Сходить за пиццей вызвался Павлов. Слим заикнулся было о заказе с доставкой на дом.

— Не придется даже вспоминать номер телефона, — сказал он. — Теперь, когда «Поппа Итальяно» спонсирует треть нашего жилища, мы просто можем кликнуть на рекламный баннер, и, скорее всего, мальчик-турок на мопеде подкатит к дому в считанные минуты.

Павлов стоял на своем: он пойдет лично, чтобы своими глазами увидеть, как эта пицца готовится. И убедиться, что никто не харкнул в начинку или что-нибудь в этом духе.

— Спасибо! — сказала я ему вслед. — У меня сразу повысился аппетит.

Подождав, пока не захлопнется входная дверь, Слим подарил мне взгляд, предназначенный для спальни.

— Мне известны и другие способы разжечь у девушки аппетит.

— Мне тоже, — проговорила я без всякого выражения, — но меня нельзя включить нажатием кнопки, как ты проделываешь это в своих играх.

С секунду Слим просто стоял там, перед диваном, испытующе разглядывая меня.

— Я тебя чем-то обидел?

Я уже хотела было предложить ему присесть рядом, чтобы мы могли поговорить, но затем вспомнила о зрителях: что они подумают? Наш разговор по душам состоялся в результате в дальнем углу гостиной. Подальше от глаз остального мира.

— Ты здесь ни при чем, — сказала я Слиму, не покидая пределов «мертвой зоны». — Дело во всех остальных.

— В наблюдателях?

— Я помню все, что ты говорил, но у меня не получается выбросить из головы их постоянное присутствие где-то рядом. Это все меняет, и все интимные моменты, какие еще остались в нашей жизни, кажутся теперь немного искусственными.

— Ну, не знаю, — протянул Слим, и я догадалась, что упрямая сторона его натуры взяла сейчас верх. — По-моему, ты все принимаешь слишком близко к сердцу.

Зайдя Слиму за спину, я уставилась в окно.

— Ты тоже жалеешь, что мы согласились на эту затею с камерами, — сказала я. — Уверена. И хотелось бы, чтоб ты сам признал это.

За окном быстро темнело, и цветочный рынок лихорадочно сворачивал торговлю. Продавцы бегали туда-сюда с тележками, тачками и корзинами. Понемногу они выстроились в общую процессию, оставив за собою опавшие лепестки и завитушки сигаретного дыма, но продолжали перекрикиваться. Вилли нес караул за собственным прилавком. Со свежими букетами и рождественской гирляндой.

— Добряк Уильям предупреждал, что все может оказаться не так просто, каким это кажется на первый взгляд, — сказала я.

Ладони Слима легли мне на плечи. Нерешительное касание, обретшее уверенность, только когда я потянулась пожать их. Он сказал:

— Утром табло посоветовало мне получше затягивать пояс на халате.

— Я собиралась порекомендовать тебе то же самое.

— Сначала я здорово смутился, — продолжал Слим, — но затем подумал: собственно, а что мне прятать?

— Ты ждешь от меня сочувствия?

— Циско, когда богатство мужика измеряется двузначной цифрой, то это он должен сочувствовать девушкам.

— Неужели двузначной цифрой?

— Точно тебе говорю.

— Слим, будь это правдой, я обратилась бы за консультацией к врачу, прежде чем подпустить тебя к себе.

— Клянусь, я не вру насчет размеров, — настаивал он, — в сантиметрах.

Уже улыбаясь, я продолжала смотреть на процессию расходящихся по домам цветочников.

— Я думала, у вас, парней, стандартная шкала разбита на дюймы.

— У остальных — да, — признал Слим, — но переход на метрическую систему придал мне дополнительной уверенности.

— Это, однако, не повод размахивать предметом своей гордости перед веб-камерой, — заметила я. — Кто угодно может увидеть.

— Конечно, — согласился он, — но я не имею ни малейшего представления о том, кто эти люди, и именно это примирило меня с их присутствием. Они — никто, я вижу лишь имена на экране. Выдуманные псевдонимы. Почему меня должно беспокоить мнение какой-то Ночной Бабочки о моем приборе?

— Чье мнение? — спросила я, оборачиваясь.

— Я уже не помню точного псевдонима, — быстро сказал Слим. — Я хочу сказать: все эти люди не занимают того места в моей жизни, которое занимаешь ты.

— Не подлизывайся. — Я ткнула пальцем ему в грудь. — Всякий раз, когда с тобой захочет перекинуться парой слов обладательница подобного псевдонима, ставь меня, пожалуйста, в известность.

На губах Слима заиграла эта его удивительная улыбка.

— Честно говоря, ей не терпелось побольше разузнать о тебе.

Уж не знаю, надеялся ли Слим рассмешить меня этим своим признанием, но оно возымело прямо противоположный эффект.

— У меня серьезные отношения только с тобой и больше ни с кем, — сказала я и вдруг почувствовала себя легче воздуха. — Я хочу, чтобы между нами все было нормально, чтобы наши отношения продолжались, я правда этого хочу, но если мы не будем держать при себе самые сокровенные, интимные моменты, те маленькие тайны, о которых ты когда-то говорил мне, то тогда мне придется спросить: а что мы, вообще говоря, делаем вместе?

Слима, похоже, обеспокоила прозвучавшая в моем голосе новая нотка, и его удлиненное лицо, кажется, вытянулось еще больше. То, что я ему сказала, было вовсе не угрозой, я просто выпустила пар. В этом доме мне становилось все труднее выражать свои чувства. И все же я говорила честно. И надеялась только, что он сумеет меня понять.

— Знаешь, — сказал Слим, — давай побудем немного наедине, после ужина. Создадим несколько маленьких тайн, так сказать.

— Мне не хотелось бы куда-то выбираться, — заявила я. — Завтра опять на работу. Мне предстоит еще один день общения с людьми, которым действительно нравится крутиться перед камерой. Заметив, что Слим улыбнулся, я услышала скрежет ключа в замочной скважине. Не обратив на скрежет внимания, он заявил, что о том, чтобы выходить из дому, и речи не было.

— Что ж, пусть зрители последуют за нами в спальню. Камера ничего им не покажет, кроме пустого угла. Может, они и догадываются, что у нас на уме, Циско, но они не смогут помешать нам. Каких бы уродов ни привлекал наш веб-сайт, ни один из них все равно не попадет дальше экрана. С нашей точки зрения, их с тем же успехом могло и не существовать вообще.

Мне было ясно, к чему клонит Слим, но тут в комнату вбежал Павлов. И замер, задыхаясь, словно насмерть перепуганный воробей.

— Что-то не так? — спросила я.

Мой брат сжимал в руках картонку с пиццей. Впрочем, я уже засомневалась, что мы придем в восторг от того, что было внутри. Как выяснилось, с содержимым коробки все было в порядке; Павлова больше беспокоило содержимое автомобиля, припаркованного перед нашим домом. Мой брат прокашлялся, но даже и тогда не сумел выдавить ничего, кроме свистящего шепота:

— Там, снаружи, стоит «моррис трэвеллер», а в нем сидит старик.

— Он что, заблудился? — спросил Слим.

— В некотором роде, — с прискорбием произнес Павлов. — На нем ярко-красное женское платье.