Семь часов спустя Конвей окинул усталым взглядом заваленный бумагами стол, потер глаза и взглянул на стол напротив. На какой-то миг ему почудилось, будто он вновь на Этле и сейчас утомленный майор Стиллмен поднимет голову и спросит, что ему нужно. Но вместо майора голову поднял не менее утомленный полковник Скемптон.

– Расписание эвакуации составлено, – подытожил Конвей с ноткой торжества в голосе. – Пациенты разбиты на группы по видам, указано необходимое количество кораблей, обозначены условия, которые следует создать внутри каждого. Размещение отдельных видов потребует изменений в конструкции звездолетов, что займет немало времени. А группы разбиты на подгруппы по степени сложности заболевания, что определяет порядок эвакуации…

«А как, – подумалось Конвею, – быть, если перемещение пациента с места на место подвергает опасности его жизнь? Таких надо будет эвакуировать в последнюю очередь, а значит, с ними задержится и медицинский персонал, который иначе мог бы улететь значительно раньше, а тут ещё угроза появления имперских звездолетов с их ракетами… Нет, все идет наперекосяк».

– Затем подразделение майора О'Мары займется обработкой врачей и обслуживающего персонала, – продолжал Конвей. – Откровенно говоря, когда мы летели сюда, я думал, что госпиталь уже подвергся нападению. Я не знаю, как поступить: объявить срочную эвакуацию в течение сорока восьми часов, которая наверняка погубит больше пациентов, чем спасет, или не гнать лошадей?

– На первый вариант не хватит транспорта, – буркнул Скемптон и снова уткнулся в бумаги. Он отвечал за обеспечение жизнедеятельности госпиталя, и работы у него сейчас было по горло.

– Я хотел бы узнать ваше мнение, – сказал Конвей. – Сколько у нас времени в запасе?

– Извините, доктор, – отозвался полковник. – Я забыл передать вам прогноз, который мне принесли. – Взяв листок с одной из стопок, он начал читать вслух.

Из обобщенных фактов, говорилось в прогнозе, можно сделать вывод, что между моментом, когда Империя узнает точные координаты госпиталя, и прибытием её кораблей возникнет известный временной разрыв. Вероятно, пробным шагом будет разведка, которой постараются помешать крейсеры мониторов, расположившиеся вокруг госпиталя. Вне зависимости от успеха разведки следующим шагом Империи будет, скорее всего, мощная атака, на подготовку которой понадобится не один день. А к тому времени к мониторам подойдет подмога…

– Скажем, дней восемь, – произнес Скемптон, – а если повезет, то недели три. Но вот повезет ли?

– Спасибо, – поблагодарил Конвей и вернулся к работе.

Он подготовил инструкции для медиков на ближайшие шесть часов, особо оговорив необходимость быстрой, упорядоченной эвакуации, которая никоим образом не должна была превратиться в паническое бегство, и посоветовал лечащим врачам побеседовать со своими пациентами. В случае серьезного заболевания врачу предписывалось решить, как эвакуировать пациента – в сознании или под наркозом. Конвей упомянул также, что вместе с больными госпиталь покинет и часть медицинского персонала, а потому всем врачам и медсестрам следует ожидать сигнала на посадку. Он отправил этот документ на распечатку. Все, кого он касался, получат его примерно в одно и то же время. «По крайней мере, – подумал Конвей, – такова теория.» Однако, как он прекрасно знал, важные новости расходились по госпиталю в течение буквально нескольких минут.

Затем он взялся за инструкции по транспортировке пациентов.

Теплокровных кислорододышащих можно было сажать в корабли на любом уровне, но вот существа, привычные к высокой силе тяжести, представляли собой некоторое затруднение, не говоря уж о МСВК и ЛСВО, вододышащих исполинах АУГЛ и прочих, в особенности – о дюжине существ с уровня тридцать восемь, которые дышали перегретым паром. По прикидкам Конвея, эвакуация пациентов займет пять дней, персонала – ещё два; действовать придется быстро, следовательно, санитары должны будут проходить через уровни с чужеродной средой, и тут возможны кислородное загрязнение хлорных палат, утечка хлора и проникновение его в отделение АУГЛ и затопление всего госпиталя водой.

Нужно будет принять меры, чтобы не отказали холодильники метановых форм жизни, не поломались антигравитаторы хрупких ЛСВО и не лопнули скафандры илленсанов. Но главная опасность – отравление: отравление кислородом, хлором, метаном, водой, холодом, жарой или радиацией. Во время эвакуации обычные системы безопасности – герметичные люки и шлюзы, устройства наблюдения и тревоги – будут работать с немалой перегрузкой. Необходимо также проверить корабли: в точности ли воспроизведены в них условия обитания того или иного вида.

Неожиданно и сразу мозг Конвея отказался от дальнейших размышлений на эту тему. Конвей зажмурился и опустил голову на ладони: видимый мысленным взором стол медленно расплылся и канул в красноту. Все, хватит! Он терпеть не мог бумажной работы, но с тех пор, как получил этланское задание, только ею и занимался: отчёты, доклады, сообщения, инструкции… В конце концов, он врач или канцелярская крыса? Если второе, то стоило ли для этого столько лет изучать медицину!

Он встал, хрипло извинился перед полковником и вышел из кабинета.

Ноги сами собой понесли его к палатам. Там как раз произошла смена персонала, а до кормежки пациентов оставалось всего полчаса; обыкновенно в такое время старшие врачи обходов не затевали. Паника, которую вызвало его появление, при иных обстоятельствах показалась бы Конвею забавной. Он вежливо поздоровался с дежурным интерном и слегка изумился тому, что им оказался тот самый крепеллианский осьминог, который начинал стажироваться у него два месяца назад, потом ощутил раздражение – АМСЛ попросил разрешения сопутствовать ему при обходе. Так поступали все младшие врачи, но в тот миг Конвею хотелось остаться наедине со своими пациентами и мыслями. Особенно он рвался встретиться и поговорить с порой загадочными и всегда удивительными инопланетными пациентами-новичками, ибо все существа, которых он лечил до отлета на Этлу, давным-давно уже выписались из госпиталя. Он не стал изучать истории болезней, ибо испытывал сейчас неодолимое отвращение к печатному слову, а принялся подробно, где-то даже жадно, выспрашивать их о симптомах заболеваний, условиях обитания и происхождения. Некоторые больные были польщены вниманием старшего врача, у других его настойчивое любопытство вызвало обеспокоенность. Но он не мог вести себя иначе. Он хотел быть врачом. Хотел лечить инопланетян…

* * *

Космический госпиталь разваливался на глазах. Огромная, сложная система, предназначенная для облегчения мучений страждущих и развития ксенологической медицины, погибала, умирала подобно больному, который не в силах больше сопротивляться терзающей его хвори. Завтра или послезавтра палаты начнут пустеть. Пациентов с их экзотическими физиологией, метаболизмом и жалобами будет становиться все меньше. Конструкции, которые служили им койками, приткнуться к стенам печальными сюрреалистическими призраками. А с уходом пациентов и медиков отпадет необходимость поддержания жизненных условий, станут не нужны трансляторы и физиологические ленты, которые позволяли одному инопланетянину лечить другого. Но полностью крупнейший госпиталь галактики не умрет – по крайней мере не в ближайшие недели. Мониторы не имеют опыта звездных войн, но уверены, что знают, чего ожидать. Потери в экипажах звездолетов будут весьма значительными, а среди раненых, как можно предсказать заранее, будут пострадавшие от декомпрессии, облучившиеся или переломавшие кости.

Под их размещение следует выделить два или три уровня, ибо если стороны применят ядерное оружие – а с чего бы им его не применить? – больше места не понадобится: ни о какой переполненности палат не возникнет и речи.

Эвакуация будет продолжаться и после атаки имперских сил, обязана продолжаться. Конвей не причислял себя к тактикам, однако не представлял, каким образом можно защитить от врага громадный госпиталь. Скорее, его используют как наживку. Огромная металлическая гробница…

Внезапно на Конвея в некоем едином порыве нахлынули разнообразные чувства – горечь, печаль, злость. Он зашатался под их наплывом. Кое-как покинув палату, он побрел по коридору, не зная, чего ему сильнее хочется заплакать, выругаться или кого-нибудь поколотить. Впрочем, решение оформилось как бы само собой: свернув за угол у отделения ПВСЖ, он столкнулся с Мэрчисон. Столкновение было не слишком ощутимым, но всё же оно привело к тому, что направление мыслей Конвея резко изменилось. Он понял вдруг, что должен поговорить с Мэрчисон – по той же причине, которая повлекла его к пациентам. Быть может, они с ней видятся в последний раз.

– О… Простите, пожалуйста, – выдавил он, потом прибавил: – Утром я торопился, и мне было не до разговоров. Вы на дежурстве?

– Только что сменилась, – ответила Мэрчисон ровным голосом.

– О, – повторил Конвей. – А вы… были бы не против…

– Я не прочь искупаться, – сказала она.

– Чудесно, – воскликнул Конвей.

Они отправились на рекреационный уровень, переоделись и встретились на песчаном пляже. Шагая к воде, Мэрчисон сказала:

– Доктор, признайтесь, когда вы посылали мне свои письма, вам не приходило в голову вложить их в конверты и надписать мое имя и номер каюты?

– Чтобы все узнали, что мы с вами переписываемся? – пробормотал Конвей. – Я не думал, что вам этого захочется.

– Так или иначе, – заявила Мэрчисон сердито, – ваша хитрость себя не оправдала. У Торннастора три рта, и он просто не способен держать хотя бы один из них на замке. Ваши письма были прелестны, но вы могли бы писать их не на обороте листков с результатами анализов на мокроту!

– Извините, – виновато произнес Конвей. – Я больше не буду.

С этими словами к нему вернулось то мрачное настроение, которое исчезло было при появлении Мэрчисон. «Да, – подумал он, – я больше не буду, не буду никогда.» Ему показалось, что искусственное солнце над бухтой прежде было погорячее, а вода – холоднее. Даже плавание в условиях половины g почудилось бестолковым и утомительным занятием, словно его целиком поглотила притупившая все чувства усталость. Побарахтавшись минуту-другую на глубине, он выбрался на берег. Мэрчисон, которая последовала за ним, озабоченно поглядела на него.

– Вы похудели, – сказала она.

Первым побуждением Конвея было ответить: «А вы нет», но даже если эту фразу можно было принять за комплимент, то весьма сомнительного свойства, а он и без того ведет себя достаточно грубо, чтобы ещё оскорблять девушку.

Тут его озарило.

– Я забыл, что вы с дежурства, – проговорил он. – Как насчет того, чтобы заглянуть в ресторан?

– С удовольствием, – откликнулась Мэрчисон.

Ресторан располагался на макушке утеса. Сквозь прозрачную переднюю стену видны были уступы для ныряния и открывался замечательный вид на бухту, а всякий шум снизу поглощался специальным звуконепроницаемым покрытием. На всем рекреационном уровне только здесь можно было спокойно поговорить. Но сейчас названное преимущество тратилось впустую, потому что и Конвей и Мэрчисон молчали. Наконец девушка сказала:

– Похоже, у вас испортился аппетит.

– Вы когда-нибудь управляли космическим кораблем? – спросил Конвей.

– Я? Разумеется, нет!

– И не терпели аварии, – продолжал он. – Когда навигатор потерял сознание? Представьте, что такое случилось. Вы сможете дать приборам координаты какой-либо из планет Федерации?

– Нет, – ответила Мэрчисон нетерпеливо. – Мне придется ждать, пока не очнется навигатор. Почему вы спрашиваете?

– Я задаю одни и те же вопросы всем своим друзьям, – угрюмо сказал Конвей. – Мне стало бы гораздо легче, если бы вы хоть однажды ответили «Да».

Мэрчисон положила на стол вилку с ножом и нахмурилась. «Как она хороша, – подумал Конвей, – даже когда хмурится. А в купальнике – особенно привлекательна. Что хорошо в этом ресторане – сюда пускают в купальных костюмах». Ему страстно захотелось воспрянуть духом и превратиться на ближайшую пару часов в галантного кавалера, в противном случае, хмыкнул он про себя, Мэрчисон вряд ли согласится на то, чтобы он проводил её, а если и согласится, то наверняка постарается сократить клинч протяженностью в две минуты сорок восемь секунд до появления робота.

– Вас что-то тревожит, – Мэрчисон заколебалась, потом договорила: – Если вам нужна жилетка, чтобы выплакаться, то милости прошу. Но учтите, только чтобы выплакаться.

– А зачем еще? – справился Конвей.

– Не знаю, – улыбнулась девушка, – мало ли…

Конвей не отозвался на её улыбку. Он завел речь о том, что его беспокоило. Когда он кончил, установилась продолжительная тишина. Конвей с грустью наблюдал за тем, как молодая, очаровательная девушка принимает решение, которое, скорее всего, будет стоить ей жизни.

– Пожалуй, я останусь, – сказала она, как Конвей и предполагал. – Вы ведь тоже остаетесь?

– Пока не решил, – ответил он осторожно. – До окончания эвакуации я, разумеется, никуда не денусь. А потом… Было бы ради чего оставаться… Он предпринял последнюю попытку переубедить её. – Вам негде будет применить свои познания. Зато в других госпиталях ваш опыт окажется неоценимым…

Мэрчисон выпрямилась, смерила его взглядом и произнесла деловитым тоном медсестры, беседующей с непослушным больным:

– Из ваших слов я поняла, что завтра вам предстоит тяжелый день. Поэтому вам нужно как следует выспаться. Будьте любезны отправиться в свою каюту. – Внезапно голос её изменился, – Но если вы хотите меня проводить…