Лейтенант Брейтвейт не отрывал взгляда от тарелки, где еще недавно красовалась огромная порция синтетического бифштекса, жареной картошки и грибов, и мысленно благодарил за ДНК, унаследованную им от родителей и помогающую ему предаваться прелестям обжорства без риска растолстеть. В тарелку с жалкими остатками еды он вперил взор исключительно для того, чтобы не испортить удовольствие созерцанием того, что поедал Сердаль. В столовой было так шумно, что им обоим приходилось разговаривать громко, однако этому в немалой степени способствовало и то, что они относились друг к другу, мягко говоря, недоброжелательно.

– Доктор Сердаль, мы с вами – кандидаты на одно место, – сказал Брейтвейт после очередной злобной паузы. – Но это вовсе не означает, что мы обязаны друг друга ненавидеть. Ведь не исключено, что эта работа не достанется ни мне, ни вам. Тем не менее в последнее время вы относитесь ко мне все с большей враждебностью. Почему?

– Не только к вам, – буркнул Сердаль, не взглянув на Брейтвейта, – но вы меня раздражаете особенно своими непрестанными советами, которые не представляют собой ничего иного, как тонко завуалированную критику. Вы поручили мне пациента, внешность которого отталкивающая, поведение враждебно. Теперь он и вовсе отказывается со мной разговаривать. Туннекис невозможен, просто невозможен. Я возле него сутками дежурил после операции. Вы дали мне задание, заранее понимая, что я с ним не справлюсь, не сумею провести психотерапию упрямого, несговорчивого пациента и произвести на О'Мару впечатление сотрудника, годного на высокий пост. Вы и все остальные показали мне, что чужаков тут у вас не жалуют.

– Это не правда, – заметил Брейтвейт. – Мы все тут – чужаки, по крайней мере до тех пор, пока не узнаем друг друга получше. Лиорен, Ча Трат или я сам могли бы взяться за этого пациента, но вы сами сказали, что ни разу не лечили телепата и что вам это интересно. Вы сами попросили, чтобы вам поручили лечение этого пациента, вот я вам и поручил.

– Но не испросили разрешения вашего шефа? – спросил Сердаль. – Это было ваше собственное решение, верно?

– Да, – ответил Брейтвейт. – Как новый администратор госпиталя, О'Мара сейчас очень загружен всякой работой за пределами отделения. Вам это известно. Мне он велел принимать на себя полную ответственность за решения такого рода, что я и делаю. Вы хотите отказаться от пациента Туннекиса?

Сердаль оторвал взгляд от тарелки и на миг задержал его на Брейтвейте.

– Так вот вы чего хотите, Брейтвейт, – проворчал он, – вам не терпится увидеть мой провал? Но это не имеет значения. После нескольких дней, в течение которых я пытался подступиться к пациенту, я пришел к выводу о том, что он глуп, упрям, груб, отвратителен как личность и вообще – существо никчемное, которому мне не стоило уделять так много времени. Если бы этот случай поручил мне О'Мара, он бы тоже сделал это из желания завалить меня, как и все вы. И не стоит отрывать у меня время и оскорблять мой ум ложью. Вы – земляне, на это большие мастера. Ну а теперь вы наверняка помчитесь на своих длинных бесформенных ножищах к своему шефу, чтобы передать ему все, что я вам сказал, да еще и краски небось сгустите?

Брейтвейт почувствовал, что заливается краской. Он открыл было рот, чтобы ответить Сердалю, но тут же закрыл, и при этом зубы его громко клацнули. Он всеми силами старался сдержаться. Если бы такую тираду выдал разозленный кельгианин – это бы еще куда ни шло, но Сердаль с самого начала производил на Брейтвейта впечатление холодного, самоуверенного, речистого дипломата, полностью владеющего своими эмоциями. После собеседования точно такое же мнение о Сердале составили остальные сотрудники отделения. Посему то, свидетелем чего сейчас был Брейтвейт, напоминало совершенно нехарактерную и потенциально опасную перемену в поведении, граничащую с откровенной паранойей, а может быть – и с ксенофобией. О таких внезапных и нетипичных изменениях личности Брейтвейт должен был по долгу службы сообщить О'Маре. Но он не хотел этого делать до тех пор, пока не выяснит причины нервного срыва Сердаля.

– Доктор, – негромко проговорил Брейтвейт, – вы себя хорошо чувствуете?

Сердаль не ответил. Он встал из-за стола и ушел.

Брейтвейт, доедая обед, думал о том, что обратиться к Туннекису за разъяснениями ему не позволяет кодекс медицинской чести – это был пациент Сердаля, а Сердаль сейчас пребывал в таком расположении духа, что подобный ход со стороны Брейтвейта его только еще сильнее обидел бы. Кроме того, Брейтвейту были нужны сведения о Сердале, а не его пациенте, а такие сведения легче было добыть у третьей стороны.

Старшую сестру-кельгианку звали Кульчет, она возглавляла сестринский персонал палаты для послеоперационных пациентов, в которой в боксе, призванном ограничивать телепатические излучения других пациентов, был размещен Туннекис. Учитывая то, к какому виду принадлежит Кульчет, Брейтвейт не стал тратить время на экивоки.

– Старшая сестра, как самочувствие пациента Туннекиса? – осведомился Брейтвейт. – Я к вам не с обходом пришел, просто хотел узнать ваше мнение о пациенте. Как он – миролюбив, сговорчив?

– Самочувствие пациента Туннекиса вполне удовлетворительно и соответствует прогнозу, – отвечала Кульчет, сердито ощетинившись. – Вот только никто из диагностов не оповестил меня о том, какой именно их прогноз. Относительно его сговорчивости могу сказать, что сотрудничает с медиками он только потому, что у него нет иного выбора. Он не миролюбив, и больше я ничего не скажу.

Солгать кельгианка не могла, но могла отказаться разговаривать. Брейтвейт предпринял новую попытку.

– Наш новый психолог пытался провести его психотерапию, – сказал он. – Что вы скажете о докторе Сердале?

Шерсть Кульчет разбушевалась.

– Эта... эта органическая черная дыра! – воскликнула она. – Шерсть у него не движется, он отвратителен, а эти его глаза... Он похож на чудовище из моих страшных детских снов...

– Но наверняка, – прервал ее Брейтвейт, – вы давно переросли страшные детские сны? В особенности – здесь, где ночные кошмары встречаются вам на каждом шагу?

– Все равно он мне не нравится, – буркнула Кульчет. – И моим медсестрам тоже. И мы будем очень рады, когда и Туннекис, и Сердаль покинут госпиталь.

Больше старшая сестра, ничего сказать не пожелала, а когда Брейтвейт продолжил донимать ее вопросами, беседа перешла на личности – вернее, на его личность. Брейтвейт пришел к выводу о том, что у этой кельгианки мышление отнюдь не прямолинейное, а весьма изобретательное.

О'Мара уже несколько часов работал в роскошном офисе администратора, когда к нему зашел Брейтвейт, внешне холодный и подтянутый, но явно взволнованный больше, чем обычно.

– Насколько я помню, – изрек О'Мара, указав на ближайший стул, – предполагалось, что свои проблемы вы будете решать самостоятельно. Если вы наткнулись на такую, какую решить не в состоянии, я надеюсь, что она серьезна – это в ваших интересах. В чем она состоит? Но покороче.

– Думаю, дело действительно серьезное, сэр, – ответил лейтенант. – Но скорее не получится.

– Постарайтесь, – посоветовал ему О'Мара.

– Сэр, – сказал Брейтвейт, – мы все понимаем, что вы ввели момент конкуренции в работу кандидатов на ваш пост. В связи с этим я прежде всего должен заверить вас в том, что ни в коем случае не пытался создать для Сердаля ситуацию выше его уровня компетентности либо вообще каким-то образом подсидеть его и вынудить сойти с дистанции. Это не в моем характере, и при всем уважении, сэр, должен вам сказать, что я не так уж сильно стремлюсь занять ваше место.

– Стало быть, проблема – это Сердаль, – заключил О'Мара. – Вы находитесь в процессе ее решения?

Лейтенант кивнул.

– На мой взгляд, у Сердаля налицо признаки нарастания эмоционального расстройства, – сказал он. – В последние несколько дней у него отмечаются выраженные изменения личности и поведения, но это, хотя и бросилось мне в глаза первым делом, может быть только малой частью более серьезной проблемы. Теперь у меня есть основание полагать, что к ней имеет отношение прооперированный пациент Туннекис, который находится в стадии выздоровления и нуждается в психологической поддержке, а также некий член медицинского персонала госпиталя. Я также отмечаю субъективные изменения в собственном характере. Не проявляя откровенной несубординации, я более не ощущаю страха и даже уважения к начальству, в том числе и к вам, сэр.

– Лейтенант, – сухо произнес О'Мара, – в течение многих лет я ждал, когда же вы это скажете. Продолжайте.

– Сэр? – удивленно вздернул брови Брейтвейт, но быстро продолжал:

– Я все еще пытаюсь, а может быть, только надеюсь, решить эту проблему самостоятельно, но мне потребуется сотрудничество заведующих отделениями, некоторых сотрудников этих отделений, а быть может, и помощь кое-кого из технического персонала. Мой статус не позволяет мне просить о такой помощи, вот почему я и пришел к вам. Но, признаюсь честно, сэр, я сам не уверен в том, что именно происходит, кроме того, что...

О'Мара поднял руку:

– Чья помощь вам нужна?

– Прежде всего, – поспешно отвечал Брейтвейт, – диагностов Торннастора и Конвея, поскольку я думаю, что эта проблема вряд ли по плечу врачам со стандартным мышлением. То есть если проблема существует и если дело не в том, что я себя напрасно пугаю. Еще мне понадобится Старший врач Приликла для точного анализа эмоционального излучения личностей, вызывающих мое беспокойство, ну и, конечно, ваш опыт в области многовидовой психиатрии. В зависимости от развития ситуации, может быть, придется подключить и еще кого-то.

– Это все? – с нескрываемой язвительностью осведомился О'Мара. – Вы неопровержимо уверены в том, что расстройство эмоциональной сферы отмечается у Сердаля, а не у вас?

– Сэр, – отозвался Брейтвейт. – Дело очень серьезное. И вполне вероятно – срочное.

О'Мара на миг задержал взгляд на Брейтвейте. Тот, не мигая, смотрел на него, что было крайне нетипично.

– Расскажите мне, какого именно рода помощь вам требуется. Начните с меня.

Брейтвейт облегченно вздохнул и торопливо проговорил:

– Прежде всего мне бы хотелось попросить вас о том, чтобы вы открыли мне психопрофиль Сердаля, а еще лучше – чтобы вы обсудили со мной его содержание. На основании собеседования и в процессе нескольких последующих бесед с Сердалем у меня сложилось впечатление о том, что у него устойчивый, уравновешенный тип личности – ну разве что он немного себялюбив...

– Хотите сказать – зазнайка, – уточнил О'Мара.

– ...и мне казалось, что он без труда адаптируется к множеству представителей разных видов, – продолжал Брейтвейт. – За последние несколько дней, с тех пор, как я поручил ему пациента Туннекиса по его же собственной просьбе, у Сердаля начали отмечаться выраженные изменения как в профессиональной, так и в социальной манере. Налицо также и явные признаки прогрессирующей ксенофобии. Такое поведение совершенно нехарактерно в свете того, что мне известно о типе личности Сердаля. Я провел деликатные беседы и выяснил, что все те, с кем в последнее время контактировал Сердаль, также отмечают в его характере перемены к худшему. Некоторые и вообще невзлюбили его настолько, что с трудом заставляют себя с ним разговаривать, и у них тоже проявляются признаки ксенофобии, хотя и менее интенсивные.

Я знаю, что психические нарушения не контагиозны, – быстро продолжал Брейтвейт, – независимо от того, кто является источником этой «инфекции» – пациент Туннекис или доктор Сердаль. Однако Туннекис в этой истории – единственный объединяющий фактор, поскольку перемены в поведении отмечаются только у доктора Сердаля и персонала послеоперационной палаты. Как бы ни нелепо звучала моя идея, первым делом следует исключить мысль о психическом инфицировании. Может быть, потом мне удастся ухватиться за какую-нибудь менее дурацкую соломинку. – Лейтенант вдохнул поглубже и продолжал:

– У подобного поведения Сердаля может быть и совсем простое объяснение. Может быть, пациент Туннекис визуально напоминает кого-то или что-то, что в прошлом вызвало у Сердаля глубоко укоренившуюся фобию, а может быть, в процессе психотерапии пациент рассказал Сердалю что-то такое о себе, что спровоцировало эту резкую фобическую реакцию. Вот почему я хотел бы взглянуть на его психопрофиль.

О'Мара кивнул, нажал несколько клавиш на компьютерной клавиатуре и развернул монитор так, чтобы дисплей был виден им обоим.

– Двигайтесь поближе, лейтенант, – сказал он. – Чувствуйте себя как дома.

Не подавая виду, О'Мара изучал информацию на дисплее с таким же пристальным интересом, как и Брейтвейт. Посмотрев психопрофиль Сердаля, лейтенант вздохнул, откинулся на спинку стула и покачал головой. О'Мара снизошел до едва заметного сочувствия.

– Мне очень жаль, лейтенант, – сказал он, – но перед нами психопрофиль психически здорового, уравновешенного и начисто лишенного ксенофобических реакций существа.

Брейтвейт снова покачал головой – на сей раз упрямо.

– Но, сэр, сейчас психопрофиль Сердаля выглядит совсем не так. Вот почему мне хотелось бы, чтобы Приликла провел исследование эмоционального излучения всех, кто меня беспокоит, начиная с Сердаля и Туннекиса. Кроме того, мне хотелось бы подробно ознакомиться с тем, что за операция была проведена пациенту, и если процедура была такова, что могла вызвать нечто более серьезное, чем банальную послеоперационную депрессию, мне хотелось бы знать, почему мы не были об этом оповещены. Я выяснил, что операция была тонкая и что Торннастор и Конвей настояли на том, чтобы делали ее они сами. Я уверен: что-то всерьез не так, но что именно – пока не знаю. Двое наших лучших диагностов имеют обыкновение давать ответы на самые необычные вопросы. Может быть, они и теперь сумеют на них ответить, хотя бы для того, чтобы сказать мне, что я валяю дурака... – Он растерялся и на миг стал прежним, не уверенным в себе Брейтвейтом. – ...что вполне вероятно, – добавил он.

– Возможно, лейтенант, а не вероятно, – уточнил О'Мара, развернул к себе монитор, нажал клавишу на панели коммуникатора и, когда ему ответили из приемной, распорядился:

– Торннастора, Конвея и Приликлу быстро ко мне... Нет, погодите, сейчас я перефразирую... – Он еле слышно сказал Брейтвейту:

– Проклятие, лейтенант, я все время забываю о том, что я теперь администратор и что мне надо обзавестись вежливостью и хорошими манерами, приличествующими этому посту. Прошу вас, – намного более мягко проговорил он в микрофон коммуникатора, – разыщите диагностов Торннастора и Конвея и Старшего врача Приликлу, свяжитесь с ними, передайте им мои наилучшие пожелания и попросите их как можно скорее зайти в кабинет администратора О'Мары.

Брейтвейт улыбнулся.

– Сэр, – отметил он, – у меня бы такой парафраз вряд ли получился лучше.

О'Мара проигнорировал этот комплимент и сказал:

– Вы уходить не вздумайте, лейтенант. Я вовсе не желаю пересказывать ваши подозрения этой троице и выглядеть полным идиотом. Понимаю, вы не знаете, что происходит, но пока они не пришли, вы должны объяснить мне, что вы обо всем этом думаете.