Двое медиков-дверлан ДБПК прибыли для того, чтобы забрать юную пациентку, свою землячку, но после непродолжительных консультаций пришли к выводу о том, что больная получает адекватный курс лечения и что заберут они ее недели через две-три, когда врачи госпиталя решат, что ее можно выписать. На это время двое дверланских врачей задержались в госпитале. Их язык был записан в память больничного переводческого компьютера, а сами они дни напролет бродили по коридорам и палатам невероятного технического и медицинского чуда – Главного Госпиталя Сектора. Хвосты дверлан от волнения все время стояли торчком в виде пушистых вопросительных знаков – если, конечно, им не приходилось вместе со своими роскошными хвостами забираться внутрь скафандров для преодоления уровней с теми или иными атмосферными условиями.

Несколько раз дверланские врачи наведывались на «Ргабвар» – сначала для того, чтобы поблагодарить офицеров и бригаду медиков за спасение юной дверланки – единственной, кто остался в живых после страшной аварии, а потом – просто затем, чтобы поговорить о своих впечатлениях от увиденного в госпитале, рассказать о своей родной планете под названием Дверла, о ее четырех процветающих колониях. Эти визиты становились приятными перерывами на фоне жуткой скучищи, царившей в те дни на борту «Ргабвара»: экипаж и медики занимались повышением квалификации.

То есть именно так Главный психолог именовал курсы лекций, учебных тревог, прочих тренировок и технических инструктажей, рассчитанные на ближайшие несколько месяцев. Только сигнал тревоги, чей-то призыв на помощь мог отвлечь «неотложников» от этой учебной нудятины.

– Когда корабль на приколе, свое рабочее время вы будете проводить на борту, – так сказал О'Мара Конвею во время одной короткой и не слишком приятной беседы, – и так будет до тех пор, пока вы не сможете и себе, и мне заявить, что целиком и полностью ознакомились со всеми аспектами своей новой работы, с кораблем, его системами и оборудованием и азами специальностей, которыми владеют офицеры, члены экипажа. От них, кстати говоря, потребуется то же самое в отношении медицины. А сейчас вы демонстрируете полное невежество, хотя и вылетали на вызовы дважды за время учебы.

Первым своим вылетом вы создали большие неудобства для себя, – кислым тоном продолжал О'Мара, – а вторым чуть не вызвали всеобщую панику в госпитале. Тем не менее я бы не стал называть как первый, так и второй случай дерзким вызовом вашим познаниям в многовидовой медицине или опыту Флетчера в области инопланетянской космической техники. Следующий вылет может оказаться не таким легким, Конвей. Предлагаю вам подготовиться к нему, научившись работать одной командой, а не двумя отдельными, каждая из которых старается набирать очки и обгонять другую. Будете выходить – не хлопайте, пожалуйста, дверью.

Вот так «Ргабвар» превратился в школьный класс и лабораторию, где офицеры читали лекции по своим специальностям на таком уровне, какой, по их мнению, был доступен медикам, а медики пытались втолковать офицерам азы физиологии. Поскольку лекции большей частью носили обзорный характер, а не узкоспециализированный, читали их чаще всего капитан или Конвей. Все члены экипажа присутствовали на лекциях по медицине, кроме вахтенного офицера, который все видел и слышал с помощью монитора, установленного в отсеке управления, и мог задавать вопросы.

В день, о котором идет речь, Конвей освещал вопросы сравнительной физиологии неземлян.

– Если вы не находитесь в многовидовой больнице типа нашего госпиталя, – проговорил он, адресуясь к лейтенантам Чену, Доддсу и Хэслэму, а также к видоискателю коммуникатора, связывавшего медицинскую палубу с отсеком управления, где нынче вахтенным был капитан Флетчер, – то вы, как правило, встречаетесь с представителями какого-то одного вида и называете их в зависимости от того, откуда они родом. Но здесь, в госпитале, а также при работе на месте космических катастроф крайне важно как можно скорее и точнее произвести идентификацию поступающих пациентов и спасенных жертв аварий. Зачастую пострадавшие пребывают в столь плачевном состоянии, что сами не могут сообщить о себе никакой физиологической информации. Именно по этой причине нами в свое время была разработана четырехбуквенная система физиологической классификации.

Первая буква обозначает уровень физической эволюции, – продолжал Конвей. – Вторая указывает на тип и распределение конечностей и органов чувств, что, в свою очередь, позволяет определить местонахождение головного мозга и других важных органов. Последние две буквы относятся к типу обмена веществ и атмосферно-гравитационным потребностям существа, а это связано с такими показателями, как масса тела и толщина кожных покровов, наличие шерсти, чешуй, костных пластин и так далее, что обозначается соответствующей буквой.

Именно в этот момент в процессе чтения больничного курса лекций, – сказал Конвей, улыбаясь, – мы напоминаем некоторым стажерам-медикам о том, что они не должны впадать в комплекс неполноценности из-за того, с какой буквы начинается код их физиологического типа. Говорим мы им также и о том, что уровень физической эволюции, который, по сути, является степенью адаптации к условиям среды обитания, не связан напрямую с уровнем интеллекта.

Виды, чей физиологический код начинался с букв А, Б и Ц, являлись вододышащими. На большинстве планет жизнь вышла из океана, и эти существа стали высокоразвитыми в интеллектуальном отношении, не покидая водную среду. Буквами от Д до Ф обозначались теплокровные кислорододышащие, и в эту группу попадало большинство разумных, цивилизованных существ в Галактике. Существа, чей код начинался с букв от Г до К, также были теплокровными, но являлись насекомоподобными. Буквами Л и М обозначали пернатых и вообще крылатых существ, привычных к малой силе притяжения.

Хлородышащим созданиям были отведены буквы О и П, а уж за ними следовали более экзотичные, физически самые высокоразвитые и уж совсем немыслимые существа. Сюда входили создания, обожавшие сверхвысокую температуру, а также холоднокровные и кристаллоподобные существа и те, что были способны по желанию менять форму тела. Создания, наделенные экстрасенсорными способностями столь высокой степени, что им становились ненужными двигательные и хватательные конечности, были награждены первой буквой В, независимо от их размеров или формы тела.

В системе, конечно, имеются недостатки, – продолжал Конвей, – но это можно приписать недостатку воображения у ее разработчиков. Один из них был ААЦП, то есть существом с растительным типом обмена веществ. Как правило, буквой А обозначают вододышащих, а в системе нет ничего ниже рыбоподобных форм жизни. Но потом мы обнаружили ААЦП -разумные растения, и растения должны были встать перед рыбами…

– Отсек управления на связи. Прошу прощения за то, что вынужден прервать вас, доктор.

– У вас вопрос, капитан? – осведомился Конвей.

– Нет, доктор. Распоряжения. Лейтенантам Хэслэму и Доддсу надлежит срочно прибыть в отсек управления, а лейтенанту Чену – в энергетический отсек. Медицинская палуба, мы получили сигнал бедствия, код физиологической классификации неизвестен. Прошу вас обеспечить максимальную готовность…

– Мы всегда готовы, – буркнула Нэйдрад и сердито ощетинилась.

– Патофизиолог Мерчисон и доктор Конвей, прошу вас прийти в отсек управления в удобное для вас время, но как можно скорее.

Трое офицеров Корпуса Мониторов быстро исчезли в центральной шахте, откуда лестница уводила в другие помещения корабля, в том числе и в отсек управления, расположенный выше. Мерчисон сказала:

– Вы, конечно; понимаете, что это означает? Это означает, что нынче вечером мы не будем слушать очередную лекцию капитана по организации системы управления звездолетом и принципах идентификации инопланетных судов. – Она вдруг рассмеялась и добавила: – Я в отличие от Приликлы не эмпат, но ощущаю всеобщее чувство радости и облегчения.

Нэйдрад издала непереводимый звук – вероятно, у кельгиан он означал сдержанный восторг.

– И еще мне кажется, – продолжала Мерчисон, – что капитан просто-напросто церемонится с нами. На самом деле он хочет видеть нас немедленно.

– Все, – протренькал Приликла, проверяя комплектность наборов хирургических инструментов, – мечтают быть эмпатами, друг Мерчисон.

В отсек управления Мерчисон и Конвей добрались немного запыхавшимися – и это было понятно, ведь им пришлось сюда добираться по шахте, где царила невесомость, через пять палуб. Мерчисон дышала ровнее Конвея, а ему она уже давно говорила, что он начал полнеть и что его центр тяжести начал опускаться ниже уровня пояса. Самой же Мерчисон подобные блуждания центра тяжести не грозили – он постоянно находился выше талии благодаря роскошному бюсту. Врачи вошли и обвели взглядом небольшое затемненное помещение. Напряженные лица офицеров были озарены только подсветкой дисплеев да индикаторными лампочками. Капитан Флетчер указал на два запасных кресла, подождал, пока медики усядутся и пристегнутся, и только тогда подал голос.

– Точные координаты аварийного маяка нам определить не удалось, – начал он без всяких преамбул, – из-за искажений, вызванных активностью молодых звезд в данном районе, где находится небольшое скопление. Но я предполагаю, что этот сигнал получили не только мы, но и другие корабли Корпуса Мониторов, в том числе и те, что территориально находятся ближе к этому району. Думаю, им удастся уточнить координаты зоны бедствия и передать их в госпиталь до того, как мы совершим первый прыжок через гиперпространство. По этой причине я намерен следовать к точке старта для прыжка с ускорением не в четыре g, а в один. При этом мы потеряем около получаса, но есть надежда, что за это время мы получим точные координаты, что позволит нам сэкономить время – и притом значительно, – когда мы прибудем на место происшествия. Понимаете?

Конвей кивнул. В большинстве случаев он после сигнала бедствия ждал радиосообщения, посланного через подпространство, в котором говорилось бы о требованиях пострадавших, ранее в госпиталь не попадавших, к окружающей среде. Чаще всего такие сигналы оказывались неудобочитаемыми из-за помех, накладываемых излучением звезд. Радиоприемные устройства в госпитале были примерно такие же, как на главных базах Корпуса Мониторов, и обладали гораздо большей чувствительностью, чем любые корабельные коммуникационные устройства. Если бы в Главный Госпиталь Сектора поступило сообщение, содержавшее координаты звездолета, потерпевшего крушение, его бы связисты несколько раз профильтровали, расшифровали, а потом за несколько секунд переправили бы на борт «Ргабвара».

То есть если бы к этому времени неотложка не покинула обычное пространство.

– А что-нибудь известно о том районе, где случилась авария? – поинтересовался Конвей, стараясь скрыть обиду на то, что капитан сообщал ему азбучные истины – так, словно Конвей во всем за пределами медицины был полным профаном. – Быть может, там где-нибудь неподалеку есть системы планет, чьи обитатели, вероятно, обладают какими-либо познаниями о физиологии пострадавших?

– Боюсь, это не та операция, – проворчал в ответ капитан, – когда у нас есть время на поиски приятелей тех, кто остался в живых.

Конвей покачал головой.

– Вы будете удивлены, капитан, – сказал он. – Скажу вам по опыту спасения пациентов в нашем госпитале: если во время аварии в течение первых минут гибнут не все, система безопасности позволяет уцелевшим продержаться несколько часов, а то и дней. И еще: если срочной необходимости в хирургии нет, то существ, с которыми и прежде никогда не сталкивался, лучше лечить паллиативно, а еще лучше по возможности разыскать местного доктора – именно так бы мы поступили, если бы ранения у пациентки-дверланки оказались более серьезными. Могут быть и такие случаи, когда лучше совсем ничего не предпринимать и положиться на естественное выздоровление.

Флетчер расхохотался, но тут же одумался: понял, что Конвей вовсе не шутит. Он хмыкнул и принялся проворно нажимать копки на пульте. Внутри большого навигационного куба, водруженного посередине пульта, возникла трехмерная карта звездного неба с красной точкой в середине, ощетинившейся острыми лучиками. Всего внутри куба сейчас горело около двадцати звезд, и три из них были соединены неподвижными кольцами и полосами светящегося материала.

– Эта красная точка, – извиняющимся тоном объяснил капитан, – по идее должна бы обозначать местоположение корабля, потерпевшего аварию. Но пока его координаты известны нам с точностью до сотен миллионов миль. В этом районе не работали и вообще не бывали корабли Федерации, поскольку никто не рассчитывал обнаружить обитаемые планеты в звездной системе, находящейся на столь ранней стадии развития. Как бы то ни было, нынешнее приблизительное местонахождение корабля вовсе не означает, что он имеет порт приписки в этом же районе Галактики – если только, конечно, авария не произошла вскоре после прыжка в гиперпространство. Но более внимательное изучение вероятностей…

– А я вот о чем думаю, – поспешно прервала его Мерчисон, испугавшись того, что сейчас начнется очередная узкоспециализированная лекция. – Почему так редко пострадавших при космических авариях спасают их сородичи?

– Верно подмечено, мэм, – кивнул капитан. – Было несколько случаев, когда на месте катастроф были обнаружены пострадавшие корабли, интересные с технической точки зрения. Там спасателей ожидали довольно забавные находки – нечто вроде инопланетянских журнальчиков, фотографий местных красоток, и всякое такое, но мертвых инопланетян там не оказалось. И трупы, и тех, кто остался в живых, если там и были такие, забрали. Это странно, но до сих пор нам не встретилось ни одной цивилизованной расы, представители которой наплевательски относились бы к своим умершим сородичам. Кроме того, не забывайте: космическая авария – это довольно-таки редкое событие для отдельно взятого народа, осуществляющего космические полеты. Любая снаряженная спасательная экспедиция в таком случае по идее должна быть либо малочисленна, либо ее отправляют слишком поздно. А вот в масштабе всей Галактики такие аварии не редкость. Они не являются неожиданностью, и реагируют на них быстро, поскольку множество кораблей типа нашего с вами постоянно начеку. Мы же делаем все возможное, чтобы оказаться на месте катастрофы первыми.

Но мы с вами говорили о сложностях определения первоначального маршрута пострадавшего корабля, – продолжал капитан. Не так-то легко было сбить его с толку и увести от темы беседы. – Во-первых, нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что для приближения к пункту назначения порой корабли от прямого курса отклоняются. Это происходит из-за того, что по пути им могут встретиться необычайно плотные звездные скопления, черные дыры и тому подобные препятствия, существующие в обычном пространстве. Эти же препятствия вызывают большие искажения и в гиперпространственной среде, поэтому мало какому из кораблей удается добраться до цели, совершив менее пяти прыжков. Кроме того, существуют еще такие факторы, как размеры звездолета и число гипергенераторов на его борту. У небольшого корабля с единственным генератором проблем меньше. Но если звездолет по массе приближается к нашему – а у нас на борту два спаренных генератора – или если судно очень велико и оборудовано четырьмя или даже шестью гипергенераторами… Короче говоря, все зависит от того, как выходят из строя генераторы – одновременно или последовательно.

Наши корабли, как, вероятно, и корабль, потерпевший аварию, – продолжал Флетчер, явно оседлавший любимого конька, – оборудованы системами аварийного отключения всех генераторов, если один из них выходит из строя. Однако эти аварийные системы не всегда успевают сработать, потому что достаточно доли секунды для того, чтобы генератор отключился, и часть корабля, где он смонтирован, тут же оказывается в обычном пространстве, оторвавшись от корпуса. Мало того: при отрыве корпус получает вращательный момент и отбрасывается далеко от первоначального курса. От сотрясения могут выйти из строя и другие генераторы, и тогда весь процесс повторяется сначала, и в итоге обломки пострадавшего корабля могут оказаться разбросанными на территории протяженностью в несколько световых лет. Вот почему…

Он не договорил. На пульте вспыхнул сигнал вызова. Лейтенант Доддс поспешно проговорил:

– Говорит навигатор, сэр. Пять минут до прыжка.

– Прошу прощения, мэм, – сказал Флетчер. – Придется продолжить нашу беседу в другой раз. Энергетический отсек, рапортуйте о состоянии систем.

– Оба гипергенератора в оптимальной готовности, мощность в пределах безопасности, сэр, – донесся из динамика голос Чена.

– Жизнеобеспечение?

– Параметры системы жизнеобеспечения оптимальны, сэр, – ответил Чен. – Искусственная гравитация на всех палубах – один g, земная норма. Нулевая гравитация – в центральной шахте, генераторном отсеке и в каюте доктора-цинрусскийца.

– Связь?

– Из госпиталя по-прежнему ничего нет, сэр, – отозвался Хэслэм.

– Хорошо, – заключил капитан. – Энергетический отсек, отключить обычные двигатели и подготовиться к прыжку через минуту. – Для Мерчисон и Конвея капитан добавил: – У нас осталась минута до прыжка, независимо от того, будет сообщение из госпиталя или нет.

– Двигатели отключены, – сообщил Чен. – Ускорение – ноль. Полная готовность.

При сбросе ускорения корабль едва заметно тряхнуло. Устройства искусственной гравитации поддерживали силу притяжения величиной в один g. Дисплей на пульте у капитана отсчитывал секунды в тишине, которую нарушил только тихий вздох Флетчера. Пошли последние тридцать секунд…

– Говорит связист, сэр! – вдруг выпалил Хэслэм. – Сообщение из госпиталя, уточненные координаты пострадавшего корабля. Больше ничего.

– Просто они не стали терять время на нежные слова прощания, – нервно рассмеявшись, отозвался капитан. Больше ему сказать ничего не удалось: прозвучал гонг, означавший начало прыжка. Звездолет-неотложка вместе со всеми своими обитателями переместился в им же созданную вселенную, где действие не было равно противодействию, а скорость не была ограничена скоростью света.

Взгляд Конвея непроизвольно устремился к носовому иллюминатору. За ним виднелась серая мгла гиперпространственной оболочки, коконом окружившей корабль. Поначалу поверхность оболочки казалась непроницаемой гладкой серой стеной, но постепенно появилось ощущение глубины – и даже невероятно большой глубины. У Конвея глаза заболели от непрерывной смены перспективы.

Один инженер-эксплуатационщик в госпитале как-то раз сказал ему, что в гиперпространстве материальные объекты -будь то люди или вещи – перестают существовать физически и что даже физики не до конца понимают, каким образом все это вновь материализуется, но не превращается в однородное молекулярное желе, когда прыжок заканчивается. И то, что прежде такого ни разу не происходило, по словам инженера, вовсе не означало, что такое невозможно в принципе. Этот инженер просил у Конвея какого-нибудь снотворного покрепче, дабы он провел свое «несуществование» во время прыжка на обратном пути во сне.

Улыбнувшись этим воспоминаниям, Конвей отвел взгляд от посверкивающего серого облака. Несуществующие офицеры в отсеке управления не сводили глаз с панелей и дисплеев, которые как бы тоже не существовали в философском смысле, и произносили священные профессиональные фразы. Конвей и Мерчисон переглянулись, она кивнула. Затем медики отстегнули ремни безопасности и встали.

Капитан оглянулся на них так, словно забыл об их существовании.

– Конечно, у вас полным-полно дел, мэм, доктор. Прыжок продлится всего два часа. Если произойдет что-нибудь интересное, я тут же все передам на монитор на медицинской палубе.

Мерчисон и Конвей спустились по шахтной лестнице на медицинскую палубу. После невесомости их обоих слегка качнуло. Здесь, в своей вотчине, где сила притяжения равнялась одному g, они вновь вспомнили о таких понятиях, как верх и низ. На палубе было пусто. Сквозь иллюминатор люка они разглядели фигурку Нэйдрад. Та, облаченная в скафандр, стояла на крыле совсем рядом с обшивкой.

Этот отрезок крыла был оборудован устройством искусственной гравитации, предназначенным для квантования крупных грузов. Именно за счет действия этого устройства старшая медсестра-кельгианка ухитрялась стоять горизонтально на крыле, вертикально прикрепленном к корпусу корабля. Нэйдрад помахала им лапкой и продолжила проверку исправности люка и системы наружного освещения крыла.

Несмотря на то, что на крыле Нэйдрад держало искусственное притяжение, к ее скафандру также вели два фала. Тот, кто оторвался бы от корабля в гиперпространстве, пропал безвозвратно – не только в прямом смысле.

Все оборудование и лекарства на медицинской палубе уже были проверены и перепроверены Нэйдрад и Приликлой, но Конвей обязан был произвести окончательную ревизию. Приликла, чаще своих более массивных коллег нуждавшийся в отдыхе, в данный момент спал, а Нэйдрад занималась делами снаружи. Это означало, что Конвей мог спокойно повторить всю проделанную ими работу, не вынуждая Приликлу старательно делать вид, что он Конвея не замечает, а Нэйдрад – неодобрительно шевелить шерстью.

– Для начала проверю герметичные носилки, – заявил Конвей.

– Я тебе помогу, – вызвалась Мерчисон. – И палатный запас медикаментов на нижнем этаже просмотрим. Я не устала.

– Как тебе должно быть прекрасно известно, – усмехнулся Конвей, когда они открыли дверь помещения, в котором хранились носилки, – надо говорить «на нижней палубе», а не «на нижнем этаже». Неужто тебе хочется, чтобы капитан решил, что ты невежда во всем, кроме своей специальности?

Мерчисон негромко рассмеялась и сказала:

– Думаю, он уже и сам так думает, судя по тому, что мне он то и дело читает лекции. – Она помогла Конвею выкатить носилки и быстро добавила: – Давай для пробы создадим под колпаком атмосферу из инертных газов и давление, втрое превышающее земное. Вдруг на этот раз к нам попадет существо с планеты с высокой силой притяжения – тогда мы будем готовы к тому, чтобы быстро подобрать для него подходящие атмосферные условия.

Конвей кивнул и отошел от носилок. Тонкая, но необычайно прочная оболочка приподнялась, наполняясь газом. Через несколько секунд она превратилась в прозрачный пузырь над носилками, похожий на стеклянный купол. Стрелка индикатора давления под колпаком не дрогнула.

– Утечки нет, – сообщил Конвей и включил насос, с помощью которого можно было откачать инертные газы из-под колпака и сбросить давление. – Теперь попробуем илленсианскую атмосферу. Надень маску – так, на всякий случай.

В основании носилок имелся поддон, где были сложены основные хирургические инструменты и откуда под колпак можно было проникнуть с помощью перчаточного бокса. Там же были сложены обычные маски-фильтры для существ нескольких физиологических типов. Конвей протянул маску Мерчисон и сам тоже надел.

– А я думаю, – сказал он, – что тебе стоит стараться выглядеть умной, а не только красивой.

– Спасибо, милый, – отозвалась Мерчисон. Голос ее из-под маски прозвучал глуховато. Она встала рядом и несколько мгновений наблюдала за тем, как Конвей, работая пультом, добился того, что под прозрачным колпаком носилок заклубился желтоватый туман – там создалась атмосфера, необходимая хлородышащим существам, выходцам с планеты Илленсия. – Десять и даже пять лет назад это, пожалуй, так и было. Это я слышала всякий раз, облачаясь в легкий скафандр и измеряя давление, пульс или слушая легкие и сердце у всех непрестарелых мужских особей ДБДГ в госпитале. Но чаще других говорил об этом ты, насколько мне помнится.

– На ДБДГ ты по-прежнему производишь такое впечатление, уж ты мне поверь, – сказал Конвей и протянул Мерчисон руку, чтобы она пощупала его пульс. – Но офицеров на этом корабле тебе стоит поражать своим интеллектом, иначе мне придется напрягаться еще сильнее, а тебя капитан сочтет нарушительницей дисциплины. А может быть, мы немного несправедливы к нашему капитану. Как-то раз я слышал, как о нем говорил один офицер. Похоже, Флетчер – один из лучших инструкторов и специалистов на внеземной инженерии в Корпусе Мониторов. Как только впервые зашла речь о создании специального корабля неотложной медицинской помощи, работники службы по налаживанию контактов с цивилизациями предложили на должность капитана именно его.

В каком-то смысле он напоминает мне одного из наших диагностов, – продолжал Конвей. – Его разум настолько набит всякими познаниями, что общение с ним все время превращается в выслушивание коротких лекций. До сих пор дисциплина, царящая в рядах Корпуса, и уважение к его званию и профессиональным заслугам позволяли ему общаться с окружающими, не тратя много слов и эмоций. Но теперь ему нужно научиться разговаривать с обычными существами – не подчиненными и не начальниками. Это ему удается не всегда. Но он все-таки старается, и мы должны…

– А мне вспоминается, – чуть насмешливо прервала его Мерчисон, – один молодой новичок-интерн, который был очень похож на капитана. На самом деле О'Мара до сих утверждает, что этот врач по сей день предпочитает общество инопланетян компаниям своих сородичей.

– Для одного своего прекрасного сородича он делает исключение, – уточнил Конвей.

Мерчисон порывисто сжала его запястье и сказала, что на этот комплимент, увы, не может ответить так, как того хотелось бы Конвею, поскольку на ней маска и халат. Конвею после этого заявления стало намного труднее сосредоточиться на пунктах ревизионной поверки. Однако резко подскочивший уровень эмоционального излучения на медицинской палубе вдруг столь же резко понизился. Гонг возвестил о том, что корабль вернулся в обычное пространство.

Экран монитора не загорелся, но через несколько секунд из динамиков послышался голос Флетчера:

– Говорит отсек управления. Мы вышли в обычное пространство вблизи от координат выброшенного аварийного маяка. Пока мы не обнаруживаем никаких обломков корабля, потерпевшего аварию. Однако предельная точность выхода в обычное пространство невозможна, поэтому пострадавшее судно может находиться в нескольких миллионах миль от нас…

– Вот видишь? Он опять читает нам лекцию, – вздохнула Мерчисон.

– Однако импульсы, посылаемые нашими датчиками, распространяются со скоростью света и с такой же скоростью возвращаются. Это означает, что если через десять минут мы зарегистрируем объект, то расстояние до него будет составлять половину этого времени в секундах, помноженное на…

– Есть объект, сэр!

– Вынужден извиниться, был не прав. Речь идет не о миллионах миль. Отлично. Навигатор, определите расстояние и выдайте константы курса. Старшая сестра Нэйдрад, немедленно вернитесь на корабль. Медицинская палуба, будем держать вас в курсе.

Конвей переключил свое внимание на носилки. Откачав из-под колпака хлор, он заменил его перегретым паром с высоким давлением – именно таким воздухом дышали ТЛТУ. Он как раз приступил к проверке двигателя и устройства набора высоты, когда из шлюза вышла Нэйдрад. Ее скафандр был покрыт капельками сконденсированной воды, и от нее еще веяло холодом космоса. Старшая сестра несколько мгновений смотрела на коллег, а потом сказала, что если понадобится им, то будет у себя в каюте, где намерена предаться приятным размышлениям.

Конвей и Мерчисон с особым тщанием проверили систему иммобилизации пациентов. По опыту Конвей знал, что спасенные инопланетяне далеко не всегда ведут себя мило и послушно. Некоторые из них и вообще проявляли откровенную агрессию, когда странные, на их взгляд, существа принимались тыкать их не менее странными предметами непонятного назначения. По этой причине палуба была оборудована различными устройствами для физической и нефизической фиксации пострадавших – ремнями, сетками, гравилучевыми установками, способными обездвижить кого угодно, вплоть до существ, по массе тела и мышечной приближавшихся к тралтанам, исполняющим последние па брачного танца. Конвей искренне надеялся, что эти фиксационные устройства никогда не понадобятся, но поскольку они имелись в арсенале медиков, их следовало проверить.

Прошло два часа, прежде чем поступили новости от капитана. Сообщение было коротким и деловым.

– Говорит отсек управления. Мы установили, что объект представляет собой не природное космическое тело. Через семьдесят три минуты мы поравняемся с обнаруженным объектом.

– Этого времени, – заключил Конвей, – нам хватит на проверку медикаментов в палате.

В полу палубы имелся люк, через который можно было перебраться на уровень ниже. Здесь помещение было разделено на палату и лабораторию – по совместительству аптеку. В палате можно было одновременно разместить десять пациентов с более или менее обычной массой тела – то есть землян и существ размерами поменьше, и создать для них адекватные условия. В лаборатории, отделенной от палаты двойным люком, хранились баллоны с газами и жидкостями, входившими в состав атмосферы планет, где обитали все известные на сегодняшний день существа – члены Галактической Федерации. Была также надежда, что с помощью этих веществ в случае необходимости можно будет составить атмосферу для клиентов неотложки, принадлежащих к дотоле неведомым видам. Кроме того, в лаборатории хранились наборы специализированных хирургических инструментов. С их помощью можно было проводить надрезы на кожных покровах и лечебные хирургические операции большинству существ, обитавших в Федерации.

На аптечной половине стояли шкафчики с лекарствами от всех наиболее распространенных внеземных болезней. Лекарства имелись в небольшом количестве в связи с ограниченностью пространства на корабле. Кроме того, здесь стояло оборудование для проведения основных анализов – такое же, как в любой многовидовой лаборатории. Все это сказано к тому, что свободного места в аптеке-лаборатории было немного, но, с другой стороны, Конвей никогда не жаловался, если ему приходилось трудиться бок о бок с Мерчисон, и она тоже.

Только-только они успели закончить проверку инструментария, как снова послышался голос Флетчера. Капитан еще говорил, когда к коллегам присоединились Нэйдрад и Приликла.

– Говорит отсек управления. Корабль, потерпевший аварию, в пределах видимости. Телескоп включен на полное увеличение. Вы видите то же самое, что и мы. Мы сбрасываем скорость и остановимся примерно в пятидесяти метрах от обнаруженного корабля через двадцать минут. На последних минутах полета я намерен включить на малую мощность гравилучевую установку и попытаться остановить вращение пострадавшего звездолета. Желаете что-либо добавить, доктор?

Изображение на экране сначала представляло собой белесую округлую кляксу на фоне яркого света близких звезд. Лишь через несколько секунд стало ясно, что на самом деле «клякса» представляет собой толстый серый металлический диск, вращающийся, словно подброшенная монетка. Диск был правильной формы – только из его ребра через равные промежутки торчали три выроста. На глазах у Конвея и его коллег круглый звездолет увеличился и расплылся за края экрана. Затем увеличение было сброшено, и диск снова предстал на экране целиком.

Конвей кашлянул и сказал:

– Я бы посоветовал вам осторожнее проводить маневр остановки вращения, капитан. Нам известен один вид существ, которым для нормальной жизнедеятельности необходимо постоянное вращение и…

– Технические тонкости цивилизации вертунов с планеты Драмбо мне знакомы, доктор. Эти существа должны непрерывно кувыркаться – либо естественным путем, катаясь по поверхности родной планеты, либо искусственно, с помощью машин, дабы их жизненные функции не останавливались. Сердца как такового у них нет. Они пользуются гравитационной системой для поддержания кровообращения. Остановка более чем на несколько секунд грозит им гибелью.

Но этот корабль вращается то по вертикальной, то по боковой, то по горизонтальной оси, – продолжал капитан. – На мой взгляд, его движение совершенно неконтролируемо и его вращение следует прекратить. Вращение следует прекратить тем более, что это позволит нам быстро проникнуть внутрь корабля – к тем, кто остался в живых, если таковые, конечно, имеются. Но доктор здесь вы, доктор.

Ради Приликлы Конвей постарался сдержать раздражение и ответил:

– Прекрасно. Остановите эту штуковину, капитан, но очень осторожно. Не стоит, по-моему, устраивать лишнюю встряску и так уже ослабленной и поврежденной обшивке, а также не стоит подбрасывать потенциальных уцелевших. От резкого толчка обшивка может получить трещину, тогда произойдет утечка воздуха изнутри судна.

– Отсек управления заканчивает сеанс связи.

Мерчисон совершенно серьезно проговорила:

– Знаешь, если вы с капитаном перестанете пытаться перещеголять друг дружку познаниями в ваших областях, доктор Приликла скажет вам спасибо – припадки лихорадочной дрожи не будут мучить его так часто.

Изображение на экране снова уменьшилось. «Ргабвар» поравнялся с терпящим бедствие звездолетом. Диск вращался все медленнее – начали свою работу гравилучевые установки. К тому моменту, когда два корабля приняли неподвижное положение относительно друг друга и застыли на расстоянии в пятьдесят метров, чужой звездолет все успели отлично рассмотреть со всех сторон и заснять видеокамерами. Более всего бросалась в глаза одна подробность, но Конвей о ней сказать не успел, так как отсек управления вновь вышел на связь с медицинской палубой.

– Судя по всему, звездолет сохранил структурную целостность, доктор. Нет свидетельств повреждений обшивки или поломок наружного оборудования. Предварительное обследование обшивки датчиками показывает значительные колебания температуры под обшивкой. Наиболее высоки температурные показатели в области выростов на ребре корабля. Эти области также демонстрируют остаточное излучение, свойственное для генераторов гипердрайва. Наибольшее энергетическое поле сосредоточено в районе центральной оси корабля. Некоторые энергетические установки, связанные, судя по всему, между собой системой кабелей, находятся в действующем состоянии. Подробности представлены на схематическом…

Изображение дискообразного корабля на экране сменилось его схематическим разрезом. Расположение и мощность энергетических установок были отмечены разными оттенками красного цвета. Желтые пунктирные линии обозначали соединительные кабели. Затем на экран вновь вернулось изображение корабля.

– Нет признаков утечки газа или жидкости, которые могли бы входить в состав атмосферы, используемой членами экипажа. Пока я не могу определить способа проникновения космонавтов внутрь этого корабля. Какие бы то ни было люки отсутствуют, как грузовые, так и служебные. Ни одна из меток на обшивке не указывает на места входа или выхода, инспекционных панелей, крышек, под которыми находятся заправочные штуцеры, и так далее. Если на то пошло, на обшивке вообще нет никаких знаков – ни эмблемы, ни инструкций. Цветовые различия обеспечиваются только разницей в оттенке использованных для изготовления обшивки сплавов.

– Ни эмблемы, ни названия, – пробормотала Нэйдрад, склонившись к экрану. – Неужели мы наконец встретились с существами, напрочь лишенными тщеславия?

– Вероятно, все дело в органах зрения хозяев корабля, – высказал предположение Приликла. – Быть может, они не различают цветов.

– Причина наблюдаемой нами картины может быть скорее аэродинамической, нежели физиологической, – внес свое мнение капитан.

– А если задуматься, – вмешался Конвей, – причина все же скорее лежит в области медицины. Экипаж звездолета, не имеющего видимых повреждений, выбрасывает аварийный маяк. Что бы то ни было – видимо, состояние членов команды плачевное. Мы немедленно должны отправиться к ним, капитан.

– Не возражаю. Лейтенант Доддс останется в отсеке управления, лейтенанты Чен и Хэслэм пойдут со мной к обнаруженному звездолету. Предлагаю всем надеть жесткие скафандры, поскольку запас воздуха в них больше. Главная наша задача – найти входной люк, а это может занять какое-то время. Каковы ваши соображения, доктор?

– Патофизиолог Мерчисон останется здесь, – ответил Конвей. – Нэйдрад наденет жесткий скафандр и будет ждать нас с носилками снаружи, около входного люка. Приликла и я отправимся с вами на звездолет. Но я надену легкий скафандр. У него перчатки тоньше, а мне, вероятно, придется оказывать помощь оставшимся в живых.

– Понимаю. Встреча у шлюзовой камеры через пятнадцать минут.

Все переговоры между членами спасательной группы должны были передаваться в отсек управления и записываться оставшимся там Доддсом. По мере появления новых данных Доддс должен был вносить уточнения в трехмерную схему обнаруженного корабля. Но как только спасатели вошли в шлюзовую камеру и наружный люк должен был вот-вот открыться, капитан прикоснулся своим шлемом к шлему Конвея, а это означало, что он хочет с ним переговорить приватно, чтобы его не было слышно на радиочастоте.

– Меня немного смущает численность нашего отряда, – признался Флетчер. Голос его звучал глухо, искаженно. – Тут надо поосторожнее. Похоже, корабль цел и невредим. И я подумал о том, что пострадала-то скорее команда, а не сам корабль, и что проблема у них там, вероятно, психическая, а не какая-то другая. Как знать – вдруг члены экипажа находятся в возбужденном, неадекватном состоянии? Они ведь могут среагировать на наше появление плохо. Кто их знает, что они подумают, когда так много странных существ начнет ковыряться в обшивке их корабля?

«Так… – подумал Конвей. – Теперь он возомнил себя ксенобиологом!»

– Вы правы, капитан, – сказал он вслух. – Но мы с Приликлой ни в чем ковыряться не собираемся. Мы будем только внимательно смотреть, а прикасаться ни к чему не будем, не сообщив предварительно о том, что обнаружили.

Начали с осмотра нижней половины диска. Флетчер утверждал, что это именно нижняя половина, поскольку ближе к ее центру располагались четыре отверстия, которые, по глубокому убеждению капитана, являлись дюзами обычного двигателя. Капитан указал на то, что вокруг этих отверстий металл покрыт копотью и изменил цвет. Судя по расположению и направленности дюз, корабль передвигался вертикально, но, на взгляд капитана, вполне мог разворачиваться «на ребро» при маневрировании в атмосфере*.

Помимо копоти вокруг дюз на нижней стороне звездолета было обнаружено большое круглое пятно с шероховатой поверхностью. Диаметр пятна составлял примерно четверть радиуса самого звездолета. Подобные шероховатости были разбросаны по всей обшивке. Они имели самые разные очертания и размеры, и чаще всего их поперечник не превышал нескольких дюймов. Эти шероховатости озадачили Флетчера. Их поверхность была очень грубой – об нее запросто можно было изодрать перчатки и легкий скафандр. Но эти странные пятна тем более изумили Флетчера, что в остальном корабль выглядел так, будто его собирали часовщики.

Три шероховатых пятна соответствовали выпуклостям вдоль ребра, под которыми почти наверняка находились генераторы гипердрайва.

Перебравшись на верхнюю сторону корабля, члены спасательной группы и там обнаружили некоторое количество мелких «потертостей». Они едва заметно возвышались над гладким металлом обшивки и на вид казались обычными дефектами, не более. Флетчер заявил, что эти пятна больше всего похожи на ржавчину, но что это, безусловно, не ржавчина, поскольку нет никакой разницы в окраске пятен и остального металла.

Никаких прозрачных материалов в конструкции звездолета использовано не было. Не нашли спасатели ни антенн, ни радаров – вероятно, все это оборудование было втянуто внутрь корабля до того, как с него был подан сигнал бедствия. Теперь все это было спрятано под невероятно тщательно притертыми к обшивке панелями. О наличии панелей порой можно было догадаться лишь по еле заметным отличиям в цвете пластин металла. Прошло два часа. Спасатели устали ползать по обшивке и непрерывно прищуриваться, но так и не нашли ничего похожего на механизмы, с помощью которых можно было открыть хотя бы одну из этих панелей. Корабль был надежно запечатан, и капитан даже предположить не мог, сколько времени уйдет на то, чтобы в него проникнуть.

– Это ведь спасательная операция, а не научная прогулка, – в конце концов в отчаянии проговорил Конвей. – Можно взломать обшивку?

– Только тогда, когда у нас не останется иного выбора, – ответил капитан. – Нельзя оскорблять хозяев корабля до тех пор, пока мы не убедимся в том, что их положение отчаянное. Сосредоточим усилия по поиску входного люка на ребре диска. Судя по конструкции корабля, вход в него должен располагаться именно там. Ближе к верхней стороне должны, на мой взгляд, располагаться отсек управления и жилые помещения. Там же, будем надеяться, находятся и те, кому удалось остаться в живых.

– Хорошо, – кивнул Конвей. – Приликла, будь так добр, сконцентрируй свой эмоциональный поиск на верхней стороне корабля, а мы переберемся на ребро. Вперед.

Минуты тянулись за минутами, а все сообщали только о том, что по-прежнему ничего не обнаруживают. Конвей, жутко нервничая, включил двигатель своего скафандра и полетел вдоль ребра огромного диска. Через некоторое время он остановился всего в нескольких метрах от Приликлы, обследующего верхнюю часть звездолета. Повинуясь безотчетному порыву, Конвей включил ручные и ножные магниты, которые тут же послушно подтянули его к обшивке звездолета. Конвей отключил магнит на одной ноге и изо всех сил три раза подряд пнул обшивку.

И чуть не оглох: все разом закричали – принялись сообщать, что уловили датчиками шум и вибрацию. Как только все умолкли, Конвей заговорил:

– Простите, я должен был сказать, что собираюсь сделать это. – Он знал, что если бы сказал, то начался бы долгий спор с капитаном, который в итоге запретил бы ему такую самодеятельность. – Мы теряем время. Это спасательная операция, черт подери, а мы даже не знаем, есть ли кого спасать. Нужна какая-то реакция изнутри корабля. Приликла, есть у тебя что-нибудь?

– Нет, друг Конвей, – ответил эмпат. – Никто не среагировал на стук по обшивке, нет признаков упорядоченного мышления или эмоций. И все же я пока не могу с определенностью утверждать, что оставшихся в живых на корабле нет. У меня такое ощущение, что эмоциональное излучение вблизи звездолета составлено не только эмоциями членов отряда спасателей.

– Понятно, – смущенно отозвался Конвей. – Ты, по обыкновению, проявляешь тактичность, но хочешь сказать нам, что мы тут все взбаламутили своими эмоциями, а теперь должны расчистить пространство, дабы тебе было легче работать. На какое расстояние нам убраться, доктор?

– Если все удалятся к обшивке нашего корабля, – ответил Приликла, – это будет более чем адекватно, друг Конвей. Моей работе также не помешало бы, если бы вы предались разумным, а не эмоциональным раздумьям, а также отключили бы радиоприемные устройства в своих скафандрах.

Жутко, ужасно долго (как всем показалось) они стояли на крыле «Ргабвара», отвернувшись от чужого звездолета и Приликлы. Конвей всем объяснил, что если они будут смотреть на эмпата, тот скорее всего почувствует их нетерпение или разочарование. Любые сильные чувства для поиска, проводимого Приликлой, являлись помехами. Конвей не знал о том, какие мозговые упражнения производят его спутники для того, чтобы очистить сознание от вредных эмоциональных излучений, но сам он решил поглазеть на звездное небо. Но вскоре ему пришло в голову, что и восторг от увиденного – слишком сильное чувство и что оно тоже может помешать эмоционально-чувствительному цинрусскийцу.

Неожиданно капитан, обернувшийся, чтобы тайком взглянуть на Приликлу, указал в сторону дискообразного звездолета. Конвей успел включить радио и услышал:

– Думаю, всем нам уже можно снова излучать эмоции.

Конвей развернулся и увидел Приликлу. В своем скафандре-шарике эмпат был похож на маленькую серебристую луну. В данный момент цинрусскиец помечал флюоресцентной краской-спреем участок обшивки примерно на середине расстояния от центра диска до ребра. Помеченный участок уже имел диаметр около трех метров, но эмпат его продолжал увеличивать.

– Приликла! – окликнул его Конвей.

– Два источника излучения, друг Конвей, – сообщил цинрусскиец. – Оба настолько слабы, что я не могу определить их местонахождение с большей точностью. Могу лишь сказать, что они где-то в этой области под обшивкой. В обоих случаях картина эмоционального излучения характерна для ослабленного организма при потере сознания. Я бы рискнул предположить, что состояние этих существ еще хуже, чем у не так давно спасенной нами дверланки в момент ее обнаружения. Эти существа при смерти.

Не дав Конвею ответить, капитан взволнованно проговорил:

– Ладно, все ясно. Хэслэм, Чен, берите переносную шлюзовую камеру и лазерные резаки. На этот раз будем осматривать ребро, разбившись на пары, – все, кроме доктора Приликлы. Один из двоих, работающих в паре, будет осматривать обшивку, выключив фонарь на шлеме, а второй будет направлять свет своего фонаря так, чтобы было легче заметить зазоры. Постарайтесь найти хоть что-нибудь, похожее на крышку люка. Не сумеем расщелкать принцип механизма открывания – будем вскрывать обшивку. Поиск ведем внимательно, но быстро. Если не найдем крышку люка на ребре в течение получаса, вскроем обшивку на верхней стороне и будем надеяться, что не заденем никаких электрических кабелей и линий связи. Хотите что-нибудь добавить, доктор?

– Да, – ответил Конвей. – Приликла, можешь ли еще хоть что-то сказать о состоянии пострадавших?

Конвей уже летел к чужому звездолету следом за капитаном Флетчером. Маленький эмпат, включив магниты, закрепился на обшивке в районе помеченного им участка.

– Мои выводы носят большей частью отрицательный характер, друг Конвей, – ответил Приликла. – Это скорее предположения, нежели установленные факты. Ни одно из существ не излучает боли, но картина чувств у обоих позволяет заподозрить, что они страдают от голода и удушья и нуждаются в чем-то жизненно необходимом. Одно из существ всеми силами старается остаться в живых, в то время как второе, похоже, просто злится. Но эмоциональное излучение настолько слабое, что я не могу даже с уверенностью судить о том, разумны ли эти существа. Вероятнее всего, то существо, которое злится, является неразумным подопытным животным или питомцем, взятым в полет членами экипажа. Все это – всего лишь догадки, друг Конвей, и я могу ошибаться.

– Сомневаюсь, – проговорил Конвей. – Но меня озадачивают эти чувства голода и удушья. Корабль не поврежден, наверняка там есть запасы воздуха и продовольствия.

– Вероятно, друг Конвей, – стеснительно отозвался эмпат, – эти существа страдают от тяжелого респираторного заболевания, а не от сильных травм.

– В таком случае, – подключилась к разговору коллег Мерчисон, остававшаяся на «Ргабваре», – мне, похоже, пора взяться за изготовление какого-то снадобья от инопланетянской пневмонии. Вот уж спасибо, доктор Приликла!

Переносную шлюзовую камеру – широкий легкий металлический цилиндр, окутанный складками прозрачного пластика, подвели к звездолету-диску. Приликла остался на обшивке – как можно ближе к уцелевшим существам. Чен и Хэслэм, капитан и Конвей приступили к последней попытке обнаружения люка. Они искали хотя бы едва заметный зазор между пластинами на обшивке.

Конвей старался смотреть как можно более внимательно, не тратя при это времени зря – ведь Приликла считал, что времени у спасателей нет вообще. Однако диаметр корабля-диска составлял не менее восьмидесяти метров, и за полчаса нужно было успеть многое. Но входной люк должен был существовать, несмотря на всю прецизионную точность сборки корабля.

– А может быть, – вырвалось вдруг у Конвея, – причина аварии – как раз вот эти самые шероховатости? – Склонившись к обшивке, он направил луч своего фонаря под острым углом к ней, а Флетчер старательно присматривался, ища зазор. – Вероятно, – продолжал развивать свою мысль Конвей, – все беды оставшихся в живых – это уже последствия того, что случилось с кораблем. Как знать – быть может, необычайно плотное соединение пластин на обшивке предназначено как раз для защиты от некоей скоротечной коррозии, которая эндемична для родной планеты этих существ.

Последовала продолжительная пауза, затем капитан Флетчер сказал:

– Гипотеза очень неприятная, доктор. Если так, то эта ваша «скоротечная коррозия» способна и на наш корабль наброситься. Но я так не думаю. Шероховатые участки обшивки – тот же самый металл, что и повсюду на обшивке. Это не коррозия. Кроме того, эти пятна на места соединения пластин не накладываются.

Конвей промолчал. Догадка уже начала формироваться в дальних уголках его сознания, но его спугнул громкий голос Чена, прозвучавший в наушниках:

– Сэр, вот он!

Чен и Хэслэм нашли нечто вроде большой круглой пластины примерно с метр диаметром, и к тому времени, как к ним присоединились Флетчер, Конвей и Приликла, помечали ее флюоресцентной краской. Больших шероховатых пятен ни внутри окружности, ни вне ее не было видно – только ближе к нижнему краю виднелись два маленьких пятнышка. При более внимательном рассмотрении выяснилось, что эти пятнышки находятся внутри кружка небольшого диаметра.

– Тут, – с трудом скрывая волнение, проговорил Чен, – может находиться механизм открывания люка.

– Вероятно, вы правы, – отозвался капитан. – Отлично поработали. Теперь установите портативную шлюзовую камеру поверх этого люка. Скорее. – Он прижал датчик к обшивке и сообщил: – За этой пластиной – просторное помещение. Следовательно, это почти наверняка входной люк. Если не сумеем открыть его вручную, придется вскрывать.

– Приликла? – позвал Конвей.

– Ничего, друг Конвей, – откликнулся эмпат. – Излучение изнутри корабля слишком слабое, чтобы отличить его на фоне прочих источников эмоций.

– Медицинская палуба, – поспешно проговорил Конвей, дождался ответа Мерчисон и продолжал: – Учитывая состояние пострадавших, не могли бы вы прибыть сюда с портативным анализатором? Пробы воздуха будут взяты в самое ближайшее время, и мы многое выиграем, если вы проанализируете их здесь, на месте. Заодно и носилки захватите.

– Я ждала подобного распоряжения, – торопливо откликнулась Мерчисон. – Буду через десять минут.

Конвей и капитан даже не обратили внимания на то, что творилось позади них, хотя легкий удар по спине почувствовали. Чен и Хэслэм расправили складки и растянули прозрачный пластик портативной шлюзовой камеры, после чего подсоединили ее к обшивке с помощью мгновенно действующего герметика. Флетчер сосредоточил все свое внимание на механизме открывания люка – он утверждал, что под маленькой круглой панелью может находиться только он. Все свои размышления и действия он подробно описывал словами для Доддса, который, оставшись на «Ргабваре», вел видеозапись всего происходящего.

– Два небольших шероховатых участка внутри этой окружности не вызваны, на мой взгляд, коррозией, – разглагольствовал Флетчер. – Скорее всего эти участки обшивки загублены искусственно, намеренно, в целях создания наилучшего сцепления с металлом при прикосновении к нему конечностями, на которые надеты металлизированные перчатки…

– Я в этом не уверен, капитан, – возразил Конвей. Догадка снова начала приобретать очертания в его сознании.

Флетчер, пропустив его возражение мимо ушей, продолжал:

– …что облегчило бы членам экипажа оперирование этим диском. Итак, этот маленький диск можно повернуть по часовой стрелке или против, вкрутить или выкрутить по резьбе, нажать и тем самым утопить или нажать и тем самым приподнять. Целым рядом способов можно привести этот диск в положение «открыто» и «закрыто».

Капитан совершил все эти манипуляции, но ничего не добился. Он увеличил мощность ручных и ножных магнитов, чтобы сильнее надавать на непокорный диск, нажал на шероховатые точки большим и указательным пальцами и снова попробовал повернуть диск. Его рука при этом чуть соскользнула, и в результате большой палец надавил на диск сильнее. Левый край диска тут же ушел под обшивку, а правый приподнялся. Даже через лицевую пластину было видно, как покраснел капитан.

– Несомненно, данный диск мог представлять собой всего-навсего обычный рычажковый выключатель.

Неожиданно большая круглая пластина тоже задвигалась и ушла внутрь. Наружу хлынул воздух изнутри корабля. Оболочка шлюзовой камеры надулась, металлический наружный люк взлетел ввысь, а все спасатели оказались внутри большого надувного полушария из прозрачного пластика. У них на глазах крышка люка открылась окончательно, и из нее выехал короткий трап, вскоре замерший в том положении, которое занял бы, если бы звездолет совершил посадку.

Тут появилась Мерчисон. Глядя на товарищей через прозрачный пластик, она сказала:

– У вас в камере – воздух изнутри корабля. Если бы я имела возможность произвести обмеры шлюзовой камеры звездолета и нашей переносной камеры, я бы смогла определить газовый состав воздуха под обшивкой… Я иду к вам.

– Это явно посадочный люк, – заявил капитан. – Для забортных работ в открытом космосе должен иметься другой – меньшего диаметра и не такой сложной конструкции и…

– Нет, – возразил Конвей негромко, но решительно, и добавил: – Эти существа ни за что бы не вышли за борт корабля. Они бы побоялись потеряться.

Мерчисон молча смотрела на него, а капитан нетерпеливо проговорил:

– Я вас не понимаю, доктор. Приликла, был ответ со стороны уцелевших членов экипажа, когда мы открыли люк?

– Нет, друг Флетчер, – ответил эмпат. – Друг Конвей излучает слишком сильные эмоции для того, чтобы я мог уловить излучение, исходящее от пострадавших.

Капитан несколько мгновений молча смотрел на Конвея, после чего неловко заметил:

– Доктор, моя профессия – изучение инопланетных механизмов, систем управления и устройств связи. Мой огромный опыт в этой области привел к тому, что меня назначили капитаном звездолета неотложной медицинской помощи. То, что мне удалось довольно быстро справиться с механизмом открывания люка, – следствие моего опыта, с одной стороны, и чистой удачи – с другой. И я не вижу причин, доктор, для того, чтобы вы, человек, располагающий богатым опытом в другой сфере испытывали раздражение только из-за того, что…

– Простите, что прерываю вас, друг Флетчер, – робко вмешался Приликла, – но друг Конвей не раздражен. Он излучает сильнейшее изумление.

Мерчисон и капитан озадаченно уставились на Конвея. Очевидного вопроса никто не задал, но Конвей все же ответил на него. Он очень серьезно проговорил:

– Зачем слепым понадобилось лететь к звездам?

Капитану потребовалось несколько минут для того, чтобы он согласился, что предположение Конвея согласуется со всеми обнаруженными фактами, но и тогда Флетчер не пожелал окончательно увериться в том, что кораблем-диском управляли слепые. Действительно: шероховатые участки на обшивке звездолета располагались именно в таких местах, где существу, лишенному зрения, но сохранившему осязание, могла грозить опасность – в частности, вблизи от дюз. Вероятно, более мелкие участки с шершавой поверхностью, расположенные на ребре диска через равные промежутки, обозначали, что рядом – дюзы набора высоты. А многочисленные более мелкие пятнышки, разбросанные по всей поверхности диска, принятые спасателями за странную разновидность ржавчины, помогали слепым обитателям корабля найти доступ к инструментальным панелям и прочитать какие-то инструкции, написанные на местном эквиваленте шрифта Брайля.

Категорическое отсутствие прозрачных материалов – в особенности иллюминаторов, также подтверждало теорию Конвея, хотя не исключалось, что иллюминаторы просто-напросто закрыты подвижными металлическими панелями. Флетчер отметил стройность и последовательность теории Конвея, но ему хотелось верить, что члены экипажа этого корабля все же были зрячими, но «видели» в какой-то иной части электромагнитного спектра.

– А «шрифт Брайля» тогда зачем? – спросил Конвей. Но Флетчер ему не ответил. Чем дальше, тем очевиднее становилось, что шероховатые пятнышки на панелях и выключателях предназначались не только для того, чтобы обеспечивать сцепление. Пятнышки были индивидуальны, как отпечатки пальцев.

Внутри корабля, как и снаружи, стены оказались металлическими, без какой-либо окраски. Шлюзовая камера была довольно просторной – спасатели стояли в ней во весь рост, но два диска, которые, как теперь было известно, служили для открывания и закрывания люков, располагались всего в несколько дюймах от пола. На полу также виднелось несколько свежих царапин – похоже, не так давно загружали или выгружали что-то тяжелое, с острыми краями.

– С физиологической точки зрения, – сказала Мерчисон, – эти существа могут выглядеть как угодно. Может быть, это какое-то крупное создание, но его хватательные конечности находятся на низком уровне? Или, быть может, они, наоборот, очень малы и выстроили этот корабль для более крупных существ или рассчитывали, что те будут их посещать? Если справедливо последнее, то спасательная операция не должна быть чревата сильными ксенофобическими реакциями. Эти существа уже знают о существовании других разумных созданий и вероятности того, что их спасут представители другой расы.

– Скорее всего, мэм, – прервал ее размышления капитан Флетчер, – это грузовой люк и царапины оставил крупный груз, а не какие-то приятели хозяев корабля. Все готовы ко входу?

Не отвечая, Мерчисон включила фонарь на шлеме на полную мощность. Капитан и Конвей последовали ее примеру.

Флетчер уже позаботился о том, чтобы у него была возможность поддерживать двустороннюю связь с Хэслэмом и Ченом, остававшимися снаружи, а также с Доддсом на борту «Ргабвара». Для этого ему нужно было прикасаться шлемом к металлической обшивке чужого звездолета, и тогда вся обшивка превращалась фактически в продолжение его антенны. Капитан опустился на колени и нажал на диск, расположенный чуть выше пола под наружным люком. Люк закрылся, после чего капитан повторил ту же операцию с внутренним люком.

Несколько секунд ничего не происходило, но вот все услышали свист воздуха, наполнявшего шлюзовую камеру, и ощутили давление на скафандры. Как только внутренний люк открылся и фонари спасателей осветили часть темного пустого коридора, Мерчисон принялась торопливо нажимать кнопки на панели своего портативного анализатора.

– Ну, чем они дышат? – нетерпеливо поинтересовался Конвей.

– Секундочку, сейчас проверю еще раз, – отозвалась Мерчисон и вдруг неожиданно подняла лицевую пластину своего шлема и, улыбнувшись, спросила: – Кажется, Я ответила на ваш вопрос?

Когда Конвей «распечатал» свой шлем, первым делом от небольшой разницы давления у него заложило уши. Он сказал:

– Итак, пострадавшие – теплокровные кислорододышащие существа, нуждающиеся в атмосферных условиях, приближающихся к земной норме. Это упрощает подготовку палаты.

Флетчер немного помедлил, но затем тоже поднял пластину на шлеме и сказал:

– Давайте для начала разыщем их.

Спасатели шагнули в отверстие люка и оказались в коридоре с металлическими стенами – совершенно гладкими, за исключением немногочисленных вмятин и царапин на потолке и стенах. Коридор тянулся примерно на тридцать метров и уводил к центру корабля. В самом конце коридора на палу валялось нечто непонятное, напоминавшее клубок металлических прутьев, торчащих из какой-то темной массы. Магнитные подошвы Мерчисон, поспешившей вперед, громко стучали по стальному полу.

– Осторожнее, мэм, – предупредил ее капитан. – Если гипотеза доктора верна, то все пульты, выключатели, таблички с инструкциями и предупреждениями должны быть снабжены тактильными индикаторами. Внутри корабля включено электричество – иначе люк бы не открылся и мы бы не проникли сюда. Если экипаж живет и работает в кромешной темноте, то нам здесь тоже надо думать, если так можно выразиться, руками и ногами и не прикасаться этими самыми руками и ногами ни к чему такому, что похоже на пятна ржавчины.

– Я буду осторожна, капитан, – пообещала Мерчисон.

Обернувшись к Конвею, Флетчер сказал:

– Внутренний люк закрывается с помощью такого же механизма, что и наружный, и механизм этот расположен внизу, у самого пола. – Он направил луч своего фонаря в эту сторону и указал на кружок меньшего диаметра чуть в стороне от устройства, ведавшего открыванием люка. – Прежде чем мы двинемся дальше, мне хотелось бы узнать, для чего служит этот диск.

– Ну, – хмыкнул Конвей, – в одном мы с вами можем не сомневаться: это не электрический выключатель.

Капитан нажал на диск.

Мерчисон совсем не по-дамски охнула, когда коридор залило ярким желтоватым светом, источник которого располагался где-то в конце коридора.

– Без комментариев, – проговорил капитан.

Конвей почувствовал, как вспыхнули от смущения его щеки, и пробормотал нечто несуразное насчет того, что освещение тут, видимо, предусмотрено для удобства зрячих посетителей.

– Если это посетитель, – сказала Мерчисон, добравшаяся до дальнего конца коридора, – то ему тут удобств не обеспечили. Посмотрите.

Коридор сворачивал вправо, но доступ в эту его часть преграждала прочная стальная решетка, вырванная «с мясом» снизу и с одной стороны. За сломанной решеткой из стен и потолка торчали острые металлические прутья. Но на все это скопление металла спасатели особого внимания не обратили, поскольку перед ними предстали трое инопланетян, лежавших посреди больших высохших луж жидкости, вытекшей из их тел.

Конвей сразу заметил, что эти существа принадлежат к двум совершенно разным видам. Более крупное существо напоминало худларианина, но было менее массивно. Ноги, более толстые и короткие, чем у ФРОБ, торчали из-под полусферического панциря, немного выгнутого наружу по краю. Из отверстий, расположенных чуть выше, торчали четыре не слишком тонких щупальца, заканчивающихся уплощенными острыми наконечниками с зазубренными краями. Посередине между двумя отверстиями, из которых росли щупальца, располагалось отверстие побольше, из него торчала голова с огромной пастью и острющими зубами. Совсем немного места оставалось для того, чтобы на этой голове поместились два глаза, прятавшихся на дне глубоких костяных впадин. Первое впечатление у Конвея было такое, что перед ним живая машина для убийства.

Ему пришлось мысленно напомнить себе о том, что в штате Главного Госпиталя Сектора трудились несколько сотрудников, принадлежавших к высокоразвитым в интеллектуальном отношении видам, но сохранившим в целости то природное оружие, которое позволило им некогда взобраться на вершину эволюционного древа на их родных планетах.

Другие два существа принадлежали к виду, отличавшемуся более скромными размерами, и средствами обороны и нападения природа их наделила гораздо менее щедро. Эти создания имели форму почти правильных кругов диаметром чуть более метра при взгляде сверху, а сбоку являли собой уплощенный овал. В каком-то смысле внешне они походили на свой корабль, но имели еще одну отличительную особенность: из широкой узкой щели, которая, по всей вероятности, являлась ротовой полостью, у них торчал длинный тонкий рог – впрочем, вполне вероятно, это было жало. Верхняя губа была шире и толще нижней. У одного из мертвых существ верхняя губа накрывала нижнюю – видимо, таким образом эти существа закрывали рот. Верхняя и нижняя сторона тела странных созданий была покрыта чем-то вроде мозолей, размер которых варьировал от горошинки до подушечки большого пальца человека. Такие же мозоли располагались по краю тела. Мозоли снизу оказались намного грубее тех, что располагались сверху. Судя по всему, эти органы предназначались для движения и осязания.

– Мне совершенно ясно, что тут произошло, – заявил капитан Флетчер. – Двое членов экипажа этого корабля погибли, когда это крупное существо вырвалось на волю вследствие недостаточной крепости решетки. Вероятно, аварийный маяк был выброшен существами, оставшимися в живых – теми, которых обнаружил Приликла.

Одно из круглых существ, сильно израненное, валялось возле задней ноги своего убийцы подобно изодранному коврику. Его спутник, столь же безнадежно мертвый, не так пострадал от ран и, пожалуй, смог бы спастись бегством, проникнув в небольшое отверстие в стене над самым полом, но убийца наступил на него и раздавил. Но перед тем как погибнуть, существо успело несколько раз уколоть убийцу в ногу своим жалом или рогом, который так там и застрял.

– Согласен, – кивнул Конвей. – Но одно меня озадачивает. Впечатление такое, что эти слепцы обустроили свой корабль так, чтобы здесь могли разместиться более крупные существа. Зачем им понадобилось тратить столько сил на поимку таких опасных зверей? Наверное, они им зачем-то были очень нужны или высоко ими ценились, если команда слепцов пошла на такой риск.

– Вероятно, они обладают оружием, которое несколько снижает риск, – возразил Флетчер. – Быть может, это оружие обладает большим радиусом действия и намного более эффективно, нежели эти рога или жала. Просто-напросто эти двое не захватили с собой оружие и пали жертвой своей беспечности.

– Какое же, интересно, оружие дальнего радиуса действия, – съехидничал Конвей, – могли сконструировать существа, наделенные только чувством осязания?

Мерчисон попробовала предотвратить разгорающийся спор. Она сказала:

– Мы не знаем наверняка, что они наделены только осязанием, хотя они и слепы. Что же касается ценности более крупных существ, то они могли бы, к примеру, служить источником питания или каких-то ценных медикаментов. Впрочем, причина их необходимости на борту может быть совершенно невероятной. Прошу простить меня. – Она включила радиоустройство и проговорила: – Нэйдрад. У нас три трупа, которые нужно поместить в лабораторию. Перевезите их в носилках во избежание пагубного действия декомпрессии. – Снова обратившись к Конвею и капитану, патофизиолог продолжала: – Думаю, другие члены экипажа этого корабля не станут возражать против того, что я произведу вскрытие их товарищей – тем более что более крупное существо уже начало эту процедуру.

Конвей кивнул. Они оба понимали, что чем больше Мерчисон узнает о физиологии и обмене веществ погибших существ, тем больше будет шансов помочь уцелевшим слепцам.

С помощью Флетчера медики извлекли из-за решетки труп крупного существа, с трудом протащив его под торчащими из стен острыми прутьями. Решетку пришлось доломать, для чего потребовались недюжинные усилия всех троих. В результате этой работы люди убедились в том, что это существо явно обладало немалой силой, если сумело произвести такие разрушения. Как только труп оказался в коридоре и повис в невесомости, его щупальца распластались в стороны и практически перегородили коридор.

Когда все трое стали подталкивать труп к люку, Мерчисон сказала:

– Расположение ног и щупалец у этого существа такое же, как у худлариан-ФРОБ, но оно имеет однотонный панцирь, более толстый, чем у мельфиан-ЭЛНТ. Это создание явно не травоядное. Учитывая тот факт, что оно теплокровное кислорододышащее и что его конечности не приспособлены для хватания и удерживания орудий или материалов, я бы предварительно классифицировала его как ФСОЖ и выразила бы предположение о том, что данное существо неразумно.

– Определенно неразумно, учитывая обстоятельства, – проговорил Флетчер, когда они вернулись к зарешеченному отрезку коридора. – Это было сбежавшее подопытное животное, мэм.

– Мы, медики, – с улыбкой отозвалась Мерчисон, – никогда не рискуем собой – особенно когда речь идет о работе с неизвестными существами. Но пока я не готова классифицировать этих бедных слепцов.

Поскольку Мерчисон была самой миниатюрной из троих, именно ей пришлось пролезать между прутьями для того, чтобы извлечь из-под них труп слепца. Если бы покрытый панцирем злодей не вывернул из стены часть прутьев, она бы ни за что не смогла дотянуться до трупа.

– Это, – сказала она, тяжело дыша, – очень странная клетка.

Несмотря на яркое освещение, спутники не видели другого конца зарешеченной части коридора, поскольку он представлял собой кольцо, параллельное линии ребра корабля. Здесь, ближе к центру звездолета, дуга окружности была короткой и более крутой, потому разглядеть что-либо можно было лишь на расстоянии метров в десять, не более. Но на всем протяжении видимой части коридора из стен и потолка торчали стальные колья. Некоторые из них были заострены, другие заканчивались лопаточками, третьи – чем-то вроде шипастых булав. Все эти колья выходили из щелей в стене, и, судя по всему, ими можно было управлять – двигать вверх и вниз, поворачивать под углом. Те же прутья, что торчали сверху, можно было только опускать и поднимать.

– Мне тоже она кажется странной, мэм, – отозвался капитан. – Ничего подобного при изучении внеземных космических технологий мне не встречалось. С одной стороны, это просторная клетка – вернее говоря, длинная, если у нее есть продолжение. Вероятно, она предназначалась для содержания не одного животного, либо здесь содержалась одна особь, но ей были созданы условия для свободного передвижения. Я только высказываю предположение, но все эти прутья и колья, на мой взгляд, могут предназначаться для того, чтобы животное можно было остановить в любом месте посреди клетки – для того чтобы накормить, к примеру, или для проведения каких-то экспериментов.

– Я бы сказал, предположение весьма логичное, – ответил Конвей. – А решетка была страховочным средством – на тот случай, если бы вся эта система колючек вышла из строя. Увы, в данном случае решетка оказалась ненадежной и атаку подобного экземпляра не выдержала. Но мне вот что интересно: какова длина этого коридора? Если мы мысленно продолжим эту дугу, то она приведет нас как раз к тому месту, где Приликла обнаружил уцелевших существ. Судя по его заключению, одно из этих существ излучало злость, характерную для примитивного, даже животного уровня, а вот излучение второго существа отличается большей сложностью.

Давайте предположим, – продолжал Конвей, – что существует еще один крупный инопланетянин в другом конце этой клетки, а может быть, он тоже вырвался из клетки. Где-то рядом с ним – тяжелораненый слепец, которому не так повезло, как его сородичу, в том смысле, что ему не удалось убить злодея…

Конвей запнулся и умолк, поскольку у всех троих в наушниках зазвучал голос Нэйдрад, сообщавшей, что она прибыла к люку с носилками. Мерчисон, подталкивая труп первого слепца к люку, сказала:

– Подождите несколько минут, Нэйдрад, и вы сможете забрать все три трупа.

Пока Конвей излагал свои соображения, Флетчер не сводил с него глаз. Взгляд у капитана был не слишком довольный -его явно не порадовала мысль о том, что где-то по кораблю бродит еще один озлобленный ФСОЖ. Он указал на труп второго слепца и взволнованно проговорил:

– Этому почти удалось убежать после того, как он прикончил ФСОЖ своим жалом. И если мы поймем, куда он пытался убежать, мы, пожалуй, поймем, где искать его напарника, который сумел спастись.

– Я вам помогу, – сказал Конвей.

Время для спасения оставшихся в живых, к какому бы виду они ни принадлежали, неумолимо истекало.

В стене на уровне пола обнаружилось прямоугольное отверстие, достаточно широкое и глубокое, чтобы в него мог проникнуть слепец. Он успел почти на треть протиснуться в эту щель. Когда Конвей и Флетчер потянули его к себе, они ощутили сопротивление. Пришлось потянуть чуть сильнее. Наконец они вытащили трупик целиком и, подталкивая его перед собой, направились к Мерчисон, которая ждала их около люка, дабы загрузить носилки всеми тремя трупами сразу. Неожиданно в наушниках послышался взволнованный голос:

– Сэр! На верхней половине диска отъехала в сторону подвижная панель! Что-то вроде… Выдвинута антенна!

Конвей поспешно осведомился:

– Приликла! Как там пострадавшие? Один из них пришел в себя?

– Нет, друг Конвей, – ответил эмпат. – Оба без сознания. Флетчер на миг задержал взгляд на Конвее и медленно проговорил:

– Если антенну выставили не уцелевшие члены экипажа, то это сделали мы с вами, когда извлекали слепца из этой щели. – Он вдруг быстро наклонился и проехался на магнитных подошвах назад, а потом улегся на пол плашмя и направил луч своего фонаря в щель, через которую пытался спастись бегством слепец. – Поглядите-ка, доктор, – позвал он Конвея. – Похоже, мы нашли отсек управления.

Перед глазами капитана и Конвея предстал широкий узкий туннель, лишь ненамного превосходивший по измерениям тела слепцов. Видимость была ограничена, поскольку, как и коридор, это помещение повторяло форму корабля. Дюймов на пятнадцать от щели тянулся ровный пол, а потолок был покрыт множеством тактильных выключателей того же типа, что спасатели видели около входного люка. Здесь, естественно, не было никаких индикаторных лампочек и видеодисплеев. Чуть дальше потолка не было совсем, и отлично просматривалось кресло первого пилота.

По форме оно напоминало круглый, овальный в сечении сандвич с щелью по краю, в которую мог легко забраться слепец. Внутренние поверхности «раковин» были покрыты сотнями тактильных выключателей, а от наружных поверхностей тянулись провода и трубки, идущие к механизмам. Большая часть кабелей тянулась к центру корабля, а остальные – вверх и вниз, но лишь немногие – в направлении ребра диска. Провода не имели разноцветных изолирующих оболочек, но зато на этих оболочках имелись различные выпуклости и вмятинки, выполнявшие ту же функцию для существ, лишенных зрения. В стороне от кресла первого пилота стояло второе, точно такое же.

– Я отчетливо вижу только два кресла, – сообщил Флетчер, – но мы знаем, что в команде как минимум три существа. Оставшийся в живых член экипажа скорее всего где-то за поворотом, и если бы мы могли проникнуть в этот туннель…

– Физически невероятно, – прервал его Конвей.

– …и ухитрились не нажать на все выключатели разом, – вздохнул капитан. – Я гадаю, почему эти существа, которые, похоже, вовсе не глупы, разместили отсек управления так близко от клетки с опасным животным. Это ведь так рискованно.

– Если они не могли держать его перед глазами, – заметил Конвей, – они должны были держать его под рукой.

– Это шутка? – укоризненно хмыкнул капитан, снял одну перчатку и просунул руку в щель ладонью вверх. Через несколько секунд он сообщил: – Похоже, я нащупал выключатель, который мы нажали, когда вытаскивали слепца. Сейчас я на него нажму…

Тут же в наушниках послышался голос Чена:

– Сэр, выдвинулась вторая антенна, близко к первой.

– Прощу прощения, – отозвался Флетчер.

На миг на его лице отразилась глубочайшая сосредоточенность. В следующее мгновение Чен сообщил, что обе антенны убрались. Капитан улыбнулся и продолжал:

– Если предположить, что элементы системы управления сгруппированы в логическом порядке и устройства включения и выключения подачи энергии, контроля высоты, жизнеобеспечения, связи и так далее занимают определенное место на пульте управления, то я склонен заключить, что погибший слепец перед смертью прикасался к пульту связи. Ему удалось выбросить аварийный маяк, но, видимо, это было последнее, что ему удалось сделать.

– Доктор, – добавил он, – дайте мне руку, пожалуйста.

Конвей протянул капитану руку, чтобы помочь ему подняться. Флетчер осторожно вытащил другую руку из щели. Неожиданно он поскользнулся, инстинктивно завел руку назад, чтобы не упасть на спину, и его пальцы снова скользнули в щель.

– Я к чему-то прикоснулся, – встревоженно проговорил он.

– Похоже на то, – кивнул Конвей и указал на зарешеченную часть коридора.

– Сэр! – раздался в наушниках взволнованный голос Хэслэма. – Мы улавливаем сильную прерывистую вибрацию и лязг металла!

Мерчисон поспешно перелетела к своим спутникам от люка и ловко притормозила у стены.

– Что происходит? – спросила она, устремила взгляд в глубь зарешеченного коридора и повторила вопрос: – Что происходит?

На всем протяжении коридора началась бурная активность. Металлические прутья высовывались из щелей и убирались обратно, двигались под разными углами, а с потолка опускались и поднимались, подобно клапанам духового инструмента, шипастые булавы. Некоторые из этих орудий были безнадежно погнуты и потому задевали друг за друга – вот откуда брался оглушительный лязг. На глазах у изумленных спасателей во внутренней стене открылась подвижная панель, и оттуда вылетел бесформенный комок чего-то похожего на густую кашу. Ударившись о ближайший кол, этот разлапистый «мячик» развалился и заляпал еще несколько прутьев. В результате разбрызганная масса понеслась во все стороны по коридору. Мерчисон удалось поймать кусок этой каши в мешок для сбора проб.

Она сказала:

– Скорее всего сработало устройство подачи питания. Проанализирую эту дрянь – смогу многое сказать об обмене веществ здоровенного злодея. Но почему-то у меня такое подозрение, что все эти колья и шомполы не предназначены для фиксации ФСОЖ. Если, конечно, в ходе фиксации не предполагается забить его до полусмерти.

– Вероятно, когда имеешь дело с ФСОЖ и не располагаешь мощной гравилучевой установкой, – глубокомысленно изрек Конвей, – только так его и можно обездвижить.

– И все же, – продолжала Мерчисон, – я ненамного больше сочувствую слепцам. Этот коридор больше похож на камеру пыток, чем на клетку.

Конвей думал о том же самом. Видимо, такие же мысли владели и капитаном, судя по шокированному выражению его лица. Все трое не раз слышали, да и сами не сомневались в том, что универсально злобных рас не существует. Мелькни у кого-то из них такая мысль – и их бы тут же с позором уволили из Главного Госпиталя Сектора или из Корпуса Мониторов. Инопланетяне были самыми разными, и порой их особенности доходили до наивысших степеней странности. При налаживании отношений с представителями некоторых видов требовалась предельная осторожность до тех пор, пока не происходило лучшего знакомства с их традициями, физиологией, культурой, психологией. Но такого определения, как «плохая раса», не существовало. Плохие, антисоциальные индивидуумы – пожалуй, но не раса целиком.

Любой вид существ, взошедший на ступень эволюционной лестницы, откуда открывался путь к космическим полетам, должен был, по определению, быть цивилизованным. Этого мнения придерживались лучшие умы Федерации, принадлежавшие представителям шестидесяти с лишним рас. Конвей никогда не страдал ксенофобией даже в самой легкой форме, но все же он не был на все сто процентов уверен в том, что не найдется исключения, подтверждающего это правило.

Мерчисон очень серьезно проговорила:

– Я с собранными материалами возвращаюсь обратно. Быть может, мне удастся найти какие-то ответы. Но для начала нужно задать правильные вопросы.

Флетчер улегся на спину и просунул руку в щель.

– Я должен, – заявил он, – отключить это… что бы это ни было. Но я не знаю, куда скользнули мои пальцы, когда я этот ужас включил, и не включил ли я одновременно чтс›-то еще… – Он нажал кнопку радиопередающего устройства. – Хэслэм, Чен. Не могли бы вы поточнее определить зону шума и вибрации? Не происходит ли внутри корабля еще какой-то необычной активности? – Повернув голову к Конвею, Флетчер добавил: – Доктор, покуда я пытаюсь нащупать верную клавишу, не могли бы вы мне помочь? Направьте мой лазерный резак на стену между этим изгибом и люком…

Он замолчал. Неожиданно свет погас и все погрузилось в непроницаемую темноту, и из-за этого клацанье металла стало казаться еще более оглушительным. Конвей, которым овладел страх, близкий к панике, стал искать кнопку включения фонаря на шлеме, но нажать не успел – свет снова зажегся.

– Извините, промахнулся, – смущенно проговорил Флетчер. – Сделать это, доктор, я вас прошу для того, чтобы мы обрели более легкий путь к пострадавшим, чем по этому коридору. Вероятно, вы обратили внимание на то, что большинство проводов от кресел пилотов тянется к центру корабля, где расположен энергетический комплекс, а к периферии уходит считанное число кабелей. Из этого я делаю вывод о том, что пространство за наружной стеной этого коридора представляет собой грузовые отсеки, которые, согласно принципам слепых кораблестроителей, должны представлять собой просторные помещения, соединенные между собой обычными дверями, а не герметичными люками. Если это так – а согласно показаниям датчиков это, судя по всему, так, – нам нужно будет только немного разобрать грузы, и тогда мы сумеем по грузовому отсеку обойти центр управления и довольно быстро доберемся до пострадавших. Подвергать себя риску и пробираться по этой части коридора не стоит, так же как не стоит прорубаться к пострадавшим сверху – можно запросто выпустить из корабля весь воздух..

Капитан еще не закончил свою тираду, а Конвей уже начал прорезать в стене узкий вертикальный прямоугольник такого размера, чтобы в него можно было посветить фонарем и заглянуть в соседнее помещение. Но как только он закончил работу, выяснилось, что заглядывать некуда. Из отверстия высыпался какой-то черный порошок и повис в воздухе невесомым облаком. Конвей осторожно просунул руку в отверстие, ощущая, что края еще не остыли, и зачерпнул горсточку порошка, чтобы более внимательно рассмотреть его. Затем он перешел немного в сторону и снова поработал резаком. То же самое. Конвей передвинулся еще дальше. Еще.

Флетчер наблюдал за ним, не говоря ни слова, и при этом шарил пальцами по полу. Конвей стал на пробу выпиливать отверстия в противоположной стене, делая их все меньше и меньше в целях экономии времени. Вырезав четыре отверстия размером с кулак через приличные промежутки, но не добившись ничего, кроме черного порошка, он вызвал на связь Мерчисон.

– Обнаруживаются, – сообщил он, – большие количества сухого черного порошка. Судя по запаху, в его состав входят органические вещества. Может быть, это какая-то питательная почва. Это укладывается в физиологический профиль членов экипажа?

– Укладывается, – тут же ответила Мерчисон. – Судя по результатам предварительного исследования трупов круглых существ, я могу сказать, что температурные условия на корабле созданы для удобства ФСОЖ. У слепцов нет легких. Они норные существа, питающиеся органическими компонентами почвы, а также другими растительными или животными тканями, если таковые им попадаются. Почву они заглатывают через широкое ротовое отверстие, но более крупная верхняя губа может накрывать нижнюю, чтобы рот был закрыт, когда слепцы роют землю, но не едят. Имеют место атрофированные конечности – точнее, подвижные подушечки на нижней поверхности тела, а верхняя часть тела снабжена сверхчувствительными осязательными органами. Вероятно, это означает, что их цивилизация за счет эволюции достигла такой стадии, что теперь они населяют искусственно сконструированные системы туннелей с легким доступом к питанию и больше не ведут норный образ жизни. То вещество, которое вы описываете, может представлять собой особую питательную почву, которая одновременно является запасом продовольствия членов экипажа и средой для физических упражнений.

– Понятно, – ответил Конвей.

«Слепой, копающийся в земле слизень, которому каким-то образом удалось долететь до звезд…» – подумал он. Но от раздумий его отвлекла Мерчисон, и ее следующие слова напомнили ему о том, что слепцы способны на злость и жестокость, но способны и на великие и славные дела.

– Теперь насчет уцелевших, – продолжала Мерчисон. – Если ФСОЖ, лабораторное животное или что-то еще, кем бы оно ни было, находится в непосредственной близости от оставшегося в живых члена экипажа и мы не сможем спасти обоих, не подвергая опасности себя или слепца, то могу сообщить: сильное понижение атмосферного давления, производимое постепенно, дабы не допустить декомпрессионного повреждения тканей слепца, способно обезвредить ВСОЖ, но скорее – убить его.

– Это будет самое последнее, что мы попытаемся сделать, – решительно заявил Конвей.

В ситуации первого контакта действовали очень строгие правила. Трудно было наверняка заключить, что существо, ведущее себя злобно и агрессивно, непременно является неразумным.

– Понимаю, понимаю, – откликнулась Мерчисон. – И думаю, вам интересно будет узнать, что ФСОЖ был на последнем сроке беременности. В этом состоянии особи большинства видов, невзирая на степень интеллектуального развития, впадают в излишнюю эмоциональность и агрессивность, если думают, что их нерожденному младенцу грозит опасность. Может быть, именно поэтому ФСОЖ вырвался из клетки. Кроме того, слепец ни за что не смог бы убить ФСОЖ, если бы нижняя часть тела последнего не была ослаблена на фоне близости родов.

– Учитывая состояние самки ФСОЖ и те избиения и ранения, которым она подвергалась… – начал Конвей.

– Я не сказала, что это самка, – вмешалась Мерчисон. – Хотя это возможно. Во многом эта форма жизни интереснее, чем слепцы.

– Рассказали бы лучше побольше о разумных слепцах! -буркнул Конвей. Наступила пауза, нарушаемая только шипением в наушниках. Конвей тут же извинился: – Не обращайте на меня внимания, пожалуйста. Голова трещит ужасно.

– У меня тоже, – заметил распластавшийся на полу Флетчер. – Наверное, это от этого жуткого шума и вибрации. Если у доктора голова болит хотя бы наполовину так сильно, как у меня, вы должны его простить, мэм. Не могли бы вы приготовить для нас какие-нибудь подходящие таблетки…

– Буду третьей, – усмехнулась Мерчисон. – У меня тоже голова раскалывается, а ведь я только несколько минут слушала эту какофонию. Но у меня для вас не слишком приятная новость: против головной боли лекарства бесполезны.

Как только она прервала связь, Флетчер обеспокоенно проговорил:

– А вам не кажется, что это странно: у троих людей, побывавших внутри этого корабля, разболелась голова…

– У нас в госпитале, – прервал его Конвей, – есть поговорка насчет того, что психосоматические боли заразны и неизлечимы. Мерчисон проверила здешний воздух на токсичность и зараженность микробами. Все чисто. Наша с вами головная боль может быть результатом волнения, напряжения и комбинации целого ряда психологических факторов. Но голова болит у всех троих, так что скорее это все-таки следствие воздействия шума и вибрации в этом коридоре, так что вы сразу поставили верный диагноз. Простите, что я заговорил о головной боли.

– Если бы вы о ней не заговорили, – усмехнулся Флетчер, – заговорил бы я. Это жутко неприятно и очень мешает сосредоточиться на этих…

Тут его снова прервали.

– Говорит Хэслэм, сэр. Мы с Ченом закончили картирование звуков и вибрации. Они распространяются узкой полосой, шириной не более двух метров, что соответствует размерам участка коридора, который вы именуете клеткой. Коридор этот идет по окружности и заканчивается дугой, внутри которой находится отсек управления. Но это еще не все, сэр. Коридор пересекает ту территорию, где находятся двое уцелевших существ.

Флетчер глянул на Конвея и процедил сквозь зубы:

– Мне бы только отключить эту механическую камеру пыток, или что это еще может быть такое… и тогда… мы, может быть, сумели бы протиснуться по ней… к оставшимся в живых… Хотя – нет… если она вдруг заработает опять в то время, когда кто-то будет внутри, то его там забьет и исколет насмерть. – Капитан обратился к Хэслэму: – Еще что-нибудь?

– Ну, сэр… – уклончиво проговорил Хэслэм. – Уж и не знаю, значит это что-нибудь или нет, но у нас с Ченом тоже головы болят.

Наступила продолжительная пауза, в течение которой капитан и Конвей размышляли о причине головной боли у двоих офицеров с «Ргабвара». Эти двое внутрь корабля не входили, к обшивке прикасались лишь время от времени, да и то подошвами или перчатками. И подошвы и перчатки помимо магнитных устройств были снабжены электроизоляцией и слоем материала, смягчающим механическую вибрацию. Кроме того, звуки в вакууме не распространялись. Конвею насчет того, почему у Чена с Хэслэмом разболелись головы, в голову ничего не приходило. А вот капитану – пришло.

– Доддс, – неожиданно обратился Флетчер к офицеру, оставшемуся на «Ргабваре», – проверьте-ка еще раз, не исходит ли от корабля радиационное излучение. Вероятно, его не было до тех пор, пока я не начал нажимать на кнопки. А также проверьте, нет ли опасного излучения со стороны близлежащего звездного скопления.

Конвей одобрительно кивнул, но капитан этого не увидел. Флетчер лежал на полу, просунув руку в щель и пытаясь справиться с чужими кнопками. Нажатие на любую из них могло привести к чему угодно – очередному выключению света или выбросу звездолета в. гиперпространство. При этом капитан страдал от головной боли, которая, конечно же, мешала думать, и все же он думал, и думал логично. И тем не менее, как вскоре сообщил Доддс, никакой радиации от корабля не исходило, и ниоткуда поблизости тоже. Конвей и Флетчер снова призадумались, и тут голос подал Приликла.

– Друг Конвей, – сказал эмпат, – я не хотел торопиться с этим сообщением, поскольку не был уверен в своих ощущениях, но теперь в этом нет сомнения. Состояние обоих существ быстро улучшается.

– Спасибо, Приликла, – ответил Конвей. – Значит, у нас немного больше времени для того, чтобы придумать, как их спасти. – Взглянув на Флетчера, он добавил: – Но откуда оно взялось, это внезапное улучшение?

Капитан скосил глаза на коридор-клетку, на яростно скачущие и раскачивающиеся металлические прутья и пробормотал.

– А вот с этой дрянью это никак не может быть связано?

– Понятия не имею, – отозвался Конвей, облегченно улыбаясь и радуясь тому, что шансы спасти уцелевших существ возросли. – Но конечно, от такого шума и полумертвый проснется.

Капитан одарил Конвея неодобрительным взглядом. Он в сложившейся ситуации явно ничего смешного не видел и проговорил с полной серьезностью:

– Я проверил и перепроверил все плоские выключатели, до которых смог дотянуться. Слепцы могут пользоваться только этим типом выключателей, нажимая на них мозолями, расположенными на спинах. Ни на что прочее у этих мозолей не должно хватить силы и угла атаки. Но вот теперь я обнаружил нечто вроде рычага длиной в несколько дюймов. Эта штука заканчивается рукояткой в виде полого конуса. Вероятно, в этот конус слепцы могут просовывать свой рог или жало. Рычаг наклонен под углом в сорок пять градусов к месту своего прикрепления, и только под этим углом его можно опустить, что я и намерен сделать.

На всякий случай – мало ли что – нам лучше загерметизировать шлемы, – добавил Флетчер, опустил лицевую пластину и натянул на руку перчатку, после чего уверенно просунул руку в щель – видимо, он хорошо запомнил, где рычаг.

Вся механическая активность в коридоре внезапно прекратилась. Тишина оказалась настолько полной, что Конвей вздрагивал от любого звука, возникавшего, когда кто-то из оставшихся снаружи передвигался по обшивке. Капитан, улыбаясь, поднялся на ноги и поднял лицевую пластину.

– Уцелевшие существа – в другом конце коридора, доктор, – сказал он и тут же добавил: – Если, конечно, мы сумеем до них добраться.

Но оказалось, что протиснуться между острыми кольями совершенно невозможно. Даже тогда, когда капитан снял скафандр и попробовал пробраться через клетку без него, он преуспел только в том, что получил несколько порезов и ссадин. С чувством глубокого разочарования Флетчер снова облачился в скафандр, после чего пошел в атаку на груду зловредного металла со своим резаком. Но металл оказался прочным, и на то, чтобы отпилить один прут, уходило несколько секунд при максимальной мощности резака. Прутьев же было так много, что все происходящее Флетчер ворчливо сравнил с попыткой произвести стрижку кустов в металлическом саду, когда отстригаешь по одной веточке. Он расчистил от прутьев метра два, а потом им с Конвеем пришлось отступить к люку из-за резкого подскока температуры в коридоре.

– Бесполезно, – сокрушенно признался капитан. – Мы сможем к ним прорубиться, но постепенно, делая большие перерывы, чтобы воздух остывал. Кроме того, есть опасность, что от жара могут расплавиться какие-то устройства в отсеке управления, а результаты могут оказаться непредсказуемыми. – Он несколько раз постучал кулаком по стенке – так сильно, что Конвей уже готов был подумать, что капитан вышел из себя – и продолжал: – На то, чтобы выгрести питательную почву из кладовых, тоже уйдет немало времени – ведь почву придется извлекать оттуда, а потом из коридора выбрасывать за борт, а мы не представляем, какие структурные изменения при этом могут произойти в складских помещениях. Я уже склоняюсь к мысли о том, что добраться до пострадавших можно только через обшивку сверху. Но и при этом могут возникнуть сложности…

Вскрытие обшивки было чревато образованием большого количества теплоты – в особенности внутри переносной шлюзовой камеры, которой пришлось бы накрыть место проведения работ во избежание резкой утечки воздуха изнутри корабля. При этом также потребовались бы длительные перерывы в работе, которые приходилось бы устраивать для того, чтобы тепло ушло в космос. Правда, работа все же пошла бы быстрее, так как космос был бы ближе. Однако тут возникали другие проблемы: под обшивкой пролегали всевозможные кабели и линии коммуникаций, а также механические устройства, обеспечивающие работу клетки. Воздействие на них резаками и паяльными лампами привело к повышению температуры внутри корабля, что могло бы пагубно сказаться на пострадавших существах. Единственное преимущество такого метода проникновения спасателей к спасаемым состояло в отсутствии риска быть забитыми насмерть стальными прутьями в жуткой клетке, если бы ее механизм вдруг включился в процессе вырезания обшивки…

– И между прочим, доктор, – сбился с лекторского тона Флетчер, – у меня головная боль проходит.

Конвей как раз собрался сказать ему, что у него тоже проходит, как вдруг в их разговор вмешался Приликла.

– Друг Флетчер, – сказал цинрусскиец, – я наблюдал за эмоциональным излучением уцелевших существ с того момента, как вы отключили механическую систему клетки. Их состояние подверглось резкому ухудшению, и теперь они оба примерно в том же состоянии, в каком были, когда мы прибыли сюда, и, пожалуй, им стало даже немного хуже. Друг Флетчер, мы можем скоро потерять их.

– Но это… Это просто бессмыслица какая-то! – вспылил капитан и устремил на Конвея умоляющий взгляд.

Конвей представил себе, как дрожит Приликла внутри своего скафандра-шарика в ответ на взрыв эмоций капитана. Но что он представлял себе с трудом – так это то, каких усилий крошке-эмпату, который только в самых крайних случаях высказывал несогласие с кем-либо, стоило это высказывание. Конвей поспешно проговорил:

– Может быть, и не бессмыслица. Но выяснить это можно единственным способом.

Флетчер сердито фыркнул на него, улегся на спину, просунул руку в щель, и через несколько секунд все прутья, колья и шомполы снова задергались, застучали и заклацали. А у Конвея снова заболела голова.

Приликла сообщил:

– Состояние пострадавших улучшается.

– А насколько оно улучшилось в последний раз? – обеспокоенно осведомился Конвей. – Можешь ли ты определить по картине эмоционального излучения, не собирается ли одно существо напасть на другое?

– Оба существа в течение нескольких минут полностью пришли в себя, – ответил эмпат. – Их эмоциональное излучение было настолько интенсивным, что сумел значительно ограничить район поиска. Они находятся на расстоянии в два метра друг от друга, и ни одно из них не намерено нападать на другого.

– Не хотите ли вы сказать, – проворчал капитан, – что ФСОЖ, пребывающий в добром здравии, и слепец находятся в непосредственной близости друг от друга и зверь не желает нападать на слепца?

– Быть может, слепец нашел какое-то убежище и спрятался, – предположил Конвей. – Ну а для ФСОЖ эта ситуация означает «с глаз долой – из сердца вон».

– Прошу простить меня, – сказал Приликла, – но я никак не могу с полной уверенностью судить о том, что эти два существа принадлежат к разным видам. Картина их эмоционального излучения, казалось бы, говорит именно об этом. Одно излучает в основном гнев и боль, а второе – более сложные эмоции, свойственные мыслящему существу. Но можно ведь предположить и другое: что оба этих существа – слепцы и что один из них перенес тяжелую черепно-мозговую травму и в итоге утратил способность связно мыслить.

– Стройная гипотеза, доктор Приликла, – отметил капитан, скривился и инстинктивно поднес руки к шлему – увы, даже сжать виски ладонями он не мог, поскольку был в шлеме. – Этим можно было бы объяснить то, почему они находятся так близко друг от друга, но тогда непонятно, почему на их состояние столь непосредственно влияет работа коридорных механизмов. Если только я не напортачил в системе управления, не задел какой-то выключатель, который влияет на систему жизнеобеспечения… Нет, увольте, я в полном замешательстве!

– Все в замешательстве, друг Флетчер, – утешил его эмпат. – Картина общего эмоционального излучения не оставляет в этом никаких сомнений.

– Давайте вернемся на «Ргабвар», – неожиданно предложил Конвей. – Мне нужно немного передохнуть в тишине и подумать.

Все покинули дискообразный звездолет, оставив в дозоре Чена, которому были даны строгие инструкции: держаться на расстоянии и к обшивке не прикасаться. Приликла тоже решил вернуться на неотложку. Он заявил, что излучение уцелевших существ настолько сильное, что он способен улавливать его и на расстоянии, тем более что коридорные механизмы продолжали работать и оба существа чувствовали себя все лучше и лучше.

Войдя на борт «Ргабвара» через люк для доставки пострадавших, все тут же прошли в лабораторию, где обнаружили Мерчисон, перепачканную кровью и окруженную разложенными на секционных столах кусками тел слепцов и ФСОЖ. Конвей обратился к капитану с предложением еще раз рассмотреть план корабля слепцов, и тот с радостью согласился, тем более что вовсе не разделял профессионального интереса медиков к кускам инопланетянского мяса. Нэйдрад присоединилась к капитану и Конвею.

Когда план корабля появился на экране монитора, Конвей попросил Флетчера поправлять его, если он будет ошибаться, и приступил к изложению возникшей проблемы так, как сам ее видел.

Как большинство больших проблем, она складывалась из проблем поменьше, и некоторые из них можно было решить. Корабль слепцов остался неповрежденным. Он имел форму диска, толщина которого к середине постепенно увеличивалась. В середине находился круг, занимавший около трети радиуса диска, где располагались источник энергоснабжения корабля и соответствующее оборудование. За этой территорией лежал кольцеобразный коридор, к которому от ребра диска вел прямой коридор. На плане это выглядело в виде серпа с округлым лезвием, часть которого была занята отрезком дуги, где находился отсек управления.

За кольцевидным коридором находилась зона жизнеобеспечения для команды и их пленников. Судя по пропорциям помещений, впечатление создавалось такое, что корабль предназначался специально для перевозки ФСОЖ. Освещение, атмосфера, устройство подачи питания и зона для физических упражнений – все говорило об этом.

Конвей сделал паузу, обвел взглядом товарищей – ни у кого пока его выводы не вызывали возражений. Он продолжал:

– Устройство механизма в коридоре, в особенности – наличие острых металлических элементов, меня тревожит, поскольку я сомневаюсь в том, что ФСОЖ на корабле содержатся исключительно для того, чтобы подвергать их пыткам. Мне более симпатична идея о том, что их в каких-то особых целях приручают. Никто не станет конструировать космический корабль ради неразумного животного, если только это существо не обладает для конструкторов какой-то немыслимой ценностью.

Поэтому мы и должны задать себе вопрос: что такого есть у ФСОЖ, чего нет у слепцов? – продолжал Конвей. – В чем они более всего нуждаются?

Взгляды всех, как по команде, устремились к трупу ФСОЖ. Мерчисон резко обернулась, но первым заговорил капитан:

– Глаза?

– Верно, – улыбнулся Конвей и продолжал: – Конечно, я далек от предположения о том, что ФСОЖ для слепцов являются эквивалентами поводырей. Скорее по мере усмирения ФСОЖ между ними возникают отношения по типу симбиотических. Вероятно, слепцы подсоединяются своими тактильными подушечками к телу ФСОЖ, обретают способность проникать в их нервную систему и получают доступ к…

– Это невозможно, – прервала его Мерчисон.

Приликла тут же жутко задрожал – настолько сильным было раздражение и разочарование Конвея. Разочарование его было тем более сильным, что он понимал: Мерчисон ни за что не сказала бы так, не будь она целиком и полностью уверена в этом.

– Вероятно, некое хирургическое вмешательство или обучающая программа… – с надеждой проговорил Конвей.

Но Мерчисон покачала головой.

– Мне очень жаль, – сказала она. – На данный момент у нас вполне достаточно сведений об этих существах, чтобы мы могли с уверенностью заявить: никакие симбиотические или паразитарные отношения между ними невозможны. Слепцы, которых я предварительно классифицировала как ЦПСД, всеядны и имеют два пола. Один из трупов принадлежит мужской особи, другой – женской. Жало – их единственное природное оружие, но мешочек с ядом давно атрофировался, и теперь жало служит слепцам только для манипуляторных целей. Эти существа обладают высоким интеллектом и, как нам теперь известно, добились больших достижений в технической области, невзирая на слабое физическое развитие.

Похоже, они обладают только чувством осязания, – продолжала Мерчисон, – но, судя по степени специализации тактильных мозолей, покрывающих верхнюю часть тела, осязание у слепцов развито в высшей степени. Вполне возможно, что некоторые из этих природных датчиков способны ощущать вибрацию в твердой и газообразной средах и даже, до некоторой степени, вкус веществ, к которым слепцы прикасаются. Помимо собственно осязания, своеобразной формы слуха и вкусовых ощущений, слепцы способны также улавливать запах, прикасаясь к различным предметам. Но они не могут видеть, и, вероятно, у них есть сложности с осознанием самого понятия видения, и потому они вряд ли бы распознали зрительные нервы, даже если бы прикоснулись к ним.

Мерчисон указала на вскрытый панцирь ФСОЖ и продолжала:

– Но это не главная причина, из-за которой между ФСОЖ и ЦПСД не могут существовать симбиотические отношения. Как правило, разумным паразитам или симбиотам приходится располагаться поближе к головному мозгу либо там, где легче доступ к главным нервным сплетениям. В данном случае это должен быть затылок ФСОЖ. Но мозг этой зверюги находится не в голове, а под грудным панцирем, вместе с другими жизненно важными органами, и при этом расположен в довольно-таки странном месте: под маткой, в самом начале родовых путей. В результате по мере роста зародыша мозг подвергается сжатию, а если роды трудные, то мозг разрушается и младенец пробивается наружу с боем и поедает родителя. Короче говоря, на первое время еды новорожденному хватает.

ФСОЖ – гермафродиты и вынашивают своих младенцев в матке до тех пор, пока те не созревают полностью и не обретают способность существовать самостоятельно, – добавила Мерчисон. – Вероятно, выживать на родной планете этим существам нелегко, и если бы слепцы искали себе симбиотов, они бы, пожалуй, присмотрели кого-нибудь поприятнее.

Конвей потер лоб – голова у него по-прежнему раскалывалась. «Раньше даже самые трудные случаи не вызывали у меня головной боли», – подумал он. Время от времени он впадал в бессонницу, размышляя о проблемных пациентах, сильно волновался за них, нервничал, когда нужно было принимать волевое решение, но голова из-за подобных переживаний у него еще никогда не болела. Может быть, он начал стареть? Но нет, это было бы слишком простое объяснение: на корабле слепцов головы разболелись у всех.

– Так или иначе, нам придется добраться до пострадавших, – заявил Конвей решительно. – И притом – быстро. Но было бы глупо и преступно подвергать опасности жизнь разумного существа, тратя время на подопытное животное, даже если члены экипажа немыслимо высоко ценят ФСОЖ. И если мы придем к согласию о том, что ФСОЖ неразумны…

– То мы вскроем обшивку, выпустим из корабля воздух, дождемся, пока Приликла объявит, что ФСОЖ мертв, и прорубим себе дорогу к уцелевшему слепцу, – закончил за Конвея капитан и добавил: – Слушайте, это просто невыносимо. Голова просто раскалывается – терпеть невозможно.

– Есть предложение, друг Флетчер, – застенчиво проговорил Приликла. – Слепец – не слишком крупное существо, и он, вероятно, мог бы пробраться по клетке, не задевая механизмов. Судя по эмоциональному излучению, на данный момент оба существа полностью пришли в себя. Одно из них излучает сильнейшую, неконтролируемую злобу, а другое – нарастающее отчаяние и всеми силами пытается что-то сделать. И еще: я также ощущаю сильный дискомфорт в области головного мозга, друг Конвей.

«Опять заразная головная боль! – в отчаянии подумал Конвей. – Не слишком ли много для случайного совпадения?!»

И вдруг воспоминания унесли его на много лет назад, когда он только начинал свою работу в госпитале и жутко гордился тем, что попал в такую крупную многовидовую больницу, хотя тогда он был не более чем мальчиком на побегушках от медицины. Но вскоре его назначили ассистентом некоего доктора Арретапека, ВУХГ, владевшего телепортацией, телекинезом и телепатией и получившего от Федерации грант за проект по внедрению разума расе безмозглых ящеров.

Арретапек не раз доводил Конвея до головной боли – как в прямом, так и в переносном смысле.

Капитан уже вовсю занялся приготовлениями к вскрытию обшивки корабля слепцов. Прежде всего он намеревался переместить портативную шлюзовую камеру и поставить ее прямо над тем участком обшивки, под которым находились уцелевшие существа. Капитан предполагал затем проследить за тем, не предпримет ли ЦПСД попытку пробраться по коридору. Конвей слушал вполуха, но вдруг в голосе Флетчера появилось возмущение и недоверие, и это заставило Конвея очнуться и вернуться в настоящее время.

– Еще раз спрашиваю: почему вы не можете этого сделать? -рассерженно спросил капитан. – Немедленно приступайте к переноске камеры. Мы с Хэслэмом прибудем к вам буквально через несколько минут. Да что с вами такое, Чен?

– Я плохо себя чувствую, – отозвался Чен, находившийся на орбите неподалеку от корабля слепцов. – Нельзя ли меня сменить, сэр?

Не дав капитану ответить, Конвей проговорил:

– Спросите у него, не болит ли у него голова и не усиливается ли боль, не появилось ли ощущение покалывания в области внутреннего уха. Если он скажет, что все так и есть, скажите ему, что все эти ощущения должны пойти на убыль по мере удаления от корабля слепцов.

Несколько секунд спустя Чен направился в сторону «Ргабвара» и по пути сообщил, что симптомы у него те самые, про которые говорил Конвей.

– Доктор, что происходит? – в отчаянии спросил у Конвея Флетчер.

– Этого следовало ожидать, – ответил Конвей, – но просто я очень давно с таким не сталкивался. А ведь я должен был вспомнить о том, что существа, которые в процессе эволюции лишаются каких-либо органов чувств, порой получают компенсацию в виде… Я думаю… Нет, я уверен: мы столкнулись с телепатией.

Капитан решительно замотал головой:

– Вы ошибаетесь, доктор. В Федерации есть несколько телепатических рас, но они более склонны к философии, нежели к технике, и потому их представители столь редко нам встречаются. Но даже мне известно, что их способность к телепатическому общению ограничивается представителями одного и того же вида. Органические телепатические приемники-передатчики настроены на одну-единственную волну – волну, на которой вещают их сородичи, и телепаты, относящиеся к другому виду, их не услышат.

– Все верно, – подтвердил Конвей. – Проще говоря, телепаты способны общаться только с телепатами. Однако зарегистрированы немногочисленные исключения, когда нетелепатам удавалось принять мысли телепатов. Контакты в этих случаях длились от нескольких секунд до нескольких минут, и гораздо чаще экспериментаторы никакого контакта не добивались, а только испытывали массу неприятных ощущений. Специалисты по многовидовой невропатологии утверждают, что эти маленькие успехи объясняются тем, что многие виды имеют телепатические органы, пребывающие в почти атрофированном, латентном состоянии. Атрофирование этих органов происходит якобы в то время, когда у этих существ формируются обычные органы чувств. У меня есть опыт телепатического общения. Оно было очень коротким, но в то время я работал в тесном контакте с очень сильным телепатом. Мы с ним трудились над решением одной проблемы, рассматривали одни и те же снимки, обсуждали одни и те же симптомы и бесконечно переживали за одних и тех же пациентов. Между нами как бы перекинулся мостик, и на считанные мгновения мысли телепата сумели перебраться по этому мостику ко мне.

Приликла сильно дрожал.

– Если разумное существо пытается установить с нами телепатический контакт, друг Конвей, – сказал он, – то оно пытается сделать это изо всех сил. Оно в страшном отчаянии.

– И его можно понять, – буркнул капитан. – Посмотрел бы я на того, кто не пришел бы в отчаяние, когда рядом приходит в себя ФСОЖ! Но что же нам делать, доктор?

Конвей попытался заставить свою больную голову изобразить какой-нибудь ответ, пока выживший слепец не разделил судьбу своих собратьев.

– Вот если бы нам удалось, – проговорил он, – старательно задуматься о том, что у нас с ними общего… Можно попробовать подумать о слепцах… – Он махнул рукой в сторону секционных столов. – Вот только вряд ли нам удастся представить их живыми и здоровыми. Если мы примемся представлять их в виде разделанных кусков, это вряд ли поможет их живому собрату. Поэтому давайте все будем смотреть на ФСОЖ и думать о нем. Если это подопытное животное, то слепцам не должна быть совсем уж отвратительна мысль о том, что оно разрезано на куски.

Итак: я прощу всех сосредоточиться на мысли о ФСОЖ, – продолжал Конвей и обвел всех взглядом. – Сосредоточьтесь как можно сильнее и одновременно старайтесь проецировать мысль о том, что вы желаете помочь. Вероятно, при этом вы ощутите некоторый дискомфорт, но никакие дурные последствия нам не грозят. А теперь думайте, думайте хорошенько!

Все уставились на частично разделанного ФСОЖ и задумались. Приликла дрожал, как малярийный больной, шерсть Нэйдрад выделывала кренделя, отражал чувства, владевшие кельгианкой. Лицо Мерчисон побелело, она крепко сжала губы. Лоб капитана покрылся каплями испарины.

– Ничего себе «некоторый дискомфорт», – пробормотал Флетчер.

– Для медика слово «дискомфорт», – процедила сквозь зубы Мерчисон, – может означать все, что угодно, – от той боли, что испытываешь, растянув лодыжку, до ощущений существа, варящегося в кипящем масле, капитан.

– Хватит болтать, – одернул их Конвей. – Сосредоточьтесь.

Ему самому казалось, что в голове у него уже нет мозга, а под черепной коробкой он ощущал сильное покалывание – такие ощущения он испытывал только раз в жизни. Конвей искоса глянул на капитана. Флетчер мучительно вскрикнул и стал вертеть пальцем в ухе. И тут произошел контакт. Это была короткая мысль без слов, являвшаяся ниоткуда, но она прозвучала в сознании у всех безмолвными словами, и в этих словах было и утверждение, и вопрос:

– Вы думаете о моем защитнике.

Все переглянулись, явно гадая, не послышалось ли им это и все ли они слышали одно и то же. Капитан шумно, облегченно выдохнул и пробормотал:

– О… о защитнике?!

– Располагая таким арсеналом природного оружия, – сказала Мерчисон, указав на увенчанные костяными наконечниками щупальца ФСОЖ и его прочный панцирь, – он вполне годится для работы в этой должности.

Нэйдрад проворчала:

– Не понимаю, зачем слепцам понадобились какие-то защитники, если они умеют строить космические корабли.

– Вероятно, на одной планете у них есть естественные враги, с которыми они сами бороться не в состоянии… – начал было капитан.

– Потом, потом, – прервал его Конвей. – Об этом поговорим позднее, когда будем располагать большим объемом сведений. А теперь нам нужно срочно вернуться на корабль слепцов. Вероятно, сейчас мы находимся в максимально удаленной точке для телепатического контакта, поэтому нужно перебраться поближе. И на этот раз мы непременно завершим спасательную операцию…

Все немедики, кроме капитана, остались на «Ргабваре». Дело было не в том, что от Хэслэма, Чена и Доддса никто не ждал особой помощи вплоть до момента, когда стало бы необходимым вскрытие обшивки. Просто-напросто эти трое были не до конца осведомлены в том, как складывается ситуация, и потому могли внести ментальную сумятицу в картину общения с телепатом. Правда, на взгляд Конвея, и сами «парламентарии» были обескуражены ничуть не меньше членов экипажа.

Приликла снова разместился над обшивкой, дабы следить за эмоциональным излучением, если бы с телепатией ничего не вышло. Флетчер захватил мощный резак, которым предполагалось воспользоваться, если бы потребовалось срочно вскрыть обшивку и извлечь оттуда Защитника. Нэйдрад с носилками разместилась около люка. Несмотря на то что медики полагали, что слепец должен перенести декомпрессию более легко, чем ФСОЖ, Конвей и Мерчисон должны были поместить слепца на носилки и в срочном порядке вернуться с ним на «Ргабвар», если бы ему потребовалась медицинская помощь.

Головы у всех продолжали болеть. Мало этого: всем казалось, что им делают трепанацию черепа без наркоза. После контакта, продолжавшегося несколько секунд, в голове у спасателей не было ровным счетом ничего, кроме собственных мыслей и жуткой колющей боли. Когда Мерчисон, Флетчер и Конвей вошли в люк корабля слепцов, в этом смысле ничего не изменилось, и уж конечно, они не почувствовали себя лучше, услышав жуткий лязг и скрип, исходивший от пыточного механизма в коридоре.

– На этот раз давайте постараемся думать о слепцах, – сказал Конвей, когда они передвигались по прямому отрезку коридора. – Думайте о помощи им. Попытайтесь спросить, кто они, что они такое, – нам нужно узнать о них как можно больше, чтобы помочь уцелевшему слепцу.

Конвей еще не договорил, когда сам почувствовал, что что-то не так, и вдруг у него возникла твердая убежденность: если он не остановится и не обдумает все хорошенько, может произойти нечто непоправимое. Но очень трудно было не думать ни о чем, когда так нестерпимо болела голова.

«Мой защитник», – так телепат назвал ФСОЖ, когда все они находились на борту «Ргабвара». – «Вы думаете о моем защитнике».

Конвей догадывался, что чего-то недопонимает. Но что, что?

– Друг Конвей, – неожиданно услышал он голос Приликлы. – Оба уцелевших существа двигаются к вам по коридору-клетке. Они двигаются очень быстро.

Спасатели остановились и попытались что-то рассмотреть сквозь непрерывно снующие в разные стороны прутья. Капитан нацелил на клетку резак и спросил:

– Приликла, а вы не могли бы определить, не гонится ли ФСОЖ за слепцом?

– Простите, друг Флетчер, – ответил эмпат. – Они слишком близко друг от друга. Одно существо излучает злобу и боль, а второе – необычайное волнение, отчаяние, а также сильнейшую сосредоточенность.

– Это глупость какая-то! – прокричал Флетчер на фоне неожиданно усилившегося шума в коридоре. – Нам нужно убить ФСОЖ, если мы хотим спасти слепца! Я сейчас расчищу нам дорогу, чтобы…

– Нет, подождите! – испуганно остановил его Конвей. – У нас было недостаточно времени на раздумья. Мы ничего не знаем о ФСОЖ – Защитниках. Думайте. Сосредоточьтесь как можно сильнее. Спрашивайте мысленно: кто такие Защитники? Кого они защищают и зачем? Почему они так ценны для слепцов? Телепат ответил нам раз – может быть, ответит еще раз. Думайте же!

В этот момент из-за поворота вышел ФСОЖ. Он передвигался очень быстро, невзирая на то что по его панцирю немилосердно колотили металлические дубинки и колья. Четыре его увенчанных костяными наконечниками щупальца развевались во все стороны, обхватывали металлические прутья и гнули их. Один прут ФСОЖ выломал «с мясом». Грохот стоял немыслимый. Не сказать, чтобы ФСОЖ мчался опрометью, но двигался довольно быстро, учитывая его состояние – на его коже виднелись старые шрамы. Конвей не спускал глаз с ФСОЖ и не сразу среагировал, когда кто-то схватил его за руку.

– Доктор, мэм, да вы что, оглохли? – кричал Флетчер Конвею и Мерчисон. – Назад, к люку!

– Сейчас, капитан, – отозвалась Мерчисон, стряхнула руку капитана и направила видоискатель камеры на приближавшегося ФСОЖ. – Хочу занять… Я бы на месте этого существа не стала производить на свет потомство в такой обстановке, ноу ФСОЖ, похоже, нет выбора… Ой! Осторожнее!

ФСОЖ добрался до той части коридора, которую Флетчер частично расчистил резаком. Теперь ничто не мешало этому существу, и оно, доломав остатки решетки, повисло в невесомости и оказалось совсем рядом со спасателями. В таком положение ФСОЖ был беспомощен, и стоило ему задеть щупальцем стену, как его начинало вертеть на месте.

Конвей на четвереньках пополз в сторону люка. Мерчисон последовала его примеру, но капитан решил совершать отступление стоя. Он пятился назад и размахивал резаком, включенным на полную мощность, словно огненным мечом. Одно щупальце ФСОЖ обуглилось, но в остальном существо было целехонько. Вдруг Флетчер вскрикнул: костяной наконечник ударил его по ноге. Он оступился, магнитная подошва соскользнула и отскочила от пола. Капитан в полной беспомощности полетел по коридору.

Конвей инстинктивно схватил капитана за руку, когда тот пролетал мимо, и подтолкнул к люку. Через пару мгновений все трое были в шлюзовой камере и в безопасности – насколько можно было находиться в безопасности в нескольких метрах от разбушевавшегося ФСОЖ.

Но ФСОЖ слабел с каждой минутой…

Спасатели наблюдали за ним в щелочку из-за чуть приоткрытого люка. Капитан проверил механизм включения резака и направил его на наружный люк. Голосом, искаженным от боли, он произнес:

– Эта треклятая тварь мне, похоже, ногу сломала. Но теперь можно оставить внутренний люк открытым, взломать резаком наружный и быстро выпустить из корабля воздух. Это остановит мерзавца. Но где же другое живое существо? Где слепец?

Конвей медленно, но решительно поднял руку и закрыл огневое отверстие резака:

– Слепца нет. Вся команда погибла.

Мерчисон и капитан смотрели на него так, будто он в один миг из врача превратился в психически больного. Неторопливо, старательно подбирая слова, Конвей проговорил:

– В прошлый раз телепатический контакт происходил, когда мы были далеко от него. Теперь он совсем рядом, и надо попробовать снова. Ему долго не протянуть…

– Существо Конвей право, – прозвучал телепатический голос в сознании у всех троих. – У меня очень мало времени.

– И мы не имеем права медлить, – торопливо сказал Конвей, умоляюще глянул на Мерчисон и продолжал: – Думаю, некоторые ответы мне уже известны, но для того чтобы помочь ему, нам нужно узнать больше. Думайте, думайте изо всех сил. Кто такие слепцы? Кто такие Защитники? Почему они так ценны…

И вдруг они все поняли.

То был не медленный, постепенный процесс передачи знаний, а бурная река, хлынувшая в их сознания и наполнившая их всеми познаниями об этих удивительных существах.

Слепыши… Вот как они на самом деле назывались!

Слепыши когда-то, в незапамятные времена были всего лишь маленькими плоскими незрячими слизнями, ковырявшимися в первобытных хлябях своей планеты. Большей частью они просто подбирали всякий мусор, но порой кусали более крупных животных своим жалом, после чего постепенно поедали их. По мере того как слепыши увеличивались в размерах, их пищевые потребности росли. Они превратились в слепых охотников со столь высокоразвитым осязанием, что необходимость в других органах чувств у них попросту отпала.

Специализированные тактильные мозоли обеспечивали слепышам способность ощущать передвижение жертвы по поверхности почвы, определять характерные вибрации, и они могли лежать под землей, затаившись, в засаде, до тех пор, пока жертва не оказывалась совсем рядом с их жалом. Это позволяло им при необходимости преследовать добычу на большие расстояния, вплоть до ее логова, и потом слепыши либо нападали из-под земли, либо выбирались на поверхность и атаковали спящую жертву, предварительно по характерным вибрациям определив, что жертва спит. На поверхности они, конечно, мало что могли противопоставить зрячим бодрствующим противникам и часто из охотников сами превращались в добычу, поэтому их охотничья тактика сосредоточилась на различных вариантах засады.

На поверхности они имитировали следы и другие метки мелких животных и за счет этого ухитрялись заманивать в ловушки более крупных животных. Но поверхностные животные тоже на месте не стояли, они тоже увеличивались в размерах и силе, и многие из них не боялись жал отдельных слепышей. Пришлось слепышам объединяться для устройства засад. Объединение на почве добывания пищи привело к расширению внутривидовых контактов. Появились подземные кладовые, общины, поселки, города, коммуникационные системы. Слепыши стали «разговаривать» друг с другом, у них появилась тактильная система обучения детей, развились научные методы улавливания вибраций на больших расстояниях.

Слепыши умели ощущать вибрации под землей и в атмосфере, и постепенно, после изобретения различных усилителей и преобразователей, они смогли «ощутить» свет. Они научились пользоваться огнем, изобрели колесо, научились преобразовывать радиоволны в тактильные ощущения, и вскоре большие территории на их родной планете покрылись радиомаяками, и появилась возможность преодолевать большие расстояния на механическом транспорте. Слепыши признавали преимущества искусственных полетов, и большое число их сородичей погибло, ставя такие эксперименты, но все же из-за своей слепоты они предпочитали держаться поближе к земле.

Это вовсе не означало, что они не осознавали своей неполноценности. Практически все неразумные существа, обитавшие на планете слепышей, обладали способностью преодолевать небольшие, а порой и большие расстояния по воздуху. Эти животные очень точно ориентировались в пространстве, и им даже не нужно было ощущать направление ветра, вибрацию воздуха при его отражении от дальних объектов и так далее. Но слепыши по-настоящему не осознавали, что такое чувство зрения. В то же самое время, по мере того как их технический уровень рос и становились все сложнее те приборы, которыми они пользовались, слепыши стали ощущать множество сложных вибраций, исходивших из пространства за пределами их планеты. Слепыши догадывались, что эти вибрации исходят от разумных и, пожалуй, более высокоразвитых существ, и они стали думать о том, что эти существа, вероятно, могли бы помочь им обрести то чувство, которым владели все вокруг, кроме самих слепышей.

Множество слепышей погибло, осваивая дорогу в небо, и все же в конце концов они полетели к ближайшим планетам и научились странствовать между звезд… которых не видели. В отчаянии, с невероятными стараниями они вели поиски разумных существ, тщетно обшаривая одну планету за другой, и наконец обнаружили планету, где обитали Защитники Нерожденных.

Защитники…

Они зародились на планете с мелководными горячими морями, болотами и джунглями, где граница между растительной и животной жизнью в плане агрессивности и подвижности была почти незаметна. Для того чтобы остаться в живых, здесь нужно было передвигаться очень быстро, а доминирующего положения на этой планете добивались те, кто умел обгонять и убивать быстрее, а также производить на свет детёнышей, наиболее приспособленных к такой жестокой среде.

Еще на ранних стадиях эволюции страшная жестокость окружающей среды вынудила Защитников приобрести габитус, обеспечивающий максимальную защиту внутренних органов – сердца, легких, мозга и матки. Все эти органы были упрятаны под невероятно мощные мышцы и бронированный панцирь и при этом размещались в очень маленьком пространстве. Во время беременности происходило значительное смещение органов, так как растущему плоду тоже нужно было место, а плод к моменту родов достигал размеров почти взрослой особи. Крайне редко ФСОЖ оставался в живых после того, как производил на свет максимум троих себе подобных. Стареющий родитель, как правило, был слишком слаб и не мог устоять, когда на него набрасывался новорожденный.

Но главная причина, по которой Защитники достигли доминирующего положения на своей родной планете, состояла в том, что еще до рождения их младенцы были цивилизованными, высокообразованными и опытными в отношении принципов выживания существами. На заре эволюции этот процесс начался с того, что большая часть знаний такого рода передавалась на генетическом уровне, но затем за счет близкого расположения мозга родителя и плода начало происходить нечто вроде индуцированной биохимической реакции, подобной процессу мышления. Эмбрионы становились телепатами, способными принимать мысли на небольших расстояниях, и, находясь в утробе родителя, видели и слышали все, что видел и слышал он. Но еще до того, как рост эмбриона заканчивался, внутри него уже начинал вызревать новый эмбрион, еще острее ощущавший все краски мира, в котором жил его прапредок. Постепенно уровень телепатии возрастал, и эмбрионы обрели способность общаться с другими эмбрионами, когда родители находились в непосредственной близости друг от друга.

Чтобы эмбрион не мог причинить внутренним органам родителя слишком большой вред, на этапе внутриутробного развития первый пребывал в парализованном состоянии. Процесс предродовой депарализации приводил к потере разумности и телепатических способностей. Новорожденный Защитник не протянул бы долго в своем жестоком мире, если бы сохранил способность думать. Она бы ему попросту очень мешала.

Поскольку во время внутриутробного развития эмбрионам Защитников было положительно нечем заняться, как только получением информации об окружающем мире, обменом мыслями с другими эмбрионами и попытками установить контакт с неразумными обитателями своей планеты, разум эмбрионов развился поистине невероятно. Но они не имели возможности что-либо построить, собрать и вообще заняться какой-либо полезной деятельностью и каким-то образом повлиять на образ жизни родителей, которым приходилось все время убивать и кушать, дабы поддерживать в хорошей форме свои недреманные тела и потомство, зреющее внутри оных тел.

Таково было положение дел на этой симпатичной планете, когда туда впервые прилетел корабль слепышей и когда там состоялся их первый телепатический контакт с Нерожденными, вызвавший и у тех, и у других массу восторгов, но, увы, и первый физический контакт с Защитниками, при котором восторгов было не в пример меньше.

Сразу стало ясно, что эти два вида существ нуждаются друг в друге – слепыши, невзирая на свою физическую неполноценность, достигшие таких высот в технике, и Нерожденные, мощные телепаты, высокоцивилизованные создания, волею судеб заключенные в темницы, которые являли собой их родители – живые машины для убийства. Одни существа познавали мир через один-единственный источник ощущений, но научились летать к звездам. Другие были способны ощущать все на свете и делиться этими ощущениями, но при этом были прикованы к нескольким квадратным милям поверхности родной планеты.

После того как улеглась первоначальная эйфория и пали жертвами первые слепыши, уцелевшие договорились с Нерожденными о том, каким образом можно будет ассимилировать Защитников в их культуру. Прежде всего у слепышей было не так уж много звездолетов, но все же они запустили программу производства гиперкораблей, которые позволили бы им посещать планету Защитников Нерожденных и перевозить их на планету слепышей. Там среда обитания была не такой жестокой, но на поверхности царила почти полная первозданность. поскольку сами слепыши обитали под землей. Защитников Нерожденных планировалось поселить на поверхности, где они могли бы убивать и поедать местных животных. Эмбрионы при этом могли усваивать информацию о слепышах, об их подземной цивилизации и параллельно могли научить слепышей тому, что такое видеть – видеть растения, животных, небо и солнце, звезды, и так далее…

Потом, через многие годы, если бы Защитники прижились на планете слепышей, их планировалось в ограниченных количествах брать в космические полеты, дабы Нерожденные помогли слепышам в поиске новых планет и других разумных существ. Но прежде всего Защитники были нужны слепышам, как поводыри, на их родной планете, и их доставляли туда на специально сконструированных для этой цели кораблях. Один такой корабль перевозил одновременно всего двоих Защитников.

Подобные перевозки были очень опасны, и многие корабли пропали без вести – скорее всего из-за того, что Защитники вырывались из клеток и убивали слепышей. Но все же больше всего слепыши горевали из-за потери Защитников и драгоценных Нерожденных.

В данном случае один из Защитников вырвался из клетки, но не сразу потерял сознание после того, как его система жизнеобеспечения, щедро награждавшая его пинками и тычками, была отключена. Он убил одного из членов экипажа, а потом и второго, когда тот бросился на помощь первому, а потом случайно погиб от жала третьего слепыша. Но этот слепыш успел перед смертью выбросить аварийный маяк и отключить механизм клетки, дабы второй, оставшийся в живых Защитник потерял сознание и не сумел бы напасть на потенциальных спасателей до тех пор, пока разумный эмбрион не объяснил бы им суть дела.

Но слепыш совершил две ошибки – обе не по своей вине. Он предполагал, что кто угодно может войти в телепатический контакт с эмбрионом Защитника так же легко, как это удавалось самим слепышам. А еще он надеялся на то, что, когда Защитник отключится, эмбрион останется в сознании…

Поток знаний, хлынувший в разум спасателей, мало-помалу утих. Теперь вместо знаний общего порядка начали поступать более специальные, стала слышаться ясная разговорная речь…

– …Существа, именуемые Защитниками, со времени своего появления на свет подвергаются непрерывным атакам, и постоянные удары и толчки являются важной, неотъемлемой частью их существования. Прекращение подобного внешнего воздействия, если я правильно понимаю мысль существа по имени Конвей, аналогично параличу, при котором резко падает артериальное давление, пропадают сенсорные ощущения и значительно снижается активность произвольных мышц. Существо по имени Мерчисон совершенно справедливо полагает, что такие же неприятные последствия грозят и эмбриону.

Когда существо по имени Флетчер случайно включило систему коридорных механизмов, начался процесс возвращения сознания и ко мне, и к моему Защитнику, но затем, при отключении системы, процесс потери сознания возобновился, однако потом вы вновь включили систему нашего жизнеобеспечения по настоянию существа по имени Приликла. С его сознанием я не могу войти в контакт, хотя он более чувствителен к моим чувствам, нежели к мыслям. Он верно определил мои ощущения как отчаяние и смятение – ведь мне нужно было все объяснить вам перед тем, как я погибну.

И пока еще есть время, я бы хотел поблагодарить вас всеми силами за то, что вы установили со мной контакт, и за то, что через ваши умы я познал множество удивительных чудес, которые существуют не только на моей планете, на планете слепышей, но повсюду в вашей Федерации. Простите за ту боль, которую вам причинил этот контакт, за травму нижней конечности, от которой пострадало существо по имени Флетчер. Как вы понимаете, я не отвечаю за действия своего Защитника…

– Погоди, – вдруг прервал Нерожденного Конвей. – Тебе вовсе не обязательно умирать. Система жизнеобеспечения, коридорные механизмы и устройство выдачи питания по-прежнему работают и будут работать, пока мы доставим этот корабль в Главный Госпиталь Сектора. Мы можем о тебе позаботиться. У нас намного больше возможностей, чем у слепышей…

Конвей умолк. Он предлагал помощь, а сам чувствовал себя беспомощным. Защитник висел посреди коридора, раскинув щупальца во все стороны. Он тыкался в стены и медленно, все медленнее вращался. Можно было не сомневаться: он умирал. Его было очень хорошо видно, и потому у спасателей была полная возможность проследить за началом родов. Из отверстия показалась сначала голова младенца, затем – четыре щупальца. Пока они не двигались, они еще были парализованы. Но вот в одно мгновение щупальца расправились, и тот, кто еще несколько минут назад был Нерожденным, стал орудовать ими, помогая себе выбраться наружу из утробы родителя.

В сознании у спасателей снова зазвучал безмолвный голос, но теперь он уже не был ясным и чистым. В нем ощущалась боль, и страх, и волнение. На счастье, он говорил самые простые слова:

– Друзья, родиться – значит умереть. Мой разум, мой телепатический дар гибнут, я становлюсь Защитником собственного Нерожденного, дабы оборонять его, пока он растет, мыслит и общается с вами. Прошу вас, берегите его…

Они немного задержались: Конвею пришлось ввести капитану сильное обезболивающее. У Флетчера была сломана берцовая кость. Капитан был в полном сознании, но под действием лекарства непрерывно говорил и говорил о Нерожденных телепатах и слепышах.

– Не переживайте так за них, капитан, – посоветовала ему Мерчисон. Они перенесли Флетчера в палату, и теперь патофизиолог помогала Нэйдрад снимать с него тяжелый скафандр. Конвей и Приликла готовили инструменты для небольшой операции. – В госпитале, – продолжала Мерчисон, – к ним отнесутся с любовью и заботой, не бойтесь. Хотя… могу себе представить, как обрадуется О'Мара, когда мы ему скажем, что Защитникам для того, чтобы они жили не тужили, нужна камера пыток. Не сомневаюсь, ваши товарищи, специалисты по контактам, срочно отправятся на планету Защитников, дабы пообщаться с телепатами широкого профиля…

– Но больше всего в Защитниках нуждаются слепыши, – не унимался Флетчер. – Вы только подумайте. Прожив миллионы лет в темноте, они наконец обрели надежду прозреть, хотя их «глаза» запросто могут прикончить их…

– Пройдет немного времени, – уверенно поговорила Мерчисон, – и в госпитале что-нибудь обязательно придумают. Торннастор просто обожает такие головоломки. Взять хотя бы, к примеру, эту «матрешку» – эмбрион внутри эмбриона, и так далее… Если нам удастся выделить секрет, который разрушает разумную часть мозга у новорожденного Защитника, а затем ингибировать его действие, мы получим Защитников-телепатов. А если мы попробуем постепенно снижать интенсивность избиений, которым они подвергаются всю жизнь, то мало-помалу сумеем окончательно избавить их от этих пыток, и тогда они, пожалуй, отучатся от привычки убивать и пожирать все и вся вокруг себя. Слепыши получат телепатические «глаза» без всякой опасности для себя и смогут путешествовать по всей Галактике.

Она умолкла и помогла Нэйдрад разрезать штанину форменных брюк капитана, посмотрела на Конвея и добавила:

– Готово. Можете приступать, доктор.

Мерчисон и Нэйдрад заняли свои места у операционного стола. Приликла запорхал над ними, излучая утешение и поддержку.

– Расслабьтесь, капитан, – сказал Конвей. – Забудьте о слепышах и Защитниках, с ними все будет в порядке. И с вами тоже. В конце концов я – Старший врач лучшей многовидовой больницы в Федерации. Но если вам так уж необходимо о чем-то поволноваться, то поволнуйтесь о той проблеме, что стоит передо мной в данный момент. – Он улыбнулся и добавил: – Уже лет десять я не вправлял сломанную берцовую кость у ДБДГ.