому что опасные точки маршрута они уже знали. Кусака и бик Дрейна, предоставленные самим себе, вели себя каждый на свой лад: Кусака играл и резвился, тогда как взрослый бик ступал важно и с презрением поглядывал на неразумного детеныша.

Под пристальными взглядами зверьков двое юношей начали копать круглую яму большого диаметра. Соль здесь была мягкой, она еще не успела слежаться, и отбрасывать ее было легко, однако уже убранная соль все время осыпалась, так что для того, чтобы выкопать яму поглубже, приходилось постоянно увеличивать ее диаметр. Это была трудная и противная работа — и по-прежнему им не попадалось ничего, кроме дряхлых костей. В один момент, правда, они нашли безупречно белый человеческий череп, при виде которого у юношей по спине побежали мурашки, но он был столь же никчемен, как и все их остальные находки. Они закончили на закате, разочарованные и до полусмерти уставшие.

Да и другим повезло ненамного больше. Совместными усилиями им удалось раздобыть лишь несколько трухлявых древесных обломков, чуть ли не насквозь проржавевшую полоску металла, горшечные черепки да несколько ниток цветных бус. Из-за них чуть было не разгорелся спор, однако тут же выяснилось, что бусы — из обыкновенного стекла. Нашли они и пару-тройку истлевших почти до неузнаваемости тряпок. Чем бы ни были когда-то эти вещи, сейчас от них никому никакого проку не было и быть не могло, поэтому никто, кроме Галена, и не обратил на них внимания. Только он какое-то время присматривался к ним в уже наступивших сумерках, но так и не сумел прийти к какому-нибудь определенному выводу.

Тем не менее потихоньку-полегоньку день принес достаточно обнадеживающие результаты для того, чтобы назавтра продолжить раскопки, — в конце концов, там, где нашлось железо, всегда может отыскаться и золото, а среди грошовых бус могут попасться и драгоценные камни. Обнадеживающие результаты — но ничего, кроме них.

В лагере, разбитом подальше от затемненной площадки, этим вечером и ночью было тихо. Каждый вспоминал опасности, которым подвергся днем, каждый думал о смерти товарища. Скудный — в полрациона — ужин прошел чуть ли не в полном молчании. Все устали, у каждого было над чем поразмыслить; разве что чуть поругались по поводу очередности ночных дежурств. На этот раз Галена — без каких бы то ни было объяснений — заставили заниматься и этим. Впрочем, это означало, что его теперь воспринимают как равного. И в то же время это напоминало о том, что число участников группы сократилось до шести человек.

 

Глава 44

Следующие два дня не принесли ничего, кроме новых разочарований. Груда находок становилась все выше и больше, но в ней не было практически ничего ценного или же интересного. Пара монет и золотое колечко — которое так и не удалось снять с окостеневшего пальца, — вот и все по-настоящему недурные находки. Тяжкий труд да постоянная жажда (зной и экономия на воде) сделали всех чрезвычайно раздражительными. Даже Кусака откровенно скучал по домашнему уюту. Рацион маленького бика теперь составляли черствый, слегка смоченный водой хлеб и несколько полосок солонины — и все это он поглощал, не скрывая нарастающего недовольства. От обиды Кусака то и дело принимался шипеть и бросал на Галена обвиняющие взоры, словно упрекая хозяина в том, что тот не может обеспечить ему достойного питания.

Гален и Дрейн несколько раз меняли место раскопок, но так и не нашли хотя бы одной-единственной монеты. Вечером за скудным ужином пошли разговоры о том, не пора ли отказаться от откровенно бессмысленной затеи. До сих пор редкие, но все же находки поддерживали в душах людей хотя бы надежду на успех, теперь же их точили сомнения. Одежда, волосы и ноздри археологов уже одеревенели от налипшей соли, в глазах и в горле постоянно першило. Хуже того, с юга по небу шли подозрительные темные тучи. И хотя в летние месяцы дождь над соляными равнинами шел сравнительно редко, сбрасывать эту возможность со счетов было нельзя, а один-единственный настоящий ливень превратил бы соль в непроходимое болотистое месиво и тем самым свел бы на нет все надежды на по-настоящему интересную находку. Да и идти по соли после дождя стало бы куда труднее. С другой стороны, дождь позволил бы археологам пополнить запасы воды, после чего можно было бы отказаться от экономии.

— Еще один день, — принял решение за себя и товарищей Пейтон. — А потом заканчиваем.

— Если только раньше не пойдет дождь, — заметил Дрейн, глядя на тучи, застилавшие на вечернем небе все больше звезд.

— Меня это устраивает, — кивнул Милнер.

— А потом пойдем на Феллран, — продолжил Пейтон, приняв молчание остальных за знак согласия. — Так будет быстрее, чем возвращаться.

Его товарищи согласно кивнули. Но тут же напряглись, услышав глухой гул из-под соляной поверхности.

— Этого нам еще не хватало, — протянул Холмс. Все без исключения тревожно посмотрели на биков.

Зверьки не обратили на гул никакого внимания, чуть погодя улеглась и тревога людей. Тем не менее прошло немало времени, прежде чем археологи, чья очередь дежурить еще не пришла, смогли заснуть.

За ночь дождь прошел стороною, но последний день раскопок выдался серым и пасмурным, тяжелые тучи одна за другой шли на север. Пока археологи предпринимали последние отчаянные усилия, теплый ветер принес по воздуху соленые брызги.

— Где это? — спросил Гален. — Неужели рядом?

— Да наплевать, — бросил Дрейн. — Одно место ничуть не хуже другого.

Он тоскливо посмотрел на небо, и Гален понял, что его напарнику не терпится, чтобы пошел дождь.

Когда они прервали работу, Кусака подбежал к ним на несколько шагов. Издал душераздирающий вопль и принялся царапать и крошить соль лапками, хотя его крошечные когти никак не подходили для решения такого рода задач. Молодые люди невольно рассмеялись.

— Это можно счесть добрым предзнаменованием, — отметил Дрейн.

Они решили продолжить раскопки там, где их начал Кусака, и Гален осторожно согнал бика с облюбованного зверьком места.

— Копать — это дело наше, — указал он разобиженному и нахохлившемуся зверьку. — Это наша работа.

— К несчастью, — добавил Дрейн.

Они продолжили не требующую особых усилий, но утомительную и нудную работу, расширяя яму и одновременно углубляя ее. Но через час, когда они по-прежнему ничего не нашли и подумывали уже о прекращении раскопок, лопата Галена наткнулась на что-то настолько твердое, что послышался металлический звон, а сам юноша чуть не вывихнул запястье. Вскоре выяснилось, что он наткнулся на камень, точнее, на один из нескольких больших серых каменных кирпичей, которые образовывали нечто вроде пирамиды. После этой находки молодые люди взялись за дело с удвоенным энтузиазмом и, обкапывая одну из сторон пирамиды, вскоре дошли до ее основания.

— Ты понимаешь, что мы нашли? — прошептал Дрейн.

— Думаю, да. Это крыша, — ответил Гален.

— Вот именно. И весьма прочная.

— А в дом мы попасть не можем?

— Есть только один способ проверить это. Зови-ка сюда остальных!

Впрочем, за товарищами отправился как раз Дрейн, тогда как Гален продолжил раскопки. Скоро прибыла подмога. Все шестеро археологов сообща навалились на соль, расчищая проход в дом, который они заранее вообразили истинной сокровищницей.

— Где-нибудь должна быть дверь, — пыхтел Холмс. — И нам необходимо найти ее.

Легче было сказать, чем сделать, но Дрейну в конце концов повезло: он наткнулся на прямоугольное отверстие в сплошной стене. Совместными усилиями отверстие удалось расчистить.

— Это окно! — воскликнул Пейтон.

— Это лаз, — уточнил Дрейн. — Вот что главное.

Поскольку в компании археологов он был самым тщедушным, ему и пришлось лезть первым: точнее, не лезть, а ползти. Гален расчищал ему дорогу, тогда как остальные уносили соль подальше и заодно проверяли, не попадется ли в ней чего-нибудь интересного.

Стена оказалась толщиной почти в два шага, благодаря чему надежды на то, что археологам попалась сокровищница, вспыхнули с новой силой. Так или иначе, окно не было забрано железной решеткой, да и любые другие ловушки, преграждающие путь взломщику, если когда-нибудь здесь и были, то бесследно исчезли.

Внезапно на Дрейна обрушилась соль. Парень чуть не захлебнулся — да и видеть он почти ничего не мог. Но собравшись с силами и несколько расчистив завал, он издал радостный клич.

— Я внутри! Дайте мне лампу! — Что и было незамедлительно исполнено. Затаив дыхание, археологи ждали от юноши дальнейших известий. — Крыша очень прочная, — доложил он. — А больше ничего пока не видно. Тут все завалено солью почти до потолка. Лишь над окном воздушная яма.

— Значит, крыша выдержала, — пробормотал Пейтон. — Простоять столько времени…

— Хочешь, чтобы кто-нибудь подменил тебя? — крикнул Холмс.

— Нет! — радостно воскликнул Дрейн. — Мне тут нравится. И теперь, когда я могу стоять, стало гораздо легче!

— Тогда все полезли, — скомандовал Пейтон, столь же захваченный замечательным приключением, как и его товарищи.

Археологи организовали цепочку, выгребая соль из комнаты и относя ее подальше. Руки и ноги у Галена скоро заломило, и ему сильно полегчало, когда он, вслед за Дрейном, смог попасть внутрь. А после этого дело пошло еще быстрее. И именно Гален — к вящему разочарованию Дрейна — сделал первую настоящую находку: среди истлевшей древесной трухи ему попался тяжелый браслет. Он поднес находку к свету лампы и замер, тогда как его напарник в сердцах выругался.

— Золото, чтоб меня! — прохрипел Дрейн.

— И камни драгоценные, — добавил Гален. — Могу побиться об заклад.

Они передали драгоценное напястье старшим археологам, радостный смех и поощрительные выклики которых раззадорили их еще сильнее. Затем, подначивая друг друга, юноши продолжили поиски с новой силой. Именно ради таких минут и живет археолог — именно в такие минуты он и живет полной жизнью, — и это ясно любому новичку!

Скоро находки пошли валом, одна за другой. И хотя ничто не могло сравниться с изумительным браслетом, попадались и другие изделия из золота, а также драгоценные камни, оправленные в серебро, и жемчуг. Примерно через час Гален с Дрейном были уже на грани истерики — они едва удерживались от непрерывного смеха, что вряд ли было уместно в этом пропитанном соленой пылью помещении. Их настроение передалось и тем, кто оставался снаружи: старшие археологи настолько обнаглели, что позволили себе несколько презрительных шуток по поводу менее ценных находок.

— Только драгоценные металлы, ребята, другого не берите! — крикнул Холмс, получив из комнаты хорошо сохранившийся бронзовый подсвечник. — Этого дерьма больше не надо.

Какая-то часть древесной трухи, рассеянной по комнате, наверняка была остатками здешней меблировки — именно среди обломков и были сделаны еще две поразительные находки. Первой была книга, страницы которой склеились так, что ее невозможно было открыть. Названия не сохранилось, однако на переплете была видна некая геометрическая фигура. Вторая же из этих находок быстро вернула Галена в чувство. Сердце подпрыгнуло у юноши в груди, когда его взгляд упал на безупречный диск белоснежного мрамора, мыслями он моментально вернулся в подвальное жилище Клюни и вспомнил судьбоносный для себя день. Впрочем, высеченные на камне буквы были или казались столь же бессмысленными, как те, что он видел у алхимика.

О

Л

Д

У

Н

К

З

А

О

И

Д

Р

Н

Р

О

Я

С

Т

Я

Д

— Что это такое? — ошарашенно спросил Дрейн.

— Не знаю, — искренне ответил Гален. — Но не прочь бы выяснить!

— Тогда не теряй времени зря, — бросил напарник. — Нам еще столько соли разгрести надо.

Книгу и камень передали наружу.

— Тебе действительно хочется сохранить эту дрянь? — Голос Холмса на сей раз звучал серьезно. — По мне, так не стоит связываться.

— Сохрани! — крикнул Гален. — Я хочу это взять. Постепенно они расчистили все помещение. И хотя отрыли еще одно окно, двери так и не нашли. Подобная планировка показалась юношам более чем странной. Одна из глухих стен особенно заинтересовала Галена — облицованная мрамором и покрытая рисунками и письменами. Он то и дело посматривал на нее в ходе работы, однако времени на тщательное изучение у него не было. Когда комната опустела, Дрейн обнаружил в одном из углов лестничную площадку: вниз шла винтовая лестница.

— В погреб, — удивился он и с новым усердием принялся расчищать соль.

Гален ничего не ответил. Внезапно он понял, что они отрыли верхний этаж башни. Его воображение разыгралось: он представил себе высоченный шпиль, уходящий самые небеса. «Что за зрелище открывалось, должно быть из этих окон! — Юноша попытался представить себе панораму, и мысленные картинки замелькали с калейдоскопической быстротой. — И что отсюда было видно? Королевский дворец? Обширные пашни? Давным-давно вымерший город?»

— Эй, ты не уснул?

Это был Холмс. Не дождавшись очередной находки он тоже пролез в комнату и сейчас с любопытством уставился на Галена.

— Что? Да нет, что ты!

— Так что, вы все уже выгребли?

— Отсюда — все. Но погляди, тут лестница, — позвал его Дрейн. — Только подумай, что за сокровища могут нас поджидать на нижних этажах.

Он вновь взялся за лопату, и Холмс поспешил составить ему компанию.

— Полегче, — заметил он. — Мы уже набрали достаточно, чтобы считать этот выход на соль очень даже успешным. А там, внизу, может оказаться небезопасно.

— Столько времени здесь все простояло, — возразил Дрейн. — И даже крыша не прохудилась. Я не собираюсь упускать такую возможность.

В его голосе слышалась жадность, глаза горели как у фанатика.

— И все равно поосторожней, — повторил Холмс. Потом вновь посмотрел на Галена. — Парень, с тобой все в порядке? Может, тебе лучше пойти продышаться?

— Нет. Еще нет.

Гален всматривался в изображения и надписи на мраморных плитах, хорошо понимая, что, даже если эти барельефы удастся снять, они окажутся слишком тяжелы, чтобы вынести их отсюда. Поэтому он решил запомнить все как можно точнее: проводил пальцем по каждой линии, сдувая соль, всматривался в несколько поврежденные изображения и не обращал никакого внимания на странные взгляды, которые то и дело бросали на него оба напарника. На одной из картин вроде бы была изображена битва, но как раз эта картина сохранилась плохо и мелких деталей было не разобрать. На другой — какой-то корабль, хотя таких больших кораблей Гален никогда не видел. Паруса казались огромными, длинные весла зачерпывали воду беспокойного моря. На третьей панели было вырезано здание, охваченное пламенем и окруженное толпой зевак. Каждый штрих прекрасно сохранился, казалось, будто группа людей решила предпринять невозможное: они карабкались по высокой отвесной стене полыхавшей башни. Наконец последний рисунок был самым простым и в то же самое время наиболее загадочным. Трое мужчин были словно набросаны детской рукой — гигантские головы на несоразмерно крошечных, похожих на палочки телах. Люди на рисунке смотрели в разные стороны, а их головы соединял между собой примитивный треугольник.

Теперь и Пейтон втиснулся сквозь расчищенный археологами лаз, и его прибытие означало для Галена конец тщательных штудий. Ничто из найденного в комнате никак не разъяснило ему загадки картин, собранных алхимиком.

А пока суд да дело, Дрейн медленно спускался по винтовой лестнице; лопатой в такой тесноте работать было нельзя, и он орудовал голыми руками. Знакомый жалобный вой прокатился по комнате — и люди вздрогнули. Кусака подполз к самому краю окна и засмотрелся на происходящее внизу.

— Молодчина, — похвалил его Пейтон. — Оказался храбрей, чем старшие.

Гален собрался было позвать своего бика, но тут снизу раздался испуганный крик Дрейна. У него под ногой обломилась одна из каменных ступенек, он провалился вниз и пропал из виду. Вслед за криком из ямы донеслись яростные проклятия.

— Принесу веревку, — вскинулся Холмс.

Он подошел к окну и окликнул остававшихся снаружи.

Гален скользнул к провалу, прилег на край, пошарил руками в пустоте внизу.

— С тобой все в порядке? — крикнул он.

— Я ушиб ногу. — Голос Дрейна, доносившийся из непроглядной тьмы, звучал гулко и глухо. — Но все не так скверно. Я сейчас встану. — На свету показались его голова и плечи. Одну руку Дрейн протянул наверх. Гален ухватился за нее. — Не вытаскивай меня, — поморщился Дрейн. — Никакой соли тут нет. Дай-ка мне лампу.

Пейтон передал ему лампу, и, осветив свою нору, Дрейн изумленно присвистнул.

— Просто невероятно, — доложил он остающимся наверху. — Комната как сверху, но совершенно пустая. Только посередине — огромный колокол. — Его голос зазвенел от волнения. — И вроде бы он из чистого золота. Погодите-ка минутку.

Дрейн шагнул в сторону, и Гален потерял его из виду.

В этот миг завыли бики.

— Зыбучая соль! — выкрикнул Пейтон. — Живо оттуда, Дрейн!

— Это действительно золото.

Дрейн говорил как во сне. Он явно не осознавал опасности.

— Вылезай! — заорал Гален.

Волна соли хлестнула во второе окно, снаружи донесся предостерегающий крик Милнера. Холмс бросился к расчищенному окну, в руках у него была веревка.

— Живо оттуда, — повторил Пейтон.

Холмс перебросил Пейтону веревку и полез наружу. У них под ногами уже раздавался устрашающий грохот камней и шорох соли, наполнявшей подвал внизу. Дрейн, внезапно почуяв опасность, дико выругался и выронил лампу. Пламя вспыхнуло и погасло, тьма поглотила подземелье. Пейтон бросил в пролом конец веревки, там смутно замаячила рука. Гален ухватился за протянутую ладонь, но не успел потянуть, как соль ворвалась в подвал, доверху заполнила его за несколько мгновений и прервала истошный вопль Дрейна. Теперь уже и в верхней комнате соль густым слоем покрывала недавно расчищенный пол.

Услышав крики археологов снаружи, Пейтон принял решение.

— Пошли, — приказал он. — Ему уже не поможешь.

— Но я не могу, — борясь со страхом, прохрипел Гален. — Он вцепился мне в руку и не отпускает. Шевельнуться не могу!

Его руку как в тисках сжало, и сжимало все жестче и жестче. Пейтон схватил Галена за плечи и попробовал освободить, но ничего не добился. В комнату ввалилась еще порция соли.

— Скоро завалит окно! — вопил Холмс. — Выбирайтесь оттуда!

— Ну, давай же, — взмолился Гален.

Пейтон помедлил — в его душе боролись ужас и нерешительность, — а затем отвернулся, бросился прочь и нырнул в окно. Гален, оставшись наедине со своим обреченным товарищем, свободной рукой защищал рот и нос от соляного крошева. Предсмертная хватка Дрейна оказалась настолько сильной, что омертвела и рука самого Галена, но не это было сейчас для него главным. Ни Дрейн, ни Гален не могли сдвинуться с места. Гален чувствовал, как соль засыпает и оплетает его тело, нервно посмеялся над тем, что гибнет столь нелепо, из последних сил старался удержать в воздухе голову, чтобы хотя бы дышать.

Рука Дрейна задрожала, но лишь потому, что он еще сильнее вцепился в кисть Галена, ставшую для него последней нитью, связующей его с миром живых. И вдруг она обмякла. Гален высвободил ладонь и рванулся к окну, ему было больно и страшно. «Только не я», — мысленно взмолился он.

Туннель был уже частично засыпан, но отчаяние придало юноше сил, и он кое-как продрался в дыру, которую они с Дрейном расчистили, казалось, целую вечность тому назад. Выкарабкался наружу, скользя и спотыкаясь на предательской корке соли, и побежал к остальным, которые уже покинули темную площадку и собрались у ее края. Увидев Галена, они принялись кричать ему нечто ободрительное и не умолкали до тех пор, пока он, измученный и дрожащий, но живой, не присоединился к ним. И тут же раздался страшный грохот.

— Рухнула крыша, — спокойно отметил Фланк.

В этот миг у Галена подкосились ноги. Опустившись на соль, он беззвучно заплакал. Остальные археологи не трогали его, распознав симптомы шока, переживать который некогда случалось каждому из них. К тому времени, как он успокоился, соль остановилась. Зыбь выдалась сравнительно слабой, но и этого хватило, чтобы убить Дрейна.

Когда Гален поднялся на ноги и окинул мрачным взглядом выровнявшийся выброс, Холмс положил ему Руку на плечо.

— Он говорил, что там гигантский колокол, — хрипло произнес Гален. — Из чистого золота.

— Что ж, теперь они погребены рядом, — грустно заметил Пейтон.

Бики опять сбились в кучку, их предостерегающие голоса смолкли. Гален поглядел на них и ощутил новый приступ страха.

А где Кусака? — спросил он.

 

Глава 45

Гален внезапно страшно испугался за зверька, которого успел полюбить за немногие дни, проведенные в его обществе. После страшных событий сегодняшнего дня мысль о том, что он потерял еще и Кусаку, казалась ему невыносимой.

— Где он? — повторил юноша, по-прежнему оглядываясь по сторонам.

— В последний раз я видел его внутри, на окне, — вспомнил Пейтон.

— Пойду поищу его, — решительно заявил Гален.

— Нет. — Холмс попробовал удержать его. — Это слишком опасно.

Гален яростно выругался. Он вырвал руку, за которую ухватился бородач, и оттолкнул его в сторону.

— Пусти! — Отвернулся от товарищей и пошел к темной площадке.

— Даже если он остался там, ты его сейчас уже не найдешь! — крикнул ему вдогонку Холмс. — А если нет, то он сам тебя найдет!

Гален пропустил эти слова мимо ушей. Холмс поглядел на Пейтона, но тот лишь обескураженно пожал плечами.

— До сих пор тебе везло, новичок! — крикнул теперь уже Милнер. — Смотри не сглазь собственную удачу!

Но Гален, не обращая внимания на предостережения, шел прямо к цели. Смерть Дрейна и собственное пребывание на волосок от погибели настроили его на борьбу за жизнь — за любую жизнь. Он понимал, что никогда больше не сумеет забыть ту смертельную хватку, и понимал также (даже сознавая, что на самом деле ничем не мог помочь Дрейну), что в какой-то мере предал товарища. Его порыв к собственному спасению теперь не казался ему поведением настоящего мужчины, скорее так поступил бы на его месте бессердечный трус. И теперь он преисполнился решимости не предать хотя бы Кусаку.

Гален шел напрямик к рухнувшей башне. Когда до края воронки оставалось всего несколько шагов, в воздух взметнулся столбик соли и вслед за этим на поверхность вылетел Кусака. Зверек выпрыгнул, подняв облако белой пыли; он хрипел, отфыркивался, его трясло. Выглядело все это чуть ли не так, словно он нарочно затаился в соли до прихода Галена, чтобы поэффектнее изобразить свое чудесное спасение. Его появление и впрямь страшно обрадовало Галена, он присел погладить зверька, пощекотать мягкий мех и усики. Кусака ответил радостным воем и шутливым покусыванием за пальцы. Гален схватил его, усадил себе на плечо и вернулся к остальным археологам.

Воскресение Кусаки несколько поспособствовало восстановлению хорошего настроения, как правило, присущего археологам, но все равно в лагере этим вечером царило уныние. Хотя всем членам отряда, кроме Галена, уже случалось становиться свидетелями того, как люди гибнут на соли, никто из них еще не принимал участия в экспедиции, в ходе которой погибли бы сразу двое. Конечно, все знали, что работа у археологов — не сахар, но этот двойной удар основательно встряхнул и видавших виды мужчин. Тем более что им удалось спасти все находки. Все было аккуратно разложено в заплечные мешки, и археологи понимали, что столь богатой добычи у них еще никогда не было. Правда, для Галена это было слабым утешением. Мысль о возможном обогащении была для него далеко не главной в его решении присоединиться к археологам, а выпавший на долю юноши кошмар слишком потряс его, чтобы предвкушать блага, связанные с доходами от добытых столь дорогой ценой находок. Перед его мысленным взором постоянно прокручивалась одна и та же последовательность роковых событий, он ломал голову, пытаясь понять, почему все произошло именно так. Причитающуюся ему порцию хлеба он съел, даже не почувствовав вкуса.

— Почему же все обрушилось? — не обращаясь ни к кому в отдельности, произнес он. — Сперва лестница, потом крыша. И почему именно сейчас, если уж они сумели простоять так долго?

— Последнее солетрясение, должно быть, расшатало несущие конструкции, — трезвым голосом пояснил Пейтон. — А когда мы расчистили соль, изменилась нагрузка на стены. Никто ведь не знает, какие перегрузки довелось выдержать этому зданию.

— А если бы… — начал Гален.

— Только не вини себя, — перебил его Милнер. — Ты ничего не мог сделать.

— Дрейн повел себя по-идиотски, — продолжил разговор Пейтон. — Если бы он ухватился за веревку или дал тебе вытащить себя раньше, он был бы в безопасности. Разыгравшееся воображение и жадность — вот что его погубило.

— Ты думаешь, и колокол — плод его воображения? — нахмурился Гален.

— Я думаю, что он принял желаемое за действительное, — ответил многоопытный археолог. — Если там, внизу, и был колокол, то наверняка медный. В таком освещении и спутать нетрудно.

— Какой дурак стал бы отливать колокол из золота, — брюзгливо пробормотал Фланк.

— Дрейн всегда был жадным, — напомнил Пейтон. Деловитый тон, которым это было сказано, свидетельствовал о том, что он не осуждает покойного, а всего лишь отдает ему должное. — Всего этого ему показалось мало.

Он кивнул на мешки с добычей.

— Что ж, тем больше достанется нам, — поддакнул Милнер.

Гален нашел это замечание отвратительным и не смог, должно быть, скрыть этого, чем и вызвал следующую реплику Пейтона:

— Такова уж наша жизнь, новичок. — Голос его звучал бесстрастно или, может быть, даже с известной нежностью. — Если тебе это не по душе, никто тебя не неволит оставаться одним из нас. Когда мы выйдем на твердую землю, мы уж справим по ним поминки, будь уверен.

Галену нечего было возразить. Он огляделся по сторонам, увидел мрачные лица археологов, поневоле подумал о том, что за испытания уже успели выпасть на долю каждого из них. «Да и кто я такой, чтобы судить их, — подумал он. — Если хотя бы половина рассказанных ими историй правдива…»

— Давайте-ка рассортируем наши находки, — предложил Холмс. — Все равно завтра каждому придется нести собственную долю на себе.

Пейтон кивнул в знак согласия, и содержимое двух мешков высыпали прямо на соль. Пять пар глаз испытующе уставились на добычу, хотя мысли Галена были далеки от причитающейся ему доли. Лишь увидев камень с письменами, он почувствовал нечто вроде испытанного им раньше волнения. Вот первое подлинное доказательство того, что его собственные поиски оказались не совсем бесплодными. Драматические события заставили его позабыть об этой находке, равно как и о росписях по мрамору на стене в башне. «Я должен запомнить все те картинки, — подумал он, еще раз мысленно перечисляя и уточняя свои воспоминания. — А камень я доставлю Клюни. Возможно, приставив один к другому, он сумеет расшифровать написанное».

Пейтон, которому принадлежало право первого выбора, остановился, как можно было догадаться заранее, на драгоценном браслете. Никто и не вздумал бы оспаривать у вожака это право. Однако сказанное им изрядно удивило остальных археологов.

— Доход от этой штуки я разделю на всех, — заявил он, поднеся браслет к фонарю таким образом, что золото и драгоценные камни засверкали всеми цветами радуги. — Этого слишком много мне одному.

В ответ на проявленную щедрость археологи, каждый на свой лад, довольно ухмыльнулись. Неожиданный жест вожака явно обрадовал их, и Гален лишний раз подумал о том, что люди не зря безоговорочно доверяют Пейтону и идут за ним.

Милнер и Холмс взяли себе остальные драгоценные камни в золотой оправе. Фланк, несколько поразмыслив, выбрал массивную серебряную цепочку, предпочтя ее мелкой золотой безделушке. Теперь все выжидающе посмотрели на Галена, но он сделал свой выбор заранее и теперь, не раздумывая, взял мраморный диск с письменами. Все, кроме Пейтона, от души посмеялись над ним.

— Немного же ты за эту штуку выручишь! — воскликнул Милнер.

— Возьми себе что-нибудь еще, — сказал Пейтон, пристально посмотрев на Галена. — А камень от тебя все равно никуда не денется.

— Мне нужен именно камень, ясно? — рассердившись, рявкнул Гален.

Чувства переполняли его — и он слишком поздно понял, что совершает ошибку. Никто и не вздумал бы брать его камень — если бы кто-нибудь вообще на него позарился, — а сейчас он сам, проявив столь сильный интерес, привлек всеобщее внимание к своей находке.

Пейтон, согласившись, пожал плечами:

— Как хочешь. Это ведь твой черед.

— Вот уж не думал, что ты охоч до древних диковин, — усмехнулся Холмс.

Гален, чтобы не проговориться, промолчал.

— И книгу тоже бери, — предложил Пейтон. — Если это тебя, конечно, интересует.

Гален молча принял и книгу.

Раздел добычи продолжался до тех пор, пока археологи не разобрали все находки. Закончив, все убрали в сторонку свои трофеи и начали готовиться ко сну.

— А как быть с вещами Дрейна? — спросил Гален.

— Бери что хочешь, — ответил Пейтон. — На тебя он бы не обиделся. А остальное мы наутро зароем в соль.

После распределения ночных дежурств Гален немедленно прошел к себе в палатку. Лежа во тьме поверх одеяла, он ощупывал пальцами буквы, высеченные на мраморе, надеясь, что на него снизойдет озарение, но буквы оставались столь же бессмысленными, как и раньше. Да и от книги не было никакого проку — ему даже не удалось раскрыть ее.

В палатке, которую Гален раньше делил с Дрейном, он остался теперь один. Даже Кусака убежал куда-то. Бик, принадлежавший Дрейну, тоже убежал — и никто не рассчитывал на его возвращение. Гален начал разбирать пожитки погибшего приятеля. Что-то из одежды, одеяло, бутылка с водой, заплечный мешок — ничего стоящего, и Гален понимал, что если у Дрейна и имелось кое-что поинтереснее, то все это хранится в надежном месте на твердой земле, и скорее всего — у Бет, или же безвозвратно исчезло вместе со злосчастным парнем. «Включая письмо, которое ему было поручено доставить», — подумал Гален.

Откинувшись на спину, он попытался расслабиться, но в голове по-прежнему прокручивались события минувшего дня, а сон так и не приходил. Вновь и вновь думал он о мраморной стене с письменами и картинами. Битва, корабль, пожар. И последняя: детский рисунок, на котором головы троих мужчин объединены треугольником. Рисунок размашистый, небрежный — и этим не схожий с остальными, — рисунок, словно бы сделанный в крайней спешке. Уж не рисовали ли его в те минуты, когда соль заваливала башню снаружи, поднимаясь по стенам все выше и выше? Может быть, это последняя отчаянная попытка передать сообщение тому, кто найдет его? От одной этой мысли Галена бросило в дрожь. Но если дело обстояло именно так, то в чем же тогда заключался смысл сообщения?

Череду мыслей прервало возвращение Кусаки, тут же запрыгнувшего на неподвижное тело Галена в поисках удобного ложа для ночлега. В конце концов зверек пристроился и утихомирился, но Гален все еще не мог спать, вместо этого он то и дело подхрапывал, чтобы обмануть спящего дружка. Раздосадованный таким мошенничеством, Кусака слез с Галена и пристроился на сваленной в кучу одежде погибшего Дрейна. Пока бик устраивался поудобнее, до слуха Галена донесся легкий шорох, сразу же заставивший его сесть.

«Не может быть, — подумал он. — Не таким же он был идиотом!» Он спихнул Кусаку с места, оставив без внимания его протесты, и взял в руки куртку Дрейна. Понадобилось всего несколько мгновений на то, чтобы найти письмо, но оно оказалось запечатано, и Гален заколебался. Сломать печать и познакомиться с содержанием? Но не исключено, текст послания окажется зашифрованным. Его мозг отказывался принять однозначное решение. В конце концов у него хватило ума спрятать письмо; он решил продумать все еще разок на досуге, и тут пошел дождь. Он уснул под барабанную дробь дождя о полог палатки.

Переход на юг напоминал какой-то кошмар: соль развезло и люди моментально выбивались из сил. Тучи шли одна за другой; одежда археологов и соль у них под ногами не просыхали, даже когда ненастье ненадолго заканчивалось. Гален держал оба письма за пазухой, поближе к телу в надежде на то, что хоть там-то они останутся сухими. Каждый шаг стоил немалых трудов, а лагерь приходилось разбивать в сущей трясине. И все же археологи преисполнились решимости достичь южной кромки еще до наступления очередных сумерек.

Когда отряд в конце концов вышел на твердую землю, всеобщему ликованию не было границ. По забавному совпадению именно в этот день, ближе к вечеру, рассеялись и грозовые тучи, безоблачное небо наконец-то подняло настроение и людей, и биков.

К вечеру они пришли в Феллран, незначительный городок, не больше Крайнего Поля. Пейтон повел всю компанию прямиком в лучший трактир, где и сторговал одну из золотых побрякушек, получив взамен номера для всех археологов и бесплатную выпивку всю ночь напролет. Он, конечно, переплатил — и все понимали это, включая обрадованного трактирщика, — но это был один из тех случаев, когда торг и впрямь неуместен.

Застолье вскоре переросло в самое настоящее пиршество, так как к археологам прибилось и немало местного люду. Каждую кружку со все возрастающим рвением — и в своих похвалах все сильнее уклоняясь от истины — поднимали в память о таких замечательных парнях, как Дрейн и Киббль. Поминки затянулись далеко за полночь, причем каждый из археологов поочередно повествовал о пережитом в ходе последней экспедиции и о своих находках.

Так что истории об исполинском извержении соли, о гигантском колоколе из чистого золота и о столкновении Галена с рукой самой Смерти отныне прочно вошли в свод археологических преданий.

 

Глава 46

Поминки растянулись на пять дней. В редкие минуты просветления Гален думал о том, что ни Кибблю, ни Дрейну подобная тризна наверняка не пришлась бы по вкусу, но, так или иначе, их память почтили и сделанное ими изображали настоящими подвигами. Отныне археологи стали воистину сплоченной командой. Денег у них было хоть отбавляй — по крайней мере до поры до времени, — и они не обращали внимания на то, сколь безбожно обсчитывает их трактирщик. Состав участников поминок менялся только тогда, когда кому-то требовалось поспать или уделить время каким-нибудь другим естественным надобностям, ритуал же оставался неизменен.

Гален прожил эти дни словно в полусне, приходя в себя, лишь когда надо было позаботиться о Кусаке, превратившемся меж тем в любимчика всего трактирного люда. В остальное время он практически не просыхал, и даруемое пьянством забвение позволяло юноше хотя бы на время избавиться от одолевающих его кошмаров. Время от времени он смутно вспоминал, что ему вроде бы необходимо что-то сделать, и он не переставая убеждал Пейтона отправиться в Риано, хотя сам уже позабыл, чего ему там надо. Изредка наведываясь к себе в комнату, он не без труда вспоминал, что не худо бы проверить, целы ли его вещи и припрятанные письма. Но стоило ему вернуться в зал, где проходили и никак не кончались шумные поминки, как он забывал об ожидающем его деле.

Постепенно археологи пропили почти все ценные находки. У них оставался только браслет — в Феллране не нашлось купца, достаточно богатого для того, чтобы позволить себе столь дорогую покупку. Помня об обещании Пейтона разделить выручку от продажи браслета на всех, археологи безмятежно пропили все остальное, щедро угощая друг дружку, да и любого, кому взбредало в голову заглянуть в трактир. Камень и книга оставались во владении у Галена, однако, справедливо заметил Милнер, на них все равно не позарился бы никто. Так или иначе, в один из вечеров речь зашла и о таких экзотических находках — и тут Гален проявил неосторожность, показав камень публике. Его пустили по рукам, ахая и охая и недоуменно покачивая головами. Кое-кто из выпивох не смог бы прочитать письмена, даже если бы они были на нормальном языке, но тех, кто был потрезвее, да и грамотнее, загадочная находка заинтересовала и озадачила.

— А ведь сущая бессмыслица.

— Но высечено изящно. Интересно, кому такое могло понадобиться?

Большинство отмахнулось от камня как от никому не нужной ерунды, а те, кто попытался было с ним разобраться, оказались вынуждены признать свое поражение. Впрочем, Гален и не ждал ничего другого. Камень описал круг по столу и в конце концов попал к Холмсу. Тот взял его в левую руку, с великим изумлением уставился на него, а затем, покачиваясь, поднялся на ноги. Воздев правую руку, чтобы призвать публику к вниманию, он оглядел собравшихся, а затем громким и торжественным голосом зачитал таинственные письмена.

— Олдун кза оидрн, ро? — с вопросительной интонацией произнес он первые четыре строчки. А пятую превратил в потешный звериный рев: — Ястяд!

Публике это представление пришлось по вкусу, лишь Гален, рассвирепев, и сам вскочил на ноги. При этом, правда, он едва не упал.

— Нет! — яростно заорал он. — Это серьезно! Это важно!

Его вмешательство оставили без внимания; Холмс продолжил кривляться и паясничать под общий смех, который конечно же был им вполне заслужен. Гален попытался отнять камень, но ему не дали этого сделать — камень пошел по рукам, как при игре в «собачки», и необходимость гоняться за ним унизила и еще сильней рассердила Галена. Когда наконец ему удалось заполучить камень, он тут же унес его к себе в комнату, поклявшись впредь никогда больше никому не показывать.

Когда почти вся добыча была спущена и пропита, непрерывные напоминания Галена о том, что в Риано они смогут найти для браслета настоящего покупателя, начали находить отклик в душах у археологов, и Пейтон со товарищи решили назавтра выступить в путь. Путешествие предстояло долгое и утомительное, оно должно было отнять несколько дней, но по мере того как исчезали последние, самые мелкие, монетки, мысль о походе в Риано становилась все более заманчивой. Они выступили в путь, постепенно трезвея на привалах в деревнях, попадавшихся по дороге. Хотя кое-кто из крестьян искоса посматривал на грязную и пользующуюся дурной славой компанию археологов, трактирщики оказывали им достаточно любезный прием, и в конце концов старатели вошли в Риано ровно через месяц после того, как побывали здесь в последний раз.

Едва очутившись в городе, Пейтон развил бешеную активность: ему не терпелось найти для браслета достойного покупателя. Его товарищи с нетерпением дожидались возвращения своего вожака, пропивая меж тем последнее. Галену хотелось немедленно отправиться в замок, но он понимал, что стражи едва ли запомнили его как напарника Дрейна и потому вряд ли пропустят. Он решил, что ему наверняка понадобятся деньги, и в нетерпеливом ожидании сидел в трактире вместе с товарищами.

Пейтон вернулся с такой радостной ухмылкой, что та обо всем докладывала вместо него. Скоро у всех археологов вновь забренчало в карманах, и Гален, пробормотав какие-то отговорки, поспешил удалиться.

— Да что ж тебе так приспичило! — крикнул ему вдогонку Холмс. — Она ведь и подождать может!

— И смотри не попадись и на этот раз муженьку, — рассмеявшись, добавил Милнер. — Как мы услышим твой рассказ, если ты не вернешься?

— Да уж будьте спокойны. — Гален помахал им рукой на прощанье. — Спасение собственной жизни — это мое ремесло.

Кусака, соглашаясь с хозяином, подвыл, его тонкие, но крепкие коготки вцепились в куртку Галена на плече.

Гален для вида отправился в противоположную от замка сторону, потом повернул и пробрался боковыми улочками к главным воротам. Дал монету стражнику, чтобы тот пропустил его, сообщив при этом, что идет на свидание к Бет. Стражник завистливо хохотнул.

— К Бет, говоришь? Аппетитная девка. — Монета уже опустилась ему в карман. — Но у тебя, парень, есть соперник.

«Уже нет», — мрачно подумал Гален, проходя в крепость.

Но он и впрямь первым делом отправился на кухню и попросил позвать Бет. Один из старших поваров ответил ему, что у девушки сейчас полно работы, и предложил зайти попозже. Тогда Гален зашел на конюшню, заново познакомился с парочкой конюхов и помог им в работе, взамен получив разрешение переночевать на сеновале. Знакомая и привычная работа успокоила его и помогла собраться с мыслями.

Гален вернулся на кухню ранним вечером. Он увидел, что Бет по-прежнему хлопочет где-то в глубине среди плит, и уселся, решив подождать. В конце концов кто-то из подруг сообщил Бет о его появлении, но хотя девушка несомненно узнала его, на лице у нее не промелькнуло ничего, кроме удивления и разочарования. Разумеется, она ожидала другого. Управившись наконец с работой, Бет подошла к Галену.

— А где Дрейн? — без каких бы то ни было предисловий спросила она.

Гален понимал, что ему придется поведать ей правду, и решил поэтому без обиняков выложить самое горькое.

— Мне очень жаль, Бет, — тихо сказал он. — Дрейн погиб.

— Нет! — Ее лицо, раскрасневшееся от кухонного жара, в один миг побелело. Было видно, что она не верит Галену или не хочет ему поверить. — Ты лжешь! — Она закричала на него, но сам крик походил на мольбу. — Ты говоришь это только затем, чтобы выманить у меня его деньги.

Гален покачал головой, чувствуя себя одновременно и беспощадным, и беспомощным.

— Нет, его деньги можешь оставить себе, — на ходу сымпровизировал он. — Дрейну наверняка хотелось бы, чтобы так оно и было.

— Но он обещал мне вернуться! — И она разрыдалась.

Столь бурное проявление горя привлекло внимание всего кухонного люда — и Галену стало из-за этого еще тревожней.

— Мне очень жаль, — не зная, что сказать еще, вновь пробормотал он.

— Ты убил его! — внезапно вскричала Бет, глядя на Галена безумными глазами.

Она отступила на шаг от Галена и подняла руку, словно готовясь отразить неизбежный удар.

— Нет, Бет. Нет! Да и с чего бы я стал это делать? Он был мне другом. — Он ждал от нее новой вспышки горя, но возможность подобных обвинений даже не приходила ему в голову. — Его убила соль. Я пытался спасти его, но мне не удалось. Никто из нас не мог ничем помочь ему.

— Соль? — тихо переспросила она; и как будто пепельно-серая маска скрыла ее черты.

— Да.

И только тут Бет заплакала, окончательно поверив ему. Зрелище ее слез тронуло Галена, и он невольно шагнул к ней. Девушка не воспротивилась, когда он обнял ее за плечи и не отпускал до тех пор, пока она не проплакалась. Кое-кто из свидетелей этой сцены, готовившийся было прийти к Бет на помощь, при виде этого объятия успокоился и даже заулыбался. Гален стоял, обнимая Бет, и сам не знал, что говорить и как вести себя дальше. Насколько он успел узнать Дрейна, можно было предположить, что юноша использовал Бет всего лишь в качестве полезного знакомства в замке. И вполне мог порвать с нею, едва надобность в таком знакомстве отпала бы. С другой стороны, он, возможно, и впрямь был к ней искренне привязан. Выяснить это было невозможно, и Гален не понимал, зачем ему делиться с Бет мрачными сомнениями. Крепко обнимая ее, он невольно вспомнил о том, как обнимал другую, но это, казалось, происходило в какой-то другой жизни.

— Я любила его, — сквозь слезы прошептала она.

— Он тоже любил тебя, — веско ответил Гален. — Он сам говорил мне об этом.

На какое-то время Бет, казалось, расстроилась еще сильнее, но потом мало-помалу пришла в себя, вырвалась из рук Галена и подняла на него покрасневшие от слез глаза. На смену недавней подозрительности пришли доверие и печаль — и Галену стало не по себе под грустным взором девушки. Ведь он тоже собирался получить от нее помощь, то есть всего-навсего использовать ее, и важность этой задачи заставила его преодолеть отвращение к себе.

— Мне нужна твоя помощь, — неохотно начал он.

Она молча глядела на него.

— Дрейн должен был доставить одно письмо, — продолжил он. — Оно сейчас у меня. Насколько я понимаю, оно адресовано Гильгамеру, но я не знаю, как мне добиться встречи с ним. Не могла бы ты посодействовать? — Он подождал, но девушка ничего не сказала, так что он даже усомнился в том, дошли ли до нее слова. — Если за доставку письма положено какое-нибудь вознаграждение, — добавил он, — можешь взять его себе. Так будет по справедливости.

Бет покачала головой, но так ничего и не сказала.

— Так ты поможешь мне? — вновь подступился он.

— Да. Если сумею. — Она произнесла это очень тихо, чуть ли не шепотом. — Ты остановился в замке?

— На конюшне, — ответил Гален.

Кивнув, она прошла мимо него через всю кухню в одну из примыкающих кладовых. Гален, даже не попробовав последовать за нею, молча проводил ее взглядом. Через пару минут кто-то предложил ему поесть, и он с благодарностью согласился. Изложил кухонной челяди сокращенную версию обстоятельств гибели Дрейна, а потом вернулся на конюшню, лег и попытался уснуть.

На следующий день Гален во все глаза высматривал Дэвина, Гильгамера или Бет, но никто из них ему так и не попался, так что большую часть дня он провел то помогая на конюшне, то в нервном безделье. Зато ему удалось выяснить, что проникнуть во внутреннюю цитадель без посторонней помощи невозможно.

Помощь пришла к нему на вторую ночь. Юношу разбудил шорох соломы — он тут же насторожился и стиснул кинжал, мысленно представив себе всевозможные опасности. Но тут к нему обратились и он сразу же успокоился.

— Ты здесь, Грант? — тихо окликнула его Бет.

— Я наверху.

Девушка, осторожно передвигаясь во тьме, поднялась к нему, присела рядом на солому.

— У меня пропуск, подписанный Гильгамером, — сообщила она.

Когда Бет передавала ему записку, их руки встретились.

— Спасибо, — поблагодарил он.

В разговоре возникла пауза, потом рука Бет легла на пояс Галена.

— Можно я побуду с тобой? — прошептала она.

И они утешили друг друга — а как, это осталось для всего мира тайной. Предаваясь любви, оба чувствовали своего рода раскаяние и благодарили тьму за то, что им не видно друг друга.

Бет ушла еще до рассвета.

На следующий день, с утра пораньше, Гален приступил к последнему этапу задуманной операции. Оба письма он положил за пазуху, а кинжал вместе с остальными пожитками оставил под соломой. Пропуска, выданного Гильгамером, и впрямь хватило, чтобы его пропустили во внутренний двор, но вместо того чтобы направиться в кабинет третьего постельничего, Гален пошел прямо к Дэвину, понадеявшись на то, что быстро найдет нужную дверь. Выглядело все даже проще, чем он рассчитывал. И лишь постучавшись и войдя, он понял, что допустил ошибку. Человек, сидевший за письменным столом, ничем не походил на прежнего хозяина.

— Ох! — Гален торопливо засоображал. — Прошу прощения. Я думал, что это кабинет Дэвина.

— Так оно и есть. Только он отсутствует.

— А когда он вернется?

— Дня через три, может, через четыре. — Незнакомец оглядел Дэвина сузившимися глазами. — А что тебе от него нужно?

Душа Галена ушла в пятки. Дэвин уехал куда-то за тридевять земель.

— Да так, одно дело с огнем для моего хозяина, — пробормотал он, понадеявшись, что и этот незнакомец может оказаться заговорщиком.

— Что ты несешь! — раздраженно воскликнул обитатель кабинета. — Я замещаю Дэвина по всему кругу вопросов. Какой еще, к черту, огонь?

— Прошу прощения. Это их личное дело, — выдохнул Гален.

Закрыв за собой дверь, он помчался прочь. Мысленно он клял себя за бездарность и неуклюжесть и надеялся только на то, что подобной выходкой не навлек неприятности на самого Дэвина. Дважды свернув за угол в коридорах, он остановился и задумался. «Теперь у меня два письма — и я не понимаю, что делать с каждым из них». На письме, доставшемся ему от Дрейна, не было имени адресата — лишь маленькая буковка «х» в уголке. Гален надеялся на то, что Дэвин проинструктирует его, как именно следует распорядиться этим письмом. А теперь он ломал себе голову над тем, вскрывать письмо или нет, разыскивать возможного получателя или не стоит? Судя по всему, ему необходимо было затаиться еще на несколько дней, каждый из которых сулил все большую вероятность разоблачения.

В конце концов он решил пойти к Гильгамеру и предложить ему те же услуги, что и в прошлый раз. По меньшей мере, таким образом ему удастся обеспечить себе алиби и получить законное право на дальнейшее пребывание в берлоге барона Ярласа.

Третий постельничий явно обрадовался Галену и сразу же уступил ему собственное место за письменным столом, предложив приняться за работу немедленно. Гильгамер не стал расспрашивать его о Дрейне, а узнав о смерти юноши, отнесся к этому равнодушно.

— Все равно ты работаешь лучше, чем он, — невозмутимо заметил чиновник. — Тебе придется теперь писать быстрее, только и всего.

Так что Гален принялся за новую порцию писанины, размышляя над тем, что если Гильгамер и ожидал письма, которое должен был доставить Дрейн, то сумел отлично скрыть это. Он попытался, не называя имени Дэвина, кое-что разузнать о нем, но третий постельничий не пожелал разговаривать.

Покидая вечером кабинет Гильгамера, Гален был так расстроен, что решился предпринять еще одну, может быть, самую последнюю попытку. Поднявшись с места, он произнес:

— Луна уже высоко, так что пойду-ка я посплю. Гильгамер, что-то в это время читавший, пропустил ключевые слова мимо ушей.

— Как хочешь, — пробормотал он, бросив Галену через всю комнату монету. — Завтра утром в тот же час.

Уходя, Гален пожал плечами. «Попытка не пытка», — подумал он.

Еще три дня прошли столь же скучно и утомительно. Днем Гален исполнял секретарские обязанности в кабинете Гильгамера, а ночью спал на конюшне. Бет больше не приходила к нему, что и огорчало его, и в то же время радовало.

Хотя он при первой же удобной возможности предпринимал самостоятельные поиски, никаких новостей от Дэвина по-прежнему не было. А не получив от писца никаких инструкций, Гален не решался на более смелые действия. И вот однажды вечером, покидая внутреннюю цитадель, Гален мельком заметил знакомую фигуру. Дэвин чуть ли не мчался по извилистым коридорам, и самому Галену пришлось побежать, чтобы не упустить его из виду. Тайный агент шмыгнул в одну из дверей, даже не оглянувшись, однако оставил ее открытой. Гален ворвался туда же следом, даже не раздумывая, слишком уж велика была его радость по поводу завершившегося ожидания. Но, влетев в комнату, тут же замер на месте. Писец уже рылся в ящиках письменного стола. Услышав шаги Галена, он потянулся за кинжалом.

Дэвин был явно напуган и успокоился, только посмотрев на своего преследователя и узнав его.

— Боги! Что это тебя сюда принесло?

— Дело, — ответил Гален, радуясь возможности щегольнуть паролем.

Он полез уже было за пазуху, чтобы извлечь письма, но замер, увидев, что писец демонстративно отвернулся от него.

— Мне нужно попить воды, — нарочито громко произнес Дэвин.

На мгновение Гален обмер. Он тут же вспомнил слова Пайка: «Вода означает опасность — или для него, или для тебя, или для вас обоих. Услышав это слово, быстро уходи». Сердце у него бешено забилось, он повернулся, собираясь уйти, когда его остановил шепот Дэвина:

— На конюшне? — Он смотрел на Галена, тот молча кивнул. — Где же вода? — добавил Дэвин, вновь отворачиваясь от юноши и отсылая его жестом руки.

Гален стремительным шагом отправился восвояси, с трудом удерживаясь от того, чтобы не пуститься бегом. Он облегченно вздохнул, только когда без явных затруднений миновал пост на выходе из внутреннего двора, и даже замедлил шаг, хотя сердце его по-прежнему колотилось сильнее обычного.

«Ну а что мне теперь делать? — думал он. — Неужели сидеть и ждать?»

 

Глава 47

Этой ночью Гален сидел у себя на конюшне затаив дыхание. О том, чтобы заснуть, разумеется, не могло быть и речи. Он вздрагивал всякий раз, когда внизу шевелились или хрипели лошади. Вытягивая шею, он всматривался вниз, не упуская из внимания и приставную лестницу. Через несколько часов мучительное ожидание закончилось: на конюшню прокрался человек в темном, пряча под плащом тусклую лампу.

Узнать кого-либо на таком расстоянии было невозможно, но что-то в его быстрых и деликатных движениях подсказало Галену, что перед ним Дэвин. Тем не менее он затаился во тьме и вытащил из ножен кинжал. Не осмеливаясь и дышать, он сидел во мраке, обуреваемый надеждой на то, что наконец получит ответы на хотя бы некоторые свои вопросы.

Тем временем мужчина прошел через конюшню и по приставной лестнице взобрался наверх, к Галену. Его туфли на мягкой подошве позволяли ему подниматься совершенно бесшумно. В отблесках лампы Гален наконец-то увидел его лицо и облегченно вздохнул.

— Сюда, — шепнул он озирающемуся из стороны в сторону Дэвину.

Именно этот миг и счел самым удобным для собственного вмешательства Кусака: яростно зашипев, он набросился на чужака. Дэвин, уворачиваясь от рассвирепевшего зверька, едва не упал. Удивившись и испугавшись, он невольно выругался сквозь зубы.

— Не бойтесь, — улыбнулся Гален. — Это всего лишь мой бик!

В ожидании он начисто забыл о Кусаке, который, пока суд да дело, мирно спал на соломе. Но только когда Гален подошел и забрал зверька, Дэвин восстановил самообладание.

— Боги, — выдохнул он. — Только такой встряски мне и не хватало.

— Прошу прощения, — пробормотал Гален. — Я не подумал об этом.

Он попытался успокоить бика, но, поскольку тот не унимался, просто-напросто зашвырнул его на солому. И весь последовавший разговор с Дэвином перемежался и сопровождался скрипом, шорохом и редкими подвываниями — это Кусака не спеша возвращался к хозяину.

Дэвин подобрался к Галену и еще раз огляделся по сторонам, словно для того, чтобы убедиться, что они и вправду одни и никаких неожиданных нападений больше не предвидится. Поставил лампу на полку и чуть прибавил яркости, прежде чем повернуться к гонцу. В его глазах можно было прочесть неуверенность и страх, и из-за этого кошки заскребли и на душе у самого Галена. Он вспомнил слова Пайка: «Не дай его неказистой внешности обмануть себя — это один из самых смелых и самых умных людей, кого я знаю». Гален прислушивался к мнению Пайка, и если описанный им в таких словах человек чего-то боится, значит, для этого имеются более чем серьезные основания.

— У нас мало времени, — тихо сказал Дэвин. — Зачем вам понадобилось искать меня?

— Это от Пайка, — отозвался Гален, подав ему первое письмо.

Дэвин вскрыл его и быстро пробежал глазами. Когда он вновь поднял голову, вид у него был еще более озабоченный, чем до того.

— Когда он передал вам это письмо? — спросил он, возвращая послание Галену.

Юноша быстро произвел мысленный подсчет.

— Меньше месяца назад. Дней двадцать, может, двадцать три.

Дэвин кивнул, оставаясь невозмутимым.

— Ладно, — буркнул он. — А когда опять на север?

— Не знаю. Мы совсем недавно сюда пришли.

— Надо бы побыстрее.

Дэвин полез за пазуху, чтобы вынуть собственный доклад.

— Произошло и еще кое-что, — вставил Гален. Он рассказал о письме, которое было у Дрейна, и о том, как оно попало к нему в руки, а потом подал Дэвину саму бумагу.

Дэвин увидел, что печать не сломана, и не смог сдержать удивления.

— Боги, — вновь выдохнул он. — И вы не вскрыли его?

Гален покачал головой.

— Молодец!

Дэвин достал из кармана перочинный нож и несколько мгновений подержал его над лампой. Затем осторожно подсунул лезвие под восковую печать и отжал ее. Осторожно раскрыв письмо, он дважды подряд прочитал его. При этом Дэвин то и дело кивал, словно соглашаясь с самим собой. Изумленный Гален молча наблюдал за его действиями. Закончив чтение, Дэвин вновь подержал нож над открытым пламенем, сложил письмо и ловко, как ни в чем не бывало, запечатал его. Это походило на манипуляции фокусника. Галену хотелось заговорить, но выражение лица Дэвина удержало его от этого. На лбу у тайного агента выступил пот, глаза глядели совершенно затравленно.

— Вы хорошо поработали, — тем не менее вполне спокойно сказал он. — Но я здесь в опасности. И вам не следует больше искать меня. И даже упоминать мое имя не нужно. Вы поняли?

— Понял.

— Возьмите вот это. — Он вручил Галену заранее заготовленное послание. — Хватило времени зашифровать только первую часть, так что будьте с письмом особенно осторожны. События здесь развиваются, на мой взгляд, чересчур стремительно. Ваше вмешательство неожиданно обернулось большой удачей. Проследите за тем, чтобы никто не увидел моего письма. Уничтожьте его, если возникнет такая необходимость, и не читайте сами, пока не покинете этот город.

Гален кивнул.

— Доставьте его Тарранту как можно скорее. На карту поставлены сами жизнь и смерть. И нечто куда большее.

— Будет сделано, — уверенно пообещал Гален. — Как можно скорее.

— Хорошо. — Дэвин вяло улыбнулся. — А теперь мне пора.

— А как быть с другим письмом? — быстро спросил Гален. — И кто такой «х»?

— Там нет ничего, что оказалось бы для меня новостью. Только подтверждение того, что у меня уже написано. — Он побарабанил пальцем по собственному письму. — А я-то надеялся, что, может быть, ошибаюсь…

— Ну и что мне с ним делать?

— Уничтожить. Или оставить у Гильгамера, чтобы он передал его Хакону.

— Хакону?..

— Это постельничий барона Ярласа. Если вам дорога собственная жизнь, то держитесь от него подальше.

— Но почему?

— Да уж поверьте мне на слово! — неожиданно рявкнул тайный агент и вскочил с места.

— Подождите, — окликнул Гален. — Прошу вас. У меня есть еще кое-что. — Порывшись в своих вещах, он нашел антикварный камень и показал его нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу Дэвину. — Это вам что-нибудь говорит?

Дэвин посмотрел на письмена.

— Абсолютно ничего. Хотя у Ярласа вроде бы есть что-то похожее. А где вы это взяли?

— Из-под соли.

Дэвин покачал головой, пожал плечами:

— У меня есть дела поважней.

Он пригасил лампу, повернулся и, не произнеся больше ни слова, полез вниз по лестнице.

Гален тихо посидел какое-то время, размышляя над тем, в какой мере эта короткая встреча помогла ему понять смысл происходящего. Его первой идеей было сжечь два только что предъявленных тайному агенту письма и нынешней же ночью уйти из замка, имея на руках крайне важное — и предельно опасное — донесение Дэвина. И все же, поразмыслив, он решил еще некоторое время подождать. Покинуть замок глубокой ночью было бы куда подозрительней, чем спокойно выйти при свете дня, а ведь через пару часов уже должно было взойти солнце.

От этого решения было уже куда легче перейти к следующему. Наверняка он навлечет на себя куда меньшие подозрения, если задержится в замке еще на день и вновь поработает у Гильгамера. И тогда вечером он сможет преспокойно выйти из замка — и все подумают, будто он отправляется в трактир. У Галена хватило смекалки сообразить, что одной из причин принятого им решения задержаться в замке стало известие о том, что здесь имеются и другие древние камни с письменами. Его мысли постоянно возвращались к этому, как он ни заставлял себя мыслить сугубо рационально. Ему необходимо было увидеть этот камень или эти камни! И если ему это удастся, у него появится еще одна причина уйти на север как можно скорее. Чем больше он думал над этим, тем сильнее привлекал его этот план. Письма он запрячет так, что никто и никогда их не найдет. И если он подойдет к делу со всей осторожностью, то никакой опасности для него и не возникнет. В конце концов, археологи наверняка задержатся в городе еще на пару дней, так что он вполне может употребить это время для решения двойной задачи: и оказанное ему доверие оправдает, и кое-что полезное дополнительно узнает. «Похоже, пора чуток опередить батьку в пекле», — подумал он, мысленно перефразировав слова Пайка. И после этого улегся спать. Проспал до рассвета, пока его не разбудил доносящийся снизу стук копыт. Так или иначе, утро развеяло часть страхов, которые внушил ему Дэвин.

Гильгамер что-то удовлетворенно буркнул по поводу раннего прихода своего переписчика и тут же выложил перед ним на столе целую гору бумаг, после чего, объявив о том, что у него важные дела, удалился. Гален испытал сильнейшее искушение обыскать комнату — особенно книжные полки, — но вовремя передумал и усилием воли заставил себя приняться за работу. Он понадеялся на то, что позже сумеет под каким-нибудь предлогом отлучиться и как следует осмотреть все во внутреннем дворе. К полудню он уже переписал и разобрал по стопкам все, что было нужно, но Гильгамер так и не появился. Он взял чистый лист бумаги и принялся, дурачась, черкать всякие каракули. И вдруг обнаружил, что переписывает загадочные письмена с камня, найденного в башне. И вновь уставился на них, пытаясь хоть что-нибудь понять.

О

Л

Д

У

Н

К

З

А

О

И

Д

Р

Н

Р

О

Я

С

Т

Я

Д

Четвертый столбец по вертикали складывался в единственное осмысленное слово. Но такое слово едва ли могло бы содержаться в письменах — и поэтому он отбросил его. Кроме того, чтение по вертикали превращало последний ряд в откровенную бессмыслицу. А вот первая строчка по горизонтали весьма заинтересовала его. Если поднять в начало первого ряда первую букву из второго и закончить на последней, то возникало слово «колдун», которое, на слух Галена, звучало куда более многообещающе, чем слово, получившееся по вертикали. Так или иначе, применяя тот же метод к другим строчкам, он все равно ничего не добился. «Да и что там, — подумал он, — возможно, внешний вид письмен не имеет никакого значения. Может быть, код заключается в том, что одни буквы проставлены вместо совершенно иных…

Эти размышления были прерваны возвращением Гильгамера. Гален попытался было спрятать свои рисунки, но третий постельничий оказался проворнее.

— Это что такое? — негодующе взмахнув рукой, воскликнул он. — Тратишь попусту рабочее время, а?

— Но я уже справился с работой, — запротестовал Гален.

— И решил немного потрудиться на себя самого, — заметил Гильгамер, так и не убрав выставленную вперед руку.

Гален, примиряясь с неизбежным, подал ему листок со своими каракулями. Его наниматель поглядел на выстроенные в столбик буквы, повертел листок так и сяк, затем, будучи явно озадачен, недоуменно покачал головой.

— Ради всего святого, что должна означать вся эта тарабарщина? — спросил он.

— Эти буквы вырезаны на камне, который я извлек из-под соли, — прямо ответил Гален, решив, что некоторая осторожность в его рассказе не окажется излишней. — А один из археологов говорил, что у барона Ярласа есть похожий камень. — Гильгамер ничего не ответил, поэтому Гален решил поднажать. — И я понадеялся на то, что ему, возможно, захочется купить и мой тоже.

— Купить! — Гильгамер рассмеялся. — Если барон Ярлас положит глаз на какую-нибудь вещь, то ее владелец, если он, конечно, достаточно мудр, поспешит расстаться с ней добровольно. А уж если ему захочется вознаградить тебя, то первым делом следует поблагодарить его за великую милость.

— Понятно. — Гален смущенно потупился.

— Так или иначе, все это кажется мне сущей чепухой, — продолжил третий постельничий. — И ума не приложу, с чего бы ему могло такое понадобиться.

— А тот камень, что у него здесь, вы видели? — спросил Гален.

— Нет. — Гильгамер бросил листок на стол. Он явно потерял интерес к каракулям подчиненного. — Этим занимается Хакон.

— Постельничий?

— Первый постельничий, — с непонятной интонацией уточнил Гильгамер. — И тому, кто слишком заинтересуется им, не поздоровится.

«Ты уже не первый, кто говорит мне об этом», — подумал Гален, чувствуя, что, вопреки всем доводам здравого смысла, его все сильнее и сильнее тянет к этой таинственной особе. Казалось, в замке все тропы ведут Хакону. Но Гильгамер не пожелал распространяться на эту тему. Более того, он отправил своего писца восвояси.

— А после обеда мне прийти? — взволнованно поинтересовался Гален; ему вовсе не хотелось так быстро лишиться доступа к таким важным для себя вещам.

— Разумеется, — ответил Гильгамер. — К тому времени для тебя появится много работы.

Во время обеденного перерыва Гален зашел на конюшню, забрал из потайного места письма, собрал нехитрые пожитки и прихватил почему-то разволновавшегося Кусаку. Сегодня после обеда он в последний раз отправится в замок и попытается сделать и выяснить все, что сможет, но после этого ему придется исчезнуть. И было только разумно заранее прихватить с собой все свои вещи — а главное, последнее письмо Дэвина, чтобы оно, по крайней мере, не попало в чужие руки.

Его сердце чуть из груди не выпрыгнуло, когда он проходил через главные ворота, но стражники пропустили его, не удостоив и взглядом. Он быстрым шагом направился в тот захудалый трактир на боковой улочке, в котором уже останавливался месяц назад, и снял там комнату. Распорядившись о том, чтобы не забывали кормить Кусаку, он поспешил обратно в замок. Правда, какое-то время в комнате на постоялом дворе он потратил на то, чтобы спрятать письмо Дэвина понадежнее, и теперь оно преспокойно лежало под половицей под кроватью. В последний момент Гален завернул в тряпицу вместе с ним почти все свои деньги, которые у него еще оставались. Остальные пожитки, включая камень и книгу, он оставил прямо на столе в номере, письмо, которое он доставил и показал Дэвину, уже давным-давно было сожжено, зато другое, адресованное Хакону, он положил себе за пазуху.

— Ты опоздал.

Таковы были единственные слова, которыми Галена встретил Гильгамер. На стол уже были выложены целые вороха бумаг и несколько толстых папок. Гален в унынии посмотрел на них.

— А не лучше ли мне сначала разнести по адресатам то, что уже сделано утром? — без особенной надежды в голосе спросил он.

Гильгамер молча посмотрел на него, и Гален волей-неволей принялся за работу.

Прилагая особое рвение, юноша управился с заданием за два часа с небольшим. Гильгамер скептически воспринял подобные темпы, но не нашел в его трудах никаких изъянов. Не желая утруждать себя заготовлением новой порции бумаг, третий постельничий предпочел использовать парня в качестве посыльного. Галену были вручены несколько стопок документов, каждая из которых была стянута бечевкой и снабжена именем адресата, затем ему на словах объяснили, кого и где искать.

— Полагаешь, ты все запомнил? — осведомился третий постельничий.

Гален кивнул, Гильгамер кинул ему монетку и наказал явиться к нему завтра с утра. Отыскивая первого адресата, Гален мысленно молил не столкнуться ненароком ни с Дэвином, ни с тем чиновником, в кабинет которого он недавно ввалился. Но все сошло вполне гладко, да и дальше дело пошло без сучка без задоринки, а документы, которые надлежало доставить первому постельничему, Гален приберег на самый конец. Он твердо вознамерился испытать свой шанс.

В конце концов у него в руках осталась лишь одна стопка бумаг, адресованная человеку по имени Ярсон, который был одним из помощников Хакона. Передав Ярсону бумаги, он извлек из-за пазухи запечатанное письмо и со всей смелостью, на которую оказался способен, попросил разрешения вручить его лично. Ярсон, жирный писец с мучнистого цвета лицом, посмотрел сперва на печать, а потом на самого Галена с плохо скрытым недоверием. Тем не менее он приказал Галену пройти в соседнюю комнату и подождать.

Эта комната оказалась совсем маленькой. И в ней совсем не было мебели, лишь несколько ковров на стенах. Окон здесь тоже не было, только еще три двери помимо той, через которую вошел сюда Гален. Одна из этих дверей была распахнута, и Гален не удержался от искушения заглянуть в нее. Комната за дверью была большой и просторной. Строго говоря, это был зал, заполненный великолепным собранием произведений искусства. Статуи, картины, гобелены, богато инкрустированные щиты. Стены украшали дорогие мечи и прочее инкрустированное каменьями оружие, тогда как предметы помельче были разложены по столам или размещены на стендах. Это была подлинная сокровищница, но внимание Галена целиком поглотил один-единственный экспонат. Круглую плиту белоснежного мрамора он заметил, едва бросив взгляд в зал, и, поколебавшись лишь мгновение, шагнул в дверь. Быстро оглядевшись по сторонам, Гален направился прямо к камню.

Буквы были расположены в тех же сочетаниях, что и на камнях, которые он уже видел: пять строк по нескольку букв, в середке меньше, чем по краям. И этот набор букв представлялся совершенно бессмысленным, но Гален всмотрелся в глубоко высеченные строчки, сразу же решив заучить их наизусть.

Е

Н

М

А

Г

С

Т

А

П

А

Я

П

Т

Ж

У

Р

Т

У

Ь

Т

Загадка по-прежнему не разгадывалась.

«Ну и что теперь?» — подумал он.

Внезапно задрожав от страха, он понял, что кто-то смотрит на него сзади. Он медленно повернулся и встретился взглядом с гипнотизирующими глазами похожего на живой скелет монаха.

— Меня зовут Хакон, — сообщило привидение. — Ты мне что-то принес?

 

Глава 48

Гален, не произнеся ни слова, передал письмо, пальцы его при этом слегка дрожали. Думал он сейчас единственно о глупости собственного поведения и о советах, которыми столь безрассудно пренебрег. Столкнувшись лицом к лицу с таким невероятным противником, он понял, насколько глупа и непростительна была его недавняя смелость. От Хакона исходила холодная ядовитая сила, и Гален с опозданием понял, что впутался в по-настоящему скверную историю. Мысленно он поклялся себе, что, если ему удастся выйти из нынешней переделки живым, впредь он никогда не станет искушать судьбу настолько идиотским образом. «Никаких подвигов!» Сегодня же вечером он покинет Риано — если, конечно, ему предоставят хотя бы малейший шанс.

Хакон осмотрел письмо, тщательно проверил печать, но не распечатал.

— Как к тебе это попало?

Его хриплый голос показался Галену шипением большой змеи. Бледные глаза тоже напоминали змеиные.

Гален, запинаясь, порой замолкая и то и дело отводя глаза в сторону, чтобы не встречаться слишком надолго с гипнотизирующим взглядом монаха, начал рассказ. Поведал о гибели Дрейна и о том, как его несчастный приятель успел проболтаться другу о письме, которое должен был передать. На собственный слух Галена, его слова прозвучали явной ложью, однако Хакон оставался совершенно невозмутимым.

— Дрейн оказался глупцом, — разочарованно отметил Хакон, когда Галену все же удалось довести свой рассказ до конца. — С другой стороны, ты выжал из несчастья, случившегося с твоим товарищем, все, что возможно. И за это тебя следует вознаградить.

Костлявая рука исчезла в складках сутаны, Гален услышал звон монет.

— Нет… — внезапно выпалил он.

Лицо Хакона озарила таинственная усмешка.

— Но ведь ты наверняка рассчитывал…

— Я сделал это в память о друге, — быстро ответил Гален, уже несколько освоившийся с жутковатым собеседником. — И я не хотел…

— Похвальные, вне всякого сомнения, чувства, — все с тою же ухмылкой скорее не на лице, а на черепе прохрипел Хакон. — Но, пожалуйста, возьми это за труды.

Он протянул руку, и когда Гален сделал то же самое, в ладонь ему опустился маленький камень-камея голубого цвета. В предзакатном свете из высоких окон зала камень заблестел и отбросил холодное свечение на кожу Галена. В самом прикосновении камня к руке чувствовалось что-то тревожащее.

— Благодарю вас, мой господин, — пробормотал он.

— По-настоящему драгоценным его назвать нельзя, — хмыкнул Хакон. — Но девку-другую он тебе охмурить поможет.

«Да откуда тебе знать о таких делах?» — мысленно удивился Гален, но тут же заставил себя не думать о таком несущественном вздоре. Ум ему сейчас необходимо было использовать по-другому.

— А как ты сюда попал? — внезапно спросил Хакон, вновь заставив Галена предельно насторожиться.

— Дверь… была открыта… — запинаясь, начал он. — И я увидел все эти чудесные… вещи… — Не удержавшись, он бросил взгляд на мрамор с высеченными на нем письменами, но тут же отвернулся и мысленно выругал себя за неосторожность. — Прошу прощения. Я… не хотел быть таким бесцеремонным.

— Любопытство — свойство вполне понятное, — невозмутимо произнес первый постельничий. — Но надеюсь, тебе не пришло в голову что-нибудь отсюда украсть. Мой господин не склонен проявлять милосердие к тем, кто покушается на его имущество.

Гален горячо запротестовал, уверяя, что он и в мыслях такого не держал. В эти минуту ему хотелось лишь одного — убраться из сокровищницы подальше, убежать от его грозного стража. Хакон безучастно выслушал его объяснения.

— Темнеет, — только и сказал монах после долгой пренеприятной паузы. А когда Гален ничего не ответил на это, добавил: — А что, твой друг сказал тебе слова пароля?

— Э… луна уже высоко, — сокрушенно начал Гален. Он уже и сам не понимал, правильно ведет себя или нет. — Так что пойду-ка я спать…

Хакон кивнул.

— Вот и ступай, — тихо велел он.

Пару мгновений Гален не мог поверить собственным ушам. Неужели смертельная игра в кошки-мышки закончилась? Следует ли ему истолковать слова первого постельничего буквально? Гален никак не рассчитывал, что спасение окажется столь простым.

Страх взял верх над нерешительностью — и вот, учтиво поклонившись, он вышел из комнаты. А затем помчался по лабиринту коридоров, стремясь лишь к одному — оказаться подальше оттуда, где на него нагнали такой страх.

Хакон проводил юношу задумчивым взором, а затем переключил внимание на полученное письмо. Распечатал его, неторопливо прочитал, одобрительно покивал, а затем вновь сложил и по привычке сунул в карман. Бесцветные глаза монаха уставились на круглый медальон белоснежного мрамора, с тем же бесстрастным видом он просмотрел таинственные письмена. Подняв правую руку, Хакон щелкнул пальцами. Вдали — и как бы в ответ ему — ударил колокол. Он поднял мраморный диск, взвесил его на руках и вдруг уставился на него загоревшимися глазами. В зал вошел еще один монах и приблизился к своему господину.

— Рэлиэль, замерь для меня ауру этого диска, — распорядился Хакон.

Вновь пришедший с явной неохотой принял камень, на лице у него читалось откровенное отвращение.

— Как вам известно, мне это никогда не нравилось, — сказал он. — Но сейчас он вроде бы поспокойней, его мощь явно снизилась.

— Он изменился? — резко спросил Хакон.

— Да, если «память» исправна.

Хакон забрал у него камень.

— Но откуда такой интерес? — обращаясь скорее к самому себе, пробормотал Хакон. — И у кого? У простого посыльного? Это очень странно! Сколько всего в этой комнате — а ему подавай именно диск!

Он вытянул руку с диском перед собой, а затем резко убрал ее. На мгновение камень завис в воздухе, задрожал, словно балансируя между двумя противоборствующими силами. И с грохотом упал на каменный пол и разбился на множество осколков. Рэлиэль отпрыгнул подальше, чтобы его не поранили острые обломки, но Хакон даже не шевельнулся.

Надо было прислушаться к твоей интуиции, — хрипло проговорил он. — Обломки уничтожить, да так, чтобы следа не осталось! — Он описал рукой круг по воздуху — и разбросанные по полу обломки зашевелились и, как живые, собрались воедино. — И найти мне этого парня.

Рэлиэль, уже начавший собирать обломки, прервал это занятие и посмотрел на Хакона.

— Какого парня?

— Посыльного. Далеко он уйти не мог, — ответил Хакон. — Да и «маячок» на нем.

Рэлиэль поспешил исполнить приказ господина.

Гален промчался по коридорам самым своим быстрым шагом, отчаянным усилием воли заставляя себя не пуститься бегом. Он чуть было не заблудился, но в конце концов справился и с маршрутом, и с разогнанными паникой мыслями. Он беззвучно молился о том, чтобы его дикая глупость не привела его к гибели, теперь он поражался, с какой стати столь рискованные действия могли показаться ему возможными или хотя бы многообещающими. И поклялся собственной жизнью, что никогда больше не пойдет на такой риск.

«Только бы удалось пройти мимо поста на выходе из внутреннего двора», — мысленно причитал он.

Но и это прошло беспрепятственно — и Гален почувствовал невероятное облегчение. Немного вернув былую самоуверенность, он вошел на кухню. Теперь до окончательного спасения было рукой подать…

И тут его окликнули. Но он так спешил, только о бегстве и думая, что едва не столкнулся с девушкой, преградившей ему дорогу.

— Передал письмо? — спросила Бет.

— Да.

Гален бросил взгляд через плечо. Пока за ним никто не гнался.

— Хочешь поесть?

— Нет. Мне надо идти.

Бет явно разочаровалась, тем не менее ей удалось улыбнуться.

— А это что? — Она указала на вещицу, которую Гален сжимал в кулаке.

Гален поглядел на голубую гемму, о существовании которой успел начисто позабыть.

— Это мне подарили за доставку письма, — торопливо пояснил он. — Это тебе.

Он передал ей камень, и глаза Бет радостно вспыхнули.

— Какой красивый! Это и правда мне?

— Я человек слова.

Гален вновь бросил взгляд через плечо. Бет обняла его и поцеловала, не обращая внимания на то, что он никак не отзывается на ласку.

— Мне надо идти, — отчаянно взмолился он.

— Но почему?

Она прильнула к нему еще плотнее.

— Надо.

Нежно, но решительно Гален отстранил девушку, шмыгнул мимо нее и чуть ли не бегом бросился вон из кухни. Бет проводила его взглядом, удивление и печаль набежали на ее хорошенькое лицо, потом она перевела взгляд на камень у себя на ладони. Тот мерцал, окрашивая и ее пальцы в голубой цвет.

Гален прошел по двору, горько сожалея о том, что у него нет глаз на затылке; ему неудержимо хотелось пуститься бегом, а на спине, между лопатками, отчаянно зудело. Как и всегда, главные ворота оказались закрыты, а у небольшой дверцы в одной из гигантских створок стояли несколько стражников. Гален подошел к ним, сердце у него бешено колотилось, оставалось надеяться только на то, что в уже наступивших сумерках ему удастся скрыть собственную нервозность.

И вдруг у него за спиной раздался какой-то шум. Стражники тут же уставились туда, и юноше пришлось, пересилив себя, поступить точно так же. Любое другое поведение выглядело бы подозрительным. Из цитадели вышли несколько воинов, двое из них волочили по мостовой безжизненную человеческую фигуру. Когда они подошли к воротам, Гален обмер, однако никто из воинов не обратил на него внимания, даже столкнувшись нос к носу. Отвращение солдат к делу, которым они вынуждены были заниматься, подчеркивалось тем, как они тащили тело, держа его за щиколотки, тогда как голова жертвы с хрустом билась по булыжникам двора, а руки волоклись следом. Дэвин, разумеется, был уже мертв, но пятна крови по всему его телу и гримаса, навсегда застывшая на лице, говорили о том, что смерть его не была ни быстрой, ни безболезненной. Проводив его глазами, юноша почувствовал, что его подташнивает. И отчаяние вспыхнуло у него в груди с новой силой.

— На плаху, — сообщил один из только что подошедших воинов.

— Ну, этот уже оттрепыхался, — заметил стражник.

— Все равно. Привяжем и пусть гниет у всех на виду, — равнодушно обронил воин.

Под любопытными взорами стражников вся группа прошла сквозь малые ворота. Гален простоял несколько мгновений, обливаясь холодным потом и судорожно сглатывая слюну. В конце концов он кое-как собрался с духом и подошел к выходу. Ему даже удалось поздороваться со знакомым стражником более или менее спокойным голосом. Ухмыльнувшись, стражники пропустили его, и как раз в этот миг из глубины двора донеслось:

— Запереть ворота!

Со стороны кухни к ним бегом приближались еще несколько воинов.

Гален рванулся к порогу, где начиналось царство свободы, но тут ему на плечо опустилась тяжелая рука.

— Не спеши так, сынок. Кое-кому хочется потолковать с тобой.

В подвале царила кромешная тьма. В этом мраке воображение разыгрывалось еще сильнее, порождая все новые и новые ужасы. Сырой камень стен и скользкая грязь на полу делали любые попытки хоть как-то устроиться совершенно бессмысленными. Гален и сам не знал, сколько времени он уже торчит в этой Богом забытой дыре. Время потеряло какое бы то ни было значение. Дневной свет сюда не просачивался, да и тишину ничто не нарушало.

Время от времени остававшаяся для юноши невидимой лампа высвечивала контуры массивной двери, преграждавшей единственный выход из паскудной темницы. Затем дверь чуть-чуть приоткрывали и в образовавшуюся щель просовывали миски с водой и похлебкой. Гален с нетерпением дожидался этих минут, представлявшихся ему единственным доказательством того, что он все еще жив, да к тому же и не ослеп. Какое-то время он кричал, орал, взывал к невидимым мучителям и пытался урезонить их, но ответа так и не дождался, и юноша в конце концов смирился с этим и почти машинально поглощал пищу, не обращая внимания даже на то, что ест.

В первые часы (или дни?) заключения Галена допросили двое пришедших к нему людей. Они наорали на него, избили, самым тщательным образом обыскали одежду и все укромные уголки его тела. Их сопровождал и третий, время от времени задававший одни и те же вопросы тонким, но хриплым голосом, сам звук которого повергал юношу в трепет. Гален свел сознательную ложь к необходимому минимуму, честно рассказав мучителям о письме, о гибели Дрейна, о знакомстве с Гильгамером и о работе, выполненной по его поручению, о Бет и о буквах, высеченных на белоснежном мраморе. Он постоянно утверждал, что знать не знает никакого Дэвина, и невольно радовался тому, что, выполнив последний наказ тайного агента, так и не прочел полученное от него письмо. Пребывая в страхе и растерянности, Гален несколько раз был на волосок от того, чтобы его приперли к стенке, однако ему всегда удавалось вывернуться и настоять на правдивости своих россказней. Да и безумие его пока не охватывало.

Допрос провели дважды, после чего мучители, казалось, начисто позабыли о Галене. Его предоставили самому себе, наедине с болью и страхом, наедине с раскаянием в собственной непростительной глупости. Во внешнем мире проходили день за днем, а в узилище Галена время остановилось. Иногда он думал о том, скоро ли его мучители забудут о нем окончательно и перестанут его кормить, обрекая тем самым на голодную смерть. Порой такая перспектива представлялась ему чуть ли не заманчивой.

Единственным спасением был сон, но и тот приходил к нему лишь в результате полного изнеможения. А иногда сновидения бывали еще более чудовищными, чем явь. Ему снились разлагающиеся мертвецы, снилось залитое кровью и искаженное страшной гримасой лицо Дэвина. «Я здесь в опасности», — твердил ему во сне тайный агент. И юноше так сдавливали руки, что Гален кричал от боли. Затем только что невыносимые пожатия становились вялыми и холодными, и воспоминанием о них оставались только тоска и отчаяние. Он видел перед собой буквы с мраморной плиты, слившиеся воедино и окончательно утратившие смысл, которого он так и не сумел распознать, — и все же он понимал, что не имеет права забыть их. Но каждый раз, когда он пытался запечатлеть их в сознании, образ начинал меняться, а потом исчезал вовсе, и Галену чудился голос, взывающий к нему: «Речь идет о самой жизни и смерти и даже о чем-то большем». И другой голос — чуть более спокойный, но столь же настойчивый, внушал ему: «В следующий раз запомни буквы…» Он видел и другие ряды букв — пять строчек по нескольку символов, но это были не те сочетания, которые он успел увидеть наяву.

Но самым необъяснимым было то, что наряду с другими видениями перед ним представала Ребекка. Ее глаза лихорадочно блестели, и она задавала — и постоянно повторяла — одни и те же вопросы. Но слов он не слышал, а перспектива еще одного допроса страшила его. А иногда ему чудилось, будто Ребекка каким-то загадочным способом управляет его снами, заставляет его видеть образы, которых он предпочел бы не видеть, и ему было совершенно непонятно, чего она, собственно говоря, добивается.

Гонцу Хакона понадобилось четыре дня, чтобы добраться до полуострова. Поездка выдалась трудной, скачка — утомительной, но никого из братьев трудности не страшили. Ведь их час был уже так близок!

Всадник въехал в монастырские ворота, спешился и направился прямо в зал для аудиенций. Настоятель уже был там и дожидался его прихода — вождя движения и впрямь ничто не могло застать врасплох!

— Здравствуй, Иксор. У тебя новости от Хакона?

Голос настоятеля был слаб и тонок, лицо бледно, но в серых глазах горел неукротимый огонь.

Иксор кивнул:

— И хорошие новости, мой господин. Ярлас уже почти завершил приготовления. Войска выступят через два месяца.

— И он по-прежнему ни о чем не догадывается?

— Нет. Он одержим алчностью. Он принимает нашу помощь, не задумываясь о том, какой ценой за нее придется платить.

Настоятель одобрительно кивнул:

— А Монфор?

— Все еще убежден в том, что угроза его власти носит сугубо политический характер, — доложил Иксор. — Что война затронет интересы только людей.

— Тогда они оба станут нашей законной добычей, — заключил настоятель. — Сколько же человеческих жизней прождал я заключения и выполнения договора!

Монах и настоятель обменялись медленными улыбками.

— Наш час настал, — тихо проговорил Иксор.

После столетий ожидания так часто повторяемый обет наконец-то перестал звучать пустыми словами.

 

Глава 49

Из-за двери вновь просочился мутный свет лампы, но на этот раз, понял Гален, ожидается нечто новое. Возможно, в здешнем мраке у него обострился слух, раз уж не было никакого толку от зрения, и теперь он расслышал дробь шагов, не похожую на обычный стук сапог. А возможно, уловил некий новый запах. Но в его душе уже не оставалось места надежде. Он сидел, скорчившись, в углу, сидел дрожа и наполовину сходя с ума в ожидании пищи, представлявшей для него единственную связь с внешним миром.

Шаги замерли перед его дверью, и Галену послышался тяжкий вздох. Затем раздался осторожный скрип ключа в замке, словно тому, кто находился за дверью, хотелось отпереть ее как можно тише. Безразличие наконец покинуло Галена, он поднялся на ноги, чуть не пооскользнувшись на грязном полу, и неуверенно приблизился к двери.

— Поговорите со мной! — закричал он. — Пожалуйста! Что я такое…

Ему не дали договорить; из-за двери раздалось злобное шипение:

— Тсс! Тихо…

Гален умолк, не зная, что и думать. Обеими руками он припал к сырой древесине двери. Он слушал, как один за другим медленно отпирают замки и запоры, и вот наконец в замке провернулся последний ключ. Дверь отворилась — и, ослепленный светом лампы, Гален едва не вывалился наружу.

— Пошли! Живо! — шепнули ему.

Гален неуверенно шагнул вперед; кто-то туманный приблизился, подхватил и поддержал его.

— Что они с тобой сделали… — донесся до его слуха испуганный голос.

Гален с трудом узнал его.

— Бет? — по-прежнему полуослепший, выдохнул он.

— Да. — Голос ее звучал сухо. — И времени у нас нет. Пошли же!

Она крепко взяла его под руку и повела по темному коридору, потом вверх по лестнице. Еще один темный туннель, еще одна лестница. Оказавшись уже почти наверху, она пригасила лампу и шепнула Галену:

— А теперь тихо!

Они пошли дальше, Гален — практически на ощупь, слепота вновь накатила на него. Миновали спящего стражника, чудовищно заскрипевшую дверь и выбрались на покрытый ночной тьмой двор. Гален глубоко вздохнул, свежий воздух показался ему крепче забористого вина, потом осмотрелся по сторонам: замок, звездное небо над головой, девушка, по-прежнему держащая его под руку.

— На конюшню, — выдохнула Бет.

— Но моих вещей там уже нет, — ответил сбитый с толку Гален.

— Знаю, — нетерпеливо перебила Бет. — Я смотрела. Пошли же!

Она помогла ему пробежать залитый лунным светом двор, обнимая его каждый раз, когда он спотыкался, и провела в пустое стойло. Раздела его догола и вытерла дочиста свежим сеном. Заставив его замереть, острым ножом сбрила с его щек юношеский пушок. Гален был слишком слаб, слишком счастлив и слишком удивлен, чтобы задавать какие бы то ни было вопросы, но когда она достала платье служанки, велела юноше облачиться в наряд и сама надела ему на голову женский чепец, он волей-неволей заговорил:

— Что все это значит?

— Тебе надо переодеться — иначе тебя ни за что отсюда не выпустят, — фыркнула Бет. — Вот, выпей. — Она сунула Галену в руки фляжку, и тот, подчиняясь, отхлебнул чего-то обжигающе-крепкого. Тут же поперхнулся, на глазах у него выступили слезы. На мгновение у парня закружилась голова. — Хватит с тебя, — рассмеялась Бет и, отобрав у него фляжку, сама сделала добрый глоток.

Потом она побрызгала спиртным на одежду и себе, и Галену.

Подойдя к двери, Бет осторожно выглянула наружу.

— Все спокойно, — шепнула она, жестом подозвав к себе Галена.

Юноша подошел, они с Бет взялись за руки.

— А теперь пой, — приказала Бет.

— Что?

— Пой. Мы с тобой — две подружки, решившие скоротать вечерок в городе.

Затянув что-то душещипательное, она решительно направилась в сторону главных ворот. При этом она чуть ли не силой волокла за собой Галена. Краем глаза он видел, что стражники уже наблюдают за их «подгулявшей» парочкой, и подумал, что Бет, должно быть, просто сошла с ума. «Все равно слишком поздно», — мысленно внушал он себе: уклониться от задуманного было уже невозможно. Хочет он того или нет, приходилось подчиняться безрассудной девице. И Гален не в лад принялся подпевать, с трудом вспоминая слова.

— Пой потоньше, — прошипела Бет.

— Что?

— Голос! Ты ведь девица.

Гален после таких инструкций запел и вовсе невероятным фальцетом, и стражники со смехом встретили неумелых певуний. Когда они вплотную подошли к воротам, Гален скромно потупился.

— Твоя подружка уже хороша, — заметил, обратившись к Бет, один из стражников.

— Ага, — весело отозвалась Бет. — Вот повезет нынче какому-то парню. Жаль, ты на посту.

— Меня сменят через час, — с надеждой вскинулся стражник.

— Поздно, дружок. К тому времени мы отловим другую рыбку.

Бет протиснулась мимо стражников и проволокла за собой Галена — и вот уже они по другую сторону крепостной стены. Свобода! Галену хотелось пуститься в пляс, он чуть было не подпрыгнул от радости, но Бет тут же вернула его на землю.

— Шагом, — приказала она. — Мы еще не далеко ушли.

Они пересекли площадь — милосердная тьма не дала Галену возможности лишний раз посмотреть на дыбу — и спрятались в глубокой тени. На боковых улочках, уже в относительной безопасности, «подружки», рассмеявшись, бросились друг другу в объятия. Теперь Гален уже с подлинным чувством обнимал и ласкал свою спасительницу. Только теперь он начал понимать немыслимую дерзость их поступка. Ясно ему стало, и на какой риск пошла ради него эта девушка.

— Спасибо тебе, — от всей души поблагодарил он Бет.

Слова прозвучали слишком легковесно, но иных у него не нашлось.

— Ты мне нравишься, — без затей ответила Бет. — И ты был так добр ко мне. — Она прижалась к Галену, поцеловала его в губы. — Хотя в мужском платье ты мне нравишься больше. И что только о нас люди подумают!

Они рассмеялись, поглядев друг другу в глаза.

— Ты пошла на чудовищный риск, — в конце концов пробормотал Гален.

Бет пожала плечами.

— Не нравятся мне эти монахи, — хмыкнула она.

— Да и мне тоже, — искренне согласился Гален.

— Сразу после того, как ты отдал мне голубой камень, — начала рассказывать Бет, — какой-то монах ворвался на кухню с парочкой воинов. Сразу же указал им на меня. Солдаты схватили меня и ну орать: «Где он? Где он?» А я только твердила, что ничего не знаю.

— А камень все еще у тебя? — со внезапным интересом спросил Гален.

— Нет. Они его отобрали, — рассерженно бросила девушка. — Терпеть их не могу.

Несколько мгновений прошли в молчании.

— Спасибо тебе, — повторил Гален. — Как же мне тебя отблагодарить?

— Отблагодаришь тем, что сумеешь смыться, — радостно ответила она, явно гордясь собственной лихостью и ловкостью. — Нет, посмотрел бы ты только на себя! — Она вновь рассмеялась. — Где твои вещи?

— На постоялом дворе. Называется «Ножны».

Бет удивленно подняла брови.

— Ну и ладно, — кивнула она. — Начнут искать, так туда не сразу доберутся.

— По крайней мере, я надеюсь, что они еще там, — встревоженно уточнил Гален. — Сколько дней меня продержали? — Вспомнив сырое подземелье, он невольно вздрогнул.

— По-моему, шесть, — ответила Бет. — Знаешь, как трудно было выяснить, где тебя держат! Ну, пошли. Разыщем твой постоялый двор.

— А разве тебе не нужно вернуться в замок?

— Нет еще. Дай мне повеселиться, — несколько двусмысленно усмехнулась она. — И вдобавок мне нужно назад мое платье!

И они отправились в путь по закоулкам родного города Бет, в которых она отлично разбиралась даже во тьме. Постепенно Гален почувствовал, что возрождается к жизни. И только почти у цели, опознав кое-какие из примет, Гален вспомнил о Кусаке — и у него тревожно защемило на сердце. Впрочем, тут у них возник и другой повод для волнений.

Из затененного дверного проема вышли и преградили «девушкам» дорогу двое мужчин.

— Только не вздумайте ломаться, — ухмыльнувшись, обронил один из них.

— Да и что так держаться за подружку, дорогуша? — поглядывая на Бет, спросил другой. — Мы сумеем развлечь тебя куда лучше.

Он хотел было схватить Бет, но та с легкостью увернулась от загребущих лапищ.

Гален, стоявший до этих пор не шевелясь, ощутил прилив внезапной ярости. Вложив в удар всю злость, скопившуюся в его душе за дни и ночи заточения, он врезал насильнику. Кулак с хрустом впечатался в нос, и злосчастный рухнул, словно ему вломили кузнечным молотом.

Второй мужчина, не веря собственным глазам, посмотрел на поверженного товарища, потом перевел взгляд на Галена.

— Теперь твоя очередь, — ласково проворковала «девица».

Мужчина весьма невежливо показал даме спину и ударился в бегство.

— На какое-то время ты у них охоту отбил, — рассмеялась Бет.

На постоялом дворе Гален с облегчением выяснил, что с его вещами ничего не стряслось. Их, судя по всему, просмотрели, но, не найдя ничего интересного, свалили в кучу в углу одной из темных кладовок. Даже камень с высеченными на нем письменами и книга со склеившимися страницами никуда не делись. Недоставало лишь тех вещей, которые он припрятал отдельно, и Кусаки!

Гален, переодевшись в мужское платье, отправился на поиски. Его появление в женском наряде вызвало у постояльцев откровенные смешки, и переоделся он с явным облегчением. Попасть в комнату, которую он снял несколько дней назад, оказалось труднее, потому что она была уже занята, но настойчивость Галена в конце концов вознаградилась: у себя в номере он с радостью убедился в том, что письма и деньги по-прежнему в тайнике.

Еще проще оказалось найти Кусаку. Стоило Галену упомянуть о нем, как его послали на кухню, где он и обнаружил своего пушистого компаньона, ставшего за эти дни крупнее, здоровее и еще игривее, чем раньше. Взявшие на себя попечение о нем стряпухи совсем забаловали зверька, и хотя разлука с хозяином далась бику нелегко, она явно пошла ему на пользу. Под общий смех Кусака со всех лап бросился к Галену и занял привычное место у него на плече. Какими бы ни были все прочие способности Кусаки, по части выживания в непривычной обстановке он проявил себя мастаком.

Последние несколько ночных часов Гален и Бет провели вдвоем. Он объяснил девушке, что должен покинуть Риано, а она сказала, что ей пора возвращаться в замок. Прощание выдалось нежным, хотя и немногословным.

— Вернись когда-нибудь… если сможешь, — таковы были последние слова Бет, сказанные Галену.

«Повезло мне попасть в этот замок, — думал Гален, провожая ее взглядом. — И еще сильней повезло выбраться оттуда. Спасибо тебе, Бет!»

Потом он задумался о насущных делах. Ему необходимо было отправиться на север немедленно — и так уж слишком много времени он потерял. В ходе недолгих расспросов он узнал о том, что археологи все еще в городе. Это крайне обрадовало Галена. Конечно, в случае крайней необходимости он решился бы и на одиночный переход через соль, взяв с собой только Кусаку, но куда безопасней и скорее всего быстрее дело пойдет вместе с группой. И он отправился на уже традиционные поиски археологов, обходя один кабак за другим. И только на рассвете, уже валясь с ног от усталости, нашел товарищей. Группа как раз готовилась выступить в поход.

— А мы уж думали, что не дождемся тебя! — с радостной улыбкой воскликнул Холмс.

— Точно ты все рассчитал, — заметил Пейтон. — Мы обзавелись очередным «салагой» и выступаем на север нынче утром.

А куда именно? — не веря собственным ушам, уточнил Гален.

В Тайбридж, — ответил начальник.

Тайбридж лежал заметно на восток от Катовера, но все равно, это было лучше, чем ничего. Гален отправился в путь вместе со всей компанией, стараясь не обращать внимания на то, что ноги у него быстро налились свинцовой тяжестью, а веки чуть ли не склеиваются.

Его товарищам, разумеется, захотелось узнать о его приключениях, но, заметив его усталость, они решили не гнать коней в первое же утро. А ночью Гален забылся таким глубоким сном — и проспал при этом от заката до рассвета, — что его даже не смогли добудиться на дежурство.

— Судя по состоянию мальца, — заметил Холмс, — его в Риано поджидает свора ревнивых мужей.

На следующее утро Гален более или менее пришел в себя и вознаградил археологов за долготерпение наспех сымпровизированной историей, объясняющей и его усталость, и утрату почти всех денег и части одежды. Тем не менее он беспрестанно думал о донесении Дэвина и о его возможном содержании, но на глазах у всех не осмеливался распечатать и прочесть письмо.

Вечером он наконец получил возможность уединиться и, осторожно вскрыв письмо, прочел его при тусклом свете лампы. Первая часть письма выглядела какой-то бухгалтерией, и он предположил, что именно ее и успел зашифровать Дэвин, зато вторая половина была написана по-человечески — правда, торопливым мелким почерком, — и ее содержание было более чем ясно.

«Я только что получил последние доказательства. Будут использованы наемники с Южных островов. В наши порты их доставит флотилия боевых кораблей, и произойдет это примерно через месяц. Они должны пойти на Риано, а оттуда — через соль — в Крайнее Поле».

Гален не верил собственным глазам. Через соль? Целое войско? Это же массовое самоубийство! Он продолжил чтение.

«Таким образом они надеются выйти на Гарадун раньше, чем вы успеете вмешаться и предотвратить такой поворот событий. Вам следует действовать как можно стремительнее!

Прошу прощения за спешку. Д .»

Гален страшно удивился. Иностранные наемники? Вторжение? Все это представлялось просто невероятным. Но таково было донесение человека, принявшего страшную смерть, только чтобы заполучить все эти сведения. Гражданская война грозно стучалась в ворота. «И все эти тайны доверены мне!»

Переправу через соль на этот раз совершали в быстром темпе, что устраивало Галена еще в большей степени, чем купца, который оплатил переход. Археологи пребывали скорее в подавленном состоянии, потому что впервые вышли на соль после гибели двух товарищей. Никакого гула из глубин они на этот раз не слышали, не случилось ни бурь, ни зыбучей соли, которые могли бы осложнить и замедлить переход. Единственным развлечением послужил вид Блекатора, совсем рядом от которого они прошли. Это был устрашающего вида черный утес на самой вершине древнего вулкана. В пещерах и расселинах дикой песней звенел ветер, вообще же Блекатор был окружен несколько призрачным покоем, подчеркнутым цветовым контрастом между белизной соли и кромешной чернотой самого утеса.

Ранним вечером Пейтон со товарищи прибыли в Тайбридж. Купец уже успел расплатиться с ними, так что путь археологов лежал прямехонько в ближайший трактир. Гален при первой возможности отбился от группы и отправился на поиски какой-нибудь лошади. Поиски увенчались быстрым успехом, хотя ему и пришлось изрядно переплатить, на что ушли все деньги, некогда врученные ему Пайком, вкупе с его собственными заработками. Но юноша так спешил, что времени на то, чтобы поторговаться, у него просто не было. Правда, и конь ему достался отменный — черный жеребец, с которым в дороге не предвиделось никаких хлопот.

И он ускакал прочь из города, испытывая угрызения совести из-за того, что бросил товарищей, но осознавая, что другого выбора у него нет; в противном случае объяснения затянулись бы слишком надолго. Всю ночь он мчался на запад и въехал в Катовер на рассвете; донельзя вымотанный, он еле-еле держался в седле. В лучах встающего солнца двор «Ворона» предстал для него долгожданной картиной, но, заворачивая коня, стук копыт которого звонко огласил утреннюю тишину, Гален почувствовал, что все тело у него затекло и он едва способен пошевелиться. Встрепенулся он, лишь когда во двор вышел хозяин-великан, встрепенулся и попытался спешиться. Но потерял равновесие и упал прямо в могучие руки Алого Папоротника.

 

Глава 50

Алый Папоротник, прочитав депешу Дэвина, посмотрел на Галена.

— Когда он вручил тебе это письмо?

— Одиннадцать, может быть, двенадцать дней тому назад. Меня продержали в подземелье около шести дней.

Вспомнив о своем заточении, Гален невольно задрожал. Здесь, в отдельном кабинете «Ворона», сидя в мягком кресле, можно было предположить, будто с тех пор прошла целая вечность. Но и вечности оказалось недостаточно, чтобы забыть о перенесенном ужасе.

— Значит, у нас еще меньше времени, чем я наделся, — тихо пробормотал трактирщик, и на его невозмутимом лице на сей раз проступила тревога. — И ты не сомневаешься в том, что Дэвин погиб?

— Не сомневаюсь. — Перед мысленным взором Галена мелькнуло залитое кровью лицо тайного агента и бессильно обмякшее тело, которое проволокли по двору. — Ну и что нам теперь делать?

— Я не знаю, где сейчас Таррант, — задумчиво проговорил Алый Папоротник. — Или, если уж на то пошло, Пайк. Дай-ка мне пораскинуть мозгами. А тебе не мешает поспать.

Гален не стал спорить. Он смертельно устал и у него болело все тело. Трактирщик провел его в спальню и пообещал разбудить в полдень. Гален рухнул на постель, даже не раздевшись до конца, и заснул, едва положив голову на подушку. Рядом с ним бесцеремонно пристроился Кусака.

Казалось, его тут же затрясли за плечо.

— Пошел прочь, — сонно проворчал Гален. Наверняка еще даже не полдень.

Тем не менее его мучитель не унимался, поэтому Гален со страшной неохотой открыл глаза. Комнату заполнил дразнящий запах, который сразу же помог ему прийти в чувство.

— Я принес тебе поесть, — улыбнулся Алый Папоротник.

Гален сел и навалился на еду. А трактирщик заговорил.

— Я не могу сейчас уехать отсюда, — начал он. — И к тому же сейчас здесь нет никого, на кого я мог бы положиться. Поэтому тебе придется отправиться в Гарадун и доложить обо всем самому Монфору.

— Самому королю? — с набитым ртом пробормотал пораженный Гален. — Мне?

Он-то надеялся на возвращение в Крайнее Поле, и новое поручение заронило в его душу новые сомнения.

— Сделаешь? — прямо спросил Алый Папоротник.

— Конечно. Но как…

— Вот что тебе поможет, — перебил его трактирщик. Он снял со среднего пальца левой руки перстень и показал его Галену. В плоское золотое кольцо вместо камня была вставлена мелкая золотая монета, какой юноше видеть не приходилось. — Смотри, — продолжил Алый Папоротник, указав на небольшой рычажок рядом с монеткой. — Нажмешь и… — Монета отщелкнулась, и Алый Папоротник с помощью гвоздика привел ее в вертикальное положение. Под монетой в кольце пряталось изображение двух переплетенных рук. — Это символ тайной полиции Монфора. Любой офицер во дворе узнает его, и этого будет достаточно для того, чтобы тебя пропустили. Только смотри не потеряй.

Гален кивнул, а трактирщик вновь защелкнул перстень.

— Разумеется, ты возьмешь с собой и донесение Дэвина, — добавил великан. — А также письмо от меня. Только не показывай их никому, у кого не увидишь точно такого же перстня. Кроме, понятно, короля!

Он улыбнулся Галену.

— Но он же не захочет сам встретиться со мной?

— А собственно говоря, почему? Ты сумеешь рассказать ему больше, чем любой посредник. И у Монфора хватит ума сообразить это.

С полу подвыл Кусака, словно соглашаясь с мнением Алого Папоротника. Но, поглядев на него, мужчины поняли, что зверек на самом деле протестует по поводу пустой миски.

Трактирщик рассмеялся.

— Аппетит у него получше, чем у тебя, — заметил он, бросив взгляд на тарелку Галена. — Ешь. — Гален вновь принялся за еду, хотя думал сейчас, понятно, совсем не про это. — У тебя хороший конь, — продолжал Алый Папоротник. — На таком запросто доберешься до Гарадуна. А деньги тебе нужны?

Гален кивнул. Алый Папоротник бросил на кровать небольшой, но туго набитый мешок.

— Я тут и припасы тебе кое-какие приготовил, — сказал он. — Так что останавливаться тебе придется только на ночлег. Может, тебе еще что-нибудь нужно?

Гален покачал головой, дожевывая последний кусок пищи.

— А это что такое? — спросил напоследок Алый Папоротник, указав на камень с письменами.

— Я поднял его из-под соли. Камень тебе что-нибудь говорит?

— Нет, хотя кое-что я о таких вещах слышал. — Великан положил камень в мешок с пожитками Галена на самый верх. — Ну что, готов? — поинтересовался он.

Гален мчался на север весь день и большую часть вечера. Ночью поспал всего пару часов и, выехав затемно, вновь проскакал весь день. Конечно, Гален понимал, что его жеребцу не выдержать скачки галопом весь путь до Гарадуна, но он понимал также, что скорость сейчас решает все. Так что юноша даже ел, не вылезая из седла, а останавливался лишь затем, чтобы напоить и накормить коня. К ночи и жеребец, и сам Гален совершенно выбились из сил, и парень, завернув в какую-то деревню, с радостью обнаружил там маленький, но уютный постоялый двор.

Перед сном Гален достал из мешка камень и в очередной раз всмотрелся в письмена. Как и прежде, он ничего не понял, хуже того, он обнаружил, что ему никак не вспомнить букв с камня в замке у Ярласа. Он пошел на такой риск, чтобы увидеть их, а теперь не мог даже вспомнить!

Разозлившись на себя, он отложил камень в сторону и начал укладываться. Кусака запрыгнул на постель и, обнаружив там камень, неуверенно потрогал его вытянутой лапкой, словно говоря, что место рядом с хозяином принадлежит не камню, а бику. Гален, улыбнувшись, погладил его по голове и почесал под подбородком. Скоро и человек, и зверек успокоились и уснули.

Сон начался с того, что Галена словно охватил некий вихрь, и у него сразу же закружилась голова. Все замелькало и завертелось перед глазами, лишь Кусака оставался неподвижен и невозмутим. Только теребил лапкой камень, лежащий на земле письменами вниз. Теребил, словно желая перевернуть, но без малейшего успеха.

«Переверни его, Кусака, — приказал знакомый голос. — Переверни камень».

Гален прислушался к невнятной беседе, звучащей в его сне, но, вопреки всем своим усилиям, ничего не смог разобрать. До тех пор, пока…

«Жаль, что этого не видит Эмер», — тихо проговорила Ребекка.

«И Гален тоже», — ответили издалека.

— Но я здесь! — воскликнул он. — Здесь!

Он сам перевернул камень, в глубине бороздки высеченных букв когда-то успела набиться черная земля.

Сразу же наступила тишина и вслед за этим растаяло само сновидение. Невидимые голоса покинули Галена.

— Но есть и другой камень! — в отчаянии выкрикнул он. — Я нашел его!

Теперь он видел буквы предельно ясно, но было уже слишком поздно. И ответа на его страстную мольбу не последовало.

Гален проснулся на перекрученных простынях. Кусака, давно уже бодрствуя, глядел на него с огромным недоумением.

Еще через полтора дня Гален прибыл в столицу. Он здесь был впервые — и размах и роскошь главного города страны совершенно изумили юношу. Широко раскрытыми глазами он глядел во все стороны. Несколько раз по дороге во дворец ему пришлось спрашивать о том, как туда проехать. Местные жители, должно быть, принимали его за полного простофилю. Подумать только, он не знает, где находится дворец короля Монфора!

Высоченные стены, которыми был обнесен королевский дворец, заставили Галена вновь разинуть рот от изумления, хотя, казалось бы, он давно уже исчерпал свои запасы. Какое-то время ушло на то, чтобы найти вход, а оказавшись наконец перед огромными воротами, по обе стороны от которых высились внушительные башни, юноша почувствовал себя настолько ничтожным, что даже расстроился. Тем не менее Гален спешился и подошел к воротам: он понимал, что задание, полученное им, слишком важно, чтобы тянуть и откладывать на потом. Двое тяжело вооруженных стражников с подозрением уставились на растрепанного и помятого чужака.

Мне нужно повидаться с командиром дворцовой стражи, — расхрабрившись, заявил Гален.

— А кто ты такой? — спросил один из стражников.

— По чрезвычайно важному делу!

— Хочешь поступить на службу, верно? — поинтересовался второй стражник.

— У меня известия с юга, — оборвал его Гален. — Поглядите-ка.

Он выудил из-за пазухи висящий на шнурке перстень, нажал на рычажок и показал стражникам потайной символ. Они переглянулись, все их веселье как ветром сдуло.

— За меня могут поручиться Таррант или Пайк, — добавил Гален.

— Их тут нет, — отрезал первый стражник.

Второй, отвернувшись, отдал какое-то распоряжение.

Створ ворот медленно поехал в сторону.

— Повезло тебе, парень, если ты не соврал насчет важного дела, — буркнул первый стражник. — А если соврал, то, считай, крупно не повезло.

Гален следом за ним прошел в ворота, тогда как второй стражник позаботился о его лошади. Галена ввели в помещение на нижнем ярусе одной из примыкающих к воротам башен, и стражник, отдавая честь сидевшему там офицеру, прижал правую руку, стиснутую в кулак, к груди.

— Гонец, мой господин, — доложил он. — У него перстень с монетой. И он говорит, что у него вести с юга.

— Дай-ка посмотреть. — Офицер протянул руку за перстнем.

Гален подал ему знак.

— Как тебя звать?

— Гален.

— Откуда ты?

— Из Крайнего Поля.

Услышав это, офицер удивленно взглянул на него.

— Шахматист? — уточняя, переспросил он.

— Да. Таррант завербовал меня после партии в шахматы.

— Меня зовут Эллард. Я капитан дворцовой стражи. Откуда у тебя этот перстень?

Гален быстро рассказал свою историю. Он понимал, что такой допрос неизбежен, однако ему не терпелось перейти к делу, ради которого он и прибыл.

— Ну и какие же у тебя вести? — спросил под конец Эллард.

— А у вас-то есть перстень? — вспомнив наставления Алого Папоротника, осведомился Гален.

Эллард снял с пальца свой перстень и вручил его Галену. Монетка оказалась другою, зато символ под ней — точно таким же, как и у самого Галена. Облегченно вздохнув, юноша вернул капитану перстень, а вслед за этим вручил ему оба письма.

— Одно от Алого Папоротника, — пояснил он. — А другое — от Дэвина из Риано. Он успел встретиться со мной как раз перед тем, как его убили.

Услышав эти слова, Эллард резко поднял глаза на Галена, но ничего не сказал. Он прочел оба письма. Когда он закончил чтение, лицо его помрачнело. Он легко поднялся с места.

— Следуй за мной, — бросил он.

— Куда мы идем? — едва поспевая за офицером, поинтересовался Гален.

— К королю, — ответил Эллард.

 

Глава 51

Они нашли короля в одном из кабинетов за изучением географических карт, правда, не сразу. Применив искусство высокой дипломатии с резкой настырностью (а первое из этих качество трудно было заподозрить в обыкновенном капитане), Эллард проник сквозь все заслоны на пути в королевские покои. При этом он размахивал письмами, доставленными Галеном, и провозглашал их первостепенную важность, однако никак не пояснял того, по какой причине его сопровождает этот юнец. Миновав камердинеров, адъютантов и постельничих, которые один за другим пасовали перед напором капитана, они оказались у цели.

— В чем дело, капитан Эллард? — оторвавшись от работы, спросил король. — Кого это вы ко мне привели?

— Галена, сир. «Народного защитника» из Крайнего Поля.

«Король даже не поймет, о чем он толкует», — чувствуя себя на редкость неловко, подумал Гален.

Монфор тем не менее улыбнулся.

— Ага, победоносный шахматист, — протянул он. — Это была выдающаяся победа. Рад познакомиться, Гален.

Гонец почтительно поклонился, будучи не в силах скрыть ни изумления, ни радости.

— А после этого Таррант отправил вас на юг, не так ли? — вновь проявил полную осведомленность Монфор.

— Да, ваше величество.

— У Галена плохие вести, сир. — Капитан вручил королю письма.

Монфор молча прочитал их, выражение его лица никак не изменилось, но атмосфера в кабинете ощутимо переменилась. Закончив, он повернулся к Галену и, задав ему несколько вопросов, уточнил все, что еще оставалось для него неясным.

— Все гораздо хуже, чем я себе представлял, — вздохнул он, посмотрев на Элларда.

— Не призвать ли подкрепление с севера, сир? — предложил капитан.

— Нет. Слишком поздно. И кроме того, если я не заблуждаюсь, те войска скоро понадобятся нам именно там, где сейчас и находятся. — Монфор замолчал, задумался, принял решение. — Мобилизуйте все наличные силы, — распорядился он. — Мы выступим на юг через два дня.

— Слушаюсь, сир, — вытянулся капитан. — Но неужели им и впрямь удастся переправить целое войско через соль? — добавил он.

— Если они готовы поставить на карту жизнь собственных воинов, то могут решиться на все, что угодно, — ответил король. — Мы не можем исходить из предположения, будто они непременно потерпят неудачу. Остается надеяться на то, что северное войско сможет сдержать выступления старой гвардии без нашей поддержки. Вне всякого сомнения, мятеж назначен именно на это время с тем, чтобы отвлечь наше внимание от главной угрозы. По ходу той проклятой Ассамблеи я должен был догадаться, чем все закончится. — Монфор на мгновение умолк, покосился на Галена, потом вновь обратился к капитану: — Что ж, теперь, по крайней мере, у нас не осталось возможности и впредь маскировать собственные намерения, — философски заметил он. — Выступим со всем войском, которое у нас есть.

— И что же, сир, мы оставим Гарадун без гарнизона? — запротестовал капитан.

— У нас нет выбора, капитан, — указал король. — Если мы не добьемся успеха, столица так или иначе падет. Вам известны ваши задачи?

— Да, сир.

Эллард, поклонившись, покинул кабинет. Гален услышал, как капитан чуть ли не с порога принялся раздавать какие-то распоряжения.

— Вы хорошо потрудились, — повернулся к нему Монфор. — Я перед вами в долгу.

Растерянность Галена, не знающего, как быть дальше, после подобного заявления только усилилась. Он стоял не шевелясь, он чувствовал, что онемел от робости. Но тут в голову юноше пришла мысль, на какое-то время утешившая его. «В конце концов, он мужчина и я мужчина».

— Чем бы вам теперь хотелось заняться? — спросил король.

— Мне бы хотелось вернуться в Крайнее Поле… сир, — ответил Гален.

— Тогда поедем со мной, — предложил Монфор. — Именно там и решатся наши судьбы. — И, обращаясь не столько к Галену, сколько к самому себе, добавил: — Так или иначе…

— А они действительно воспользуются услугами иностранных наемников? — расхрабрившись после полученного приглашения, поинтересовался Гален.

— А почему бы и нет? Иностранцы никакие не дьяволы. Они точно такие же люди, как мы. А наемники встанут на чью угодно сторону — лишь бы им заплатили.

— Но иностранцы у нас, в Эрении? — Гален по-прежнему не мог себе такого даже представить.

— А что, это хуже, чем государственная измена? — невозмутимо спросил Монфор.

— Вы одержите победу, — вырвалось у Галена.

— У нас воинов даже меньше, чем у Ярласа вместе с его союзниками, — возразил король. — Не говоря уж о наемниках. Я никак не рассчитывал, будто что-нибудь подобное может начаться так скоро. Но с помощью Паутины мы все равно возьмем верх. — Он сделал паузу и улыбнулся Галену усталой улыбкой. — А когда это случится, заслуга будет записана — и в немалой мере — на счет «Народного защитника».

Галену хотелось ответить, но он не подыскал нужных слов. Но у него не было и тени сомнения в том, что он пойдет на все, что угодно, лишь бы помочь стоявшему перед ним молодому человеку.

— Кто-нибудь из моих адъютантов позаботится вас, пока мы не выступим на юг, — в заключение аудиенции сказал Монфор.

После ухода Галена король вновь обратился к картам изучая их на основе только что полученных сведений.

На следующий день Галену было нечем заняться и он буквально изнывал от безделья. В городе царила страшная суета: на улицах полно солдат, все куда-то спешат, что-то кричат…

Гален попытался разыскать Элларда, надеясь узнать какие-нибудь новости, однако капитана дворцовой стражи поймать не удалось, поэтому Галену пришлось довольствоваться слухами, бродившими по всему городу. Одни утверждали, будто на севере уже идет война, другие говорили, что это лишь отдельные стычки, причем не на севере, а на юге. Но все сходились на том, что кровопролития не избежать.

Слово «война» не сходило с уст горожан.

В тот же самый день, только на много лиг южнее, в двух главных портах государства Эрения также возникла легкая паника. Но здесь причины были всем понятны. В гавани вошли две крупные эскадры и с кораблей на берег высадились тысячи воинов вместе с лошадьми и тяжелым вооружением. Местную знать с челядью, судя по всему, предупредили об этом заранее, и аристократы вышли к причалу, приветствуя генералов наемничьего войска, однако большинство населения пребывало в настоящем ужасе. Даже здесь, где к иностранцам привыкли, как ни в какой другой части страны, с ними связывали всевозможные суеверия, и вторжение — пусть и бескровное — вызвало вспышку всеобщего страха, растерянности и неуверенности.

Рыболовецким и торговым судам, стоявшим у причала, пришлось потесниться, уступая место многочисленным боевым кораблям, причем, отступая, местный флот был заметно поврежден и даже частично потоплен, но никто не осмелился вслух пожаловаться на понесенный ущерб. Наемники были бледнокожими и остроглазыми людьми, носившими железо и кожу. Иногда казалось, будто они лишь вполуха внимают приказам своих командиров, с другой стороны, они казались одной хорошо слаженной машиной: на разгрузку каждого корабля у них уходило не больше двух часов.

Пока большинство горожан прятались за запертыми дверьми и опущенными ставнями, войска с Южных островов соединились и заняли походные порядки. Через день после высадки наемники выступили на север, в сторону Риано.

Каждый, кто попадался им по дороге, в ужасе бежал, а если несчастному случалось замешкаться, его безжалостно отшвыривали в сторону. По следу войска тянулись опустошение и разрушение, что злило даже некоторых аристократов, по приглашению которых наемники сюда и прибыли. Маршевые песни о крови, смерти и подвигах разносились далеко вокруг. Намерения головорезов не оставляли сомнений.

Эрения трепетала под грозной поступью идущих в ногу многотысячных армий.

Еще дальше на юг и сильно на запад, на полуострове, служившем их единственным прибежищем, ликовали монахи.

Настоятель обеими руками взял потир и поднял его высоко над головой.

— Великий договор близок к завершению! — воскликнул он.

Монахи, собравшиеся в большом зале под куполом, исступленными взорами смотрели вверх, на своего предводителя.

— Настало время покинуть наш древний чертог, чтобы засвидетельствовать рождение нового града, новой страны, новой жизни, — воззвал настоятель, и его хриплый голос ликующе зазвенел. — Тех, кто так долго стоял у нас на пути, ныне отметут в сторону. Отныне ничто не способно остановить нас. Братья мои, мы выходим навстречу собственному предназначению!

Он опустил потир и испил из его кроваво-красных глубин.

И великое множество столпившихся внизу монахов грянули радостным хором, гул которого потряс до основания стены древнего монастыря:

— Наш час настал!

 

Глава 52

— Добрый вечер, барышни.

Крэнн стоял во весь рост, его серые глаза насмешливо блестели, учтивость выглядела откровенным издевательством. Сын Фарранда прибыл в кожаных и железных доспехах, на груди у него красовался фамильный герб — волчья голова. Его потное лицо с квадратной челюстью раскраснелось от удовольствия, черные волосы были стянуты в узел на затылке. В правой руке он сжимал меч, по лезвию которого стекала свежая кровь. На пару мгновений Ребекка с Эмер окаменели: не веря собственным глазам, они в ужасе смотрели на наглеца. Наконец к Ребекке вернулся дар речи.

— Пошел вон! — гневно воскликнула она. — Убирайся!

— Ну что ты, Ребекка, — с наигранным изумлением возразил Крэнн. — Разве ты не рада увидеться с женихом?

— Ты мне не жених, — огрызнулась девушка. — И никогда им не станешь.

— Понятно. Только в этом, барышня, вы ошибаетесь. — Крэнн улыбался, но глаза его оставались ледяными. — Мне кажется, вам стоит узнать о том, что ваш отец по собственной воле отдал мне власть в Крайнем Поле. Теперь я здесь барон… а ты моя подданная… И мое слово — закон.

— Что ты с ним сделал? — Ребекка побелела от страха.

Крэнн промолчал. Он шагнул вперед, и Ребекка машинально отступила на шаг.

— Я не забыл, любимая, с какой лаской ты со мной обошлась. — Улыбка исчезла. — На сей раз я рассчитываю на более благосклонный прием.

За этими словами слышалась неприкрытая угроза, и кровь застыла в жилах у девушки. Она отчаянно оглядывалась по сторонам в поисках хоть какого-нибудь оружия, посмотрела даже на Эмер, по-прежнему стоявшую как загипнотизированная. Затем подняла взгляд на Крэнна, холодная и бесчеловечная самоуверенность которого заставила Ребекку почувствовать себя совершенно беспомощной и вдобавок страшно перепугаться. Надежды на спасение не оставалось; в ее мозгу звучала одна лишь неистовая мольба: «Нет! Только не это».

— Ты по-прежнему так же красива, как мне запомнилось, — продолжил меж тем Крэнн. — Поэтому мне доставит огромное удовольствие рассмотреть тебя получше. — Он сделал паузу. — А присутствие твоей подружки только подсыплет перца в нашу игру. — Он зло посмотрел на Ребекку, и ухмылка, в которую расплылись его губы, произнося последние слова, исчезла. Он вновь шагнул к Ребекке. — Не следовало тебе ломаться со мной, Ребекка. Не следовало дурачить нелепыми шахматами. Это было и бесцеремонно, и глупо. И все же в каком-то смысле я рад, что ты повела себя именно так. Тем больше удовольствия доставит мне теперь унизить тебя и покорить своей воле.

Ребекка отступила еще на шаг и обнаружила, что ее загнали в угол: она прислонилась к стене у окна. Девушка даже подумала о том, не выскочить ли в окно, но поняла, что Крэнн схватит ее прежде, чем она успеет откинуть задвижку. «Нет! Нет! Нет!» Она преодолела минутную слабость и во весь голос завизжала:

— Убирайся отсюда!

Именно этот миг Эмер и выбрала для атаки. Схватив лежавшую у очага железную кочергу, она со всей силы обрушила ее на Крэнна. А тот так увлекся игрой с беззащитной жертвой, что лишь в самый последний миг заметил угрожающую ему опасность. Пригнувшись, он попытался избежать смертельного удара. И хотя принял кочергу в основном на руку и плечо, краешек задел его и по виску. Крэнн зашипел на Эмер, пытавшуюся устоять на ногах после нанесенного ею удара, отшвырнул кочергу и поднял обагренный кровью меч.

— Нет! — бросившись вперед, крикнула Ребекка. А Эмер замерла, на глазах у нее сверкали слезы; можно сказать, она провоцировала Крэнна на ответный удар. Поколебавшись мгновение, он и впрямь ударил ее, но не мечом, а левой рукой, облаченной в железную перчатку. Удар пришелся по челюсти под правым глазом и был невероятно силен. Эмер рухнула на пол, опрокинув при этом кресло, да так и осталась. Ребекка кинулась к поверженной подруге. Крэнн уставился на потерявшую сознание девушку, как бы раздумывая, добить ее или нет, а затем повернулся к Ребекке. Она застыла посередине шага, как кролик, которого настиг лис.

— Она за это заплатит. — Крэнн прикоснулся к ушибленному виску. — Надеюсь, ты проявишь большее благоразумие.

Его голос потерял последнюю каплю учтивости, пусть даже наигранной.

— Ах ты, ублюдок, — выдохнула Ребекка. — Ты…

Крэнн рассмеялся:

— И это все, на что ты способна?

Ребекка сделала еще один шаг к Эмер, но ее тут же остановили.

— Оставь ее, — приказал Крэнн. — Ее страдания — ничто по сравнению с тем, что я уготовил для тебя. После того, как…

В отчаянии Ребекка закрыла глаза. И как раз в это время из коридора окликнули Крэнна. Тот чуть растерялся, в душе его явно боролись ярость и похоть. В проеме дверей появился воин с мечом в руках.

— Фарранд призывает вас к себе, мой господин, — запыхавшись, передал он. — Призывает немедленно.

Крэнн нахмурился, затем резко повернулся и пошел к двери.

— Еще увидимся, — бросил он в прежнем деланно учтивом тоне. Мрачно улыбнувшись, он извлек из замочной скважины ключ. — На тот случай, если у тебя есть второй ключ, учти: у дверей я оставлю стражу. И не вздумай дурить с окном. Тут высоко, а внизу все равно мои люди. И обещаю: за любую глупость воздам сторицей.

Ехидно поклонившись, он вышел и запер дверь снаружи. Слыша, как ключ поворачивается в замке, Ребекка возблагодарила небеса за предоставленную ей отсрочку и тут же поспешила к подруге.

Та уже очнулась, хотя глаза еще застилала поволока, а веки нервно дрожали. Эмер застонала и неуверенно коснулась щеки. Та уже распухла, а там, где кожа порвалась о кость, запеклось немного крови.

— Ну, как ты? — взволнованно спросила Ребекка.

Эмер прокашлялась.

— Он ушел? — просипела она.

— Сейчас ушел. Но собирается вернуться.

Произнеся эти слова, Ребекка ужаснулась их смыслу.

— Да что там у нас происходит? — поморщилась Эмер, медленно садясь на полу и отчаянно моргая при каждом движении.

Снаружи до девушек доносились крики, топот сапог, время от времени слышался звон мечей. Ребекка помогла подруге подняться на ноги, и вдвоем они подошли к окну. Со второго этажа, где они сейчас находились, им были видны огороды, восточная стена и часть пристроек, в которых жили слуги. Во дворе царила суматоха, туда и сюда сновали солдаты, в их действиях в уже наступивших сумерках не угадывалось никакого порядка. Где-то разливался зловеще красный свет.

— Что-то горит, — пробормотала Эмер.

Мало-помалу девушки начали осознавать, что замок и впрямь подвергся нападению — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ребекка страшно перепугалась: произошло непредставимое и невозможное, и она не понимала, что ей в создавшейся ситуации делать самой.

— Здесь нам оставаться нельзя, — уверенно заявила Эмер, как всегда вернувшаяся на землю первой и, несмотря на полученный удар, сохранившая способность мыслить здраво.

— Но куда нам деться? — запричитала Ребекка. — И как? Дверь заперта и ее охраняют, да и выбравшись, мы далеко не уйдем.

Она указала на двор.

— И все же лучше попробовать смыться, чем сидеть здесь, дожидаясь возвращения этого чудовища, — прищурив неповрежденный глаз, заметила Эмер.

— Но как?

— Простыни, — ответила Эмер. — Не те книги ты, видать, читала. Ну, за работу!

Девушки бросились в спальню вязать лестницу из простынь, но их остановил донесшийся оттуда звон разбитого стекла. В ужасе они уже представили себе новые несчастья, но прежде чем подруги успели тронуться с места, в спальню вломился мужчина, голова и лицо которого были туго замотаны шарфом. На виду оставались лишь рот и глаза. Девушки уставились на него как на приведение.

— Слава небу, я вас нашел. — Мужчина шагнул к ним, в руке у него был кинжал. — Бежим!

— Кто ты? — выдохнула Ребекка.

Голос этого человека показался девушке знакомым, голова ее отказывалась соображать.

Не произнеся ни слова, мужчина откинул шарф. Это был Таррант.

— Пошли, — повторил он, подавшись вперед и взяв Ребекку за руку. — Времени мало. Необходимо выбраться отсюда как можно скорее!

— Но что с моим отцом… что с Рэддом… и с нянюшкой?

Ребекка, растерявшись, не знала, как ей быть.

— Идиотка, — оборвала ее Эмер и выдала еще целую серию столь же нелестных обращений, заталкивая подругу в спальню.

Таррант скользнул туда первым и сразу же направился к окну, пол возле которого был усеян осколками стекла и щепками. Здесь сильно пахло дымом. Снаружи, раскачиваясь на ветру, болталась веревочная лестница. Таррант подхватил ее и жестом подозвал девушек.

— Лезьте! — приказал он, указывая, что карабкаться им придется не вниз, наземь, а вверх, на крышу. — Пошла!

Он держал конец лестницы, и Эмер полезла на крышу, проклиная свои длинные юбки, никак не способствующие подобному занятию. В это время Таррант передал конец лестницы Ребекке, а сам поспешил забаррикадировать дверь спальни самой тяжелой мебелью. Едва он вернулся к девушке, как из соседней комнаты послышались грохот и треск.

— Лезь, — повторил он Ребекке.

Девушка выбралась из окна и крепко ухватилась за веревочные петли. Карабкаясь среди клубов дыма, она еле-еле сдерживала головокружение и отгоняла прочь парализующий волю страх. Она не столько видела, сколько чувствовала Тарранта на нижних петлях, натягивавшего лестницу всем своим весом и подбадривающего ее словами. Но вот чьи-то руки сверху подхватили ее и вытащили на крышу. Таррант взлетел сразу за ней, и один из его спутников выпустил из рук верхний конец лестницы, и та растаяла во тьме.

Спутников Тарранта оказалось трое. Когда они повели девушек по крыше, в черепицу прямо у них под ногами вонзилась стрела.

Ребекке часто случалось смотреть на крышу над своими покоями с высоты крепостных башен, но побывать в этом замшелом месте, где полным-полно птичьих гнезд, не доводилось ни разу. Картина, открывшаяся здесь, вполне могла бы послужить декорацией для ее ночных кошмаров: отовсюду скалились зловещие мордочки горгулий, дорогу преграждали миниатюрные башенки из рассыпающегося от ветхости камня, множество крошечных арок и воротец превращали крышу в непроходимый лабиринт, выстроенный откровенным безумцем. Здесь, особенно в сумерках, было полно опасностей: камень скользил под ногой, тут и там зияли прорехи, но, так или иначе, вся компания уверенно пробиралась вперед.

Наконец они дошли до ската покрытой застарелой грязью крыши парадного зала. Теперь солдатам снизу их было уже не увидать, и дальнейшая дорога в сторону Южной башни выглядела сравнительно безопасной.

Теперь им стало видно, откуда разливается красное сияние. Пламя вырывалось из окон на верхних ярусах Западной башни, в дальнем углу замка. Дым плыл тяжкими клубами, искры снопами вылетали в вечернее небо. Крики, стенания мужчин и женщин, лай и вой собак, сливаясь с гвалтом сражения, доводили ужас и смятение наступающей ночи до немыслимых высот.

Они пробежали по крыше над покоями Бальдемара, потом вскарабкались по наклонной стене галереи до края серой Южной башни, в которую и проникли через глубоко врезанное в стену окно, из которого на помощь к ним протянулись чьи-то руки. Уже очутившись внутри, они услышали шум боя из оружейной палаты, находившейся прямо у них под ногами, но Таррант, заспешив, увел их оттуда и через боковую дверь вывел на восточное крыло южной стены. Здесь на зубцах стены были закреплены веревки, свободные концы которых спускались на землю уже снаружи замка. Ребекка посмотрела вниз, поняла, с какой высоты ей предстоит спуститься, и от одного этого ее замутило и закружилась голова. Но все же она разглядела в полумраке, что внизу их ожидают еще какие-то люди и у них есть лошади.

— Это друзья. — Таррант, успокаивая, положил руку ей на плечо. — Как ты думаешь, справишься?

— Конечно, — ответила Эмер за подругу.

Двое солдат были уже внизу: перехватывая руками веревку, ногами они отталкивались от каменной стены, чтобы не биться об нее под напором ветра. Эмер подняла юбки, ухватилась за одну из веревок и тоже начала спуск, стараясь во всем следовать примеру мужчин. Ребекка, обмирая от страха, проводила ее взглядом.

— Это довольно просто, — приободрил ее Таррант. — Только надо покрепче держаться за веревку. Мы не дадим тебе пропасть!

Ребекка в последний раз окинула взглядом двор замка, где сейчас царил страшный переполох, ухватилась за вторую веревку и соскользнула со стены, не позволяя себе бросить взгляд вниз. Руки и плечи у нее скоро заболели, а ладони стерлись о грубую веревку, ногами она то и дело пребольно ударялась о камень стены. Недолгий спуск растянулся, казалось, на целую вечность — последнюю часть она не столько преодолела, сколько просто-напросто пролетела. Когда, беззвучно плача, она почти свалилась на землю, ее подхватили и осторожно поставили на ноги заботливые руки.

Несколько мгновений спустя на земле оказались и Таррант с последними спутниками. Не давая себе ни секунды отдыха, они принялись за дело. Кони уже ждали. Таррант с ножом в руке шагнул к Ребекке. Не угадав его намерений, она в ужасе отпрянула, но он уже опустился перед ней на колени.

— Прошу прощения, — мягко проговорил офицер и осторожно сделал разрез на подоле ее платья. — Так будет удобней ехать.

Затем он проделал то же самое с юбками Эмер. Как только обеим девушкам помогли забраться в седло, вся группа снялась с места. Путь всадников и всадниц лежал на восток — между Крайним Полем и остающимися с юга от них соляными равнинами.

Ребекка никогда еще не скакала с такой скоростью; она натянула поводья и припала к конской гриве, так и не успев понять, что, собственно говоря, происходит. Ветер развевал ее золотые волосы, словно знамя, и осушал слезы, бегущие у нее по щекам, — слезы, причиной которых были и радость, и страх, и обида, и гнев. Собственное спасение не могло не радовать девушку, но надругательство, совершенное над ее родным домом, и страх за оставшихся там родных и близких заставляли ее дрожать от гнева.

Какое-то время спустя Таррант сбавил темп, он ехал, то и дело оглядываясь через плечо. И вот к ним присоединился одинокий всадник.

— Нас кто-нибудь преследует? — спросил у него Таррант.

— Вроде бы нет. — Пайк — а это был он — торжествующе ухмыльнулся. — Скоро Крэнн начнет кусать себе локти.

— Как это убежали? — Лицо Крэнна исказила дикая ярость.

Капитан стоял прямо, но в глазах у него играл страх.

— Им помогли, мой господин, — собравшись с духом, доложил он. — Они забрались на крышу, перебрались на южную стену, а потом спустились с нее.

Его объяснения никак не устроили Крэнна.

— Дурни несчастные! — заорал он. — Я ведь велел вам ее сторожить! — Его затрясло от ярости, и он чуть не набросился на своего капитана. — Какой дорогой они поехали?

И как раз, когда тот отвечал, в комнату вошел Фарранд.

— На восток. За стеной их дожидались кони.

— Коня и мне, — распорядился Крэнн. — И собрать Красный отряд.

— Слушаюсь, мой господин.

Капитан бросился было исполнять приказ, но Фарранд жестом остановил его.

— Отпусти ее, — приказал барон. — Дай ей уйти.

— Нет!

Жажда отмщения пересилила в душе у Крэнна все остальное.

— Она нам не нужна, — спокойно возразил ему отец. — То, за чем мы сюда пришли, находится здесь — и оно никуда от нас не денется.

— Но…

Крэнн стиснул кулаки так, что костяшки пальцев побелели.

— Ты и так уже натворил более чем достаточно! — рявкнул Фарранд. Теперь пришла пора рассердиться и ему. — И не вздумай ослушаться моего приказа. — В его голосе зазвенела сталь.

Крэнн несколько мгновений в упор смотрел на отца, но затем опустил глаза.

— Пошел вон! — заорал он на капитана.

Тот опрометью бросился прочь по коридору. Крэнн испустил глубокий вздох.

— Когда я наложу руки на эту сучку, — поклялся он, она пожалеет о том, что родилась на свет.

 

Глава 53

В этот же день начался и целый ряд других походов.

Армии наемников в сопровождении кучки местных искателей приключений и разношерстного сброда вышли из южных гаваней в сторону Риано. Из другого конца страны туда же направились воинственные братья, покинув монастырский полуостров, который так долго служил им пристанищем. Ликование, охватившее их во время прощального форума, не оставляло их и в дороге, и гром конских копыт, казалось, отстукивал ритм их девиза: «Наш час настал».

Только их кони — огромные черные жеребцы особо выведенной породы — могли нести на себе столь странных наездников. Любое другое существо, человек или животное, попадавшееся им по дороге, испуганно шарахалось в сторону, едва завидев эти зловещие фигуры. Лишь руки и лица были видны из-под монашеских одеяний, но и этого хватало, чтобы понять, что перед тобою не совсем люди или вовсе не люди. Кожа цвета древних пергаментов туго обтягивала практически лишенные плоти черепа — эти люди напоминали мертвецов, восставших из-под соли. Сами по себе эти лица были скорее подобны призракам и своей особой таинственностью внушали настоящий ужас. В кавалькаде мчалось около пятидесяти монахов, и сам воздух вокруг них, казалось, трещал искрами, заряженный выплесками злобной энергии, которая и обращала в бегство любого зазевавшегося. Рядом с ними мир замирал, а провожало их долгое и томительное молчание.

Во главе отряда скакал старейший из них; его точеная осанка и лихость, с которой он держался в седле, никак не вязались с его хрупкой внешностью. В душе настоятель ликовал: наконец-то они получат воздаяние за многовековое терпение.

Он знал, что его предшественники предвидели наступление этого часа, но все равно казалось просто немыслимым, что древний договор, некогда заключенный давным-давно умершим королем, теперь наконец-то должен был вступить в силу. И все-таки это было именно так! Условия — совпадения которых пришлось ждать так невыносимо долго — наконец-то исполнятся и окончательно совпадут в ближайшие несколько дней. Начиналась война, теперь это было уже неизбежно; огромная армия вторглась из-за моря; могущество самих братьев достигло своего пика; согласно всем донесениям, соль была идеально готовой к началу событий; и наконец, Эренией правил король, не имеющий наследника. Паутина оказалась благосклонна к их начинанию — она развернулась в нужную сторону. Победа будет за ними.

Наконец-то они захватят верховную власть, станут свитой богоравного короля и обретут наивысший дар — бессмертие!

В то же самое утро войско Монфора выступило из Гарадуна в первый дневной переход на пути в Крайнее Поле. После исхода войска в городе наступила непривычная тишина, оставшиеся в столице прониклись ожиданием, замешанным на страхе. Многие бежали из города, надеясь найти где-нибудь более надежный приют. В Гарадуне теперь не говорили, а только перешептывались.

Гален выехал с группой кавалеристов под началом капитана Элларда. Капитан, взяв юношу под свое крыло, расспрашивал его о жизни в Крайнем Поле, о соляных равнинах и о приключениях археологов. Гален, в свою очередь, не мог скрыть удивления многочисленностью Монфорова войска. Он провожал глазами бесконечные колонны, выступающие одна за другой, и пытался хотя бы примерно определить, сколько же воинов составляют эту исполинскую многотысяченожку, но вскоре оставил это занятие как совершенно безнадежное.

Войско состояло главным образом из пехоты, поэтому марш-бросок проходил довольно медленно. Войско шло, поднимая в воздух тучи пыли и производя невероятный шум, жители деревень и придорожных городков встречали и провожали воинов суровым и тревожным молчанием: все понимали, какие напасти неизбежно принесут события, начавшиеся этим походом. А Гален думал о том, как отнесутся к вступлению войска в его родном городе.

День тянулся без перемен, марш утратил для Галена новизну, и он обратился мыслями к собственным надеждам и страхам. Прошло уже больше двух месяцев, как юноша расстался с Эмер, и ему страстно хотелось обнять ее вновь. И конечно, он тревожился, не грозит ли ей какая-нибудь опасность.

Гален был не единственным участником похода, которого одолевали мысли об одной из обитательниц Крайнего Поля. Вопреки множеству самых неотложных забот, Монфор мысленно тянулся к Ребекке и то и дело вспоминал их беседу в саду своего дворца. Почему, думал он, ему так понравилось ее общество, почему ему было с ней так хорошо? И как она там сказала? «Предания иногда способны поведать о настоящем больше, чем о прошлом». Вспомнив эти слова, король улыбнулся. «Что за вздор», — подумал он, невольно позавидовав искренним заблуждениям нежной юности.

И теперь, отправляясь в родной город Ребекки — отправляясь на войну, король, естественно, навсегда изменит всю ее жизнь, — Монфор надеялся, что не ошибся, посчитав девушку — при всей ее молодости — человеком, способным позаботиться о себе самой. Его вера в успех собственного дела была не поколеблена, но ему не хотелось бы, чтобы эта девушка пала жертвой начатой им борьбы.

На протяжении всего дня Монфору поступали донесения из различных частей его широко раскинувшихся и разделенных друг от друга владений. Но одного важного донесения он так и не получил, одного голоса так и не услышал — и именно того, которого ему хотелось услышать сильнее всего.

«Таррант, — думал он, — если обещанная тобой помощь опоздает, то все пропало. А я даже не знаю, где ты!»

Отряд Тарранта состоял из девяти человек, включая его самого, теперь к ним присоединились и две девицы. Вопреки явной молодости многих из этих мужчин, все они были ветеранами бесчисленных шпионских вылазок, и Таррант без оглядки доверил бы любому из них собственную жизнь. Кое-кто из них прятался в толпе на партии в «живые шахматы», которую играла Ребекка, и все они с удовольствием познакомились с ней. Тарранту не составило труда убедить их в том, что для ее спасения стоит рискнуть жизнью.

Лишь удостоверившись, что они могут позволить себе небольшую передышку, Таррант объявил привал. Хотя налет на замок обошелся без потерь, в отряде имелись раненые, о которых следовало позаботиться, да и у Эмер кровоточила щека. Ее лицо чудовищно распухло, глаз заплыл, вокруг него по щеке растекся чернильно-черный синяк. Пайк смазал порез каким-то снадобьем, а Таррант вручил девушке фляжку.

— Вот, выпей, — предложил он. — Болеть будет поменьше. Но только не переусердствуй. Тебе еще скакать и скакать.

Эмер сделала глоток и чуть было не задохнулась. Хотела было вернуть фляжку, но Таррант жестом приказал ей выпить еще. Она ухмыльнулась и тут же скривилась от острой боли в скуле.

— Ты ведь не хочешь напоить честную девушку до полного бесчувствия, верно? — ехидно поинтересовалась она.

— У меня самые серьезные намерения, — отшутился Таррант, радуясь, что подруга Ребекки держится такой молодчиной. — А что это с тобой?

— Крэнн, — с отвращением пробормотала Ребекка.

— Могло быть и хуже, — отмахнулась Эмер. — По меньшей мере хоть не помру. Ну, не буду такой хорошенькой. А в моем нынешнем виде, напьюсь я или нет, никто на мою честь все равно не покусится!

Впрочем, шутка выдалась мрачноватой.

— Да что вообще происходит? — спросила Ребекка у Тарранта.

За Эмер можно было больше не беспокоиться, и Ребекка задумалась над происходящим в родном краю.

— Насколько я понимаю, не одно только ваше очарование привлекло Фарранда и Крэнна в Крайнее Поле, — подмигнул ей Таррант. Ребекка даже не улыбнулась, поэтому он торопливо продолжил: — Они решили захватить баронат силой, хотя я, честно говоря, не знаю почему. Действовали они очень хитро. Любое выступление значительного войска не осталось бы для нас незамеченным, поэтому они, рассредоточившись, пробрались сюда малыми отрядами, а затем, собрав их в один кулак, нанесли удар. За одним из этих отрядов мы пустили «хвост», но лишь в самый последний момент поняли, что происходит. Еще хорошо, что мы поспели более или менее вовремя.

— И не говори, — вскользь заметила Эмер.

— Но ведь на этом дело не кончится, верно? — предельно серьезно спросила Ребекка. — Не пошли бы они на такие хлопоты, не стань это лишь первой частью крупной кампании.

Пайк кивнул.

— Да и Фарранд не привык выглядеть таким лисом, — заметил он.

— Вы не знаете, что случилось с моим отцом? — вдруг вспомнила Ребекка.

— Нет. Мы можем только предполагать, что его взяли в плен, — вздохнул Таррант. — Никто из нас не видел барона, хотя его воины, надо признать, оказали большее сопротивление, чем от них можно было ожидать.

— Не думаю, чтобы у них имелся другой выбор, — вставил Пайк. — Крэнн жаждал крови. Он бы испытал страшное разочарование, если бы гарнизон замка сдался без боя.

— Что, наряду с прочим, означает, что теперь, добившись своей первой цели, они перестанут действовать исподтишка, — задумчиво проговорил Таррант. — Теперь события должны развиваться с каждым часом, иначе вся их предварительная подготовка лопнет как пузырь.

— Или это так, или Фарранд больше не в силах удерживать Крэнна на поводке, — сухо произнес Пайк.

— Будем надеяться, что причина заключается именно в этом, — пожал плечами Таррант. — Иначе нам следовало бы поскорее известить о происшедшем столицу.

— А куда мы сейчас направляемся? — осведомилась Эмер.

Таррант вопросительно посмотрел на Пайка.

— В Кэслмейн? — предположил он, и его помощник кивнул. Вновь обратившись к девушкам, Таррант пояснил: — Это маленький баронат на северо-востоке. Там вы будете в полной безопасности, и мне хочется доставить вас туда как можно быстрее. Как, вы уже отдохнули?

И вот они продолжили путь под покровом тьмы, Устраивая лишь краткие привалы, чтобы освежиться и дать передохнуть лошадям. На следующий день все складывалось точно так же: на редкость нудная скачка после столь драматических событий в Крайнем Поле. К полудню и Ребекка, и Эмер уже испытывали сильнейшую усталость, причем у второй по-прежнему отчаянно болело все лицо. Поэтому они так и обрадовались, когда, уже в сумерках, Таррант показал им городок Кэслмейн, до которого оставалось каких-то поллиги. Их радость стала еще сильнее, когда на окраине городка они разглядели ярмарочные балаганы.

— Интересно, это та же самая ярмарка?

Прищурив здоровый глаз, Эмер поглядела вдаль.

— Наверное, — протянула Ребекка. — Но при таком свете точно не скажешь. — Хотя по какому-то наитию она и поняла, что это именно та ярмарка.

— Значит, они повернули обратно. Интересно, зачем? — удивилась Эмер.

Ребекка ничего не ответила. Она глядела вдаль, мысленно прикидывая возможные варианты развития событий. «Мне удастся вновь потолковать с Санчией, — подумала она. — И получить от нее кое-какие ответы». Она вспомнила собственные вещие слова, обращенные к Эмер за мгновение до того, как к ней в покои ворвался Крэнн. «Теперь все пойдет именно так, как мне этого хочется». И подумала о том, суждено ли сбыться ее предсказанию. Шок, вызванный внезапным появлением Крэнна, конечно, оказался ужасен, но чудесное спасение сейчас, задним числом, не могло не показаться даже чересчур чудесным. И ей подумалось, что, возможно, сама судьба привела ее в город, в котором разбила свои шатры ярмарка, вместе с которой скитается по свету Санчия, и тут же ей страшно захотелось как можно скорее повидаться с Прядущей Сновидения. «Мне столько всего нужно ей рассказать».

Правда, Таррант настоял на том, что у нее есть и более неотложные дела. И Ребекка слишком устала, чтобы пускаться с ним в долгие споры. Поэтому вся кавалькада проследовала прямо в замок, расположенный в самом центре городка. Лишь въехав во двор и спешившись, Ребекка позволила себе оглядеться по сторонам. Здешний замок был куда меньше отцовского, но в несравненно лучшем состоянии, к тому же и стены и башни составляли одно гармоническое целое. Все здесь дышало чистотой и порядком, чем разительно отличалось от того, к чему она привыкла у себя дома. И она подумала о том, каков должен быть хозяин этого замка. Впрочем, скоро она это узнала.

Барон Локк предстал перед ними и сердечно поздоровался с Таррантом, который тут же познакомил его с обеими своими подопечными и рассказал о том, что случилось в Крайнем Поле. Барон оказался низеньким толстячком, одетым, на вкус Ребекки, чересчур броско. Он носил чрезвычайно ухоженную бородку, и его синие глазки смотрели внимательно и пытливо. Чудовищный поступок Фарранда привел его в крайнее возмущение, что же касается обеих девиц, то он настоял на том, чтобы они немедленно отправились в гостевые покои и как следует отдохнули. Эмер была такому решению разве только что не счастлива. Рана, пусть и удачно заживающая, причиняла девушке постоянную боль, в результате которой у нее разыгралась и мигрень. Она просто грезила о мягкой постели и спокойном сне. Ребекка отправилась в гостевые покои не столь охотно, но смирилась с этим ради подруги.

Локк нашел ее желание посетить ярмарку странным и мелким, отчасти даже столь юной особе неподобающим, а у Ребекки не было ни сил, ни выдержки для пространных объяснений. Эмер сочувственно поглядывала на подругу, но и у нее сейчас не хватило духу прийти Ребекке на помощь.

— Ярмарка от вас и завтра никуда не денется, — радостно заверил девиц Локк. — Успеете натешиться вволю.

Таррант проводил Ребекку и Эмер в уготованную им на двоих комнату и воспользовался этой оказией, чтобы сделать некоторые пояснения.

— Локк чудесный человек, — шепнул он им. — Однако он совершенно не понимает женщин. Его жена умерла давным-давно, а все его дети уродились сыновьями.

Ребекка, устыдившись своих непочтительных мыслей о несчастном вдовце, промолчала. В конце концов барон принял ее под свой кров — и она была благодарна ему за это.

— Можно подумать, нам обеим всего по пять лет, — вздохнула Эмер, оставшись наедине с подругой. — Если так пойдет и дальше, нам захочется, чтобы нас спасли и отсюда!

Утро принесло известия о выступлении Монфора с войском и о неизбежности войны. Хотя такой поворот событий и нельзя было назвать неожиданным, всем поневоле стало страшно. Одно дело — знать, что война рано или поздно, но все-таки случится, другое — услышать, по сути дела, об ее начале. Таррант старался держаться бодро, но от Ребекки с Эмер не укрылась тень тревоги в его умных синих глазах. Они сидели у себя в комнате, уже приняв ванну и переодевшись в платья с чужого плеча. Вместе с нарядами Локк прислал им записку с извинениями по поводу того, что эти платья так бедны, и с пояснениями, что подходящий размер удалось отыскать только у служанок.

— Вы поедете? — прямо спросила Ребекка.

— Конечно, — ответил Таррант. — Разумеется, я предпочел бы остаться здесь, в вашем обществе, но долг есть долг.

Он улыбнулся Ребекке, и она грустно кивнула ему в ответ, невольно подумав о том, суждено ли им еще увидеться. Война затронула столько тайных пружин; возможно, одна из них проходила и через ее сердце…

— А где вы собираетесь присоединиться к войску? — поинтересовалась она, прерывая внезапное и не слишком приятное молчание.

— Не знаю. — Он пожал плечами. — Сперва надо повидаться с кое-какими другими беглецами из Крайнего Поля.

— С кем же?

— А вам известно, где сейчас Гален? — вставила свой вопрос Эмер прежде, чем Таррант успел ответить Ребекке.

Офицер покачал головой — и девушка на глазах сникла, что вообще-то было ей вовсе не свойственно. Хороший сон придал ей сил, мигрень прошла, даже щека уже не выглядела столь ужасно, хотя глаз, по ее собственному выражению, походил на «закат грозовым вечером, написанный кистью безумного художника». Тем не менее она тосковала, что нельзя было объяснить одной только тревогою как за отца, так и за собственное неопределенное будущее.

— А что делать нам? — после некоторой паузы задумалась Ребекка.

— Оставайтесь здесь, — посоветовал Таррант. — Кэслмейн более или менее в безопасности, а все новости я буду вам сообщать.

— Если Локк позволит нам выслушивать их, — угрюмо заметила Эмер.

— Не сердитесь на него, — попросил Таррант. — Он человек добрый и хороший. И одинокий — его сыновья уже отправились на войну. Ему придется по душе ваше общество.

Девушки переглянулись.

— Но если он не пустит нас на ярмарку… — начала Ребекка.

Таррант рассмеялся:

— С какой стати? Но я не понимаю, почему это так важно для вас.

— Это долгая история.

— Тогда отложим ее на другой раз. Мне пора.

Он поклонился и вышел и уже прямо в коридоре начал на ходу раздавать какие-то распоряжения. Девушки пару минут посидели молча, пытаясь разобраться в происходящем, которое уже грозило отбросить зловещую тень и на их жизни. Затем они переглянулись.

— На ярмарку! — воскликнули они хором.

Выбраться из замка оказалось проще, чем они ожидали. Замковый двор сплошь заполонили люди и лошади — это отряд под предводительством Тарранта готовился к выступлению в поход. Под шумок Ребекка и Эмер просто-напросто пробрались к воротам и покинули замок. Никто не обратил внимания на двух девушек, одетых в платья служанок, и скоро они уже шли по непривычно тихим улицам города на окраину, где и разбила свои шатры ярмарка.

— Все сегодня выглядит как-то по-другому, — оглядываясь по сторонам, заметила Ребекка.

— Им стало известно о войне, — ответила Эмер. — Такие новости в кармане не утаишь.

Кэслмейн был таким мирным провинциальным городком, что мысль о войне казалась здесь просто дикой, и тем не менее атмосфера на городских улицах напоминала затишье перед летней грозой. Так или иначе, жизнь всех обитателей городка непременно должны были изменить назревающие и уже начавшиеся события.

Ребекка миновала незримую черту, за которой начинались угодья ярмарки, и почувствовала, как кровь быстрее побежала по жилам. Она взволнованно заглядывала в каждый проход между фургонами и балаганами, надеясь найти вывеску или какой-нибудь знак, по которым можно было бы определить, как пройти к шатру Санчии, но ничего подобного не видела. И все же Ребекка была уверена в том, что это та же самая ярмарка, недаром все здесь было таким похожим или даже знакомым, и только Прядущую Сновидения нигде не было видно. Ребекка самую малость подрастерялась.

На ярмарке было немного народу, да и те, что были, занимались своими делами, не обращая на двух посетительниц никакого внимания. В конце концов Ребекка решила, что пришла пора прибегнуть к посторонней помощи, и подошла к бледнолицей женщине, присевшей на облучок собственного фургона.

— Простите меня, — почему-то разнервничавшись, начала она. — Не покажете ли вы мне, как пройти к шатру Санчии?

Женщина как-то странно посмотрела на нее, но ничего не ответила, и Ребекка забеспокоилась еще сильнее.

— Прядущая Сновидения, — пояснила она.

— Санчия умерла, — сухо сказала женщина.

— Нет!

Все надежды Ребекки вновь лопнули, и мир вокруг нее преобразился. Жестокое и непригодное для жизни место. «Но почему? — в отчаянии думала она. — Ведь еще несколько дней назад она была жива! А сейчас, когда она мне так понадобилась…»

Женщина сузившимися глазами смотрела на растерявшуюся девушку.

— Тебя зовут Ребекка? — спросила она вдруг.

— Да.

— Тогда пошли со мной. — По лицу у женщины медленно расплылась улыбка. — Мы тебя ждем.

 

Глава 54

Не произнеся больше ни слова, женщина спрыгнула с облучка и пошла прочь. После недолгого колебания Ребекка с Эмер последовали за нею.

— А почему ты сказала, что вы меня ждете?

— Сама увидишь. Кстати, меня зовут Алеандрой. Я шлюха. — Представилась она крайне деловито, объявив о своей профессии без малейшего стыда, как, впрочем, и без ложной бравады. — Одна из девиц Санчии, — добавила она. — Санчия держала нас под своим крылом.

— Я это знаю, — пробормотала Ребекка.

Алеандра повела их куда-то в глубь лабиринта, образованного фургонами и шатрами.

— А когда она умерла? — спросила Ребекка.

— Дней семь назад. Может, восемь. Хотя кажется, будто с тех пор прошло гораздо больше времени.

— Но фургон у вас остался?

— Разумеется, — ответила Алеандра. — Мы знали, что он тебе понадобится.

— Как это?

— Скоро поймешь.

Они подошли к фургону Санчии. Выглядел он столь же жалко и неприметно, как и запомнилось Ребекке. И все же при взгляде на повозку у нее возникло странное чувство.

— Заходи, — пригласила Алеандра. — Здесь тебя никто не потревожит.

Она собралась было уйти, но Ребекка задержала ее:

— Подожди! Прошу тебя. У меня столько вопросов…

— Позже, — улыбнувшись, ответила Алеандра. — Сначала тебе ответит сама Санчия.

Сказав это, она ушла, а две девушки, проводив ее взглядами, уставились на дверцу фургона.

Все это время Эмер молчала, чувствуя себя бестолковой и невежественной; кроме того, ее одолевали воспоминания об их прошлом визите на ярмарку.

— Хочешь, чтобы я вошла туда вместе с тобой? — тихо спросила она.

— Разумеется!

Сам этот вопрос изрядно удивил Ребекку.

— В прошлый раз Санчия не захотела меня видеть, — напомнила Эмер.

— Но она же умерла!

— А ее влияние здесь еще чувствуется. И мне не хотелось бы оказаться лишней.

— Не валяй дурака! — Неуверенность, которую можно было прочесть в глазах у подруги, задела Ребекку. — Ты мне понадобишься.

— Если ты так настаиваешь…

— Еще бы, настаиваю! Мне в одиночку со всем этим не справиться.

Внезапно на Ребекку нахлынуло воспоминание — нахлынуло с такой силой, что едва не стало видением наяву.

— Восемь дней назад, — словно обращаясь к себе самой, прошептала она. — Именно тогда мне и приснилась в Гарадуне Санчия, только говорила она голосом моей матери.

«Наберись терпения, малышка. Не робей. Со временем ты поймешь».

И теперь, как и прежде, эти слова принесли Ребекке некоторое утешение.

— Надеюсь, что так, — вслух произнесла Ребекка, тогда как Эмер искоса посмотрела на нее.

«Подлинное волшебство являет себя, а истину нельзя скрыть навеки».

Ребекка называла тот сон «целительным», а теперь, когда выяснилось, что слова, сказанные во сне, были последним посланием, адресованным ей Санчией, этот сон, казалось, приобрел еще большее значение. «Теперь она стала частью Паутины».

— Ну и что, мы так и простоим здесь весь день? — немного раздраженно осведомилась Эмер. — Или все-таки войдем?

Ребекка первой поднялась по дощатым ступенькам. Открыла дверцу. В фургоне было темно и мглисто, пахло затхлостью, но ощущение, которое тут же испытала Ребекка, нельзя было спутать ни с каким другим. «Добро пожаловать к себе домой». Ощущение было таким сильным, что ей почудилось, будто она слышит эти слова, произнесенные голосом Санчии с пустого стула в дальнем конце фургона. Ребекка сделала пару шагов вперед и остановилась между узкой кроватью и мягкой кушеткой. Эмер осторожно последовала за ней, она явно нервничала, как будто в любую минуту ожидала откуда-нибудь из темного угла привидения. Пока Ребекка молча и неподвижно стояла в проходе между двумя лежанками, Эмер открыла ставни. Стоило свету проникнуть в глубь фургона, как загадка улетучилась и обе девушки одновременно увидели послание, оставленное Санчией.

В тесном проходе перед креслом стоял перевернутый ящик, который, судя по всему, использовали в качестве столика. Он был застлан скатертью, на которой «рубашками» вверх лежало несколько игральных карт, талисман и тщательно сложенный лист бумаги. На листке было написано чье-то имя, и Ребекка, еще не прочитав, поняла, что послание адресовано ей. Она развернула лист и прочитала следующее:

«Добро пожаловать, малышка. Добро пожаловать и твоим друзьям — мне следовало быть с ними полюбезнее и раньше.

Слишком поздно я узнала о том, что мы с тобою состоим в дальнем родстве. Почему те или иные сведения нам недоступны, так и остается тайной Паутины. Но я скоро все пойму.

Береги свой сон, дитя мое. Он придет к тебе, чтобы ты проникла с его помощью в глубины былого. Пряди получше!»

Читая письмо, Ребекка вновь почувствовала, будто она слышит голос самой старухи, и как будто комок застрял у нее в горле. Послание было подписано одной буквой — «С».

— Ну и что все это значит? — выглядывая из-за плеча у подруги, поинтересовалась Эмер.

Ребекка молча передала ей письмо, а сама, задумавшись, застыла на месте. Ощущение того, что ее встретили благожелательно, только усилилось, и теперь она поняла, почему ярмарочный люд ожидал ее прихода, но в письме Санчии не содержалось никаких указаний, ничего такого, на что следовало бы обратить особое внимание. Ребекка чувствовала себя столь же беспомощной, что и прежде.

— Они рассчитывают на то, что ты с ними останешься, — прервав ход ее тревожных размышлений, заметила Эмер.

— Что?

— Алеандра и все остальные. Ярмарочный люд, — уточнила Эмер. — Они ожидают, что ты с ними останешься.

— Но…

— Неужели ты не можешь понять? Ты преемница Санчии.

Эмер раздраженно уставилась на бледное лицо подруги, но та уже слышала другой, глубокий старческий голос.

«У меня так мало времени и некому занять мое место».

— Но я не могу… Я не знаю, что делать, — залепетала она.

«Он придет к тебе».

— Локк ни за что не позволит.

Она искала оправданий и сама понимала это. «Наберись терпения, малышка. Не робей».

— Как это он может тебе не позволить, — вознегодовала Эмер. — Даже мне понятно, что речь идет о предопределении. Иначе как бы мы здесь очутились? И что бы все это значило?

Широким взмахом руки она обвела фургон вместе со всем его содержимым.

Ребекка посмотрела на столик. Взяла в руки талисман и поглядела на изображенный на нем рисунок. Тот представлял собой две заглавные буквы «X» между двумя горизонтальными линиями, и все это было аккуратно вписано в круг.

— Надень его, — мягко сказала Эмер.

Ребекка посмотрела на подругу, а потом, последовав ее совету, накинула цепочку талисмана себе на шею. Она бы не удивилась, если бы сразу вслед за этим на нее снизошло озарение, однако ровным счетом ничего не последовало, не считая холодка на шее от прикосновения металлической цепочки.

Затем внимание девушки привлекли к себе игральные карты — и внезапно она осознала, что они разложены в следующем порядке: пять рядов по нескольку карт, то есть точь-в-точь, как буквы на Камнях Окрана! Порядок нельзя было назвать идеальным; карты, должно быть, несколько сместились, пока фургон трясся на ходу, но Ребекка одним движением руки выровняла их. И, занимаясь этим, она разволновалась еще сильнее: как знать, может быть, помощь придет именно отсюда!

Под заинтересованным взглядом Эмер, уже сообразившей, чем именно занимается подруга, Ребекка одну за другой перевернула карты — но только затем, чтобы испытать страшное разочарование! Если здесь и таилось какое-то послание, то расшифровать его она не могла. Карты были из колоды, имеющей название «Символы сущего», — такими часто пользуются гадалки, — но из всех разновидностей этих карт здесь были представлены лишь четыре. Верхний ряд состоял из четырех королей, попарно с двух сторон окруживших карту, известную под названием «любовная парочка»; во втором ряду два короля по бокам охраняли покой двух находящихся посередке дам. В среднем ряду были три «саламандры», разбитые двумя «любовными парочками»; четвертый ряд полностью повторял второй, только короли были теперь посередке, а дамы по бокам; и наконец, пятый состоял из четырех дам и «любовной парочки» в центре.

Девушки долго всматривались в карты, понимая, что их расположение должно что-то значить, но так и не смогли понять, что именно. Конечно, какой-то смысл за всем этим имелся, но какой?

— Ну и что? — без особой надежды в голосе спросила Эмер.

— Ничего, — грустно ответила Ребекка.

— Гадалкой ты себе на хлеб едва ли заработаешь, — со смешком заметила Эмер.

Она-то смеялась, но Ребекка была слишком разочарована, чтобы подхватить шутливый тон. Каждый раз, когда она начинала надеяться, что уже приблизилась к разгадке, все в последний миг шло прахом. И все-таки… здесь ей было уютней, теплей, здесь она почему-то чувствовала себя в большей безопасности. Ей чудилось, будто стены фургона смыкаются вокруг нее, а между ними витают дружеские лица, дружественные мысли, может быть, даже любовь.

— Ну и что теперь? — повторила Эмер.

— Мне придется остаться здесь, — заявила Ребекка.

— Но почему?

Внезапная перемена в настроении подруги поразила Эмер.

— Чтобы видеть сны, — без тени сомнения ответила Ребекка. — Это теперь единственное место, в котором я могу говорить с Санчией.

— Звучит сущим безумием, — заметила Эмер. — Да нет, это и есть сущее безумие. Но я уже привыкла не спорить с тобой по поводу таких вещей. — Она снова рассмеялась, не обращая внимания на боль, тут же отозвавшуюся в щеке. — Тебе всегда хотелось жить на ярмарке. Вот и счастье привалило.

— Надо будет пойти сообщить об этом Локку, —. вздохнула Ребекка.

— Ты уверена?

— Да, иначе он отправит на розыск своих стражников. Так мы навлечем на множество людей неприятности. И не больно-то хорошо отблагодарить Локка с Таррантом за заботу подобным бегством. — Девушка улыбнулась, с удовольствием отметив, что жизнерадостность, вернувшаяся к Эмер, не оставила равнодушной и ее саму. — Кроме того, я в состоянии его уговорить. Уверена, что мне это удастся.

Ребекка чувствовала в себе больше сил, чем на протяжении многих предыдущих дней. Потому что теперь у нее появилась цель.

— Пошли же! — воскликнула Эмер, отворяя дверцу фургона, захлопнувшуюся, когда они входили.

Ребекка вышла из фургона и обомлела. Прямо перед ней, в тесном закутке между фургоном Санчии и соседним, набилась целая толпа женщин, разом поднявших на нее глаза, стоило ей выйти из фургона. Алеандра стояла впереди — и она, подобно всем остальным, гордо улыбалась.

«Это девицы Санчии, — подумала Ребекка. — То есть отныне мои девицы?» Она судорожно сглотнула.

Кое-кто из женщин подался вперед. В руках у них были угощения и выпивка.

— Твоя первая трапеза в новом доме, — сказала Алеандра, с одобрением увидев талисман на груди у Ребекки.

— Спасибо, — вот и все, что удалось выдавить из себя девушке.

Они с Эмер приняли дары и вежливо попробовали от каждого яства.

Одна из женщин заговорила:

— Мы собрались здесь, чтобы приветствовать тебя. Трудные настали времена, Ребекка. Мы рады, что такая же, как Санчия, вновь среди нас.

— Она была нашей защитницей, — подхватила другая. — Мы любили ее.

— Займешь ли ты ее место? — спросила Алеандра.

— Да, займу, — уверенно ответила Ребекка. — Сделаю все, что смогу, и надеюсь, сумею оправдать ваше доверие. — Теперь ей стало ясно, откуда взялась нахлынувшая на нее со всех сторон волна теплой благожелательности. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы дух Санчии оставался с вами.

Кое-кто из слушательниц похлопал, другие принялись перешептываться.

— Но сначала, — вновь заговорила Ребекка, и сразу же наступило встревоженное молчание, — сначала мне нужно вернуться в замок и известить его владельца о том, что я ухожу. Исчезнуть, не сказав ни слова, я не могу!

— Тогда мы пойдем с тобой! — выкрикнул кто-то из толпы, и со всех сторон послышались возгласы одобрения.

Женщины явно не собирались упускать свою новую заступницу из виду.

Ребекка бросила взгляд на Эмер, а та, улыбнувшись, пожала плечами.

— Можешь представить себе, чтобы барон управился со всей этой оравой? — насмешливо спросила она.

Вот так женщины всей толпой и направились к замку. Они ликовали, смеялись и шутили, и горожане провожали их любопытными взорами. Кое-кто из обывателей высказывал негодование и возмущение, другие посмеивались, третьи старались держать ухо востро. Наибольшее веселье у женщин вызывали внезапно заливающиеся краской смущения лица клиентов ярмарочного борделя; шлюхи охотно отпускали колкие шуточки по поводу мужской силы незадачливых бонвиванов или же по поводу полного отсутствия таковой.

Ребекка радостно окунулась в атмосферу неожиданного веселья, полную пряных шуток. Пару часов назад она была бы не в состоянии даже представить себе такое, а теперь все происходящее казалось ей совершенно естественным.

Женщины подошли к замковым воротам и остановились прямо перед остолбеневшим стражником. Спутницы Ребекка приутихли, но она все равно чувствовала их поддержку.

— Что происходит? — выпалил стражник, изо всех сил пытаясь держаться так, словно он полностью владеет ситуацией.

Это был молодой еще, безбородый парень с приятным открытым лицом, и его попытки выглядеть суровым и неприступным, разумеется, не могли увенчаться успехом. Женщины принялись переглядываться и толкать друг дружку в бок, из-за чего стражник окончательно потерял уверенность в себе. К этому времени он уже узнал Ребекку и теперь уставился на нее, ожидая от гостьи барона каких-нибудь объяснений.

— Я гостья барона Локка, — подтвердила она его догадку. — И мне хочется поговорить с бароном.

Меж тем из сторожевой будки подтянулись и другие воины. Все они с интересом следили за происходящим.

— Прошу вас, — пригласил ее стражник.

— Это относится ко всем? — тут же переспросила Ребекка.

— Нет!

Он так растерялся, что кое-кто из зрителей, не выдержав, расхохотался, а услышав смех, он смутился еще сильнее.

— Это мои подруги, — пояснила Ребекка. — Мои спутницы. Не мог бы ты попросить барона выйти сюда, к нам?

После минутного колебания, мысленно перебрав все возможности и не найдя ни одну из них мало-мальски приемлемой, стражник с явной неохотой отвернулся и исчез за крепостной стеной. Чуть погодя у входа появился Локк. Он в ужасе уставился на собравшуюся толпу.

— Моя дорогая, — начал было он. — Что… собственно… говоря… происходит?

Ребекка вышла вперед и приблизилась к барону с тем, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз.

— Барон, я пришла поблагодарить вас за радушный прием, но нам с Эмер удалось найти превосходный способ спрятаться до поры до времени. Эти добросердечные женщины… — Она улыбнулась, поняв, что сказала двусмысленность. — Они мои подруги. Они ждали меня. И я останусь с ними.

— Но… — Барон утратил дар речи. Его пухлые щечки побагровели.

— Когда вы увидитесь с Таррантом, пожалуйста, известите его о моих планах. Он их наверняка одобрит. — Ребекка ангельски улыбнулась, понимая, что уже одержала победу.

Локк огляделся по сторонам, словно в надежде на чью-нибудь помощь.

— Я понимаю, моя дорогая, что вы уже приняли решение. Надеюсь… что для такой молодой… — Он решил не доводить эту мысль до конца и вместо этого предложил свою помощь. — Но я могу обеспечить вас продовольствием, могу дать кое-какую одежду…

— Нет, благодарю вас, — решительно возразила Ребекка. — У меня есть все, что нужно, и мне не хотелось бы доставлять вам дальнейшие хлопоты.

— Да какие там хлопоты, что вы, — возмутился барон. Но он уже догадался, что теперь сможет преспокойно вернуться к своим привычным занятиям. — Ну что ж, Ребекка. Поступайте, как считаете нужным. Благословляю вас.

— Благодарю вас, мой господин. И не забудьте передать мое сообщение Тарранту.

— Не забуду.

— Прощайте! — И Ребекка пустилась в обратный путь.

Локк чуть-чуть постоял, провожая взглядом удалявшихся женщин, затем повернулся и скрылся в замке.

— Какой странный поворот событий, — пробормотал он себе под нос. — И кто такие все эти женщины?

Остаток дня Ребекка и Эмер провели, привыкая к своему новому дому, обследуя его укромные и потайные местечки. Никаких новых писем от Санчии они не отыскали; вообще-то во всем фургоне осталось поразительно мало вещей, которые напоминали бы о его недавней владелице. Так или иначе, им удалось найти несколько полезных в домашнем обиходе вещей, кое-какие платья, горстку драгоценностей, покрытые пылью чаши и картину, на которой было изображено горное озеро. Самой примечательной находкой стала коллекция вин, причем большинство бутылок были даже не откупорены.

Во второй половине дня у девушек побывало немало гостей как мужского, так и женского пола; все приветствовали новых обитательниц с ошеломляющим восторгом. Как только Ребекка или Эмер обнаруживали, что им что-то нужно, к ним с понадобившейся вещью уже спешил кто-нибудь из ярмарочного люда; девушкам даже не приходилось никого ни о чем просить. Одна из женщин пришла подлечить глаз Эмер и оставила ей склянку с бальзамом, который надо было втирать на ночь.

Карты, оставленные Санчией, так и лежали на столе: девушки надеялись, что на них может найти внезапное озарение. Они как раз приготовили кушетку ко сну, когда им принесли поесть. Подруги расположились поужинать на облучке, наблюдая, как вместе с темнотой просыпается и ярмарка.

Затем они отправились на прогулку, испытывая то же волнение, что и при посещении ярмарки в Крайнем Поле, но в то же самое время чувствуя себя теперь равноправными участницами происходящего. Теперь ярмарка стала их собственным домом.

— Может, тебе стоит пойти поискать твоего дружка-актера, — предложила Ребекка.

— Не исключено. — Глаза Эмер радостно засверкали. — И его друга.

— Не сегодня, — осадила ее Ребекка. — Мне надо поспать…

— И увидеть сон, — закончила Эмер за подругу ее мысль.

 

Глава 55

Сон, приснившийся Ребекке этой ночью, не был похож ни на один из предыдущих. Она спала и в то же время понимала, что находится в фургоне, стены которого служат ей защитным панцирем, из-за которого можно без опаски следить за всем на свете. Сам по себе сон тоже был довольно непривычный, с одной стороны, Ребекка каким-то образом могла влиять на ход событий в нем, с другой — иногда все шло помимо ее воли. А еще в течение сна ей удавалось как бы отключаться от него, бросая взгляд то на беспокойно ворочавшуюся во сне у себя на кушетке Эмер, то на все еще лежащие на столе карты. Но ей хотелось большего! И девушка знала, что способна на большее, если, конечно, у нее хватит на это смелости.

«Помоги мне».

«Я здесь», — не просыпаясь, ответила Эмер, и между двумя сновидицами протянулось связующее звено.

Черпая силы из этой связи, Ребекка распространила свое видение на большее пространство: теперь она воспринимала и чувствовала все, что творилось в шатрах у гулящих девок. Она ощутила на себе тяжесть мужского тела; жажда, испытываемая мужчиной, была груба, но с нею было совсем просто управиться; другой оказался нежным и настойчивым, он тщетно и тщеславно надеялся не только получить удовольствие, но и дать его; третий был скованным и неуверенным в своих силах, жалким в своей суетливости, с ним пришлось провозиться долго, терпеливо и не без тайной насмешки. Переживая все это так, словно действия происходили с нею самой, Ребекка взгрустнула. И все же она улыбнулась во сне: с ее девицами все было в полном порядке.

Но тут перед ней предстала совсем иная картина: пьяный мужик, выкрикивая непристойности и угрозы, в темном закоулке прижал женщину к стенке фургона. Именно глазами этой насмерть перепуганной женщины и смотрела на него Ребекка. Мужчина разбил бутылку и угрожающе размахивал осколком. «Я зарежу тебя, шлюха!» Ярость охватила Ребекку — и всю силу этой ярости она вложила в мощный мысленный посыл: «Нет! Оставь ее!» Мужчина помедлил, замешкался. «Ты даже этого не стоишь», — выхаркнул он наконец, а затем отшвырнул осколок и, пошатываясь, удалился во мрак.

«Спасибо».

Ребекка вновь улыбнулась.

Теперь она решилась еще сильнее расширить воспринимаемое ею пространство…

Перед ней проплывали другие шатры и балаганы ярмарки, но в некотором беспорядке, так, словно она смотрела на них сквозь аквариумное стекло; головокружительная скорость мешала ей как следует приглядеться к проносящимся мимо картинам. Перед ней промелькнули стойла, вывески, цирковые животные, фокусники, продавцы пирожков, сцена, на которой шло представление, снова стойла, толпа зевак… Но тут ее чуть ли не силой повлекло назад, на сцену. Актеры выступали в ярких костюмах, они разыгрывали комедию, но с темным, может быть, даже зловещим подтекстом. Ребекка задрожала, когда персонажи пьесы превратились в живых людей, которых она хорошо знала: ее отец, Рэдд и Таррант играли второстепенные роли, а в самом центре сцены воин в тускло поблескивающих доспехах противостоял белому волку, над головой которого разливалось таинственное и жуткое сияние. На волчьей морде горели глаза Крэнна. Позади в густой тени стоял некий монах, лишь его звериная мордочка была залита странным неземным светом. Действие развивалось, играла музыка, произносились какие-то монологи и диалоги, но Ребекка ничего не понимала и в раздражении пренебрежительно отмахнулась от всего этого. Хватит с нее символов, которые на самом деле ровным счетом ничего не означают! Не этого ей хотелось…

Дотянуться до главного…

Ребекка вполне осознавала опасность, связанную с тем, что, вобрав в себя чересчур много, она истончится сама — истончится и ослабеет настолько, что не сможет совладать с образами, непрерывным потоком врывающимися в ее сознание. Перед ней раскинулась теперь бесконечная сеть — недоступная и тем не менее совершенно реальная. Паутина — поняла она. Ребекка чувствовала, что и в самой Паутине заключено Зло, равно как и Добро, но сон влек ее дальше. Пренебрегая опасностью, она должна была идти вперед. Должна была искать.

«Где же ты?»

С этим призывом она обратилась к Санчии, но ответил ей Гален.

«Я тоже здесь. Гляди! Погляди-ка на это! — Он был и взволнован, и испуган, и обрадован одновременно. — Гляди, я нашел еще один!»

В воздухе перед девушкой материализовались буквы, не слишком четкие, но вполне удобочитаемые, как будто Гален отлично запомнил их, но сам находится на огромном расстоянии от Ребекки.

Е

Н

М

А

Г

С

Т

А

П

А

Я

П

Т

Ж

У

Р

Т

У

Ь

Т

«В следующий раз запомни буквы…»

Сосредоточившись на том, чтобы запомнить и эту головоломку, Ребекка заметила, что Эмер больше не уделяет происходящему достаточного внимания. Ее собственное внимание тоже отвлеклось, буквы исчезли, и девушка почувствовала, что ее подруга беззвучно плачет во сне, прикрывая рукой изуродованную щеку.

«В чем дело, — спрашивал Гален. — Почему она прячется?»

Но сон имел свою внутреннюю логику и силу, и он не дал Ребекке ответа на этот вопрос. Образы вдруг задрожали, расплылись, закружились вихрем. Она почувствовала вокруг Галена множество чуждых существ, притаившихся в ожидании, ощутила исходящие от них угрозу и жестокость.

И вновь картина стала ясной и четкой, но теперь перед ней был уже не Гален. Все связанное с ним — и с обступившим его войском — исчезло.

А увидела она Монфора, с головы до ног закованного в латы, символ королевской власти сверкал у него на груди. Шлем он держал в одной руке, полуобняв его, другая гордо возлежала на плече у юного сына. Король выглядел строгим и суровым, а лица мальчика ей разглядеть не удалось. На голове у него был миниатюрный шлем — почти точная копия отцовского, — из-под которого только глаза поблескивали. Но вот глаза его изумленно расширились, увидев нечто, остающееся невидимым для самой Ребекки. Мальчик радостно замахал рукой. И тут же его образ затуманился, поблек, а потом совершенно исчез.

«Нет!» Исчезновение мальчика наполнило душу Ребекки невыразимой печалью. И точно так же испугался Монфор, который начал безумно оглядываться в поисках только что стоявшего рядом с ним принца.

Между тем за спиной у короля вырос огромный, могучий демон самого устрашающего вида, весь сотканный, казалось, из пламени и безграничной мощи. И все же Монфор не замечал грозящей ему опасности, а когда Ребекке захотелось предупредить его окриком, у нее отнялся язык.

…ударил золотой колокол, глаголя о том, что страна обречена на гибель.

 

Глава 56

После трехдневного марш-броска войско Монфора преодолело две трети пути между столицей и соляными равнинами. Этой ночью Монфор разбил лагерь на голом плоскогорье, ненадолго превратившемся в большой город, что только подчеркивалось сотнями костров, на которых в котлах варилась похлебка. Ни капли тепла не пропадало зря — первые зябкие осенние ветры уже задули с востока, сотрясая полотнища палаток, вздымая в небо тучи дыма.

В самом лагере, окруженном кольцом дозоров, жизнь била ключом. Доставляли депеши, отправляли приказы, стряпали ужин, заботились о лошадях, толковали о былых подвигах и пытались предугадать ход предстоявшей войны. Ветераны или спокойно спали, или с улыбкой наблюдали за рвением новобранцев. Неровные отблески костров озаряли лагерь, в воздухе пахло дымом, грязью и жиром, как и всегда на войсковом привале.

Гален, как обычно по вечерам, заботился о лошадях: привычное и любимое дело заставляло его отвлечься от не на шутку разыгравшегося в последнее время воображения. Лошади были надежными и послушными, и ему становилось легче, когда, хлопоча о них, он с ними же и пускался в негромкие разговоры.

Но сегодня вечером его отвлек от бесконечных хлопот один из оруженосцев Элларда. К удивлению Галена, его призвали в королевский шатер, где Монфор держал со своими генералами и старшими офицерами военный совет. Галена, стремительно промчавшегося по всему лагерю, стража узнала и тут же пропустила к королю. Монфор с офицерами стоял у раскладного стола, на котором была разложена карта, и внимательно изучал ее. Все присутствующие подняли глаза на вошедшего юношу, и даже король улыбнулся ему. Вид у собравшихся мужчин был суровый, по сравнению с ними король казался беззаботным юношей. Единственным, кого, помимо самого Монфора, знал Гален, был капитан Эллард.

— Господа, — начал Монфор. — Перед вами Гален из Крайнего Поля. Гален — человек, с блеском выполнивший уже несколько наших заданий. Именно он доставил донесение Дэвина, которое, как вам всем известно, и послужило поводом выступить в нынешний поход.

Генералы и офицеры дружно закивали, и Гален, в свою очередь, растерянно поклонился им.

— Добро пожаловать, Гален, — продолжил король. — Мы рады тому, что вы нам помогаете.

Он жестом подозвал юношу к себе — и тот подошел поближе и тоже глянул на разложенную по всему столу карту. Сказать ему было нечего, и он порадовался тому, что Монфор взял этот труд на себя.

— К сожалению, нынче во второй половине дня мы получили дурные вести, — сообщил всем король. — Наши разведчики докладывают, что Крайнее Поле захвачено Фаррандом и его младшим сыном Крэнном, явившимися туда во главе значительного войска. Они взяли замок и сейчас укрепляют его.

Гален знал о том, что разведчики и гонцы не сидят без дела с тех самых пор, как войско выступило из столицы, но до сих пор до него не доходили никакие новости, не считая противоречивых слухов, которые бродили по лагерю. Новость оказалась для него самой ужасной из всех возможных — и это тут же отразилось у него на лице.

— У нас хватит сил отвоевать у них замок, — поспешил заверить его король. — Ведь никто не ждал, что мы так быстро соберемся. За что нам следует поблагодарить вас. С другой стороны, нас все же в каком-то смысле застигли врасплох. Я надеялся войти в Крайнее Поле без боя — и наша боеготовность все еще оставляет желать лучшего.

— Единственное, что можно сказать, — вмешался один из участников совета, — теперь у нас есть веское подтверждение слов Дэвина. Крайнее Поле, вне всякого сомнения, очень важно для противника, и теперь мы понимаем, что и вторжение с юга неизбежно.

— Именно поэтому нам и необходимо как можно быстрее вернуть Крайнее Поле, — продолжил король. — На краю соляных равнин противник будет наиболее уязвим, к тому же мы получим время на то, чтобы создать оборонительный рубеж. А вы, Гален, знаете Крайнее Поле и его окрестности лучше любого из нас. И нам необходима ваша помощь.

Гален молча кивнул. В сердце у него теперь проснулся страх — за родной дом, за Ребекку, но главное, за Эмер…

Монфор внимательно всмотрелся в лицо юноши. И когда он заговорил, Галену показалось, будто король прочитал его мысли, по меньшей мере отчасти.

— Нашим разведчикам не удалось узнать, что случилось с Бальдемаром… и с Ребеккой, — тихо добавил он. — Ходят противоречивые слухи об их пленении и о бегстве, но никому ничего не известно наверняка. — На лицо короля упала тень некоторого недовольства. — Таррант заверил меня, что позаботится о дочери барона. — Король говорил сейчас, не глядя на окружающих, он обращался не столько к Галену, сколько к самому себе. — Иногда я задумываюсь над тем, действительно ли этот человек служит мне. Я никогда не знаю, где он находится.

Гален пришел в полное смятение. То, что им в ближайшее время предстоит вступить в бой, ничуть не страшило его. Этого все равно сейчас ждали все. Но известие о том, что в Крайнее Поле вторгся не кто-нибудь другой, а Фарранд с Крэнном, повергло его в шок. Одержанная Галеном победа в «живые шахматы» утратила малейший смысл, и он даже представить себе не мог, что за отмщение изобретет Крэнн, чтобы воздать сполна за понесенное им унижение. От одной мысли об этом ему стало тошно.

Однако Галену пришлось переключиться на более актуальные вопросы, когда Монфор начал обсуждать с генералами планы собственного вторжения в Крайнее Поле. Гален уже описал каждый бугорок вокруг замка в разговорах с Эллардом, а сейчас повторил то же самое всем собравшимся. И это было все, чем он был способен помочь.

Час прошел за детальным обсуждением Крайнего Поля и его окрестностей: самого замка, города, подступов к городу и возможных оборонительных рубежей. Гален, шаря по закоулкам памяти, отвечал на самые подробные расспросы, мало-помалу проникаясь уверенностью в достоверность сведений, которые он оглашал, и даже некоторых ходов, которые ему удавалось подсказывать генералам. В конце концов совет больше похожий на допрос, подошел к концу.

— По-моему, все, — подвел черту Монфор, обводя взором собравшихся. — Или что-нибудь еще?

— Нельзя ограничиться краткосрочной задачей, мой господин, — подал голос Эллард. — Нам необходимо разведать, что творится к югу от соли.

Монфор кивнул:

— Я жду и оттуда наших разведчиков. Но первой задачей должно стать возвращение Крайнего Поля. Тогда у нас появится время — и освободятся люди — на то, чтобы заняться другими делами.

— Я ведь знаком кое с кем из археологов, сир, — вставил Гален. — И не сомневаюсь, что им захочется помочь.

— Вы и впрямь человек, обладающий разносторонними способностями, — улыбнувшись, заметил король. — А где они были, когда вы с ними расстались?

— В Тайбридже. — Гален быстро прикинул кое-что в уме. — Это было восемь дней назад. Они были при деньгах, так что не исключено, что они еще не выбрались оттуда.

Монфор склонился над картой.

— Стоит попытаться, — решил он. — Завтра к вечеру мы войдем в баронат Крайнее Поле. Вы готовы завтра же выехать в Тайбридж?

Гален задумался лишь на мгновение. Он разрывался между желанием помочь своему сюзерену и стремлением вернуться в Крайнее Поле. Но, конечно, он понимал, что у него нет права отказываться.

— Разумеется, — ответил он.

— Он может проехать через Катовер, — предложил Эллард. — И навестить Алого Папоротника, чтобы выяснить, нет ли у того вестей. Как знать, возможно, ему даже удастся выяснить, где сейчас Таррант!

— Отличная мысль, — согласился Монфор. — Мы придадим ему кавалерийский эскорт.

— Я предпочел бы поехать один, сир, — быстро попросил Гален. — Так будет не столь подозрительно.

— Археологи всегда слыли людьми необузданными и непредсказуемыми, — отметил один из офицеров. — Если подъехать к ним целым отрядом, это может прийтись им не по вкусу.

— Но одного помощника вам все равно взять придется, — приказал король. — Если один останется с археологами, другой может доставить донесение.

— Как насчет Арледжа? — спросил Эллард, назвав имя одного из своих людей. — Он хороший разведчик, и он единственный, кого подпускает к себе бик Галена.

Кусака все это время пропутешествовал вместе с Галеном, судя по всему, не без удовольствия предаваясь чудному образу жизни, когда ты сидишь на плече у того, кто сидит в седле. Арледж, испытанный в боях тридцатилетний ветеран кавалерии, привязался к зверьку и потихоньку подкармливал его. Постепенно ему удалось снискать благосклонность Кусаки настолько, что тот терпел присутствие воина возле Галена и в непосредственной близости от его пожитков. Любого другого Кусака встречал грозным шипением и душераздирающими воплями.

— Как бы вы отнеслись к этому, Гален?

Юноша кивнул. Чему быть, того не миновать; душа Арледжа, конечно, потемки, но единственное, что интересовало сейчас Галена, это поиски археологов, повидавшись с которыми он мог бы устремиться прямехонько в Крайнее Поле.

— Господа, — подвел черту Монфор, — время на покой. А с утра опять в седло.

Гален с Эллардом вдвоем вернулись в расположение своего отряда, осторожно пробираясь между кострами, палатками и веревочной оградой, которой был обнесен лагерь.

— Тебя волнует судьба Ребекки? — осторожно подбирая слова, начал Эллард. — Ты многим рискнул ради нее во время шахматной партии.

— Да уж… — Гален рассеянно кивнул.

Капитан тоже заметил страх и смятение, охватившие Галена, когда ему стали известны новости из Крайнего Поля, и теперь он понял, что юноша чего-то недоговаривает.

— Кто-нибудь еще? — спросил он.

— Да.

— Таррант рассказывал, что в интриге была задействована еще одна участница. Кто она?

Гален, шедший понурившись, теперь выпрямился и поглядел прямо в глаза капитану.

— Эмер, — сказал он. — Дочь постельничего.

— Значит, я постараюсь позаботиться и о ней, — пообещал Эллард. — А ты лучше не нервничай. Не этим бродягам тягаться с нами. Скорее всего, они просто сдадутся без боя.

— Не это меня беспокоит, — сухо ответил Гален.

Эллард кивнул, угадав его мысли.

— Жаль, что тебе придется уехать в Тайбридж, — сказал он. — Но никуда не денешься.

— Я понимаю.

— А потом, если сможешь, приезжай в Крайнее Поле, — продолжил капитан. — К тому времени мы там со всем управимся. И поделись с Арледжем. Он всегда любил свободный поиск.

Гален ответил так бодро, как только мог, после чего залез к себе в палатку. Кроме него самого, там прятался только Кусака, который с восторгом встретил хозяина, — с таким восторгом, как будто тот отсутствовал уже несколько дней. Скоро с дежурства в палатку вернулся и Арледж. Слова Галена об их отдельном задании действительно порадовали его. Он скоро захрапел, а Гален еще долго томился без сна. Прошло чуть ли не полночи, прежде чем ему удалось наконец заснуть.

Он лежал во тьме и его несло по течению. Все вокруг было так черно, что он не видел ни собственного тела, ни рук. И он понимал, что чего-то недостает. Что что-то у него отсутствует. И ему было плохо от сознания того, что он стал калекой.

И вот в этой бесконечной тьме загорелся огонек. Далекий и слабый поначалу, постепенно он разгорался все ярче и ярче. Лучик шарил во тьме, он явно что-то искал. Свет выхватывал из мрака как истины, так и кошмары, но Гален не смог бы сейчас отличить одни от других. Свет напомнил ему сияние звезд над соляными равнинами — тот был столь же призрачным, столь же волшебным…

«Где же ты?»

И голос, и свет исходили от одного и того же существа, это был очень слабый источник, но чрезвычайно целеустремленный, а за ним, в глубине, еще более слабый и отдаленный, маячил другой. И оба источника были женского рода. И он узнал обеих, и в душе у него проснулись непонятные, странные чувства.

«Я тоже здесь, — воззвал он. — Гляди. Погляди-ка на это! — На этот раз он был преисполнен решимости не повторить свою недавнюю ошибку. Он собрался, и буквы в его сознании выглядели совершенно отчетливо. — Гляди, я нашел еще один!»

Он почувствовал, что Ребекка восприняла его сообщение, и тревога, владевшая им, пошла на убыль. Но теперь его беспокоило другое: с Эмер стряслась какая-то беда. Почему он не может увидеть ее? Увидеть с такой же четкостью, как Ребекку?

«В чем дело? Почему она прячется?»

Ответа не последовало. Он почувствовал слезы, почувствовал рану и его страх вспыхнул вновь. Звено дрогнуло и, как бывало и раньше, слишком быстро разомкнулось. И вот исчезло совсем, а его вновь повлекло по течению.

«Подожди, — в отчаянии окликнул он. — Где ты? С тобой все в порядке?»

Но тьма и безмолвие словно издевались над ним.

Он проснулся, чувствуя себя совершенно беспомощным, а проснувшись, обнаружил, что потирает щеку под правым глазом, — у него внезапно разболелась скула.

 

Глава 57

Ребекку разбудил шум с улицы. В полумраке фургона с зашторенными окнами, даже проснувшись, она не сразу сообразила, где находится. Эмер тоже проснулась, и девушки посмотрели друг на друга заспанными глазами. Какое-то время ни одна из них не решалась заговорить.

— Ты его тоже слышала, верно? — в конце концов прошептала Эмер.

— Да. Это было как во время партии в «живые шахматы», — тихим голосом ответила Ребекка. — Мы снова были втроем.

— Мне не хотелось, чтобы он увидел меня в нынешнем состоянии, — посетовала ее подруга, поднеся руку к пораненной щеке.

Она быстро поправлялась, но сейчас синяк играл всеми цветами радуги.

— Вот уж не думала, что ты столь тщеславна, — попробовала отшутиться Ребекка. Ей хотелось приободрить подругу, хотя ужасная развязка сна нагнала на саму нее невыразимый страх. — В любом случае это было всего лишь сном. — Она заставила себя улыбнуться.

Ирония, заключавшаяся в том, что подобное утверждение сделал не кто-нибудь, а сама Ребекка, не укрылась от обеих подруг. И все же, когда Эмер заговорила, слова ее прозвучали едва слышно, полные несказанной тоски.

— Он был так далеко…

— А что еще ты увидела? — спросила Ребекка, пытаясь отвлечь подругу от мыслей о возлюбленном.

— Я не запомнила.

Но Ребекке необходимо было получить подтверждение собственным опасениям, поэтому она рассказала о том, что произошло в ее сне с Монфором.

— Было так страшно, когда исчез его сын, — закончила она свой рассказ. — Монфор показался мне таким потерянным, таким одиноким. А тут еще демон… а король даже не видел его! Я пыталась предупредить его, но… мне показалось, будто внутри у меня все пусто.

— И прозвенел колокол, — добавила Эмер.

Это было единственное, что ей запомнилось. Все остальное изгладилось из памяти.

— Да. — Ребекка невольно вздрогнула, вспомнив пророческий бой колокола. — Что все это значит?

«Санчия объяснила бы мне это», — мысленно добавила она. Но тут ей пришло в голову кое-что другое — и она тут же спрыгнула с кровати. Кошмарный финал сна настолько потряс ее, что она до настоящего мгновения и не вспомнила о том, с чего сон начался.

— Гален показал мне новые буквы, — поведала она подруге, поднимая ставни и впуская в фургон утренний свет.

Эмер тоже поднялась из постели, и под ее любопытным взглядом Ребекка перенесла на бумагу приснившуюся ей головоломку и выложила на стол бумагу с тремя предыдущими. Девушки всмотрелись в четыре столбца букв, но и новая порция не сделала письмена хоть чуть более понятными.

— У нас теперь четыре набора, — задумчиво произнесла Эмер. Она более не относилась к письменам скептически, напротив, ей стало ясно, что они должны иметь огромное значение. — Интересно, сколько же этих наборов вообще.

— Должен иметься по меньшей мере еще один, — ответила Ребекка. — Тот самый, который я увидела во сне первым, но не сумела запомнить. — И вновь она рассердилась на себя за эту промашку.

— Ну хорошо, — развеселилась Эмер, — Поставь перед собой на нынешнюю ночь задачу вспомнить недостающие буквы. — Она ухмыльнулась. — Только и всего!

Ребекка на минуту задумалась над такой возможностью. Лицо у нее было предельно серьезным.

— Попытаюсь, — сказала она в конце концов, а затем усмехнулась и сама. — Значит, теперь ты мне поверила?

— А что мне еще остается? Я уже говорила, что ты сошла с ума, но это было явным приуменьшением.

— Мне так страшно, Эмер, — прошептала Ребекка. — Я умею прясть сновидения, но не знаю, как управлять ими, не знаю, как прясть их так, чтобы это принесло какую-нибудь пользу. Ярмарочный люд возлагает на меня такие надежды, не говоря уж обо всем, что связано с войной и остальным…

Она замолчала. Эмер обняла Ребекку, и та радостно прильнула к подруге.

— Мы со всем справимся, Бекки. До сих пор у нас же все получалось, верно?

— Я так рада, что у меня есть ты.

— Неужели ты думаешь, что можешь от меня отделаться? Нескольких спасений от неминуемой гибели для этого мало! Да и не одной только гибели! Мало перелезать через крепостную стену и скакать в ночи. Слишком мало, чтобы от меня отделаться, — рассмеялась Эмер. — А теперь тебе удалось заставить меня поверить в волшебство, так что отваживать меня и не вздумай!

Пока девушки одевались, в дверь постучали. Открыв, Ребекка увидела перед собой Алеандру, в руках у нее был поднос с завтраком. На ярмарке царило оживление, фургоны готовились к отбытию, в них спешным порядком загружали последнюю поклажу.

— Мы что, уезжаем? — поинтересовалась Ребекка, забрав у Алеандры поднос.

— Ты же с нами, — ответила та.

— Так вы здесь дожидались меня?

Алеандра кивнула.

— И куда мы едем?

— Все дороги куда-нибудь, да ведут.

Ребекка поняла это так: либо Алеандра не знает, куда они отправляются, либо это ей все равно. Невозмутимость женщины вызвала у нее легкую зависть.

— Только не в Крайнее Поле, — взмолилась она, и Алеандра весело рассмеялась.

— Да уж не беспокойся, — усмехнулась она, прежде чем отправиться восвояси.

Вскоре после этого мужчины впрягли в фургон Ребекки приведенную с собой лошадь. Поводья они передали хозяйке повозки. Но перед отъездом девушкам пришлось принять еще одну посетительницу. Какая-то женщина принесла им целый ворох одежды. Лишь когда она подошла к фургону вплотную, Ребекка узнала ее: именно эту женщину она «спасла» в сновидении. Воспоминания об этой — начальной — части сна уже совсем было улетучились, но сейчас вспыхнули с новой силой. «Неужели я действительно сделала это?» Но у нее не хватило духу спросить об этом у гостьи.

Женщина улыбнулась ей.

— Меня зовут Гелисса, — сказала она. — Мы заметили, что у вас нет сменного платья, а одежда Санчии не придется ни одной из вас впору. Вот мы и собрали тут кое-что. Выберите, что вам нужно, а остальное верните. — Она передала весь ворох Ребекке, сидевшей у фургона рядышком с Эмер. — Сверху лежат мои вещи, — добавила Гелисса.

Ребекка разложила перед собой черную юбку и зеленый шерстяной жакет, внимательно осмотрела их. Гелисса проводила жакет тоскливым взглядом, ясно было, что эта вещь очень дорога ей. Ребекка была тронута проявленной щедростью и в то же время не понимала, как поступить. Новая подруга могла бы обидеться, если бы ее подношения оказались отвергнутыми, но Ребекке не хотелось и брать у нее такой, судя по всему, важный для нее наряд. В конце концов, решив довериться собственному чутью, она пошла на сделку.

— Юбка мне подойдет, — сказала она. — А жакет слишком узок для любой из нас. Но все равно, большое спасибо.

Она вернула Гелиссе жакет и с радостью заметила, что та не смогла удержаться от вздоха облегчения.

— Хорошо, хоть юбка подошла, — улыбнулась Гелисса. — А сейчас мне пора. Об остальном я спрошу у тебя позже. — Помахав им на прощанье, она скрылась среди фургонов.

Эмер, на протяжении всей этой беседы не проронившая ни слова, проводила ее долгим взглядом.

— Вроде бы я не знаю.

— Мы ее вчера видели, — кивнула Ребекка. — Она ходила с нами в замок.

— Нет, не только…

Эмер явно недоумевала.

— Мы пришли ей на помощь нынче ночью.

Теперь Ребекка уже не сомневалась в том, что это произошло на самом деле.

— Мы? — воскликнула Эмер. — Я, в отличие от тебя, с ума еще не сошла!

— Так откуда же ты узнала про Галена?

Он мне снился, это совершенно естественно, — пробормотала Эмер, словно защищаясь.

О собственной вовлеченности в происходящее ей распространяться не хотелось.

— В чем дело? Это еще что за прятки?

Ребекка уставилась на подругу, провоцируя ее на дальнейшие отговорки.

— Ладно-ладно, — проворчала та, смиряясь с неизбежным. — Во всем, должно быть, виноват этот фургон!

— Ты ведь и сама не веришь в это. Подумай-ка хорошенько. Попробуй вспомнить. Наверняка мы с тобой не в первый раз видели один и тот же сон!

Мысль об этом чрезвычайно заинтересовала и саму Ребекку, однако Эмер не разделила ее энтузиазма.

— И без этого у меня в жизни всяких сложностей хватает, — посетовала она. — Это ты Прядущая Сновидения. А я так, на подхвате.

Но тут их внимание переключилось на соседние фургоны, которые по одному трогались с места.

— Ну, и что мне теперь делать? — внезапно запаниковав, спросила Ребекка.

Но скоро выяснилось, что ей, честно говоря, не придется делать ничего. Лошадь сама шагнула с места, пристроилась в караван и пошла, таща за собой фургон. Растерянность обеих девиц сменило буйное веселье, и они принялись перебрасывать друг дружке поводья.

Длинная череда фургонов покинула городок и поползла по полям. Большую часть времени в дороге Ребекка с Эмер были предоставлены самим себе, и только немногие всадники, поравнявшись с фургоном, подчеркнуто церемонно раскланивались с ними. Все относились к девушкам очень сердечно, но чрезвычайно почтительно — даже дети, так что, встретив такой прием, они обе уже скоро чувствовали себя как дома. На полуденном привале все участники каравана уселись рядком и ели из общих котлов. Когда они вновь отправились в путь, Эмер заметно повеселела. Она уже успела кое с кем познакомиться и перестала обращать чрезмерное внимание на свой страшный синяк. Когда Ребекка сделала по этому поводу соответствующее замечание, ответ Эмер искренне удивил ее.

— Они заставили меня почувствовать, что я тут не просто на подхвате.

Вечером табор остановился на ночлег в чистом поле, составив фургоны в тесный круг, словно эта дырявая стена могла защитить их от внешней опасности. Ребекка с Эмер настояли на том, чтобы им позволили позаботиться о своем фургоне и о лошади, им не хотелось выглядеть совсем уж бездельницами. Когда девушки управились с этим делом, к ним заглянула Гелисса забрать одежду, которая им не понравилась.

— Эннис сегодня вечером будет рассказывать разные истории, — радостно объявила гостья. — Для горожан она никогда не рассказывает, приберегает для своих, — добавила она. Женщина сделала паузу, словно рассчитывала на взрыв восторга, и, не дождавшись такового, пояснила: — Санчия всегда приходила послушать.

— Разумеется, мы придем, — пообещала Эмер, и обрадованная Гелисса удалилась.

Ребекка же промолчала, ее лицо в первых лучах луны показалось на редкость бледным.

— С тобой все в порядке? — обеспокоенно спросила Эмер.

— Мне не хочется идти туда.

Ребекке почему-то стало страшно, хотя она и не понимала природу своего страха. Эмер же и вовсе не могла взять в толк, что происходит.

— Не валяй дурака! — фыркнула она. — Почему бы нам не пойти?

Но Ребекка по-прежнему испытывала непонятный страх, и когда она все-таки смешалась со слушателями, рассевшимися вокруг сказительницы, ей стало уже совсем не по себе и она предпочла убежать. Эмер же осталась послушать, удивляясь странному поведению подруги и слегка сердясь на нее.

— А мне-то казалось, что ты до таких историй охоча, — проворчала она на прощанье.

Ребекка втайне боролась сама с собой. Она понимала, что нельзя поддаваться беспричинному страху. В конце концов она взяла себя в руке и вновь присоединилась к слушателям. Она подошла как раз, когда Эннис начала свой рассказ, но девушке все еще было тревожно, так что она постаралась держаться как можно более неприметно и села там, где все было слышно, но саму ее никто не видел.

— Жила-была маленькая девочка, прочитавшая слишком много сказок, — начала Эннис.

Уже эти слова были встречены веселым смехом, сразу же спаявшим сказительницу и ее слушателей в привычное и сердечное целое. Сказительница говорила тихо, но внятно и без запинок. В тишине ее голос, веселый и как бы приглашающий прислушаться, разносился далеко кругом. Она продолжила рассказ о девочке, которая, став немного постарше, принялась целовать каждую попадавшуюся ей на глаза лягушку в надежде отыскать таким образом сказочного жениха. И в конце концов ей удалось кое-кого найти — только вовсе не волшебного принца. Вместо этого на ее долю выпало удивительное испытание. Ее саму обступило бесчисленное множество лягушек, влюбившихся в нее, и попрыгуньи привели ее к волшебному озеру в глубине лесной чащи. И здесь, последовав приглашению царя лягушек, она прыгнула в грязную, поросшую тростником воду и тут же и сама превратилась в лягушку! Испытывая неземное блаженство, она начала плавать и нырять в этом волшебном царстве. Рыбы приветствовали ее, насекомые взлетали в воздух при ее приближении, она познакомилась и со множеством озерных обитателей, которых никогда раньше не видела, более того, о существовании которых никогда даже не подозревала. Подводные растения, даже камни и тина на озерном дне — все это было исполнено волшебства и тайны. Никогда раньше девочка не была так счастлива. Она уселась в чашечку лилии и, выражая свой восторг, расквакалась на весь мир.

Но тут раздался сигнал об опасности — и все лягушки, объятые страхом, попрыгали в озеро и поплыли во все стороны, чтобы спастись от верной погибели. Приближалась щука — их самый смертельный враг! Девочка-лягушка тоже спрыгнула с лилии и поплыла, отчаянно перебирая лапками. Она сумела выбраться на берег и поспешила вновь принять человеческий облик, сердце у нее в груди страшно колотилось. Стоя на берегу, она слушала истошные вопли своих подружек, которых настигала хищная щука.

— В это мгновение она решила, что человеком быть все-таки лучше, чем лягушкой, — подошла к концу своего рассказа Эннис. — Но она не забыла рассказать своему отцу, который был заядлым рыбаком, о том, что в озере водится огромная щука. Как никогда не забыла и о блаженстве, испытанном в тот день, и о своих подругах-лягушках.

Окончание истории было встречено общим смехом и бурными хлопками. Сказительница не столько рассказывала, сколько разыграла сказку, меняя интонацию и даже тембр голоса в соответствии с повадками каждого персонажа. Девочка говорила у нее нежным и слабым голоском, который по мере рассказа становился все взволнованней, а царь лягушек хрипел грозно и страшно.

Страх Ребекки пошел на убыль: она обнаружила, что заслушалась сказкой, и отдала должное дару сказительницы. «Замечательная рассказчица», — подумала она, несколько сконфузившись из-за того, что сначала ей так не хотелось слушать.

Когда рукоплескания стихли, кто-то из слушателей задал вопрос:

— Ну и как, она когда-нибудь нашла своего принца?

— В этом и заключается самая странная и самая забавная часть истории, — с важным видом произнесла Эннис, и ее слушатели тут же вновь притихли в ожидании, что она соткет для них волшебную паутину заново.

— Прежде чем броситься в озеро, она, ясное дело, разделась. В конце концов лягушки-то разгуливают голыми! Она спрятала одежду в кустах на берегу озера, а потом, когда выскочила из воды, спасаясь от щуки, перепугалась настолько, что забыла в каких именно кустах. А тут как раз, о чем она и не подозревала, мимо проходил молодой лесник. Он увидел, как девочка вынырнула из озера и, совершенно обнаженная, уселась на берегу. Подозревая, что имеет дело с нечистой силой, он притаился за деревом, но волшебство ее превращения, не говоря уж о красоте самой девочки, настолько очаровали его, что он подсматривал за нею, пока она разыскивала на берегу одежду. И сразу же влюбился в нее и, когда она оделась и пошла домой, покрался за ней следом.

После этого он долго и отчаянно ухаживал за девочкой, хотя она поначалу никак не поощряла такие ухаживания. Каждый день он приносил ей цветы — редкие и прекрасные цветы, он приносил их и оставлял у нее в саду. Еще приносил он ей ягоды и орехи — все, чем был богат его лес. Он был готов ради нее на что угодно — ни одна задача не казалась ему ни непомерно трудной, ни, напротив, слишком ничтожной… и в конце концов его терпение было вознаграждено — и девочка ответила на его чувство своим.

Их любовь расцвела — и цветет по сей день. И вскоре все поцелуи любительницы волшебных сказок достались молодому леснику, а вовсе не ее земноводным друзьям. Но только лягушки про нее не забыли. В ночь ее свадьбы все жители озера вышли из лесу и подошли к их дому и устроили самый настоящий лягушачий концерт. Молодые слушали лягушек и улыбались друг другу.

Ни он, ни она никогда не рассказали друг дружке свою половину правды о том, что на самом деле произошло той волшебной ночью, но в глубине души знали все один про другую и наоборот. Это стало их тайной — и сама эта тайна крепко-накрепко связала их на долгие годы супружества.

На этот раз окончание истории было встречено не хлопками, а тихим удовлетворенным шепотом. Кое-кто из самых чувствительных слушателей и слушательниц смахнул с глаз набежавшую слезинку.

Эннис помолчала, дав аудитории возможность в полной мере прочувствовать услышанное, а потом кто-то попросил ее рассказать какую-нибудь из самых старинных историй. Слушатели терпеливо сидели, пока она выбирала, какую именно историю рассказать. В конце концов Эннис встала, оттолкнула от себя стул и окинула взглядом собравшихся словно с высоты маленькой, неизвестно откуда взявшейся сцены. Ее голос вновь изменился, теперь он зазвучал с трагической силой:

— Некогда нашей страной правил очень дурной король!

 

Глава 58

Первые же слова были встречены радостным шепотом. Судя по всему, слушателей ожидала хорошо знакомая и любимая ими история. Но Ребекка неуверенно заерзала на месте. Тем не менее она уже скоро позабыла свою тревогу, захваченная историей, зачарованная актерским мастерством Эннис. И вот Ребекка наряду со всеми, затаив дыхание, внимала повести сказительницы.

— У него имелось все, чего только можно было пожелать. У него была красивая чуткая жена, без счета нежных и ласковых возлюбленных, он был баснословно богат, его дворец дышал роскошью и великолепием и был полон умными и скромными, знающими свое дело и свое место, царедворцами и челядинцами. Он не делал ничего, кроме того, что доставляло ему удовольствие. И все же ему казалось мало и этого!

Короля обуревала роковая страсть овладеть чем-нибудь воистину непомерным, и не будучи в силах добиться этого, он обрушивал яростный гнев на приближенных и беспрестанно сетовал и жаловался на свою судьбу.

Эннис сумела изобразить даже повадки услужливых и запуганных челядинцев — и это было встречено смехом и хлопаньем. Ее голос, да и лицо изменились почти до неузнаваемости.

— Но, сир, — жалобным голосом пропищала она, — вы ведь и так останетесь в памяти у людей как величайший из когда-либо живших монархов.

И тут же загремел рык разъяренного короля.

— Остаться в памяти людей — это вовсе не бессмертие, червяк ты ничтожный! Истинное бессмертие в том, чтобы никогда не умереть!

Эннис переждала, пока не уляжется взрыв общего веселья, а потом заговорила собственным голосом — мягким, но укоризненным.

— Он был одержим мыслью о бессмертии. Он без устали рылся в древних фолиантах; он читал все, что было ему доступно, только бы добиться своего. Он вызывал к себе на совет долгожителей, надеясь выведать у них заветную тайну. Он даже занимался всерьез преданием о вечно живом дереве и рассылал по всему свету поисковые партии, которые должны были доставить ему с этого дерева плоды. И наконец, он занялся оккультизмом, пытаясь изучить дурную сторону Паутины. Где в конце концов и нашлось кое-что, способное превратить его видения в явь.

Слово «видения» подействовало на Ребекку самым удивительным образом, ее неудержимо потянуло вперед. Магия рассказа и искусство сказительницы захватили ее — девушка вышла из укромной тени, в которой сидела до сих пор, и присоединилась к безмолвным слушателям и слушательницам на скамьях. Эннис заметила, как Ребекка вышла из тени, и взгляды обеих женщин на краткий миг встретились. Сказительница была хороша собой, вот только на лице ее время от времени набегала трудно уловимая тень чего-то неземного, а белые, как соль, пышные волнистые волосы еще усиливали такое впечатление.

И как будто вспышка мгновенного страха пронзила хрупкое тело сказительницы, ее голос дрогнул, но тут же выровнялся, и рассказ снова полился плавно и непринужденно.

Этот голос оказывал на девушку такое же воздействие, как скрипка Невилла. Ребекке казалось, будто она уже не среди ярмарочных фургонов, будто ее новые друзья и подруги куда-то исчезли, а сама она перенеслась в мир, творимый словами и голосом Эннис; мир ее собственного воображения начал воплощаться наяву. Слова обретали плоть и кровь, Ребекка воочию видела все, что описывала и показывала сказительница. Девушка своими глазами увидела исполинскую черную пирамиду, воздвигнутую королем, чтобы послужить ему гробницей, она наблюдала за трудами и хлопотами ее возведения под надзором злых колдунов, заключивших союз с королем и действовавших с ним заодно. Произносились заклинания и заклятия, в котлах и пробирках варились магические снадобья и эликсиры. Вызывали демонов, с ними заключали союз, скрепляя его кровью.

Ребекка присутствовала и при мнимой смерти короля, при том, как его тело поместили в особо подготовленную камеру в самом сердце пирамиды. И она поняла, что он восстанет из мертвых и обретет бессмертие — и его бессмертие обернется невыразимым ужасом для всех людей. Но в последнее мгновение страну спасли трое добрых волшебников, которые ценой собственной жизни и бессчетных жизней жителей столицы ухитрились уничтожить весь отмеченный печатью проклятия город. Дерис и все его обитатели, надгробная пирамида и упокоившийся в ней последний король, все волшебники, как добрые, так и злые, — все они погибли под очистительным потоком хлынувшей с неба соли.

Ребекка почувствовала, что задыхается, соль начала засыпать ей глаза, рот и горло, соль сжигала ее легкие. Весь мир стал ослепительно белым. Девушка вскинулась, сопротивляясь, она не сомневалась в том, что ей суждено погибнуть и быть погребенной вместе с обреченным городом.

Но она не умерла, до ее сознания откуда-то издалека с трудом пробивалось нечто иное. Голоса, проникнутые тревогой человеческие голоса. «С тобой все в порядке?», «Принесите-ка воды, да поживее!», «Отойдите, дайте ей свободно дышать!» Кто-то принялся растирать ей руки, кто-то другой постучал по спине — и Ребекка раскашлялась и, отчаянно заморгав, увидела вновь возвращающийся, возрождающийся вокруг нее реальный мир.

— С тобой все в порядке, Бекки?

Голос Эмер звучал взволнованно, это она растирала руки подруги и гладила их.

Ребекка кивнула, огляделась по сторонам. Кругом было множество глаз, но лишь во взгляде одной женщины она сумела уловить и понимание, и жалость. Но Эннис сразу же отвела глаза в сторону, на лицо ей легла тень собственной вины и страха. Сказительница стояла как будто надо всеми, бледное привидение на фоне сгустившейся ночной тьмы.

— Бекки?..

— Со мной все в порядке, — прошептала девушка, не сводя взгляда с Эннис. Потом встала, не замечая устремленных на нее со всех сторон взоров, не видя, что ей протягивают чашку воды. «Выходит, опять, — подумала она. — Как тогда, при музыке. И это несомненное волшебство!»

Она шагнула вперед — и люди расступились, уступая ей путь, а на лицах у них по-прежнему читались удивление и тревога. Эннис увидела, что Ребекка приближается к ней, и хотела было уйти, но девушка поспешила и не дала той возможности скрыться.

За ними следило множество народу, но никто не понял ни сбивчивых слов Ребекки, ни страха, который явно овладел Эннис.

— Ты должна рассказать мне, — потребовала Ребекка. — Ты должна объяснить. Я видела все это… город… соль… я там побывала!

А вот теперь сказительница пришла в полный ужас. Она затравленно оглянулась, словно прикидывая, нельзя ли убежать куда-нибудь, и не произнесла ни слова.

— Ты превратила все в явь, — продолжила Ребекка. — Я уже бывала там, но во сне… Откуда это все взялось?

Эннис молчала, она не могла или не хотела ничего объяснить.

— История взяла верх, верно? — простонала Ребекка, отчаяние и гнев смешивались в ее голосе. — Что ты на это скажешь?

И только теперь Эннис заговорила.

— Значит, ты одна из нас, — прошептала она, побелев от страха.

— Что?

Сказительница, смутившись, крутила кольцо у себя на пальце.

— Ты не могла увидеть… — выдохнула она, но, не договорив до конца, отвернулась от Ребекки и убежала прочь, во тьму.

Ребекка рванулась было за ней, но ее удержали. Стремительно развернувшись, она яростно посмотрела на того, кто осмелился ее схватить, и обнаружила, что это укротитель диких лошадей. В борьбе с ним у Ребекки не было никаких шансов, а взор его оставался совершенно бесстрастным. Рядом с ним появилась Алеандра.

— Оставь ее, — сказала она Ребекке. — У каждого из нас свои странности. Эннис вот боится незнакомых людей. А когда она к тебе попривыкнет… — Алеандра пожала плечами.

— Но это безумно важно! — воскликнула Ребекка.

— Сейчас от нее все равно ничего не добьешься, — заметил укротитель. — Каждому из нас приходится расплачиваться за свои таланты, так или этак.

Почувствовав, что Ребекка подуспокоилась, он ослабил свою хватку.

— Но все это было на самом деле! — Мысленно уже признав собственное поражение, Ребекка сопротивлялась из последних сил. — Как вы этого не понимаете?

— Она прекрасная сказительница, — указала Алеандра.

— Нет! Тут нечто большее!

— Может, твой слух отличается от нашего? — предположил мужчина.

«Так что же, я схожу с ума? — подумала Ребекка. — Почему только на меня так подействовал ее рассказ?» На смену гневу мало-помалу пришли уныние и чувство собственного бессилия, она поняла, что смертельно устала. Эмер взяла подругу под руку и повела в фургон.

«У каждого из нас свои странности, — с горечью мысленно повторила Ребекка. — Каждому из нас приходится расплачиваться за свои таланты, так или этак».

Пока Ребекка слушала рассказ сказительницы, Фарранд и Крэнн беседовали друг с другом в ее родном доме в Крайнем Поле. Крэнн пребывал в превосходном настроении, легкость одержанной тремя днями раньше победы все еще грела ему душу. Проявив себя страшным и безжалостным карателем, он выплеснул гнев, охвативший его после удачного бегства Ребекки и сейчас его больше волновало не прошлое, а настоящее. Он мерил широкими шагами комнату, не зная, как дать выход собственной энергии.

— Первые отряды наемников уже, должно быть, вошли в Риано, — заявил он.

— Если последние донесения не лгут, — спокойно уточнил Фарранд.

Барон был человеком куда более осторожным, чем его сын. И риск, на который им пришлось пойти, заставлял его нервничать, хотя он и принял заранее все меры предосторожности. Он проклинал заминку, вызванную необходимостью дожидаться подхода союзников. Но особенно ему претило вынужденное безделье в обществе своего непредсказуемого сына. Никогда нельзя было сказать, напился ли Крэнн чужой кровью допьяна или ему немедленно понадобится добавка.

— Еще пара дней, — пропустив замечание отца мимо ушей, мечтал Крэнн, — и они будут здесь. Тогда уж мы примемся за дело всерьез. — И в предвкушении этого его глаза радостно заблестели.

— Ну, а Бальдемара-то разговорить удалось? — осведомился Фарранд.

— Раскудахтался, что твоя курица, — со злобной усмешкой доложил Крэнн. — Но старый осел практически ничего не знает. Совершенно очевидно, что всем тут заправлял его постельничий. — Он презрительно хмыкнул.

— А что он?

— Отказывается говорить, — рассерженно бросил Крэнн. — Хотя мы и привели ему более чем убедительные доводы. — Внезапно он рассмеялся. — Так или иначе, он не в своем уме. Да и что прикажешь подумать о человеке, который преспокойно дрыхнет в кладовке, пока к нему в дом вторгается враг? И не пьян был вроде, хотя конечно же наверняка напился. Несет какую-то чушь про музыку, ничего от него не добьешься. Возможно, тебе стоит помочь в попытках склонить его к сотрудничеству.

— Дела такого рода я предпочитаю оставлять на твое усмотрение, — с явным отвращением обронил Фарранд. — Там, где у тебя ничего не выходит, у меня тем более не получится.

В дверь покоев барона Бальдемара, отошедших теперь к захватчикам, постучали. Фарранд разрешил войти очередному гонцу. Тот был в грязной одежде, лицо его горело после долгой скачки.

— Господа мои… — севшим голосом выпалил он. — Монфор на северной границе Крайнего Поля. С ним все войско столицы.

Барон и его сын на мгновение окаменели.

— Но этого не может быть! — придя в себя, взвился Крэнн.

— И сколько у него полков? — ледяным голосом спросил Фарранд.

— Самое меньшее, шесть. Но может, и все восемь.

— Измена! — заорал Крэнн. — Кто нас предал? Он побелел от ярости, ладони сами собой сжались в кулаки, словно стискивая в смертельной хватке шею неизвестного предателя.

— Это все его силы, — хладнокровно отметил Фарранд, не обращая на вопли сына ни малейшего внимания. — Значит, столица осталась беззащитной. Разведчиков ко мне!

Гонец стрелою вылетел из покоев: роль горевестника порой бывает чревата самыми серьезными неприятностями. Крэнн вновь принялся расхаживать по комнате, выкликивая проклятия.

— Если бы ты обошелся поласковее со здешними укреплениями, — кисло усмехнулся Фарранд, — мы были бы сейчас в большей безопасности.

Крэнн застыл на месте как вкопанный и злобно уставился на отца.

— Так ты говоришь, что Монфор двинул все свое войско против нас? — Этот возмущенный возглас показал, что при всей своей ярости Крэнн не совсем утратил способность мыслить логически. — Нас предали! И Монфору стали известны наши сокровенные планы!

— Тогда остается только молиться, чтобы наши союзники прибыли раньше намеченного срока, — с самым постным видом заметил его отец.

Как ни старалась Ребекка, ее сон развивался вовсе не в том направлении, как ей того хотелось, и позабытых букв она так и не увидала. Не увидала она также ни Галена, ни Монфора. Вместо этого перед ней предстал некий художник, работающий над огромным холстом. Он лихорадочно трудился, кисть так и мелькала в воздухе, то окунаясь в чашечки палитры, то вновь устремляясь к холсту, — и все же время от времени он отворачивался от полотна, озадаченно посматривал на Ребекку, а потом вновь принимался за дело. Девушка наконец узнала его: это был Кедар — молодой художник, сумевший так польстить ее отцу портретом. Ребекка окликнула его по имени, но он, судя по всему, ее не услышал.

И вдруг спокойное течение сна претерпело резкую метаморфозу: Ребекка сама оказалась на холсте — и все изображенное на нем ожило. Черная пирамида грозно нависала над головой, похожие на призраков люди слонялись по безжизненным улицам белого города, костлявые — лишенные плоти — руки хватались за полы ее одежды.

— Значит, ты одна из нас?

Ребекка онемела.

Она проснулась, сотрясаясь от страха и задыхаясь, точь-в-точь как вынырнула из повести Эннис. И лишь одна мысль беспрерывно пульсировала у нее в голове.

«У этой истории другой конец!»

 

Глава 59

Вторая армия наемников вошла в Риано через день после вступления первой; соединившись, они разбили лагерь к западу от города. Но не только они прибыли в Риано в этот день. Подтянулись и войска многочисленных южных союзников барона Ярласа, и хотя в общей сложности численность этого войска оказалась меньшей, чем барон надеялся, их все же хватило, чтобы заполнить все городские казармы и разбить еще один лагерь под городом, возле дороги, ведущей к соляным равнинам, то есть к северу от Риано.

Однако наибольший переполох поднялся после прибытия воинства, участников которого, строго говоря, нельзя было назвать солдатами. Когда в город под предводительством своего настоятеля въехали монахи, даже самые отважные из наемников как-то оробели, и лишь кое-кто из жителей, суеверно осеняя себя охранным знамением и надеясь тем самым избежать злых чар, провожал их взглядом. Горожане поспешили запереть двери и опустить ставни на окнах. Большинство жителей ни разу в жизни не были в замке и тем более не видели Хакона, посланцы же последнего разъезжали в основном по ночам, когда их никто не видел. Так что целый отряд скелетообразных существ на могучих вороных конях вызвал чуть ли не у всех страх и отвращение. Каждого, кто глядел на них, начинало трясти; люди молчали, не желая хотя бы ненароком обидеть или задеть зловещих всадников. И стоило монахам удалиться в священную обитель, заранее приготовленную для них Хаконом, как в городе пошли пересуды.

— Мертвецы собрались на войну.

— Только не гляди им в глаза. Не то они превратят тебя в соль.

Тем же вечером Ярлас созвал военный совет. Приглашенные расселись вокруг стола в одном из самых роскошных залов, но все великолепие обстановки не произвело на предводителей наемничьего войска никакого впечатления: куда больше заинтересовали их разложенные на столе карты. Прежде чем заговорить, барон Ярлас окинул взглядом собравшихся.

Олин, вожак наемников, был даже выше самого барона и столь же широк в плечах. Его холодные голубые глаза ничуть не оживляли лицо, казалось, высеченное из обломка скалы. Борода у него была клочковатой, бледно-соломенного цвета. Нур, второй генерал наемников, тоже отличался ростом, но был не так крепко сложен. С темными волосами, густой бородой и темно-карими глазами, которые подчеркивали неестественно белый цвет кожи. Мозолистые руки выдавали в нем отчаянного рубаку.

«Надеюсь, я не ошибся, положившись на этих варваров, — подумал Ярлас, невольно сожалея о том, что в северном походе наемничье войско окажется большим, чем его собственное. — В рискованную игру я ввязался».

За столом восседал и Хакон, призрачный облик которого явно выводил из себя южан, — подметив это, Ярлас злобно усмехнулся. И наконец, Задир — командующий войском барона. Высокий и худой, с резкими чертами угловатого лица, Задир был старше обоих наемничьих полководцев и не смог бы сравниться с ними физической силой, однако человеком он был ловким и хитроумным. Командующий нынче вечером явно чувствовал себя не в своей тарелке, он с презрением посматривал на иноземцев. Подобно большинству обитателей Эрении, он считал иностранцев не вполне людьми, потому что те якобы лишены души.

— Завтра с утра мы выступаем на север, — открыл совет барон Ярлас. — Пойдем через соль. Все войско пойдет пешком, оружие и припасы придется нести на себе. Когда мы переправимся, лошадей нам туда, на дальнюю сторону, пригонят, на соли же от них никакого проку. — Он огляделся по сторонам, ожидая возражений, однако никто не произнес ни слова. Наемники привыкли к пешим походам. — Через три дня мы будем вот тут. — Барон ткнул пальцем в карту. — Это Крайнее Поле. Мои союзники уже захватили город и весь баронат. Потом мы пойдем на север по направлению к столице.

— И Монфор не окажет никакого сопротивления? — недоверчиво спросил генерал Олин.

— Он ничего не узнает, пока не станет слишком поздно. О вашем прибытии сюда он даже не догадывается, а на то, чтобы мобилизовать войско, ему понадобится какое-то время. Да и кое-какие из его северных гарнизонов будут уже связаны по рукам и ногам. Я уж прослежу, чтобы так оно и случилось. — Ярлас торжествующе усмехнулся. — Даже если ему удастся собрать все свое войско — а я не думаю, что он решится оставить Гарадун совершенно без защиты, — солдат у него все равно будет вдвое меньше нашего. — Это было некоторым преувеличением, но не слишком сильным, чтобы обговаривать это обстоятельство отдельно. — Как только мы переправимся через соль, ничто и никто не сможет нам помешать. Вот почему скорость перехода имеет такое существенное значение. Избрав маршрут через соль, мы сбережем и силы, и припасы, которые оказались бы потрачены в долгом кружном пути, а если нам повезет, мы сумеем обрушиться на него даже прежде, чем он успеет сообразить, что ему угрожает опасность. Мы застигнем противника врасплох и, кроме того, обрушимся на него вдвое превосходящими силами. Добыча сама упадет нам в руки! — ликующе воскликнул он в заключение.

Но на генерала Нура эти слова не произвели должного впечатления.

— А с какой стати нам вообще переправляться через соль? — сухо осведомился он.

— Потому что Монфор ни за что не догадается, что мы избрали этот маршрут! Соль время от времени приходит в движение. Такое случается редко, и тем не менее молва гласит, будто там случаются страшные истории. Люди решаются на переход через соль лишь по великой нужде.

— И уж не рассчитываешь ли ты на то, что мы попадем в это… движение, как ты выразился? — В голосе генерала Олина послышались нотки праведного гнева.

— Я ведь и сам с вами пойду, — вскинулся барон Ярлас. — Неужели столь ничтожный риск смущает вас обоих?

И тут впервые за все время в разговор вступил Хакон, его хриплый голос разорвал тишину в зале, в котором царило такое напряжение, что, казалось, вот-вот искры полетят.

— У нас будут сопровождающие, особо подготовленные к тому, чтобы подмечать малейшие признаки опасности, — веско проговорил он. — А если что-нибудь подобное все-таки случится, то мои братья давным-давно научились подчинять соль себе.

«Вот только не в том смысле, как вам это кажется», — мысленно добавил он.

— Колдовство?

Глаза генерала Нура превратились в две узкие щелки.

— Если вам так угодно, — ответил Хакон. — Паутина великодушно одарила нас определенными способностями, и с нашей стороны было бы глупо этими способностями не воспользоваться. Скорость имеет для нас первостепенное значение; чем быстрее мы достигнем цели, тем меньше шансов останется у противника оказать нам сопротивление. И все же братья не покинут войско, они пойдут с ним в качестве телохранителей.

Генералы Олин и Нур с подозрением уставились на монаха. Первый из них уже собрался было заговорить, но тут в зал ворвался Шаан. Все сидевшие за столом — за исключением Хакона — тут же вскочили на ноги и машинально схватились за рукояти мечей.

— Тебе очень повезет, если сумеешь объяснить свое появление, купец, — прорычал барон Ярлас.

— Монфор собрал войско шесть дней назад, — словно оправдываясь, выпалил Шаан. — Сейчас он, должно быть, входит в Крайнее Поле.

Это повергло в несказанное изумление даже барона Ярласа. Собравшиеся за столом сердито и несколько растерянно заворчали.

— Откуда тебе это известно? — задал первый вопрос барон.

— Мои лазутчики видели, как войско выступило из Гарадуна, — доложил Шаан. — В наших рядах измена!

— Ничего себе, застигли противника врасплох, — язвительно фыркнул генерал Нур.

— Но само-то Крайнее Поле в наших руках? — спросил барон, проигнорировав саркастическую реплику наемника.

— Когда я уезжал, было в наших, — пожал плечами Шаан. — но Фарранд его долго не удержит. Монфор взял с собой все королевское войско. — На мгновение умолкнув, он затем добавил: — По моим сведениям, Крэнн при захвате замка дал себе волю: в замке разразился пожар, пролилось много крови.

Купцу явно доставило определенное удовольствие рассказывать о том, как глупо повел себя кто-то другой.

По залу прокатилась волна проклятий: барон Ярлас и остальные члены совета, щеголяя друг перед другом самыми экзотичными эпитетами, сравнивали Фарранда и его сына Крэнна со многими и многими представителями царства животных.

— Но идиотское поведение Крэнна не могло послужить единственной причиной затеянного Монфором похода, — выплюнул под конец барон Ярлас. — И уж ни за что он не собрался бы так быстро. Наверняка ему что-нибудь донесли.

— Тогда в ваших рядах завелся предатель, — невозмутимо заявил генерал Олин.

— Или ты прав, или Монфор тоже прибегает к помощи колдунов, — зловеще ухмыльнувшись, добавил генерал Нур.

— Исключено, — возразил Ярлас. — В наших рядах был предатель, но мы разоблачили и уничтожили его уже довольно давно.

Недоуменно подняв брови, оба предводителя наемников молча глядели на барона.

— Если Монфору удастся занять оборонительные рубежи на самой кромке соли, то это равнозначно катастрофе, — задумался генерал Задир. — Заградительные сооружения, воздвигнутые там во избежание дальнейшего распространения соли, послужат для него в этом случае укреплениями, доставшимися просто даром, тогда как нам придется маневрировать на совершенно голой равнине. А если ему удастся запереть нас на соляном плато, то он отрежет нас и от обозов, к тому же резко возрастет опасность движения самой соли.

— Можно пойти другим путем, — сердито перебил его Хакон. — Не сможет же Монфор взять под свой контроль всю кромку.

Ярость, овладевшая им, была столь сильна, что произносимые хриплым голосом слова звучали почти непонятно.

— Послушать тебя, так мы точно попадем в ловушку! — не согласился генерал Олин.

Южным генералам с самого начала пришлась не по вкусу мысль о том, что войску придется переправляться через соль, да и участие в войне монахов их не обрадовало; а вести Шаана оказались той последней соломинкой, которая ломает хребет верблюду. У наемничьих генералов не было причин доверять тем, кто их нанял, слишком много скрыли от них эти люди, обсуждая задуманное, причем было совершенно ясно, что не договаривают они сознательно.

Хакон попробовал было отстоять свою точку зрения, но барон Ярлас уже смирился с неизбежным и принял решение отказаться от тщательно разработанного первоначального плана. Он понял, что выступать в поход сейчас нельзя. И предложил немного обождать.

— Археологи, которые не раз служили нам в качестве проводников через соль, — напомнил он генералу Задиру. — Пусть какая-нибудь группа выступит на север прямо сейчас. И необходимо послать с ними кого-нибудь надежного с тем, чтобы получить точный отчет о событиях в Крайнем Поле. Так или иначе, численное превосходство по-прежнему остается за нами, и хотя оттяжка с походом, конечно, не радует, окончательный исход войны не вызывает сомнений. Всего хорошего, господа. Я вновь созову вас, когда возникнет такая необходимость.

На этом военный совет закончился и его участники разбрелись кто нуда. Хакон, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не взорваться руганью, отправился к настоятелю с известием о прискорбных новостях. Отчаяние и гнев, которые наверняка овладеют старцем, заранее приводили его в ужас.

А к северу от соляных равнин Монфор со своими приближенными провел день за подготовкой к атаке на захватчиков Крайнего Поля. Разведчики проверили каждую тропку в окрестностях городка и уточнили сведения о численности противника. Теперь, после унылого и утомительного похода, королевскому войску предстояло вступить в бой, и это не могло не радовать (особенно поскольку противник оказался заведомо более слабым), однако Монфор настоял на том, что захватчикам необходимо предложить добровольно сдаться, прежде чем обрушиться на них всеми силами. Если они откажутся, то за королевским войском дело не станет. Бой решено было провести быстро, кроваво и предельно безжалостно: если враг не сдается, то и церемониться с ним нечего. Единственным, что тревожило короля, были возможные жертвы среди мирных жителей Крайнего Поля. Ведь Фарранд, вне всякого сомнения, сообразил захватить заложников, судьба которых будет зависеть от окончательного исхода событий. Особенно беспокоила короля безопасность Бальдемара и Ребекки. Но выбора у него не оставалось: на карту была поставлена судьба всей страны.

Среди тех, кто готовился к завтрашнему сражению, Галена не было. На рассвете он в сопровождении Арледжа выехал в Тайбридж.

Ребекка и Эмер тоже провели весь этот день в пути, и к вечеру ярмарочный караван прибыл в городок Мериваль. Ребекке весь день было не по себе; она не видела Эннис со вчерашнего вечера, а ночные сны не принесли ей разгадки. Честно говоря, они только заставили ее разнервничаться еще сильнее.

Пока ярмарочный люд расставлял свои шатры и балаганы, Ребекка и Эмер отправились побродить по улицам городка. У всех на устах только и разговоров было, что о наступающих армиях да о близкой войне, из-за чего девушкам стало еще тревожней. Им хотелось услышать хоть что-нибудь о Тарранте и Монфоре, но как раз эти имена в разговорах горожан и не всплывали. Вернувшись к своему фургону, они уселись на ступеньках и принялись толковать о том, что за странные дела творятся в мире. Немного погодя к их фургону подошел незнакомец. Еще издали завидев его, Эмер напряглась, но оказалось, что знает его вовсе не она, а Ребекка.

— Т-так я-я и д-думал, что найду вас здесь, — заметил он, подойдя вплотную к хозяйкам фургона.

— Кедар! — воскликнула Ребекка.

— А почему такое изумление? — спросил он.

В его зеленых глазах вспыхивали искорки веселья.

— Но это же бесподобно! Ты же мне нынешней ночью приснился!

Кедар кивнул; заявление Ребекки, похоже, ничуть не удивило его.

— Т-так я и д-думал, что произойдет что-нибудь в этом роде, — усмехнулся он. — В-весь д-день мне было никак не собраться. Т-ты, д-должно быть, решила не оставлять меня в покое, в-вот я и п-пришел.

— Но как ты нашел нас?

— Следил за знаками.

— За какими еще знаками?

Этот вопрос, нахмурившись, задала Эмер.

Ребекка же промолчала, вспомнив, как Санчия заманила ее в свой фургон при первом посещении ярмарки. «Знак виден лишь тем, кому необходимо его увидеть».

— Огни, — пояснил Кедар. — Очень к-красивые. Н-ну, и чего же тебе от меня нужно?

И он сам, и Эмер глядели на Ребекку, ожидая разъяснений, но она замешкалась с ответом.

— Сама не знаю, — в конце концов призналась она.

Она понимала что появление художника имеет очень важное значение, но не понимала почему. И поскольку от девушки совершенно очевидно ждали разъяснений, она смутилась и почувствовала себя полной дурой.

После довольно продолжительного молчания Кедар пожал плечами, поставил наземь заплечную сумку с мольбертом и уселся на перевернутый ящик.

— А тебя зовут Эмер, правда? — спросил он.

— Правда. А откуда ты это знаешь?

— Х-хорошеньких д-девушек я з-запоминаю с первого взгляда, — с улыбкой ответил Кедар. Легкое заикание, похоже, ничуть не смущало его. — А что у тебя с глазом?

— Хочешь сказать, с моим живописным и непревзойденно прекрасным синяком? — рассмеялась Эмер. — Или он тебе не по вкусу?

— У т-тебя на лице все выглядит п-прекрасным, — галантно отметил художник. А затем, обращаясь уже к Ребекке, заявил: — Н-не могу сказать, б-будто в-виню тебя в том, что ты сбежала.

— А мы и не сбежали, — словно оправдываясь, возразила девушка. — В Крайнее Поле вторглись изменники, нам едва удалось спастись. Именно тогда и пострадало лицо Эмер.

— В-вот беда, — заметил Кедар.

В разговоре возникла еще одна пауза, на этот раз не столь напряженная, затем художник поднялся на ноги.

П-послушайте, — сказал он. — Я какое-то время побуду здесь. Ярмарка — н-недурное местечко для человека в-вроде меня, чтобы заработать себе на х-хлеб насущный. Рисунки и тому п-подобное. И если т-тебе удастся вспомнить, ч-чего именно т-тебе от меня н-надо…

Но Ребекка вдруг перестала слышать его слова, заметив, как из глубокой тени между фургонами к ним приближается еще кто-то. Ребекка узнала Эннис, и ей стало самую малость веселей, потому что наконец-то она смогла хоть что-то понять. «Вот почему он здесь. Они как-то друг с другом связаны». Ребекка разволновалась, чувствуя, что истина уже где-то рядом, хотя по-прежнему и недостижима. Но главное, поиск уже начался.

Эннис вошла в пятно света под фонарем над фургонной дверцей и взволнованно посмотрела на Кедара.

— Не уходи, — тихо попросила она. — Мне понадобится твоя помощь. Одной мне страшно.

— Ты что же, боишься меня? — после некоторый паузы спросила Ребекка.

— Не тебя. А того, что ты тут делаешь.

— Но я сама не знаю, что делаю здесь!

— Ты ищешь, — неожиданно вмешался Кедар.

Ребекка изумленно посмотрела на него.

— Вот именно! — воскликнула Эннис. — И я тоже ищу. — Она встретилась глазами с Прядущей Сновидения и теперь выдержала ее взгляд. — У тебя есть талисман. Ты ведь одна из нас, разве не так?

Ребекка извлекла цепочку с талисманом из-за пазухи и всмотрелась в изображенный на нем символ. Кедар с улыбкой наблюдал за ней.

— Это принадлежало Санчии, — неуверенно проговорила она. — Я сама не знаю…

Эннис протянула вперед руку и показала всем перстень на одном из своих пальчиков, миниатюрный рисунок на котором повторял знак Ребекки. Кедар, в свою очередь, поднял с земли сумку и показал ее всем женщинам. На металлической застежке поблескивал тот же самый символ.

— Ну и что все это значит? — спросила Эмер, переводя взгляд с одного знака на другой.

— Это знак принадлежности к тайному обществу, — пояснила Эннис.

— Мы называем себя Еретиками, — добавил Кедар. — Таков наш символ.

— Еретики! — воскликнула Ребекка. — Значит, вам известна теория о том, что история, повторяясь, идет по кругу?

— Что? — Эннис, без сомнения, смутилась.

— Еретики — это древняя секта. Их вера берет начало еще во времена перед соляным потопом, — заторопилась Ребекка, но тут же смешалась, заметив, сколь обескураженно смотрят на нее оба «еретика». — Паутина представляет собой бесконечный круг… Аломар написал книгу…

Но по-прежнему со стороны гостей она не дождалась никакого ответа.

— Я знаю, что н-на н-нас б-были когда-то г-го-нения, — подтвердил Кедар. — Н-но это кончилось д-давным-д-давно. Хотя к-кое-кто все еще придерживается на наш счет с-самых вздорных взглядов…

— Но в наши дни ничего подобного не происходит, — возразила Эннис.

Разочарование, которого Ребекка не смогла скрыть, явно огорчило сказительницу.

— А историю-то вашей секты вы хоть знаете? — без особенной надежды поинтересовалась Ребекка.

— В-в общих чертах, — нехотя признался Кедар. — У н-нас есть, р-разумеется, свои р-ритуалы, и члены секты обязаны помогать д-друг другу в минуту опасности. Н-но в-все это д-достаточно невинно…

— А что за ритуалы?

Ребекка, разумеется, ухватилась за случайно выдернувшуюся из клубка ниточку.

— Мы не имеем права рассказывать об этом, — поморщилась Эннис.

— Прошу тебя. Это очень важно.

— У нас есть особые приветствия, специальные знаки, — пояснил Кедар. — У нас даже есть свой гимн.

— Его поют только те, у кого есть слух, — тут же добавила Эннис.

— Но у тебя-то замечательный голос, — заверила ее Эмер.

— Вот только петь я не умею! — Сказительница, усмехнувшись, пожала плечами. — То есть умею, но плохо.

— А стоит самое меньшее троим из нас собраться вместе, мы поднимаем бокалы и клянемся п-памятью о в-волшебной старине, — закончил Кедар.

Ребекка ухватилась за слово «волшебный».

— Значит, волшебство? — спросила она.

— Все х-художники п-помешаны на в-волшебстве, — отмахнулся Кедар. — Т-только мало у кого получается.

Ребекка, понимая из услышанного все больше и больше, уставилась на Эннис.

— Но у тебя получается! — воскликнула она. — У тебя-то как раз получается!

— Это меня и пугает, — сокрушенно призналась Эннис. — Ты сама видела…

Кедар остро глянул на сказительницу.

— Ты что, колдунья? — спросил он.

— Нет. То есть да… Думаю, да. — Эннис совершенно растерялась. — Случается такое не часто — и каждый раз мне становится страшно.

— Значит, ты видела? — спросил у Ребекки Кедар.

— Да.

Ну вот, наконец-то хоть кто-то ее понял.

Следующий заговорила Эмер, обратившись к Ребекке, которая во все глаза смотрела на Кедара.

— Выходит, ты тоже колдунья?

 

Глава 60

Гален и Арледж прибыли в Тайбридж на следующее утро. Изменив первоначальный план, они примчались сюда никуда не заезжая. Это позволило им и выиграть время, и проехать по дороге, на которой не было, да и не могло встретиться неприятеля. По крайней мере одному из них предстояло на обратном пути заехать в Катовер на встречу с Алым Папоротником: Катовер находился как раз посередине между Тайбриджем и Крайним Полем.

Разыскать археологов оказалось на диво просто. Поиски они начали с трактира, в котором Гален распрощался с товарищами одиннадцать дней назад, и здесь им посоветовали заглянуть в «Капустную яму». Тамошний хозяин провел Галена в трактир, который вне всякого сомнения был самым дешевым и самым грязным питейным заведением во всем Тайбридже.

Едва войдя в кабак, Гален и Арледж поняли, что здесь что-то стряслось. Перед вяло развалившимися в креслах Холмсом, Милнером и Фланком на столе стояли нетронутые кружки с пивом. Час был ранний — и во всем зале никого, кроме них и заспанного кабатчика, не было. Гален медленным шагом приблизился к археологам, почему-то чувствуя себя провинившимся.

Фланк первым заметил Галена и состроил ленивую гримасу. Затем и Милнер посмотрел в ту же сторону, что и его товарищ.

— Ага… ага… что это здесь у нас? — неуверенно начал Гален.

Холмс сидел спиной к двери. Теперь и он резко развернулся и увидел Галена. Вскочив на ноги, он рванулся вперед и схватил юношу за ворот. Злобно уставился в глаза Галену, встав к нему совсем вплотную.

— Ну и где тебя, спрашивается, носило? — спросил, как выплюнул, бородач.

Гален, конечно, не знал, как именно встретят его археологи, но подобная ненависть шокировала его настолько, что он просто онемел. Лишь Кусака зашипел и угрожающе выпростал лапку, но Холмс не обратил на это никакого внимания. Им овладела такая ярость, что, подвергшись нападению зверька, он даже не моргнул.

— Отпусти его, — тихо проговорил Арледж из-за плеча Галена.

— А это еще кто такой? — Милнер сразу же вскочил на ноги. Драку он за версту чуял.

— Я вам друг, — невозмутимо ответил воин. — И не судите о Галене плохо, прежде чем не узнаете то, что он вам расскажет.

Холмс покосился на Арледжа, впервые за все время отведя взгляд от Галена:

— Что еще за Гален? Этого крысенка зовут Грант!

— Сколько же ты всего нам наплел — и все выдумки! — вмешался Милнер.

Холмс брезгливо отшвырнул Галена в сторону, и тот, споткнувшись о кресло, полетел на пол. Кусака, описав дугу в воздухе, ухитрился совершить мягкую посадку, хотя и расшипелся от ярости. Гален медленно поднялся на ноги, предоставив бику решать собственные проблемы самому, и в упор посмотрел на бывшего товарища.

— Простите, что лгал вам, но я не мог вести себя иначе. Разрешите, я все расскажу?

Он все еще не понимал, с чем столкнулся, причину и глубину их глухой враждебности.

Милнер и Холмс без единого слова вернулись на свои места. Гален поднял перевернувшееся кресло и сел в него, а Арледж расположился за соседним столиком.

— Можно мне угостить вас? — спросил Гален, прибегнув к испытанному приему.

— У нас налито, — сухо отрезал Холмс.

— Ну что я такого страшного сделал! — чуть ли не со слезами на глазах воскликнул Гален.

Оказанный ему прием и загадочные причины такого охлаждения поставили юношу в тупик.

Холмс подался к нему, на лице у археолога застыла маска с трудом сдерживаемой ярости.

— Что ж, давай объясню, — сквозь стиснутые зубы начал он. — Как тебе известно, мы все прибыли сюда в препаршивом настроении. Особенно Пейтон. Гибель Киббля и Дрейна причинила ему большую боль, чем он хотел бы признаться даже себе самому, а переводить «салаг» через соль никогда не было ему по вкусу. А тут еще ты… — Он ткнул в сторону Галена пальцем. — Ты сбежал от нас, не сказав никому ни слова. Археологи так не поступают. Понял?

Холмс перешел на крик, лицо у него побагровело. Прежде чем продолжить, ему пришлось взять себя в руки.

— По каким-то причинам, известным лишь ему одному, Пейтон возлагал на тебя особенные надежды. Он беспрестанно расхваливал тебя — и вот как ты его отблагодарил! — И вновь Холмс сделал паузу, борясь с гневом. — Три дня он пил как проклятый, а с тех пор только и твердит, что пора покончить с нашим занятием. Мы уже десять дней к соли и близко не подходим.

Гален начал понимать глубину обуявшего археологов гнева. Пейтон по-настоящему любил соль и жил полной жизнью, по сути, лишь на соляных просторах. А раз уж он решил отказаться от этого…

— Должно быть, он заболел, — угрюмо вставил Фланк. — Потому что и пить он семь дней назад бросил.

— Он всегда был самым лучшим из нас, — добавил Милнер. — И вдруг ему все надоело. Он говорит, что не видит в нашем занятии никакого смысла.

— А где он сейчас?

— Здесь, наверху. Спит, наверное, — буркнул Милнер. — Он последнее время почти не спускается.

— Скажите ему, что я вернулся, — взмолился Гален. — Мне необходимо поговорить с вами! Со всеми вами!

— Сам пойди скажи, — кисло фыркнул Холмс.

— Да ладно, я схожу, — поднялся Фланк и отправился на второй этаж.

— Ну посмотрим, какие у тебя найдутся доводы, — только и сказал Милнер Галену.

Наступило настороженное молчание. Вернулся Фланк, за ним хмурый Пейтон. Гален стойко выдержал устремленный на него взгляд.

В конце концов Пейтон заморгал.

— Ну, так в чем дело?

В его голосе не было злобы, только равнодушие.

— Мне нужно переправиться с вами через соль, — сообщил Гален.

— Я слишком стар для этого. — Пейтон смотрел на него с прежним безразличием.

— Я не верю этому! — воскликнул Гален. — А дело исключительно важное. Позволь хотя бы объяснить тебе все, прежде чем примешь решение.

И вот все расселись по местам, и Гален — настолько откровенно, настолько имел право, — поведал им всю свою историю. Начал он с того, как его завербовал Таррант, рассказал и о тайных посланиях, которые он разносил. Рассказал о том, что на самом деле происходило в Риано оба раза, когда археологи приходили в этот город, рассказал о смерти Дэвина и об ее значении. Затем объяснил причины своего внезапного исчезновения из группы. Рассказал о своей поездке в Гарадун, о встрече с королем и о последовавшим за этим походом войска. Под конец к делу подключился Арледж, взяв на себя обзор предполагаемых военных действий.

Хотя археологи поначалу отнеслись к словам Галена с явным недоверием, они терпеливо выслушали весь рассказ. И по мере того как в повести их товарища начали всплывать знакомые события, им становилось все интересней и интересней. И вот уже у Фланка глаза полезли на лоб, а Милнер принялся делать замечания и задавать вопросы. Даже Холмс вроде бы утратил недавнюю враждебность, хотя и держался по-прежнему настороженно. Но Гален следил главным образом за выражением лица Пейтона. Тот сидел неподвижно, лицо его оставалось безучастным, взгляд — тусклым.

В конце концов Гален перешел к изложению истинных причин, заставивших его приехать сюда.

— Как видите, нам крайне важно послать кого-нибудь на юг и выяснить, что на самом деле происходит в Риано. Необходимо выяснить, там ли еще наемники, и установить размер их войска.

— Мне говорили, что вы лучшие мастера своего ремесла, — вмешался Арледж. — И если кто-нибудь и способен помочь нам, то только вы. И я с удовольствием отправлюсь в путь вместе с вами. И разумеется, позабочусь о том, чтобы вам хорошо заплатили.

Глаза Пейтона внезапно загорелись. Впервые за все время разговора проявив признаки жизни, он резко подался вперед.

— Если мы и займемся этим, то лишь потому, что дело того стоит, — заявил он. — А вовсе не из-за денег! — Он стукнул кулаком по столу, так что все полные кружки аж подпрыгнули.

— Я никого не хотел обидеть, — тут же уточнил Арледж. — Судите о нас по нашим поступкам. Гален откровенно рассказал вам обо всем. Я знаю, что он сожалеет о том, что не имел возможности рассказать вам все с самого начала, но вы же понимаете, что секретничал он поневоле.

— Я вас всех прошу, — добавил Гален.

Пейтон медленно окинул взглядом своих товарищей.

— Ну ладно, парни, что скажете? Последний переход перед тем, как окончательно удалиться на покой, а?

Улыбки, расплывшиеся на лицах у археологов, ответили красноречивее всяких слов.

— Выходим завтра на заре, — объявил Пейтон Арледжу. Затем обратился к Галену: — Твои вещи по-прежнему у нас… Гален.

Юноша судорожно вздохнул.

— Я не смогу пойти с вами, — тихо сказал он. Повисла напряженная тишина.

— Мне нужно ехать в Крайнее Поле, — пояснил он.

— Но с какой стати?

Голос Холмса вновь зазвучал довольно резко.

— Есть кое-какие люди… о которых мне нужно позаботиться, — застенчиво ответил Гален. — Мне необходимо узнать, что с ними произошло.

— Гален, — с задумчивым видом произнес Милнер. — Гален! То-то я смотрю, знакомое имя. Уж не ты ли участвовал в шахматном спектакле? Уж не ты ли был «Народным защитником»?

Гален кивнул.

— О Господи! — воскликнул Холмс, рассмеявшись столь безудержно и заразительно, как это удавалось только ему. — Ты и впрямь встрял между женихом и невестой, — напомнил он Галену легенду, рассказанную парнем при появлении у археологов. — Так я и думал! И скажите на милость: дочь барона, не больше, не меньше. — Теперь в его голосе слышалось откровенное восхищение. — Что ж, парень, ты, можно сказать, знаменитость.

— Ничего удивительного в том, что тебе пришлось уносить ноги из города, — ухмыльнулся Милнер.

— А теперь поедешь к ней? — спросил Пейтон.

— К ней и еще к одной.

— У тебя что же, парень, совсем стыда нет? — загоготал Холмс. — Крутишь с двумя сразу!

Гален хотел было описать подлинное положение вещей, но понял, что это невозможно. Наконец он сдался, рассмеявшись и покраснев одновременно, и сокрушенно развел руками.

— А вы никогда не верили мне, — покачав головой, протянул он под общий хохот.

Радостно зашипел и Кусака, пристроившийся на коленях у хозяина. Археологи затолковали о предстоящем переходе. Гален взял Кусаку за шкирку, усадил к себе на плечо и поднялся с места.

— Мне пора, — сказал он Арледжу. — Если повезет, к полуночи я буду в Катовере.

— Только будь поосторожней, — пожелал ему воин.

— И ты тоже.

— Мне помогут, — улыбнулся Арледж, кивнув в сторону археологов. — Похоже, я попал в надежные руки.

— Что верно, то верно, — согласился Гален. — Но дело тебе предстоит все равно рисковое. — Они обменялись рукопожатиями, и Гален обратился к археологам: — До свидания, друзья. Еще увидимся.

Хор ответных голосов разительно отличался от ледяного презрения, которым еще совсем недавно встретили здесь Галена.

— Надеюсь, ты найдешь обеих! — на прощанье крикнул ему Холмс.

— И я надеюсь, — ответил он и мысленно повторил то же самое.

Продвижение Монфора по землям Крайнего Поля проходило без сучка без задоринки. Войско Фарранда насчитывало всего несколько сот человек — и его отряды отступали или попросту пускались в бегство, едва увидев, что имеют дело с заметно превосходящими силами противника. Вооруженных стычек практически не возникало, и баронат Крайнее Поле мало-помалу переходил из рук в руки в рамках тщательно разработанной операции.

Опасаясь возможного кровопролития на людных улицах города, Монфор все же обратился к противнику с требованием капитуляции, но его гонцу даже не удалось доехать до замка. В городке, на последнем оборонительном рубеже, разыгралась уже нешуточная схватка, причем Крэнн лично возглавил свое воинство. Каждая улица и каждый дом стали ареной ожесточенного сражения, но накатывающие волной отряды наступающих были неудержимы. Кое-кто из воинов Фарранда, хоть и понимая всю безнадежность сопротивления, пришел на помощь к Крэнну, и чуть ли не все они пали в бою от руки могучего противника. Во второй половине дня воинам Фарранда объявили приказ барона отступить за стены замка, и тут уж даже Крэнн был бессилен — несмотря на всю свою брань и угрозы — удержать их от этого.

Отступающие подожгли несколько домов — с целью замедлить погоню или же просто с досады, — и потому весь город облегченно вздохнул, когда сражение прекратилось. Когда объятые ужасом горожане разобрались кто есть кто, они высыпали на улицы приветствовать воинов Монфора как освободителей. В период недолгого захвата города Крэнном и его людьми те явно не сумели снискать здесь популярности, и теперь многие горожане подтягивались поближе к замку, чтобы своими глазами увидеть окончательную расправу над недавними захватчиками.

А в замке уцелевшие воины Фарранда заняли позиции у ворот, на башнях и на крепостных стенах. Все они, разумеется, понимали, что вопреки всем их усилиям полуразрушенный замок по сути дела совершенно беззащитен, и все же они питали надежду на какое-нибудь невероятное спасение.

Ухватившись за последнюю соломинку, Фарранд передал королю угрозу умертвить всех остающихся в замке заложников, включая Бальдемара, если ему вместе с его войском не позволят беспрепятственно выйти из города. Ребекку он не упомянул, ошибочно предположив, будто Монфору известно об ее бегстве. Суровый ответ короля никак нельзя было назвать неожиданным. Если Фарранд и его люди не совершат этого чудовищного преступления и сдадутся на милость победителя, король обещал барону не наказывать его воинов, а его самого вместе с сыном судить по чести и справедливости. Королевское послание заканчивалось строгими словами: «Вам нечего надеяться на успешное сопротивление, и торговаться со мной смысла не имеет. Жду вашего ответа в течение часа. Монфор».

Как только этот ультиматум был передан, Монфор распорядился, чтобы за замком приглядывали самым тщательным образом. Возможность расправы над заложниками страшила короля, но он понимал, что не вправе принять иное решение. Он не мог терять время на длительную осаду. Штурм должен был завершиться достаточно быстро, а сколько крови прольется в ходе его, это уж теперь зависело от Фарранда. Королю хотелось получить самые точные сведения о том, что творилось в замке; горожане сообщили его людям, что, по слухам, кое-кому вроде бы удалось оттуда бежать, называли в этой связи и имя Ребекки, однако полную гарантию никто дать не мог. Монфор был преисполнен решимости сделать все необходимое для упрочения своей власти и спасения страны, хотя мысль о том, какой бедой это может обернуться для девушки, глубоко печалила его. И как же он жалел, что рядом с ним нет сейчас — черт бы его побрал! — Тарранта. Навыки и умения, которыми обладал этот человек, могли бы составить неплохую альтернативу применения грубой силы.

А в замке Фарранд спорил с сыном. Барон решил сдаться, но одна только мысль об этом привела Крэнна в неописуемое бешенство.

— Если не сдадимся, то погибнем! — заорал на сына Фарранд. — А что в этом хорошего?

— Если сдадимся, то все равно погибнем, — зашипел в ответ Крэнн. — Государственная измена карается смертью.

— Еще остается надежда, что до суда к нам на помощь сумеет прийти Ярлас.

— Суда? — Крэнн подпрыгнул на месте. — Какого еще суда? Ты, должно быть, рехнулся. Монфор распорядится казнить нас на месте!

— Нет. Я знаю, что он человек чести, — возразил барон. — Как, впрочем, и я.

— Ну и подыхай со своей честью, — презрительно бросил Крэнн. — Если уж мне предстоит умереть, то я умру с мечом в руке!

Он вырвался во двор и, прежде чем Фарранд успел приказать остановить его, собрал последних верных ему воинов, велел отпереть недавно починенные ворота и промчался через городскую площадь.

Когда Крэнн со своими воинами врезался в толпу мирных зевак, началась настоящая паника. Никто не ожидал такого самоубийственного поступка, и воинов Монфора удалось застигнуть врасплох. Они заметили врага слишком поздно — когда участники прорыва уже успели нагнать страху на всю площадь и залили ее кровью. Во главе отряда неистовствовал сам Крэнн, в глазах у него сверкала дикая ярость. Пройдя через площадь, как нож сквозь масло, воины Крэнна свернули на одну из прилегающих улиц, где продолжили расправу над беззащитными горожанами и растерявшимися воинами короля. Одних сразили мечом, других затоптали насмерть копытами коней.

Тем временем, преодолев первую растерянность, воины Монфора взялись за дело. Лучники сумели сбить кое-кого из кавалеристов, а многие другие угодили в на скорую руку организованную засаду на узких улочках города. Крэнну удалось прорваться на южную окраину города всего с несколькими всадниками, но теперь преследователи уже почуяли запах добычи, и вырваться из их рук живым удалось одному Крэнну. Сын барона поскакал по чистому полю в сторону соляных равнин. Эту дорогу не охраняли, потому что она не сулила спасения. И все же Крэнн направился именно туда, а в погоне за ним на расстоянии всего в несколько сотен шагов мчались кавалеристы Монфора во главе с Эллардом.

Перескакивая через насыпи и канавы, Крэнн скакал все дальше и дальше. Преследователи ожидали, что раньше или позже он свернет с ведущей в никуда дороги, но беглец по-прежнему мчался по прямой и с ходу влетел на соляную равнину. Пар валил из ноздрей его рысака, глаза коня широко раскрылись от ужаса. Преследователи остановились у самой кромки соли и, не веря собственным глазам, проводили взглядами удаляющегося всадника. Всем было ясно, что конь на соляной корке долго не протянет.

— Оставим его, — распорядился Эллард. — Он все равно обречен.

Они следили за Крэнном, пока тот не пропал из виду, а затем вернулись в город.

Каким-то чудом соль не сразу разверзлась под копытами коня. Крэнну удалось проехать почти целую лигу, прежде чем произошло неизбежное. Корка все-таки треснула, нога у коня подвернулась, и он повалился на бок и заржал в мучительном предчувствии смерти. Крэнна при этом вышвырнуло из седла и он кубарем покатился по соли.

Через несколько мгновений молодой барон пришел в себя, вскочил на ноги, извлек меч из ножен и шагнул к искалеченному рысаку, с яростью глядя на него. Одним решительным и страшным ударом он перерезал горло несчастному животному, а затем, когда кровь густым потоком брызнула на соль, окрасив ее в алый цвет, расхохотался как безумный.

Когда последние пузырьки лопнули на губах погибшего животного, Крэнн отвернулся и побрел прочь, на юг. К наступлению темноты он подходил уже к самому сердцу соляных равнин.

 

Глава 61

Проснувшись на следующее утро, Ребекка привычно посмотрела на соседнюю лежанку, чтобы выяснить, встала ли уже Эмер. Но на законном месте подруги она обнаружила спящего Кедара и невольно вздрогнула, постепенно припоминая события предыдущего вечера. Эмер настояла на том, что заночует в кресле Санчии, закутавшись в одеяло, чтобы художник смог по-настоящему отоспаться; и переведя взгляд на кресло, Ребекка убедилась, что Эмер все еще спит. Даже в неярком утреннем свете ее лицо представало во всей своей красе: на щеке, казавшейся в последнюю пару дней навсегда обезображенной, не было больше ни синяка, ни царапины.

«Значит, все это произошло на самом деле!» Ребекке захотелось немедленно разбудить подругу — ей столько всего надо было обсудить с ней, — но внутренний голос подсказал ей, что и Эмер, и Кедару надо позволить поспать еще. Поэтому она начала размышлять над тем, что же все-таки произошло накануне вечером, и, в частности, над тем, как необычно ответил художник на вопрос, заданный ему Эмер.

— Значит, ты тоже колдун?

Молодой человек, промолчав, открыл сумку и достал из нее лист бумаги, тонкую кисточку и деревянную шкатулку с красками. Прикрепил лист к твердой спинке сумки (которую таким образом превратил в мольберт), уселся наземь, окинул взглядом всех трех девушек и положил «мольберт» себе на колени. Его кисть заскользила по бумаге, нанося на нее быстрые и точные штрихи. Затем Кедар поднял голову, усмехнулся и предложил девушкам полюбоваться его рисунком.

Эмер судорожно вздохнула. Сначала ей показалось, будто она взглянула в зеркало. Сходство было настолько поразительным, что Эмер не удивилась бы, если бы ее отражение отозвалось эхом и на смех, срывающийся с ее губ.

Набросок понравился всей троице, но каждая из девушек увидела в нем нечто свое. Эннис как будто услышала всю историю дочери постельничего, узнала ее детские воспоминания, вникла в муки и радости куда более зрелого возраста, познакомилась с ее подругами и кавалерами, одержала вместе с ней победы и претерпела, точь-в-точь как она, неудачи, — для Эннис на рисунке оказалась запечатлена вся прошлая жизнь Эмер. Ребекка увидела нечто менее определенное: туманное будущее, веер расходящихся дорог, она почувствовала любовь и доверие, но вместе с тем — муку и разочарование; она поняла, что всему этому — и многому другому — найдется место в будущем Эмер.

Сама же Эмер увидела только счастье — и сразу же поняла это. Она поднесла руку к лицу и тихо вскрикнула. Ее чудовищный синяк исчез: кожа щеки была точно такой же гладкой, как на рисунке. Ни царапины, ни опухоли — и ей не обязательно было глядеться в зеркало, чтобы догадаться, что и синяк бесследно исчез. Ребекка и Эннис округлившимися глазами смотрели на нее, а потом перевели взгляд на художника.

Кедар улыбнулся. «Это подлинная Эмер» — вот что сказал его взор. А потом он посмотрел на Ребекку: «Теперь твой черед».

Он перевернул лист, закрепил его на «мольберте» и принялся за дело все с той же уверенностью и сноровкой. Девушки, затаив дыхание, следили за его работой: они ждали от него новых чудес, но Кедар внезапно дрогнул, смешался, лицо его залилось краской гнева, а потом побелело от ужаса.

— Нет… — простонал он. — Нет!

Художник как зачарованный уставился на творение своих рук, лицо его стало пепельным, ладони сжались в кулаки так, что побелели костяшки пальцев, на лице выступили и резко обозначились скулы. Задрожав, он скинул с коленей сумку и рисунок, а сам рухнул ничком на землю и забился в судорогах.

Эмер и Эннис бросились к художнику, тогда как Ребекка подхватила сумку и рисунок, отвергнутый творцом. Бумага порвалась и сверху оказалась ослепительная улыбка Эмер. Нехотя Ребекка перевернула лист и, не веря собственным глазам, уставилась на рисунок. На левой стороне листа в полный рост была изображена она сама — и с таким сходством, что она, казалось, могла в любое мгновение сойти с бумаги. Ребекка была нарисована в профиль, ее руки в мольбе простирались вперед. А в другом углу рисунка жалобно плакал маленький мальчик в лапах у огненного демона, когти которого впились в нежное тельце ребенка. Но пока Ребекка рассматривала рисунок, и мальчик, и демон вдруг начали таять — и скоро уже от них не осталось и следа. Их исчезновение потрясло обеих Ребекк — и живую, и ту, что на рисунке. Нарисованная Ребекка поникла в отчаянии, а подлинная подняла голову и поглядела на затихшего меж тем художника.

— Он лишился чувств, — встревоженно сообщила Эмер. — И такой холодный! Мне не разбудить его.

— В фургон его, — предложила Эннис. — Ему нужны тепло и покой.

Они кое-как подняли художника на ноги и поволокли к фургону. И когда уже тащили его по ступенькам, за спиной у них раздался резкий хруст.

Они обернулись.

Лист с рисунком пылал прямо на земле, пламя в один миг объяло его, и уже скоро он превратился в горстку пепла. И порыв ветра развеял этот пепел по свету, не оставив от рисунка даже праха.

Несколько часов девушки, сменяя друг друга, просидели возле художника, но в его состоянии не произошло никаких перемен: лишь медленное дыхание служило единственным признаком жизни. В конце концов Эннис ушла, пообещав вернуться с утра, а Ребекку и Эмер сморил сон.

Но вот забрезжил новый день — и Ребекке отчаянно захотелось, чтобы проснулся хоть кто-нибудь еще. Она бесшумно оделась, подошла к лежанке Кедара и присела на краешек. Так прошел час или, может, даже больше, но вот Эмер медленно и лениво открыла глаза — и сразу же схватилась за щеку.

— Все прошло, — выдохнула она. — Да и не болит больше. Как будто ничего не было! Но как?..

Она посмотрела на Кедара.

— Спит по-прежнему, — сообщила Ребекка. Эмер, подавшись вперед, мягко потрепала художника по плечу. Он никак не откликнулся на это.

— Мужик как мужик, — заметила она. — Подарит немного радости — и спит как убитый.

Когда Кедар наконец — уже за полдень — проснулся, Эннис уже довольно долго сидела с обеими подругами в фургоне, разделяя с ними все нарастающую тревогу. Но вот художник обвел всю троицу все еще мутным взором.

— В-вас трое? Н-надо загадать желание. А что случилось?

— Да ты ничего не помнишь, — изумилась Эмер. — Про вчерашний вечер? Ты вылечил мне лицо.

— П-просто н-написал его, как надо, — усмехнулся Кедар. — А остальное сделала Паутина. — Он поглядел на Ребекку, что-то вспомнил и отчаянно заморгал. — Боги, — вырвалось у него. — Ты это видела?

— Только часть, — ответила она. — Можешь объяснить мне, что все это значит?

— Не знаю… что-то… что-то тебя разыскивает… — Его зеленые глаза остановились на ее, словно прося прощения. — Я хотел было удержать это, но…

— А что насчет мальчика? — спросила она.

— К-какого м-мальчика?

Ребекка пересказала ему все, что она увидела, пересказала, преодолев страх, но Кедар только покачал головой. Ребенка он не помнил — и огненного демона тоже не помнил. Он знал только, что нечто зловещее покушается на Ребекку, пытаясь распространить на нее свою власть.

— Выходит, не мы одни ищем, — тихо сказала Эннис.

— Ясно как Божий день, — подтвердил Кедар. — Н-но ч-что м-мы ищем?

Остаток дня и вечер прошли в разговорах и спорах; Эннис и Кедар немного рассказали девушкам о себе. Истории их жизни самым удивительным образом походили друг на друга. Оба в весьма раннем возрасте осознали, что имеющиеся у них таланты представляют собой не столько благословение, сколько проклятье. Оба пытались сдерживать собственные способности, стараясь больше походить на других детей, и у обоих ничего из этого не вышло. Повинуясь внутреннему зову, они покинули отчий дом, чтобы заняться тем, ради чего, должно быть, и появились на свет.

Было ясно, что жизнь с тех пор не баловала их, но ни тот, ни другая не хотели распространяться на эту тему, предпочитая остановиться на событиях и переживаниях самого последнего времени. Кедар стал бродячим художником, не зависящим ни от кого на свете, тогда как Эннис в поисках понимания и безопасности нашла приют в кочевых фургонах ярмарки. Оба познакомились с учением Еретиков в разговорах с собратьями по ремеслу и вслед за этим почувствовали себя волшебниками. Но отнеслись к своему дару очень по-разному.

Открыв в себе чудесные силы, Эннис испугалась и с еще большей опаской начала относиться к незнакомым людям. Стала еще более замкнутой и подозрительной и даже истории свои рассказывала, лишь когда была уверена, что слушают ее только надежные люди.

Кедар, напротив, всей душой предавался вновь открытой способности колдовать и ценой долгих и упорных трудов разработал свое умение настолько, что теперь даже мог воздействовать на хрупкое звено, связующее его с Паутиной. У него редко возникал повод продемонстрировать свои таланты, а тратить их втуне ему не хотелось, но он получал неизменное удовольствие, привнося в жизнь определенные элементы волшебства. Но так было до тех пор, пока он не нарисовал Ребекку. Звено, связующее его с Паутиной, оказалось в данном случае столь пугающе прочным, что художнику понадобилась вся его сила, чтобы в конце концов разорвать его.

Когда черед рассказывать дошел до Эмер, она свела все повествование к трем фразам.

— Я дочь постельничего из Крайнего Поля, только и всего, — нетерпеливо заявила она. — Я никогда не делала ничего интересного, и у меня наверняка нет никаких способностей к занятиям магией. Бекки — вот кого вам стоит послушать!

Ребекка в душе не согласилась со всеми этими утверждениями, но вслух сказала совсем немногое:

— Ты куда интереснее, чем тебе самой кажется.

— Да брось ты, — огрызнулась Эмер.

И вот Ребекка поведала свою историю. Своих юных лет она при этом почти не коснулась, сосредоточившись главным образом на самых последних событиях: на партии в «живые шахматы», на трехсторонней связи с Эмер и с Галеном, на встрече с Санчией и на рассказе старухи о том, как прядут сновидения, на открытиях, сделанных ей самою в столице, и об ужасной истории из книги «Под солью», которую она так и не сумела дочитать до конца. Она рассказала также о волшебной картине Кавана, и, услышав это, Кедар страшно разволновался. Разумеется, он был наслышан о легендарном Каване, однако своими глазами видел лишь его незначительные работы. Те, которые не «оживали».

— Если бы я только знал об этом, — посетовал он. — Я же был совсем рядом! А он был одним из самых первых Еретиков.

Затем они обсудили дела тайного общества: и Эннис, и Кедар высказали собственную точку зрения на сей счет, был затронут и вопрос об истоках секты.

— О первых годах существования движения практически не осталось письменных свидетельств, — сообщила Ребекка. — Выглядит это так, словно всякие упоминания о них искореняли сознательно, как будто кто-то вознамерился помешать нам узнать, чего же они добивались на самом деле.

— Не они, а м-мы, — уточнил Кедар.

Вслед за этим поднялся спор о загадочных наборах букв. Ребекка показала Эннис и Кедару все четыре, со стыдом признавшись, что пятого она не запомнила. Поведала о легендах, связанных с Камнями Окрана, и о своих снах. Загадка чрезвычайно увлекла обоих еретиков, однако разгадать ее и они не смогли.

Потом Ребекка показала художнику и сказительнице сочетание игральных карт, оставленных ей Санчией. Она вновь разложила тот же самый пасьянс в надежде на то, что на кого-нибудь снизойдет внезапное озарение. И этого тоже не случилось.

— М-мне совершенно ясно, что это в-вовсе не еще один зашифрованный н-набор букв, — покачав головой, заметил Кедар. — В-возможно, правда, что здесь заключена п-подсказка, как обращаться с уже имеющимися.

— Ну и в чем же заключается эта подсказка?

Ребекка и сама успела прийти к тому же выводу.

— А в-вот этого я не знаю.

Они проговорили несколько часов, но только еще сильнее во всем запутались. Рано поужинав — потому что пообедать они просто-напросто забыли, — они перешли к обсуждению положения дел в стране и начинающейся войны. Подобно большинству жителей Эрении, они знали не так уж много, так что и здесь им пришлось ограничиться почти исключительно собственными догадками.

— И все же это как-то связано с войной. — Ребекка вновь указала на наборы загадочных букв. — Я в этом уверена.

Но объяснить, в чем именно заключается эта связь, она не смогла, а остальные оказались бессильны помочь ей.

Сильно за полночь они решили наконец отказаться от бесплодных усилий и немного отдохнуть. Эннис и Кедар уже собирались уходить, когда Эмер задала последний вопрос:

— А что, все еретики — колдуны? — спросила она. — Вы все обладаете магическими способностями?

— Нет, — прямо ответила Эннис. — Честно говоря, лишь кое-кто из нас.

— Значит, вы оба люди незаурядные?

— А ты что, сомневалась в этом?

И Кедар улыбнулся во весь рот.

Никто не видел Крэнна в его последние минуты, а если бы кто-нибудь и увидел, ни один находящийся в здравом уме человек не осмелился бы приблизиться к нему. Его ноги сами собой брели по соляной корке, а глаза бездумно глядели на уже потемневший горизонт, могучей рукой он все еще сжимал обагренный кровью меч. Единственным звуком в белом безмолвии был скрип соли у него под каблуками.

Последние нити, связующие мозг Крэнна с реальностью, оказались самым безжалостным образом рассечены. И ему самому было неведомо, что именно происходит сейчас у него в голове. Сын барона Фарранда шагал навстречу своей судьбе, уже будучи заточен в темницу, находящуюся в ином мире, — в темницу своего собственного сознания. И этот — иной — мир был проникнут подлинным безумием.

Крэнн не сбавил шага, даже когда соль зашевелилась у него под ногами. Он не замечал сигналов, свидетельствующих об опасности, не замечал ни тревожных шорохов, ни опасного блеска соли в звездном свете, ни внезапной податливости здешней «почвы».

В конце концов он споткнулся. Одна нога глубоко увязла в соли, не пуская его дальше. Он попытался вытянуть ногу, но только прочнее увяз. На краткий миг в его затуманенном сознании забрезжил какой-то свет, и внезапное осознание безвыходности ситуации заставило его побелеть от ужаса. Соль вокруг него заходила ходуном, накатываясь и ненадолго откатываясь медленными волнами. Он попытался бороться и провалился в кристаллическую топь по пояс. Тогда он застыл, выпустив наконец меч из разжавшейся руки.

Он унялся, а зыбучая соль уняться не пожелала. Медленно и с бесконечной жестокостью, какая некогда была присуща и самому Крэнну, она затягивала его все глубже и глубже во тьму. И скоро на поверхности оставались лишь голова и руки Крэнна. Но сейчас ему уже было все равно. Теперь он смеялся. И его хриплый хохот только добавил ужаса в разыгрывающуюся под звездным небом среди белоснежной соли трагедию.

Эхо этого смеха разносилось, казалось, еще долго после того, как соль набилась безумцу в рот и в ноздри, наполнила легкие и, задушив, заставила замолчать. И лишь много позже, когда зыбучая соль успокоилась окончательно, на белых просторах восстановилась обычная загадочная тишина.

Гален прискакал в Катовер глубокой ночью и сразу же помчался в «Ворон» обменяться новостями с Алым Папоротником. Рассказ о том, что удалось совершить юноше, произвел сильное впечатление на трактирщика, и он даже похвалил Галена, зато тот был явно разочарован сведениями, которые, в свою очередь, преподнес ему Алый Папоротник. Из Крайнего Поля сюда поступали разве что противоречащие друг другу слухи. Одно было известно наверняка — замок пал, причем после кровопролитного сражения, но что там случилось потом, никто ничего точно не знал. А с юга — из-за соли — и вовсе не поступало никаких новостей.

Гален решил поспать остаток ночи, а на рассвете выехать в Крайнее Поле. Алый Папоротник, заметивший, как парень устал, одобрил этот план; он покормил Галена и уложил спать. Пока суд да дело, Кусака сумел возобновить старые связи с кухней трактира, ластясь ко всем, кто еще не спал. Его радостно встретили и по-королевски накормили, и, возможно, именно поэтому Гален решил оставить бика здесь на время своей поездки в Крайнее Поле.

— Если дело дойдет до боя, мне не хотелось бы, чтобы он лез мне под руку.

— Ладно, — немного подумав, согласился Алый Папоротник. — Только я сомневаюсь, что он тебя отпустит.

Когда Гален улегся спать, Кусака тут же пристроился у него на коленях. Оба уснули почти сразу же.

Ребекка увидела, как трое людей шли по дальнему от нее берегу озера. Их фигуры дрожали и расплывались, но как это ни странно, их отражения на озерной глади казались куда более четкими.

Ребекка не могла понять, находится ли она сама на противоположном берегу или же в лодке у берега. Ее собственное тело оставалось невидимым.

За спиной у троицы встало солнце, хлынул ослепительно яркий свет, из-за чего сами эти фигуры стали еще более бесплотными, всего лишь слабыми тенями в сиянии дня.

Затем эта картина куда-то пропала, и Ребекка обнаружила, что смотрит прямо в глаза маленькому бику. Девушка заморгала, когда зверек злобно зашипел на нее, он разозлился настолько, что казалось, будто от его колючей шерстки сейчас полетят искры. Интересно, этот зверек защищает от нее что-то — или кого-то?

— Кто они? — спросила Ребекка. — Я не хочу причинить им зло.

«Сомневаюсь, что он тебя отпустит».

В глазах у бика она увидела Галена — и сразу же ей полегчало.

— Так я и думала, что найду тебя здесь.

— Следи за знаками, — предостерегла остающаяся в тени Эмер.

— Что еще за знаки? — внезапно спросил бик.

— Огни. Ты ведь должен видеть огни, — ответила Ребекка.

— Я и сам не знаю, что делаю, — зашипел зверек, выпустив похожие на иголки коготки.

— Мы все пытаемся заняться волшебством, — пояснила из тени Эмер.

— Только нам это редко удается, — закончила Ребекка.

— Мне и самой страшно, — призналась Эмер.

И тут сцена переменилась снова. На этот раз Ребекка увидела квадратную каменную башню, воздвигнутую на вершине одинокого холма. Башня наверняка была очень древней и в былые времена находилась на стыке стен, от которых сейчас не осталось даже развалин. На вершине башни горел сигнальный огонь, разбрасывая ало-серебряные лучи во все стороны. Ребекка не имела понятия, что это за башня и где это все происходит.

И тут, обращаясь сразу ко всем, зазвучал голос — незнакомый, но добрый и благожелательный:

— Для тебя, дитя мое, этот свет никогда не померкнет.

 

Глава 62

— Так оно и было, — запротестовал Гален. — Я их видел!

— Тебе приснилось, парень, — прорычал Алый Папоротник. — Сам подумай.

— Я и думаю. Они пытались мне что-то сказать.

Трактирщик покачал головой. Поведение молодого гостя явно вызывало у него определенные опасения.

— Ты просто не понимаешь, — попробовал было объяснить Гален. — Все это происходит не впервые.

— Ты что, шутишь?

— Ни в коем случае. Я не знаю, как это срабатывает, и не владею ситуацией, но я действительно слышу. Слышу и вижу. Я даже мог разговаривать с ними. — Он запнулся, поймав на себе задумчивый взгляд трактирщика. — Даже Кусака, проснувшись, заскулил, — неожиданно добавил он. — Он тоже в этом участвовал.

Алый Папоротник, не выдержав, раскатисто рассмеялся.

— Что ж, будем считать, что это так, — наконец согласился он. — Раз уж за твои слова может поручиться бик.

— Я говорю совершенно серьезно.

— Да понимаю я, — протянул трактирщик. — Может быть, в этом и впрямь что-то есть, а может, и нет, но мне ясно, что сам-то ты во все это веришь. Ну и что же они пытались объяснить тебе?

— Эмер сказала, чтобы я следил за знаками, — процитировал он. — А Ребекка назвала их огнями.

— Не слишком ясно.

— Верно. Но потом я увидел башню на холме. А на вершине башни горел огонь.

— Маяк?

Алый Папоротник пристально посмотрел на юношу, его собственное лицо оставалось при этом по-прежнему невозмутимым.

— Да вроде бы. Башня была каменной… И у меня создалось впечатление, будто она осталась от куда большего сооружения. Не был ли ты, часом, в каком-нибудь месте, похожем на то, что я описал?

— Знаю я это место, — ответил трактирщик, и сердце Галена отчаянно забилось.

— И где же оно?

— Маяк вроде этого стоит за городом Бакленд, — ответил Алый Папоротник. — Он помогал путникам до тех пор, пока там не проложили настоящие дороги. Но огонь там горит до сих пор — по традиции.

— Так вот они, значит, где находятся! — воскликнул Гален, не сомневаясь в собственной правоте. — А где эти места?

— На север отсюда. Полтора дня пути, если верхом.

— Я поспею сегодня к ночи, — поклялся Гален.

— А ты уверен, что не действуешь сгоряча?

Алый Папоротник все еще не мог понять, с какой стати столь разумного юношу, как Гален, обуревают такие диковинные фантазии.

— Не сомневайся! Только объясни, как туда ехать.

И, больше не колеблясь, Алый Папоротник рассказал все, о чем его попросили.

Ребекка и Эмер проснулись одновременно, а проснувшись, взволнованно посмотрели друг на дружку.

— Он снова был здесь, правда? — прошептала Эмер, пытаясь удержать ускользающие образы сна.

— Да.

— Как ты думаешь, он нас найдет?

— Не знаю.

— Кедар же нашел…

В ее голосе послышались тоска и надежда. Несколько мгновений девушки пролежали молча.

— А что это за башня? — спросила Эмер. — Я никогда не видела ничего подобного.

— Понятия не имею, — ответила Ребекка. — Я тоже никогда ее не видела.

И когда с завтраком пришла Эннис, они рассказали ей об общем сне и о башне маяка.

— Это Бакленд! — радостно воскликнула Эннис. — И это совсем рядом!

— Тогда нам надо туда, — сразу же решила Ребекка. — Причем немедленно.

— Ладно, — согласилась Эннис, без дальнейших расспросов смирившись с решением, принятым Прядущей Сновидения. — Пойду скажу остальным.

— Туда поедем мы, а вовсе не вся ярмарка, — попробовала было отговорить ее Ребекка.

— Куда вы, туда и мы, — возразила Эннис. — Но это означает, что мы повернем на юг, в сторону Крайнего Поля. Ты уверена, что тебе хочется именно этого?

— Да.

Решимость Ребекки не смог поколебать даже такой поворот.

— Ладно.

Эннис открыла дверцу и вышла из фургона.

— А Кедар? — крикнула ей вослед Ребекка.

— Поедет с нами, — охотно отозвалась сказительница.

Через час ярмарочные фургоны вновь тронулись в путь, направляясь на юго-запад, в сторону Бакленда. Всем было известно, что маршрут избран по распоряжению Прядущей Сновидения, все были счастливы выполнить ее волю.

Ребекка сидела на облучке, лениво потряхивая поводьями, и гадала о том, с чем они столкнутся в городе у маяка. Через какое-то время мерный ритм езды напомнил ей куплет из песни Еретиков, которую накануне вечером напел Кедар.

Чары склеют с частью часть,

Молвят старцы: наша власть…

«Вот только интересно, что, во имя Паутины, это могло бы значить?» — подумала она.

 

Глава 63

— Ну, вот мы и прибыли, — сказала Эмер, глядя на маяк, воздвигнутый на вершине холма. — А что теперь?

Ребекка тоже посмотрела на башню, которую накануне увидела во сне. На фоне вечернего неба ярко горел огонь маяка.

— Не знаю, — призналась она. — Давай подождем.

Вокруг них, как это принято у ярмарочного люда, уже кипела работа. Для тех, кто странствовал по свету вместе с ярмаркой, один город был ничуть не хуже другого, и тот факт, что они прибыли в Бакленд, потому что на Прядущую Сновидения накатила такая блажь, не означал ничего особенного. Скоро цветастые краски и праздничные шумы ярмарки растревожили вечернюю тишину.

Девушки старались держаться поближе к собственному фургону, не обращая внимания на кипящую вокруг суету; сидя под фонарем, они негромко переговаривались. Есть не хотелось ни одной из них, у обоих скрутило животы, но не от голода — их обуревала надежда, но даже заговорить на эту тему они не решались.

Эннис и Кедар, приехавшие в одном фургоне и, похоже, становившиеся все более близкими друзьями, пришли проведать девиц и потолковать с ними кое о чем, но довольно скоро распрощались, сообразив, что те с таким нетерпением дожидаются вовсе не их.

Ближе к полуночи Ребекка с Эмер решили укладываться. Испытывая огромное разочарование, обе держались непривычно тихо, никто даже не сказал ничего о снах, которые рассчитывает увидеть. Они забрались под одеяла, и Ребекка прикрутила лампу, хотя и оставила ее тускло мерцать.

— Он тебе очень дорог, правда? — тихо спросила Ребекка.

— Дороже, чем я догадывалась, — призналась Эмер. — Только во время партии в «живые шахматы», только тогда я поняла это по-настоящему… но было уже слишком поздно. А с тех пор… — Она горько вздохнула. — Нет, вы только меня послушайте, — тут же рассмеялась она. — Развздыхалась точь-в-точь, как ты, когда тоскуешь об этом, как его там зовут… одним словом, о короле.

— Вовсе я не тоскую, — в свою очередь рассмеялась Ребекка. — Просто мне кажется, что он достойный человек. Вот и все.

Эмер иронически посмотрела на подругу.

— В любом случае, — продолжила Ребекка, — это нечто иное. Я с ним всего-то пару раз виделась. А вы с Галеном… были вместе так долго. С твоей стороны естественно испытывать к нему такие чувства.

— Ты неисправимо романтична, — объявила ее подруга.

— Но ты ведь скучаешь по нему?

— Скучаю, — вздохнула Эмер. — Очень скучаю. А из-за этих твоих снов все становится еще хуже. Я даже подумываю, а не перебраться ли в один из соседних фургонов и не заняться ли тамошним ремеслом, лишь бы забыть о Галене!

Одно упоминание о подобном ужаснуло Ребекку, и Эмер, заметив это, ехидно улыбнулась. Прядущая Сновидения волей-неволей смирилась с тем, что за жизнь ведут находящиеся под ее покровительством женщины, но смирилась только на словах. А замечание, брошенное как бы невзначай подругой, заставило ее задуматься об этом по-настоящему.

— По крайней мере, ты опять нормально выглядишь, — с натужной улыбкой отметила Ребекка. — А не так, словно тебя исколошматили в грязном трактире!

— Да, благодаря Кедару, — прикоснувшись к залеченной щеке, усмехнулась Эмер. — Но я не назвала бы нынешнее положение дел нормальным.

Ребекка меж тем задумалась о своих «девицах» — и ее сознание или, точнее, подсознание, потому что она уже начинала засыпать, прошлось по фургонам и шатрам, чтобы убедиться в том, что ее подопечным не угрожает никакая опасность. Все вроде бы было в порядке, но когда в мысли Ребекки вторгся какой-то неземного происхождения вой, она сразу же насторожилась. «Может, я что-то упустила?» Но тут она сообразила, что этот вой никак не связан с ее «девицами».

— В чем дело? — тоже встревожившись, поинтересовалась Эмер.

— Этот шум, — пробормотала Ребекка. — Просто не знаю…

В голове у нее послышался странный гул. Неприятное ощущение усилилось, и она потеряла дар речи. «Следи за знаками».

Когда в дверь постучали, обе девушки замерли. В дверь постучали второй раз, чуть громче, а потом, через несколько томительных мгновений, скрипнули петли. И тесный фургон наполнил душераздирающий вой.

Отбросив одеяло, Эмер соскочила с лежанки и бросилась в объятия Галена. Под ее натиском Кусака не усидел у юноши на плече и полетел на пол, разгневанно зашипев после того, как упал на скрипучие половицы.

Ребекка села в постели, широко раскрыв глаза от радости. Наконец-то ее друзьям удалось воссоединиться. В этот миг она окончательно поверила в то, что звание Прядущей Сновидения принадлежит ей по праву. «Ткать сновидения и использовать их в реальном мире». Сама эта формула сулила успех. «Мы вновь вплетены в одну пряжу, — подумала она. — Все трое».

Эмер смеялась и плакала одновременно, и ни она, ни Гален не могли произнести что-нибудь членораздельное. В конце концов они решили отказаться от каких бы то ни было объяснений и слились в страстном объятии. Ребекка потупилась, но Кусака повел себя далеко не столь тактично. Уже обиженный и сброшенный со своего привычного места, сейчас он к тому же приревновал своего хозяина. Он завыл и метался от стены до стены фургона, царапая их когтями, пока влюбленная парочка не соизволила наконец оторваться друг от друга.

Переполох постепенно улегся. Ребекка поднялась из постели и протянула влюбленным руки. Гален взял ее за одну ладонь, Эмер за другую, причем объятий они при этом не разомкнули. Все это получилось само собой, они даже не догадывались о том, какое чудо явит им установленная подобным образом связь. Фургон, в котором они находились, куда-то исчез, и все трое ощутили, что тела их плывут, плывут в гулкой пустоте, в которой, кроме них троих, нет ни единой живой души. Все остальное просто-напросто прекратило существовать — и все же страха они не испытывали. В этом коконе любви и дружбы они чувствовали себя в полной безопасности.

Ребекка нехотя отпустила руки друзей, и вся троица смотрела в глаза друг другу, пока вокруг них восстанавливался реальный мир. Даже Кусака затих, настороженно поглядывая на них с высокой полочки. Никто не осмеливался заговорить. Да они и не знали, с чего начать.

Гален и Эмер присели на разобранную лежанку, по-прежнему в обнимку, тогда как Ребекка села лицом к ним на собственную кровать. Наступившую тишину некоторое время спустя нарушил Кусака.

— Он голоден, — улыбнулся Гален. — Мы с ним выехали еще на рассвете.

— А у нас тут ничего нет, — с виноватым видом вздохнула Ребекка.

— Да ладно, не важно, — отмахнулся он. — Выпустим его. Пусть для разнообразия сам поохотится. Что-то он у меня совсем обленился.

Кусака с явным неудовольствием заскулил, и вся компания рассмеялась. Ребекка, поднявшись с места, открыла дверь, и, бросив последний рассерженный взгляд на хозяина, бик спрыгнул с полочки и умчался во тьму.

— Где ты его нашел? — вернувшись на свое место, спросила Ребекка.

— На соли. Но это долгая история.

— Что ж, спешить нам вроде бы некуда, — подзадорила она гостя.

— А как насчет вас обеих? С вами-то что за это время случилось?

— Рассказывай первым, — приказала Ребекка.

Она полезла в винный «погреб» Санчии, достала бутылку вина, откупорила ее, разлила вино по бокалам. Гален начал рассказ.

Первым делом он поведал о событиях, случившихся сразу же по окончании партии в «живые шахматы». О том, как очутился в жилище у алхимика и какие поразительные открытия там сделал. Когда Гален описал камень, который он увидел у Клюни, Ребекка поняла, что именно эти буквы и приснились ей в тот раз, когда она не сумела их запомнить. Она тут же велела Галену произнести эти буквы вслух и добавила их к своему списку. И только после этого он рассказал о собственном договоре с Таррантом.

— Почему же он не рассказал нам о том, что завербовал тебя? — удивилась Ребекка.

— Полагаю, он так привык секретничать, что уже сам не понимает, что и от кого скрывать, — криво усмехнулась Эмер.

Сказала она это не без обиды — если бы Таррант решил ввести девушек в курс дела, это избавило бы их обеих от многих волнений.

— Он не тратит слов понапрасну, — согласился Гален.

В продолжение своей повести он рассказал о том, как влился в компанию археологов, как впервые переправился через соль, как попал и что делал в Риано. Рассказал о гибели товарищей и о том, как он нашел книгу и камень под солью. Тут Гален прервал повествование и полез в мешок, который в ходе бурных приветствий при появлении гостя свалился на пол, да так и остался там лежать. Он достал из мешка книгу и камень и вручил их Ребекке. Девушка благоговейно осмотрела оба предмета; значит, за ее снами таилась подлинная реальность, а теперь перед ней был один из настоящих фрагментов изначальной головоломки. Буквы расплывались у нее перед глазами, пока ее пальцы скользили по холодному мрамору.

— А почему эти камни так интересуют тебя? — спросил Гален.

— Они имеют огромное значение.

Вот и все, что она смогла ответить.

— Я видел еще один такой, — пояснил Гален. — Я хочу сказать, не считая того, который находится у Клюни.

— Где? — встрепенулась Ребекка, оторвав взгляд от загадочных письмен.

— В Риано, в замке у Ярласа. Но давайте все по порядку. Мы до этого места в моей истории еще не дошли.

— А что за буквы там были?

Он назвал ей эти буквы и заметил, что Ребекка испытала разочарование.

— Я их тебе уже называл, верно?

Девушка кивнула. Гален достал книгу, положил ее на кровать рядом с Ребеккой и вновь подсел к Эмер. Окаменевший том и при ближайшем рассмотрении не раскрыл ни одну из своих тайн, так что Гален продолжил рассказ. Второй визит в Риано, когда он был брошен в темницу и едва не лишился жизни, нагнал на обеих девиц страху, особенно когда Гален рассказал о том, как ознакомился с последним донесением Дэвина и что в этом донесении значилось. Потом он рассказал им о своих дальнейших странствиях, о встрече с королем в столице, о бурном примирении с археологами и о своем намерении вернуться в Крайнее Поле.

Стояло уже раннее утро, но мысль о сне не приходила в голову ни одному из них. Ребекка и Эмер, поочередно ужасаясь и облегченно вздыхая, слушали Галена, однако вопросы задавала и замечания делала лишь одна Ребекка. Эмер было достаточно просто сидеть, прижавшись к рассказчику.

Многие части рассказа Галена показались Ребекке уже знакомыми, некоторые из них были как-то связаны с ее снами, хотя определить природу этой связи она бы не взялась. Но многое из того, что рассказал Гален, было и для нее в новинку. Опасность надвигающейся гражданской войны, судя по всему, подступила к стране вплотную.

— Ну а потом вы сообщили мне об этом месте, — закончил свой рассказ Гален. — Ох и нелегко мне пришлось! Когда я убеждал Алого Папоротника, тот решил, что я просто спятил.

— И мне понятны его чувства, — пробормотала Эмер.

— И вот я приехал. Ну, так а что же насчет вас? Это ведь… — Он обвел рукой тесный фургон. — Не слишком подходящее место для вас обеих, не правда ли? И если вы не расскажете, как дошли до жизни такой, я просто рехнусь.

В сознании Ребекки по-прежнему клубились образы, навеянные повестью Галена, но и отмахнуться от его просьбы было нельзя, так что ей пришлось заставить себя припомнить обстоятельства, при которых они потеряли друг друга из виду.

— Сразу после твоего исчезновения не произошло ничего примечательного, — чуть помедлив, начала она. — Но зато через месяц события… как это называется?.. понеслись галопом!

Время от времени прибегая к помощи Эмер, Ребекка рассказала ему о встрече с Санчией, о том, как прочитала роковую легенду в книге «Под солью», о своей болезни и о странных видениях, посетивших ее в горячке.

— К сожалению, это я во всем виновата. Это я заставила тебя вернуться в замок Ярласа, чтобы взглянуть на камень, — призналась она.

— Не валяй дурака, — возразил Гален, но тут же замолк, осознав справедливость ее слов.

— Самым разумным с твоей стороны было бы немедленно скрыться, едва у тебя на руках оказалось донесение Дэвина, не так ли? — продолжила она. — Так с какой стати тебе было идти на новый риск?

— Это решение я принял сам, — спокойно ответил он.

— Но я наверняка повлияла на выбор этого решения, — не согласилась девушка. — Сюда же ты прискакал, правда?

Гален промолчал.

— Прости меня, — попросила Ребекка. — С моей стороны это было глупостью. Тебя же могли убить! Но я не представляла себе, что за опасности ты подвергаешься.

— Ну ладно, меня же не убили.

— Верно, не убили, но ты угодил в темницу. А из-за этого донесение Дэвина было доставлено позже, чем нужно. — Она совершенно искренне переживала. — Верно?

Опасности, связанные с ее даром, были столь же очевидны, как и выгоды, которые он сулил.

— Забудь об этом, — отмахнулся Гален. — В конце концов, ничего страшного не случилось, а камень я отыскал.

Ребекка кивнула по-прежнему с несчастным видом.

— И вот еще что, — вступила в разговор Эмер. — Ты была больна. Так чего же было еще ожидать? Ты и здоровая ведешь себя далеко не как нормальный человек.

— Ну и что же произошло после этого? — полюбопытствовал Гален.

— Мы с отцом поехали в Гарадун. Должно быть, мы покинули столицу совсем незадолго до твоего прибытия туда.

Она рассказала об открытиях, сделанных ею в Архиве, и о личной встрече с королем. По ходу рассказа она то и дело поглядывала на Эмер, но та воздерживалась от каких бы то ни было замечаний. События после их возвращения в Крайнее Поле сразу в нескольких отношениях граничили с чудом, но Ребекка постаралась описать разгром замка и свое чудесное спасение со всей возможной точностью.

— Так мы и очутились здесь.

Закончив рассказ, Ребекка наконец расслабилась.

— И что прикажешь нам делать теперь? — зевнув, добавила Эмер.

Сквозь щель под дверью уже пробивались предрассветные отблески зари.

— Первым делом нам надо немного поспать, — внезапно почувствовав страшную усталость, сказала Ребекка.

Тайные чары, которыми она окружила саму себя и своих друзей, рассеялись, и она видела, что и у влюбленной парочки слипаются глаза.

— Раздевайся и ложись, — радостно прошептала Эмер Галену.

— Сейчас, — ответил он. Глаза его уже были закрыты. — Погоди, — пробормотал он.

— Пойду посмотрю, куда подевался Кусака, — торопливо сказала Ребекка.

Она кое-как поднялась и вышла из фургона, плотно прикрыв за собой дверь. Присела на ступеньки, подставив лицо лучам восходящего солнца, и бик, уже успокоившийся и признавший ее, пристроился рядышком.

Какое-то время спустя Ребекка подметила, что в глубине фургона стоит полная тишина. С трудом разлепив веки, она чуточку приоткрыла дверь. Гален с Эмер спали в обнимку на лежанке. Гален все еще был полностью одет.

 

Глава 64

Ребекка проснулась около полудня и на мгновение удивилась тому, что никто не потревожил ее сон, да и сон ее друзей тоже. Если ей что-то и снилось, то она этого не запомнила и сейчас чувствовала себя в каком-то смысле обманутой. Вскоре встали и Гален с Эмер, сладко потягиваясь и в то же самое время радостно улыбаясь друг дружке и Ребекке. Кедар и Эннис пришли почти сразу после этого, их визит оказался вдвойне желанным, потому что они принесли кушанья для позднего, но обильного завтрака. Ребекка познакомила их с Галеном; тот, все еще заспанный, вяло поздоровался со вновь прибывшими. Его явно больше интересовал завтрак.

— Хорошо, что вы не разбудили нас раньше, — позевывая, протянула Эмер.

Кедар переглянулся с Эннис.

— Нам бы такое и в голову не пришло, — усмехнулся он.

— Мы же знали… — начала было Эннис, но тут же смешалась и замолчала.

— Х-хорошая из вас троих п-получается команда, — неожиданно заметил Кедар.

Гален, взглянув на него, чуть было не подавился.

— Судя по тому, что мне тут рассказывали, у вас двоих тоже неплохо получается, — отозвался он.

— Н-но наши таланты имеют ч-чисто местное значение, — возразил Кедар. — В сравнении с т-трудностями, с которыми приходится сталкиваться в-вам, наши д-достижения весьма бледные.

— Это на твой взгляд трудности с моим лицом незначительны… — съехидничала Эмер, но тут же замолчала, заметив, какие строгие лица у всех остальных.

— Вы не знаете и половины того, что происходит на самом деле, — поспешила сообщить Ребекка художнику и сказительнице. — Гален рассказал нам о том, что творится в Эрении, и это еще страшней и запутанней, чем мы думали.

— Мы слышали, — просто сказала Эннис. Несколько мгновений прошло в удивленном молчании, прежде чем Ребекка наконец обрела дар речи.

— Вы слышали все? — тихо спросила она.

Кедар кивнул.

— Во сне, — пояснил он. — Сны порой бывают очень полезными.

— С утра мы сравнили наши впечатления и поняли, что происходит, — добавила Эннис. — Ты держался молодцом, — закончила она, обратившись к Галену.

— Да и повезло изрядно, — кивнул тот, все еще не совсем понимая, о чем, собственно говоря, идет речь.

И вот они все на какое-то время замолчали, предавшись собственным размышлениям каждый. Ребекка уже понимала, что она прядет сновидения по большей части по наитию и уж никак не управляет ими, все происходит как бы само собой. И от этой мысли ей стало еще более неуютно. «Твой дар бесспорен, но тебе предстоит еще многому научиться». Галена она заставила прибыть сюда сознательно — так ей, по крайней мере, хотелось думать, — но почему к ней потянуло Кедара? «Истинное волшебство проявляется само собой». На сей счет она была, впрочем, не слишком уверена — и это только усиливало ее смущение.

— Ладно, — решительно оборвала размышления Эмер. — У нас и так уже целая куча всяческих зацепок… и еще у вас есть несомненные способности… у всех четверых…

— Ты тоже во все это замешана, — торопливо вставила Ребекка. — Нравится это тебе или нет.

— Не понимаю, честно говоря, при чем тут я, — фыркнула Эмер. — Но с превеликим удовольствием привнесу природную сообразительность в намечающуюся дискуссию. Нам необходимо прийти к каким-то выводам. Так что остается только правильно приложить силы, — заключила она.

Это мгновение и выбрал Кусака, чтобы напомнить о своем присутствии. Неожиданно мяукнув, он тем самым как бы согласился с мнением, высказанным Эмер. Все посмотрели на бика, потом перевели взгляд на Ребекку. Девушке стало ясно, что все ждут от нее, чтобы она взяла на себя руководство, и она понимала, что ей так и надо поступить, но не знала, с чего начать.

— Нам известно, что государству Эрения угрожает опасность со стороны барона Ярласа и наемников, — взяла инициативу в свои руки Эмер. — И мы знаем некоторые очевидные причины происходящего. Но мне кажется, что за всем этим скрывается нечто большее.

— Нечто волшебное, — вставила Эннис.

— Все это не имеет никакого другого смысла за исключением того, что это сущая правда, — согласилась Ребекка.

— Я уверен, что во всю эту историю замешаны монахи, — продолжил Гален. — Дэвин намекнул мне на это, да они ведь и так совершенно… ненормальные. Достаточно посмотреть на них, чтобы оставить на сей счет малейшие сомнения! И синий камень, который вручил мне Хакон, был волшебным, — в подкрепление своих слов заметил он. — Это было какое-то опознавательное и следящее устройство. Им воспользовались, чтобы следить за мной и за Бет. — Он ненадолго умолк, потому что ему пришла в голову новая мысль. — Клюни говорил, что идет приливная волна волшебства. «Оно спало долгие века, — процитировал он по памяти, — но сейчас что-то случилось, и оно становится с каждым днем все сильнее и сильнее».

— Что-то… — вполголоса пробормотала Ребекка.

— Но почему именно мы? — спросил Кедар. — Я х-хочу сказать, у нас с Эннис, к-конечно, хватит способностей, ч-чтобы п-показать на ярмарке п-парочку фокусов, но этого едва ли достаточно для решения задач, стоящих перед страной. И совершенно ясно, что Ребекка обладает даром Прядущей Сновидения — но чем может помочь даже это?

— Все дело в том, что мы вместе! — Впервые за долгое время Ребекка ни на йоту не усомнилась в справедливости своих слов. — Это не случайное совпадение. Вы двое — колдуны. И нечего от этого отрекаться. А Санчия поведала мне, что пряжа сновидений может быть использована как связующее звено между подлинными волшебниками со всем их могуществом. — Она сбилась и внезапно смешалась. — Только я не знаю как, — чуть ли не плача закончила она.

— Может, нам удастся помочь тебе это выяснить, — вмешалась, подбадривая подругу, Эмер.

Ей не хотелось, чтобы Ребекка спасовала именно сейчас, когда они вроде бы вышли на верную дорогу.

— Мы трое и впрямь как-то связаны, — с надеждой в голосе вставил Гален.

— И мы доказали это в ходе шахматной партии, — добавила Эмер.

— И в сновидениях, которые видели потом, — заключил он.

— А в чем, по словам Санчии, заключается высшее искусство прядения сновидений? — поинтересовалась Эмер.

— Ты можешь ткать сны и использовать их при свете дня, — сообщила Ребекка.

— Что ж, именно это ты и проделала во время партии в «живые шахматы», — возбужденно провозгласила ее подруга. — И теперь тебе предстоит заняться тем же самым, только уже в полную силу! А мы двое по-прежнему будем помогать тебе. Кто знает, чего тебе удастся добиться!

— Но…

— Нет, погоди, — отмахнулась от возражений Ребекки Эмер. — Мы уже договорились на том, что существует некая злая магия и нам необходимо ей что-то противопоставить, даже если сейчас мы и не знаем еще, что именно. Так чему нам надо противостоять? Что именно происходит — и почему оно таит в себе такую опасность?

— Но ты это знаешь! — побледнев, воскликнула Ребекка.

Даже заговорить о владеющем ею страхе было слишком тяжело для девушки.

— Разумеется, — невозмутимо согласилась Эмер. — Мне только хочется, чтобы это дошло до каждого из нас. Во всей красе и шаг за шагом.

— Сейчас с нею лучше не спорить, — усмехнувшись, заметил Гален. — Я знаю, какова она бывает, придя в подобное настроение!

Эмер шутливо пихнула его в бок. Глаза ее улыбались, но держалась она с подчеркнутой серьезностью.

— Ну так что же? — сказала она.

Ребекка попыталась привести в порядок свои хаотические мысли.

— Что-то страшное произошло в прошлом, — не без колебаний начала она. — И сейчас это возвращается. История из книги «Под солью», связанная с моей тезкой… — Она судорожно сглотнула. — Мне так и не удалось дочитать ее до конца.

— Расскажи нам, — потребовал Кедар.

Ребекка так и поступила, процитировав по памяти слова, настолько вещие, что они навсегда запечатлелись у нее в памяти.

— «Одно из самых распространенных преданий, существующее в нескольких изложениях, заключается в том, что город давным-давно был проклят разгневанными богами и обречен упокоиться на дне морском. Его обитатели зажили жизнью холоднокровных подводных созданий. И так было до тех пор, пока на небе не разразилась великая битва. И главным смыслом этой битвы стала схватка между противоположными сторонами волшебного спектра в рамках Паутины. Эти противоположные стороны можно назвать и попросту — Добром и Злом, и они насмерть бились друг с другом до тех пор, пока не вмешалось существо, именуемое в различных источниках Дитя Паутины, Око Ночи и Слезы Мира. Все летописцы сходятся на том, что это существо женского пола жило на берегу моря, а большинство из них утверждает, что она была единственной дочерью жестокого вдового барона. Кое-кто упоминает и имя — Ребекха, — однако написание этого имени не точное, и только ее смерть…»

Когда она закончила, в фургоне наступила оглушительная тишина.

— А что там было дальше, я не знаю, — тихим голосом завершила Ребекка.

— Допустим, это и в самом деле имеет какое-то отношение к тебе, — придя в себя, деловитым тоном заключила Эмер.

— А как же иначе? — удивилась Ребекка.

— Многое действительно совпадает, — невозмутимо продолжила Эмер, — но в книге речь идет о «нескольких изложениях». И не все они непременно имеют касательство к тебе, а если даже и так, то не имеет смысла думать, будто все они заканчиваются одинаково.

Она помолчала, дав собеседникам время вдуматься в смысл ее слов. Возможно, далеко не в каждом изложении Ребекка обречена на гибель.

— Но Еретики верят… Аломар, по крайней мере, верил в то, что определенные события повторяются, а история идет по кругу, — упорствовала Ребекка. — И Милден тоже сказал мне это. Зачем было писать об этом в книге, если это всего лишь предание?

— Может быть, просто потому, что это очень красивое предание, — фыркнула Эмер. — Сочинителям книг нельзя доверять.

— Клюни тоже упоминал о древних преданиях, — вступил в разговор Гален. — И речь там шла о войне, которая вновь и вновь возобновлялась на протяжении веков. И вроде бы так оно и есть на самом деле. Вспомните о белоснежном мраморе с изображением партии в «живые шахматы». Все там было изображено точь-в-точь, как было с нами, а меж тем этому камню восемьсот лет!

— Вот видишь!

Ребекка пришла в отчаяние.

— Тогда в чем же наша задача? — подала голос Эннис. Она более чем внимательно прислушивалась ко всему разговору и выбрала данный момент для осторожного вмешательства в него. — Если нам не суждено прервать роковой цикл, то с какой стати было собирать нас вместе?

— Именно так! — радостно воскликнула Эмер. — Это может означать только одно: мы обязаны прервать его.

— Но как? — уныло спросил Кедар.

— А вот это мы как раз и пытаемся понять, — пожала плечами девушка.

— Помните мраморные барельефы у алхимика? — вдруг встрепенулся Гален. — В башне под солью я видел еще несколько.

— Продолжай.

— Там был изображен всадник, — начал он, загибая пальцы для верного счета. — Но это может относиться к каждому. Замок, объятый пламенем…

— Крайнее Поле?

— Это было непонятно. Группа музыкантов, как мне кажется… И сцена сражения, но этот камень был настолько изуродован, что я не смог разобрать никаких деталей. Большой корабль…

— Это м-может означать н-наемников с юга, — вставил Кедар.

— Все это крайне зыбко и сомнительно, — заметила Эннис. — Такие картины могут иметь отношение ко всему на свете.

— Последние две показались мне очень странными, — вспомнил Гален. — На одной были люди, перелезающие через крепостную стену…

— Это же были мы! — выкрикнула Ребекка. — На стене были мы. Только мы не перелезали через нее, а спускались. По веревке.

И вновь возникло торжественное и тревожное молчание. Собеседники получили еще одно подтверждение того, что являются участниками повторяющегося исторического цикла.

— А последняя картина была и вовсе непонятной, — вздохнул Гален. — Крайне примитивная и грубая, словно по мрамору высекали в великой спешке. Там было трое людей, а их головы соединяли линии.

— Вроде как мы, — улыбнувшись, сказала Эмер. — По крайней мере, когда мы спим.

— Но от этого толку немного, верно? — поморщился Гален, внезапно почувствовав одно лишь разочарование.

Никто не стал ему перечить.

— Вернемся к книге, — предложила Эннис. — Если наши предположения верны и соляные равнины играют роль, которую некогда сыграло море, это означает, что Дерис должен восстать из глубин.

— Но это же невозможно! — воскликнул Кедар. — Весь город уже много веков назад стерт в порошок!

— Комната в башне уцелела, — заметил Гален.

— Но как он может восстать? — удивилась Эннис.

— Я видел, как движется соль, — пояснил собеседникам Гален. — Движется как живая.

— И все равно невозможно п-представить себе, к-как это ц-целый город вынырнет на поверхность, п-погребенный п-под с-солью на п-протяжении восьми столетий, — гнул свою линию Кедар.

— И это верно, — согласился Гален.

— Мне снилось, что обитатели Дериса восстали, — тихо произнесла Ребекка. — Так оно и было. — Ее глаза сверкнули. — Твоя сказка, Эннис… та, услышав которую я едва не задохнулась… У нее неверный конец. Злой король как следует подготовился к собственному возвращению. Неужели ты не понимаешь — Тиррел так и остался непобежденным. И сейчас настает его время.

— Что-то похожее я слышал из уст монахов, — всматриваясь в бледное взволнованное лицо Ребекки, вспомнил Гален.

— Думаешь, они с ним заодно? — заволновалась Эннис.

— Это не удивило бы меня. Выглядят они так, словно их несколько лет продержали в соляном растворе.

— Но Тиррел умер много веков назад, — напомнил Кедар. — Как они могут действовать с ним заодно?

— Не знаю как, но вполне могу в это поверить, — нахмурилась Ребекка.

Она рассказала собеседникам о волшебной картине Кавана, обнаруженной ею еще в детстве, на которой был изображен именно монах. Кедар благоговейно выслушал ее рассказ о том, как менялось выражение лица монаха на картине, как преображалось положение удивительных фигур на доске и, наконец, как этот зловещий персонаж превратился в ужасное видение из ее ночных кошмаров.

Когда она закончила, молодой художник удивленно присвистнул.

— Это в-врата в Паутину, — пояснил он. — Но п-поразительно, к-как долго тебе удавалось держать их открытыми. Д-для этого н-нужна н-невероятная сила. Я знал, что Каван был замечательным художником, н-но…

Дальше у него не нашлось нужных слов.

— Врата? — переспросила Эмер. — А не то же ли самое произошло, когда ты нарисовал Ребекку?

— В каком-то смысле, — подтвердил Кедар. — Но мое творение б-было мимолетным — и даже так оно м-меня едва не уничтожило. А картина Кавана хранилась столько веков… — Он запнулся, онемев от восхищения. — Обе к-картины с-свидетельствуют о том, что кто-то — или что-то — р-разыскивает Ребекку.

— Возможно, картина Кавана служит своего рода предостережением, — предположила Эннис. — В конце концов, он ведь был одним из нас.

— Уж не хочешь ли ты сказать, будто он знал, что Ребекка найдет эту картину — да еще через столько веков? — спросил Гален.

— Он наверняка знал, что Ребекка когда-нибудь появится, — ответила Эннис.

— Ты видишь то, что тебе нужно видеть, — вставила Прядущая Сновидения. — Санчия объяснила мне, что вовсе не случайно картину нашла именно я.

— Что ж, если уж он взялся помогать, так и помогал бы как следует! — разозлившись, воскликнула Эмер. — Все эти намеки насчет монахов и шахмат, конечно, хороши, но если бы он захотел поведать нам о том, что произойдет с солью и на ней, от этого было бы куда больше проку.

— А демон, которого я видела на соли в детстве? — вслух подумала Ребекка. — Возможно, это тоже было предостережением?

— М-может быть, то, что находится п-под солью, узнало тебя? — предположил Кедар.

От одной мысли об этом Ребекку бросило в дрожь.

— Нам известны предания, связанные с солью, — подвела итог Эмер. — Дерис и тому подобное. И все истории, которые рассказывают археологи. Но соль — лишь одна часть всех этих историй.

— А какова же другая? — спросил Гален.

— Сны Ребекки, разумеется. Большая часть имеющихся у нас сведений почерпнута из них — даже если потом мы находили этому подтверждение в других источниках. Может быть, сама последовательность этих снов может нам что-нибудь подсказать.

Она выжидательно посмотрела на подругу.

— Но сны снятся мне всю жизнь, — устало протянула Ребекка. — Начиная с кошмаров, которые мучили меня в раннем детстве. Как же мне все их припомнить?

— Ты что дурочку из себя строишь? — накинулась на нее Эмер. — Ты ведь должна понимать, какие именно имеют значение!

— Да, попробуй-ка, — предложила и Эннис.

И Ребекка, собравшись с мыслями, после некоторой паузы начала вспоминать.

— Первым был, наверное, тот, когда я оказалась перенесена на картину.

Она рассказала о том, как, прогуливаясь по галерее в замке Крайнего Поля, попала на холст кисти Каделля и как герои других картин таращились на нее. Пересказала сон в ночь перед партией в «живые шахматы» — потускневший мир, населенный безжалостными противниками, зато давший и первый намек на возможность связи между ней самой, Эмер и Галеном.

— Следующий важный сон приснился мне значительно позже, — рассказывала она обратившимся в слух друзьям. — После партии в «живые шахматы» прошло уже много времени. Соль просачивалась ко мне в комнату и тогда же появился первый набор букв. Но я не смогла удержать его в памяти, и только вчера Гален напомнил мне его.

— Это тот набор букв, который я видел в доме у Клюни после шахмат, — вставил Гален.

— Во сне мне явилась женщина, и она спасла меня, она не дала мне задохнуться в соли, — продолжила Ребекка. — Она сказала мне: «Для тебя, дитя мое, свет никогда не померкнет».

— Значит, в Паутине у тебя имеются не только враги, но и друзья, — заметил Кедар, сделав очевидный вывод.

— Надеюсь, что так. — Ребекка растерянно улыбнулась. — А потом, прямо перед тем, как мы с отцом отбыли в столицу, мне приснился белый город с черной пирамидой. Это был Дерис, наполненный призраками, и все они смотрели ввысь, в небо. — Она задрожала, вспомнив о неистовой жажде, которая обуревала эти привидения. — И там я видела две мраморные плиты.

— Это были те две, описание которых я нашла в книге за день до этого, — пояснила Эмер. — Камни Окрана.

Ребекка кивнула. Лицо у нее побледнело, и дышала она с трудом. Вспоминать все это было тяжким испытанием — а открывавшийся теперь смысл снов делал это испытание еще более тяжким.

— Следующий сон приснился мне в Гарадуне, — запинаясь, проговорила она. — Я называю его Целительным сном. Он ничего не объяснил, но после этого я почувствовала себя гораздо лучше.

— Это был сон, связанный с Санчией? — спросила Эннис.

— Да. Сразу после ее смерти. Но, обращаясь ко мне, она говорила голосом моей матери.

— Ты можешь вновь обратиться к ним обеим, — мягко указала Эннис. — И помощь придет к тебе, как только понадобится.

Несколько утешенная этим обещанием, Ребекка продолжила излагать перечень снов.

— После этого мне приснился Монфор. Потом был сон с вихрем, — перечисляла она. — И с еще одним камнем.

— Вот с этим! — объявил Гален, демонстрируя остальным свою находку.

— Я пыталась убедить Монфора в том, что ему противостоят колдуны, — сообщила Ребекка, только сейчас поняв, насколько пророческим оказался этот сон. — Но он не захотел меня слушать.

— Мы уж постараемся, чтобы теперь он тебя выслушал. Да и послушался! — воскликнула Эмер.

— Но как? — удивился Гален. — Каким образом можно убедить его, если он не хочет в это верить?

— Безнадежное дело, — вздохнула Ребекка. — Все это кажется ему высосанным из пальца. А когда он прозреет, будет уже слишком поздно.

— Но попытаться все равно стоит, — возразила Эмер. Она собиралась добавить что-то еще, но тут ее перебил Кедар:

— Еще к-какие-нибудь сны?

— Только те, что мне снятся с тех пор, как я поселилась в фургоне, — ответила Ребекка. — Последний набор букв — тот самый, который Гален видел в Риано, — и несуществующий сын Монфора. И все закончилось колокольным звоном — и душа у меня уходит в пятки, стоит мне только вспомнить об этом.

— А вдруг это тот колокол, который Дрейн, как ему показалось, видел под солью? — не то спросил, не то предположил Гален.

Ребекка пожала плечами.

— Может, и так, — хмыкнула она. — Откуда мне знать? А потом был сон, привлекший сюда Кедара. А потом тот, который заставил нас всех собраться здесь.

И на этом она закончила свой перечень.

— Вот мы и приехали! — драматически воскликнула Эмер. — Совершенно ясно, что у нас есть все, что нужно, чтобы убедить Монфора.

— Что же? — растерянно спросила Ребекка.

Единственная из всех она не сообразила заранее, каким окажется ответ Эмер.

Та помахала в воздухе листком бумаги, на котором были записаны пять наборов букв.

— Это же так просто! — фыркнула она. — Осталось только разгадать!

 

Глава 65

— Просто? — Ребекка посмотрела на подругу так, словно та внезапно сошла с ума. — Ну разумеется! Настолько просто, что это никому не удалось на протяжении стольких столетий!

— Так ни у кого раньше не было всех этих наборов сразу, — резонно возразила Эмер.

— А с чего ты взяла, что у нас теперь все? Их может быть куда больше! Может, еще многие сотни!

Эмер, немного надувшись, презрительно отмахнулась от возражения, брошенного подругой. Но тут взял слово Кедар.

— Ты заметила, — задумчиво начал он, — что наборы букв снились тебе только после того, как их удавалось увидеть воочию или Эмер, или Галену?

— Вы трое составляете отличную команду, — мягко заметила Эннис.

— Вот видишь! — воскликнула Эмер. — С какой стати они являлись бы тебе во сне, если бы от нас не ждали, что мы решим эту головоломку?

Размышляя над тем, насколько точным оказалось наблюдение, сделанное Кедаром, Ребекка чувствовала, что на нее обращены взоры всех. «Даже когда мы были вдали друг от друга, мы в каком-то смысле оставались едины», — подумала она, чувствуя, как эта связь становится все сильнее.

— Попытка не пытка, — решила она наконец.

— Тогда — за дело! — возликовала Эмер.

Поскольку всем сразу смотреть на один-единственный листок было неудобно, Кедару поручили сделать с него копию. Пока он переписывал буквы, остальные обсуждали все, что им было известно о самих письменах и об их происхождении.

— Если вспомнить легенды, связанные с Камнями Окрана, — начала Ребекка, — то согласно одной из них судьба страны зависит от того, кто именно расшифрует эти письмена первым.

— Тогда лучше сделай это сама, пока я не успела справиться, — усмехнувшись, заметила Эмер. — Ты женщина педантичная, а по временам и упрямая, не говоря уж о том, что просто-напросто сумасшедшая, но все ж характер у тебя получше, чем у меня.

— Не стоило бы шутить такими вещами, — веско произнесла Прядущая Сновидения.

— Да брось ты, Бекки, — рассмеялась ее подруга. — К чему такая важность?

— Все, чего люди не в состоянии понять, обрастает самыми разными преданиями, — вставила Эннис.

— И этим преданиям воистину нет числа, верно? — добавил Гален.

— Точно, — согласилась Ребекка. — В зависимости от того, во что ты веришь, расшифровка письмен может дать тебе власть над демонами, или позволить найти сказочные сокровища, или навлечь на собственную голову страшное проклятие.

Давайте ограничимся двумя первыми возможностями, — не отрываясь от переписывания, бросил Кедар.

— А есть предание, согласно которому расшифровка письмен предвещает великое стихийное бедствие, — продолжила Ребекка. — Такое, например, как землетрясение…

— Или солетрясение, — насмешливо бросила Эмер.

На этот раз ее шуточки показались неуместными уже Галену.

— Это не показалось бы тебе таким забавным, если бы ты видела зыбучую соль, — упрекнул он девушку. — Или видела, как она целиком заглатывает человека.

— Если мы правы и Дерис действительно поднимется на поверхность, — разозленная и пристыженная, возразила Эмер, — то нам предстоят гораздо большие волнения, чем из-за парочки людей, которые шагнули куда нельзя!

Гален промолчал, а Кедар, оторвавшись от работы, взглянул на Эмер.

— В-возможно, к-камням н-найдется и другое объяснение, — сказал он. — В-вовсе не обязательно они с-содержат какое-нибудь послание.

— Возможностей много, — кивнула Ребекка. — Поэзия, любовные весточки и тому подобное. И все это самого невинного свойства… Только я в такое не верю. За этими камнями столько труда, ради них пошли на такие неприятности. Сообщение наверняка должно оказаться важным.

Кедар, кивнув, закончил работу и подал листок, с которого сделал копию, Эмер. Она уселась на лежанку с Ребеккой и Галеном. А сам художник оставил себе на пару с Эннис копию. Парочка уселась на кровать. И вот все уставились на головоломку, надеясь на внезапное озарение.

О

Х

Р

А

Н

О

Л

Ь

Ю

П

О

Л

Д

У

Н

С

Я

И

С

У

А

К

З

А

Ч

Н

Е

Д

Т

Д

Д

В

У

А

О

И

Д

Р

Н

О

Е

О

Т

Р

О

О

Г

С

И

Р

Я

Р

П

Н

И

Я

С

Т

Я

Д

Е

Н

М

А

Г

А

С

Т

И

Г

С

Т

А

Ч

Ч

Н

П

А

Я

П

Т

Ш

Е

Е

У

С

Ж

У

Б

Т

Р

Т

У

Ь

Т

М

Й

О

Л

З

Наконец Эннис прервала молчание.

— Анаграммы? — предположила она.

— Что? — нахмурившись, переспросил Кедар.

— Слова с переставленными буквами, — пояснил Гален, вспомнив свой разговор с алхимиком и его женой. — Например, первую строчку в последнем наборе можно превратить в слово «ГИСТА», которое, впрочем, ничего не значит.

— А последняя строчка в четвертом наборе может оказаться словом «РТУТЬ». Или словом «ТРУТ», — подхватила Эннис.

— А верхняя строчка в третьем наборе могла бы означать «КЛОУН», — заметила Эмер. — Только не хватает одной буквы.

— В-вряд ли здесь все т-так п-просто, — после некоторого размышления решил Кедар. — К-кроме того, н-некоторые из п-пятибуквенных сочетаний н-нельзя превратить ни в одно слово. Т-таких слов просто н-нет.

— А как насчет того, чтобы почитать столбиком? Или наискосок? — подала голос Ребекка.

Но и такой подход не принес никаких результатов, и вскоре от него отказались.

— А что, если мы имеем дело с шифром, основанным на замещении? — задумалась Эннис. — Если одна буква на самом деле стоит вместо строго определенной другой, хотя бы, например, по алфавиту. «А» вместо «Б», «Б» вместо «В», и так далее. Ну, как вам такая мысль?

— Но как же мы тогда разгадаем головоломку! — воскликнул Гален. — Раз нам неизвестен ключ!

— Быть может, ключ лежит в каких-то обстоятельствах, которые нам уже известны, — указала Эмер. — И нам остается только догадаться, что это за обстоятельства.

— Но это ведь может быть все, что угодно, — вздохнула Ребекка.

— Тогда, может быть, мы попробуем поискать ключ в самих письменах, — предложила Эннис. — Самая распространенная буква в нашем языке — это «е», вот и посмотрим, какая встречается в письменах чаще всего, и предположим, что это «е». Потом проставим «е» и попробуем поломать голову над остальными. А потом посмотрим, что у нас выйдет.

Какое-то время протекло в молчании: каждый что-то подсчитывал и делал заметки. В конце концов все поняли, что ровным счетом ничего не добились.

— У вас то же, что и у нас? — спросил Гален.

— Да, — уныло отозвалась Эннис.

— Буква «е» и здесь встречается чаще всего, а это означает, что к замещению не прибегли.

— Ну ладно. Попытка не пытка, — расстроенно пробормотал Кедар.

— Нет! Погодите-ка! — внезапно воскликнула Ребекка. — Это важно! Обратите внимание: здесь множество гласных и почти совсем отсутствуют редкие буквы алфавита. Именно такого распределения букв следовало бы ожидать и от нормальных, незашифрованных записей, не правда ли? — Впервые за все время она прониклась надеждой. — Это означает, что буквы говорят сами за себя, и никак иначе! Это совершенно точно. Значит, нам надо не заменять их, а перемещать.

— Возможно, стоит собрать буквы из нескольких строк. Или из нескольких столбиков. Или даже из разных таблиц, — предложил Гален.

— Но в таком случае счет возможным сочетаниям пойдет на миллионы, — в ужасе выдохнула Ребекка.

— А мы даже не знаем наверняка, что у нас все таблицы, — согласился с ней Кедар.

— А что, если читать буквы как они есть, но только не по прямой, — подумала вслух Эмер. — Например, верхний левый угол третьего набора образует слово «КОЛДУН».

— Я уже подметил это, — возразил Гален. — Только больше ни с чем это не согласуется.

— Та же комбинация во втором наборе дает слово «СОЛЬ», — задумчиво проговорил Кедар. — А вот все остальное так и остается абракадаброй.

— А в нижней правой части первого получается слово «ДЕРИС», только надо читать зигзагом, — заметил Гален. — Но и зигзаг ничего не дает в остальных случаях.

— Мы ведем себя по-идиотски! — внезапно воскликнула Ребекка. — Все это наверняка уже приходило в голову всем, кто бился над разгадкой тайны с тех самых пор, как Камни Окрана были найдены, — и это делали куда более сведущие люди, чем мы. — Никто не осмелился оспорить это утверждение; Ребекка говорила с таким жаром, что даже Эмер удержалась от каких бы то ни было комментариев. — Что же такого особенного в нас? Почему именно нам предопределено расшифровать записи? — продолжила Ребекка. Она поочередно обвела взором всех своих помощников. — Почему сновидениям было угодно найти для нас эти письмена и свести нас самих воедино?

— Трое из нас связаны с пряжей сновидений, — ответила Эмер, — а двое с колдовством.

— И не забывай о Санчии, — напомнила Ребекка. — Мы находимся в ее фургоне. Что было сказано в ее завещании?

Она взяла записку, оставленную старухой, и перечитала ее. Однако мгновенного озарения не снизошло, поэтому девушка передала записку остальным, а сама глубоко задумалась.

— А что она имела в виду, утверждая, будто вы с ней «в старинном родстве»? — спросила Эннис.

— Не знаю, — пожала плечами Ребекка. — Сначала мне показалось, что она говорит о том, что мне предстоит занять ее место на ярмарке. А сейчас уж и сама не знаю.

— «Добро пожаловать и твоим друзьям», — процитировал записку Кедар.

— «На этот раз», — закончила за него Эмер, вспомнив о своем первом визите в фургон.

— Она знала, что дело дойдет до нас, — спокойно произнесла Ребекка. — С какой стати она бы в ином случае разложила игральные карты на столе именно таким образом?

— Ну-ка, покажи нам еще раз, — попросил Гален. Ребекка так и сделала, выложив карты на перевернутый ящик, служивший здесь столом.

— Возможно, она предложила нам присмотреться к буквам, расположение которых соответствует расположению карт, — заметила Эннис.

Но опыты, проведенные в подтверждение этой догадки, не принесли никаких результатов. Ребекка, утратив большую часть недавнего энтузиазма, погрузилась в унылое молчание.

— Может быть, Санчия подсказала нам не текст сообщения, а лишь его форму? — предположил Кедар.

— Странная форма, — отметила Эмер. — Похоже на зубцы короны, зачем-то перевернутой набок.

Кедар посмотрел на карты взглядом художника, мысленно подступившись к ним с нескольких сторон сразу.

— Вся эта конструкция была бы совершенно симметричной, если бы короткие ряды оказались сдвинуты на полшага вправо, — пробормотал он, после чего сдвинул карты в соответствии со своим наблюдением. — Понимаете, о чем я?

Ребекка внезапно села прямей, ее неожиданно охватило волнение.

— Вы двое ведь не только колдуны, — торопливо выдохнула она. — Вы, вдобавок к этому, и Еретики! Ну-ка давайте ваш гимн!

— А при чем тут?.. — озадаченно начала было Эннис.

— «Чары склеют с частью часть», — напомнила Ребекка.

— «Молвят старцы: наша власть», — закончил за нее Кедар.

— Именно так Санчия и разложила карты, — продолжила Ребекка, указав на их нынешнее расположение. — А я сдвинула их, решив, что они сместились в результате тряски в фургоне.

Она взяла лист бумаги и быстро соединила буквы во всех таблицах наклонными линиями. Мгновение поколебавшись, Кедар последовал ее примеру. И почти сразу же перед ними начали появляться слова. В третьем наборе по одной диагонали, снизу вверх, можно было прочесть слово «ТРИКО», а по другой, сверху вниз, слово «РОТ». После этого открытия пошли одно за другим, под всеобщий восторг, смех и радость. На втором камне удалось прочесть целых четыре слова — «СОЛЬ», «ПНИ», «ПОД» и «РЯД». На первом — три: «ОХРА», «СОН» и «РИС»; на четвертом — два: «ГАМ» и «УЖАС». И только последний камень не принес никаких открытий.

Достигнутые успехи принесли всем участникам расшифровки огромное удовлетворение. Задача не была еще решена, но они, вне всякого сомнения, приблизились к разгадке. С новыми силами они наперегонки устремились к новым открытиям.

— А вот все эти косые линии, что они вам напоминают? — обратившись к своим волшебникам, спросила Эмер. Не получив ответа, она торжественно объявила сама: — Ваша эмблема! Та, что у Эннис на перстне, а у тебя на сумке.

— И на талисмане Санчии, — прошептала Ребекка.

— Две скрещенные диагонали между двумя горизонталями, и все это заключено в круг, — уточнил Кедар. — Интересно, почему мы не заметили этого раньше?

— Это камни Еретиков, — сделала естественный вывод Эмер. — То есть ваши.

— Камни Окрана нашли в окрестностях Дериса, и там же я откопал этот. — Гален постучал пальцем по мраморному диску. — Именно там, наверное, и зародилась секта Еретиков?

— Не знаю, — огорченно пожала плечами Эннис.

А Кедар покачал головой.

— Ну, еще немного, — обратилась к друзьям Ребекка. — Мы уже близки к цели. Вот-вот все разгадаем.

Однако все дальнейшие попытки ни к чему не привели. Общее раздражение только усиливалось из-за того, что кусочки ответа все время маячили у них перед глазами, тогда как окончательное решение ускользало. И, к собственному изумлению, последний шаг удалось сделать Эмер. Она всмотрелась в последний набор, заинтригованная его особой невнятностью.

— А ведь это вовсе не скрещенные диагонали, — внезапно выдохнула она. — Это два наложенных друг на друга треугольника. Вот, посмотрите-ка. «ЧАСТИ» — вот что бросилось мне в глаза. Может быть, гимн, который вы пели, как-то связан с этим, только слова в нем перевраны? И слово «МЕЧ» тут получается. Нет-нет, посмотрите. Начните с середины нижней строки. Читайте по диагонали налево, доверху, потом направо до конца.

— «ОБЕ ЧАСТИ ГНУТ»… — внезапно Галену все стало совершенно ясно. — «ГНУТ ЗЛОЙ МЕЧ», — ликующе закончил он.

— Боги! — Кедар взглянул на четвертый набор букв. — А теперь послушайте: «УЖАСЕН МАГА ПУТЬ УТРАТ».

Все едва сдерживали ликование.

— «СОН СОХРАНИ», — начала читать Ребекка. — А ведь это было в послании, оставленном Санчией! «СОН СОХРАНИ… ДЕРИС ГОНЯ».

— А тут даже лучше! — Гален уже практически кричал. — «ПОД СОЛЬЮ ПАУТИН ПРЯДУ…»

Эннис закончила расшифровку куда более спокойным тоном:

— «ТРИ КОЛДУНА РОДЯТСЯ ИЗ…»

Она невольно вздрогнула.

— Погодите-ка, — вмешалась Эмер. — Мы не используем линию, образующуюся в среднем ряду.

— Что бы это могло значить? — задумалась Эннис.

— Пять… Два… — пробормотал Гален.

— Вот оно! — воскликнула Ребекка. — Их надо брать все вместе. Буквы, которые совпадают с картой, изображающей огненного демона. Они составляют цифры. Значит, у нас получается Четыре, Два, Один, Пять и Шесть.

— Значит, в таком порядке и надо расположить таблицы, чтобы прочитать сообщение, — задумчиво протянула Эмер.

— Но одной таблицы все равно недостает, даже сейчас, — посетовала Ребекка. — У нас нет номера Три.

— Прочти, что у нас получилось, — предложила Эмер.

За Ребекку это сделала Эннис:

— «Три колдуна родятся из-под солью паутин пряду». Ага, тут у нас пропущенная строка. «Сон сохрани, Дерис гоня; ужасен мага путь утрат; обе части гнут злой меч».

Какое-то время все сидели молча, пораженные тем, что им все-таки удалось расшифровать загадочные письмена. Древняя тайна перестала наконец быть тайной!

— Ладно, — неторопливо начала Эмер. — Вот оно, значит, как. — Она помедлила, а потом задала вопрос, который сейчас владел каждым из собравшихся в фургоне: — Замечательно, только что все это должно означать?

 

Глава 66

В первые дни после капитуляции Фарранда Монфор разрабатывал свою дальнейшую стратегию. Как и можно было ожидать, он разместил штаб-квартиру в замке Крайнего Поля, но несколько эскадронов кавалерии разослал в деревни на восток и запад от города. По северной кромке соляных равнин в пределах прямой видимости протянулась цепь постов, что позволяло почти мгновенно передать в замок любую новость. Большая часть королевского войска встала лагерем в чистом поле, его можно было призвать в любую минуту, как только возникнет опасность вторжения. Немало времени провели Монфор со своими военачальниками, заботясь об организации доставки припасов в лагерь и на отдаленные посты. В остальном же им не оставалось ничего другого, кроме как ждать развития событий.

На юге пока все было тихо — хотя, собственно говоря, они и не ждали нападения так быстро, — а одно утешительное донесение король все-таки получил. В рапорте Алого Папоротника сообщалось, что Арледж уже отправился в путь на юг через соль в компании археологов. Несколько таинственно трактирщик добавил, что Гален умчался на север по личным делам. Эллард подивился, что Гален не вернулся прямо в Крайнее Поле, но затем справедливо рассудил, что у парня, должно быть, на то имеются свои причины. Он не сомневался в том, что Арледж так или иначе, но добудет сведения, которые были им крайне необходимы, но и этого следовало ожидать самое раннее через пару-тройку дней.

С севера новостей тоже почти не поступало, а те, что все же доходили, носили весьма неутешительный характер. Силы Монфора на севере подверглись нападению со стороны тамошних мятежных баронов, гордо именовавших себя «старой гвардией». Войско, верное королю, было вынуждено отступить в столицу, понеся довольно существенные потери. Хотя скудные донесения порой и противоречили друг другу, общее положение дел можно было оценить достаточно точно. Монфор злился на то, что не может прийти на помощь своим союзникам, а мысль о том, что противник способен захватить столицу, была ему особенно отвратительна. Тем не менее он осознавал, что ему нельзя трогаться с места, потому что куда более серьезная угроза с юга могла стать реальностью в любую минуту. Больше всего его страшило такое развитие событий, при котором его северное войско могло быть полностью разгромлено, что позволило бы «старой гвардии» совершить марш на юг и атаковать неприкрытые тылы основного королевского войска. Во все стороны разослали разведчиков, что должно было помешать захватить их врасплох, однако если такая атака с тылу совпала бы по времени с выдвижением барона Ярласа через соль, Монфор оказался бы в проигрышном положении еще до начала битвы.

Озабоченному монарху почти не спалось, да и усидеть на месте он долго не мог. Разум подсказывал, что он сделал все возможное, чтобы защитить страну и Корону, но все же оставалось великое множество вопросов, на которые ему не удавалось найти ответ. Даже бескровная капитуляция замка Крайнего Поля — после самоубийственной вылазки Крэнна — не принесла ему никакого удовлетворения.

Фарранд сдался, но, попав в плен, хранил гордое молчание, памятуя о чести и преисполнившись решимости не предавать союзников. Молчание барона бесило короля, и он уже начал подумывать, а не казнить ли упрямца, но в конце концов, остыв, распорядился запереть его понадежней, а самым надежным местом в здешнем замке оказалась прачечная. Судьбой барона Монфор решил заняться позже. Воинов Фарранда меж тем разоружили и отправили под арест. По крайней мере большинство из них, потому что некоторые изъявили желание служить королю и, принеся новую присягу, были зачислены в войско. А поскольку к этим сомнительным новобранцам отнеслись с естественным подозрением, их поскорее раскидали по разным подразделениям. Так им предстояло доказать свою преданность — или же умереть.

Бальдемар, когда его освободили, от радости чуть не расплакался. Он едва не пал ниц перед королем, голося о своей преданности престолу и напрочь отрицая участие в заговоре. Барон показался королю флюгером, поворачивающимся в любую сторону в зависимости от того, куда дует ветер. Подобно многим грубым людям, он в глубине души был слабаком, а сейчас оказался и вовсе сломлен.

О дочери Бальдемара не было ни слуху ни духу. Монфор часто вспоминал Ребекку и тревожился за нее, но надежды на ее спасение не терял. Он лично допросил замковых слуг, клятвенно заверявших его в том, что собственными глазами видели бегство хозяйки (некоторые даже уверяли, что она перелезала с одной крыши на другую), но все эти истории не находили подтверждения. Иногда король верил, что Тарранту все-таки удалось спасти ее, а иногда воображение рисовало ему самый мрачный исход. Наверняка ему было известно только одно: в замке Ребекки нет. Хотя королю очень хотелось, чтобы девушка наконец-то нашлась.

Еще одним человеком, с которым Монфору хотелось бы поговорить — и который оставался столь же недоступным, правда, по совершенно другой причине, — был здешний постельничий, которому о делах всего бароната наверняка было известно больше, чем самому барону. Однако Рэдд до сих пор не пришел в себя, пребывая в глубокой и, возможно, безвыходной коме. Один из армейских лекарей хлопотал над ним, заботилась о нем, разумеется, и нянюшка, но Крэнн подверг постельничего настолько безжалостным пыткам, что, хотя сам он и не умер, разум покинул тело в ужасные и мучительные часы. И Монфор не был уверен в том, что Рэдду удастся когда-нибудь поправиться.

В другом городе, на много лиг к северу от Крайнего Поля, Таррант и Пайк отдавали последние распоряжения перед отъездом.

— Все готово? — спросил наконец Таррант.

— Все. — И голос Пайка, и его жесты свидетельствовали о том, что он крайне нервничает, что было ему вовсе не свойственно. — Лучше и быть не может.

— Только не волнуйся! Он уверял, что все это предельно надежно, — приободрил его молодой командир.

— После того, что мы здесь увидели, я бы не стал за это ручаться, — угрюмо пробормотал Пайк.

— Нам доводилось рисковать и поболее, чем нынче, — напомнил Таррант.

— Так-то оно так, но мы всегда знали, в чем именно заключается риск, — возразил ветеран. — А это все мне в диковинку. И душа у меня к такому не лежит.

— Да брось ты, старина, — хмыкнул Таррант. — Давно уже пора трогаться в путь. Своего не добьемся, так хотя бы шум поднимем!

Воины подмигнули друг другу. Огоньки, зажегшиеся в глазах у обоих, выдавали в них завзятых искателей приключений.

— Шум поднимем — это еще мягко сказано, — заметил Пайк. — Давненько я столь мягких слов не слышал.

— Ну и что? — удивился Таррант. — «Старая гвардия» пробивается на юг. Так или иначе, нам необходимо остановить их.

— Могли бы что-нибудь придумать и без этой авантюры, — проворчал Пайк.

— Да не переживай, повеселимся как следует, — усмехнулся командир. — И мне еще нужно обсудить с тобой парочку задумок…

И уже в седле Таррант принялся излагать свои планы. К тому времени, как они повернули на юг, к Пайку уже вернулась обычная выдержка. Ему даже удалось заставить себя не оглядываться чересчур часто через плечо.

— Вот это похоже на дело, — удовлетворенно прогудел он, когда Таррант завершил свой рассказ.

— Тогда доставай меч из ножен, — подхватил командир. — Хватит зря терять время!

А в фургоне Ребекки спор о только что расшифрованных письменах затянулся на весь вечер. Теперь Прядущей Сновидения удалось истолковать и послание, оставленное ей Санчией. Короли образовывали треугольник, дамы — другой треугольник. «Влюбленная парочка» наличествовала в обоих треугольниках, тогда как «огненные демоны» вились по краям — будучи существами нечеловеческого происхождения, они в силу этого не попали и в текст сообщения.

Символическое значение двух треугольников вызвало много споров. Судя по всему, «тремя колдунами, родившимися из…» были основатели секты Еретиков и, соответственно, они-то и составляли один из треугольников. Конечно, сохранялись и другие возможности. Ребекка, Эмер и Гален тоже были, как это произошло во время партии в «живые шахматы», связаны между собой, что давало трехсторонний контакт. Ребекка вспомнила, как во время партии ее посетило видение: бесконечная шахматная доска, черные и белые поля сдвинуты по диагонали, а она вместе со своими сообщниками замкнута в треугольник.

— Счет все время на т-тройки, — заметил Кедар, поглядывая на Эннис. — Т-только нас двое. Что-то тут не так. Где наш третий?

Он задал этот вопрос наполовину в шутку, однако Ребекка отнеслась к нему со всей серьезностью.

— Возможно, вы двое и в самом деле являетесь воплощением тех, древних, колдунов, — кивнула она. — Так что нам необходимо отыскать третьего.

— Н-но н-нас с н-ними н-нельзя и сравнивать! — воскликнул Кедар. — К-куда нам до их могущества!

— Как знать? — возразила Ребекка. — А вдруг, когда вас станет трое…

— Нет, это безумие! — Художник покачал головой.

— В любом случае, — заметила Эннис, — мы не имеем представления о том, кто может оказаться этим третьим.

— Зато я имею, — улыбнулась Ребекка.

— Вот как? — удивился Кедар. — Ну и кто же это?

— Он музыкант, — ответила Ребекка. — Его зовут Невилл. Я встретилась с ним у себя дома как раз перед тем, как замок подвергся нападению.

Она поведала своим слушателям о поистине чудесных способностях Невилла и о последней, так скверно закончившейся встрече с ним.

— Что ж, это действительно имеет какой-то смысл, — задумчиво протянула Эннис. — Художник, сказительница и музыкант. Но интересно, как нам удастся его найти?

— Даже если все это верно, — заупрямился Кедар, — чем прикажете нам заняться, когда нас наконец станет трое? Мы художники! Воевать мы не умеем.

— Я ведь нашла вас обоих, не правда ли? — пропустив это замечание мимо ушей, указала Ребекка. — Вот и его найти сумею.

Каждый из них — и в особенности Эмер — порадовались, что Ребекка чувствует себя столь уверенно, но, разрешив загадку камней и тем не менее так и не получив мало-мальски вразумительных указаний о том, как вести себя дальше, все были также расстроены и чувствовали себя чуть ли не обманутыми.

— Что ж, придется над этим как следует поработать, — вздохнула Ребекка.

— И поискать недостающий камень, — добавил Гален.

— Но одно ясно уже сейчас, — заключила Ребекка. — Нам необходимо как можно быстрее добраться до короля.

— Я скажу провожатому каравана, — с готовностью подхватила Эннис. — Три-четыре дня — и мы в Крайнем Поле.

Сказительница ушла, Кедар вместе с нею, а трое оставшихся пару минут просидели молча. Все они испытывали страшную усталость, но глаза Эмер все равно радостно сверкали.

— Пойду-ка я погуляю, — решительно заявила Ребекка. — Надо подышать свежим воздухом. Может, мне и Кусаку взять с собой?

— Конечно, — кивнул Гален. — Он, наверное, помирает с голоду.

Эмер промолчала, но благодарной улыбкой и взглядом попросила Ребекку не слишком спешить с возвращением.

Ребекка плотно закрыла за собой дверь, испытывая какое-то странное чувство, будто в груди у нее поселилась пустота. Она бесцельно брела по шумной ярмарке, почти не воспринимая картин, запахов и звуков веселья. Кусака шнырял туда и сюда, находя себе за каждым поворотом какую-нибудь новую забаву. Но даже его радость не смогла разогнать охватившую Ребекку печаль.

Кусака подбежал к ней, жалобно завыл, ластясь к ногам. Наклонившись, Ребекка взяла его на руки.

— Что, дружок, тебе тоже одиноко? — шепнула она.

 

Глава 67

Ярмарочный караван уже на протяжении двух дней неторопливо катил на юг, а истолкование послания, заключенного в письменах, топталось на том же самом месте. Да и сны Ребекки не отличались оригинальностью. Она все еще не могла влиять на них в достаточной мере и просто-напросто укладывалась спать, каждый раз надеясь, что ей удастся отыскать Невилла или разузнать что-нибудь важное. Но одного желания явно не хватало. А нетерпение, съедавшее ее душу из-за того, что они ехали так медленно, только добавляло переживаний. Ребекка нервничала из-за того, что ей предстояло вернуться в отчий дом, который, возможно, окажется опустошен войной, ее изводила собственная неосведомленность о событиях в Крайнем Поле. Беспокоила ее и судьба родных и близких, и неизбежные испытания, которые выпали на их долю. И прежде всего ее тревожила судьба Рэдда; правда, девушка надеялась, что теперь — в свете всего пережитого — он не откажет ей в праве прочесть в древней книге до конца о том, что же случилось с той — давнишней — Ребекхой. Узнать это казалось ей совершенно необходимым делом.

Ребекка испытывала сильное искушение нанять лошадей и в обществе друзей помчаться вперед, в обгон неторопливого каравана, но она понимала, что такой поступок будет и ошибочным, и опасным. До тех пор пока нынешняя история не завершится, домом Ребекки должен был оставаться фургон Санчии. Утешала ее лишь поддержка друзей — Кедара и Эннис, которые держались чуть отчужденно и, пожалуй, испуганно, и конечно же Галена и Эмер, хотя Ребекка и старалась при малейшей возможности дать им побыть наедине друг с другом. Вера в то, что втроем они образуют единое целое, была одним из немногих краеугольных камней в ее стремительно меняющемся мире.

Этой ночью ей приснилась череда сигнальных огней, сияющих во тьме, как драгоценные камни. У каждого из огней стояло по нескольку воинов, они всматривались в кромешную даль, отсветы пламени плясали у них на доспехах. А за спиной у них незримо шла бесшумная армия, грабя и уничтожая все вокруг и оставляя после себя лишь безжизненные пепелища. Армия подступала все ближе и ближе, делая узкую полосу жизни все тоньше и тоньше, до тех пор пока та почти полностью не сошла на нет, сдавленная темной солью с одной стороны и непроглядной пустыней с другой. Ребекка попробовала было закричать, попробовала предупредить воинские караулы, но утратила дар речи, и ее так и не зазвучавший голос поглотило оглушительное безмолвие страшного сна.

И как раз когда тонкая ниточка огней уже готова была погаснуть, видение претерпело резкую метаморфозу. Перед ней появилась группа музыкантов, они что-то наигрывали, и Прядущая Сновидения, увидев их, обомлела от радости. «Невилл! — окликнула она. — Скиталец, ты нам нужен…» Но вновь слова ее не нашли ответа. На этот раз их было не расслышать из-за музыки: кое-как можно было догадаться, что звучит военный марш, но музыканты нарочно играли не в лад превращая стройный ритм в дикую какофонию; потом каждый и вовсе принялся наяривать нечто отдельное. Взявшийся ниоткуда голос произнес: «Где наша третья часть?» Но ответа не последовало.

И тут она увидела музыканта: он стоял, отвернувшись от нее.

— Скиталец!

Невилл повернулся к ней, но что у него оказалось за лицо, о ужас! Вместо глаз, носа и рта одна лишь гладкая, безжизненная, лишенная каких бы то ни было отметин и очертаний кожа. Оставались на этом лице только уши, но все равно он не мог услышать ее.

А отвернулся он от нее, когда нелепую музыку заглушил грозный удар огромного колокола.

И на следующее утро ощущение смертельной опасности переполнило сердце Ребекки, заявляя о себе едва ли не физической тяжестью; приснившееся накануне не поддавалось никаким истолкованиям, кроме самого очевидного. Никто не мог помочь ей, даже Эмер и Гален, которые ночью в своих снах тоже уловили отзвуки ее чудовищного видения. А когда выехавшие вперед ярмарочные наездники воротились с известием о том, что в ближайшей долине разбило лагерь большое войско, страхи Ребекки получили наглядное подтверждение. Монфору и впрямь угрожали две армии, наступая на юг; судя по боевым знаменам, они встретили мятежных северян. На одном из знамен красовалась волчья морда с тремя звездами над нею — и, узнав об этом, Ребекка испугалась еще сильнее. Ярмарочный караван пополз чуть ли не по-черепашьи, вовсе не желая сталкиваться с вражеским войском, и вновь Ребекка подумала о том, не ускакать ли ей вперед, чтобы предупредить Монфора Отговорил девушку Гален, сумевший доказать, что подобное предприятие будет смертельно опасным и без малейших шансов на успех, зато если ее захватят в плен, все их усилия — и уже предпринятые, и предстоящие — и вовсе потерпят крах.

— Монфор наверняка выслал дозорных, — добавил он — И они в любом случае известят его быстрее, чем это получилось бы у тебя.

Поднявшись на перевал, Ребекка смотрела вниз, в долину. Она видела, что войско уже выступило в поход, и поняла правоту Галена. Ярмарочные фургоны на почтительном расстоянии потянулись за вражеским войском. В фургоне у Прядущей Сновидения царило напряженное ожидание: свой шанс они не упустят.

Монфор понял, о чем заговорит запыхавшийся дозорный, еще прежде чем тот успел произнести хотя бы пару слов. Король собрался с силами, стараясь хотя бы внешне не утратить невозмутимости, но душу его терзала паника. Самые страшные его страхи начинали сбываться.

— Сир, северные мятежники на расстоянии чуть больше дня пути отсюда, — доложил воин. — Наши отряды рассеяны, да и на те, что еще держатся, нет никакой надежды.

— Какие силы у «старой гвардии»? — как можно более спокойным тоном полюбопытствовал король.

— Точных сведений у меня нет, сир, но они ведут все свое войско. Как минимум три полка пехоты с лучниками и кавалерией.

— Тогда сколько же войск они бросили на Гарадун? — нахмурившись, спросил король.

— Никого, сир. Все идут на Крайнее Поле.

— Что ж, это, по крайней мере, кое-что, — вполголоса пробормотал король, радуясь хотя бы тому, что ничто не угрожает беззащитной столице. Вслух же он спросил: — А где они сейчас?.. Хотя нет, погоди-ка. Сперва я соберу своих офицеров.

В спешном порядке созванный военный совет постановил выслать всех, кого только можно выделить — то есть примерно половину войска, — навстречу «старой гвардии». Все понимали, что им необходима не просто победа, но победа быстрая и окончательная, с тем чтобы войско смогло вернуться на исходные рубежи и защитить кромку соляных равнин. В ходе сборов раздавались голоса, что разбить войско северян не составит особенного труда, но войску Монфора надлежит избегать при этом серьезных потерь, ведь ему предстоит затем дать достойный отпор объединенной армии барона Ярласа и наемников. А если тем удастся нанести удар именно тогда, когда половина королевского войска будет оттянута на север, то поражение неизбежно. Стало быть, скорость и согласованность действий приобретали решающее значение.

К полудню войско под предводительством самого Монфора выступило в поход. Элларда он оставил комендантом Крайнего Поля. К сумеркам две армии сошлись почти вплотную, их разделяло не больше мили, так что противники отлично видели друг друга. Костры, которые по всему полю зажег неприятель, свидетельствовали, что размер его войска и впрямь внушает опасения. Выставив дозоры и разослав разведчиков, король приказал отдыхать, понимая, что с решительными действиями лучше подождать до рассвета.

А с утра потянулось тревожное противостояние; никому не хотелось первым сойти с холмов в низину, где и должно было развернуться сражение. Монфор со своими военачальниками самым тщательным образом изучили обстановку. Между двумя армиями лежала низина с довольно бурной речушкой посередине, через которую были перекинуты всего два моста. На западе река расходилась двумя рукавами, огибая небольшой скалистой островок. Оба рукава без труда можно было перейти вброд, однако выше и ниже по течению подобный переход сулил бы изрядные трудности. Поэтому главное значение имели оба моста. Дальше на восток низина расширялась, переходя в пахотное поле с деревней, разделенной все той же сильной и стремительной речкой.

Солдаты любого войска при попытке занять один из мостов подверглись бы обстрелу со стороны вражеских лучников, которые, выдвинувшись вперед, уже заняли необходимые позиции, но и после моста им пришлось бы штурмовать трудную высоту. Тем не менее обстоятельства, по крайней мере на первый взгляд, исключали любую иную тактику — даже если бы у Монфора нашлось время на то, чтобы выработать новый план. И шахматная доска, и фигуры были готовы, но ни один из игроков не мог двинуть вперед даже пешку. Позиция словно застыла.

«У них-то времени сколько угодно, — рассерженно думал король. — А вот у нас его нет».

Монфор до слез в глазах всматривался в поле предстоящего сражения, тщетно надеясь найти хоть какой-нибудь выход из положения, в которое попал. Любые способы атаки уже были обсуждены и забракованы его штабом. Время тянулось еле-еле, но вот наконец Монфор принял неизбежное, хотя и совершенно безнадежное решение. В полдень он созвал военный совет.

— Ждать мы больше не можем, — мрачно начал он. — Дальнейшая отсрочка неминуемо обернется победой противника. Нам надо взять инициативу на себя — чего бы это ни стоило.

Испытанные воины, каждый из которых был старше своего короля, слушали его с суровыми лицами. Каждый из них был предан Монфору и глубоко чтил его, но, на их взгляд, именно сейчас он впервые в жизни оказался подвергнут воистину серьезному испытанию. Уважая решение короля и понимая, как трудно оно ему далось, они так же осознавали, насколько жестокий выбор сделан.

— Три из имеющихся в нашем распоряжении четырех полков пехоты мы пошлем на запад, — продолжал король. — Они смогут безопасно переправиться через южный рукав, а потом с запада обойти позиции противника и зайти ему в тыл. Место переправы через второй рукав я оставляю на усмотрение полевым командирам, однако по времени это должно совпасть с броском кавалерии через оба моста. Атаковав позиции противника с двух сторон одновременно, мы заставим его распылить собственные силы. Четвертый полк пехоты выдвинется вслед за кавалерией, действуя как резерв. Таким образом при удаче нам удастся переправить большую часть войска через реку еще до начала решающего сражения.

Он сделал паузу, окинул взглядом своих офицеров.

— А высоты все равно останутся за противником, — заметил кто-то.

— Тут уж ничего не попишешь, — вздохнул Монфор. — После переправы кавалерия пойдет в обход и зайдет с востока. Оттуда штурмовать нагорье будет проще, да и, растянув силы противника, мы ослабим его оборону. Рубиться приказываю беспощадно. Никаких отступлений, никаких пленных. Так, чтобы раз — и навсегда. Все поняли?

Офицеры молча кивнули. Каждый из них понимал, что этот план представляет собой отчаянную авантюру и мог быть составлен лишь в безвыходном положении, но им и самим не терпелось ринуться в бой. Они ушли раздавать последние распоряжения, оставив молодому королю молиться Паутине, прося у нее удачи. Как бы ни повернулось дело, остаток дней своих ему предстояло прожить, осознавая тяжесть и окончательность принятого сейчас решения, и он прекрасно понимал это.

«Простите меня», — мысленно взмолился он, наблюдая за тем, как выдвигается авангард его войска. Он знал, что многим из его воинов не суждено дожить до заката; ему отчаянно хотелось броситься в бой вместе с ними. Хотелось затеряться в самой гуще яростной схватки и предоставить кому-нибудь другому решать и командовать за себя. «Нет, такому не быть, — строго остерег он себя. — У каждого в жизни своя дорога. И нет иного выбора, кроме как пройти по этой дороге как можно уверенней».

Разумеется, выдвижение столь значительных сил не могло остаться не замечено противником, и его ответный ход не заставил себя долго ждать. Несколько рот двинулись на запад, чтобы заблаговременно занять позиции, захватить которые Монфор надеялся силами своей пехоты.

По условленному сигналу королевская конница помчалась вниз по склону холма и, уже в низине, разбилась на два потока, устремившихся к двум мостам. Кавалерия никак не скрывала своих действий, и мятежники, разгадав их планы, начали в спешном порядке перестраивать свои боевые ряды.

Монфор следил, как разворачивается панорама разгорающегося сражения, окаменев от напряжения. Сперва все вроде бы пошло удачно. Тактика, избранная его войском, внесла определенное замешательство в боевые порядки противника; изрядному числу пехотинцев уже удалось форсировать оба рукава реки, а передовые отряды кавалерии как раз подлетали к мостам. Но тут противник как будто проснулся. Лучники обрушили град стрел на тех, кто штурмовал западный мост, и ряды всадников смешались. Тем, кто пересекал реку с востока, повезло куда больше, и они превосходящими силами окружили, как и было задумано, вражеские позиции.

В это время королевская пехота ввязалась в бой с противником на одном из северных склонов. Схватка выдалась жестокой и кровопролитной, королевские воины, проявляя отвагу и выучку, медленно продвигались вверх по холму. Правда, при этом они несли существенные потери. Но и сопротивление противника несколько ослабело, когда кавалерия, завершив свой рейд, обрушилась на противника с востока. Хотя атаку замедляли крутой холм и плотная стрельба лучников, всадники Монфора неуклонно продвигались вверх и вперед, пока две стычки не слились в одну. Подтянулись и резервы — как пешие, так и конные: миновав реку, они пошли на холм третьим из грозных клиньев, которыми вспарывалась оборона мятежников.

Следя за происходящим с находящегося в отдалении командного пункта, Монфор несколько раз одергивал себя, чтобы самому не броситься в бой или, по меньшей мере, не перенести свою ставку поближе к гуще сражения; как ни хотелось ему в битву, лучшего места для наблюдения было не найти. Поэтому он ограничивался вестовыми и дозорными, получая донесения и отдавая приказы. Хотя подобная деятельность и не помогала ему избавиться от чувства собственного бессилия. Подлинный бой идет там, где сверкают мечи и свищут стрелы, а не там, где отдают приказы. «Вперед! Только вперед! — мысленно призывал король своих воинов. — Вперед! Вы почти у цели!»

Однако военачальники «старой гвардии» не были полными тупицами. Они выстроили глубоко эшелонированную оборону — и часто казалось, что они отступают только затем, чтобы закрепиться на более надежном рубеже. После того как первая растерянность улеглась, генералы мятежников даже извлекли выгоду из неожиданно сложившейся ситуации. Они ведь и надеяться не смели на такую атаку со стороны противника, в ходе которой он столь безрассудно подставит себя под удар. Заранее заняв высоты и до конца используя свое преимущество, мятежники продолжали обороняться с пугающей эффективностью.

Наступление королевского войска замедлилось. Кавалерийский наскок был отбит, после чего конница, развернувшись, вновь помчалась в атаку; пехота же сражалась и гибла буквально за каждую пядь здешней земли или, точнее, грязи. И все это не приносило желанного перелома. Всем стало ясно, что королевское войско обречено на разгром, и Монфор, проклиная собственную беспомощность, понял, что от этого уже никуда не деться. Начавшееся отступление все сильнее походило на бегство; король, увидев это, решил извлечь хоть какую-то выгоду из создавшегося положения. Вестовые передали войску приказ оттянуться к реке. Здесь король надеялся закрепиться на рубеже с тем, чтобы затем попытаться опрокинуть уже празднующих победу противников. Если бы только его воинам хватило времени на перегруппировку, они сумели бы продолжить битву практически на равных. Надежда казалась несбыточной, но никакой другой просто не было.

И еще король понял, что не в силах больше оставаться сторонним наблюдателем; наметившееся поражение сулило гибель всему королевству. Он распорядился подать коня и во главе небольшого отряда ринулся в самое пекло битвы.

В дальнем конце низины отступление его солдат окончательно обернулось беспорядочным бегством. Устремившись туда, король едва ли не физически воспринимал панику собственного воинства. На склоне холма стоял дикий шум, кровь и грязь смешались в сплошное месиво.

Многие мятежники преследовали отступающего противника вопреки полученному ими приказу остановиться, и не столько рубка, сколько резня кипела уже и в самой низине. А сердцем сражения стали оба моста, хотя многие из отступающих пытались пересечь опасную реку вплавь; под градом вражеских стрел воды реки скоро заалели от крови.

Лучники обеих сторон уже расстреляли все свои стрелы и сейчас или подбирали вражеские, или, забыв о собственной выучке, пускались врукопашную. Когда поток стрел практически иссяк, воинам Монфора стало чуть легче, но даже с учетом этого к тому моменту, когда король домчался до восточного моста, было уже ясно, что полное и окончательное поражение его войска — всего лишь вопрос времени.

С мечом в руке Монфору удалось ненадолго воодушевить своих бойцов, но это было всего лишь отсрочкой перед неизбежным концом. Те его воины, которым удалось уцелеть в этой мясорубке, уже перебрались на южный берег реки, многие пехотинцы просто-напросто бросились врассыпную. Увидев это, вожди мятежников окончательно уверовали в собственную победу и бросили в бой все резервы, стремясь не просто взять верх, но полностью разгромить королевское войско. Сражение за оба моста было уже практически закончено, когда с ликующими возгласами в атаку пошел арьергард «старой гвардии». И вот по полю брани пронесся торжествующий клич, сопротивление на западном мосту смели напрочь, и мятежники беспрепятственно ринулись на противоположный берег, преследуя остатки королевского войска, которые в панике разбегались кто куда.

Монфор к этому времени уже спешился. Он яростно бился на другом мосту. Его воины вели отчаянный арьергардный бой, понимая, что их гибель не за горами. Меч короля был залит кровью, на его лице под стальным забралом застыла зловещая усмешка человека, уже признавшего собственное поражение.

И в это мгновение время как будто дало сбой — и это заставило короля оглядеться по сторонам. Казалось, все протекает в замедленном, по сравнению с реальным, темпе. Израненный воин медленно полз к парапету моста, лошадь без всадника барахталась в розовой от крови воде, на противоположном берегу мятежники перегруппировались для нанесения завершающего удара. Монфор видел алчный и радостный блеск их глаз. Во главе противника, уже подняв меч, чтобы, сделав отмашку, подать сигнал в атаку, стоял человек, которого король сразу же узнал. Это был Глэнвиль, старший сын Фарранда. Их глаза на мгновение встретились, и король прочел во взгляде мятежника убийственную ненависть. Глэнвиль усмехнулся, понимая, что уже победил, и изготовился дать сигнал к последней атаке.

 

Глава 68

Случившееся далее сильнее всего напоминало сцену из ночного кошмара.

С оглушительным грохотом, прокатившимся по всей низине и перекрывшим шум битвы в самых дальних ее уголках, взорвался западный мост. В воздух взметнулись языки оранжевого пламени. Тяжелые обломки камней взлетели ввысь, а множество мелких осколков разлетелись во все стороны, язвя и жаля людей, как взбесившиеся насекомые. Этот камнепад не жалел ни воинов, ни коней, что же касается тех несчастных, что находились на самом мосту, то их буквально разорвало на куски. Произошло это настолько быстро, что никто из них не успел и вскрикнуть.

Кое-кто успел броситься наземь, тогда как другие, словно зачарованные внезапной катастрофой, застыли на месте, следя за тем, как по течению реки покатился исполинский вал.

Грохот затих, и наступила призрачная ужасающая тишина, которую нарушали лишь ржанье искалеченных лошадей и стук камней, падающих с неба на землю. Клубы черного дыма зависли над местом, где только что стоял западный мост. От него ровным счетом ничего не осталось.

Водяной вал катился к восточному мосту, захлестывая пеной берега и замерших на них воинов. На какое-то время все застыло, кроме этой гигантской волны; воины обеих сторон словно окаменели. И вдруг, забыв о только что обуревавшей их ярости, дружно уставились на западную часть неба: и новый ужас заставил всех содрогнуться. Там, оставляя за собой хвост огня и дыма, медленной дугой плыл по воздуху гигантский пламенный шар — и скоро все поняли, что его полет завершится на северном берегу, где все еще толпилось великое множество мятежников.

Тех охватила дикая паника, и они бросились врассыпную. В возникшей сумятице многие, не удержавшись на ногах, падали, и их тут же затаптывали насмерть собственные товарищи. Другие бросались или соскальзывали в реку — и их сносило вниз по течению. А когда шар наконец достиг цели, случилось что-то и вовсе невообразимое. Мощным взрывом людей и комья земли взметнуло в воздух с какой-то — по-своему оскорбительной — легкостью. И вновь после того, как гром затих, тишину нарушили только крики умирающих. В земле осталась глубокая воронка, похожая на разверстую рану, — и все смотрели на нее, объятые ужасом.

Люди, бившиеся на восточном мосту, наблюдали за событиями на западном и вокруг него, не веря собственным глазам. Даже те, кто уже дезертировал было из королевского войска, обернулись и застыли как вкопанные, а немногие мятежники, которым к тому времени удалось перебраться на южный берег, оказались теперь в полном окружении.

И второй огненный шар прочертил небо, выкатившись ввысь откуда-то из-за двух рукавов реки и покатившись в сторону войска мятежников. Те, кто еще оставался в живых, обреченно следили за его полетом. Наконец Монфор прервал смятенное молчание.

— Боги Паутины за нас! — воскликнул он. — Что ж Глэнвиль, не угодно ли тебе помериться силами теперь?

Королевские воины ответили радостным кличем, жалким эхом которого отозвался ропот еще не уничтоженных мятежников. И по-прежнему никто не тронулся с места.

— За мной! — выкрикнул король, взмахнув обагренным в крови мечом.

И его воины откликнулись на этот призыв как один. Только что им казалось, что они потерпели сокрушительное поражение, зато теперь они прониклись новой надеждой. И когда они рванулись вперед, мятежники в ужасе расступились перед врагом. Даже Глэнвиль дрогнул и обратился в бегство, преданный своими ратниками. Битва вспыхнула с новой силой — и уже через несколько мгновений войско Монфора вновь переправилось через реку, продолжая теснить противника на запад.

Описав по воздуху огромную дугу, и третий огненный шар приземлился во вражеском стане, но теперь мятежники уже рассеялись по всему полю, так что их потери оказались на этот раз сравнительно небольшими. Наступление королевского войска на миг замедлилось, но поскольку новых огненных шаров больше не появлялось, воины Монфора вновь пошли вперед, подгоняемые успевшими меж тем переправиться через реку соратниками.

К этому времени со всеми мятежниками, успевшими переправиться на южный берег, было покончено. Да и все их войско больше не представляло собой организованной силы, каждый действовал сам по себе, заботясь лишь о собственном спасении. Расправа над ними оказалась для воинов Монфора, ощутивших вкус победы, сравнительно простым делом.

И все же чудеса, на которые оказался столь богат этот день, еще не закончились. Неведомо откуда по стремительным водам реки на плотах спустился отряд воинов. Они сошли на берег всего в пятидесяти шагах от дымящихся развалин моста. И хотя этих воинов был какой-то десяток, они закончили бой, который и без того уже был за Монфором, полным разгромом противника. Подобравшись поближе к остаткам мятежного войска, они засыпали растерянных и дезорганизованных противников чем-то вроде камней размером с мужской кулак каждый. Но когда эти «камни» падали наземь, они взрывались, исторгая сполохи белого пламени, и хотя их мощь была невелика по сравнению с недавно прилетавшими с неба гигантскими огненными шарами, их воздействие на и без того павшего духом противника оказалось просто поразительным. Многих убило или сожгло заживо, но еще большее количество мятежников погибло под ногами у своих же товарищей, бросившихся кто куда от этой новой — и столь же невиданной — напасти.

Разбитое войско «старой гвардии» избрало единственную оставшуюся у него дорогу для отступления — вверх по склонам холмов, — где оно стало легкой добычей для королевских лучников.

Ударный отряд, прибывший на плотах, меж тем по-прежнему метал в противника свои убийственные «камни». И когда Монфор — весь в крови, в поту и в грязи — на мгновение остановился и взглянул на неведомых воителей, он наконец-то догадался, кто они такие, и, впервые за весь день улыбнувшись, принялся пробивать себе дорогу к их предводителю.

Таррант, повернув покрытое копотью лицо, посмотрел на своего сюзерена и самодовольно ухмыльнулся.

— Мне следовало догадаться, что это ты, — хмыкнул Монфор.

— Вовсе не я, сир, — доложил Таррант. — Двое ваших верных подданных. Чуть позже я вам их представлю.

— С нетерпением жду этой встречи.

— К сожалению, нам не удалось добраться сюда раньше, — продолжил Таррант. — Но вроде бы мы успели как раз вовремя.

Монфор понимал, что для многих подданных Короны прибытие Тарранта все-таки запоздало, но чудесное и совершенно неожиданное спасение по-прежнему безмерно радовало его.

— Я перед тобой в великом долгу, — сказал король. — Рано ты прибыл или поздно, это не имеет значения. После сегодняшнего сражения вряд ли кто-нибудь из наших врагов рискнет вступить в бой с войском, на стороне которого с такой наглядностью выступают сами боги.

И он воздел очи горе.

— Возможно, это несколько преувеличено, — заметил Таррант. — Но идея совсем недурна.

— Что ж, в бой! — Такими словами завершил эту беседу король. — Конец — делу венец!

И, размахивая мечами, король и его верный вассал поспешили закрепить успех.

К вечеру мятежники большей частью были уже уничтожены, а те немногие, кому удалось спастись, разбежались по всему нагорью. Бойцы Монфора, смертельно усталые, но ликующие, возвратились в лагерь, на ходу обыгрывая грядущие рассказы о кровавой рубке, собственных подвигах и неслыханных чудесах. Все понимали, что завтра с утра предстоит возвращаться в Крайнее Поле, но весь сегодняшний вечер отводился на празднование победы, пусть и без праздничных возлияний. Хотя одержанная победа была полной и безоговорочной, Монфор выставил на ночь усиленные дозоры. Ни с какими неприятными сюрпризами ему сталкиваться не хотелось.

А король и его военачальники удалились в шатер подсчитывать понесенные потери. Они оказались еще более тяжкими, чем опасался Монфор. Как бы ни замечательна была только что одержанная победа, сражение на кромке соляных равнин предстояло вести заметно ослабленными силами.

Таррант вошел в шатер в сопровождении Пайка и мужчины и женщины, которых никто здесь никогда не видел.

— Сир, позвольте представить вам Клюни и Ансельму, — вытолкнув парочку вперед, громко и торжественно объявил Таррант. — У этих людей множество самых разнообразных дарований, одним из которых является изобретательство. Изобретенные ими огненные шары мы наблюдали в действии совсем недавно.

Алхимик и его жена почтительно поклонились. Они гордились оказанной им честью и в то же самое время явно нервничали. Монфор подошел к ним и радушно поздоровался и с тем, и с другой за руку.

— Воистину добро пожаловать вам обоим, — говорил он. — Таррант кое-что рассказывал мне о ваших задумках, но я и представить себе не мог… Без вашей помощи мы сегодня неминуемо проиграли бы сражение и потеряли бы страну. Можете ли вы объяснить нам, что за чудеса произошли сегодня?

— Никаких чудес, ваше величество, — ответил Клюни. — Всего лишь алхимические исследования и владение искусством высшего порядка.

Стоя у него за спиной, Таррант поневоле усмехнулся: уж больно тщеславным человеком оказался алхимик.

— Эксперимент и прикладная технология, сир, — пояснила Ансельма. — Горение — это одна из простейших химических реакций. Единственное, что нам пришлось сделать, — поставить эту реакцию себе на службу.

— Но то, свидетелями чего мы сегодня стали, далеко не просто, — возразил король. — Пожалуйста, объясните нам все поподробнее.

И на протяжении следующего часа странный, на иноземный лад одетый мужчина и его кажущаяся несколько простоватой жена рассуждали на тему, которая заставляла глаза этой парочки сиять от волнения и энтузиазма. Их выслушали внимательно, поняли мало, но энтузиазм тем не менее разделили. Монфор попытался было разобраться в льющихся беспрерывным потоком научных разъяснениях, но обнаружил, что его внимание отвлекается на другое. «В глазах у них безумие, — думал он. — Безумие — и безумная жажда знания. Далеко не уверен, что они знали заранее, чем именно закончится практическое использование их изобретения».

Клюни и Ансельма объяснили, что определенные вещества в сочетании образуют горючие смеси, тогда как другие обладают взрывным эффектом, распространяя при этом невоспламеняющийся газ, — строго говоря, речь в последнем случае идет о воспламенении самого воздуха. Все эти эффекты в природных условиях сравнительно безобидны, но при определенной очистке и возгонке приобретают в буквальном смысле слова взрывной характер. Парочка продолжила рассказ, поведав о том, как она исследовала этот феномен на протяжении многих лет и как они обобщили свои знания и опыты в последние месяцы, особенно после того, как Таррант устроил им тайный переезд из Крайнего Поля. А результаты их опытов стали для всех очевидны в ходе сегодняшнего сражения.

— Разумеется, нам нужно время и средства для того, чтобы сделать это оружие по-настоящему эффективным, — так завершила свой рассказ Ансельма.

— По мне, так все достаточно эффективно и сейчас! — воскликнул король.

— Большие метательные снаряды были запущены с холма при помощи примитивной катапульты, — пояснил Клюни. — У нее ограниченная дальность, она громоздка, и точность стрельбы никак нельзя назвать достаточной. То, что нам удалось попасть в мост, — это не более чем слепое везение.

— Может быть, боги и впрямь на нашей стороне, — задумчиво заметил один из военачальников.

— Ручные метательные устройства имеют куда более сложную конструкцию, — вставил Таррант.

— Верно, — подтвердила Ансельма. — Здесь реакция происходит в результате удара.

— Так что с ними следует обращаться очень осторожно, — вновь вмешался Таррант.

— Теоретически возможно и самодвижущееся устройство, — размечталась Ансельма, — потому что высвобождается достаточное количество энергии. А это способно придать воистину революционный характер…

— Прошу прощения, но на теоретизирование у нас просто нет времени, — перебил ее Монфор. — Идет война, и нам понадобится целая куча изобретенного вами оружия.

— А вот этого нам, пожалуй, и не удастся, — с отчаянным видом пробормотал Клюни. — У нас кончились материалы, и понадобится несколько дней на то, чтобы раздобыть новые, смешать их и изготовить контейнеры.

— Что ж, будем надеяться, что в нашем распоряжении еще имеются эти несколько дней, — вздохнул король. — Вам будет оказано всяческое содействие. К тому времени, как противник ударит с юга, нам необходимо заручиться всеми мыслимыми и немыслимыми преимуществами.

 

Глава 69

Арледж со своими проводниками покинул Риано на утро того же дня, когда Монфор сразился с мятежниками. И хотя археологи ничего не знали о том, что разворачивалось по другую сторону соляных равнин, им хватило и услышанного накануне для того, чтобы прийти в несколько подавленное состояние. Вопреки своим обычным замашкам, они действовали на этот раз быстро, держались тихо и в результате показали себя людьми, способными решить поставленные перед ними задачи. Они провели тщательную разведку наемничьих лагерей и определили точную численность их войска. Не осталось без внимания и то обстоятельство, что солдаты явно томились в вынужденном безделье. Внимательно выслушали археологи и множество самых невероятных слухов, которые бродили по городу. Самый распространенный из этих слухов имел отношение к монахам. С самого прибытия сюда их почти нигде не было видно, а это, в свою очередь, порождало новые слухи. Многие жители города верили в то, что братья обладают волшебной властью, которая способна уберечь войско при переправе через соль, и тем сильнее недоумевали, почему же означенный марш постоянно откладывается. Другие утверждали, будто монахи как раз сейчас совершают магические обряды, стремясь создать наиболее благоприятные условия для переправы и определить точный срок выступления. Арледжу же казалось, что у отсрочки имеются куда более земные причины. Каким-то образом барону Ярласу стало, должно быть, известно о появлении короля в Крайнем Поле, и он решил выждать с тем, чтобы полностью обезопасить свою позицию. Арледж уповал только на то, что королевские войска сумеют взять под присмотр всю северную кромку соляных равнин. Но даже с оглядкой на это мощь и размер баронова войска угнетали его.

Будучи в Риано, Арледж со своими спутниками старались держаться подальше от замка, чтобы не разделить страшную судьбу Дэвина, да и с другими археологами, находившимися в Риано, общались как можно меньше. У них не было ни малейшего желания как бы случайно нарваться на предложение сопровождать войско при переправе через соль в качестве дополнительных проводников! В итоге Пейтон со товарищи избегали всех злачных мест, которые посетили бы в другом случае, и наполовину в шутку выдавали себя то за плотников, то за крестьян, решивших наведаться в большой город.

В урочный час они тихо вышли из города и, решив держаться подальше от наезженной дороги, отправились к соляным равнинам кружным путем.

— Значит, в Крайнее Поле? — переспросил Пейтон, когда уже никто не смог бы подслушать его слов даже невзначай.

— Да, — кивнул Арледж. — Монфору наши новости придутся не по вкусу, но важно доставить их как можно скорее.

— А если мы столкнемся в дороге с лазутчиками Ярласа, которые решат вернуться по соли? — с надеждой в голосе поинтересовался Холмс.

— Если так, — с улыбкой ответил Пейтон, — мы уж с ними как-нибудь разберемся.

— С превеликим удовольствием, — подхватил Холмс.

И Пейтон повел своих людей на кромку соли.

— Мои люди начинают проявлять нетерпение, — зловеще спокойным голосом проговорил генерал Олин.

— Я жду новостей в течение ближайшего дня, может быть, двух, — с трудом сдерживая гнев, ответил барон Ярлас. — А уж пока суть да дело, извольте проследить за своими людьми.

Наемники находились в Риано уже семь дней, и барону было известно о трениях между ними и жителями города. Кроме того, необходимость кормить и поить их отражалась и на обеспечении собственного войска барона, причем припасы быстро таяли. Вдобавок ко всему, барон должен был оплачивать наемникам вынужденный простой, и, хотя деньги сами по себе мало что значили для него (в его сокровищнице нашлось бы достаточно богатств для того, чтобы провести добрую дюжину войн), напрасные траты все равно бесили Ярласа.

— Мы прибыли сюда сражаться, — пробурчал генерал Нур. — Прибыли демонстрировать свои отвагу и мастерство, а вовсе не просиживать штаны в вонючем лагере.

— Но вы же сами отказались от переправы через соль, — напомнил Ярлас.

— А вы, в свою очередь, позабыли предупредить нас об опасности этого перехода, — огрызнулся генерал Олин.

— И вот мы валяемся в грязи, да и получаем за это какие-то жалкие гроши, — презрительно фыркнул генерал Нур.

Младший из наемничьих командиров постоянно пьянствовал, и лицо его теперь еще больше побагровело.

Ярлас неуверенно перевел взгляд с одного генерала на другого. Он невольно подумал о том, что привел к себе домой погостить парочку хищных волков.

— После победы над Монфором вас ждут сказочные трофеи, — с кажущимся хладнокровием произнес он, стараясь умиротворить своих грозных союзников. — Вы не раскаетесь в том, что прибыли сюда.

— Куда бы мы ни приходили, мы никогда в этом не раскаивались. — В словах генерала Олина прозвучала недвусмысленная угроза. — И на этот раз исключения не предвидится. Я уж об этом позабочусь.

Наемничьи генералы вышли, оставив барона наедине с бессильной яростью.

«Когда настанет день, в который мне больше не понадобятся ваши услуги, — мысленно поклялся он, — то вы в этот день не доживете и до заката!»

Меж тем в другом конце города Риано разворачивалась другая дискуссия.

— Мы не можем больше терпеть никаких отсрочек! — нахмурившись, воскликнул настоятель. — Всего через несколько дней наша сила пойдет на убыль. Слишком много времени провели мы в приготовлениях, чтобы теперь тратить его попусту.

— Мы скоро выступим, — решительно заявил Хакон. — Независимо от того, что за новости поступят с севера.

— Но почему ты так уверен в этом? — спросил престарелый монах.

— Потому что любого человека… включая барона… включая вождей наемничьего войска… можно уговорить… оказав на них соответствующее давление, — ухмыльнулся постельничий.

Костистое лицо настоятеля исказила гримаса ужаса.

— Ты готов пойти на такую жертву? — изумился он. — Но ведь и твое собственное могущество будет существенно ослаблено в результате подобных действий.

Им обоим было известно, что использование колдовских чар для воздействия на человеческий разум означает такое ослабление магической мощи колдуна, что на ее восстановление должны уйти многие месяцы.

— У Рэлиэля хватит уменья.

— Но это же будет означать, что он погибнет!

— Вне всякого сомнения, — невозмутимо согласился Хакон. — Но наше дело важнее, чем жизнь одного-единственного брата. И он непременно поступит, как должно.

Когда ярмарочные фургоны прибыли на поле недавней битвы и скитальцы увидели итоги резни, они застыли от ужаса перед грудами бездыханных тел и перед необъяснимыми воронками в земле. Клубы дыма все еще вились в воздухе, в бледном утреннем свете их можно было принять за привидения.

Жители окрестных деревень слонялись по полю брани, хороня воинов и ища дармовой поживы, но ярмарочный люд не пожелал здесь задерживаться. Всем было известно, что Прядущей Сновидения необходимо как можно скорее попасть в Крайнее Поле — и никто не взялся бы возразить ей.

После переправы через реку дорога стала лучше, и все вздохнули с облегчением. Фургоны прикатили на давным-давно облюбованную окраину города ранним вечером, всего через два часа после возвращения победоносного королевского войска. Ребекка и Эмер были конечно же страшно взволнованы и решили немедленно отправиться в замок. Галена они взяли с собой, а Кусаку — изрядно обидевшегося на них из-за этого — оставили на ярмарке.

Повсюду в городе можно было увидеть солдат, да и другие приметы войны попадались буквально на каждом шагу. Некоторые дома сгорели до основания, гораздо большее число домов подверглось частичному разрушению. Кое-где из деревянных дверей и наличников все еще торчали стрелы, булыжник мостовой здесь и там был окрашен в темный цвет. В городе царила тишина — и эта тишина балансировала где-то на грани между страхом и скорбью.

Стражи у входа в замок не признали троих друзей, но стоило дочери барона сказать им несколько слов, как поднялся радостный переполох. В известность об их прибытии поставили Элларда, и он поспешил к воротам с приветствиями, а затем препроводил всю троицу в одну из боковых комнат в покоях барона Бальдемара. Все они нервничали, в особенности — Гален. Ведь он впервые за все время, прошедшее после знаменитой партии в «живые шахматы», вернулся в замок, некогда бывший для него собственным домом.

Эллард постучал в соседнюю дверь, но не дождался ответа. Он приоткрыл дверь, глянул внутрь, а затем отступил на шаг, предлагая Ребекке пройти первой. Ее отец бессильно лежал в кресле, на столе, у него под рукой, стояли бутылка и бокал. За столом, с другой стороны, также развалившись в удобном кресле, сидел Скаттл. В руке он держал, а точнее, баюкал бокал, и на лице у него застыло такое знакомое выражение полного опьянения и столь же полного беспамятства. Оба сидели, уставившись в пустоту, и стороннему наблюдателю было бы непросто определить, кто из этой парочки является господином, а кто слугой. Подобное единение всего несколько дней назад казалось бы просто немыслимым.

Бальдемар медленно поднял голову, увидел дочь и тут же, словно внезапно ожив, вскочил на ноги. Скаттл тоже заметил появление Ребекки и попробовал было подняться, но затем — от греха подальше — раздумал. Вновь шлепнулся в кресло и наполнил себе бокал.

Барон уставился на дочь, и его глаза утратили бессмысленное выражение. И когда он заговорил, то заговорил так тихо, что едва можно было разобрать слова:

— Боги, Ребекка… А я уж думал, что и тебя потерял.

Ребекка была глубоко шокирована. Она с трудом узнавала этого человека. И ее изумление еще усилилось, когда он простер к ней руки, чисто по-детски желая показать, насколько желанен ему приход дочери. Как во сне, Ребекка подошла к отцу — и его большие, но на этот раз нежные руки тут же стиснули ее в объятиях. Девушка неуверенно отозвалась на отцовскую ласку, не зная, как отвечать на столь бурное и столь внезапное проявление нежных чувств.

— Я так рад, что ты вернулась, — просто, но не без дрожи в голосе сказал Бальдемар.

— Я тоже рада, отец. — Она посмотрела ему в глаза и увидела в них слезы. — С тобой все в порядке?

Барон ничего не ответил. Он увидел, что в дверях, не решаясь войти, стоят Гален и Эмер. Смотрел он на них без гнева, напротив, в его взгляде можно было прочесть печаль и раскаяние.

— Рэдд… — начал было он.

— Где он? — перебив барона, спросила Эмер.

Не произнеся ни слова, Бальдемар провел их в соседнюю комнату. Нянюшка, на лице которой лежала печать уныния, сидела у постели. Она подняла взгляд на вновь вошедших и, увидев обеих девушек, совершенно растерялась. На лице ее можно было сейчас прочесть и радость, и печаль. Эмер рванулась вперед — туда, где под одеялами, не шевелясь, лежал Рэдд. Лицо его было самым жестоким образом изуродовано. Незрячие глаза глядели в потолок, и на какое-то страшное мгновение дочери показалось, что ее отец мертв, но тут она заметила, как поднимается и опускается грудь постельничего. Она посмотрела на нянюшку, не в силах скрыть охватившего ее ужаса.

— Таков он уже семь дней, — грустно покачав головой, сообщила старуха.

Эмер взяла отца за руку и вновь содрогнулась от ужаса — так холодна была рука Рэдда.

— Но он очнется? Скажи мне, он очнется? — умоляюще спросила она.

— Не знаю, малышка, — глухо ответила нянюшка. — Как уж там распорядится Паутина.

— Но что-то мы все-таки можем сделать сами? — воскликнула Эмер.

— Все, что я умею, малышка, я уже испробовала, — печально сказала нянюшка.

Ребекка присоединилась к ним у постели и обняла подругу за плечи. Это было единственным, что она могла сделать в утешение. А утешать словами и вовсе не имело смысла. Она и сама была страшно расстроена, не говоря уж о естественном сочувствии подруге. Теперь у нее не осталось надежды на то, чтобы найти книгу.

— Как это случилось? — прошептала Эмер.

— Толком не знаю, — отозвалась нянюшка. — Знаю только, что Крэнн чего-то допытывался у него, а он не говорил.

— Я убью его! — воскликнула Эмер.

— Без тебя обошлись, — доложила старуха. — Крэнн наверняка погиб. Как безумец, он помчался верхом по соли.

Эмер, услышав это, несколько отошла, и Ребекка невольно почувствовала определенное облегчение. И только теперь вспомнила о главной причине своего поспешного возвращения в Крайнее Поле.

— Мне надо поговорить с королем, — тихо напомнила она. — Пойдешь со мной?

— Нет, я останусь здесь, — ответила ей подруга, по-прежнему не сводя глаз с отцовского лица.

Ребекка кивнула, затем обратилась к Элларду:

— Король в замке?

— Да, моя госпожа. Я провожу вас.

Ребекка вопросительно посмотрела на остальных.

— Я остаюсь, — кивнув в сторону Эмер, сказал Гален.

— А ты, отец?

— Это меня не касается, — покачал головой барон. — Слишком долго я вел себя шутом гороховым, а сейчас уж и подавно не могу ничего поделать. А ты-то сама? Неужели тебе позарез надо ввязываться в эту историю?

— У меня нет другого выбора.

Барон, соглашаясь с дочерью, кивнул, и Ребекке впервые в жизни стало жаль его. Но она прекрасно понимала, что сейчас не время предаваться сентиментальным чувствам. Ее заботили вопросы куда более важные. «Может, и лучше, что я поговорю с ним с глаза на глаз?» — подумала она.

— Вернусь, как только смогу, — объявила она Бальдемару и удалилась с Эллардом в коридор.

На выходе капитан с улыбкой обратился к Галену.

— Позже я ожидаю от тебя отчета, — сказал он. — Но потрудился ты славно.

Но Гален сейчас витал далеко отсюда и ничего не ответил на эти слова.

Эллард привел Ребекку в комнату, еще недавно служившую кабинетом Бальдемару, и Монфор с Таррантом при ее появлении тут же встали. На лицах у них можно было прочесть сперва изумление, потом — радость.

— Добро пожаловать, Ребекка, — поздоровался король. — Мы не надеялись увидеть тебя так скоро.

— Благодарю вас, сир.

Ребекка сделала реверанс.

— Добро пожаловать к себе домой, — поприветствовал ее и Таррант. — Как вам понравилась жизнь на ярмарке?

— Так замечательно, как мне и не снилось, — ответила она и, поняв, что получился невольный каламбур, даже рассмеялась.

Мужчины непонимающе переглянулись, и девушке пришлось объяснить, что такого смешного в ее словах.

— Значит, в список твоих умений надо зачислить и искусство прясть сновидения? — подытожил король.

Ребекке послышались в этих словах нотки иронии, даже скепсиса, но она предпочла не обратить на это внимания.

— Это мое единственное умение, — отрезала она.

— Едва ли так… — начал было Таррант.

— Мне надо обсудить дела поважнее, — внезапно проникнувшись нетерпением, перебила его Ребекка.

— У нас у всех есть дела поважнее, — невозмутимо заметил король. — И хотя я не сомневаюсь в твоих талантах, но просто не могу себе представить, чем ты способна помочь нам в сложившейся ситуации.

— А вот и способна! — взволнованно возразила Ребекка. И тут же, сильно нервничая, продолжила: — Вам угрожают не просто люди, но колдуны!

Монфор недовольно нахмурился.

— На все это, Ребекка, у меня нет времени.

— Прошу вас! Только выслушайте меня! Уделите мне всего пару минут!.. Мы совершили так много открытий…

Она искоса посмотрела на Тарранта, ожидая, что тот за нее заступится.

— Сир, мне всегда казалось, что Ребекка — человек незаурядный, — вставил офицер. — Так почему бы не выслушать то, что ей так хочется рассказать?

— И ты туда же! — простонал Монфор. — Хватит с меня знамений и примет от всяческих шарлатанов!

— Прошу вас, сир, — не пожелала уняться Ребекка. — Мне хотелось поведать вам об этом еще в Гарадуне… тогда, в саду… припоминаете?.. Но сейчас мне известно неизмеримо большее. И вам и в самом деле нужна помощь. Она нужна нам всем!

Напоминание об их встрече ранним утром и впрямь подействовало на короля.

— Ладно. — Он жестом предложил девушке сесть. — Я тебя слушаю…

И Ребекка принялась рассказывать о своих снах, о преданиях, связанных с Дерисом, о Камнях Окрана, об Эннис и о Кедаре и обо всех открытиях, сделанных ею за последние несколько дней. В спешке она упускала кое-какие факты, и хотя Монфор ничего не говорил, она чувствовала, что он слушает ее вполуха. К ее вящему огорчению, ни словом не перебил ее и Таррант — напрасно она ожидала от него возгласов одобрения и поддержки. Лишь когда она рассказала о сновидении, в котором ей явился маленький королевич, Монфор перебил ее:

— Ради всего святого, не говори об этом никому из моих советников! Не то они заставят меня жениться в ночь перед решающей битвой!

Он рассмеялся, но Ребекке было не до смеха. Она поняла, что ее рассказ не произвел на короля никакого впечатления и что он позволил ей поведать ему всю историю сугубо из вежливости. Она почувствовала себя униженной.

— Я ведь говорю совершенно серьезно, — рассерженно бросила она.

— Послушай, Ребекка, — начал Монфор, теперь его лицо тоже стало серьезным. — Я согласен с тем, что тебе удалось набрести на целый ряд удивительных совпадений и на еще большее количество изумительных преданий, но все это не имеет ровным счетом никакого значения в случае, если барону Ярласу и наемникам удастся переправиться через соль. Вот какова истинная реальность, с которой нам приходится иметь дело.

— Нет! — выкрикнула она. — Вы должны понять…

— Нет, барышня, это вы должны понять, — сурово перебил ее король. — Что, собственно говоря, у тебя имеется, не считая, конечно, красивых слов? Несколько преданий, парочка вещиц якобы из погибшего города и «колдуны», которые, по их собственному признанию, не обладают хоть каким-нибудь могуществом. Твои способности не вызывают сомнения, я готов также допустить, что человеческий мозг может творить нечто, остающееся для меня недоступным, но все твои открытия — даже самые драматические — абсолютно бесполезны. Сообщение каменных таблиц, даже будучи расшифровано, остается едва ли не столь же загадочным, как когда оно было полной абракадаброй. Нам противостоят воины из плоти и крови, вооруженные мечами и луками, а вовсе не демоны и легендарные города. Мне не страшны ни Дерис, ни Тиррел. Все эти люди мертвы, они погребены много веков назад. Меня страшит Ярлас со своим войском — и будь у тебя хоть капля здравого смысла, тебя тоже страшил бы именно он.

Ребекка сидела, пристыженная и онемевшая, на глазах у нее сверкали слезы бессильного гнева. Но вот она прониклась новой решимостью. «Не затем я проделала такой путь, чтобы теперь все пошло прахом, — подумала она. — В этом споре мне необходимо одержать победу!»

— Простите меня, ваше величество, за то, что я попусту отняла ваше время, — сухо проговорила она. — Жаль, что я доставила вам ненужные хлопоты.

Она поднялась с места, сделала реверанс и пошла к дверям, стараясь держаться уверенно и достойно. После того как она вышла, мужчины переглянулись.

— Ну и красотка! — выдохнул Монфор.

— Да, — подтвердил Таррант. — Что так, то так.

 

Глава 70

Барон Ярлас с огромным удовольствием потревожил генералов Олина и Нура срочным вызовом. Он специально подгадал так, чтобы им пришлось встать из-за стола, не закончив ужина. Новости, полученные бароном, были хороши — пусть и не безупречны, но все равно хороши.

Когда генералы наемничьего войска прибыли, на липах у них можно было прочитать только настороженность. Ярлас же в душе посмеивался. Со времени их последней словесной стычки прошло уже два дня. И радость, владеющая бароном, только усилилась, когда в зал с таинственным видом вошел Хакон. «Хоть на этот раз монахам не удалось перехватить мои сведения». Впрочем, его самоуверенность несколько пошла на убыль, когда вслед за своим господином в зале появился Рэлиэль. «Зачем это Хакон привел сюда своего помощника?» Рэлиэль явно нервничал, и лицо его было неестественно бледным, «Что это с ним?» — подумал Ярлас, прежде чем обратиться к наемничьим генералам.

— Надеюсь, барон, у вас добрые вести? — обманчиво кротким тоном осведомился генерал Олин.

— Именно так, — широко улыбнувшись, ответил Ярлас. — Сегодня во второй половине дня вернулись мои разведчики. Как мы и ожидали, Монфор удерживает Крайнее Поле.

Он сделал паузу, наслаждаясь замешательством, охватившим его собеседников. Несколько некстати он подметил, что Рэлиэль, услышав его слова, отчаянно заморгал.

— И это вы называете добрыми вестями? — саркастически поинтересовался генерал Нур.

— Это, конечно, нет, — согласился барон. — Но подобный поворот событий был неизбежен. Тем не менее сведения, поступающие от наших северных союзников, подтверждают, что им удалось поднять изрядный переполох во вражеском стане — и даже сверх того. Они разбили полки Монфора, расквартированные на севере, и сейчас идут походом на Крайнее Поле. Ему поневоле пришлось рассредоточить собственные силы, Если мы нанесем удар с двух сторон сразу, ему уже ничто не поможет. Мы раздавим его каблуком, как какую-нибудь козявку.

— Значит, мы выступаем! — воскликнул генерал Нур.

В его холодных глазах вспыхнул радостный огонь.

— Завтра на рассвете, — объявил барон Ярлас. Невзначай он заметил, что Рэлиэль, услышав его слова, явно успокоился: лицо монаха исказила гримаса, которую на столь безобразной физиономии можно было счесть улыбкой. «Чему это он так обрадовался?» — удивился барон, но тут же выкинул эту мысль из головы. — Если, конечно, вы успеете собраться, — добавил он, нанося надменным генералам еще один булавочный укол.

Генерал Нур вспыхнул, он уже был готов разразиться взрывом проклятий, но генерал Олин незаметным жестом одернул своего напарника.

— Мы успеем, — спокойно сказал генерал Олин.

И не сказав больше ни слова, главари наемников удалились. Хакон обратился к своему помощнику.

— Можешь идти, — скрипучим голосом объявил он. — Передай братьям, что пришла пора действовать.

Рэлиэль не мешкая покинул помещение.

— Итак, начинаем? — отметил Хакон.

Постельничий, судя по всему, был бесконечно рад подобному повороту событий, но барона Ярласа слишком занимали собственные мысли, чтобы обратить внимание на хищный блеск в глазах монаха.

— Начинаем, — кивнул барон. — Скоро твой титул будет гласить — постельничий короля!

Арледж со своими разведчиками прибыл в Крайнее Поле на следующий день после Ребекки, и их подробный отчет о силе вражеского войска только подтвердил самые худшие опасения короля. Его собственное войско явно уступало неприятельскому — и, если он не желает оставить надежду на победу, ему следовало заручиться всей мыслимой и немыслимой помощью. Единственным оборонительным рубежом, на котором он мог закрепиться, были насыпи и канавы у комки соляных равнин, но Монфор понимал, что объединенные силы противника сумеют взять этот рубеж. Королю оставалось надеяться только на то, что Клюни — вернувшийся к себе домой и лихорадочно принявшийся за работу — успеет своевременно обеспечить новый запас чудодейственного оружия.

А пока суд да дело, Монфору не оставалось ничего другого, кроме как укреплять по возможности собственные позиции в надежде перехитрить или переманеврировать противника. В соответствии с этим замыслом он послал Арледжа с археологами приглядывать непосредственно за солью. Археологи с радостью согласились на новое задание — такие приключения пришлись им по вкусу. Но прежде чем покинуть замок, они постарались разыскать своего недавнего товарища по ремеслу.

— Привет, «салага»! — поздоровался Холмс с Галеном. — Прохлаждаешься, пока мы надрываемся?

Юноша ухмыльнулся.

— Без дела не сижу, — ответил он.

— Боги! Посмотрите только, как он сияет! — воскликнул Милнер. — Наверняка, парень, ты нашел обеих своих бабенок.

— Вид счастливый, но очень усталый, — озабоченно поддакнул Холмс.

— А то, если хочешь, присоединяйся к нам, — подмигнув, предложил Пейтон. — Нас осталось мало, а эти северяне… — Он указал на Арледжа. — Может, они и хороши, вот только соли не чувствуют.

Он, конечно, шутил. Испытанный воин и археологи успели подружиться.

— Как, Арледж, они за тобой хоть чуть-чуть поспевают? — поддержал шутливый разговор Гален.

— Порядочный сброд, конечно, — кивнул тот. — Но я уж постараюсь вышибить из них всю засевшую дурь.

Распрощавшись с друзьями — а простились они так же весело, как и встретились, — Гален отправился в жилище Рэдда.

Ребекка и Эмер были уже там. Девушки провели скверную ночь. Эмер просидела вместе с нянюшкой у отцовского изголовья, однако в состоянии Рэдда не произошло никаких перемен. Ребекка же провела время с собственным отцом, стараясь получше узнать этого — ставшего для нее совершенно незнакомым — человека. Некоторые из перемен, которые претерпел отцовский нрав, порадовали дочь, но его подчеркнутая — и им же самим постоянно подчеркиваемая — слабость ее огорчала. Казалось, что драматические события, в результате которых он растерял былые важность и жестокость, вместе с тем лишили его воли и вкуса к жизни. Говорить на эту тему он отказывался, и Ребекке пришлось с ним нелегко, особенно если учесть, что ее все еще тяготила резкая королевская отповедь. Когда она наконец простилась с отцом и решила заночевать в жилище Рэдда, ей еще долго не удавалось уснуть. А во сне девушке привиделись кровь и муки, рождение и смерть, причем некоторые сцены неоднократно повторялись и даже накладывались друг на друга. Возникали перед ней и смутные образы оживающих картин, и, к счастью, веселые ярмарочные забавы. Даже сейчас, очутившись вдали от своих «подопечных», она охраняла их покой.

С утра она уговорила Эмер отправиться вдвоем на поиски книги «Под солью». На протяжении нескольких часов они обшарили библиотеку, кабинет и спальню Рэдда, заглянув во все укромные местечки, в которых ему могло бы прийти в голову устроить тайник. Однако их поиски не принесли никаких результатов, так что в конце концов они возвратились в библиотеку в надежде найти что-нибудь на интересующую их тему в других книгах. Работы им предстояло немеряно — книг здесь было столько, что они даже не знали, с чего начать, и даже те книги, которые Рэдд всегда держал в запертом шкафу, не дали им ничего обнадеживающего. Приунывшие девушки упорно продолжали поиски. Ребекка меж тем жаловалась на упрямство Монфора. Она ожидала услышать от подруги слова сочувствия, однако Эмер заявила нечто совсем иное:

— Если ты не сможешь убедить его, Бекки, тогда у нас и вовсе нет никаких шансов.

Сказав это, Эмер тут же радостно вспыхнула, потому что в библиотеку вошел Гален. Он обнял ее и улыбнулся Ребекке:

— Как идут дела?

— Никак, — буркнула Ребекка.

И все же ее настроение при взгляде на эту парочку несколько улучшилось. По крайней мере, хоть что-то на этом свете идет как надо!

Гален рассказал подругам о своей встрече с археологами и тревожных новостях, принесенных ими.

— Теперь уж Монфор и вовсе меня не послушает, — уныло вздохнула Ребекка. — Нам просто необходимо раздобыть для него какое-нибудь доказательство. Что-нибудь однозначное и неопровержимое.

— А вот вам еще одна новость, — вспомнил Гален. — В город вернулся Клюни.

— Может быть, он нам поможет? — подумала вслух Эмер. — В конце концов, кому же, как не ему, разбираться в таких делах.

— А вот это сомнительно, — ответил Гален. — У него сейчас дел невпроворот.

Он рассказал об оружии, изобретенном алхимиком, и о воздействии, которое то оказало на противника на поле боя.

— Ага, вот откуда там взялись воронки! — воскликнула Эмер.

Но даже узнав это, она с трудом представляла себе оружие, которое оказалось бы настолько мощным.

— И все равно стоит попытаться, — настаивала Ребекка. — Не сомневаюсь, что он захочет помочь нам, если, конечно, будет знать, как.

Эти размышления и споры были прерваны осторожным стуком в дверь. Все настороженно уставились на нее, не понимая, кто бы это мог быть. В библиотеку осторожно заглянул Милден.

— Мне сказали, что я, возможно, найду вас здесь, — извиняющимся тоном произнес архивариус.

— Милден! — обрадовалась Ребекка, увидев его. — Заходите!

Она познакомила архивариуса с Галеном и с Эмер, и тот неуверенно поклонился им.

— Оставь это, — добродушно сказала ему Эмер. — Мы тут без церемоний!

— А что вы здесь делаете? — поинтересовалась Ребекка.

На мгновение Милден отвернулся и окинул быстрым взглядом книжные полки, но тут же вновь повернулся лицом к девушке.

— Я хочу показать вам кое-что — и вы наверняка найдете это интересным. — Он полез в карман и достал оттуда кожаный бумажник. В бумажник оказалось вложено письмо. — После вашего визита к нам я кое над чем поразмыслил и в результате пришел к выводу о том, что то, что вы ищете, должно быть чрезвычайно важным. А развитие событий подтверждает подобное предположение — вот я и приехал, чтобы разыскать вас.

— Да что это у вас? — нетерпеливо спросила Ребекка.

— Припоминаете Камни Окрана? — прищурился Милден.

— Еще бы!

— Я разбирал старинную переписку, каталогизируя все мало-мальски интересное, и нашел это. Здесь мимоходом, как о некоем курьезе, идет речь об одном из этих камней. Но не об одном из тех, о которых мне было уже известно.

— Вы нашли недостающий камень? — изумилась Ребекка.

Она взяла у архивариуса письмо и осторожно развернула хрупкий пергамент, стараясь не дать волю надежде, чтобы затем не испытать разочарования. «Не исключено, что это один из тех, которые нам уже известны», — подумала она.

Но из текста письма на нее глянул совершенно новый набор букв, хотя с первого взгляда ей стало ясно, что это не тот набор, который она ожидала увидеть.

Д

А

В

Я

Т

Е

Й

С

С

О

Е

Т

М

Р

Р

К

А

Т

X

А

— Ну и что же? — спросила Эмер.

— Это седьмой, — объявила Ребекка.

— Боги! Сколько же их всего? — удивилась Эмер.

— И что тут сказано? — поинтересовался Гален.

Милден остро посмотрел на него:

— Неужели вы расшифровали их?

— Да! — гордо заявила Эмер. — Теперь у нас шесть камней, а третьего все равно недостает.

— «ТРОЕ ДАВЯТ СТРАХ ТАКОЙ», — расшифровала Ребекка.

— Покажите-ка мне, — потребовал Милден.

Ребекка объяснила ему способ расшифровки и пересказала всю прочитанную ими последовательность изречений.

— Потрясающе, — выдохнул архивариус.

— Если это последний, значит, конец послания выглядит так, — задумчиво проговорила Эмер. — «Ужасен мага путь утрат; обе части гнут злой меч, трое давят страх такой».

— И опять это число «три», — заметил Гален. — «Три колдуна», мы втроем, три человека на каменном барельефе.

— И даже треугольники в самих письменах, — добавила Эмер.

— Нам нужен Невилл! — воскликнула, простившись с последними сомнениями, Ребекка. — Эннис, Кедар и Невилл. Ведь все началось с трех колдунов. Значит, снова их должно быть трое, чтобы все закончить.

— Когда мы нашли Эннис, — вставила Эмер, проникнувшись энтузиазмом подруги, — она была страшно запугана своим даром. «Ужасен мага путь утрат!»

— А когда к нам присоединился Кедар, мы занялись поиском. Мы вертели буквы так и сяк, гнули их, — подхватила Ребекка. — Именно так мы и сделали наши открытия и осознали, что за враг нам противостоит.

— Но «в ответ» нам нужен третий колдун! — ликующе завершила Эмер.

— И это наверняка он, — подытожила Ребекка. — Необходимо разыскать его.

И с этой просьбой они всем скопом отправились к Тарранту.

— Невилл, — объяснила ему Ребекка. — Музыкант — и третья вершина колдовского треугольника.

— Лучше не доводить до королевского слуха подобные высказывания, — сухо заметил Таррант.

— Но вы нам поможете? — оставив его реплику без ответа, спросила Ребекка.

— Сделаю, что смогу.

— Значит, вы мне верите?

— Я верю в то, что вас бывает интересно послушать, — возразил молодой сановник. — Но согласитесь сами, что некоторые из ваших высказываний кажутся, мягко говоря, преувеличениями.

— Они не покажутся вам преувеличениями, когда Дерис восстанет из глубин и это застигнет всех врасплох; — возразила девушка.

— Но разве можно подготовиться к подобному повороту событий, даже если веришь в него? — мягко поинтересовался Таррант.

— Это-то мы и пытаемся выяснить, — с нажимом заявила Ребекка.

— Ну хорошо, хорошо… — Он поднял руки в знак капитуляции. — Только объясните мне, почему для вас так важен этот Невилл.

Ребекка изложила ему свою теорию, время от времени пользуясь подсказками Эмер и Галена.

— Ну а вы-то что, тоже с этим согласны? — спросил Таррант у Милдена, когда Ребекка закончила свой рассказ.

Глава тайной службы и архивариус, судя по всему, прекрасно знали друг друга.

— Пожалуй, что так, — немного подумав, ответил Милден. — Я многого не знаю и еще большего не понимаю, но до сих пор я всю жизнь провел в общении исключительно с книгами. И когда сказанное в книгах становится явью, это не может не пугать меня… — Он сделал паузу, а потом добавил: — Однако оно становится явью.

Таррант кивнул, задумался.

— Ладно. И где же прикажете искать вашего Невилла?

— Он прибыл сюда в составе группы музыкантов, когда мы с отцом вернулись из столицы, — обрадованная его согласием помочь, затараторила Ребекка. — Это было дней двенадцать тому назад. Но тут на замок напал Фарранд — и с тех пор я даже не знаю, встречал ли кто-нибудь Невилла.

— Будем надеяться, что его не убили, — заметила Эмер.

Ребекка тут же обмерла. «Может быть, именно поэтому мне и не удается увидеть его во сне?» — подумала она.

— Мы найдем его, — заверил ее Таррант. — Пайк знает толк в таких делах, — без тени сомнения добавил он.

— Благодарю вас, — поклонилась Ребекка. — А не могли бы вы выделить комнаты для Эннис и для Кедара?

Сановник, улыбнувшись, кивнул.

— А чему вы улыбаетесь? — удивилась Ребекка.

— Я подумал о том, как вы переменились с тех пор, как мы с вами впервые встретились. Мне нравится получать приказы от столь красивой дамы.

— Тогда за дело, — рассмеявшись, приказала она.

«Неужели я и впрямь так сильно переменилась?»

Таррант изысканно поклонился и, пятясь задом, засеменил к выходу.

— Перестаньте валять дурака, — фыркнула Ребекка.

— Ну, куда теперь? — спросила у нее Эмер.

— Повидаться с безумным алхимиком, — ответила Ребекка.

— А он тоже в деле? — удивился Таррант.

— Еще бы, — хмыкнул Гален. — Именно он показал мне первый камень.

— Ладно, только не отвлекайте его чересчур, — попросил Таррант. — У него сейчас много дел, и его дела имеют первостепенное значение.

— Это мы знаем, — невозмутимо кивнула Ребекка. — Но и наше дело — тоже.

— И будьте поосторожней, — добавил Таррант. — Я видел результаты кое-каких из его изобретений. Постарайтесь не оказаться поблизости, когда очередной опыт пойдет наперекосяк.

 

Глава 71

Гален и его спутники поняли, что они у цели, когда из подвального этажа ближайшего дома послышался жуткий грохот и тут же вслед за этим оттуда повалил черный дым.

Перед этим им пришлось пройти по улицам всего города, причем прохожие то и дело узнавали кого-нибудь из них. Большинство горожан поглядывали на них с любопытством, в особенности — на Ребекку. Но она была слишком поглощена собственными мыслями, чтобы обращать на это внимание. Другие радостно окликали спутников, упоминая при этом как о партии в «живые шахматы», так и о более поздних событиях. Гален кивал одним, бросал пару ласковых слов другим, да и вообще наслаждался своим торжественным возвращением в родной город. Напротив, Милден, помалкивая, с интересом оглядывался по сторонам, старался не встречаться взглядом ни с кем из прохожих. Он не привык находиться в центре общего внимания.

К тому времени, как они добрались до дальнего конца улицы, на которой жил алхимик, их уже сопровождала ватага детишек, смеющихся, горланящих и тыкающих в них пальцами. Но разобравшись, куда именно направляется Гален, детишки бросились врассыпную. В конце улицы, охраняя жилище алхимика, стояли солдаты, с подозрением осматривающие каждого, кому случилось оказаться поблизости. Гален с радостью признал в одном из стражников собственного дружка и объяснил ему, что Таррант позволил им навестить Клюни. Это было не так уж далеко от истины, ведь сановник не высказал на этот счет никаких возражений.

Присутствие стражи было лишь одной из причин, по которым эта улица совсем опустела, тогда как другой был обыкновенный здравый смысл, заставлявший людей держаться подальше от злополучного дома. Когда вся компания оправилась от шока, вызванного взрывом, и дым несколько рассеялся, Гален повел своих друзей по лестнице на подвальный этаж. Эксцентрического вида помещение было в еще большем беспорядке, чем обычно. Ансельму нигде не было видно, Клюни же отчаянно сбивал пламя, охватившее кровать. В середине комнаты стояло странное металлическое сооружение, из которого также валил дым. В кладке двух стен зияли пустые места.

— И это человек, от которого Монфор ждет победы в войне? — изумленно прошептала Эмер.

— Привет! — крикнул Гален, но алхимик не услышал его: слишком уж сильно он размахивал дымящимися одеялами.

Но тут из кладовой показалась Ансельма, держа в обеих руках по жестянке с порошком. Вопреки всему, она оставалась полностью невозмутима. И Галена она увидела и узнала сразу же.

— Клюни! — крикнула она мужу. — У нас гости!

Ее муж загасил наконец так и не разыгравшийся в полную силу пожар и повернулся к вновь прибывшим. И одежда, и волосы его были в копоти, но чумазое лицо заискрилось радостью, едва он увидел Галена.

— Друг мой! Добро пожаловать! — заорал он и тут же, заметив Ребекку, почтительно поклонился. — Моя госпожа, какая честь!

Дочь барона выступила вперед.

— Сейчас не время для пустых формальностей, — оборвала она поток комплиментов. — Мне нужны ваш совет и ваша помощь.

— Все, что угодно!

Алхимик предпринял безуспешную попытку расчистить хоть какое-то место, куда могли бы присесть его гости, пока Гален знакомил гостей и хозяев друг с другом. Ансельма и не подумала помочь мужу в его стараниях, прекрасно понимая, что дело это безнадежное; она осторожно поставила жестянки на стол и приветственно кивнула каждому из гостей поочередно. В конце концов все кое-как расселись прямо на полу.

— Ну вот, — начала Ансельма. — Трое шахматистов. Все в сборе. Давненько нам хотелось с вами познакомиться.

— Столько всего случилось в последнее время… — протянула Ребекка.

— Расскажите же нам, — нетерпеливо попросил Клюни. И, чуть подумав, добавил: — Госпожа.

— А как продвигается ваша работа над новым оружием? — в свою очередь спросила девушка.

— Все, что было возможно, мы уже сделали, — ответила Ансельма. — Теперь необходимо дождаться, пока не прибудут новые материалы. Так что давай рассказывай.

И троим друзьям в который уже раз пришлось заново рассказывать историю сделанного ими открытия, а алхимик, его жена и Милден, для которых все или почти все это было совершенно в диковинку, жадно слушали. Гален показал мраморную плиту, которую нашел под солью, и сравнил ее с той, что имелась у Клюни. Оба камня оказались одинакового размера, да и резьба выглядела похожей. Слушатели с нарастающим интересом внимали рассказу о таланте прясть сновидения, который открылся у Ребекки, о способе, которым молодым людям удалось разгадать головоломку письмен, и о том, как все это и многое другое складывается в единую ужасающую картину. Они согласились, что необходимо как можно скорее найти Невилла, отсутствующий камень и книгу «Под солью», но заспорили, утверждая, будто наличествующие факты поддаются вовсе не одной-единственной, а сразу нескольким интерпретациям.

— Нам давным-давно была известна теория о циклической природе истории, — указала Ансельма. — Но мы никогда не сталкивались с чем-нибудь столь примечательным, как другая Ребекха.

— Все это несколько обескураживает, — добавил Клюни. — Прилив волшебства с некоторых пор определенно нарастает, и вы все — еще одно подтверждение тому. Но во всем этом должно корениться и нечто большее.

Их разговор прервался из-за того, что в дом к алхимику доставили какие-то ящики. Солдаты, внесшие их, обменялись тревожными взглядами, увидев в подвале полный разгром, и как можно скорее поспешили убраться восвояси. Перед этим они, правда, аккуратно расставили ящики в определенном порядке по указанию Ансельмы: Впрочем, и эта суета проходила довольно нервозно.

— Не ставь эти два рядом! — взвизгнула Ансельма, из-за чего бедный солдат аж подскакивал на месте.

— Таков наш долг, — радостно потирая руки, заметил Клюни. — Мы дали слово Монфору. Надо работать, работать и еще раз работать!

— Возвращайся утром, — велела Ансельма Ребекке. — К тому времени мы закончим с этой партией, а пока суд да дело, может, и придумаем что-нибудь занятное.

— Где молот? — спросил у нее муж, уже всецело захваченный долгожданным делом.

— Куда свалился, там и валяется, — невозмутимо ответила Ансельма.

— Пошли, — поторопил друзей Гален. — Пошли отсюда!

И хотя беседа с алхимиком не принесла никаких ощутимых результатов, никто не стал перечить ему. Гален оставил в мастерской у алхимика свой мрамор и наполовину окаменевшую книгу, понимая, как волнуют того подобные вещи.

Когда они вернулись в замок, то сразу же отправились проведать Рэдда. В его состоянии не произошло никаких перемен. Зато нянюшка рассказала им, что в замок пришли Эннис и Кедар, так что молодые люди немедленно отправились на поиски колдунов. И разыскали их в комнате прислуги: Эннис, взяв на руки маленького ребенка и окруженная детьми чуть постарше, рассказывала им сказку о маленьком драконе — «размером не больше моего кулачка». Кедар, сидя на полу, делал набросок с натуры.

Пришедшие дождались, пока не закончится сказка, потом отозвали Эннис и Кедара в сторону и ввели их обоих в курс дела. Но так как наступал вечер, беседа коснулась и бытовых тем.

— Комнаты-то вам уже приготовили? — под конец спросила Ребекка.

Первым ответил Милден. Он сообщил, что ему выделили комнату в главном здании, после чего распрощался, сославшись на то, что ему необходимо еще почитать. Художник же и сказительница покачали головами.

— Мы все прекрасно разместимся у меня, — предложила Эмер. — Отец-то возражать не будет, это уж точно. — Она заставила себя улыбнуться, после чего добавила: — Места всем хватит с избытком, особенно если учесть, что Гален заночует у меня в комнате.

— А Кедар у меня, — лукаво добавила Эннис.

— Вот и договорились. — Эмер улыбнулась сказительнице. — Если тебе хочется, Бекки, можешь снова заночевать в комнате моего отца.

Ребекка машинально кивнула. Она старалась не выдать собственных чувств. Она была счастлива, что ее друзья нашли друг друга, но сама она из этого круга выпадала и поневоле испытывала зависть. «Вот и прекрасно! — подумала она, заставив себя улыбнуться. — Стану наперсницей для двух парочек сразу!»

Сон начался примерно так же, как прошлой ночью, но на этот раз его образы были куда яснее. Ребекка видела рождение трех младенцев: двух мальчиков и девочки. Одно рождение за другим, хотя каждые роды представляли собой отдельную картину, за которой наблюдали, одобрительно кивая, трое старцев. Они присутствовали на всех родах, но оставались невидимыми, неслышимыми и неузнанными. Фигуры старцев искажались, менялись, их контуры временами напоминали рисунок, выполненный детской рукой. Затем они закружились на месте, причем головы их были связаны световым треугольником, а вслед за этим исчезли окончательно. И все же Ребекка ощущала их присутствие на протяжении всего сна, чувствовала себя под их тройной охраной на протяжении всех трех историй, из которых слагался ее сон. Хотя каждая из трех частей сна представляла собой законченную историю и воспринималась в качестве таковой, жизни всех трех людей были сплетены в единое целое. И несмотря на то, что в одной истории ничего не знали о двух других, каждая из них, взятая в отдельности, оказалась бы неполной и незавершенной.

Три жизнеописания развивались одно за другим и частично накладывались друг на друга, но Ребекку это ничуть не смущало. «Во сне мы видим прошлое».

У Кедара было несчастливое детство. Он родился в бедной семье поденщика третьим сыном. Свое художническое признание он осознал в самом раннем возрасте и пытался рисовать где угодно и чем угодно, что только попадалось ему под руку и оказывалось пригодным для этой цели. И такие забавы сильно огорчали его родителей. На протяжении детства и большей части юности он воспринимал собственный дар как проклятие. Он пытался подружиться с другими детьми, пытался принять участие в их играх, но они его прогоняли. Они не понимали Кедара, а ему их грубая возня была на самом деле глубоко безразлична. Даже собственные братья поколачивали его и высмеивали его рисунки, когда он пытался объяснить им, что те значат. В конце концов молодой художник обзавелся сильным заиканием, а после этого предпочел и вовсе погрузиться в молчание. Отцу было ничуть не жаль третьего сына, более того, он злился на него все сильнее из-за того, что тот оказался неспособен заняться тем, чего от него ждали, то есть наравне со всеми зарабатывать себе на хлеб насущный и помогать своему разрастающемуся семейству. Убедившись, что порка не помогает, отец начал запирать мальчика в шкафу. Сидя во тьме, Кедар отчаянно плакал, его мучили кошмары и страшила возможная слепота.

Из дома он ушел в восьмилетнем возрасте. За смехотворно малую сумму родители отдали его в ученики бродячему художнику, который сумел распознать поразительный талант мальчика. А распознав, постарался использовать на полную катушку, и жизнь Кедара превратилась в нескончаемое ремесленничество. Талант действительно пригодился ему, но вовсе не так, как ему бы самому этого хотелось. Часто его хозяин выдавал работы мальчика за свои собственные. Светлые минуты выпадали не часто — а когда выпадали, он принимался рисовать, как ему нравилось.

Через три года пожилой художник по имени Эдель сделал хозяину Кедара предложение, перед которым тот не смог устоять, и перекупил мальчика. А перекупив, сразу же предоставил ему полную свободу, которую тот испытал впервые в жизни. Кедар был поражен, полон благодарности и напуган одновременно, но добрый старик обращался с ним как с родным внуком и научил его многому, включая и трепетное отношение к собственному призванию. Он также посвятил мальчика в тайны секты Еретиков. Кедар отплатил Эделю преданностью и любовью, которые остались у него в душе и когда старого художника не стало. Кедар до сих пор тосковал о наставнике и вспоминал как подлинного отца, тогда как о родном отце, наоборот, старался не думать.

Итак, юноша остался один на всем белом свете и повел кочевую жизнь, зарабатывая себе на хлеб трудами своей кисти, которая, становилась все более и более искусной, и постепенно проникаясь уверенностью в собственных силах. Когда он — чисто случайно — обнаружил у себя и колдовские способности, он ничуть не испугался, но пришел в необычайное волнение. Нечастые вспышки колдовской силы он берег как зеницу ока и с еще большим трепетом относился к собственной живописи. Заикание его стало менее заметным, он вырос в привлекательного молодого человека, обзаведшегося множеством знакомств, но старающегося не заводить длительных связей.

И он продолжал заниматься живописью. Наброски, портреты, жанровые сценки, пейзажи и натюрморты, а также картины, рожденные исключительно воображением. И на каждой картине вместо подписи он проставлял знак секты Еретиков.

Сон Ребекки приблизился по времени к текущим событиям. Ненадолго промелькнул портрет Бальдемара, а затем — картинки с ярмарки и встреча Кедара с Эннис. Тем самым началась вторая часть сна.

Хотя жизнь Эннис началась совсем в иных обстоятельствах, она во многих отношениях оказалась удивительно похожей на жизнь Кедара. Она родилась в зажиточной семье, и ее отец состоял в родстве с местной знатью. Эннис чрезвычайно рано научилась говорить, что сделало ее центром всеобщего внимания и побудило ее родителей заставлять малютку «выступать» перед многочисленными гостями дома, которые, понятно, удивлялись и восхищались. Так или иначе, бойкий язычок скоро начал приносить ей серьезные неприятности. Она придумывала истории, которые рассказывала всем и каждому, кто оказался поблизости, или же, в отсутствии аудитории, — себе самой. Пока ее сверстники и сверстницы играли, она говорила без умолку. Шумная и навязчивая девочка вскоре заметила, что ее стараются избегать, и поняла, что и взрослые больше не находят ее такой замечательной.

Через какое-то время родители утратили к ней малейшую любовь, переключив все внимание на других детей которые уродились вполне «нормальными». Эннис то обихаживали, то напрочь упускали из виду сменяющие одна другую нянюшки, а в конце концов с удовольствием спроваживали куда-нибудь, рассудив, что она вроде бы не в своем уме. «Она живет в каком-то особом мире», — перешептывались, поглядывая на нее, слуги. Ее отправили в приют, жизнь в котором поначалу показалась ей замечательной, потому что здесь нашлось множество людей, которых заинтересовали ее рассказы, но достаточно быстро Эннис сообразила, что попала в самый настоящий пыточный дом, и бежала оттуда.

Она чуть не умерла с голоду, скитаясь на свой страх и риск и не получая помощи ниоткуда. В пастушьей хижине провела она первую холодную зиму. Пока случайно не попала на ярмарку и не поняла, что нашла наконец собственный дом. Вечно на колесах, вечно в обществе эксцентричных скитальцев, она почувствовала себя в безопасности и научилась мудро распоряжаться собственным даром, оценив к тому же удобства молчания и ценность человеческой дружбы. Лишь при виде незнакомцев она начинала нервничать и поэтому избегала рассказывать свои истории при чужих, предпочитая выступать перед аудиторией, состоящей из хорошо знакомого и хорошо относящегося к ней ярмарочного люда.

Сон Ребекки вновь приблизился по времени к текущим событиям — и она увидела себя на ярмарке, почувствовала ужас, охвативший Эннис, которая решила, что из-за Ребекки вся ее жизнь пойдет наперекосяк. Но тут появился Кедар, и страх Эннис пошел на убыль, и ее охватили смутные желания. Теперь Кедар и Эннис слились и наяву и во сне.

История Невилла ничего не говорила о тяжких испытаниях в детстве, какие выпали на долю первых двоих, но тем не менее была, возможно, самой печальной. Он был единственным ребенком в семье богатого купца, и детские годы мальчишки прошли вполне безмятежно. Но постепенно течением его жизни начала править музыка, к торговле же он не питал никакого интереса. В четырнадцать лет, после жестокой ссоры с отцом, он ушел из дома, чем навсегда разбил сердце собственной матери. И никогда больше не возвращался в семью.

Невилл входил в состав то одной, то другой группы бродячих музыкантов, но нигде не задерживался надолго. Он был блестяще одарен, но чересчур резв и изрядно злоречив. Его собственные занятия музыкой захватывали его целиком, можно сказать, пожирали и переносили в иные миры, где он мог забыть о несовершенстве собственных органов чувств и воспарить на крыльях воображения. Однако обычная музыка, которой ждала публика и которую исполняли его спутники да, поневоле, и он сам, действовала ему на нервы — из-за чего он и снискал репутацию человека вздорного.

Помимо музыки, молодого человека интересовала только история. Он тоже узнал о существовании секты Еретиков и сделал своими кумирами старых мастеров — художников, сказителей и музыкантов, — разузнав о них все, что только можно было разузнать.

В его таланте не сомневался никто, о колдовской же силе никто даже не догадывался. У него почти не было друзей, да и полученная им кличка — Скиталец — свидетельствовала о том, что люди относятся к нему без особой сердечности. Часто его одолевало отчаяние, но собственный дар удерживал его от самоубийства — ему хотелось находить новое, изучать новое, овладевать новым — и эту жажду утолить было невозможно.

Сон Ребекки опять приблизился к настоящему. Она новь испытала волшебство игры Невилла в парадном зале, пережила встречу с ним и ее несчастливое окончание. Она увидела, как он погружает Рэдда в гипнотический сон, а потом приходит к Старому Ворчуну на псарню. А когда музыкант вышел во двор, то там уже творилось черт те что, и вскоре Невилл попал в самую гущу боя. Единственным, что волновало его в эти мгновения, — было спасение его драгоценной и уникальной скрипки, поэтому он бежал со двора и спрятался в комнатах прислуги. Музыканты, с которыми он приехал сюда, уже убрались подобру-поздорову, поэтому Невилл, подхватив скрипку под мышку, обратился в бегство, но его остановил огромного роста солдат, на груди у которого красовалась эмблема в виде морды белого волка. Невилл был безоружен, но солдат тем не менее напал на него. Музыкант, пытаясь спастись, машинально подставил под меч единственную вещь, которая могла отвести удар от него самого. Меч разнес скрипку в щепки, а юноша, даже не раненный, упал на пол.

Солдат вновь шагнул к нему, и Невилл обратился в бегство, на глазах его сверкали слезы бессильной ярости. И все помыслы его были связаны с бегством на север — там живет единственный человек на свете, способный возместить его утраченное сокровище.

Конец этой истории сон Ребекки скрыл непроницаемой завесой.

Ребекка проснулась, с одной стороны растроганная нежными чувствами, которые питают друг к другу Кедар и Эннис, с другой — разделяющая горе Невилла.

— Он поехал в Гарадун, — произнесла она вслух. — Он отсюда на расстоянии нескольких дней пути.

Она быстро поднялась, отправилась на поиски Тарранта и выложила ему сделанное во сне открытие.

— Пайк уже идет по его следу, — спокойно ответил начальник сыска. — Один из музыкантов выложил, что он, должно быть, подался в столицу, чтобы обзавестись новым инструментом.

Ребекка кивнула: ее сон получил подтверждение.

— Необходимо вернуть его, — повторила она.

Теперь больше, чем когда-либо, она была уверена в том, что троих колдунов необходимо собрать вместе.

— Мы делаем все, что в наших силах, — заверил ее Таррант.

«Только времени у нас мало», — взволнованно подумала она.

Клюни с Ансельмой проработали чуть ли не всю ночь, а потом немного поспали на освобожденной от всякого хлама постели. Через пару часов они поднялись с первыми рассветными лучами и проследили за тем, как солдаты уносят их драгоценную продукцию.

— Смотрите не уроните, — любезно предупредил солдат Клюни.

Ящики со взрывчаткой унесли. Их было, конечно, маловато для того, чтобы уничтожить или обратить в бегство целое войско, но, по крайней мере, хороший сюрприз можно было устроить.

Клюни наконец посмотрел на раритеты, оставленные ему Галеном накануне вечером, и взял в руки окаменевшую книгу.

— Интересно, — повертев ее в руках, пробормотал он.

— На это у нас сейчас нет времени, — прикрикнула на него Ансельма. — Наша смесь может скоро испортиться!

Алхимик без возражений вернулся к работе, однако через час, завершив еще один опыт, сделал перерыв и вернулся к заинтересовавшей его книге.

— А если попробовать той зеленой жидкостью, которая проела дыру в половицах, — начал он.

— Только осторожней, Клюни, — предупредила мужа Ансельма, но теперь она и сама была заинтригована.

Они нашли окисляющую жидкость и осторожно капнули той на обложку. Капли, попав в щели переплета, зашипели, а затем из этих щелей брызнули язычки пламени. Алхимик поместил книгу в камеру с туго притертой крышкой, которую он называл своей «печью», и оставил ее там на время, пока они с женой перекусывали. Затем, надев на руки толстые перчатки, достал книгу. Но и теперь попытки раскрыть книгу не привели к успеху, и Клюни вполголоса выругался. Ансельма внимательно наблюдала за его действиями. Она заметила, что одна из щелей вроде бы стала малость пошире. Ансельма подошла к верстаку, взяла большой молоток и металлический мастерок.

— Попробуй-ка этим, — предложила она. — Как если бы клин вгонял.

— Любовь моя, ты гениальна! — воскликнул ее муж.

— А если и это не поможет, — добавила Ансельма, — то шарахни по ней чем-нибудь тяжелым.

Они улыбнулись друг другу, и Клюни загнал металлический клин в щель под обложкой.

— Пошел.

Он резко стукнул молотком — и обложка, затрещав, отделилась, обнажив титульный лист из окаменевшего пергамента.

— Удалось, — выдохнул Клюни.

Они уставились на страницу, на которой вполне отчетливо можно было увидеть семь кругов, в каждый из которых был вписан знакомый и с виду бессмысленный набор букв.

 

Глава 72

— Ам-можно м-мне посмотреть к-картину Кавана, на к-которой изображен монах? — попросил Кедар.

— Разумеется!

Ребекка начисто забыла о своей находке из далекого детства. «Со своим особым даром и профессиональными познаниями Кедар, возможно, увидит на картине нечто большее, чем удалось рассмотреть мне». Подумав так, она тут же вместе с художником направилась в Восточную башню.

Они прошли всего несколько шагов (а Эмер, Гален и Эннис тоже присоединились к ним), когда Ребекка вспомнила, что картина теперь находится не в потайной комнате, а в шкафу у нее в спальне. Она сама перенесла ее туда перед внезапной и роковой стычкой с Крэнном. А в ее покоях сейчас квартировались приближенные короля. Девушке предложили освободить для нее эти покои, но она отказалась — воспоминания о собственной комнате с недавних пор были окрашены в слишком мрачные тона.

Ребекка объяснила друзьям внезапную смену маршрута, добавив, что она надеется на то, что с картиной за это время ничего не случилось. Ее апартаменты были пусты, и она действительно почувствовала себя здесь неуютно. Комнаты были прекрасно знакомы ей — и все же она больше не ощущала себя здесь дома. «Неужели такие перемены произошли всего за несколько дней?» — подумала она, обратив внимание и на вновь появившуюся мебель, и на карты с остальным штабным инвентарем, разбросанным по всей комнате.

Она достала картину из шкафа.

— Ох!

В первое мгновение девушке показалось, будто злую шутку с ней сыграли ее собственные глаза, но потом она сообразила, что тут произошло. И показала картину друзьям, которые столпились вокруг, предоставив, однако, Кедару самое почетное место.

— Он исчез! — воскликнула Эмер.

— А выглядит так, словно на минуту сошел с холста? — косо усмехнувшись, добавил Гален.

На картине Кавана был теперь изображен голый стол, монах и шахматная доска исчезли. Каменные стены на заднем плане проступили несколько четче, чем запомнилось Ребекке, и теперь было видно, что они заставлены книгами. А в середине стены появилась дверь, которую Ребекка никогда не видела. Дверь была распахнута, а из дверного проема лился яркий свет.

Все смотрели на одну и ту же картину, но каждый из них увидел что-то свое.

«Выходит, партия закончилась, — подумала Ребекка. — Интересно, выиграла я или проиграла?» Правила усложненных шахмат по-прежнему оставались ей неизвестны. А свет, льющийся из-за двери, разбередил ее воображение. Он был белым, чистым, но каким-то неестественным. «Для тебя, дитя мое…»

Эмер задрожала, зрелище показалось ей жутковатым.

— Почему он ушел? — тихо спросила она, но никто не удосужился ответить.

Галену комната показалась смутно знакомой, и он поймал себя на мысли: а куда подевалась лестница?

— Возможно, все это что-то вроде сказки, — подумала вслух Эннис. — Игра, смена чувств на лице у монаха, появление чудовища. А теперь он ушел. Хотелось бы мне знать куда?

— И вернется ли он? — подхватила Ребекка.

Кедар молчал, его обуревали на редкость сильные чувства. Он не столько увидел, сколько почувствовал ауру двух сознаний: одного из древности, а другого — еще не родившегося. Сейчас в одной комнате с ним находился Каван, и здесь же был Эдель, и здесь же бесконечной цепочкой выстроились другие. И, конечно молодой художник не мог не восхититься мастерством Кавана. Даже сейчас картина со столь простой композицией и изображающая столь приземленный предмет жила своей жизнью. Кедар, вглядывающийся в картину, ничуть не удивился бы, если бы сейчас в лучах света из дальней комнаты возвратился монах. «Куда же он подевался?» — подумал он, но картина не давала ответа на этот вопрос. «Она такая древняя, а краски не потрескались и совсем не выцвели». Кедар попал под очарование картины, ему казалось: еще мгновение — и он сам шагнет на полотно.

— Что же пытался объяснить нам Каван? — спросила Ребекка. — Во всем этом должно заключаться какое-нибудь послание.

Кедар очнулся от забытья.

— Не знаю, — тихо проговорил он.

Картина бесконечно притягивала его, но вместе с тем и невероятно напугала. Это было самое настоящее колдовство. Он не смел и надеяться на то, что когда-нибудь сам проникнется подобной силой.

— Может, она еще раз изменится, — предположила Ребекка. — Я теперь буду за ней приглядывать.

Она взяла картину под мышку, решив отнести ее в покои к Рэдду.

А в соседней комнате, ничего не подозревая о том, что за события разыгрываются вокруг старинной картины, Монфор с Таррантом разрабатывали оборонительную стратегию.

— Этого оружия нам нужно как можно больше, — нахмурившись, заявил король.

— Мы делаем все, что в наших силах, — доложил сановник. — Клюни не позволяет никому, кроме Ансельмы, помогать себе. Он говорит, что это слишком опасно, и я думаю, что он не ошибается.

— Странный он человек! Жизнью собственной жены рискует, солдат бережет, — заметил Монфор.

— Честно говоря, — ответил Таррант, — у меня создается впечатление, будто Ансельма подвергается куда меньшей опасности, чем сам алхимик. В любом случае, нам надо как можно лучше распорядиться теми запасами, которые уже созданы.

— Выходит, их даже перевозить опасно?

— Да, но с этим-то мы как раз справимся. Я готовлю для этой цели особые команды, а для лошадей уже шьют специальные седла. Но если мы рассредоточим чудо-оружие по всей оборонительной линии, то везде по чуть-чуть его будет слишком мало, чтобы произвести необходимый эффект. Основной запас нам нужно приберечь там, где ожидается прорыв основных сил Ярласа.

— А что с катапультами?

— Они не обладают достаточной маневренностью. Конечно, мы разместим их на господствующих высотах, но как только противник сообразит, где они установлены, он сможет просто обходить их — и этого хватит.

— Хотя бы первая атака захлебнется, не так ли?

Таррант, ухмыльнувшись, кивнул:

— Так-то так, но лучше нам все-таки наделать побольше ручных снарядов. Они могут быть пущены в ход везде, где угодно.

— Согласен, — сказал Монфор. — Что ж, пока все?

Начальник разведки поднялся с места, но затем раздумал уходить.

— А вы не думали над тем, что говорила Ребекка? — спросил он.

Король несколько осуждающе усмехнулся:

— Если бы я не знал наверняка, что это не так, то решил бы, что эта барышня вскружила вам голову.

— В ней есть нечто особенное, — подтвердил Таррант.

— А я этого и не отрицаю, — улыбнулся король. — Но я не собираюсь охотиться за привидениями. У нас и в реальности более чем достаточно проблем. — Он предостерегающе поднял руку, заранее отвергая все возможные возражения. — Хватит об этом.

Таррант кивнул, смирившись с королевской волей.

Вскоре после полудня Клюни и Ансельма разыскали Ребекку. Она в одиночестве сидела в библиотеке Рэдда и с потерянным видом что-то читала.

— А у нас кое-что есть, — объявил алхимик.

Ребекка готова была ухватиться за любую соломинку, поэтому охотно отвела глаза от книги. Клюни положил перед ней на стол книгу, которую принес с собой, и Ребекка ахнула. Взгляд ее сразу же упал на третий набор букв.

Я

В

Е

К

О

Н

И

В

Т

Д

Р

З

И

О

А

О

Р

Р

А

Д

— К сожалению, ничего особенного, — с ложной скромностью добавил алхимик, пока Ребекка в уме «переводила» текст на нормальный язык.

«Да нет уж, — в душе поникнув, подумала она. — Значит, все это все-таки относится ко мне».

— С тобой все в порядке? — спросила Ансельма, заметив, как побледнела Ребекка. — Это тебе что-нибудь говорит?

— «Родня веков, за дар роди; сон сохрани, Дерис гоня», — соединила пропущенную строку со следующей Ребекка. — В письме Санчии говорилось: «Слишком поздно я узнала, что мы с тобой в вековом родстве». А позже она наказала мне «хранить сон». Значит, эти строки адресованы мне.

Она всегда страшилась, что ее роль в грядущей битве окажется чрезвычайно важной. Теперь же она получила этим страхам несомненное подтверждение.

— Похоже на наставление, — заметила Ансельма.

— Это и есть наставление, — вздохнула Ребекка.

«И я по-прежнему не имею понятия, чего от меня ждут!»

— Сыграй-ка нам песенку, Скиталец, — прорычал пьяный.

Невилл даже не посмотрел на него. Он сидел в самом углу общего зала в трактире «Слепой муженек». Его новая скрипка лежала рядом с ним на скамье, но сейчас ему не было до нее никакого дела. Он глядел в стакан — уже далеко не первый из тех, на которые он заработал своей музыкой.

— Послушай, парень, — обратился к нему кабатчик, разбиравшийся во многих делах, помимо собственного. — Сыграй нам, да сыграй так славно, как бывалочи, и поужинаешь сегодня за счет заведения!

Но музыкант даже не пошевелился. Его терзала печаль, он не сомневался в том, что новая скрипка не идет ни в какое сравнение со старой. Не мешало бы перетянуть ей струны, да и настроить ее по-настоящему. И все же дареному коню, как говорится, в зубы не смотрят. Скрипичных дел мастер подарил этот инструмент Невиллу после того, как он поиграл на нем несколько минут. При этом мастер пояснил, что никто не в силах был извлечь из этого инструмента больше двух-трех внятных нот, так что скрипка ему все равно без надобности. И добавил, что скрипка эта очень старая и корпус, по-видимому, совсем трухлявый. Невилл и сам понимал, что игра на этой скрипке требует терпения, выдержки и предельной сосредоточенности. Правда, ненадолго приходя в хорошее настроение, он признавался себе, что и эта скрипка — хоть куда.

— Старинную песню давай, — распорядился пьяный.

Невилл медленно поднял голову и уставился на заказчика почти незрячим взором.

— Да что ты понимаешь в старинных песнях, — презрительно выдохнул он. — Если ты услышишь по-настоящему старинную музыку, то даже не поймешь, что это такое. Старинная музыка запрещена. Еретиков всегда казнили — и казнят по сей день! — Будучи под хмельком, Невилл произнес название тайного общества, сам того не заметив. — Старинная музыка исчезла. И я бессилен вернуть ее. Я пытаюсь — боги знают, что я только не пробовал, — но слышу разве что шепот. Шепот, подумать только! А теперь я слышу его даже во сне! — Музыкант перешел на крик. Он вскочил с места, оперся обеими руками о стол, подался вперед. — Мольба и шепот.

— Но я просил всего лишь песню, — растерявшись из-за неожиданной вспышки музыканта, пробормотал пьяный.

— Послушай, парень. Нечего тут истерики закатывать, — поморщился кабатчик. — Лучше сыграй!

Остальные посетители кабака тут же подхватили эту песню. Забарабанив по столам, они заорали:

— Ну-ка, сыграй! Ну-ка, сыграй!

«Ну хорошо же, я вам сейчас сыграю!» Невилл взял скрипку со смычком и заиграл высокую переливчатую мелодию, звучащую поначалу с обманчивой приятностью. Но вот одобрительный шепоток постепенно затих, а затем сменился сердитым бормотанием, когда музыка зазвучала все более сильно и страстно и в то же время грубо. А Невилл продолжал играть, продолжал исторгать из струн вопли безумия и боли и наполнять зал стонами слепой ярости, словно не слыша обращенных к нему проклятий. Мир перестал существовать, волшебство музыки превратило его в единый вихрь горького льда и шипящего огня.

И все эти невероятные звуки разом оборвались, когда кто-то схватил Невилла за руку. Растерявшийся и встревоженный, Невилл уставился на бесцеремонного нахала безумным взором лунатика.

— Вон отсюда! — заорал кабатчик.

Невилла потащили к дверям, его ноги отказывались идти, но все же ему удалось уберечь скрипку от любых посягательств.

— Ты не имеешь права эдак вот злоупотреблять моим гостеприимством! — вопил разъяренный кабатчик. — Убирайся отсюда и никогда больше не возвращайся!

Завсегдатаи поддержали эти слова радостным гулом.

Невилл, шатаясь, вышел на свежий воздух, вышел в ночь — и за него сразу же взялся первый морозец. Юноша поднял голову и тоскливо посмотрел на усыпанное звездами и залитое холодным светом полной луны небо.

И тут в голове у него вновь зазвучал таинственный шепот.

 

Глава 73

Поднявшись на соль, сидеть на ее корке без всякого движения на протяжении долгих часов было бы весьма необычно для археологов, и Пейтон предпочел обходить северную кромку дозором, что, кстати, повышало шансы на раннее обнаружение приближающегося противника. Они углубились на три лиги в южном направлении, свернули на северо-восток и шли вдоль кромки в сторону Блекатора, вершина которого была едва заметна на горизонте. По этой линии они намеревались ходить до тех пор, пока со всей неизбежностью не столкнутся с войском, выдвинувшимся из Риано. У них были с собой припасы на несколько дней, хотя они и предполагали, что срок ожидания окажется куда меньшим.

В первую ночь они, как и предполагали заранее, встали на привал в аккурат на незримой линии между Крайним Полем и Риано. На ночь, само собой разумеется, выставили сменный дозор, однако не заметили ничего подозрительного. На второй день они по-прежнему пристально следили за возможным появлением противника с юга. Ближе к полудню они подошли к Блекатору, черная громада которого высилась на востоке. День выдался прохладный, но безоблачный, и все заранее предвкушали недолгий привал перед тем, как отправиться в обратном направлении.

— А с какого расстояния мы сможем их увидеть? — поинтересовался Фланк.

— А что? — Холмс окинул взглядом квадратную фигуру своего спутника. — Уж не думаешь ли ты, что мы можем с ними разминуться?

— Войско такого размера непременно должно поднять тучу соляной пыли, а кроме того, мы бы наверняка увидели их костры на рассвете, — настроившись на более серьезный лад, пояснил Пейтон. — Не беспокойтесь, друзья, мы увидим их куда раньше, чем они — нас.

Фланк улыбнулся. Он явно повеселел.

— А может, они и вообще не появятся, — с надеждой в голосе предположил он.

— А может, и солнце завтра не поднимется, — ухмыльнулся Милнер. — Не затем они сюда прибыли, чтобы несолоно хлебавши повернуть назад.

— Но в Риано-то они проторчали подозрительно долго, — возразил Фланк. — Как знать, может, они все-таки передумали и решили вернуться на острова.

— Что ж, в таком случае мне искренне жаль Ярласа — вставил Холмс. — Люди вроде него не любят оставаться с пустыми руками.

— Оно бы и неплохо, но… — начал было Пейтон.

И тут же замолчал и жестом призвал к молчанию остальных.

— Чувствуете? — едва слышно прошептал он. Речь шла не столько о шуме, сколько о дрожи, о ритмичных колебаниях соляной корки у всех под ногами.

— Они идут, — тоже почти беззвучно выдохнул Арледж, окидывая взглядом горизонт. — Но почему мы их не видим?

— Потому что они еще слишком далеко отсюда, — ответил Пейтон. — Мы бы их и не услышали, если бы они не так чеканили шаг.

— Они маршируют по соли в ногу, — изумился Милнер. — Они, должно быть, спятили.

— Ага, — согласился Пейтон. — Это чистое безумие.

— А вы можете определить, где они сейчас? — спросил Арледж.

— Нет еще, — смутился вожак археологов. — Но погоди немного. Ладно, пошли дальше.

Без каких бы то ни было вопросов все выполнили этот приказ. Черная гора нависала над ними, находясь на расстоянии всего в четверть лиги, ее гладкие вулканические откосы были черны, как ночь. И тут соль начала потрескивать — в глубине и вдали сначала, но этот треск становился все громче. Казалось, только что появившийся гул тут же слился с многократным собственным эхом, черпая силы в себе самом, пока все вокруг не заходило ходуном. Люди обменялись тревожными взглядами, бики нервно заплясали на задних лапках.

— Боги… это же не могло случиться так скоро!

Пейтон захрипел от ужаса, его глаза округлились в приступе внезапного страха. Его товарищам никогда не доводилось видеть такой реакции своего вожака на опасность. Пейтон помотал головой, словно отказываясь верить тому, что подсказывал ему инстинкт. И тут же разразился чудовищной бранью и огляделся по сторонам полубезумными глазами.

— Бежим! — заорал он.

— Куда? — с криком на крик ответил Холмс.

— К Блекатору, — велел Пейтон. — Это наш единственный шанс.

— Но нам же на него не забраться, — изумился Милнер.

— Хочешь жить, заберешься, — фыркнул Пейтон.

И ничего не добавив, он отшвырнул поклажу и налегке помчался к черной горе. Остальные последовали его примеру, вслед за людьми туда же устремились и бики.

А дрожь в глубинах соли нарастала и нарастала, теперь, наряду с гулом, можно было расслышать и иной звук, слабый, но его нельзя было спутать ни с чем другим, — это была мерная поступь войска.

Археологи уже бежали в тени, отбрасываемой горой. Пейтон не сбавлял скорости, Арледж с Милнером чуть не наступали ему на пятки. А вот Фланк начал задыхаться и приотстал. Холмс рванулся к нему на выручку и остановился только потому, что под ногами у обоих самым страшным образом затряслась соль. Обернувшись, они увидели невероятное зрелище: огромный столб соли вращался в воздухе с силой и яростью вулканического извержения. Он поднялся в целых двух лигах от них, но все равно производил жуткое впечатление.

— Давайте же! — крикнул Пейтон. — Он будет здесь с минуты на минуту.

И вожак, и двое его спутников уже добежали до подножия горы и теперь отчаянно обшаривали взглядами голый и отвесный склон в надежде высмотреть хоть какую-нибудь трещину. Начали взбираться, стараясь делать каждый шаг с предельной осторожностью, то и дело внимая подсказкам Пейтона. А Фланк как зачарованный продолжал глазеть на соль. Но вот Холмс добрался до него, ухватил за плечо и потащил за собой.

Отставшие примчались к горе и вслед за тремя первыми полезли наверх. Отчаянным рывком поднявшись на небольшую площадку, они решили, будто уже находятся в безопасности. Теперь соль грохотала несколько потише — но и это походило на раскаты ближнего грома.

— Я… не… могу… — судорожно выдохнул Фланк.

Холмс, забравшийся на пару шагов выше, остановился и бросил взгляд на расстилавшуюся внизу соляную равнину. Увиденное наполнило его душу невыразимым ужасом, но вместе с тем вдохнуло в него восторг перед несомненным явлением чуда. Приливная волна соли, пятикратно превышающая человеческий рост, накатывала на гору с невероятной скоростью. Она кипела и бушевала, взметая вихри и выплески кристаллически-белой соли. В каком-то смысле это было еще удивительней и прекрасней, чем сама волна, это еще более захватывало и вместе с тем представляло собой огромную опасность.

— Быстрее вверх, — скомандовал Пейтон.

— Давай! — заорал Холмс.

— Не могу… — простонал Фланк. — Ноги подкашиваются.

Холмс, перегнувшись вниз, подхватил своего молодого товарища, втащил его на уступ и полез дальше. Вот он забрался на следующий уступ и обернулся, собираясь повторить рывок…

…и весь мир стал ослепительно белым. Волна обрушилась на Блекатор совокупной мощью дюжины горных лавин, раздался треск, похожий на грохот мощного взрыва. Тучи соляного праха взметнулись в небо на сотни шагов, сама гора содрогнулась под этим напором. Холмс приник к обломку утеса, цепляясь за жизнь, его сотрясло до глубины души, он оглох и все же ему как-то удалось удержаться. Но когда белая буря схлынула и он открыл глаза, Фланка внизу уже не было. Его просто-напросто смыло.

Откуда-то сверху до Холмса донесся голос Пейтона:

— Холмс, Фланк, вы живы?

— Я-то жив, — дрогнувшим голосом отозвался Холмс. — А вот Фланка смыло.

Он вскарабкался повыше, присоединился к троим товарищам. Руки и ноги у него были как свинцовые. Вчетвером они окинули взглядом расстилавшуюся у ног соляную ширь.

Равнина шла мелкой рябью, затихая после прохода гигантской волны. По сравнению с нынешним состоянием соли та зыбь, которая убила Киббля, казалась невинной забавой. Медленные волны прокатывались по поверхности, то сливаясь, то сталкиваясь друг с другом; в море зыбучей соли то возникали, то исчезали островки спокойствия, а вдали, в солнечных лучах, ослепительно сверкали поднявшиеся в воздух соляные смерчи.

— А что войско? — прошептал Холмс.

— Наверняка попало в самую гущу, — пожал плечами Пейтон. — Оттуда никому не выйти живому.

Пристально вглядываясь в даль, Холмс различил кое-где на поверхности белого моря темные пятнышки — это соляные волны гоняли какой-то мусор. Но нигде не было и признака чего-нибудь живого.

— Все войско? — прохрипел он.

— Похоже на то, — кивнул Арледж.

Воин понимал, что ему следует ликовать, — в конце концов, смертельная угроза всей стране оказалась уничтожена одним ударом, — но он был слишком потрясен, чтобы испытывать хоть какие-нибудь чувства.

— Их просто смело, — повторил он слова Холмса.

— Смело всех до единого, — добавил Пейтон, и тут в его голосе послышались нотки удовлетворения.

— Но это когда-нибудь прекратится? — спросил Милнер, вглядываясь в колышущуюся внизу массу.

Припасы они бросили там, где их застигла буря, а домой по такой соли вернуться невозможно!

— До сих пор все рано или поздно прекращалось, — буркнул Пейтон.

Но даже ему никогда не доводилось видеть ничего подобного.

Первые два дня поход проходил без сучка без задоринки. Преодолев исходную суматоху, Ярлас и его воины пребывали в превосходном настроении. Войско шло стройными колоннами, полк за полком, наемники маршировали двумя отрядами — один в авангарде, а другой — в центре арьергарда. Воины самого барона шли по флангам и высылали дозоры, обеспечивая разведку по всем направлениям. Монахи скакали широким кругом, в который они заключили главные силы всего войска. Это, объяснил Хакон, было предпринято для того, чтобы они — в случае, если возникнет такая необходимость, — проявив свои особые способности, укротили бы соль. Ярласу показали, как монахи управляются с подвижками соли, и он чувствовал себя, находясь в магическом кругу, в полной безопасности. Даже наемники, поначалу поглядывавшие на монахов не без суеверного страха, начали через какое-то время относиться к ним как к благодетелям, а многие из солдат поражались, как эти немощные люди, в том числе и более чем преклонного возраста, не отстают от войска. В свою очередь братья испытывали истинный восторг, и хотя они почти не разговаривали друг с другом, глаза у них сверкали ничуть не менее ярко, чем кристаллическая соль под копытами их жеребцов.

На третий день после выступления из Риано, ближе к полудню, настоятель расслышал первый шорох из глубин соли. Он сразу же отдал распоряжение, которое облетело всех рассредоточившихся по кругу монахов. Несколько мгновений спустя они остановились, воздели руки в небо и воззвали к нему. Тут же остановилось и войско, объятое внезапным страхом, а странные завывания монахов разносились меж тем вширь и вдаль.

Соль заходила ходуном. Люди в ужасе оцепенели. Наконец кругом разнесся дикий вопль, соль поднялась концентрической формы волной и эта волна взяла войско в круг. Петля соли неумолимо затягивалась, волна становилась все выше и выше. Целые отряды провалились в зыбучую соль, лишь некоторые отчаянно боролись, цепляясь за несколько лишних мгновений жизни. Волна накатывала все ближе и становилась все выше, пока ее «воды» наверху не сомкнулись, издав оглушительный грохот, похожий на взрыв. Огромный вихрь соли взметнулся в небо, питаясь собственной яростью, а потом вновь обрушился наземь и новой волной разбежался во все стороны. От грохота разрывались не только барабанные перепонки, но и легкие. Ярлас умер, всего за мгновение перед этим успев подумать, что его предали. В последний миг он закричал, но сам уже не расслышал собственного крика.

Но бедствие, вызванное к жизни монахами, еще не закончилось. Вновь поднялась волна, еще более сокрушительная, чем первая. Подобно граду камней, обрушившемуся в воды тихого озера, она превратила спокойную соляную гладь в кипящее море смерти. У тех, кто сумел спастись из-под удара первой волны, теперь не осталось никаких шансов: их засосало в разверзшиеся воронки на совершенно немыслимую глубину, пока ослепительно сверкающая башня соли росла и доставала в своем росте до небес. Генералы Олин и Нур, будучи самыми сильными, и погибли последними. Они умерли, сражаясь со своей судьбой, столь же бессильные противостоять ей, как и все остальные.

Волна накрыла и круг, образованный монахами. И они тоже провалились в бездну, захлестнутые этим потопом, исчезли из того мира, в котором светит солнце…

…и появились в мире, спрятанном под белым соляным морем.

Каждый из братьев, ликуя, подчинился собственной участи. Их легкие забила соль, они вдохнули ее кристаллическую чистоту и поняли, что произошло чудо. Их час настал.

Воссоединившись с солью, монахи пошли вперед. Им предстояло совершить свое страшное дело.

 

Глава 74

Когда Ребекка очнулась — а спала она нынче беспокойно, но без сновидений, — она первым делом бросила взгляд на картину Кавана. То, что она увидела, заставило ее вздрогнуть, заморгать и тут же всмотреться попристальней. «Что же случилось?» — нахмурившись, подумала она.

Холст был совершенно чист и безупречно бел — это был просто холст, вставленный в раму и словно дожидающийся того, чтобы художник взялся за дело заново.

«Вычисти, — вспомнила она слова детской песенки. — Или наполни солью».

Арледж и его товарищи пришли в замок Крайнее Поле ранним вечером. Разведчики, остававшиеся на самой кромке соли, уже доложили о волнениях на ее поверхности, но вплоть до возвращения археологов никто не знал о той драме, что разыгралась на соли в действительности. Их сразу же вызвали к королю, чтобы они поведали ему обо всем, — и вскоре они уже от всей души веселились вместе с Монфором, непринужденные манеры которого заставили их забыть естественную робость. Они говорили со своим королем так, словно он был им ровней, причем закадычным другом и человеком столь же бесшабашным, как они сами. Монфор, в свою очередь, отнесся к посетителям со всей сердечностью, тем более что их рассказ пришелся ему как нельзя более кстати.

— На такие прекрасные новости я не смел и надеяться! — воскликнул он, распорядившись подать бокалы и наполнив их темно-красным вином.

— Да мы чуть и сами там не остались, — ответил Арледж и рассказал королю о чудовищной волне соли и об отчаянном бегстве на уступы Блекатора.

— Там и погиб ваш товарищ? — спросил король.

— Да, — коротко ответил Холмс, вспоминая эти страшные мгновения. — Соль просто смела его.

— Тогда выпьем за упокой его души, за ваше здравие и за новости, которые вы доставили! — провозгласил Монфор.

Пять бокалов были подняты в воздух, мужчины выпили.

— Как нам представляется, соль колебалась всю вторую половину дня и большую часть ночи, — сообщил Пейтон. Покачав головой, он уставился в глубь собственного бокала, казалось, он по-прежнему не верит тому, что видел своими глазами.

— Спустившись с горы наутро, мы были все на взводе, — вставил Милнер. — В особенности из-за того, что лишь один из наших биков уцелел. Но что нам еще оставалось? Ни пищи, ни воды у нас не было, так что мы там долго все равно бы не просидели.

— Кроме того, надо было поразмяться, — ухмыльнувшись, добавил Холмс. — Не самую приятную ночку мне там довелось провести.

— Соль по-прежнему оставалась очень… напряженной, — рассказывал Пейтон. — Но достаточно прочной, чтобы по ней можно было идти.

— И вы, значит, абсолютно уверены в том, что войско Ярласа уничтожено? — спросил Монфор.

— Гибель большинства его воинов я видел собственными глазами, — ответил вожак археологов, — В любом случае, волнение разошлось во все стороны на много лиг с такой силой, что уцелеть не смог бы никто. — И с неожиданной грустью он добавил: — Это меня просто потрясло.

— Тогда все кончено. — Король испытывал невероятное облегчение. Мыслями он уже обратился к не столь драматическим, но более животрепещущим вопросам, которые требовали своего разрешения, но сначала… — Необходимо отпраздновать нашу удачу, — распорядился он.

— Судя по некоторым сценам, свидетелями которых мы стали по дороге сюда, кое-кто уже празднует, — заметил Холмс.

— Вот и прекрасно! — воскликнул король. — Давайте к ним присоединимся!

Добрые вести разлетелись со скоростью лесного пожара и вызвали одинаковый восторг как у воинов, так и у мирных обывателей. Главный пир решено было задать в замке, а в городе и в шатрах войска празднование уже шло вовсю. Единственным человеком, который не разделял всеобщего ликования, была Ребекка. Услышав победные новости, она восприняла их исключительно как предостережение: на самом деле все только начинается.

Но даже ее самых преданных союзников — Эмер и Галена — захлестнула волна общего веселья, хотя и возразить Ребекке им было нечем.

— Вам просто хочется верить в то, что все закончилось, — накинулась она на друзей. — А на самом деле это далеко не так!

— Ну, по меньшей мере, одной угрозой королю стало меньше, — заявила Эмер. — Этому-то хоть можно порадоваться?

— Мне надо повидаться с ним, — внезапно объявила Ребекка и, не произнося больше ни слова, удалилась.

Монфора она застала в королевских покоях. Сидя в одиночестве, он читал донесения. Когда девушка вошла, Монфор поднял голову, поглядел на нее и улыбнулся.

— Боги на нашей стороне, Ребекка, — заметил он. — Разве это не чудесно?

Она молча застыла на месте, будучи не способна ответить улыбкой на улыбку.

— А почему такой строгий вид?

Король поднялся с места и пошел к ней навстречу.

— Это еще не закончилось, — тихо сказала она.

— Что не закончилось?

— Это только начало наших несчастий, а вовсе не конец.

— Уж не пытаешься ли ты?.. — начал было он.

— Да! Пытаюсь! — с неожиданной яростью воскликнула она. — Неужели вы не видите? Вашим главным врагом был вовсе не Ярлас. Хорошо, его войско уничтожено, но что произойдет теперь?

— Теперь я отпраздную собственную удачу, вернусь в столицу и постараюсь воссоединить страну, — вновь улыбнувшись, ответил король.

— Не уезжайте!

Ее охватил внезапный страх.

— Но меня ждут дела, Ребекка, — спокойным голосом сказал король.

— Но еще же не закончилось, — повторила она. — Истинная битва еще и не начиналась.

— Прошу тебя. Довольно этих фантазий! — Впервые за все время знакомства она расслышала в голосе короля нотки гнева. — Или ты не веришь словам друзей Галена?

— Конечно же верю. То, что они видели, произошло на самом деле…

— Ну так что же?

— Даже этим людям не дано заглянуть в будущее.

— А тебе дано? — полунасмешливо, полурассерженно спросил король.

— Да, — потупившись, ответила Ребекка. И тут же поспешила добавить: — Самую чуточку.

— Тогда тебе должно быть известно, что завтра утром я уезжаю. Как бы мне ни хотелось…

— Неужели можно быть таким глупцом! — яростно выкрикнула она.

— Моя госпожа, даже у королевской учтивости имеются свои пределы, — холодно указал Монфор.

— Прошу прощения. — Но по ее тону эти извинения нельзя было счесть искренними. — Все дело в том, что я знаю: настоящая война еще впереди и, по некоторым причинам, моя собственная роль в ней окажется решающей.

Теперь она говорила умоляюще и выглядела такой юной и такой беззащитной. Ее слова тронули короля, но это вовсе не означало, что он готов согласиться со смыслом сказанного.

— Но как такое может быть, Ребекка? — ласково спросил он.

— Не знаю, — растерянно ответила она. — Мне вовсе не нужна эта роль. Она такая трудная…

— Ты находишь собственную роль трудной? — гневно воскликнул король, его терпение наконец иссякло. — А каково, по-твоему, приходится мне? Я скован правилами и традициями, со всех сторон ко мне лезут с советами — и большинство из этих советов совершенно бессмысленно. Я борюсь с равнодушием и со своекорыстными интересами — а сталкиваться и с тем, и с другим мне приходится буквально повсюду, я не столько живу, сколько поддерживаю и выравниваю баланс общественных интересов. Ярласу, по крайней мере, хватило смелости пойти против меня в открытую. Боги! Как мне хотелось бы походить на собственного отца. Он терпел всеобщую несправедливость — и вовсе не считал это тяжким делом.

— Я рада, что вы не похожи на него, — вставила Ребекка, когда король остановился, чтобы перевести дух.

Их глаза встретились, и когда король заговорил вновь, в голосе его послышалась глубокая грусть.

— Так почему же ты хочешь отвлечь меня от всех моих дел вещами, которых нет в реальном мире?

— Мои сны реальны, — возразила Ребекка. — И предания реальны. И надписи на камнях — тоже… Возможно, мы не способны прикоснуться к ним или их увидеть, но тем не менее они существуют.

Монфор растерянно покачал головой, и Ребекка сочла это проявление слабости удобным моментом для решающего натиска.

— И почему соль пришла в такое волнение? — спросила она. — Раньше ведь не наблюдалось ничего подобного. А что, если я права? Что, если и впрямь к вам на помощь должно прийти волшебство? Или вы заупрямитесь и будете отказываться до тех пор, пока не станет слишком поздно?

— Миром правят люди, а не волшебники, — ответил король.

— Но если люди, значит, не только мужчины, но и женщины. Вот и позвольте мне помочь вам, — взмолилась Ребекка.

— Где же это я слышал такое раньше? — неожиданно рассмеялся неженатый король.

— Не смейтесь надо мной!

— Что ты! Я бы ни за что не осмелился.

Но на губах у него по-прежнему играла улыбка.

— Тогда я и без вас обойдусь, — окончательно разъярившись, объявила Ребекка. — Колдуны помогут мне, даже если вы не поможете. Спросите у Тарранта, спросите у Клюни. Вот они мне верят. — На лице у короля проскользнуло удивление, и это позволило девушке продолжить свой монолог. — Должно случиться нечто страшное, нечто, по сравнению с чем все былые войны покажутся чем-то не более серьезным, чем пьяные драки. И если вы не хотите выиграть эту войну, то я выиграю ее за вас. Я! А вы…

Но ей так и не удалось закончить эту фразу. Монфор внезапно шагнул вперед, обхватил лицо девушки нежными, но твердыми руками и поцеловал ее в губы. Сперва Ребекка слишком изумилась, чтобы хоть как-то откликнуться, но почти сразу же ее тело ответило за нее, ответило, можно сказать, вопреки ее воле, и она испытала острое и неожиданное удовольствие. И уже собралась, в свою очередь, обвить руками шею Монфора, когда он отскочил от нее, как перепуганный кролик.

Потрясенная Ребекка только сейчас заметила, что в проеме открытой двери стоит стражник. Она глянула на Монфора и обнаружила, что король слегка покраснел. Солдат робко застыл на месте, не зная, куда девать глаза. Ребекка же и вовсе оцепенела.

— В чем дело, Алый Месяц? — спросил король у солдата.

— Думаю, вам надо знать об этом, сир, — ответил тот. — Разведчики докладывают, что соль снова заволновалась. И очень сильно. Ее трясет на многие лиги вокруг.

— Вот как?

Монфор бросил взгляд на Ребекку, но она даже не слушала.

— Да, сир, — подтвердил Алый Месяц. — Последние остатки войска Ярласа догребает, — с явным удовлетворением сообщил он.

— Вот и прекрасно, — слабым голосом отметил король.

— Я тогда… вернусь к своим обязанностям… сир, — пробормотал воин.

Но не успел он и шевельнуться, как Ребекка сорвалась с места и выскочила в коридор. Она пребывала в полном смятении и не могла оставаться у короля ни минуты более. Монфор ничего не успел сделать, он шагнул вперед, протянул руку, но Ребекка уже исчезла.

Алый Месяц с поклоном удалился, а что у него было на уме, оставалось загадкой. Монфор вернулся к донесениям, с которыми работал до прихода Ребекки. Он перевернул страницу и вдруг сообразил, что не понимает написанного. «Черт бы побрал эту девицу», — мрачно подумал он.

А когда ему наконец удалось сосредоточиться, комната, в которой он находился, заходила ходуном.

 

Глава 75

Что-то зашевелилось глубоко под солью, словно внезапно пробудились силы самой земли. Холодное ночное небо с полной луной и россыпью звезд было единственным свидетелем происходящего этим вечером.

С наступлением сумерек движение соли возобновилось и продолжилось со все возрастающей силой. Поверхность соли вздыбилась и забугрилась. Обширные острова поднялись над ровной поверхностью на несколько шагов в высоту, затем твердая корка треснула и соль ударила из трещин, как потоки белой лавы из подземного вулкана. Все это сопровождалось грохотом и скрежетом, которые были слышны на много лиг вокруг. Потоки соли, целые соляные реки брызнули из центра, в котором закипело это варево. Кажущийся бесконечным поток извергался на протяжении нескольких часов; соль, как река в половодье, растекалась и разбегалась по всей равнине. Дрожание усилилось; наконец начало казаться, будто сам воздух забился в судорогах.

И вот, раздвигая соль, на ее поверхности появился маленький черный треугольник. Пядь за пядью в воздух поднялась гигантская пирамида.

А вскоре у подножия пирамиды начали появляться и руины великого города, черным сердцем которого она была. Последние кристаллы соли схлынули, как воды, ручейками и водопадами, и на поверхности появились, белея во мраке, изящные здания. Их стены потрескались, крыши провалились, но каменная кладка сама по себе была крепкой и камень оставался чистым. Ни одно из этих величавых строений не сохранилось в целости, но все равно им была присуща призрачная красота. Весь город лежал в развалинах и только огромная пирамида осталась целой и невредимой, ее гладкие стены были столь же черны, как беззвездная ночь. Пирамида царила над городом.

В центре города возле пирамиды, рухнув на ложе давным-давно пересохшей реки, лежал в обломках фантастический мост из чистого хрусталя. Лунные лучи заплясали на щербатых кристаллах, отразились в нем — и скоро едва мерцающим призрачным светом залило и без того неземную картину.

Соль наконец улеглась, ее поверхность вновь выровнялась за одним-единственным исключением, которым стал город с пирамидой в центре, потому что точно так же, как он восстал, гора Блекатор провалилась под соль, словно чудовищное равновесие горы и города поддерживалось на неких исполинских весах. Гора погружалась в бездну медленно, но неотвратимо, и наконец соль сомкнулась над ее вершиной, подобно тому как сходятся воды над головой утонувшего великана.

Дерис вернулся в тот мир, где восходят то солнце, то луна. Но он пролежал в руинах на протяжении восьми столетий, и его возрождение еще не закончилось.

Черпая из незримых источников демонической силы, город начал восстанавливать сам себя, начал возвращать свое былое великолепие. Невероятные огни замелькали здесь и там, могучие силы перешептывались на пустынных улицах. Казалось, будто время пошло вспять. Щели и трещины смыкались, стены вырастали на былую высоту, огромные камни проплывали по воздуху и плавно опускались на положенное им место, крыши восстанавливались и вовсе чудодейственным образом. Хрустальный мост воспарил в высоту и обрел древнее изящество, башни восстали одна за другой, и самая высокая из них достала, казалось, до неба, стрельчатые окна, подобно темным глазам, уставились на знакомый им город. И все же эти глаза по-прежнему оставались незрячими. На несколько мгновений в городе было тихо, как на кладбище. Он возродился — но все еще оставался безжизнен. Но оставаться таковым ему было суждено недолго.

Первыми восстали монахи, пробившись сквозь соль; они изумленно озирались по сторонам в своем возрожденном городе. Физически они не изменились, но теперь их окутывал ореол мощи и в глазах у них полыхало холодное пламя.

Затем восстали солдаты — и наемники, и воины Ярласа, все вместе, — их мечи и доспехи блистали так, словно их только что вычистили, их руки и плечи были столь же сильны, как и прежде. Но все же они тоже переменились. Воины утратили дар речи и способность чувствовать; они не говорили друг с другом, они слились в одну толпу, в которой не было ни генералов, ни офицеров, ни рядовых. Все стали равны — барон Ярлас, генералы Олин и Нур ничем не отличались теперь от безусого новобранца. Все были равны и лишены способности мыслить и чувствовать.

Они ходили как во сне, шагая с неловкостью манекенов, их глаза казались темными окнами, за которыми скрывалась пустота голов. Они превратились в существа из предания — в мертвецов, ходящих по земле и беспрекословно выполняющих приказы ликующих монахов, которые и создали их именно такими, чтобы они не вздумали противиться воле братьев. Они стали бездушными орудиями убийства.

Последними появились на поверхности те, кто некогда жил в легендарном городе. Они восставали медленно, робко, словно тяжесть столетий, проведенных под спудом соли, все еще возлежала у них на плечах. Они почти полностью превратились в скелеты; лишь самая малость плоти и кожи держалась у них на костях. И все же эту малость плоти сохранила та же соляная стихия, которая некогда убила этих людей. Мужчины, женщины и дети собирались во все прибывающую и прибывающую толпу. Отныне им была дарована неестественная жизнь в новом мире — через восемь столетий после того, как их же собственная неестественная смерть послужила горючим, на котором взошло пламя зловещего колдовства.

Таким образом Дерис вновь стал обитаемым городом.

Монахи действовали организованно, собирая воскресших на площадях, примыкающих к пирамиде. Человекоподобные безропотно подчинялись распоряжениям.

В самой глубине исполинской могилы заворочалось еще одно существо. Этот человек очнулся от долгого — очень долгого — сна и восстал с улыбкой, медленно расплывающейся на его жестоком лице, постепенно притягивая к себе ресурсы и источники власти. И вот он почуял, что внизу и вокруг собрались толпы, покорные его воле, и возликовал, поняв, что восстановил былое могущество. Прерванная на время многовекового сна связь с Паутиной стала теперь столь прочной, что он обрел полную неуязвимость. И в сфере его власти оказались, пойманные в ловушку, и трое древних колдунов, они оказались во власти у человека, которому столь отчаянно пытались противостоять. Впервые за восемь веков он расхохотался — и катакомбы, которые представляло собой нутро пирамиды, повторили этот звук и сотряслись под его мощью. Его час настал.

Застывшие в ожидании толпы увидели, как он появляется, как он является миру из потайной двери на верхнем ярусе пирамиды, как он восстает над ними подобно божеству. Тысячи пар глаз — и горящих, и тусклых — обратились к своему повелителю, выглядевшему снизу самым настоящим великаном. Да он и впрямь был высок и широкоплеч, и его черные волосы и смоляная борода искрились в лучах луны. Аура власти и мощи, присущая ему и витающая вокруг него, бесконечно затмевала всю силу, скопленную монахами, и превращала их в карликов, оставляя его великаном.

Ястребиным взором окинув толпы своих подданных, он величаво воздел руки. В небе у него над головой беззвучно сверкали молнии, озаряя город и запрокинутые вверх лица толпы, заставляя хрустальный мост играть всеми цветами радуги и разнося разноцветные сполохи далеко вокруг.

— Условия договора выполнены, — ликующе взревел Тиррел.

И толпа не успела еще ответить на этот выклик, как на самой высокой башне тяжко ударил золотой колокол.

 

Глава 76

Первые признаки землетрясения — и вызванная ими паника — свели на нет приготовления к праздничному торжеству в Крайнем Поле и заставили Монфора отменить свой отъезд. Нелепые предсказания Ребекки по-прежнему оставляли его равнодушным, но тем не менее внезапный поворот событий встревожил его в большей степени, чем ему хотелось в этом признаться.

Ущерб был причинен и самому замку: Западная башня, уже частично разрушенная недавним пожаром, теперь рухнула во двор, задавив насмерть четверых и разрушив часть построек, в которых жила прислуга. В городе убытки оказались заметно меньшими, и, хотя многие из его жителей пострадали, дело свелось к порезам и ушибам от разбитых стекол и упавших горшков. Кое-где вспыхнул пожар, однако его сразу же удалось погасить. Худо пришлось лишь алхимику с женой: у них было слишком много легко бьющихся колб и, что куда опасней, взрывчатых веществ, но и они сами, и их видавший виды подвал устояли и в этой переделке.

Но материальный и физический ущерб не шел ни в какое сравнение с душевным. У людей в буквальном смысле слова вышибли почву из-под ног: а уж этого-то они ожидали в самую последнюю очередь. В мире, в котором ходит ходуном сама земля, не может оставаться ничего незыблемого — и внезапно осознание этого нагнало на всех тоску и страх.

И окончание подземных толчков где-то около полуночи послужило великим облегчением для всех. Правда, в призрачной тишине, наступившей в этот час, кое-кому показалось, будто он слышит издали бой колокола.

Землетрясение напугало Ребекку точно так же, как и всех остальных жителей. Но в отличие от большинства обитателей Крайнего Поля она смутно догадывалась о подлинных причинах происходящего.

«Неужели уже началось? — подумала она. — Слишком рано! Я еще не готова». Ей отчаянно хотелось надеяться, что она ошибается, что мир и впрямь настолько прост и разумен, как убеждает ее в этом Монфор, но убедить самое себя ей не удавалось. Она не сомневалась в том, что Дерис вот-вот восстанет из-под соли, и знала, что не может сделать ничего, чтобы этому воспрепятствовать.

Она попыталась разыскать Тарранта, чтобы узнать у него, нет ли каких-нибудь известий о Пайке и Невилле, но начальника разведки нигде не было видно. Затем она искала сперва Эмер и Галена, а потом — Кедара и Эннис, но тоже без малейшего успеха. В возникшем хаосе все ее друзья и все люди, помощь которых могла ей понадобиться, куда-то запропастились.

Ребекке захотелось подняться на одну из замковых башен, чтобы получше рассмотреть в свете полной луны соляные равнины, но она понимала, что это слишком опасно. Поэтому она всего-навсего вернулась к себе в комнату в покоях постельничего. Голова у нее шла кругом — и от событий минувшего дня, и от королевского поцелуя.

«Неужели он всего лишь решил заставить меня таким способом замолчать? — подумала она. — Неужели он точно так же обошелся бы с любой другой девицей, оказавшейся на моем месте? Или он и в самом деле увлекся мною?» Эта, последняя, мысль казалась попросту смехотворной, но полученный поцелуй вовсе не был плодом ее воображения. «А как я сама к нему отношусь?» Ответ на этот вопрос представлялся настолько сложным, что над ним нельзя было даже задуматься. Ребекку переполняли самые противоречивые чувства — и слишком сложные, чтобы хотя бы попробовать подыскать им название. Некоторые она все же могла определить: уважение, восхищение, гнев из-за королевского упрямства и даже жалость. Монфор всегда обходился с ней учтиво и ласково, и она понимала, что он вовсе не лишен чувствительности, уравновешивающей его по временам чрезмерную рассудочность и духовную силу. Да и внешне она находила его весьма привлекательным. Но как все это увязывается одно с другим?

«И почему он отскочил от меня так стремительно? Как будто я его отравила… — Ее смятение нарастало. — А что случилось бы, если бы именно в эту минуту не вошел Алый Месяц? — Любой вопрос порождал новые вопросы, и ни на один не находилось ответа. — И почему я от него убежала?»

Чувствуя себя беспомощной, всеми покинутой и чрезвычайно себя жалея, Ребекка не столько размышляла, сколько бродила мыслями по кругу.

В конце концов подземные толчки прекратились — и хотя бы это было само по себе отрадно. Но тут она расслышала далекий бой колокола — и все недавние страхи вспыхнули с новой силой. Она не могла не думать о легендарном колоколе из Дериса, в который, по преданию, звонили лишь в пору чрезвычайной опасности. И тогда, как сказано в книге, которую она читала в Архиве у Милдена, звон колокола становился слышен в каждом уголке королевства. Потому что он возвещал роковой час.

Долго промаявшись без сна, Ребекка наконец уснула. Но и во сне ей не суждено было обрести покой; сновидение превратилось в бесконечную схватку с самой собой. Она понимала, что сон необходимо выпрясть, чтобы отыскать Невилла, заглянуть в будущее и найти средства отвести роковую судьбу, которая угрожает смять все ее существование. Но эти попытки ни к чему не привели. Образы сна повторялись вновь и вновь, переливаясь радостью на лице, придвинувшемся к ее лицу вплотную, в прикосновении рук к ее коже, в мальчишеском удивлении у него в глазах. Она не понимала, черпает ли этот сон образы из ее разгоряченного воображения или же из некоего неправдоподобного будущего, но в нем всплывали желания, в которых она бы никогда не посмела признаться себе наяву, а проснулась она с таким чувством, словно еще и не жила на свете.

Она вернулась в реальный мир, раскрасневшись от счастья. И испытала чувство жгучей утраты, проснувшись в одиночестве, чувство острое и сильное, настоянное на удивлении и на осознании собственной вины.

«Только не смейся надо мной», — взмолилась девушка.

«Я бы не осмелился, Ребекка», — услышала она его ответ.

Король тоже провел беспокойную ночь. Его люди умело расправились с хлопотами, возникшими в связи с подземными толчками, но это не избавило его от волнения. Монфор понимал, что теперь ему предстоит приступить к следующему этапу в выполнении поставленной им перед самим собой на всю жизнь задачи. Ему следовало уделить внимание государственным делам, наложить швы на расползшуюся было ткань единства страны и привести в действие свои основные планы. Но он не мог сосредоточиться на этом, то и дело, против своей воли, думая о Ребекке. Перед его мысленным взором мелькало ее лицо, на котором одно выражение сменяло другое — счастье, гнев, унижение, неуверенность, подозрительность, решимость и грусть, — но которое неизменно оставалось прекрасным.

Он мысленно проклял себя за нелепый поступок. «Интересно, что она обо мне подумала?» И тут же предпринял неискреннюю попытку самооправдания: «А нечего ей было приставать ко мне со своими глупыми россказнями!»

Монфор понимал, что Алый Месяц будет хранить молчание, но не подсматривал ли за ним с Ребеккой кто-нибудь еще? Вспоминая свой поцелуй, он отчаянно заморгал. «Ну почему я придаю ей такое значение?» — озадачил он себя.

Единственный разумный ответ тут же пришел ему на ум, но он предпочел поскорее забыть о нем. В его жизни просто не было места для любви.

Вскоре после того, как Ребекка проснулась, к ней в спальню пришел Гален.

— Рэдд очнулся, — сообщил он. — И просит тебя к себе.

Ребекка поспешила в спальню постельничего. Там, держа отцовские руки в своих, сидела Эмер.

— Он вновь заснул, но он уже не тот, что прежде. — Глаза Эмер сияли, вид у нее был усталый, но радостный. — И дыхание его стало куда сильнее.

Ребекке захотелось немедленно разбудить Рэдда, но она справилась с внезапным порывом.

— Он начал просыпаться, когда случились эти толчки, — продолжила ее подруга. — Как будто дрожь земли разбудила его. А сегодня утром он открыл глаза и заговорил.

— И что же он сказал?

— Говорил он малость невнятно, — с грустью пояснила Эмер. — Сказал почему-то, что моя мать любила меня. Потом завел речь о каком-то свете или о чем-то в том же роде. Говорил почти так же безумно, как ты! Но одно он сказал со всей ясностью: ему хочется тебя увидеть. Он ведь поправится, правда? — закончила она на грани от того, чтобы расплакаться.

Ребекка поглядела на бледное безжизненное лицо Рэдда, и у нее возникли на этот счет определенные сомнения, но поделиться ими с Эмер она не имела права.

— Конечно, — ответила она. — Я уверена, что поправится. А нянюшка что-нибудь говорила?

— Стоило ему открыть глаза, она умчалась принести ему поесть, — ухмыльнувшись, сообщила Эмер. — Должно быть, она решила задать по такому случаю настоящий пир!

Веки Рэдда затрепетали.

— Подождите меня! — отчаянным голосом выкрикнул он. — Подождите меня!

— Все в порядке, отец. — Эмер пожала ему руку. — Я с тобой.

Постельничий посмотрел на дочь, в глазах у него горели боль и утрата. Но тут он вроде бы пришел в себя и ответил ей пожатием на пожатие. А потом обратился к Ребекке.

— Рад, что ты пришла, — тихим и слабым голосом проговорил он.

Выглядел он таким больным и измученным, что Ребекка вновь засомневалась в том, удастся ли ему оправиться, однако она выдавила из себя улыбку. Эмер подвинулась, позволив ей подсесть на кровать.

— И я рада, что тебе стало лучше, — сказала Ребекка со всею возможной непринужденностью, хотя слова застревали у нее в горле.

Какое-то время они помолчали, не зная, с чего начать. Обоим хотелось позабыть о былых обидах, но и тот, и другая понимали, что для начала необходимо объясниться.

— Прости, что обманула твое доверие, — начала наконец Ребекка. — Я вовсе не хотела тебя обидеть.

— Я вел себя крайне глупо, — мрачно признался Рэдд. — И просить прощения на самом деле следовало бы мне самому. Я был не прав, стараясь скрыть от тебя кое-что, но мне было страшно. Я относился к тебе как к родной дочери. И сама мысль о том, что ты можешь оказаться вовлечена в такое… — Его голос дрогнул. — Прошу прощения.

— Но с тех пор произошло столько всего, — вздохнула Ребекка.

— Да, я знаю, — перебил он девушку и уставился в потолок.

— Но откуда?

Теперь она совершенно растерялась.

— Я видел сны, — ответил он, и его исхудалое лицо озарила слабая улыбка. — Хотя, возможно, это было нечто большее, чем всего лишь сны. Я разговаривал со своей женой. Она выглядела по-другому, но голос остался тем же самым. И я все еще любил ее — после всех этих лет.

Теперь на глаза ему навернулись слезы. За спиной у Ребекки судорожно всхлипнула Эмер.

— Значит, тебе известно, какое значение имеет эта книга? — спросила Ребекка.

Со своими настырными расспросами она чувствовала себя бессердечной, но спросить и узнать было необходимо.

— Эта чудовищная книга, — с гримасой на лице пробормотал Рэдд. — Как я ее ненавижу!

— А где она сейчас? — выпалила Ребекка.

Рэдд помедлил с ответом, говорить на эту тему ему по-прежнему не хотелось. Медленно и мучительно он поднял голову и посмотрел Ребекке прямо в глаза.

— Ты прощаешь меня?

Теперь он плакал, и его голос звучал еще тише, чем раньше.

— От всего сердца.

Ребекка и сама чуть было не расплакалась.

— Пообещай мне кое-что.

— Все, что хочешь.

— Запомни, что предопределение — это не истина, — медленно произнес он. — Будущее всегда может оказаться и несколько иным.

— Я запомню, — пообещала Ребекка.

«Но где же книга?» — мысленно взмолилась она.

Голова Рэдда вновь откинулась на подушку, закрыв глаза, он вот-вот должен был опять впасть в беспамятство.

— А Эмер все еще здесь?

— Да, отец, я здесь.

— Побудь со мной еще. Ребекке надо уйти, а ты…

— Разумеется, — пообещала ему дочь.

— С тех пор как умерла твоя мать, я любил тебя сильнее всего на свете, — прошептал он. — Может быть, я не всегда показывал тебе это…

— Я знаю, отец. — Эмер становилось все труднее говорить спокойно. — Только скажи Ребекке, где книга, — тихим голосом добавила она.

— Мне нужно сказать еще кое-что, — почти беззвучно выдохнул постельничий. — Возможно, у меня не будет другого шанса. — Он сделал паузу, собираясь с последними силами. — Мне часто хотелось, чтобы вы больше походили друг на друга, но сейчас я понимаю, что вы одна другую дополняете. Я ошибался в своих попытках воспитать вас. Никому на свете не дано гордиться двумя своими девочками так, как я горжусь вами. Да и любить их сильнее тоже не дано.

Это, последнее, сделанное им признание заставило обеих подруг утратить дар речи. Слезы побежали у них по щекам. «Только бы он не умер, — внезапно устрашившись этого, взмолилась Ребекка. — Только бы он не умер». На пару мгновений даже заветная книга оказалась позабыта, но поскольку молчание затянулось, Ребекка поневоле задумалась о том, хватит ли у нее сил сказать еще хоть что-нибудь. И она вздрогнула, когда он все же заговорил — и голос его звучал тихо, но предельно отчетливо.

— Книга спрятана там, где, как мне казалось, никто не сумеет найти ее… В комнате, наполненной всяким хламом, на самом верху Восточной башни… под стопкой старых циновок…

«В моей потайной комнате!» Ребекка была слишком взволнована, чтобы оценить невольную иронию, заключающуюся в подобном выборе места для тайника.

— Только будь осторожней, — тревожно попросил ее Рэдд. — Лестница туда ненадежная, да и пол в комнате кое-где прогнил.

— Да уж как-нибудь справлюсь, — пообещала она. — И спасибо тебе. Я скоро вернусь.

Нагнувшись к Рэдду, она ласково поцеловала его в щеку.

— Да хранит тебя Паутина, — тихо вымолвил он, провожая ее взглядом.

Эмер вновь взяла отца за руку, но уже несколько мгновений спустя он уснул.

Поначалу никто не мог поверить собственным глазам. Соль оставалась неподвижной всего какую-то пару часов, а из самой глубины соляных равнин к северной кромке уже маршировало грозное воинство. Всадники с нескольких застав одновременно выехали в сторону замка, и у каждого на руках было одно и то же донесение. Получив их все, Монфор поневоле вынужден был поверить в их подлинность; случилось немыслимое и непредставимое, и его собственные сомнения на сей счет потеряли какое бы то ни было значение.

— Из глубины соли, так ты сказал? — спросил он у гонца.

— Да, сир, — ответил тот.

— И сколько же их?

— Многие тысячи, сир, — вмешался второй гонец. — Хотя на марше они поднимают такую пыль, что точное число определить невозможно.

— И долго им еще идти до кромки? — с упавшим сердцем спросил Монфор.

— На это им не понадобится и часа, — таков был полученный ответ.

Король оцепенел. «Но этого же не может быть! Это совершенно исключено!»

— Еще кое-что, сир, — преодолев замешательство, вступил в разговор третий гонец. — В небе над ними сияет какой-то странный свет. Похоже на молнии, однако грома не слышно.

И остальные, подтверждая его слова, закивали.

— И вот еще что. Кое-кто из наших думает, что это колдовство. Они говорят, что солдаты противника — это шагающие истуканы, — добавил кто-то из гонцов.

— Что за вздор! — воскликнул король. — Это люди, мы тоже люди, и мы сразимся с ними. Поднимайте тревогу. Я поеду с вами.

Но и раздавая приказы своим офицерам, Монфор отказывался поверить в то, что мир уже не является той основанной на здравом смысле средой обитания, которой он всегда считал его. И через силу он то и дело задавался вопросом:

«Неужели Ребекка все это время была права?»

 

Глава 77

Ребекка прошла привычным маршрутом, преисполненная и надеждой, и страхом. Хотя ей отчаянно хотелось проникнуться подлинным знанием, она осознавала, что это может повлечь за собой самые ужасные последствия.

Арсенал в нижних ярусах Южной башни пришел в полнейший беспорядок, но она уверенно, без колебаний пробралась сквозь устрашающие россыпи мечей и доспехов. Большая южная стена осталась целой, и Ребекке удалось добраться до обитой железом двери, ведущей в Восточную башню.

Очутившись внутри, Ребекка не без трепета огляделась по сторонам. Судя по всему, в ходе землетрясения с самого верха башни свалился большой камень, пробив дощатые перекрытия и повредив часть лестницы. Она начала подниматься, с превеликой осторожностью делая каждый шаг, сердце у нее в груди отчаянно котилось. Ступеньки подозрительно скрипели, но так и не обрушились под ее тяжестью, — и вот она уже стояла в своей потайной комнате.

Здесь было светлее, чем ей запомнилось с прошлых визитов. Матовый солнечный свет струился сквозь стрельчатые окна и через пробоину в крыше, которая стала за время отсутствия Ребекки заметно больше. Ребекка обежала глазами привычные и запомнившиеся с детства вещи: лошадь-качалку, бубенцы и колокольчики, корзинку со свечами, поломанную мебель и горшечную утварь. Когда она увидела покрытые мучнистой росой книги, ее сердце забилось чаще, но она тут же поняла, что среди этих книг нет ее заветной. Все эти она нашла и просмотрела гораздо раньше. Стопка циновок валялась в дальнем конце комнаты.

Ребекка осторожно прошла через всю комнату, обходя места, где, как ей было известно, половицы прогнили. За окном, на крепостных стенах, ветер выл раненым зверем. Помедлив, чуть оробев, она сунула руку под стопку циновок. И сразу же нащупала книгу и вытащила ее наружу. Книга «Под солью» была влажноватой, но в остальном не претерпела никакого ущерба. И медлить и дальше было просто нельзя. Ребекка присела на пыльную, покрытую мучнистой росой стопку циновок и принялась лихорадочно перелистывать страницы, пока не нашла рисунка, на котором была изображена черная пирамида. Перевернула еще одну страницу и всмотрелась в текст, ища слова, уже так давно и так сильно томящие ее. И, собравшись с духом, прочитала следующее.

«Некоторые называли ее Ребекхой, хотя написание этого имени не точное, и именно ее смерть и послужила сигналом оставить последнюю надежду для тех, кто стремился воспротивиться восстанию города из-под земли. В ее отсутствие — так повествуют источники — их объединенные силы оказались бессильны остановить наступление противника, тогда как она сама, по причинам, которые так и остались невыявленными, обладала значительной волшебной властью».

Это было еще хуже, чем Ребекка навоображала себе заранее. Если этим чудовищным событиям суждено повториться вновь, все будет зависеть только от нее.

«Но я же не колдунья», — мысленно возмутилась она и тут же припомнила свой разговор с Санчией. «А пряжа сновидений представляет собой колдовство?» — «Сама по себе нет. Но она может быть использована как нить, соединяющая силы нескольких истинных колдунов». Ребекке стало еще тоскливее. Даже «обладая значительной волшебной властью», ее тезка со своей задачей не справилась. «А у меня даже нет всех трех колдунов, которые сумели бы мне помочь! — Ее охватил не только страх, но и гнев. — Но я еще не умерла, — сурово напомнила она себе. — Будущее всегда поддается определенным изменениям». Она заставила себя продолжить чтение.

«В зависимости от того, какой источник вызывает у вас наибольшее доверие, меняется и образ Ребекхи, равно как и сама ее человеческая природа. Иногда ее изображают как трагическую героиню, пожертвовавшую жизнью за дело справедливости, тогда как в других местах о ней рассказывают как о колдунье на службе у злого деспотичного короля, в свою очередь свергнутого теми, кто возжаждал справедливости».

В душу ей сразу закралось сомнение. А может, Монфор вовсе не таков, каким кажется? Но она тут же по наитию отвергла эту мысль и поняла, что в противостоянии между королем и Крэнном выбор не может быть иным, нежели сделанный ею. Ребекка несколько успокоилась.

«Автор данной книги не предлагает собственного суждения на эту тему, ограничиваясь замечанием, согласно которому истина в предании, равно как и в подлинной истории, часто бывает предопределена личной точкой зрения самого рассказчика».

Велеречивая и обстоятельная манера изложения, присущая Аломару, начала несколько раздражать Ребекку, и у нее возникло искушение пропустить несколько строк, но ей удалось с этим искушением справиться.

«Одна из наиболее обстоятельных и вызывающих наибольшее доверие версий этого предания, к тому же прочитанная мною самим в старинном манускрипте собственными глазами…»

Перед мысленным взором Ребекки внезапно предстал старик ученый, сгорбившийся над желтоватым пергаментом в скверно освещенной комнате.

«Предание было старинным уже при жизни Аломара, — подумала она. — Значит, дело происходило еще до соляного потопа».

Видение исчезло, оставив в душе Ребекки симпатию к Еретикам древности, которые посвятили жизнь поискам истины. Она вернулась к тексту.

«…основывается на теории, разделяемой в настоящее время всеми достойными этого имени учеными, согласно которой Паутина представляет собой гигантский круг, по которому и идет, постоянно повторяя саму себя, история. И, соответственно, предание о Ребекхе может быть истолковано как архетип всего сущего в нашем мире, архетип вечной битвы, каждый раз возобновляющейся заново, в ходе исторических циклов, насчитывающих сотни, если не тысячи лет каждый.

Эта версия будет в полном объеме изложена ниже, правда, не в архаическом стиле древнего летописца, имя которого, к сожалению, растаяло в тумане веков. Надеюсь, читатель простит мне небольшие вкрапления в оригинальный текст, сделанные затем, чтобы все изложенное обрело актуальный смысл для современного читателя».

«Хватит тянуть резину», — невольно усмехнулась Ребекка, затянутая в словесную паутину, которую неутомимо ткал Аломар.

«Некогда нашей страной правил злой король…»

«Это же та самая история, которую рассказывала Эннис!» Ребекка быстро проглядела текст и сразу же обнаружила, что он отличается от того, что рассказывала ее подруга. Сперва, правда, речь тоже зашла об одержимости короля мыслью о собственном бессмертии и об его изысканиях эликсира вечной жизни. Но затем в книге описывался договор, заключенный им со злою стороной Паутины. И условия этого договора, в результате которого король надеялся обрести желаемое, описывались куда более тщательно.

«Демоны потребовали взамен за этот дар высокую цену. Во-первых, король должен был умереть, не оставив после себя наследника. Всем его детям, как во браке, так и вне брака рожденным, суждено было умереть. Король, превращенный жаждой бессмертия в безумца, дал на это согласие. Он обагрил руки кровью собственного престолонаследника и разослал по всей стране убийц, чтобы те расправились с остальными его детьми.

Второе требование заключалось в том, что столица страны должна была быть разрушена и все ее обитатели преданы смерти. Демоны поведали королю, что великий потоп уничтожит город и перенесет его на самое дно необъятного океана. Но и сверх того, безжалостные демоны, удовлетворяя свои бесконечные аппетиты, потребовали дополнительных человеческих жертвоприношений. В стране должна была разгореться гражданская война, спровоцированная отсутствием законного престолонаследника и семенами взаимной ненависти, уже посеянными самим королем в соперничающих знатных домах.

И даже всего вышеназванного было недостаточно для того, чтобы насытить демонов. Стремление знати к взаимной резне, обусловленной борьбой за власть, должно было продлиться во времени, должно было уйти в далекое будущее с тем, чтобы означенный договор обрел силу. Новые смерти должны были принять форму жертвоприношения великому океану, в котором предстояло умереть великому множеству людей, и дополнительным условием определили, что эти души, насытить которыми жаждали себя демоны, должны были быть вырваны у людей, лишенных души. Это условие смутило и встревожило короля, но в конце концов он сумел решить загадку и дал согласие и на это.

Последняя часть сделки затрагивала самого короля. Он должен был «умереть» в строго определенный час, выпив строго определенный яд, а умерев, должен был быть помещен в особую гробницу, построенную так, чтобы и сохранить его плотскую сущность, и получить возможность черпать силы из самой Паутины, накапливая могущество до тех пор, пока не пробьет урочный час».

«Пирамида Тиррела», — подумала Ребекка. Теперь для нее встала на свое место и последняя часть головоломки. Связи описываемых событий с теми, что происходили сейчас, при ее жизни, были пугающе очевидны. На смену океану пришла соль — а так это была точь-в-точь та же самая история. Задрожав душой и телом, она тем не менее заставила себя продолжить чтение.

«В обмен на пособничество короля демоны изъявили готовность поделиться в какой-то мере своими тайнами и позволить некоторым наиболее преданным сподвижникам короля спастись в ходе потопа и, подобно ему самому, неестественным образом продлить свое существование. Бессмертие будет им только обещано, а вовсе не даровано, но на протяжении долгих веков они смогут жить и готовиться к часу, когда договор придет во исполнение. В конце концов король вернется, воскреснув в образе бога и обладая невиданным всемогуществом, и будет править своей страною во веки веков.

Но прежде, чем этому суждено будет случиться, должны пройти долгие столетия, потому что силе следует накопиться в достаточном количестве, а внутренним порядкам Паутины — прийти в наиболее благоприятное расположение. В дополнение к этому одновременно с воскресением короля должны произойти многие события, сходные с теми, которые имели место в начале договора. Страной должен будет вновь править король, не имеющий наследника, должна разгореться гражданская война и люди, лишенные души, должны подняться из глубин демонического моря».

«Наемники!» — тут же подумала Ребекка. В Эрении об иностранцах, особенно с юга, с их холодными глазами и бледной кожей, заставляющими их выглядеть как бы и не людьми вовсе, говорили, будто у них нет души. Так что наемники — хладнокровные и не ведающие жалости платные убийцы — могли считаться наименее человекоподобными даже среди представителей своей расы. «И они уже восстали из моря, — подумала Ребекка. — Из моря соли». А если археологи не ошибаются, значит, они предварительно «утонули». И тем самым все условия сделки оказались выполнены… И когда невыразимый и безнадежный ужас уже был готов захлестнуть Ребекку целиком и полностью, ее взгляд упал на краткое замечание в конце абзаца — и это замечание сверкнуло для нее слабым лучиком надежды.

«Король согласился на все условия демонов и скрепил договор собственной кровью, но все это удалось подсмотреть трем колдунам, которые, будучи бессильны помешать заключению договора, решили предотвратить его исполнение».

«Три колдуна родятся из…»

«Король умер и был погребен. Потом настал потоп. Это была самая страшная катастрофа изо всех, какие когда-либо переживало человечество. Разгорелась и гражданская война, но она в конце концов завершилась, был коронован новый король и основана новая столица. Время шло, и люди постепенно забыли о страшных событиях. Мир настал в стране, порядок и процветание. Но на окраине страны злобные союзники прежнего короля втайне наращивали свои эзотерические познания, продлевали собственную жизнь дарованной им демонами силой и беспрестанно думали об обещанном исполнении договора. Эти люди стали колдунами, и в народе их начали бояться, и все же они привлекали к себе учеников и передавали тайные знания из поколения в поколение, дожидаясь такого срока, пока их мощь не сравняется с поставленной ими перед собой задачей.

Но колдуны знали, что из проклятого и погубленного города спастись удалось не им одним. Те трое колдунов, которым удалось подслушать условия демонической сделки, оказались пойманы в ловушку и погибли вместе с остальным населением города, но они предвидели эту катастрофу заранее и им удалось поделиться своим открытием кое с кем. Их ученики бежали из города еще до начала потопа, унося с собой знания, которые стали в их руках самым опасным оружием, с помощью которого можно было бы помешать исполнению заключенного злым королем договора. Так между двумя группами причастных к знанию возникла смертельная вражда, и они делали все, чтобы уничтожить друг друга.

Однако со временем сила уединившихся на окраине нарастала, тогда как могущество подмастерьев трех колдунов шло на убыль. В столь неравной схватке они утратили большую часть познаний, которыми некогда обладали. Но и это предрекли заранее трое древних колдунов — и они оставили знамения и знаки тем, кто сумеет распознать и прочесть их. Поэтому в урочный час волшебство может возродиться и вступить в схватку со злым супостатом».

Здесь, по крайней мере, для Ребекки забрезжила какая-то надежда. Злыми колдунами из книги наверняка были монахи барона Ярласа, сообразила она, мучительно восстанавливая в собственном сознании целостную картину. А сегодняшние Еретики — Кедар, Эннис и Невилл — это потомки учеников троицы колдунов. Теперь многое из прежних открытий представало перед девушкой в новом свете. Ничего удивительного в том, что история секты Еретиков столь запутанна и туманна. После многовековых гонений кажется невероятным даже то, что организация сумела выжить. Ведь не только почти все ее анналы оказались уничтожены, но и большинство верных членов секты подверглось клеветническому осмеянию со стороны монахов, выставивших их на всеобщее обозрение в качестве сброда сущих безумцев.

И все же воинствующие братья и их союзники не одержали безоговорочной победы. Кое-какие зацепки для последующих поколений были оставлены — пусть и выглядят они на первый взгляд загадочными и нелепыми. Камни Окрана были самым впечатляющим и очевидным из оставленных ими напоминаний, но и картина Кавана, изображающая монаха, но и пророческие барельефы по белоснежному мрамору, но и окаменевшая книга Галена, но даже истории, которые рассказывает Эннис, — все это тоже оставлено древними колдунами. Ребекка не сомневалась в этом — и точно так же не сомневалась она в том, что все эти усилия не могут быть напрасными. Предопределение, вспомнила она, никогда не означает истину.

«Но в конце концов и этого оказалось недостаточно».

Прочитав эту строчку, Ребекка почувствовала, что теряет последнюю надежду, и ей захотелось закричать от бессильного ужаса, отшвырнуть куда-нибудь подальше заветную книгу и навсегда позабыть об ее существовании, равно как и о непреложности того, что в ней написано. Но она понимала, что обязана дочитать историю до трагического конца. А конец ее и впрямь оказался трагическим.

«Последняя битва разворачивалась на неравных условиях. Хотя Око Ночи, обладающая вещим даром девушка, жившая на морском берегу, и предприняла запоздалые попытки вооружиться объединенным могуществом трех колдунов, духи которых волею Паутины воссоединились впервые за много столетий, ее старания были заранее обречены на неудачу. Битва была проиграна еще до своего начала. Воскресший король оказался воистину неуязвимым, равно как и его лишенное человеческих душ воинство. В борьбе с ними и волшебство, и оружие были в равной мере бессильны, и большинство их противников в страхе рассеялось, даже не осмелившись вступить в схватку. Лишь Око Ночи не дрогнула, но и ее самое убил злой захватчик. И все остальное рухнуло следом.

Демонический король начал править из своего восставшего из руин города и жестоко отомстил миру за века, проведенные им на дне морском. Его клевреты сеяли ужас повсюду, будучи столь же хладнокровными, как те твари, которыми они были, ведя подводное существование, а колдуны — и впрямь обретшие отныне бессмертие — заставили жителей страны расплачиваться нищетой и страданиями за то, что им самим пришлось дожидаться этого часа так долго.

В конце концов, как это и бывает с бессмертными, королю и его приспешникам надоело терзать собственных подданных и они отправились покорять другие страны, позволив собственной передохнуть и мало-помалу восстановиться, стремясь, как и подобает, обзавестись положенной людям мерой покоя и счастья. Пока, много лет спустя, еще один король, имя которому никому не известно, не озадачился вопросом о собственном бессмертии… и весь цикл пошел сначала».

Ребекка уставилась на страницу незрячими глазами: слов, написанных на ней, она уже не различала. Все сходилось. Все до последнего. «Да, но что же мне делать?» Ее затрясло, сырость холодной башни пронизала ее до костей. Наверняка, узнав о том, что поражение неизбежно, стоит ли противиться такому повороту событий? Да и что толку? За окнами выл ветер, и Ребекка, вспомнив скрипку Невилла, поневоле подумала: «Где он сейчас?» И опять: «Да, но что же мне делать?»

Но тут она обратила внимание на то, что в последнем абзаце вновь упоминается ее имя и Аломар обращается к ней из глубины веков.

«Здесь, у себя в доме, расположенном далеко на севере, далеко от столицы, в которой кипит настоящая жизнь, я не берусь судить о том, имеет ли какую-либо связь предание о Ребекхе с событиями наших дней. Мои старые кости стали слишком слабы и в далекое путешествие мне уже не собраться. Двести лет назад город Дерис оказался погребен под солью, и король Тиррел и впрямь умер, не оставив прямого наследника, но про обстоятельства его ухода мне уже почти ничего не известно. Но есть и другие зацепки, и многие из них нашли отражение в этой книге. Когда-нибудь их подлинное значение будет осознано — и в этот день все мы, все, кто мыслит подобно нам, мысленно окажутся рядом с новой Ребекхой, даже если ей суждено вновь потерпеть неудачу. Нельзя допустить того, чтобы вновь наступили темные века, которые непременно грядут после ее гибели».

 

Глава 78

Монфор стоял на земляном валу, представляющем собой последний рубеж, воздвигнутый людьми против соли. Вглядываясь в даль, он следил за тем, чтобы изумление и ужас не проступили в его чертах, но понимал, что у него в этом смысле ничего не получается. Обступив своего короля со всех сторон, вокруг него молча стояли воины: аура отчаяния ощутимо витала в воздухе.

Вражеское войско, находившееся всего в нескольких сотнях шагов от них, было безбрежно — и оно безостановочно накатывалось на зубья оборонительных сооружений, которыми ощетинилась кромка соли. Войско шло стройными рядами, поднимая в воздух тучи пыли, а за спиной у него на исполинскую высоту взмывали в небо соляные столбы и смерчи, поблескивающие в лучах бледного солнца. А еще выше, в безоблачном небе, сверкали бесшумные молнии, заливая лазурь охрой. Само солнце, казалось, приобрело какой-то небывалый цвет.

— Определить их точное число по-прежнему невозможно, сир, — сказал Монфору один из его офицеров. — Но они наступают всеми своими силами. Нигде в других местах нет никаких примет передвижения войска.

— Выглядит это так, будто они сознательно вознамерились прорвать нашу оборону в самом укрепленном месте, — добавил другой офицер.

— Что ж, тем лучше, — ответил Монфор, надеясь на то, что его слова прозвучат достаточно убедительно. — Подкрепления с флангов уже призваны?

— Да, сир. Они на марше.

— Некоторые уже прибыли, сир.

К королю подошел Таррант.

— Я распорядился послать и за остальными катапультами, — отрапортовал он. — Не уверен, что они успеют прибыть сюда вовремя, но попытаться не мешает.

Они стояли всего в нескольких шагах от одной из деревянных махин, похожей на чудовищного зверя, свернувшегося в клубок и изготовившегося к прыжку. Таррант посмотрел на юг.

— Их скоро доставят, — добавил он.

— Что ж, дадим противнику почувствовать мощь нашего огненного оружия, — решил король. — Разойтись по позициям! И помните, этот рубеж необходимо удержать. На сей раз обстоятельства благоприятствуют нам.

Боевые инстинкты взяли верх над робостью — и офицеры поспешили в свои части, чтобы возглавить их, вестовые помчались с приказами в отдельно расположенные полки, люди Тарранта занялись последними приготовлениями к залпу из четырех катапульт сразу. Заранее проведя учебные стрельбы, Таррант определил дальность прицельного боя и теперь терпеливо дожидался того момента, когда противник войдет в пристрелянную зону. И дождавшись этого, поднял руку с пламенеющим в ней факелом, подавая сигнал боевым расчетам, после чего тем же факелом воспламенил заряженную горючим ступень ракеты. Четыре деревянных бруса взметнулись в воздух, запустив в небосвод четыре огненные кометы. В облаке темного дыма каждая из них, описав ленивую дугу над солью, пролетела под взволнованными взглядами многих тысяч глаз. Ракеты опустились в первых рядах наступающего вражеского воинства, и эффект этого попадания был сокрушительным. Четыре мощных взрыва прогремели один за другим, расшвыряв во все стороны человеческие тела и целые тучи взвихренной соли. Войско Монфора ответило на это попадание победным кличем. Но тут же возгласы восторга и ликования замерли. Если не считать четырех воронок, образовавшихся в боевых порядках авангарда на месте прямого попадания ракет, вражеское войско словно и не заметило ударов, нанесенных чудо-оружием, и, как будто ровным счетом ничего не произошло, продолжило наступление. Паники и смятения, на которые рассчитывали в штабе Монфора, не наблюдалось нигде.

— Перезаряжай! — крикнул Таррант.

— Подобная дисциплина просто немыслима, — выдохнул один из офицеров. — Даже для наемников. Она противоречит самой человеческой природе.

И не ему одному пришла в голову такая мысль; воины Монфора, закрепившиеся на оборонительном рубеже, принялись встревоженно перешептываться.

Катапульты произвели второй залп — противник наступал по-прежнему и с прежней невозмутимостью. А испуг в рядах королевских воинов стал еще заметней.

Всадники, промчавшись по валу, в спешном порядке раздали изготовленные Клюни гранаты тем, кто был обучен их применению, но первым наступило время еще не для них, а для лучников. Темной тучей взметнулось в небо великое множество стрел, но хотя залп выдался на диво метким, он тоже не произвел никакого впечатления на противника. Офицеры отдали команды к предстоящей рукопашной, были применены ручные гранаты, раздался страшный треск, в небо взметнулись новые клубы дыма. А противник по-прежнему наступал.

В естественно наступившем беспорядке полный ужас происходящего стал ясен королевским воинам, лишь когда противник подошел вплотную. На многих из вражеских воинов зияли чудовищные раны, у одних были оторваны руки, у других распорот живот, стрелы, впившиеся в тела, так и торчали из самых неожиданных и невозможных мест, а у некоторых разрывами гранат снесло даже часть головы. Для обыкновенных людей все эти раны означали бы неизбежную гибель, а искалеченные наемники продолжали атаку. Хуже того: в их рядах здесь и там можно было увидеть скелетообразные существа, подобные призракам из кладбищенского кошмара. А у них за спиной высоко в воздух взлетали вихри соли, предвещая и новые ужасы.

Монфор со своими офицерами предпринял все возможное для того, чтобы удержать солдат в строю, но далеко не у всех достало мужества вступить в схватку с таким противником. С противником, который невозмутимо прошел сквозь простреливаемое и пристрелянное пространство, который со стрелами, вонзившимися в сердце, и с другими смертельными ранами продолжает невозмутимо наступать. И все это свидетельствовало о настолько злом колдовстве, что даже самые испытанные королевские воины осознали: с таким противником им не потягаться. Большинство обратилось в бегство; немногие остались на позициях, чтобы скрестить мечи этой чудовищной нелюдью, но скоро стало ясно, что сражаются они за безнадежное дело. Каждый, кто был хоть как-то наслышан о соли и об ее странностях, понимал, откуда взялись эти отвратительные исчадия. Шагающие истуканы вновь восстали из глубины, кошмар обернулся явью. Само словцо — «соляные» — порождало новые страхи, распространяясь, как лесной пожар, по всему королевскому войску.

Сам Монфор с мечом в руке стоял, испытывая тоску и отвращение. Появление «соляных» нанесло такой удар его представлениям о мире, в котором он живет, что король оказался на грани безумия. Вся его философия, весь смысл существования были потрясены событиями последнего часа — и вот уже тело отказалось повиноваться мозгу, беспомощное и парализованное ужасом. Монфору потребовалось все его мужество, чтобы заставить себя вступить в бой.

Лишь Таррант с немногими помощниками не позволили себе поддаться всеобщей панике. Начальник разведки метался туда и сюда, нанося неуязвимым вражеским воинам чудовищные удары. Мощным взмахом меча он отрубил голову одному из противников — и та со стуком покатилась по земле, но тело тем не менее устояло на ногах. Устояло и, шатаясь, пошло вперед, вслепую размахивая мечом, тогда как Таррант, не веря собственным глазам и испытывая глубокое омерзение, уставился на обезглавленного истукана.

— Отрубайте им ноги, — в отчаянии крикнул он. — Без ног они не могут идти в атаку!

Сам он решил именно так и поступать, начав с вражеского воина, в которого уже вонзились две стрелы, — одна в живот, а другая в глаз. Когда ему отрубили ноги, он рухнул наземь и бессмысленно пополз вперед. Никто из вражеских воинов не издавал ни единого звука — ни клича радости, ни вопля боли, — и чудовищное молчание делало атаку еще более устрашающей. Еще более отвратительным было то обстоятельство, что из ран у этих нелюдей не текла кровь. Разверстые раны напоминали красных медуз, в распоротых телах можно было увидеть кости и внутренние органы, вот только крови не текло.

Наступление «соляных» несколько замедлилось, когда им пришлось штурмовать высоту, удерживаемую арьергардом королевского войска, но волна сражения катилась определенно лишь в одну сторону. Таррант со своими бойцами, заметив, что все, кто мог бы прийти им на подмогу, бросились в бегство, и сами были вынуждены отступить. На глазах у начальника разведки уже погибло немало доблестных воинов, сраженных пустоглазыми истуканами, и продолжение боя сулило только дальнейшие потери.

Самые преданные королю воины отступили вместе с ним, пребывающим в полнейшей растерянности, в замок, тогда как вражеские орды, преодолев все препятствия, неудержимым потоком хлынули в сторону Крайнего Поля.

В городе наступила жуткая паника. Обыватели в крайней спешке покидали дома, беря с собой лишь ручную поклажу. Повсюду начались грабежи, люди вступали друг с другом в стычки из-за лошадей. Солдаты, уже узнавшие истину, с еще большей одержимостью стремились убраться из города. Улицы и бульвары Крайнего Поля скоро были запружены обезумевшими человеческими толпами, и лишь самым сильным и безжалостным удавалось выбраться из толпы и попасть на одну из ведущих на север дорог.

В замок, намереваясь удерживать здесь осаду, вернулось не более трех сотен воинов — и каждый из них в глубине души понимал, что до завтра ему не дожить.

«Лишь Око Ночи упорствовала…» — но мне-то что делать?..» — Ребекка по-прежнему оставалась в башне парализованная страхом и ощущением собственной беспомощности. «А что, если я вообще не начну упорствовать?» Ей отчаянно хотелось найти хоть какой-нибудь способ — какой угодно! — позволяющий уклониться от событий, описанных и предсказанных в книге. Но даже задаваясь этим сформулированным в отчаянии вопросом, она осознавала, что не имеет права просто сдаться. Ей придется сыграть свою роль — и она сыграет ее. И хотя предсказание собственной смерти и угнетало Ребекку, по-настоящему ее волновала и потрясала мысль о неизбежной гибели всей Эрении. «В темные века, наступившие вслед за этим…»

«По крайней мере, Ребекха попробовала что-то сделать, — внушала она себе. — Неужели я не способна хотя бы на это?» Пытаясь придать себе уверенности, она то и дело повторяла слова Рэдда: «Будущее всегда можно изменить. Предопределение никогда не означает истину». Ребекка поневоле думала и о том, верит ли сам постельничий в собственные слова. Почему он так долго скрывал от нее заветную книгу? Но тут она — даже в своем отчаянии — услышала еще один голос. «Восприми Паутину — и тогда станет возможным все».

Девушка медленно поднялась на ноги — и вещая книга выпала из ее онемевших пальцев. Проку от этой книги больше не было все равно. Ребекка, задрожав, оглянулась по сторонам, словно ей вдруг понадобилось по новой присмотреться к реальному миру. «Родня веков, за дар роди; сон сохрани, Дерис гоня», — вспомнила она. «Я попытаюсь, Санчия. Я сделаю все, что в моих силах».

Она осторожно прошлась по внушающим опасение половицам, потом спустилась по лестнице. Единственный план ее действий заключался в том, чтобы разыскать Кедара и Эннис — и, по возможности, Эмер и Галена тоже. Может быть, всем вместе им удастся найти способ выткать из своих способностей такую пряжу, которая принесла бы ощутимые результаты.

Когда Ребекка вышла на галерею, на нее обрушился ураганный ветер. Завернув за угол главной стены, она поглядела на ее зубцы в южной части. Двое воинов сражались друг с другом всего в нескольких шагах от нее. Помедлив, девушка поглядела вниз, во двор, и увидела, что там царит полный хаос и люди разбегаются во все стороны.

Крик одного из воинов, сражавшихся на стене над головой у Ребекки, привлек ее внимание, и она вновь посмотрела вверх. Одному из воинов удалось сбросить другого со стены. Побежденный с истошным криком полетел вниз, навстречу неминуемой гибели. Победитель же нагнулся поднять выбитый у него в ходе стычки меч. Потом он встал во весь рост и посмотрел на Ребекку.

И ей показалось, будто она превратилась в камень. Даже закричать она была не в силах. Крэнн вернулся из царства мертвых.

 

Глава 79

Крэнн помедлил, на лице у него не отразилось никаких чувств. Выглядело это так, словно он ждал от кого-то подсказки, как ему поступить. В конце концов он пошел к Ребекке, выставив перед собой меч, лицо же его оставалось бесстрастной маской, что было еще более страшным, чем гримаса гнева или торжествующей злобы, которую ожидала увидеть Ребекка. В щеке у него зияла рваная рана и еще одна пересекала плечо, но ни из той, ни из другой не проливалось ни капли крови. Одежда его была осыпана мелким белым порошком.

Ребекка стояла окаменев, мысленно она перебирала в отчаянии все возможные пути. Бежать ей было некуда — других выходов из башни она просто не знала. Конечно, она могла броситься вниз и, разбившись насмерть, сразу покончить со своими мучениями, а могла и наброситься на Крэнна — с тем чтобы он убил ее. «Что же мне делать?»

И тут на нее снизошел сон наяву, как это уже было во время партии в «живые шахматы», и реальность этого сна оказалась сильнее, чем обстоятельства во внешнем мире. Казалось, все, даже само время, пошло невероятно медленно. «Во сне время не является постоянной величиной».

Маленький мальчик, призрачный и прозрачный, появился между нею и Крэнном. В ручонке он сжимал игрушечный деревянный меч, которым и грозил наступающему великану, но Крэнн вроде бы не замечал его. Мальчик повернулся и посмотрел на Ребекку. Личико у него было встревоженное, а глаза стали круглыми от страха.

— Не позволяй, чтобы он дотронулся до тебя! — закричал малыш. — Он не должен!

Он обернулся и вновь преградил дорогу Крэнну, но «соляной» по-прежнему не обращал на него внимания, взгляд пустых глаз не отрывался от уже намеченной жертвы. Шаг за шагом мальчик пятился, приближаясь к Ребекке, а образ его становился все призрачней и прозрачней.

Откуда-то из глубин памяти до сознания Ребекки донеслись слова Галена, который как-то изложил ей одну из теорий Пейтона. «Возможно, призраки приходят к нам не только из прошлого, но и из будущего. Это призраки людей, которые могли бы родиться, но так никогда и не родились, потому что их родители не повстречались или же умерли слишком рано».

Этот мальчик был ее собственным сыном! Как только эта мысль пришла в голову Ребекки, она сразу же поняла, что так оно и есть на самом деле. «И он пытается защитить меня!» Ее сердце едва не разорвалось при виде этих беспомощных попыток: крошечный мальчик, размахивая деревянным мечом, вознамерился сразиться с ничего не прощающей сталью. «Если я умру, он никогда не появится на свет». Немыслимо страстный материнский инстинкт проснулся в Ребекке — и она собралась с силами, решив побороться за призрачного ребенка.

Ребекка сделала шаг вперед — и в ответ на это Крэнн остановился, настороженный, но все столь же невозмутимый. Окровавленный меч «соляной» по-прежнему держал наготове. Да и мальчик застыл на месте как вкопанный.

«Помоги мне!» Это был глас вопиющей в пустыне — и Ребекка не ожидала на него никакого ответа. Однако ответ пришел.

Появился некий свет, сперва бесформенный, но тем не менее несомненно добрый, он объял мальчика со всех сторон, заключив его в защитный панцирь, и знакомый долгожданный голос зазвучал в мозгу Ребекки.

«Тебе, дитя, следовало бы воззвать к нам раньше». — Бабушка! Бабушка! — воскликнул малыш. Глядя на обступивший его свет, он заулыбался. Страха он теперь не испытывал.

«Для тебя, дитя мое, свет никогда не померкнет, — подумала Ребекка. — Здравствуй, мама».

Ласковое свечение отошло несколько в сторону и приняло образ Санчии. Она встала рядом с мальчиком. «Здравствуй, Ребекка».

«Присмотри за ним», — беззвучно взмолилась она. «Разумеется, — ответили ей голосом ее матери. — А ты присмотри за собой».

Крэнн все еще стоял на месте, он явно обнаружил на своем пути какое-то препятствие и столь же очевидно не мог понять, что это такое. И вдруг Ребекка поняла, что ее сын имеет невероятное значение, не только для нее самой, что было бы очень просто, но для всего мира. Ей необходимо было остаться в живых. Необходимо было остаться в живых, чтобы суметь дать жизнь этому мальчику.

Малыш и его призрачная заступница исчезли, сон наяву закончился. Ребекка вернулась в реальный мир, а Крэнн подступал к ней с каждым шагом все ближе.

Громкие крики раздались у него за спиной, и из большой Южной башни на крепостную стену выскочили какие-то воины. Сразу же закипела рукопашная, и воздух наполнился лязгом мечей и гневными выкликами. Крэнн оглянулся, и Ребекка подумала, не воспользоваться ли удобным моментом для того, чтобы броситься в бегство. Возможно, в башне ей удастся заманить его в какую-нибудь ловушку. Но все ее планы пошли насмарку, потому что послышался еще один голос, заставивший ее оцепенеть от изумления.

— Пропустите меня к ней! Пропустите меня! — Пробиваясь сквозь самую гущу схватки и чудодейственно оставаясь невредимым, к ней рвался Рэдд. Он был смертельно бледен, он тяжело хромал, он совершенно очевидно испытывал страшную боль, но казалось, будто некая таинственная неземная сила не позволяет ему погибнуть. — Я слышал ее! — Уже вырвавшись из гущи сражающихся, он захромал по направлению к Крэнну. — Где она?

Сын Фарранда несколько мгновений следил за неуверенной поступью постельничего, а затем бросился с мечом на Ребекку. Пытаясь увернуться от мертвеца, она поскользнулась на неровных камнях и упала, разбив в падении обе ладони и локоть одной из рук. Пока она кое-как поднималась на ноги, Крэнн навис над нею, его занесенный в воздух меч ослепительно сверкал в солнечных лучах, и посреди этого сияния Ребекка увидела, как навсегда исчезает ее так и не успевший родиться сын.

— Нет! — отчаянно закричала она убийце.

Крэнн на миг замешкался, и в это мгновение с нечленораздельным воплем на устах на него накинулся Рэдд. Постельничий был безоружен, но его безумная атака заставила Крэнна промахнуться и его меч высек искры из камня, ударившись о него со всей силы. Ребекка метнулась в сторону, а Крэнн повернулся к тому, кто посмел на него напасть, и свободной рукой с легкостью отшвырнул Рэдда от себя. Постельничий тяжело упал наземь, но даже это не заставило его замолчать.

— Где она? — с безумным взором воззвал он. — Где моя Клара? — Ребекке никогда не доводилось слышать, чтобы он хоть раз произнес имя своей давным-давно умершей жены. — Я слышал ее голос!

«Значит, Санчия говорит и ее голосом тоже», — подумала она, проникаясь великой печалью.

Крэнн вновь твердо встал на обе ноги и шагнул к пожилому постельничему, которому подняться с камней было далеко не так просто.

— Если ты по-настоящему любишь кого-нибудь, Ребекка, — выдохнул постельничий, — этот свет никогда не померкнет. Она наконец пришла за мной.

Крэнн бросился на него. Рэдд даже не попытался увернуться от удара. Лезвие меча глубоко вонзилось ему в грудь. Кровь ударила фонтаном на глазах у Ребекки, охваченной горем и ужасом. Но Рэдд, казалось, даже обрадовался смертельному удару. Подавшись вперед, он обеими руками схватил Крэнна за руку, сжимавшую рукоять меча, и потянул на себя. Меч вошел в грудь старика еще глубже и, проткнув ее насквозь, лязгнул острием о камень у него за спиной.

Застигнутый врасплох Крэнн поскользнулся, и Рэдд, воспользовавшись его растерянностью, бросился со стены в бездну, увлекая за собой и меч, и меченосца.

— Теперь все зависит от тебя, Ребекка! — уже в полете крикнул ее первый наставник. — Сразись за всех нас!

С улыбкой он перевалился через зубец крепостной стены, продолжая держать Крэнна смертельной хваткой, и вот уже они оба исчезли — и далеко снизу послышался глухой стук падения двух тел.

Ребекка, смахивая с глаз слезы, подбежала к краю стены. Рэдд лежал, неподвижный и бездыханный, тело Крэнна разнесло в клочья. Эти клочья все еще трепетали, но помочь им не сумел бы отныне никто.

Ребекка прониклась окончательной решимостью. «Теперь все зависит от тебя. Сразись за всех нас». И она понимала, что будет теперь сражаться до последнего.

Пайк со своими спутниками вернулся в замок как раз вовремя. Им пришлось силой прокладывать себе дорогу по городским улицам, потому что огромные толпы бежали в прямо противоположном направлении. И все же им удалось доставить человека, поехавшего с ними не по своей воле, к воротам замка как раз перед тем, как их окончательно заперли, готовясь к длительной обороне.

— Что ж, молодой человек, — заметил ветеран, — надеюсь, ты стоишь потраченных на тебя усилий.

К этому времени на смену обычной угрюмости Невилла пришли страх и недоумение.

— Но чего от меня ждут? — то и дело восклицал он, оглядываясь по сторонам в замке, во всех строениях и на всех открытых площадях которого уже царил настоящий хаос.

Молодому музыканту осталось держаться, как за талисман, за собственную скрипку.

— Найдутся люди, которые объяснят тебе это, — ответил ему Пайк. И мысленно добавил: «По крайней мере, мне хочется на это надеяться…» — Мы их сейчас отыщем.

Солдат в спешном порядке расставляли по постам так, чтобы прикрыть наиболее уязвимые места оборонительных рубежей. Никто и не подумал о том, чтобы выставить дозор на южную стену, которая была и выше остальных, и гораздо лучше укреплена, однако Пайк заметил, как за один из зубцов там зацепился крюк веревочной лестницы, и понял, что следует действовать безотлагательно.

— У нас нет времени, — буркнул он своим подчиненным. — Вперед!

И они поспешили за сержантом, бросив Невилла, который из-за этого уже окончательно растерялся.

Из домика справа от ворот вышли мужчина и женщина, и они с Невиллом уставились друг на дружку. И хотя эти люди никогда раньше не встречались, они узнали друг друга сразу же.

— Привет, Скиталец, — поздоровалась Эннис.

— М-мы уже д-давно тебя ждем, — добавил Кедар, забарабанив пальцами по свернутому в трубку чистому холсту, который он держал под мышкой.

Пайк обнаружил, что Таррант сумел опередить его: безошибочный инстинкт разведчика привел обоих на южную стену навстречу внезапно возникшей опасности. Вот только они оба прибыли на место слишком поздно: противник уже прорвался в Южную башню и с неистовой яростью сражался во внутренних ее помещениях. Воины успели лишь криво усмехнуться, увидев друг друга, прежде чем броситься в гущу схватки.

— Кто это? — проревел Пайк, указывая острием меча куда-то вверх.

— Рэдд, — узнал его Таррант. — Но что он там делает?

Постельничий пробирался высоко над ними и как раз вылезал на крепостную стену. Больше они его никогда не видели. Таррант со своими воинами расчищал себе дорогу сквозь вражеские ряды, отрубая бессмертным противникам ноги и заставляя их тем самым трепетать на полу, превратившись в бессильную кучу плоти. Когда Таррант пробился на стену, в ее дальнем конце он увидел Ребекку. Офицер со товарищи рванулись к ней, одновременно очищая от противника стену и срезая веревочные лестницы. Добежав до девушки, Таррант обнял ее: она всхлипывала, охваченная горем и страхом — и вместе с тем радостью из-за того, что ей самой чудом удалось ускользнуть от неминуемой гибели. Да и сам разведчик неожиданно растерялся. Ему было и не припомнить, когда женские слезы трогали его до такой степени; он сожалел о том, что руки и плечи у него закованы в латы, ему хотелось, чтобы объятия стали еще более горячими и гораздо менее обезличенными.

В то же самое время на крепостную стену в другом ее конце поднялись Эмер и Гален, которым, судя по всему, удалось отыскать галерею, опоясывающую по кругу всю Восточную башню. Таррант оправился от невольной вспышки чувств, а Ребекка посмотрела в глаза подруге, не будучи способна скрыть от нее собственную боль.

— Твой отец… — начала было она, но тут же осеклась, заметив, что в глазах у Эмер вспыхнул страх. — Он спас мне жизнь…

— Он умер, да? — грустно, но без капли истерии в голосе спросила дочь постельничего.

— Да. Он умер вместе с… вместе с человеком, который пытался убить меня.

— Мы не смогли удержать его. — Эмер боролась со слезами. — Он кричал о том, что хочет воссоединиться с моей матерью.

— Сейчас они оба стали частью Паутины, — пытаясь утешить подругу, напомнила Ребекка.

Эмер кивнула, потом судорожно сглотнула, чтобы не расплакаться.

— Он сам этого хотел, — преисполнившись решимости, сказала она. — А нас ждут другие дела.

Она кивнула куда-то на юг, и все посмотрели в сторону соляных равнин. Всего в нескольких сотнях шагов от того места, где они сейчас находились, соль вихрем взмывала в небо. Это было гораздо ближе к замку, чем находилась от него кромка соляных равнин. Пока они наблюдали за этим вихрем, тот осел, осыпался сам по себе, полностью очистив воздух, как будто вдруг откинули серебристо посверкивающий полог. Но зрелище, открывшееся после этого, оказалось еще ужасней: широкий круг яркого пламени, высокая башня демонического огня.

А внутри этой башни, вплетенные в пламя, корчились сотни скелетообразных существ, и их тощие тела трепетали в мучительной агонии. И Ребекка узнала беззвучную опасность, присутствие которой ощутила когда-то во сне, и поняла, что древние обитатели города Дерис вновь восстали в мир, в котором светит солнце. Но это вовсе не стало тем чудесным спасением, которого они искали. Здесь, как и в мире, спрятанном под солью, они были всего лишь беспомощными и жалкими существами, были игрушками в руках у могущественных сил.

А на самой вершине огненной башни стоял человек — или тот, кто некогда был человеком. Из его уст прозвучали слова, подобные раскатам грома:

— Я Тиррел. Ваша судьба у меня на ладони!

Король-бог расхохотался, и этот смех потряс замок Крайнего Поля до основания.

 

Глава 80

Лязг мечей стих почти повсюду, когда и монахам, и воинам Монфора стало ясно, что истинная битва, от исхода которой зависит дальнейшая судьба всех, разворачивается между Тиррелом и людьми, стоящими на южной стене замка. Монахи заулыбались в ожидании своей победы, тогда как королевские воины окончательно пали духом и растерялись.

Ребекка стояла как вкопанная, остро ощущая собственное ничтожество по сравнению с мощью, которую намеренно продемонстрировал ей воскресший король. Но сознание девушки вновь заткали сны, придав ей, пусть и призрачное, чувство собственной безопасности. Она осознавала, что вокруг нее, то выныривая из небытия, то вновь погружаясь в него, идет какая-то жизнь. Треугольники света вспыхивали в бесконечной тьме. Яснее всего была связь между нею самой, Эмер и Галеном, стоявшими теперь рядом с нею, это был треугольник прочной любви и силы. Кроме того, несколько дальше от нее, замерли, образовав другой треугольник, трое колдунов, и они тоже ждали ее указаний. Ребекка внезапно воспрянула духом. Одним из них был Невилл! Значит, он тоже здесь! Она чувствовала скрытую мощь, присущую этому трио, но поняла, что без ее указаний им не удастся проявить ее. Каждый из них держал в руках знак своего искусства: Кедар — белый, как соль, холст; Эннис — окаменевшую книгу, обложка с которой была уже снята; Невилл — старинную скрипку. Каждый из этих знаков представлял собой врата, ведущие в Паутину, каждые врата ждали мгновения, когда сквозь них побежит поток магии. Внезапное озарение подсказало Ребекке, что каждый из этих знаков был даром древних Еретиков своим нынешним наследникам. Древнее волшебство и современное — ее собственная задача заключалась в том, чтобы свести их воедино.

Еще дальше ей удалось увидеть следующий треугольник. Каван и двое его друзей из древности неподвижно лежали в сетях Паутины. Паутина не давала им даже пошевельнуться, такова была демоническая сила, набранная Тиррелом за восемь веков самой тщательной подготовки. «Они пойманы в ловушку!» И Ребекка поняла, что им понадобится своя собственная пряха, тоже спрятанная уже в Паутине, талант которой сможет распустить злую пряжу, сотканную королем Тиррелом, и освободить колдунов, чтобы они смогли принять участие в борьбе. И как только девушка поняла это, ей стало ясно, что роль пряхи должен будет исполнить для них ее сын. «Но если я умру, то у него не хватит на это силы». И вновь перед ней возникло видение: ребенок тает и исчезает, пока к ней самой, намереваясь убить, подступает Крэнн. «Бледный призрак». Ее смерть послужит решающим двойным ударом, который принесет силам Зла победу в обоих мирах сразу. «Но где же Санчия?» — в отчаянии подумала она. И сразу же получила ответ: «Она в Паутине. Паутина сама выбирает, с кем ей иметь дело. А мне предстоит заняться кое-чем иным». Ребекка хотела задать и другие вопросы, но видение уже исчезло.

В тенетах Паутины — которая совместилась теперь с ее сном наяву — мелькало и множество других образов, однако почти все они были какими-то зыбкими и преходящими. Ребекка понимала, что, когда эти нити сматываются в тугой клубок, какие-то другие, наоборот, высвобождаются.

«Пряди хорошо, дитя мое…»

Все это промелькнуло в сознании Ребекки за те несколько мгновений, пока Тиррел смеялся, но вот он заговорил вновь — и все вокруг обратили взоры на девушку. Ребекка уже и забыла, что на крепостной стене, рядом с ней, стоит и кто-то еще. С тех пор как Тарранту со товарищи удалось очистить стену от неприятеля, к ним присоединились и другие защитники, но они оставались для нее безымянными, оставались всего лишь зрителями. И все смотрели вдаль, зачарованные образом Тиррела. Из руки у Ребекки, из ссадины на локте, тихо сочилась кровь.

— Ну что ж, Око, какую смерть тебе угодно принять?

Голос короля-бога накатывался на замок и отзывался эхом во всем городе. Было совершенно ясно, что он торжествует, что он злорадствует, делая заключительные ходы партии, которая, как известно, может закончиться только одним результатом.

— Мне угодно жить! — крикнула в ответ Ребекка.

В сравнении с Тирреловым, ее голос прозвучал очень тихо, но в нем слышалась неколебимая уверенность.

Тиррел расхохотался вновь.

— А вот это от тебя не зависит, — провозгласил он. — Ты видишь мое могущество? — Он взмахнул рукой в железной перчатке, и из нее вылетел сноп огня, лизнувшего вершину Южной башни. Воздух наполнился грохотом, когда камни полопались от невыносимого жара, обратившись в пепел. — Не тебе с твоими жалкими друзьями мериться со мной силою! — воскликнул Тиррел. — Но, может, все-таки попытаешься?

На его зловещем лице заиграла усмешка, и Ребекке показалось, будто он немного похож на кого-то хорошо ей знакомого, вот только ей было никак не вспомнить, на кого именно…

— Не я одна противостою сейчас тебе, — прокричала она в ответ. — Колдуны…

— У меня во власти, — торжествуя, закончил Тиррел за нее. — Тебе и самой это известно. Они бессильны помочь, да и тебе самой ни за что не пробиться к ним. Что же касается твоих новых союзников… — Он презрительно рассмеялся. — Видел я их. Что значат их ничтожные дарования по сравнению с моим могуществом? Им только на ярмарках представления устраивать. Да ведь они и впрямь оттуда.

Тут Ребекке явилось новое видение: ярмарка, на которой она встретилась с Санчией, представление, которое там давали, речи актеров и сценические эффекты, освещение и костюмы, музыка, только подстегивающая мысль и чувства. Три искусства, сведенные воедино. «Подлинное волшебство заявляет о себе само».

Теперь она поняла, как сплести воедино, как соткать в общую пряжу таланты своих союзников, и воззвала в бессловесной мольбе о помощи:

«Помогите!»

Эмер и Гален стояли сейчас рядом с ней, и она черпала в этом утешение, но еще больше ей была нужна сейчас помощь троих колдунов. Она не могла разглядеть их, но сейчас это не имело никакого значения.

«Помогите мне!»

«У меня только холст, а кисточек нет», — ответил Кедар.

«Они тебе не понадобятся!»

«Но что мне написать?»

«Щит, который прикроет нас».

«Страницы начали разворачиваться! — в удивлении воскликнула Эннис. — Что мне прочесть?»

«Книга — это только врата, и не больше».

«Но все страницы здесь чистые!»

«Не надо ничего читать — расскажи нам историю от себя».

«Я могу сыграть, — предложил Невилл. — Но что?»

«Древнюю музыку — но и твою собственную».

«Не понял».

«Просто заиграй. Музыка сама научит тебя».

И вот разобщенные таланты троих колдунов слились воедино. Из крепостного двора полилась музыка, томительная завораживающая мелодия, заставившая умолкнуть все вокруг, кроме начавшей рассказ сказительницы. Ее слова были адресованы не кому-то одному, но всем, кто был способен ее услышать. И между музыкантом и сказительницей в воздухе заколебалось некое видение, превращающее рассказ в подлинное течение событий, а музыку — в музыку самой жизни. Красочное воображение колдунов сумело изменить расцветку всего внешнего мира.

А слова, произносимые Эннис, рассказывали о том, как впервые за много веков в мире проснулось волшебство, как оно впрялось и воткалось в щит, скованный из чистого света. Музыка Невилла выковала мост, соединяющий землю с той субстанцией, из которой соткана Паутина, а художнический дар Кедара придал этому мосту зримую форму.

Зачарованные зрители увидели, как сперва замерцал, а потом и вспыхнул вокруг Ребекки волшебный знак, состоящий из двух треугольников, вписанных в круг. Но видели этот знак именно таким далеко не все. Кое-кому он явился массивным черным щитом из кованого железа, а кому-то другому — хрустальным облаком, переливающимся всеми цветами радуги, — но все без исключения были тронуты волшебной картиной.

Совмещенная воедино мощь троих колдунов возросла не втрое, но стократно. Но ее было по-прежнему недостаточно,

Тиррел захлопал в ладоши, разразившись оглушительными издевательскими аплодисментами.

— Просто замечательно! — насмешливо воскликнул он. — Итак, замысел моих древних недругов завершился все-таки не полным провалом. Но чего ты хочешь добиться этим жалким спектаклем?

Говорил он снисходительно, говорил, откровенно потешаясь над девушкой.

Ребекка почувствовала, как нарастает мощь троих колдунов, и с помощью Эмер и Галена пустила в ход свои дар Прядущей Сновидения, чтобы придать колдовскому напору необходимое направление. Сила талантов друзей потрясла девушку, а появление волшебного щита восхитило, как любого другого, кто следил за происходящим, но ей и самой было ясно, что все это смехотворно жалко по сравнению с сатанинской мощью, накопленной Тиррелом на протяжении долгих столетий. Трое древних колдунов по-прежнему оставались в ловушке и были совершенно беспомощны, их волшебная сила была отторгнута от них и обращена во зло могущественным королем-богом, стремящимся к своей цели. А если они не сумеют прийти на помощь, то поражение будет только вопросом времени, и Ребекка хорошо понимала это.

— Ну и надолго ли еще хватит у тебя силенок? — словно прочитав и озвучив ее собственные мысли, заорал Тиррел. — Или приказать братьям вновь напустить на тебя моих слуг? Твой щит хорош против волшебства, но от «соляных» он тебя не защитит. Ни тебя, ни твоих друзей. Или тебе не хочется избежать этой бессмысленной бойни?

«Помогите мне!»

В реальном мире кто-то положил руку в железной перчатке ей на плечо и с превеликой осторожностью обнял ее. В Паутине вновь появился ее сын, он казался сильней, чем раньше. Ребекка с новой надеждой поглядела на него, но его крошечное личико выглядело расстроенным.

«Мне не прорваться к ним, мамочка, — заплакал малыш. — Это слишком сложно».

Собственная неудача угнетала его.

— И не думай освободить древних, дитя! — рявкнул Тиррел.

«Ему известно все, что мы затеваем», — в отчаянии подумала Ребекка.

— Оставь свои усилия, Ребекка. Смирись с судьбой. Тебе известно, что все предсказано заранее. Слишком я могуч в Паутине. — Тиррел вновь ухмыльнулся гнусной ухмылкой. — Тебе ведь уже хватило, верно?

Закрыв один глаз, он подмигнул ей.

И вдруг Ребекка поняла, почему лицо короля-бога показалось ей знакомым. Ей вспомнился сон, случившийся несколько месяцев назад, — тот сон, в котором она попала на холст одного из портретов, висящих в галерее, тогда как предки с других портретов таращились на нее. И один из них точно так же подмигнул.

И вновь под стенами замка кто-то закопошился. Это очнулись застывшие до поры до времени «соляные». Крики и стоны защитников замка слились с лязгом железа: битва возобновилась. Тиррелу наскучила игра, которую он вел с Ребеккой.

Перекрывая доносящийся снизу шум, Ребекка закричала во весь голос:

— Условия твоего договора не выполнены! Каделль был твоим сыном!

И вновь наступила тишина, означающая, что монахи почуяли опасность, заключающуюся в ее словах. Тиррел тоже вроде бы растерялся. И по всей огненной башне замелькали кровавые, пурпурные и багровые сполохи.

— Я твоя прямая наследница! — закричала Ребекка, вонзая в короля-бога слова, как отравленные стрелы. — Условия не выполнены, и договор следует признать не имеющим силы!

— Ты лжешь! — завопил в ответ Тиррел.

В ответ Ребекка окунула пальцы в кровь, по-прежнему сочившуюся у нее из ссадины на локте, и подняла обагренную руку вверх.

— Твоя кровь течет у меня в жилах, Тиррел! — прокричала она. — Вот мое доказательство!

За огненной башней воздух пришел в движение, потемнев исполинской дымкой.

— Это ложь! — зашипел Тиррел, но голос его уже потерял недавнюю уверенность в собственной правоте. — Я собственными руками убил своего законного сына, а всех незаконнорожденных прикончили монахи!

— За одним исключением, — возразила Ребекка.

Ее голос звучал теперь тише, но столь же решительно, как прежде.

Пока Ребекка говорила, Паутина решила подтвердить подлинность ее слов: и она увидела в обратном порядке долгую череду предков — сперва показалась она сама, потом Бальдемар, потом лица принялись мелькать одно за другим, пока не появился Каделль… а за ним и Тиррел. И Ребекка была не единственной, кому предстало это зрелище. Впервые за все время в глазах у короля-бога мелькнул страх. Во все стороны брызнули языки пламени, и люди инстинктивно отшатнулись от них, прячась за каменной кладкой стен. Ребекку и стоявших рядом с нею защитил от языков пламени волшебный щит.

Клетка, в которой были заточены трое древних колдунов, начала расползаться. Одни за другими открывались врата в Паутине. Древние и нынешние колдуны обратились друг к другу с радостными приветствиями, угадав и опознав одни других, тогда как Ребекка и ее сын сплели воедино свои нити.

«Я нашел их, мамочка!»

Его детский голосок ликующе звенел.

«Отлично, мой маленький», — ласково ответила она.

— Нет! — вскричал Тиррел.

Его душераздирающий крик подхватили и монахи, позабыв о своей миссии перед лицом новых испытаний. Воздух, дрожащий за спиной у короля-бога, становился все темнее.

«Три колдуна родятся из…

Под солью паутин пряду…»

Все треугольники заработали одновременно и согласованно. Каждый из когда-либо живших на свете Еретиков подхватил слова магического заклинания. Теперь, когда древние колдуны были освобождены, подлинное волшебство возросло тысячекратно. И скрипка Невилла звучала отныне не в одиночестве — его музыка пела для всего мира: долов, морей и гор, небес, звезд, солнца и луны. Она стала голосом всего живущего. Голосом возделанной и целинной земли, пустынь и снегов. И голосом соляных равнин.

Дар Кедара воссоединился с талантом Кавана — и вдвоем они принялись писать картину размерами в целый мир — и этот мир был таким, каким ему надлежало быть.

Эннис открыла книгу на чистой странице и вдвоем со своей древней предшественницей начала рассказ новой истории. Истории, которая отличалась от всего, что когда-либо слышал мир.

 

Глава 81

«Родня веков, за дар роди;

Сон сохрани, Дерис гоня».

История Эннис была историей Ребекки. Именно Ребекка дала толчок всему происходящему, именно она сплетала воедино все нити. Именно Ребекка испытывала невероятную радость — но не из-за собственного чудесного спасения, а из-за того, что ей удалось спасти весь мир, спасти собственного сына, спасти своих древних предшественниц — всех тех бесчисленных Ребекк, которые вступали в ту же борьбу, но были побеждены. В ней сошлись воедино прошлое и будущее.

«Ужасен мага путь утрат».

Огонь под ногами Тиррела разгорался все сильнее, но полыхал как-то невпопад — языки пламени разной длины и разного цвета стреляли во все стороны, Тиррел все еще орал, требуя крови, алкая новых смертей, чтобы напитать ими свое извращенное существо, но все его стрелы теперь вонзались в него самого. Волшебство двух троек колдунов вместе с их союзниками стало непреодолимой силой, которая, сметая все на своем пути, восстанавливала и свершала правосудие Паутины. Королевские воины из плоти и крови с ужасом наблюдали за тем, как одетые в рясы с клобуками монахи старели и дряхли в считанные мгновения. Кожа их съеживалась, та малость плоти, которая у них еще оставалась, гнила заживо, даже их кости рассыпались в прах. Их агония, пусть и недолгая, была на редкость мучительной. Теперь, когда зловещий договор, придававший им сил на протяжении стольких столетий, был признан не имеющим силы, им пришлось самым безжалостным образом расплатиться за сверхъестественное долгожительство. И напротив, бездушные «соляные» просто-напросто повалились наземь и застыли. Они опять стали людьми — правда, мертвыми — и обрели долгожданный покой.

«Обе части гнут злой меч».

Войска Тиррела больше не существовало.

Потемнение воздуха за спиной у короля-бога приобрело зримые очертания и оттуда вырвались два демона, созданные из огня и льда, вырвавшись, они нависли над Тиррелом. Сейчас он казался совсем крошечным; он был пойман в ловушку уже угасающего пламени.

— Нет! — молил он. — Я выполнил все условия договора. Это нечестно!

Демоны приблизились к нему, их огненные глаза смотрели совершенно безжалостно. Лапы с огромными когтями потянулись за своей жертвой.

— Но вы-то должны были знать! — уже отчаявшись, воскликнул Тиррел. — Почему же вы мне ничего не сказали?

Однако демоны ничего не ответили и на это. Они проявляли истинное равнодушие к его страшной истерике, их молчание подразумевало, что причины неудачи, которую потерпел король-бог, их совершенно не касаются. Но он задолжал — и они появились, чтобы стребовать с него этот долг.

На глазах у изумленной, ликующей и по-прежнему трепещущей толпы собравшихся в замке демоны разнесли Тиррела в клочья. Причем относилось это не только к его разорванному на мелкие куски телу, они разодрали и его вспоенную злобой душу, они изничтожали его до тех пор, пока от него ничего не осталось и на смену его истошным крикам не пришла тишина. Тиррелу не нашлось места и в Паутине. Он был уничтожен окончательно.

Управившись со своим делом, демоны поглядели на Ребекку. Это были те же самые демоны, которых она еще девочкой увидела на соляных равнинах. Она (да и не она одна) испугалась, не зная, чем все это кончится, но демоны лишь взглянули на нее — и этим ограничились. Миг-другой спустя они начали таять, а вслед за этим ушла в землю и огненная башня.

И вместе с ней провалились под землю и останки тех, что некогда были древними обитателями Дериса. Их кости упокоились в земле, а души были освобождены от подлого пособничества Злу. Они ушли бесшумно, ушли, не испытывая ни радости, ни печали, но только облегчение. Их долгие муки наконец-то завершились.

«Трое давят страх такой».

Далеко на юге, посреди соляных равнин, дрогнул недавно возродившийся Дерис. Стены треснули, башни рухнули, золотой колокол замолк — и на этот раз навсегда. Хрустальный мост рассыпался, а черная пирамида взорвалась, погубленная немыслимой и непредставимой силой. Гигантские обломки базальта разлетелись во все стороны, и соль равнодушно поглотила их.

И на многие лиги вокруг затряслась земля, когда весь город вновь пошел на дно сухого кристаллического моря. Все в городе погрузилось во тьму и обрело покой там, где ему и было положено быть. И вновь на просторах соляных равнин воцарились тишина и покой и только черная громада Блекатора нарушала однообразие белой пустыни.

Когда подземные толчки наконец закончились, исчез и волшебный щит колдунов. Их дело было сделано. Тиррел и вся его злая рать исчезли. Исчезли навеки.

Во дворе замка Кедар, Эннис и Невилл молча замерли, глаза их радостно сверкали. Потом они обнялись — счастливые, но бесконечно усталые.

А на крепостной стене у Ребекки подкосились ноги — она была слишком потрясена и измучена, чтобы в полной мере оценить значение происшедшего. Медленно повернулась она в сильных руках, которые не дали ей упасть, и увидела того, кто поддерживал ее, начиная с того момента, когда битва вступила в решающую стадию. На нее смотрели глаза Монфора, в которых можно было прочитать восхищение — и нечто большее, чем восхищение.

— Ну что, поверил теперь в волшебство? — тихим голосом спросила она.

— Я поверил в тебя, — шепнул он.

Они оба понимали, что на них обращены сотни пар глаз, на них глядели и стоящие на стене вместе с ними, и люди, столпившиеся у стены, и воины короля, и челядинцы Бальдемара. И тем не менее Ребекке казалось, будто они остались только вдвоем.

— Значит, я была права, так? — с улыбкой потребовала она. — Признайся.

Монфор ничего не ответил. Он обнял девушку, прижал к себе и поцеловал. И на этот раз не отпрянул от нее, даже когда со всех сторон послышались радостные и поощрительные выклики, становящиеся тем громче, чем дольше длился поцелуй. Ребекка страстно ответила на королевское внимание, понимая и прямой, и символический его смысл. Когда они наконец разомкнули объятия, в глазах ее сверкали слезы радости.

Теперь она понимала, кто станет отцом ее сына.