– Вам очень повезло, – сказал Конвей. – Очень повезло в том смысле, что ни вы, ни ваш будущий ребенок не получили серьезных травм.

«С медицинской точки зрения это чистая правда», – думал Конвей, однако поселившийся в его сознании худларианин на сей счёт придерживался иного мнения. С ним были солидарны и сотрудники палаты для выздоравливающих хирургических больных, удалившиеся на почтительное расстояние, дабы пациентка и врач могли побеседовать наедине.

– Говоря вам об этом, – продолжал Конвей, – я вынужден высказать вам сочувствие по поводу отдалённых последствий полученных вами повреждений – последствий, которые могут быть для вас огорчительными.

Он понимал, что разговор ведёт не слишком-то завуалированно и тонко, но ФРОБы во многом были столь же прямолинейны и откровенны, как кельгиане, только намного вежливее.

– Дело в том, что для спасения вас и вашего будущего младенца потребовалась пересадка органов, – продолжал Конвей, стараясь взывать к материнскому инстинкту пациентки и надеясь, что добрые вести о малыше хоть немного смягчат горе, о котором ей ещё предстоит узнать. – Ваш отпрыск родится без осложнений, будет здоров и сможет вести нормальную жизнь на вашей родной планете. А вот вы, к сожалению, нет.

Речевая мембрана худларианки вопросительно завибрировала.

Конвей на миг задумался. Говорить банальности ему не хотелось. Эта худларианка была специалистом по добыче полезных ископаемых, существом высокоразвитым. В противном случае ни она, ни её супруг не были бы приняты на работу на менельденских астероидах. Он стал рассказывать сорок третьей о том, что в то время, как худларианские детишки порой тяжело заболевают и некоторые даже могут умереть, взрослые не болеют никогда и остаются в прекрасной форме вплоть до глубокой старости. Происходило это потому, что у них развивался иммунитет к патогенным микроорганизмам родной планеты – полный и совершенный, каким только могла быть биохимическая система. По уровню иммунитета худларианам не было равных среди видов, обитающих в Федерации. Их иммунная система была такова, что не позволяла производить худларианам подсадку чужеродного биологического материала без немедленного отторжения оного. Правда, к счастью, в случаях крайней необходимости иммунную систему ФРОБ можно было нейтрализовать. Одним из таких случаев была трансплантация жизненно важных органов и конечностей от доноров, принадлежащих к тому же виду.

Он старался всё объяснить худларианке как можно проще и бережнее, но оказалось, что мысли её текут совершенно в ином направлении.

– Что с моим супругом? – спросила она, словно и не слышала Конвея.

Воображение тут же нарисовало картину страшно изуродованного тела ФРОБа восемнадцатого. Медицинские познания Конвея соединились с памятью донора худларианской мнемограммы, эмоции захлестнули его с головой. Он неловко кашлянул и ответил:

– Мне очень жаль, но ваш спутник жизни получил настолько тяжелые травмы, что нам не удалось сохранить ему жизнь. Об операции уже и речи идти не могло.

– Он пытался закрыть нас своим телом. Вы знали об этом? – спросила худларианка.

Конвей сочувственно кивнул, но тут же понял, что это движение головы ничего не значит для ФРОБ. Он продолжил осторожный, заботливый разговор с худларианкой. Слова надо было выбирать сверхстарательно: сорок третья, организм которой ослаб после тяжелой операции и которой вот-вот предстояло родить, нуждалась в особом эмоциональном подходе. Худларианское alter ego не сомневалось, что произойдет временное расстройство психики, а собственный опыт Конвея убеждал его в том, что он должен сказать худларианке правду для её же блага. Он не сомневался, что так будет лучше, но положение дел было уникальным, и сомневаться следовало буквально во всем.

В одном он был уверен чётко: ему каким-то образом удалось удержать пациентку от сосредоточения на её собственных бедах. Следовательно, скорее всего даже тогда, когда он сообщит ей не самые приятные новости, она скорее будет думать о своём ещё не родившемся ребенке, а не о себе. Но сама мысль о том, что он вот так играет чужими чувствами, заставляла Конвея чувствовать себя существом в высшей степени низкоразвитым – кем-то на уровне земной блохи.

Он гадал, почему не додумался обсудить ситуацию с О'Марой – дело ведь было очень серьезное, заслуживающее консультации с Главным психологом. Если сейчас что-то пойдет худо, придется к этому прибегнуть.

– Нам всем известно, – наконец выговорил Конвей, – как действовал ваш супруг в попытке спасти вас. Такой тип поведения характерен для наиболее высокоразвитых видов, в особенности тогда, когда кто-то приносит себя в жертву ради спасения любимого существа или ребенка. В данном случае вашему супругу удалось спасти вас обоих. Более того, он в некотором роде помог нам сберечь жизнь и сохранить подвижность двоим тяжелораненым, включая и вас. В противном случае и вы, и ещё один ваш сородич умерли бы, невзирая на его жертвенный поступок.

«Вот теперь, – понял Конвей, – она – вся внимание».

– Ваш супруг стал донором неповрежденных конечностей и одной доли органа абсорбции питания для пациента, которого вы видите у противоположной стены палаты, – продолжал Конвей. – Этот пациент, так же как и вы, будет жив и совершенно здоров, за исключением небольших ограничений относительно окружающей среды и совместной деятельности в кругу себе подобных. Кроме того, что ваш супруг спас вас и вашего будущего новорожденного от гибели во время катастрофы, я должен вам сказать, что вы оба живы потому, что вам пересажено одно из сердец вашего мужа.

Его нет, он остался только в вашей памяти, – продолжал Конвей негромко, – но было бы неверно сказать, что он умер.

Он внимательно следил за тем, как сорок третья воспримет этот не слишком тонкий эмоциональный маневр, но у худлариан была слишком толстая кожа, и слишком невыразительные физиономии, чтобы понять, какие чувства овладели пациенткой.

– Он очень старался спасти вас, – продолжал Конвей, – поэтому, на мой взгляд, вы в долгу перед памятью супруга и обязаны жить дальше, хотя порой это будет и нелегко.

«Ну а теперь пора переходить к самым ужасным новостям», – решил Конвей.

Он плавно перешёл к последствиям сбоя иммунной системы ФРОБ, рассказал о том, что пациентке потребуется асептическая внешняя среда, особо приготовленная и особо обработанная пища, пребывание в стерильном боксе во избежание попадания любого болезнетворного микроба в совершенно беззащитный организм. Даже ребенка у пациентки придется забрать сразу же после родов. В дальнейшем будет возможен только визуальный контакт с ним, поскольку ребенок родится во всех отношениях нормальным и будет, следовательно, представлять угрозу для беззащитной матери.

Конвей знал о том, что на Худларе ребёнка вырастят и хорошо позаботятся о нём – семейные и социальные структуры у ФРОБ были сложными и гибкими. И им было неведомо такое понятие, как «сирота». Ребёнок ни в чем не будет знать нужды.

– Если бы зашла речь о вашем возвращении на родину, – более твердо проговорил Конвей, – для сохранения вашей жизни потребовались бы точно такие же меры, как те, что предприняты в госпитале, а на Худларе таких возможностей нет. Там вам придется томиться в изолированном помещении, вы будете лишены физических контактов с другими худларианами, не будете иметь обычной физической нагрузки и работы. Кроме того, вам придётся всё время опасаться: не порвется ли ваша защитная оболочка, не инфицируется ли питательная смесь. Не обладая естественной защитой от инфекций, вы умрете.

Медицина на Худларе пребывала в зачаточном состоянии, поэтому, безусловно, сородичи не смогли бы обеспечить для сорок третьей адекватных условий, так что в её скорой смерти, попади она на родину, сомневаться не приходилось.

Пациентка пристально смотрела на Конвея. Неожиданно её речевая мембрана завибрировала.

– Если всё так, как вы рассказываете, – сказала она, – то мне нечего бояться смерти.

Конвей собрался было напомнить сорок третьей о том, как самоотверженно трудились хирурги, спасая её жизнь, а она теперь ведет себя так неблагодарно. Но худларианская мнемограмма заставляла его сравнивать нормальный образ жизни ФРОБ с тем, что он предлагал для сорок третьей. С точки зрения пациентки он не сделал ей ровным счётом ничего хорошего, кроме спасения жизни её ребенка. Конвей вздохнул.

– Есть другой выход, – сказал он, стараясь говорить как можно более подбадривающе, – есть вариант, при котором вы сможете вести активную работу без какого-либо ограничения в передвижениях. На самом деле вы сможете беспрепятственно путешествовать по Федерации. Если хотите – можете вернуться на астероидные разработки и вообще избрать для себя любое поле деятельности, вот только на Худлар вам возвращаться нельзя.

Речевая мембрана худларианки дрогнула, но транслятор промолчал. Скорее всего изданный пациенткой звук выражал удивление.

Следующие несколько минут Конвей посвятил изложению азов межвидовой медицины. Он говорил пациентке о том, что инфекционные заболевания распространяются только между представителями одного и того же вида, имеющими общую эволюционную историю и окружающую среду. Ианин, мельфианин, существо любого другого вида могло пребывать в полной безопасности рядом с землянином, страдавшим самой заразной земной инфекционной болезнью. Поражавшие его микробы были абсолютно не опасны для организма любого инопланетянина. Следовательно, подхватить инфекцию любое существо могло только от своего сородича и на своей планете.

– Надеюсь, вы понимаете, что это значит, – поспешно продолжал Конвей. – После того, как затянутся ваши раны и родится ваш младенец, вы будете выписаны из госпиталя. Но вместо того, чтобы томиться в стерильной тюрьме на родине, вы могли бы отправиться на другую планету, где вам не грозил бы риск заразиться худларианскими инфекциями. Микробы другой планеты для вас совершенно безопасны.

Питание для вас будет производиться синтетическим путем там, где вы будете жить, и не сможет стать источником инфекции, – продолжал он. – Правда, периодически вам придется проходить курс лечения иммунодепрессантами, дабы ваша иммунная система не заработала вновь и не началось отторжение пересаженных органов. В этом вам помогут медики из ближайшего подразделения Корпуса Мониторов, снабженные подробными инструкциями на ваш счёт. Медики также будут информировать вас о возможных визитах представителей вашего вида. Если таковые будут происходить, вам придется держаться от ваших сородичей подальше. Старайтесь не находиться в одном здании с ними, а по возможности – и в одном городе.

В отличие от реципиентов трансплантантов, относящихся к другим видам и способных после краткого курса иммунодепрессантов избавиться от проблемы отторжения органов и тканей, иммунную систему худлариан приходилось нейтрализовать пожизненно. Однако, на взгляд Конвея, пациентке неприятных вестей уже и так вполне хватило.

– Вы сможете обмениваться новостями со своими друзьями на родине только по коммуникатору, – продолжал Конвей. – Я вынужден заострить на этом внимание. Гость с родины и даже отправленная оттуда посылка чреваты для вас встречей с единственными микробами, которые могут инфицировать и убить вас, и притом очень быстро.

Конвей умолк, чтобы дать пациентке время переварить услышанное. Худларианка снова долго пристально смотрела на него, но её речевая мембрана оставалась неподвижной. Сейчас она была женской особью в поре полного расцвета, и ей просто положено было прежде всего думать о благополучном разрешении от бремени, здоровье и счастье своего отпрыска.

После благополучных родов о младенце должен был бы заботиться ныне покойный супруг худларианки, который мало-помалу бы превратился в женскую особь. В связи со смертью её партнера эту функцию на себя возьмут близкие родственники. Тем не менее, сразу же после родов у этой пациентки начнется неизбежный процесс преображения в мужскую особь, и отсутствие спутника жизни скажется особенно тяжело.

Представителям многих разумных видов до сих пор приходилось терять любимых супругов. Они либо постепенно смирялись с этим, либо в конце концов находили себе других спутников жизни. А тут беда была в том, что ФРОБ сорок третьей уже не суждено было прикоснуться хоть к кому-то из своих сородичей, поэтому, перейдя в мужскую ипостась, это существо больше никогда не изменит пола. Такая перспектива должна была очень огорчить молодого, полного сил худларианина.

Разум Конвея был полон сексуальных проблем ФРОБ, но вот вдруг откуда-то прорвалась чисто человеческая мысль. Каково бы это было, если бы его на веки вечные оторвали от Мерчисон и вообще от людей? Будь с ним рядом Мерчисон, он бы нисколько не возражал против отсутствия всего остального человечества, ограничился бы общением и совместной работой со всяческими инопланетянами – собственно, в госпитале всё так и было. Но лишиться единственного вида теплого, человеческого, интимного контакта – не только физического, но и умственного, того контакта, который он за несколько лет стал считать само собой разумеющимся, – нет, он и придумать не мог, как бы обошёлся без этого. На этот вопрос ответа не было, и представить себе что-то подобное было немыслимо.

– Я всё понимаю, – неожиданно сказала пациентка. – И благодарю вас, доктор.

Сначала Конвей хотел отказаться от благодарности и, наоборот, попросить у пациентки прощения. Записанная в его разуме мнемограмма делала его, с психологической точки зрения, худларианином, и этому худларианину ужасно хотелось рассказать пациентке о том, как жаль ему было подвергать её столь сложной и тонкой операции, в результате которой её ждали годы моральных страданий. Однако Конвей понимал, что врач не должен говорить со своей пациенткой столь экзальтированно и непрофессионально.

Вместо этого он решил её подбодрить.

– Вид, к которому вы принадлежите, – сказал он, – обладает редкостной способностью к адаптации в различной среде. На работников-худлариан в Федерации колоссальный спрос. Их просто нарасхват берут для участия в освоении планет и на космические стройки, а ведь вы поправитесь и будете совершенно здоровы. Конечно, кое-какие ограничения у вас будут, и вам придется выработать самодисциплину высочайшего уровня, но всё же впереди вас ждет очень активная и продуктивная жизнь.

Он не сказал «счастливая» – не таким уж он был заправским вруном.

– Благодарю вас, доктор, – ещё раз сказала пациентка.

– Прошу вас, простите меня, – извинился Конвей и ретировался.

Правда, далеко уйти ему не удалось. Быстрое неровное постукивание шести жестких хитиновых лап по полу известило Конвея о приближении Старшего врача Эдальнета.

– Отлично поработали, Конвей, – отметил мельфианин. – Просто превосходная была смесь клинических фактов, сочувствия и воодушевления. Хотя… обычно диагносты столько времени на беседы с пациентами не тратят. А для вас тут сообщение от Торннастора. Он просит вас встретиться с ним в любое удобное для вас время в любом месте. Говорит, что дело срочное и касается вашего Защитника Нерожденных.

– Если в любое время и в любом месте, – растягивая слова, проговорил Конвей, все ещё не отделавшийся окончательно от раздумий о судьбе ФРОБ сорок третьей, – значит, не такое уж срочное дело. – Как себя чувствуют третий и десятый?

– Их тоже не мешало бы поскорее подбодрить, – ответил Эдальнет. – Третьего оперировал Ярренс, он провел тончайшую трепанацию черепа и ликвидацию последствий черепно-мозговой травмы. Пересадка органов этому ФРОБу не понадобилась. Визуально для своих сородичей он, быть может, будет выглядеть не слишком эстетично, зато в отличие от десятого и сорок третьей ему не грозит пожизненная ссылка с родной планеты и лишение общения с сородичами.

У десятого отдаленные последствия те же самые, что у сорок третьей, – продолжал мельфианин. – Операции по пересадке органа абсорбции и конечностей прошли успешно. Прогноз благоприятный при условии обычного строгого курса иммунодепрессантов. Времени у вас мало, так может быть, мне поговорить с одним из этих пациентов за вас?

Я всего лишь Старший врач, Конвей, – добавил он, – а не начинающий диагност, как вы. Но мне бы не хотелось заставлять Торннастора ждать слишком долго.

– Спасибо, – кивнул Конвей. – Я поговорю с десятым.

Десятый ФРОБ в отличие от сорок третьей пребывал в мужской ипостаси. Эмоциональный подход и те аргументы, что Конвей использовал в беседе с предыдущей пациенткой, тут не годились. Он надеялся, что на самом деле никакой срочности во встрече с Торннастором нет – просто тот, скорее всего, по обыкновению, нетерпелив…

К концу разговора психически Конвей чувствовал себя хуже пациента. Тот, похоже, был готов смириться со своей участью – быть может, потому, что был холост. Конвей отчаянно пытался избавиться от навязчивых мыслей о худларианах, но это оказалось далеко не просто.

– А ведь теоретически нет ничего невозможного в том, чтобы двое существ, получающих курс иммунодепрессантов и живущих вдали от родины, могли встречаться без опаски? – спросил он у Эдальнета, когда они отошли подальше от худлариан. – Если иммунная система у обоих будет угнетена, следовательно, у них обоих в организме не будет патогенных микроорганизмов, которыми они могли бы инфицировать друг друга. Можно было бы организовать для этих изгоев периодические встречи, которые бы поспособствовали…

– Идея славная, милосердная, но непродуманная, – вмешался Эдальнет. – Ведь если у одного из этих существ имеется наследственный иммунитет к патогенному микроорганизму, непосредственно не участвующему в механизме отторжения, а у других его сородичей такого иммунитета нет, им будет грозить серьезная опасность. Но вы попробуйте предложить эту идею Торннастору, признанному специалисту по…

– Торннастор! – вырвалось у Конвея. – Я и забыл. Он опять…

– Нет, – ответил Эдальнет. – Заходил О'Мара, спрашивал, не нужна ли вам помощь в беседах с больными, подвергшимися трансплантации. Мне он посоветовал, как вести беседу с третьим ФРОБом, а насчёт вас сказал, что вы, похоже, ни в какой помощи не нуждаетесь, просто-таки наслаждаетесь разговором с больными, и отвлекать вас не стоит. Сам не пойму, это похвала или нет? Судя по моему опыту общения с землянами-ДБДГ, я склонен предположить, что здесь имел место один из тех случаев, когда высказываются некорректные вербальные данные в надежде на то, что слушатель воспримет всё с точностью до наоборот, но то, что вы именуете сарказмом, – понятие, мне неведомое.

– Никто не знает, когда О'Мара доволен, а когда – нет, – сухо отозвался Конвей. – От него все только и слышат критику и насмешки.

И все же на сердце у Конвея стало теплее при мысли о том, что Главный психолог одобрил содержание его беседы с ФРОБом десятым после операции и потому не стал вмешиваться. А может быть, все вышло наоборот? Вдруг он нёс такую несусветную чушь, что О'Маре следовало бы ему выволочку закатить, но он не стал этого делать, дабы не уронить авторитет начинающего диагноста в присутствии младшего персонала?

Однако сильнее всех сомнений Конвея оказалось другое чувство – физическая потребность, усиленная пониманием того, что за последние десять часов он не съел ничего, кроме единственного сандвича. Он поспешно подошёл к терминалу палаты и просмотрел расписание дежурств старшего медперсонала из разряда теплокровных кислорододышащих. Ему повезло. Свободные от дежурства часы у них с Торннастором совпадали.

– Будьте так добры, свяжитесь с Торннастором, – попросил Конвей Эдальнета, – и скажите ему, что я готов встретиться с ним в столовой через тридцать минут.